Осень теперь была снежной, с посмертными письмами, которые приходили одно за другим день за днем, и можно было раскланиваться с почтальоном. Совершенно продрогший и злой, он приходил к дачной калитке, и Сергея Степановича даже было не нужно окликать - он сам выбегал на скользкую тропинку, перепрыгивал лужу подле опустелых грядок и, приветливо кивая, протягивал руку. Почтальон был достаточно озлобленной личностью, но рукопожатие принимал и протягивал адресату очередное письмо. Сергей Степанович прятал письмо под полами пиджака и бежал домой, где ждал его остывающий чай и скучная книга, которая в такую погоду казалась даже увлекательной.
Милый, милый Сергей Степанович... - в который раз начиналось письмо.
Она называла это "долгим прощанием", хотя Сергею Степановичу это прощание начинало казаться затяжным, как тот дождь, под которым они познакомились прошлой весной.
Сначала был ливень, стремительный и громкий, все окна в поезде были забрызганы, все узкие садовые тропы, ведущие со станции, были затоплены. Дождь ослаб, но все шел и шел, небо темнело, на лужах образовывались большие пузыри, а она стояла под навесом в легком летнем платьице, шляпка в руках, темная волнистая прядь выбилась из прически, озябшая, с румянцем на щеках, веселая, молодая. Конечно же он взялся ее провожать: у него был зонт и плед, которым он пользовался в поезде каждый раз по пути сюда. Она была великолепная. Она мнила себя великим литератором и даже пыталась где-то издаваться. Он смеялся над ней и не верил - уж слишком она была хороша - но, как и было положено, влюбился в нее сиюминутно, позабыв про городскую невесту и вверив судьбу в руки дачных богов.
Кто же знал, кто знал, что ее свежий румянец окажется болезненным румянцем, кто знал, что он будет все лето искать с ней встречи, отчаянно ходить мимо ее окон, несмотря на неодобрительные взгляды ее родителей. Может быть, они тогда посчитали, что это он, Сергей Степанович, повел ее в тот злополучный май гулять под дождем, может быть, они не знали о ее сердечных делах, о прошлогодней ее привязанности и бессонных ночах под пение соловьев, цикад и пьяного сторожа. Сергей Степанович, как человек несомненно взрослый ( по ее мнению в двадцать восемь лет уже нельзя считать человека молодым), стал поверенным в ее любовных делах. Не мог же взрослый рассудительный мужчина, к тому же ученый, увлечься девочкой, которой только бы бренчать на фоно, только бы бегать везде с этюдником и рисовать то вереницы садовых крыш, то неказистые букетики астр, то объект своих мечтаний, потрясающей красоты, но совершенно бездушный, бездушный настолько, что даже в камешках гальки на каменистом пляже больше участия и тепла.
Она угасала постепенно. В начале лета еще были надежды, его стали приглашать в дом, ей было скучно одной, а он всегда умел найти интересную тему для беседы и приносил ей толстые книжки, правда, хватало их ненадолго. К концу лета сделалось совсем плохо, меняли докторов, хотели везти в Москву, хотя все в один голос говорили, что лучше ее не тревожить. В пасмурные дни она с большей охотой поднималась с постели и сидела у окна. Запахи пьянили. Мотыльки растерянно блуждали по стеклу. Дождь то начинался, то прекращался так же внезапно. Но ни одного такого же оглушительного ливня так и не случилось...
Когда ее увезли, он не находил себе места, за что бы ни взялся, все валилось из рук, ноги сами вели к ее дому, но в открытых окнах среди зарослей сирени появлялся лишь ее отец. Он курил, бросая недовольные взгляды на калитку, и Сергей Степанович, боясь оказаться замеченным, уходил прочь и долго бродил среди терпких запахов цветов, влажной земли и свежих садовых ужинов. Потом домик совсем опустел, остались только старый дядька да кухарка, бренчащая связкой ключей. Они и сообщили Сергею Степановичу о ее смерти.
А потом начались эти письма. Одно за другим, каждую неделю. Кого она попросила их отправлять? Почему она писала именно ему? Почему не тому, в которого была влюблена? Не была уверена в том, что этот хлыщ оценит? Может ли быть, что она полюбила Сергея Степановича? Письма шли потоком, волной, ливнем, нескончаемые вереницы фраз, непрерывный монолог, разрываемый лишь конвертами. Молоденькая девочка девятнадцати лет. Молоденькая девочка при смерти. Какими странными, красивыми и страшными бывали ее слова, как терзали душу.
Он ошеломленно околачивался возле почтового ящика. Он ждал каждого письма, в письмах она была жива, она все еще жила, держалась на земле благодаря этим чернильным строчкам, расплывающимся на месте, где брызнули слезы/дождь (нужное подчеркнуть).
Минуло лето, все его приятели вернулись в город, а он все оставался, он боялся, что писем больше не будет, он не мог позволить себе проститься с этой страшно красивой историей. Так что сидел здесь и мерз, заворачиваясь в пальто под завывания ветра в печных трубах, и курил прямо в доме, несмотря на прредписания хозяйки курить строго на крыльце.
Вперемежку с дождями шел теперь снег, он читал книги, он читал письма, он осунулся, он почти не ел, только пил обжигающе горячий ужасно переслащеный крепкий чай. Почтальон больше не был приветливым, он злился, пробираясь в этакую даль по дачной грязи.
Когда друзья уговорили Сергея Степановича вернуться в город, он поехал. Он будто этого только и ждал. Он с энтузиазмом собрался в дорогу, без сентиментальных вздохов свернул свой плед, собрал книжки, предварительно высыпав из них ворох засушенных цветов, собрал чемоданы и отправился домой.
Без писем ему начало казаться, что это была вовсе не любовь. А затяжное прощание даже вызывало усмешку. Кроме того, это был лишний повод прихвастнуть удачно проведенным летом.
Когда он увидел ее на одном из поэтических вечеров, живую и веселую совсем как была, он вышел прочь. Она его не заметила, ее окружали слишком известные издатели и поэты. А ему хотелось, чтобы заметила, чтобы выбежала следом и бежала за ним, чтоб ее ноги путались в подолах и, может быть даже чтобы она споткнулась. Но на улице был оглушительный ливень, так что даже он сам на секунду задумался, прежде чем шагнуть под него без зонтика.
Он шел самыми путаными дорогами, он промок насквозь. Приятели, с которыми было условлено встретиться в ресторане, сразу же заказали выпивку, чтобы Сергей Степанович мог согреться. К концу вечера он напился до того, что ему стало нехорошо, и когда его под руки вывели на улицу подышать свежим воздухом, накинув ему на плечи чужое пальто, которое все время норовило съехать, он поднял взгляд и над крышами увидел звездное небо.
- Неужто подмораживать начинает, - сказал один из его друзей, поежившись от холода.
- Да, теперь никаких дождей, только небо со звездами. Смотрите, вон там Вега.