Трое мальчишек обходят свои владения. Вот они остановились прямо напротив моего первоэтажного балкона. Мальчикам лет по двенадцать-тринадцать: тонконогие, голенастые, длинношеие, ухоторчащие. Все шесть рук сплелись вместе, а тела и головы, если посмотреть сверху, образовали равносторонний треугольник.

Если не узнаю, что они там делают - умру. 

Мой балкон входит в их сферу влияния - яблоки с моего дерева на две трети принадлежат им. Осенью мы на перегонки обносили яблоню, кто быстрей. Она, бедняга, не успевала за нами поспевать. 
Мы не виделись целую зиму. Мальчики подросли совсем немного. Ничего, они своё летом возьмут. Один из них, самый дерзкий и раскованный, не обращает внимания на нашу с ним разницу в возрасте и держится свободно, легко, вольно. Что-то в его оценивающем взгляде настораживает. Он будто прицеливается. Так смотрят парнишки, прикидывая расстояние, которое отделяет камень в руке от жертвы.
Вышла на балкон. А что? Пускай видят, что скоро и у меня появится такой же, как они, оболтус. И не боюсь я их вовсе. И их прицельных глаз не боюсь. Живу я здесь. Вышла,  желая сфотографировать фиалки. Ах, и вправду, целая дивизия в зелено-пурпурном камуфляже подползла на пузе к самому днищу моей балконной лодки. Забыла о мальчиках, во все глаза пялясь на неожиданно распустившиеся крохотные нежности. Настроила фотоаппарат, но фиалки оказались слишком далеко, да и цветки мелковаты. Чтобы получилось вожделенное качество макро, придется выходить на улицу и становиться перед фиалками на колени. Беременность проходит легко, но вот стать на колени, держа на весу перед собой и живот, и камеру! Ух, настоящий экстрим.

Мальчишки увидели меня, не обрадовались, но и не прервали какого-то своего тайного дела.

Закрались нечистые подозрения. Неужели у них проснулся интерес к своему собственному полу? Видимо, мальчуганы решили уединиться, чтобы здесь, за домом, где их никто не увидит, начать свой первый опыт. Хотя, может вовсе и не первый.

А тут я со своим пузом, и любопытством, и негодованием. Но как тут не негодовать? Мало того, что всех троих можно заподозрить в эксгибиционизме, гомосексуализме, так еще и групповуха!?

 И тут  Раскованный решил рискнуть:
-Здравствуйте!
-Привет. Пришли фиалки рвать?
-Нет.
-Я думала за фиалками для девчонок.
-Они этого недостойны!
-Девчонки не достойны!? А кто же достоин?
-Мама.
Впрочем, и для мамы фиалки они рвать не стали.

Мне вдруг стало неловко. И что я всё лезу, выпытываю, высматриваю, вынюхиваю. Пусть живут, как хотят. Не сироты, все при родителях.

Вернулась в комнату и бросила взгляд на зеркало трюмо. Потом в зеркало, в самую его глубину. В нем, апрельском, соединился такой же ясный сентябрьский, паутинно-легкий. Пахнущий прошедшим летом, яблоками и ночной прохладой. Ты был особенно нежен и недосягаем, биением рваного ритма изводил и сводил с ума. Но как у тебя получалось быть одновременно во мне и еще где-то далеко-далеко возле созвездия Змееносца? Неожиданно острое желание твоей плоти застало врасплох.

Это зеркало виновато. Оно посмело сохранить в своих глубинах тот, отстоящий на девять месяцев вечер. Чтобы, проведя его неведомыми зеркальными коридорами, швырнуть в мое лоно, ждущее неведомого.


Разделась, оглядывая свое изменившееся тело, придирчиво ища изъяны. Незнакомая, но родня грудь с чересчур темными ореолами, натянувшийся купол-шишак.

Нет, опасения беспочвенны - всё совершенно. Никогда еще мое тело не было столь безупречным.

Я дождусь тебя и смело пойду в атаку, зная, что сегодня это будет моя последняя битва с тобой один на один. Потом у меня появится подкрепление. Сама, сама его приведу в этот мир, где войны идут всегда и везде, где нет тыла и передышки. Вылеплю из него соратника.

Пока жду тебя, напишу о них, о мальчиках, о том, какое счастье, когда у женщины есть сын, считающей ее достойной букетика фиалок... и прочие сю-сю-сю о детях и мамах.

На улице раздался грохот взрыва, дом качнуло, зазвенело, истерически залаяла собака.

Выскочила на балкон, из рам которого вылетели стекла на любимый коврик, чтобы увидеть, как с земли поднимаются осыпанные ею огольцы. Оглушенные, они стряхивали с одежды песок, прошлогодние листья, комья глины, камешки и полуживые тельца фиалок, разлетевшиеся с того места, где сейчас зияла свежая воронка, будто от бомбы времен войны.

Я засмеялась. Вот дура, они порох изобрели, а я невесть что вообразила.

Затем вдруг взрыдала - вот и рожай вас, уроды! А вы себе руки-ноги переведете на опыты.

Потом вдруг онемела, осознав, что это ведь мои три товарища подложили взрывчатку под меня.

А если бы я не ушла с балкона, а если бы меня не заманило омутом зеркала рассматривать свои груди и живот?

Теперь я знаю, отчего на самом деле умерла Пат.

Иногда весенняя тяга к графоманству и эротике бывает спасительна.