Сорокин Дмитрий Игоревич : другие произведения.

Дон Кихот Московский (Осф-1, черновик)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Писал эту штуку в 2001, исключительно в развлекательных целях. ПРОЕКТ ЗАМОРОЖЕН В СВЯЗИ С ОТСУТСТВИЕМ ЧИТАТЕЛЬСКОГО (да и авторского уже) ИНТЕРЕСА...


   Дмитрий СОРОКИН
   Дон Кихот Московский
   Моему деду Василию Савватьевичу Могутову
   и Роберту Льюису Стивенсону -
   величайшим рассказчикам всех времен
   посвящается.
  
  
   Пролог
   Орден Свихнувшихся фантазеров
  
   Толстая китаянка плыла мне навстречу. Лицо ее выражало неземной экстаз.
   - Господь вас любит! - возвестила эта дама, обращаясь ко мне. Я поспешил перейти на другую сторону улицы и ускорил шаг.
   - Халлилуйя, брат! - распахнул вдруг объятия встречный парень, с виду - обычный студент. - Сегодня превосходный день для веры! Пойдем со мной, и тебе откроется истина: нет любви, кроме как от Господа!
   - Это я давно уже знаю... - пробурчал я, стремясь избежать объятий.
   - Ты просто знаешь, а надо, чтобы поверил! Пойдем-пойдем! - Пришлось от него убежать. Впрочем, спокойствие мое длилось недолго: повернув за угол, я налетел на процессию пожизненно веселых кришнаитов. Меня тут же обступили, загалдели свое извечное "Харе, Кришна!", и предложили купить толстый том "Бхагавад-Гита как она есть".
   - По сараю мне ваша Гита! - в отчаянии закричал я. - Я только что дочитал "Махабхарату", и по ней выходит, что ваш Кришна - козел, каких мало!
   Кришнаиты угрожающе загудели, и мне снова пришлось спасаться бегством.
   Сегодня удача от меня отвернулась. То ли звезды не тем боком построились, то ли с магнитными полями завихрения вышли, но настроение у меня было препаршивейшее с самого утра. Да и вынужденное общение с сектантами всех мастей не прибавило положительных эмоций. Светлых пятен на этом сером фоне было лишь два: во-первых, сегодня суббота, и, следовательно, мне не нужно спозаранку переться в контору и до самого вечера втюхивать дорогущие медикаменты среднеазиатским партизанам и провинциальным аптекарям. Во-вторых, вчера в той же самой конторе был "получкин день", и, сделав положенные отчисления в семейный бюджет, я все-таки остался при деньгах. Давно перевалило за полдень, поэтому можно со спокойной совестью зайти в бар и выпить пинту-другую любимого красного ирландского пива, успокоиться, расслабиться, и в результате превосходно отдохнуть душой и телом. А пока ноги мерно несут меня давно знакомой дорогой, голова, выдрессированная по субботам и воскресеньям сочинительствовать, пытается довыдумать главу к бесконечному, пятый год с трудом продвигающемуся роману о похождениях одноногого космического кока и его приятеля, шутника-хирурга... Впрочем, это впустую. Вот уже три месяца, как чертов роман не двигается ни на слово. То нет сил, то времени, то наваливается вдруг страшная апатия пополам с полной творческой импотенцией, и - хоть волком вой! - ни буквы путной из себя не выдоишь. Поэтому гораздо проще пойти в бар, пропустить там несколько кружек пивка, потом вернуться домой, выслушать от любимой жены положенное количество совершенно справедливых упреков, и до самой ночи резаться в преферанс с компьютером.
   А вот и бар, а вот и пиво. И ни одной знакомой физиономии. И это в тот момент, когда...
   - Простите, можно вас побеспокоить? - к моему столику подошел сморщенный старичок лет явно за семьдесят, с кружкой портера в одной руке и дымящейся сигаретой в другой. На сектанта он похож не был.. Что ж, я всегда с уважением отношусь к старшим.
   - Пожалуйста, я к вашим услугам. Присаживайтесь. - Я тоже закурил. - Чем могу быть полезен? - со старшими я всегда предпочитал объясняться вежливо до занудности, почему-то полагая, что им это нравится. Впрочем, данному отдельно взятому старичку я явно потрафил.
   - Очень приятно общаться с вежливым человеком, Дмитрий Игоревич, - полупоклоном поблагодарил меня он. - Я вот уже несколько месяцев ищу случая с вами познакомиться. Извините, что поставил вас в несколько неловкое положение - я ваше имя знаю, а вы мое - нет. Так что позвольте представиться: Сергей Андреевич Ипостасьев. Никаких громких титулов, чинов, степеней, к сожалению, не имею. Зато имею сильное желание познакомится с вами.
   - Что ж... Очень приятно, хоть и неожиданно... Будем знакомы! - произнес я внезапно охрипшим голосом. Во мне зашевелились какие-то неясные предчувствия, где-то под крышкой черепа заиграл баховский орган, и на горизонте вроде бы замаячил человек, раздающий пирожные, так заинтересовавший в свое время принца Флоризеля. Я почти угадал!
   - Вы не очень обидитесь на меня, Дмитрий Игоревич, если я несколько задержусь с объяснениями причин, подвигнувших меня на это знакомство и всех связанных с этим вопросов? - спросил этот джентльмен, отхлебывая свой портер.
   - Нет, но я был бы вам признателен, если бы вы хоть что-нибудь объяснили прямо сейчас.
   - Согласен. Дело в том, что я являюсь представителем некоего... клуба... - "Точно по Стивенсону. С ума сойти! Ну-ну. Посмотрим. Главное, чтобы он не предложил мне в итоге купить "Гербалайф" или вступить в секту. Тогда день будет испоганен безнадежно!" - подумал я, а старичок продолжал: - И этот клуб весьма заинтересован в том, чтобы видеть вас в своих рядах. Прошу вас, подождите задавать вопросы. К середине заседания клуба вы, мне думается, поймете абсолютно все. Чтобы вас несколько успокоить, скажу, что клуб не занимается ничем противозаконным. И никаких слюней на тему благотворительности! - неожиданно рявкнул Сергей Андреевич, и в глазах его мелькнула молния. Он сделал два мощных, долгих глотка и продолжил снова спокойно: - В сущности наш... клуб - самая безобидная организация в мире.
   - Признаться, вы меня заинтриговали, Сергей Андреевич. А можно мне узнать, чем именно занимается ваш... эээ... клуб? Или хотя бы название?
   - Название? А что, можно. Называемся мы "Орден Свихнувшихся Фантазеров", - задушевным голосом Василия Ливанова произнес старичок и посмотрел на меня взглядом, исполненным такого величия и гордости, как будто клуб этот был как минимум какой-нибудь "Королевский Охотничий"... - Да-да, именно так. "Орден Свихнувшихся Фантазеров".
   "Во-во, допрыгался, голубчик. Туда тебе и дорога. В самый раз!" - пронеслась в голове полуистеричная мысль.
   - А... за что я удостоился чести быть приглашенным?
   - Прошу вас, потерпите. Просто примите мое приглашение, и в течение часа-полутора вы все узнаете.
   - А я могу отказаться?
   - Конечно. Но сколько вы от этого потеряете! - Сергей Андреевич возбужденно всплеснул руками и произнес фразу на неизвестном, но смутно знакомом языке. Именно эта фраза и заставила меня поверить в то, что говорил он чистую правду. "В любом случае, больше раза не убьют", - легкомысленно махнул рукой я, в который раз начисто забыв, что в этой жизни отвечаю не только за себя.
   - Я, пожалуй, соглашусь, Сергей Андреевич.
   - Вот и славно! Сейчас допьем - кстати, у нас в клубе пиво значительно качественнее! - и поедем.
   - А далеко ехать?
   - Нет, десять минут. К тому же, я с машиной.
   Некоторое время спустя мы вышли из бара. Прямо напротив дверей был припаркован старинный лимузин "ЗиС-110", черный и блестящий. Водитель приглашающе открыл дверцу, мы сели и поехали. Путь длился, и впрямь, недолго. Свернув с Большой Ордынки, минутку попетляли по старым дворам, наконец, машина остановилась. Водитель выпустил нас из этого раритета, и Сергей Андреевич распахнул передо мной какую-то донельзя обшарпанную дверь.
   - Добро пожаловать в резиденцию Ордена Свихнувшихся Фантазеров! - торжественно провозгласил он.
   "Да, кто-то тут явно свихнулся, - мрачно подумал я. - За свой рассудок, например, я точно не поручусь".
   Длинный коридор упирался в окошко вахтера. Он же оказался и гардеробщиком. Сдав ему свою куртку, вслед за заманившим меня сюда Сергеем Андреевичем я прошел в неприметную боковую дверь. И обалдел. Я оказался в просторном зале. Убранство его отнюдь не поражало роскошью, но каждая мелочь, на которой останавливался взгляд, приковывала его к себе надолго. Стены были обиты грубым холстом, и на этом холсте со вкусом и чувством композиции некто разместил мечи, ножи, ружья, какие-то странные костюмы, мелкие предметы домашней утвари, карты. Карт было больше всего, и большинство из них изображали страны и континенты, мне совершенно незнакомые. Вот разве что, толкиеновское Средиземье конца третьей эпохи я узнал, да еще один материк напоминал Африку и Южную Америку, сросшиеся вместе. На навощеном до блеска дубовом паркете стоял богато сервированный П-образный стол, за которым сидели семь человек. Самому младшему из них вряд ли было меньше сорока. Увидев меня, они встали из-за стола, пошли навстречу, приветливо улыбаясь. Я растерялся окончательно. Поймите меня правильно, я, вообще-то, парень не самого робкого десятка. Но когда семь безукоризненно одетых - так и хочется сказать джентльменов, - срываются с места и идут с улыбками мне навстречу, а я небрит и одет в получистые тертые джинсы, - согласитесь, есть от чего смутиться.
   - Здравствуйте, Дмитрий Игоревич. - слегка шепелявя, приветствовал меня похожий на Льва Толстого старец с длиннющей седой бородой. - Я - Семен Федорович Лукашин, регент-магистр Ордена. Эти же господа - младшие магистры. - Тут он представил их всех поименно. Я механически кивал, пожимал руки, стараясь запомнить хоть одно имя. Я что-то разволновался: не каждый день человек, годящийся мне в деды, уважительно называет меня по имени-отчеству, да еще и кланяется! После церемонии представления меня пригласили за стол, усадив во главе его. Откуда-то появился шустрый молодой человек, одетый, как официант классного ресторана, и принялся накладывать в тарелку различные блюда. Я обалдело смотрел на весь этот бред, машинально прихлебывая двадцатилетнее токайское.
   - Я понимаю ваше затруднение, - сочувственно улыбнулся Сергей Андреевич, выпуская в потолок клубы густейшего дыма; - и, с дозволения уважаемого регент-магистра, хотел бы объяснить суть происходящего. - Семен Федорович одобрительно кивнул, и Ипостасьев продолжил: - Наш Орден имеет довольно долгую историю. Он был основан в 1925 году, и долгие-долгие годы существовал практически подпольно. Причины понятны: ну, скажите на милость, потерпела бы советская власть независимую организацию, пусть и безобидную, но с ритуалами, иногда напоминающими масонские? Вот и я думаю, что вряд ли. Смысл Ордена в том, чтобы объединить людей с буйной фантазией, способных творить. Не распылять свои таланты понапрасну, не мучиться от того, что никто вокруг не в силах тебя понять, а направить свой могучий потенциал в надежное русло.
   - А что вы творите? - не совсем вежливо перебил я, опасаясь, что до конкретных объяснений мы дойдем еще не скоро.
   - Мы творим миры. В сущности, мы - обычные писатели-фантасты. Только дело в том, что начали мы этим заниматься тогда, когда на Западе еще мало кто об этом думал. Толкиен еще не опубликовал свое "Кольцо", Конан-варвар только-только начинал свои бесконечные подвиги. Конечно же, мы эскаписты. Практически, любой человек, наделенный недюжинной фантазией, обречен на эскапизм: с его способностью создавать ярчайшие образы, представлять их во плоти, жить, дышать ими - в нашем суровом реальном мире делать просто нечего. Итак, каждый из нас, вступая в Орден, берется за написание Мира. Как он будет это делать - совершенно не важно. Вот, например, Семен Федорович всю жизнь пишет об удивительном Мире под названием Урсус. Это, я повторяю, удивительный Мир, населенный разумными медведями. Наш уважаемый регент-магистр отнесся к своей миссии крайне ответственно. Его труд, начатый сорок шесть лет назад, включает подробнейшую историю, географию мира, труды по экономике, политике и так далее, с непременными ежегодными статистическими выкладками. Семен Федорович даже издает два ежемесячных журнала. В единственном экземпляре, разумеется.
   Сам я, признаться, эпигон. Я в свое время настолько увлекся Толкиеном, его Средиземьем, что с момента вступления в Орден пишу исключительно об этом волшебном Мире. Сейчас я заканчиваю летопись пятой эпохи.
   - А... Так тот язык, на котором вы говорили, - это квенни?
   - Разумеется! - польщенно поклонился он.
   - И, стало быть, вступив в ваш Орден, я буду обязан выдумать новый Мир и писать его всю оставшуюся жизнь?
   - Не совсем так. Мы все были бы крайне признательны, если бы вы продолжили написание одного крайне занятного Мира.
   Я заметно скис. Не люблю писать на заказ, особенно, если в перспективе - ни славы, ни денег. Да еще на чужом материале. Сергей Андреевич, кажется, понял, о чем я думаю. По крайней мере, улыбнулся он весьма лукаво.
   - А кто писал об этом Мире до меня? - снова спросил я.
   - Великий магистр. Он же - основатель Ордена. Не волнуйтесь, Дмитрий Игоревич. Вы и сами не заметите, как втянетесь. К тому же, устав Ордена не запрещает публиковать летописи. Просто в то время, когда он создавался, это было практически невозможно...
   - А кто он, ваш великий магистр? Его имя мне известно?
   - Да, - торжественно кивнул Ипостасьев. - Вы даже не представляете себе, насколько оно вам известно. А теперь, господа, состоится торжественный вынос портрета великого магистра-основателя! Прошу всех встать! - Послышался шум отодвигаемых стульев, старческое покряхтывание. Поднялся и я. И в наступившей гробовой тишине два "официанта" внесли довольно большой, этак, два на полтора метра, портрет под холщовой вуалью. Поставив ношу на крепкий мольберт, на который я до того не обращал внимания и выдержав положенную церемониалом паузу, молодые люди сняли холстину с портрета, и передо мной возникло лицо моего деда. Такое живое, такое настоящее, что у меня слезы на глаза навернулись.
   - Прошу всех садиться, - примерно через минуту произнес Ипостасьев. - Теперь вы все понимаете, Дмитрий Игоревич?
   - Пожалуй, да, - севшим голосом пробормотал я.
   - Еще хочу заметить, что устав Ордена подразумевает передачу сана великого магистра по наследству, и никак иначе. Поэтому, если вы откажетесь вступить в наши ряды, Орден останется без магистра еще на бог весть сколько лет. Так вы согласны?
   - Да. Я согласен. - Губы плохо слушались меня, а голос так и вовсе провалился куда-то внутрь.
   Потом была торжественная церемония возведения меня в сан, следом - не менее торжественный по этому поводу обед. В общем, домой я попал только к полуночи, слегка хмельной и с огромной папкой под мышкой. Утром дом покинул беззаботный никому не известный писатель, а вечером прибыл великий магистр Ордена свихнувшихся фантазеров, имея при себе первый (из тридцати!) том трудов своего предшественника. Разумеется, меня привезли на "ЗиСе".
   Следующим же утром я принялся читать дедовы рукописи. Чтение увлекло, поглотило меня, и я понял, что вот теперь-то я точно никуда не денусь, этот Мир - теперь мой. Передо мной лежало глобальное историческое полотно... моего родного мира. Мира, в котором мы с вами имеем честь обитать. Только не все, ох, далеко не все в этом мире соответствовало нашим привычным о нем представлениям. Я знаю, что в последнее время в фантастике стал весьма популярным жанр "альтернативной истории". Так вот, уверяю вас, дедовы рукописи под это определение не попадали. Это была еще и альтернативная география, и альтернативная экономика, и иногда даже альтернативная психология. И в то же время это был наш мир. В нем была Москва, и был Нью-Йорк, был царь Иван Грозный и Адольф Гитлер, "Черный квадрат" Малевича и автомобили "Дженерал Моторз". А, что там, все равно никакими словами не передать моих ощущений! Захватывающие приключения многих поколений людей на фоне постоянно меняющихся исторических и географических декораций. Войны, землетрясения, наводнения; дуэли, открытия, любовь... Конечно же, в самом начале папки лежала карта. Я ошалело уставился на со школьной скамьи знакомые очертания материков, пытаясь понять, что тут не так... А не так там было почти все. Только старая добрая Африка претерпела минимум изменений. Впрочем, не буду сразу же делиться впечатлениями и, в особенности, подробностями: иначе мою летопись читать будет уже не так интересно...
   Еще через неделю я осторожно принялся за нее, мою собственную, как у нас в Ордене это принято называть, летопись. Изначально имея в виду, что я буду стараться потом кому-нибудь эту историю продать, я битком набил мир совершенно коммерческими, легко продаваемыми картонными персонажами, а потом уже постарался нарастить на них характеры, прописал драматические судьбы и так далее. Я постарался включить в летопись элементы всех самых популярных жанров... Впрочем, жизнь показала, что целую кучу времени я потратил зря, потому что я час назад поставил последнюю точку в новой редакции моей летописи. Может быть, она не такая "серьезная", как хотелось бы мне, зато господам издателям и книготорговцам, свято исповедующим принцип "чем проще, тем лучше", должна понравиться. Многотомные дедовы изыскания я пока публиковать не собираюсь, используя их как справочный материал. А что потом... кто знает?
   С того памятного дня, как я вступил в Орден свихнувшихся фантазеров, со мной и вокруг, во сне ли, наяву, происходят такие странные, не поддающиеся рациональному объяснению вещи, что становится ясно, что либо я, либо мир вокруг меня окончательно свихнулся. Я не могу сказать, что приснилось, а что - нет; и договорился с самим собой о том, что все нижеописанное следует считать произошедшим во времени и пространстве романа, в виде которого я предлагаю вашему вниманию мою странную летопись - совершенно невероятные похождения свихнувшегося фантазера Дмитрия Сорокина, московского писателя самого конца ХХ века.
  
  
   Глава 1. Винтовка, как лекарство от похмелья, и дуэль, как способ подружиться.
  
   Что и говорить, люблю я повеселиться. Вкусно покушать, симпатично выпить, раньше был еще и не прочь за девчонкой какой приударить, но с тех пор, как женился, в этом направлении я несколько поуспокоился. Я это вам к чему рассказываю: накануне начала этой во всех отношениях занятной истории я как раз очень даже симпатично повеселился в гостях у приятеля. Много чего там было, и еда, и выпивка - какая-то совершенно волшебная настойка на полевых травах, и карты... Вернулся домой я лишь под утро. Жена, слава Богу, была на даче, иначе досталось бы мне за такое веселье. Кое-как раздевшись и умывшись, на заплетающихся ногах я приблизился к кровати, и, кажется, отрубился, еще не успев упасть. Последней мыслью было: "Болезненное пробуждение гарантируется"...
   Отрубившись, я сразу же провалился в крайне занимательное сновидение. Тут еще надо сказать, что занимательные сновидения, вообще-то, снятся мне довольно часто. Но это выделялось среди даже среди самых выдающихся перлов, выдаваемых моим ненормальным подсознанием.
   Я, в компании нескольких совершенно мне незнакомых в реальной жизни людей, возвращался с развеселой вечеринки, имевшей место в ресторане на Воробьевых горах и затянувшейся до утра. Никакого намека на знаменитое здание МГУ на горах не было. Вместо него раскинулся небольшой, но вполне респектабельного вида дачный поселок. Мы шли по притихшей набережной Москвы-реки, я провожал какую-то девушку, и вели мы с ней совершенно пустопорожние разговоры: несколько раньше мы с ней, оказывается, пришли к выводу, что в постель тащить друг друга пока не стоит, громкими фразами бросаться - тоже, и теперь просто убивали время.
   Постепенно для меня-сновидца начала проясняться общая ситуация, обстановка, окружающая меня-героя сна. Город действительно был Москвой, но немного не той, к которой привык. Общественный строй, экономика и политика остались как-то за кадром сна, и я не могу наверняка сказать, стоял ли у кормила власти президент, диктатор или царь-батюшка (что разнится лишь по форме, суть одна и та же). Зато я был дворянином, и даже - аристократом, любимцем высшего света и изрядным богачом. Обитал в собственном огромном доме на углу Сивцева Вражка и Гоголевского бульвара, держал дюжину слуг и вел при всем при этом разгульную холостяцкую жизнь. (У тебя мания величия, дружище,- пронеслась по самому краю сна мысль-ремарка недремлющей совести, - пить надо меньше!).
   Проводив барышню до скромного с виду особняка в Замоскворечье, я пешком отправился домой. Конечно, в любую минуту мог вызвать свой лимузин или просто поймать такси, но хотелось прогуляться. Спокойная прогулка, однако, длилась едва два квартала: путь мне преградил вышедший из подворотни дворник. Потрясный, надо сказать, дворник, классика старой Москвы. Помнится, была у меня книга "Москва и москвичи" Гиляровского, так вот там была допотопная фотография именно такого дворника. А тут - вот он, пожалуйста, во плоти.
   - Ваш благородь, - потупив взор, ломал передо мной картуз дворник, - я тут... это...
   - Что случилось, любезный? - настроение у меня было приподнятое, спать не хотелось, вино, флирт, прогулка и вообще весна приятно кружили голову.
   - Тут это, значит... человеку, сталбыть, худо приключилось. А я ж не дохтур, нет. Дворник я здешний, ваш благородь. А вы, ваш благородь, часом, не дохтур?
   - Нет, не доктор я. Ладно, пойдем, посмотрим. А что ж "Скорую помощь" - то не вызвал?
   - Так ведь это, странный он, ваш благородь! - неожиданно возбужденно воскликнул дворник. И сам выглядит странно: вроде как, татарин, но харя красная, как у ямщика в мороз; да и одет престраннейшим образом... Да, если на то пошло, он и вовсе здесь как оказался? Да вот вывалился как бы не из воздуха...
   - А не пьян ли ты, милейший?
   - Никак нет, ваш благородь, трезвей попа в великий пост. Пока на службе - не дозволяю себе ни капли. Вот в каморку приду - а там уж и штофчик ждет, и сальце, и огурчики. Вот он, татарин мой, ваш благородь. Пришли мы, сталбыть. Эй, косорылый, ты живой еще, али как?
   Скрючившийся на асфальте в позе эмбриона человек пошевельнулся, повернул голову, открыл глаза. Челюсть моя давно уже болталась где-то в районе пупка: передо мной лежал самый настоящий индеец, каких представляешь себе, начитавшись Фенимора Купера, и каких видишь в американских вестернах. Кожаные штаны, мокасины, пончо, перья в прическе, гордый профиль, красноватая кожа...
   - Похоже, что это у меня белая горячка, - растерянно проговорил я. Дворник протестующе замотал косматой головой:
   - Никак того не могет бысть, ваш благородь, ну просто никак. Видал я эту белую во всех видах и, как это принято говорить по-умному, формах...
   - Подожди, - прервал я его грозивший затянуться до бесконечности пламенный монолог. - Человеку и в самом деле плохо, а мы тут...
   - Алонсо! - прохрипел индеец, вовсю таращась на меня. - Алонсо!
   - Это... это вы мне?
   - Тебе, Алонсо! Берегись, Эстебан Родригес - предатель! Это он меня убил...
   - Подождите, любезный, не стоит так волноваться, - сказал я. - Вам нужно беречь свои силы. Скоро приедут врачи, заберут вас в клинику, там заштопают, и будете, как новенький... - пока я успокаивал явно бредящего раненного индейца, дворник лишь тупо кивал в такт моим словам.
   - Нет, Алонсо, не помогут мне никакие врачи! - с жаром возразил краснокожий, - нож был отравлен, понимаешь? Мне минуты три, от силы - пять осталось. Вот, возьми - он протянул мне маленький пузырек мутного стекла, повешенный на золотую цепочку. - Возьми, и передай это Че. Он ждет с нетерпением. Здесь - судьба Революции! Сам не открывай - опасно. Возьми, ну, возьми же! - Я наклонился и взял пузырек.
   - Надень на шею. - Я послушно выполнил и это требование. - Все, больше не могу, - простонал индеец. - Боль, какая страшная боль! - последний хрип сорвался с его покрытых пеной губ, и бедняга испустил дух. А я в сей же миг проснулся.
   Пробуждение, как и предполагал, случилось не из лучших: оказывается, я проснулся от истошного женского визга. "Интересно, когда это жена успела вернуться? И что это она так визжит?" - подумал я, открыл глаза и крепко удивился: мало того, что я находился в незнакомой комнате, прямо передо мной стоял совершенно голый длинноволосый бородатый мужик и целился в меня из какого-то внушающего уважение огнестрельного оружия! В углу визжала полуодетая красотка.
   "Вот это мизансцена! А как это я сюда попал? Вроде бы, я засыпал дома... Точно сказать затрудняюсь, но перепутать свою хрущобу с шикарным особняком?! Это как же надо было напиться?!!" - мысли мельтешили в больной голове, а боль под воздействием закипающего адреналина медленно рассасывалась. Вооруженный мужик, тем временем, угрожающе прорычал что-то по-испански. "Боги мои, в посольство вломился! Ну, я дал!" - и, вспомнив десяток известных мне испанских слов, вместе с идиотской улыбочкой я выдавил из себя фразу, как мне казалось, наиболее подходящую к моменту:
   - Buenos dias.
   В ответ мужик, потрясая артиллерией, разразился еще более пространной тирадой, из которой знакомой показалась лишь "Каррамба!". Тут я, наконец, начал понимать, что дела мои хуже некуда, и, осознав идиотизм и безысходность собственного положения, я многословно выматерился. Как ни странно, это оказало более чем эффектное воздействие на моего противника. Опустив ствол пушки, он недоверчиво так на меня посмотрел и спросил:
   - Russo?
   - Si. - ответил ему я, - А толку-то, мать твою за ногу?
   - Не надо маму за ногу пожалуйста! Это наполнено чреватыми последствиями! - по-русски, но с сильным акцентом простонал испанец, бросил оружие и схватился за голову: - Madre de dios! За что, за что меня так наказали?! - В этот миг женщина, ненадолго прервав визги, что-то сказала ему по-испански. - Заткнись, дура! - по-русски выбранил ее испанец и запустил в подружку первым попавшимся предметом. А попался ему торшер. Весьма массивный, надо сказать. Я вообще перестал понимать, что происходит. Торшер с грохотом врезался в стену, женщина, не умолкая, шмыгнула за дверь, и остались мы с испанцем один на один: два голых мужика в огромном зале; я с круглыми от удивления глазами сижу посреди грандиозной кровати, а он, ломая руки, бегает вокруг.
   - Послушайте, сеньор, - неуверенно начал я, - можем ли мы как-то разрешить это досадное недоразумение? Клянусь, я не имею представления, как я сюда попал.
   - Конечно, можем! - простонал он, - Одним-единственным способом: дуэлью!
   - Что ж, дуэль, так дуэль, - севшим голосом пробормотал я. Можете сами догадаться, насколько меня обрадовала такая перспектива. - А по-другому никак?
   - Хотел бы я! Но законы чести не допускают иного выхода из создавшейся ситуации! От судьбы не уйдешь... На чем будем драться?
   - На ваше усмотрение, - пожал плечами я. - Я все равно не владею ни одним из видов оружия.
   - А мне тоже до задницы, - мрачно процедил он, - поскольку я доподлинно знаю, что вы меня убьете.
   - Откуда такая уверенность? - я позволил себе еще немного удивиться.
   - Гадалка, - лаконично ответил он. - Меня должен убить на дуэли русский.
   - А драться обязательно? В конце концов, давайте разберемся: что же произошло?
   - Как это что?!! Стоило мне отлучиться на минутку по нужде, как вы самым вызывающим образом оказались в моей постели, рядом с моей... э-э-э ... дамой, и, притом, совершенно без одежды! Как прикажете это понимать?!
   - Ума не приложу. Более того, я до сих пор не представляю себе, куда и каким образом я попал. Так что давайте определимся сначала с местонахождением, а там и до выбора оружия дело дойдет. - Злость, злость! Я заводился все сильнее: в самом деле, попал хрен знает куда, а тут еще этот щегол, как в малобюджетном фильме, говорит всякие глупости о чести и смерти и предлагает дуэль! - Для начала скажите мне, сударь, где я нахожусь?
   - Королевство Испания, город Москва, - безжизненным голосом ответил он. А я, натурально, обалдел. Нет, сначала я просто не поверил своим ушам и преисполнился уверенности, что все еще сплю и вижу пьяный кошмар. На всякий случай я переспросил:
   - Какой-какой город?
   - Москва. Столица старой России.
   - Стоп, стоп! А сейчас что с Россией?
   - Как это "Что"? - теперь настала очередь испанца выказывать сильное удивление. - А вы откуда родом, сударь?
   - Из той самой, как вы изволили выразиться, "старой России", у которой столица была как раз в Москве...
   - Вы надо мной издеваетесь? И в каком же веке вы жили?
   - В конце двадцатого. Девяносто девятый год...
   - Нет, сеньор каналья, вы все-таки глумитесь надо мной! - возопил несчастный приговоренный безвестной гадалкой к смерти на дуэли. - Сегодня, пятого июля тысяча девятьсот девяносто девятого года, я выпущу ваши кишки, чего бы мне, де пута ваша мадре, это ни стоило! Немедленно защищайтесь! - В руке его откуда-то появилась шпага, вторую он бросил мне. - Ну?!
   Я судорожно вспоминал фильмы про мушкетеров, пиратов и прочих граждан, занимавшихся практическим фехтованием, но никакие дельные воспоминания в голову не лезли, кроме пафосных, мне совершенно непонятных воплей.
   - En garde! - воскликнул я, смело (а что еще делать?) бросаясь на испанца, беспорядочно при этом размахивая шпагой.
   - Madre mia! - простонал он и побледнел, как покойник, но не отступил.
   Весь этот идиотизм продолжался довольно долго, мы даже умудрились обменяться несколькими ударами. Хвала высшим силам, никто не пострадал.. А потом дуэль кончилась столь же внезапно, как и началась: мой взгляд наткнулся на карту, а клинок моего противника - на мою левую руку. На карте почти всю Евразию занимало Королевство Испания! Истекая кровью, я медленно осел на пол.
   - И впрямь, Испания... - ошарашенно пробормотал я.
   - А я про что говорил? - тяжело дыша, прохрипел испанец.
  
   Глава 2, в которой я напиваюсь, получаю новое имя, а затем овладеваю испанским и заново учу историю и географию.
  
