Спинакер Артур Генрихович : другие произведения.

Акула 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение саги о рыжей красавице, на долю которой выпали невероятные приключения и великая любовь. ;о)

  
  
   АКУЛА 2
  
  
  
  
   Пролог
  
  
   Распухшее красное Солнце медленно опускалось за горизонт.
   Акула стояла по колено в теплой воде и смотрела на далекий черный силуэт парусника, медленно пересекавшего огромный солнечный диск, уже начавший погружаться в море. За ее спиной из поверхности океана выступал заросший джунглями остров, и был он гораздо меньше того, который в свое время достался Робинзону Крузо.
   Почти все, что происходило в жизни Акулы до этого момента, начисто стерлось из ее памяти, и теперь она в растерянности смотрела на проплывавший вдалеке корабль. В нем была ее единственная надежда на спасение, и, когда парусник исчезнет за горизонтом и наступит ночь, Акула станет добычей диких зверей, которые выходят на охоту с наступлением темноты.
   Однако вовсе не смерть в когтях хищников представлялась Акуле самым страшным. Непонятно откуда, но Акула твердо знала, что на далеком корабле, который с каждой минутой становился все меньше, плыл Артур. Он был капитаном этого парусника, и в его воле было повернуть корабль к острову и спасти Акулу. Но Артур не знал, что на этом маленьком острове находится женщина, для которой он был самым дорогим человеком, а в этот момент еще и единственной надеждой на спасение. И затерянный в бескрайних просторах океана островок был для него не более чем никому не нужный необитаемый клочок суши.
   Акула представила себе его твердое лицо, освещенное низкими лучами заходящего солнца. Артур зорко смотрел в морскую даль и уверенной рукой держал штурвал, направляя корабль в далекие счастливые страны...
   И он не знал... Он не знал, что этом островке погибает молодая женщина, которую он знает и, наверное, любит!
   Акулу охватил ужас и она попыталась закричать, но ее горло, перехваченное судорогой страха, не издало ни звука. Безумная мысль мелькнула в ее голове, и Акула шагнула вперед, охваченная сумасшедшим желанием догнать корабль вплавь, но тут увидела недалеко от себя несколько черных острых плавников, которые зигзагами бороздили поверхность воды.
   Остановившись, Акула со страхом посмотрела на эти уверенно передвигавшиеся плавники и сразу вспомнила, как на экране телевизора морские хищницы рвут жертву в клочья, и прозрачная морская вода окрашивается кровавой мутью.
   Акулы...
   Но ведь я тоже Акула - подумала она - значит, они меня не тронут.
   Боже мой, какие глупости...
   Акула стояла в воде и зачарованно смотрела на солнечную дорожку, переливавшуюся всеми оттенками расплавленного золота. Дорожка лежала на темно-синей воде, отражавшей вечернее безоблачное небо, и казалось, что по ней можно пойти, и она приведет туда, где нет страха, где все хорошо, надежды всегда оправдываются, а счастье дается каждому без меры...
   Но черный силуэт парусника становился все меньше, солнце неумолимо опускалось все ниже и ниже, и скоро настанет ночь.
   Ночь, безнадежность и смерть.
  
   И тут Акула услышала звук, которого быть здесь никак не могло, но он был, и Акула подумала, что сходит с ума. За ее спиной запиликал мобильник. Он с тупой механистичностью наигрывал Сороковую симфонию, и Акула, чувствуя, как теряет рассудок, подумала - да, конечно же, это телефон, нужно ответить...
   Это наверняка Артур!
   Она скажет ему - Артур, милый, я здесь на острове, мимо которого вы только что проплыли! Скорее поворачивайте и заберите меня отсюда!
   Акула попыталась броситься к берегу, но, к своему ужасу, почувствовала, что тело не слушается ее.
   А мобильник все звонил...
   Сейчас Артур решит, что Акула не хочет с ним разговаривать, и отключится.
   И тогда - все.
   Конец.
  
   Раздался звук передвигаемого стула и грубый мужской голос произнес:
   - Я слушаю!
  
   Синее небо и фиолетовый океан подернулись рябью, и сквозь них проступил узор дешевых обоев, который находился прямо перед лицом Акулы. Она лежала на покрытой пледом кровати и чувствовала, как в ее теле перебегают иголочки вроде тех, которые появляются в отсиженной ноге.
  
   - А куда она денется, - произнес мужчина, - лежит, как зайчик, сопит в две дырки.
   Пауза.
   - Да на хрена она мне нужна! Телка, конечно, ничего себе, да только я бессознательных не трогаю. Сам знаешь - от неподвижного туловища никакого кайфа.
   Пауза.
   - Ну, давай, приезжай. Пивка не забудь прихватить. Пока.
  
   Акула собрала все силы и перевернулась на спину.
   От этого движения комната поплыла вокруг нее, и Акула почувствовала приступ тошноты. Но он быстро прошел, и, упершись в кровать слабыми руками, Акула села, опустив ноги на пол.
  
   - О! Проснулась спящая красотка!
   Акула подняла глаза и увидела напротив себя крупного мужчину лет тридцати, который сидел на стуле, широко расставив ноги и упершись в колени руками, украшенными густой татуировкой. Посмотрев на эту татуировку, Акула почувствовала, как к ней возвращается память. Именно эти руки были последним, что она увидела, прежде чем ее усыпили.
   Да, точно.
   Она подошла к своему подъезду, там стоял джип... Двое молодых людей в черных костюмах и черных очках, она еще усмехнулась - "Люди в черном". Потом один из них сказал, что они от Артура. Хотя... Он не говорил этого, Акула сама спросила - вы от Артура Александровича? А он ответил - ага, от него.
   Потом она села в машину и увидела висевшие на зеркале четки, иконки, приклеенные к торпеде, и эти самые руки с выколотыми на них синими перстнями, молнией, черепом и колючей проволокой вокруг запястья.
   Она все поняла, но было поздно.
   Ее лицо залепила тряпка, издававшая резкий тошнотворно-сладкий запах эфира, Акула сдерживала дыхание, сколько могла, потом глубоко вдохнула приторную эфирную вонь, и все исчезло.
   А потом ей привиделся остров, океан, корабль Артура...
  
   Память вернулась к Акуле, и вместе с ней возвратилась способность думать и понимать. Она потрясла головой, и остатки эфирного дурмана рассеялись.
   Она посмотрела в лицо сидевшему напротив нее бандиту, которого про себя окрестила Татуированным, и прищурилась.
   - Вы меня похитили?
   - Соображаешь, - усмехнулся тот, - верно, похитили.
   - И что дальше?
   - А дальше не мое дело. С тобой будут другие люди разговаривать.
   Акула кивнула и, подумав, сказала:
   - Я хочу в туалет.
   - Без проблем, - ответил Татуированный, - но учти - дернешься, сразу появятся проблемы. Приложу, как мужика. Мало не покажется. Я, бля, на джентльмена не учился, и с телками обхожусь по-простому.
   Акула еще раз кивнула и встала.
  
   Бандит, весивший не менее ста килограммов, тоже поднялся со стула, и в его движениях была легкость балерины. Это испугало Акулу, но она не подала виду и, стараясь не делать резких движений, направилась в туалет.
   Квартира, в которую ее привезли, была стандартной, и ноги сами привели Акулу к нужной двери. Закрывая ее за собой, она услышала голос Татуированного:
   - Не запирайся.
   - Ладно, - ответила Акула и, плотно прикрыв дверь, расстегнула джинсы.
   Сидя на унитазе, она чувствовала его приятную прохладу, и именно это ощущение, пройдя от нижнего этажа ее тела к голове, окончательно прояснило мысли.
   Это показалось Акуле смешным, и она негромко рассмеялась.
   - Ты чо там веселишься? - послышалось из-за двери.
   - Да так, ничего особенного, - ответила Акула, - это я о своем, о женском.
   - Ну-ну...
  
   Закончив туалетные процедуры, Акула вышла из сортира и направилась в ванную. Тщательно вымыв руки под присмотром Татуированного, маячившего в проеме двери, она вытерла их о висевшее на шатком гвозде полотенце и вышла в коридорчик.
   Остановившись, Акула посмотрела на Татуированного и спросила:
   - И что дальше?
   - Иди на место, - ответил Татуированный, - и сиди там тихо.
   Акула усмехнулась и, пройдя в комнату, уселась в большое мягкое кресло.
   Татуированный посмотрел на нее, потом на кровать, где она сидела до того, и недовольно поморщился. Однако, решив, что большой разницы нет, снова уселся на стул и, взяв со стола пачку "Малборо", закурил.
   Акула посмотрела на облачко дыма, которое стало медленно подниматься к потолку, и сказала:
   - Дайте мне сигарету.
   Татуированный не стал возражать и положил на журнальный столик, стоявший рядом с креслом, пачку сигарет и зажигалку. Потом, бросив на Акулу грозный взгляд, он вышел в кухню и быстро вернулся, держа в руке еще одну пепельницу.
   Поставив ее перед Акулой, он опустился на стул и, взяв со стола телевизионный пульт, нажал кнопку.
   На экране появился молодой Аль Пачино, который шарил за сливным бачком в поисках спрятанного там пистолета. Найдя его, он вышел в зал ресторана, и Татуированный, заерзав на стуле, сказал:
   - Во! Щас он их обоих завалит!
   Акула тоже знала, что так оно и будет.
   Она смотрела "Крестного отца" неоднократно, и каждый раз, несмотря на то, что получала удовольствие от мастерства режиссера и актеров, испытывала чувство протеста. Она понимала, что в этом фильме романтизируются образы бандитов и убийц, и вот теперь перед ней сидел татуированный молодчик, который находил в этом фильме подтверждение тому, что так жить можно и даже нужно.
   Акула вздохнула и поинтересовалась:
   - А кофе в этом доме есть?
   - Подожди, - нетерпеливо ответил Татуированный, жадно глядя на экран телевизора.
   Акула посмотрела на него и представила себе, как он приносит ей чашку кофе, а она выплескивает горячий напиток ему в лицо и, воспользовавшись тем, что он, взвыв от боли, начинает протирать обожженные глаза, выбегает из квартиры и спасается.
   Но тут же ей представилась и другая картина, гораздо менее приятная - входная дверь заперта на обычный замок, а ключ лежит в кармане у татуированного. И тогда, протерев ошпаренные зенки, он...
   Акула вообразила, что ждет ее в этом случае, и зябко передернула плечами.
   Татуированный покосился на нее, но ничего не сказал.
   В этот момент на экране Аль Пачино несколько раз выстрелил в сидевших за столом людей, бросил пистолет на пол и вышел из ресторана.
   Татуированный глубоко вздохнул, видимо, от чувств, потом повернулся к Акуле и сказал:
   - Пошли на кухню. И без фокусов.
  
   Наблюдая за тем, как стороживший ее бандит по-хозяйски зажигает газ, наполняет чайник и ставит его на огонь, уверенно расставляет на кухонном столике чашки, достает из настенного шкафчика сахар и растворимый кофе, Акула подумала - вот ведь оно как... Вроде бы обычный мужик, аккуратный, все делает без суеты, смотреть приятно, нормальный мужчина, о таких многие женщины только мечтают.
   Может быть, из него и отец хороший получился бы...
   Хотя... Чему он может научить своего ребенка?
   Он - бандит. И наверняка еще и убийца.
   А скоро придут другие бандиты, и о чем они хотят говорить с ней, Акула не имела ни малейшего представления.
  
   Насыпав себе кофе и положив одну ложку сахара, Акула смотрела, как Татуированный наливает ей кипяток. Украшенная наколками рука была тверда, как рука памятника, и Акула представила себе, как ее обладатель направляет этой твердой рукой пистолет прямо ей в лоб.
   Ее опять передернуло, и Татуированный спросил:
   - Чо ты дергаешься все время? Холодно, что ли?
   - Да нет... - Акула усмехнулась, - нервы.
   - А ты их побереги, - рассудительно заметил Татуированный, - вот когда братаны придут, тогда они тебе и понадобятся. Нервы, бля... У меня у самого жизнь, знаешь, какая нервная?
  
   Акула промолчала и глотнула кофе.
   Да - подумала она - этот растворимый напиток совсем не похож на настоящий кофе, тот, который она раньше варила у себя дома. Однако "Нескафе Голд" был горячим, да и кофеин в нем присутствовал, так что жаловаться особенно было не на что. Акула отпила еще немного и закурила сигарету, которую предусмотрительно прихватила из комнаты.
   - И скоро приедут эти ваши... братаны? - спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул.
   Татуированный посмотрел на дорогие часы и равнодушно ответил:
   - А вот уже сейчас и приедут.
  
   И, будто в подтверждение его слов, в прихожей раздался короткий звонок.
   Татуированный насторожился, и после этого звонок прозвенел еще три раза - два коротких и один длинный. На лице бандита отразилось удовлетворение, он кивнул сам себе и сказал:
   - Давай в комнату. Быстро.
   И, крепко взяв Акулу за локоть, поднял ее с табуретки.
  
   Снова усевшись в кресло, Акула услышала в прихожей мужские голоса и почувствовала, что ее сердце бьется быстро, как у испуганного кролика.
   Похоже, сейчас начнется то, ради чего ее похитили.
   А что же они будут делать со мной - подумала она - пытать утюгом? Загонять иголки под ногти? Избивать? Насиловать? И, самое главное, Акула никак не могла догадаться, чем же она вызвала такой интерес к своей персоне.
   Но тут среди невнятных реплик, доносившихся их прихожей, отчетливо прозвучала фраза одного из пришедших:
   - Вот за Бастинду она и ответит.
  
   И тут Акулу пронзило внезапное понимание ситуации.
   В затянувшем ее водовороте кошмарных и невероятных событий она совершенно забыла о том, как в одном из дворов на Петроградской встретилась с мускулистой приблатненной шмарой.
   Бастинда, боевая подруга Червонца, избежавшего заслуженной кары за убийство Максима, выследила Акулу и напала на нее, но через несколько минут сама оказалась под колесами грузовика, причем не без помощи Акулы. Грузовик раздавил голову Бастинды, как гнилой арбуз, и Акула благополучно скрылась. Но, как видно, забывать о случившемся не следовало, и теперь ее ждет бандитская месть.
   Месть...
   Везде месть!
   Акула должна отомстить за Максима, а тут получается, что Червонец хочет отомстить за свою Бастинду. Месть против мести...
   Но он не мог знать наверняка, что Акула как-то причастна к гибели мускулистой и вульгарной Бастинды, и доказать этого он не мог. Разве что водитель грузовика, раздавившего Бастинде голову, мог запомнить рыжую и красивую Акулу, стоявшую в том злополучном дворе с железякой в руке... Но он даже не заметил, как его грузовик проехался по лежавшей в строительном мусоре женщине.
   Все эти мысли пролетели в голове Акулы, как сквозняк от внезапно открывшейся форточки. А в прихожей тем временем вполголоса переговаривались пришедшие по ее душу братки, как назвал их Татуированный.
   Наконец дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился небольшого роста, но плечистый мужчина лет сорока. Он был одет в кожаный пиджак, какие были в моде году в восьмидесятом, его аккуратно подстриженные виски густо серебрились, и вообще - он вполне мог бы сойти за приблатненного директора ресторана, если бы не его лицо. Дело было даже не в оспенных ямах, которыми было покрыто лицо Николая Ивановича Гладильцева, уголовного авторитета, известного среди своих и в милицейских досье под кликухой Желвак.
   Глаза.
   У него были волчьи глаза - подумала Акула.
   Она никогда не смотрела в глаза волка, но почему-то сразу решила - у этого человека волчьи глаза. Наверное, волк также смотрит на свою будущую жертву, рассматривая ее исключительно с пищеварительной точки зрения.
   Войдя в комнату, Желвак посмотрел на Акулу и сказал:
   ­- А ничего краля! Не соврали братки.
   Он по-хозяйски пересек комнату, чуть прихрамывая на левую ногу, и, взяв со стола пульт, выключил телевизор.
   - Это нам сейчас ни к чему.
   И, расстегнув свой раритетный пиджак, уселся на диван.
   В комнате появились Татуированный и еще двое молодых парней, который выглядели, так же, как он. Короткие стрижки, мощные шеи, черные похоронные костюмы.
   Распределившись по стульям, братки окружили Акулу, и она почувствовала себя в западне. Желвак сидел прямо напротив нее, двое по бокам, а Татуированный устроился сзади, и то, что Акула не видела его, было особенно неприятным. Она представила, как он накидывает на ее шею тонкий шелковый шнурок, и ее снова передернуло. Так же хищно устраиваются вокруг подозреваемого копы в американских детективах - подумала вдруг Акула - да и наши, наверное, тоже...
  
   Сидевший напротив Акулы Желвак оттянул расстегнутый ворот темно-коричневой рубашки и повертел шеей.
   - Жарко сегодня что-то, - сказал он и посмотрел на Татуированного, сидевшего за спиной Акулы, - принеси-ка, Стасик, пивка.
   Стасик расторопно проскочил мимо Акулы и скрылся в кухне.
   Значит, Стасик...
   Акула вздохнула и проводила его взглядом.
  
   Принеся пиво и стаканы, Стасик снова скрылся из поля зрения Акулы, а Желвак, неторопливо налив себе в стакан пива, с наслаждением сделал пару глотков и, утерев губы рукой, спросил:
   - Вот ты сидишь и ни о чем не спрашиваешь. Значит - знаешь, зачем мы тебя пригласили. Верно?
   Акула, загипнотизированно следившая за неспешными действиями окружавших ее опасных мужчин, вздрогнула и ответила:
   - Нет, не верно. Я вас не знаю, и зачем меня сюда привезли, тем более таким способом - понятия не имею. Может быть, вы мне объясните?
   - Может быть, и объясню, - кивнул Желвак, - а может быть и нет. Это я еще не решил.
   - Этого, - машинально поправила его Акула и тут же испугалась.
   - Чего? - не понял Желвак.
   - Нет, ничего, - смутилась Акула.
   - Ну ничего, так и ничего, - снова кивнул Желвак и допил пиво.
   Потом он достал из кармана пачку "Парламента" и так же неторопливо закурил.
   Акула тоже взяла с журнального столика сигареты и прикурила от зажигалки, стараясь, чтобы ее руки не дрожали, или хотя бы чтобы этого не было видно.
   - Значит, так-таки и не знаешь, зачем ты тут? - спросил Желвак и выпустил в потолок тонкую струйку дыма.
   - Нет, - отрезала Акула, нервно затянувшись, - вы меня сюда привезли, вот и расскажите, зачем я вам понадобилась.
   Закурив, Акула почувствовала, как ее нервы начали успокаиваться. Пока что никто на нее не набрасывался, ее не били, даже разговаривали не грубо...
   - Ну ладно, - Желвак закинул ногу на ногу, - я расскажу. Но это тебе на пользу не пойдет. Сама знаешь - чистосердечное признание облегчает наказание.
   - Какое еще наказание? - прищурилась Акула, - может быть, я в чем-то перед вами виновата?
   Ситуация начала раздражать ее.
   Акула терпеть не могла, когда с ней пытались играть, и теперь, когда Желвак уже не один раз намекнул на то, что ей пора бы начать рассказывать о чем-то, чего Акула не знала, страх и беспокойство начали отступать на второй план, вытесняемые растущим раздражением.
   Конечно, услышав из коридора слово "Бастинда", она сразу поняла, о чем пойдет разговор, но уже в тот момент приняла решение отпираться до последнего.
   Я не я, и лошадь не моя.
   И все тут.
   А для того, чтобы выбранная роль была правдоподобна, Акула заставила себя поверить в то, что она на самом деле в первый раз услышала это имя, точнее - кличку, и что ничего не знает про случившееся в строительных руинах на Петроградской. По Станиславскому. А если этот страшный мужик скажет - не верю - ей конец.
   Значит, она должна сама поверить в то, что не имеет представления о происходящем.
  
   - Мы знаем, что твой... - Желвак замялся, подбирая слово, - твой... муж трагически погиб в ресторане.
   Он поджал губы и сочувственно покивал головой.
   - Да. Произошел несчастный случай. Но ты решила, что наш товарищ, наш сотрудник, зарекомендовавший себя с самой лучшей стороны, убил его специально. И, чтобы отомстить ему, убила его любимую девушку. Скажешь, не так?
   И Желвак резко подался к Акуле, рассчитывая, видимо, на то, что она испуганно отпрянет, но Акула не пошевелилась.
   Ее нервы почти успокоились, и она играла наверняка.
   - Скажу - не так, - спокойно ответила она.
   - А как? - тут же спросил Желвак.
   - А никак, - ответила Акула и стряхнула пепел в кованую пепельницу, изображавшую камбалу с выпученными глазами.
   - Никак, значит... - многозначительно произнес Желвак и откинулся на спинку дивана, - а ведь тебя там видели.
   - Где - там? - спросила Акула, чувствуя, как обычная уверенность возвращается к ней.
   - Там, на стройке.
   - Я не строитель, - сказала Акула и затушила окурок.
   - Может, ты и не строитель, но целку из себя хорошо строишь, - процедил Желвак, - однако тебя там все-таки видели.
   - Кто видел? - весьма натурально удивилась Акула, прекрасно знавшая, что ее видел водитель грузовика.
   Он еще крикнул тогда - "Привет, красотка! Стройку грабим?"
   - Водила видел, - ответил Желвак, - тот самый, который на Бастинду наехал.
   - На кого? - Акула подняла брови.
   - На Бастинду, - повторил Желвак, - на девушку нашего товарища, которую ты под грузовик толкнула.
   - Ну знаете ли, - Акула изобразила возмущение пополам с непониманием грозящей ей опасности, - это уже слишком.
   Она встала с кресла и сказала:
   - Я не желаю слушать всякий бред. Выпустите меня отсюда.
   - Сядь на место, - Желвак угрожающе повысил голос, - и не дергайся. Выйдешь, когда я скажу. Если выйдешь.
   - Что значит - если выйдешь? - сварливо поинтересовалась Акула, и тут почувствовала на своих плечах сильные руки Стасика, который снова усадил ее в кресло.
   - И скажите своим гориллам, чтобы они меня не трогали, - Акула, поморщившись, потерла плечо, - у меня от их грубых лап синяки останутся.
   - Слышь, Стасик, - сказал браток, сидевший справа от Акулы, - она тебя гориллой назвала. Нравится?
   - А ето ничо, - раздалось за спиной Акулы, - потом за все базары ответит.
   Желвак усмехнулся и сказал:
   - Синяки, говоришь... Бывают и синяки. Бывают ссадины и переломы. Бывают и трупы. Женские.
   - Вы мне угрожаете? - Акула вошла в роль самоуверенной дуры, - я на вас в суд подам.
   - Слышь, Желвак, в суд! - браток, сидевший слева, заржал, - ну, блин, дает!
   - Засохни, - бросил Желвак в его сторону, - я тебе не Желвак, а Николай Иванович. Понял, сявка?
   - Понял, Николай Иваныч, - ответил браток, - извините.
   Желвак внимательно посмотрел на Акулу.
   - Что-то ты говоришь много. Да все не о том. Думаешь, мне так легко запудрить мозги?
   - У меня нет мозгов, - ответила Акула, - если я села в машину к вашим костоломам - значит, никаких мозгов.
   - При чем здесь твои мозги, - нахмурился Желвак, - я про себя говорю.
   - А я про себя, - сказала Акула и снова закурила.
   Потом устроилась в кресле поудобнее и закинула ногу на ногу, постаравшись, чтобы бедро обнажилось как можно выше.
   Тот, кто сидел справа, увидел это и громко сглотнул.
   Желвак пошевелил челюстью и сказал:
   - Стасик, принеси еще пива.
   - И мне тоже, - нагло заявила Акула.
   - И ей тоже, - хмыкнул Желвак, - пусть попьет напоследок.
   - Что значит - напоследок? - Акула снова скандально повысила голос, - что вы мне все угрожаете?
   - Заткнись, - ровным голосом сказал Желвак.
   Акула поняла, что он в чем-то прав, и заткнулась.
  
   Стасик принес пиво и еще один стакан для Акулы.
   Некоторое время в комнате было слышно только аппетитное шипение и бульканье разливаемого пива, потом Желвак приложился к стакану, рыгнул и равнодушным голосом сказал:
   - Ты пойми, красотка рыжая, что с тобой не шутят. Это мы только сейчас такие добрые - пиво наливаем, сигареты даем... А разозлишь нас, так другой разговор начнется. Мои ребята сделают из твоего личика свиное рыло и ноги переломают. И ты уже не будешь по улицам жопой вертеть. Поняла?
   Акула ничего не ответила и уставилась в пол.
   - Значит, поняла, - резюмировал Желвак, - а раз так, то давай, рассказывай, как Бастинду убила. И помни, что мы тебе не менты. Мы умнее.
  
   Акула помолчала немного и сказала:
   - Вы говорите, что кто-то там меня видел. Так вот пусть он придет и скажет, что видел меня там, где убили эту вашу... Хотя, если вам будет нужно, то ваш человек все что угодно скажет. Разве не так?
   - Мои люди много что сделать могут, - туманно ответил Желвак, - а насчет человечка этого, водилы, стало быть, то не получится у нас очной ставки. Он, знаешь ли, от горя, что невинную девушку задавил, допился до белой горячки и сиганул с шестого этажа без акваланга.
   - И насмерть? - ужаснулась Акула.
   - Будь уверена, насмерть. Аж голова в плечи ушла до самых бровей.
   - Кошмар!
   - Вот я и говорю, кошмар, - подтвердил Желвак, - ведь, может статься, он сказал бы - нет, это не она. А теперь тебе самой отвечать надо.
   - Это что же получается, - Акула налила себе пива, - вы вроде сталинских следователей? Обвиняете человека, а он должен доказывать, что не верблюд?
   - Курица не птица, баба не человек, - объявил сидевший слева браток.
   - Я тебе сказал - закройся! - Желвак снова покосился на него.
   Браток закрылся, а Желвак, уставившись на Акулу взглядом опытного следователя, сказал:
   - Ну, давай, мы тебя слушаем.
   - Слушаете? - Акула снова стала нервничать, но не подавала виду, - тогда слушайте внимательно. Во-первых, я не знаю никакой Бастинды, кроме как в сказке про Волшебника Изумрудного Города. Во-вторых, я никого не убивала. Это все, что я могу вам сказать. И не надо меня запугивать и рассказывать про сломанные ноги.
  
   Желвак внимательно выслушал ее и кивнул, как бы показывая, что принял к сведению ее заявление. Потом он встал, засунул руки в карманы брюк и подошел к Акуле так близко, что она была вынуждена откинуться на спинку кресла и задрать голову, чтобы видеть его лицо.
   - Значит, так, - сказал он, покачиваясь с пятки на носок, - я тебя выслушал, теперь слушай ты.
   В его голосе появилась угроза, и эта угроза была самой настоящей, не наигранной, не дежурным отработанным приемом.
   Акула разозлила Желвака и видела это.
   - Слушай меня внимательно, - сказал Желвак и громко всхрапнул носоглоткой, как бы собирая мокроту для плевка, - ты, сука, видать, ни хрена не поняла.
   Сглотнув, он посмотрел на стоявшего за спиной Акулы Стасика и усмехнулся. Потом снова опустил глаза на пленницу и, шагнув назад, сел на диван.
  
   - Пацаны, которые здесь сидят, крутые ребята. Но они не насильники, и долбить тебя не будут, разве что покоцают как следует. Ну, зубы там выбьют, сломают что-нибудь... А вот Некрофил...
   При упоминании этого имени братки заржали.
   - Во, слышала? - усмехнулся Желвак, - они его хорошо знают. Некрофил - это тебе не хухры-мухры. Я его сам боюсь.
   Братки снова захохотали.
   - Он любит, когда женщина не хочет. Он от этого еще больше торчит. А когда отдрючит ее во все дыры, то делает новые. Ножичком. И в эти дырки ее снова, значит, это самое... А когда она копыта отбросит, то тут для него самый кайф и наступает. Когда, говорит, туловище остывает, дырки меньше становятся, ну и, значит, ему самая приятность. Так что ты давай думай быстрее, а я пока пивка попью. А как надумаешь, скажешь. И там уже видно будет - то ли мы сами тут все порешим, то ли Некрофила вызывать будем.
   Закончив свой меморандум, Желвак кивнул Стасику, и тот отправился на кухню за пивом.
  
   Акула посмотрела в широкую спину Стасика и тут ей стало плохо.
   Последним, что она услышала, теряя сознание, были слова одного из братков, сказавшего:
   - Ну ты, Николай Иваныч, блин, даешь! Запугал бабу до смерти...
  
  
  
   Глава 1
  
  
   Около пятиэтажного старинного дома на Малой Монетной остановился большой черный "Мерседес".
   Три сидевшие у подъезда старухи прекратили обсуждать невысокие моральные качества Зинки из четырнадцатой квартиры и стали сверлить бдительными взглядами его тонированные стекла. Дверь "Мерседеса" медленно открылась, и из него вышел импозантный джентльмен в светло-сером костюме и серых же замшевых туфлях. Оливковая шелковая рубашка хорошо гармонировала с галстуком цвета спины молодого крокодила, а седые волосы были аккуратно подстрижены и уложены в дорогом салоне.
   Достав из кармана пиджака трубку, джентльмен набрал номер и приложил ее к уху, поглядывая на окна второго этажа. Его взгляд не укрылся от бдительных ревнительниц общественной и частной нравственности, и они забормотали:
   - К Акулинке приехал.
   - Не первый раз уже.
   - Видать, рыжие нравятся.
   - Приличный господин, не то что новые русские. Сразу видно - из бывших.
   - Окстись, Петровна, какие бывшие! Ему и пятидесяти нет, а ты говоришь - бывшие...
  
   Артур, а это был именно он, покосился на оживившихся с его прибытием старух и, выждав еще несколько звонков, убрал трубку в карман.
   Пройдя мимо умолкших с его приближением сотрудниц Отдела Слухов и Сплетен, он вошел в подъезд и стал неторопливо подниматься по широкой гулкой лестнице, мимо лепных амуров с отбитыми носами и гипсовых толстомясых девушек, у которых были отбиты уже совершенно другие части тела.
   Добравшись до площадки второго этажа, Артур замер на минуту, прислушиваясь к тишине, затем достал из внутреннего кармана пиджака массивный классический ключ, которым можно было убить не очень крупную собаку, и, вложив его в скважину, повернул. Старый, сработанный еще на Путиловском заводе, замок легко открылся, и, снова убрав в карман ключ, сработанный специалистами невидимого фронта, Артур вошел в квартиру. Правую руку он при этом почему-то держал за пазухой.
   Оказавшись в прихожей, он снова остановился и прислушался к тому, что происходило в квартире. Но там царила полная тишина, и Артур, поискав рукой по стене, зажег свет. Из глубины старого темного зеркала на него строго взглянуло отражение, и Артур, кивнув ему, прошел в кухню.
   Там он остановился, внимательно огляделся, затем слабо улыбнулся, увидев признаки полного отсутствия мужской руки в доме, затем вздохнул и, сняв пиджак, повесил его на спинку стула. Наполнив чайник, он поставил его на газ, а сам прошел в комнату и, устроившись на диване, закурил, стряхивая пепел в чугунные литые сани-розвальни, стоявшие на журнальном столике.
  
   Вот уже второй день Артур Воронцов искал Акулу и не мог ее найти.
   Желание увидеть ее происходило из двух весьма удаленных друг от друга источников. Одним из них было знакомое всем мужчинам чувство, описывать которое нет никакого резона, потому что это давно сделано великими поэтами и писателями.
   Артур был влюблен в Акулу.
   Он хотел снова увидеть ее, взять ее узкую теплую руку с аккуратно остриженными овальными ногтями, никогда не знавшими маникюрного разврата, хотел посмотреть в ее серые, как гранит, глаза и почувствовать запах медно-рыжих кудрей, делавших голову Акулы похожей на темно-оранжевый одуванчик.
   Если бы Артур мог, то написал бы сонет или песню, но, к счастью, он был начисто лишен поэтического дара, поэтому его желания и мечты не оседали бесполезно на бумаге и были направлены прямо на Акулу, не превращаясь в хитросплетение рифм и запятых.
   Другой причиной, заставлявшей Артура беспокоиться и искать Акулу, был медальон. Тяжелый серебряный овал, открывающийся наподобие раковины, сам по себе немногого стоил, но за выцарапанным внутри него планом стояли реальное богатство и сомнительная слава.
   Богатство обещали пятьдесят пять килограммов золота, чемодан драгоценностей, алмазы, старинные картины, считавшиеся пропавшими безвозвратно, а славу, которая совершенно не интересовала Артура, могли принести царские безделушки, которые и сами по себе стоили немало, но главное - считались историческим достоянием России, проданным большевиками на Запад и теперь бесполезно лежавшим где-то в тайном месте.
  
   Артур сидел на диване и задумчиво оглядывал гостиную.
   Ему представлялось, как Акула, напевая, ходит по этой просторной комнате с высоким потолком, украшенным лепниной. Вот она подошла к стене и поправила покосившуюся картину, на которой был изображен рыцарь, положивший руку на массивный круп белого жеребца... Вот она поливает неопознаваемое растение, торчавшее из большого горшка, устроившегося в углу окна... Или разглаживает плавными движениями ладоней темную бархатную скатерть с бахромой...
   На кухне засвистел чайник.
   Артур вздрогнул, и видение пропало. Он усмехнулся и, воткнув в пепельницу окурок третьей сигареты, встал. Потянувшись, он еще раз оглядел комнату и направился на кухню, по пути проведя рукой по корешкам книг, теснившихся на старинном дубовом стеллаже.
  
   Кофе "Нескафе Голод", как называл его Артур, был обычной чернильной водичкой со слабым запахом жареных семечек, который, судя по рекламе, должен был считаться неподражаемым ароматом.
   Насыпав в чашку две ложки легкого коричневого порошка и бросив туда же один маленький кусочек сахара, Артур налил кипятка и стал неторопливо размешивать кофе старинной мельхиоровой ложкой. Сделав первый глоток, он поморщился - кофе был еще слишком горячим.
   Присев на подоконник, Артур выглянул на улицу и снова увидел старух, оживленно судачивших на скамейке. Теперь их было четверо, и у ног одной из них отиралась грязно-белая болонка с желтыми потеками под глазами, скрытыми нависающей шерстью.
   - Одуванчики, - пробормотал Артур, - кто бы вас сдул...
   Но тут ему в голову пришла правильная мысль, и он, соскочив с подоконника, добавил:
   - Однако не сейчас.
   Оставив кофе недопитым, он быстро вышел из квартиры и, заперев за собой дверь, резво сбежал по лестнице. Однако, выходя на улицу, он снова принял полный достоинства вид и, любезно улыбаясь, подошел к умолкнувшим с его появлением старухам.
   - Добрый день, - слегка поклонившись, сказал он.
   - Добрый, добрый, - настороженно ответила одна из старух.
   - Я ищу одну девушку, - сказал Артур, доставая из кармана красивое бордовое удостоверение с гербом.
   - Акулинку, что ли, со второго этажа?
   - Совершенно верно, Акулину Голубицкую, - кивнул Артур, убирая удостоверение, - вы ее знаете?
   - А что она натворила? - с надеждой спросила старуха вместо ответа.
   - О, совершенно ничего.
   Артур обворожительно улыбнулся и, поддернув брюки, присел на край скамейки. Обведя старух взглядом, который можно было оценить как свидетельство того, что ничего лучше он в своей жизни не видел, Артур сказал:
   - Она ничего не натворила. Наоборот, госпожа Голубицкая показывает себя на службе и в быту с самой лучшей стороны, но вот уже второй день о ней ни слуху ни духу. И наше начальство начало беспокоиться.
   - А она, значить, тоже в Комитете работает? - поинтересовалась хозяйка болонки, которая в это время осторожно обнюхивала брюки Артура.
   - О, да, - Артур стал серьезен, - тоже работает. Но, как вы понимаете, это сугубо между нами.
   Старуха понимающе поджала губы и кивнула.
   Остальные слаженно повторили ее жест.
   Артур прекрасно понимал, что через полчаса весь квартал будет знать, что Акула не простая вертихвостка, а супершпионка из Комитета, и это его вполне устраивало. Во всяком случае это могло оградить ее от каких-то досадных мелочей.
   - Значит, так, - сказал Артур служебным тоном, - когда вы видели ее в последний раз?
   - А вчерась и видели, - ответила владелица болонки и, сев прямо, попыталась подтянуть живот, - утром.
   - Где? - допросным голосом поинтересовался Артур.
   - Здесь, - четко ответила старуха.
   - Она была одна? - Артур держал темп.
   - Нет, - не отставала старуха, - садилась в автомобиль.
   - Какой автомобиль? - Артур достал из кармана блокнот и ручку.
   - "Ленд Крузер" девяносто восьмого года, номерной знак Р 727 ДР, регион 78, - отрапортовала старуха, преданно глядя на Артура.
   Артур выронил ручку и ошеломленно уставился на старуху.
   - На крыше была синяя мигалка, - добавила старуха и стала есть начальство глазами.
   Артур подобрал ручку и начал записывать в блокнот номер машины.
   - А вы по какому ведомству? - со знанием дела спросила старуха, воспользовавшись паузой.
   - Я... - Артур строго сдвинул брови, - я из отдела вневедомственных коллизий.
   - Коллизий... - повторила старуха и глубоко задумалась.
  
   Записав номер джипа, Артур убрал блокнот и спросил:
   - Ну, а кто был в машине?
   - Двое молодых людей, - ответила старуха, - в черных костюмах и черных очках. Голубицкая уехала с ними.
   - Понятно, - сказал Артур и поднялся со скамьи, - вы оказали нам неоценимую помощь. Благодарю вас от имени службы.
   - Всегда пожалуйста, - с готовностью ответила старуха.
  
   Артур скрылся в подъезде, а старухи, проводив его взглядами, вернулись к разговору, который после беседы с Артуром стал намного оживленнее.
   - Ну, ты, Сергеевна, дока! - восхищенно заметила Петровна, отирая пальцами углы рта, - Ленд, говоришь, Гру... Как его?
   - "Ленд Крузер" - небрежно ответила Сергеевна, - внедорожник четыре на четыре.
   - На четыре... - Петровна покрутила головой, - ловко ты с ним, прямо как по писаному.
   - Так ведь мой-то, царствие ему небесное, - Сергеевна перекрестилась, - мой-то ведь тоже по ведомству был...
   - По ведомству... - Петровна перекрестилась, - а Акулинка-то рыжая, гля - бегала тут с голой жопой, а теперь, понимаешь, тоже по ведомству.
   - Неисповедимы пути... - пробормотала молчавшая до этого старуха и тоже перекрестилась.
  
  
   ***
  
  
   Вернувшись в квартиру Акулы, Артур первым делом вылил в раковину уже остывший кофе и снова поставил чайник на огонь. Потом он уселся за кухонный стол, достал из кармана блокнот и набрал на трубке номер.
   - Застава? Сорок одиннадцать. Посмотрите номерок.
   Глядя в блокнот, он продиктовал номер джипа.
   Через некоторое время невидимый собеседник ответил Артуру, и он, написав в блокноте несколько строчек, сказал:
   - Спасибо.
   Закончив разговор, Артур положил трубку на стол и снова налил себе кофе.
   На этот раз он не стал отвлекаться и, сделав несколько глотков, задумчиво посмотрел на лежавший перед ним блокнот.
   - Сергей Иванович Дорофеев... Знакомое имечко, - пробурчал Артур и снова взялся за трубку.
   Набрав номер, он услышал в трубке сдвоенные гудки и удовлетворенно кивнул.
   Трубку сняли, и Артур бодрым голосом сказал:
   - Геннадий Ильич? Доброго здоровьица. Как служба?
   - Твоими молитвами, - ответил Геннадий Ильич.
   - Вот и хорошо. Слушай, Гена, тут у меня персонаж один есть, надо бы пробить, кто такой. Имя знакомое, но откуда знаю - убей меня на месте, не помню.
   - Ну, что же... Давай имя.
   - Дорофеев Сергей Иванович.
   - Ха! - Геннадий Ильич рассмеялся, - еще бы я его не знал. Я даже искать не буду. Это тебе в твоих высоких сферах такие мужчины не попадаются, а мы, простые труженики асфальта и паркета, встречаемся с ними каждый день.
   - Ну, не томи, - усмехнулся Артур, - говори, кто таков?
   - Про Желвака слышал?
   - А кто ж про него не слышал! Он даже у нас в высоких сферах фигура известная.
   - Во-во! Авторитет, к коронации готовится, так что ты с ним повежливей. А то я тебя знаю - бац, бац, и готовый жмур. Что, не так?
   - Ну, ты это брось, - снова усмехнулся Артур, - что я тебе - серийный, что ли?
   - А что - нет?
   - Ладно, спасибо. Так это человек Желвака?
   - Его самого.
   - А Желвак этот - он там же, где и всегда, пасется?
   - А куда ж он денется! Отдельный кабинет в ресторане "На нарах". Прошу любить и жаловать.
   - Вот я его и полюблю и пожалую. Кстати, у тебя там нет случайно его номерочка? - коварным голосом поинтересовался Артур.
   - Ну что с тобой поделаешь! - с притворным недовольством ответил Геннадий Ильич, - записывай трубку.
   Продиктовав номер, он спросил:
   - А зачем тебе этот Желвак? Вроде бы ты обычными бандюганами не занимаешься.
   - Мы в наших высоких сферах, - чванливо ответил Артур, - занимаемся всем. Это у вас, в тупом уголовном розыске, страшнее форточника зверя нет.
   - Ах ты, животное! - возмутился Геннадий Ильич, - я к нему, понимаешь, со всей душой, а он меня тупым называет!
   - Ладно, ладно! - засмеялся Артур, - с меня коньяк.
   - Теперь ты одним коньяком не отделаешься.
   - Хорошо. Два коньяка.
   - Смотри, - пригрозил Геннадий Ильич, - я тебя за язык не тянул.
   - Ну что за выражения! - расстроился Артур, - а еще сотрудник правоохранительных органов.
   - Все, давай. В пятницу жду.
   - Годится. Конец связи.
  
   Отключившись, Артур допил остывший кофе и, закурив, прошел в гостиную.
   На автоответчике, стоявшем на старинной резной тумбочке, мигал маленький красный огонек. Артур нажал кнопку воспроизведения и услышал мужской голос, который говорил по-английски:
   - Мисс Голубицкая, это говорит друг вашей семьи. Я живу в Кливленде недалеко от ваших родственников. Я хочу встретиться с вами, чтобы передать вам привет от них и рассказать, как они живут. Я буду звонить вам позже. Всего доброго.
   Прослушав запись еще раз, Артур нахмурился и пробормотал:
   - Друг семьи... Интересно, что это за друг такой...
  
   Потом он вышел в кухню, помыл за собой чашку и, погасив в прихожей свет, покинул квартиру Голубицких.
  
  
   ***
  
  
   Майкл Шервуд сидел в шезлонге на просторной деревянной террасе, опоясывавшей его дом. Низкий столик, стоявший перед ним, был заставлен разнообразными сосудами, в которых находились напитки, по большей части средней и сильной крепости.
   В другом шезлонге развалился рослый блондин в ковбойском костюме и высоких расшитых воловьими жилами казаках. Это был ближайший друг Шервуда Уэйн Косовски.
   В далекие благословенные времена оба они были обычными гангстерами и промышляли с пистолетами и кастетами, но теперь, когда седина коснулась их висков, а головы стали работать лучше, чем руки, они остепенились и стали руководить другими людьми. Это было гораздо приятнее и безопаснее.
   Шервуд давно уже переступил ту черту, за которой преступление мало отличается от нормального крупного бизнеса, и его связи простирались аж до самого Белого Дома. А Косовски просто был его давним другом и остроумным советником. Это устраивало обоих, и они не представляли себе жизни друг без друга. Поэтому они частенько устраивались на просторной террасе, Косовски брал в руки банджо или гитару, в зависимости от настроения, и напевал протяжные ковбойские баллады.
   Шервуд млел со стаканом в руке, и обоим было хорошо.
  
   - Мистер Шервуд, - лениво сказал Косовски, наливая себе виски в маленький тяжелый стаканчик, - а куда, интересно, подевался Чарли Мясник? Он обещал принести вам медальон этого русского еще неделю назад, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.
   - Мистер Косовски, - ответил Шервуд, наливая себе из другой бутылки, - в том-то между нами и разница, что вы только еще думаете о чем-нибудь, а я уже давно это сделал.
   - Что сделал? - спросил Косовски и поднес стаканчик к губам.
   - Распорядился, чтобы мой исполнительный и надежный человек узнал все насчет Мясника и этого... Аркады.
   - Ну, Майкл, ты - голова, - восхитился Косовски и залпом выпил свой виски.
   - Мало того, - Шервуд посмотрел на часы, - этот человек должен с минуты на минуту появиться здесь и рассказать мне все, что ему удалось узнать.
   - Шикарно! - Косовски заерзал в шезлонге, - по этому поводу нужно выпить.
   - Слушай, Уэйн, - Шервуд нахмурился, - пить за что-то, когда еще не знаешь, что там на самом деле - глупо. Что это за ковбойские манеры - лить виски в утробу по любому поводу?
   - По любому поводу... - Косовски задумался, - а помнишь, как мы пили в доках за каждую севшую на воду чайку?
   - А как же! - Шервуд улыбнулся воспоминаниям, - тогда еще Билли Утюг вырубился первым и мы засунули в контейнер с рождественскими индейками.
   - Ага! - подхватил Косовски, - а потом он очухался и стал орать - я индейка, не трогайте меня, еще не рождество!
   Оба засмеялись, и Косовски все-таки налил виски и себе и Шервуду.
   - Хорошее было времечко, - сказал он.
   - Не говори, - поддержал его Шервуд, - и мы сейчас выпьем за то, чтобы потом вспоминать сегодняшний день и тоже говорить, что времечко было хорошим.
   - Согласен, - кивнул Косовски.
   Они выпили, закурили, и над террасой повисла тишина.
  
  
   ***
  
   На улице послышался шорох автомобильных покрышек, и напротив особняка уважаемого гражданина Майкла Шервуда остановился ярко-красный "Корвет" семьдесят второго года с откидным верхом.
   Косовски осуждающе посмотрел на сверкающий лаком раритет и сказал:
   - Я всегда говорил, что красный автомобиль - это неприлично.
   - Правильно, - согласился с ним Шервуд, - но я же не могу заставить своих сотрудников покупать автомобили только того цвета, который нравится мне.
   - А я бы на твоем месте заставил, - вздохнул Косовски, - ты можешь себе это позволить.
   - Мы живем в свободной стране, - Шервуд тоже вздохнул, - и это обстоятельство имеет свои недостатки.
  
   Из "Корвета", не открывая низкой дверцы, выпрыгнул молодой темноволосый мужчина в черных очках. На нем были объемистые колониальные шорты и просторная цветастая рубаха с пальмами и красотками. Он был модно подстрижен и вообще - выглядел как пляжный мачо на рекламе шампуня.
   Но этому впечатлению можно было верить не больше, чем присяге фальшивомонетчика. Джон Бэлч, он же Спайдер, он же Джованни Беллуччи, был очень опасным человеком.
   Спайдер был умен, образован, вежлив и совершенно лишен таких качеств, как жалость или милосердие. Он мог вести со своей ничего не подозревающей жертвой увлекательную беседу о византийской живописи и убить собеседника на середине фразы. Он умел завоевывать доверие и симпатию, а также убедить любого человека в том, что тот разговаривает со специальным агентом ФБР Смитом, и выудить любую информацию.
   Спайдер был одним из самых важных и нужных сотрудников Шервуда, и это, кроме уважения со стороны шефа, выражалось еще и в количестве нулей на чеках, которые Спайдер регулярно получал от Шервуда.
  
   Открыв калитку, Спайдер вошел на территорию Шервуда и потрепал по загривкам трех крупных доберманов, которые радостно бросились ему навстречу.
   - Видал? - с гордостью сказал Шервуд, - даже мои собачки признают его. Любого другого они поставили бы по стойке "смирно" и держали бы так до второго пришествия или до того, пока не пришел бы я сам.
  
   Пройдя по извилистой дорожке, Спайдер поднялся на террасу и, не спрашивая разрешения, уселся на свободный шезлонг.
   - Здравствуйте, мистер Шервуд, - сказал он и повернул голову к Уэйну, - здравствуйте, мистер Косовски.
   - Привет, Джонни, - ответил Шервуд, - выпьешь со стариками?
   - Да ладно, мистер Шервуд, - засмеялся Спайдер, - какие же вы старики? Вы оба огурцы еще хоть куда.
   - А вот Уэйн жалуется, что из него песок сыплется, - сказал Шервуд, подмигнув Спайдеру.
   - Когда это я жаловался? - возмутился Косовски.
   - Наверное, это был не песок, а героин, - предположил Спайдер и подмигнул Косовски.
   - Ну и молодежь пошла, - горестно вздохнул Косовски и подмигнул Шервуду.
  
