Совина Полина. Глава 1. Рокотовка

СИКВЕЛ

Полина Совина

Вот мы и нашли друг друга. Кучка психопатов.

Фредди Лондс, "Ганнибал"

Рокотовка.

- Может, расскажешь, как провела день? - спрашивает меня Мценский, постукивая ручкой о планшетник.

Я знала, что его раздражает моя неразговорчивость, постоянное игнорирование его взглядов и некоторых вопросов. В целом, он мне нравился - худой, с забавными мимическими морщинами на лбу и полным отсутствием волос на голове, этакий добрый сосед, который может зайти и подкрутить кран на кухне. Но я не доверяла ему свою голову, ведь я его не знаю - прошло всего два сеанса, а всё, что я о нем узнала, так это какой марки его машина и что он паркует её прямо под окнами своего кабинета.

- Ничего особенного, - пожимаю я плечами и пристально смотрю на мимозу в вазе на столе. - Утро, завтрак, пробежка, обед, подготовка к экзаменам, пробежка, ужин.

- Рената, - он откидывается на спинку кожаного кресла. - Мы уже говорили с тобой об этом.

- О чем?

- О доверии. Ты можешь рассказывать мне обо всем.

- Я вас не знаю. Вдруг вы проигнорируете фишку про врачебную тайну и расскажите всё моей матери?

Мценский улыбнулся, покачав головой. Я впервые видела такого врача, который относится к своим пациентам как к старым друзьям:

- Я разведён с женой, у меня две дочери-близняшки, которые не хотят меня видеть и поэтому живут с ней. Как бы я не пытался наладить с ними отношения, они игнорируют все мои попытки. Я живу у своего друга, потому что жена выставила меня из дома, даже не дав возможности собрать вещи.

- А ещё от вас иногда сильно пахнет виски.

Сначала эта фраза показалась мне неуместной, но Мценский лишь устало потёр переносицу:

- Каждый справляется с проблемами как может.

- Или как умеет.

- Как только твоя мать отъезжает со стоянки и скрывается за поворотом, ты достаешь пачку сигарет, зажигалку и садишься на ступеньки соседнего дома. Пепел стряхиваешь в горшок с засохшими цветами, которые до сих пор не убрали в дом в преддверии зимы, открываешь на коленях записную книжку и начинаешь писать. Черной ручкой. Исключительно черной ручкой. Почему?

Я долго смотрю на него. Сначала минут пять, затем десять, потом все пятнадцать. Мценский смотрит на меня в ответ, будто мы случайно едем в метро, сидя друг напротив друга и играем в гляделки - кто первый отведет взгляд, тот проиграл. И Доктор Мозг ничего не ждет- кажется, он уже потерял надежду добиться от меня связных ответов на вопросы или просто рассказов о том, что я ела на завтрак и какую книгу читаю, сидя на толчке.

- Вы спрашиваете, - монотонно начинаю я, - почему я курю? Или почему я стряхиваю пепел в горшок с цветами? Почему мама меня возит сюда? Или почему я пишу черной ручкой?

- Ответ на третий вопрос я знаю, - усмехнулся Мценский. - Но пока что я спрашиваю тебя про ручку.

Если бы он спросил меня, почему я курю, но при этом занимаюсь бегом, мне было бы проще.

- Вы знаете, в школе всегда заставляют писать синими ручками. Ну, конечно можно подчеркнуть что-то зеленой или выделить маркером, но в старших классах, не имея синий ручки, я стала писать всё черной. Она быстрее расходуется, но более приятна, нежели 9 лет резать глаза об подчинительную голубизну в тетрадях.

- Маленький акт бунтарства?

- Всем было всё равно, - я пожала плечами. - Мы будем говорить ещё тридцать минут о выборе цвета ручки?

- Как бы мне не хотелось, но нет. Хотя, если тебе это очень важно, то мы можем обсудить какие ручки подходят для...

- Мама поставила мне ультиматум, - резко и быстро произношу я, чтобы не было желания остановиться на полуслове или вовсе не говорить.

- По поводу?

- По поводу денег. Я - "дармоедка, которая только и знает, что шататься по своим забегаловкам и оставлять там все свои деньги".

Мценский дернул уголками губ, то ли радуясь нашему прогрессу в общении, то ли вновь расстраиваясь моим отрывистыми ответами.

- Ты любишь пробовать еду, - он листает старые записи, - не готовить, не покупать, а именно пробовать. Узнаешь через городские журналы и газеты, где и какие новые рестораны и кафе открылись, а затем ходишь туда на протяжении месяца, пока не перепробуешь все блюда и напитки.

- Благо я совершеннолетняя без аллергий.

Возможно, мне показалось, возможно, нет, но Доктор Мозг только что нарисовал в своих записях что-то похожее на пончик.