   - Так вы не шутили? - спросил меня испанец, готовя бинты для перевязки.
   - Мне все утро не до шуток...
   - Ладно, сейчас займемся раной, а потом - всем прочим.
   Покончив с лекарскими обязанностями, он счел нужным представиться:
   - Дон Педро-и-Франсиско-и-Мария-и-Гонсалес граф Ордоньес.
   В ответ я, стараясь выглядеть не менее торжественно, назвал свои имя, отчество и фамилию. Выглядело все это несколько абсурдно: мы по-прежнему были обнажены, в руках шпаги...
   В следующий час мы оделись, перекусили и выяснили, что между нами нет и более не может быть никаких разногласий, и отныне мы являемся друзьями. По этому поводу совершенно необходимо было выпить. Не знаю, то ли испанская традиция пития мало чем отличается от русской, то ли на этой земле остался неистребимый вирус русского пьянства... Короче, мы выпили. Мне это оказалось более чем кстати, так как организм вдруг вспомнил о вчерашних возлияниях... Затем Педро прочел мне краткую (нервы мои щадил, понятное дело), лекцию о том, каким образом Испания раскинулась от Атлантического океана до Тихого, заняв место России. После такой шокирующей информации я не мог не выпить. Потом заявилась давешняя дама, уже одетая, и попробовала закатить скандал, но Педро быстренько ее выгнал . После этого мой новый друг сильно помрачнел и признался, что вот теперь-то его личная жизнь накрылась мельхиоровым тазом. С горя выпили. В результате к полудню мы оба изрядно набрались.
   - Ты настоящий испанец, дружище! - рыдал Педро на моем плече. - Ты настоящий испанец! Слушай, а давай ты имя сменишь?
   - Давай. А на какое?
   - А какая разница? Главное, чтоб испанское было. Вспомни какое-нибудь испанское имя.
   - Диего Фернандес. - Первым делом, конечно же, я вспомнил героя своей шуточной повести, написанной в младые годы. К моему удивлению, Педро сделался еще более мрачным.
   - Что угодно, только не это, - покачал он головой. - Был у меня уже один друг по имени Диего Фернандес, погиб страшной смертью. Вспоминай еще что-нибудь.
   - Алонсо Кехано. - вспомнил откуда-то я.
   - О, вот это другое дело! - воодушевился Педро. - Где-то я, правда, уже это имя слышал, да это не важно. Мало ли в Испании всяких там Алонсов... А за это надо выпить! - И, разумеется, мы выпили и за это. А потом еще немного, и еще... А потом мне хватило ума, мужества и решимости прервать процесс, чтобы такое утро, ознаменованное чудом, дуэлью и, похоже, крахом личной жизни Педро, не превратилось в многодневный запой: по себе знаю, что начать-то легко...
   - Т-так дело не пойдет, друг мой Алонсо, - заплетающимся языком бормотал несчастный дон Педро. - Какой же ты, на хрен, испанец, если по испански - ни бум-бум?
   - Поч-чему ни бум-бум? - вяло возмутился я. - Сказал же я тебе с утра Buenos dias!
   - Buenos dias в Испании даже собаки говорить умеют! - похвастался мой новый друг. - А еще какие слова знаешь?
   - Каррамба! - страшным голосом прорычал я.
   - Круто! - восхитился он. - Ну, а еще?
   - Бесса ме мучо! - проворковал я как мог томно, закатив пьяные глаза.
   - Не, так дело не пойдет. - подытожил он этот своеобразный зачет. - С такими познаниями годится ходить разве что в бордель, но никак не в более приличные места. Придется тебе, дружище, в совершенстве освоить испанский.
   - А я что, против что ли? Зови репетитора, или что там положено в таких случаях...
   - Ретипидора?.. Горазд же ты ругаться, друг Алонсо! Нет, никого мы звать не будем. Пошли со мной.
   С трудом встав из-за стола, я, поддерживаемый (это еще кто кого поддерживал!) Педро, прошел вслед за ним в кабинет.
   Очертания компьютера, несмотря на некоторую футуристичность, были вполне узнаваемы. Приятно, что технологии в параллельных мирах развиваются тоже более-менее параллельно. Я завороженно разглядывал зализанные формы системного блока и монитора, изящную клавиатуру.
   - Настоящий русский компьютер! - похвастался Педро. - Не какое-нибудь дерьмо вьетнамское. Ты какой диалект предпочитаешь? Кастильский, каталонский, смоленский, брянский, московский, сибирский?
   Чуть подумав, я патриотично выбрал московский. Мой новый друг кивнул, набрал несколько команд, нахлобучил мне на голову какой-то шлем, посоветовал расслабиться и собрался уходить.
   - Ты куда?
   - Попробую восстановить личную жизнь. Эта Макарена, хоть и дура набитая, но все же лучше, чем ничего. Ты давай, расслабься. Минут через сорок будешь говорить по-испански не хуже меня!
   То ли Педро ошибся в расчетах, то ли гипновнушение, или что там еще было, не очень-то брало мои пьяные мозги, но сеанс продлился не сорок минут, а все два часа. Впрочем, я пока никуда не спешил. Во-первых, жена должна была вернуться домой еще не скоро, а во-вторых, я прочел достаточное количество фантастической литературы, чтобы понять: попав в параллельный мир, герой, если оттуда и выбирается, то очень нескоро. Поэтому, вздохнув, я сделал вид, что покорился судьбе, и принялся шерстить компьютер в поисках любой мало-мальски полезной мне информации. Краткий курс истории я обнаружил почти сразу. Более подробного мне пока и не требовалось. Вот, стало быть, как было дело...
   Колумб открыл Америку в 1492 году, тут все сходилось. Первые годы испанского покорения Нового света удивления у меня тоже не вызвали. А вот дальше начались разночтения. Только в Патагонии испанцам удалось успешно закрепиться, и такие государства, как Аргентина и Чили, возникли именно там, где им и положено было находиться в "моем" мире. Инки, Ацтеки и Майя поочередно так надавали по ушам конквистадорам, что у тех пропала охота завоевывать цивилизованную Южную Америку, и их алчные взоры обратились к дикой Северной. И вот тут-то и началось все самое интересное.
   Пока испанцы гоняли по прериям несчастных индейцев, Россия медленно приходила в себя после монголо-татарского ига. В 1533 году на великокняжеский престол воссел молодой сын Василия III Иван. Молодой - не то слово: на самом деле, было ему тогда всего три года. Но мальчик рос, рос, вырос, потом потихоньку разогнал правивших за него бояр... Почти сразу же выяснилось, что молодой великий князь весьма неглуп и даже талантлив - с одной стороны, и крайне жесток и взбалмошен - с другой. И прозвище свое "Грозный" получил он недаром. Большая часть его великих и малых дел мало отличалась от того, что я усвоил в свое время на школьных уроках истории. Интересен был лишь последний период правления грозного царя.
   В 1581 году лихой казацкий атаман Ермак Тимофеевич сотоварищи крепко прищемил хвост сибирскому хану Кучуму. Да что там "прищемил"! В здешнем варианте истории сравнительно небольшое казацкое войско извело сибирское ханство под корень. На радостях победы казаки, как это испокон веку принято на Руси, закатили пир на весь мир. Этот пир чуть не стоил им жизни: взревела буря, гром загремел, и струг, в котором дрыхли мертвецки пьяные Ермак, Иван Кольцо и еще два десятка бравых молодцов, оторвало от берега, к коему он был привязан, и понесло по воле волн. По утру казаки прочухались, оценили ситуацию, но, посовещавшись, решили не возвращаться, а двигаться дальше, полагаясь исключительно на авось и казацкую удачу. Так, сибирскими реками попали они в Ледовитый Океан и там, поразмыслив, пошли на восток, явившись первооткрывателями доброй половины Северного морского пути. Путешествие это может быть описано исключительно бравурными штампами: "беспримерное мужество и героизм", "невзирая на жестокие лишения" и тому подобными. Долго ли, коротко ли, но прошли мужички Беринговым проливом (который, естественно, ни тогда, ни впоследствии так не назывался), и вошли в Тихий океан. А через еще какое-то время то ли течение, то ли все та же удача пополам с авосем прибила их чудом держащийся на плаву струг к американскому берегу. К тому моменту из двух десятков осталась едва половина, но атаманы - и сам Ермак, и Иван Кольцо, - уцелели. Сошли они на берег, и первое время просто приходили в себя после затянувшейся прогулки. А потом принялись разведывать незнакомую землицу...
   В самом конце 1583 года Ермак, Кольцо и еще двое уцелевших добрались до Москвы и били челом государю. Челом отнюдь не голым: ворох ценнейших мехов и изрядный мешок золотых самородков расплавили каменное сердце Ивана Васильевича, который, вообще-то, и так Ермака чуть ли не сыном своим называл за разорение Сибирского ханства. Случилось же так, что как раз в это самое время царю опять приспичило рассориться со своим народом. Он и прежде бросал все и сбегал то в монастырь какой, то еще куда, терпеливо ожидая, когда народ придет и станет орошать землю горючими слезами: "Вернись-ко, царь-батюшка, на престол, горестно без тебя, просим, просим!". Но на сей раз Иван Грозный перещеголял сам себя. Для начала во главе всех опричников и трех стрелецких полков удалился он в недавно основанный Архангельск, где повелел спешно строить корабли. Народ, привыкший к капризам тирана, на поклон идти не спешил, чем и определил свою дальнейшую судьбу.
   Летом 1584 года множество лодий вышло из Архангельска и устремилось на восток. Пойди они на запад, путь был бы короче, а жертв куда меньше. Но, то ли географию тогда знали плохо, то ли царю вожжа под хвост попала - история умалчивает. И караван пошел в Америку северным путем. Вот тут уж точно было и беспримерное мужество с махровым героизмом, и жертвенность, и все такое. В начале 1585 года большая часть кораблей пристала к берегу. На удивление, погибло не так уж много народу; но самое удивительное - это то, что выжил немолодой уже (55 лет по тем временам - возраст весьма преклонный), царь, которому в "нормальной" истории уже полагалось умереть.
   Дальше - вообще смех сквозь слезы: к русским прибежали индейцы, жаловаться на жестоких испанцев. Долго ли, коротко ли, но общий язык с аборигенами был найден, и во главе невиданного доселе союза племен большой белый вождь Иван Васильевич пошел воевать гишпанцев. В течение полугода были взяты все поселения, основанные конквистадорами на тихоокеанском побережье, а к осени примерно на том месте, где не состоялся Лос-Анджелес, начали возводить город Архангельск. В этом новом Архангельске Иван Васильевич сел и дальше двигаться наотрез отказался, понимая, что силы невелики, даже смехотворны, континент огромен, а что дальше будет - про то один Бог и ведает... Возвращаться в матушку-Россию царь тоже категорически не желал, терпеливо ожидая, когда же русский народ придет к нему на поклон. И народ пришел.
   Царь еще был в Архангельске, а в Москве уже началось черт-те что. Оставшись без пригляда со стороны опричников, бояре воспряли духом и совершенно распоясались. Захватили Кремль, учредили Боярскую Думу, и на какое-то время Россия стала как бы республикой. Порядка в этой Думе, однако же, не было никакого: всякий мнил себя за главного, судились-рядились, родословные перебирались не то, что до Рюрика - едва ли не до Адама, клочья от бород и собольих шуб летели во все стороны... Наконец, сравнительно молодой и, видимо, самый умный боярин Борис Годунов, подкупив оставшихся в Москве стрельцов вином и златом, с их помощью дурацкую Думу разогнал, провозгласил себя царем и сел править. Правил он недолго - из Польши пришел монах-расстрига Гришка Отрепьев с ляхами, Бориса убил, но сам был на другой день изгнан злыми с похмелья стрельцами. Интервенция не удалась. На престол сел другой неглупый боярин, Василий Шуйский. Тот тоже просидел недолго - из дальних странствий возвратился давний друг Ивана Васильевича Андрей Курбский (которому, если не ошибаюсь, по "нашей" истории тоже давно полагалось гнить в земле), Шуйского сместил, себя объявил регентом и велел всем дожидаться возвращения вздумавшего попутешествовать царя. В начале 1585 года, как раз, когда Грозный сотоварищи сошли на американский берег, в Москву вернулся отставший от каравана где-то в районе Обской губы стрелец. Побив, согласно протоколу, челом регенту, возвращенец путанно объяснил, куда и зачем отбыл Иван свет Васильевич. Князь Андрей был одним из самых умных людей той эпохи. Тщательно обдумав полученные сведения (три дня и три ночи думал), он пришел к выводу, что от добра добра не ищут, и, следовательно, Иван Васильевич знал нечто такое, что сподвигло его убраться восвояси. Как бы ни был умен князь Курбский, а здесь промашку допустил. Логика безумцев - а то, что Иван Васильевич был не вполне в своем уме, увы, исторический факт, - все же сильно отличается от логики здравомыслящих людей. Но вывод князь сделал правильный, хоть и экстравагантный донельзя: повелел всему (!) населению земли русской, не медля, запасать продовольствие и все, что для возделывания злаков потребно, а тако ж строить струги - большие и малые, для плаванья как по рекам, так и по морю-океану приспособленные. Строгими карами не грозился; обещал лишь, что ослушники рискуют остаться без царя, без митрополита, без бояр, и, в конечном итоге, без страны. Проняло почти всех, и к 1587 году Россия опустела. В том же 1587 вернулся Отрепьев с поляками, без препятствий вошел в пустую Москву. Суеверные поляки почти тут же сбежали, почти ничего не разграбив (а грабить мало что осталось, что могли, россияне с собой увезли), и Гришка с верной Мариной Мнишек остались в Кремле вдвоем. Там Отрепьев быстренько помер, скорее всего, от цирроза печени, а Марина с тоски удавилась.
   Тем временем в славном городе Архангельске, что на Богородицком полуострове (несостоявшаяся Калифорния), встретились Грозный и Курбский. Русский народ медленно, но верно расползался по просторам материка. Странно, но факт: жестокий Иван Васильевич индейцев ничуть не истреблял, справедливо видя в них налогоплательщиков, и межнациональную рознь в новом русском государстве строго-настрого запретил. Так что пришельцы с аборигенами жили в мире, дружбе и полной взаимовыгоде: индейцы охотились, русские выращивали хлеб, а издержки обменивались. Единственное, в чем история печально повторилась: тяга русского человека к алкоголю неистребима, и индейцы довольно быстро подсели на "огненную воду"...
   В 1599 году завершилось изгнание испанцев из Америки, и Иван Васильевич, с чувством выполненного долга, скончался в возрасте 69 лет. На Архангельский престол взошел царь Дмитрий Иванович.
   Я решился прерваться хоть ненадолго. Нет, я готов был запоем глотать информацию: все было неимоверно интересно. Но голод давал о себе знать все сильнее, и я пошел на поиски Педро. Я его обнаружил в гостиной. Мой друг сидел у камина с бокалом вина и мрачно глядел в огонь.
   - Бабы - дуры, - по-испански произнес он.
   - Вполне возможно, - осторожно согласился я с ним на том же языке. - Впрочем, выше нос, дружище: мы еще молоды, и у нас все впереди!
  
  
  
   Глава 3, в которой я продолжаю изучение альтернативной истории и географии, а дон Педро пускается во все тяжкие.
  
   Накормив меня, Педро извинился, сказав, что он в том настроении, когда даже лицо друга повергает в уныние, и посему ему необходимо развеяться в полном одиночестве. Видимо, размолвка с этой Макареной испортила ему настроение значительно сильнее, чем он хотел бы представить. Проводив его, я снова сел за компьютер и продолжил изучение дел давно минувших дней.
   Потерпев сокрушительное поражение на североамериканском континенте, испанские войска, а, вернее, то, что от них осталось, поспешили домой, в Испанию, где наябедничали королю на бессовестных русских. Его католическое величество с превеликим удивлением узнал, что его королевство уже почти два года находится в состоянии войны с Россией, и порешил проучить зарвавшихся северян. Дальше начался вообще анекдот.
   Всяких благородных, но, мягко говоря, небогатых идальго в Испании всегда было пруд пруди, и даже американская авантюра, казалось, не сильно уменьшила это чудовищное количество. Заручившись поддержкой папы, король провозгласил святой поход против еретиков - схизматов, и самый распоследний голодранец, почуяв запах легкой наживы, спешил записаться в войска. Небывалая по мощи армия погрузилась на корабли, и сквозь Средиземное море и проливы вошла в море Черное. Вот и Крым. Судя по всему, у испанцев с географией тоже было туговато, потому что существование крымского ханства они в расчет не приняли. За что, естественно, и поплатились. Когда три десантные партии выкосили под корень молниеносные конные атаки полудиких степняков, испанцы крепко призадумались. Больше всех думал герцог Франсиско Авельяс дон Альба, три дня и три ночи склонясь над картой. Надумал. Армада снялась с якоря и пошла обратно. Пополнив на родине запасы, флот вышел в Атлантический океан. Англию на всякий случай обошли по большой дуге, чтобы не растрачивать зря силы в борьбе с несносными бриттами: ныне была другая цель. Говорят, сэр Фрэнсис Дрейк, наблюдавший издалека прохождение этой тучи кораблей, с досады съел свою шляпу: столько привлекательных целей, а шансов - никаких! Как бы то ни было, со шведами и прочими испанцам удалось договориться, и 16 мая 1600 года испанская армада с большим азартом расстреляла из нескольких сотен стволов всеми покинутый старый Архангельск. На объятые пожаром руины высадили десант, который, к полному своему изумлению, не нашел ни одного трупа. Посовещавшись, предприняли пеший поход. Вологда. Новгород, Псков, Тверь... Везде пустота, а кое-где - сплошные пожарища: уходя, народ жег домишки, чтоб уж никому не достались... В конце августа испанцы заняли совершенно пустую Москву, о чем не замедлили известить короля несколько обескураженным письмом. Его величество ничуть не растерялся, резонно рассудив, что, коли земля бесхозная, так взять ее сам Бог велел, и отдал приказ о колонизации России. Что и было исполнено.
   В России же новой дальше дела развивались так. При Дмитрии Ивановиче заселили почти весь континент. Тесно, конечно, никому не было, да и с индейцами, как правило, жили душа в душу. Только гордые ацтеки, мня себя вершиной человеческой цивилизации, полезли было на рожон, но, чувствительно схлопотав по рогам в 1607 году, запросили пощады и подписали с Россией Вечный Мир (Бедный Дмитрий Иванович, участвовавший в церемонии, так налег на трубку Мира, что обкурился до обморока). Еще пятью годами позже ацтеки, подпираемые с юга хищными майя, запросились в состав России и были приняты на правах Теночтитланского княжества, ставшего впоследствии губернией. Так Россия без особенно кровопролитных завоевательских войн стала империей. О том, какая судьба постигла Майя, разговор пойдет чуть позже.
   Больше никаких заметных ратных дел при Дмитрии Ивановиче не было, но он не особенно сокрушался по этому поводу. В этот период возводились города. Новая Россия вовсю обустраивалась. Забавно, что очень часто расположение русских городов почти совпадало с расположением городов в США в том мире, к которому я так привык. Итак: Архангельск (столица, он же Лос-Анджелес), Иван-Город (Сан-Франциско), Ростов Новый (Нью-Йорк), Сольвычегодск (Солт-Лейк-Сити), Новгород Мичиганский (почти Чикаго), Тмутаракань Крокодилова (Ничего себе название, да?! Однако ж, это Майами), и, наконец, в тот период был заложен совершенно невзрачный острог с мрачным же названием Хмырево Болото, в "прошлой" мне известной жизни носивший имя Вашингтон, округ Колумбия...
   Я впитывал потоки информации, и крыша, честно говоря, ехала от восторга. Как будто попал в какой-нибудь детский стишок вроде "Путаницы" Чуковского, где все наоборот, где все - восхитительная игра... Но мне, похоже, в мою игру играть придется долго... Вернемся к нашей новой истории.
   Дмитрий II Градостроитель правил до 1642 года. По смерти его царем стал Алексей I Дмитриевич. На царствование Алексея пришлась большая война с Англией. Последняя отнюдь не утратила своих имперских амбиций, просто поначалу британская экспансия была обращена на восток, на Индию и Китай. Если с Индией все прошло более-менее гладко, то в Китае англичане увязли надолго. Проковырявшись там с полсотни лет и в конце концов уразумев, что китайцев в несколько сотен, если не сотен тысяч раз больше, чем англичан, бритты поворотили оглобли прочь. А аппетиты-то были ого-го! Сунулись в Южную Америку, но Инки тогда еще были сильны, и досталось англичанам не меньше, чем в свое время испанцам. Тогда самоуверенные сыны туманного Альбиона порешили выжить с северного континента "диких" московитов. Не тут-то было! Флот, основанный еще при Иване Грозном, не стоял на месте: русские корабельных дел мастера постоянно совершенствовали корабли, а оружейники отливали превосходные пушки... Страшный бой в Гудзоновом заливе 18 сентября 1649 года остановил движение англичан в североамериканском направлении, так что пришлось им в срочном порядке открывать Австралию. (Я не шучу, они именно так и поступили: Австралия была открыта 2 февраля 1650 года англичанином с прозаической фамилией Джон Смит).
   К концу царствования Алексея Дмитриевича прогнило что-то в королевстве инков. Крепко передравшись сами с собой, они на короткий срок объединились и поперли на майя. Последние перепугались и стали просить былых врагов ацтеков о помощи. Ацтеки снисходительно согласились, предварительно заручившись государевой поддержкой. Лето 1681 года было страшным для инков: они понесли сокрушительное поражение. Остатки их, побитые, истерзанные, вернулись в свои земли, где немедля погрузились в бесконечные междоусобицы. Этим воспользовались англичане, которые милосердно добили последних инков, наложили лапу на их золотишко и спешно принялись колонизировать местность. Майя же вошли в состав Российской империи как княжество Майское. В качестве комментария следует, пожалуй, еще заметить, что Африку почти никто не трогал, и оставалась она практически девственной аж по сию (1999 год) пору.
   В 1685 году Алексей Дмитриевич скончался, оставив после себя кучу детей. Остро поднялся вопрос о престолонаследии. ("Смотри-ка, почти как в "нашей" истории! - подумал я"). В итоге бояре приговорили: сидеть на престоле двум царям: Петру I Алексеевичу и Павлу I Алексеевичу, а советницей при них быть сестре их старшей, Софье. На этом, однако же, кажущееся сходство с "реальной" историей и заканчивалось. Братья, даром, что близнецы, дорвавшись до власти, мигом почувствовали ее вкус и спровадили сестренку с глаз подальше в Новодевичий монастырь, что на озере Гурон. (Смейтесь, смейтесь, самому смешно до коликов!). Если вы думаете, что Софья из монастыря разожгла стрелецкий бунт, то вы очень крупно ошибаетесь. Стрельцы царями завсегда обласканы были, как сыр в масле катались, так что государя-батюшку не продали б никому. В нашем случае имел место типичный вестерн.
   Получилось так, что уже довольно давно был у царевны друг сердечный, молодой гуронский вождь по имени Зрящий в Корень. Прознав, что возлюбленная скво заточена в большом каменном вигваме, воспылал он гневом праведным, поклялся отомстить и, само собой, вышел на тропу войны. На эту шаткую дорожку за ним увязалось немало молодых сорвиголов. Не только гуроны - и ирокезы, и могауки, и юты, и коварные сиу - многие юные воины разных племен решили принять участие в большой охоте на бледнолицых. Все это было, конечно, очень романтично (Жаль, Фенимор Купер в этом мире если и родился, то ничего не написал, я потом специально проверял - Д.С.), но профессиональная армия и орава голозадых молокососов - это, согласитесь, две большие разницы. А стрельцы были профессионалами своего дела...
   В расправе над бунтарями Петр и Павел показали себя довольно мудрыми политиками. Нет, самих повстанцев казнили нещадно: главарям срубили головы, остальным вырезали ноздри и сослали на Аляску, в рудники. Зато никаких репрессий к племенам! Правильно, налогоплательщиков надо беречь.
   Никакими особенно революционными реформами царствование Петра и брата его Павла отмечено, вопреки моим ожиданиям, не было. Разве что, сухой закон для индейцев ввели... Поняв, что водка губит коренное население на корню, цари воспретили индейцам пить горькую под страхом смерти. После двух лет жесточайших ломок и пары сотен показательных казней индейцы бросили пить, вернувшись к еще прадедами проверенным психотропным растениям. Поступления с продаж спиртного, конечно, несколько упали, зато и убыль населения перестала походить на катастрофическую...
   Патриаршество Никона в этом мире попало как раз на царствование близнецов. Никакого раскола церкви Никон не устраивал; наоборот, одним лихим маневром он почти удвоил паству по всей России. Сделано это было очень просто: Великий Маниту и прочие индейские духи рангом пониже были причислены к лику православных святых, тщательнейшим образом разработаны их жития, написаны образы, а среди индейцев проведена колоссальная разъяснительная работа. Шаманы переквалифицировались в священников, так что никто не был в обиде. После этого процентов девяносто коренного населения Северной Америки ( то есть, Российской империи, конечно!) с радостью приняли православие и крестились. Доходы церкви возросли непомерно.
   В 1705 году случилась беда: склонный ко всяким потехам император Павел I Алексеевич поехал на охоту аж в Тмутаракань Крокодилову, и там его загрыз аллигатор. Петр остался у власти один.
   Надо отдать должное Петру: как и его "аналог" в моем мире, император весьма уважал различные науки, и всячески поощрял их развитие. Со времен Великого Переселения в Архангельске существовала Премногих Премудростей Академия, и к середине царствования Петра (1716 год) сие заведение, наконец, достигло мировой славы. Началась эпоха международных контактов. Дорогу, понятно, проложили купцы. По их горячим следам в Россию хлынул всякий разный люд со всего мира. Умных да работящих, умелых привечали, авантюристам давали окорот...
   Я как раз начал читать изумительную, совершенно не похожую на "настоящую" историю пиратства в Карибском море (оно же море св. Николая-угодника), когда в дверь настойчиво позвонили. Чертыхнувшись, с трудом отлип от экрана, пошел открывать.
   На пороге стоял крайне строгий молодой человек в мундире; судя по всему - полицейский. На нем безжизненным кулем висел Педро.
   - Добрый вечер, сеньор, - мягко, почти ласково проговорил полисмен. (Черт, а я и не заметил, как стемнело!) - Скажите, здесь ли проживает дон Педро Ордоньес?
   - Да... Да, конечно здесь, - растерянно кивнул я. - Проходите, сеньор, добрый вечер, и... давайте я вам помогу.
   Я оценил силу и выносливость полицейского, когда он сгрузил на меня правую половину моего друга. Вдвоем мы кое-как доволокли Педро до спальни и бросили на ту самую кровать, с которой для меня начался этот удивительный день.
   - Простите, сеньор, а вы кто будете? - как бы слегка подозрительно спросил меня блюститель порядка.
   - Дон Алонсо Кехано, к вашим услугам. - Я даже слегка поклонился. - А с кем имею честь?..
   - Диего Рамирес, лейтенант московской полиции. Вы его родственник?
   - Нет, друг. Приехал погостить ненадолго. Скажите, сеньор Рамирес, вы еще на службе?
   - О, да, к моему сожалению.
   - В таком случае, вы позволите пригласить вас на чашечку кофе?
   - Премного вам благодарен, сеньор Кехано, и с удовольствием принимаю ваше приглашение. - Рамирес церемонно поклонился, я ответил тем же, и мы прошли на кухню.
   К собственной немалой радости, я выяснил, что холостяцкий быт в параллельной Испании мало чем отличается от такового в моей родной России, так что освоился на кухне я в считанные секунды. Быстренько поспел кофе, лейтенант угостил меня пахитоской ( о, боже мой, я же весь день не курил! Надо же!), и мы приступили к светской беседе.
   - Сеньор Кехано, простите мне мое любопытство, но я никак не могу угадать, откуда вы родом?
   - Я родился и всю жизнь прожил в Москве. - Мой ответ был совершенно честен. - А в чем, собственно, дело?
   - Дело в том, что я еще никогда в жизни (а мне двадцать девять лет) не слышал, чтобы кто-либо выражался столь изящно, как вы. Это же стиль двухсотлетней давности!
   - Что поделать, сеньор Рамирес, - начал я врать почем зря, - мой гувернер был человек весьма образованный, но не без причуд, и он так крепко привил мне эту архаичную манеру выражаться, что я до сих пор никак не могу от нее отделаться. Впрочем, дамам нравится. - Я изобразил вполне самодовольную улыбку и отхлебнул кофе. - А можно поинтересоваться, не натворил ли чего мой бедный друг дон Педро, если не считать того, что он напился в стельку?
   - О, дон Педро был сегодня просто великолепен! - расцвел в улыбке Рамирес. - Хвала святому Игнатию, что ничего тяжкого он не совершил, но покуролесил парень знатно... Начнем с того, что, по его собственным словам, с утра он выпил не меньше трех бутылок вина...
   - Что было, то было. Каюсь, сам составлял ему компанию. - Рамирес умоляюще вскинул руки и продолжил:
   - После этого бедолага к вину вообще не прикладывался, если ему, конечно, верить.
   - Что же довело его до столь плачевного состояния? - я был совершенно искренне изумлен.
   - Водка. Русская водка. Итак, выпив водки, наш храбрец решил, что русские его отравили, и посему решил то ли объявить войну России, то ли вызвать ее на дуэль целиком и полностью, что, в принципе, одно и то же. Начать он решил с посольства. Уж не знаю, как ему удалось добраться до посла, но он добрался, и добросовестно, по всем правилам, вызвал того на дуэль. Одного парень не учел: русским все эти наши законы чести до одного места, и посол просто вызвал охрану, которая вышвырнула задиру вон. Дон Педро опечалился, выпил где-то еще водки...
   За стеной Педро взревел раненым медведем: "Макарена, мадре твою!..", затем снова все стихло, и лейтенант продолжал:
   - Выпив, он отправился по городу в поисках русских, все с той же целью. Но не нашел. Опечалившись, он усугубил свое и без того весьма прискорбное состояние, и поехал на Плаца-де-Перерва, в район красных фонарей. Я не знаю, где он раздобыл пистолет, но все тамошние шлюхи в один голос утверждают, что дон Педро, угрожая пистолетом, построил обитательниц одного из заведений по росту и заставил петь русские песни. После этого, не выпуская пистолета из десницы, принялся по очереди овладевать этими шлюхами. Мне трудно в это поверить, сеньор Алонсо, но шесть особ легкого поведения подали в полицию на дона Педро заявления об изнасиловании. Как он смог осуществить это дело в таком состоянии - я решительно не могу себе представить. Разумеется, никто не собирается давать ход этим путанским кляузам, но сам факт примечателен... После этого дон Педро уже ничего не пил, он просто бесцельно бродил по городу, размахивая пистолетом и иногда постреливая в воздух, пока не наткнулся на наш патруль. В участке он честно рассказал краткую историю своих похождений, мы их тут же сверили с показаниями из других источников... Тут он как раз попросил пить, и капитан Вега - добрейшей души человек! - налил ему стакан коньяку. Коньяк уложил беднягу наповал, а мне по жребию выпало доставить его домой. Вот, собственно, и все. Ох, дон Алонсо, засиделся я у вас, а мне ведь пора...
   - Всего вам наилучшего, лейтенант. Заходите, если что.
   Я проводил Рамиреса, постелил себе на диване, принял душ, лег. Да, судя по всему, этот Педро гулять умеет! И, учитывая мою неистребимую тягу ко всяческому веселью, погудим мы с ним на славу; тем паче, что по-испански я говорю безупречно, хоть, как выяснилось, и немного архаично... Заснул я, улыбаясь.
  