   - Ладно, - сказал Шервуд, - давай, Джонни, наливай себе и рассказывай, что там у нас происходит.
   Спайдер кивнул и, пошарив взглядом по столику с напитками, выбрал диетическую колу. Налив себе полный высокий стакан, он залпом опустошил его и сказал:
   - Значит, так. Наш человек в полиции сообщил мне, что Чарли Мясник найден мертвым в развалинах заброшенного дома. Он лежал, засыпанный целой тонной битого кирпича.
   - Ни хрена себе! - воскликнул Косовски, - кто же это его так?
   - Кто? - Шервуд прищурился, - ставлю два доллара, что это русский постарался.
   - Теперь насчет русского, - Спайдер, выслушав реплики начальства, продолжил доклад, - там вообще какая-то мрачная история. Его мамаша была убита в своей квартире, а папаша повесился сразу после похорон. Сам русский, Аркадий Гессер-Голубицкий, исчез.
   - Этот русский... - задумчиво произнес Шервуд, - я думаю, что мамашу он сам убил. Он же настоящий наркоман, ради дозы готов на все... Да и папашино самоубийство выглядит как-то подозрительно.
   - Во всяком случае, в полиции так не считают, - заметил Спайдер и налил себе на этот раз виски, - там все чисто. Убийство с целью ограбления и потом - самоубийство на почве горестных переживаний. Кстати, я еще не закончил.
   - Давай-давай, извини, что перебил, - сказал Шервуд и потянулся за сигарой.
   - Чарли Мясник был убит в тот вечер, когда у него была крупная сделка с черными. А на трупе не обнаружили ни героина, ни денег. И вы, мистер Шервуд, правы насчет того, что русский приложил к этому руку. Мой человек видел, как Мясник шел на сделку. И он был не один. С ним был парень, который по всем приметам как раз и был этим русским.
   - А что я говорил! - Косовски хлопнул себя по колену.
   - А что ты говорил? - удивился Шервуд.
   - Точно - это русский!
   - А по-моему, ты ничего и не говорил, - пожал плечами Шервуд.
   - Разве? - Косовски тоже пожал плечами и взялся за бутылку с виски, - ну, не говорил, и ладно. Но, по-моему, все-таки говорил.
   Шервуд усмехнулся и сказал:
   - Ты лучше выпей пока... И не мешай.
   Косовски кивнул и стал наливать себе виски.
  
   Спайдер приложился к стакану и сказал:
   - Теперь о медальоне.
   Косовски нахмурился и недовольно посмотрел на Шервуда. Он не ожидал, что о существовании этой чрезвычайно важной вещи будет знать еще кто-то, кроме них двоих.
   Шервуд успокаивающе кивнул ему и сказал:
   - Продолжай, Джонни, я слушаю.
   Джонни закурил и продолжил:
   - Насчет медальона. Мои люди тщательно обследовали квартиру русских, и никакого медальона там не обнаружили.
   - Может быть, копы постарались? - спросил Шервуд.
   - Нет, мистер Шервуд, - твердо ответил Спайдер, - я бы знал об этом. Медальона нет, и он либо у нашего русского, либо в России у его сестры. Вполне возможно, что медальон остался у нее.
   - Почему ты так думаешь?
   - Все очень просто, - Спайдер позволил себе едва заметно улыбнуться, - если бы медальон был здесь, то русский побежал бы за медальоном, чтобы отдать его Мяснику, через полсекунды после того, как тот предложил ему за медальон две тысячи долларов.
   - Откуда ты это знаешь? - Шервуд прищурился.
   - А разве я не сказал, что мой человек видел Мясника с этим русским и после сделки?
   - Нет, не сказал.
   - Мало того, что видел, он еще и слышал их разговор.
   Шервуд нервно пошевелился в шезлонге и сказал:
   - Джонни, дорогой, если ты будешь так драматично рассказывать о делах, то меня кондрашка хватит.
   - Мистер Шервуд, - улыбнулся Спайдер, - вы услышите все, что мне известно, только не нужно спешить.
   - Нет, Уэйн, ты понял? - Шервуд повернулся к Косовски, - ему мало просто рассказать мне обо всем, он еще должен сделать это так, чтобы я дергался, словно барышня, которая смотрит по телевизору фильм ужасов.
   Косовски хмыкнул, но промолчал.
   - Говори, Джонни, говори, я слушаю, только не заставляй меня нервничать.
   - Хорошо, - смилостивился Спайдер, - насколько мне известно, дело было так. После разговора с вами о медальоне Мясник отправился на сделку, прихватив с собой русского. После сделки он предложил за медальон две тысячи. Но русский счел, что лучше убить Мясника и забрать у него все, что есть, чем получить эти жалкие две тысячи.
   - А что было у Мясника с собой? - поинтересовался Косовски.
   - Я встречался с теми черными... Они недодали товара на семнадцать тысяч. Поэтому у Мясника после той сделки должно было быть при себе около килограмма героина и семнадцать тысяч. А на трупе ничего не было. Значит, все забрал русский.
   - Ни хрена себе... - озадаченно пробормотал Косовски.
   - Да уж, - кивнул Шервуд, - русский мальчик оказался не так прост.
   - Далее... - сказал Спайдер, и оба гангстера тут же умолкли, - далее - рассуждения просты. Если медальон был здесь, и русский не отдал его Мяснику в обмен на деньги, то он должен оставаться на месте. Но в квартире его нет. Значит - медальон в России, у сестры русского.
   Спайдер покопался в нагрудном кармане цветастой гавайской рубашки и достал оттуда клочок бумаги.
   - Акулина Голубицкая-Гессер. Адрес известен. У меня все.
   - Молодец, Джонни! - одобрительно сказал Шервуд.
   - Неплохо, Спайдер, неплохо, - кивнул Косовски, - но где же сам русский?
   - Не знаю, - Спайдер дернул плечом, - возможно, укатил куда-нибудь во Флориду. Деньги есть, героин есть, почему бы не отдохнуть как следует?
   - Логично... - задумчиво произнес Шервуд.
   Пожевав потухшую сигару, он посмотрел на Косовски и решительно сказал:
   - Нужно ехать в Россию за медальоном.
   - В Россию? - ужаснулся Косовски, - нам? Там же белые медведи!
  
   Спайдер невежливо расхохотался, а Шервуд, снисходительно усмехнувшись, сказал:
   - Как был ты диким неграмотным ковбоем, так и остался до сих пор. Ну кто сейчас верит в эту пропагандистскую чушь? Надо же - белые медведи. Ты еще скажи, что там все с черными бородами ходят.
   - И в ботинках из коры березы, - добавил Спайдер.
   - Не знаю, не знаю... - недовольно нахмурился Косовски, - я всегда считал, что Россия - это ужасно.
   - Не ужаснее Америки, - уверенно ответил Шервуд, - а кроме того, я и не предлагаю тащиться туда самим. Для этого другие люди есть. Ведь правда - есть, Джонни?
   - Конечно, есть, мистер Шервуд, - кивнул Спайдер, - как не быть.
   - Вот и хорошо. Давай сюда двух надежных ребят, и я проинструктирую их перед туристской поездкой в Санкт-Петербург.
   - Слушаюсь, мистер Шервуд, - Спайдер встал, - я могу идти?
   - Можешь, сынок.
   Спайдер кивнул и удалился.
   Шервуд с гордостью посмотрел ему вслед и сказал:
   - Какие ребята растут!
   - Да, ребята хоть куда, - ответил Косовски, - а как насчет выпить?
   - За таких ребят - с удовольствием, - сказал Шервуд, - наливай!
  
  
   Глава 2
  
  
   Акула сидела на стуле и пыталась пошевелить пальцами левой руки. Широкий скотч, которым братки плотно примотали ее к стулу, больно передавил предплечье, и кисть начала опухать.
   - Мне больно, - сказала она, стиснув зубы, - рука затекает.
   Стасик, который в это время раскладывал на журнальном столике орудия пытки, среди которых были паяльник, кривая и ржавая отвертка, а также старые потемневшие щипцы для сахара, хмыкнул и ответил:
   - А ты что думала? Сама виновата. Тебя спрашивали по-человечески, а ты не понимаешь русского языка. Так что теперь пеняй на себя. Больно ей! Это еще не больно, красотка.
   Желвак сидел напротив Акулы на диване и пристально смотрел на нее. Акула взглянула ему прямо в глаза и поняла, что уголовный авторитет жадно пьет ее страх. Тогда она отвела взгляд и постаралась сделать так, чтобы ее лицо не выражало ничего. Но, как видно, ее старания были слишком очевидны, потому что Желвак усмехнулся и сказал:
   - Зря стараешься. Я таких гордых и смелых знаешь сколько видел? Сейчас мальчики с кухни придут и мы начнем. И ты расскажешь мне все, вплоть до того, о чем пророк Моисей разговаривал на горе Синай с самим Господом Богом. Помнишь, как Жеглов сказал? И вообще - я не люблю таких наглых и самоуверенных красоток. Так что - считай, что тебе не повезло по жизни.
  
   С кухни доносились подозрительные звуки, что-то булькало, лязгали какие-то железки, и это добавило Акуле адреналина. Дернувшись на стуле, что, впрочем, ничего не изменило, она оскалилась и зло прошептала:
   - Если вы меня сейчас же не отпустите, вас найдут и убьют.
   Желвак весело удивился и спросил:
   - Найдут и убьют? Интересно - кто? Ну-ка, ну-ка, красотка, расскажи мне, кто это у тебя такой резкий есть, чтобы найти и убить МЕНЯ! Я бы такого человечка с удовольствием взял на работу. Мне такие люди во как нужны!
   И он чиркнул большим пальцем по своему горлу.
   - Не дождетесь, - ответила Акула.
   - Ну вот, - Желвак развел руками, - теперь у тебя дополнительный геморрой появился. Теперь тебе придется рассказать нам о своих резких и смелых друзьях. Ты меня, понимаешь, испугала, а когда я начинаю бояться, то кому-то может стать очень плохо. Правда, Стасик?
   Желвак повернулся к Стасику, который, закончив аккуратно раскладывать убогий, но надежный пыточный арсенал, уселся в кресло.
   Стасик важно кивнул и ответил:
   - Точно, гадом буду.
   Желвак снова повернулся к Акуле и сказал:
   - Видишь? А Стасик врать не будет. Я его хорошо знаю. И ты, между прочим, тоже не будешь врать. У меня не врут. Кстати, я вот все думаю, может быть, не размениваться по мелочи, а сразу вызвать Некрофила? Ты как думаешь, Стасик?
   Стасик пожал плечами.
   - Как скажешь, шеф.
   - А труп куда потом? - Желвак озабоченно почесал подбородок.
   - Как куда? - удивился Стасик, - в обычное место. Место, сам знаешь, надежное, хрен найдут.
   - Тогда нужно все пленкой застелить, чтобы кровищи не налить.
   - Так ведь, Николай Иваныч, всю пленку в прошлый раз израсходовали...
   - А почему новую не купили? Сейчас побежишь и купишь. Понял?
   - Понял, - Стасик понурился, - что, уже идти?
   - Погоди, пока не надо. Потом, если что.
   - Ладно.
  
   Акула понимала, что этот диалог произносился специально для нее, для того, чтобы испугать ее еще больше, и, возможно, никто не будет расстилать здесь никакой пленки, и нет никакого Некрофила, любителя женских трупов, но все же...
   А вдруг?
   А если все это правда?
   И придет сюда маньяк с безумными глазами, начнет насиловать ее, потом резать и опять насиловать, а потом...
   Акулу передернуло, и Стасик сказал:
   - Видал, Николай Иваныч, как дергается? Может, она припадочная? Как проснулась, так и начала дергаться.
   - Не-ет, Стасик, это она от страха. Правда, Акулина?
   И Желвак подался к ней, внимательно глядя в глаза.
  
   Акула попыталась отстраниться от него, но ничего не получилось. Привязана она была крепко.
   - Ничего я вам не скажу, - дрожащим голосом произнесла она.
   - Ничего не скажешь? - прищурился Желвак, - а что, есть что скрывать?
   - Нечего мне скрывать, - Акула вконец запуталась.
   Происходящее начало казаться ей кошмарным сном, и она обвела глазами эту чужую неуютную комнату, в которой напротив нее сидели двое незнакомых мужчин, готовившихся пытать ее.
   Ах, если бы я не села тогда в машину - подумала она, но тут же поняла, что если бы не села в джип добровольно, ее попросту запихали бы туда силой.
  
   - Ну что там у вас, - Желвак повысил голос, обращаясь к тем, кто находился на кухне.
   - Сейчас, Николай Иваныч, еще немного, - донеслось оттуда.
   - Вот, - удовлетворенно кивнул Желвак, - уже, говорят, немного осталось.
  
   Тут у него в кармане запиликала трубка.
   Нахмурившись, он вытащил ее и, дальнозорко отставив подальше, прищурился на дисплей.
   - Непонятно, - пробормотал он, - незнакомый номер...
   Он поднес трубку к уху и солидным голосом произнес:
   - Да. Я слушаю.
   Акула услышала, как в трубке неразборчиво заскрипел чей-то голос.
   - Ну, я. А кто это говорит? - недовольно спросил Желвак, - что значит - важный? У меня все вопросы важные.
   Зыркнув на Акулу, Желвак встал и вышел в тесный коридор. Потом он зашел в ванную и закрыл за собой дверь.
  
   Посмотрев ему вслед, Стасик, сидевший в кресле, развел руками и сказал:
   - Вот так, красотка, не одна ты у нас такая. Есть и другие дела.
   Акула промолчала и попыталась пошевелить левой кистью. К своему ужасу, она не почувствовала ее. Взглянув на Стасика, Акула сказала:
   - Я не чувствую левой руки.
   Стасик поморщился, затем встал и, взяв со стола ржавую и зазубренную опасную бритву, разрезал скотч. Положив бритву на место, он снова сел в кресло и стал наблюдать, как Акула, скривясь от боли, вертит кистью в воздухе. Невыносимые горячие мурашки побежали по ее руке, но Акула знала, что это хороший знак, и нужно просто потерпеть.
  
   Прошло несколько минут, и Желвак, наконец, вышел из ванной, убирая трубку в карман. Войдя в комнату, он посмотрел на Акулу, затем на Стасика и сказал:
   - Так... Значит, с этой пока повременим, я отъеду на часок. Когда вернусь, продолжим. И смотри, чтобы все было путем.
   - Ну дык, - Стасик уверенно кивнул, - все путем и будет, а как же!
   - Знаю я, как у вас бывает все путем, - буркнул Желвак, - сначала ты ей руку развязал, а потом она вас всех соблазнит и свалит.
   - Да ладно, Николай Иваныч, - обиженно воскликнул Стасик, - Что же мы, пальцем деланные?
   - Не знаю я, чем вы деланные, но если что-нибудь будет не так, башку оторву.
   Закончив речь, Желвак вышел в коридор, и Акула услышала, как хлопнула входная дверь.
   Посмотрев на Стасика, она тоскливо улыбнулась и сказала:
   - Прикури мне сигаретку. И не бойся, я не буду тебя соблазнять. Ты мне не нравишься.
  
  
   ***
  
  
   Желвак ехал на встречу с незнакомым ему человеком и, вспоминая недавний телефонный разговор, матерился.
  
   - Это Николай Иванович? - прозвучало в трубке.
   - Ну, я, - ответил Желвак, - а кто это говорит?
   - Меня зовут Артур Александрович. Нам необходимо встретиться. Есть разговор по важному вопросу.
   - У меня все вопросы важные.
   Посмотрев на Акулу, Желвак вышел в ванную, и дальше разговор происходил без посторонних.
   - Мой более важный, чем вы думаете, - уверенно заявил Артур, - нам нужно срочно встретиться с глазу на глаз.
   - Срочно встретиться, говоришь? - едко переспросил Желвак, - а у меня, знаешь ли, все по-другому. Если кому нужно срочно меня увидеть, так он сам на цырлах бежит. А тут, понимаешь, звонит какой-то хрен с горы, и я должен бросать все дела и встречаться с ним.
   - Вот именно, - ответил Артур, - вы должны бросить то, что сейчас делаете, и встретиться со мной.
   - Да ты хоть знаешь, с кем говоришь? - взорвался Желвак.
   - Знаю, Желвак, знаю. Ты, понятное дело, мужик непростой и даже крутой, но не надо думать, что ты один такой на белом свете. И если тебя вежливо просят встретиться, заметь - я тебя прошу пока что, то морщить жопу и строить из себя владыку морского негоже. Давай, подъезжай. Дело действительно очень важное. Такое важное, что ты даже не представляешь.
   - А ты-то кто такой? - Желвак слегка сбросил обороты.
   - Я-то, - Артур усмехнулся, - обычный человек. Руки-ноги-голова. Вот встретимся, и увидишь. Я буду один. Приезжай на Стрелку, там ресторанчик плавает, "Биржа" называется. Как подъедешь, тебя встретят с почестями.
   - Ну смотри, человек руки-ноги-голова... Как тебя звать-то, Артуром?
   - Совершенно верно.
   - Смотри, Артур, если я на пустышку еду, я тебя из-под земли достану, ответишь.
   - Согласен. Жду.
   И Артур отключился.
  
   Въехав на Стрелку, Желвак резко свернул на спуск и, распугав китайских туристов с фотоаппаратами, остановился напротив качавшегося в полусотне метров от берега плавучего ресторана, на борту которого славянской вязью было написано "Биржа".
   Рядом с "Биржей" в небольшом катере сидел человек, одетый в матросскую форму петровских времен. Увидев выходившего из "БМВ" Желвака, он положил руку на штурвал, и катер сорвался с места. Описав широкий полукруг, он ткнулся в гранит точно напротив стоявшего на берегу Желвака.
   - Прошу вас, - сказал матрос и протянул Желваку руку в замшевой перчатке с раструбом.
   Желвак отмахнулся и решительно шагнул на борт катера. Катер покачнулся и Желвак едва не упал в воду, но матрос привычной рукой крепко ухватил его за локоть, и все обошлось.
  
   Поднявшись на борт, Желвак огляделся и увидел, что все столики были свободны, и только за одним, возле самого борта, сидел худощавый, хорошо одетый седой мужчина лет сорока пяти.
   Получалось, что кроме них, на палубе никого не было.
   Увидев Желвака, мужчина улыбнулся и, встав, шагнул навстречу.
   - Артур Александрович, - представился он, протянув Желваку руку.
   - Николай Иванович, - брюзгливо ответил Желвак, но на рукопожатие все-таки ответил.
   Рука Артура была сухой и твердой.
  
   - Прошу вас, - сказал Артур и гостеприимно повел рукой в сторону столика, на котором не было ничего, кроме пепельницы.
   Желвак кивнул и опустился на тяжелый дубовый стул.
   - Пиво? - любезно поинтересовался Артур, усаживаясь напротив него.
   - Пиво... - задумчиво протянул Желвак, - я лучше водочки.
   - Водочки? Отлично! А я все-таки пивка. Не возражаете?
   Желвак пожал плечами - дескать, мое-то какое дело.
   Артур кивнул и сделал знак официанту, который все слышал и торопливо забормотал в воротник роскошной ливреи. Судя по всему, у него была прямая связь с буфетом, потому что не прошло и минуты, как на столе перед Артуром и Желваком появились и пиво и водка и большое блюдо с разнообразной холодной закуской.
  
   На правах хозяина Артур налил Желваку водки, наполнил пивом высокий бокал, который сразу же запотел, и сказал:
   - Ну, за успешные переговоры.
   - Это мы еще посмотрим, - буркнул Желвак и взял рюмку, - я пока не знаю, о чем будет разговор.
   - А вот сейчас и узнаете, - жизнерадостно ответил Артур и сделал несколько крупных глотков.
   - Хорошее пиво, - сказал он, отдуваясь.
   Желвак вылил в рот водку, проглотил ее и взял с блюда ломтик лимона. Закинув его в рот, он поморщился, затем выплюнул за борт корочку и сказал:
   - Ну что же... Звали, так говорите, что у вас там за наиважнейшее дело, ради которого я должен все бросать и мчаться неизвестно куда.
   - Ну почему же неизвестно куда, - возразил Артур, - место известное, вид красивый...
   Он огляделся, любуясь невской панорамой, затем повернулся к Желваку и сказал:
   - А дело простое. Даже очень простое. Я не буду разводить политесы, а скажу тебе об этом деле прямо.
   - Ну, говори, - прищурился Желвак, - я слушаю.
  
   Когда Артур перешел на "ты", Желвак почувствовал себя свободнее, да и водочка приятно согрела желудок, так что теперь он был вполне готов к разговору на любую тему и знал, что кем бы ни был этот Артур, а сам он, Желвак, тоже не на помойке найден.
  
   - Значит так, - Артур помедлил, - у тебя там девушка. Отпусти ее и будешь жить.
   - Что-о? - Желвак ошеломленно уставился на Артура, - я чего-то плохо понял!
   - Повторяю, - спокойно сказал Артур, - отпусти девушку, иначе сдохнешь. Прямо сейчас.
   - Да ты кто такой, чтобы так со мной разговаривать? - придушенным голосом заговорил Желвак, - я авторитет, на спине мозоли от шконки, меня весь Питер уважает. Желвак - это тебе не сявка какая-нибудь, чтобы со мной можно было так разговаривать. Ты просто не знаешь меня, иначе не разевал бы свою хлеборезку не по делу. Да я братве моргну, и от тебя только ботинки останутся.
  
   Спокойно выслушав это, Артур кивнул и сказал:
   - Я знаю, кто ты такой. А теперь послушай, кто я, и подумай хорошенько. Я - чрезвычайный комиссар службы президентского расследования. Слышал про такую? Не слышал? А зря. Это - выше всяких там поганых ментов, выше ФСБ, ГРУ и всего прочего. У меня неограниченные полномочия. И вы все, бляди уголовные, все еще коптите небо только потому, что это в наших интересах. Какие это интересы - не твое собачье дело. И на твою братву мне плевать. Я сейчас моргну глазом, и через секунду ты получишь в башку пулю из снайперской винтовки. Понял? Я тебе говорю - немедленно отпусти девушку и больше не прикасайся к ней.
   - Ты что, хочешь урку испугать? - напыжился Желвак, - не на такого попал.
   - Не на такого, говоришь? Смотри!
  
   Артур взял со стола пачку сигарет и поднял ее на уровень лица.
   - Давай, - сказал он в пространство.
   И тут же в пачке появилась лохматая дырка, выпустившая облачко табачной пыли. Выстрела слышно не было, и Желвак стал встревоженно озираться, пытаясь разглядеть, откуда могли так метко пальнуть. Но до ближайшего дома, а таким домом могли быть только Биржа или Зимний Дворец, было слишком далеко, и он не понимал, где мог спрятаться снайпер.
   - Вот так, - сказал Артур и бросил испорченную пачку за борт, - и с твоей головой так же будет. Только вместо табака из нее мозги полетят. Понятно?
   Желвак не ответил и только с ненавистью посмотрел на этого непонятного комиссара.
   Что за комиссар такой?
   И какая еще такая служба президентская?
   Ответов на эти вопросы у Желвака не было, но он чувствовал, что столкнулся с силой, противостоять которой он не может. Однако бандитская гордость не позволяла ему сдаться просто так, и он сказал:
   - Смертью меня хочешь испугать? Так я этой смерти уже знаешь сколько видел?
   - Знаю, - согласился Артур, - но только каждый раз это была чужая смерть. А на этот раз будет твоя. И снайпер может попасть не в голову, а в живот. Это уж как я ему скажу. И тогда смерть твоя будет медленной и очень неприятной.
   Желвак молчал, сверля Артура взглядом.
   - Я ведь почему тебя сюда вызвал... - продолжал Артур, - все очень просто. Можно было вычислить местонахождение твоей трубки, налететь с группой захвата, поставить всех раком, пристрелить кого-нибудь между делом... Тебя, например. Но только зачем все это, если можно договориться? Я предпочитаю решать все проблемы просто в беседе. Так ведь лучше, правда?
   - Лучше, - пробурчал Желвак, - кому лучше, а кому...
   - Да ладно тебе, - улыбнулся Артур, - это всем лучше. Смотри - встретились, поговорили, и все решилось. Без стрельбы, без насилия. Все как у белых людей.
   - У белых... - Желвак посмотрел на Артура, - а что тебе девка-то эта? Ваша, что ли, чрезвычайная?
   - Нет, Желвак, никакая она не чрезвычайная, - Артур закинул руки за голову и мечтательно посмотрел на небо, - понимаешь ли, уголовный авторитет Николай Иваныч... Я люблю эту женщину.
   - Бля! - Желвак с силой треснул ладонью по столу, - так я и знал! Все дело в бабе!
   - Конечно, в бабе, - улыбнулся Артур, - а иначе и быть не может. Любовь движет миром. Ради баб мужики и на подвиг идут и на предательство, убивают, развязывают войны и делают множество непонятных вещей.
  
   Желвак посмотрел на Артура долгим взглядом, затем сказал:
   - Да-а-а, товарищ комиссар. Ты, я вижу, долбанутый на полную голову. Из-за бабы такую херню затеял...
   Артур захохотал, потом взглянул на Желвака и спросил:
   - А ты бы не затеял?
   - Да у меня этих баб!
   - Возможно. Но не таких, как Акулина.
   - Так ведь из-за нее у моего братка верного подруга погибла!
   - Брось ты, Николай Иваныч, таких, как Червонец и его шкура, у тебя было и еще будет - как собак нерезаных. Что ты, ей-Богу, благородство тут разводишь! Да и что могла сделать эта благовоспитанная девушка с такой накачанной обезьяной, как Бастинда? Ты лучше о себе подумай.
   - Ладно, будь по-твоему, комиссар. Вижу, что наши не пляшут...
   - Вот это правильно, это разумно, - Артур одобрительно кивнул, - приятно иметь дело с человеком, который умеет проигрывать. Умение проигрывать - это, знаешь ли, половина успеха. Некоторые люди не умеют, и из-за этого гибнут. Я ведь не только о тебе говорю. Я таких много видел... А ведь смелые люди были, решительные, мужественные, а признавать поражение не умели. И где они теперь? Нет их...
   - Умение проигрывать... - пробормотал Желвак.
  
   Артур умело подсластил пилюлю, и теперь Желвак думал - да что я, на самом деле, уперся в эту рыжую красотку? Нехай катится ко всем чертям! Не хватало еще из-за какой-то бабы рисковать делами, да и жизнью тоже... Вон как снайпер в сигаретную пачку залепил! Желвак представил, как заостренная стальная пуля попадает ему в переносицу, и по его спине пробежал холодок.
   - Ладно, - решительно сказал он, - насчет бабы - заметано.
   - Ну, тогда за успешное завершение переговоров, - весело сказал Артур и взялся за бутылку.
   Наполнив желваковскую рюмку, он стал наливать себе пиво и как бы между прочим сказал:
   - Да, чуть не забыл. Твои люди были в квартире девушки. О троих из них можешь забыть. А кто-то еще, кто был там, унес вещь старинную, цены немалой. Но не в цене дело, а в фамильной памяти. Скажи своим, чтобы медальон вернули.
  
   - Какой еще медальон? - нахмурился Желвак.
   - Старинный серебряный медальон. Размером с яйцо. Плоский, открывается. Скрысятничали твои братки, однако.
   - Ах, медальон, - вспомнил Желвак, - жопу разорву козлам! А что значит, о троих можно забыть?
   - А то и значит, - Артур посмотрел на Желвака поверх стакана, - нет их больше. И не будет. И могил у них нет. Забудь.
   - Забудь, блин... Ишь ты...
   - Забудь, - настойчиво повторил Артур, - такой швали ты себе всегда найдешь.
  
   Допив пиво, он встал и, взглянув на Желвака сверху вниз, сказал:
   - Через полчаса я позвоню тебе и ты мне скажешь, где и когда я могу забрать девушку. Будь здоров, авторитет Николай Иваныч.
   Желвак кивнул и спросил:
   - Значит, говоришь, любовь миром двигает?
   - Она самая, - уверенно ответил Артур.
   Желвак повертел пальцем у виска, на что Артур только засмеялся и ловко спрыгнул в покачивавшийся у борта "Биржи" катер, который тотчас же направился к берегу.
   Желвак посмотрел на удаляющийся катер, потом пробормотал:
   - Медальон, бля... Ну, я вам покажу медальон!
   И достал из кармана трубку.
  
  
   ***
  
  
   В прихожей послышался звук поворачивающегося в замке ключа, и мое сердце, булькнув, провалилось куда-то в область аппендикса. Это наверняка вернулся Желвак, и сейчас начнутся все те ужасы, которые он мне обещал. А может быть, он пришел не один, а с Некрофилом, который, по его словам, любит мертвых женщин...
   И тогда - прощайте, жизнь, красота и все прочее.
   Стасик, бросил на меня грозный взгляд - дескать, сиди и не рыпайся - и вышел из комнаты. До моего слуха донеслись приглушенные голоса, затем в комнату вошел Желвак, а за ним Стасик, который держал в руке сверкающий кухонный нож.
   Ну, все.
   Они решили просто зарезать меня, как какую-нибудь свинью...
   Я набрала полную грудь воздуха и широко открыла рот, чтобы закричать и хотя бы этим воспротивиться неизбежности, но Стасик запечатал мне рот широкой мясистой ладонью, а Желвак, гнусно ухмыльнувшись, сказал:
   - Тихо... Тихо... Не надо кричать. Во-первых, тебя все равно никто не услышит, а во-вторых... Тебе, сучка, повезло. Давай, Стасик, отвязывай.
   Стасик убрал от моего лица свою пахнувшую табаком руку и начал разрезать скотч, которым я была примотана к стулу, а Желвак, усевшись на диван, закурил и, изучающе глядя на меня, задумчиво произнес:
   - И что он такого в тебе нашел? Баба как баба... Ко мне такие, только свистну, косяками бегут.
   Стасик хохотнул и, отдирая скотч, высказал предположение:
   - А может, она такой минет делает, что глаза внутрь проваливаются?
   - Может, и делает... - кивнул Желвак, - может, и еще чего делает... Да только сдается мне, что эта рыжая шкурка не простая шалашовка. И все врет этот ее Артур.
   Он уставился на меня пронзительным взглядом и спросил:
   - Ну, скажи мне, красотка, сколько звездочек у тебя на погонах?
   Но его идиотский вопрос пролетел мимо моих ушей.
   Желвак только что произнес имя Артура, и все перевернулось в моей голове.
   Артур...
   - Что молчишь? Присяга душит?
   - Ничего меня не душит, - ответила я, - просто я хочу в туалет. Думаете, легко сидеть тут привязанной, особенно после пива?
   - Пусть идет, - кивнул Желвак Стасику и добавил, снова обращаясь ко мне, - только без глупостей.
   Я прошмыгнула в прихожую и заперлась в туалете.
   Какое блаженство!
  
   Вернувшись в комнату, я была уже совершенно уверена, что мне теперь ничего не угрожает, поэтому спокойно уселась на стул и, взяв сигареты со столика, на котором до сих пор лежал домашний пыточный наборчик, закурила.
   Желвак изучающе смотрел на меня и молчал.
   - Что дальше? - спросила я, стараясь, чтобы мой вопрос прозвучал спокойно и уверенно.
   - Дальше? - Желвак почесал подбородок, - дальше, красотка, яйца мешают. Сейчас поедешь к своему Артуру. Не знаю, кто он там тебе - хахаль, начальник... Это ваши дела. И молись Богу за то, что он нашел тебя раньше, чем я вызвал Некрофила. А то получил бы он твое туловище в мешке для мусора. А может, это и ничего, может, ему тоже мертвенькие нравятся?
   Стасик засмеялся, а Желвак, встав с дивана, сказал:
   - Значит, так. Слушай меня внимательно. Сейчас мы выйдем из квартиры и пойдем к машине. Ты все время будешь смотреть в землю. Только поднимешь глаза... Толян!
   Из кухни донеслось:
   - Что, Николай Иваныч?
   - Иди сюда!
   Послышались шаги, и на пороге комнаты показался мускулистый парень небольшого роста. Его левый глаз и угол рта были стянуты на сторону уродливым шрамом, а руки покрывала густая татуировка.
   - Пойдешь рядом с ней, - сказал Желвак, глядя на меня, - если только зыркнет по сторонам, навари ей как следует. Можешь выбить ей зубы или глаз закрыть, это уж как тебе понравится. Понял?
   - Как не понять! - ответил Толян и посмотрел на меня совершенно равнодушным взглядом.
   Я снова взглянула на его руки и увидела, что они были покрыты множеством мелких шрамов, а костяшки были разбиты и торчали уродливыми шишками.
   Понятно... Каратист. Такой даст разочек, и действительно без зубов останешься. Или без глаза.
   - Повторяю, - сказал Желвак, - смотреть в землю. Мне не нужно, чтобы ты на номер дома зэкала. Это я специально тебе объясняю, чтобы вопросов не возникало. Усекла?
   - Усекла, - ответила я.
   А сама уже была далеко отсюда.
   Артур...
  
   Выйдя из подъезда, я старательно смотрела на асфальт.
   С трех сторон - с боков и сзади - шли братки, а впереди уверенно и неторопливо шагал Желвак.
   Я почувствовала неудержимое желание поднять глаза, и только тут поняла, какой это сильный соблазн. А ведь в сказках сколько раз было сказано - оглянешься и погибнешь... И все эти принцы и нищие оглядывались и гибли. Ну, я вроде погибнуть не должна, если все-таки не выдержу и посмотрю, однако остаться с изуродованным на всю жизнь лицом - извините.
   И тут мне повезло.
  
   Я услышала разговор двух старух, сидевших у подъезда.
   - Сначала в нашем доме будут делать, - сказала одна.
   - Нет, Лидия Павловна, - возразила другая, - сначала в школе.
   - Да нет, Федоровна, говорю тебе - сама видела бумагу. Черным по белому написано было - Бухарестская, тридцать два, корпус три. Вот те хрест!
   - Ну, если бумагу видела, тогда...
  
   Наконец я увидела перед собой черный полированный борт автомобиля, и передо мной открылась дверь. Забравшись внутрь, я продолжала смотреть в пол, и Стасик, который уселся рядом со мной, усмехнулся и сказал:
   - Послушная, блин... Соображаешь.
   Машина тронулась с места, и через минуту, когда мы, судя по увеличившейся скорости и окружившему нас шуму других машин, выбрались на оживленную улицу, Желвак, сидевший впереди, сказал:
   - Все. Можешь расслабиться.
   Я подняла глаза и посмотрела в окно.
   Сначала я не узнала места, но потом увидела знакомую заправку "Шелл" на углу Бухарестской и Гашека и поняла, что старухи оказали мне немалую услугу. Теперь я знала, где искать бандитскую квартиру, в которой меня держали и пугали.
  
   Джип, в котором мы ехали, нарушал все правила, нагло подрезал всех подряд и время от времени противно крякал, отчего другие машины шарахались по сторонам.
   Впереди показался гаишник, который стоял возле своей машины и, покачивая полосатой палкой, жадно рассматривал приближавшиеся автомобили.
   Я уже вознадеялась было, что он остановит нас и накажет сидевшего за рулем джипа беспредельщика, но вышло совсем иначе. Завидев наш мчавшийся под сотню джип, мент отвернулся и стал разглядывать задние номера проезжавших мимо него машин.
   Желвак усмехнулся и сказал:
   - Знает, сучара, чей хлеб жрет!
  
   Через несколько минут мы вылетели на Витебский, и не успела я моргнуть глазом, как джип, резко затормозив, остановился за пересечением Витебского и Лиговки.
   - Все, выходи, - сказал Желвак, не оборачиваясь.
   Стасик открыл дверь и, выпрыгнув на асфальт, дождался, когда я вылезу из их проклятой коляски. Хоть бы руку даме подал, скотина... Потом он залез обратно, хлопнул дверью, и джип, взревев мотором, укатил.
   И только тут я увидела стоявший у поребрика "Мерседес".
   Дверь "Мерседеса" открылась, и из него вышел Артур.
   Артур...
   У меня защипало в глазах, и я бросилась ему навстречу.
   Я обняла Артура за шею и прижалась лицом к его груди. Артур тоже обнял меня, и я почувствовала, какие сильные и в то же время нежные у него руки...
   - Ну что вы, Акула, - прошептал он мне на ухо, - не надо плакать. Акулы не плачут.
   А я, наоборот, как только услышала эти слова, тут же зарыдала в голос, да так горько, как рыдала только в детстве от обиды. Артур гладил меня по волосам и дышал в ухо.
   Я всхлипнула еще несколько раз и, шмыгая носом, сказала:
   - Ну где вы были так долго? Вашу женщину похитили, обещали убить и изнасиловать, а вы шляетесь неизвестно где!
   - Может быть наоборот? - спросил Артур, - сначала изнасиловать, а потом уже убить?
   - Как раз-то именно так, как я сказала, - я снова шмыгнула носом, - сначала убить, а потом изнасиловать.
   - Однако эти ребята знают толк в удовольствиях, - одобрительно сказал Артур, - они там случайно некоего Некрофила не упоминали?
   - Еще как упоминали, - я уже начала успокаиваться, - вот, говорят, вызовем сейчас Некрофила, ужо он тебя приголубит. И так и сяк приголубит, а потом убьет и опять же это самое...
   - Ну, я думаю, до этого дело бы не дошло, они вас просто пугали, но все равно неприятно.
   - Неприятно? - возмутилась я, - и это все, что вы можете сказать? Посмотрела бы я на вас в моем положении!
   - То есть если бы меня обещали сначала убить, а потом изнасиловать? - уточнил Артур.
   - Дурак, - я засмеялась, - какой же вы, Артур, дурак! Увезите меня отсюда немедленно.
   - Слушаюсь, моя госпожа, - ответил Артур и, обняв меня за плечи, повел к машине.
  
   Усевшись на мягкое сиденье "Мерседеса", я откинулась на подголовник и закрыла глаза. Машина плавно тронулась, и я хотела уже сделать Артуру комплимент - сказать ему, что он водит машину гораздо лучше, чем тот бандитский шофер, но тут меня после всех волнений повело так сильно, что я, по всей вероятности, уснула.
   Во всяком случае, когда я открыла глаза, "Мерседес" стоял на берегу Залива, дверь была открыта, и легкий ветерок овевал мое лицо. Мелкие волны набегали на песок, по небу плыли белые облачка, а у воды спиной ко мне стоял Артур и кидал в далекий горизонт камушки.
   Я спустила ноги на песок и, держась за дверь, встала на неверные ноги. Артур оглянулся и, улыбнувшись, сказал:
   - Проснулись... И что же вам снилось?
   - А мне ничего не снилось, - ответила я и потянулась так сильно, что у меня громко щелкнуло в бедре.
   Артур услышал это и, сделав скорбное лицо, сказал:
   - Да-а-а... Старость - не радость.
   - Что? - я угрожающе шагнула к нему, - это у кого тут вам старость? Сами на деревянной ноге ходите!
   - На деревянной? - удивился Артур, - кто это вам сказал, что она у меня деревянная? Нормальная титановая нога. Очень легкая и удобная. И недорогая - всего лишь тридцать тысяч долларов.
   - Я не спала, - сказала я, - наверное, просто была в обмороке.
   Подойдя к Артуру, я прижалась лицом к его груди и закрыла глаза. И снова меня охватило чувство защищенности и безопасности.
   - Когда я рядом с вами... - начала я и замолчала.
   - А когда я рядом с вами... - ответил Артур.
   Он прижался губами к моей макушке и жарко подышал в нее. От этого по моей спине пробежали мурашки, и я почувствовала, как мой мозг перестает работать. Мне просто захотелось крепко-крепко прижаться к Артуру, обнять его и...
   Я открыла глаза и посмотрела на плывущее надо мной небо.
  
   И увидела в нем далекое и туманное лицо Максима, который смотрел на меня с безграничной любовью и состраданием.
  
   Я мягко оттолкнула Артура и посмотрела ему в глаза.
   Артур ответил мне нежным взглядом, затем положил теплые ладони мне на плечи и сказал:
   - Не говорите ничего. Я очень умный, - тут он сделал очень умное лицо, - и все знаю. Поэтому давайте обратим свои устремления на простые физические удовольствия. Я имею в виду чревоугодие. Вы любите чревоугодие?
   А ведь он, черт побери, и в самом деле умница...
   - Конечно, - радостно ответила я, - я обожаю чревоугодие! А где мы предадимся этому удовольствию, которое некоторые глупые люди считают пороком?
   - Посмотрите туда!
   Артур повернул меня лицом в другую сторону, и я увидела небольшой домик, на котором была вывеска "В гостях у Лукулла".
   - Лукулл, - я задумалась на секунду, - а, вспомнила! Это древнегреческий полководец, который любил пожрать.
   - Фу, как грубо, - поморщился Артур, - пожрать! Он не только любил покушать, но и знал в этом ба-альшой толк. А хозяин этого ресторана - мой друг, между прочим - тоже знает толк в чревоугодии. Поэтому идемте и угодим себе.
   - Угодим! - с удовольствием согласилась я, чувствуя, что мой пустой с самого утра живот полностью со мной солидарен.
   И мы, загребая ногами песок, направились в гости к Лукуллу.
  
  
   Глава 3
  
  
   Желвак был вне себя.
   Час назад, когда Артур оставил его в полном расстройстве на борту плавучего ресторана "Биржа", Желвак выхватил из кармана трубку и дрожащим от злости пальцем набрал номер Червонца.
   Прозвучали несколько гудков, и вальяжный голос Червонца ответил:
   - Н-да...
   У Желвака аж перехватило дыхание.
   Не дождавшись немедленного ответа, Червонец сказал:
   - Давай, не тяни Муму, кто там?
   - Кто там? - переспросил Желвак, - я ща тебе, бля, объясню, кто там. И натяну тебя, как ту Муму. И будет тебе и "да" и "нет". Понял, козел?
   Червонец, узнав голос хозяина, подобострастно ответил:
   - Извините, Николай Иваныч, не признал.
   - Не признал, говоришь? А на трубке что - не видно, кто звонит?
   - Да тут... Плохо видно тут, Николай Иваныч.
   - Щас тебе совсем плохо видно будет. И плохо слышно. Значит так, чтобы через полчаса был в кабаке. И эти твои, с которыми ты в квартиру этой рыжей девки лазил самовольно, чтобы тоже были. Я вам устрою варфоломеевскую ночь, бля!
   - Ну что вы, Николай Иваныч, ей-Богу, вроде бы по этой теме уже разобрались, а вы снова наезжаете!
   - Наезжаю? Это я еще не наезжаю. Чтобы через полчаса были на месте. Я вам, козлам, всем очко порву без всякого вазелина.
   И Желвак, выпустив первый пар, прервал связь.
  
   Переправившись на берег, он, злобно выругавшись, дал пинка грязному пацану, который предложил протереть ему стекла, и, сев в свой "БМВ", поехал на Сампсониевский, где в ресторане "На нарах" ему всегда был готов и стол и, если понадобится, дом.
   Николай Иванович Гладильцев, он же авторитет Желвак, давно не испытывал такого афронта и теперь был вне себя. Конечно, он понимал, что проиграл сильному противнику, но от этого горечь поражения не становилась слабее. И теперь Желвак жаждал отыграться на своих подчиненных, которые очень вовремя оказались виноватыми.
   Подъехав к ресторану, он поставил машину по диагонали, перегородив проезжую часть почти до трамвайных путей. Уже подходя к гостеприимно распахнутой услужливым швейцаром двери, он оглянулся и пробормотал:
   - Пусть только какой-нибудь пидар вякнет, что ему мало места проехать... Урою гандона!
  
   Войдя в ресторан, Желвак стремительно пересек полутемное пространство пустого зала, откинул тяжелую бархатную портьеру и скрылся за незаметной для постороннего глаза дверью. Это был его личный кабинет, в котором он отдыхал, принимал гостей и посетителей, а также решал свои и чужие проблемы.
   Обойдя просторный круглый стол, изготовленный по его специальному заказу, Желвак уселся в дубовое кресло с высокой спинкой и нажал на кнопку вызова. Через полминуты раздался тихий стук, дверь беззвучно приоткрылась, и появившийся на пороге услужливый официант вежливо спросил:
   - Чего изволите, Николай Иваныч?
   Его подобострастная улыбка вызвала у Желвака очередной приступ бешенства, но он сдержался и спокойно сказал:
   - Водки. И закусить - как обычно.
   Официант кивнул и исчез.
  
   Желвак достал сигареты и закурил, чтобы успокоиться.
   Но как только он затянулся, в дверь постучали, и этот стук был знаком Желваку. Он хищно улыбнулся и сказал:
   - Давай, заходи.
   Дверь открылась, и в кабинет, стараясь не топать, вошел Червонец, а за ним еще двое братков, те самые, с которыми он наведался в квартиру Акулы.
   - Заходите, голубчики, присаживайтесь, - со зловещим гостеприимством произнес Желвак и повел рукой в сторону стоявших у противоположной стены кабинета стульев.
   Эти стулья были сделаны тоже по его особому заказу, и их никому не известная особенность заключалась в том, что полированные скользкие сиденья имели почти незаметный уклон вперед. Поэтому сидевший на стуле человек постоянно съезжал с сиденья и шевелился, пытаясь принять удобную позу. Это нарушало его психологическое равновесие, мешало сосредоточиться, что порой было Желваку весьма на руку, и он иногда позволял себе ехидную реплику:
   - А что это ты ерзаешь, мил-человек, или совесть нечиста?
  
   Червонец осторожно сел напротив Желвака, а его сотоварищи устроились по бокам. Желвак оглядел картину и с умилением в голосе сказал:
   - Красавцы. Как есть, бля, красавцы!
   Червонец знал, что разговор предстоит не из приятных, поэтому промолчал, чтобы не раздражать Желвака еще больше. А Желвак оглядывал сидевшую перед ним троицу взглядом гурмана, который еще не решил, с какого конца отхватить кусочек повкуснее.
  
   Дверь снова открылась, и вошедший официант поставил перед Желваком большой поднос, на котором в центре стояла покрывшаяся изморозью бутылка водки, а вокруг нее теснились вазочки и тарелочки с икоркой, копченым сальцем, маленькими бородавчатыми огурчиками и прочими сопутствующими водке продуктами. Также были там хрен, горчица, лопнувшие маринованные помидоры, маринованные же маслята и, конечно же, свежий черный хлеб, без которого вся закуска была бы только баловством.
   Окинув взглядом эту радующую взор картину, Желвак отпустил официанта и сказал в пространство:
   - Ну... Вас я к столу не приглашаю, потому что не заслужили.
   Налив себе полную рюмку водки, он внимательно посмотрел на нее и, заглотив одним махом, подцепил на вилку маринованный огурчик. С хрустом разжевав его, Желвак налил еще одну рюмку, выпил, закусил на этот раз прозрачной розовой пластинкой копченого сала и с удовольствием закурил.
  
   Откинувшись на спинку кресла, он снова посмотрел на сидевших перед ним братков, удовлетворенно вздохнул и сказал:
   - Ну, что, уроды... Значит, так. Давай-ка, Червонец, расскажи-ка мне всю историю с самого начала. И не крути, а то я тебя на трояки разменяю, а оставшимся рублем жопу подотру. Понял?
   - Понял, Николай Иваныч, - с готовностью ответил Червонец, - а какую историю-то?
   Желвак побагровел и, подавшись вперед, задушенно сказал:
   - Ты что, шутки со мной шутить будешь? Эту самую историю, про блядищу твою, про Бастинду, чтоб ее черти на том свете на чугунную каркалыгу вздели, и про то, как вы без моего ведома по квартирам метете.
   - Понял, Николай Иваныч, понял, - Червонец съехал со стула и заерзал, пытаясь устроиться получше.
  
   Желвак усмехнулся и, снова откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать. Червонец кашлянул, оглянулся на приятелей и осторожно спросил:
   - Что, прямо с самого начала?
   - Ага, - кивнул Желвак, - с его самого.
   - Ну, значит... - Червонец посмотрел на потолок и наморщил мускулистый лоб, - с Бастиндой мы познакомились, дай Бог памяти...
   - Мудак, бля! - взорвался Желвак, - на хрена мне знать, где и когда ты подцепил эту свою прошмандовку?
   - Николай Иваныч, - робко возмутился Червонец, - о покойных, это... Или хорошо или ничего...
   - Я вот о тебе скоро буду говорить или хорошо или ничего, - пообещал Желвак, и Червонец увял.
   - Так откуда начинать? - растерянно спросил он.
   - С ресторана, - смилостивился Желвак, - где ты этого музыканта грохнул.
   - Ага... - с облегчением кивнул Червонец, - с ресторана.
   Он снова оглянулся на корешей и начал свое повествование.
  
   - Значит, зашли мы в ресторан этот музыкальный конкретно отдохнуть. Ну, взяли, бля, как обычно, чтобы всем хватило, а потом хотели нормальный музон заказать, чтобы всем по кайфу стало, а лабухи быковать стали...
   - Не гони, - поморщился Желвак, - ты это можешь следаку грузить, а мне не надо. Лабухи - они хилые и мирные. Куда им против таких мордоворотов быковать, у вас ведь на лбу тяжкие телесные нарисованы! Говори как есть, я ведь все равно все знаю.
  