- Твоя мама думат, что я слишком медленно действую, поэтому решила взять инициативу в свои руки? - может, потому что у него голубые глаза, поэтому он всё время как в воду глядит? - И что ты думаешь по этому поводу?

- Ну, - я потянулась, глядя в идеально отштукатуренный потолок, - я много чего ей сказала - хорошего, плохого, местами нецензурного. Почему-то она иногда забывает, что я - психопатка.

- Ты не психопатка. - Мценский откладывает свой планшетник в сторону.

- Тогда что я здесь делаю? Что я делала на протяжении четырех месяцев в вашей клинике? Почему от прикосновений других людей меня воротит и появляется желание бежать? Почему появляется такое чувство, будто меня обливают горячим свинцом, стоит кому-то задеть меня в метро?

Мозг оставил все мои вопросы без ответов, зато задал свой:

- Ты не думала о том, чтобы завести друзей?

- Спасибо, не надо. Мама мне уже купила жирного котенка, который меня ненавидит.

- И как ты его назвала?

- Пробка. Как только она выпустила его из рук, кот вылетел из коридора, пробежался по гостиной, а затем полез под диван, застряв в нем из-за своих, - я попыталась показать руками, но проще было сказать, - бочков.

- Значит, ты считаешь себя психопаткой.

- Это вопрос или утверждение? И почему вы не можете просто показывать мне размазюканные чернилами рисуночки или играть в ассоциации?

- Это не мой профиль, - вздыхает Мценский, потирая свою блестящую лысину. - Но если ты так хочешь... Мама?

- Женщина.

- Папа?

- Трус.

- Рената?

- Гаптофобия.

- Пробка?

- Дорога.

- Рак?

- Лёгких.

- Еда?

- Смысл.

- Папа?

- Трус.

- Мама?

- Тиран.

- Рената?

- Слишком быстро!

- Ты не должна успевать подумать, или ты уже забыла правила этой игры?

- Давайте теперь я.

Если бы он продолжил, то я бы не смогла дать обдуманные ответы, которые я собиралась пихать ему в течение следующего месяца. Да, он рассказал мне немного о своей жизни, но это не повод доверять ему окончательно, каким бы крутым мозгоправом он не был.

- Нет, - отрезал Доктор Мозг. - Меня не нужно лечить.

- Лечить нужно абсолютно всех. У вас в виде лекарства виски, у меня - еда.

- То есть ты говоришь, что тебе не нужна моя помощь?

- Я ничего не говорила.

- Но ты подразумевала это?

- Возможно, но в этой семье не я принимаю решения.

- Я не могу переписать тебя к другому психотерапевту, - уклончиво произносит Мценский, щелкая ручкой. - Ты достаточно много узнала про меня за десять минут, а я так не подставляюсь.

- Думаете, мне так хочется рассказать всем о том, что вы живете со старым другом и хлещете виски по ночам, чтобы унять боль в сердце? Да бросьте. Я сама по ночам люблю открывать бутылки.

- А еще куришь. Кстати, почему ты куришь?

- А вы почему виски пьете?

- Ты же уже ответила сама на этот вопрос.

- В этой жизни всё подходит к концу и мне приятно осознавать, что я могу попробовать контролировать этот процесс. Не смотрите на меня так - я не маленькая девочка, а моя мать и так всё знает. Иногда мы даже вместе курим на лестничной площадке, но это бывает очень и очень редко.

- Ты знаешь что-нибудь о теории личностей?

- Это когда тебя обзывают фруктом или ягодой и уходят?

- Примерно так.

- И кто же я по вашей теории фруктов?

- Теория личностей, - поправляет меня Мценский. - Ты - типичная морковь. О, время вышло. Увидимся в следующий понедельник.

***

На самом деле Мценский закончил на минут десять раньше, а я попросту не удосужилась взглянуть на часы. Я была рада схватить свои вещи, быстро попрощаться с ним и удрать в приемную, где его милая секретарша стучала акриловыми ноготками по клавиатуре как заведенная игрушка с ключом в спине.

- Не хотите чаю или кофе, пока ждёте маму?

- Нет, спасибо, - покачала я головой. - А вы не знаете, - секретарша подняла на меня голову и поправила съехавшие на нос очки, - хотя нет, извините.

- Хотели узнать, здесь ли ваша подруга? - Она растянула в улыбке накрашенные розовой помадой губы. - Чехонина только сегодня утром устроила бунт против клубничного желе.

- Неужели его всё ещё дают?

- Я отвечаю за дела только психотерапевта Мценского, - пожала плечами девушка, поворачиваясь обратно к своему экрану.