   Глава 4, в которой я избавляю дона Педро от похмелья традиционными русскими средствами, получаю вместо него взбучку и продолжаю изучение истории.
  
   Утром меня разбудил Педро. Он был в панике.
   - Алонсо, друг мой! Как я попал домой?
   - Тебя притащил лейтенант полиции, - сонно пробормотал я.
   - Полицейский?! Меня?!!! Я что-то натворил?
   - Пустяки, - махнул я рукой, - просто сущие мелочи. Ты всего лишь напился, вызвал на дуэль русского посла, изнасиловал шесть проституток и немножко пострелял в воздух...
   - Матерь божья! - простонал Педро, оседая на пол, - как же это я так?.. Что скажет мама, если узнает?!
   - А что она такого может сказать? - заинтересовался я.
   - О, ты не знаешь мою маму! "Каррамба" - это ее самое ласковое слово, можешь мне поверить. К тому же, со шпагой она обращается куда лучше меня, не говоря уж о розгах... Да и не могу же я драться с женщиной, да еще и с собственной матерью! Все, я пропал.
   - А ты уверен, что она узнает?
   - Она всегда все знает.
   - Вали все на меня. Скажи, что это я ураганил по всей Москве, выдавая себя за тебя, - благородно предложил я. Надо же было хоть чем-то отблагодарить беднягу за гостеприимство!
   - Алонсо, ты мой друг, и, наверное, самый благородный человек из всех, кого я знаю. На это я пойти никак не могу. Мне тебя жаль, потому что моя мама тебя убьет. Ох, только бы справиться с этим чертовым похмельем! На свежую голову никакая мама не страшна. Святой Антоний, что с моей головой! Она шире в три раза!
   - Так всегда бывает, когда пьешь много некачественной водки, - назидательно сказал я. - Ладно, дай мне денег и объясни, где тут у вас магазин.
   - Зачем?
   - Пойду покупать тебе лекарства.
   Педро дал мне несколько купюр и объяснил, как пройти в магазин. А чтобы я нашел обратную дорогу, он предусмотрительно снабдил меня визитной карточкой. Впервые в этой реальности я оказался вне стен дома.
   Как я и подозревал с самого начала, дом Педро находился на том самом месте, где в "моей" реальности стояла хрущоба, одну из квартир которой я скромно занимал (перед выходом я долго изучал карту этой Москвы). Особнячок у моего друга оказался скромненький, но вполне милый на вид. У дверей стоял автомобиль, очень даже стильный. Поперек капота тянулись хромированные литеры: General Motors USA. Вот это сюрприз! Значит, у них тут есть и Штаты, и даже Дженерал Моторс?! Только бы не было Диснея с его тошнотворно-слащавыми Микки-маусами и прочими зверушками... Скорее бы дорваться опять до "Краткого курса"! Покачав головой, я решительно вышел за ажурную ограду и свернул налево.
   Винная лавка сыскалась метров через двадцать. За прилавком стоял невысокий мачо, покрытый густой курчавой растительностью, судя по всему, с головы до пяток: по крайней мере те части тела, что были видны, отличались повышенной лохматостью. С моей стороны прилавка ссутулился невообразимо долговязый тип с редкими длинными волосами цвета соломы и сильными очками на носу. Этот Паганель пристально рассматривал какую-то бутылку с красным вином. Присмотревшись, я присвистнул: это был крымский "Траминер" пополам с "Изабеллой" урожая 1956 года. Я не стал себе даже голову забивать стоимостью такой бутылки, а вежливо поприветствовал хозяина лавки.
   - И вам день добрый, сеньор, и вам. Чем могу служить?
   - Дайте мне, пожалуйста, двести пятьдесят грамм водки "Столичная" (Есть же вечные ценности, и никакая параллельность им не страшна, черт побери!), четыре бутылки светлого пива - на ваш вкус, и... о, я вижу стеллаж с консервами... да, и банку маринованных огурчиков, самых забористых.
   Хозяин посмотрел на меня весьма странным взглядом и отправился за требуемым, а долговязый отрвался от своей ненаглядной бутылки и спросил не без любопытства:
   - Видимо, сеньор принимает в гостях русского?
   - Нет, - вздохнул я, - мой бедный друг - чистокровный испанец. Но вчера он немного переборщил с русской водкой...
   - О, да, тогда понимаю, - вежливо покивал головой наследник Паганеля и вернулся к своему занятию. Тем временем хозяин принес мой заказ в фирменной холщовой сумке заведения, я расплатился и поспешил возвращать дона Педро графа Ордоньеса к нормальной человеческой жизни.
   Успел я вовремя: бедный Педро сидел на кухне, закрыв глаза и подперев голову обеими руками, и, судя по его стонам, страшно страдал душой и телом.
   - Алонсо, это ты? - чуть слышно пробормотал он, не поворачиваясь и не открывая глаз. - Или это уже мама?
   - Нет, дружище, это не мама. Это добрый доктор Алонсо. - усмехнулся я, наливая в стакан граммов сто водки. В другой стакан я слил огуречный рассол, предварительно его попробовав. Далеко, конечно, до классического рецепта, но испанцу сойдет и так. Третий стакан наполнил пивом.
   - Итак, друг мой, сейчас мы проведем сеанс радикального лечения по-русски. Важно, чтобы во время сеанса ты не открывал глаз. Так же важно, чтобы все, что ты сейчас будешь употреблять, ты употреблял настолько быстро, насколько только можешь. Это понятно?
   - Да... - можно было подумать, что Педро вот-вот прикажет мне жить долго-долго.
   - Отлично. Механизм прост: ты опускаешь руку на стол, я вкладываю в нее стакан, ты его быстренько осушаешь, ставишь, я тут же даю тебе второй и так далее. Вопросы есть?
   - А... а это не смертельно?
   - Это не смертельно, мой бедный друг, но, конечно, вовсе не обязательно к исполнению. Если ты предпочитаешь находиться в таком сумеречном состоянии до завтрашнего утра - пожалуйста. В конце концов, кто я такой, чтобы диктовать тебе свои условия?
   - До завтрашнего утра?! - ужаснулся Педро. - Ну, нет. Я отважный граф, испанский гранд, между прочим. Меня какой-то там русской отравой не испугать! - и он браво опустил дрожащую руку на стол. Я тут же вставил в нее стакан с водкой.
   - Залпом! Пей! - крикнул я, и Педро, как миленький, выпил. Швырнул стакан в угол, опустил руку, получил стакан рассола, осушил, разбил, получил пиво, выпил. Когда Педро ставил опустевший стакан на стол, рука - о чудо! - уже почти не дрожала, а по лицу отважного гранда блуждала блаженная улыбка.
   - Алонсо, ты - гениальный реаниматор! - восхищенно произнес он.
   - Нет, просто довелось погулять в свое время...
   После радикального сеанса реанимации дон Педро нашел в себе силы для водных процедур и удалился в ванную. А я на скорую руку навел порядок на кухне. И, опять же, вовремя. Потому что мама Педро все-таки приехала.
   Грохнула входная дверь, тут же прогремел выстрел и громовой рев "Каррамба! Педро, маленький вонючий паскудник, где ты скрываешь свою порочную задницу от справедливого возмездия?!". Я понял, что дело пахнет керосином, и начал подыскивать подходящее укрытие. Поздно. На кухню вошла крошечная сморщенная старушка лет не менее семидесяти. В руке этой милейшей бабушки еще дымился револьвер какого-то слонобойного калибра, в уголке на удивление зубастого рта дымилась сигара.
   - А ты кто такой? - обратилась ко мне эта пожилая дама. Как мне показалось, вполне приветливо обратилась. Револьвер оказал на меня магическое действие. Вместо того, чтобы честно представиться хотя бы вчера придуманным испанским именем, я понес чушь.
   - Добрый день, сеньора. Меня зовут Родриго де Эскалопе, я приехал из Барселоны. Моя мама умерла, когда мне не было и пяти минут, и потому никого в целом свете, кроме возлюбленного дяди Педро у меня не осталось. Вчера, вчера приехал я к нему в гости, и вот стою тут перед вами... А дяди Педро дома нет, нет, он в зоопарк ушел, он обещал меня туда сводить...
   - Парень, ты, часом, не дебил? - угрожающе осведомилась мама моего друга.
   - Никак нет... - я готов был продолжать свой словесный понос до бесконечности, лишь бы загрузить эту бабушку выше крыши, запутать в неправдоподобных историях, чтобы она плюнула на все и поскорее убралась отсюда. Но не так-то просто было это сделать.
   - А если ты не дебил, - возвысила голос старушка, наводя на меня револьвер - то скажи мне, милый Родриго, или как там тебя на самом деле, кто он - этот возлюбленный дяди Педро?!! Мой сын - голубой?!!!
   - Нет, что вы, сеньора, какой же он голубой... - залепетал я, совсем уж перепугавшись, - просто я так люблю дядю Педро...
   - Значит, это ты - голубой?!
   - Нет!!! Я вообще некрофил!!!
   - Ай, нехорошо врать! - старушка вздохнула, улыбнулась мило и очень даже добродушно, сунула револьвер в карман кофты... и вдруг с непостижимой для меня быстротой схватила за ножку тяжеленный стул (у Педро в доме вообще вся мебель оказалась довольно массивной), и раза три огрела этим стулом меня по спине. Четвертый удар пришелся в голову, так как после третьего я упал. Разноцветные круги поплыли перед глазами, уши наполнились бесконечным эхом; но перед тем, как окончательно лишиться чувств, я успел разобрать, как старушка презрительно процедила: "Развели пидоров в Испании, прости Господи, каррамба!". Прошаркали шаги, снова бумкнула дверь, и, кажется вместе с ее хлопком я и вырубился окончательно.
   - Алонсо, очнись! Очнись, дружище! И, вообще, ты жив еще?! - Педро тряс меня немилосердно, так что пришлось очнуться. Настала моя очередь стонать. В перерывах между стонами я употребил несколько традиционных русских выражений, описывающих мои отношения с мамочкой моего друга, причем, в кои-то веки, я имел в виду именно его мамочку! Педро слушал меня и сочувственно кивал головой.
   - Я же тебя предупреждал! - мягко улыбнулся он, - а ты мне все не верил.
   - Такое вообразить невозможно! - прокряхтел я, - никакой фантазии не хватит! Ух, матерая старушка... Ты сам-то как?
   - Как огурчик! Похоже, теперь тебе пора лечиться самому.
   - Это уж точно... - я поднялся, доковылял до столика, вылил оставшуюся водку в стакан, выпил, закусил огурчиком. - Одного боюсь, дружище. Как бы мы с тобой тут не спились к такой-то мадре. Мне, между прочим, еще в свой мир попасть когда-нибудь было бы неплохо. Ух... Все тело трещит... Вот это, я понимаю, хмурое утро!
   Педро лечил меня мазью от ушибов и таблетками от головной боли. Фармацевтика в этой Испании, должен сказать, была на высоте: уже через десять минут я не чувствовал ни намека на чудовищные боли, испытываемые мной совсем недавно. Мой друг снова покинул меня - ушел подлизываться к Макарене, а я вновь с жадностью набросился на краткий курс всемирной истории.
   Если расстановка сил на материках была вполне понятна, то на островах Карибского моря царила полная неразбериха. Остров Длинный (Куба) принадлежал России, как и Райский (Ямайка), и еще пяток более мелких островов. На остальных гнездились испанцы, англичане и португальцы, причем их владения перемежались друг с другом. Никаких коалиций и союзов соседи не создавали: каждый был сам за себя. На каждом острове что-нибудь добывали или выращивали, кроме того, испанские острова служили базой для пиратских кораблей, перехватывающих английские суда, следующие из южной Америки на родину. На английских островах обретались головорезы, охотящиеся за серебряными галеонами из Аргентины, а португальцы грабили и топили всех без разбору. Русские поначалу ограничивались охраной собственных владений, но, втянувшись в игру, последовали примеру португальцев и тоже принялись вовсю разбойничать. А когда в акватории Карибского (все-таки, я предпочитаю более привычные названия) моря встречались суда различных государств, немедленно завязывались жестокие морские сражения не на жизнь, а на смерть. Война объявлена не была, но она шла - долгая и совершенно беспощадная. Время показало превосходство русских: корабли их были и быстрее, и мощнее, и маневреннее, а пушки - метче и дальнобойнее. Поэтому к 1732 году все нерусские острова Карибского бассейна как бы невзначай обезлюдели и были аннексированы Российской Империей. Это было последнее эпохальное событие в царствование Петра I: в конце 1732 года он скончался от воспаления легких, передав трон сыну Алексею Петровичу.
   Я намеренно описал Карибские разборки столь скупо, потому что, если взяться за описание деталей, то можно не один десяток увлекательнейших романов написать. Одни подвиги капитана Резанова и его лихой команды чего стоят! Куда там всяким Морганам да Флинтам! (Возможно, слегка разобравшись с текущими делами Ордена Свихнувшихся Фантазеров, я и напишу роман-другой о русских флибустьерах. - Д.С.).
   Алексей II получил прозвание "Тишайший": в его царствование не было ни войн, ни бунтов, ни даже международных скандалов. Зато семимильными шагами развивались науки, промышленность (по всей стране заработали мануфактуры), культура. Наладились прочные связи с Европой, был подписан Вечный Мир с Испанией, которая, разросшись до невиданных размеров, стала, пожалуй, самой миролюбивой державой в мире: воевать им стало решительно незачем.
   Алексея в 1754 году сменила его младшая сестра Елизавета Петровна, за тридцать лет превратившая и так, в общем-то, не бедную страну в сущий рай земной. Ее сын Павел II (1784-1800), страдавший довольно серьезными душевными расстройствами, в течении шестнадцати долгих лет зачем-то пытался этот парадиз всячески милитаризовать и своими попытками почти довел народ до белого каления, за что и был смещен своим старшим сыном Александром Павловичем (1800-1825). Физической расправы над сумасшедшим царем никто не устраивал, его по-тихому постригли в монахи и сослали в Гавайский монастырь.
   После Павла II несколько поколений российских самодержцев страдали теми или иными причудами. Александр I, например, обожал все европейское и всячески пытался насадить парижские моды, немецкую военную доктрину, английскую чопорность, не учитывая достоинств сильноразвитой (гораздо сильнее, чем в "нашем" варианте) российской культуры. Бояре пытались было образумить царя, но тщетно. Когда же в 1825 году Александру вдруг приспичило жениться на немецкой принцессе, бояре собрали большую Думу, вызвали на нее царя и поставили его перед очень простым выбором: или девка (цитирую дословно), или трон. Царь обматерил бояр, народ, страну, плюнул на трон и уехал в Германию, где ему, естественно, отказали: кому нужен царь без царства? 2 января 1826 года Александр I застрелился в Баден-Бадене, а сразу же после его отречения царем стал младший сын Павла II Николай.
   И снова увлекательное чтение было прервано: явился дон Педро. Явился сам, почти трезвый, зато со свежим "фонарем" под правым глазом.
   - Кто это тебя, дружище? - участливо спросил я. - Неужто, Макарена?
   - Нет, с этой шлюхой я больше знаться не желаю! - мрачно изрек мой друг. - Представляешь, лишь вчера мы с ней расстались, как я полагал, ненадолго, а сегодня я застаю у нее в постели дона Пабло де Фуэнтеса!
   - Так это Пабло тебя так разукрасил?
   - Нет, что ты, Пабло я убил на дуэли. Это мама. Я нечаянно напоролся на нее, когда шел домой. Она обвинила меня в мужеложстве и прочих смертных грехах и немножко порукоприкладствовала... Ладно, Алонсо, это все суета сует. Пошли на кухню, ужинать будем!
   И мы пошли ужинать.
  
  
   Глава 5, в которой сначала я шагаю по Москве, потом Москва по мне, а затем меня совершенно случайно заносит на прием в русское посольство, где я моментально нарываюсь на новую дуэль.
  
   Утро третьего дня моего пребывания в королевстве Испания выдалось изумительным. Я проснулся, улыбаясь, встал, блаженно потянулся, смакуя редкую легкость, разлившуюся по телу. Педро еще спал, и я пошел в ванную. Вдоволь наплескавшись в громадной ванне с гидромассажем, я побрился, нагло закутался в хозяйский халат и прошел на кухню, где меня с вечера ожидала пахитоса. Обычно я не курю натощак, но сегодня утром я позволил себе эту маленькую слабость, тем паче, что табак в этой реальности был несколько вкуснее привычного мне.
   - Какие у тебя планы на день? - спросил, потягиваясь, Педро. Он подошел к плите, сварил крепчайший кофе, который мы без сахара и употребили.
   - Не знаю, наверное, пройдусь по городу. Вчерашняя маленькая вылазка основательно меня заинтриговала, хочется посмотреть город, сравнить с тем, к которому я привык.
   - Что ж, это хорошо. Извини, сегодня я опять не смогу составить тебе компанию: приедет управляющий моего имения, привезет денег и будет долго и нудно рассказывать, как им там без меня плохо и все такое...
   - А где у тебя имение?
   - А, далеко на юге. На берегу Дона. Там тепло... Если захочешь погостить, можем смотаться. Провинция, конечно, но там неплохие вина и мягкосердечные крестьянки... Пастораль, да и только!
   - Посмотрим, - пожал плечами я, - может быть, и съездим, кто знает? Но для начала я хотел бы выяснить, смогу ли я вернуться домой, и если смогу, то когда? Меня там, знаешь ли, ждут. Ладно, ты тут разбирайся с делами, а я пойду оденусь и пошатаюсь по городу до вечера... Одолжишь немного деньжат?
   - Какие вопросы! - всплеснул руками в великом возмущении Педро, и я пошел одеваться. - А ты ничего не забыл? - спросил он меня, когда я уже подошел к двери с твердым намерением выйти на улицу.
   - Да, вроде бы, нет... - я растерянно оглядел себя. - Вот. По-моему, вся одежда, которую ты мне вчера подарил, на мне...
   - Друг мой Алонсо, запомни раз и навсегда: современный взрослый испанский мужчина, если он, конечно, не сумасшедший или не грандиозо с десятком телохранителей, никогда не выходит из дома без, как минимум, двух вещей.
   - Каких?
   - Без шпаги и мобильного телефона.
   - Ну, шпага - это понятно, при вашей-то склонности к дуэлям... Но телефон?
   - Никогда не знаешь, когда что может понадобиться! - крайне мудро изрек мой друг, придав лицу соответствующее выражение. - Пойдем-ка, подберем тебе подходящий клинок.
   Он привел меня в сравнительно небольшую комнату, пояснив при этом, что это нечто вроде кладовки. Центральное место занимал узкий стеллаж, на полках которого лежало множество металлических стержней длиной примерно от пятнадцати до тридцати сантиметров. Они отличались друг от друга богатством отделки - гравировки, инкрустации, и явно были сделаны из разных металлов.
   - Вот это и есть то, зачем мы сюда пришли! - торжественно изрек Педро, указывая мне на эти стержни.
   - Считай, что я проникся торжественностью момента, - съехидничал я, - и обещаю проникнуться еще больше, если ты объяснишь мне, что это такое.
   - Как это "что"? - Педро почти обиделся. - Это же шпаги! Вот, смотри! - он взял в руку один из стержней, и тот вдруг преобразился: выскочил довольно длинный клинок, вокруг кисти возникли разные хитроумные загогулины, очень даже красивые и явно призванные оберегать кисть фехтовальщика от нежелательных воздействий. Я, хихикнув, вдруг вспомнил некогда очень мной любимый фильм "Звездные войны", где мечи, лазерные, правда, приводились в действие аналогичным способом. - Ну, как? - не без самодовольства спросил Педро.
   - Круто, - пришлось уважительно кивнуть. - А как работает?
   - Смотри, - он протянул мне еще один стержень, который я принял с максимальной осторожностью. - Вот эта кнопка, собственно... эй, осторожнее! Направь ее в другую сторону! Уф, как ты меня напугал... Никогда так больше не делай! Нравится?
   - Нравится, - честно признался я, игрушка и впрямь была славная. - Только вот обращаться я с ней пока не умею...
   - Это не страшно, будем надеяться, сегодня тебе не придется ей орудовать. А завтра мы начнем тренировки. Взрослый испанец - и не умеет обращаться со шпагой?! Сущее безобразие!
   - А зачем ее тогда брать, если не понадобится? - не понял я.
   - Как это зачем? Чтобы уважали! Чтобы мой друг вышел в город без шпаги, как какой-то там голодранец?! Хорошего же ты обо мне мнения! Запомни: мужчины благородного происхождения со шпагой расстаются только дома и в гостях у прекрасной дамы. Кстати, как у тебя обстоят дела с прекрасными дамами?
   - Превосходно: я женат.
   - Ну, ничего, ничего, с кем не бывает... Шпагу повесь на пояс. В сложенном состоянии она почти не мешает. Кстати, у нас принято, чтобы каждое оружие имело собственное имя. Твою шпагу, например, зовут Эльза. Имя не совсем испанское, но ее делал германский мастер... Повесил? Да, все правильно... Теперь телефон. Я понимаю, что, кроме как мне, ты вряд ли станешь звонить кому-нибудь. Вот на эту кнопку нажмешь - и моментально наберешь номер моего мобильного. Держи. - Он протянул мне изящную, совершенно невесомую трубку телефона. Называлось это чудо техники "Святичъ". - Да, настоящий русский телефон! Подделок не держим! Держи деньги - здесь десять тысяч реалов, на день вполне должно хватить. Вот теперь можешь идти. Ну, с богом! - Педро слегка приобнял меня, и я, наконец, покинул его дом.
   Лето выдалось жарким. Ветра почти не было, облаков тоже, и июльское солнце немилосердно жарило. Первая же мысль, возникшая у меня спустя всего несколько секунд после того, как за мной закрылась дверь особняка, была о холодном пиве, и я пошел уже знакомой дорогой в лавку. Там все было точь-в-точь, как вчера, и даже тощий долговязый очкарик стоял на том же месте и рассматривал очередную бутылку. Впрочем, возможно, что и бутылка была та же самая.
   - О, сеньор, у вас есть все шансы стать нашим постоянным покупателем! Добрый день! - обрадовался хозяин. - Сегодня как всегда: водка, пиво и огурчики?
   - Нет, нет, сеньор. Давайте ограничимся двумя бутылками того же славного пива, только похолоднее. А постоянным вашим клиентом я, пожалуй, заделаюсь: все же по соседству живу и, наверное, буду здесь жить еще какое-то время.
   - Странно, я, вроде бы, всех местных жителей знаю, а вас вчера увидел впервые, готов поклясться всеми святыми!
   - Я приехал позавчера и остановился у моего друга, графа Ордоньеса.
   - О, дон Педро один из самых уважаемых моих клиентов! Могу ли я узнать ваше имя, сеньор?
   - Конечно. Меня зовут Алонсо Кехано, - с легким полупоклоном произнес я. Очкастый метнул на меня пронзительный взгляд.
   - А меня зовут Энрике Мендосо, к вашим услугам! - улыбнулся хозяин, ставя передо мной пиво. - С вас пять реалов, сеньор Кехано.
   - Добавьте, пожалуйста, эту вашу замечательную сумку и открывашку, - попросил я.
   - Тогда с вас еще один реал.
   - Благодарю вас.
   Откупорив бутылку, я покинул магазинчик и пустился на поиски какого-нибудь транспорта. Интересно, если пиво обошлось мне в пять реалов, на какие-такие развлечения можно грохнуть десять тысяч в день, не особо беспокоясь о завтрашнем дне? Но тут меня поймало такси. Я не оговорился: я просто шел по улице, прихлебывая пиво и размышляя о том да о сем, когда рядом со мной притормозил малиновый кабриолет.
   - Не желает ли сеньор поехать куда-нибудь? - спросил меня водитель, пожилой уже человек с длинными седыми усами.
   - Желает, - кивнул я, садясь в машину. - Отвезите-ка меня в центр.
   - Куда именно? - попытался уточнить он.
   - Там видно будет. Видите ли, я гуляю, - доверительно понизив голос, сообщил я ему.
   - Тогда конечно. Только в Кремль ехать не советую, там нынче людно.
   - Да? А что там?
   - Манифестация. Сахалинская шпана опять требует от вице-короля независимости, демократии и еще какой-то ерунды. Сколько бы он ни посылал их в Мадрид к Его Величеству, да хранит его святой Филипп, все без толку: наверное, денег на дорогу до Москвы хватило, но не более того, - хохотнул усатый дед.
   - Ну, тогда везите туда, где поменьше шпаны: я предпочитаю уединенные прогулки, - сказал я, памятуя, что чем больше народу вокруг меня будет ошиваться, тем больше шансов нарваться на какую-нибудь дурацкую дуэль и бесславно сгинуть, с моим-то умением обращаться с оружием!
   - Тогда на выбор: кладбище святого Франциска, площадь Карлоса V или улица Безутешных Вдов...
   - Давайте просто покатаемся, - предложил я, - а где мне понравится, я выйду.
   Вышел я на бульваре Сарагоса, где-то примерно в этих краях в "моей" Москве был Тверской бульвар. Откупорив вторую бутылку, я неспеша побрел по тенистому бульвару, жадно разглядывая тесно обступившие его дома. Архитектура, конечно, была насквозь испанская, один лишь раз я с удивлением увидел заботливо сохраненный боярский терем века этак пятнадцатого. Вообще, еще когда в доме у Педро я рассматривал карту, с грустью пришлось констатировать, что, кроме названия и самого-самого центра, эта Москва не имеет с моей ничего общего. Город был длинен и узок. В самом широком месте едва ли было больше семи километров, на восток, юг и запад город почти не вылез за пределы Садового кольца. Зато безудержно вытянулся на север, дойдя до уровня Зеленограда, если не дальше.
   Я брел, не сразу заметив, что бульвары, улицы и переулки, по которым я шел, куда извилистее, чем я ожидал, и потому я довольно быстро потерял ориентировку. Совершенно самостоятельно я вышел на улицу Безутешных вдов, оказавшуюся премилой маленькой улочкой. Мраморная табличка гордо гласила, что на ней нет ни одного дома, построенного позже 1700 года, так что настало время проникаться духом замшелой старины. Увидев вывеску таверны " Два матадора", я ощутил приступ такого голода, словно не ел, как минимум, неделю. Разумеется, я вошел в заведение. Все, как я и ожидал: простая деревянная мебель, голые кирпичные стены, мягкий сумрак... Я заказал много мяса и вина, потом, подумав, попросил еще овощей и сыра. Утолив голод этой нехитрой, но очень вкусной пищей, я побрел дальше.
   Еще часа два бродил я по узким извилистым переулкам, пытаясь угадать, где же (в топографии моей Москвы) я нахожусь. А потом совершенно неожиданно вышел к Кремлю.
   Сказать, что к Кремлю я вышел невовремя - это ничего не сказать. Если и был момент, когда соваться туда не стоило ни в коем случае, так я именно в него и угодил. На меня неслась толпа тысяч в пятнадцать человек. Потом я узнал, что городским властям до коликов надоели сахалинские манифестации, и алькальд принял решение очередное выступление разогнать. Полиция честно выполнила приказ, и манифестация была разогнана раздражающим газом и пожарными водометами. Впав в панику, толпа помчалась с Красной площади, и тут на ее пути оказался я.
   Как остался жив - не понимаю. По мне пробежалось, как минимум, несколько сотен человек. Пытка эта продолжалась минут десять, пока они все не убежали, наконец. Уж лучше десяток свиданий с матушкой графа Ордоньеса, честное слово! Вспомнив о Педро, я вспомнил и о телефоне. Еще одно чудо: телефон работал. Я нажал заветную кнопку.
   - Привет, дружище! Что, влип уже?
   - Не то слово! Попал под манифестацию на Красной площади, или как она там у вас называется...
   - Это где, около Кремля?
   - Ну, да...
   - Тогда точно Красная, название еще от русских осталось. А как это - "Попал под манифестацию"?
   - По мне прошлась толпа народу. По-моему, кроме головы, ни одной целой кости в теле нет...
   - Вот же не повезло... Ладно, попробуй встать и пойти.
   - Тебе легко говорить... Ох! Уй, мадре твою в центр мирового равновесия...Встал, идти могу, но больно дьявольски. Что дальше?
   - Ты в каком конце площади? Кремль слева?
   - Слева.
   - Отлично, выходи с площади, поворачивай направо, там аптека. Купишь какую-нибудь мазь, зайдешь в туалет, намажешься, дальше - как вчера. В следующем доме, вроде бы, должен быть магазин готового платья. Если я не ошибся, сможешь подобрать там себе новую одежду. Если что - звони.
   - Спасибо, Педро. Я поплелся лечиться.
   Полчаса спустя уже мало что напоминало моему бедному телу о перенесенных страданиях, я приоделся в новенький элегантный костюм, не забыв при этом повесить на пояс складную шпагу - пардон, Эльзу, - и телефон. Что бы я без него делал! Чтобы окончательно компенсировать переживания, я зашел в ресторанчик, где заказал салат, вино, затем кофе и сигару. Когда я уже собирался продолжить прогулку, а, вернее, понемногу заканчивать ее, потому что близился вечер, за мой столик подсела дама. Молодая, красивая и безукоризненно одетая.
   - Простите за беспокойство, сеньор, и извините мою вопиющую наглость, но мне очень нужна мужская помощь.
   - Необходимо срочно вызвать кого-нибудь на дуэль? - с пониманием спросил я.
   - Нет, что вы, все не настолько серьезно. Видите ли, я журналистка, и мне позарез необходимо попасть в одно место, куда без мужчин, к сожалению, не пускают.
   - В пип-шоу? - я позволил себе ехидно рискнуть: а вдруг в этой реальности не существует никаких пип-шоу? Хотя, бордели здесь есть...
   - Нет, - дама соизволила хохотнуть, - в русское посольство.
   - Зачем?
   - Сегодня там большой прием в честь тридцатилетия со дня коронации царя, а я веду светскую хронику, и...
   - Можете не продолжать, я понимаю. Приятно встретить собрата по перу.
   - А вы тоже журналист?! Где работаете?
   - Нет, я писатель.
   - Ого! А как вас зовут?
   - Алонсо Кехано.
   - Никогда не слышала, честно говоря. Меня зовут Элеонора Маркес, репортер "Московских новостей". Редактор выгонит меня на улицу, если я не напишу об этом приеме: там ожидаются сливки общества. Дон Алонсо, вы мне поможете?
   - Помогать прекрасным дамам - священный долг и почетная обязанность всякого уважающего себя кабальеро, - поклонился я. - Я к вашим услугам, донья Элеонора.
   - Черт побери, со мной еще никто так не разговаривал! - прошептала она, и добавила погромче: - Тогда нам пора. Прием вот-вот начнется.
   - Идем, - я расплатился с подошедшим официантом, и мы вышли на улицу Охотников (Охотный ряд). - А далеко ли посольство?
   - Через два дома.
   Здание посольства поражало воображение строгостью и роскошью одновременно. Не знаю, как описать это великолепие, слов не хватает. Но это было именно строго и роскошно. Мы зарегистрировались при входе как дон Кехано с супругой, внутри Элеонора, многословно поблагодарив меня и одарив визитной карточкой, отправилась исполнять должностные обязанности, а я подошел к лестнице, возле которой стоял симпатичный молодой человек с подносом, на котором стояло множество рюмок и блюдо с солеными огурцами.
   - Это что, неужели, водка? - спросил я.
   - А как же, сеньор, самая настоящая русская водка. На приемах в честь коронации русских царей принято пить только водку, эта традиция установилась еще при Александре III. Так что выпейте за здоровье нашего государя, прошу вас!
   Я с удовольствием выполнил его просьбу. Закусил хрустящим огурчиком, и тут на меня свалилась еще одна дама. Свалилась буквально: она очень быстро спускалась по лестнице, споткнулась, и упала прямо в мои объятия. Я быстренько поставил ее на ноги и разжал руки, но было поздно.
   - И как прикажете это понимать, сеньор? - насмешливо спросил невысокий плечистый мужчина лет тридцати с длинными курчавыми волосами, неторопливо спускаясь по лестнице. - Что дало вам право обниматься с моей женой на глазах у десятков людей, а?
   - Сударь, вы предпочли бы видеть свою супругу с разбитым носом или свернутой шеей?
   - Это не тот ответ, которого я ждал, - удовлетворенно кивнул мужчина. - Знаете, за посольством есть восхитительный сад. Одно из несравненных его достоинств - в данный момент он совершенно безлюден. Предлагаю прогуляться.
   - А секунданты? - спросил я обреченно, уже поняв, к чему он клонит.
   - А зачем? Поговорим один на один, как мужчина с мужчиной...
   И мы вышли в сад. Он, и впрямь, оказался великолепен: ухоженные яблони самым причудливым образом сочетались с вековыми дубами, извилистые дорожки разбегались во все стороны, имелся даже небольшой прудик.
   - Ну, сеньор, надеюсь, я имею право узнать имя того, кого сейчас продырявлю? - бодро осведомился мой противник, отстегивая шпагу от пояса и выдвигая полутораметровый клинок.
   - Дон Алонсо Кехано, к вашим услугам, - отсалютовал я ему Эльзой, очень стараясь, чтобы голос не дрожал.
   - Кехано, вот как? Обидно убивать отпрыска такого славного рода, ну, да ничего не попишешь. Меня зовут Антонио Торнадос. Начнем, пожалуй.
   Он сделал пару осторожных выпадов, от одного я уклонился, второй умудрился парировать. Торнадос зловеще усмехнулся и ринулся в мощную атаку. И тут Эльза меня подвела: видимо, я нечаянно нажал кнопку, и клинок сложился. Торнадос победно взревел, отвел руку для удара... и тут я нащупал проклятую кнопку, клинок резво вылетел вперед, пронзив моего врага, слишком близко ко мне подошедшего. Я попал в сердце, и умер он мгновенно. Я отсалютовал ему, сложил Эльзу, повесил на пояс, взялся за телефон.
   - Алло?
   - Педро, это снова я, привет.
   - Алонсо, дружище! Как дела? Тело не ломит?
   - У меня - нет. Скажи мне лучше, что у вас принято делать с трупами убитых на дуэли врагов?
   - У нас принято забирать их шпаги, оставляя все остальное на месте гибели. Постой, постой, а ты что, собрался драться на дуэли?! Не вздумай, Алонсо, тебя же убьют!
   - Поздно, дружище, поздно. Я не только собрался, я даже уже и подрался, и укокошил своего противника.
   - Шутишь?!
   - Нет, в том-то все и дело...
   - А имя-то хоть его узнал?
   - Да. Его звали Антонио Торнадос.
   - Ты сейчас где?
   - В садике за русским посольством.
   - Значит, так. В посольство не возвращайся. Перелезь через ограду и мотай оттуда как можешь быстро! Квартала через два поймай машину - и домой! Адрес не потерял?
   - Нет. А почему такая спешка?
   - Да потому что... а, ты же не знаешь, кого убил... В общем, если немедленно не сделаешь ноги, тебя тоже убьют. Все, не теряй времени, Алонсо, беги!
   Я подхватил шпагу Торнадоса, сложил ее, и побежал. Через невысокую ограду перемахнул без проблем, пробежал несколько улиц, потом перешел на шаг. Купил у уличной торговки пачку пахитос, сел в машину, назвал адрес.
   - С дуэли? - понимающе кивнул водитель, указывая глазами на вторую шпагу в моей руке.
   - С нее, родимой, - горько усмехнулся я.
   - Он умер, как мужчина?
   - Как самый настоящий, - заверил я его, и мы, наконец, поехали.
   В машине меня и скрутило. Сознание того, что только что, пусть и случайно, пусть и защищая собственную жизнь, я отнял чужую, здорово отравило мне существование. Я курил пахитосу за пахитосой, а водитель, хвала святому Мигелю, помалкивал.
   Педро встретил меня торжественным ужином и непринужденной беседой. Очень быстро он заглушил угрызения моей совести добрым вином и рассказами о том, какую сволочь я сегодня успокоил: конечно, Торнадос был великим актером, но это не мешало ему стоять во главе мощной преступной организации, промышлявшей торговлей живым товаром.
   Заполночь, переполненный впечатлениями и вином, я отправился спать, а Педро остался сидеть с бутылкой перед камином, сославшись на бессонницу.
  
