"Вши и либералы на пустом месте не появляются", - глядя на себя в зеркало, ухмыляясь вспоминал про себя эту брошенную ему вчера на ток-шоу в лицо сакраментальную фразу, до маникюрированных кончиков ногтей и алмазных запонок на рубашке, либерал с большой, с вензелем буквы, для всех господин, а про себя месье, месье Житница.
- Нашёл на чём меня поддеть. Ха-ха. Слова не пахнут, да и к тому же у меня полностью отсутствует обоняние. Да и для того чтобы меня прошибить на слово, нужно уж слишком сильно постараться. - Завязывая на своей шее шарф, с выражением, самому себе или кому-то привиденному в зеркале, ответил месье Житница, чувствуя себя на душевном подъёме. Чему были веские основания, в виду того, что, во-первых, он и в правду, только совсем недавно поднялся с постели на ноги и так сказать, физически соответствовал этому своему статусу, ну и, во-вторых, полученная кругленькая сумма за участие во вчерашнем шоу всегда способствует подъёму, уже правда духа.
И хотя недоброжелатели месье Житницы, которых естественно было не счесть, не то чтобы предполагали, а прямо-таки в открытую заявляли, что у месье Житницы нет души, всё же это не так, раз он по себе чувствовал, как он душевно воспаряет и даже хочет улыбнуться, когда к нему на телефон приходит уведомление о пополнении его банковского счёта. И, пожалуй, покажи он все эти свои денежные трансферты (чего ему до нестерпимости, покусывания пальцев рук хочется сделать) этим однозначно завистникам, то ещё надо посмотреть, как они смогут перевести свой завистливый дух, увидев как оплачивается эта, как они заявляют, без духовность или тот же коктейль состоящий из подлости и пошлости.
Политолог, да что там мелочиться, полиглот или ещё вернее сказать, проглодит (в обиходе проглот) слова Житница, до глубины своей, возможно заложенной у самого дьявола души, а не как он думал в банке, а может и в центре стратегических исследований, где он числился ведущим сотрудников или даже директором, как бы предвзято к нему не относились его противники, был искренен в своей ненависти к окружающему его человечеству, что способствовало его язвительности и хлёсткому слову, с которым он обрушивался на всех тех, на кого ему указывал его классовый нюх, подкреплённый указующим перстом тех господ, чьим инструментом для проведения их политики, он так самоотверженно и служил.
Что и говорить, а говорить месье Житница умел и даже очень охотно, особенно когда за это платили, за что, а по мнению самого месье Житницы, за его жизненную позицию, был не просто, а до тошноты ненавидим всеми - врагами, коллегами по работе, друзьями, которых у него никогда не было, а также частично в минуты похмелья и самим собой, сегодня, будучи в уравновешенном расположении духа (проведя вечер на сухую, он не испытывал похмельных мучений и поэтому его я находилось на его стороне) собирался на очередной свой приработок, на одно из политических ток-шоу, которых в наше политическое время развелось, как грибов после дождя.
- А дождь сегодня льёт, как из ведра. - Открывая зонт, месье Житница поморщился от не любви к дождливому ненастью. Но не успевает месье Житница, подняв зонт над своей головой, накрыть им себя, как к его полной неожиданности и частичному ошеломлению, забравшись под его зонт и нарушив его месье Житницы внутреннее пространство, за ручку его, только его зонта хватается неизвестный и главное, до чего же настырный тип. И ведь это не просто акт неуважения, а скорей всего демонстративный акт агрессии и возможно даже покушения на частную собственность месье Житницы, что собственно несколько и поколебало решимость месье Житницы начать звучно вопить и дерзко возражать. И хотя месье Житница никогда и не был большого мнения об окружающих людях, которым только дай волю, так они последнее честно им заработанное украдут, но всё же когда вот так лицом к лицу встречаешься с таким пренебрежением своего права на собственность, это так сказать несколько обескураживает.
Между тем, этот настырный и до чего же дерзкий тип, чей вид не вызывал сомнений в том, что он не любит того, когда с ним не соглашаются, берёт и одёргивает на себя ручку зонта месье Житницы, а всё для того, чтобы капли дождя не замочили его дорогой итальянский костюм. Но к его и даже удивлению месье Житницы, сам месье Житница откуда-то, а вернее рефлекторно набравшись смелости, берёт и не отпускает ручку своего зонта, пытаясь перетянуть её на свою сторону (на месье Житнице тоже не плохой костюм, который тоже не хочет быть намоченным дождём). При этом каждый из этих участников перетягивания зонта, молча и изучающе в упор смотрят друг на друга, где каждый из противников вкладывает в свой взгляд разные чувства и желания. Хотя, пожалуй, сами желания, у них скорей всего не блещут разнообразием - они не прочь прибить своего визави.
Правда в данном случае, как всегда вступает в силу закон несоответствия желаемого и возможности его осуществления, где месье Житница, будь у него силы, то он прямо сейчас бы прихлопнул этого гада, ну а то, почему этот гад, в свою очередь прямо сейчас не прихлопнул месье Житницу, то это, пожалуй, весьма загадочный вопрос. Ведь судя по его вполне атлетическому и даже тревожному для прохожих людей виду, ему это будет не сложно сделать, а уж само желание, так и читается на его лице.
Но нет, он вот так сразу не разбивает всмятку лицо месье Житницы, а всего лишь нахмурив брови, смотрит на этого несговорчивого месье. Ну а Житница вскоре что-то усматривает в этом его угрожающем взгляде и в знаковой татуировке на пальцах руки "S.P.Q.R." и, ослабив свою хватку за ручку зонта, благоразумно начинает сдавать свои позиции. Когда же часть спины месье Житницы оказывается под дождём, то его противник - хмурый и настырный тип, даёт спине месье Житницы как следует промокнуть, затем демонстративно ухмыляется и наконец раскрывает рот, для того чтобы озвучить свои определённо злобные намерения.
- Тихо. - Ожидаемо, до борзоты хриплым и каким-то потусторонним голосом, одновременно тихо и громко сказал неизвестный. И хотя месье Житница за всё это время противостояния слова не вымолвил (натужные вздохи не в счёт) он всё же, несмотря на провокационность заявления неизвестного, должен был с ним согласиться и быть тихим.
- А теперь, грязь, слушай меня. - Глядя глаза в глаза, процедил сквозь зубы достаточно провокационные слова неизвестный. - Это и есть дословный ответ на твой вечно терзающий твою подленькую душу вопрос сфинкса - а ты кто такой? - Что и говорить, а агрессивный тип сумел-таки поддеть месье Житницу, который и вправду вечно задавался этим вопросом и, конечно, когда этот незнакомец оказался перед ним, он не преминул, правда, только про себя, несколько нервозно задаться этим все объёмным вопросом. При этом надо понимать, что сам месье Житница и большинство его коллег по свободным от ответственности идеям, вкладывали в этот вопрос несколько больше, чем мог бы себе представить какой-нибудь левый, совершенно не такой свободный интеллектуал, как месье Житница - месье Житница задаваясь этим вопросом, совершенно знать не хотел ответа на этот вопрос, а он всего лишь указывал в нём этой никчёмности на его низкопробное место в жизни, перед столь просвещённым господином.
При этом ведь, этой провинциальной неучёной никчёмности, с их-то умишком, никогда не постичь всей жизненной сути таких просвещённых людей как месье Житница, и они действительно совершенно никак не могут понять (да разве так можно?) как можно быть таким человеконенавистником каким был месье Житница. И, пожалуй, они вполне искренне про себя и между собой задавались всё тем же (да кто он такой?) вопросом, пытаясь разобраться в том, как же можно быть таким подлецом и негодяем каким был месье Житница. Но этим недалёким, не имеющим шенгенской визы людям, никогда не понять людей с этой открывающей все границы визой и чьи сердца греет гринкарта, ведь для того чтобы это понять, надо иначе мыслить и значит иметь иные приоритеты и ценности. Так что задавайся, не задавайся вопросом: "А ты кто такой?", всё равно ответ на него в должной понятливой степени не будет получен.