Посидев несколько минут на мягком темном диване и полистав бесполезный глянцевый журнал, я все-таки решилась наведаться в соседний корпус. Я и мама люди взрослые, найдем способ связаться, если потеряем друг друга в этом F - образном здании. Клинику Рокотова я знала, как свои пять пальцев - где заедают двери, где можно прошмыгнуть на лифте и остаться незамеченным, а где можно спокойно выйти в примыкающую к клинике рощу и насладиться свежим загородным воздухом, пока сотрудники не заметят твое отсутствие, не найдут тебя и не поволокут обратно.

Я быстро шла по белому коридору, смотря в мелькающие по левой стороне окна - я надеялась, что Чехонина умыкнула в рощу и сидит в нашем условном месте, проклиная "тупое желе" и больничного повара.

Мимо меня проходили медсестры, некоторые даже здоровались и спрашивали как дела, многозначительно подаваясь вперед и растягивая улыбки на лицах - им не терпелось узнать, как мне живется во внешнем мире, где прикосновения людей неизбежны. Они не услышат о том, как чертовски сложно передвигаться в метро по утрам, избегая внешних контактов, потому что я езжу на велосипеде и наслаждаюсь архитектурой старой Москвы.

От табличек около дверей отсвечивало - погода на улице была слишком хороша для весны, так что я даже расстроилась, что Чехонина не в роще. Дверь в комнату N12 была приоткрыта - оставаясь в коридоре, я отчетливо видела силуэт лежащей на кровати Чехониной. Её живые рыжеватые волосы смотрелись дерзко на фоне белых больничных простыней. Чуть повернув голову, она успела увидеть меня, пока я шарахалась назад, чтобы избежать встречи.

- Ремизова, - она приподнялась на локтях, вглядываясь в светящийся от солнца коридор. - Подглядывать нехорошо.

Досчитав про себя до семи, я вошла в палату, стянув с себя все эти улыбочки и здоровой вид с лица. При Чехониной можно было не строить из себя здоровую и живенькую молодую девицу, которая изредка подумывает найти себе кого-нибудь, чтобы дарил ей на праздники тюльпаны и для которого училась бы готовить.

- Чехонина, - вместо приветствия произнесла я, - выглядишь всё так же ужасно.

- Ты видела свои щеки? Скоро с плеч свисать будут, - с неподдельным ужасом произнесла подруга, вылезая из-под одеяла и пододвигаясь так, чтобы мне было куда сесть. - Цветы бы хоть принесла. Ну, или чипсов. Хочу такие же щеки.

Как только я уселась на кровать, она стала рассматривать мои лицо и волосы, приговаривая, как жизнь за белыми стенами меняет людей. Я лишь смеялась и говорила, что ей было бы на пользу хотя бы ходить на групповые терапии, а не торчать в палате.

- Я не такая ненормальная, как все остальные, - фыркнула она, откидывая длинные волосы за спину. - К тому же, я хочу дойти до твоего уровня нормальности, чтобы хотя бы разок уехать на праздники из Рокотовки - меня скоро начнет тошнить от белого цвета повсюду.

- До моего уровня нормальности - это как? - настороженно спросила я.

- Ты можешь контактировать с людьми, - пожала она плечами. - И у тебя не было срывов и панических атак, я же едва могу касаться кого-то сама. Вчера за обедом меня случайно задел Колокольцев, так я начала швырять в него всё, что у меня было на подносе. С тех пор я ем тут.

Я посмотрела на стоящий на прикроватной тумбочке стандартный пищевой набор типичного больного Рокотовки - первое, таблетки, стакан воды, второе, десерт, стакан сока, таблетки, яблоко. Чехонина перестала рассказывать мне, как я откормилась, и, успокоившись, положила руки на колени. Всё, что я могла - это положить свою руку около её, не задевая, чтобы хоть как-то выказать ей свою поддержку.

Она думала, что я не хотела причинять прикосновением боль, но она не знала, что, в первую очередь, я не хотела причинять боль себе.

- Какого это, - немного охрипшим голосом начала Ника, - иметь возможность не просиживать свою задницу здесь, среди шумящих берез?

- Учеба - это сплошная депрессия, куча разнообразной еды, хотя это ты и по моим щекам видишь, - Ника улыбнулась, от чего на веснушчатых щеках появились ямочки, - а людям по большей части всё равно - никто не хочет задевать или трогать тебя специально. Метро про утрам - это ад.

- В такие моменты я понимаю, - вздохнула она, - почему я здесь. Я не готова к утренней толкучке на Мойке. Я рада, что хоть кто-то из нас смог хоть как-то выбраться отсюда.

Первым порывом было сжать её руку, но нахлынувшие чувства остановили меня - сначала воспоминания о горячей боли, а затем о том, что может быть с нами после того, как я схвачу её.

В моей сумке, брошенной около тумбочки, настырно зазвонил телефон. Видимо, мама уже ждала меня на парковке, нервно барабаня пальцами по рулю. Я быстро переглянулась с Никой, но она успела первой - лягнув меня ногой в одеяле, она соскочила с кровати и достала из сумки телефон.