   Желвак, конечно же, не знал всего, однако этот примитивный, но надежный ход сделал свое дело, и Червонец, вздохнув прерывисто, как чеховский Ванька Жуков, сказал:
   - Ну что, я ему говорю - давай музон, а он, вижу, что боится, но форс держит, говорит - не будет, мол, музыки, время вышло. Я тогда волыну достал, пальнул разочек в потолок, так, для острастки, что ж я, совсем отмороженный, на ровном месте по живым людям стрелять, а Барсук в это время харч кинул, ну, я и поскользнулся... Когда падал, случайно на курок нажал и, бля, надо же так, прямо лабуху этому в сердце. Специально хрен так попадешь.
   - Это мне известно, - кивнул Желвак, - дальше давай.
   - Дальше... А баба эта рыжая там сидела и все видела. Это я уже потом вспомнил. Сначала-то не пристегнул, а потом, как все сложилось, уже и понял. И на суд она пришла в парике, бля, как шпионка. И давай на меня косяки кидать злобные. Но Бастинда тоже не лыком... - с гордостью сказал Червонец и тут же снова вздохнул, - она ее просекла, а мне, дура, не сказала. Прости Господи. А потом... Бля буду, Николай Иваныч, все так и было - сам не видел, но зуб отдам - Бастинда решила припугнуть рыжую эту, чтобы не вякала, но там, на стройке, все повернулось по-другому. Не то чтобы рыжая крутая какая-нибудь оказалась... Просто так вышло. Ну и Бастинда... Сами знаете.
   - Это мне тоже известно, - сказал Желвак, - дальше.
   - Ну... - Червонец пожал плечами, - мы с корешами решили поговорить с ней по-свойски, чтобы за Бастинду ответила...
   - А вот отсюда помедленней, - остановил его Желвак, - не спеша, подробно.
   Он налил себе водки и, выпив ее, закусил на этот раз чайной ложкой черной икры.
   - Ну, это... Пошли мы к ней на хату.
   - С кем пошли?
   - Ну, известно, с кем... Значит, я, Клевый и Таран, - Червонец поочередно кивнул на братков, сидевших справа и слева от него, - и еще Барсук, Водчанский и Мишка Штырь.
   - Так, - кивнул Желвак, - продолжай, только не спеши.
   - А я и не спешу, - Червонец посмотрел на стол, - Николай Иваныч, можно водички?
   - Отчего ж нельзя, попей, попей...
   Червонец встал, налил себе минералки, выпил ее залпом, потом снова опустился на подлый скользкий стул и, вытерев губы рукой, сказал:
   - Ну, в общем, мы пришли к ней на хату, а ее не было. Штырь дверь отпер, там замок - курам на смех, мы зашли в хату, посмотрели там, что к чему, потом я оставил Барсука, Водчанского и Штыря, чтобы рыжую дождались, а мы с Тараном и Клевым, - Червонец снова кивнул на братков, - ушли. А тех троих, сам знаешь, до сих пор нет. Я вот думаю - может, они там в хате нашли что-то сильно богатое, и решили склевать это на троих? И слиняли. Видать, в натуре что-то серьезное нашли...
   Мысль о богатом сокровище, заставившем трех братков скрыться с добычей, пришла в голову Червонца только что, и он счел ее очень удачной в том смысле, чтобы направить мысли Желвака в другую сторону.
   Но Желвак только поморщился и сказал:
   - Никакого богатства там не было. А про корешей своих можешь забыть. У них теперь даже могил нет, - повторил он слова Артура.
   - То есть как это - могил нет? - удивился Червонец, - а откуда вы знаете?
   - Я много чего знаю, - многозначительно ответил Желвак, - ну, и что дальше было?
   - А все, - уверенно кивнул Червонец, - больше ничего и не было. Я же вам уже это все рассказывал один раз. А сейчас уже второй.
   - Нужно будет - и десять раз расскажешь, - с угрозой произнес Желвак, - и пятьдесят. Значит - все?
   - Как есть все, - ответил Червонец, - бля...
   - Будешь бля, будешь, - пообещал Желвак.
   Он налил себе водки, вопил ее, не закусывая, закурил, выдержал паузу, затем тихо спросил:
   - А медальон?
   - Какой медальон, - фальшиво удивился Червонец.
   - Какой? - еще тише переспросил Желвак, - а такой!
   И он швырнул в Червонца огурцом.
   - Такой, бля, - заорал Желвак, - который ты тут на пол выронил! Такой, в котором буква неправильная, бля! Про люпуса написано! Забыл?
  
   Червонец, конечно же, не забыл про медальон.
   Разве можно забыть про вещь, за которую тебе вчера пообещали пятьдесят тысяч долларов? Причем не кто-нибудь, а сам Граф. Червонец надеялся, что Желвак забыл про досадный, но незначительный эпизод с медальоном, но оказалось, что хитрый авторитет помнит каждую мелочь.
   А вдруг Желваку известно о разговоре Червонца с Графом?
   При мысли об этом Червонца пробил холодный пот. Во-первых, такие деньжищи, а во-вторых, Желвак может не простить того, что Червонец имеет крупные дела у него за спиной.
   - Ну, что молчишь? - спросил Желвак, и в его голосе Червонец не услышал ничего хорошего.
   - Так это... - Червонец изобразил недоумение, - вы же сами тогда сказали, что медальон - фуфло, вот я его вчера в автоматах и проиграл.
   - В каких автоматах?
   - Это... На Садовой.
   - Кому проиграл?
   - Ну, я не проиграл, а продал его пацану одному...
   - Какому пацану? - наседал Желвак.
   - Да не знаю я, какому! - с отчаянием в голосе воскликнул Червонец, - нормальный такой пацан, конкретный...
   - Какой же он конкретный, если ты его не знаешь?
   - Ну, из своих, сразу видно, из братвы.
  
   Желвак внимательно посмотрел на Червонца и ласково сказал:
   - Береги здоровье, Червончик, оно у тебя одно. Ты, видать, много о себе возомнил. Ты забыл, падла, что номер у тебя - шесть, и ты не можешь делать ничего от себя. Ты со своими братками решил, что вы настоящим дядькам ровня? Да ты, сучий потрох, еще даже на шконке не лежал ни разу, хряпы не нюхал! Ты, бля, баклан долбаный, дела за моей спиной крутишь? Ты, сука потная, своими кривыми грабками елозишь, где ни попадя, и соображалкой своей тупой даже не понимаешь, что можешь серьезным людям геморрой организовать. Ну что, козел, грохнуть тебя прямо здесь?
   И Желвак сунул руку за пазуху.
  
   Червонец замер в ужасе, а сидевшие рядом с ним братки, перед которыми он всегда корчил из себя особу, приближенную к Желваку, невольно подвинулись в стороны, чтобы не угодить под горячую руку авторитета.
   - Ну? - Желвак продолжал держать руку за пазухой, где на самом деле никакого пистолета не было.
   - Я... Николай Иваныч... Бля буду... - забормотал Червонец, не зная, что сказать.
   - Я тебе сказал - будешь бля. Точно будешь, - кивнул Желвак и вынул из-за пазухи пустую руку
   Червонец облегченно вздохнул.
   - Ты не вздыхай раньше времени, - сказал Желвак, - разговор еще не окончен.
   Он налил себе водки, выпил ее и громко втянул носом воздух.
   - Хороша водочка, - сказал Желвак, - а ты, Червонец, плохой мальчик. Не уважаешь меня, врешь мне...
   - Да я не врал, - пробормотал Червонец.
   - Заткнись.
  
   Желвак помолчал, потом пристукнул по столу ладонью и сказал:
   - Значит, так. Завтра принесешь медальон мне. Сюда. Ищи этого своего братка где хочешь, забирай у него медальон как хочешь, но чтобы цацка была здесь... - Желвак оттянул рукав и посмотрел на часы, - в восемь часов вечера. Не будет - тогда ты будешь бля. Сам напросился. Отпетушат тебя по полной, а дальше - сам узнаешь, как оно бывает потом. Пошел вон.
   Червонец торопливо встал и направился к двери.
   - А вы что расселись? - прикрикнул Желвак и двое присохших к стульям братков бросились вслед за своим только что развенчанным и униженным товарищем.
  
   Когда за братками закрылась дверь, Желвак покрутил головой и с чувством сказал:
   - Уроды... Вот уроды!
   Червонец в этот момент, отмахнувшись от попытавшихся посочувствовать ему пацанов, выскочил из ресторана, запрыгнул в свой джип и, едва не врезавшись в трамвай, медленно тащившийся по Сампсониевскому, помчался на Садовую, в зал игровых автоматов.
   Положение у него было аховое, и особенную пикантность добавляло в него то обстоятельство, что Червонец оказался между двух огней. Медальон желали получить сразу двое - Желвак и Граф. Оба они недвусмысленно дали Червонцу понять, что он рискует своей шкурой, и теперь Червонец не знал, как ему поступить.
   Но прежде чем решать, кому отдавать медальон, его все-таки нужно было найти. А там уже видно будет.
   Вообще-то некоторые соображения у Червонца уже появились. Он мог отдать медальон Графу, получить пятьдесят тысяч долларов и исчезнуть навсегда. И пусть Желвак лопнет от злости. Но лучше было бы натравить их друг на друга, и тогда скорее всего Граф порвет Желвака. Однако Червонец не забывал и о пословице, говорившей о том, что когда паны дерутся, у хлопцев чубы трещат. Авторитеты могли бы и договориться между собой, и тогда Червонцу конец. Могила.
   Так что лучше отдать медальон Графу, забрать деньги и сделать ноги куда-нибудь за границу. Зажить там мирной спокойной жизнью...
   Но сначала - медальон.
   Червонец сжал зубы и объехал встречный трамвай слева.
  
  
   ***
  
   Столик, за которым сидели мы с Артуром, стоял на самом краю плоской крыши. Положив локоть на деревянную балюстраду, ограждавшую крышу, я смотрела на опускавшееся к горизонту солнце и никак не могла понять, где мы находимся. С того берега, где располагаются Сестрорецк, Репино и прочие курортные места, наблюдать закат было невозможно, значит - мы находились на южной стороне Залива. Но южная сторона была мне совершенно незнакома, и я терялась в догадках. Наконец все предположения были исчерпаны, и я сдалась.
   - Артур, - я жалобно посмотрела на него, - не мучайте бедную девушку, скажите, где мы находимся?
   Артур улыбнулся и, взглянув на далекий горизонт, сказал:
   - О, сколько нам открытий чудных...
   - Ну, Артур, ну, пожа-алуйста!
   - Ладно, так и быть, - смилостивился Артур, - мы находимся на южном берегу Залива, чуть дальше Петродворца. Вас устраивает такая точность? А то можно еще широту и долготу...
   - Нет, не нужно ни широты, ни долготы. Вполне устраивает. Вообще-то, когда я рядом с вами, меня все устраивает, - неожиданно для себя самой сказала я.
   - Неужели? - Артур поднял брови, - так-таки и все?
   - Ну, почти все. Во всяком случае сейчас мне так хорошо, что лучшего и пожелать нельзя.
   - Бросьте, Акула, можно, - Артур махнул рукой, - вот, например, чтобы у берега стоял мой собственный корабль. С парусами. И чтобы мы взошли на борт и отправились на этом корабле куда-нибудь в далекие прекрасные страны. Что скажете?
   Я вспомнила сон, приснившийся мне на чужой кровати в той квартире, где меня стращали Некрофилом, и сказала:
   - На корабле вы мне уже снились.
   - Неужели?
   - Да, представьте себе. Только это был грустный сон. Я погибала на необитаемом острове, а вы уплывали от меня и ничего не знали. Вот такой сон.
   - Да... - Артур покачал головой, - действительно, грустный сон.
  
   К тому моменту, как разговор коснулся кораблей с парусами, мы уже успели съесть по огромному куску мяса, зажаренного каким-то совершенно восхитительным способом, и теперь я чувствовала приятную тяжесть в желудке, сонную расслабленность и вообще - состояние полного благодушия, плавно переходившего в блаженство.
   - Скажите, Артур, разве это справедливо? - спросила я.
   - Что именно? - поинтересовался он, прикуривая сигарету, - то, что я в вашем сне уплывал от вас?
   - Нет, не это. Вот вы, например, все обо мне знаете. Это я уже поняла. Откуда знаете - мне неизвестно. Да это и неважно. А я о вас - ничего. Разве это справедливо?
   - Ну... - Артур пожал плечами и выпустил облачко дыма, которое медленно уплыло по ветру, - наверное, это не относится к справедливости. А что бы вы хотели узнать обо мне?
   - Я бы хотела... Во-первых, что у вас за работа. Если, конечно, можно. Помнится, вы как-то сказали мне, что работаете в какой-то страшно секретной организации. Вот и расскажите мне какую-нибудь страшно интересную историю из вашей работы. Конечно, без имен и прочих частностей. Я понимаю, что как раз они-то и секретны.
   - Ага... Это во-первых. А что во-вторых?
   - А во-вторых... - и тут я смутилась, - во вторых...
   Артур улыбнулся и сказал:
   - Во-вторых, вы хотели бы узнать о моей личной жизни. Верно?
   - Верно, - мне стало стыдно, - простите, что я так... так...
   - Так бесцеремонно. Да?
   - Да, - я почувствовала, что у меня начинают гореть уши.
   - Ого! - воскликнул Артур.
   - Что - ого? - спросила я.
   - Вы краснеете! Простите, конечно, что я заостряю на этом свое недостойное внимание, но это прекрасно. По-моему, сейчас уже не осталось девушек, способных покраснеть.
   - Как видите, остались.
   - Я знаю только одну - вас. А в последний раз я наблюдал эту трогательную картину лет триста назад, еще в школе.
   - Ну и что в этой картине прекрасного?
   - Вам не понять. Но, поверьте мне, то, что я увидел сейчас, тронуло мое заскорузлое сердце. Да.
   - Вам хорошо...
   - Вам тоже, только вы этого не понимаете.
   - Может быть. Но только если вы надеетесь увести разговор в сторону, я вынуждена вас разочаровать. Кто-то из моих очень далеких предков жил на Украине, и малая толика его крови наградила меня чисто хохляцкой цепкостью в разговоре. Меня не собьешь.
   - Да уж... - Артур засмеялся, - вас действительно не собьешь. Тогда по порядку. Сразу скажу, что никаких историй о моей зловещей работе вы не услышите. На то она и секретная. А о моей личной жизни...
   Артур задумчиво посмотрел вдаль и я вдруг увидела, как у него изменилось лицо.
   Грусть...
   Я увидела грусть в его глазах.
   Грусть и боль.
   И еще - я узнала их. Эту грусть и эту боль.
  
   Я уже открыла рот, чтобы извиниться и попросить Артура не говорить о своей личной жизни, но он поднял руку и сказал незнакомым голосом:
   - Я расскажу вам... Только, вы уж простите, этот рассказ будет совсем не веселым. Давайте по рюмочке?
   - Давайте, - тихо сказала я.
   Он налил нам виски и, подняв свою рюмку, посмотрел сквозь нее на медленно падавшее в воду Солнце.
   - Моя личная жизнь, - сказал он и залпом выпил виски, - наверное, не оригинальна... Да, это так и есть. И то, что я расскажу, покажется вам очень знакомым.
   Я молчала и смотрела на золотую дорожку, протянувшуюся к заходящему Солнцу.
   - Одиннадцать лет назад я встретил женщину, которая покорила меня раз и навсегда. Вообще-то я тоже покорил ее. Мы покорили и завоевали друг друга, и это так понравилось нам, что мы не могли представить себе, что где-то на свете есть люди счастливее нас. Она не могла иметь детей и наши чувства были направлены исключительно друг на друга. Я даже иногда боялся, что мы не выдержим и сойдем с ума от счастливой любви. Да, Акула, поверьте мне, я действительно боялся этого. Но, конечно же, ничего не говорил Карине, чтобы не беспокоить ее.
   - Карине...
   - Да, Карине. Такое имя... Мы очень любили забираться куда-нибудь в глушь и воображать себя единственными людьми, живущими на Земле. А потом мы решили поиграть во властелинов мира и занялись альпинизмом. Когда стоишь на вершине, а нам довелось постоять на нескольких вершинах, пусть не самых высоких, но все же... Так вот, когда стоишь на вершине, то можно вообразить, что весь мир, который ты видишь внизу, лежит у твоих ног и принадлежит тебе. Наверное, это чувство испытывают все альпинисты... И вот однажды, шесть лет назад, мы отправились на Памир...
   Артур налил себе еще виски и выпил его одним глотком.
   Я сидела и боялась пошевелиться.
   - Мы отправились на Памир, и там Карина сорвалась со скалы.
   Голос Артура стал совершенно чужим и каким-то невыразительным, будто он зачитывал показатели выполнения плана по заготовке чугунных болванок.
   - Четыре часа она висела на тридцатиметровой веревке, а я не мог ничего сделать. Пытаясь подобраться к ней, я несколько раз чуть не полетел вниз, но все было бесполезно. А потом веревка оборвалась и...
   Артур замолчал.
   Закурив, он посмотрел на Солнце, которое уже наполовину погрузилось в горизонт, и сказал:
   - И все.
   Он помолчал, а потом добавил:
   - И это было бы все, если бы... Потом, когда ее тело удалось достать, обнаружилось, что веревка была перерезана. Она перерезала веревку, чтобы спасти меня. Она видела, как я пытаюсь спуститься к ней, и поняла, что это кончится однозначно - мы погибнем оба. И тогда... Вот так. Такая история.
  
   Я почувствовала, как в глазах закипают слезы и закрыла лицо руками. Теперь я поняла, почему Артур сказал, что его история покажется мне знакомой. У него тоже была любовь, и она закончилась так же трагически, как у меня...
   Отняв руки от лица, я посмотрела на Артура и увидела, что передо мной сидит совершенно не тот человек, который только что сыпал галантностями и остроумностями. Артур, который откровенно и с удовольствием топорщил передо мной перья, исчез, и теперь его лицо было похоже на вырезанную из камня маску. Такое же неподвижное и бесстрастное. Но я знала, что в глубине, за этой маской скрываются огромная боль и покрывающая все грусть.
   Я вздохнула и накрыла руку Артура своей рукой.
   - Я знаю, что женщинам не свойственно философствовать, - нерешительно сказала я, - но позвольте мне сказать вам что-то...
   Артур медленно перевел устремленный в прошлое взгляд на меня и, едва заметно улыбнувшись, кивнул.
   - Валяйте, - тихо сказал он.
   - Я прочитала в одной умной книге, что нет ни прошлого, ни будущего, а есть только тот исчезающе малый момент, который происходит именно сейчас.
   - Ну да, - кивнул Артур, - об этом даже песня имеется - "есть только миг"...
   - Да. А в другой умной книге я прочитала, что ни прошлого, ни будущего нет совсем в другом смысле.
   - Это в каком же? - поинтересовался Артур.
   - А в таком, что оно все вместе, и все, что было, есть и будет, всегда с тобой. И оно и есть твоя жизнь. И чем больше происходит в жизни, неважно, хорошего или плохого, тем жизнь богаче. Разве не так?
   - Возможно, и так... Но только тут как раз тот самый случай, когда подобное богатство начинает тяготить. А вы, оказывается, еще и умные книги читаете?
   - Да, читаю. Но только я так мало в них понимаю, - грустно призналась я, - вот читаешь, читаешь, вроде бы уже почти понятно, ан нет - ускользает.
   - Все правильно, - кивнул Артур, - так и должно быть. Вы уж простите, милая Акула, но умные книги пишут мужчины и для мужчин. Не женского ума это дело.
   - Ах вы мужская шовинистическая свинья! - возмутилась я, - значит, у женщины ума не хватает на все это?
   - Вы сами только что сказали об этом, - Артур развел руками, - а потом... Всякая там философия, идеи о бренности, о бесконечности, мучительные размышления о жизни и смерти - это же все мужские изобретения. Я бы даже сказал - мужские игрушки. А женщинам это попросту не нужно. Так что вы поменьше читайте этих умных книг, а не то как раз на Пряжку попадете.
   - Так что же мне - женские романы читать? "В объятиях страсти" или "Острова туманной любви"?
   - Это уж как вам угодно, - улыбнулся Артур.
   - Читаете эту бодягу сами, - отрезала я, - и передайте мне вон ту грушу.
   Артур встрепенулся и любезно поставил рядом со мной блюдо с фруктами.
   Я взяла грушу и спросила:
   - А как по этикету нужно есть грушу? Ножом или попросту зубами?
   - Лично вам - все равно, - ловко вывернулся Артур, - у вас и так и этак изящно получится.
   - Угодник, - пробурчала я, - изворотливый дамский угодник.
   И вонзила зубы в грушу, которая оказалась удивительно сочной и сладкой. По моему подбородку тут же потек сок, и Артур подал мне салфетку.
   - Спасибо, - невнятно сказала я, - все равно угодник.
   - Угодить вам, Акула, для меня - удовольствие. Я бы даже сказал - наслаждение.
   - Вы говорите это всем женщинам? - ехидно спросила я.
   - Нет, Акула, не всем. Только каждой восьмой, тринадцатой и двадцать первой.
   - Интересно, которая из них я?
   - А вы не относитесь к упомянутому мною ряду. Вы - вне всяких разрядов и классификаций.
   Тут уж я не нашлась, что бы такое ответить, и вплотную занялась грушей. Артур снисходительно улыбался, глядя на меня, и я с облегчением увидела, что каменная маска окончательно исчезла с его лица.
   Слопав грушу, я почувствовала, что во мне совсем не осталось свободного места.
   - Все, - сказала я, отвалившись на спинку стула, - еще немного, и я лопну.
   - А вот этого не надо, - Артур протестующе выставил ладони, - это очень неприглядное зрелище. В каком-то фильме со Шварценеггером, кажется - "Вспомнить все", показано, как у человека глаза вылезают, шея надувается... Бр-р-р! Так что прошу вас - не надо лопаться.
   - Тогда нужно посидеть некоторое время неподвижно, - сказала я и глубоко вздохнула, - можно, я расстегну пуговицу на джинсах? Это не будет неприличным?
   - В вашем исполнении ничто не будет неприличным. Вы можете ковырять в зубах, шмыгать носом и даже чесать задницу. Все это будет прекрасным.
   - Задницу... Фу, как это грубо, - сказала я и с огромным облегчением расстегнула джинсы, - совсем не изящно.
   - А что вы хотели, - Артур пожал плечами, - я и есть обыкновенный грубый мужлан, существо примитивное и неизящное. Не то что вы.
   - Угодник... - буркнула я, - дайте мне, угодник, сигарету.
   Артур подал мне пачку сигарет и любезно поднес зажигалку.
   - Благодарю вас, - сказала я, прикурив.
   Артур тоже закурил и, с удовольствием затянувшись, сказал:
   - А вы знаете, что угодники бывают еще и святые?
   - Знаю, - ответила я, - может быть, это вы и есть?
   - О, нет, - Артур замотал головой, - конечно же, нет. Куда мне... Я так - мелочь пузатая.
   - Насколько я заметила, вы вовсе не пузатый, а даже совсем наоборот.
   - Часы изнурительных тренировок, - скорбно сказал Артур, - а иначе дамочки не будут обращать на меня внимание. Вот вы, например, обратили. Значит, не зря старался.
   - Я не в счет. Я обратила бы на вас внимание, даже если бы вы были лысый и с брюхом. В вас есть нечто такое...
   Я запнулась, а Артур, внимательно посмотрев на меня и улыбнувшись, сказал:
   - Ну-ка, ну-ка, что во мне есть? Интересно послушать. Наверное, стальной взгляд и непреклонная воля в нем?
   - И это тоже. Но в вас другое. Внутри...
   - Внутри? А что внутри? Печень, селезенка там всякая... Что еще может быть внутри? Сердце, что ли?
   - Не болтайте глупостей! - я нахмурилась, - селезенка...
   Артур взял меня за руку и сказал:
   - Простите, Акула, но рядом с вами я чувствую себя влюбленным дураком, поэтому не удивляйтесь, если я несу чепуху и болтаю глупости. С мужчинами еще и не то бывает. Они начинают нырять со скалы, залезать на отвесные стены и вообще распускать хвост и ходить на ушах. И это может происходить в любом возрасте. Как в школьные годы, так и в глубокой старости. А уж обо мне и говорить нечего.
   Он помолчал и, глядя мне в глаза, сказал:
   - Вы мне очень нравитесь. Очень. И я...
   Он замолчал, а я, чувствуя, что краснею, прошептала:
   - Ну, что же вы замолчали? Говорите...
   - Я боюсь, - серьезно ответил он, - потому что если я начну говорить об этом, то мне будет трудно остановиться, и... Потом я скажу вам все. Но не сейчас. Хорошо?
   - Хорошо, - я почувствовала, что стул подо мной закачался и куда-то поплыл, - тогда я скажу вам...
   - Скажите, - ласково кивнул Артур.
   - Вы мне тоже нравитесь. И тоже очень.
   И я покраснела, как флаг Советского Союза.
   Артур мягко засмеялся и сказал:
   - Боже мой... Вы опять покраснели. Наверное, я какой-нибудь извращенец, но я восхищаюсь этим.
   - Ну и восхищайтесь на здоровье, - я погладила его по руке, - мне так хорошо с вами, что я готова ради вас хоть краснеть, хоть зеленеть. Лишь бы вам было хорошо.
   - Вот зеленеть не надо, - строго сказал Артур и осторожно освободил руку, - налить вам водички?
   И он наполнил мой бокал минералкой.
   - Спасибо, - сказала я, - не буду зеленеть.
   - И это правильно, - сказал Артур горбачевским голосом, а потом генеральским, - ну, за покраснение!
   И тоже выпил минералки.
  
   В это время в его кармане запиликала трубка, и, извинившись, Артур поднялся со стула и отошел в другой конец плоской крыши. Он неразборчиво заговорил с кем-то вполголоса, а я, в который уже раз посмотрев на небо, вдруг вспомнила Максима.
  
   Максим...
   Я любила его, но теперь... Любить того, кого нет, наверное, неправильно. Да, мы были вместе, любили друг друга, но это кончилось, причем кончилось не так, как бывает, если люди просто расстаются по каким-то причинам. Кончилась не любовь между нами, а просто жизнь одного из нас. И теперь мне предстояло жить дальше. Жизнь должна продолжаться, и если в ней случится новая любовь, то нельзя пытаться остановить ее, оглядываясь на то, чего уже нет и никогда не будет.
   А любовь у меня, похоже, случилась-таки.
   Артур.
   Он тоже любит меня, я это вижу, чувствую своим женским сердцем, но, как и я, он не может броситься в этот сверкающий водоворот без оглядки. Его тоже держит прошлое, и нужно время, чтобы новое нашло себе место там, где пока что живет старое. Оно, конечно же, уйдет и перестанет притягивать внутренний взор к минувшим радостям, но это будет потом, позже...
   Жизнь хочет любви и радости, и это очень хорошо.
   Если бы было иначе, то весь мир был наполнен только скорбью по умершим друзьям, близким, любимым...
   И теперь я знала, что мне нужно, чтобы освободиться и пойти по жизни дальше. Я должна выполнить свой первобытный долг перед Максимом, и тогда он отпустит меня.
   Поэтому, что бы я не чувствовала, чего бы не желала, между мной и Артуром - мой долг Максиму.
   Моя месть.
   Я должна убить Червонца.
   Если я не сделаю этого до того, как открою себя Артуру до конца, то предам Максима. И тогда моя жизнь будет покрыта серой тенью малодушия и заурядности.
   Поэтому я и не сказала Артуру то, что уже вертелось на самом кончике моего языка.
   Я...
   Нет.
   Я должна убить Червонца.
  
   - Хорошо, - донесся до меня голос Артура, - завтра в двенадцать. Сам такой.
   Посмеиваясь, он подошел к столу и, убирая трубку в карман, сел напротив меня.
   - Это был какой-нибудь ваш коварный шпионский коллега? - спросила я.
   - Примерно так, - кивнул Артур.
   Потом он прищурился и спросил:
   - А не желаете ли еще мяса? Или рыбы, например?
   - Вы с ума сошли! - воскликнула я и постучала по своему тугому, как барабан, животу, - вы хотите, чтобы я стала жирной бочечкой на тонких ножках? Может быть, вы испытываете любовь и страсть к таким барышням и хотите подогнать меня под свой вкус?
   - Ну уж нет, - решительно возразил Артур, - любви я к ним не испытываю.
   Он помял подбородок и спросил:
   - А хотите, я вам расскажу кое-что из того, что я вообще думаю о любви?
   - Конечно, хочу, - оживилась я, - очень интересная тема.
   - Вот и хорошо, - кивнул Артур, - кофе хотите?
   - Хочу и кофе, и разговоров о любви, всего хочу, и поскорее! - капризным голосом ответила я.
   - А таблеточку от жадности? - вкрадчиво спросил Артур.
   - Да, и побольше!
   - Сейчас будет.
   Он перегнулся через балюстраду и позвал:
   - Самвел Арутюнович!
   - Да, дорогой! - тут же отозвался откуда-то снизу хозяин ресторанчика, седой красивый армянин лет пятидесяти, который два часа назад встретил и проводил нас к столику с настоящим восточным гостеприимством.
   - Мы хотим твоего прекрасного кофе!
   - Все хотят моего прекрасного кофе. И все его получают, - донеслось снизу.
   - Ну вот, - обратился Артур уже ко мне, - сейчас будет кофе.
   - А вы пока расскажите мне о любви и о том, как космические корабли бороздят Большой Театр.
   - Про корабли в другой раз, а о любви...
   Артур задумался и посмотрел вдаль.
   Небо было темно-синим, на нем кое-где уже можно было разглядеть первые звезды, и только там, где Солнце скрылось за горизонтом, редкие высокие облака светились всеми оттенками розового цвета.
   - Любовь... Это, знаете ли, такая сущность, пытаться проанализировать которую не только бесполезно, но и небезопасно.
   - Интересно, почему?
   - Почему? Очень просто. Если вы проанализируете белку, то в результате будете иметь знание о внутреннем устройстве белки и мертвую белку. То же и с любовью. Но некоторых ее свойств все же можно коснуться. С огромной осторожностью.
   Артур расправил складку на скатерти и продолжил:
   - То, о чем я буду говорить, прозвучит туманно и неопределенно, но иначе нельзя. Любовь не дружит с математикой, и поэтому не любит четких определений. И все же... Я не буду говорить конкретно, а только укажу, в каких направлениях нужно отправляться в экспедиции по загадочной и прекрасной стране любви.
   - Уже красиво, - сказала я.
   - Спасибо. Самое простое, о чем обычно люди не дают себе труда задуматься - правила полетов.
   Я подняла брови.
   - Я так называю это. Ну вот представьте - у вас есть маленький двухместный самолетик. И вы летаете на нем. Полет, восторг, прекрасные виды, непередаваемые ощущения, дальше можете продолжить сами. Но! - Артур поднял палец, - если вы не будете следовать примитивным и тупым, не имеющим никакого отношения к высоким переживаниям полета вещам, все кончится горестно или даже трагично. Нельзя направлять самолет в землю. Нельзя вылетать без горючего. Нельзя лететь в лоб другому самолету. Нельзя пытаться пролететь в заведомо узкую щель. И так далее.
   - Сплошное "нельзя"! - сказала я.
   - Совершенно верно, - твердо ответил Артур, - именно так. Только "нельзя". В моих "правилах полетов" нет рекомендаций "делай так". Есть только "нельзя". И, поверьте мне, этого хватает, чтобы глубоко задуматься и начать видеть многое в любви совершенно с другой стороны.
   - Например? - требовательно спросила я.
   Мне понравилось то, о чем говорил Артур, и я хотела услышать больше.
   - Например... - Артур задумался на секунду, потом засмеялся, - хорошо! Вот вам пример. Нельзя, чтобы женщина видела, как вы покупаете для нее цветы. А ведь сплошь и рядом происходит совсем иначе. Он говорит: "Хочешь, я куплю тебе цветы?" Она отвечает: "Хочу." Они подходят к ларьку, и он говорит: "Выбирай, какие хочешь". Она начинает выбирать их, как говядину. Он в это время жамкает в кармане деньги и смотрит на ценники. На лице у него отражаются его коммерческие размышления. Потом она говорит: "Эти", а он спрашивает: "Сколько тебе?" Она думает и говорит: "Пять. Нет, три". Он расплачивается, забирает цветы и передает ей. Они уходят. Ну, как вам картинка?
   Картинка была настолько глупа и неприятна, что я только пожала плечами и поморщилась.
   - Вот именно, - сказал Артур, - при таких отношениях было бы проще дать ей денег и сказать: "Купи себе цветы, какие нравятся".
   - Тот, кто сказал бы мне такое, - я нахмурилась, - увидел бы меня в последний раз.
   - Верю. Другого я от вас и не жду. Вот я и говорю - нельзя, чтобы женщина видела, где, как и почем ты покупаешь ей цветы. Вот такое маленькое правило полетов.
   - А еще? - нетерпеливо попросила я.
   - А таблеточку от жадности?
   - Потом. Хочу еще какое-нибудь правило из разряда "нельзя".
  
   На лестнице послышались шаги, и на крыше появился Самвел Арутюнович, который торжественно нес перед собой небольшой подносик, на котором стояли высокий узкий кофейник с длинным тонким носиком и две маленьких чашечки. Все это было сделано из темного металла и покрыто затейливой чеканкой.
   Поставив поднос перед нами, Самвел Арутюнович вытер лоб и сказал:
   - Лучшего кофе в этом городе вы не найдете нигде.
   - Он говорит правду, - подтвердил Артур.
   - Я вам верю, - сказала я.
   Самвел Арутюнович внимательно посмотрел на меня и сказал Артуру:
   - Если ты упустишь эту девушку, я - твой кровный враг.
   - Я не упущу ее, - улыбнулся Артур и тоже посмотрел на меня, - в своей жизни я сделал достаточно разнообразных глупостей, но уж такого я себе никак не позволю.
   - Смотри, - Самвел Арутюнович погрозил ему пальцем и ушел.
   - Вот видите, Акула, даже Самвел сразу понял, что вы за птица, - сказал Артур, задумчиво глядя ему вслед, - вы из тех, кого ни в коем случае нельзя упускать. Вроде Жар-Птицы.
   - Только не надо выдергивать у меня из хвоста перья и сажать меня в золотую клетку, чтобы я грызла там для вас орешки, те самые, у которых ядра - чистый изумруд...
   - Птицы орешков не грызут, - назидательно сказал Артур, - у них зубов нет. А потом - это совсем из другой сказки. И еще я понял, что вас нельзя перекармливать. Во-первых - фигура, а во-вторых - кровь отливает от головы к желудку и мозг...
   - Только попробуйте сказать, что мой женский мозг становится от этого маленьким, - я грозно нахмурилась.
   - Нет, не маленьким. Но недостаток кровоснабжения...
   - Идите к черту, Артур, - засмеялась я, - то, что вы шовинист, мне уже ясно.
   - Не просто шовинист, а мужская шовинистическая свинья, - добавил Артур.
   - Вот именно, - кивнула я, - вы лучше расскажите мне что-нибудь еще из ваших "правил полетов".
   - Вам стоит только приказать! - Артур развел руки и склонил голову.
   - Приказываю, - гордо сказала я.
   - Ну, тогда слушайте...
  
  
   Глава 4
  
  
   - Ты уверен, что эти ребята справятся? - спросил Майкл Шервуд.
   Уэйн Косовски, который сидел напротив него и лениво перебирал струны, отложил банджо в сторонку и, протянув руку к бутылке бренди, ответил:
   - Конечно, справятся. Грин - опытный парень, я видел его в нескольких делах, а Дамбер - так тот вообще бывший морской пехотинец.
   - Пехотинец... - поморщился Шервуд, - тут, понимаешь, не сила нужна, а голова. Они ведь не банковский броневик захватывать поехали, а у молодой женщины украшение забрать. Причем они должны сделать это без всякого насилия. В чужой стране, знаешь ли, нужно быть осторожным.
   - Сделают, - уверенно кивнул Косовски, - это как раз по части Грина. А Дамбер - тот его прикроет, если что.
   - Прикроет! - засмеялся Шервуд, - это если девушка начнет отстреливаться из базуки?
   Косовски хмыкнул и щедрой рукой налил себе бренди.
   Шервуд посмотрел на него и сказал:
   - А старому другу, значит, наливать не нужно.
   - Так ты ведь сам сказал, что пока пропустишь.
   - А я уже пропустил.
   - Как скажешь, - пожал плечами Косовски и налил Шервуду тоже.
   - За успех дела! - сказал он и поднял свой стакан.
   - Сколько раз говорить тебе, что раньше времени пить за успех нельзя? - возмутился Шервуд, - алкоголик несчастный!
   - Сам алкоголик, - небрежно ответил Косовски, - думаешь, я забыл, как ты вчера скакал по террасе голый и размахивал американским флагом? И это в возрасте... Кстати, сколько тебе лет?
   - Сорок девять, - ответил Шервуд, - но это к делу не относится.
   - Еще как относится, - сказал Косовски, - поэтому - будь здоров!
   И он лихо опрокинул в себя полный стакан, в котором было около двадцати граммов бренди.
  
   Шервуд тоже выпил, но без ковбойской лихости, потом открыл сигарный ящик и стал копаться в нем, выбирая сигару посимпатичнее. Прикурив ее от зажигалки в виде статуи Свободы, он выпустил вонючий дым в чистое небо штата Огайо и спросил:
   - Они ведь вчера утром улетели?
   - Ага, - ответил Косовски, закуривая простое ковбойское "Малборо", - в час дня.
   - А разница во времени - семь часов.
   - Ага, - ответил Косовски, глубоко затягиваясь, - восемь.
   - И восемь часов лететь.
   - Ага. Девять. С пересадкой во Франкфурте.
   Шервуд покосился на приятеля, но промолчал.
   - Час дня плюс семнадцать... - Шервуд нахмурился, - это будет... это будет...
   - Это будет шесть часов утра, - уверенно сказал Косовски, - сегодня в шесть часов утра по тамошнему времени они приземлились в Петербурге.
   - И, значит, уже повидали сестру этого русского.
   - Возможно, - кивнул Косовски.
  
   Следы вчерашней вечеринки были тщательно уничтожены служанкой, получающей почти столько же, сколько начальник полиции города Кливленда, и терраса, на которой опять расположились двое старых приятелей, бывшие гангстеры, а ныне уважаемые граждане Соединенных Штатов Америки, сверкала чистотой.
   На столике, за которым сидели Шервуд и Косовски, стояла всего лишь одна бутылка бренди, и все выглядело чрезвычайно пристойно.
   Косовки время от времени брал банджо и извлекал из него несколько аккордов, а Шервуд задумчиво рассматривал окружающую их действительность и думал о высоких материях. Например, о том, куда мог подеваться этот, оказавшийся совсем не простым, русский наркоман.
   Вдруг в его голову пришла оригинальная, но не очень приятная мысль.
   - Слушай... - изумленно сказал он, - а ведь...
   - Что? - Косовски с интересом посмотрел на Шервуда.
   - Этот русский ждал Мясника рядом с моей фазендой. Так?
   - Так, - кивнул Косовски.
   - А если он слышал наш с тобой разговор?
   - И что?
   - А ты не понимаешь - что? - Шервуд подался вперед, - да ведь я рассказал тебе в подробностях всю историю медальона, вот что! И если русский подслушал ее, тогда все становится на свои места. Я бы на его месте плюнул на все и помчался бы в Россию за своим богатством.
   - А перед этим грохнул бы Мясника и забрал у него денежки. Чтобы было на что ехать. То есть - лететь.
   - Да! Именно так! И теперь понятно, почему этого русского нигде нет. Он сейчас уже в России или на пути туда.
   - А может быть, он даже летел в одном самолете с нашими ребятами.
   - Может быть, - кивнул Шервуд, - очень может быть...
  
   Телефон, стоявший на столике, неожиданно зазвонил, и Косовски выронил сигарету.
   Шервуд, усмехнувшись, посмотрел на него и сказал:
   - Тебе пора лечить нервы.
   Потом он снял трубку и произнес:
   - Я вас слушаю.
   Услышав ответ, он прикрыл трубку рукой и сказал Косовски:
   - Это Грин. Из России.
   И снова в трубку:
   - Я слушаю тебя, Сонни.
   - Мы благополучно прилетели, - дисциплинированно доложил Грин, - сидим в гостинице "Астория".
   - А как там наша девушка?
   - Ее нет дома, но мы оставили на автоответчике сообщение с предложением встретиться.
   - Поторопитесь, - сказал Шервуд, - обстоятельства изменились, и нас могут опередить. Не одни мы такие умные оказались. Возможно, вам придется проникнуть в ее квартиру и забрать вещь, не вступая с девушкой в переговоры.
   - Как скажете, босс.
   - Попытайтесь связаться с ней еще раз, а если не получится, то действуйте так, как я сказал.
   - Понял, босс.
  
   Шервуд повесил трубку и, взглянув на Косовски, сказал:
   - Это все из-за тебя. Из-за того, что тебе не терпелось раньше времени выпить за успех дела.
   - С каких это пор ты стал суеверным, Майкл? - удивился Косовски.
   - С того момента, как какой-то убогий русский наркоман легко убивает моего человека, грабит его и потом спешит вырвать у меня из-под носа то, что принадлежит мне. Налей.
   Косовски буркнул:
   - То налей ему, то не налей...
   Однако налил и Шервуду и себе.
   Они выпили молча, как на похоронах, затем Шервуд прикурил потухшую сигару и спросил, обращаясь к росшим за перилами террасы кустам:
   - Интересно, откуда вообще появился этот русский?
  
  
   ***
  
  
   - ... и тогда получается, что ты не нужен никому, даже себе. Твоя избранница теряет к тебе интерес - и все.
   - Вот оно как... - Акула грустно покачала головой.
   - Да, так, - согласился Артур, - как видите, некоторые "правила полетов" указывают на невеселые вещи.
   - Да уж, - Акула глубоко вздохнула, - наверное, хватит на сегодня умных и важных вещей.
   - Хватит, - кивнул Артур, - хотите еще кофе?
   - Обязательно! - обрадовалась Акула, - я с некоторых пор не варю кофе дома, а пью сомнительную чернильную водичку "Нескафе Голд".
   - Я называю ее "Нескафе Голод", - сказал Артур.
   - Голод! - Акула фыркнула, - надо же...
  
   - Самвел! - громко позвал Артур, перегнувшись через балюстраду.
   - Да, дорогой, - донеслось снизу, - вам еще кофе?
   - Конечно, - ответил Артур, - обязательно!
   - Сейчас принесу, - пообещал Самвел.
   - Ну вот, - Артур повернулся к Акуле, - сейчас мы снова выпьем его прекрасного кофе.
   - Очень хорошо.
   Помолчав, Акула оживилась и сказала:
   - Вот! Вспомнила!
   - Что вспомнили? - Артур улыбнулся и склонил голову набок.
   - Вспомнила про медальон. Вы тогда так заинтересовались им... А почему, интересно? И, главное, мне показалось, что вы знаете об этом медальоне что-то такое...
   - Какое?
   - Ну... Будто вы знаете, что это за медальон, но не хотите об этом говорить.
   - Что значит - не хочу? Можно и поговорить. Просто при тех обстоятельствах разговоры о каком-то медальоне были, прямо скажем, не совсем уместны.
   - А сейчас уже уместны?
   - Как вам будет угодно, - Артур с улыбкой склонил голову.
   - Мне угодно.
   - Хорошо, - ответил Артур, - я повинуюсь.
   Он задумался на минуту, затем сказал:
   - Но я предупреждаю, что ничего особенного вы не услышите. Итак... Этот медальон как ювелирное изделие, конечно же, чего-то стоит. Хотя и не очень много. Но зато он представляет из себя безусловную историческую ценность. Его история уходит аж во времена царствования Ивана Грозного. Я повторяю, что никаких особых событий с ним не связано, но уже тот факт, что медальон побывал в руках многих известнейших исторических личностей, делает его реликвией. Этот медальон упоминается во многих исторических документах, он занесен в соответствующий каталог и считается пропавшим. Но теперь, как мы уже знаем, он вовсе не пропал.
   - То есть как - не пропал? - удивилась Акула, - кто-то же его унес из моего дома!
   - Ну, это разве пропал! - улыбнулся Артур, - это так, мелочи. Найдем! И не такое находили.
   - И, значит, с ним не связано никаких тайн, заговоров и прочих интересностей? - разочарованно спросила Акула.
   - Никаких, - подтвердил Артур, - совершенно никаких.
   - Ну, тогда он мне и не нужен, - сказала она, - забирайте его себе.
   - Мне он тоже не нужен, - ответил Артур, - а вот в музее ему самое место. И еще там будет табличка - "экспонат любезно передан в коллекцию милейшей Акулиной Голубицкой-Гессер".
   - И все вы врете, - засмеялась Акула, - ни про какую "милейшую" в этой табличке ничего не будет.
   - Ну, без "милейшей", - согласился Артур, - а все остальное обязательно будет.
   - И я, когда мне будет девяносто лет, буду приходить в этот музей и тыкать в табличку узловатым кривым пальцем - это, дескать, я принесла! А молодые школьницы будут шептаться: "Вот она, эта спятившая старуха, опять приперлась!"
   - Примерно так, - серьезно сказал Артур.
   - А вы будете утаскивать меня, схватив слабой дрожащей рукой за локоть, и из нас будет сыпаться песок.
   - А уборщица будет заметать этот песок и браниться.
  
   Акула посмотрела на Артура долгим взглядом и спросила:
   - А вы правда будете утаскивать меня?
   Артур ответил ей таким же долгим взглядом и мягко ответил:
   - Если доживем - обязательно.
   Акула вздохнула и взяла Артура за руку.
   - Значит, нужно дожить, - тихо сказала она, - обязательно нужно дожить.
   Она нежно погладила его руку и, оглянувшись, спросила:
   - Ну, где ваш Самвел?
   - Я здесь! - донеслось с лестницы, и над перилами показалась седая голова Самвела, который осторожно нес старинный поднос с кофейными принадлежностями.
  
   Кофе пили в молчании, которое нарушалось лишь доносившимся с воды шуршанием мелких ночных волн. Над столиком горел неяркий уютный фонарик, и вокруг него толпились мошки и комары.
   Акула уже прихлопнула нескольких, которые пытались поужинать ее молодой кровью, и заметив это, Артур сказал:
   - Наверное, вам пора домой.
   - Я вам надоела? - грустно поинтересовалась Акула.
   - Не болтайте глупостей, - улыбнулся Артур, - просто я вижу, что у вас, несмотря на прекрасный самвеловский кофе, уже закрываются глаза. И в этом нет ничего удивительного. Денек у вас сегодня был - врагу не пожелаешь.
   - Ничего подобного, - решительно возразила Акула, - хоть я и провела полдня у бандитов, но зато вторую половину этого дня я была с вами. А это для меня...
   И она снова покраснела, но в полумраке этого видно не было, и Артур, который ничего не заметил, горделиво сказал:
   - О, да! Я давно уже привык к тому, что стоит женщине провести со мной полдня, как она уже сама не своя. Известное дело - обаяние! Интересные, знаете ли, ощущения...
   - А вам не приходилось испытывать те ощущения, которые человек получает при соприкосновении с его головой твердых предметов, например - скалки или сковороды? - угрожающе поинтересовалась Акула.
   Артур нахмурился, серьезно подумал и ответил:
   - Нет, не приходилось. Кастет был, канистра из-под бензина была, гранитная набережная, даже гипсовая статуэтка "писающий мальчик" была. Скалки или сковороды точно не было.
   - Это упущение легко исправить.
   - Да, - кивнул Артур, - это несложно. Но зачем?
   - А затем, чтобы вы не распускали перья, как индейский петух.
   Артур снова подумал и спросил:
   - Это как индюк, что ли?
   - Именно. Как напыщенный индюк с длинной соплей под носом.
   - Ну, Акула, вы даете... - Артур глубоко огорчился, - сравнить меня с индюком... Да еще и с длинной соплей... Не знаю, что и сказать.
   - Вот и молчите, хвастун несчастный, - Акула вдруг зевнула, - а знаете, милый Артур, вы наверное, правы.
   - Конечно, прав, - уверенно согласился Артур, - я всегда прав. А в чем я прав на этот раз?
   - В том, что меня пора увезти домой. И немедленно. Иначе вам придется нести меня на руках.
   - Вы думаете, это будет мне неприятно? - усмехнулся Артур.
   - Конечно, приятно, - Акула снова зевнула, - знаете, сколько мужчин хотели бы носить меня на руках?
   - Врете, любезная Акула, - ответил Артур, - или ошибаетесь, что, собственно, одно и то же. Все они хотели бы совершенно другого. И без всякого там ношения на руках.
   - Может быть, - кивнула Акула, - но если вы меня не увезете, то будете иметь дело с моим безответным туловищем.
   - Понял, - сказал Артур и встал, - пошли.
   - Что, уже? - удивилась Акула.
   - Ну вы же сами хотели немедленно уезжать. А я, как человек исключительно дисциплинированный и безусловно решительный, четко и незамедлительно выполняю желание прекрасной дамы.
  