И, конечно, когда этот незнакомец таким звучным и как оказывается провидческим образом, можно сказать влез в чувствительную душу месье Житницы, то месье Житница на мгновение поколебался в своём понимании человечества, и действительно, без многозначных ходовок, напрямую задался вопросом - да кто же он в самом деле такой? Впрочем, месье Житница умеет держать непроницаемость на лице и незнакомец, сколько бы он не пытался высмотреть в нём паникёрские настроения, не смог этого сделать.
И видимо этот неизвестный тип, хоть и был достаточно подготовленным к такого разного рода встречам с различными видами людей, в основном с отбросами общества, всё же он до конца не учёл с кем имеет дело, раз решил на такую поверхностную провокацию - подловить месье Житницу, которого ещё и не такими славными словами называли и не только на три, но и на две буквы посылали. Так что месье Житница определённо расстроил планы этого агрессивного типа, явно решившего задеть месье Житницу и, вызвав у него праведное негодование, тем самым добиться от него звучного протеста. Ну а как только месье Житница нарушит установленные незнакомцем тихие правила, то этот тип будет иметь полное право, ударом в подбородок месье Житнице, заставить его прикусить язык.
В общем, месье Житница своей глухотой к озвученным этим типом оскорбительным словам, конечно, чуть не вывел из себя этого агрессивного типа, готового уже за одно это, указать месье Житнице на его вонючее место вон в той грязной луже, но видимо перед ним была поставлена задача доставить сего месье в целости и сохранности и, незнакомец злобно сплюнув прямо на ботинки месье Житницы (Житница вновь не поддавшись на эту провокацию, и здесь сохранил лицо от мощных кулаков этого типа), с сарказмом заявил: "Идём за мной. Тебя ждут, чтобы ответить на твой, так тебя волнующий вопрос - кто ты, падла, есть такой".
После чего незнакомец окончательно вырывает ручку зонта из рук месье Житницы, делает резкий разворот и направляется по направлению одного из находящихся рядом высотных зданий. Ну, а месье Житнице ничего другого не остаётся делать, как только проследовать за ним (почему так случилось, месье Житница и спустя время не может дать себе точный ответ на этот вопрос - может нежелание потерять свою собственность, зонт, а может чего другое, о чём и вспоминать даже не хочется), вначале до входа в один из торговых центров, затем на лифте до одного из многочисленных этажей и как итог всему - прибытие в самую обычную на всю голову франшизную кофейню.
- Стой здесь. - Резким окриком остановив месье Житницу (и месье Житница опять проявляет послушность и останавливается там где ему указали. Да что же в этом мире творится!) на входе в кофейню, агрессивный тип, в чьих руках находящийся свёрнутый зонт месье Житницы выглядел так недосягаемо, быстрым шагом проходит внутрь зала кофейни, где пройдя в самую глубь зала, подходит к одному не одинокому столику у окна. Там он тратит совсем ничего времени для того чтобы указать сидящим за столиком господам на прибытие месье Житницы, после чего сидящие за столиком господа, явно не кладущие все яйца в одну корзину, бросают мимолётный взгляд в сторону мнущегося с ноги на ногу месье Житницы и уже после того, как убедились в том, что месье Житница не только на словах, а действительно прибыл сюда, отправляют агрессивного типа до месье Житницы. После чего агрессивный тип возвращается к месье Житнице, внимательно на него смотрит и говорит ему:
- Теперь можешь идти. Тебя ждут.
И хотя месье Житница мог бы подловить этого незнакомца на слове и пойти туда, куда себе заблагорассудится идти, он почему-то решил не шутить с этим, скорей всего шуток непонимающим интеллектом и, ничего не сказав, а только с болью в сердце посмотрев на свой зонт в руке этого экспроприатора, направляется к тому столику, за которым его, по словам этого агрессора, уже ожидали.
Ну а пока месье Житница не приблизился к тому столику, за которым его ожидают двое, с виду вполне себе респектабельных господина, он может изучающее пройтись по их невесёлым лицам. "Агенобабра! Ах ты, сволочь. - Месье Житница сразу признал одного из сидящих за столиком господ. - И кого ты из себя решил корчить. Мафиози. - Месье Житница при виде средних лет господина под именем Агенобабра невольно сложил руку в фигу. Впрочем, этот Агенобабра имел все возможности для того чтобы прослыть, хоть святым, хоть мафиози - ведь он был не просто политтехнологом, а политтехнологом со связями и с большими возможностями в сфере коммуникаций и средствах массовой информации и даже в кино, а также доступом к бюджетным средствам, что ещё важнее".
Но месье Житница не стал громко распространяться и даже корчить недовольные рожи при виде этого Агенобабры, который по большому счёту был его основным работодателем, а с вымученной, но всё же с улыбкой, подошёл к столику. Где он уже смог увидеть лицо второго, судя по виду, довольно влиятельного и грозного господина, который по своим внутренним убеждениям не удосужился ответить на приветствие месье Житницы и как смотрел сквозь стёкла своих в золотой оправе очков, так и боковым зрением делая вид, что в упор не замечает, продолжал раздевать своим испытывающим взглядом месье Житницу.
- Вот тот самый господин Житница о котором я вам говорил. - Судя по всему, не ставя месье Житницу (месье Житнице хоть и польстило, что его не назвали грязью, а как-то особенно выделили, всё же этот разговор о нём вёлся каким-то странным и, пожалуй, даже неподобающим для его достоинства отстранённым способом) ни во что, хотя конечно, оставляя стоять на своих ногах, кивнув в его сторону, обратился к своему визави господин Агенобабра. После чего его визави, так уж и быть, соизволяет себе снизойти до месье Житницы, и со своего сидячего места, в упор смотрит на него сверху вниз.
И месье Житница глядя в ответ, что уже дерзко, с его-то теперь и непонятно с благородной ли стороны, явно (уж как не ему не знать об этом) прочитал стоящий в глазах этого господина всё тот же вопрос сфинкса - ну-с, а это ещё кто такой? И месье Житнице, помертвевшему от холодности взгляда этого, до чего же культурного господина и сразу видно большого интеллектуала, в котором так и сквозит непризнание и презрение, так и хочется...Нет, не просто закричать, а во всё горло завопить о том, что он до кончиков своих отманикюренных ногтей свой в доску. Но, увы, он не может это сделать, так как понимает, что это не поможет ему и, пожалуй, даже усугубит о нём их мнение. Ведь попробуй он только открыть рот без спросу, то тут же будет записан в рыла, а не лица, с которыми иметь дела последнее дело, а это уже грозит недофинансированием и потерей источников доходов, а значит, независимости мнения.
К тому же месье Житнице, хоть уже и не пятнадцать и даже не тридцать, а все за сорок лет, за которые на него со всем сторон и с разных ракурсов смотрели разных родов и видов люди и господа, всё же ему как-то не по себе, когда на него вот так уничижительно для его достоинства смотрят, и месье Житница начинает терзаться насчёт себя сомнениями, краснеть и ёрзать ногами на месте.
- Ну, приверженностью ценностям, где своё личное я самая большая ценность, то этим, пожалуй, мало кого можно удивить. - Поправляя на своей руке брендовые часы, зевая сказал одновременно незнакомый для месье Житницы (Житница облегчённо вздохнул оттого что сегодня не одел свои не менее брендовые часы и тем самым не смутил завистью разум этого блестящего господина) господин в очках в золотой оправе, и знакомый для Агенобабры конгрессмен Вернер.
- Вы как всегда правы, сэр. - Согласился с конгрессменом Агенбабра. - Но господин Житница не просто редкий, а исключительный экземпляр в таком разнообразном ряду интеллектуалов либеральной мысли. Он можно сказать, либерал от бога.