   Глава 6, в которой я, наконец, выясняю, каким образом сменил реальность обитания и как совершить обратный обмен; и в которой меня начинают во сне и наяву преследовать прекрасные дамы.
  
   Утром совесть меня уже не угрызала, зато угрызало желание основательно поплескаться в ванне. Но я опоздал: Педро ее уже занял и, бодро напевая тореадорские песни, плескался сам. На мой страдальческий вопрос о том, как скоро я смогу последовать его примеру, мой друг ответил, что не ранее, чем через час, но, если уж мне совсем невтерпеж, я могу воспользоваться дамской купальней на втором этаже. Мне не столько было невтерпеж, сколько любопытство разобрало; и, прихватив полный кофейник, чашку, пепельницу и пачку пахитос, я поднялся на второй этаж.
   На мой взгляд, "дамская купальня" от мужской отличалась только розовыми тонами отделки и значительно большим выбором ароматических солей, пен и масел. Я провел в ней два восхитительных часа. Потом кофе кончился, курить и плескаться надоело, и, исчерпав скудный запас матерных частушек, я вымылся и спустился на кухню. Педро уже был там, он пил кофе и блаженствовал. Я заварил чай и присоединился к нему. И тут хлопнула входная дверь.
   - Мама? - в ужасе спросил я.
   - Нет, - покачал головой Педро, - это Долорес, домохозяйка. Сейчас она будет тут наводить порядок, стирать и все такое.
   В кухню вошла девушка не старше двадцати, одетая в короткое облегающее платье, выгодно подчеркивающее впечатляющие выпуклости хорошо сложенной фигуры. Длинные черные волосы были уложены в тугой пучок.
   - Доброе утро, сеньор, - приветствовала девушка дона Педро. - О, я вижу, у вас гость! И вам доброго утра, сеньор! - это относилось уже ко мне.
   - Доброе утро, Долорес. Позволь представить тебе моего друга дона Алонсо Кехано. Алонсо, позволь представить тебе Долорес, мою домохозяйку. Я, как ты знаешь, холост, так вот она спасает дом от моего холостячества! - с улыбкой произнес Педро. Долорес заметно зарумянилась, легонько поклонилась нам и торопливо вышла. - Хорошая девушка, - Педро продолжил, чуть понизив голос, - очень хорошая. Но она так сильно хочет, чтобы я на ней женился! А вот на это я пойти никак не могу.
   - Разница в происхождении? - я неуклюже попытался посочувствовать.
   - Какая там еще разница? Мы, слава господу, не в средние века живем. Нет, Алонсо, я просто очень не хочу жениться. Ну вот как легко мне живется сейчас, а? Вчера напился, позавчера, если полиция не врет, шесть шлюх оприходовал... Или это было третьего дня? Вот видишь, не помню сам толком, что, когда и как. А будет жена - будут вечные молчаливые упреки. В голос-то она, конечно, никогда не скажет ничего, кто ж ей это позволит; но каждый день читать укор в ее прекрасных глазах - оно мне надо?!
   - А продолжение рода?
   - Знаешь, вот перевалит мне за тридцать, а еще лучше, за тридцать пять, вот тогда и подумаю о продолжении рода. Может, даже и женюсь, там видно будет. Но, так как это время наступит не ранее, чем через три года, пока можно расслабиться и немного погулять.
   В прихожей раздался глубокий страдальческий вздох.
   - Опять подслушивала, мерзавка. Теперь дуться будет, - в свою очередь, вздохнул Педро. - Слушай, а давай поедем к моему дяде в гости, а? Он у меня слегка сдвинутый, правда, но утверждает, что знает о параллельных реальностях все. Вдруг да надоумит, как тебе вернуться? Хотя, - добавил он совершенно серьезно, - я бы предпочел, чтобы ты остался. Веселый ты парень, да и характер у тебя легкий. Ну что, поехали?
   - А поехали, - согласился я.
   Педро извинился перед Долорес за возможные обиды, поручил ей заботы о доме, и мы поехали к его дяде. Вилла этого, судя по всему, почтенного человека находилась где-то к западу от Москвы, на холмах Вознесения Господня. Подобное название было мне совершенно незнакомо, но я здорово подозревал, что имелись в виду Крылатские холмы. Педро, лихо ведя свое шикарное авто, решил все-таки предупредить своего родственника о нашем скором набеге, и позвонил ему.
   - Алло, дядя! Здравствуй, это я, Педро. Я тут к тебе еду в гости с одним парнем из параллельного мира. Что? Ах, да, извини, конечно, - и он поспешно отключился. - Дядя дерется на дуэли с очередным соседом, но сказал, что к нашему приезду постарается освободиться.
   - А сосед его не...?
   - Дядю-то? Это вряд ли. Он там этими соседями уже целое кладбище заселил. Маму мою помнишь?
   - Такое не забывается!
   - Так вот, она его младшая сестра...
   - Могу себе представить...
   - Уверяю тебя, не можешь!
   Если мне не изменяет пространственное восприятие, то приехали мы, и впрямь, на Крылатские холмы. "Имение" дяди моего друга оказалось довольно большим дворцом, вполне сопоставимым с известной усадьбой "Кусково" в моей реальности. Хозяин встретил нас у ворот. Это оказался огромный дядька в летах. Рост его явно зашкаливал за два метра, в плечах было немногим меньше. Распущенные седые волосы достигали пояса. Одет этот гигант был довольно дорого, но разнобой цветов и фасонов наводил на мысль, что ему глубоко наплевать на то, как он выглядит.
   - Педро, мальчик мой! - распахнул он свои гигантские объятия, в которых мой друг немедленно утонул. - Давненько ты ко мне не заезжал!
   - Здравствуй, дядя, - прокряхтел Педро. - Как твоя дуэль?
   - Ну, я же стою сейчас здесь и обнимаю тебя, не так ли? - хитро прищурился старик. - Этот день принес две тысячи тридцать восьмую шпагу в коллекцию моих трофеев. Еще лет десять, и мне придется строить новый флигель для всей этой кучи железа! Да! Ты, помнится, по телефону плел что-то про параллельные миры и парня, который якобы оттуда. Это он? - дядя довольно бесцеремонно указал пальцем на меня.
   - Да, дядя. Позволь мне представить тебе моего дорогого друга, дона Алонсо Кехано. Он, действительно, несколько дней назад появился прямо в моей спальне при довольно драматических обстоятельствах...И он является выходцем из параллельного мира.
   - Да? Как интересно... Но, дорогой мой племянник, должен тебе заметить, что этот твой дон Алонсо такой же испанец, как я - китаец.
   - Испанское имя мы придумали, чтобы не поднимать вокруг него ажиотаж. На самом-то деле он русский. Алонсо, друг мой, позволь представить тебе моего дядю, дона Альфонсо Сикейроса, герцога де Сан-Анджело.
   - Сеньор герцог, быть представленным вам - большая честь для меня, - поклонился я.
   - Вы отменно вежливы, молодой человек, одобрительно кивнул дон Альфонсо, - что, к сожалению, крайне редко встречается среди заносчивых русских... Идемте ж, слуги уже должны были накрыть небольшой стол в беседке, и если они этого еще не сделали, то, каррамба, клянусь всеми святыми, они на своих шкурах прочувствуют то же, что и мятежный епископ смоленский тридцать лет назад!
   Беседка оказалась довольно просторным полуоткрытым строением, этак двадцать на десять метров. Большую ее часть занимал необъятный стол. Но сейчас он был совершенно пуст: для нас накрыли небольшой, вполне человеческих размеров столик. Вкруг него стояли три удобных кресла, кои мы и поспешили занять. Отдав должное хозяйскому угощению, мы закурили, блаженно откинувшись на спинки кресел, и старый герцог произнес:
   - Любезный дон Алонсо! Нет моих слов, чтобы передать вам, как я заинтригован вашим появлением в жизни моего племянника Педро и, соответственно, в моей собственной! Соблаговолите же рассказать мне свою историю!
   И я соблаговолил. Я честно рассказал о веселой вечеринке, где я немного перебрал, тут мне - впервые за последние дни! - вспомнился странный мой сон, в котором некий индеец называл меня тем именем, которое мы с Педро придумали всего несколько дней назад. Потом я перешел к действительно эффектной сцене нашего с Педро знакомства. Герцог слушал крайне внимательно, и к тому времени, как я завершил свое повествование, он окончательно погрузился в состояние глубочайшей задумчивости. Вышел он из этого транса спустя полчаса, глубоко вздохнул, выпил стакан вина и раскурил давно погасшую сигару.
   - В целом мне ясна ваша история, дон Алонсо, и я догадываюсь о ее причинах. Дело в том, что, как я давно заметил, дом моего племянника стоит на таком месте, где ткань реальности не то, чтобы истончается, но послабее, чем обычно. И именно в таком месте человек, воспользовавшись соответственной магией, конечно, может пробить эту грань и перейти из одного мира в другой. Так что в данный момент, уважаемый сеньор Кехано, нас пока занимает только один вопрос: на каких травах и что именно настоял тот человек, который вас угощал?
   - Он настаивал не сам, ему привезли в подарок... С Алтая, кажется. Мне, помнится, так понравился этот напиток, что я смертным поедом пристал к своему другу, и он мне скрупулезно рассказал всю рецептуру. Но все тщетно, господа: я ничего не помню.
   - Это не проблема! - воодушевился герцог. - Достаточно того, что однажды это услышали! Память заботливо хранит кучу самых различных сведений, зачастую не утруждая ставить своего хозяина в известность о наличии такой информации... Вспомнить хоть того же епископа смоленского... Впрочем, это всего лишь вопрос самодисциплины. Теперь я стопроцентно уверен, что все дело в этой настойке. Скажите, в вашей реальности в XVII веке была Великая Монгольская война?
   - Нет... - я, признаться, даже несколько остолбенел.
   - Вот! - Герцог был просто счастлив, словно Ньютон, схлопотавший спелой антоновкой по темечку. - А у нас в результате Монгольской войны на Алтае истребили кучу магов и шаманов. Те, кто уцелел, перебрались либо на острова, либо и вовсе за океан, в спокойную Россию. Говорят, до сих пор можно найти кого-нибудь из них... Миклухо-Маклай, например, нашел. Но с него взяли клятву молчания. Так что милости прошу ко мне в лабораторию, дон Алонсо! Не позднее, чем через полчаса, мы узнаем все ингредиенты магического эликсира, и останется лишь техническая часть: собрать, изготовить, употребить. Вперед, мой юный друг!
   Я последовал за герцогом. Он несся, как олень, по замысловатым коридорам дворца, я едва поспевал за ним. Наконец, мы вошли в небольшую комнатку. Вся ее обстановка состояла из топчана, стола с компьютером и стула. Дон Альфонсо уложил меня на топчан (именно так: обхватил поперек и уложил!), надел на мою многострадальную голову очередной железный колпак с кучей проводов, и посоветовал поскорее расслабиться, чтоб не пришлось ему, старику, вгонять меня в глубокий транс. Я расслабился настолько, что почти заснул. Количество съеденного и выпитого вполне способствовало такому состоянию. Герцог задавал мне какие-то наводящие вопросы, я что-то ему отвечал... Наконец, он разрешил мне проснуться и встать. Сияя, дон Альфонсо протянул мне распечатку вожделенного рецепта. В нем было двадцать составляющих, и тут я вспомнил, что именно их и перечислял мой друг в ставший памятным последний вечер моего пребывания в родном мире. А еще до меня дошло, что прямо вот только что я подвергся сканированию памяти. Насколько я помнил, во всех фантастических романах, затрагивавших эту тему, такая процедура считалась весьма рисковой: после нее можно было и идиотом стать, а то и просто покойником. Но, проанализировав собственные ощущения, я пришел к выводу, что пока еще жив и, вроде бы, даже в своем уме. Чего же боле?
   Мы вернулись в "беседку". Педро ждал нас, меланхолично почитывая "Московские новости".
   - Что пишут? - спросил я.
   - А, ничего особенного. Большая шумиха насчет смерти Торнадоса в садике русского посольства. Примечательно, что человек тридцать видели, с кем Торнадос выходил на свою последнюю прогулку, но решительно никто не в курсе, кто же этот человек.
   - Я бы этому парню, кто его пришил, памятник при жизни поставил! - проворчал дон Альфонсо. - Этот мерзавец чуть меня не убил два года назад!
   - Тогда, дядя, можешь начинать строительство. Потому что этот человек сидит перед тобой.
   - Как?! Ты?!!!...
   - Нет, дядя, не я. Торнадоса убил Алонсо. Убил совершенно честно, по всем правилам. Тем более, что Антонио сам его вызвал.
   - Но как?! Ведь вы оба говорили мне, что дон Алонсо обращается со шпагой еще хуже, чем младенец!
   - Это так, - признал я. - Все решил случай. И... удача, наверное.
   - Вы как хотите, мальчики, - проревел старик, - но у меня сегодня праздник!
   Я не стану утомлять вас описанием того, чем закончился этот замечательный день. Отмечу лишь, что домой мы добрались к ночи, без посторонней помощи, и, кажется, даже никого не сбили по пути. Расползлись по комнатам и заснули.
   Ночью мне снилась женщина. Красавицей она не являлась, но обладала потрясающим шармом, увлекающим и манящим. Мы всю ночь занимались с ней всякими глупостями, так что я скверно выспался.
   А утро началось с сюрприза: звонил мой мобильный телефон. Продирая глаза и проклиная Педро, которому неймется пошутить с утра пусть и попозже, но все-таки, я включил трубку.
   - Здравствуйте, дон Алонсо. Это Элеонора Маркес. Вы меня помните? Я очень хотела бы с вами встретиться по поводу вчерашнего. Когда это возможно?
   - В шесть вечера на Красной площади у мавзо... пардон, у Спасской башни, - оттараторил я, находясь еще под впечатлением от сна.
   - Великолепно! - прошелестел соблазнительный голос. - До встречи!
   Только услышав гудки, я сообразил, что только что назначил свидание журналистке, да еще и той самой, что втравила меня в эту кретинскую историю с приемом и дуэлью! Но было поздно. Отступать некуда, ведь я теперь испанский дворянин, не хухры-мухры.
  
  
   Глава 7, в которой я отправляюсь на свидание с дамой, которая, вопреки законам жанра, спасает меня в безвыходной ситуации, после чего мы оба подаемся в бега, навстречу неизвестности и любви.
  
   Без четверти шесть я, экипированный согласно местным стандартам (шпага, мобильный телефон, девять с чем-то тысяч реалов) и в солнцезащитных очках стоял на Красной площади под Спасской башней. Никаких митингов сегодня, хвала всем святым, не было. Передать не могу, как меня это порадовало! Элеонора пришла без пяти минут шесть. Едва кивнув мне в знак приветствия, она с места рванула в карьер:
   - У вас проблемы, дон Алонсо. Вернее, у нас огромные проблемы: вас объявили в розыск.
   - За что?!
   - За убийство Антонио Торнадоса.
   - Но это же была дуэль!
   - Такие события, как смерть известных людей, всегда вызывают огромный общественный резонанс. Торнадос же был, пожалуй, самым известным испанским актером последнего десятилетия, и, к тому же, незаурядным певцом. А его адвокаты сумели убедить полицию, что у Антонио последние две недели был очень серьезный перелом ноги, так что ни о какой честной дуэли не могло быть и речи, а имело место преднамеренное хладнокровное убийство. Вас вычислили без особого труда: мы же регистрировались перед приемом. Так что нам срочно надо что-то делать.
   - Почему "нам"? Вы-то тут причем, донья Элеонора?
   - Вы мне очень понравились тогда, в день приема. - Элеонора покраснела и потупила взор. Или она действительно смутилась, или я ничего не понимаю в женщинах. - Потом, не будь меня, вы бы вряд ли попали на этот прием, и ничего не произошло бы. И, еще, Торнадос год назад довольно настойчиво и хамски домогался меня, так что я благодарна человеку, избавившему мир от этого животного. И в данный момент мне совершено безразлично, кто вы на самом деле: я уже знаю, что вы никакой не Кехано. Полиция, думаю, тоже в курсе, и ничего, кроме новых подозрений, эта новость у них не вызовет.
   - Но с чего вы взяли, что я не Кехано? - Я улыбнулся как мог легкомысленнее.
   - А с того, мой любезный дон Алонсо, что род Кехано давным-давно пресекся, вот уже более полутора сотен лет прошло со дня смерти последнего потомка великого писателя.
   - Писателя?! - вырвалось у меня. Взгляд Элеоноры был полон нескрываемого изумления.
   - Ну да... Это же он написал гениальный роман "Жизнь и удивительные приключения благородного идальго Мигеля Сервантеса"! А в отношении вас я начинаю подозревать, что вы вообще не испанец... Ведь так?
   - Так, так... - пробормотал я несколько рассеянно, ибо лихорадочно соображал, что же делать дальше. - Только, если я что-нибудь понимаю в развитии драматических ситуаций, нам нельзя стоять на одном месте. Давайте пойдем куда-нибудь?
   - Я думаю, чем скорее мы это сделаем, тем лучше. И, если у вас есть здесь друзья, свяжитесь с ними и предупредите. Идем же. Моя машина припаркована на набережной. Я послушно поплелся за ней, на ходу доставая телефон и нажимая заветную кнопку. Педро отозвался сразу.
   - Алонсо, ты где?
   - В центре, - лаконично ответил я, в очередной раз забыв, что в этой Москве Кремль был не центром, а, скорее, наоборот, окраиной.
   - Где бы ты ни был, дружище, домой тебе нельзя. За тобой полиция приходила во главе с лейтенантом Рамиресом. Уезжай куда угодно, хоть к дяде, но только чтобы тебя не нашли. И держи связь со мной, ладно?
   - Ладно, - вздохнул я, выключая телефон. Моя последняя надежда на то, что Элеонора пошутила, рассыпалась в пыль. А когда мы подошли к набережной, и у единственного припаркованного автомобиля я увидел полицейского, у меня предательски затряслись коленки. Полицейский был толст, усат и нетороплив. Было в нем что-то от раскормленного кота, который каждый день съедает не меньше килограмма сметаны.
   - Добрый вечер, сеньора, добрый вечер, сеньор. Капрал Мендоза, к вашим услугам. Это ваш автомобиль?
   - Мой, - кивнула Элеонора. - А в чем, собственно, дело?
   - А дело, собственно, в том, сеньора, что в этом месте парковать машины запрещено. Так что с вас штраф: двадцать девять реалов. На чье имя выписать квитанцию?
   - Элеонора Маркес.
   - Простите, а Сеньор кем будет?
   - Сеньора зовут Габриэль Гарсиа Маркес, (у меня чуть челюсть не отвисла, честное слово!), он известный писатель и мой двоюродный брат. Мы удовлетворили ваше любопытство, сеньор капрал?
   - Вполне, - кивнул блюститель порядка, вяло козырнул и удалился.
   - Почему вы назвали меня именно этим именем? - спросил я, когда мы отъехали от кремля на добрую милю.
   - Просто именно так зовут моего двоюродного брата, и он действительно писатель. Живет, правда, далековато - на Сахалине. Но утверждает, что только там и пристало жить человеку, считающему себя писателем: суровая, величественная красота природы и все такое. Одного боюсь: как бы эти радикалы не обидели его чем-нибудь... В прошлом году он дрался на дуэли сто тридцать пять раз, причем дважды был ранен... Впрочем, что это я все о себе... У нас сейчас проблемы куда серьезнее. Куда бежать-то будем?
   - Я думаю, имеет смысл снять домик где-нибудь недалеко от города, и там на какое-то время я смогу затаиться. Если ехать далеко, могут перехватить.
   - Недурная мысль. О, дьявол! Полиция!
   Выезд из города перекрыли капитально. Монументальный шлагбаум перегораживал дорогу, рядом стояло восемь полицейских машин. Целая бригада вооруженных до зубов блюстителей порядка готовы были дать серьезный отпор любому врагу. По идиотской случайности, врагом этим оказался я. И, самое смешное - я совершенно не умел обращаться с оружием, ни с холодным, ни с "горячим". То, что я уложил Торнадоса - случайная милость Фортуны, не более того. Конечно, я уже взял несколько уроков фехтования и стрельбы, но этого явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя уверенно в этом странном обществе, помешанном на всяких там дуэлях.
   До кордона осталось метров пятьдесят, и Элеонора существенно сбавила скорость. Я посмотрел на нее - девушка нервничала, явно пыталась придумать, как обмануть полицию, и явно ничего в голову ей не приходило. И тут осенило меня.
   - Элеонора, вы говорите по-русски? - спросил я на родном языке.
   - Да... а к чему это?
   - Как называется самая известная русская газета?
   - "Ведомости", конечно... Но...
   - Тогда играем так. Я - ваш русский коллега. По-испански - ни бум-бум, так что вы при мне не только как гид, помощник и так далее, но и как переводчик. Зовут меня, скажем... - Тут мне в голову пришла мысль, что незачем обзываться чужим именем, когда и настоящее никому не известно. - Зовут меня Дмитрий Сорокин. Я - специальный корреспондент газеты "Ведомости". Пишу огромный очерк по истории России и Испании... о! В соавторстве с вами!
   - Это безумие, - вздохнула Элеонора. - Но другого пути нет: мы уже у кордона. Отступать поздно. Только держитесь повысокомернее: русские часто себя так ведут. Можно даже побраниться немного.
   - Добрый вечер, сеньора, сеньор, - в машину заглянул полицейский со знаками лейтенанта. Прошу прощения за доставляемые неудобства, но мы ловим очень опасного преступника, убийцу. Вам придется сказать нам, кто вы и куда направляетесь.
   - Нора, что за дела? - раздраженно спросил я. - Чего этот легавый от нас хочет?
   - Потерпите, сеньор Димитрий, - ответила девушка мне и повернулась к лейтенанту: - Сеньор лейтенант, я - Элеонора Маркес, репортер "Московских новостей", а этот сеньор - русский журналист Димитрий Сорокин, он из "Ведомостей". Мы с ним вместе пишем большую работу по истории Испании и России. Сейчас же едем на поле Священной Крови, а завтра поедем в Сан-Педро и далее, в Лос-Анджелес.
   - Нора, мать твою! Мы скоро?! Мне надоело ждать! Сколько можно мозги компостировать, в натуре? - кажется, со сленгом я слегка переборщил: вторая половина моей сентенции повергла журналистку в легкое недоумение, которое, впрочем, она пыталась скрыть. Зато лейтенант, похоже, был отлично осведомлен о том, что такое "твою мать": он встал по стойке "смирно", и выпалил:
   - Прошу меня извинить! Вы можете следовать дальше! Гонсалес, открывай! Счастливого пути, сеньор!
   - Пошел ты... - буркнул я, и мы поехали. Поехали сперва довольно степенно, потихоньку наращивая скорость. В самый последний момент я и прокололся. Мне смертельно надоели темные очки, и я решил их снять. Хуже всего было то, что эта оригинальная идея посетила меня еще до того, как мы полностью миновали кордон. И, когда последний человек, выпускавший нас из города, оказался не кем-нибудь, а лейтенантом Рамиресом, я осознал всю чудовищность своего промаха. Рамирес узнал меня сразу. Спасло лишь то, что он оказался довольно эмоциональным парнем; и, пока он справлялся с обрушившимся на него потоком эмоций, я крикнул по-русски "Нора, гони!". Элеонора отреагировала рефлекторно: вжала акселератор в пол. Вот тут-то я и почувствовал разницу между привычными мне авто моего мира и местным чудом техники. Нет, я знаю, что спортивные машины умеют ездить быстро, в конце концов, один мой приятель как-то прокатил меня на "Порше" от Москвы до Серпухова и обратно. Поездка длилась час и стоила мне кучи седых волос. А путь - сто километров в один конец... Так вот, когда Элеонора вдавила педаль в пол, было куда круче! Я почувствовал себя так, как, наверное, чувствует пилот взлетающего истребителя.
   - Что случилось, дон Алонсо? - спросила меня она через пару минут. Захотелось произвести впечатление на московскую полицию?
   - Нет, гораздо хуже. Там был лейтенант Рамирес, он знает меня в лицо. И он меня узнал.
   - Да, хреново, - задумчиво пробормотала по-русски Элеонора. - Тогда пора уходить с трассы: скоро нас перехватят.
   Тем временем начало темнеть. Мы уже минут десять как свернули с трассы на "проселок" (сущий автобан по сравнению с любой "настоящей" московской дорогой, включая МКАД), и теперь ехали куда глаза глядят. Маневр мы исполнили как нельзя более вовремя: едва мы отвернули, по трассе промчалась орава полицейских машин, азартно гонящихся за нами.
   Элеонора напряженно думала о чем-то, покусывая губы. Я просто глазел по сторонам, лихорадочно соображая, как жить дальше буду и что делать. Внезапно Нора вскрикнула и резко остановила машину.
   - Что случилось? - спросил я.
   - Ничего, просто я увидела контору с вывеской "Всякая недвижимость". Подожди меня в машине, я пойду сниму нам какой-нибудь домик.
   Вернулась она, впрочем, гораздо быстрее, чем я думал.
   - Так быстро?
   - А, - она досадливо мотнула прелестной головкой, - придурки, ослы, идиоты! Это контора по продаже старых автомобилей на металлолом!
   В следующей деревне, название которой - Вилла Баджо - вызвало у меня приступ гомерического хохота, - все-таки оказалось требуемое нам заведение.
   - Что является причиной столь бурного веселья? - поинтересовалась Элеонора. Я, как мог, объяснил ей ситуацию, получив в ответ очередное откровение этого странного полуутопического мира: здесь не было телевизионной рекламы! Телевидение было, а вот рекламы - нет.
   Мы сняли чудный, по описаниям Элеоноры, особнячок с большим парком в пяти милях к западу. Какой-то мужичок, неведомым путем оказавшийся в курсе сделки, пытался было, сделав страшные глаза, отговорить нас от этой затеи: мол, дом не простой, а с привидениями. Но на привидения мы решительно начхали, имея на хвосте куда более реальную угрозу в виде полиции. К нашим владениям мы подъехали через сорок минут: практичная Элеонора не забыла посетить продуктовую лавку, где мы накупили столько провизии, что мне стало страшно за наши желудки.
   Следующий сюрприз поджидал нас у задних, не парадных ворот нашего нового обиталища. Нет, это была не полиция, да и миром призраков дело тоже не пахло. За нас взялись местные уголовники. Три в меру упитанных молодых человека с лицами, исключающими наличие интеллекта, преградили нам путь и потребовали денежной компенсации за тяжелое материальное положение. Я не стал вступать с ними в пререкания, а тоскливо вздохнул и обнажил шпагу. Отступать мне было некуда: рядом стояла прекрасная дама, и я был готов погибнуть, но не опозориться. Дело не в том, что я окончательно заразился испанским помешательством на вопросах чести, просто я по жизни стараюсь быть порядочным человеком; и те, кто со мной не согласен, совершенно напрасно читают эту историю. А вот толика пренебрежительного бахвальства - это да, это уже наше, испанское.
   Но я отвлекся. Итак, я храбро обнажил шпагу, и не менее доблестно напал на разбойников. Один отпрыгнул, второй кинулся к Элеоноре, третьего я случайно хлестнул шпагой по глазам, и он с воем ретировался. В этот момент грохнул выстрел, второй, третий. Тот, кого я невзначай ослепил, отделался легче всех: остальных Элеонора уложила наповал. В руке прекрасной журналистки дымился здоровенный пистолет.
   - А...э...
   - Шпага хороша для дуэли, дон Алонсо. А против таких вот отщепенцев чем оружие огнестрельнее, тем оно лучше...А профессия у меня - сами понимаете. Одна незадача: если кто-то слышал выстрелы, количество наших проблем может возрасти. Впрочем, до утра все равно никуда не поедем, так что давайте обживаться.
   И мы принялись обживаться. Элеонора наскоро готовила ужин: бутерброды, салат и еще что-то в этом роде. Я же обследовал домик, оказавшийся довольно милым, и выбрал комнаты, в которых нам предстояло некоторое время прожить. Растопил огромный камин в гостиной. По всему выходило, что прежние хозяева находили удовольствие в охоте: по крайней мере, антураж соответствовал - шкуры, черепа, и гобелены на тему охоты.
   Я как раз разглядывал один из гобеленов, когда послышался шелест платья, поскрипывание колесиков... Обернулся: Элеонора, переодетая в сногсшибательное платье с глубоким декольте, вкатила столик с нашим ужином и большущей бутылкой вина. Дыхание мое сбилось, скомкалось, провалилось куда-то внутрь...
   - Добрый вечер, сеньор Кехано, - светски улыбнулась она. - Не угостите ли даму бокальчиком вина?
   Я разлил вино по бокалам, мы чокнулись, и в этот момент Элеонора слишком приблизилась ко мне, чтобы я смог удержаться... Впрочем, на это она и рассчитывала, так что мы не обманули надежд друг друга.
   Я полуобнял ее, поцеловал, она тихо рассмеялась... Мы пригубили вино и поставили бокалы на столик, чтобы не мешались... А потом нас закрутил, унес вихрь эмоций и чувств. Я в момент забыл обо всем: и о том и тех, что и кого оставил за гранью этого мира, и о том, что за мной гоняется полиция, да вообще обо всем!
   Честно сказать, голод все же дал себя знать, и часа через четыре мы все же перекусили, после чего уснули...
   Проснулся я от громкого стука в дверь. "Ну, вот и конец сказке." - обреченно подумал, одеваясь.
   - Милостивый государь! - гремел за дверью мощный голос, показавшийся мне знакомым, - Потрудитесь-ка объяснить, какого дьявола, да простит меня святой Франциск, посреди ночи в этом районе гремела стрельба, побудившая меня отвлечься от научных трудов? И по какому праву вы замусориваете мои земли трупами каких-то негодяев? А потом всю ночь округу оглашали такие звуки, коих человеку в моих летах лучше бы не слышать, дабы напрасно не сожалеть об ушедшем? Если вы мужчина во всем, а не только в любовных утехах, потрудитесь-ка взять шпагу и дать мне надлежащее удовлетворение по всем пунктам!
   К этому моменту мне все уже стало ясно, и, с облегчением рассмеявшись, я вышел за дверь пожелать старому дону Альфонсо Сикейросу, герцогу и дяде моего друга Педро, самого доброго утра из всех, какие он в состоянии вообразить.
  