   Он бережно обнял Акулу за плечи и повел ее вниз по деревянной винтовой лестнице. У Акулы закрывались глаза и заплетались ноги.
   - Ну вот... - пробормотала она, - накормили бедную девушку до полубессознательного состояния...
   - Вообще-то в этом есть что-то свеженькое и оригинальное, - ответил Артур и подмигнул Самвелу Арутюновичу, который стоял в дверях кухни и с улыбкой смотрел на них, - раньше девушку нужно было напоить, чтобы... ну, сами понимаете. А теперь - накормил, и она в твоей власти.
   - Только не уроните меня, властитель, - сказала Акула, перешагивая через порог, - спасибо, любезный Самвел Арутюнович. Все было очень вкусно и очень сытно. Даже слишком сытно. Видите, до чего я дошла? Сама идти не могу.
   - Не верь ей, Самвел, - рассмеялся Артур, - она притворяется. Женщины очень любят притворяться.
   Акула тщательно прицелилась и изо всех сил наступила Артуру на ногу.
   - Ай! - вскрикнул Артур.
   - Ах, простите, я нечаянно, - холодно сказала Акула.
   Самвел захохотал, а Артур, скорбно поджав губы, сказал:
   - Ну вот, а что я говорил?
  
   Едва опустившись на подушки "Мерседеса", Акула уснула.
   Артур, усевшись за руль, долго смотрел на нее, и в мягком оранжевом свете приборов было видно, как на лицо девушки опустилось спокойствие и умиротворение, и только маленькая морщинка на переносице, которая никак не хотела разглаживаться, говорила о том, что не все так хорошо, как можно было бы пожелать.
   Глубоко вздохнув, он запустил двигатель и плавно тронул машину с места.
  
  
   ***
  
   Я проснулась оттого, что радио бодрым голосом сказало:
   - Поставьте ноги на ширину плеч. И достаточно.
   Открыв глаза, я увидела, что Артур, держа руки на руле, смотрит прямо перед собой и сделав строгое лицо, декламирует:
   - Следующее упражнение...
   - Следующее упражнение, - перебила я его хриплым спросонья голосом, - будет таким. Возьмите радиоприемник и сбросьте его с восьмого этажа.
   - Ага, - с удовлетворением сказал Артур, - проснулись.
   Я потянулась и почувствовала, что совершенно не имею ни сил, ни желания подниматься с этого мягкого уютного сиденья. Так бы и спала до второго, а то и до третьего пришествия.
   - Что, уже приехали? - поинтересовалась я и посмотрела в окно.
   - Конечно, приехали, - улыбнулся Артур, - иначе разве посмел бы я вас разбудить?
   - Темно...
   - Так ведь ночь уже, сударыня, - сказал Артур, - все добропорядочные граждане давно спят.
   - И только такие недобропорядочные, как мы, - подхватила я, - болтаются ночами по злачным местам.
   - Ну, это вы зря, - Артур покачал головой, - ресторан Самвела злачным местом назвать уж никак нельзя.
   - Ладно, - согласилась я, - ошибочка вышла. Однако, раз мы приехали, то мне пора вылезать из вашего прекрасного экипажа. Хотя и не хочется.
   - Хотите - можете оставаться в машине. Доставку горячей пищи организуем, но, - он хитро посмотрел на меня, - с душем и туалетом - проблемы. На такую машину у меня пока еще нет денег.
   - Ну вот, - огорчилась я, - а я-то думала... Вы меня разочаровали. Так что придется мне идти восвояси.
   - Придется, - кивнул Артур и вышел из машины.
   Неторопливо обойдя капот, он открыл мою дверь и сказал:
   - Жалко, что нет обитой бархатом приставной ступенечки, чтобы вам было удобнее выходить.
   - Вот видите, и ступенечки у вас нет... Хотя она тут и ни к чему. Так и быть, прощаю вас.
   Я вышла из машины и, посмотрев на свои окна, сказала:
   - А вдруг меня снова кто-нибудь поджидает?
   Артур тоже посмотрел наверх и ответил:
   - А я подожду здесь, пока вы подниметесь, и вы мне из окна ручкой сделаете - дескать, все в порядке. И я буду знать, что вы в безопасности. Вообще-то... Те, кто был здесь однажды, уже не придут. Я говорил с их... как бы так поприличнее сказать... с их начальником и все ему объяснил.
   - А что вы ему объяснили?
   - Я объяснил ему, что беспокоить вас нехорошо. А если быть более точным, я сказал ему, что если он еще раз сделает какое-нибудь движение в вашу сторону, я его убью.
   - Как тех троих?
   Я вспомнила кошмарную сцену в моей прихожей, когда трое бандитов один за другим повалились на пол с пулями в организмах, и меня передернуло. У Артура тогда было какое-то странное лицо - сосредоточенное и в то же время совершенно ничего не выражающее...
   - Да, как тех троих.
   - Ох, лучше бы такого больше не было, - вздохнула я, - с меня, честно говоря, хватит.
   - Будем надеяться, - сказал Артур, - все, идите. Я не люблю долгих прощаний.
   - Я тоже, - ответила я и посмотрела в его глаза.
   Артур ответил мне ласковым взглядом, потом взял меня за руку и, нагнувшись к ней, поцеловал. Тепло от его дыхания горячими мурашками пробежало по руке и, дойдя до затылка, зажгло мои уши. Хорошо, что в темноте этого не было видно.
   Я поцеловала Артура в макушку и, повернувшись, быстро пошла к подъезду. Кто бы знал, каких трудов мне стоило не обернуться...
  
   В квартире не оказалось никого, и, подойдя к окну, я распахнула его. Артур стоял рядом с машиной и смотрел на мои окна. Увидев меня, он помахал рукой, а я, махнув ему в ответ, сказала:
   - Жаль, что у меня нет подвязки. Я бы бросила ее вам на память.
   - В следующий раз не забудьте, - ответил Артур и сел в машину.
   "Мерседес" мягко заворчал и медленно тронулся с места.
   Я проводила его взглядом и, оставив окно открытым, прошла в гостиную. На автоответчике, стоявшем на старинной резной тумбочке, мигал маленький красный огонек. Я нажала кнопку воспроизведения и услышала мужской голос, который говорил по-английски:
   - Мисс Голубицкая, это говорит друг вашей семьи. Я живу в Кливленде недалеко от ваших родственников. Я хочу встретиться с вами, чтобы передать вам привет от них и рассказать, как они живут. Я буду звонить вам позже. Всего доброго.
   Это было очень странно.
  
   Рассказать, как они живут...
   Боже мой, моя любимая мамочка погибла от рук американских гангстеров, моего брата, непутевого Аркадия, застрелили на экране телевизора, и я сама похоронила его...
   И вдруг какой-то американец передает мне привет от родственников и хочет рассказать, как они живут. Это было более чем странно. Из родственников у меня остался только папа, который почему-то даже не звонит из Америки. Я сама звонила ему несколько раз, но никто не брал трубку...
   А вдруг он лежит в больнице?
   Может быть, у него не выдержало сердце, и он свалился с инфарктом? И теперь ему некому подать стакан воды... Хотя, конечно, это ерунда. В американских больницах наверняка порядка больше, чем в наших.
   Так что же все это значит?
  
   Я еще раз прослушала запись, но ничего нового из нее не извлекла. Вздохнув, я выключила автоответчик и подумала - наверное, нужно рассказать об этом Артуру. Он такой умный, что наверняка сразу поймет в чем дело, и объяснит мне, непроходимой рыжей дуре, что происходит.
   Раздеваясь на ходу и роняя одежду на пол, я побрела в ванную. Через пять минут, а на большее меня не хватило, я вылезла из-под душа и, наскоро вытершись махровой простыней, добралась до постели.
  
   Уснуть сразу мне не удалось, и мысли сами собой перешли на Артура. Кто же он такой?
   Несколько дней назад он убил четверых людей. Убил хладнокровно, так, будто занимался этим долгие годы. И теперь он наверняка не испытывал никаких чувств, не переживал, не ужасался, вспоминая, как эти люди падали на старый вытертый паркет и становились мертвыми.
   Ведь если подумать о том, что человек носит в себе целый мир, целую вселенную, то, убив этих несчастных уродов, Артур, возможно, выдернул из божественной грядки целых три цветочка. Уничтожил целых три неповторимых мира!
   Мне стало смешно. Цветочки!
   Я вспомнила их лица.
   Почему-то принято называть таких тварей зверями. Ничего подобного. Я была знакома со зверями достаточно близко и любила их, несмотря на то, что многие из них были очень, а иногда и смертельно опасны.
   Эти же существа были именно людьми.
   Тем же, чем был и сам Артур.
   Возможно, убивая их, он протестовал против своего родства с ними... Возможно, он не хотел, чтобы люди были такими.
   В сотнях книг, прочитанных мною, умной и культурной девушкой, описывалось потрясение, которое испытывает человек, убивший человека. В фильмах после таких деяний герои начинали блевать, сходить с ума или совершать какие-то нелепые поступки. И все вокруг видели, что с парнем что-то не то.
   А Артур - хоть бы что, стал по-деловому звонить куда-то, уборщиков этих вызывать...
   Человек, который прекращает жизнь другого человека - убийца. Хотя... Все-таки убийца - это злодей.
   Может быть, Артур - воин? Разве воин - убийца? И что такое воин?
   Я вздохнула и повернулась на бок.
   Воин - это роль, которую вынужден, именно вынужден без всякого удовольствия играть любой человек, поставленный перед необходимостью стереть с лица земли хищную и подлую дрянь, посягающую на течение жизни других. Воин сам решает, делать это или нет. И, выполнив это, воин перестает быть воином и снова становится пахарем, художником, учителем или почтальоном.
   Просто грязная работа. Вроде чистки выгребной ямы. Хотя, выполнив эту грязную работу, можно, наверное, получить удовольствие. Как если бы порядок навел.
   Например, живет себе древний крестьянин. Семья, скотина, огород, этакая первобытная бесхитростная жизнь. И выходит, значит, из леса разбойник с усами до ушей. Опасный принципиальный бездельник, дрянь кровавая и прочее. И начинает дом грабить, скотину угонять, жену насиловать, детей пинать. Ну, наш крестьянин идет в дом, снимает со стены прапрадедовский двуручный меч, выходит на двор, где разбойник радуется праздничку, и разрубает его пополам. После этого бросает половинки свиньям, а сам начинает уборочку. Прибрал все за подонком этим и возвратился к прерванному занятию. Например, к вычесыванию блох из свиней. А тут и жена, приведя себя в порядок, с обедом подоспела. И никакого обсуждения произошедшего. Никаких разговорах о правах. Никаких судов. Ни ментов, ни прокуроров, ни адвокатов. Не о чем тут говорить.
   Жизнь продолжается.
   Убийца ли Артур? Конечно, нет. Чистильщик, что ли?
   Да уж, как же, как же!
   Я усмехнулась и повернулась на другой бок. Читали мы об этом в поганых уголовно-ментовских романах.
   Может быть - солдат?
   Нет. Солдат - просто вооруженный раб. Никто. Вещь. Он не принимает решений.
   Ага, подумала я, интересненько получается. А кто же определяет, делать эту работу или погодить, может быть, обойдется?
   Суд, что ли?
   Ну-ну! Знаю я эти суды. Была на одном из них...
   Преступление и злодеяние - разные вещи.
   Преступление определяет закон, придуманный людьми, и его можно изменить как угодно и в чьих угодно интересах. Что и происходит постоянно на протяжении всей истории рода людского.
   А вот злодеяние - другое дело.
   Представления о злодеянии, хотя и расплывчаты слегка, зато гораздо древнее, проще и доступны каждому. Чувство зла подобно чувству юмора. Или оно есть, или его нет. А объяснить - невозможно.
   Злодейство и преступление - разные вещи.
   Преступник - не всегда злодей, и это грустно.
   Злодей - не всегда преступник, и это страшно.
   Преступление - порождение закона. Закон и преступление не могут существовать друг без друга. Отмени закон - и исчезнет преступление.
   Закон и преступление придумали люди.
   Практика показывает, что в огромном количестве случаев закон, придуманный людьми, помогает именно преступнику. Помогает ему выжить, оправдывая это ссылкой на грядущее изменение этого человека. Тут же вспоминается тезис "ищи, кому это выгодно". А дальше элементарная логика ведет к выводу, что закон придумали злодеи. Может быть, это и ошибка, но все же этот вывод очень неприятен.
   И на что можно рассчитывать, если закон защищает злодеев, а учебниками жизни служат блатные водевили, которые литературная шваль бойко строчит для неразборчивых жителей этой страны?
   И чего стоят набившие оскомину фильмы, в которых человека, уничтожившего подонков, арестовывают, а то и просто убивают тупые и якобы честные менты?
  
   Я почувствовала, что уснуть не получается и со вздохом поднялась с постели. Выйдя на кухню, я зажгла свет и, усевшись на стул у окна, закурила.
   Задумчиво глядя на голубой огонь под чайником, я снова вернулась к мыслям о злодействе, убийстве и прочих неприятных вещах. Приятным в этих размышлениях было только то, что они касались Артура.
   Я прекрасно знала, что Права Человека, описанные в соответствующей Декларации, выглядят привлекательно, гуманно и многообещающе. Но в этом эпохальном документе был пропущен самый важный пункт. Человек, посягнувший на права другого человека, сам должен сразу же потерять их и стать бесправным. И с ним можно обойтись, как с вещью. Только в этом случае можно хоть сколько-нибудь надеяться, что права человека не пустой красивый звук.
  
   Я стряхнула пепел в раковину и подумала, что ничего нового в моих рассуждениях и переживаниях нет. Я понимала, насколько сумбурны эти мои рассуждения и переживания. Но во мне была уверенность, причем - совершенно твердая уверенность в том, что я все-таки смогу разобраться в таком сложном вопросе и не буду иметь никаких сомнений.
   Во всяком случае я этого хотела.
  
   Я неоднократно читала и видела по телевизору откровения серийных маньяков-убийц, провозглашавших, что они действуют по приказу Высших Сил и очищают Землю от скверны.
   Только вот почему-то носителями скверны были совсем не здоровые мужики из тех, кто сам мог бы отвернуть голову самозваному ангелу-мстителю, а все больше беззащитные потаскухи, порочные дети и прочие не способные защитить себя люди.
   И вообще, если очищать Землю от скверны, то нужно просто стереть с ее морщинистого лица всех, подумала я и криво усмехнулась.
   Высшие Силы могут и сами сделать это, ежели будет на то их воля.
   А то, что сделал Артур, он сделал просто для себя.
   И для меня.
   Ведь он мог бы просто арестовать их, угрожая пистолетом, передать в руки правосудия, но не сделал этого.
   И правильно.
   Он сделал это вовсе не для благодарного человечества, а просто, чтобы не дышать одним воздухом с этими никчемными, подлыми и опасными тварями.
   Интересно было бы увидеть мир глазами тех людей, которых он убил, ведь сами рассказать об этом они не могут, не умеют. А если бы умели, наверняка не были бы такими.
   А может быть, застреленные Артуром люди были невинны в душах своих и не ведали, что творят? А если и так, что с того? Человек, заболевший чумой, не виноват в этом, но обречен смерти. Он или сам почернеет и сдохнет, или его убьют, чтобы он не нес смерть другим.
   Что он и сделал.
   - Это - мой мир, - твердо сказала я вслух, - мой и Артура.
  
   И я опять увидела Артура со странным длинным пистолетом в руке...
   Артура и удивленные лица самоуверенных хищников, не ожидавших такого смертельного конфуза.
   Артура и валящихся на пол один за другим бандитов, которые пришли в мой дом и принесли зло...
  
   Чайник наконец закипел и я полезла в стенной шкафчик за заваркой.
  
  
   Глава 5
  
  
   Ресторан "Поручик Ржевский" славился шиком и дороговизной.
   Шик выражался в неимоверном количестве золотой лепнины и многотонных люстрах из натурального хрусталя, а также в обслуге, одетой в невероятные по роскоши костюмы, расшитые опять же золотом и украшенные всеми возможными бляшками и аксельбантами. Дешевый блеск самоварного золота, назойливо прыгавшего в глаза с каждой дверной ручки и каждого завитка на архитектурных украшениях, приводил в восторг кухарок и мясников, добившихся богатства королей, и люди, обычно собиравшиеся в "Ржевском", чувствовали себя властителями мира.
   А что касается дороговизны - то бутылка обычной водки стоила от трех до пяти тысяч рублей. Все остальное соответствовало. Таким образом хозяин ресторана надежно отсеял не только всякую шваль, но и публику среднего достатка. Поэтому в "Ржевского" ходили только те, для кого деньги стали не дороже бумаги, на которой они были напечатаны.
   Были в этом ресторане и девочки.
   На те деньги, которые нужно было заплатить за несколько часов с одной из них, проведенные в потаенном кабинете, специально предназначенном для плотских утех, вполне можно было купить недорогой автомобиль иностранного производства.
   Желающие могли выбрать мальчика.
  
   Но был в "Ржевском" и другой кабинет.
   В конце длинного полутемного коридора, пройти в который мог только тот, кого ждали в этом кабинете, была обычная добротная дверь из мореного дуба. За этой дверью вошедший не видел ни дешевой роскоши, ни показного шика.
   Мебель в кабинете была дорогой, но не выглядела богато, старинные картины на стенах привели бы в восторг только знатоков, а верхний свет не зажигался никогда - вместо него горела неяркая настольная лампа на массивной бронзовой ноге и под низким абажуром.
   За столом, который освещала эта старинная лампа, сидели двое мужчин. Между ними на потемневшем серебряном подносе стоял небольшой графинчик с водкой, а в хрустальной вазочке были обычные соленые огурцы, которые, не доверяя столь ответственное дело никому, готовил сам хозяин кабинета.
  
   - Ну, будь здоров, Артик, - хозяин кабинета поднял рюмку.
   - И тебе того же, Граф, - ответил Артур Воронцов, улыбнувшись в ответ.
   В тишине кабинета прозвучал тихий звон хрусталя, и старые друзья выпили за встречу.
  
   В начале семидесятых молодой, да ранний Граф уже умел мыслить стратегически и смог убедить умненького семнадцатилетнего шпаненка Артура Воронцова, которого приятели называли просто Артиком, что успешное будущее гораздо важнее сиюминутной выгоды.
   Артик Воронцов тоже умел мыслить и, с ходу уловив мысль Графа, бросил хулиганить, перестал воровать по мелочи и навсегда пропал с уголовного горизонта, благо что он не успел приобрести репутацию, от которой можно было бы избавиться только в гробу.
   Он полностью изменил образ жизни и начал строить тщательно обдуманную вместе с Графом карьеру. Получив соответствующее образование, Артик поступил в милицию, дальше - стремительная карьера, Очень Особые Органы, высокое положение и наконец он превратился в таинственного суперагента Артура Воронцова, подчинявшегося неизвестно кому и выполнявшего непонятные и таинственные служебные обязанности.
   Все это время он поддерживал контакт с Графом, но об этом не знал абсолютно никто. И только однажды некто Веня Рукомой, служивший и вашим и нашим, пронюхал что-то и решил поинтересоваться связями Артура. Возможно, ему и удалось узнать что-то, но это знание обошлось ему слишком дорого и он не успел воспользоваться им.
   Артур лично застрелил Рукомоя на Волковском кладбище, предварительно прочтя ему краткую лекцию о вреде излишнего любопытства. Завершив выступление банальной, но справедливой формулой "меньше знаешь - дольше живешь", Артур тут же доказал это, нажав на спуск, и Рукомой получил пулю в лоб. Он ткнулся затылком в невысокий, заросший лебедой, могильный холмик, а Артур, убрав под мышку "Беретту" с глушителем, закурил и неторопливо пошел к выходу с кладбища.
  
   Выпив водки и закусив по старой русской традиции соленым огурцом, друзья закурили, и Граф, ослабив галстук, спросил:
   - Ну и что там у вас, в высоких сферах, думают по поводу всего этого?
   - По поводу чего? - поинтересовался Артур, стряхнув пепел в рот старинной бронзовой жабе, стоявшей на столе.
   - Ну, по поводу того бардака, который происходит в стране?
   - А что тут думать, - Артур пожал плечами, - бардак как бардак... Ничего нового не может быть под луной. Такое на протяжении известной мне истории происходит постоянно. Я ведь, в отличие от тебя, человек образованный, Гегеля с Шопангагером проходил, не то что ты, самоучка из подворотни.
   Граф засмеялся:
   - Ах ты, спесивая свинья! Забыл, что своего положения ты добился благодаря именно этому самоучке?
   - А я и не говорю, что самоучки ни к чему не пригодны. Именно они чаще всего меняют судьбы мира. Вот Чингисхан, например, был самоучкой. Или, например, Гитлер...
   - Ну спасибо тебе, старый друг, - Граф горестно покачал головой, - приласкал, приголубил... А главное - как ловко ушел от вопроса! Это у тебя профессиональная привычка такая?
   - Наверное, - усмехнулся Артур, - а еще по одной?
   - С удовольствием, - кивнул Граф.
   Налив водки, он поднял рюмку и сказал:
   - Сколько уже лет прошло...
   Артур, посмотрев на зеленый абажур лампы сквозь свою рюмку, вздохнул и ответил:
   - Сколько? А посчитай! Мне тогда, в шестьдесят девятом, когда мы все это придумали, шестнадцать было. Сейчас - две тысячи четвертый. Значит - тридцать пять лет.
   - Что значит - мы придумали? - нахмурился Граф, - это не мы, это я придумал. Ты мои заслуги не затирай.
   - Ладно, ладно, не затираю, - улыбнулся Артур, - и даже выпью специально за тебя, за гениального самоучку.
   - Вот это другое дело, - довольно кивнул Граф, - а я за тебя, за свою креатуру.
   - Какие ты слова знаешь! - восхитился Артур, - ну, давай за нас, гениальных.
   - Давай.
  
   Граф опрокинул рюмку в рот и захрустел огурцом, Артур же вытянул свою "Столичную" мелкими глоточками и закусывать не стал.
   Граф посмотрел на него и сказал:
   - Понимаю. Это ты специально, чтобы сильнее потащило. Экономный стал.
   - Ага, экономный, - кивнул Артур и закурил, - так ты хочешь знать, что там в высоких сферах? Но ведь ты и так это знаешь. И каждый, живущий в этой стране, знает. Ведь у всех все на лбу написано. Просто нужно смотреть телевизор без звука. Это я тебе психологическую тайну открываю. Вот видишь ты гладкого пиджака на трибуне, а у него на лбу написано - вор. Значит, так оно и есть. А этот - взяточник. Этот - казнокрад, а тот - предатель. Вот такое оно и происходит. Главное - не слушать их слов.
   - То есть, происходит все то же?
   - Все то же, - кивнул Артур, - и хватит об этом. Мы с тобой слишком редко видимся, чтобы встретившись, перелопачивать это говно. Оно того не стоит.
   - Согласен, - Граф стряхнул пепел в жабу, - ну, а что у нас?
   - У нас... Ну, из самого свежего - Северо-Западное отделение готовит банкротство, и на этом они хотят упрятать шестьдесят миллионов долларов. Мои начальнички, понятное дело, знают об этом и готовятся встрять в процесс. Но, естественно, не для того, чтобы восстановить законность, а чтобы получить долю немалую. Я там буду главным Джеймсом Бондом. Они думают, что я, как верный пес, принесу им деньги на блюдечке с голубой каемочкой. Но у меня имеются свои соображения на это счет. Всего, конечно же, не забрать, но...
   - Ну-ка, ну-ка, - оживился Граф, - это интересно!
   - Да, - согласился Артур, - это интересно. Но об этом чуть позже. У меня есть кое что и для нашего криминалитета.
   - Для криминалитета... - Граф поморщился, - ну, давай для криминалитета. Мне ведь нужно оправдывать свое высокое положение криминального советника и пророка.
   - Значит, так... - Артур сосредоточенно нахмурился, - через месяц начнется операция "Золотая крыша".
   - Ишь как! - усмехнулся Граф.
   - Да. Именно так. Не знаю, какому идиоту в Москве это пришло в голову, но... Кстати, в одном среднерусском городе ввели местный закон о проституции, и теперь главным сутенером является администрация этого города. Запись в трудовой книжке, стаж, пенсия...
   - Бред какой-то! - фыркнул Граф.
   - Это что, - многообещающе поднял руку Артур, - ты лучше послушай, что тут у нас будет.
   - Не иначе, как педофилов будут назначать директорами школ, - предположил Граф, - они ведь детей любят, так вот, чтобы их любовь была направлена в нужное русло...
   - Нет, не это. Но тоже ничего. В общем, как бы это покороче... Всем авторитетам будет предложено работать на органы. И поменять, так сказать, ориентацию.
   - Петухами, что ли, стать? - засмеялся Граф.
   - Нет, не петухами, - улыбнулся Артур, - а было бы забавно.
   - Ты только кому-нибудь из них не скажи.
   - А что, - Артур пожал плечами, - я-то как раз скажу, если захочу. А если кто вякнет - сам знаешь. Бац - и деревянный макинтош. У меня же литера "К".
   - Это что еще за литера?
   - Потом расскажу, - отмахнулся Артур, - слушай дальше. Значит, по замыслу этого знатного идиота авторитеты со своими командами перестают шерстить простых граждан и вообще частных лиц. Зато крупные компании, а у них, сам знаешь, рыло в пуху аж до самых колен, попадают в их сферу. Серьезные авторитеты и так по крупняку работают, а тут им еще и неофициальное "добро" дается. И они начинают наезжать на всяких бензиновых и телевизионных королей уже с полным правом, не опасаясь за себя. Так сказать, работают под прикрытием государства. А из того, что им удастся выбить из миллиардеров, они получают немалую долю. Остальное идет в бюджет, а тут как раз, и это уже из моих источников...
   - А тут как раз те, у кого на лбу написано - вор, - перебил его Граф, - переводят стрелки, и денежки идут не на детские дома и больницы, а им в рыло!
   - Совершенно верно, - кивнул Артур, - как и во все прошедшие исторические времена. Таким образом эти люди попросту садятся на шею криминалу. А народ и интересы государства им до лампочки.
   - Ах, гниды! - Граф сокрушенно покачал головой, - ну, подонки!
   - И это еще не все, - Артур поднял палец, - авторитетов будут вызывать на собеседования, и от ответа будет зависеть их жизнь. Так что если кто не согласится, то его в кратчайший срок покажут по телевизору с простреленной головой. В назидание другим. Ну, понятное дело, скажут, что известный авторитет... Ну, скажем - Огурец пал жертвой криминальных разборок. Однако, те, кто будет в курсе, поймут, что к чему.
   - Да, - интересное дело получается.
   - А я тебе всегда об интересных делах рассказываю. Разве не так?
   - Так, - кивнул Граф, - так... Ну что, по рюмочке, по маленькой, тир-лим-бом-бом?
   - А как же! - жизнерадостно ответил Артур.
   Глядя, как Граф разливает по хрустальным рюмкам водку, он сказал:
   - Так что тебе, как верховному и тайному советнику всех авторитетов, следует придумать для них спасение из этой ситуации. А иначе - мат.
   - Никакого мата, - ответил Граф, - ты правильно сказал, что все это придумал какой-то идиот. Я еще добавлю - жадный идиот. Такого не будет.
   - Возможно, и не будет. Но попытки точно будут. Так что будь готов.
   - А я всегда готов, - Граф поднял рюмку, - как юный пионер. Будь здоров, Артик!
   - Будь здоров, Костик! - ответил Артур.
   - Ах, как давно никто не называл меня просто по имени... - вздохнул Константин Эдуардович Палицын, - ну, давай, твое здоровье!
   - И твое тоже, - ответил Артур.
   Тихо прозвенел хрусталь...
   Они выпили, и Артур, поставив пустую рюмку на стол, сказал:
   - Хорошая водка. А насчет медальона...
  
  
   ***
  
  
   Пройдя по толстой ковровой дорожке, традиционно имевшей багровый, а точнее - кровавый цвет, Артур остановился перед высокой дверью, рядом с которой за скромным столом сидел молодой полковник.
   - Здравствуйте, Артур Александрович, - вежливо, но холодно сказал полковник, поднимая на Артура прозрачные светло-голубые глаза.
   - Приветствую вас, - так же вежливо и так же холодно ответил Артур, - я надеюсь, меня ждут?
   Артур поднял бровь, чуть нарушая морозную атмосферу, - царившую в приемной Очень Высокого Места.
   - Да, вас ждут, - кивнул полковник, - очень ждут.
   И он едва заметно подмигнул.
   Артур кивнул и, шагнув вперед, с усилием толкнул тяжелую дубовую дверь, в которую вполне мог бы пройти жираф среднего роста.
   Перед ним открылся огромный кабинет, стены которого были украшены портретами Больших Специалистов, среди которых можно было увидеть Абеля, Зорге, Дзержинского, Маты Хари и почему-то Тихонова в роли Штирлица.
  
   За просторным столом, который от двери казался совсем небольшим, сидел пожилой мужчина в штатском.
   Увидев Артура, он приветливо заулыбался и даже чуть привстал. В Очень Высоком Месте такой знак гостеприимства можно было расценивать как если бы хозяин вскочил с места и бросился навстречу гостю, опрокидывая мебель.
   Бодро пройдя по кабинету, Артур остановился напротив стола и, щелкнув каблуками, отрывисто кивнул в корректной белогвардейской манере.
   - Ну, голубчик, - укоряюще произнес хозяин кабинета, - это уж ни к чему. Я, как видите, без регалий, да и вы в партикулярном платье, так что можно обойтись. Ну да ладно, присаживайтесь, в ногах правды нет.
   Артур опустился на надежный сталинский стул, положил ногу на ногу и сказал:
   - Виктор Сергеевич, вы позволите?
   И вынул из кармана пачку сигарет.
   - Конечно, голубчик, конечно, - закивал Виктор Сергеевич, - мне доктора запретили, так я хоть понюхаю... Закуривайте, не чинитесь. А вот и пепельница имеется.
   И, воровато оглянувшись, будто бы кто-то посторонний мог его увидеть, Виктор Сергеевич достал из стола маленькую железную пепельницу, украшенную звездами, а также серпами и молотами.
   - Эта пепельница живет в этом кабинете уже семьдесят лет, - с гордостью сказал он, - скольких хозяев пережила... И нас с вами переживет.
   Артур, который слышал историю пепельницы уже раз пятьдесят, кивнул и закурил.
   - Вы покурите, а я пока...
   И Виктор Сергеевич, выдвинув ящик стола, достал коробочку с пилюлями, вынул из нее шарик голубого цвета и, закинув его в рот, принялся трудолюбиво сосать его.
   - Доктора, понимаете ли... Каждые два часа. А что сделаешь! Старость не радость...
   И Артур как минимум в тридцатый раз сделал возмущенное лицо:
   - Да какая там старость, Виктор Сергеевич, побойтесь Бога! Вы еще нам, молодым, сто очков вперед дадите!
   - Ну, ладно, ладно, хватит заливать... - видно было, Что Виктор Сергеевич доволен грубой лестью Артура, - сто очков... Куда уж!
   Артур изобразил недовольство коварным притворством цветущего и полного жизненных сил Виктора Сергеевича, но промолчал. Ему не хотелось продолжать этот идиотский диалог о старости и радости.
  
   - Ну, что там по нашему вопросу? - Виктор Сергеевич наконец перешел к делу, - порадуете меня, старика?
   Артур деликатно выпустил дым в сторону и, нахмурившись, ответил:
   - Работа идет, но окончательного результата пока нет. Я говорю вам об этом прямо, потому что терпеть не могу очковтирательства.
   - И правильно, - одобрил Виктор Сергеевич, - прямые ответы на прямые вопросы - лучший способ дозна... общения. Однако хотелось бы услышать подробности.
   - Извольте, - ответил Артур и загасил окурок, - все, что знаю, расскажу. Медаль...
   - Объект, - перебил его Виктор Сергеевич, - лучше говорите - объект.
   - Да, - кивнул Артур, - совершенно с вами согласен. Как говорится, и стены имеют ноги.
   - Ноги? - удивился Виктор Сергеевич, - какие ноги?
   - Шутка, - улыбнулся Артур.
   - А-а... Шутка! - Виктор Сергеевич мелко засмеялся, - а что - изрядная шутка! Стены имеют ноги... Хи-хи-хи!
   Перестав смеяться, он по-старушечьи вытер углы рта и сказал:
   - Однако, что там насчет объекта?
   - По докладам агентуры - следы объекта обнаружены в одной петербургской семье. Он был куплен сразу же после войны в антикварной лавке.
   - Ай-яй-яй! - сокрушенно покачал головой Виктор Сергеевич, - война, блокада... Такое страшное время!
   Сам он во время войны был десятилетним мальчишкой и его семья, главой которой был подполковник НКВД, никаких материальных и тем более пищевых проблем не испытывала.
   - Да, страшное время было, - кивнул Артур, - теперь дальше. Сами члены семьи не имеют представления об истинной ценности объекта, да его у них и нет. Недавно в их квартире побывали воры и мед... объект был украден.
   - Ну-ну, - Виктор Сергеевич подался вперед, - это что же получается - след утерян?
   - Никак нет, - четко ответил Артур, - наши информаторы из криминальной среды донесли, что кое-кто слышал про наличие такой вещи, как наш объект. Вы уж простите меня за такие определения как "кое-кто". Вам ведь не нужно знать, что карманник Брумель в разговоре с бандитом Хряпой сказал то-то и то-то. Я правильно понимаю?
   - Совершенно правильно, голубчик, - поморщился Виктор Сергеевич, - эти все карманники, майданники, Хряпы всякие... Уж увольте.
   - Вот и я говорю - не стоит, - кивнул Артур, - в общем, объект на горизонте. Теперь осталось только вычислить всю цепочку людей, которая приведет нас к нему, и объект окажется в наших руках. Главное - я твердо уверен, что он есть, и получение его - только вопрос времени.
   - Очень хорошо. Прекрасно, - Виктор Сергеевич потер сухими сморщенными ладонями и сделал скорбно-ответственное лицо, - продолжайте работу и не забывайте, что на карте не только значительные средства, которые нужны нашим больным детям и немощным старикам, но и достояние российской истории. Ну да что я вам говорю... Вы лучше меня знаете это.
   Артур встал и спросил:
   - Разрешите идти?
   - Ну что вы, ей-Богу? - скривился Виктор Сергеевич, - мы же не в казарме, в конце концов. Да, наша работа...
   - И опасна и трудна, - Артур позволил себе чуть улыбнуться.
   - Да нет... - Виктор Сергеевич вздохнул, - это у МВД она просто опасна и трудна. А у нас она гораздо опаснее и труднее. И, как вы понимаете - важнее. Нас никто не знает, и не узнает никогда... Вот только тут мы и существуем. А там, среди мирных граждан, мы - никто. И они даже не подозревают, что среди них ходят никому не известные люди, которые вершат...
   - Разрешите идти? - Артур повторил свой вопрос, потому что слушать излияния старого Очень Важного Специалиста было удовольствием ниже среднего.
   - А? - Виктор Сергеевич рассеянно посмотрел на Артура, - Да, идите, голубчик. Идите и служите своему народу. И поторопитесь.
   Артур снова щелкнул каблуками и, четко развернувшись через левое плечо, пошел к двери.
   Не оглядываясь, он вышел из кабинета и, аккуратно притворив за собой дверь, театральным жестом отер пот со лба.
   Молодой полковник с прозрачными голубыми глазами хмыкнул и спросил:
   - Идете вершить?
   - Ага, - ответил Артур, - а также служить своему народу.
   - Желаю успеха, - сказал полковник таким тоном, будто пожелал Артуру удачи на тотализаторе.
   - И вам того же, - в тон ему ответил Артур и вышел из приемной Очень Высокого Места.
  
   Идя по коридору, ведущему к выходу на улицу, он шевелил губами и, только покинув стены Очень Высокого Места и отойдя от него на достаточное расстояние, позволил себе прошипеть сквозь зубы:
   - Тварь! Больные дети... Немощные старики... Гнида! Достояние российской истории... Сука! Ведь он уже почти мертвый, а жадности - как у десятка живых...
  
   Остановив проносившуюся по Кольцу машину, он сел рядом с водителем и сказал:
   - На Ленинградский вокзал.
   - Тридцать, - ответил водитель.
   - Чего тридцать? - не сообразил занятый своими мыслями Артур.
   - Долларов.
   - Да, конечно, - кивнул Артур и, усевшись рядом с водителем, задумчиво спросил, - а как вы думаете, человеку в семьдесят пять лет много надо?
   - Да куда там много! - засмеялся водитель, - вот моему отцу семьдесят семь, так ему что... Телевизор, а летом - на даче греться. И все. А что еще может быть надо?
   - Ну, может - денег миллионы?
   - Ему уже не о миллионах думать, а о другом свете.
   - А я вот одного знаю, которому все мало. Да и не одного. Они, падлы, уже могут всю Москву себе в рыло приватизировать, а все мало. Старые, да жадные...
   Такую манеру речи воспитанный Артур позволял себе крайне редко, и сейчас был именно такой случай. Но водитель, который вез его на Ленинградский вокзал, этого не знал, поэтому свободно ответил:
   - Да уж... Этих пидаров у нас много. Включай телевизор в любое время и любуйся.
   Артур кивнул и спросил:
   - Можно я закурю?
   - Кури на здоровье, - ответил водила, - я сам не курю, бросил, а если кто и курит в машине, то мне по барабану.
   - Вот и хорошо, - сказал Артур и достал сигареты.
   - А вот эти им служат, - продолжил тему водитель и кивнул в сторону раскормленного гаишника, который брезгливо рассматривал документы переминавшегося рядом с ним владельца замызганной "Хонды".
   - Во рыло нажрал! - зло буркнул он, - одна морда килограммов шесть весит.
   - Так уж и шесть, - не поверил Артур.
   - А можно отрезать и взвесить, - усмехнулся водитель.
   - Интересная мысль! - Артур захохотал, - надо будет ребятам рассказать.
   - Расскажи, - кивнул водитель, - ну что, подъезжаем.
   - Понял, - сказал Артур и полез за деньгами.
  
  
   Глава 6
  
  
   Напротив зала игровых автоматов, что на Садовой, резко остановился большой черный джип. Из него вылез здоровый детина в черном костюме и, привычно зыркнув по сторонам, направился к распахнутой по случаю жаркого дня двери, из которой доносились призывные электронные звуки, издаваемые игровыми автоматами.
   Войдя в зал, Червонец огляделся и, увидев скучавшего у стойки знакомого механика, подошел к нему.
   - Здорово, Игорек!
   - Здорово, Толик! Ну что, отбиться пришел? Сейчас поставим.
   - Не, я по делу.
   Червонец еще раз внимательно осмотрел зал.
   - Слышь, - сказал он, не обнаружив того, кого искал, - это... Ну, ты помнишь, я вчера тут денег немеряно засадил?
   - Конечно, помню, - с притворной грустью ответил Игорек, - сам знаешь, день на день не приходится.
   - Да... Вот, а тут сидел брателла такой, я ему еще медальон продал.
   - Ну да, сидел, - кивнул Игорек, - Это Гвоздь, он под Грыжей ходит. Ему вообще вчера поперло. Снял джек-пот. Восемьдесят восемь тысяч. Ну, мне прислал, как положено. Он вообще нормальный такой, не жадный.
   - Да мне насрать, какой он, - раздраженно бросил Червонец, - мне найти его нужно.
   - А что его искать? - пожал плечами Игорек, - он сюда каждый день ходит. А если не сюда, то на Московский, к Электросиле. Там тоже наш павильон имеется - "Суперджек".
   - А-а, знаю, - прищурился Червонец, - это сразу за рынком.
   - Ага.
   - Думаешь, он там?
   - А где ему еще быть? - удивился Игорек, - он или здесь или там. В другие места не ходит.
   - Лады, - Червонец протянул Игорьку руку, - бывай.
   - Буду, - уверенно пообещал ему Игорек.
  
   Выйдя на улицу, Червонец снова зыркнул по сторонам, просекая на всякий случай поляну, затем уселся в джип и, едва не врезавшись во встречный трамвай, помчался на Московский.
   - Гвоздь, - бормотал Червонец, - под Грыжей, значит... А что у нас с Грыжей? А с Грыжей у нас все путем. С Грыжей у нас все нормальненько и никаких проблем...
   Выскочив на Московский, Червонец поддал газу и, перелетев Фонтанку на красный свет, успел к Техноложке на зеленый.
   - Гвоздь... Не помню такого. Посмотрим, что за Гвоздь такой...
   Свернув у "Электросилы" налево, Червонец увидел знакомую вывеску игровой системы "Суперджек". Остановившись прямо напротив двери, он вышел из машины и, неторопливо подойдя к входу в заведение, распахнул дверь.
   И сразу же увидел того, кого искал.
   Гвоздь сидел перед автоматом и азартно бил по кнопкам.
   Игроков в этот день было много, и только соседний с Гвоздем автомат был свободен. Махнув механику, Червонец уселся на высокую неудобную табуретку и, когда механик подошел к нему, сказал:
   - Поставь штукаря.
   Получив деньги, механик нащелкал на автомате десять тысяч кредитов и отошел.
   Нажав на кнопку несколько раз, Червонец посмотрел на соседа и сказал:
   - Здорово, брателла.
   Гвоздь взглянул на него и, узнав, ответил:
   - А, здорово. Отбиться пришел?
   - Да нет, - сказал Червонец и нажал на кнопку, - слышь, у меня к тебе базар есть.
   - Ну, давай, - ответил Гвоздь, не отвлекаясь, впрочем, от дела.
   - Меня вообще Червонцем кличут, - Червонец решил действовать дипломатично, - а ты вроде как Гвоздь. Не ошибся?
   - Не ошибся, - усмехнулся Гвоздь.
   - Это... Я вчера тебе цацку продал. Помнишь?
   - И что?
   - Короче, я тебе бабки принес, давай обратный ход организуем.
   - Не выйдет, - спокойно ответил Гвоздь, - такого уговора не было. Вещица теперь законно моя, и я ее продавать не собираюсь.
   - Не, - развел руками Червонец, - я понимаю. Она, конечно, больше стоит, так я тебе и денег больше дам.
   - Я сказал - не продается, - отрезал Гвоздь.
   - Слышь, - Червонец начал раздражаться, - я что, зря сюда притащился, что ли? Это... Медальон памятный, от матери.
   - А раз памятный, то нехрен его продавать было.
   - Ты чо, жизни меня учить будешь? - Червонец повысил голос, - русского языка не понимаешь? Отдай мою вещь и получи деньги.
   Гвоздь перестал играть и повернулся к Червонцу.
   - Ну ты душный, - утомленно сказал он, - повторяю для идиотов - у меня твоего ничего нет. А то что мое - не продается. Все, свободен.
   И он снова повернулся к автомату.
   - Ты чо сказал? - Червонец слез с табуретки, - это кто идиот? Ты кому говоришь "свободен"? А? Ты за базаром следи, понял?
  
   Все это время к разговору прислушивались трое крепких братков, сидевшие за другими автоматами - Череп, Сухой и Баланда. Когда беседа перешла на повышенные тона, они переглянулись и, подойдя к Червонцу, плотно окружили его.
   - Слышь, братан, - сказал Череп, - ты чего, проблемы ищешь? Чо ты базаришь, как торговка? Тебе сказали - свободен, вот и гуляй, пока есть на чем.
   - А ты чего - секьюрити при нем, что ли? - огрызнулся Червонец, чувствуя, что ситуация складывается не в его пользу.
   - Кто я - не твое дело, - ответил браток, - ты нашему товарищу отдыхать мешаешь.
   Червонец побагровел и, шаря взглядом по лицам окруживших его бандюганов, сжимал кулаки.
   - Я его по-человечески прошу - верни дорогую мне вещь, - сдерживаясь из последних сил, проскрипел Червонец.
   - А если она дорогая, не нужно было продавать, - повторил Гвоздь и лихо хлопнул по кнопке.
   - Ах ты, гнида! - не выдержал Червонец, - на своей же братве наживаешься, как последний барыга! Ну ладно, бля, не хочешь по-хорошему...
   И он резко сунул руку за пазуху, где у него имелся новый, купленный вместо конфискованного, "Макаров".
   Но вытащить оружие Червонец не успел.
   Стоявший за его спиной Баланда тут же крепко обнял Червонца за шею и стал душить сгибом локтя. Череп без замаха ударил его в живот, а Сухой, отойдя на шаг, профессионально ударил ногой в лицо.
   - Чо вы, падлы, творите, - прохрипел Червонец и изо всех сил лягнул обеими ногами кого придется.
   Пришлось оно Гвоздю, который в схватке не участвовал, и именно это обстоятельство возмутило его до глубины души. Подошвы ботинок Червонца пришлись ему прямо в ухо, что было очень неприятно, и Гвоздь, свалившись с табуретки, больно ударился локтем о каменный пол.
   - У, бля! - взвыл он, - замочу гада!
   Вскочив и потирая локоть, Гвоздь выкрикнул:
   - А ну-ка, поверни его ко мне!
   Державший Червонца за шею Баланда охотно выполнил просьбу товарища, и Гвоздь, размахнувшись, изо всех сил ударил Червонца ногой по яйцам.
   Червонец тоненько заверещал, и его ноги подогнулись.
   Его перестали держать, он рухнул на пол, свернувшись в клубок, и открыл беззащитную спину. Нападавшие тут же воспользовались этим, и на Червонца обрушился град ударов.
   Били по почкам, по ребрам и по печени.
   По локтям, по коленям и по заду, стараясь угодить носком ботинка между ягодиц.
   По лопаткам, по ушам и по затылку.
   А также по позвоночнику.
   Через полминуты Червонец перестал дергаться и застыл колышущейся массой мяса и сала, в которой, казалось, не было костей.
   - Слышь, - сказал запыхавшийся Череп, - мы его, того, не убрали совсем?
   - Да нет, - уверенно ответил Баланда, отирая пот с вспотевшего чела, - кабан здоровый, что ему сделается.
   - Смотри, обоссался, - Сухой ткнул пальцем в Червонца, на брюках которого и в самом деле расплылось большой мокрое пятно, - а они обычно обоссываются, если того...
   - Чего - того?
   - Ну, в общем, если кони двинул. Вот я и говорю - может, он кони двинул?
   - Короче, давай его отсюда, - решительно сказал Гвоздь, - и по-быстрому. Плохо стало человеку, ясно?
   - Ясно.
   Череп с Баландой ловко подхватили бездыханное туловище и, изображая заботливых товарищей, помогающих слегка перебравшему гражданину, потащили его на улицу. Сухой в это время, шустро опередив их, распахнул дверь серой "девятки" с черными стеклами, и Червонца, несмотря на его сто десять килограммов, легко забросили на заднее сиденье.
   Братки залезли в машину, и "девятка", взревев форсированным двигателем, сорвалась с места.
   - Давай его на Волковское, - сказал сидевший рядом с водителем Гвоздь.
   Череп кивнул и, резко свернув, направил машину в сторону Благодатной.
   - Там обрывчик хороший есть, а внизу речка эта... Как ее...
   - Волковка, - послышалось с заднего сиденья, - и кладбище Волковское, и речка Волковка.
   - Во-во, - кивнул Гвоздь, - туда его.
   Через несколько минут "девятка" остановилась на крутом берегу узкой речки, укрытой тенью огромных деревьев, выросших на утучненной покойниками земле.
   Братки открыли заднюю дверь и, выждав момент, когда мимо не проезжало ни одной машины, вышвырнули Червонца из салона. Его бесчувственное тело покатилось вниз, нелепо размахивая руками и ногами, и остановилось у самой воды, с размаху ударив головой по острому обломку могильной плиты.
   До братков донесся неприятный хруст, и Гвоздь, удовлетворенно кивнув, сказал:
   - Во, ништяк, это вроде контрольного в голову!
   - Гы-ы-ы! - обрадовался Баланда, - точно!
   - Значит так, - подумав, сказал Гвоздь, - кто об этом деле языком пошевелит - лично угандошу. А уж если Грыжа прознает...
   - Да ну, ты чо, - обиделся Череп, - мы чо - бакланы, что ли?
   - Ну, бакланы - не бакланы, а я сказал. Мне лишние заморочки не нужны.
   Он плюнул вниз, в сторону распластавшегося на земле тела Червонца и сказал:
   - Все, поехали отсюда.
   - Слышь, - сообразил Череп, - а у тебя ведь еще автомат включенный остался! А там твои бабки!
   - Ну, - кивнул Гвоздь, - а я о чем говорю! Поехали обратно.
   Они залезли в машину, и "девятка" укатила.
  
   Через двадцать минут, после того, как Червонца сбросили с обрыва, у него задрожало правое веко. Потом оно медленно поднялось, Червонец увидел мутный свет, и в его голове оглушительно застучали стальные молоточки.
   Он застонал и снова потерял сознание.
  