- Здравствуйте, Надежда Николаевна! - Произнесла она, самодовольно улыбаясь. - Я тоже рада вас слышать. Всё хорошо, кормят всё также отвратно, как и всегда. Она скоро придет, - Ника оценивающе посмотрела на меня сверху вниз и обратно. - И будет что-то нужно сделать с её щеками, пока она в конец не превратилась в хомяка. Вроде фигура есть, ничего лишнего нет, а эти щеки как-то выбиваются из греческого профиля.

- Дай сюда телефон, - буркнула я, на что в ответ он полетел ко мне во всей своей красе. Это было нашим единственным способом передачи вещей друг другу, когда мы были соседками - перекидывание. - Уже спускаюсь мам, - нажав на "отбой", я посмотрела на Нику - в полосатом пижамном комбинезоне и со своим детским веснушчатым личиком она напоминала мне ребенка-переростка, однако ярко-выраженные губы и овал лица не позволял дать ей хотя бы 15 лет. - А ты, буянка, съешь за меня фасолевый суп, когда его дадут.

- Что, скучаешь по нему? Могу специально к твоему следующему визиту попросить, чтобы принесли ведро. - Она открыла входную дверь. - А я вот скучаю по книжным магазинам. Привези мне каких-нибудь книг! Я перечитала уже всё, теперь развлекаюсь только чтением в детском отделении на ночь маленьким революционерам.

- Мценский сказал тебе, что "ты встала на верный путь прогресса и избавления от своей болезни"? - Спросила я, вставая с кровати и беря свою сумку.

- А то! - Расхохоталась Чехонина. - Вообще, я хожу туда не только ради детей, - она игриво приподняла брови. - В следующий раз я покажу тебе кое-кого. Теперь ты не открутишься от меня, Ремизова.

- Верно, я ненавижу, когда у кого-то от меня страшные секреты.

Мы не могли обняться на прощание, поцеловать друг друга в щеку или ещё что-то - даже этот дружеский пинок из-под одеяла хоть и заставил нас взбодриться, но тут же парализовал на несколько секунд и отнюдь не от неожиданности - поэтому мы просто стояли и смотрели друг на друга. Я никак не могла взять в толк, почему никто не говорит ей правду, в том числе и я. И почему выбор наших врачевателей остановился именно на мне, а не на ней?

По сравнению с художественной Никой, мечтой прерафаэлита, я была унылой, светловолосой и бледной девушкой, которую вряд ли бы хотели запечатлеть на полотнах и вплести масляной нитью в ковер истории искусства. Каждая новая медсестра, некогда приставленная к нашей палате, обязательно делала комплимент Чехониной, её невероятной красоте, а мне иногда бросали "зато у вас красивые руки" или "а у вас кожа как фарфор". Однако, по-настоящему красивым говорят "вы красивы", а таким как я расписывают их части тела с лучшими прилагательными.

Как бы то ни было, Ника содрала с меня обещание зайти к ней после следующего сеанса у Мценского. Стоя в дверях, мы ещё чуть-чуть посплетничали о пациентах, врачах и кормежке, но настырные звонки мамы, которая терпеть не могла, когда её игнорируют, заставили меня вконец распрощаться лишь через десять минут. Я не знаю, что я пыталась сделать - запомнить черты лица Ники? Намекнуть ей о том, как повели себя врачи, а вместе с тем сказать, что её единственный друг - лжец и эгоист?

- Я понимаю, что мои волосы завораживают миллионы, - Чехонина лениво перебирала пальцами локоны перекинутых через плечо волос. - Но, может быть, пора уже отправиться к Надежде Николаевне и рассказать ей, какой у тебя "прогресс" с Мценским и какая ты замечательная подруга?

Я киваю, улыбаюсь на прощание и ухожу. Хорошо, что она не слышала, как мое сердце упало и разбилось, словно очередная тонкая фарфоровая тарелка из маминого праздничного сервиза, когда к ней зашла медсестра и проверила, приняла ли она свои таблетки. Такие болезни не лечатся медикаментами - почему-то всем это известно, но они до сих пор продолжают пичкать нас ими, будто они могут помочь. Может быть, самообман одной из сторон и есть часть хорошего лечения?

Оставить комментарий © Copyright Совина Полина Размещен: 25/03/2014, изменен: 25/03/2014. 19k. Статистика. Глава: Проза Сиквел Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Новое произведение после долгого перерыва. Надеюсь оно превзошло ожидания тех, кто его ждал. В общем, я не мастер на душераздирающие слоганы, всё перед вами, прям как завтракать голыми.

Совина Полина : другие произведения.

Глава 1. Рокотовка