- От бога? - откровенно удивился конгрессмен Вернер. - А разве так бывает? Ведь как я слышал, то все эти либерально настроенные свободные люди, не терпят, чтобы их в чём-то ограничивали и они все как один атеисты. Да и как я помню, то бог не такой индивидуалист, как человек. И ему коллективное начало важнее, нежели индивидуальное человеческое я. Да и свобода для него понятие больше абстрактное, нежели реальное. - После нового более пристального осмотра месье Житницы, задался вопросом конгрессмен Вернер. И видимо на этот раз конгрессмен Вернер задел за живое месье Житницу, раз он не удержался и вышел из своего созерцательного положения.
- Это бог есть понятие абстрактное, а свобода как раз реальна и физически ощутима. - Заявил месье Житница.
- Да неужели. - Язвительно проговорил конгрессмен Вернер. - А если я, к примеру, не согласен с этим утверждением. То, что тогда? - прищурив один глаз, конгрессмен Вернер хитро посмотрел на Житницу.
- Когда утверждение является спорным, бремя доказательства ложится на утверждающего, и если у утверждающего нет достаточных доказательств в поддержку своего утверждения, такое утверждение может считаться аргументом к незнанию. - Как по учебнику зачитал месье Житница.
- Ты что, решил меня учить юридическому праву? - конгрессмен Вернер уловив в ответе месье Житницы знакомые нотки (он сам привык таким юридическим способом отправлять своих оппонентов в мысленный нокаут), определённо возмутился такой наглости этого господина, не господина, а чёрт знает кого.
- Сэр. Вы слишком всё прямолинейно понимаете. - Поспешил вставить слово Агенобабра. - Просто господин Житница, таким образом исповедует...Да-да, именно исповедует, свою веру в либеральную мысль.
- Что ж. У нас страна свободная, и каждый вправе верить в то, во что ему вздумается. - Не слишком понятно для всех выразился конгрессмен Вернер. А когда конгрессмен, а не просто человек, выражает свою мысль подобным, многозначительно трактующимся способом, то он скорей всего, ещё находится на перепутье и не знает к какому выводу из всего этого прийти. Что вполне понимаемо Агенобаброй, который сколько себя помнит, крутится вокруг разного толка конгрессменов и поэтому молчаливо даёт возможность конгрессмену Вернеру самому нащупать нужный путь. Но видимо конгрессмен Вернер не любит одиночества мысли и, он видя, что Агенобабра молчит и не приходит к нему на помощь, раздражается и нервно сделав ещё один глоток из чашки, поверх её смотрит на месье Житницу и решает сорвать на нём своё раздражение.
- А вот что-то мне подсказывает, что сей господин ...Как его там? - Конгрессмен Вернер вдруг забыв имя месье Житницы, скорей всего специально проявляет принципиальную без памятливость или таким хитрым способом напоминает тому, что он ещё для себя не ответил на всё тот же мучающий Житницу индификационный вопрос - кто ты есть месье Житница, просвещённый господин или же грубый варвар.
- Житница. - Вовремя напомнил имя сего господина Агенобабра, где не назвав его, ни господином, ни холопом, тем самым предоставил возможность конгрессмену Вернеру самому решать судьбу этого человека под именем Житница.
- Да плевать. - Конгрессмен Вернер вдруг, ни с того, ни с сего (хотя, возможно, конгрессмен Вернер долго раскачивается и до него только сейчас дошло понимание дерзости поведения этого Житницы) до того разошёлся в своём наплевательском настроении, что пара капель чаю вырвалось у него изо рта и полетели не в месье Житницу, а в лицо сидящего напротив него Агенобабры. И, конечно, Агенобабра получив в лицо этот выплеск энергии конгрессмена Вернера, пожалуй, испытал потрясение, которое сказалось на его благодушном на тот момент настроении, и он чрезвычайно, не то чтобы обиделся на господина Житницу, который из-за своей незапоминающейся фамилии спровоцировал конгрессмена Вернера на не сдержанность, а, пожалуй, захотел ему как-нибудь насолить. Ну а так как месье Житница находился вне стола и даже без дежурного блюда, то Агенобабра решил пока ещё подумать, как же этому подлому Житнице отомстить.
- Так вот, что я хочу сказать. - Продолжил говорить конгрессмен Вернер. - Сей господин либерал, как и его соратники по либеральному идеологическому оружию, объявляют о высшей ценности своего личного я, лишь после того как на полную катушку используют предоставляемые им обществом права и гарантии. Они готовы нести лишь свои неоспоримые права, а вот ответственность пусть несут те другие, для которых общественное первично, а не как для них вторично. Да и к тому же человек, будь он либерал или какой другой традиционалист, он прежде всего потребитель тех ценностей, которые на данный исторический момент, благодаря требованиям времени и его избранных проводников, становятся, так сказать, актуально-необходимыми, и в результате всего этого становятся нравственными ценностями, на основе которых и строится жизнь человеческого общества. И надо понимать, что все эти ценности, есть результат работы избранной человеческой мысли, которая и стоит на страже сохранения человека. Верно, я говорю? - зло посмотрел и также зло, пожалуй, риторически спросил месье Житницу конгрессмен Вернер, скорее всего причисляющий себя к числу тех самых избранных, которые и определяют все эти ценности.
Ну а месье Житница не привык не соглашаться с конгрессменами и он поступил так, как должен был поступить - он согласился с конгрессменом Вернером. Конгрессмен Вернер же, несмотря на то, что он видимо ожидал такого ответа от месье Житницы, всё-таки завёлся и начал огорошивать Житницу заповедями либерала.
- Ну а раз так, то все твои так называемые нравственные начала, ориентиры или как вы любите их называть (здесь вашей без их близости к буржуазной идеологии не обошлось) ценности, есть всего лишь разрекламированный результат проведения в жизнь политики знать предержащих. - Конгрессмен Вернер видимо ожидал, что месье Житница вопросительно поведёт бровью, когда он вместо слова власть предержащие, употребит слово знать предержащие и поэтому сделал разъяснительную остановку. - Можешь в себе сомневаться, а во мне не стоит этого делать, я никогда не ошибаюсь в подборе слов. И употреблённое мною слово знать, вместо слова власть, имеет куда большее право и значимость стоять на том месте, куда я его поставил. Ведь именно знание или по-современному информация, есть тот самый первоисточник власти, которая и становится таковой, благодаря большим знаниям. И скорей всего, не зря высшее сословие называли знатью. Ведь оно обладало большими знаниями и только благодаря этому занимало своё привилегированное место в обществе. Так что если хочешь сохранять своё властное место в обществе, то продолжай больше знать и тогда ты будешь всегда оставаться знатью. - Конгрессмен Вернер остановился, чтобы перевести свой дух, в котором удивлённый месье Житница увидел проявление вольнодумствования, которое как-то не вязалось с высоким званием конгрессмена.
Но кто такой месье Житница, чтобы судить конгрессменов, которые по внутреннему вольнодумствованию месье Житницы зажирели, и уже и сами потеряли свои жизненные ориентиры, и не знают, что говорят. Правда такая откровенность конгрессмена Вернера всё же несколько пугала месье Житницу и заставляла его нервно задуматься над причинами таких в свой адрес словесных шагов, не привыкшего к таким неприкрытым заверениям в свой адрес со стороны власть предержащих господ. Впрочем, месье Житнице много времени не далось на все эти сомнения и, конгрессмен Вернер приведя себя в порядок с помощью глотка чаю из чашки, вновь взялся за месье Житницу, обратившись к нему.