  
   ***
  
   До встречи с американцами оставалось полчаса и, усевшись на скамеечку в Катькином садике, среди шахматистов и педиков, я стала рассматривать дородную чугунную императрицу. Повернувшись к Александринскому театру обширным задом, а к театру Комедии - мощным бюстом, Екатерина стояла в окружении фаворитов, тайными знаками показывающих размеры своих достоинств.
   Присмотревшись, я поняла, что все они, наверное, из желания понравиться владычице, сильно преувеличивали свои физические данные. А если нет, то фавориты могли бы смело рассчитывать на почетные места в Книге Рекордов Гиннеса.
  
   - Червонца не хватает, - послышался хриплый голос за моей спиной, - еще червонец, и как раз на "Охту" хватит.
   - Не суетись, - ответил другой, не менее сиплый, голос, - щас будет.
   Я услышала шаркающие шаги, и передо мной образовался классический уличный алкаш.
   - Девушка! - обратился он ко мне с улыбкой.
   Лучше бы он не улыбался. То, что я увидела у него во рту, сильно напоминало Дрезден после бомбежки союзников.
   - Девушка, - повторил он, - я вижу, что вы интеллигентная девушка, а я теперь никто. Помогите несчастному бомжу - абстиненция замучила.
   - Пятьдесят рублей спасут отца русской абстиненции? - поинтересовалась я, расстегивая сумочку.
   - Конечно, спасут, - воскликнул он, жадно следя за моими руками.
   - Возьмите, - я протянула ему деньги, - и уходите.
   - Уже уходим, - бомж трясущейся рукой выхватил у меня полтинник и, прижав его к желудку, быстро удалился.
   К нему присоединилась женщина в спущенных чулках и вафельном полотенце на голове, которое, судя по всему, должно было изображать чалму.
  
   Проводив их взглядом, я вздохнула и почувствовала, что во мне проснулось какое-то беспокойство. Явного повода для него вроде бы не было, но через минуту в моем мозгу всплыло произнесенное бомжом слово.
   Червонец.
   Вот оно.
  
   Невероятные приключения последних дней оттеснили воспоминания об этом подонке, но теперь, когда бомжи, наверняка посланные мне Верховным Напоминателем, произнесли его имя...
   Хотя, конечно, это не имя. Кличка, как у собаки...
   А его имени я не знала и не хотела знать.
   Единственное, чего я хотела - увидеть его мертвым. И желательно, чтобы он подох при моем непосредственном участии.
   И я снова стала размышлять на тему убийства.
   Что я об этом знала?
   Да ничего!
   Ну да, я прочитала множество книг, видела уйму фильмов, и везде трупы громоздились кучами. Но почему-то все способы, которые я видела, не подходили мне.
   Оказывается - убить человека просто только на экране или в книге. Но это, наверное, только для меня... Ведь те настоящие, не из фильмов и книг, а из жизни, убийцы, которых я видела только по телевизору, им-то просто! Они делают это с равнодушием и спокойствием мясников.
   Да и этот Червонец...
   Он убил Максима и после этого чувствует себя совершенно нормально. И, готова поспорить, никаких кровавых мальчиков у него в глазах не бывает.
   Я должна его убить...
   Но как?
   Застрелить? А где взять пистолет?
   Ну, предположим, пойду я на рынок, там, как я слышала, можно купить оружие... Здравствуйте, я ваша тетя, продайте мне пистолет с глушителем!
   Да меня просто засмеют.
   Зарезать?
   Вот так, просто, взять нож и воткнуть его в человека? Даже если бы я смогла заставить себя сделать это, остается еще масса деталей, которые легко перечеркнут мой замысел.
   Нужна физическая сила.
   Нужно знать куда ткнуть ножом. Если в грудь - то там, между прочим, ребра имеются. Если в живот, то это может оказаться не смертельным. Умело перерезать ему горло - что я спецназовец, что ли?
   Ладно...
   Отравить - весьма подходящий для слабой женщины способ, но для этого нужно приблизиться к Червонцу и войти в доверие, а он этого, конечно же, не допустит.
  
   Был один способ, но Артур, чтоб ему провалиться...
   Милый Артур, ну почему вы не дали мне застрелить Червонца из арбалета? Ведь тогда мой долг уже был бы исполнен и я была бы свободна... Но, наверное, раз вы не позволили мне этого, значит, так было нужно. Не вам нужно, а каким-то верхним силам.
   И как мне теперь быть?
  
   Я огляделась и увидела двух молодых мужчин, которые неторопливо шли вокруг памятника, внимательно разглядывая его. На одном из них была футболка с надписью "Big Apple".
   Это они, подумала я.
   Интересно, что они мне скажут?
   Мне с самого начала не понравился этот звонок. Какая-то темная история. Но нужно было разобраться, что к чему, и я решила сделать вид, что все в порядке, что я рада узнать что-то новое о своей семье... Бодреньким голосом я ответила, что буду ждать их у памятника Екатерине, долго объясняла, где он находится, и вот теперь - что будет? Не знаю.
   Было ясно одно - миндальничать я с ними не буду, и если что не так... А что тогда? А черт его знает!
   Я встала со скамьи и решительно направилась к ним.
   Подойдя, я холодно сказала по-английски:
   - Меня зовут Акулина Голубицкая-Гессер. Я слушаю вас, джентльмены.
   Тот, кто был в футболке, глупо улыбнулся, а другой, в колониальных шортах и огромных кроссовках, оживился и заговорил:
   - О, здравствуйте, мисс Гессер! Мы восхищены вашим прекрасным городом. Мы приехали из Америки с приветом от вашего брата.
   У меня внутри похолодело, но я сдержалась и ответила:
   - Благодарю вас. Однако у меня очень мало времени, поэтому давайте о деле.
   Он кивнул и сказал:
   - Ваш брат Аркадий просил вас передать нам ваш медальон. Он сказал, что вы знаете, о каком медальоне идет речь.
   Я стиснула зубы, но постаралась ответить спокойно:
   - А почему он сам не позвонил мне?
   - Я не знаю, - американец пожал плечами, - наверное, он был очень занят. Когда мы сможем получить медальон, чтобы передать его вашему дорогому брату?
   - Никогда, - я с ненавистью посмотрела на него, - мой брат мертв, и я сама похоронила его. Месяц назад, здесь, в Санкт-Петербурге. Я не знаю, что вам нужно, но скажу одно - убирайтесь вон и никогда мне не звоните. Иначе у вас будут серьезные проблемы.
   Я повернулась к ним спиной и быстро пошла к выходу из сквера. Внутри у меня все тряслось. Опять медальон! Да что же это делается? Может быть, Артур рассказал мне не все? Может быть, за этим медальоном кроется какая-нибудь страшная и таинственная история?
   Вообще-то я еще тогда обратила внимание на то, что Артур рассказывал о медальоне с каким-то не совсем естественным равнодушием. И быстренько свернул тему...
   Да, так оно и было!
   Ах, Артур! Ну, Артур!
   Погодите, вот я встречусь с вами и вы мне все расскажете. А не расскажете - тогда... А что тогда? Нет, вы все расскажете мне, потому что вы меня любите. И потому что я тоже...
   Нельзя. Нельзя!
   Потом, когда я исполню свой долг.
   Потом...
  
   Я почувствовала, что мысли в моей голове начали путаться, и это нужно было остановить. Нужно посидеть где-нибудь спокойно, разложить все по полочкам, угомониться...
   Это американцы - что-то в них было знакомое. Я говорила с ними всего лишь две минуты, но... Да! Глаза! Такие же глаза были у тех, кто держал меня в квартире на Бухарестской. Такие же холодные и безжалостные. И никакая напускная любезность не могла скрыть этого.
   Они же просто бандиты. Американские бандиты, то есть - попросту гангстеры. И все вокруг этого медальона.
   Нет, Артур не отвертится от объяснения.
   Я ему не позволю.
  
   Перейдя Невский, я углубилась в Малую Садовую и через минуту вышла на площадь к Радиокомитету. В сквере торчала яркая коническая крыша какого-то ларька, и я пошла туда.
   Сев за столик, я долго оглядывалась, пытаясь увидеть коварно следящих за мною гангстеров, но потом плюнула на это бесполезное занятие и взяла банку джин-тоника.
   Сделав несколько глотков, я закурила и, чувствуя, что начинаю успокаиваться, стала прокручивать в голове все, так или иначе касавшееся медальона.
   Значит, так.
   Сначала были те, кто вломился в мою квартиру и забрал медальон со столика в прихожей...
  
  
   ***
  
   Генри Томпсон по прозвищу Дамбер и Сонни Альтшуллер, среди своих - Грин, стояли рядом с памятником русской царице и растерянно смотрели друг на друга.
   Дамбера, бывшего морпеха, прозвали так за мордальное сходство с одним из героев фильма "Тупой и еще тупее", а Грин очень любил называть доллары "зелеными".
   - То есть как это - мертв? - наконец спросил Дамбер, - мистер Шервуд ничего не говорил об этом!
   - Как есть не говорил, - подтвердил Грин.
   - И что теперь?
   - А черт его знает, - поморщился Грин, - если бы медяшка была прямо на ней, тогда и вопросов бы не возникло. Затащили бы ее в тихое место, дали разочек по голове и забрали медальон. А теперь... Я даже и не знаю, что делать.
   - Да... - сокрушенно кивнул Дамбер, - послала нас и отвалила. Резкая баба.
   - Проблемы, говорит, будут, - хмыкнул Грин, - да мы и сами кому угодно можем проблемы организовать.
   - Не забывай, что мы все-таки не в Америке, а в России. А здесь чеченцы на каждом шагу мины подкладывают. Да и русские гангстеры... Они же дикие! А мы, между прочим, без оружия. Я, например, чувствую себя как без штанов.
   - Я тоже, - согласился Грин.
   - Знаешь, что... - Дамбер огляделся, - давай пока просто погуляем. И заодно обдумаем, как приступить к плану "Б".
   - Давай... А что еще остается? Кстати, ты адрес не потерял?
   - Нет, не потерял, - Дамбер похлопал себя по нагрудному карману, - бумажка здесь. И еще одна, такая же, в гостинице, в чемодане.
   - О'кей, - сказал Грин, - пойдем туда!
   И наугад ткнул пальцем в пространство, попав как раз в переулок Крылова, который ведет с площади Островского на Садовую.
   Дамбер кивнул, и оба гангстера отправились погулять по одному из прекраснейших городов мира, а заодно и обдумать подробности плана "Б", который предусматривал грубое проникновение в квартиру Акулы и изъятие находившегося там медальона. Если хозяйка окажется дома, то с ней было приказано не церемониться. Мистер Шервуд так и сказал - дать ей по башке и связать. И без медальона не возвращаться.
  
   Пройдя по переулку Крылова, Грин и Дамбер направились в сторону Сенной. Поглазев сквозь старинную решетку на курсантов Суворовского училища, они пересекли улицу Ломоносова и оказались под сводами галереи Апраксина Двора.
   Наивные американские гангстеры и не подозревали, какому риску подвергают себя, вторгаясь на территорию Апрашки. Великолепная архитектура Города, мосты и памятники ввели их в заблуждение, и они расслабились, думая, что внешние признаки европейской цивилизации соответствует внутреннему содержанию.
   Следуя за азартно передвигающейся толпой, Дамбер и Грин вошли в подворотню, которая вела во внутреннее пространство Апраксина двора. Они не знали, что там действуют средневековые, а скорее даже первобытные законы дикого базара.
   Первым знаком, говорившим о том, что это место следовало бы покинуть как можно скорее, было целенаправленное приближение к гостям из-за океана коротко стриженого мускулистого парня в черной кожаной куртке. Он был удивительно похож на обычного гангстера, и стал бойко всучивать Грину и Дамберу какие-то карточки, быстро говоря на русском языке, которого они по понятным причинам не знали.
   К парню тут же присоединилась толстая женщина, тоже в кожаной одежде. Воровато оглядываясь, она присоединилась к парню. Настойчиво втолковывая американцам что-то на непонятном языке, бойкие аборигены стали подталкивать их к шаткому столику, на котором были разложены какие-то блестящие бумажки.
   Дамбер понял, что дело пахнет жульничеством, и, любезно улыбаясь, отрицательно покачал головой.
   - Нет, - сказал он по-английски, - спасибо, нам это не надо.
   Услышав английскую речь, парень в кожаной куртке умолк на секунду, а потом на чудовищном английском сказал:
   - Лотерея. Моментальный выигрыш. Билет - пятьдесят долларов. Выигрывают все билеты.
   Тут уж американцам стало все ясно и Грин, наклонившись к уху парня, тихо сказал ему:
   - Отвали, засранец!
   Парень нахмурился и ответил:
   - Fuck you тебя самого, понял, бля?
   Первую часть предложения Грин и Дамбер поняли, а уж о смысле второй можно было догадаться по интонации.
   А мошенник в это время уже повернулся к ним спиной и, завидев в толпе другую, более подходящую жертву в виде немолодой женщины с растерянным лицом, устремился к ней.
  
   Грин и Дамбер переглянулись, и Грин сказал:
   - И как им только не жарко в кожаных куртках!
   - Ты лучше за карманами следи, - ответил Дамбер, - по-моему, тут какой-то турецкий базар.
   - Но мы же американцы, - Грин пожал плечами, - что они могут нам сделать?
   - В Ираке с американцами знаешь, что делают?
   - Но здесь же не Ирак! - возразил Грин, - просто мы, наверное, зашли в какую-нибудь свободную зону.
   - Свободная зона ему... - недовольно ответил Дамбер, - по-моему, мы попали...
   Куда они попали, он не договорил.
   Неожиданно Дамбера сильно толкнули, и, обернувшись, он увидел рядом с собой двух сцепившихся цыганок. Одна из них сильно толкнула другую, и та, падая, ухватилась за Грина.
   - Эй, красотка! - воскликнул Грин, - полегче!
   Но тут его оттолкнул какой-то мужчина, и все завертелось.
   Дамбер едва увернулся от мелькнувшей в воздухе хозяйственной сумки, которая тут же попала прямо в лицо Грину, кто-то закричал, в общем - стало весело.
   Грин нахмурился и сжал кулаки, но тут все прекратилось.
   Одна из цыганок побежала прочь, другая бросилась за ней, визгливо вопя, мужчина, толкнувший Грина, скрылся в толпе, и все успокоилось.
   - Ну дела! - Дамбер удивленно смотрел вслед цыганкам, - а ведь мистер Шервуд говорил, что Санкт-Петербург - большой культурный центр.
   Грин, поправляя одежду, усмехнулся и сказал:
   - Нью-Йорк тоже большой город. А ты в Гарлем зайди - и оттуда тебя увезут в пластиковом мешке. Может, тут какой-то местный Гарлем?
   - А ты хоть одного негра видишь? - резонно поинтересовался Дамбер.
   - Ну, я не в смысле негров, - сказал Грин и полез в карман за сигаретами.
   Тут его лицо изменилось, и он, вытаращив глаза, воскликнул:
   - Эй, а мой бумажник?
   Дамбер нахмурился и проверил карманы.
   - И мой тоже... - растерянно сказал он.
   Взглянув в ту сторону, где скрылись цыганки, он увидел какую-то мелькнувшую вдалеке цветастую тряпку и бросился туда. Грин устремился за ним.
   - Эй, ты, стой! - закричал Дамбер, расталкивая толпу.
   Это было не так просто, потому что аборигены, судя по всему, были специалистами в толкании и прочих чисто хоккейных приемах.
   Вдруг толпа раздалась, и американцы увидели перед собой большой черный "Мерседес" с совершенно черными стеклами, который медленно ехал по узкой улочке. Люди опасливо шарахались в стороны, но Дамбер и Грин, привыкшие к тому, что в Америке пешеходов уважают, не обратили на машину никакого внимания. Однако "Мерседес" упорно катился вперед, и дело закончилось тем, что его пыльный бампер уперся в голые колени Дамбера. Дамбер возмутился и с размаху ударил по капоту обеими ладонями.
   Толпа замерла.
   Все знали, к чему может привести такое неосмотрительное действие. Все, но только не Грин и Дамбер. А Дамбер, не обратив внимание на странную реакцию окружающих, показал невидимому водителю средний палец и усугубил ситуацию фразой:
   - You motherfucker! What a fuckin' bullshit?
  
   Тут же все четыре двери "Мерседеса" распахнулись, и из машины вылезли пятеро накачанных парней, которые до боли напомнили американцам их родных заокеанских головорезов.
   Русские гангстеры, несмотря на жару, были одеты в черные похоронные костюмы, и на их лицах было знакомое выражение, говорящее о том, что сейчас кому-то не поздоровится.
   Один из них опередил своих товарищей и, подойдя к Грину, неожиданно ударил его в лицо. Удар был вполне профессиональным, и Грин, покачнувшись, стал падать назад. Дамбер, который с детства занимался боксом и теперь был серьезным полутяжем, тут же отвесил русскому левый свинг, от которого абориген закрыл глаза и упал, как пальто с вешалки.
   Остальные гангстеры завопили на непонятном языке, но с совершенно понятными интонациями, и бросились вперед. Грин, упав в расступившуюся толпу, естественным образом выбыл из схватки, и Дамберу пришлось одному иметь дело с четырьмя очень недоброжелательными противниками.
   Их недоброжелательность выразилась главным образом в том, что умело окружив Дамбера, они обрушили на него град тяжелых ударов. У него тут же оказался подбит глаз, рассечена бровь, а нижняя губа распухла и вывернулась, как у опереточного негра. Не пострадал только нос, который давно уже стал мягким и податливым, как у любого боксера.
   Удары сыпались со всех сторон и под всеми возможными углами. Наконец Дамбер не выдержал и упал, закрыв голову руками. Пнув лежащего врага еще несколько раз, русские гангстеры помогли своему товарищу встать и, удерживая его от того, чтобы расправиться с поверженным обидчиком, повели в машину.
   Двери "Мерседеса" захлопнулись, и машина, резко дернувшись вперед, остановилась в нескольких сантиметрах от лежавшего на асфальте Дамбера. Поняв намек, он с трудом встал и освободил дорогу. "Мерседес" медленно проехал мимо, и толпа сомкнулась за ним. Оглядевшись, Дамбер увидел Грина, который стоял в сторонке, держась за щеку.
   - Он мне зуб сломал, - прошепелявил Грин, страдальчески морщась.
   - Ты на меня посмотри, - ответил Дамбер, - такого со мной уже лет восемь не было.
   - Слушай, пошли в гостиницу, - жалобно произнес Грин.
   - Пошли, - кивнул Дамбер, - ну их к черту!
   Он достал из кармана платок и, морщась от боли, стал осторожно вытирать кровь с лица.
  
   Публика, потерявшая к ним всякий интерес, снова начала сове хаотическое движение, и на пострадавших никто больше не обращал ни малейшего внимания.
   В это время невдалеке от места событий раздался угрожающий крик, и толпа снова заволновалась. Расталкивая народ, в сторону Грина и Дамбера продирался молодой длинноволосый парень. За ним, решительно расталкивая толпу, ломились несколько рослых людей в камуфляжной форме и спецназовских масках. В их руках были дубинки и пистолеты.
   Дамбер и Грин, разинув рты, уставились на эту картину, и тут парень, подскочив к Грину, сунул ему в руки небольшой пакет, что-то сказав при этом.
   Потом он побежал дальше, а Грин, держа пакет в руке, удивленно посмотрел на Дамбера.
   Но тот оказался посообразительнее и прошипел:
   - Брось пакет, идиот! Это же наркота!
   Грин, еще не вполне отошедший от нокдауна, растерянно посмотрел на пакет, и тут к ним приблизились догонявшие беглеца спецназовцы. Увидев пакет в руках Грина, бежавший впереди здоровенный спец что-то выкрикнул и с размаху ударил Грина дубинкой по голове.
   Остальные спецы, услышав его выкрик, забыли о сбежавшем парне и тоже бросились к американцам. Через несколько секунд Дамбер и Грин лежали на асфальте вниз лицом, их руки были завернуты за спину, и один из догоняльщиков неторопливо отстегивал от пояса наручники.
   При этом он что-то многообещающе говорил, и в его словах звучало злорадство. Американцы были в ужасе. Они и представить себе не могли, что в первый же день их пребывания в европейской культурной столице с ним случится такое...
  
   Дамбер вывернул шею и прохрипел:
   - Я требую встречи с консулом!
   Надевавший на него наручники спецназовец удивился и о чем-то спросил. Дамбер, понятное дело, ничего не понял, но на всякий случай ответил:
   - Мы американские граждане. Вызовите американского консула.
   На лице спецназовца отразилось некоторое понимание услышанного, потом удовлетворение, и он ответил с сильным акцентом:
   - Американцы... Международная наркомафия. Тюрьма. Пожизненное.
   Пакет, выпавший из рук Грина, лежал на земле в десяти сантиметрах от носа Дамбера. Его угол был надорван, и Дамбер почувствовал запах, не оставлявший никаких сомнений относительно его содержимого.
   Дамбер покосился на Грина и увидел, что тот лежит с наручниками на завернутых за спину руках. Через секунду и он сам почувствовал защелкнувшуюся на запястьях сталь. Ощущение было таким же, как и в Штатах, когда его повязали в Бронксе с кокаином. Но тогда мистер Шервуд выручил его, а теперь...
   Америка была далеко, и Дамбер подумал - лучше бы здесь были белые медведи и ботинки из коры березы.
  
   Их грубо засунули в провонявшую всякой дрянью желто-синюю коробку на колесах, и трясучий полицейский экипаж поехал в неизвестном направлении. Дамбер попытался было сказать что-то, но тут же получил по ребрам автоматным стволом. Он машинально отметил, что спецура вооружена хорошо известными ему автоматами "АК-47".
   Американцы валялись на железном полу, придавленные ботинками сидевших на жестких скамейках спецназовцев и молчали.
   Сказать было нечего.
  
  
   ***
  
   Владислав Андреевич Сибирцев, шестидесяти двух лет, когда-то был совершенно благополучным гражданином и вполне уважаемым членом общества.
   Двадцать пять лет он преподавал английский язык студентам Ленинградского Технологического Института, а кроме того неплохо зарабатывал на переводах, в том числе и художественной литературы.
   До поры до времени все было хорошо, но потом настала перестройка, и бандиты, втянув Владислава Андреевича в примитивную аферу, отняли у него все. Они оставили ему жизнь, но деньги, квартира и некоторые материальные ценности - все это растаяло в неизвестных пространствах без следа.
   Владислав Андреевич Сибирцев стал бомжом.
   Детей и прочих родных у него не было, состоятельных друзей, которые могли бы надежно поддержать его, тоже не наблюдалось, и Сибирцев безвольно покатился по накатанной дорожке, приведшей его в подвалы, нищету и алкоголизм.
   К моменту описываемых событий он не мылся уже около года, и от него разило, как от дохлой собаки, валяющейся в деревенском сортире. Но сам он этого запаха давно уже не чувствовал, как не ужасается высоте парящий над облаками орел...
  
   Полчаса назад его в очередной раз забрали в отделение.
   Он давно привык к этой рутинной процедуре и знал, что через час, от силы через два его отпустят, и он поспешит на Сенную, где около здания бывшей гауптвахты встретит таких же, как он, бомжей. Они нальют и поднесут ему в грязном пластмассовом стаканчике едкий, но благословенный эликсир забвения, состоящий из равных частей очистителя для стекол с лимонным ароматом и простой водопроводной воды.
   И он снова почувствует, что жизнь не так уж и плоха, что завтра, может быть, что-то изменится к лучшему, и что солнце одинаково светит всем.
  
   Обезьянник был набит до отказа.
   Восемь бомжей, два вполне приличных, но нетрезвых гражданина, один карманник, с которым Владислав Андреевич был знаком, три юных потаскушки - и все это на площади не более чем в десять квадратных метров.
   Решетчатая дверь со скрипом распахнулась, и в обезьянник, предварительно сняв с задержанных наручники, втолкнули двух сильно побитых молодых людей. Обитатели узилища недовольно зашевелились, что было вполне понятно. Места для всех и так было мало, а теперь еще эти двое в легкомысленных благополучных одеждах... Наверное, не зря им так основательно досталось от кого-то - подумал Владислав Андреевич.
   И тут один из новоприбывших обратился к другому на чистейшем английском языке. Причем с американским акцентом.
   - Слушай, Дамбер, - сказал он, - мне это все сильно не нравится. Да и воняет тут...
   - Хрен с ним, пусть воняет, - резонно ответил другой, - а вот что будет с нами?
  
   В голове Владислава Андреевича вдруг засветилось что-то знакомое, и через несколько мучительных мгновений он снова ощутил себя преподавателем английского.
   - То, что будет с вами, - сказал он, - зависит от того, за что вас сюда доставили.
   Оба иностранца уставились на вонючего бомжа, вдруг свободно заговорившего с ними на их родном языке, как на ожившего сфинкса.
   - Так что вы натворили? - поинтересовался бомж и, насколько позволяло пространство, принял непринужденную позу, показывавшую, что когда-то, в другой жизни, он был интеллигентным человеком.
   Остальные присутствовавшие притихли, заинтересовавшись неожиданной диковиной - грязный бродяга, свободно говорящий на языке Шекспира и Рузвельта.
   - Мы не знаем, - пожав плечами, ответил Дамбер, - мы зашли на какое-то торговое шоу, а там...
   - А там, - перебил его Грин, - сначала мошенники, потом карманники, а потом нас избили русские гангстеры на "Мерседесе". А потом какой-то парень подкинул нам героин, и тут нас арестовали.
   - С героином, - кивнул Владислав Андреевич.
   - Да.
   - Да, ребята... - вздохнул он, - вам не повезло. Вы знаете, что такое русская тюрьма?
  
   - Слышь, - прохрипел сизый бомжара, зажатый в углу обезьянника, - это кто такие?
   Владислав Андреевич, который в эти минуты чувствовал свое превосходство над теми, кто делил с ним эту жалкую тесную камеру, снисходительно ответил:
   - Американцы.
   - А ты что, английский знаешь?
   Владислав Андреевич пожал плечами:
   - Естественно, я же был преподавателем в Технологическом.
   - Уважаю, - кивнул бомж.
  
   - Ну так что, - Владислав Андреевич снова обратился к неудачливым гангстерам, - не были еще в русской тюрьме?
   - Мы вообще в России первый раз, - ответил Грин.
   - И первый день, - добавил Дамбер.
   - И вам сразу же подкинули наркотики, - саркастически заметил Владислав Андреевич.
   - Ну да, так и вышло.
   - Я думаю, что в отделе борьбы с наркотиками вам не поверят, - Владислав Андреевич пожевал губами, - сейчас в городе проводится спецоперация "Невод-Наркотраффик". Во всех газетах написано.
   Владислав Андреевич регулярно читал газеты, которые в избытке валялись повсюду, и был в курсе всех событий, в том числе и международных.
   - Скоро Санкт-Петербург посетит Президент, - продолжал оборванный лингвист, - и к его приезду за таких, как вы, взялись всерьез. Хотят показать, что недаром казенный хлеб едят. Так что вам, ребята, не повезло. Я думаю, что будет показательный процесс, и вы получите лет по тридцать строгого режима. И увезут вас на Колыму.
   - А это где? - поинтересовался Дамбер.
   - В Сибири, - ответил Владислав Андреевич.
  
   Грин, который с болезненным любопытством слушал рассуждения Владислава Андреевича, представил, как он в ботинках из коры березы убегает по глубокому снегу от белого медведя, и в его глазах потемнело.
   Он застонал и повалился на заплеванный пол.
   - Сомлел, бедолага, - прокомментировал событие сизый бомжара, - тут ему не по Бродвею с тросточкой гулять!
   Дамбер посмотрел на товарища, лежавшего в обмороке, и сказал Владиславу Андреевичу:
   - Нужно вызвать доктора.
   - Какой доктор! - вздохнул бывший преподаватель английского, - забудьте об этом.
   И, усмехнувшись, добавил:
   - Вы не в Чикаго, мой дорогой.
  
  
   Глава 7
  
  
   Акула поправила пегий парик, сделавший ее похожей на кассиршу из магазина на углу и, еще раз повертевшись перед старинным потемневшим зеркалом, вздохнула.
   Она только что осквернила свою чистую и свежую кожу тональным кремом, намазала губы неяркой помадой и накрасила глаза. Акула вообще была принципиальной противницей макияжа, с детства небезосновательно придерживаясь принципа "чистота - лучшая красота". А теперь, после почти получаса кропотливой работы, ей с трудом, но все-таки удалось ухудшить свой внешний вид.
   Оделась она в старую мамину юбку и кофту, благо, что мама не страдала полнотой, и найденные в шкафу тряпки пришлись Акуле почти впору. Там же, в шкафу обнаружились и потертые чехословацкие туфли образца тысяча девятьсот семьдесят четвертого года.
   На нос Акула нацепила очки без диоптрий, и теперь на нее из зеркала смотрела безликая особа неопределенного возраста и низкого достатка.
  
   - Да, голубушка, - сказала она зеркалу, - на такую тетку ни один маньяк не отреагирует. А уж Артуру меня в таком виде наблюдать строго противопоказано.
   Акула посмотрела на портрет прабабки, висевший слева от зеркала. Елизавете Оттовне Гессер на этом портрете было двадцать три года, и красоты она была умопомрачительной. Поэтому Акула почувствовала себя в новом обличье косолапой кухаркой, и ей показалось, что Елизавета Оттовна смотрит на нее с осуждением.
   - Прости, бабушка, - сказала Акула, сложив ладони перед грудью, - вот я схожу сейчас кое-куда, а потом снова красавицей стану. Так что ты не хмурься.
  
   Взяв с трюмо ключи, мобильник, деньги и сигареты, Акула засунула все это в старую потрескавшуюся дамскую сумочку с потемневшими пряжками и вышла на лестницу.
   Захлопнув за собой дверь, она стала медленно спускаться по лестнице, привыкая к новому образу. Такой лахудре, в которую она превратилась сейчас, не должны быть свойственны ни легкость, ни резвость, ни жизнерадостность.
  
   Снизу послышались шаги, и Акула, перегнувшись через перила, увидела соседку из восьмой квартиры Марью Сергеевну. Страдавшая тромбами на ногах пенсионерка медленно поднималась по лестнице, держа в обеих руках тяжелые полиэтиленовые мешки с провиантом.
   Проходя мимо нее, Акула едва удержалась от того, чтобы как всегда приветливо поздороваться со старухой. Марья Сергеевна бросила на нее равнодушный взгляд и, тяжело дыша, продолжила восхождение.
   Не узнала - подумала Акула.
   Отлично!
   Если уж Марья Сергеевна не узнала меня, то уж там, куда я направляюсь, не узнают и подавно!
  
   А направлялась Акула, вопреки настойчивым и ласковым увещеваниям Артура, как раз туда, где ее могли ждать серьезные неприятности.
   Прошлым вечером, когда Артур привез ее, полусонную от изощренного обжорства, домой, она наскоро приняла душ и завалилась в постель. И перед тем, как заснуть, ей почему-то вспомнилось название то ли книги, то ли фильма - "В логове льва".
   Повертевшись в ее голове, эти слова нашли себе подходящее место, и Акула решила отправиться туда, где бандиты держали ее взаперти, и разведать что удастся. Она с трудом представляла, что и как будет разведывать, но надеялась, что в результате этих рискованных действий сможет найти Червонца.
   С этой мыслью она и заснула.
  
   И теперь, остановив зеленую "Восьмерку", она с уверенность назвала водителю адрес, который назвала старуха, сидевшая рядом с подъездом, из которого она вышла, не поднимая от земли глаз.
   - Бухарестская, тридцать два, корпус три. Двести рублей.
   - Поехали, - кивнул водитель и гостеприимно похлопал рукой по сиденью.
   Акула уселась рядом с ним и спросила:
   - Курить можно?
   - Можно, - ответил водитель, - а еще можно сразу дать деньги.
   - А вас что, обманывали? - спросила Акула, открывая сумочку и вытаскивая оттуда две сотни.
   - Нет, ни разу.
   - А почему же тогда... - Акула протянула водителю деньги.
   - А потому и не обманывали, что я деньги сразу беру, - засмеялся водитель, - такой уж у меня порядок заведен. Утром деньги...
   - Вечером стулья, - закончила Акула и закурила.
   Дым уносило в открытое окно, и Акула чувствовала, как солнце приятно согревает ее выставленный в окно локоть.
  
   Когда они уже ехали по Бухарестской, водитель спросил:
   - Во двор заезжать?
   - Нет, не надо, - ответила Акула, - и вообще, я бы вышла рядом с каким-нибудь магазином, только недалеко от места.
   Водитель кивнул:
   - Да, там как раз есть стекляшка.
   И через несколько минут остановил машину рядом с торговым центром, вокруг которого теснились разнокалиберные ларьки.
   - Все, приехали, - сказал он.
   - Спасибо, - ответила Акула и, поправив парик, вышла из машины.
  
   Она хотела, как настоящий шпион, сначала разведать все подходы и отходы. Хоть Акула и была уверена, что ее не узнают в новом обличье, но неизвестно было, как обернется дело.
   Купив в ларьке баночку джин-тоника, она неторопливо пошла в сторону теперь уже известного ей пятиэтажного дома и уселась в скверике на изрезанную надписями скамейку.
   С этого места было хорошо видно все четыре подъезда, и Акула, достав из сумочки потрепанный сборник рассказов Агаты Кристи, что вполне подходило к ее настроению, стала рассеянно перелистывать его, поглядывая на дом.
   Прошло полчаса, потом еще час, и, когда Акула уже решилась сходить за еще одной баночкой, ко второму подъезду подкатила темно-серая иномарка неизвестной Акуле марки.
   Из нее вышли двое мужчин, в криминальной сущности которых сомневаться не приходилось, и быстро скрылись в подъезде. Водитель остался за рулем, и тут Акула занервничала.
   Ну, сейчас они выйдут и уедут.
   И что дальше?
   Она поднялась со скамейки и неторопливо зашагала к подъезду, в который вошли бандиты. Старух на скамейке не было, и Акула, опустив голову и ссутулившись, уселась на их место.
   Водитель иномарки покосился на нее и отвернулся.
   Акула уткнулась носом в книгу и, не понимая ни слова, старательно водила глазами по строчкам. Очки норовили соскользнуть с носа, и ей приходилось все время поправлять их.
   Сидевший за рулем мускулистый браток пощелкал кнопками радиоприемника, и из машины донеслось:
  
   "А мне шконка милей, чем перина,
   И пахан, как суровый отец..."
  
   Акула поморщилась и перевернула страницу.
   В это время дверь подъезда со скрипом распахнулась, и те двое вышли на улицу. В руках у них были пакеты, набитые апельсинами, яблоками и пачками сигарет.
   - Вроде все взяли? - спросил один из них, бритый наголо.
   - Вроде все, - кивнул другой, стриженый под Шварценеггера.
   - Адрес помнишь?
   - А что тут помнить, - хмыкнул Шварценеггер, - больница Костюшко, реанимационное отделение, палата одиннадцать. А вообще - Желвак молодец. Не пожалел для Червонца денег. Отдельная палата со всеми удобствами знаешь сколько стоит?
   - Знаю, - ответил бритый, - интересно, сестра минет делает?
   - А ты у нее спроси, - засмеялся Шварценеггер, - если за отдельную плату, то наверняка делает. А чо ей - деньги не нужны, что ли? Да только Червонцу сейчас не до минетов. Он вообще в сознании?
   - Вчера лежал трупом. А сегодня вроде глаза уже открывал. Шпак у него был, говорит - весь в бинтах, башка расколота, ребра поломаны... Не дай Бог!
   - Да, бля... - Шварценеггер пошевелил массивными плечами, - ладно, очухается как следует, расскажет, кто его так, и разберемся.
   - А он больше ничего про это не говорил?
   - Куда там, - Шварценеггер махнул рукой, но в руке был пакет с гостинцами, и он чуть не угодил этим пакетом Акуле по лицу.
   Даже не заметив этого, Шварценеггер посмотрел на часы и сказал:
   - Ладно, поехали, нечего Муму тянуть!
  
   Они уселись в машину и она резко тронулась с места.
   Взглянув вслед быстро удалявшейся иномарке, Акула успела прочитать на ее багажнике слово "Крайслер". Буква "R" отсутствовала, и вообще, при ближайшем рассмотрении "Крайслер" оказался весьма потрепанной телегой.
  
   - Больница Костюшко, реанимационное отделение, палата одиннадцать... - пробормотала Акула и, дождавшись, когда видавший виды "Крайслер" скрылся за поворотом, встала со скамейки.
   Она засунула книжку в сумочку, поправила сползающие очки и вдруг почувствовала, что ее неудержимо тянет к Червонцу. Это чувство было почти таким же сильным, как то, которое она испытывала к Артуру, но Артура она хотела обнять и прижать к сердцу, а к Червонцу ее гнал инстинкт хищника, идущего по следу.
   Бандита Червонца Акула тоже хотела обнять и прижать к себе, но уже совсем по-другому.
   Она со сладкой дрожью представляла себе, как, ломая Червонцу ребра, в смертельном объятии прижимает его к своей груди мощными чешуйчатыми руками и разрывает твердыми, как сталь, когтями одежду и мышцы...
   Потом, запрокинув голову оцепеневшего от ужаса и боли Червонца, она вонзит свои ядовитые клыки в его шею и, мотнув головой, вырвет хрящеватое окровавленное горло...
   А когда Червонец, уже умирая, обвиснет в ее страшных, нечеловеческих руках, заливаясь кровью и хрипя разорванным горлом, она с хрустом проткнет его грудь большим зазубренным шипом, находящимся на конце ее могучего хвоста...
   Да-а-а...
   Это уже какие-то "Чужие" получаются.
   Но ведь именно так и нужно было расправиться с ним - другие виды возмездия казались Акуле попросту недостаточно удовлетворительными.
   Однако, вздохнула она, за неимением гербовой пишем на простой. Так что - как выйдет, так и выйдет...
   Если вообще выйдет.
  
   Акула и не знала, что в глубине ее существа кроются такие кровожадные побуждения. Она всегда считала себя миролюбивой девушкой, хотя...
   Встретившись лицом к лицу с Бастиндой, она ведь сначала порядком струхнула, но потом, когда ситуация стала критической, несколько раз хладнокровно ударила блатную маруху тяжелой зазубренной железякой.
   И откуда что берется - подумала Акула и улыбнулась.
   Эта улыбка получилась холодной и опасной. Да и в груди у Акулы тоже повеяло холодом и опасностью. И еще каким-то неясным желанием, похожим на сексуальное возбуждение. Это ощущение было приятным, и она, с удивлением и интересом прислушиваясь к происходящему в ней самой, пошла в сторону Бухарестской, по которой с шорохом проносились машины.
  
  
   ***
  
  
   По коридорам больницы Костюшко бродили ошалевшие от скуки больные, циничные медсестры, по-домашнему шаркая мягкими тапками, разносили шприцы и таблетки, родственники, изображая бодрость и жизнерадостность, набивали тумбочки пациентов домашней снедью и апельсинами...
   Акула стояла в коридоре и, делая вид, что кого-то терпеливо ждет, наблюдала за дверью служебного помещения. Эта выкрашенная тусклой бежевой краской дверь привлекала ее тем, что не более как десять минут назад в нее вошла пожилая девушка, одетая в обычную одежду, а вышла она уже в халате и белой шапочке.
   Сразу же после нее в раздевалку зашли три молоденькие сестрички, одетые в больничную одежду. Они весело обсуждали достоинства дискотеки "Метро", и Акула поняла, что после их ухода в раздевалке можно будет найти как минимум три белых халата.
   Так оно и вышло - сестрички выпорхнули из раздевалки одетые по наираспоследней молодежной моде и бодренько поскакали к лифту.
   Акула огляделась и, ощущая некоторое замирание сердца, толкнула дверь раздевалки. Оказавшись внутри, она почувствовала себя шпионом, пробравшимся к штабному сейфу. Вот сейчас ворвутся сотрудники НКВД и злорадно закричат - сдавайтесь, гражданин Гадюкин!
   Нервно усмехнувшись, Акула нацепила на себя первый попавшийся халат. На вешалке висели белые шапочки, и одна из них нашла себе место на ее голове. Уже собравшись выходить, Акула увидела валявшуюся на подоконнике марлевую маску. Это было как раз то что нужно.
   Зацепив маску за уши, Акула направилась к выходу и бросила быстрый взгляд в покрытое пятнами отслоившейся амальгамы зеркало, которое висело рядом с дверью.
   Из мутного стекла на нее смотрела обычная неопознаваемая медсестра. Но чего-то не хватало...
   Оглядевшись, Акула взяла со стола планшет с прищепкой, в котором были зажаты какие-то медицинские бумаги. Она профессиональным деловым жестом приложила его к груди и снова посмотрела в зеркало.
   - Вот теперь - другое дело, - пробормотала Акула, и, поправив маску, осторожно открыла дверь.
   Выйдя в коридор, Акула деловой походкой направилась к лифту. Войдя в кабину, она протянула палец к кнопкам и тут поняла, что забыла, на какой этаж ехать. Можно было спросить у кого-нибудь, но медицинская сестра в полной боевой форме, спрашивающая, где в этой больнице реанимация, могла вызвать обоснованные подозрения.
   Проскочив между начавшими медленно закрываться дверями лифта, Акула перевела дух и, оглядевшись, увидела на стене большое табло, на котором были расписаны этажи и отделения больницы.
   Реанимация располагалась на четвертом этаже.
   Кивнув сама себе, Акула вернулась к лифту, но он уже уехал. Пришлось ждать. Рядом с Акулой появилась приземистая широкая тетка в больших войлочных тапках, надетых поверх уличных туфлей. Она держала в руке объемистый пакет с гостинцами и обязательными апельсинами и, одышливо сопя, заговорила в пространство:
   - Все разворовали... Сталина на них нет... Где это видано, чтобы лечили за деньги? Все за деньги - жилье за деньги, больница - за деньги... Дерьмократы!
  
   Акула притворилась, что не слышит сиплого бурчания тетки, и уставилась в закрытую дверь лифта деревянным взглядом.
   - А сами гладкие ходют, машины дорогие покупают, - тетка сделала паузу, - перстни с малахитами...
   Так, подумала Акула, это уже относится непосредственно ко мне. На правом безымянном пальце она имела скромный серебряный перстень с зеленым камнем, который очень подходил к ее рыжим волосам, скрытым под серо-каштановым париком.
  
   Наконец лифт приехал и, пропустив тетку вперед, Акула зашла в просторную, обшарпанную каталками кабину, вонявшую карболкой, и нажала кнопку четвертого этажа. Лифт устрашающе затрясся, дернулся и, загудев тросами, тронулся наверх.
   Выйдя на четвертом этаже, Акула медленно пошла вдоль редких белых дверей и наконец увидела на одной из них, последней в коридоре, оканчивавшемся большим окном, привинченный шурупами гардеробный номерок с цифрой "восемь".
   Из-за двери доносились мужские голоса и грубый смех. Затем звуки приблизились к двери, и она слегка приоткрылась. Акула едва успела повернуться лицом к окну и сделать вид, что сосредоточенно изучает бумаги в планшете.
   - ...так что не ссы, Червонец, мы их найдем. А Грыже предъява будет конкретная.
   Говорил тот из визитеров, у которого голова была выбрита наголо, как у Котовского.
   - Ты апельсины хавай, - добавил Шварценеггер, - и это... Говорят, что минет хорошо помогает для выздоровления, - он уже вышел в коридор и увидев стоявшую к нему спиной Акулу, добавил, - вот и сестричка тут как раз ждет. Девушка, как тут у вас насчет эротического массажа?
   Акула напряглась, а бритый уточнил:
   - Ртом.
   Оба заржали и, закрыв за собой дверь, стали удаляться к лифту.
   Дождавшись, когда лифт увез дружков Червонца, Акула внимательно посмотрела вдоль пустого коридора и, убедившись, что он пуст, взялась за ручку двери.
   Адреналин, все это время плававший в ней на уровне пупка, поднялся до горла, и чувствуя, как холодная волна приближается к ушам, Акула решительно открыла дверь.
  
   Червонец лежал на просторной металлической кровати, оснащенной множеством сверкающих рычагов и штурвалов. Было видно, что его состояние очень далеко от нормального.
   Голова Червонца была туго забинтована, так же плотно была упакована его грудь, вокруг глаз были огромные черные круги, что говорило о серьезном сотрясении мозга, правая рука покоилась в гипсе, а левая нога, закованная в аппарат Илизарова, висела на небольшом подъемном кране.
   В ноздри Червонца уходила приклеенная лейкопластырем трубочка, еще одна трубочка шла от капельницы к его вене на левой руке, сбоку от кровати висела баночка с кровавой мутью, и шланг от нее скрывался под одеялом.
   Короче говоря, Червонец был совершенно беспомощен, хотя и вполне жив - об этом говорили показания медицинского осциллографа, вычерчивавшего на мониторе зеленые зигзаги в такт ударам его сердца.
   Его сердца...
   Акула представила, как сжимает его красное пульсирующее сердце в скрюченных пальцах, как оно судорожно бьется и затихает...
   Стряхнув наваждение, она плотно закрыла за собой дверь и подошла к кровати. Червонец равнодушно посмотрел на нее и тихим хриплым голосом поинтересовался:
   - Ну, чо там? Опять уколы?
  
   Акула ничего не ответила.
   Вместо этого сняла марлевую маску, и сдернула с головы медицинскую шапочку вместе с дурацким париком. Потом она встряхнула головой, и рыжие кудри рассыпались по плечам.
   Она криво улыбнулась и спросила:
   - Узнаешь, меня, урод?
   Глаза Червонца расширились, и он прошептал:
   - Ты, это... Ты чего тут?
   - Узнал... Это хорошо.
   Она не торопясь надела парик и шапочку и снова превратилась в обычную медсестру.
   - Что я тут? - Акула огляделась, придвинула стул и села рядом с Червонцем, - а ты не понял? Ну так я тебе сейчас объясню.
   Она раскрыла сумочку и заглянула в нее.
   - У меня тут пистолет. Если что не так - застрелю сразу. Что будет потом, меня не интересует. Понял?
   - Понял, - кивнул Червонец, и его лицо покрылось мелкими капельками пота.
   - Потеешь... - Акула улыбнулась, - значит, боишься. Ну что же...
   Она сделала паузу и, раздельно выговаривая слова, сказала:
   - Сейчас ты мне подробно расскажешь, где медальон. Если я тебе не поверю, убью. Стрелять буду не в сердце, как мне очень хотелось бы, а в живот. И еще пулю в позвоночник. Чтобы мучался подольше.
   Никакого пистолета в сумочке, понятное дело, не было, но у Червонца не возникло ни малейшего сомнения в том, что Акула говорит совершенно серьезно. Кроме того, пистолет был для него совершенно обычным предметом, так что Червонец поверил Акуле сразу.
   - Ну, говори, - сказала Акула и сунула руку в сумочку.
   Червонец внимательно проследил за ее движением, потом с трудом вздохнул и, поморщившись, сказал:
   - Я продал медальон. Бабосы были нужны...
   - Кому продал?
   - Гвоздю. Он под Грыжей ходит.
   Акула не совсем поняла насчет грыжи, но сказала:
   - Под чем он ходит, меня не интересует. Где можно найти этого Гвоздя?
   - В автоматах.
   - В каких автоматах? - нахмурилась Акула.
   Она опять не поняла.
   - Ну, это... В игральных. На Садовой и на Московском. Он только там и играет.
   Червонец старался говорить четко, быстро и понятно, чтобы эта рыжая сучка поскорее оставила его в покое. Он и так-то чувствовал себя препогано, а тут еще живот прихватило, и он боялся, что обделается прямо при ней.
   - Это... - он пошевелился, стараясь поплотнее зажать заднепроходное отверстие, - "Суперджек" называются. Там игровые автоматы, и он играет. А у меня бабки кончились, я ему медальон и продал. А на следующий день говорю - продай обратно... А он... В общем, непонятка у нас вышла, и его братва меня... Сама видишь.
   Червонец умолк, и Акула, внимательно посмотрев на него поняла, что он не врет.
   - А что, - Червонец закряхтел, с трудом сдерживая приступ поноса, - дорогая вещь, что ли?
   Акула усмехнулась.
   - Дорогая... - ответила она, - чтобы ее купить, таких, как ты, если продавать вас по цене свинины, нужна целая республика.
   - Ты слышь, - машинально буркнул Червонец, - ты базары свои...
   - Заткнись, - небрежно бросила Акула.
   Червонец заткнулся. Он и так уже понял, что не время понты держать.
   - Я тебе верю, - сказала Акула.
   Червонец облегченно вздохнул, насколько позволяли сломанные ребра.
   - Сейчас я уйду, а ты останешься, - сказала Акула, и это было чистой правдой, - но сначала я кое-что сделаю.
   И она, найдя в медицинском шкафчике большой моток бинта, быстро привязала к кровати руки и ноги Червонца.
   Странно, но приготавливаясь к убийству, а именно так оно и было, она не чувствовала ни малейшего волнения. Все куда-то ушло, и теперь она, словно хлопотливый паук, пеленающий муху, по-деловому упаковывала свою жертву.
   Червонец же расценил это как обычные меры предосторожности и подумал - давай, давай, сучка, старайся, потерпим. Потом меня все равно развяжут, и тогда...
   Он молчал, злобно глядя на Акулу и только один раз, когда она небрежно отодвинула в сторону его запакованную в гипс сломанную руку, прохрипел:
   - Ты, слышь... Ты поаккуратнее... Ты чо, думаешь, я тебя не найду? Ты смотри, это я сейчас не при козырях, а выйду отсюда....
   В этот момент Акула затолкала ему в рот объемистый кляп, сделав его из того же бинта, и внимательно осмотрела дело рук своих. Червонец лежал, распятый на кровати, и был совершенно беззащитен.
   Акула снова села на стул и сказала:
   - Ты не выйдешь отсюда. Никогда. Медальон - это мелочь. Я пришла к тебе вовсе не ради этой вещи. Мне нужна твоя жизнь.
   Глаза Червонца расширились, он задергался, и Акула сильно ударила его крепко сжатым кулаком по гениталиям. Червонец замычал и скрючился, насколько позволяли крепко привязанные к кровати бинты.
   - Не шевелись. Я сказала, что убью тебя, если не поверю. Но я не сказала, что я сделаю, если поверю. Так вот - тоже убью.
   Акула наклонилась к Червонцу и заговорила:
   - Ты, подонок, просто так, между делом, убил моего любимого человека. И после этого ходил и веселился. Ты купил судей, и они отпустили тебя. И ты думал, что так оно и будет дальше? Ты будешь жрать водку, грабить и убивать людей, спать со своими шмарами и жить, жить, жить? Нет. Этого не будет. Я убила твою мускулистую тварь. Я ударила ее железом, а потом она попала под грузовик. И сейчас я убью тебя. Ты сломал мне жизнь. За это ты отдашь свою, хотя она и ничего не стоит. Если бы я могла, я убила бы всех вас. Всех, кто ходит по земле и убивает других. Но я всего лишь женщина, и я одна. Если бы я могла, я бы убивала тебя тысячу раз, и каждый раз по-другому.
   Она перевела дыхание.
   - Все. Хватит. Пора.
  