   Глава 8, в которой я сперва узнаю о катастрофическом разгуле преступности в московской провинции, а затем знакомлюсь с неким ботаником и с неподдельным интересом выслушиваю историю его жизни.
  
   Мы сидели в патио и угощали герцога вполне им заслуженным завтраком. Элеонора слегка смущалась: она знала о репутации нашего нечаянного гостя, да, к тому же, слышала его пламенную речь. Герцог, тем временем, продолжал ораторствовать:
   - ...это полнейшее безобразие, дон Алонсо: милейшего человека, дворянина, прекрасного, в конце концов, парня, начинают преследовать за то, что он по всем правилам, соблюдая все законы чести уложил наповал редкостного подонка! И в то же время ни одна... гм, прошу прощения, сеньора, ни один человек в этом полицейском департаменте и пальцем не шевельнет, чтобы что-то сделать с вконец распоясавшимися разбойниками, которые со всех сторон обложили столицу нашей благословенной провинции. Моему гневу нет предела! Я чуть ли не каждый день собственноручно извожу до десятка этих мерзавцев, вы вот в вечеру пособили, а толку-то! Они размножаются быстрее моих лабораторных крыс, такое впечатление складывается. Сказал я намедни об этом ботанику моему, так он головой покачал задумчиво и говорит: "Прогнило что-то в испанском королевстве". Так вот я с ним полностью согласен! Если такое творится повсюду, так точно прогнило! Москва еще держится, но и ее сметет... А, кстати: аккурат после вашего отъезда приютил я одного ботаника. Смешной такой молодой человек, доктор биологии, ну, да все научные люди немного не в своем уме, включая вашего покорного слугу. Он с довольно большой партией возвращается из дальней экспедиции, что-то они аж в Крыму изучали, вот и напросились на постой. А что? Места у меня навалом, да и мне не так скучно... Впрочем, я вас скоро познакомлю. Есть у меня пара мыслей; вполне возможно, что все удастся уладить самым наилучшим для вас, Алонсо, образом.
   Элеонора всячески старалась изобразить радушную хозяйку, и ее скорбный труд не пропал: старый герцог отвесил ей пару комплиментов:
   - Благодарю за восхитительный завтрак, донья Элеонора. Клянусь всеми святыми, даже эти бездельники, мои слуги, редко готовят столь хорошо, а ведь я живу отнюдь не в таких походных условиях... Завтрак окончен; могу я предложить вам свое гостеприимство? Предупреждаю серьезно, дон Алонсо: отказ почту за оскорбление, и придется нам все-таки подраться...
   Так, с помощью комплиментов и шантажа, старый герцог и заманил нас к себе. Впрочем, ни меня, ни Элеонору этот факт ничуть не расстроил: я уже знал о необъятности владений дона Альфонсо. Элеонора, наверняка, тоже была в курсе по долгу службы: лет пять назад герцог в одиночку едва не извел под корень весь московский бомонд, погрязший, по его мнению, в пошлости и разврате. Старик отговорил нас брать с собой багаж, пообещав прислать за ним и автомобилем слуг. Поэтому я пристегнул к поясу шпагу, подал руку Элеоноре, и, увлекаемые великаном-герцогом, мы приступили к пешей прогулке.
   Прогулка была довольно долгой, неторопливой и увлекательной: дон Альфонсо и Элеонора обменивались новостями как светскими, так и криминальными, я же жадно слушал обоих, и, обладая живой фантазией, превращал в уме их рассказы в строчки на бумаге или экране моего "Пентиума", который остался бог весть где, за гранью этого странного мира. Вот как, к примеру, вкратце я записал бы рассказ герцога о разбойниках, повадившихся тревожить его владения:
   - Должен сказать без лишнего хвастовства, что владею, пожалуй, лучшими фермами в Московской провинции. Разумеется, сам я не копошусь по колено в дерьме, на это есть людишки рангом пониже; я же посвящаю все свое время научным изысканиям и досугу. Я к тому завел разговор о фермах, что три месяца назад с одной из них какие-то негодяи угнали быка-чемпиона. Он, конечно, был уж не тот, что в былые годы. Сказать по чести, старик просто доживал свои годы в неге и покое, ни в чем не зная нужды. Но скольких тореадоров забодал он в молодости! Я сам неоднократно видел его в деле, и, уж поверьте мне, это был мощный зверь. В этой истории меня возмутил даже не столько сам факт воровства, сколько сущее варварство: отогнав бедное животное едва на пару миль от фермы, мерзавцы его убили и тут же сожрали! Можно подумать, что у нас голодные времена, как сто лет назад, во время редкостной засухи... Естественно, я со своими людьми поспешил на поиски этих сукиных сынов, и расправа моя была скорой. Но на другую неделю на ту же ферму снова был совершен налет, и угнали трех коров. Их кости чуть позже нашли в близлежащем лесу. Тогда я посадил охранять ту ферму злющего пса кавказской породы. И что вы думаете? Недели не прошло, как украли... пса! Вместе с конурой, цепью и струной, по которой двигалась цепь! Где это видано, а? Это все равно, что взломать дворец лишь затем, чтобы прикарманить дверной замок. Смешно! Но, как ни странно, с той фермы до сих пор ничего больше не украли. Воровать начали с других. Я собрал своих вассалов, и мы устроили засаду. Ждали почти неделю, и дождались: в ночи семь человек снова пытались поживиться скотинкой. Поймали всех, и, недолго думая, вздернули их тут же. Так меня алькальд потом укорять вздумал, что я бедных крестьян угнетаю, и даже вице-королю кляузу настрочил! Ну и пусть себе побесится мальчик: я едва ли не родовитее самого Короля, так что обломают они об меня свои зубки... А этого щенка алькальда в другой раз на дуэль вызову...
   - А почему бы вам самому не стать алькальдом? С вашей-то хваткой таких дел наворотить можно! - заметила Элеонора.
   - А зачем оно мне? - отмахнулся герцог. - Я стар, да и своих дел хватает...
   Мы некоторое время помолчали, просто наслаждаясь прогулкой, затем последовал рассказ Элеоноры о столичных нравах.
   - Вы знаете, что я работаю репортером светской хроники. Иной раз от меня требуют интервью с так называемыми "сливками общества", не особо задумываясь о том, каким образом я буду добиваться этого интервью, получать информацию. И вот как-то шеф - а он у нас человек вполне бесцеремонный: если уж ему приспичило получить материал - в лепешку расшибись, а сделай, - поручил мне сделать большое, на полосу, интервью с певцом Фелипе Касабланкой. Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться: в Москве не так-то просто найти работу, а имение наше давно захирело, Габриэль витает в сахалинских и сибирских облаках, и отец едва сам концы с концами сводит... В общем, стала я искать встречи с этим Фелипе. На предложение об интервью он согласился сразу, но с одним условием: я должна провести с ним ночь. Мягко говоря, мне его предложение не понравилось, но что-то надо было делать, и я сделала вид что согласилась, но тоже с условием: все это должно было происходить у меня и так, как я хочу. Я даже изобразила из себя давнюю поклонницу этого, с позволения сказать, "соловья". Он, конечно же, мгновенно растаял, и назвал дату, когда все могло произойти: через два дня. На третий он собирался в гастрольное турне по Испании с заездом в метрополию, и дальше - в Россию, Америку и даже Австралию. Итак, времени на то, чтобы что-то придумать, оставалось совсем чуть-чуть. В пустых раздумьях и рассмотрении совсем уж безнадежных, нереальных вариантов я провела полтора дня и все никак не могла придумать хоть что-то. Наконец, меня осенило.
   Одна...особа легкого поведения была мне многим обязана: я помогла замять крупный скандал с ее участием, имевший место полгода назад. Я связалась с ней и изложила суть проблемы, умолчав лишь об имени певца. Как я и надеялась, Бьянка - а ее зовут именно так, - сразу согласилась мне помочь. Главное же было в том, что мы с ней довольно сильно похожи друг на друга.
   И вот настал тот самый вечер. Фелипе приехал один, без охраны, и я провела его в гостиную загодя снятого домика. На столе были фрукты и вино, горели свечи. Едва отведав угощение, он с темпераментом долгое время воздерживавшейся гориллы набросился на меня, и мне стоило немалой энергии напомнить ему, что он согласился играть по моим условиям. Я завязала ему глаза, и тут в дело вступила Бьянка, скрывавшаяся до того за портьерой. Они развлекались довольно долго, часа три, не меньше. За это время я успела привести свою прическу в беспорядок, переоделась в халат, и ожидала, пока они наиграются, читая книгу. В нужный момент я снова поменялась местами с Бьянкой, развязала глаза певцу, и он принялся меня шумно благодарить. Без каких-либо возражений он дал интервью, пожалуй, самое откровенное за всю его карьеру, и, уходя, подарил мне алмазное колье, которое я тут же переподарила честно его заработавшей Бьянке. За такой "горячий" материал шеф заплатил мне тысячу реалов. Вот какова подчас моя работа, - печально усмехнулась девушка, завершая свое повествование.
   Тем временем мы уже почти подошли к дворцу дона Альфонсо. Он распорядился относительно нашего имущества и провел в уже знакомую мне беседку. Там тотчас же накрыли стол с винами и легкими закусками, и герцог послал за ботаником. Минут через десять он присоединился к нашей компании. Снова настала моя очередь удивляться: он как две капли воды походил на молодого Фиделя Кастро! В детстве я весьма увлекался историей всяких революций и Кубинской в частности, так что облик Фиделя надежно впечатан в мою память.
   - Любезный дон Алонсо, позвольте вам представить моего постояльца: доктор биологии Фидель Кастро! - отрекомендовал мне его старик, и я снова поразился, как много способна выдержать человеческая психика.
   - Алонсо Кехано, писатель, - слегка поклонился я и протянул руку. Рукопожатие Фиделя оказалось неожиданно мягким. "Кому из друзей рассказать, что поручкался с Фиделем Кастро, так в тот же миг в психушку сдадут!" - предательски хохотнул "внутренний голос". " Как все-таки причудливо изменяются людские судьбы в параллельных мирах! - это была уже следующая мысль. - Там он был революционером, а здесь оказался безобидным ботаником!". Впрочем, беседа показала, что я рано веселился: Фидель и здесь оказался революционером, и тоже одним из вождей борцов за независимость. Разница была лишь чисто географическая: вместо Кубы (которая, как вы помните, принадлежит Российской Империи), почтенный доктор Кастро вознамерился освободить от испанского владычества остров Сахалин, который куда побольше Кубы! А уж после того, как я увидел остальных "ботаников", всякие сомнения исчезли: передо мной были самые что ни на есть отпетые революционеры! Как любой здравомыслящий русский конца двадцатого века, я решительно отрицаю тезис, что революция несет обществу благо. Но сейчас, оказавшись вне закона, я, вдобавок, оказался и в одной лодке с этими угрюмыми парнями. Потом пришла еще одна шальная мысль: здесь я не дома, так что в чужой реальности и поэкспериментировать немножко можно, а то и просто пошалить... Я, конечно, быстро себя одернул: не в моих правилах обдумывать такие безответственные мысли. Элеонора временно нас оставила: герцог предоставил в ее распоряжение свою племянницу, двоюродную сестру Педро, кстати приехавшую к старику нынче утром в компании дуэньи (надо же, эта профессия сохранилась по сей день!). Доктор Кастро сразу же проникся ко мне живейшей симпатией, впрочем, мне он тоже понравился. К тому же, герцог успел рассказать ему ту часть моей истории, которая касалась, мягко говоря, переходу на нелегальное положение. И за традиционными сигарами и трубками возникла у нас непринужденная беседа. Началась она с того, что Фидель решил вкратце поведать мне свою биографию.
   - Право, не знаю, можно ли считать мою жизнь интересной, - начал он, - но я не жалуюсь. Мне хватает впечатлений каждый день, и поверьте, сеньор Кехано, ложусь спать я вполне собой довольным - почти всегда.
   Родился я двадцать восемь лет назад в маленьком городке с прозаическим названием Вера Крус, что на южной оконечности Сахалина. Семья наша была совсем небогатой: отец геолог, мать домохозяйка, да мы - я и пятеро моих братьев. Я был самым младшим. Первое, чему я научился в жизни - это, по-моему, плавать и нырять. Мы целыми днями не вылезали из моря - ловили рыбу, крабов, собирали морскую капусту. Море кормило нас.
   Тем временем Испания совсем забыла о нашем существовании. Если некогда на остров и приходили караваны с большой земли, привозившие продукты, новую одежду, книги - то это осталось в далеком прошлом. И жить с каждым годом становилось все труднее и труднее. В то же время японцы, исподволь проникавшие в наши воды и порой селящиеся кое-где по берегам, обнаглели окончательно: лет семь назад они стали разгуливать по острову совершенно открыто и вести себя при этом крайне нагло, словно это нам было милостиво позволено поселиться на их земле. Мы, конечно, не утерпели и выгнали их взашей. Тем не менее, они продолжали браконьерствовать в водах Сахалина, хотя высаживаться на берег уже опасались. Пограничная Сахалинская флотилия, забытая богом, королем и всеми, кроме жителей острова, умудрялась периодически давать браконьерам отпор, но эти действия были лишь каплей закона в море беззакония.
   Внезапно все переменилось. И, должен признать, во многом - из-за меня. Дело в том, что еще с детских лет я увлекся ботаникой. Мой гербарий - один из лучших во всей Испании, если не в мире. Учился я в России, в Архангельском университете. И еще там, экспериментируя с различными растениями, я открыл потрясающий гибрид. Я скрестил традиционную русскую кукурузу со знакомой с детства морской капустой. Ну, естественно, пришлось спровоцировать ряд мутаций... Но результат превзошел все ожидания! Полученное растение произрастает исключительно под водой, (и, как выяснилось впоследствии - лишь на Сахалинском шельфе), зато обладает невероятной жизнестойкостью и урожайностью, а по питательным качествам превосходит все известные злаки, вместе взятые!
   "Да, старик Мичурин удавился бы от зависти!" - подумал я, а Фидель, тем временем, продолжал:
   - В первые же каникулы, проведенные дома, я засеял морской кукурузой дно океана возле Вера-Крус. Через два месяца мои братья сняли богатый урожай, а само растение принялось с невиданной скоростью распространяться по шельфу. Рыбы и прочие морские обитатели по достоинству оценили новое добавление к их обычному рациону, и никакой экологической катастрофы не произошло. Произошло другое - про нас вспомнила большая земля. Но вспомнила совсем не так, как нам бы этого хотелось. К нам отнеслись, как к сырьевому придатку. Испанцы подчистую обирали все урожаи морской кукурузы - моего, и только моего детища, а ведь патент на изобретение получил какой-то хлыщ из королевской академии наук... Не помню, как его звали - прошло более трех лет, как я его убил, - не оставляя островитянам ничего. Более того, прибрежные воды стали патрулировать испанские крейсера и катера, и тех, кто рисковал прорваться на плантации, убивали без предупреждения! Даже рыбаки частенько попадали под пулемет, и в скором времени мало уже кто отваживался выйти в море. Над Сахалином нависла угроза голода. Нас тогда спасли и по сей день спасают русские, которые присылают свои корабли и аэропланы с провизией. Несправедливость умножалась, и мое терпение лопнуло. Я поклялся, что освобожу родной остров из унизительного рабства. Все друзья разделяли мою точку зрения, и мы основали Партию Свободы. Вот уже несколько лет мы боремся за независимость Сахалина, и к настоящему моменту исчерпали все политические методы. Нам осталось одно - вооруженное восстание. С оружием в руках мы вернем себе свободу, и, ручаюсь, сможем прожить без Испании. Морская кукуруза - превосходная статья экспорта, а если добавить сюда рыбу и морепродукты, то получится совсем недурная картина. Полезных ископаемых для нужд острова хватит лет на пятьсот, а наши потомки, я надеюсь, смогут решить топливные проблемы. Практически со дня основания наша Партия Свободы запрещена законом, но этот пустяк нас не остановит. Родина, или смерть! - не меньше, и не больше! Вот такие мы люди, милейший сеньор Кехано. Под предлогом ботанических изысканий мы налаживаем связи с сочувствующими нам людьми, ищем каналы поставок оружия. Если хотите, присоединяйтесь к нам. Нам нужны люди, не стану скрывать этого.
   - Я бы с радостью, но есть несколько "но", - пробормотал я, а затем решился, и как на духу выдал всю свою историю. Как ни странно, Фидель мне безоговорочно поверил. Сразу же попросил список трав, составленный герцогом с моих слов. Надел очки, углубился в чтение, забормотал:
   - Так... ну, здесь ничего сложного... здесь, в принципе, тоже... а вот за этой красоткой, боюсь, придется побегать... Интересный набор, дон Алонсо. Чем смогу, тем помогу. Но, должен с некоторой радостью признаться, теперь наши пути до поры, до времени неразделимы: два растения вы найдете только на Сахалине и нигде в мире больше. А сейчас не прогуляться ли нам? Тристан собирается поучить некоторых из нас обращению с оружием, а, если я правильно понял старика герцога, для вас такие навыки тоже не станут лишними.
  
   Глава 9, в которой я встречаюсь с Педро, Элеонора - с привидением, а Фидель Кастро - с разбойниками.
  
   Занятия стрельбой неожиданно увлекли меня, и, отстрелявшись и выслушав все, что по поводу моей меткости думает Тристан - здоровенный угрюмый мужик, - я попросил Фиделя выделить мне еще и учителя фехтования. Поразмыслив, он сообщил мне, что его люди предпочитают лишать жизни ближних своих менее изысканными способами, и согласился пофехтовать со мной лично. Должен сказать, фехтовальщиком почтенный доктор биологии оказался превосходным, и спустя полчаса я дышал, как загнанная лошадь и вспоминал пару десятков моментов, в которые легко мог расстаться с жизнью. На самом же "наставнике" не выступило ни капли пота.
   По окончании этих штудий Фидель ушел по своим делам, а я попросил у герцога бумагу и письменные принадлежности. Дело в том, что еще вчера утром меня посетила мысль, что я уже довольно давно ничего не писал. К вечеру мысль превратилась в зуд, а уже сегодня зуд стал настоятельной потребностью. Раздобыв искомое, я уединился в маленькой беседке, одной из многих, разбросанных по необъятному парку, и принялся за путевые заметки. Истосковавшаяся по писанине душа с готовностью нырнула в омут творчества, и я сам не заметил, как потянулось-побежало-полетело время вокруг меня...
   - Алонсо, дружище! Вот ты где, оказывается! - голос Педро ворвался в микрокосм, в мою маленькую, наспех созданную виртуальную реальность и полностью ее разрушил. И обладатель этого замечательного голоса, мой первый друг в этом мире, едва не убивший меня на дуэли, поспешил распахнуть свои объятия.
   - Здравствуй, Педро!
   - Здорово, здорово! Я по тебе уже соскучиться успел!
   - Ну, как там, в Москве? Тебя, поди, полиция задергала?
   - Да, было дело... Вчера под вечер вваливается ко мне лейтенант Рамирес и с ним еще десяток вооруженных до зубов полицейских. Где, мол, этот ваш так называемый Алонсо Кехано?
   - И что ты ему сказал?
   - Ну, я начал валять дурака: какой, мол, Кехано? Не было никогда, в глаза не видывал и все такое... Ну, а Рамирес тогда и спрашивает: а "кто ж меня кофе угощал, пока вы, разлюбезный дон Педро, после группового изнасилования полудюжины проституток отсыпались?". "А, так это призрак был. Наш, фамильный. Безобидный, в общем-то, фантом, зато радушный. Что кофе, вот ко мне как-то подруга зашла, пока меня дома не было, так к моему приходу он ее вином накачал до такого состояния, что бедняжка себя быком возомнила и все на корриду рвалась...". "Ага, - хитро так Рамирес говорит, - А ко всему прочему, этот ваш, с позволения сказать, призрак умудрился пришить Антонио Торнадоса и в компании одной симпатичной журналистки не далее как пару часов назад прорвал полицейский кордон и скрылся в неизвестном направлении. Что вы на это скажете, любезный дон Педро?".
   - И что же ты ему сказал?
   - А то и сказал, что, помимо всего прочего, мой род обладает одной такой полезной привилегией: ни одна сволочь во всем мире не имеет ни малейшего права допрашивать или применять любые иные полицейские меры к отпрыскам нашего рода, не получив на то соответствующего указа за подписью Его Величества либо Великого Инквизитора. Так что, коль скоро у господ полицейских такой бумаги на руках не имеется, они могут отбыть к месту постоянной дислокации немедленно, то есть прямо вот сейчас. У них бумаги не оказалось, так что пришлось служивым отбыть. А я с утра разобрался с делами - и сюда. Чуяло мое сердце, знало, где тебя искать. И дядя по телефону молчал как-то уж слишком многозначительно... Вот так я тебя и нашел.
   - Спасибо, Педро! Я рад тебя видеть!
   - И я тебя! - улыбнулся Педро, но тут же погрустнел: - А у меня беда стряслась. До кучи.
   - Что случилось? С мамой что-нибудь?
   - А, что с ней сделается, с моей мамой? Она еще нас с тобой похоронит...Долорес помнишь?
   - Твою домработницу? Что с ней? Неужто...
   - Нет, надеюсь, она жива. Просто она убежала.
   - Убежала? Куда?
   - На Сахалин, - угрюмо вздохнул Педро. Записку оставила - и только ее и видели. Я проверил, она еще вчера улетела в Сибирь на аэроплане. А там, видать, транзитные рейсы или еще что-то в этом роде. Вот записка, прочти и скажи: каково? Да ладно, читай, не смущайся. Мы же друзья.
   Я взял сложенный вчетверо лист и прочел следующее:
   Мой дорогой, любимый, единственный дон Педро!
   Я прекрасно понимаю, что веду себя дурно с точки зрения морали и традиций, а также законов Божьих и поучений святых отцов церкви. Но, видит Бог, я ничего не могу с собой поделать, ибо люблю вас. Люблю вас бесконечно, глубоко... впрочем, что слова? Ни в одном языке мира, наверное, нет таких слов, что описали бы, как я вас люблю! Но вы не любите меня! Наверное, я самонадеянная дура; наверное, я не достойна не то, что вашей любви, но даже и внимания. Может быть. Но я не мыслю свою жизнь без вас! И, если в вашей жизни нет места для меня, то к чему мне жить?! С другой стороны, я прекрасно понимаю, что самоубийство - тягчайший грех, и потому я погибну не напрасно. Я еду на Сахалин, чтобы встать под знамена отважных команданте Кастро и Че Гевары. Я еду туда, чтобы погибнуть в битве за свободу этого гордого острова. Я ни в чем вас не обвиняю, упаси Бог, единственный мой судия. Я лишь смиренно умоляю вас: вспоминайте иногда в своих молитвах несчастную девушку, любившую вас без памяти. Остаюсь вашей (вымарано)
   Долорес Ибаррури.
   - Да, серьезные дела, - вздохнул я. - И что ты по этому поводу думаешь?
   - Я думаю, что мне тоже надо ехать туда. Будет неправильно, если бедная девочка лишится жизни из-за меня. К тому же...- Педро замялся.
   - Ну, договаривай, не тяни.
   - В общем, она мне тоже небезразлична, друг Алонсо. И сегодня утром я решил: пусть хоть мама, хоть король, хоть Его Святейшество Папа... да кто угодно пусть встанет на моем пути - смету к ядреной мадре! Из под земли достану эту глупышку, лишь бы жива осталась.
   - Ну, знать вместе путешествовать будем! Выше нос, Педро! Мы еще всем покажем!
   - А с чего это ты на Сахалин собрался?!
   - Да надо мне туда по вот какому делу...
   В этот момент наша беседа была прервана: в сотне метров раздался оглушительный женский визг, и, забыв обо всем, мы с Педро рванули в ту сторону, на бегу приводя в боеготовность все имеющееся оружие. Едва мы обогнули густой орешник, как нос к носу столкнулись с Элеонорой. Девушка была белее савана; глаза, кажется, занимали едва ли не половину лица. Издав еще один истошный вопль, она кинулась мне на шею.
   - Что с тобой? Что случилось?! Кто тебя обидел?! - спрашивал я. Нора смогла лишь выдавить сквозь слезы:
   - При-привидение!
   Со стороны дворца, который герцог обычно из скромности именовал берлогой, послышался шум, крики. Видать, домочадцы герцога и "ботаники" Фиделя тоже переполошились. Педро сложил шпагу, повесил на пояс; достал телефон.
   - Алло, дядя? Да, это я, Педро. Дай там отбой тревоги, ничего страшного, вроде бы, не случилось. Мы сейчас подойдем.
   В большой беседке был аншлаг. Я и не подозревал, что у герцога живет столько народу! Элеоноре дали успокоительных капель, она запила их стаканом вина и как ни в чем не бывало (не устаю удивляться целебным снадобьям этого мира!) начала рассказывать:
   - Итак, большую часть сегодняшнего дня я провела в обществе Изабеллы. Мы довольно мило болтали: обменивались новостями, сплетничали - ну, о чем еще могут беседовать две легкомысленные особы наших лет? После обеда Изабелла в компании доньи Фернанды отправилась на прогулку, я же, с позволения сеньора герцога, уединилась в библиотеке. Кстати, дон Альфонсо, ваша библиотека - выше всяких похвал, примите мои заверения в этом. Я как раз просматривала "Генеалогический Альманах" за прошлый год, как вдруг... из стены вышел маленький полупрозрачный старичок. Увидев меня, он оскалил вампирьи клыки и гулко захохотал. Я стояла ни жива ни мертва от страха, а привидение хозяйничало в библиотеке: старик сбрасывал с полок книги, опрокинул пару стеллажей... Потом он возвестил буквально следующее: "Слава нашему роду - одним героем больше!". Еще раз расхохотался, и моя душа окончательно ушла в пятки. А потом он исчез, а я, не помня себя от ужаса, бросилась бежать. И бежала, не разбирая дороги, пока не встретила дона Кехано и графа Ордоньеса.
   - Удача, донья Элеонора, большая удача! - воскликнул герцог, вскакивая с места. - Я прошу прощения за то, что наш милый фамильный призрак так некстати вас напугал. Но, должен сказать, появление призрака средь бела дня - явление само по себе неординарное, а уж его словеса... Похоже, дело пахнет небольшим, но приятным пророчеством! А если так... Ну-ка, Педро, мальчик мой, колись: что надумал?
   Педро довольно долго мялся, но, понукаемый дядей, который уже был готов схватиться если не за шпагу, то за розги уж точно (или за телефон, чтобы вызвать свою сестру), рассказал все как есть и даже прочел фрагмент письма. Не долго думая, герцог послал за духовником. Пришел тощий как шпага падре Сезар, и благословил все и вся, а Педро благословений получил больше всех. После этого радушный хозяин провозгласил пир, который и был незамедлительно устроен. Вино лилось как из бездонной бочки... впрочем, лень мне все это описывать. Возьмите любую книгу, в которой описано пиршество - хоть "Айвенго" Скотта, хоть "Княжеский пир" Никитина, и там вы прочтете все то же самое. Отличия если и были, то чисто косметические: другое время, другие яства, другие лица. Падре Сезар переусердствовал с винопитием, и сначала от всей своей широкой души благословил Сахалин и Партию Свободы, а затем со все той же душевной широтой едва не проклял все светские и духовные власти мира. Вовремя герцог пригрозил пастору карцером да сухим законом...
   Настал момент, когда мне начало казаться, что я нахожусь на безумной театральной премьере, которую театр абсурда играет для одного-единственного зрителя - для меня. Тогда я встал и убрел в парк. Спустя час Элеонора разыскала меня все в той же маленькой беседке и утащила спать. День кончился. А Фидель, кстати, так и не вернулся, хотя обещал. Его ребята начли проявлять беспокойство.
   Что было сном, а что явью - для меня большой вопрос по сей день. Доподлинно могу сказать лишь одно: проснулся я в объятиях Элеоноры, и чувствовал себя превосходно. Герцог предоставил нам роскошные апартаменты, и целый час после пробуждения я блаженствовал в огромной ванне, вооружившись кофейником, сигарой и учебником истории, который прихватил еще вчера. Множество интересных вещей было написано в том учебнике, в том числе и кое-какие подробности, опущенные в "кратком курсе", который я глотал еще у Педро. Вот, в частности, одна маленькая, но даже очень поучительная история.
   В 1812 году Наполеон Бонапарт, которого нелегкая угораздила и здесь родиться в то же самое время, решил вероломно (прежде он числился в союзниках) напасть на Россию. Из этой затеи не вышло ровным счетом ничего, так как, едва отплыв от райских, но изрядно намозоливших императорский глаз берегов les belle France, несокрушимая "Армада двунадесяти адмиралов", как ее в шутку прозвали русские, попала в сильнейший шторм. Лишившись нескольких кораблей, несокрушимые и непотопляемые адмиралы решили не искушать судьбу, и поворотили оглобли... в смысле, бушприты, назад. Как их встретил его императорское величество, история умалчивает, но догадаться несложно. Через два месяца сухопутные орды Наполеона напали на Испанию с двух сторон: напали и на метрополию, и на бывшие российские земли. Во-первых, испанцы сами оказались преизрядными молодцами, и крепко врезали зарвавшемуся корсиканцу. Во-вторых, когда французы прочно окопались на зиму в смоленских лесах, в Лос-Анджелесе (бывший Архангельск... да, тот, что на Двине) высадился большой русский десант, и оккупантов погнали взашей прямо по морозу, не дав допеть "в лесу родилась елочка", или что там предпочитают петь французы под Новый год. Так или иначе, если верить учебнику, в 1813 год Испания вошла без единого недруга на своей необъятной территории (парадиз, да и только!), а Российская Империя за своевременно и качественно оказанные услуги получила полный контроль над Ивановым (Беринговым) проливом, а также неплохие концессии в Сибири. С тех пор русская ухватистость и предприимчивость во всем мире - от Гамбурга до мыса Доброй Надежды, - вошли в поговорку. А когда кто-либо совершал нечто полезное, о чем его совершенно не просили - такой поворот повсеместно именовался "русской услугой". Судя по всему, Россия не медленно, и куда как верно стремилась занять доминирующее положение в мире, и все шло к тому (если добавить еще и международные новости из свежих газет), что у нее это получится. В отличие от США моего мира.
   Мои исторические изыскания были прерваны проснувшейся Элеонорой, которой тоже приспичило выпить кофе и поплескаться в теплой воде. Хлебнув кофейку, моя прекрасная дама расшалилась не на шутку, и мы едва не опоздали к завтраку.
   Доктор Кастро объявился вскоре после завтрака. Был он бледен, голоден, и невесел. Одежда выдающегося ботаника пребывала в весьма удручающем состоянии. Тристан оградил любимого команданте от посторонних вопросов, давая ему привести себя в порядок, поесть и отдохнуть. Так что историю своего отсутствия Фидель поведал гораздо позже, когда его отряд собрался немного пострелять перед обедом. Не иначе, для улучшения аппетита.
   - У меня была назначена встреча с верным человеком, - без предисловий начал он, - который должен был доставить нам партию винтовок и патронов к ним. Человек на встречу пришел, вернее, приполз из последних сил, чтобы умереть у меня на руках, предварительно поведав печальную весть. Груз, который вез этот достойный воин, перехватила разбойничья шайка, и из всей команды наших друзей в живых остался лишь этот мой знакомый. Да и то ненадолго. Почти сразу же после того, как я похоронил беднягу, на меня самого напали разбойники, и, не выстояв в сражении с семью противниками одновременно, я попал в плен, оглушенный сзади мощным ударом по голове.
   Как выяснилось, что бог ни делает - все к лучшему. Будучи в плену, узнал я нечто более, чем интересное. Нашелся некий человек, который сумел объединить многочисленные бестолковые разбойничьи шайки, промышлявшие в окрестностях Москвы. Амбиции у него не меньшие, чем в свое время у Наполеона: парень решил взять Москву и погулять там вволю. Я не хотел бы допустить такого развития событий. Да, скажете вы, именно в Москве сосредоточены наши главные враги, именно там сидит клятый наместник, вице-король, чтоб ему гепатит печенку проел. Так вы скажете, и будете правы. Но в Москве живет еще и множество хороших, мирных, ни в чем не повинных людей, и умывать руки, зная, что чем-то могу помочь, я не хочу. К тому же, разбойничья армия численно уже сейчас превышает все регулярные войска и полицию Москвы вчетверо. И все они, заметьте, неплохо вооружены. Разумеется, открыто воевать с ними - безумие. Это все равно, что муравью идти охотой на слона: стопчет и не заметит. Я предлагаю нейтрализовать либо устранить этого головастого разбойничьего короля. Кстати, его зовут Аугусто Сезар Сандино.
   Что же касается меня, то вечером, дождавшись, когда мои охранники расслабятся, я убежал. Да, дисциплина у них пока хромает. Но это поправимо, в данном случае, к сожалению... Ну, что скажете, друзья мои?
  