- Ну что ж, давай посмотрим, на что ты опираешься и каких правил придерживаешься в своём умозрении на этот мир. Так что там у нас или вернее у вас записано в первом пункте поваренной книге (вот тут то месье Житница понял, что конгрессмен Вернер, скорее всего бывший анархист) либерала? - Вопросив самого себя, конгрессмен Вернер откинув назад голову, задумался, затем видимо вспомнил и, ухмыльнувшись, самоуверенно заявил. - Значит, считаешь, что все люди равны между собой. - Не сводя своего взгляда с побледневшего месье Житницы, задал риторический вопрос конгрессмен Вернер. И хорошо, что он не потребовал на него ответа, а иначе бы он определённо поставил бы месье Житницу в безвыходное положение - месье Житница несколько скептически, да что там несколько, он совершенно отвергал это положение, считая что идея равенства, вписана в идеологию либерализма для того чтобы привлечь к себе как можно больше избирателей. О чём, скорей всего догадывался не раз становившийся конгрессменом Вернер, который будучи уже избранным, решил не заботиться о своём имидже перед потенциальным избирателем, коим мог бы быть и месье Житница, и выказал перед ним своё истинное лицо.
- А я вот что-то в этом сильно сомневаюсь. Ты вот стоишь передо мной, а сижу. Или может ты думаешь, что это до поры до времени? А, сволочь? - Нервно сказал конгрессмен Вернер, после чего в своих провокационных целях взял из чашки пирожное, с которым он пил чай, демонстративно откусил его, затем взял и остаток пирожного целенаправленно уронил или вернее сказать запулил прямо и очень точно в туфлю месье Житницы. После чего все в полной тишине внимательно смотрят и изучают туфлю месье Житницы, по которому растекается пирожное.
- Ну так что. Может быть, возьмёшь и юридически меня поправишь и скажешь, что мои сомнения не имеют право на существование. - После того как месье Житница поднял свои наполнившиеся слезами глаза на конгрессмена Вернера, тот уже ждал его и тут же задал ему этот вопрос. Но месье Житница не стал поправлять столь неловкого конгрессмена Вернера, который может себе заказать ещё пирожного (а у Житницы кроме туфлей, есть ещё и другие части костюма, куда можно запулить пирожное), а лишь неловко посмотрел на него, ожидая новых вопросов. Ну а конгрессмена Вернера так просто на такую податливость и смирение не взять, и он ещё больше распаляется и злобно рявкает на месье Житницу:
- Ты это что, хочешь сказать, что твоя воля личности не зависит от внешних факторов. - Конгрессмен Вернер потемнев от гнева, вдруг схватился за вилку. - А ну немедленно отвечай за свои слова. - И хотя месье Житница и понятия не имел, за какие слова от него столь требовательно требовал ответа конгрессмен Вернер, всё же всполошенный и местами гневливый вид конгрессмена Вернера, не предполагал безответного участия в беседе и, месье Житница слизнув языком с губ капли пота, дрожащим голосом проговорил:
- Недоказанные высказывания заслуживают ровно столько же недоверия, сколько заслуживают любые другие недоказанные утверждения.
- Да ты я смотрю, на словах тот ещё ловкач. Ну что ж, мы сейчас проверим, насколько ты ловок во всём другом. - Грозно заявил конгрессмен Вернер, после чего рукой лезет в карман своего костюма, откуда к всеобщему удивлению, неожиданно вытаскивает перчатку. Затем в полной внимательной к его действиям тишине надевает перчатку на левую руку, поднимает свою руку над столом, зрительно убеждается сам и убеждает окружающих в том, что перчатка отлично сидит на его руке, и уже после всех этих действий, к полной неожиданности Агенобабры и месье Житницы, хватает последнего за его руку. Отчего месье Житница вздрагивает и, покачнувшись на месте, с огромным трудом удерживается на ногах.
Но всё это его рефлекторное поведение никоим образом не сказывается на конгрессмене Вернере, чья линия поведения по отношению к месье Житнице остаётся неизменной и, он не обращая внимание на все эти его телодвижения, неумолимо продолжает подтягивать руку месье Житницы к столу. На поверхность которого, спустя мгновение и ложится придерживаемая Вернером рука месье Житницы. После чего конгрессмен Вернер, чья вторая рука держит вилку, пронзительным взглядом смотрит на бледного, как полотно месье Житницу, указующе для него переводит свой взгляд на стальной трезубец во второй руке и, демонстративно замахнувшись, вдруг и не вдруг, роняет месье Житницу на колени.
- Что-то он с виду не слишком стоек. - Повернувшись обратно к Агенобабру, усмехнувшись сказал конгрессмен Вернер, отпуская месье Житницу под себя, а свою руку с вилкой на тарелку.
- Первое впечатление всегда обманчиво. - Усмехнулся Агенобабра, поглядывая на потёкшего месье Житницу.
- Может и так. - Уже полностью освободившись от сковывающих руки предметов, в полном спокойствии сделав глоток из чашки, сказал конгрессмен Вернер. - Но я привык доверять своим глазам.
- Чего стоишь? Садись. - Повернувшись к было поднявшемуся с колен месье Житнице, сказал Агенобабра. И, пожалуй, это предложение Агенобабры было своевременным и должным, если бы ни одно но, которое и ставило месье Житницу в новое затруднительное положение. А дело в том, что сесть, кроме разве что только пола, ну или в лучшем случае стола, было не на что, и поэтому месье Житнице, чьи ноги и не прочь были присесть, в виду отсутствия стула было весьма сложно сделать выбор между стоянием и не пойми на чём сидением. Чего (волнения и раздражения), скорей всего от него и добивались так вольготно сидящие на своих стульях сии господа, которые хоть и боковым взглядом, но очень внимательно наблюдали за месье Житницей, ожидая от него, к какому решению он придёт.
- Ну? - угрожающе обратился к месье Житнице Агенобабра. И месье Житницу вновь как будто подкосило в ногах и он звучно, с поднятием пыли, шмякнулся на пол, откуда и принялся внимать на вдруг ставшие улыбчивые лица этих важных господ.
- Вот теперь я вижу, что господин Житница твёрд в своих убеждениях и может за них постоять. - Улыбчиво проговорил конгрессмен Вернер.
- А я что говорил. - Улыбнулся Агенобабра. - Чтобы демонстративно уронить себя в глазах других, надо иметь куда больше смелости, нежели подняв навстречу врагу голову, выказывать туже смелость.
- Согласен. - Сказал конгрессмен Вернер. - Ну а что ваш господин Житница ещё умеет? - спросил Вернер Агенобабра.
- Всё то, что вам нужно. - Ответил Агенобабра.
- Что ж. - Вставая из-за стола, сказал конгрессмен Вернер. - Давайте попробуем. - Конгрессмен Вернер делает задумчивую паузу, после чего озарённый новой мыслью, говорит Агенобабру. - Вот только подберите для него более подходящее имя. Это никуда не годится. - После чего конгрессмен Вернер покидает пределы кафе, а Агенобабра решив выказать себя не менее важной персоной, в свою очередь выдержал мыслимую паузу (он, наверное, раздумывал над словами конгрессмена Вернера и подбирал новое имя для месье Житницы, который к слову сказать, тоже озаботился этим вопросом и от безысходности положения тоже выбирал для себя подходящее имя - в этом деле нужно поспешать, а иначе эти господа напридумывают что-нибудь из ряда вон выходящее, и ходи потом плюйся от этого нового слова в политическом бомонде, которым тебя теперь кличут) и, улыбнувшись месье Житнице, дерзновенно сказал ему:
- Может быть уже хватит, себя дурака ("Это что, намёк на новое имя?", - месье Житница мгновенно напрягся) в пыли валять. И ты как подобает взрослому обелённому сединой человеку, сядешь на стул.
И месье Житница прямо сейчас сказал бы этому подлецу и негодяю Агенобабру, всё о чём он думает насчёт всего того что ему пришлось сейчас пережить, если бы это имело хоть какой-то смысл говорить. А так как у этого негодяя Агенобабры, нет, ни стыда, ни совести, кроме разве что только больших возможностей и связей, и с него нечего взять, кроме выгодных контрактов, то месье Житница только машет в ответ рукой (отстань) и только после того как показывает Агенобабре, что решение сидеть на полу это его единоличное решение, встаёт на ноги. После чего месье Житница несколько резко отдаёт наказ Агенобабре - заказать ему горячий напиток с таким же точно пирожным, которое растеклось на полу и отправляется в туалет, для того чтобы привести себя в норму и заодно обдумать для себя новое имя.