   Акула встала и подошла к распахнутому шкафчику.
   Когда она доставала из него бинт, на глаза попалась бутылочка с йодом. И теперь Акула точно знала, что сделает. На столике, стоявшем рядом с кроватью, в эмалированной кювете лежали какие-то медицинские инструменты, и среди них был большой двадцатикубовый шприц.
   Набрав полный шприц йода, Акула подошла к Червонцу и, посмотрев на него, воткнула иглу шприца в прозрачную трубку, соединявшую перевернутую бутыль капельницы с веной Червонца.
   Закрыв краник, чтобы йод не пошел вместо вены в бутыль, она заглянула Червонцу прямо в его наполненные страхом глаза и сказала:
   - В некоторых штатах Америки казнят именно таким образом. Но только там используют проверенный яд, и человек умирает наверняка, а я вынуждена пользоваться тем, что есть. Если ты не сдохнешь от йода, я буду гнать тебе в вену все подряд до тех пор, пока ты не перестанешь дышать. Тут много разных баночек и бутылочек.
   Червонец задергался и, не в силах больше сдерживать неутихающий напор поноса, почувствовал, как из него с громким противным звуком полилось содержимое кишечника.
   В палате завоняло, и Акула, наморщив нос, сказала:
   - Достойная смерть.
   Помедлив секунду, она с силой нажала на поршень, и двадцать кубов спиртовой настойки йода устремились в вену Червонца. Через несколько секунд его лицо побагровело, и на шее вздулись вены.
   Глаза Червонца налились кровью, и его крупно затрясло. Судороги были настолько сильны, что бинты, привязывавшие Червонца к кровати, порвались, и, выгнувшись, он скатился на пол. Аппарат Илизарова с лязгом бился об пол, кляп выскочил, и Акула увидела, что Червонец, высунув язык, азартно кусает его, словно посторонний кусок мяса. Кровь текла у него изо рта, руки выворачивались, словно кто-то невидимый выкручивал их, а сам Червонец в этот момент чувствовал, как стальные крючья раздирают на части его голову. Гипс, в который была упрятана правая рука Червонца, треснул, и Червонец, поднеся скрюченные руки к лицу, засунул пальцы себе в рот и стал разрывать его.
  
   Видя все это, Акула похолодела.
   Она знала, что Червонец сейчас умрет, но такого впечатляющего зрелища не ожидала. Однако Акула была совершенно удовлетворена. Она не знала, что все будет происходить именно так, но то, что она увидела, наполнило ее сладким чувством исполнившейся мести.
   Червонец в этот момент вырвал себе глаз, и Акула увидела, как глазное яблоко повисло на каких-то кровавых соплях. Наконец, судороги достигли апогея, и Червонец, испустив сдавленный утробный рык, замер, а через несколько бесконечно долгих секунд распластался на полу грудой безвольного мяса.
   Его глаза были открыты и смотрели прямо в потолок.
   Нагнувшись к нему, Акула с жадностью вбирала в себя его смерть. Червонец был безусловно мертв. Гарантированно и навсегда.
   - А жаль, - пробормотала Акула и выпрямилась.
  
   Совершенно хладнокровно она вытерла полотенцем все предметы, к которым прикасалась и, еще раз оглянувшись на труп Червонца, вышла из палаты.
   В коридоре было все так же пусто.
   Пройдя мимо лифта, Акула стала спускаться по лестнице.
   Сняв халат, шапочку, а заодно и парик, она сунула все это в стоявшую на лестничной площадке урну, затем сняла мамину кофту и со вздохом повесила ее на перила. Пусть кто-нибудь бедный носит...
   Встряхнув волосами, она поправила юбку, которая была в общем-то вполне приличной и современной, и вышла в вестибюль. Быстро пройдя по нему, она оказалась на улице и, закинув сумочку на плечо, пошла к воротам.
   В этот момент рядом с ней остановился уже знакомый ей "Крайслер", и из распахнувшейся двери выскочил давешний Шварценеггер. Акула помнила, что он тоже был на суде и, сидя рядом с клеткой для подсудимых, несколько раз внимательно посмотрел на нее.
   Столкнувшись с Акулой, которая в этот момент быстро отвернулась, он буркнул:
   - Из-зните.
   И поспешил к входу в здание больницы.
   - Ты ее на подоконнике оставил, - раздалось ему вслед из машины.
   Неожиданно Шварценеггер резко остановился и, повернувшись к уже удалившейся на несколько шагов Акуле, сказал:
   - Слышь, это... Девушка, а где мы с вами виделись?
   - На дискотеке, - не оглядываясь, весело ответила Акула, хотя в этот момент ее сердце ушло в пятки.
   И торопливо пошла дальше.
   - На дискотеке... - Шварценеггер пожал плечами, - на какой еще дискотеке?
   - Шевели копытами! - крикнул ему сидевший в машине Бритый, - нам еще к Желваку ехать.
   - Иду, иду, - отозвался Шварценеггер.
   Он забыл в палате Червонца мобильный телефон и им пришлось возвращаться с полдороги.
   Говорят, что пути не будет...
  
  
   Глава 8
  
  
   Стоя под душем, Акула удивлялась тому, что чувствует себя с полном согласии с собой и с окружающим миром.
   Убийство, которое она совершила чуть более получаса назад, никак не потрясло ее. Да, зрелище было не из приятных, но ее душевное равновесие не нарушилось, мало того - на Акулу снизошел покой.
   Она почувствовала себя опустошенной, но эта пустота образовалась на месте переживаний, терзавших ее больше двух месяцев, и Акула с удивлением смотрела внутрь себя, не ощущая ни тупой боли, уже ставшей привычной, ни тоски, ни страха...
   Все это было похоже на ощущения человека, которому вырвали больной зуб. Несколько секунд маленького ужаса - и все.
   А еще Акула испытывала новое, незнакомое ей чувство - чувство выполненного долга. Не тех многочисленных рутинных долгов, мимолетные требования которых она выполняла каждый день, а большого, настоящего, который встает далеко не перед всеми людьми, и, может быть, только один раз в жизни.
   Она отомстила, и теперь ее долг перед Максимом был покрыт. Червонец заплатил его с лихвой. И позаботилась об этом именно она, Акула, Акулина Голубицкая, милая и добрая девушка, которая и не подозревала, что жизнь доверит ей роль безжалостной мстительницы.
   - Я убила Червонца, - произнесла Акула вслух.
   И ничего не случилось.
   И небеса не разверзлись, и ад не полыхнул ей в лицо жаркими языками пламени.
   - Я убила... - повторила она.
   Ответом было журчание воды.
   - Я убийца, - настойчиво повторила Акула.
   И почувствовала себя дурой.
  
   Ей представилось, что старенький Бог, похожий на гитариста из группы "ZZ Top", услышал ее и, сидя на своем белом облаке, усмехнулся и пробормотал:
   - Ну, убийца, убийца. Только успокойся.
  
   Акула завернула краны и сдернула с вешалки большое махровое полотенце. Вытираясь на ходу, она вышла в гостиную и, глядя в зеркало, тихонько запела на мотив "Rock Around The Clock":
   - Свет мой, зеркальце, скажи,
   Да всю правду доложи,
   Я ль на свете всех рыжее...
  
   Зеркало по обыкновению молчало, но Акула знала, что оно соглашается с ней. Акула наконец вытерлась насухо и, наслаждаясь охватившим ее покоем, надела халат.
   Продолжая напевать, она прошла в кухню и поставила чайник.
   - Чашечка кофе будет в самый раз, - задумчиво сказала она, - а потом... А что потом - я и сама не знаю. Первая книга моей жизни закончилась. И открывается новая. Что в ней - неизвестно, но будем надеяться, что все горести и несчастья произошли в первой и их больше не будет. Иначе я буду иметь полное право обвинить автора в том, что он бездарно повторяется.
  
   Акула посмотрела в потолок и спросила:
   - Вы слышите меня, почтенный седобородый Автор Моей Книги Жизни? Напишите мне любовь, счастье и покой. Пожалуйста...
   Чайник зашумел, и Акула, выключив газ, достала с полки банку "Нескафе Голд".
   - "Нескафе Голод", - сказала она и улыбнулась.
   Так говорил Артур.
  
   А Максим...
   Все, что было связано с ним, теперь стало для Акулы как за толстым, в несколько метров, стеклом. Да, это была любовь, это было счастьем и это было горем, но теперь...
   Теперь это стало навсегда ушедшим прошлым, которое всегда будет храниться в потаенном уголке ее души, но оно уже не будет терзать ее, наполнять болью и тоской по несбывшемуся и несбыточному.
   Правильно сказал Артур - нужно жить дальше.
   Нужно любить, нужно дышать и нужно смеяться.
   Потому что если тащить за собой по жизни всех покойников, пусть даже тех, кто был бесконечно дорог при жизни, то существование превратится в бесконечную скорбную прогулку по постоянно увеличивающемуся кладбищу.
   Людям свойственно умирать, и это обстоятельство не должно омрачать естественную радость жизни.
   - Вы правы, Артур! - сказала Акула и насыпала в чашку кофе.
   - Ах, как вы правы! - повторила она и бросила в чашку кусочек рафинада.
   - А знаете что, Артур? - спросила она и стала наливать в чашку дымящийся кипяток, - позвоните мне.
   Она поставила чайник на плиту и тихо сказала:
   - Позвоните мне, вы же знаете, что я жду этого...
  
   И тут раздался телефонный звонок.
   Акула бросилась в гостиную и, схватив трубку, выпалила в нее:
   - Здравствуйте, Артур!
   - А откуда вы знали, что это я? - удивился Артур.
   Это был именно он, и Акула почувствовала себя на седьмом небе.
   - А оттуда, что я только что сказала вам - позвоните мне. И вы позвонили.
   - Да? То-то я и думаю, что это у меня рука сама потянулась к телефону, - ответил Артур, - вы знаете, Акула, это - знак.
   - Конечно, это знак, - засмеялась Акула, - и это очень хороший знак. Ну, давайте, скорее назначайте мне свидание.
   - Свидание... - по голосу Артура было видно, что ему приятна радость Акулы, - и об этом вы знали... Ну конечно же, милая Акула, я звоню вам именно затем, чтобы назначить свидание.
   - Назначайте! - торжественно произнесла Акула.
   - Назначаю, - голосом Левитана ответил Артур, - я буду счастлив видеть вас сегодня вечером. Если в семь часов вы сядете в мой скромный автомобиль, который будет стоять у вашего подъезда, то я постараюсь сделать этот вечер приятным и радостным для нас обоих.
   - Да! Да! Я сяду в ваш автомобиль, и вы повезете меня в далекие чудесные места. И там будет небо, вода и... И не так много еды, как вчера. Я не хочу превратиться в толстую хавронью, которую вы бросите.
   - Если вы хотите, я повезу вас туда, где вообще нет еды.
   - Это тоже не годится. Я сегодня еще ничего не ела. А сейчас я буду пить кофе "Голод".
   - Хорошо, - согласился Артур, - я повезу вас туда, где будет вода, небо, немного еды...
   - И много нас с вами, - перебила его Акула.
   - Да. И много нас с вами.
   - Хорошо. В семь часов.
   - Да, ровно в семь, - ответила Акула и повесила трубку.
  
   Обняв воображаемого партнера, она сделала по комнате несколько кругов вальса, потом захлопала в ладоши и побежала на кухню.
   - В семь часов, в семь часов, - запела она на мотив "Пять минут", - в семь часов Артур приедет!
   С трудом заставив себя успокоиться, Акула присела к столу и отхлебнула кофе.
   - Какая гадость, - сморщилась она, - нет, так больше не пойдет. Теперь я снова буду варить себе настоящий контрабандный кофе.
   Сделав решительное лицо, она бросила банку "Нескафе" в мусорное ведро.
   - Я буду варить себе настоящий кофе, - повторила она, - и вам, Артур, тоже...
   Акула замерла на минуту, приложив руки к груди, потом нахмурилась и сказала:
   - В семь часов. А сейчас...
   Она посмотрела на часы, висевшие на стене.
   - А сейчас - два. И куда мне деть эти никому не нужные пять часов?
   Никто не ответил ей, и Акула, постучав ногтями по столу, решительно произнесла:
   - Я знаю. Я потрачу эти пять часов с пользой дела.
   И пошла в комнату одеваться.
  
   Через десять минут Акула вышла из подъезда и, остановив белую "Волгу", сказала:
   - В Московский район. К "Электросиле".
   - Сто пятьдесят, - бодро ответил водитель.
   Акула кивнула и уселась рядом с ним.
  
  
   ***
  
   В этот день Гвоздю снова везло.
   Поставив тысячу, он выигрывал уже восемнадцать.
   Его приятели, сидевшие за соседними автоматами, были не так удачливы, как Гвоздь, и на его радостные возгласы отвечали только недовольным ворчанием.
   В дверях показалась стройная и красивая рыжая девушка, которая, войдя в заведение, остановилась в растерянности. На девушке были обтягивающие джинсы, туфли на высоком каблуке и тесная черная футболка. Было видно, что в павильоне игровых автоматов она находится впервые и не знает, как тут нужно себя вести, и вообще - что делать.
   Завидев ее, дежурный механик оторвал зад от высокой никелированной табуретки и пошел навстречу.
   - Добрый день, - вежливо сказал он, в то время, как его взгляд совсем невежливо пробежался по фигуре девушки, ловко раздевая и жадно ощупывая ее.
   Почувствов это, Акула усмехнулась и ответила:
   - Здравствуйте. Я никогда не играла на этих штуках, - она кивнула в сторону заманчиво светившихся автоматов, - вы не покажете мне, как это делается?
   - Конечно, покажу, - кивнул механик, - это моя работа. Вам на какой?
   - Я не знаю, - Акула пожала плечами и снова оглядела автоматы, - ну... Ну давайте на этот.
   И она указала на сверкавший никелем автомат, разрисованный символами удачи, богатства и счастья. Символы были просты - знаки доллара и евро, кучи золотых монет, низвергавшихся из рога изобилия, небывалые автомобили и красотки с большими бюстами.
  
   Механик подошел к автомату и, положив магнитный ключ на его крышку, спросил:
   - Вам на сколько поставить?
   Акула подумала, посмотрела на табличку с надписью "10 коп" и ответила:
   - Ну, скажем... На пятьсот рублей.
   Механик защелкал кнопками и на табло появились цифры "5000".
   - Пожалуйста, - сказал он.
   Акула кивнула и села на высокую неудобную табуретку.
   - И на что тут нажимать? - поинтересовалась она, задумчиво глядя на ряд больших светящихся кнопок.
  
   Механик принялся объяснять ей тонкости игры на автомате, а Гвоздь, который с самого момента появления Акулы перестал играть и только жадно пожирал девушку глазами, представляя ее в самых затейливых и сладострастных позициях, сглотнул и громко сказал приятелям:
   - Гля, какие тут зайчики приходят! Так бы и съел.
   В его устах такие слова были комплиментом высшего сорта, и те девушки, с которыми он обычно общался, знали это. Акула не привыкла к оценкам подобного рода, однако прекрасно поняла, что этот простой, как молоток, молодой мужчина выразил свое искреннее восхищение ею.
   - Слышь, Гвоздь, - сказал один из его приятелей, - видишь, девушка не знает, как играть? Помог бы, что ли...
  
   Гвоздь.
   Именно эту кличку называл перед смертью Червонец.
   Акула почувствовала холодок под ложечкой. Она не ожидала, что все получится так просто, что бандита по кликухе Гвоздь можно будет найти так легко, и что он сам захочет вступить с ней в контакт.
   В контакт... Акула улыбнулась и подумала, что начинает мыслить категориями специального секретного агента.
   Гвоздь же, который следил за ней, едва не роняя слюну, принял эту мимолетную улыбку за одобрительный знак и, подмигнув приятелям, сполз с насеста.
   Акула увидела его отражение в стеклянной морде игрального автомата. Гвоздь, повернувшись к дружкам и думая, что девушка его не видит, недвусмысленными жестами показал, что он будет делать с нею. Жесты были изобретательны и разнообразны, они обещали немало плотских удовольствий, но Акуле стало только противно. По сравнению с Артуром Гвоздь выглядел как гиена рядом со львом и не вызывал ни малейшей симпатии.
  
   Подойдя к Акуле, Гвоздь взгромоздился на соседний табурет и сказал автоматчику:
   - Василий, принеси нам пивка.
   - Я не пью пива, - кокетливо ответила Акула, чувствуя, что встает на тонкий лед опасного приключения.
   - А что ты пьешь? - спросил Гвоздь, - это ничего, что я сразу на "ты"?
   - Ничего, - Акула развратно улыбнулась, - а пью я сок или кофе.
   - Какой сок? - развивал знакомство Гвоздь.
   - Ананасовый.
   - Василий, - Гвоздь энергично пошевелился на табурете, - мне пиво, а девушке - ананасовый сок и кофе.
   Василий кивнул и пошел в буфет, а Гвоздь, снова повернувшись к Акуле, сладким голосом спросил:
   - Ну и как нас зовут?
   У Акулы аж свело челюсти, но она не подала виду и ответила:
   - Меня-то? А меня Валентиной зовут.
   - Валюха, стало быть, - удовлетворенно сказал Гвоздь.
   - Ага, - кивнула Акула и захохотала.
   Она представила себе всех этих Валюх и Зинок, глупо хлопающих глазками и восхищающихся бандитскими подвигами, и себя среди них. Интересно, подумала она, а если бы он узнал мое настоящее имя - Акулина - он стал бы называть меня Акулькой?
   И Акула снова расхохоталась.
   А Гвоздь, который принял ее смех за одобрение его действий, приосанился и сказал:
   - Ну ты хохотушка! Люблю таких. Не то что некоторые - молчат и только глазами хлопают.
   - Только хлопают глазами? - Акула поняла, что угадала насчет его подружек.
   - Ага, - засмеялся Гвоздь.
   - Так они, наверное, просто дуры, - предположила Акула.
   - Точно, - обрадовался Гвоздь, - дуры. А ты, сразу видно, девчонка умная и это... Продвинутая.
  
   Польстив таким нехитрым образом, Гвоздь смело записал на свой счет еще несколько очков, которые, когда их наберется достаточно, дадут ему карт-бланш на доступ к телу этой сногсшибательной рыжей красотки.
   Об ее душе он не думал.
   Не думал он и о своей душе.
   Об этом он вообще никогда не думал, разве что, заходя иной раз в церковь, ставил перед какой-нибудь иконой свечку, чувствуя себя при этом так, будто присылает долю малую непонятному, но могущественному пахану, чтобы тот не подумал, что Гвоздь его не уважает.
  
   Василий принес небольшой подносик с пивом, соком и кофе и стал расставлять заказ на узкой полочке сбоку от автомата.
   А Гвоздь, барским жестом достав из кармана толстый бумажник, широко открыл его и, хвастливо показав Акуле толстую пачку тысячных купюр, сказал:
   - Во, Валюха, смотри! Выиграл! Фарт - это, понимаешь, дело тонкое... Могу и поделиться, мне не жалко. Слышь?
   И он многозначительно толкнул Акулу локтем.
   У нее снова свело зубы, но игра стоила свеч, и Акула, поведя плечиком, ответила:
   - Да я и сама девушка не бедная. Меня деньги не интересуют.
   - А что тебя интересует? - Гвоздь расплатился и убрал бумажник, - может, вмазаться хочешь или по коксу?
   - Пока не хочу, - Акула догадалась, что речь идет о наркотиках, - может быть, потом...
   - Ну, смотри... - Гвоздь присосался к бутылке с пивом.
   - А что это у меня тут такое выпало? - спросила Акула, указывая на экран, где образовалось каре.
   - Во, коряга! - обрадованно завопил Гвоздь, увидев на экране каре на восьмерках, - ну ты фартовая, Валюха! Жаль только, что ставка маленькая. Давай, жми, может быть, файф выскочит!
   Акула неуверенно нажала на кнопку, но ничего особенного не выскочило.
   - Так, - Гвоздь взял на себя инициативу, - давай для начала ставку поднимем...
   Он пощелкал кнопками, и числа в графе выигрышей поменялись на более внушительные.
   - Во, другое дело. Давай, жми!
   Акула нажала, и снова выпало каре, но на этот раз ее выигрыш составил уже четыре тысячи рублей.
   - Точно говорю, фартовая!
   Гвоздь по-свойски приобнял Акулу за плечи и сильно прижался к ней.
   - Ну, давай, жми. Если сейчас будет пятая восьмерка - ты выиграешь пятнадцать косарей.
   - То есть как это - пятая? - удивилась Акула, - их же всего четыре тут.
   - Ну, это, если джокер выскочит. Он за любую карту конает, - объяснил Гвоздь.
   Он все еще покровительственно обнимал Акулу, и она, чтобы освободиться от неприятного прикосновения, уронила на пол ложечку для кофе, которую держала в левой руке.
   Гвоздь снял руку с Акулы и, подняв ложечку, положил ее на автомат.
   - Ну, давай, жми, - он уже по-хозяйски поднял руку, чтобы снова облапить Акулу, но она чуть посторонилась и сказала:
   - Жарко...
   - А я вообще жаркий, - ухмыльнулся Гвоздь.
   - Это хорошо, - кивнула Акула и нажала на кнопку.
   С электронным шуршанием выскочила дама бубей.
   - Не, не то... - разочарованно протянул Гвоздь, - а так бы пятнадцать косарей, считай - пятьсот бакинских!
   Он отхлебнул пива и, рыгнув, спросил:
   - А ты вообще чего любишь, Валюха? Ну, я в смысле, если не деньги?
   - А я красивые вещи люблю, - хищно улыбнулась Акула, - у меня к ним страсть. Особенно старинные. Мне по гороскопу серебро полагается.
   - Серебро... А чо не золото? Золото - оно покруче будет!
   - Нет, я не люблю золото. У него блеск дешевый. А вот серебро - это другое дело.
   - О! - Гвоздь оглянулся на приятелей, которые с интересом следили за развитием событий, - слышь, Баланда, а по фарту я позавчера не отдал этому Червонцу цацку! Вот и пригодилась.
   Он снова повернулся к Акуле и, сладко прищурившись, сказал:
   - Слышь, Валюха, а у меня для тебя как раз кое-что имеется. Вещь старинная, цены немалой... И как раз серебряная. Только она дома у меня. Поехали, покажу! Она тебе точно подойдет.
  
   Акула помолчала и, чувствуя, что приближается к повороту, за которым опасность может стать реальной, игриво спросила:
   - А что за вещь? Может, она и не стоит того, чтобы нам с тобой специально к тебе ехать?
   Она специально сделала ударение на словах "нам с тобой", и Гвоздь, попавшись на элементарный крючок, затараторил:
   - Да ты чо! Вещь такая, что тебе в самый раз. Повесишь на грудь, а грудь у тебя высший сорт, прямо как яблочки, и между яблочками как раз... Это... Короче, объясняю. Старинный серебряный медальон. Овальный и открывается. А там что-то про люпуса написано. Короче - человек человеку - люпус.
   Продемонстрировав таким образом эрудицию, Гвоздь перевел дух и присосался к пиву. Опустошив бутылку, он повернулся к бару и сказал:
   - Васек, давай еще пивка! А Валюхе моей - шампанского.
  
   Сердце Акулы стучало не то, чтобы быстро, но как-то резко, и она, глубоко вздохнув, капризно спросила:
   - А какое там у него шампанское?
   При этом она расправила плечи, и черная футболка туго обтянула ее грудь, которую Гвоздь только что довольно метко сравнил с яблочками. А поскольку бюстгальтера она не носила, то Гвоздь, увидев это, вздрогнул и сказал:
   - Не, точняк, этот медальончик как раз для тебя. Он, между прочим, антикварный и стоит немалых бабосов. Так что поехали, примерим. И вообще...
   - Может, и поедем, - благосклонно ответила Акула и многозначительно улыбнулась, - только я не услышала ответа.
   - Какого ответа? - нахмурился Гвоздь.
   - Насчет шампанского. Если сладкое - я не буду. Лучше полусухое.
   - Васек, у тебя там пулусухое имеется?
   - Для тебя найдется, - донеслось из бара.
   - Ништяк, - одобрительно ответил Гвоздь, - давай его сюда. И шоколадку побольше.
   Он подумал и добавил:
   - И потолще.
   Довольный удавшимся, по его мнению, сексуальным каламбуром, Гвоздь, улыбаясь, повернулся к Акуле и, воодушевясь ее кокетливой улыбкой, сказал:
   - Ща шампанское будет. А с собой возьмем?
   - А что же не взять? - Акула пожала плечами.
   Этот жест у нее получился настолько сексуально, что Гвоздь, вконец обалдев, закричал:
   - Васек, шампусика давай коробку!
  
   Акула посмотрела на Гвоздя и увидела, что он совершенно готов. Для того, чтобы довести его до состояния полного умопомрачения, ей понадобилось каких-нибудь десять минут.
   Вообще-то Акула не любила этого.
   Ей не нравилось вот так, прямолинейно и пошло охмурять мужчин. Но она умела делать это, что и было продемонстрировано на примере тупого бандита Гвоздя.
   В ее совсем не богатой сексуальными похождениями жизни все было иначе. Акула никогда не флиртовала ради флирта и не раздавала пустых авансов просто так, из спортивного интереса.
   Максим однажды сказал ей:
   - А еще я люблю тебя за то, что ты не вертишь жопой перед всеми. Это совершенно правильно. Между прочим, среди животных, если самка заигрывает с самцом, а потом отказывает ему, он может и порвать ее. И это будет первобытная и никем пока не отмененная справедливость.
   Акула тогда ответила:
   - Какой кошмар! Да если такое перенести на людей, тогда все женщины будут ходить в синяках и с переломами... А некоторые и вообще ходить не будут...
   - И это правильно, - сказал Максим.
   - Наверное, - согласилась с ним Акула.
   Этот разговор произошел через три дня после их знакомства, и с тех пор прошло уже несколько тысячелетий...
  
   - Слышь, Васек шампанское притаранил! - Гвоздь ухватил задумавшуюся Акулу за талию и прижал к себе.
   Он был уверен, что все уже решено.
   Рыжая правильно отреагировала на некоторые контрольные вопросы, и теперь можно спокойно вести ее к себе, а там...
   - Ух, какая ты кайфовая! - восхитился Гвоздь и запустил мизинец за пояс джинсов Акулы.
   Акула мягко освободилась и со смущенной улыбкой спросила:
   - А где здесь... Туалет?
   - А это вон туда, - и Гвоздь ткнул пальцем в угол.
   Акула кивнула и направилась в туалет.
  
   Когда она скрылась за дверью, Гвоздь выскочил на середину маленького зала, раскорячил ноги и, выставив свое хозяйство вперед, стал делать руками энергичные движения, будто он очень быстро ехал на лыжах.
   - Я ее туда, потом туда, - потихоньку, чтобы не услышала находившаяся в туалете Акула, вскричал он, - а потом снова переверну, и опять туда, а потом она у меня отсосет, так что яйца внутрь втянутся, а потом я ее снова...
   В это время из туалета послышался шум воды, и Гвоздь, подмигнув приятелям, шмыгнул на свое место.
  
   Акула не видела победного танца Гвоздя, но по физиономиям сидевших в зале братков поняла, что, пока она была в туалете, ее персона обсуждалась тут в самом пикантном свете.
  
   Усевшись на табуретку, Акула посмотрела на экран и спросила:
   - А если играть по самой высшей ставке?
   - Ну, ты решительная моя! - Гвоздь одобрительно ухмыльнулся, - тогда смотри...
   Он нажал на кнопку, и на экране автомата показались числа с многими нулями.
   - Если на высшей ставке выпадет рояль, выиграешь тридцать штук. А если файф - тогда джек-пот. А джек-пот у нас сегодня... - он поднял голову к большому ярко светившемуся табло, - сто двадцать шесть тысяч рублей. Считай - четыре тысячи бакинских.
   - Сто двадцать шесть тысяч? - изумилась Акула, - и часто он выпадает?
   - Ну, не очень часто... - Гвоздь пожал плечами, потом хвастливо улыбнулся, - но фартовым ребятам выпадает. Надо только знать, когда сесть за автомат.
   - И ты знаешь?
   - Я много чего знаю, - Гвоздь подмигнул Акуле, - вот ко мне приедем, покажу.
   - А где ты живешь? Ехать-то далеко? - поинтересовалась Акула.
   Гвоздь, поняв, что все решено уже на двести процентов, сладко поежился и ответил:
   - Не, не далеко. На Варшавскую.
   - Давай доиграем, - подумав, сказала Акула, - а потом поедем. Посмотрим, что там у тебя за медальон.
   - Ну, там-то медальон обычный, - снисходительно бросил Гвоздь и, нагнувшись к Акуле, понизил голос, - главный-то медальон у меня всегда с собой. Пойдем в подсобку, дам поиграться!
   - Нет, не сейчас, - Акула капризно повела плечами, снова приведя Гвоздя в возбужденное обалдение, - сначала доиграем, а потом поедем.
   - Ну ладно, ладно, - в голосе Гвоздя слышалось с трудом скрываемое нетерпение.
  
   Акула ясно видела, что он готов был наброситься на нее прямо здесь, не стесняясь присутствием приятелей, и пока еще не знала, каким образом сможет избежать его домогательств, когда они приедут к нему домой.
   И ведь если он будет рвать ее, как обманутый самец, про которого говорил Максим, то окажется совершенно прав. Уж чего-чего, а авансов Акула надавала ему столько, что хватило бы на десять человек.
   Черт с ним, подумала она, как нибудь выкручусь.
   - Ну, давай, жми, - сказал Гвоздь, открывая бутылку шампанского, - тебе сегодня фарт.
   - Посмотрим, - игриво сказала Акула.
   И нажала на большую квадратную кнопку.
  
  
  
   Глава 9
  
  
   Вынырнувший из обморока Грин открыл глаза и увидел склонившегося над ним Дамбера.
   - Ну что, очухался? - участливо поинтересовался Дамбер, - глядя в мутные глаза приятеля.
   - Ага... - Грин, держась за край липкой лавки, привинченной к стене, с трудом встал.
   - Смотри, - Дамбер ткнул пальцем за решетку, - поймали этого, который нам наркоту подкинул.
  
   И в самом деле, в дежурку пинками загнали того самого парня с длинными волосами, который сунул в руки Грина злополучный пакет с белым порошком.
   - Эй, шеф, - обратился Дамбер к русскому копу, у которого на плечах было четыре звездочки, - это тот самый парень, который подставил нас!
   Четрехзвездочный русский коп покосился на Дамбера и коротко бросил ему несколько непонятных слов. Однако смысл их был вполне понятен из интонации, и до Дамбера дошло, что ему предлагают заткнуться, а то будет хуже.
   - Он не понимает, - сказал Грин.
   - Конечно, не понимает, - Дамбер повернулся к интеллигентному бродяге, - простите, сэр, не могли бы вы перевести этому засранцу то, что я только что сказал?
   Бродяга кивнул и, откашлявшись, поставленным лекторским голосом произнес длинную фразу. Начальник выслушал его с брезгливым лицом, потом внимательно посмотрел на американцев и о чем-то спросил. Опустившийся лингвист ответил, кивая головой, и тогда начальник, повернувшись к длинноволосому наркодилеру, недобро прищурился и заговорил.
   В его хриплом голосе Дамбер с Грином услышали давно знакомые и родные полицейские интонации. Говорил он долго, кивая на несчастных американцев, и внимательно слушавший его бродяга произнес вполголоса:
   - Про международный скандал говорит. Мол, в свете развивающихся отношений между Россией и США его действия будут расценены как грубая провокация, и помешают... В общем, серьезно помешают. Ага... Обещает ему международный трибунал и двадцать лет тюрьмы.
   Дамбер взглянул на парня и увидел, что тот, побледнев, прижал руки к груди и заговорил быстро и сбивчиво.
   - Сломался, - констатировал Грин.
   - Ага, - кивнул Дамбер, - сейчас расколется.
  
   Начальник, привстав, подался в сторону длинноволосого и угрожающе произнес несколько слов. Длинноволосый кивнул и повесил голову на грудь. Потом он с ненавистью взглянул на Грина и, кивнув еще раз, неохотно сказал короткое слово.
   Русский коп удовлетворенно откинулся на спинку стула и сказал что-то одному из подчиненных. Тот взял со стола связку ключей и, гремя железом, отпер обезьянник.
   - Выходите, - сказал он американцам, и они поняли его без всякого переводчика.
   Бродяга привстал и, жалобно глядя на начальника, спросил о чем-то. Начальник засмеялся и кивнул. Потом встал и, равнодушно глядя на Грина и Дамбера, произнес несколько фраз служебным тоном.
   Ободренный переводчик, выслушав его, бойко произнес:
   - Офицер приносит свои извинения за произошедшее недоразумение. Он ссылается на обострившуюся нарко... наркологическую обстановку в России и надеется, что инцидент можно считать исчерпанным.
   - Конечно, можно! - радостно согласился Дамбер.
   Грин, которому все еще мерещились сибирские снега и березовые ботинки, с готовностью закивал.
   - И меня с вами отпускает, - добавил бродяга, - вам, говорит, переводчик нужен, так что можете забирать.
   Выйдя из вонючей кутузки, Грин и Дамбер переглянулись и, посмотрев на стоявшего в позе ожидания бродягу, Дамбер пошарил по карманам, а затем сказал Грину:
   - Дай ему денег, а то у меня нету.
   Грин тоже проверил свои карманы, обнаружил несколько купюр, выбрал из них тысячную и, протянув ее бродяге, спасшему их, спросил:
   - Этого хватит?
   Бродяга с достоинством принял деньги и сказал:
   - Вполне. Благодарю вас. Так вам нужен переводчик?
   Дамбер критически осмотрел его и, отрицательно покачав головой, ответил:
   - Только для того, чтобы сказать адрес гостиницы таксисту.
   Он поднял руку, и тут же рядом с ними резко затормозил автомобиль без всяких опознавательных знаков.
   - Это такси? - удивился Грин.
   - В России все автомобили - такси, - ответил бродяга, - какая у вас гостиница?
   - Астория, - ответил Дамбер.
   Бродяга нагнулся к открывшейся двери машины и заговорил с водителем. Тот посмотрел на американцев, сказал что-то и кивнул.
   - Можете садиться, - бродяга выпрямился, - дайте ему пятьсот рублей.
   - Благодарю вас, - сказал Дамбер и залез на заднее сиденье.
   Грин устроился рядом с ним, и водитель, подмигнув ему в зеркало, сказал:
   - Америка - Россия! Френдшип!
   - Ага, френдшип, - ответил Грин и понизил голос, - ну, так что будем делать?
   - Как что? Переходим к плану "Б".
   - Понятно, - кивнул Грин, - но сначала - душ.
   - Обязательно, - с жаром ответил Дамбер и понюхал свою футболку, - от меня воняет, как от этого переводчика.
  
  
   ***
  
  
   Квартира, в которую Гвоздь привез Акулу, находилась на углу Бассейной и Варшавской. Остановив машину около подъезда, Гвоздь заглушил двигатель и нетерпеливо посмотрел на Акулу.
   - Ну что, Валюха, приехали! - радостно сказал он, - пошли.
   Акула кивнула и чувствуя, что лед под ее ногами становится совсем тонким и прозрачным, вышла из машины. Входя в подъезд, она слышала за спиной возбужденное сопение Гвоздя и с ужасом думала о том, как будет выходить из положения.
   Кое-что она уже придумала, но если ее план не удастся, то Гвоздь наверняка получит то, что Акула пообещала ему. Пусть силой, но получит. И, к сожалению будет прав, потому что Акула продемонстрировала ему свое согласие самым недвусмысленным способом.
   Остановившись на площадке первого этажа, Гвоздь достал ключи и стал отпирать дверь, приговаривая:
   - Мы люди простые, мы на первом этаже живем... Зато лифт не нужен. Я однажды застрял в лифте, так пришлось два часа просидеть. Ну, я потом лифтеру-то жопу разорвал. За то, что он так долго булками шевелил...
   В прихожей было темно, и после яркого солнечного света Акула почти ничего не видела. За ее спиной Гвоздь лязгал ключом, запирая дверь. Это было неприятной новостью. Оказывается здесь, как и в той квартире, где Акула сидела в плену у бандитов, дверь не захлопывалась, а запиралась изнутри на ключ. Стало быть - ее просто так не откроешь.
   Наконец Гвоздь закончил с замком и тут же, без всякой паузы, набросился на Акулу. Задрав ей футболку, он с возбужденным ворчанием впился губами в ее грудь, и ошеломленная таким напором Акула замерла, не в силах даже пошевелиться.
   А Гвоздь тем временем, оторвавшись на секунду от ее левой груди, пробормотал, тяжело дыша:
   - Ну точно - яблочки!
   И присосался к правой, энергично сверля ее языком.
  
   Несмотря на все свое отвращение к этому бандиту, Акула вынуждена была признать, что мужчина он настойчивый, сильный и наверняка неутомимый. Она почувствовала, как сама начинает заводиться в ответ на разнузданную страсть Гвоздя, и ей стало страшно.
   Собачьи свадьбы были не в ее обычае, поэтому, собрав все свои куда-то пропавшие силы, Акула осторожно отстранила распаленного Гвоздя.
   - Подожди, - слабым голосом сказала Акула, - я не люблю вот так, сразу...
   Тяжело дышавший Гвоздь оставил в покое ее грудь, и Акула, опустив футболку, с трудом улыбнулась.
   - Ты такой напористый, я даже испугалась, - сказала она.
   Гвоздь горделиво улыбнулся и пнул ногой коробку, в которой глухо звякнули бутылки с шампанским.
   - Тогда давай для начала по шампусику, - уверенно предложил он.
   - Давай, - согласилась Акула и прошла в единственную комнату.
   - Мы люди скромные, - сказал Гвоздь, внося вслед за ней шампанское, - нам и однокомнатной хватает. Купил за тридцатник полгода назад.
   - Видно, что еще не обжитая, - кивнула Акула, - но зато кровать...
   - Да, - с довольным видом ответил Гвоздь, оглядывая огромное лежбище, занимавшее едва ли не половину комнаты, - кроватка у меня что надо. На четверых хватает.
   Он открыл шампанское и, поставив бутылку на подоконник, метнулся в кухню.
   - Бокалов нету, ну так мы из кружек, - донеслось оттуда.
   - Ага, - ответила Акула, не сводя глаз с подоконника, где рядом с бутылкой лежал ее медальон.
   Гвоздь вернулся, держа в руках две фарфоровые чайные кружки, и Акула торопливо отвела взгляд от медальона.
   - Вот и кружечки есть, - приговаривал Гвоздь, наливая теплое шампанское в кружки, - ну, давай за знакомство.
   Он протянул Акуле кружку и, подняв свою, сказал:
   - А ты, Валюха, мне сразу понравилась. Бля буду.
   Акула улыбнулась и, тоже подняв свою кружку, ответила:
   - А я всем нравлюсь.
   Гвоздь залпом выпил шампанское и, с трудом удерживая рвавшиеся в нос газы, сказал, неожиданно посерьезнев:
   - Знаешь... Теперь ты будешь только мне нравиться. А если кто посмотрит в твою сторону - загашу, как свечечку.
   - О... - Акула удивленно подняла брови, - а это не слишком?
   Гвоздь, который понял эту реплику исключительно как удивление свое решительностью по отношению к потенциальным соперникам, прищурился и ответил:
   - Ничего не слишком. Я парень не простой. Увидишь.
   Он улыбнулся и, погладив Акулу по груди, сказал:
   - Ну точно - яблочки! А ты, Валюха, конкретно - сладкий зайчонок!
  
   От происходящего в голове Акулы начало мутиться и она подумала - как бы действительно не рухнуть под этого напористого и откровенного самца. Ведь со всеми его девками именно так это и происходит... Они думают промежностью, и он сразу же направляет их убогие мыслишки в нужное русло. А потом спокойно входит в него сам.
   Акулу вдруг охватила злость.
   Ну уж нет, подумала она, такому не бывать. Этому мерзкому кобелине с большим членом, вон какой из джинсов выпирает, я не достанусь.
   Я не шлюха и не шмара.
   И не сладкий зайчонок.
  
   Она гнусно усмехнулась и спросила:
   - А у тебя душ работает?
   - А как же! - обрадовался Гвоздь, - обязательно работает! Как же без душа!
   Он шагнул в прихожую и распахнул дверь ванной.
   - Во, видала? - он с гордостью указал на турецкую душевую кабину, слегка напоминавшую итальянскую.
   - Ну, давай, ты первый, а я сейчас тоже приду, - сказала Акула и взялась за пуговицу джинсов.
   Этот элементарный жест привел Гвоздя в состояние сильнейшего возбуждения и, подскочив к Акуле, он прижался к ней, с силой вонзив пальцы в ее ягодицы,
   Акула зажмурилась и прошептала ему в ухо:
   - Давай, иди, я сейчас.
   Гвоздь закивал и рванул в ванную.
   Там сразу же зашумела вода, и Акула стала судорожно соображать - а куда же он дел ключ? Ведь без ключа из квартиры не выйдешь...
   Ладно, сначала медальон.
   Она схватила медальон, лежавший на подоконнике, и сунула его в карман джинсов. И тут же, взглянув в окно, вспомнила, что находится на первом этаже.
   - Эх, черт... Была на была! - пробормотала Акула и повернула добротный довоенный шпингалет.
   Штыри со скрипом вылезли из гнезд, и рама с двойными стеклами легко открылась. В комнату ворвался уличный шум, и в этот момент из ванной донеслось:
   - Ну, где ты там, Валюха? У меня уже такой твердый стал, что хоть гвозди заколачивай!
   - Сейчас, уже иду! - громко и страстно ответила Акула и залезла на подоконник.
   До земли было не более двух метров, и Акула, сев на карниз, соскользнула на асфальт.
   Молодая женщина с коляской удивленно посмотрела на нее, и Акула, подмигнув ей, отряхнула джинсы и неторопливо повернула за угол. Там она прибавила ходу и уже через минуту стояла на Бассейной, протянув руку в сторону проезжей части.
   Рядом с ней сразу же остановился серый "Фольксваген", Акула открыла дверь и, упав на сиденье рядом с водителем, сказала:
   - Куда угодно, только побыстрее.
   Водитель удивленно посмотрел на нее, но тут сзади засигналили другие машины, и он, неодобрительно покачав головой, тронулся с места.
   Когда они пересекли Московский, водитель покосился на Акулу и спросил:
   - И все-таки, куда едем?
   - На Петроградскую. Нет. Не надо на Петроградскую. Давайте просто в центр.
   - Центр большой, - резонно ответил водитель, - куда именно?
   - Ну... Скажем, на Некрасова.
   Акула решила зайти в хорошо знакомую ей кофейню и отдышаться там.
   - Вот это уже более конкретно, - кивнул водитель, - а денег сколько?
   - Сто рублей.
   - Годится.
   Водитель посмотрел в зеркало и включил поворотник, перестраивась для поворота налево.
  
  
   ***
  
   - Ну, где же ты, зайчонок? - с придыханием воззвал Гвоздь, наглаживая свое готовое ко всему достоинство, которое торчало, как еловый сук.
   Ответа не было.
   Гвоздь посмотрел наверх, на вентиляционную решетку между туалетом и ванной, но света в туалете не было.
   - Интересно, что она там делает? - пробормотал Гвоздь и, выйдя из душевой кабины, открыл дверь ванной.
   В квартире было тихо.
   - Эй, Валюха! Слышь, зайчонок, ты где?
   Тишина, только из комнаты почему-то дуло сквозняком.
   Шлепая мокрыми ногами по паркету, Гвоздь прошел в комнату и увидел распахнутое окно.
   - Во, бля! - ошарашенно произнес он, - срыла! Ну, падла...
   Он бросился к тумбочке, в которой у него лежали неправедные сбережения, и с замирающим сердцем выдвинул ящик.
   Деньги были на месте.
   - Зассала, что ли? - удивленно пожал он плечами, - а зачем тогда было шахной вертеть?
   Он посмотрел на подоконник и прищурившись, стал вспоминать, чего же там не хватает.
   - Бля! - вскричал он, - медальон! Я же, бля, как последний лох, цацку ей расписывал! А она, значит, его двинула и ноги сделала? Ну, ловкая сучара...
   Он посмотрел вниз и увидел, что его достоинство быстро сморщивается и опускается.
   - Ну, блядюга, - прорычал Гвоздь, - я тебя найду. Ты, стало быть, воровка. Ну так и я не на помойке найденный. Я тебя раком поставлю!
   Он представил, как ставит Акулу раком и пробормотал:
   - Вообще-то раком тебя в любом смысле поставить надо. А может быть...
   И ему привиделась картина из американского фильма.
   Крутой бандит Гвоздь и его подружка, ловкая воровка Валюха, улыбаясь, едут в роскошном открытом лимузине, и ветер овевает их загорелые лица...
   - В общем, я тебя найду, а там - посмотрим.
   Гвоздь подумал и добавил:
   - Зайчонок. Сладкий...
  
  
   ***
  
  
   Сидя в кафетерии на Некрасова, Акула постоянно трогала карман на джинсах, будто медальон мог испариться оттуда. Расслабиться и собраться с мыслями не получалось, и она ушла, не допив кофе. Вернувшись домой, Акула первым делом бросилась в душ и долго с остервенением терла себя мочалкой, стараясь смыть сами воспоминания о жадных прикосновениях Гвоздя.
   Наконец кожа покраснела от ее стараний, и Акула, выйдя из душа, подошла к зеркалу. Критически осмотрев себя, она не нашла никаких заметных изъянов и пробормотала:
   - Зайчонок... - ее передернуло, - поищи себе зайчат в зоопарке. А я не для тебя. Урод.
  
   Накинув махровый халат, Акула поставила на газ чайник и, неторопливо вытирая голову, уселась перед телевизором. На экране щуплый ведущий с суровым лицом рассказывал о бандитах и их жертвах.
   Фотографии окровавленных трупов сменялись кадрами задержания, потом оперативники силой поворачивали к объективу лица пойманных бандитов, а бандиты стеснительно упирались...
   Все было как всегда.
   Но не для Акулы. Сегодня она сама прекратила бессмысленное существование такого же опасного подонка, одного из тех, кого показывали по телевизору.
   Сама. Слабая женщина убила страшного бандита.
   Акула усмехнулась.
   Она прекрасно понимала, что если бы Червонец не был так беспомощен, от нее осталось бы мокрое место. Но, с другой стороны, на то и существует оружие, чтобы уравнять шансы слабого и сильного. Акула не знала, смогла бы она нажать курок пистолета, однако, вспоминая то, как целилась в Червонца из арбалета, склонялась к мысли, что наверное, смогла бы.
   Ведь тогда, в кустах напротив подъезда, она уже положила палец на спусковой крючок и начала нажимать его. Червонца отделяла от смерти какая-то секунда. Но Артур не дал ей убить ничего не подозревавшего бандита.
   Может быть, оно и к лучшему - подумала Акула - там, около своего дома, он не узнал бы, кто проткнул его поганое сердце стальной стрелой. Зато в больнице, глядя на Акулу, он смог перед смертью понять все. Он осознал, кто и за что убивает его.
   И это было очень важным моментом, едва ли не главным во всей этой истории. Акула представила себе, что тогда, на суде, его приговорили бы к высшей мере...
   И что?
   Его бы увели и она никогда не увидела бы его глаза, из которых уходит жизнь. Какой-то неизвестный палач застрелил бы его в камере с кафельным полом, но Акула смогла бы только догадываться об этом.
   Справедливость...
   В какой-то книге Акула прочитала, что справедливости не существует вообще. Это - химера. Мечта. Есть только разные степени несправедливости, и люди, сталкиваясь с меньшей из них, принимают ее за справедливость. Но это только по сравнению с большей. А так - все одно. И пытаться достичь окончательной справедливости так же бессмысленно, как искать начерченную на водной глади линию горизонта.
   Вздохнув, Акула нажала на кнопку другого канала.
  