   Глава 10, в которой почти в Филях спонтанно происходит военный совет, на котором нас с Педро провозглашают руководителями карательно-спасательной авантюры, и в которой я стремлюсь получить максимум знаний о природе явления, которое мне предстоит искоренить.
  
   "Друзья" высказались, причем все одновременно, и не скажу, что все высказанные ими выражения были допустимыми в приличном обществе. Молодчина герцог прервал это хоровое извержение проклятий, грохнув кулаком по столу и пообещав вызвать на дуэль каждого, кто сей же момент не заткнется и не перестанет сквернословить при дамах. Дураков драться с доном Альфонсо не было, так что в беседке мгновенно установилась полнейшая тишина. Герцог вновь взял слово.
   - Да простят меня достопочтенные дамы, на чью тонкую душевную организацию я сам ссылался только что, если в речи, которую я сейчас произнесу, все-таки проскочит иной раз бранное слово. Ибо не могу я быть спокойным, когда речь заходит о разбойниках и о государстве, сиречь, о правителях нашей благословенной колонии. Не могу я говорить спокойно о том, что теперь нам, горстке, не побоюсь прихвастнуть, храбрецов, придется взвалить на свои широкие мужественные плечи заботы регулярной армии и полиции. Все вы знаете, как в Московии обстоят дела с разбойниками. Многие из вас сами сталкивались с этими бестиями, многие слышали от других, в том числе и от меня. Каррамба, разбойники всегда были докучливой проблемой. Теперь же, после всего того, что произошло с достойным доктором Кастро, эта проблема переросла в реальную угрозу, ставящую под сомнение само существование колонии. Если Сандино удастся взять Москву, можно смело сказать, что он получит ключи ко всей Московии - от Смоленска до Сахалина. Как вам, судари и сударыни, страшно? Страшно представить бандитское государство таких огромных размеров? Мне, например, страшно. Я уже старик, я прожил долгую и довольно бурную жизнь, но я не хотел бы окончить свои дни в стране, где жизнь не стоит и ломаного гроша, а жажда наживы поставлена во главу угла. Поэтому я поддерживаю предложение доктора Кастро. Сандино надо убить. Вряд ли я смогу вызвать этого негодяя на дуэль, но у меня есть довольно большой отряд вассалов, собаку съевший на стычках с разбойниками, и, объединив усилия, вы пробьетесь к главарю. Я в вас верю, мальчики мои! - прочувственно закончил речь герцог и сел, утирая скупую слезу.
   Громоподобно прочистив горло, поднялся Тристан.
   - Я не обучен говорить так красиво, как сеньор герцог, - легкий полупоклон в сторону хозяина дома, - а скажу вот что. Разбойники, это, конечно, здорово, к тому же, неплохая возможность испытать наших людей в деле. Но как тогда быть с оружием, которое мы должны были доставить на остров?
   - Тристан, я разве не сказал? - изумился Фидель. - Все оружие, какое только мы сможем добыть, мы отправим на Сахалин. И я искренне надеюсь, что будет больше стволов, чем мы рассчитывали.
   - Хорошо, - не сдавался упрямый Тристан, - а ты не забыл, что, пока мы мотаемся здесь, Че там в одиночку руководит всем подпольем?
   - Конечно же, не забыл, друг мой Тристан. Эрнесто Че Гевара, как ты знаешь, уже давно не мальчик. Я уверен, что он все сделает наилучшим образом. Кроме того, Эстебан Родригес помогает ему, а вдвоем эти ребята надежнее сибирской тайги.
   "Эстебан Родригес! Где я уже слышал это имя?" - мелькнула мысль. Фидель тем временем умолк, предоставив возможность высказаться остальным. Тут, к моему несказанному удивлению, поднялся я сам. Разрозненные мысли витали в моей голове все утро, теперь же они сложились в единое целое, и тут же возникло сильнейшее желание вывалить плоды моих раздумий на окружающих. Что я, собственно, и сделал.
   - Достопочтенные дамы и господа! - на хорошем московском испанском начал я, - я совсем недавно обосновался в этих краях, и, признаться, успел влипнуть в несколько приключений, изрядно изменивших течение моей жизни. Поэтому сейчас лично мне легко начинать любое дело, лишь бы оно было хорошим да славным. Впрочем, сказать я хотел вовсе не о себе. Я видел Москву. Да, господа, я ее видел! И за всего-то несколько дней успел влюбиться в этот, в общем-то, почти чужой для меня город. Город, в котором так много тенистых бульваров, по которым так приятно бродить в часы сиесты; город, в котором меня чуть не превратили в отбивную ваши сторонники на Красной площади; город, в котором я совершенно случайно уложил на дуэли Антонио Торнадоса, совершенно, опять же, случайно оказавшегося большим негодяем... Я могу продолжать еще довольно долго, но, думаю, вы и так уже поняли, что я хочу вам сказать. Москва - это не правительство. Это не вице-король со своей армией дармоедов-чиновников, регулярной армией, нищей, как церковная мышь, и излишне самоуверенной полицией. Нет! Москва - это, прежде всего, люди. Самые обычные люди. Ученые, рабочие, музыканты, домохозяйки... перечислять можно долго, сами понимаете. И сейчас, когда эти люди, эта Москва нуждается в защите, я, Алонсо Кехано, собираюсь сделать все, что только в моих силах, чтобы отвратить эту угрозу и от Москвы, и от кого бы то ни было еще. Тристан, ты знаешь, я не мастер в обращении с оружием, но прошу тебя: давай продолжим наши занятия, когда этот совет закончится. Все, я сказал. - И я сел.
   После моей не в меру пафосной речи долгое время сохранялась тишина. Первым опомнился Педро. Он вскочил, подбежал ко мне, порывисто заключил в объятия. По лицу графа Ордоньеса текли слезы.
   - Алонсо, дружище! Я с тобой! Хоть на Сандино, хоть в преисподнюю! - более ничего путного Педро выдавить из себя так и не смог, окончательно утонув в собственных эмоциях. И тут снова встал Фидель, призвав всех к тишине и порядку.
   - Итак, я полагаю, вопрос решен. Мы вместе разработаем план операции по обезглавливанию армии разбойников. Теперь же хочу поднять следующий вопрос: кто поведет наш отряд? Я предлагаю нашими предводителями избрать сеньоров Педро Ордоньеса и Алонсо Кехано. Дон Педро - отпрыск знатного рода, вдобавок, не запятнавший свою репутацию никаким серьезным криминалом, - тут Педро потупился; видать, вспомнил о своих недавних похождениях под мухой, - а что касается сеньора Кехано... Все мы видим, что это воистину благородное сердце. Кроме того, несправедливое обвинение изрядно отягощает его жизнь, а участие в такой акции как та, какую мы задумали, несомненно, сможет обелить его имя в глазах закона. Дон Алонсо, это все, разумеется, не отменяет нашего совместного путешествия на Сахалин, да? Вы не хотели бы возглавить нашу пропаганду?
   Послышались вопли одобрения, и нас с Педро провозгласили вождями. Совет закончился. Совещание штаба (Фидель, Тристан, герцог и мы) назначили на вечер. Потом четыре часа кряду я учился обращаться со всевозможным оружием, включая собственные кулаки. Потом был обед, после обеда я буквально полчаса провел с Элеонорой, которая смотрела на меня как на ожившего героя какого-нибудь древнего рыцарского романа; а потом я пошел в библиотеку. Мне было весьма интересно: откуда в благословенной Московии, цветущей провинции королевства Испания, взялась вдруг такая прорва разбойников? И вот что я узнал.
   Завоевание, а, если выражаться точнее, освоение покинутой русскими страны, далось испанцам, прямо скажем, недешево. Во-первых, конечно, немало сил отнял переезд отважных искателей приключений и легкой поживы. А набралось их не так уж мало (стоит вспомнить, сколько испанцев в "нашей" истории ломанулось в Америку, да прибавить к ним тех, кого не радовало пересечение океана, и кто приехал посуху через почти всю Европу). Во-вторых, масштабы! Необъятная Московия превосходила Испанию во много раз (эх, не забыть бы уточнить, во сколько именно), и быстро освоить такие просторы было нереальной задачей. Воинственных переселенцев поначалу донельзя огорчило, что их новые владения практически пусты. Лишь изредка встречались деревни, жители которых довольно мудро рассудили, что от добра добра не ищут, и остались без царя во главе, да порой выбредали из леса полудикие отшельники, к которым, при встрече, неизменно относились с подобающим почтением. Забегая вперед, скажу, что плотное общение с лесными старцами привело к тому, что в Смоленской провинции укоренилось православие, что приводило к постоянным стычкам с властями и не менее регулярным проклятиям с папского престола, которые продолжались и по сей день. Однако постепенно испанцы встречали другие народы и народности, которые вовсе не горели желанием снова (а то и впервой) попадать в зависимость от кого бы то ни было, и тогда-то и началось Великое Завоевание. Прямо скажу, в полную силу разгуляться у пришельцев не получилось: большинство их противников, убедившись в серьезности намерений завоевателей, быстренько склонили головы.
   Тем временем, подцепив загадочный вирус "русского духа", многие испанцы становились людьми беззаботными, начинали откровенно плевать на работу, а если и работали, то так себе, спустя рукава. Многие спивались. И еще очень тяжело, конечно же, далась им всем климатическая адаптация: все-таки Испания, согласитесь, находится в краях куда более теплых, чем Россия.
   Поэтому очень много дворян, не говоря уж о людях прочих сословий, ведя ничем не обеспеченный праздный образ жизни, быстро проматывали все имеющиеся в наличии деньги, и, лишившись последних средств к существованию, выходили на большую дорогу с мушкетами да кистенями. Поэтому разбой в Испании-Московии расцвел пышным цветом еще в эпоху колонизации. Почти сразу же разбой стал чем-то вроде семейного дела, передающегося от отца к сыну. Но, в отличие от всяких вполне богоугодных семейных предприятий, банды разбойников отличала такая кастовость, какая не снилась и жителям Великой Бхараты, сиречь Индии. Сын главаря не мог стать никем, кроме как главарем. Пока отец-главарь был жив, сыновья являлись его непосредственными заместителями. Капитаны - командиры отрядов, подчиненных главарю, сами могли стать главарями только в двух случаях: если им позволят отколоться от банды и создать свою, или же если посчастливится сразить главаря в честном поединке. Короче, очень похоже на структуру сицилийской мафии, какой мы ее знаем по голливудским фильмам, только стоит добавить бездонные межкастовые барьеры-пропасти...
   Так что с самого Великого Завоевания (только с большой буквы!) разбойники успешно плодились и размножались, потихоньку подминая под себя провинцию. Да еще с десяток лет назад выдалось неурожайное лето, и к потомственным, профессиональным джентльменам удачи присоединились орды разорившихся мелкохозяйственных крестьян. Все это и привело к тому, что сейчас многотысячная армия преступников сосредоточилась вокруг города, готовая захватить его по первому приказу своего неглупого, судя по всему, вождя. "Да, прогнило что-то в нашем королевстве!" - подумал я.
  
  
   Глава 11, весьма лирическая, ибо в ней целых три кабальеро, не сговариваясь, поют серенады трем прекрасным дамам, в результате чего Испанская Московия невзначай обзаводится новым музыкальным стилем. И именно в этой главе, как ни странно, начинаются боевые действия.
  
   Неумолимо приближался вечер. Я покинул прохладу библиотеки, чтобы покурить и немного упорядочить только что полученные знания. Похвальные с точки зрения нашего дела раздумья прервал тихий гитарный перебор, доносившийся из густых зарослей акации. Стараясь ступать как можно тише, я пошел на звук музыки, и, минуту спустя, обнаружил Тристана. Наш гигант сидел на земле, задумчиво перебирая струны, и бормотал под нос примерно следующее:
   - М-м-м... И, окунувшись вновь в твои глаза... Я тут же... этого, как его там... Поспешно голову сложил к твоим ногам... Нет, не то что-то. Влюбился, в общем, так и сяк... Нет, опять не то. Так погляди же на меня, затмив собой сиянье дня! Вот! Вот как надо! Точно! - Тристан мощно ударил по струнам и едва ли не заорал: - Так погляди же на меня, затмив собой сиянье дня! Не то я тут же, трам-пам-пам, в один момент концы отдам!
   Я понял, чем парень занимался. И меня, откровенно говоря, завидки взяли. Наш замечательный Тристан, неразговорчивый герой, собирался исполнить серенаду. Сия песнь, судя по всему, предназначалась донье Фернанде, дуэнье племянницы герцога. На эту не очень молодую, но вполне обаятельную женщину он положил глаз еще вчера, едва увидев.
   Наш странноватый роман с Элеонорой развивался так же, как и начался, то есть совершенно спонтанно и сумбурно. Срочно требовалось внести в этот хаос и бушевание страстей какую-то изюминку, маленькую, может быть, детальку, которая добавит... в общем, понятно, да? Одна беда: насколько я был в курсе, в Испании во время исполнения серенады принято аккомпанировать себе на гитаре. У меня же с этим делом обстояло еще хуже, чем с фехтованием и стрельбой. Нет, я, конечно, в юности играл немножко на бас-гитаре, но, во-первых, это было давно, а во-вторых, я что-то сильно сомневаюсь, чтобы не очень нежный звук бас-гитары смог тронуть женское сердце... Да и где я тут инструмент найду?
   Идея поразить Элеонору сладкозвучной серенадой увлекла меня. И, обдумывая, как бы это дело осуществить, я принялся бестолково слоняться по дворцу. Уже через полчаса этот не лишенный оригинальности метод поиска выхода из затруднительного положения принес плод. И какой! В одной из комнат, где я очутился мимоходом-мимобродом, я нашел предмет, изрядно напомнивший мне электронный синтезатор, каких навалом в любой музыкальной лавочке в той реальности, в которую вернусь ли я еще - большой вопрос. Предмет был покрыт множеством надписей на русском языке, и назывался "Переносной извлекатель музыкальных трелей "Гусляр-13У". Опробовав "извлекатель", я с восторгом понял, что это именно то, что мне и надо: от тех синтезаторов, с которыми я хоть как-то общался, он если и отличался, то мне эти различия были незаметны. Я разыскал дона Альфонсо, чтобы испросить разрешения попользоваться этой игрушкой, и старик немедленно мне ее подарил. Удалившись в парк, я немедленно приступил к сочинению серенады.
   Кризис жанра, господа, - это дело серьезное. Минут сорок я честно скрипел мозгами, пытаясь придумать классическую испанскую серенаду. Получалось еще хуже, чем у бедняги Тристана, который хотя бы представлял себе, как произведение должно выглядеть в идеале. Когда мне надоело по капле выдавливать из себя не пойми кого, очередное озарение милосердно осенило мою голову: зачем придерживаться канонов жанра, если сами каноны неизвестны? В любом случае я эти каноны уже нарушил, избрав для аккомпанемента "извлекатель трелей" вместо гитары. Остается идти в этом оригинальничании до самого конца.
   Поколдовав с "Гусляром", я нашел нужные звуки, и, высунув от усердия язык (представляете картинку?), приступил к сочинению текста. Это оказалось делом весьма трудным: мешала шаблонность мышления. Ну попробуйте сами излить чувства самым нежнейшим и романтическим образом в стиле, который изначально как нельзя лучше приспособлен для крепких ругательств и сальных выражений?! Вы уже поняли, какой стиль я имею в виду?
   Потом было совещание командиров, которое не дало ничего нового: мы быстро пришли к мудрому решению, что должны сделать все, что должны сделать; а, раз должны, значит - сделаем. После этого все пожелали друг другу приятной ночи и разошлись. Через некоторое время, пробираясь с инструментом под мышкой к заветному балкону, я заметил Тристана, который с гитарой наперевес огибал дворец.
   А теперь попробуйте представить себе мое удивление пополам с негодованием, когда еще на дальних подступах к покоям любимой я услышал оперный баритон Фиделя, который под мастерский аккомпанемент пел безупречную с испанской точки зрения серенаду? И где бы вы думали? Под балконом Элеоноры. Чего мне хотелось сейчас меньше всего, так это драться с доктором Кастро на дуэли. Поэтому пришлось немного напрячь извилины и догадаться о том, что на самом деле происходит.
   - Доктор Кастро, - тихо позвал я.
   - А? Что?!! Кто здесь? - от неожиданности величайший ботаник всех времен и народов подпрыгнул, чуть не выронив при этом гитару.
   - Это я, Алонсо. Смею заметить, сеньор, что вы несколько ошиблись балконом: покои сеньориты Изабеллы находятся за углом метрах в пятидесяти.
   - Правда, что ли? - на мужественном лице Фиделя отразилось совершенно детское недоумение. - Спасибо, сеньор Кехано. Спасибо, друг мой, и прошу извинить, если...
   - Ничего страшного, дон Фидель. С кем не бывает!
   Фидель ушел. Вскоре его могучее пение послышалось под окнами прекрасной кузины моего друга Педро. Настало время для самой необычной серенады, какую только слышала Испания со всеми провинциями и колониями за всю свою историю. Я готов был поставить свою шпагу против бутылки самого дрянного пива из Сан-Педро, что рэпа в этой реальности нет. И мне пришлось его как бы выдумать. Я сел по-турецки прямо на землю, водрузил на колени ПИМТ "Гусляр-13У" и начал. Текст привожу полностью, так что судите сами, какое впечатление могла произвести такая серенада, исполненная под разухабистое сопровождение барабанов, бубнов, ложек, трещоток, дудок и немножко гуслей (или все-таки гусель?) на ту, кому она предназначалась, и некоторых случайных слушателей.
  
   Синий вечер все вокруг мягким бархатом одел.
   Я пришел под твой балкон и немедленно запел.
   Выходи скорей, послушай, а я песенку спою,
   Громогласно твою красоту восхвалю!
  
   Ведь ты как солнышко, как киска,
   Так приди скорей - я близко!
   И послушай, что скажу:
   Я ничуть не нахожу
   Ни ошибки, не изъяна,
   Ни занозы, ни обмана,
   В теле сказочном твоем
   В темноте и даже днем!
  
   Благосклонности твоей удостоиться позволь,
   Выходи и улыбайся, убери из сердца боль!
   Нахожу в себе я силы, и поверь - то не кураж,
   Обеспечить рай для милой, и то будет не шалаш!
   Дворянин я, иль бродяга? Пожалуй, все же дворянин.
   Для тебя, (забыл слово, пришлось срочно вставить первое попавшееся), о симпатяга, я завоюю Сахалин!
   Закрома чтоб не пустели, мы с тобой на дне морском
   По методике Фиделя кукурузу разведем!
   Я дворец тебе построю, и садов понасажу!
   Выходи скорей к герою, вот я что тебе скажу!
  
   Ведь я так чахну, так страдаю,
   От любви своей сгорая,
   Что еще денек-другой,
   И ты увидишь трупик мой.
  
   Что ж до подвигов геройских
   И пиров с друзьями свойских,
   И прогулок на верхах,
   И свиданий во садах,
   И незлобного брюзжанья,
   И детей... детерожанья,
   И круизов по морям,
   И гульбы по кабакам -
   Будет все. Но лишь тогда,
   Когда ты, моя зведа,
   Гордость укротишь свою
   И ответишь мне: "Люблю!".
   - Считай, что уже укротила! - прошелестел с балкона нежный шепот, едва смолкли последние звуки серенады, и к моим ногам упала веревочная лестница. - Только уж лучше вы к нам: на мне довольно пышное платье, лезть неудобно...
   Я никогда не был специалистом в деле лазанья по веревочным лестницам. Но все то же необъяснимое, хоть и понятное почти каждому, вдохновение, что подвигло меня на сочинение и исполнение серенады, подхватило меня и вознесло наверх по этой самой лестнице. Три секунды - и прекрасная дама (в действительно очень пышном платье) уже в моих объятиях. А вокруг темно, ни зги не видно...
   - Мне никто никогда не пел серенад! - прошептала Элеонора. - А сегодня спели целых две! Сперва Фидель - ну и что с того, что по ошибке? - а потом ты. Клянусь всеми святыми, никогда в жизни не слышала ничего подобного!
   - Тебе не понравилось? - спросил я, пытаясь понять, как бороться с объемистым шедевром портновского искусства.
   - Что ты, очень! Очень понравилось! Просто очень необычно... Но зажигает! Да что ты... Вот, вот здесь это... Ах!
   Видимо, вскоре вышмыгнула из-за туч луна, потому что по стенам и потолку заползали причудливые тени. Они подсматривали за нами, и мы не скрывались от них под мнимой защитой одеяла - пусть все знают, как нам хорошо!
   - Надо бы все же потише, - шепнул я, - а то герцог опять обидится. Еще драться с ним не хватало...
   Мы лежали, обнявшись, и шептали друг другу всякую милую чушь, изредка отвлекаясь, чтобы полюбоваться чехардой теней на потолке. Казалось, это блаженство будет длиться вечно, и я лично ничего не имел против, но судьба-злодейка, видимо, придерживалась иного мнения. Наверное, она сочла, что лимит на прекрасное и приятное на текущие сутки исчерпан... По саду заметались огни, послышались крики. Из того, что я разобрал, следовало, что настала пора браться за оружие и продемонстрировать, на что мы способны.
   - Думаешь присоединиться к этой суматохе? - вздохнула Элеонора.
   - Придется, - ответил я ей с не менее тяжким вздохом. - Я же выбран командиром всей этой, как ты изволила выразиться, суматохи... - и, одевшись, я сиганул в окно.
   Прыгать с высоты в пять метров - это, надо сказать, довольно рискованное дело: запросто можно сломать кость-другую. Я как-то подзабыл о высоте... Хвала всевышнему, все обошлось. Едва искры перестали сыпаться у меня из глаз, как на меня кто-то с размаху налетел, я упал, приложившись головой к массивному корню березы, и фейерверк начался снова. Некая сила потащила меня наверх, и, проморгавшись, я узнал Тристана и Фиделя. Оба при гитарах, Тристан в одних трусах, ботаник полностью одет.
   - Алонсо, прости, ради бога, - от волнения Фидель перешел на "ты". - Что здесь происходит? Все мечутся, кричат...
   - Понятия не имею, - честно признался я, потирая быстрорастущую шишку на лбу, - но, судя по всему, это боевая тревога.
   - Пойдем, узнаем, что к чему. Отловим пару-тройку олухов, авось они подскажут, - буркнул Тристан, поеживаясь. Все-таки ночи стояли довольно прохладные. К тому же, комары присутствовали в изобилии, так что я искренне ему сочувствовал.
   Нам пришлось отловить не менее пятнадцати "олухов", и ни от одного мы не смогли добиться ни малейшего толка. Все хлопали глазами и орали что-то невразумительное про разбойников и тревогу. Наконец, всеобщий гвалт перекрыл рев герцога:
   - Педро, Алонсо, Фидель! Мальчики мои, вы где?
   Мы поспешили на голос, и вскорости встретились с доном Альфонсо и Педро.
   - Что произошло, сеньор герцог? - спросил я. - Мы опросили кучу народа, но никто не смог объяснить нам...
   - Мерзавцы первыми сделали ход. Кампанию придется начинать с обороны собственных владений. Мне позвонил Санчо Бабилонья, управляющий одной из отдаленных ферм, и проорал, что на них напала целая куча негодяев. Он занял круговую оборону, но у него слишком мало людей и оружия, и вряд ли они долго продержатся. Надо спешить им на выручку.
   - Давно он вам позвонил?
   - С полчаса тому.
   - Мы потеряли слишком много времени! Дон Альфонсо, выделите нам человека, а еще лучше двух, которые показали бы дорогу. Тристан, оденься и раздай всем оружие. Доктор Кастро, у нас есть транспорт?
   - Да... Три грузовика...
   - Я дам еще два, - добавил герцог.
   - Прекрасно. Фидель, распорядитесь насчет транспорта. Тристан, когда раздашь оружие, рассаживай всех по машинам. Встречаемся у ворот.
   - Алонсо, что на тебя нашло? - после того, как все разошлись, дар речи наконец-то вернулся к Педро, который все это время простоял столбом, бестолково хлопая глазами. - Ты как будто всю жизнь войсками командовал!
   - Выбрали командиром - вот и приходится отдуваться, - проворчал я. - Вот что, друг мой. Когда дядя выделит нам провожатых, сажай их в свою машину и подъезжай к воротам. Я сейчас вооружусь чем-нибудь и пойду туда. Пока все соберутся, как раз успею пахитосу высмолить, курить хочется - мочи нет... Чертов адреналин...
   Из тени бесшумно проявился тонкий силуэт. Я зажмурился - едкий дым дешевой пахитосы попал в глаз. Элеонора молча подошла ко мне, обняла. Эта классическая сцена длилась минуты три. Я молил все небесные силы, чтобы она не говорила ничего. Вообще ничего. Ни "береги себя", ни "я буду ждать" - ни слова. Ни к чему этот дурацкий заштампованный пафос. И Элеонора промолчала. Долгий нежный поцелуй - и вот она снова бесшумно, словно призрак, растворяется в тени.
   Фары прорвали клочья тумана, полоснули по решетке ворот.
   - Алонсо, садись, - пригласил Педро. - Выезжаем.
   Я погладил ложе винтовки и сел в машину.
  