Ну а как только месье Житница глядя в зеркало в туалете, убедился, что его зубной оскал впечатляющ, а взгляд проникновенен, он возвращается обратно к столу, где за чашкой горячего напитка, вначале сходится с Агенобаброй на новом, вполне подходящем для месье Житницы имени Суворов (скорее всего месье Житница по каким-то внутренним причинам - может его под прежним именем девушки не любят, а так, раз и всё будет складываться по другому - давно уже ждал такого предложения на счёт своего имени и поэтому так легко выразил готовность принять новое), с которым он будет своих идеологических врагов крушить не только штыком-молодцом, в виде перьевой ручки, но и острым отточенным словом.
После чего Агенобабра вводит теперь господина Суворова в курс нового дела, для чего собственно, месье Житни...тьфу, господина Суворова, и вызвали сюда. Ну а как только все инструкции и методические указания были вложены в уши и карманы господина Суворова, то вечно занятой Агенобабра поднимается из-за стола и со словами: "Ладно, господин Суровый, привыкайте к своему новому имени", - покидает это гостеприимное кафе, оставляя оказавшегося в замешательстве теперь и не поймёшь, как его звать, господином Суворовым или Суровым, в одиночестве мучиться в догадках насчёт своего нового имени. И единственное что хорошее, так это привыкать к своему статусу докторанта, а также директора центра стратегических исследований островных стран.
- Тот уже не хитрый, о ком все говорят, что он хитёр. - Глядя в спину Агенобабры, процедил себе в зубы господин Суворов-Суровый, чья память на афоризмы и высказывания великих людей была исключительной. Ну а раз он назначен Суворовым (пока месье Житница один, он решается на независимость суждения и ассоциирует себя с этим полководцем), то, как не ему не знать тех слов и выражений, какими его фамильный тёзка руководствовал себя и своих попутчиков по жизни.
- Голод - лучшее лекарство. Нет, это не про меня. - Противоречиво рассудил господин Суворов, вспомнив ещё одно высказывание великого полководца. Что, пожалуй, было ожидаемо, ведь господин Суворов был слеплен из другого, сильно размягчённого в тёплых цивилизационных постелях теста, и поэтому, отражающая его суть мысль была довольно далека от разумения полководца Суворова. Впрочем, господин Суворов, не смотря на свои, нежели чем у полководца Суворова иные взгляды и жизненные подходы, всё же питал надежду на возможность усмирить и подогнать под себя космополита, эту слишком уж патриотично настроенную и слишком вызывающую огонь на себя натуру полководца Суворова. Что при его умении вырывать из контекста слова, изворачивать мысли и придавать иные значения словам и выражением, казалось не такой уж сложной задачей.
- Ложь изо всех вреднейших, есть порок. Хм. - Ухмыльнулся господин Суворов и, взглянув в сторону барной стойки, громко прокричал: Официант. И, пожалуй, господину Суворову необязательно было так надрываться - достаточно было только внимательно посмотреть в сторону этой административной стойки, для того чтобы в его сторону поспешно направилась симпатичная официантка. Хотя, вполне возможно, что не прояви господин Суворов такого звукового усердия, то не видать ему этой симпатичной официантки у своего столика, а вот того прыщавого официанта, как раз опять видать (Линда, так звали официантку, закрывала собой возникшие бреши в работе, не проявляющих усердие, любителей покурить и побездельничать официантов, и своим присутствием смягчала невоздержанных, всегда очень нервных посетителей).
- У вас прекрасный голос, сэр. - Расплывшись в очаровательной улыбке, официантка Линда продемонстрировала господину Суворову не только своё внешнее очарование и статную фигуру, но и умение пользоваться умом.
- Интересно, что вы мне скажите, если я вам отвечу, что всё вами продемонстрированное, в моём случае не работает. - Не сводя своего взгляда с Линды, усмехнувшись, ответил господин Суворов.
- Что вы набиваете себе цену. - Продолжая улыбаться, проговорила Линда.
- Ха-ха. - Рассмеялся в ответ господин Суворов. - Знаете, Линда, - прочитав пейджик на униформе Линды, отсмеявшись сказал господин Суворов, - а вы мне, пожалуй, нравитесь.
- А вы мне без всяких вежливых слов, нет. - Выдерживая улыбку, ответила Линда.
- А ведь я, если хотите знать, никому не нравлюсь и даже противен. - С горькой усмешкой сказал господин Суворов. - И, наверное, оттого я не слишком трепетно отношусь к окружающему миру людей. Что ведёт к тому, что ещё больше не нравлюсь людям. Вот такой порочный круг получается. - Господин Суворов неожиданно задрожавшими руками взял свою пустую чашку, поднял её для того чтобы сделать глоток, но заметив, что она пуста, опять горько улыбнулся и поставил её на стол.
И хотя официантка Линда за время своей работы, где наблюдательность и читка клиента по его внешности способствует получению чаевых и значит, входит в профессиональные обязанности официанта, уже составила для себя умственный портрет этого противного клиента, которым был господин Суворов, всё же промелькнувшая искренность в этом его нервном движении с пустой чашкой, в котором ею увиделась отчаяние всё же человека, а уж потом той функции, которой он с возрастом стал, определённо тронула её, и она решила ещё раз взглянуть на этого, всё же противного человека.
- Может быть, если бы на меня хоть раз в жизни посмотрели не как на чудовище, а как на простого человека, у которого есть такие же как и у всех людей самые простые желания, то может быть этот порочный круг разорвался. Как вы думаете? - с надеждой в глазах проговорил господин Суворов.
- Ну, судя по тому что вы обращаетесь ко мне, то вы скорей всего ждёте положительного ответа именно от меня. - Подбочив свои руки, ответила Линда. - Знаете, я пожалуй, не справлюсь. Вы уж больно чудовищны для меня.
- Очень жаль. А я бы сказал, что ваша прямота, как раз говорит об обратном. - Тяжко выдохнув, сказал господин Суворов. - Ну что ж, насильно мил не ...- господин Суворов вдруг заметив появление за административной стойкой отутюженного и выхолощенного какими есть полномочиями, скорей всего администратора, оборвал себя на полуслове и отвлёк всё внимание от Линды на этого, до чего же пижонистого вида администратора. При этом и Линда, заметив это отвлечение клиента, и сама заинтересовалась тем, на что он так отвлёкся и, повернувшись в сторону административной стойки, посмотрела туда, где ничего нового не увидела для себя, и появление появление и вправду администратора Сержа, было из той же обыденности.
Что же касается этого Сержа, то его отличительной особенностью было то, что он слишком спешил жить и использовать её и её данности на всю катушку - в частности это значило, что раз его служебное положение позволяло ему его использовать, то его просто необходимо было использовать, что его похотливой рукой и ложилось на всё что движется и умопомрачительно выпирает у вверенного ему женского персонала, который он набирал по своему дальновидению. Что для Линды, часто попадавшей под его разгорячённую и похотливую руку было неприемлемо, и он ей был ещё более противен и ненавистен за свои намерения достать её, нежели сама работа, которую она только из-за необходимости кушать и спать в постели, а не на улице в коробке из под холодильника терпела (телевизоры нынче всё больше плоские и спать в коробках из под них не представляется никакой возможности, если ты, конечно, не анорексичка).
И Линда непроизвольно искривившись в лице, с таким выражением лица повернулась к как оказывается, во всю на неё смотревшего господина Суворова. Ну а господин Суворов сразу всё понял с первого взгляда (да и как ему не понять такую очевидную и распространённую в служебных отношениях вещь) и, не тратя слов на околичности, прямо и заявил Линде:
- Если ты чудовище и от этого никуда не деться, то по крайней мере, этим нужно пользоваться. Я решу вопрос с этим типом и с вашей работой. - Кивнув в сторону административной стойки, проговорил господин Суворов.