   - А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, - многозначительно сказал Броневой.
  
   Акула засмеялась и сказала:
   - Какой вы хороший, товарищ Мюллер! Наверное, такой же, как мой Артур, только не такой стройный.
   Она удивленно подняла брови.
   - Я сказала - мой? Ну да, я сказала - мой. И что тут такого? - Акула повела плечами и выпрямила спину, - мы, рыжие красивые женщины, можем сделать своим любого мужчину. Вот так.
  
   Ее взгляд упал на столик, стоявший перед диваном. На столике лежал медальон, и Акула, увидев его, сказала:
   - Медальон наконец вернулся ко мне. И это - хороший знак. Сегодня я надену его, и Артур увидит меня во всей красе. Хотя... Во все красе он увидит меня тогда, когда я буду без медальона. И без всего остального.
   Акула покраснела.
   - Фу, как стыдно. Порнуха, эротика и разврат. Но для вас, милый Артур - все, что угодно.
   Она посмотрела на часы и вскочила с дивана.
   - Половина седьмого! Скоро приедет Артур, а я сижу тут, как мечтательная дура, и совсем не готова.
   И Акула бросилась собираться.
   Первое, что она сделала - достала из шкафа длинное шелковое платье. Платье было зеленого цвета, а что может быть лучше для рыжей девушки?
  
   Ровно в семь часов Акула услышала на улице короткий автомобильный гудок. Она подбежала к окну и, распахнув его, замахала рукой Артуру, который сидел за рулем своего "Мерседеса" и с улыбкой смотрел наверх.
   - Я уже готова, - крикнула она, - уже иду. Бегу. Лечу.
   Артур кивнул и Акула, закрыв окно, прижала руки к лицу.
   Ее сердце билось, как у школьницы, и Акула, сжав кулачки, прошептала:
   - Я не понимаю, что со мной происходит. Я взрослая дама, давно познала мужчину, пережила такое, что кому-то и в кошмаре не приснится, а тут...
   Она посмотрела на портрет красавицы прабабки и спросила у него:
   - А вы что скажете, почтенная Елизавета Оттовна?
   Елизавета Оттовна по обыкновению промолчала, но Акуле показалось, что она слегка подмигнула левым глазом. А может быть, это просто моргнул свет в прихожей...
  
   Сбежав с лестницы, Акула остановилась перед дверью и, глубоко вздохнув, вышла на улицу походкой примадонны.
   Артур уже стоял около машины и с комичным подобострастием придерживал распахнутую дверь. Акула благосклонно кивнула ему и, приподняв длинный подол платья, чинно опустилась на переднее сиденье.
   Закрыв за ней дверь, Артур обошел машину и сел за руль.
   Оглядев Акулу, он сказал:
   - Да-а-а...
   - Что-нибудь не так? - забеспокоилась Акула.
   - О, нет! - Артур решительно замотал головой, - просто, если бы я знал, что вы сегодня так оденетесь, я надел бы фрак. А так - я рядом с вами выгляжу как простой шофер.
   Он посмотрел на медальон, висевший на груди Акулы и удивился:
   - Вам удалось вернуть его?
   - Да, - Акула небрежно махнула рукой, - я расскажу вам. Потом...
   - Хорошо, - кивнул Артур, не сводя глаз с медальона, - наверное, это будет интересный рассказ.
   - Наверное, - Акула криво улыбнулась, - а теперь везите меня в обещанное место.
   - Простите... - Артур наконец оторвал взгляд от медальона и посмотрел на Акулу, - вы... Вы ведь хотели покорить меня?
   - Обязательно, - кивнула Акула.
   - Ну так имею честь доложить, что это вам удалось. Я разбит, деморализован и сражен. До того, как я увидел вас в этом зеленом платье, мои суровые бастионы еще держались. А теперь... - Артур мягко улыбнулся, - ладно, поехали.
  
   "Мерседес" плавно тронулся с места, и Акула, откинувшись на подголовник, мечтательно сказала:
   - Мне так нравится ездить в вашей машине... Вот ехала бы и ехала...
   - Ну, нет, - возразил Артур, - так не пойдет. Лучше все-таки куда-то приехать.
   - Наверное, - Акула вздохнула, - вы мужчина, вы умный и мудрый, и поэтому вы, наверное, правы.
   Она повернула голову к Артуру и спросила:
   - А куда вы повезете меня на этот раз?
   - Пока не скажу, - усмехнулся Артур, - скрывать до последнего момента не удастся, но не могу отказать себе в удовольствии заинтриговать вас.
   - Хорошо, - кивнула Акула, - пусть будет сюрприз. А интриги я, честно говоря, не люблю. Как вы знаете, я иногда читаю умные книги...
   - Да, вы говорили об этом, - согласился Артур.
   - Не перебивайте меня, а то я собьюсь. Так вот - я иногда читаю умные книги. И в одной из них было сказано, что интрига - это манипуляция человеческими отношениями.
   - Интересно... - Артур одобрительно кивнул, - верное определение. А в какой книге вы прочли это?
   - Я не помню, - Акула развела руками, - короткая женская память. Но интриги я не люблю. А "заинтриговать" значит - запутать в интриге.
   - Ну, я не в том смысле, - Артур протестующе замахал в воздухе пальцем, - я вовсе не собираюсь вас запутать. Это скорее вы меня опутали своими женскими чарами.
   Акула засмеялась и спросила:
   - А что это за улица такая? Пустынная и серая...
   - Эта унылая улица, - ответил Артур, - приведет нас в прекрасное место, которое называется Петровская коса.
   - А, знаю! - оживилась Акула, - все, я вас раскусила! Вы везете меня в яхт-клуб.
   Артур огорченно пристукнул руками по рулю.
   - Не удалось...
   - Не удалось! - подтвердила Акула и вдруг, повинуясь какому-то порыву, поцеловала Артура в щеку.
   Артур закрыл глаза и нажал на тормоз.
   "Мерседес" остановился, и Артур, помолчав, сказал:
   - Не делайте так больше.
   - Не целовать вас? - изумилась Акула.
   - Нет, не так, - Артур улыбнулся и, открыв глаза, с нежностью посмотрел на Акулу, - не целуйте меня, когда я за рулем. Я могу потерять голову, и мы куда-нибудь врежемся. И будем лежать в разных, между прочим, палатах.
   - Это плохо, - Акула огорчилась, - в разных - это совсем никуда не годится.
   - Вот и я говорю, - сказал Артур, и "Мерседес" снова тронулся с места.
  
   Подъехав к воротам Яхт-клуба, Артур посигналил и из будки вышел нетрезвый охранник. Увидев Артура, он фамильярно помахал ему рукой и нажал на кнопку.
   Ворота открылись, и "Мерседес" медленно покатился по тенистой дорожке, над которой нависали густые ветви деревьев. Наконец извилистая дорожка закончилась, и перед Акулой открылось пространство Залива, на берегу которого теснились яхты, катера, моторные лодки и прочие плавающие предметы.
   Подъехав к одному из пирсов, Артур остановил машину и сказал:
   - Все, приехали.
   Акула резво выскочила из машины и, закрыв глаза, втянула носом пахнущий водой воздух.
   - Здорово! - воскликнула она, - как тут пахнет... Я уже почти забыла, как пахнет море.
   - Да, именно море, - Артур подошел к ней, - вы совершенно правы. Пусть залив, но все равно - море.
   - А где ваш корабль?
   - Ну, он не мой, - засмеялся Артур, - однако на сегодняшний вечер он ваш. Точнее - ваша. Это яхта, а она, как вы понимаете, женского рода.
   - Понимаю, - кивнула Акула, - яхта женщина, а значит, мы с ней найдем общий язык.
   - Надеюсь, - улыбнулся Артур, - ну что, пошли?
   - Пошли!
  
   Артур взял Акулу под руку и повел ее между качавшихся на мелкой волне яхт, тесно пришвартованных к пирсу. Подойдя к самой большой из них, он сказал:
   - А вот и наша красавица.
   Акула окинула взглядом плавные белые обводы яхты, взглянула на верхушку мачты, качавшуюся в голубом небе и сказала:
   - Действительно - красавица. А как ее зовут?
   Акула шагнула в сторону и заглянула со стороны борта.
   - "Изабелла", - прочитала она вслух, - хм...
   Приложив палец к губам, Акула закатила глаза и вдумчиво повторила:
   - "Изабелла"...
   Потом она кивнула и сказала:
   - Да. Это хорошее имя. Красивое женское имя. Мне нравится. Здравствуйте, госпожа Изабелла. Позвольте мне взойти на ваш борт.
   Артур подал ей руку и Акула шагнула на палубу.
   Яхта едва заметно качнулась, и Артур, ступив вслед за Акулой, позвал:
   - Виктор!
   Дверь надстройки отворилась, и на палубу вышел настоящий моряк. Он был в тельняшке, черных брюках клеш и с бакенбардами. На голове его красовался черный берет с красным помпоном. Вынув изо рта трубку, он хриплым звучным голосом произнес:
   - Приветствую вас на борту "Изабеллы"!
   - Позвольте представить - это Виктор, капитан и хозяин яхты "Изабелла". Он настоящий морской волк, и в его присутствии я чувствую себя презренной сухопутной крысой, - сказал Артур и повернулся к Акуле.
   Взглянув на нее, он замялся на мгновение, потом усмехнулся и сказал:
   - Эта прекрасная дама не любит, когда ее называют настоящим именем, поэтому я по ее собственному пожеланию называю ее Акулой.
   Акула сделала книксен и с интересом посмотрела на Виктора. Он важно кивнул и ответил:
   - Ну что же... Акула - вполне морское имя. Очень приятно.
   - И мне тоже.
   - Вот и хорошо, - Артур взглянул на Виктора, - отходим?
   - Отходим, - кивнул Виктор и направился в рубку.
   - А мы пойдем на корму, - сказал Артур и галантно повел рукой.
   Пройдя вдоль надстройки, Акула оказалась на просторной корме, которая чем-то напоминала беседку, обнесенную белой решетчатой оградой. Над головой полоскался на легком ветру бордовый тент с полукруглыми фестонами, посреди беседки стоял белый стол, и рядом с ним - несколько белых плетеных стульев.
   - А почему на кораблях все такое белое? - поинтересовалась Акула, усаживаясь на один из стульев, любезно подвинутый Артуром.
   - Потому что на воде нет пыли и происходящей из нее грязи, - ответил Артур и уселся напротив Акулы, - вы думаете, почему в книгах описывается, как строгий капитан проводит по палубе платком, проверяя, чистая ли она? Вовсе не от самодурственной придирчивости. Просто на корабле и в самом деле можно достичь такой же чистоты, как... Как, скажем, у вас на столе.
   - У меня на столе - бардак, - грустно призналась Акула, - и ваш капитан наверняка протащил бы меня под килем.
   - Виктор... - Артур посмотрел в сторону рубки, - он может.
  
   Яхта в это время вздрогнула и стала медленно двигаться задним ходом, удаляясь от пирса. Акула услышала, как откуда-то снизу доносился едва слышный шум мотора, и спросила:
   - А как же паруса?
   - При маневрах в гавани обычно используется двигатель. А насчет парусов не беспокойтесь - будут вам и паруса. Вот только выйдем на открытую воду...
   - А где матросы, - Акула с любопытством вертела головой, разглядывая новый для нее мир парусов и ветра.
   - Здесь нет матросов, - ответил Артур, - эта яхта, она, знаете ли, весьма современная, и с ней может управляться один человек. Можно даже обойти вокруг света. Одному.
   - Хочу вокруг света, - мечтательно произнесла Акула.
   Артур засмеялся и ответил:
   - Милая Акула, должен вас разочаровать. Виктор только что вернулся из Австралии, и вряд ли сегодня снова отправится в далекое плавание.
   - Ну, я имела в виду не сегодня... А что там насчет морской еды?
   Акула вдруг почувствовала зверский аппетит.
   - Ах, простите, - Артур встал, - я думал, что у вас сегодня разгрузочный день.
   - Я передумала, - Акула побарабанила ногтями по столу, - у меня сегодня нагрузочный день. Я готова съесть кита.
   - Кита не обещаю, но угощение будет в морском стиле, - сказал Артур, - а поскольку матросов тут не имеется, то я буду и коком и официантом.
   - Не официантом, а стюардом, - поправила его Акула, - на кораблях - стюарды.
   - Ваша эрудиция приводит меня в замешательство, - улыбнулся Артур, - ну, я пошел на... э-э-э... на камбуз.
   - Правильно, - кивнула Акула, - камбуз, полубак и фальшборт. А также - свистать всех наверх.
   Она подумала и добавила:
   - Гальюн... Красивое слово. Александр Степанович Грин сказал, что оно похоже на звук колокольчика.
   - Гальюн там, - Артур понятливо кивнул, - ну, а я пошел на камбуз.
  
  
   Глава 10
  
  
   Когда закончилась первая бутылка шампанского, яхта уже миновала Кронштадт, и Акула, оглядев горизонт, сказала:
   - Берегов не видно... Это значит, мы уже в открытом море?
   - Примерно так, - ответил Артур и, выбросив пустую бутылку за борт, достал из стоявшего на отдельном столике сундучка коньяк.
   Внимательно посмотрев на этикетку, он сказал:
   - Пять звездочек. А разлит он был, если я не ошибаюсь, в семьдесят пятом году. Так что звездочек на нем должно быть...
   - Двадцать девять, - весело сказала Акула.
   - Правильно.
   Артур поставил бутылку на стол и спросил:
   - Ну и как, нравится вам морская прогулка под парусом?
   Акула посмотрела наверх и ответила:
   - Еще как нравится! Я ведь раньше никогда не каталась на яхте. Главное - тишина. Никаких тебе моторов, ничто не шумит...
   - Да, - Артур согласно кивнул, - тишина. И только ветер в парусах да шум воды под форштевнем.
   - А где Виктор? - спросила Акула.
   - Виктор? Наверное, смотрит телевизор. Или даже спит.
   - Спи-ит? - удивилась Акула, - а кто же стоит у штурвала?
   - Никто, - улыбнулся Артур, - этого не требуется. Я же говорил вам, что это современная яхта. А это значит, что электроники на ней не меньше, чем на самолете. Задал курс и ложись спать. А уж компьютер проследит за всем. И за направлением, и за глубинами, и за другими судами. Сам все увидит и сам всех объедет.
   - Здорово! - Акула улыбнулась, - а что же вы, Артур, коньяк достали, а налить - забыли?
   - Простите, - Артур спохватился и стал открывать бутылку, - задумался.
  
   А он и в самом деле задумался.
   И было о чем.
   На Акуле красовался тот самый медальон, за которым охотились и чиновники и спецслужбы, и он сам в компании с Графом.
   Перед Артуром стояла сложная задача. Немногочисленные патриоты, знавшие о медальоне, стремились заполучить его и найти сокровище, чтобы, с одной стороны, вернуть исторические ценности, а с другой - пустить богатство на нужды страны.
   Им противостояли превосходившие патриотов и числом и умением люди, которых в древние советские времена называли хапугами. На страну и на исторические ценности, а также на сирот и прочих бедняков им было наплевать, и в сокровище они видели только деньги, причем исключительно зеленоватого оттенка.
   Сам Артур тоже имел виды на скрывавшееся за медальоном богатство, но его мнение было особым. Он отлично знал, что у честных, но не слишком умных патриотов ничего не получится. Их соперники были весьма опытны в деле присвоения любых попадавших в их поле зрения ценностей.
   Возможно, историки и будут счастливы получить несколько царских побрякушек, но этим дело и кончится. Все остальное растворится в воздухе. А точнее, в бездонных карманах чиновников, которым сколько ни дай - все мало.
   Артур намеревался забрать весь клад себе, а уж потом, вместе с Графом, найти ему достойное применение. Старые приятели сходились во мнении, что сами по себе деньги не имеют никакой цены. Они знали, что хрустальные унитазы и яшмовые потолки не приносят радости.
   И Артур, и Граф были достаточно богаты, чтобы не думать о деньгах, а с другой стороны, достаточно умны, чтобы понимать - деньги должны работать и приносить радость результатами этой работы.
   Тесно связанный с криминальным миром Граф и глубоко погрузившийся в тайную жизнь спецслужб Артур были друзьями, и для обоих это было гораздо важнее уголовных понятий и мрачных законов плаща и кинжала.
   Артур рассчитывал построить комбинацию с сокровищем таким образом, чтобы все остались с носом, а он - в белом фраке. Он должен был остаться в хороших отношениях и с дураками и с подлецами.
   Но был в этом деле и еще один щекотливый нюанс, который по своей сложности и важности превосходил все чиновные и шпионские интриги.
   Акула.
   Артур влюбился в эту молодую женщину, и для него это стало самым важным в жизни. Всем остальным он мог пренебречь. И этим богатством тоже.
   С Графом было проще всего. Если бы Артур вдруг сказал ему, что решил положить сокровище к ногам возлюбленной, Граф просто рассмеялся бы и назвал Артура влюбленным идиотом. И тут же забыл бы и о кладе и о деньгах, которые сулил этот клад.
   Граф знал, что есть вещи важнее любых богатств.
   Дружба и любовь.
  
   Но Акула...
   Конечно, Артур был достаточно решительным и жестоким человеком, он мог в крайнем случае просто забрать у нее медальон, но это мысль даже не приходила ему в голову. И украсть его у Акулы он тоже не мог, хотя этот вариант позволил бы ему сохранить лицо. Момент, когда Артур мог забрать медальон у бандитов, был упущен, и теперь перед Артуром стояла весьма сложная задача - получить медальон и не потерять Акулу.
   Артур не знал, как ему поступить.
   Он впервые попал в ситуацию, когда долг вступает в противоречие с любовью, и это разрывало его на части. Внешне его состояние не выражалось никак, но это стоило Артуру неимоверных усилий.
  
   - А о чем вы задумались? - спросила Акула, следя за тем, как Артур открывает коньяк.
   - О вас, - честно ответил Артур.
   - Это приятно, - Акула улыбнулась, - но у вас было такое невеселое лицо...
   - Просто не к месту вспомнилось кое-что по работе, - ответил Артур и почти не соврал.
   - Не смейте думать о работе при мне, - Акула грозно нахмурилась, - я не позволяю вам этого.
   - Слушаюсь, моя госпожа, - Артур склонил голову и стал наливать коньяк.
   - То-то, - смилостивилась Акула.
  
   Они выпили под плеск волн, набегавших на борт, и Акула, сморщив нос, сказала:
   - Однако какая гадость этот коньяк! Клопами пахнет...
   - Так ведь коньяк и должен пахнуть клопами! - кивнул Артур, - все правильно. Лесными клопами.
   - Ну ладно... Так что же все-таки за медальон такой у меня? Вы обещали рассказать, вот и выполняйте обещание.
   - Да? - Артур задумчиво посмотрел на Акулу, - но ведь я же рассказал вам...
   - Мне кажется, что вы рассказали мне не все, - Акула взглянула на Артура, - по-моему, вы что-то скрыли.
   - Ну, не то чтобы скрыл... - Артур кашлянул и начал врать, - просто некоторые исторические подробности... И не только исторические. В основном я не стал рассказывать вам о том, что когда-то за этим медальоном охотились, и охотились серьезно. Он был паролем, по которому можно было получить в одном из швейцарских банков хранившиеся там деньги.
   - Правда? - Акула воодушевилась, - так давайте получим!
   - Я сказал - можно было, - продолжал врать Артур, - но теперь они уже давно получены, однако кое-кто не верит в это и продолжает поиски медальона. Так что вы лучше храните его дома. А то случайно наткнетесь на такого искателя...
   - Так значит, те, кто украл его у меня, знали об этом?
   - Нет, не знали. Это было случайностью.
   - Да... - Акула разочарованно вздохнула, - а вы точно знаете, что швейцарские деньги уже получены?
   - Точно, - твердо ответил Артур, - иначе бы я первый предложил вам поехать в Женеву. А потом купить островок в Средиземном море. Я уже присмотрел один такой...
   - Ладно, - кивнула Акула, - я верю вам.
   Эти слова полоснули Артура по сердцу.
   Акула верит ему, а он...
   Скотина...
  
   - Давайте тогда выпьем еще этой клоповой настоечки, - сказала Акула, - с расстройства.
   - Ну, стоит ли расстраиваться, - улыбнулся Артур и взялся за бутылку, - в жизни есть вещи, которые гораздо ценнее всяких там денег и островков.
   Он наполнил рюмки и сказал:
   - Давайте выпьем за те самые вещи, которых не купишь и не упрячешь в швейцарском банке.
   Акула ласково посмотрела на него и ответила:
   - Да. Давайте выпьем за это.
   Они подняли рюмки и посмотрели друг на друга без улыбки.
   Артур кивнул и лихо опрокинул рюмку в рот.
   Акула же выпила свой коньяк мелкими глоточками.
   - Вы пьете как птичка, - сказал Артур, глядя на нее.
   - Как птичка... - Акула фыркнула и едва не поперхнулась коньяком, - что за манера говорить под руку!
   Она вытерла губы салфеткой и сказала:
   - А вообще ничего клопоморчик. Я вроде распробовала.
   - Я же говорил, - ответил Артур, - а вы не верили.
   - Нет, что вы, милый Артур, я вам верю!
   И снова эти слова заставили Артура почувствовать себя скотиной.
  
   - А я немного захмелела, - радостно сообщила Акула, - так хорошо стало и тепло...
   - И мне тоже, - сказал Артур, - а вот теперь я хочу послушать ваш рассказ о медальоне. Наверное, он будет поинтереснее моего.
   - Вряд ли, - Акула покачала головой, - в нем не будет ни богатств, ни банков... Однако слушайте.
   Ее лицо изменилось, и, вытащив из пачки сигарету, Акула прикурила от поднесенной галантным Артуром зажигалки.
   - Я не мастерица рассказывать... Это будет скорее доклад, - Акула невесело усмехнулась, - о проделанной работе.
  
   Артур внимательно посмотрел на нее и сказал:
   - Пожалуй, докладчику нужно налить еще. А то доклад получится скучный.
   - Нет, - Акула покачала головой, - скучным он точно не будет.
   - И тем не менее... - Артур налил Акуле коньяка, не забыв, впрочем, и про себя.
  
   Акула взяла рюмку и, покачав ее, отчего коньяк тяжелыми масляными волнами заплескался по стенкам, заговорила:
   - Я решила нарушить ваши заветы, вы уж простите, Артур...
   - Это ничего, - ободряюще сказал Артур, - заветы и клятвы на то и существуют, чтобы нарушать их.
   - Да... Так вот, я решила отыскать медальон. Я не сказала вам, но мне случайно удалось узнать адрес той квартиры, где эти подонки держали меня в плену. Когда мы выходили, а мне было сказано смотреть в землю, две старухи на скамеечке обсуждали какие-то коммунальные вопросы. И одна из них отчетливо назвала адрес того самого дома, из которого мы только что вышли.
   Артур кивнул и закурил.
   - Потом я приехала туда и дождалась, когда из подъезда вышли приятели этого самого Червонца. Он, оказывается, попал в больницу. Они говорили о больнице Костюшко и назвали реанимационное отделение. Думаю, вам все ясно.
   - Да, конечно, - согласился Артур, - вам повезло. Вообще-то вам все время везет. Например, вы повстречали меня.
   И он горделиво улыбнулся.
   - Помните, что я говорила о кухонном инвентаре? - Акула нахмурилась.
   - Это о скалках и сковородках?
   - Вот именно.
   - Все, все, молчу! - Артур испуганно поднял руки.
   - Так... На чем я остановилась? А, реанимация. Ну вот, я приехала в больницу, дождалась, когда бандиты уйдут, и вошла в палату Червонца. Он там лежал в отдельной палате, весь в капельницах, в гипсе... В общем, еле живой. Я привязала его бинтом к койке и впрыснула ему в вену двадцать кубов йода.
   - Господи, - воскликнул Артур, - какой кошмар! Да вы садистка!
   - Ничего-ничего, - ответила Акула, - так ему и надо. Хотя, скажу честно, когда он умирал, мне самой стало страшно. Такие судороги... А перед этим я узнала у него, куда он дел медальон. Он, оказывается, проиграл его какому-то Гвоздю, тоже бандиту. Я поехала в павильон с игральными автоматами, нашла этого Гвоздя и соблазнила его. Потом довольно удачно свела разговор к медальону, и Гвоздь... Черт побери, у них что, имен нет? Бред какой-то... В общем, Гвоздь пообещал подарить мне медальон. Как гонорар за... Ну, в общем, известно за что. Мы поехали к нему, я отправила его в душ, схватила медальон и только меня и видели.
   - Хорошо, что он после встречи с вами жив остался, - усмехнулся Артур.
   - Вы меня прямо за суперменшу какую-то принимаете! Ведь Червонец, если бы он был в добром здравии, раздавил бы меня, как букашку. Это я только с беспомощными такая грозная и беспощадная...
   Акула поникла и насупилась.
   - Да? А кто Бастинду победил? - Артур ободряюще посмотрел на Акулу.
   - Ну так то Бастинда - все-таки женщина...
   - Да не кисните вы так, что вы, ей-Богу! - Артур взял Акулу за руку и ласково потряс ее, - все в порядке.
   - Да уж... - Акула улыбнулась, - вам легко говорить - вы мужчина... Кстати, о мужчинах. Мне тут звонили какие-то американские мужчины. Оставили на автоответчике приглашение на встречу.
   - Да, я знаю, - рассеянно ответил Артур.
   - Стоп, минуточку, - Акула нахмурилась, - а это-то вам откуда известно?
   Артур смутился на мгновение, потом взял себя в руки и ответил:
   - Позвольте не отвечать на ваш вопрос. Скажу только, что эти мужчины находятся под нашим наблюдением.
   Артуру пришлось соврать Акуле еще раз, и это снова царапнуло его по сердцу. Но не говорить же ей, в самом деле, что он посещал ее квартиру, ходил по ней, рассматривал принадлежащие Акуле вещи, впитывал ее незримое присутствие...
   - Да, - он сделал служебный вид, - эти мужчины проходят по одному из закрытых дел. Поэтому - простите.
   Он развел руками.
   - Куда ни плюнь - везде шпионаж! - вздохнула Акула.
   - Только не плюйте в меня, - забеспокоился Артур, - в меня однажды верблюд плюнул...
   - Это что? - Акула больно ущипнула его за кожу на тыльной стороне ладони, - это значит, я похожа на верблюда?
   - Нет, пока не похожи.
   - Пока? - Акула возмущенно посмотрела на Артура, - то я, значит, красоты нездешней, а то - верблюд?
   - Что мне сделать, чтобы заслужить прощение? - Артур понурился.
   - Налить нам вашего клопоморного коньяка. И побыстрее.
   - Слушаюсь, ваше... э-э-э... сиятельство.
   - Светлость.
   - Так точно-с! Светлость!
  
   Артур расторопно наполнил рюмки и, вытаращив глаза, преданно уставился на Акулу.
   - Что вы на меня смотрите, как... как я не знаю кто? - спросила Акула, - я жду тоста.
   Рассказав Артуру о событиях последних дней, Акула почувствовала облегчение, и хорошее расположение духа вернулось к ней.
   - Как солдат на вошь, - Артур начал загибать пальцы, - как свинья на сало, как еврей на муллу...
   - Достаточно, - Акула погрозила ему пальцем.
   - Хорошо, - Артур сделал ответственное лицо, - ну, за верблюдов!
   - За них, родимых, - согласилась Акула и выпила свой коньяк.
   Артур последовал ее примеру и сказал:
   - Хорошо сидим!
   - Ой, хорошо, - умилилась Акула и тут же снова стала серьезной, - а главное... Вы не знаете, Артур, что главное.
   - Я слушаю, - Артур пристально посмотрел на нее.
   - Главное то, что я...
   Акула сделала долгую паузу.
   - Я отомстила. Я выполнила древний и первобытный долг. И с моей маленькой и слабой души свалился огромный груз. Я убила его... Ведь все это время, с самого суда, я только об этом и думала. О смерти и о мести. О мести и о смерти. Это отравляло мне каждую минуту моей жизни и даже с вами, - Акула взглянула на Артура, - даже с вами я не была совсем такая, какая я есть. А теперь это прошло, и...
   Она замолчала.
  
   Артур смотрел на Акулу, и на его лице не выражалось абсолютно ничего. Только в глазах появилась грусть. Грусть и нежность.
   - И теперь... - Акула шмыгнула носом, - ну вот, теперь я буду плакать.
   Артур закрыл глаза.
   - Плачьте, - тихо сказал он, - я не смотрю.
   - Не буду, - упрямо ответила Акула, - не буду, и все тут. Я уже все отплакала. А теперь я буду как железный кремень.
   Артур поднял бровь и поинтересовался:
   - У вас в школе по химии какая оценка была?
   - Да ну вас! - Акула махнула рукой и засмеялась.
   Она закурила и, глядя на покачивавшийся горизонт, сказала:
   - Да, я убила его. И медальон сама вернула. А что мне было делать - в милицию обращаться?
  
   Артур брезгливо сморщился и сказал:
   - Ну что вы, Акула, разве можно за столом такие гадости говорить?
   - Простите, - Акула усмехнулась, - простите, я не подумала. Кстати!
   Она постучала себя пальцем по голове.
   - Кстати! - повторила она, - есть еще новые новости. Из того же разряда.
   - Что, еще кого-нибудь убили? - обеспокоенно спросил Артур.
   - Нет, то есть да.
   - Да вы серийная убийца! - восхитился Артур, - с каждой минутой я узнаю о вас что-нибудь новенькое, и это нравится мне все больше и больше. Четыре трупа на Васильевском - случайно не ваших рук дело?
   - Нет, - отрезала Акула, - молчите и слушайте.
   Артур зажал рот рукой, и Акула, неодобрительно посмотрев на него, сказала:
   - На школьном выпускном вечере ко мне стал приставать учитель физкультуры. Мы с ним вышли в школьный двор, там было темно... Выпили шампанского, полусладкого... И тогда он начал не просто приставать, а насиловать меня. Я сопротивлялась, но он сильно ударил меня. Я почти потеряла сознание, и он... А потом я оттолкнула его, и он, поскользнувшись на бутылке, упал и разбил себе голову о камень.
   - Так ведь это несчастный случай!
   - Конечно. Но моя подруга... Точнее - тогда я считала, что она моя подруга, так вот, она все видела. И она подобрала бутылку из-под шампанского, на которой остались отпечатки наших с ним пальцев, и хранила ее одиннадцать лет. Вы представляете - одиннадцать лет!
   Акула перевела дух.
   - Вот. И теперь, когда мои родители уехали в Штаты, она сочла, что у меня денег куры не клюют...
   - И стала вас шантажировать, - закончил Артур.
   - Вы и это знаете, - Акула удивленно посмотрела на него.
   - Конечно, нет. Но догадаться было легко.
   - Да, она стала меня шантажировать. И что с ней делать, я не знаю. Может быть...
   - Ни в коем случае.
   - А тогда...
   - Нет.
   - А если...
   - А вот это попробуйте.
   Акула посмотрела на Артура и расхохоталась.
   Он сдержанно улыбнулся и сказал:
   - В общем, я понял так, что она грозит отнести бутылку с отпечатками в милицию и сделать заявление, слегка изменив факты не в вашу пользу.
   - Да, именно так, - Акула огорченно кивнула.
   - Не извольте беспокоиться, - Артур погладил ее по руке, - мы, профессиональные шпионы, обладаем богатым арсеналом воздействия на людей. Я знаю, что нужно делать.
   - Я верю вам, милый и смелый Артур, - Акула посмотрела ему в глаза, - да, я вам верю и...
   Она замолчала.
  
   Артур подождал несколько секунд, ожидая, что Акула закончит фразу, потом улыбнулся и сказал:
   - Вы, подчеркиваю - именно вы - можете верить мне.
   - А остальные?
   - Остальные... Не всегда.
  
   Акула потрогала медальон на груди и, нахмурив брови, сняла его.
   - Не буду больше его носить. Уберу в комод, и пусть лежит там. От него одни неприятности.
   - Да, - кивнул Артур, - наверное, так будет лучше.
  
   Засунув медальон в карман, Акула повеселела и сказала:
   - Давайте пить коньяк. Я будто гирю с себя сняла.
   - Давайте, - охотно согласился Артур, проводивший медальон взглядом собаки, следящей за колбасой в руках хозяина, - но вы его все-таки берегите. Вещь старинная, цены немалой...
   - Ладно, - небрежно сказала Акула и, встав, подошла к борту.
   Опершись на решетчатый фальшборт, она окинула взглядом горизонт и сказала:
   - Наверное, где-нибудь в южных морях красоты побольше, чем здесь?
   - Конечно, - Артур подошел к ней, держа в руках рюмки, - там и волны покрупнее, и сам цвет воды другой, небо совсем не такое, потом еще дельфины всякие...
   - И акулы, - подхватила Акула.
   - Вот именно. Только таких, как вы, там нет. Таких вообще нигде нет, уверяю вас.
   - А здесь глубоко? - спросила Акула.
   - Не скажу точно, но метров сто есть наверняка.
   - Да, это тебе не океан... Ну-с, так где там коньяк?
   - Вот он, моя госпожа.
  
   Акула взяла рюмку и, посмотрев на Артура, сказала:
   - Такого вечера, как этот, у меня еще не было.
   - У меня тоже, - ответил Артур
   - За этот вечер, - Акула подняла рюмку.
   - И за вас.
   - Да. За меня. Но и за вас тоже.
   - За нас.
   - За нас...
  
   Они выпили и Акула, поставив рюмку на стол, снова села в плетеное белое кресло.
   - Ну вот, напоили бедную женщину... И теперь я буду говорить. Наверное, у вас там в шпионском ведомстве специально обучают подпаивать... э-э-э... объекты. Признайтесь!
   - Признаюсь, - Артур сел напротив, - обучают. Но вы же не объект.
   - Я субъект, - Акула подперла подбородок кулачками, - слушайте меня, милый Артур, и не перебивайте, иначе я вас убью. Вы знаете, что я на это способна.
   - О, да!
   Артур улыбнулся и приготовился слушать историю об очередной жертве Акулы.
   Но она заговорила совсем о другом.
  
   Закрыв на мгновение глаза, Акула задержала дыхание, как перед прыжком в воду, потом странно взглянула на Артура и сказала:
   - Мне трудно говорить об этом... Даже странно как-то. Но еще труднее молчать. И поэтому... Я люблю вас, Артур. Это случилось еще тогда, два месяца назад, когда вы спасли меня от тех негодяев, в отделении милиции... Я увидела вас, и сразу же почувствовала это. Но тогда я не могла... Я должна была... А теперь я свободна, и я говорю вам об этом. Я люблю вас, мой милый Артур. Вот так.
  
   Артур смотрел на нее, не отводя взгляда, и, когда Акула замолчала, глубоко вздохнул.
   - Только не говорите мне, что...
   - Нет, - Артур прервал ее, - я не буду говорить этого. Просто вы успели первая. Если бы вы не сказали мне об этом сейчас, я сказал бы вам то же самое через несколько минут. И вот - говорю.
   Он взял Акулу за руку и, гладя ее, сказал:
   - Я люблю вас, Акула. И тоже с того самого дня... Я был холодным и жестким, как труп, и уже думал, что останусь таким до конца дней своих, и буду становиться все холоднее и... И страшнее. И никто не сможет приблизиться ко мне. Но вы изменили все. Когда я вас вижу, мне хочется бегать и прыгать, а где-то в груди образуются слезы... Я люблю вас.
   Он помолчал и добавил:
   - Вот так.
   Акула улыбнулась и увидела, что Артур стал расплывчатым и мутным.
   - Не передразнивайте меня, - сказала она, и в ее горле что-то пискнуло, - видите, я уже плачу...
   Артур встал и, обойдя стол, опустился на палубу рядом с Акулой. Он положил голову ей на колени и Акула стала гладить его короткие волосы.
   - Я сказала вам о своей любви, - прошептала она, - но я не сказала всего. Я живая женщина и вовсе не смотрю на вас, как на книжного героя. Вы для меня очень даже живой мужчина, и... И я хочу, чтобы ваш капитан повернул штурвал, и мы вернулись на берег. И мы поедем ко мне и будем вместе. Совсем вместе. И навсегда. Я хочу обнять вас без всякой дурацкой одежды... Я вас хочу.
   Артур обнял колени Акулы и сильно сжал их.
   - Я тоже, - глухо сказал он, - и мы будем вместе.
   Он отпустил Акулу и поднялся на ноги. Было видно, что это стоило ему больших внутренних усилий.
   Он снова сел напротив Акулы и сказал:
   - Я тоже хочу этого. Я хочу всего, чего хочет любящий мужчина. И все это обязательно настанет, но...
   У Акулы упало сердце.
   - Но все это так неожиданно... Я ждал этой минуты, я тысячу раз произносил внутри себя эти слова, но теперь я растерялся. Простите меня, Акула, но я должен разобраться в себе.
   - Да, я понимаю, - кивнула Акула и, протянув руку, погладила его по голове, - вам мешает память о вашей жене... Но ведь вы сами говорили мне, что нужно жить дальше, нужно любить и радоваться этой любви... Разве не так?
   - Конечно, так, - Артур потерся щекой об ее ладонь, - но то, о чем вы сказали... Моя жена... Нет, это не мешает. Конечно, я буду помнить ее всю оставшуюся жизнь. Я не могу вырвать кусок себя и выбросить его. Но у меня другая причина, и она, поверьте мне, более весома. Сейчас я не могу рассказать вам, но потом... Потом - обязательно. Мне нужно разобраться с этим, и когда я это сделаю, тогда...
   Он с улыбкой посмотрел на Акулу и сказал:
   - И тогда мы познаем друг друга и будем познавать и радоваться всю нашу бесконечную жизнь.
   - Клянетесь? - Акула сжала его руку.
   - Я никогда не клянусь. И, между прочим, один еврей, он жил две тысячи лет назад, сказал - не клянись. Вот я и не клянусь.
   - Хорошо, - кивнула Акула, - я верю вам без всяких клятв. И потом, когда вы разберетесь с самим собой, мы поедем ко мне...
   Она помолчала и добавила шепотом:
   - И будут яшмовые ворота...
   - И нефритовый молот, - улыбнулся Артур.
   Акула встала и, подойдя к нему, крепко обняла, прижавшись грудью к его лицу.
   - Я вас хочу... - тихо сказала она.
   - Я вас хочу... - как эхо, ответил Артур.
   - Потом...
   - Потом...
   Акула отстранилась и, погрозив Артуру пальцем, сказала:
   - Если вы меня обманете...
   Артур расхохотался и ответил:
   - Я что - похож на идиота? Да любой мужчина, услышав от вас такое, должен бежать к вам на ушах и на бровях. Но я, - Артур сделал твердое лицо, - безжалостный и стальной суперагент, и женщины сами валятся к моим ногам.
   - Вот я и свалилась, - нежно улыбнулась Акула, - не забудьте подобрать.
   - Никогда. Ни за что. Это невозможно.
   - Смотрите! - Акула снова погрозила Артуру пальцем и села на место, - идите, говорите вашему капитану, чтобы поворачивал. Я хочу на берег.
   - Слушаюсь, моя госпожа, - Артур наклонил голову, затем встал и удалился в рубку.
  
   Акула посмотрела ему вслед, потом широко раскрыла глаза и изумленно покачала головой.
   - Неужели это мне не снится? - спросила она себя.
   - Нет, не снится, - ответила она себе, - а если и снится, то горе тому, кто меня разбудит.
   Акула встала и подошла к борту.
   Сунув руку в карман за платком, она наткнулась на медальон и вытащила его. Нахмурившись, Акула недовольно посмотрела на серебряный овал и сказала:
   - Ты все еще здесь, проклятая железка? Не хочу тебя видеть. Убирайся вон.
   Размахнувшись, она изо всех сил швырнула медальон в сторону далекого горизонта. Сверкнув в лучах заходящего солнца, медальон описал дугу и, подняв маленький фонтанчик брызг, скрылся в воде.
  
   Облегченно вздохнув, Акула достала платок, посмотрела на него и убрала обратно. В это время красное низкое Солнце начало медленно смещаться в сторону.
   - Ага, поворачиваем, - весело сказала Акула, и в это время из-за надстройки вышел Артур.
   - Курс зюйд-ост, - четко доложил он, - скорость шесть узлов. Волнение, - Артур посмотрел за борт, - умеренное такое волнение.
   Акула подбежала к нему и, обняв, посмотрела в глаза:
   - Вас так долго не было, что я успела соскучиться.
   - Да? - Артур озадаченно посмотрел на нее, - хотя вполне возможно. Теория относительности говорит по этому поводу... Ай!
   Акула наступила ему на ногу, и Артур жалобно простонал:
   - Что у вас за манера - ноги отдавливать? Этак через некоторое время они у меня станут плоские, как у пингвина.
   - Не станут, - пообещала Акула, - вы приучитесь вовремя отдергивать их.
   - Разве что... - Артур наклонил голову и жарко подышал Акуле в макушку.
   Она замерла, потом прошептала:
   - Подышите еще...
   Артур подышал.
   - Нет, - Акула осторожно отстранилась, - еще немного, и я упаду на палубу и задрыгаю ножками.
   - Не надо! - нахмурился Артур.
   - Тогда... А у нас там еще осталась клоповая настойка?
   - Обязательно, - Артур взглянул на стол, - а если будет мало, то в трюме имеется еще целый ящик.
   - Целый ящик? - ужаснулась Акула, - нет, не надо. Я не хочу стать алкоголичкой с синим лицом и в спущенных чулках.
   Артур посмотрел вниз и сказал:
   - В спущенных джинсах.
   Акула тоже посмотрела вниз и, подумав, ответила:
   - Немедленно прекратите. Не направляйте мои мысли в сторону спущенных джинсов и прочего разврата. А не то ваши соображения по поводу ваших же внутренних проблем разлетятся в пыль. Прямо здесь. На этом самом месте.
   - Простите.
   Артур опасливо отодвинулся от Акулы, прикинул расстояние между ними и спросил:
   - Так нормально?
   - Нормально, - кивнула Акула, - давайте, налейте даме вашего клопомора!
   Артур взял бутылку и, осторожно разливая по рюмкам коньяк, сказал:
   - Кстати, пока не забыл. Дайте-ка мне телефончик этой вашей вымогательницы...
  
  
   Глава 11
  
  
   - Ладно, иди, - сказал Желвак и расслабленно махнул рукой.
   Мышка скрылась за дверью, и Желвак, проводив ее плотоядным взглядом, с неудовольствием повернулся к усевшемуся на скользкий стул Стасику.
   - Ну, что там у тебя, - спросил он и налил себе водочки, - отрываешь начальника от дела... То есть - от заслуженного отдыха... Смотри, если побеспокоил меня по мелочи, жопу разорву.
   - Да по какой там мелочи! - Стасик аж подскочил, - Червонца замочили!
   - То есть как замочили? - нахмурился Желвак, - он же в больнице.
   - Ну да, в больнице! Там и замочили.
   - Так, - Желвак выпил водку и закусил огурцом, - давай с самого начала.
   - В общем...
   Стасик оглянулся на дверь и, понизив голос, начал свой рассказ.
   - В общем, мы поехали к Червонцу в больницу. Апельсины там, сигареты, все, что положено. Поднимаемся в палату - лежит. Весь в бинтах, трубочки разные, капельница... Но разговаривает и вообще - живой, хоть и покоцанный весь. Ходить, правда, не может, и голова пробита, а так - живой.
   Стасик посмотрел на бутылку и просительным тоном сказал:
   - Это... Нервы, Николай Иваныч... Можно рюмаху?
   - Можно, - кивнул Желвак, - когда нервы, оно полезно.
   - Спасибо, Николай Иваныч.
   Поднявшись со стула, Стасик подошел к столу и, не найдя второй рюмки, налил себе водки в стакан. Залпом выпив ее, он поморщился, и Желвак доброжелательно посоветовал:
   - Ты ее огурчиком задави.
   Кивнув, Стасик ухватил пальцами маленький крепенький огурчик и, хрустя им, вернулся на место. Усевшись на скользкий стул, он закурил и продолжил:
   - Значит, лежит. Ну, мы с ним поговорили, и он рассказал, кто его окучил.
   - Ну и кто же? - поинтересовался Желвак.
   - Гвоздь. Он под Грыжей работает, а там такая история вышла... Червонец продал ему медальон...
   - Ах вот как! - Желвак зловеще поморщился, - значит, грыжевская братва... Ну-ну, давай дальше, интересная история получается.
   - Вот я и говорю... Когда вы сказали, чтобы Червонец медальон нашел и вернул, то он поехал искать этого братка. И нашел его. Гвоздя, стало быть. Давай, говорит, обратный ход организуем, я, говорит, тебе бабло привез. А тот, гордый, бля, отвечает - поезд ушел, и все в таком духе. Ну, Червонец возмутился, и они его вчетвером уделали. И сбросили в Волковку.
   - В речку, что ли?
   - Ага. Только он в воду не упал, на берегу зацепился. Ну, а потом его тетка одна увидела, она с собакой гуляла... Вызвала скорую, а дальше - понятно.
   - Понятно... - повторил Желвак и налил себе водки.
   Подумав, он налил и Стасику полстакана.
   - Выпей, Стасик, еще, я вижу, что у тебя нервяк. Пусть не говорят, что Желвак злой и негуманный. Давай, прими на грудь, помогает.
   - Спасибо, Николай Иваныч.
   Стасик залпом выпил водку и снова закурил.
  
   Желвак посмотрел на него и сказал:
   - Значит, говоришь, грыжевская братва беспредел творит?
   - Натуральный беспредел, - подтвердил Стасик, - Червонец врать не будет. Он пацан конкретный.
   - Ладно, - Желвак побарабанил по столу пальцами, - придется Грыже предъяву выставить. Разберемся. Ну, давай дальше.
   - Дальше... Значит, так. Червонец нам все это рассказал, ну, мы ему анекдоты всякие, для поднятия духа... и ушли. А когда уже уехали, я вспомнил, что оставил в палате трубку. Пришлось возвращаться. Вернулись мы где-то через полчаса, там на Ленинском авария случилась, пробка... А Червонец уже мертвый. И видно было, что его к кровати бинтами привязали. Ну, бинты уже порванные были...
   - Интересно... - тихо произнес Желвак, - привязанный, значит...
   - Ага, привязанный. Но интересно не это. Самое интересное - когда мы обратно в больничку приехали, я из машины вышел и столкнулся с той самой рыжей, которая у нас на хате была.
   - С Акулиной этой, что ли? С Акулой?
   - С ней самой. Только я ее сначала не узнал, она спиной была. А потом, уже после того, как к Червонцу поднялись - понял. Акула эта рыжая - вот кто его убил.
   - Ни хрена себе! - Желвак растерянно почесал подбородок, - это она значит, резвая такая? Ну, бля, Артурчик, ответишь ты за свою бабу. Любовь, бля, миром правит!
   Он посмотрел на Стасика и грозно спросил:
   - Уверен, что это она?
   - Век воли не видать! - Стасик чиркнул себя ногтем большого пальца по горлу, - Толян, он в машине сидел, видел, как она потом оглянулась на меня. Он ее сразу признал.
   - Хорошо... - глаза Желвака сузились, - хорошо...
   Взглянув на Стасика, он сказал:
   - Ты водочки выпей, если хочешь. Заработал. Новости ты мне принес с одной стороны невеселые - братка нашего убили. И кто убил - баба! Но это ничего. Мы его по-христиански проводим, все будет путем. Такая уж у нас жизнь... А с другой стороны - важные новости. Нужные...
   Стасик занялся водкой, а Желвак, задумчиво глядя в темный угол кабинета, сказал:
   - Значит, так. Адрес этой рыжей у вас есть. Берите ее и волоките ко мне. Я с ней разберусь. И не миндальничайте. Делайте с ней что хотите. Хотите - отпердольте ее во все дыры, она баба смачная. Хотите - попортите ей фигуру, она ей больше не понадобится. А хотите - и то и другое. Но чтобы живая была и говорить могла. Ясно?
   - Ясно, Николай Иваныч, - ответил Стасик и залпом выпил полстакана водки.
   - А ясно - так иди и делай.
   Стасик кивнул и выскочил за дверь.
  