   Глава 12, в которой происходит удачный штурм фермы, наш отряд обзаводится капелланом и получает боевое крещение, распаленный победой Тристан строит наполеоновские планы, а нам приходится его обломать.
   Мы были вынуждены подстраиваться под не слишком высокую скорость грузовиков, которые, с моей точки зрения, еле тащились по лесной дороге. Я знал, что водители выжимают из машин всю возможную мощность, но нетерпение жгло меня нещадно. Я и сам не мог понять, что со мной происходит, и с какой такой радости я очертя голову рвусь в бой. Наверное, в какой-нибудь прошлой жизни был воином, а то и полководцем, вот и "вспоминаются" былые навыки...
   Внезапно я поймал себя на том, что довольно громко распеваю песню. Это была "Гренада" на стихи Михаила Светлова. Педро смотрел на меня с неописуемым удивлением, чего уж говорить о слугах старого герцога! Их лица сияли дебиловатым восторгом...
   - Что это ты поешь, Алонсо? - все-таки мой друг не совладал с удивлением.
   - Довольно старая боевая песня, - пожал плечами я. - А что, тебе не нравится?
   - Еще как нравится! - горячо запротестовал Педро. - Надо, чтобы все наши бойцы ее разучили! По-моему, очень способствует поднятию боевого духа... Так, а это еще что такое?
   На нашем пути обозначилось препятствие. Чем ближе мы к нему подъезжали, тем яснее становилось, что препятствие имеет вид огромного мотоцикла, поставленного поперек дороги, и внушительного мужчины, стоящего, скрестив руки на немаленькой груди, рядом с этим монстром. Пришлось остановиться.
   - Хорошей ночи, сеньор! - приветствовал я его. - Не будете ли вы настолько любезны, что освободите нам дорогу?
   - И не подумаю! - прогрохотал гигант (вблизи оказалось, что росту в этом здоровяке никак не меньше двух с половиной метров), - Потому как я вас тут специально дожидаюсь!
   - С... с какой же это целью? - Я несколько опешил. Никаких встреч по пути к обороняющейся ферме я лично не планировал.
   - Кто тут у вас Алонсо Кехано? - проигнорировав мой вопрос, незнакомец задал свой.
   - Ну... я, а в чем дело?
   - А дело в том, сын мой Алонсо, что ты рискуешь загубить христианские души, включая собственную, отправляя бойцов на смертный бой без святого причастия, разрази меня гром!
   - Опаньки... - я окончательно растерялся.- А ты кто, любезный? На священника вроде бы не похож...
   - Тем не менее я он и есть! Падре Эдмундо Гомес, смиренный монах ордена святого Франциска, к вашим услугам! Да-да, именно к вашим, так как старый дон Сикейрос вовремя вспомнил о духовной стороне дела, и попросил меня стать вашим капелланом! - проревел этот странный человек. - Я не смог отказать ближнему своему, и потому, не теряя ни минуты, бросился наперерез вашей колонне, моля святого Франциска, чтобы не позволил мне опоздать. Если вас смущает мой внешний вид, имейте в виду, что в сутане не очень удобно ездить на мотоцикле. А насмешек я не терплю, и это советую запомнить. Ну, поехали на подвиги, что ли? Перед боем я вам молебен устрою, каррамба!
   Наш новоявленный пастырь легко вспрыгнул на своего железного коня ( машина при этом жалобно скрипнула), взревел мощный мотор, и падре Эдмундо рванул вперед, с места развив приличную скорость. Так толком и не очухавшись после некоторого шока, мы двинулись за ним. Первым пришел в себя я. Сорвал с пояса телефон, набрал номер старого герцога.
   - Да?
   - Дон Альфонсо, это Кехано. Только что нам повстречался странный человек...
   - А, падре Эдмундо! Он мой давнишний друг. Это я попросил его присоединиться к вам, рассудив, что в таком, без сомнения, богоугодном деле, как наше, без особы духовного звания не обойтись. Он превосходно знает Писание, да и боец, когда припечет, тоже не последний... А что, у вас уже возникли с ним какие-то проблемы?
   - Нет, что вы, - ответил я, представляя, во что может вылиться ссора с таким священником, как Эдмундо Гомес. - Просто хотел удостовериться, что он именно тот, за кого себя выдает.
   - А вот это правильно, - одобрил герцог. В наше время народу много разного, глаз да глаз нужен, так что доверяй, но проверяй. Ладно, сейчас меня потянет на всякую дурацкую стариковскую болтовню, давай заканчивать связь. Жду от вас доклада о победе, мальчики мои.
   Капеллан растворился в тумане. Начал накрапывать мелкий противный дождь. Педро вел машину, при этом натянуто шутил, пытаясь разрядить все возрастающую напряженность. Все мы были на взводе, и я гадал, каково приходится "ботаникам" Фиделя, сидящим в обнимку с винтовками и пулеметами в темных и сырых кузовах грузовиков.
   Уж не знаю, сколько километров мы отмахали - погруженный в свои раздумья, я перестал обращать внимание и на дорогу, и на приборы машины - благо вел ее не я. К реальности меня вернул голос Педро:
   - Смотрите-ка, опять этот капеллан!
   И впрямь, падре Эдмундо снова преграждал нам путь.
   - До фермы не больше двух километров, - сказал он. - Слышите выстрелы?
   И впрямь, редкие звуки выстрелов иногда доносились до нас.
   - Выгружайтесь из грузовиков, - деловито распорядился капеллан, - сейчас будем служить мессу.
   - Но, святой отец, не лучше ли будет, не теряя ни минуты, поспешить на помощь осажденным?
   - Сделать то же самое, но заручившись благословением Господним, будет еще лучше! - категорично рявкнул падре, и я счел за благо с ним не спорить, припомнив почти фанатичное отношение к религии у этих испанцев, о чем я неоднократно читал в книгах.
   Вскоре весь наш отряд в несколько шеренг выстроился поперек дороги. Фидель, Тристан и мы с Педро стояли впереди всех. Я наспех представил капеллана, объяснив, как сумел, необходимость его присутствия в нашем отряде. Удовлетворительно хмыкнув, падре Эдмундо забубнил что-то на латыни, по-моему, "Отче наш". Повторив молитву трижды, он громгласно возвестил:
   - Аминь! Да пребудет с нами благословение Господне, ребята! Я подумал, что служить полную мессу, и впрямь, было бы не слишком разумно: время, а, главное, Санчо Бабилонья, не ждет. Ну, отцы-командиры, теперь ваш черед командовать! - с этими словами падре отцепил от мотоцикла какое-то здоровенное устройство, явно смертоносного назначения, и с самым кротким видом встал в строй.
   По загодя достигнутому согласию, непосредственное командование боевыми действиями взял на себя Тристан, посматривавший на священника довольно ревниво и оценивающе, не иначе, планировал сойтись с ним один на один... Дело пошло на лад: Тристан быстро распределил небольшие, в общем-то, силы наилучшим, по его мнению, образом, и операция наконец-то началась.
   На территорию фермы мы ворвались с трех сторон. Если бы Санчо Бабилонья, дородный фермер в огромной соломенной шляпе, тут же к нам не подбежал, мы вполне могли бы перебить всех оставшихся в живых защитников фермы. Дело в том, что, пока мы ехали, ситуация в корне изменилась: разбойники захватили ферму, а фермеры, едва придя в себя после натиска захватчиков, теперь яростно пытались вернуть свои владения. Тристан, посоветовавшись с нами, быстро изложил бойцам новую диспозицию, и во главе одного из отрядов принялся прорываться в подвалы. В одном из них отсиживались женщины и дети, так что действовать надо было максимально осторожно и в то же время быстро. Зато в других мародерствовали разбойники... Второй отряд, под предводительством доктора Кастро и примкнувшего к нему Педро, ввязался в бой за восточный флигель. Оглядевшись, я выделил среди оставшихся бойцов громадную фигуру капеллана, подозвал его, и вскоре мы вдвоем уже увлекали двадцать бойцов на штурм центральной усадьбы.
   Теперь самое время описать ферму, на территории которой развернулась эта война. Центральная усадьба, хотя и проигрывала, конечно, в роскоши дворцу дона Альфонсо, но всем своим видом тянула именно на дворец. Два больших флигеля стояли по краям. За фермой тянулись сады, потом коровники, потом несколько домов, где, наверное, жили наемные рабочие. Вход в подвалы был со стороны западного флигеля, куда, по словам Санчо, разбойники еще не добрались. Яростная пальба, донесшаяся оттуда уже через пять минут после ухода Тристана, показала, что в этом управляющий ошибался. Впрочем, у нас начались свои проблемы, и мне стало не до Тристана.
   Сколько раз читал красочные описания боев, такие подробные, аж дух захватывало! А вот описать наш первый бой не могу, не получается. Мы то таились по кустам, то короткими перебежками передвигались по двору, то куда-то врывались, и стреляли, стреляли... Все как-то смешалось, я не думал ни о чем кроме одного: вот за этим окном скрывается враг... так, больше не скрывается... где следующий? А, вот он... был... - и так, казалось, до бесконечности. Я практически оглох от стрельбы, перестал обращать внимание на некстати разошедшийся дождь, и не сразу сообразил, что бой закончился, когда стихла стрельба.
   Итак, бой кончился. Самым радостным для меня известием было то, что мы не потеряли ни одного человека, лишь трое были легко ранены, и среди них, как ни странно, Тристан - самый умелый среди нас по части военного дела. Пятеро фермеров было убито еще до нашего приезда. Мертвых разбойников мы насчитали сорок три человека. Пятерых нашли ранеными, и двоих гигант капеллан взял в плен целыми и невредимыми. Долго решали, что с ними делать, потом решили до поры посадить под замок в казематы дона Альфонсо. Капеллан снова собрал всех на молебен, и бойцы совершенно искренне возблагодарили Бога за дарованную победу. В какой-то момент я даже пожалел, что не являюсь католиком и не принимаю активного участия в молитвенном экстазе. Падре Эдмундо тоже это заметил, так что я предчувствовал скорую беседу с ним на душеспасительные темы.
   Педро позвонил дяде, обрадовал старика известием о победе, после чего мы погрузились в машины и поехали обратно. Падре Эдмундо отправился с нами. На сей раз я влез в грузовик, в котором ехали Фидель, Тристан, еще несколько бойцов и оба пленных. Наш подраненный наставник не желал терять ни минуты, и учинил допрос прямо в грузовике, умудряясь своим ревом перекрывать шум мотора. Пленные же оказались словоохотливы сверх всякой меры: оба были пьяны в дым. Звали их Энрике Дилдос и Сальвадор Пахеро, оба бывшие крестьяне и умом, увы, не блистали.
   - Еще раз спрашиваю: где негодяй Сандино, и сколько человек его охраняет? - проорал Тристан.
   - Не, мужик, ты не понял, - замотал головой Дилдос. - Наш Сандино тя на одну ладонь положит, другой хлопнет - и все, жди страшного суда. Он крутой, природно. Он, природно, так крут, что папа римский ему сапоги чистить обязан.
   В этот момент, судя по всему, у Тристана основательно зачесались кулаки - мало того, что оскорблений он не терпел, так еще, будучи набожным человеком, к богохульствам относился не менее категорично. Фидель вовремя удержал руку соратника, понимая, что, пока языки разбойников развязаны вином (или что они там пили), толку из них можно выжать больше, нежели жестким допросом, с побоями, а то и пытками, которые кое-где были еще в ходу, и я подозревал, что старик герцог уважает и эту старую традицию. Дилдос тем временем продолжал свой треп.
   - ... так вот Сандино, природно, тому епископу и дал полное отпущение с опущением и всеми вытекающими... Так что вы с вашими пастухами и прочим быдлом не сильно выгерцогивайтесь. Лучше прийти, заплатить немного денег, попросить у Сандино прощения, а там уж он сам разберется, повесить вас или на довольство поставить...
   Тут подал голос второй проходимец, с дурацкой фамилией Пахеро:
   - Не, народ, я природно не понял: там, куда мы едем, девки есть?
   - Есть, есть, - успокоил его Фидель несколько рассеянно, - правда, по большей части, железные...
   - Да по флигелю, железные они там или вообще, природно, каменноугольные, лишь бы давали, вот и все, - вяло пробормотал Пахеро, оглушительно икнул, после чего обмяк и захрапел.
   В общем, толку от наших пленных пока было маловато. Дилдос все нахваливал природную крутость своего Сандино. Пахеро же просто дрых, периодически бормоча невнятно про тех же девок и вино. Так, не добившись от них каких-либо ценных сведений, мы и вернулись во владения герцога.
   Всех желающих дон Альфонсо пригласил сесть за стол, не дожидаясь рассвета, который, впрочем, планировался через полчаса. Согласились почти все - проголодались мы преизрядно, - кроме двоих раненых и капеллана. Падре сослался на пост, наложенный на него отцом настоятелем, и испросил разрешения пообщаться с пленными. Конечно же, ему позволили. Вскоре до нас долетели раскаты грома: то падре Эдмундо требовал два ведра ледяной воды "для очищающего омовения"...
   Застолье вышло не слишком шумным, все сильно устали. За победу, как и положено, выпили, но тоже без лишнего пафоса. Приглашать же дам в такое время и вовсе посчитали неуместным. Бойцы уже почти все разошлись отсыпаться, когда вернулся капеллан и попросил нас уделить ему немного внимания. Герцог, Педро, полупьяный Тристан, клюющий носом Фидель и я уединились со священником в малой беседке. Мы с Педро закурили.
   - Значит, так, дети мои. Все устали, я тоже, поэтому с хорошим тянуть не стану. Ставка Сандино находится в Звенигороде, охраняет его там около пяти тысяч человек. Вооружение у них мощное: все то оружие, что благополучно исчезло со складов регулярной армии и полиции за последние два года. Вопросы есть?
   - Все-таки, разглашать тайну исповеди... - покачал головой герцог. Капеллан округлил глаза:
   - Какая еще исповедь, дон Альфонсо?! Я просто рассказал им, что их ждет, если мы передадим их Святейшей Инквизиции. Ну и водой ледяной окатил, для скорейшего понимания, вот и все...
   - Значит, так! - воспрянул духом и телом Тристан. - Завтра же садимся по машинам, скрытно подходим к Звенигороду, берем этого негодяя и вешаем на первом же суку! Остальные разбегутся, и проблема будет решена.
   - Тристан, послушай... - попытался я охладить его пыл, но он нетерпеливо перебил:
   - Нет, это вы послушайте! У меня пятьдесят с лишним человек, все только что как следует нюхнули пороху, чего им простаивать? Схватим подонка, и дело с концом!
   - А ты готов ответить перед Всевышним за пятьдесят с лишним душ, которых собираешься отправить на гарантированную смерть? - спокойно спросил падре Эдмундо. - не надо думать, что в войске Сандино одни болваны, пьяницы и прелюбодеи. Насколько я знаю разбойный люд, у них так: чем ближе к главарю, тем жестче дисциплина. Это как пчелиный рой: в центре плотно, а к краям все вольнее и вольнее. И, устроив непродуманный прорыв, мы почти наверняка погибнем все до одного. Времени у нас нет, я согласен. Но и то, что есть, никак нельзя тратить на обсуждение заведомо невозможных планов. А теперь, благородные доны, не лечь ли вам спать? Денек был тот еще, все на пределе. А я помолюсь за вас.
   Тристан был вынужден согласиться с доводами, и все мы, наконец-то, разошлись. Невыносимо бесконечный день закончился.
  
   Глава 13, в которой дон Альфонсо делится воспоминаниями о днях своей молодости, а также в очередной раз находит подтверждение старая, как мир, истина, что нормальные герои всегда идут в обход. И в этой же главе у меня происходит первый не самый легкий разговор с моей прекрасной дамой.
  
   Утром, то есть где-то после полудня, меня разбудила Элеонора, не сумевшая дождаться, пока я проснусь сам. Часов около двух я заставил-таки себя встать с постели, умыться и пойти на поиски соратников, оставив мою прекрасную даму, не сомкнувшую глаз всю ночь и утро, отдыхать и видеть сладкие сны. В саду ко мне присоединился доктор Кастро, тоже, по-видимому, едва продравший глаза. Вдвоем мы заявились на кухню и потребовали еды. Повара поспешно принесли все требуемое да в таком количестве, словно каждый из нас имел габариты нашего капеллана. Подкрепившись, мы прихватили с собой огромный кофейник и удалились в небольшую беседку. Оттуда мы по телефону вызвали Педро и Тристана, а чуть позже к нашему командирскому междусобойчику совершено самостоятельно присоединились герцог и капеллан. На сей раз падре Эдмундо облачился в соответствующую его размерам сутану с клобуком, подпоясался канатом, отчего вид имел еще более зловещий, чем вчера.
   Конечно же, разговор зашел о насущном, то есть о войне с разбойниками. Тристан периодически предпринимал попытки увлечь всех в безнадежный прорыв, с мыслью о котором он так и не расстался, падре с легкостью гасил эти его поползновения рассудительными доводами, подкрепленными к месту подобранными цитатами из библии и деяний святых. Остальные предпочитали пока не вступать в бессмысленные споры, тем паче, что альтернативы предложению Тристана никто до сих пор так и не предложил. Было, правда, высказано несколько идей, но никакой критики они не выдержали и мгновенно были преданы забвению.
   - Вот что, ребята, - сказал герцог, - давайте-ка вспоминать, что у каждого из нас когда было, я имею в виду что-нибудь такое, из чего можно извлечь полезную для нас идею. С вашего позволения, я и начну.
   Мы разлили всем еще по чашечке кофе, закурили, и дон Альфонсо начал так:
   - Это произошло чертову уйму лет назад, я тогда был моложе любого из вас сейчас: было мне что-то около двадцати. Служил я в армии, вернее, только-только получил свой полк и поехал разыскивать его среди степей. Дело в том, что как раз тогда случился у нас небольшой конфликт с Китаем, и мой полк находился как раз на том театре военных действий. Своих аэропланов, способных, хоть и с промежуточными посадками, преодолевать расстояния в несколько тысяч километров, у нас тогда еще не было, но у русских и американцев это дело давно было поставлено на широкую ногу, так что летел я на русском аэроплане "Илья Муромец-7". Летел долго, с двумя посадками - в Санта-Катарино и Барбароссе. И почти достигли мы уже места назначения, как отказал один двигатель, и пришлось совершать вынужденную посадку прямо посреди степи. Пилоты с механиками с самым скучным видом объяснили мне, что поломка серьезная и раньше завтрашнего утра мы не взлетим. Так что я с чистой совестью отправился осматривать окрестности. Казалось бы, чего осматривать - куда ни глянь, везде одно и то же: степь, трава по пояс, да горы где-то вдалеке, и те миражом кажутся. Ан нет, через пару часов набрел я на овражек, а в овражке том родник бьет, и вода, я вам скажу, превкуснейшая. А у родника девица в чем мать родила омовение устроила. Красивая такая, и грациозно она так это все проделывала...
   - Дон Альфонсо, - укоризненно прервал герцога падре Эдмундо, - не стоит будить низменные устремления...
   - Падре, не будьте ханжой! - рявкнул на него герцог. - Когда это в мире было хоть что-то красивее, чем молодая обнаженная женщина? И, потом, я же не описываю, как... Впрочем, действительно, хватит об этом. Звали эту красавицу Сахи. Она немного понимала и даже чуть-чуть говорила по-испански, так что друг с другом мы худо-бедно могли объясниться. И отвела она меня к себе в племя: несколько юрт в соседнем распадке, табун пасется неподалеку. Кочевая идиллия, одним словом. Там я познакомился с ее дядей, он оказался шаманом. Сидели мы с ним, разговаривали неспешно, и тут вдруг врывается китайский отряд. И прямиком к шаману: где тот аэроплан, что сел неподалеку? А тот натурально удивляется: не видел я, мол, никакого аэроплана, и даже понятия не имею, что это такое. "А это тогда кто?" - китайцы его спрашивают, и на меня показывают. "А, это... это помощник мой новый. Он ученик великого белого шамана, что живет вон за теми горами. Мы как раз покамлать немного собирались" - отвечает шаман и кидает мне бубен: "Давай, начинай!". Ну, делать нечего, я и начал. А что было делать? В противном случае китайцы и меня убили бы, и кочевникам бы досталось. Короче, луплю я в бубен со всей мочи, прыгаю, как обезьяна, и ору дурным голосом первое, что на ум пришло. А приходит, в основном, сплошное русское сквернословие - видимо, сказались несколько часов в аэроплане с русскими авиаторами. Китайцы послушали, посмотрели, да и убрались восвояси. А шаман сидит весь бледный, глаза выпучены; как китайцы уехали, он руками на меня замахал: заканчивай, мол, скорее! Я перестал тогда Хуанито валять, спрашиваю: а что такое, не нравится, как я камлаю? Он и говорит: хорошо камлаешь, молодец, прирожденный шаман, однако. Знать бы еще, чем обернутся твои пляски... Потом уж я узнал, что накамлал средненькое землетрясение на Сахалине и извержение пары небольших вулканов на Камчатке. А как старик умудрился спрятать огромный аэроплан да десяток человек впридачу - про то по сей день ничего не знаю. Следующим утром я улетел, и больше уже никогда в ту степь не возвращался.
   Герцог умолк. Довольно долго в беседке царило молчание, слышно было лишь как шумно затягивается сигарой Фидель да прихлебывает стремительно остывающий кофе Тристан. Я размышлял, каким боком присобачить рассказ дона Альфонсо к делу. Шаманов нанять, что ли? Пусть накамлают Сандино и всему его воинство какую нибудь несмертельную, но валящую с ног болячку - сильное расстройство желудка, например. И приходи тогда, бери их голыми руками... Нет, это слишком долго. Пока раздобудешь толкового шамана, пока объяснишь ему, пока сторгуешься... А времени у нас маловато будет. Тут надо что-то другое...
   - Эврика! - заорал я, хлопнув себя по лбу от избытка чувств. Да так сильно хлопнул, что в голове загудело. - Придумал! Хвала Всевышнему и дону Альфонсо - я придумал! Мы возьмем Сандино вообще без единого выстрела!
   - Это как же? - скептически ухмыльнулся Тристан.
   - А вот так! - ответил я и изложил идею, только что посетившую мою не перестающую меня самого удивлять голову. Кода я закончил, все смотрели на меня с неподдельным изумлением.
   - Полный бред! - приговорил герцог. Но вот что я скажу вам, ребята: бывают в жизни ситуации, когда самые обоснованные, самые логичные идеи не срабатывают, тогда как бредовые и невероятные замыслы спасают все дело, готовое уже, казалось бы, рухнуть в тартарары. Мне кажется, это именно такой случай. Предлагаю попытаться. Риск, конечно, огромный, но кто не рискует, тот и сангрию не пьет. Алонсо, что тебе нужно для воплощения этого замысла?
   - Дайте-ка подумать... Во-первых, необходимо перекрасить наши грузовики. Надо, чтобы они выглядели как можно кричаще и цветасто. Потом, нужно кое-какое оборудование, придется немного потратиться... Сейчас я составлю список. Затем, и это, пожалуй, самое сложное, необходимо, чтобы кто-нибудь обучил наших бойцов азам балетного искусства.
   - Третье-то как раз не проблема, - усмехнулся дон Альфонсо. - Моя племянница очень неплохо танцует. Думаю, она справится с этой задачей. В противном случае придется выписывать хореографа из Москвы. Ну что, решено?
   Все молча кивнули, лишь капеллан позволил себе высказаться:
   - Веселие угодно Богу. Смертоубийство же есть смертный грех. Я - за план сеньора Кехано.
   - Вот и замечательно, - подвел герцог итог. - Алонсо, готовь свой список, и вообще, ребята, усиленно готовимся. За пару дней успеем?
   - Если начнем прямо сейчас, должны успеть, - ответил я, принимаясь за список.
   Бойцы встретили известие, что им придется в спешном порядке учиться танцевать, без особого энтузиазма. Многие из них поддерживали идеи Тристана: мол, надо скорей, на "Ура", пока порох не отсырел... Мы с Фиделем провели с ними краткую, но содержательную беседу, а падре Эдмундо закончил свою мессу блестящей проповедью, так что всего через два часа после командирского совещания в беседке наши боевые ботаники уже разучивали первые па под чутким руководством Изабеллы и доньи Фернанды.
   Я же слонялся под окнами Элеоноры, не решаясь зайти к ней и начать беседу. Слишком многого собирался я попросить у своей возлюбленной, слишком многого. Страшные сомнения терзали мою душу. В какой-то момент я даже порывался исповедаться капеллану, но передумал.
   - Алонсо, ты что-то обронил, когда ночью прыгал из окна? - прозвучал сверху насмешливый голосок Элеоноры.
   - Нет, просто придумываю повод напроситься к тебе, - ответил я почти правду.
   - Как это трогательно! Ну, тогда считай, что я тебя приглашаю! Поднимешься обычным путем, или лестницу спустить?
   - Пожалуй, все же обычным, - вздохнул я и поплелся ко входу в апартаменты.
   - Я чувствую, что ты хочешь со мной серьезно поговорить. Ведь так? - спросила она, едва я переступил порог ее комнаты. Мне оставалось лишь кивнуть.
   - Но никак не можешь придумать, с чего начать. Так?
   Я снова кивнул.
   - Давай тогда начну я. Скажи, Алонсо, ты меня любишь?
   - Да, Элеонора, я люблю тебя. - Чтобы хоть как-то держаться, я решил поизмываться над самим собой, выражаясь, насколько возможно, полными предложениями, то есть в манере, свойственной персонажам латиноамериканских "мыльных опер".
   - И я люблю тебя, Алонсо. Люблю, хотя до сих пор не представляю, кто ты такой на самом деле. Я уверена, что ты не испанец, и уверена, что человек, хотя иногда твои слова и поступки заставляют меня усомниться в твоей принадлежности к этому миру. Кто же ты, любимый?
   - Я человек, Элеонора. И я действительно не испанец. Я русский. Но русский нездешний, не из этого мира. Слушай, я расскажу историю о том, кто я такой, и как сюда попал.
   Мой рассказ длился четверть часа, и за все это время она не проронила ни слова.
   - Можно я все же буду называть тебя Алонсо? Мне так привычнее.
   - Конечно, можно.
   - Когда-нибудь ты вернешься в свой мир?
   - Да... наверное, когда-нибудь вернусь.
   - И я не смогу последовать за тобой?
   - Вряд ли: ты ведь человек этого мира, милая.
   - Ну да, а еще у тебя там есть жена...
   - Да, есть; и вы с ней ужасно похожи, я понял это совсем недавно. Нет, конечно, вы разные...
   - Ладно, оставим. Жаль, конечно. Знаешь, я не хочу, чтобы ты исчезал. Не хочу проснуться в одно утро, и вдруг узнать. что тебя больше нет. Нет даже не в мире живых - смерть заставляет с собой мириться, это закон бытия, - а вообще в этом мире. И я не хочу расставаться с тобой сейчас. Что нам делать, Алонсо?
   - Мне сложно сказать, любимая. Потому что мне тоже очень не хочется с тобой расставаться. Может, давай просто приравняем мое грядущее исчезновение к смерти, и будем наслаждаться каждым проведенным вместе днем, благодаря за это вышние силы?
   - Да, наверное, это лучшее, что нам остается, - улыбнулась она, подошла ко мне, села на колени, обняла. - Что там у вас с этими разбойниками? Что-нибудь придумали?
   - Что-нибудь придумали, - эхом откликнулся я. После нашего разговора моя просьба уже не казалась мне такой страшной. - Элеонора, мне нужна твоя помощь. Я несколько раз слышал, как ты напеваешь под нос всякие песенки, и убедился, что у тебя красивый, сильный голос. Очень нужно, чтобы ты спела на публике десяток песен. Это довольно опасно для всех нас, но я каждую минуту буду рядом... А сама затея заключается вот в чем...
   Я посвятил ее в подробности своего плана. К моему удивлению, Элеонора не стала протестовать, отказываться, обижаться - она с улыбкой обняла меня и поцеловала.
   - Ах, Алонсо, - сказала она, - ты самый замечательный в мире свихнувшийся фантазер! Ни одному нормальному человеку такое просто в голову не могло прийти! Конечно же, я буду с тобой! Погибать - так с музыкой и вместе. Зачем мне этот мир без тебя?
   Платье поползло с хрупких плеч, и мне стали до лампочки все проблемы обоих миров. Ничего в них не существовало сейчас для меня, кроме маленького тихого счастья, которое дарила эта прекрасная женщина.
   А вечер мне пришлось провести в страшных творческих мучениях. Если кто-нибудь вам скажет, что профессиональному литератору легко написать любую халтуру, сразу принимать на веру такое заявление не рекомендую. Хорошую вещь написать тяжело, заведомо плохую же - стократ тяжелее. А творить мне пришлось в самом ширпотребном низком жанре, в моем мире презрительно именуемом "попса". Идею плагиата я с негодованием отмел с самого начала, вот и пришлось отдуваться за собственную принципиальность. Пришлось вспомнить не в меру поэтическую юность, и вытащить из закоулков памяти такие гениальные рифмы, как "кровь - любовь", "взгляд - назад", "свидание - прощание" и тому подобные. Закончив первый этап, я позволил себе маленькое поощрение в виде кувшина превосходного пива, а также сигару для стимуляции дальнейшего творческого процесса. Ибо второй этап был на порядок сложнее: мне пришлось вспомнить глубоко ненавистный жанр частушки обыкновенной и его наипошлейшую разновидность - частушку похабную.
   Тем не менее, к полуночи я управился, и, донельзя уставший и довольный собой, отправился спать. Сны меня не посещали, за что я им остался благодарен.
  