- Будет интересно посмотреть. - Наклонив голову в сторону сказала Линда.
- Даю слово, вы не разочаруетесь. - Улыбчиво ответил господин Суворов и надо сказать, что на этот раз его улыбка не показалась Линде такой уж противной. И лицо Линды вновь проявило несознательность и непроизвольно проявило улыбчивую эмоциональность, которая теплом растеклась по уже внутренней сущности господина Суворова, который на этот раз про себя решил, и вправду держаться данного слова и оказать содействие этой милой официантке. Ну а Линда, несмотря на то, что она чрезвычайно много слышала в свой адрес обещаний со стороны противоположного пола, который получив от неё ожидаемое, вслед за этим проявлял себя натурой всё больше забывчивой, на этот раз хоть и не собиралась придавать большого значения словам этого типа, всё же интуитивно поверила сказанному им - тем более она теперь учёная и побудительно его авансировать, не собирается делать.
В общем, каждый из этих собеседников, после этого, хоть и краткого, но весьма обстоятельного разговора, почувствовал себя удовлетворённым, с чем они и расстались, где Линда забыла получить заказ, а господин Суворов окунувшись в воображаемую мечтательность, в свою очередь забыл о том, зачем он всё-таки звал к своему столу официантку. Впрочем, он получил от неё чего ему так недоставало - возможность пощекотать свои нервы. И хотя господин Суворов и тем паче месье Житница, не любил подобного рода щекотку, всё же на этот раз он предполагал насладиться предстоящим событием, тем более в щекотливую ситуацию он собирался поставить не себя, а этого образцового управляющего Сержа.
И господин Суворов прежде чем прийти к окончательному решению насчёт своих дальнейших действий по отношению к управляющему Сержу, решает ещё разок взглянуть на этого Сержа, для того чтобы убедить себя в том, что этот Серж достоин того, чтобы его окунуть в собственное дерьмо. Ну а управляющий Серж ожидаемо не разочаровал господина Суворова - Серж в позе самоуверенного, почти что небожителя, с ехидной улыбкой на лице, загибая пальцы на руке, отчитывал в чём-то бледную и растерянную от этих нападок Линду. И, конечно, господину Суворову тут же захотелось размазать по поверхности пола эту физиономию Сержа, для того чтобы оказаться на его управляющем месте и вместо него важно загибать на своей руке пальцы (господин Суворов будучи натурой в некоторой степени завистливой и увлекающейся, иногда забывался и в своих желаниях ставил себя на то место, которое занимали ненавидимые им люди).
Правда вся эта забывчивость господина Суворова длится всего лишь мгновение и, он задавшись про себя вопросом: "Интересно, а для чего он загибает пальцы?", - наконец, приходит в себя. После чего он переводит свой взгляд на Линду, чей растерянный вид укрепляет его уверенность в своих будущих действиях и, господин Суворов решив непременно приступить к решительным действиям, чтобы за зря не терять время, пока он возвращает свой взгляд обратно к столу, и одновременно с этим возвратным действием, рукой лезет в карман пиджака за телефоном.
И хотя с телефоном никаких заминок не произошло и он был сразу же найден в кармане и вытащен на свет, всё же господин Суворов сразу не смог приступить к тем действиям, которые он запланировал с телефоном. А всё потому, что его рассеянный взгляд наткнулся на сидящую за соседним столом ничем не примечательную парочку людей (что, конечно странно, ведь как правило, лишь людская примечательность интригует и заставляет обращать внимание на них) и не смог, не задержавшись проскочить мимо них. Чему, скорее всего поспособствовало то, что до господина Суворова донеслось со стороны этого столика.
- Менди, скажи мне, на какой цифре ты остановился и наконец-то передохни. - Сказал своему товарищу по столу довольно высокий тип, чьи ноги в виду своей длинноты вынуждены были растянуться под столом.
- Тысяча двести одиннадцать. - Ответил Менди, чей напряжённый и сосредоточенный взгляд на своих находящихся на носу очках, да и это внушительное число на котором он остановил свой подсчёт, как позже выясниться, оно соответствовало числу встреченных им за это утро людей, внушало и действительно говорило том, что этот Менди весьма целеустремлённая натура и, пожалуй, ему всё же не мешало бы расслабиться.
- Увы Менди, но ты ошибся. Не тысяча двести одиннадцать, а уже тысяча двести двенадцать. - К нервной встряске головы побледневшего Менди, проговорил сидящий лицом ко входу в кафе, его товарищ по столу, который на своём более осмотрительном месте был более информирован, нежели Менди, и поэтому раньше Менди замечал входящих в кафе людей, подсчётом которых этот Менди и занимался. И когда Менди так неосмотрительно для себя подвёл свой числовой итог встреченных им людей, то в этот-то момент в кафе как раз и вошёл новый респектабельного вида посетитель.
В чём не было ничего необычного, ведь все эти кафе, в которых варят и подают горячий кофе, для того и устроены, чтобы их в любое время дня и ночи посещали все эти любители посидеть за чашечкой кофе. И вот для Менди, который так и не успел расслабиться и ещё находился под воздействием своего удивительного занятия - пересчётом встреченных на его пути людей, появление в поле своего зрения ещё одного человека, напомнило ему о том, что ему расслабляться не стоит и что нужно быть всегда начеку.
- Тысяча двести двенадцатый. - С ненавистью посмотрев на вошедшего посетителя, внёс коррективы в свой счёт Менди. После чего он взглядом провожает вошедшего посетителя до столика и, усадив его там всё тем же своим взглядом, возвращается обратно ко входу в кафе. Где он немного подождал и, убедившись в том, что новых помех в виде посетителей не наблюдается, возвращается к своему товарищу по столу, который улыбчиво его уже ждал и как только Менди повернулся к нему, то сразу же обратился к нему с вопросом, в котором неприкрыто проглядывался подвох.
- Слушай Менди, а разве одного и того же человека можно два раза считать? - Спросил Менди его товарищ по имени Алан.
- Ты это о чём? - В свою ответную очередь довольно нервно спросил Менди Алана.
- А о том, что этого вошедшего в кафе типа, по крайней мере я где-то уже видел. - Ответил Алан Менди. Что заставляет Менди в очередной раз отложить меню и, повернувшись в сторону того столика, за которым разместился этот новый посетитель, приняться за выискиванием в нём знакомых черт. И что неудивительно, так это то, что Менди со второго взгляда на этого типа, под воздействием слов Алана, вынужден был признать правоту Алана - этот незнакомец, несмотря на то, что был для него незнакомцем, всё же определённо имел в себе знакомые для него черты. Правда вспомнить то, где он мог его видеть раньше, совершенно не представлялось возможным сделать для Менди, а это в свою очередь ставило под сомнение правильность его сегодняшнего человеческого подсчёта, что для Менди было более чем не приемлемо.
Ну а так как этот вопрос можно было разрешить лишь вспомнив этого незнакомца, а это пока что не представлялось возможным и значит, стопорило все подсчёты Менди, то от Менди требовалось срочно, что позволило бы ему вспомнить этого типа, что-то предпринять. И Менди предпринял - он до степени нетерпения разозлился на этого типа, который уже кофе пьёт, тогда как они с Аланом сюда пришли раньше и ещё даже не сделали заказ.
- Менди, не спеши. - Сказал Алан, заметив то напряжение, которое сквозило на лице Менди. - Пока занеси эту погрешность в память. А как только мы с тобой подкрепимся, то я даю тебе слово, мы выясним, что это за тип. - И Менди, хоть и не сразу, но оторвал свой полный ненависти и злобы взгляд от этого не поддающегося подсчёту типа. После чего он посмотрел на Алана и язвительно ему сказал:
- Тогда давай, делать заказ.