   - Любовь, говоришь, миром двигает... - пробормотал Желвак и налил себе водки, - я тебе устрою любовь. Ты у меня кровавыми соплями умоешься. Комиссар, бля, президентский... Да я тебя вместе с твоим президентом! Я авторитет, и никому...
   Желвак вскочил и пробежался по кабинету.
   - Сука, пидар... И как ловко, паскуда, заморочил мне голову! Умей, говорит, проигрывать, иначе жить не будешь! Ну так я тебе покажу и проигрыш и выигрыш. Я твоей лярве рыжей сам сиськи отрежу. А потом ты ко мне на карачках приползешь и выкупишь то, что от нее останется. И можешь любить ее обрубки всю оставшуюся жизнь. А я посмотрю, как у тебя любовь будет миром управлять.
  
   Отпустив Стасика, Желвак налил себе водки и, прищурившись, посмотрел на противоположную стену долгим недобрым взглядом. Он был человеком злопамятным и мстительным, поэтому, хоть Червонца и не было уже в живых, Желвак не собирался просто так забыть о том, что грыжевские братки сделали с его человеком.
   Выпив водку и закусив ее огурчиком, он достал трубку и позвонил своему бригадиру силовиков. Четверо молодых, сильных и безжалостных мужчин были преданы своему патрону душой и телом и с удовольствием расправлялись с теми, на кого указывал Желвак.
   - Да, Николай Иваныч, я слушаю, - ответил бригадир оперативной группы Березай.
   - Здравствуй, Березай, здравствуй, дорогой, - ласково сказал Желвак.
   Он и сам побаивался Березая и его бойцов, и поэтому всегда был с ними вежлив и щедр.
   - Слушай, Березай, твои ребята там не застоялись без дела? Я слышал, что от этого кровь застаивается.
   - Ну, этого-то можно не бояться, - засмеялся Березай, - они у меня в свободное время то в спортзале, то в тире тусуются, так что с ними все в порядке.
   - Ну вот и хорошо, - Желвак помолчал, - ты Грыжу знаешь?
   - Кто же этого гандона не знает? - презрительно фыркнул Березай, - гнида еще та. Не зря у него такое погоняло.
   - Это хорошо, что знаешь, - удовлетворенно сказал Желвак, - тогда слушай сюда...
  
  
   ***
  
  
   Проводив Акулу, Артур посмотрел на ее окна и, улыбнувшись, захлопнул дверь "Мерседеса". Машина мягко тронулась с места и исчезла за углом.
   Доехав до Каменноостровского, Артур повернул налево и направился в сторону Петропавловки. Он остановился недалеко от моста, ведущего к крепости, и вышел из машины. Стоявший неподалеку гаишник неторопливо направился к нему, предвкушая легкую добычу, которую сулила остановка под запрещающим знаком, но Артур небрежно махнул в его сторону служебным удостоверением, и гаишника постигло разочарование.
   Повернувшись к Артуру спиной, он остановил первую попавшуюся машину и стал умело придираться к водителю. Получив сто рублей, гаишник отпустил жертву и пробормотал:
   - Платили и платить будете... Козлы.
  
   Артур тем временем перешел через Кронверкский пролив и, купив у разбитного юноши, украшенного пирсингом, мороженое, вошел в крепость.
   Там он уселся на скамью и, развернув мороженое, обнаружил в обертке глянцевую карточку с надписью "Хочешь оттянуться - расслабься". Усмехнувшись, он бросил карточку в урну и, откусив изрядный кусок пломбира в шоколаде, принялся разглядывать старинные стены.
   Прошло несколько минут, мороженое быстро кончилось, и Артур, аккуратно вытерев губы платком, достал из кармана трубку. Набрав номер, он произнес:
   - Застава? Сорок одиннадцать. Посмотрите номер мобильника. Мне нужны все данные, какие есть.
  
   Ждать пришлось недолго, и уже через минуту Артуру сообщили адрес Екатерины Залегаевой, которую в школе звали Прынцессой, и которая в течение одиннадцати лет хранила бутылку из-под шампанского с отпечатками пальцев Акулы и похотливого, но давно уже мертвого учителя физкультуры.
   - Спасибо, - сказал Артур и прервал связь.
  
   - Екатерина Залегаева... - задумчиво произнес он, записывая в блокнот полученный из банка данных адрес, - ну куда же ты, дура, лезешь? Ведь бывает и так, что шантажистов убивают... Тебя, положим, я тебя не трону, ты будешь жить. Но придется объяснить тебе, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах.
   Артур набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:
   - Геннадий Ильич, привет. Это я. Слушай, не в службу, а в дружбу...
   - Ха! - ответил Геннадий Ильич, - у меня твоих "не в службу, а в дружбу" уже столько накопилось, что впору открывать спецотдел "в дружбу Воронцову".
   - Согласен, - рассмеялся Артур, - я даже за свой счет на дверь бронзовую табличку повешу.
   - А ты помнишь, что с тебя две бутылки коньяка?
   - А как же!
   - Ну, то-то же... Ладно, давай, что там у тебя.
   - Да тут... В общем - одна особа занимается телефонным вымогательством и шантажом. Надо ее пугнуть как следует. Так, чтобы она всю оставшуюся жизнь телефона боялась. Сделаешь?
   - А что ж не сделать-то? Легко. Давай ее данные.
  
   Продиктовав адрес и телефон Прынцессы, Артур попрощался с Геннадием Ильичом, убрал блокнот в карман и внимательно посмотрел на шпиль Петропавловки, золотившийся в синем вечернем небе.
   - А ведь он действительно кривой, - усмехнулся Артур, - Акула права. Вы, оказывается, наблюдательная девушка, дорогая Акула.
   Артур достал сигареты и, закурив, надолго задумался. А подумать ему и на самом деле было о чем...
  
   Положение, в котором находился Артур Александрович Воронцов, никак нельзя было назвать легким.
   Артур давно уже привык к двойной жизни, которую вел с семнадцати лет, и это стало привычным для него способом существования. Чрезвычайный комиссар службы президентского расследования Артур Воронцов был одновременно близким другом криминального авторитета, который тоже был своеобразным комиссаром уголовного мира, и такое раздвоение личности давалось ему совсем не просто.
  
   Несколько облегчало положение то обстоятельство, что перед Графом Артуру не приходилось притворяться, и он был рад тому, что есть человек, с которым он может быть совершенно откровенен. А для Графа, в свою очередь, один лишь Артур был тем, перед кем можно было открыться.
   Граф, несмотря на то, что вся его жизнь была теснейшим образом связана с уголовным миром, сам уголовником не был и к воровским понятиям относился презрительно. Он был выше этого, понимая, что только очень недалекие люди могут идти на злодейство ради денег. Он знал, что почти все преступления, за исключением тех, которые совершаются из личной неприязни или по неосторожности, направлены всего лишь на завладение чужим добром.
   Знал он и о том, что уголовник, удивляющий людей цитированием Пушкина или Гегеля, не более чем попугай, повторяющий чужие слова, не понимая их смысла. Знание, принятое сердцем, меняет человека, и тот, кто по настоящему понял то, о чем говорили великие люди, никогда не будет ни лгать, ни воровать, ни убивать ради наживы.
   Сам Граф был человеком весьма образованным, хотя никаких дипломов у него не было. В его доме, о местонахождении которого не знал никто, даже Артур, имелась огромная библиотека, и в ней не было ни приключенческих романов в ярких обложках, ни сомнительных псевдофилософских трудов вроде "Искусство как форма общественного движения".
  
   Презирая криминалитет, Граф тем не менее находил некоторое удовольствие в регулировании уголовных отношений, и делал это с блеском. Заняв положение мирового судьи, он разрешал самые сложные проблемы, возникавшие в уголовном сообществе. Но не только миром заканчивались порой его разбирательства. Не вынося сам жестокого приговора, Граф иногда поворачивал дело так, что на следующий день кто-то оказывался в канаве с пулей в голове.
   Его авторитет рос, за разрешением спорных вопросов приезжали из далеких городов, и недалек был тот день, когда Граф естественным образом должен был превратиться в Верховного Судью российского криминалитета.
   Гонорары за разбирательства были внушительными, на Графа работали, сами того не зная, десятки людей, и его состояние давно уже перевалило за восемнадцать миллионов долларов. Но никто его денег не считал, а те, кто по глупости пытался сделать это, исчезали бесследно, и иногда не без помощи Артура.
   К своему богатству Граф относился спокойно, и стяжал его отчасти из спортивного интереса, отчасти следуя элементарным соображениям, касающимся того, что быть богатым лучше чем бедным. У него не было ни хрусталя, ни золота, только книги и произведения искусства, которые он любил и никогда не рассматривал как вложение капитала.
  
   Артур тоже был совсем не беден.
   Сказав Акуле, что яхта "Изабелла" принадлежит его другу Виктору, щеголявшему в тельняшке и черных суконных брюках клеш, он в очередной раз соврал. Артуру было стыдно, но он понимал, что лучше немного соврать, чем потом много огорчаться. Акула могла попасть в такую ситуацию, когда люди, не желая того, рассказывают все, что знают. И уж о том, как это происходит, Артур знал не понаслышке.
   Свои служебные обязанности Артур выполнял превосходно, чем и объяснялось его высокое положение в иерархии спецслужб. При этом он ловко избегал таких дел и положений, в которых он оказался бы перед выбором - оставаться тем, которого он сам уважает и любит, или стать бессовестной тварью. Пока что это ему удавалось, но все же несколько раз Артур с трудом удерживался на краю пропасти, упав в которую, он, как многие до него, превратился бы в человека с холодным сердцем, грязными руками и темной головой.
   Деньги, которыми владел Артур, приходили к нему от Графа, щедро расплачивавшегося за информацию и необходимую специальную помощь, а также за участие в некоторых гроссмейстерских операция, которые они проворачивали вдвоем,
   Состояние Артура нельзя было сравнить с богатством Графа, однако, пожелай Артур удалиться от дел и навсегда исчезнуть, он сделал бы это с легкостью. Ни пластическая операция в целях полного изменения внешности, ни новые документы, ни приобретение островка в Индийском океане не представлялось ему проблемой. Денег, которые были у Артура, хватило бы ему лет на триста безоблачного существования.
   Однако экстремальный образ жизни давно стал привычкой, и Артуру для получения очередной дозы адреналина вовсе не нужно было прыгать с моста с резинками на ногах. Для этого ему достаточно было просто проснуться утром и войти в очередной день своей совсем не скучной жизни.
   А с появлением в его жизни Акулы, которая влетела в его сердце, как остро заточенная стрела, двойное существование превратилось в тройное, и теперь Артур находился в очень непростом положении.
  
   Артур знал о расколе в Верхах все.
   По большому счету ему не было дела до того, что происходило там, но медальон...
   Да и на сам медальон ему было наплевать, как и на то, что скрывающееся за ним сокровище неминуемо потащит за собой грязь, кровь, предательства, смерть и прочие человеческие радости. К этому он давно привык, и жадные чиновники, не останавливающиеся ради денег ни перед чем, вызывали у него только брезгливость, как, впрочем, и у Графа.
   Но Акула...
   Волею судьбы она оказалась частью этого грязного уравнения со многими неизвестными. Для Артура большинство этих неизвестных были давно знакомы - все те же кровь, предательство и смерть. Но он не мог допустить, чтобы беззащитная женщина, которую он полюбил всем сердцем, пострадала в этой подлой игре.
   Еще Артур знал, что попади сокровище медальона в чистые руки, а такие в Верхах все же были, то станет лучше жизнь многих немощных и несчастных людей, которыми Россия была богата всегда. А еще он знал, что то дело, которому он служил, по сути своей было важным и правильным, и только люди, исполнявшие его, делали это дело низким и непопулярным.
   Артур Воронцов был одним из тех, на ком еще держалось некое подобие законности и справедливости. Он видел, как другие люди разрушали результаты его труда, но не мог отвернуться и бросить свое дело.
  
   Догоревшая сигарета обожгла пальцы Артура и он, вздрогнув, огляделся. Шелестела листва деревьев, в небе проплывали высокие мелкие облачка, и по дорожкам, посыпанным толченым кирпичом, разгуливали голуби.
   Да, подумал он, здесь, в Крепости, так тихо, так спокойно, будто и нет никакой политики, никакого криминала, и не разрывается он, словно двойной агент эпохи холодной войны...
   А не послать ли все это к черту?
   Перекинуть Акулу через седло и унести ее в далекие счастливые страны, и жить там долго и счастливо...
   А как же страна, которой он все-таки служит, и служит честно?
   А как же его друг Граф, с которым он бегал по Васильевскому, изучая проходные дворы, подвалы и чердаки?
   Что же важнее - долг, дружба или любовь?
   Или деньги?
  
   Артур в сердцах сплюнул, испугав близко подобравшегося к нему голубя и полез в карман за сигаретами. Закурив, он закинул ногу на ногу и стал рассматривать носок своего английского ботинка.
   Долг, дружба или любовь...
  
   Что касается долга, то несмотря на то, что Артур был связан с таким человеком, как Граф, свою работу он исполнял безукоризненно. Он никогда не смешивал, как говорится, собственную шерсть с государственной. Он был честным спецом высокого ранга. Неподкупным и принципиальным. Жестким и несгибаемым. Холодным и жестоким.
   И в то же время человечным.
   Многие из его коллег, узнав, что скрывается в душе Артура, стали бы цинично шутить по этому поводу, но Артур тщательно прятал себя за идеальной маской агента 007, и его истинное лицо не было известно никому, кроме Графа.
  
   До встречи с Акулой дружба с Графом была для Артура единственной отдушиной, тем, ради чего он сохранял себя и берег свою душу от бесчисленных соблазнов, которые предоставляло ему его особое положение, дающее власть над людьми.
   Погибшая в горах жена была близка Артуру, но она не знала о его жизни ничего, потому что Артур твердо решил оградить ее от ненужных переживаний и был для Карины всего лишь сотрудником особого отдела в одном из закрытых институтов.
   После ее смерти Артур замкнулся, и даже Граф не мог иной раз расшевелить его. Но время, как известно, лечит, и Артур, хоть и нес на сердце своем незаживающую рану, снова стал бодр, энергичен, и снова они встречались с Графом и мечтали о дальних странах, о таинственных островах и о гремящих костями призраках, стерегущих пещеры с сокровищами.
  
   Но когда Артур встретил Акулу, он почувствовал, что равновесие, в котором находились взаимоисключающие сущности его жизни, нарушилось.
   И теперь он не знал, как быть.
   С одной стороны - долг.
   С другой стороны - дружба с криминальным пророком, который стал им не без помощи самого Артура.
   И, наконец, внезапная любовь, потрясшая его до глубины души.
   Пока что Артур не знал, как примирить, как уместить в себе все это, и такое положение приводило его в отчаяние.
   Что важнее - долг, дружба или любовь?
   Верность другу, служение миллионам людей или радость обладания единственной желанной женщиной?
   Как совместить все это?
  
   - Милая Акула, что же вы со мной делаете? - прошептал Артур, - любовь к вам делает меня слабым в области долга, долг стремится превратить меня в обычную политическую скотину, предающую любовь и прочее высокое, а все это вместе хочет отнять у меня Графа, моего Коську Палицына...
  
   Сомнения разрывали на части стального и безжалостного комиссара Артура Воронцова, и он, не в силах далее бороться с ними, достал из кармана трубку и набрал давно знакомый номер.
   - Коська, - сказал он, с облегчением услышав голос Графа, - твой друг Артик хочет встретиться с тобой. Давай-ка выпьем водки, и не по рюмочке, а как следует.
   - Та-ак... - ответил проницательный Коська Граф, - похоже, у тебя проблемы из области сердечных переживаний. Я угадал?
   - Угадал, черт тебя подери! Накрывай на стол. Я через полчаса буду.
   - Годится, - ответил Граф и повесил трубку.
  
   Артур резко встал со скамьи и потянулся.
   - Никто не скажет мне, что я тиран и сумасброд, - продекламировал он, - за то, что выпью водки я с товарищем своим.
   Он подумал и добавил:
   - Рифмы никакой, зато по сути верно.
  
   И Артур решительно зашагал к выходу из Крепости.
  
  
   Глава 12
  
  
   Выйдя из фитнесс-центра на Казанской, который она регулярно посещала для поддержания тела в рабочем состоянии, Прынцесса гордо огляделась и зашагала в сторону Невского.
   Она знала, что выглядела на пятьсот долларов, и что сегодня вечером она, как всегда, их получит. В месяц выходило около пятнадцати тысяч, и это было совсем неплохо. Прынцесса не отказывала себе ни в чем, а маячившая на горизонте квартира Акулы сулила еще более приятную жизнь.
   Прынцесса не сомневалась, что шантаж удастся. Она знала, что Акула умная девушка, и что по здравому рассуждению предпочтет остаться без квартиры, чем без свободы. Кроме того, в том случае, если Акула все-таки откажется удовлетворить требования Прынцессы, та уже решила дать денег следователю и прокурору, а возможно, и адвокату, чтобы защищал без особого рвения. И, когда Акула окажется на женской зоне...
   В этом месте своих рассуждений Прынцесса сладострастно представляла, что будет с Акулой, и ей становилось очень приятно. Почти как от героина, которым Прынцесса иногда баловалась, не забывая, впрочем, о том, что увлекаться все же не следует.
   Всю жизнь Прынцесса, хотя и сама была девицей хоть куда, завидовала Акуле, ее красоте, ее рыжим волосам, ее стройному телу. Но она не понимала, что на самом деле комплекс неполноценности вызывали не внешние данные школьной подружки, а то тепло, которое исходило от Акулы, и которого не было у Прынцессы. Она чувствовала, что Акула выше ее, но не понимала, что рыжая красавица привлекает не внешностью, а внутренней нежностью и светом.
   Прынцесса ненавидела Акулу, и по большому счету ей вовсе не нужна была квартира на Петроградской. Прынцесса давно, еще с начальных классов, хотела сделать Акуле что-нибудь по-настоящему плохое, отомстить ей за превосходство, а тут и случай подвернулся.
   Бутылка из под шампанского с отличными отпечатками пальцев, четко выделявшимися на липком когда-то толстом зеленом стекле, хранилась, завернутая в несколько слоев полиэтилена, в глубине секретера уже одиннадцать лет.
   И теперь, когда месть уже достаточно остыла, Прынцесса позволила себе встретиться с Акулой и объявить ей свой приговор. С момента разговора прошло уже несколько дней, и настало время услышать ответ. Прынцесса была настроена решительно, хотя сама не знала, чего ей хочется больше - получить богатую старинную квартиру, отняв ее у Акулы, или отправить бывшую школьную подругу в лагерный ад, к грубым уголовным лесбиянкам, которых там называли ковырялками.
  
   Мышцы, размятые умелыми и сильными руками массажиста, были легкими и послушными, и, профессионально виляя бедрами, Прынцесса уверенно шагала по Казанской, думая о том, что, пожалуй, уже можно позвонить Акуле. Но только не сейчас, а после того, как она зайдет в кафетерий на углу Невского. Там варили отличный кофе, да и маленькая рюмочка коньяка не помешает...
   Мимо нее медленно проехала черная "Волга" с тонированными стеклами и остановилась чуть впереди. Когда Прынцесса поравнялась с машиной, ее дверь неожиданно открылась, и грубые руки сильно рванули Прынцессу внутрь. Она больно ударилась головой о стойку, и через секунду уже лежала на заднем сиденье вниз лицом и с вывернутой за спину рукой.
   - Что вы делаете? - испуганно воскликнула она.
   - Молчи, сучара, - ответил грубый голос, - сама знаешь.
  
   "Волга" рванулась с места, и Прынцесса попыталась вырваться. Она не понимала, что происходит, и ей стало страшно.
   - Не дергайся, гнида, - произнес тот же голос, - или я тебя почикаю.
   Это было понятно, и Прынцесса замерла.
   Она судорожно перебирала в голове варианты того, кто же это мог быть. Судя по всему, люди серьезные...
   Но кто?
   Может быть, это тот банкир, на квартиру которого она полгода назад навела людей Червонца? Или непонятный полуиностранец, у которого она двинула колье, валявшееся на зеркале? А может быть, конкурирующая фирма? Несколько дней назад Прынцесса сняла клиента на чужой территории, и одна из местных проституток пообещала ей проблемы...
   - Куда мы едем? - спросила она, пытаясь вывернуть голову и увидеть лицо того человека, который удерживал ее в неудобном положении.
   - Не верти башкой, - ответил он, - а то я ее тебе совсем отверну. И молчи. Когда приедем, все узнаешь.
  
   Минут десять машина поворачивала то направо, то налево, то притормаживала, то резко увеличивала скорость, и через некоторое время Прынцесса услышала, как под колесами захрустел гравий.
   "Волга" остановилась, и водитель, выйдя из машины, стал, судя по ржавому скрипу, открывать какие-то ворота. Потом он снова сел за руль, и "Волга", раскачиваясь на кочках, въехала в какое-то пространство. Прынцессу отпустили, она села и, растирая затекшую руку, огляделась.
   Машина стояла в совершенно пустом дворике, со всех сторон огороженном высоким бетонным забором. Что находилось за пределами этого дворика, было неизвестно. Повсюду валялись какие-то железки, доски, мотки ржавой проволоки и большие разломанные ящики.
   - Выходи, - сказал сидевший рядом с Прынцессой мужчина и, подавая пример, вышел из машины первым.
   Возражать резона не было, и Принцесса, обмирая от страха, вылезла наружу.
   Ее тут же окружили трое мужчин с недобрыми лицами, двое из них крепко взяли Прынцессу за руки, а третий, со страшным шрамом на щеке, ловко заклеил ей рот скотчем.
   - Вот так, - сказал он, удовлетворенно посмотрев на дело рук своих, - теперь не побакланишь.
   Он взглянул Прынцессе в глаза и сильно ударил ее в живот. Ноги Прынцессы подогнулись, дыхание остановилось, и, если бы ее не держали за руки, она наверняка рухнула бы на грязную пыльную землю, покрытую толстым слоем мусора.
   - Давай ее туда, - скомандовал человек шрамом, и Прынцессу поволокли в угол двора, где к забору была прислонена странная конструкция, сколоченная из неструганых толстых досок.
   Тем же скотчем, толстый моток которого был в руках Шрама, руки и ноги Прынцессы примотали к доскам, и Прынцесса почувствовала себя совершенно беззащитной.
   Она широко раскрытыми глазами смотрела на своих похитителей и не могла понять, что же происходит. Это было видно по ее лицу, и Шрам, усмехнувшись, сказал:
   - В непонятках, значит... Щас объясним. Но только сначала...
   И он вынул из кармана большой складной нож.
   Ловко орудуя им, он разрезал одежду Прынцессы, и, сдернув с нее лоскуты, сказал приятелям:
   - А ничего бабенка, жалко будет...
   - Да, нормальная шкура, - согласился, кивнув, один из них, - действительно жалко. Ее бы пялить и пялить... Посмотри, какая смачная кочка!
   И он больно ткнул пальцем в гладко выбритый лобок совершенно голой Прынцессы.
   Она дернулась, но Шрам сказал:
   - Тихо, тихо... Не бузи. А то хуже будет. Значит, так... Сейчас я сниму скотч, и мы поговорим. Если вякнешь громко, я тебе для начала зубы выбью. Усекла?
   Прынцесса торопливо закивала.
   - Ну, смотри...
   Шрам резким движением сорвал скотч с лица Прынцессы, и на ее нижней губе показалась капелька крови.
   - Красненькое... - в глазах Шрама появилось что-то ненормальное, и он, приблизив лицо к Прынцессе, медленным движением слизнул кровь.
   Принцессу стала бить крупная дрожь, а Шрам, сладострастно облизав губы, сказал:
   - Да ты не дрожи. Еще рано.
   От этих слов Прынцессу заколотило еще сильнее.
   Шрам схватил ее за горло и прошептал:
   - Перестань дрожать, сука.
   Принцесса замерла.
   - Вот так-то лучше, - кивнул Шрам, - ну, теперь поговорим. Ты вообще кто?
   - Я... Меня зовут Екате...
   - Я не спрашиваю, как тебя зовут, чучело, я спрашиваю - кто ты по жизни.
   - Я... - Прынцесса помолчала и выдавила из себя, - я проститутка.
   - Понятно, - кивнул Шрам, - понятно... Ноги, значит, за деньги раскидываешь. Ну что же, сейчас раскинешь бесплатно.
  
   Прынцесса подумала, что ее будут насиловать, и, несмотря на страшные обстоятельства, сладострастная судорога пробежала по ее телу. Прынцессу насиловали несколько раз, и она с удивлением заметила, что это приносит ей какое-то совершенно особое наслаждение. Так что, если эти люди хотят таким образом доставить ей неприятности, то тут они, пожалуй просчитались, подумала Прынцесса.
   Но произошло нечто другое.
   Шрам сделал знак, и двое его товарищей, взявшись за доски, резко развели их в стороны. Ноги Прынцессы оказались расставлены, как стрелки часов, показывающих без четверти три, но ее мышцы и связки были натренированы как в спортзале, так и на основной работе, так что никакого особого дискомфорта она не испытала.
   - Хорошая растяжка, - улыбнулся Шрам, - а как насчет этого?
   И он подобрал с земли кусок толстой ржавой трубы.
   - Войдет, как думаешь?
   Прынцесса с ужасом посмотрела на железяку и дрожащим голосом сказала:
   - Вы хотели поговорить...
   - Так ведь одно другого не отменяет, - пожал плечами Шрам, - ну, хорошо, давай поговорим. Ты ведь проститутка, значит, бываешь во многих домах. Кстати, кто у тебя крыша?
   - Червонец, - неуверенно ответила Прынцесса, которая еще не знала, что Червонец мертв.
   - Червонец? - Шрам нахмурился, - это еще кто такой? Из какой бригады?
   - Ну, он... Над ним - Желвак.
   - Ах, Желвак... - Шрам понятливо кивнул, - Желвак, значит... Знаем такого. Ну что же, у нас и с ним разговор будет. Так, это... В квартирках-то бываешь?
   - Бываю...
   - Бываешь... Значит, и наводишь иногда?
   Прынцесса молчала.
   - Не хочешь отвечать? - ласково поинтересовался Шрам, - а этого хочешь?
   И он поднес ржавую трубу к лицу Прынцессы. Она представила, как эта грязная ржавая железяка входит в нее, и торопливо ответила:
   - Да, навожу.
   - А кому - Червонцу или самому Желваку?
   - Червонцу...
   - Ага. А сама тоже ведь иной раз прихватишь что-нибудь с трюмо? Или из шкафа? Как насчет этого?
   - Да...
   - Вот сучара! - Шрам с восхищением обернулся к приятелям, - и сама обносит, и наводит. Прямо многостаночница. А станок у нее и в самом деле ничего.
   И все трое стали внимательно разглядывать беззащитные прелести Прынцессы.
   - Я бы впердолил, гадом буду, - сказал один из них.
   - Я бы тоже, - согласился другой.
   - Но мы не будем этого делать, - прервал их соображения Шрам, - не для того привезли.
   - Точно, не для того, - вздохнул первый.
   - Ну, тогда давай, начинай, - неохотно сказал второй, - чего Муму-то тянуть. Раньше сядешь - раньше выйдешь.
  
   Шрам бросил на землю трубу и снова достал из кармана нож. Раскрыв его, он стал водить острым кончиком лезвия по животу и по внутренней стороне бедер Прынцессы. Ей было одновременно щекотно и больно. Кое-где показались мелкие капельки крови.
   - Что вы собираетесь делать? - с ужасом прошептала Прынцесса.
   - А я уже делаю, - хохотнул Шрам и осторожно провел острым, как бритва, лезвием, по гладкому лобку Прынцессы.
   Медленно опуская нож ниже, он спросил:
   - А хочешь внутрь?
   - Нет, не хочу... - Прынцесса была на грани обморока.
   - Ну, не хочешь, так и не надо, - неожиданно согласился Шрам и убрал нож, - тогда сделаем по-другому.
   Он повернулся к стоявшему за его спиной приятелю и сказал:
   - Давай, делай, а то... - он посмотрел на часы и присвистнул, - уже полшестого! Давай, пора ехать, скоро футбол начинается.
   Приятель кивнул и достал из кармана маленькую гранату, похожую на батарейку от китайского фонарика.
   - Осколочная граната МГ-14, - объявил он и продемонстрировал гранату всем присутствующим.
   Мужчины одобрительно закивали, а Прынцесса, подумав, что ее сейчас взорвут, тихонько завыла.
   - Я тебе что сказал! - прикрикнул Шрам и снова залепил ей пластырем рот.
   Парень с гранатой разогнул усики и, демонстративно медленно выдернул чеку.
   - Видишь? - спросил он у Прынцессы, - теперь, если отпустить вот эту маленькую ручечку, граната взорвется. А сейчас...
   И он осторожно ввел гранату во влагалище Прынцессы.
   - Смотри, - удивленно воскликнул он, - вошла, как родная!
   Шрам ловко заклеил скотчем то место, где исчезла граната, и сказал:
   - А что ей не войти-то? Туда и не такое входило, верно?
   И, подмигнув Прынцессе, наложил еще несколько слоев скотча.
   - Во, теперь нормально, - одобрительно сказал он, - теперь не выпадет.
   - Ну что, поехали? - спросил тот, кто засунул в Прынцессу гранату.
   - Поехали, - согласился Шрам, и все трое, потеряв интерес к Прынцессе, повернулись к ней спиной и направились в "Волге", на которой, кстати сказать, не было номеров.
   Прынцесса в ужасе замычала, и Шрам, остановившись, повернулся к ней:
   - А что ты мычишь-то? Мы свое дело сделали, теперь жди, когда кто-нибудь придет. Он тебе дырку-то распечатает... Весело будет!
   Шрам нахмурился и, подумав, сказал:
   - Да, чуть не забыл. Самое главное.
   Он подошел к Прынцессе вплотную и раздельно сказал:
   - Вымогать и шантажировать нехорошо.
   Внимательно посмотрев в глаза Прынцессы, он так же четко повторил:
   - Вымогать и шантажировать нехорошо. Поняла?
   Прынцесса ничего пока не поняла, но с готовностью кивнула.
   - Точно поняла?
   Прынцесса кивнула несколько раз.
   - Ну, поняла, так и ладно, - покладисто сказал Шрам, - может, и жить будешь.
  
   Он похлопал Прынцессу по надежно заклеенной промежности и пошел к машине. "Волга" выехала за ворота, их створки со скрипом закрылись, и Прынцесса осталась одна, совершенно голая и примотанная скотчем к занозистым доскам в позиции поперечного шпагата.
  
   Когда "Волга" отъехала от затерянного на задворках Петроградской дворика на несколько кварталов, сидевшие в ней мужчины расхохотались.
   - Ну ты, Анатольич, даешь! - сказал сквозь смех один из них, - прямо натуральный маньяк, я бы и сам испугался
   - Тебя, пожалуй, испугаешь, - ответил Анатольич, отдирая от щеки шрам, - дай-ка телефон, нужно Попову позвонить.
  
   Он набрал номер и торжественно сказал в трубку:
   - Товарищ майор, ваше секретное задание выполнено. Объект устрашен, и дрожит, как Красная шапочка в лапах Кинг-Конга. Как насчет гонорара? Кто-то там про коньяк говорил?
   Выслушав ответ, Анатольич обиженно заявил:
   - Вот еще новости! Когда мы пугаем, это всерьез и надолго. Кстати, для закрепления эффекта я сейчас туда бригаду разминирования отправлю. А еще съемочную группу из программы новостей. Тогда этой дамочке придется всю жизнь в маске ходить или пластическую операцию делать. Так что там насчет коньяка?
  
  
   Эпилог
  
  
   Майкл Шервуд был когда-то женат, но, как выяснилось позже, та женщина, на которой он женился, была ему не нужна. Да и он ей тоже. Они женились просто под влиянием инстинкта, который был обоими ошибочно принят за любовь до гроба. Детей в этом браке не было, что облегчило бракоразводный процесс. Четыре года супружеской жизни обошлись ему в 150 тысяч долларов, в которые жена оценила его свободу и свою пропавшую молодость. Уэйн Косовски, разведенный со своей женой уже давно, сказал ему после завершения процесса, происходившего по иронии судьбы 4 июля, в День Независимости, что бывает и хуже. А еще Косовски сказал, что когда-нибудь потом, когда Шервуд успокоится и забудет всю эту бодягу, он расскажет ему несколько поучительных историй, касающихся разводящихся жен.
   И они отправились в ближайший бар и пропили там всю наличность, которая у них была. В этот вечер водители грузовиков и прочие рэднэки пили за их счет. Все были довольны и пьяны, как тараканы, облитые пивом. Разговоры в баре вертелись вокруг женитьбы, развода и прочих вещей, касающихся брака. В баре в этот день было на удивление много бывших мужей, сбросивших ненавистное иго неполноценных существ, в свое время помыкавших ими и вообще портивших им жизнь. Время от времени кто-нибудь из них громогласно провозглашал тост за мужскую свободу и весь бар отвечал ему дружным ревом. Владелец бара, классический рыжий ирландец с неоригинальной фамилией О'Лири, не отставал от остальных пьяниц, и, когда у двух свободных белых мужчин кончились карманные деньги, решительно объявил пьяным голосом, что вечеринка не окончена и теперь выпивка за счет заведения.
   Услышав это, из задней двери высунулась его жена, но, почуяв, что сегодня мужской день и ей лучше не показываться, скрылась. Она решила, что разговор о неполноценности кое-кого благоразумнее перенести на завтрашнее утро, воспользовавшись тем, что после сегодняшнего мистер О'Лири будет тихим и больным. Вот тут-то она и ошиблась. Дружная компания членов общества настоящих мужчин веселилась до семи часов утра, а когда все расползлись, мистер О'Лири принял еще полстаканчика и, качаясь, отправился на второй этаж, где располагалось его семейное гнездо. Он чувствовал себя прекрасно. Его супруга, не спавшая всю ночь и слушавшая крики и вопли разошедшихся женоненавистников, вышла из спальни и опрометчиво преградила ему путь, уперев руки в бока.
   Но она не успела произнести даже первых слов обдуманного ею за ночь ядовитого монолога. Мистер О'Лири, чья рыжая ирландская родословная уходила в глубину веков, дал ей в глаз и уверенно проследовал в спальню, где рухнул на кровать, не раздеваясь, и тут же захрапел так, будто его душили и резали ему горло одновременно. Кампания за эмансипацию позорно провалилась. Миссис О'Лири примачивала глаз в ванной и шепотом произносила слова, которые обычно можно услышать в порту, в школе или в полицейском участке.
   А Майкл Шервуд со своим другом Уэйном Косовски, поддерживая друг друга и пьяными языками произнося слова любви и дружбы, отправились в рискованное путешествие от стойки бара до адвокатской машины, стоявшей в двадцати ярдах от бара. По дороге у Косовски пошла носом кровь, и оба измазались ею, как два людоеда. Наконец кровотечение прекратилось, и приятели, благополучно найдя двери машины, залезли внутрь и вырубились.
   Разбудили их через несколько часов полицейские, наткнувшиеся на стоявший рядом с баром старины О'Лири "Линкольн" с распахнутыми дверями и двумя окровавленными трупами внутри. Трупы сопели, храпели и воняли. Так закончился для Майкла Шервуда День Его Собственной Независимости.
  
   Но все это было в далеком прошлом, а теперь Майкл Шервуд проигрывал Уэйну Косовски уже третью партию.
   Бильярдный стол, купленный Шервудом за девять с половиной тысяч долларов, стоял в большом зале на третьем этаже фазенды, и сквозь огромное окно, занимавшее целую стену, была видна ограда, а за ней муниципальный парк, в котором гуляли свободные американцы, а также их собаки и дети.
   Девушки, долговязая Салли и пухленькая Джейн, лежали на огромной тахте, покрытой шкурой какого-то хищника и, потягивая коктейли, лениво следили за тем, как Шервуд с Косовски ходят вокруг стола, комментируя свои действия малопонятными терминами.
   Салли и Джейн торчали на вилле Шервуда уже вторую неделю. В первый день Косовски опозорился, по непонятным причинам оказавшись неспособным к активному сексу, но зато потом его былая ковбойская лихость вернулась к нему, и вилла огласилась визгом и улюлюканьем, сильно напоминавшим звуки, которые издают профессиональные загонщики скота.
   Шервуд не отставал от своего товарища, и Джейн только удивлялась тому, что сорокадевятилетний мужчина, по ее понятиям почти старик, ни в чем не уступает молодым парням, которым только дай.
   На девятый день затянувшегося праздника плоти все уже немного устали и теперь девушки расслабленно валялись на тахте, а мужчины занимались настоящим мужским делом. Косовски выигрывал третью тысячу долларов и приговаривал:
   - Еще девятьсот девяносто семь партий, и с тебя миллион.
   На что Шервуд отвечал:
   - Не дождешься. Это я только разминаюсь. Бабы меня расслабили, но сейчас я соберусь и ты увидишь, на что способен Майкл Шервуд.
   И он положил чужого от двух бортов через всю поляну.
  
   Зазвонил телефон, и Джейн, сняв трубку, сказала детским голосом:
   - Алё, кто это?
   В трубке прозвучал незнакомый мужской голос:
   - Майкла позови.
   - Фу, какой грубиян, - ответила Джейн и протянула трубку Майклу.
   - Майкл, это тебя.
  
   Шервуд с неудовольствием положил кий и, подойдя к тахте, присел рядом с Джейн. Взяв в одну руку пухлое бедро Джейн, а в другую - трубку, он поднес ее к уху и раздраженно сказал:
   - Я слушаю.
  
   Сонни Альтшуллер по прозвищу Грин сидел в бархатном кресле, стоявшем у окна в одном из номеров гостиницы Астория. За окном виднелся Исаакиевский собор, за ним - Медный Всадник, а чуть дальше уверенно катила свои тяжелые воды Нева.
   Грин вздохнул и, уже зная, что разговор будет не из приятных, сказал жизнерадостным голосом:
   - Здравствуйте, мистер Шервуд!
   - А, Грин, это ты... Ну, что там у вас? Медальон забрали?
   - Нет еще, - Грин старательно держал бодрый тон, - но скоро он будет у нас.
   - Что значит "нет еще"? - Шервуд завелся с полоборота, - я плачу деньги, отправляю вас, дармоедов, через океан, вы живете в шикарном отеле, а ты говоришь - нет еще!
   - Да здесь черт знает что творится! Эти русские - просто дикари какие-то! Нас уже успели обокрасть, потом подбросили наркотики и чуть не посадили в тюрьму, а Дамбера избили русские гангстеры, в общем - кошмар. С Голубицкой-Гессер договориться не удалось, так что придется просто выкрасть вещь.
  
   Шервуд побагровел и заорал в трубку:
   - You motherfuckers! Если не будет медальона, я вас в бетонный блок упакую! Вместе, чтобы скучно не было! Вы что, не можете справиться с обыкновенной зассыхой? Яйца оторву! Если нужно, убейте ее, но медальон чтобы был!!!
   Он бросил трубку, и Грин, услышав короткие гудки, сказал лежавшему на диване Дамберу:
   - Старина Шервуд в бешенстве. Говорит, что мы можем убить эту рыжую девку, если нужно. А если мы не привезем медальон, то он нас самих в цементе похоронит.
   - Он может, - кивнул Дамбер, - Бернштейна помнишь? Он теперь на дне озера Эри. Может быть, лет этак через тысяч пятьдесят его найдут и будут удивляться - какие интересные похоронные обычаи были в древние времена.
   - Кончай зубы скалить, - поморщился Грин, - Шервуд ведь не шутил, сам знаешь.
   - Знаю, - кивнул Дамбер, - поэтому завтра приступаем к плану "Б". А сейчас налей-ка мне виски!
  
  
   ***
  
  
   Было раннее утро.
   Солнце взошло не более часа назад, и его пока еще холодные лучи скользили по воде, отражались от ее зыбкой поверхности и улетали обратно в космос...
   Свинцовые воды Финского залива расступились, и на поверхности показалась покрытая облупившейся краской и ржавчиной рубка подводной лодки. На ней славянским шрифтом было написано "Садко". Когда лодка показалась над водой во всю длину, и через ее покатую спину стали перекатываться плоские волны, люк со скрипом открылся, и на крышу рубки выбрались двое морских офицеров.
   Держась за ограждение, офицеры оглядели горизонт, и один из них, немолодой седой мичман, глубоко вдохнув пахнущий водой воздух, сказал:
   - Да, Николай Сергеевич, свежий воздух - это вещь.
   Николай Сергеевич, имевший на плечах погоны капитана третьего ранга, тоже сильно потянул носом и кивнул:
   - Так точно, Исидор Дунканович, тут я не могу не согласиться с вами. Вот только голова... Ей-Богу, будто в ней тонна балласта.
   - Не говорите, Николай Сергеевич, - горестно покачал головой мичман, - и у меня тоже. Так, может, это... Как думаете?
  
   Кап-два нахмурился, потом побарабанил пальцами по ограждению и решительно сказал:
   - Вы, Исидор Дунканович, как всегда, правы. Не возражаю.
   Мичман нагнулся к открытому люку и вяло крикнул:
   - Тенгизов, ко мне!
   Через несколько секунд из люка показалась чернявая голова, и старший матрос Сеймурат Тенгизов лихо доложил:
   - Товарищ мичман, старший...
   - Отставить, - прервал его мичман, - иди в мою каюту, там возьмешь сам знаешь где. И неси сюда.
   - Есть, - ответил Тенгизов и скрылся в люке.
  
   Капитан третьего ранга посмотрел ему вслед и сказал:
   - И как только вы ему доверяете? У него же на морде написано - "жулик".
   - Лучше свой жулик, чем чужой честный, - резонно ответил мичман, - а кроме того, он не пьет.
   - Вообще не пьет? - удивился Николай Сергеевич.
   - Так точно, - кивнул мичман, - зато он прекрасно управляется с этим стадом.
   - Вот уж тут полностью с вами согласен, - ответил капитан третьего ранга, нетерпеливо поглядывая на открытый люк, - такого быдла давно не приходило. Этот призыв - просто какая-то кара небесная. Ну, бывают новобранцы тупые, я понимаю... Но в это раз - действительно стадо, да и только.
  
   - А скажите, Николай Сергеевич, если, конечно, это не секрет, это правда, что вас перевели сюда за... Ну, за ошибку при стрельбе?
   - А... - офицер махнул рукой, - какой уж там секрет, если эту историю по всему Северному Флоту как анекдот рассказывают!
  
   В это время из люка вынырнул укротитель тупых новобранцев Тенгизов, который бережно держал в руке нечто, завернутое в старую тельняшку. Передав сверток мичману, он небрежно козырнул и собрался уже исчезнуть в люке, но мичман остановил его вопросом:
   - Ну, как там наше стадо?
   Тенгизов пожал плечами и ответил:
   - Как обычно. Стадо - оно стадо и есть. Спят.
   - Да... - мичман кивнул, - можешь идти.
  
   Тенгизов провалился в люк, а мичман Исидор Дунканович развернул тельняшку, и в его руке оказалась бутылка коньяка.
   - Ну что, Николай Сергеич, - сказал он с некоторым оживлением, - полечимся?
   - Таких, как мы, только деревянный бушлат вылечит, - ответил кап-два, - однако полечимся. Дали-то мы вчера ничего...
   - Нормально дали, по-флотски, - сказал мичман, - у меня до сих пор руки слабые.
   Он сорвал с горлышка бутылки желтый жестяной колпачок и сказал:
   - Придется из горла. Прошу вас.
   И мичман протянул бутылку старшему офицеру.
   Кивнув, тот приложился к горлышку и с поистине морской точностью отпил ровно сто граммов. Передав бутылку мичману, он вытер рот рукой и прокомментировал:
   - Первая колом, вторая, надеюсь, соколом пролетит.
   Мичман, тоже отпив ровно сто граммов, даже не поморщился и ответил:
   - А у меня и первая нормально прошла.
  
   Моряки закурили, и, почувствовав, как живительный огонь разгорается в груди, старший офицер сказал:
   - Да... Весь Северный Флот... А ведь могло быть и хуже. Если бы старлей ошибся тогда еще чуть-чуть, от флагмана бы только одни адмиральские фуражки на поверхности остались. Ракетный залп - это вам не четыреста пятьдесят граммов изюму... И ведь там все руководство флота было. Как вспомню - так мороз по коже... Дайте-ка мне еще.
   Мичман протянул ему бутылку, и старший офицер выпил еще ровно сто граммов.
   - Бр-р-р... Однако полегчало, - сказал он, - ну, а вас за что сюда послали?
   - Меня-то? - мичман тоже приложился к бутылке, - а за обычные мичманские дела. Сами знаете - обмундирование, первый срок, второй срок, туда-сюда... Главное - наверху так воруют, что мама не горюй, и все сходит с рук. А если бедный мичман проколется - то уж ему спуску не будет.
   - Ну, это уж как всегда, - развел руками старший офицер, - что позволено Юпитеру, не позволено быку. По себе знаю. У меня ведь раньше три звезды было, а теперь - только одна...
  
   - Да-а-а... - мичман поболтал бутылку и сказал:
   - Ну что, Николай Сергеевич, прикончим ее? А потом Тенгизов еще принесет.
   - Я вот все думаю... - старший офицер хитро посмотрел на мичмана, - сколько у вас там в запасе коньяка имеется?
   - На полгода автономного плавания хватит, - гордо ответил мичман.
   - Да у нас столько солярки нет! - изумился старший офицер.
   - Ну, придется тогда на коньяке.
   - Эх, повезло мне с мичманом! - довольно сказал старший офицер и, отпив ровно половину того, что оставалось в бутылке, протянул ее мичману.
   - Будьте здоровы, - кивнул мичман, одним глотком прикончил коньяк и швырнул бутылку далеко в воду.
   Проводив ее взглядом, старший офицер достал сигареты и протянул пачку мичману.
   - Угощайтесь, Исидор Дунканович.
   - Благодарствуйте, - ответил мичман и взял сигарету.
  
   Закурив, они посмотрели на освещенный низким утренним солнцем балтийский горизонт новыми глазами, и мичман, улыбнувшись, сказал:
   - Жить - хорошо.
   - А жить хорошо - еще лучше, - подхватил старший офицер.
   - Понял, - кивнул мичман и повернулся к люку, чтобы позвать старшего матроса Тенгизова.
   - Исидор Дунканович! - окликнул его старший офицер.
   - Слушаю вас! - доброжелательно отозвался мичман.
   - Посмотрите вон там... Я без очков не разгляжу. Что это там блестит?
   - Где, - мичман повернулся к Николая Сергеевичу.
   - Там, ближе к носу, по левому борту.
   - Точно, - мичман прищурился, - блестит что-то... Сейчас узнаем.
   Он повернулся к люку и крикнул бодрым коньячным голосом:
   - Тенгизов!
   Из люка, как чертик из табакерки, выскочил старший матрос Тенгизов.
   Увидев, что начальство уже поправилось и находится в благодушном расположении духа, он слегка отошел от устава и сказал:
   - Звали, Исидор Дунканович?
   - А ну-ка, - мичман ткнул пальцем в сторону носа лодки, - видишь, там блестит что-то?
   Тенгизов пригляделся и ответил:
   - Вижу.
   - Принеси, - коротко распорядился старший офицер.
   - Слушаюсь! - ответил Тенгизов и, ловко хватаясь за кривые и ржавые скобы трапа, приваренные к обшивке рубки, спустился на палубу.
  
   Дойдя до того места, где находился заинтересовавший начальство объект, он встал на колени и, вытянув руку, схватил что-то, блеснувшее в лучах солнца.
   - Есть! - крикнул он и торопливо пошел к рубке.
   Поднявшись на площадку, он протянул находку мичману и сказал:
   - За болт зацепился. Цепочкой.
   Мичман кивнул и ответил:
   - Молодец. Ты, это... Принеси-ка нам еще.
   - Слушаюсь, - ответил Тенгизов и нырнул в люк.
  
   Мичман держал в руках плоский овальный медальон на цепочке и с интересом разглядывал его.
   - Серебряный, - тоном знатока сказал он.
   - Да, - согласился старший офицер, - старинный. Ну-ка, что там написано?
   Шевеля губами, он стал читать надпись.
   - Вот черт, - нахмурился он, - это по латыни. Я тут только одно слово знаю - "Lupus".
   Мичман хмыкнул:
   - И буква "S" перевернута. Как русское "г".
   - Да, - старший офицер усмехнулся, - гравер маху дал.
   Мичман нажал на защелку, и медальон открылся.
   - Смотрите, Николай Сергеевич, тут вроде какая-то схема!
   - Похоже... - кивнул старший офицер.
  
   В это время Тенгизов принес еще одну бутылку коньяка, завернутую в тельняшку, и мичман, убрав находку в карман, оживился.
   - Ну что, Николай Сергеевич, раздавим пузырек и приступим к дрессировке тупых новобранцев?
   - Такова наша селяви, - философски ответил старший офицер и вздохнул, - открывайте, голубчик, не тяните...
  
  
  
  
   Конец.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ййй-
  
   "Пряжка" - психиатрическая лечебница в СПб.
   Ты, трахающий свою мать! Что за траханое бычье дерьмо? (букв.)
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"