- Согласен. - Ответил ему расплывшийся в улыбке Алан. - Но только с улыбкой, а не с таким зверским выражением лица, с которым ты сейчас смотришь на мир. А иначе мир, в его частности официантке, при виде твоей хмурости, не справится с собой и отразится в поданном нам слишком горьком кофе.
- Всё это чушь. - Резко ответил Менди. - Да и когда это тебя волновало то, что о тебе подумает обслуживающий персонал. Ведь ты всегда такой беспристрастный.
- Беспристрастность на самом деле есть такая же пристрастность, но со знаком минус. - Ответил Алан, подняв руку для того чтобы подозвать официанта.
- Что, решил сыграть в противоположности? - усмехнулся Менди.
- Может быть. - Уклончиво сказал Алан, не сводя своего взгляда с направляющейся к их столу официантке, которая подойдя к их столику, сразу же своей дежурной улыбкой проявила профессионализм и уже было приготовилась сказать самую обычную дежурную фразу, как её на полпути, своей поднятой вверх рукой, показывающей не спешить говорить, останавливает Алан. Ну а желание клиента, конечно только в своих допустимых границах, для обслуживающего персонала есть та бесспорность, которая требует полной внимательности и сосредоточённости, и Линда, а это была она, ничего не имеет против и готова выслушать. Для чего она весь свой вес перемещает на одну из своих ног и в таком положении начинает слушать, что там ещё надумал этот малоприятный, хотя нет, она ведь профессионал и должна быть беспристрастной, и значит, он не малоприятный, а безразличный для неё клиент.
Ну а Алан между тем собрался с мыслями и с защитной улыбкой на лице начинает говорить. - Знаете, мы так сказать, с одной стороны определились с заказом, а с другой не совсем, и нам можно сказать требуется ваша помощь для того чтобы мы окончательно смогли сделать свой выбор и решить-таки какой нам сделать заказ. При этом нам не хотелось бы, чтобы вы подошли к этому рекомендательному делу дежурно, а всё же проявили хоть чуточку да участия. Ну а так как вы не знаете нас и наши пристрастия, то я хотел бы через краткий вопросительный обзор, анонсировать хотя бы себя. И конечно, ваше право слушать или не слушать то, что я вам сейчас скажу. - Быстро протараторил Алан, явно боясь, что будет перебит официанткой, но Линда уже достаточно много повидала, чтобы удивляться ещё одному, самому обычному в своей неуклюжести, предложению с ней познакомиться. Так что Алан, если у него были такие тайные цели, мог не опасаться того, что Линда уйдёт недослушав его, она может и стоя здесь, всё кроме заказа пропустить мимо ушей.
- Вы я вижу, видите нас и в тоже время не видите, - закончив с вступлением, Алан приступил к основной информационной части своего разговора с Линдой, - вы нас обслуживаете, но в тоже время считаете, что это вас должны обслуживать. При этом вы занимаете место официантки, но скорее думаете, что оно совсем не ваше место. Вы считаете, что во всём том что с вами случилось виновато стечение жизненных обстоятельств, но в тоже время не считаете это так - ведь это значит сдаться и не ставить ни во что своё личное я. Ну и как итог всему мною сказанному, вы считаете, раз я вам всё это говорю, то я считаю себя слишком большим умником, когда на самом деле это не так, а я всего лишь большой придурок. Ну так что вы мне скажите на всё это? - уставившись на всё такую же бесстрастную Линду, спросил её Алан.
Линда же в свою очередь не отводит своего сверху вниз взгляда от Алана, затем складывает блокнот с ручкой в свой фартук и с ядовитой улыбкой говорит ему. - Вы изначально сказали мне, что мне в итоге нужно будет решить, какой же сделать вам заказ. Что ж, слушайте какой я решила сделать вам заказ. Вот ты сейчас встанешь и всё что ты мне сейчас наговорил, пойдёшь и скажешь это моему боссу. - Сказала Линда Алану и, не дожидаясь ответа разворачивается и отправляется к административной стойке. И только тогда когда она достигает конечной цели, только тогда Алан даёт ей вслед свой ответ.
- Сделать или не сделать заказ, это мне решать. - Решительно заявил Алан, обращаясь к своему напарнику Менди. Но Менди в ответ ничего не говорит, а всё потому, что за него дал ответ неожиданно и очень лихо появившийся и присевший к ним за стол незнакомец (он только для них незнакомец, для нас же это знакомец под именем Ловец слов), который без всяких предварительных слов, жёстко и главное повелительно заявляет. - Сделать. - После чего за столом наступает тревожная пауза, где каждый из находящихся за столом людей, не смотря на то, что их ноги начинают затекать в нервном ожидании ответных действий своих визави, всё же не шевелятся и не сводят друг с друга своего взгляда. Ну и видимо у Алана оказалось меньше всего терпения сидеть и вот так молча и непонятно чего можно дальше ожидать и, он сдвинувшись на своём стуле с одной ноги на другую, задал-таки вопрос незнакомцу:
- А откуда у вас такая уверенность, что ваше предложение будет услышано нами?
- Ну, во-первых, вы его уже услышали, ну, а во-вторых, если вы не сделаете это, то вы не узнаете того, что случится, если вы это не сделаете. - Туманно ответил незнакомец.
- Что-то я не совсем понял, о чём это вы. - Удивлённо спросил незнакомца Алан.
- А что непонятно-то. Только совершив поступок, можно просчитать последствия его не совершения. Вот и получается, что вы не совершая его, тем самым не приходите к пониманию его значимости. - Сказал незнакомец.
- Что это за болтология такая. - Возмутился Алан.
- Я ни на чём не настаиваю, в конце концов, только вам решать, сделать или не сделать заказ. Но знайте одно, если вы не сделаете этот свой заказ, то вы точно, во всех смыслах не сделаете свой заказ. И уж хотя бы из одного того чтобы знать это, стоит сделать заказ. - Опять пространно и запутанно сказал незнакомец, затем подмигнув обалдевшему от такого знака внимания Менди, посмотрел в сторону административной стойки откуда на него смотрела Линда и, улыбнувшись ей, поднялся из-за стола и выдвинулся на выход из кафе.
- Ты что-нибудь понял? - обратился к Алану ничего не понявший из сказанного и происходящего Менди.
- Я решил. - Жёстко ответил Алан, приподымаясь из-за стола. После чего он внимательно смотрит в сторону административной стойки, откуда на них продолжает с любопытством смотреть Линда и, не разворачивая своего лица, спрашивает Менди: Менди, а не кажется ли тебе, что нам пора идти делать заказ?
- Я неуверен, Алан. - Посмотрев в ту сторону куда смотрит Алан, сказал Менди.
- Тогда может быть пришло время для того чтобы продолжить свой счёт? - а вот это вопрос Алана определённо зацепил Менди, который напрягся и перевёл свой взгляд на того типа в дорогом костюме, который своим знаковым появлением, не только сбил Менди с его счёта, но ещё сидит тут у себя за столиком, и как ни в чём не бывало попивает что-то вкусно-тёплое из чашки, и при этом весело болтает с кем-то по телефону.
- Пора. - Кратко отвечает Менди, не сводя своего взгляда с этого ненавистного ему типа.
- Тогда пойдём, сделаем наш заказ, а уж после сосчитаемся с этим типом. - Сказал Алан, выдвигаясь вперёд.
- А он не уйдёт? - вопросительно заволновался за судьбу болтливого типа Менди.
- Не уйдёт. - Только и ответил Алан и, Менди убеждённый словами Алана, проследовал вслед за ним, Правда не напрямую за ним, а решив сделать небольшой крюк, для того чтобы пройти рядом с этим вызывающим нехорошие ассоциации незнакомцем, чтобы поближе на него посмотреть и убедиться в том, что он ... В общем, он тот, кого не следует упускать из виду. И Менди всё так и сделал и даже больше - он проходя мимо него, вдруг зачем-то взял и своей рукой опёрся на его плечо.
И как только он это сделал, то в один момент не оставил ни следа от улыбки на лице потрясённого от случившегося мистера Блюма (так звали этого ненавистного для Менди гада), который не только очень ревностно относился к своему внутреннему жизненному пространству, и не терпел чтобы кто-то его пересекал, но и совершенно не ожидал, что такое вообще может с ним случится. Ну а так как всё это случилось так неожиданно, то оторопевший, больше от изумления, чем от негодования, застывший в одном положении, с прижатой к уху рукой с телефоном мистер Блюм, даже не смог как-то отреагировать, продолжая созерцательно смотреть в никуда и безответно слушать, как там из трубки телефона надрываются крича: Мистер Блюм, куда вы пропали!
И только после того как со стороны административной стойки до него донёсся гулкий шум вздребезги бьющейся посуды и нервные крики, то только тогда мистер Блюм пришёл в себя и, посмотрев на зачем-то находящийся в своих руках телефон, вначале убирает его в карман, затем на автомате берёт недопитую чашку чая, допивает её и возвращает на прежнее место. После чего осматривается по сторонам в поисках официанта, которые как оказывается, все на данный момент заняты, собравшись там, у административной стойки.
Ну а мистер Блюм человек занятой, что он и демонстрирует озабоченно посмотрев на свои наручные часы. И конечно он ждать не может и поэтому он убедившись по часам, что ему некогда, достаёт свой портмоне, вытаскивает из него примерную сумму его сегодняшних затрат и, положив её на стол, собирается на выход из этого кафе, где его ноги больше не будет. Ну а как только мистер Блюм таким образом собрался с собой, то он тут же поднимается из-за стола и, развернувшись, уже было собирается выдвинуться на выход подальше отсюда, как привлечённый вниманием всем тем столпотворением, которое происходит у административной стойки, невольно останавливается, для того чтобы хоть таким бесплатным зрелищем компенсировать себе репутационные потери, которые он понёс в этой, ноги его больше не будет, что за забегаловке.
Ну а там, в общем-то, из-за закрывших весь обзор спин официантов, сложно было разобрать, что происходит, и только по доносящимся оттуда истеричным крикам и сопровождающим их шумным звукам, которые могут принадлежать всему чему угодно, от звонких пощёчин, до звона разбивающейся посуды, можно было делать предположения о том, что же там сейчас происходит.
- Из-за чаевых скандалят. - Сделал вывод усмехнувшись мистер Блюм и уже было собрался продолжить свой путь, как вдруг ряды официантов расступаются и на свет показывается раскрасневшийся и взлохмаченный от борьбы человек. Мистер Блюм с интересом смотрит на этого человека, который скорей всего частично был тем, без кого бы всё это столпотворение, со своим шумным видеорядом не случилось, и тут же замечает, что этот человек в ответ и на него также смотрит и тоже с не меньшим интересом. Что не очень-то нравится мистеру Блюму - а сам он в тоже время, как и всякий эгоистичный человек, не считает, что проявленный им интерес может таким же образом задеть объект его интереса - и мистер Блюм не желая продолжения этого знакомства, которое вполне может последовать после такого пристального взгляда на друг друга, да и вид этого взлохмаченного типа внушает на это опасения, решает тут же поставить точку во всём этом и, отвернувшись, отправиться в свой путь.
И мистер Блюм так бы и сделал, но тут в него закрадывается губительная мысль - да ведь этот тип скорей всего тот самый невыносимый им подонок, который осмелился опереться на его плечо своей мерзкой рукой. Отчего мистера Блюма пробирает дрожь и, он вновь почувствовав на своём плече тяжесть руки этого несносного человека, начинает нервно крутить своим плечом, чтобы сбросить с неё незримую руку этого наглеца.
А это всё происходящее с мистером Блюмом определённо видится этим взлохмаченным человеком, который глядя на мистера Блюма мерзко улыбается в ответ и, не переставая смотреть на мистера Блюма, вдруг кого-то зовёт из глубины администрации заведения. Ну а званый этим взлохмаченным типом человек, не заставляет себя долго ждать и вскоре предстаёт перед мистером Блюмом в таком же и даже больше непричесанном, с оторванными пуговицами на пиджаке виде. И как только этот второй тип являет себя пред очами мистера Блюма и пристально на него смотрит, то мистер Блюм отчего-то теряется и даже начинает испытывать тревожные, связанные со страхом ощущения у себя в поджилках.
- Я его где-то видел. - Бормочет про себя мистер Блюм, начиная боком пятиться в сторону выхода. И хотя мистер Блюм был не из трусливого десятка (он скорее входил в трусливую сборную, состоящую их двадцатки), всё же неизвестность, а тем более связанная с неопределимой им знакомостью, всегда пугала его своей такой неопределённой неизвестностью. И он всегда предпочитая без осмысления случившегося вот так сразу не встревать в незнакомую связь, и если надо, то поскорее делать ноги - не дожидаясь когда эти взлохмаченные типы начнут досаждать ему, тут же рванул на утёк.
- Уйдёт? - посмотрев на Алана, спросил его первый взлохмаченный тип, Менди.
- Не уйдёт. - Категорично ответил второй взлохмаченный тип Алан, заправляя в брюки вылезшую рубаху. После чего Алан оборачивается назад и ещё раз убедившись в том, что такой занятой и нежелающий отвечать на их вопросы управляющий кафе Серж, всё также задумчиво лежит с разбитой об стеклянную витрину холодильника головой в холодной камере того же холодильника, оборачивается назад и, посмотрев на запрыгнувшего на эскалатор мистера Блюма, говорит Менди:
- А знаешь, я теперь понял, что значат все эти слова того странного типа - если мы не сделаем наш заказ, то мы не сделаем наш заказ.
- Но мы сделаем наш заказ. - Утвердительно заявил Менди.
- Обязательно. И этого тот тип не просчитал. - Засмеялся Алан, выдвинувшись в сторону выхода из кафе.
- А как же мой счёт? - изменившись в лице, бросил вдогонку Алану вопрос Менди и, не получив на него свой ответ, рванул его догонять.
- Ну так что скажите на мой счёт? - подойдя предельно близко к спине взволнованной и раскрасневшейся от возбуждения Линде, чуть ли ни ей в ухо задался вопросом господин Суворов. И хотя подход господина Суворова был предельно неожиданен и близок к спине Линды, она в ответ даже не шелохнулась от испуга, которого не было потому, что она подспудно всё же ожидала этого подхода того чудовища в человеческом обличии, которым ей представлялся господин Суворов.
- Это всё случайность. - Проговорила Линда, не сводя своего взгляда с поверженного Сержа, чьи мольбы в глазах при взгляде на неё, когда его мутузили те двое, так и стояли у Линды перед глазами.
- Может и так. - Усмехнулся господин Суворов. - Но случайность, как и любое происшествие, это тоже своего рода стечение всё тех же обстоятельств. И чтобы та же случайность произошла, то также необходимо, чтобы в одном месте, в одно время, сошлось столько различных факторов - ваша и моя встреча, наш с дальнейшими пожеланиями разговор, и кто знает, может именно потому, что этот разговор между нами и состоялся, как раз и привело этих ставших карающим мечом возмездия людей именно в это, а не в другое кафе. И получается, что мы сами эту так называемую случайность и создали. - Господин Суворов обдав затылок Линды теплом своих слов, в завершении сказанного позволил себе взять её опущенные вдоль тела по бокам руки. И надо сказать, что Линда не отвергла этих притязаний этого чудовища, продолжая мысленно видеть перед собой картину пуска крови у Сержа - он крепко взятый в оборот теми типами, теперь выступал в качестве тарана, безнадёжно пытаясь не разбить свою голову об стеклянную витрину холодильника.
- Так ты готов создавать для меня все эти воли случая. - Спросила Линда своё чудовище.
- Только пожелай. - Сказал господин Суворов.
- Пожелаю, не беспокойся. - Ответила Линда.
- Я знаю. - Прижавшись головой к голове Линды и, прикрыв свои глаза, сказал господин Суворов.