   Глава 14, после прочтения которой самый закоренелый скептик поймет, что искусство - страшная сила.
   Меня разбудило то ли яркое солнце, то ли хоровое пение наших веселых ботаников - трудно сказать. Пели они, правда, не самые веселые песни: падре Эдмундо, с энтузиазмом принявшийся мне помогать в бредовом начинании, заставил бедолаг исполнять духовные гимны. Я заслушался, честное слово! Ребята спелись очень быстро, слова они, я полагаю, знали едва ли не с пеленок, голоса тоже оказались что надо, так что получилось очень красиво. Я оделся, распахнул окно. под окном обнаружился один из многочисленных слуг дона Альфонсо. Видимо, он терпеливо дожидался, когда я, наконец, соизволю проснуться.
   - Доброе утро, сеньор Кехано, - поклонился он. - Его светлость сеньор герцог распорядился, чтобы сегодня повара угодили решительно всем. Дозволено ли мне будет узнать ваше любимое блюдо?
   - И тебе доброго утра, любезный. Очень мило со стороны его светлости проявлять такую заботу о нас... Что же касается моего любимого блюда... Ты знаешь, что такое чили?
   - Никак нет, сеньор, к моему величайшему сожалению.
   - Ладно, тогда внимательно слушай и записывай рецепт.
   Закончив диктовать перечень ингредиентов и технологию приготовления любимого блюда, я отпустил слугу а сам отправился завтракать. Компанию на сей раз мне составил капеллан, у которого как раз закончился срок его поста.
   "Когда я ем, я глух и нем" - эта заповедь намертво впечатана в мое сознание с самого глубокого детства, и не моя вина, что в последнее время я достаточно часто ее нарушал. Родители падре Эдмундо, видимо, придерживались схожей концепции, так что завтракали мы в молчании. Лишь после первой чашки кофе, закурив сигару, я спросил священника, как обстоят дела у его паствы.
   - Весьма неплохо, сын мой, гораздо лучше, чем я смел надеяться, - задумчиво прогрохотал в ответ падре. - После вчерашних уроков хореографии ребята заметно повеселели. Сегодня прямо с раннего утра человек десять устроили настоящий фестиваль фламенко. С остальными же я распевал до недавнего времени духовные гимны, да вы, наверное, слышали.
   - Да, слышал, и мне очень понравилось.
   - Все, конечно, нервничают: дело предстоит непростое и рисковое. Но с боевым духом у них все в порядке, уж можете мне поверить. Еще вчера я исповедовал их всех, и они чисты перед Богом. Теперь настало время непростого вопроса: сеньор Кехано, не желаете ли вы исповедоваться?
   - Знаете, падре, давайте-ка я вам кое-что расскажу. Для меня это будет навроде исповеди, для вас же... не знаю, судите сами. Я не католик, падре Эдмундо. Кроме того, я не испанец, и вообще человек из другого мира. В том мире, да и в этом тоже, у меня есть некий собственный комплекс верований и нравственных критериев, которые я поленился подгонять под рамки существующих религий. Чего уж говорить о создании собственной! Волею случая меня забросило сюда и окунуло в водоворот сногсшибательных приключений, но я не теряю надежды когда-нибудь вернуться домой: там есть кому меня ждать. В то же время все, что я делаю здесь - совершенно искренне и от души. Я действительно уложил на дуэли каналью Торнадоса, но это, опять же, было волею Провидения, не иначе. Совершенно случайно пути моего бегства привели меня в это место, где я сошелся почти со всеми нынешними соратниками - некоторых я знал раньше. С моей точки зрения, на мне нет тяжких прегрешений. Но вы - слуга божий, и вам, безусловно, виднее. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать.
   Падре нахмурился и погрузился в раздумья. Потом вздохнул и перекрестил меня.
   - Именем господа нашего Иисуса Христа я отпускаю тебе грехи, сын мой.
   Потом была многочасовая репетиция нашего шоу. Аппаратуру привезли ночью, и, пока наши ботаники упражнялись в хоровом пении, техники уже все смонтировали. Умаялись мы все напрочь, и я, наконец, начал понимать рок-музыкантов, которых зачастую после концерта уносят на руках полуживых от истощения... Элеонора потрясла меня до глубины души: я и не подозревал, как она на самом деле может петь! Бойцов разбирало любопытство, они хотели завалить меня вопросами, но я пообещал рассказать абсолютно все лишь тогда, когда наш план осуществится. А если провалится... что ж, тогда и рассказывать будет некому, потому как меня, наверное, убьют первым. После этого заявления я объявил репетицию благополучно завершившейся, и веселой гурьбой мы повалили на обед. Обед был сказочно великолепен, и у нас даже хватило сил повосторгаться и шумно отблагодарить герцога за такое фантастическое гостеприимство. В это время вбежал перепуганный слуга:
   - Тревога, ваша светлость, тревога!
   - Что еще случилось? - грозно сдвинул брови дон Альфонсо.
   - По радио, телевидению, через все каналы... впрочем, послушайте сами! - Он достал из кармана пульт, нажал там что-то, и одна из стен зала, в котором мы пировали, превратилась в огромный телеэкран. Почти все пространство экрана занимала тучная фигура вице-короля Московии. Сей государственый муж с самым скорбным видом излагал ужасные новости, известные нам уже несколько дней: кучи разбойников сплотились вокруг Сандино, Звенигород взят, Москва в опасности! По всей стране вводилось чрезвычайное положение, полиция переходила на самый усиленный режим работы, армия приводилась в боеготовность, даже мобилизацию объявили! Сразу же за выступлением вице-короля последовала программа новостей, в которой профессионально циничные журналисты как дважды два доказывали, что на все сборы и приготовления не то что к карательной операции, но даже к обороне Москвы уйдет не меньше недели, а за это время Сандино успеет взять город несколько раз, так что всем предлагалось уносить ноги, пока есть такая возможность. Следующий же репортаж показал солидную панику на улицах Москвы.
   - Времени у нас больше нет, ребята. - Герцог подвел итог. - Завтра поутру выступаем. С нашей грузовой скоростью ехать туда - два часа с небольшим. А теперь рекомендую всем лечь спать и набраться сил - завтра они нам понадобятся.
   Разумеется, все последовали его совету. Один лишь падре отложил отбой на часок-другой ради приватной беседы со своим верховным сюзереном.
   С утра, подкрепившись, расселись по грузовикам и поехали. На сей раз все командиры ехали в одном грузовике. Увязался с нами и дон Альфонсо, предварительно основательно изменив внешность: старик сбрил почти все волосы на голове, оставив лишь панковский "ирокез", а так же удалил с лица всю прочую растительность, включая брови. Теперь можно было быть уверенным, что его ни одна собака не узнает. Еще бы! Меня чуть инфаркт не хватил, когда я увидел этого "панка". Оказывается, в этом лишенном настоящих панков мире, подобным образом выглядят бывшие узники, "отмотавшие срок" по социально опасным статьям. Маньяки, например. А то, что старик герцог - натуральный маньяк, сомнений ни у кого не вызывало. Особенно после того, как он пригрозил вызвать на дуэль каждого, кто еще посмеет посоветовать ему остаться дома...
   Дорога казалось бесконечной. Когда до Звенигорода, по нашим расчетам, оставалось не более получаса, мы пустили по кругу внушительного вида бутыль с ромом. Падре поверг меня в шоковое состояние, раскурив трубку с марихуаной. Я ограничился несколькими глотками шотландского виски и дешевой пахитосой. Столь наплевательское отношение к дисциплине объяснялось еще одним чудом испанской фармацевтики: всего одна маленькая зеленая пилюлька, и ты за сутки, что она действует, можешь выпить ведро водки, закусив его килограммом ЛСД, и ничего не произойдет. Нет, то есть алкоголем разить будет за версту, как и положено. Что нам, собственно, и требовалось. Мы ехали в головном грузовике, так что сразу после фальшивого пьянства я пересел в кабину, сев рядом с водителем, от которого так несло пивом и чесноком, что респиратор мне совсем не помешал бы. Через пять минут нас остановили в первый раз. Дорогу перегораживал шлагбаум, наспех изготовленный из каких-то сельскохозяйственных орудий, рядом топталось до десятка вооруженных парней.
   - Эй, вы кто еще такие? - крикнул один из них, когда колонна остановилась.
   - Мы? А какая твоя разница, парниша? - осведомился я как мог развязно. - Ты че, полицейский, что ли?
   - Вопросы здесь задаю я. Понял, красавчик? - парень угрожающе навел на меня ствол винтовки. - А что до полиции... Нет здесь ни одного легавого, понял? Всех, какие были, мы еще третьего дня порешили. Вопросы есть?
   - Нет, что ты, какие вопросы... - для усиления эффекта я еще и головой помотал. Остальные дозорные ненавязчиво слонялись вокруг грузовиков, из которых доносились похабные песни в пьяном хоровом исполнении.
   - Молодец, на лету схватываешь. Глядишь, и поживешь подольше, - одобрил парень мою линию поведения. - А теперь будь паинькой, поведай дяде, кто же вы у нас такие? Уж не карательный ли отряд? - остальные немедленно заржали, хотя я, например, не нашел в этих словах ничего смешного. Тем не менее, мне хватило ума хохотнуть.
   - Артисты мы. Музыканты бродячие. Сегодня здесь - завтра там. Танцуем и поем, весело живем.
   - Музыканты, говоришь? А че вас много так?
   - Так ведь и хор, и кордебалет, и аппаратура с технарями... Ты что, думаешь, мы фигляришки дешевые, лицедеи базарные, лабухи кабацкие?! Ни хрена подобного, дружище! У нас лучшее шоу, какое только видели в уходящем тысячелетии!
   - Ну-ну, пой, соловей, заливайся. Ребята, посмотрите-ка, что у них там в машинах. - Допрашивавший меня ухмыльнулся и принялся названивать куда-то по мобильному телефону.
   - Лопес, там хренова гора какой-то аппаратуры и толпа мужиков. Все бухие в лоскутки... - с затаенной завистью вздохнул разбойник.
   - Оружие есть?
   - Ни пульки, ни ножика. Две бритвы, и те электронные...
   - Эй, приятель, - спросил меня Лопес, - а что вы у нас в Звенигороде делать собираетесь?
   - Да вот, хотели концерт устроить нынче вечером, каррамба...
   - Какой концерт?! Вы ж все пьяные!
   - Много ты понимаешь в искусстве, парень! - важно ответил я. - Да половина моих молодцов на трезвую голову понятия не имеют о музыке как таковой и ее современных направлениях в частности А по пьянке на такие мелочи, как собственное махровое невежество, они просто не обращают внимания...
   - Все с вами ясно, ребята. Ладно, мне приказали вас пропустить. Сандино как раз возжаждал зрелищ, а вешать, кажется, больше некого. Так что если вы ему не понравитесь, вас и повесим! - дозорные снова гадливо заржали, а мы поехали дальше. Через пару километров история повторилась до мелочей - кордон, обыск, расспросы. После этого нас останавливали еще трижды. На последнем посту, уже у въезда в город, нас окружили машины сопровождения. Было велено следовать за ними. Шаг влево, шаг вправо - все как всегда. Мы, естественно, безропотно подчинились.
   В свое время я довольно много читал о Сандино - лидере никарагуанского освободительного движения, - но я никогда не видел его фотографий. Так что я не в курсе, насколько человек, стоящий передо мной, походил на свой оригинал в моем мире. Этот Сандино был толст, плешив, обладал заурядным лицом и ничем не походил на тот образ "романтического разбойника", который создало мое не в меру активное воображение. И первое мое впечатление от встречи с этим человеком - разочарование, как это ни странно.
   - Значит, ты говоришь, что все вы музыканты и так далее? Так-так-так... Ну, положим, про себя ты, может, и не врешь - вот они, пальчики-то, длинные, тонкие, все правильно. Про остальных не знаю и знать не хочу. Мне скучно! - сорвался он вдруг на плаксивый тон избалованного ребенка. - Я развлекаться хочу! Хлеба и зрелищ! Вернее, как орут мои бездельники, вина, баб и развлекухи! Завтра мы пойдем в большой поход - пора взять с полки пирожок. Большой такой, тепленький. Вкусненький. Москва называется. Так что ребятам, пожалуй, тоже самое время взбодриться. Итак, делаешь мне концерт, разгонишь хандру хоть на время - денег дам и на волю отпущу. Окажешься занудой - повешу и тебя, и всю твою кодлу. Ясно? По глазам вижу, что ясно. Как, кстати, тебя зовут?
   - Рики Мартин! - не сморгнув глазом, соврал я.
   - Рики, я человек деловой. Сколько ты хочешь?
   - Сорок косых.
   - Сорок тысяч?! А не много ли?
   - Сам посуди. Сколько у тебя тут народу?
   - Десять тысяч с чем-то парней...
   - Ну, вот: будем продавать билеты по десятке за штуку. Что, твоим парням тяжко выложить десяточку на удовольствие? А затем так: с каждой десятки четыре реала идет нам, а шесть - тебе. Дальше - простая арифметика.
   - А ведь ты не дурак, Рики, - протянул Сандино с некоторым удивлением. Давай так: я заплачу тебе эти сорок тысяч, если, конечно, не придется всех вас повесить. Ладно, площадку найдете сами, я распоряжусь, чтобы вам не мешали. Но чтобы после заката все было готово! Не успеете приготовиться - мои виселицы в вашем распоряжении... Иди, Рики.
   Едва последний отблеск заката был съеден сумерками, шоу началось. Началось оно с того, что на здоровенную сцену взобрался я и пьяно заорал в микрофон:
   - Здорово, братва! Природно, самое время откинуть все пустые базары и оттянуться в полный рост! - я не был уверен, что мой сленг понятен окружающим, но этого и не требовалось. - Короче, кликуха моя - Рики Мартин! И сейчас для пущего оттяга перед вами выступит супер-мега-ультра чумовая компашка "Елена и троянцы"!!! Встречайте!
   Из "зала" - то есть с площади, самой большой, какую мы только смогли отыскать в этом городке, послышался свист, крики, в общем, гвалт. На сцену повалили наши. Зал притих. Да, согласен, посмотреть там было на что. Один герцог чего стоил! Он вооружился огромным барабаном и колотушкой, и периодически обводил все вокруг мутным взором. На ногах он, казалось, держался с большим трудом. Тристан, голый по пояс, в платке, повязанном на пиратский манер, старался не показать, насколько ему непривычна электрогитара, изготовленная по моим эскизам. Фидель вышел с гитарой самой что ни на есть обычной, зато из одежды на нем были лишь матросская тельняшка да набедренная повязка. На хор и кордебалет я старался не смотреть, чтоб со смеху не помереть: ребята принарядились кто как мог, и такое получилось, такое... Нет, описать это невозможно! Последней вышла Элеонора, и на площади началась буря. Сказать, что моя возлюбленная была одета несколько легкомысленно - ничего не сказать. Каюсь, автором ее сценического "костюма" тоже был я - некогда какая-то американская певица, кажется, Шер, выступала в таком виде перед матросами. На Элеоноре был совершенно прозрачный черный купальник. И все. Когда я сам впервые увидел ее в этом, то чуть было не пошел на попятный, и даже предложил ей вставить в соответствующие места прокладки, изображающие обнаженную грудь и так далее. Но Элеонора только гордо фыркнула и сказала, что скрывать ей нечего.
   Я встал за Извлекатель Музыкальных Трелей "Гусляр Дока" (читай - professional!), и заиграл первую композицию. Реакция публики показала, что я не ошибся в расчетах: танцевальная музыка моего мира здесь оказалась совершенно неизвестной! Бравый ритм сто сорок ударов в минуту, самые заводные трели, какие только удавалось извлечь из "Гусляра", плюс гитары революционных сахалинских ботаников и барабан герцога - эх, ребята, лучше один раз услышать, право слово! Элеонора запела:
  
   Одним прекрасным утром,
   Не ясным и не хмурым,
   Пошла я по проспекту погулять.
   Случилась неудача -
   В меня вцепился мачо,
   И начал ко мне грязно приставать.
  
   Тут настало время для моей вокальной партии. Певец я неважнецкий, а вот речитатив рэповый - это пожалуйста, сколько угодно:
  
   Вот это да! Природно, ты шикарная красотка!
   Хотя немного плоскозада, да и тоща ты, как селедка...
   Но, впрочем, если много кушать, все это быстро поправимо.
   Идем в кусты скорей, послушай, вот они, зачем же мимо?
  
   С досады чуть не плача,
   Я отвечаю: "Мачо!
   Какой же ты изъян во мне нашел?
   Люблю свое я тело,
   Твое какое ж дело?
   Иди своей дорогою, козел!
  
   Смотрю, подруга, слишком много о себе ты понимаешь!
   Настоящей мужской ласки, я клянусь, что ты не знаешь.
   Тебе хлюпик улыбнется - ты уже и "Ох!" и "Ах!"
   Так скорей же убедись, что за зверь в моих штанах!
  
   Таких я знала кучу,
   И ты не факт, что лучше,
   Ты озабочен? Обратись к врачу!
   Но хватит препираться.
   Ведь проще мне отдаться,
   Чем объяснить, что просто не хочу!
  
   Скажете, грубо? А ведь эта песенка была еще не самая забористая... Я старался не смотреть на "кордебалет", в противном случае меня скрутил бы истерический хохот, и продолжить вступления я вряд ли смог бы. Думаю, после такого шоу ребят с руками оторвет любой цирк на место коверных. Всех сразу. И хор периодически вклинивался во все это безобразие... Впрочем, скоро я окончательно вошел во вкус и перестал обращать внимание на что бы то ни было кроме Элеоноры и музыки.
   С самого начала представления публика принялась активно поглощать горячительные напитки, Сандино не был печальным исключением из этого правила. Уже к середине концерта на площади не было ни единого трезвого человека. А "гвоздь программы" я приберег напоследок.
   Когда бедная Элеонора, отпев свое, под оглушительный рев зала наконец ушла со сцены, а у меня уже язык заплетался от усталости, настал черед нашего "гвоздя".
   - Ну что, братва, разогрелись? - заорал я. - Это правильно, потому как напоследок мы вам покажем нечто, чего вы еще не видели и не слышали! Перед вами выступит Железный Феликс, сущий ужас, летящий на крыльях ночи!
   На сцену ворвался падре Эдмундо, затянутый в проклепанную черную кожу. Оглушительно заорав, капеллан подскочил к микрофонной стойке и первым делом завязал ее морским узлом. Площадь взвыла от восторга, и мы заиграли. О хард-роке здесь тоже не имели ни малейшего представления, и оно, может, и к лучшему. Тристан выдавал такие риффы, что уши закладывало, Фидель мастерски держал ритм, Педро весь концерт скромно протоптался в дальнем углу, пытаясь извлечь осмысленные звуки из духового инструмента, изрядно смахивающего на саксофон; какофонию послушно гнал мой "Гусляр", да еще герцог без устали носился со своим барабаном по всей сцене, так что я всерьез беспокоился за здоровье старика. Падре пел. И как пел! И что! Мне пришлось долго уговаривать его принять личное участие в концерте, и он-таки согласился, но с одним условием: он будет петь только то, что сам захочет. Скрепя сердце я согласился. И теперь этот огромный человек прыгал по всей сцене так, что доски прогибались, и дурным голосом орал псалмы! Вся эта кошмарнейшая вакханалия длилась около четверти часа, потом силы наши иссякли окончательно, и я объявил концерт оконченным. Площадь стонала от избытка пьяных чувств. Сандино, пошатываясь, без единого телохранителя поднялся к нам на сцену.
   - Рики, дружище! - зарыдал этот дядька на моем плече, - еще никто и никогда не доводил старика Сандино до слез! Ты первый. Ребята, я плачу, плачу от восторга! Конечно, я вас отпущу! Я уже распорядился отвалить вам сто тысяч реалов - за такое удовольствие не жалко! Только приезжайте ко мне в Москву - я завтра ее как раз собираюсь прибрать к рукам, приезжайте, а? - Тут он взял в руки микрофон. - Ребята! Это я, ваш любимый Сандино! Отныне все эти люди - мои друзья, и я повешу любого, кто тронет их хоть пальцем, ясно? А теперь марш спать, завтра у нас всех будет тяжелый день!
   Площадь опустела с пугающей быстротой. Пьяные они там, или нет - но атамана разбойники слушались беспрекословно.
   - Рики, ты и твои ребята могут отдохнуть у меня во дворце, куда вам ехать на ночь глядя? Утром и поедете... Пошли, а то у меня глаза слипаются... Еще этот ром, будь он неладен...
   Мы расположились в отведенных нам покоях и принялись активно восстанавливать силы с помощью кстати принесенной еды и чудодейственного стимулятора - еще одной гордости местных аптек. Кофе пить было бесполезно, ибо та же пилюля, что не давала нам опьянеть, сводила на нет все бодрящее действие ароматного напитка. Два часа спустя Тристан и пятеро бойцов вышли на разведку. Вторая часть операции "Троянский конь" началась. Разведчики вернулись через полчаса, при оружии, доложили, что все идет по плану. Герцог позвонил по телефону какому-то армейскому начальнику, объяснил ситуацию. Тот возликовал и тут же выслал готовые на тот момент войска. И мы выступили вперед. Настроение мое омрачали две вещи: отсутствие плана дворца и присутствие Элеоноры.
   Самая рисковая, самая безумная часть операции прошла настолько просто и как-то буднично, что я едва не обиделся уж не знаю, на кого. На судьбу, должно быть. Кто бы нам ни встретился во время "прорыва" в покои Сандино - все были пьяны и спали самым бессовестным образом. Мое настроение разделял, похоже, один Тристан, военные таланты которого снова остались невостребованы.
   Еще через полчаса, нагруженные трофейным оружием и таща связанного по рукам и ногам Сандино, который даже не проснулся, мы расселись по грузовикам и выехали из никем не охраняемого Звенигорода.
   - А дисциплина у них все-таки хромает! - язвительно заметил Тристан. - Приходи и бери город голыми руками, что мы и сделали! - он выразительно указал на нашего храпящего пленника.
   - Не забывай, сколько наших усилий потребовалось для того, чтобы довести разбойников до такого состояния! - отмахнулся я.
   В имение герцога мы вернулись на рассвете. Сандино посадили в каземат, а сами расползлись спать. Сил ждать новостей у нас не было.
  
   Глава 15, в которой меня сначала сравнивают со Стенькой Разиным, а после посвящают в рыцари, Педро повышают в звании, что не избавляет его от тумаков, а Сандино становится полярником.
  
   Снилось мне черт знает что. Какой-то бездарный комикс пополам с апокалипсисом: там было полно всяких бэтменов, найтменов и прочих суперменов, разъезжающих на кошмарных чудовищах, а также совершенно голая Элеонора, похищенная быком с мордой Сандино; и мне было необходимо отбить свою возлюбленную прежде, чем до нее доберутся все остальные герои. Успел, отбил, и для закрепления успеха занялся любовью со спасенной прямо на туше поверженного похитителя... Из этого бреда в нормальный мир меня вытащил телефонный звонок.
   - Да... Кто это? Что еще у нас случилось?
   - Алонсо, мальчик мой! - голос герцога срывался от восторга. - Включи скорее телевизор! Клянусь мощами всех святых, тебе это понравится! - и, не дожидаясь моего ответа, старик оборвал связь. А я включил телевизор.
   Телерепортаж показывал завершающую стадию победоносной войсковой операции: бравые солдаты, брезгливо морщась, грузят связанных, но до сих пор спящих разбойников штабелями в вагоны. Диктор пояснил, что, по решению вице-короля, все участники мятежа должны быть сосланы в Долину Магдалины (в Магадан, попросту говоря), а их главарь Сандино, плененный благородным сеньором Алонсо Кехано сотоварищи, вскоре предстанет перед публичным судом. Тут же на экране появился вице-король, одетый в самую наипараднейшую мишуру.
   - Мы просим сеньора Алонсо Кехано прекратить скрываться и явиться в Москву для получения награды. Дорогой сеньор Алонсо! Все обвинения, возведенные на вас в результате ошибки следствия, сняты. Человеку, который столько сделал для Испании, незачем скрываться. Возвращайтесь, сеньор Кехано. Я буду ждать вас в Кремле в любое время. Разумеется, ваши сподвижники тоже будут вознаграждены.
   Снова на экране замелькали солдаты, потом какой-то генерал поведал, как ловко армия взяла Звенигород (еще бы, там же все спали!), потом все начали повторять сначала...
   - Ну, что, мы стали героями? - сонно потянулась только что проснувшаяся Элеонора.
   - Да, особенно я, почему-то. Не иначе, герцог протекцию составил... В общем, обвинение с меня сняли, так что можем без проблем возвращаться в Москву.
   - В Москву? Это хорошо... Я уже начинаю забывать, как она выглядит...
   Два часа спустя весь наш отряд (он же - бывшая группа "Елена и троянцы") в полном составе собрался в большой беседке за столом. Герцог устроил пир "в ознаменование одоления супостата". Надо сказать, меня весьма забавляло, что в испанском языке появилось множество заимствований из русского. Напрашивалась аналогия с многочисленными американизмами, наводнившими родной язык в "моей" реальности... Что ж, значит, Россия здесь котируется не хуже, чем Америка там...
   Разумеется, все знали, что я амнистирован и более того - обласкан властями. Пусть пока только на словах. Возвращение в Москву обсуждалось долго и шумно, и в конце концов мы пришли к следующему решению: в столицу поедем я, Элеонора и Педро. Герцог подумал, и безапелляционно заявил, что он тоже едет.
   - Алонсо, я не могу отпустить вас одних в пасть к этому старому хищнику, вице-королю, - сказал он.
   - А чем вы сможете нам помочь в случае чего? - спросил я его как можно мягче.
   - Вызову мерзавца на дуэль и проткну шпагой, было бы из-за чего волноваться... - проворчал старик.
   - Но, дядя, не кажется ли тебе, что являться к вице-королю в образе маньяка - это не самый благоразумный поступок? - попытался возразить Педро.
   - Ах, это... Спасибо, что напомнил! - и герцог с легкостью избавился от своего "ирокеза", оказавшегося чем-то вроде парика. Слуга тут же принес новый, и герцог принял более привычный для нас облик. - Дело в том, друзья мои, что вот уже больше сорока лет прошло, как последние волосы покинули мою многострадальную голову, так что лысина имеет вполне естественное происхождение... А что естественно - то не безобразно. Так что я вполне мог бы посетить Кремль с, так сказать, непокрытой головой... А зубы вы мне не заговаривайте: если я решил, что поеду - значит, так оно и будет. Не доводите дело до дуэли, мальчики! А то не посмотрю, что герои...
   Еще через полтора часа мы выехали. Машину вел Педро: его мужества хватило, чтобы отказаться от вина во время застолья, устроенного, не в последнюю очередь, и в его честь. В дороге мы, в основном, молчали.
   Вот и Москва. На въезде нас остановил полицейский кордон, куда более мощный чем тот, который мы прорвали, убегая из города. Я ничуть не удивился, снова встретившись с бравым лейтенантом Рамиресом. Как выяснилось, полицейский затаил было на меня лютую обиду, но, узнав, какой я герой, принес извинения и пообещал не вызывать меня на дуэль в ближайшие недели две. Меня это устроило, и мы продолжили путь в сопровождении нескольких полицейских машин.
   Кремль меня потряс. Это был тот самый Кремль, который помнил Ивана Грозного: испанцы ничего не сносили, ничего не пристраивали, зато ко всем постройкам относились крайне бережно. В результате я получил потрясающую возможность увидеть многочисленные палаты и монастыри, которые в моем Кремле давно уже снесли, понастроив вместо них громадные дворцы, зачастую совершенно безобразные - это я о дворце съездов. Я бы ничуть не удивился, если по Ивановской площади прошлась вдруг пара бородатых бояр в шубах и высоких шапках, а на крыльцо вышел какой-нибудь думной дьяк и огласил самый свежий указ царя-батюшки... На крыльцо действительно вышел некто, но одет он был вполне современно.
   - Его превосходительство вице-король Московии ждет вас, - поклонился встречающий и провел нас в Грановитую палату.
   Роскошь, роскошь и роскошь. Правда, никаких тронов: приставка "вице" начисто лишает правителя Московии права на царские регалии. Просто огромный роскошный рабочий кабинет. Сам вице-король, одетый точно так же, как в телевыступлении, вокруг - толпа адьютантов. Без лишних преамбул правитель начал церемонию.
   - Дамы и господа, и, прежде всего, благородный сеньор Алонсо Кехано! От лица его католического величества короля Испании Хенаро Карлоса II позвольте поздравить вас с победой! Такое в нашей истории - я имею в виду даже не историю Испании, а всего мира, - было только один раз. Примерно двести лет назад потомакский казак Степан Тимофеевич Разин...
   У меня в который уже раз глаза на лоб полезли. Это же надо! Стенька Разин умудрился пролезть и в этот мир, появившись, правда, через сто с лишним лет после положенного ему нашей историей срока и в совсем ином качестве. Вот как, по словам вице-короля, дело было.
   В 1792 году есаул Потомацкого Казачьего войска Степан Тимофеевич Разин шел сотоварищи через почти всю Россию, сопровождая государев охотничий обоз. Царь-батюшка изволил охотиться в Тмутаракани Крокодиловой (Майами, если кто забыл), и немало трофеев славных добыл. И порешил он трофеи сбыть на Новгород-Мичиганской ярмарке, а выручку пустить либо на новый кабак, либо на другие не менее богоугодные дела. Возьмите карту Северной Америки, и измерьте расстояние от Майами до Чикаго. И ведь неплохо бы учесть, что по прямой редко где удается пройти...
   Короче, когда обоз проходил через земли ютов, там как раз была большая смута: вполне оцивилизовевшие за последние двести лет юты, племя весьма воинственное, написали собственную конституцию (не иначе, под влиянием французов, у которых революция случилась, как ни странно, точно в срок, тремя годами раньше), и порешили отделиться от России. Россия же была страной исключительно самодержавной, и потерпеть ростки демократии, да вкупе с сепаратизмом, да в восемнадцатом веке - на это пойти было никак не можно. Степан Тимофеевич, человек большого ума, это прекрасно понимал. И потому принял волевое решение: прекратить сию самодеятельность немедля, чего бы это ни стоило. Решение-то принять было просто. С практическим же воплощением обстояло куда сложнее: у Разина в распоряжении было едва полсотни казаков, к тому же, изрядно уставших от долгой прогулки, тогда как ютов по самым скромным подсчетам набиралось не менее пяти тысяч. И что же сотворил наш Степан свет Тимофеевич? Обрядил весь свой отряд в трофейные шкуры, и устроили они ютам действо языческое, совершенно непотребное с христианской точки зрения. А коренное население Америки с некоторых пор к вопросам православия относилось более чем строго. Казаков повязали, и под огромным конвоем отправили в ближайший город. Там смутьянов-язычников сдали митрополиту, который прочел ютам пламенную проповедь, благословил, да и отпустил их восвояси. После чего последним напрочь расхотелось бунтовать, они еще более окрепли в вере и даже построили два очень хороших монастыря. Разина же с казаками отпустили, едва те рассказали, в чем, собственно, дело было. За ютами негласно присматривал еще с десяток лет стрелецкий полк, но все было тихо-мирно. Остается только преклоняться перед умом Степана Разина, который просчитал такую сложную комбинацию со множеством очень уж условных факторов...
   - ... в знак ваших исключительных заслуг, сеньор Кехано, его католическое Величество пожаловал вас рыцарским званием и графским титулом. Отныне вы - Дон Кихот Московский, граф Звенигородский! Преклоните колено, Дон Кихот!
   У меня мир поплыл в глазах. Проклятие, я, писатель, стал... литературным персонажем! Спасибо, что хоть Кихотом, а не Карлсоном каким-нибудь... Мысли бестолково толклись в моей бедной голове, в то время как вокруг творилась официальная церемония, в которой я умудрялся даже принимать какое-то полуосмысленное участие... После того, как официальные лица закончили измываться надо мной, они принялись за Педро. Мой друг влегкую стал герцогом, получил в правление-кормление почти все Поволжье, и стал, таким образом, раз в десять круче собственного дяди. Старика тоже не забыли: вице-король преподнес ему какую-то шпагу, отчего глаза дона Альфонсо предательски заблестели. Сандино же, как сообщил мне под большим секретом вице-король, ожидала тундра. Ссылать его в Сибирь не стали, рассудив, что со своим геологическим образованием главарь разбойников принесет гораздо большую пользу на севере, куда ни одного нормального геолога и золотой горой не заманишь: холодно, а испанцы все же, как ни крути, ребята теплолюбивые. Потом начался прием в нашу честь, и уж тут рассказывать нечего. Застолье - оно везде застолье, и в Африке, и у нас, в Испании.
   Вечером мы, довольные, богатые, почетные - дальше некуда, разъезжались по домам. Герцог поехал к себе, а мы втроем - к Педро. Хоть я и стал графом, дворца мне пока не выдали, объяснив, что построить его я должен сам, наглеть не стоит. Я не особенно возражал...
   - Ну, как вы себя чувствуете, господа? - спросила Элеонора чуть насмешливо.
   - Я... э-э-э... ничего не могу сказать: в голове до сих пор не укладывается! - честно развел руками Педро.
   - Я же себя ощущаю более чем странно... - ответил я. - Это сложно объяснить, но я попробую. - Ну, как мне объяснить этим ребятам, что для меня не Дон Кихот написал Сервантеса, а наоборот? - Только сначала я предпочел бы оказаться в тепле, у камина, с бокалом чего-нибудь вкусного в руках...
   - О, у вас уже совершенно графские замашки! - рассмеялась Элеонора, прекрасно знающая, что я не терплю, когда близкие люди обращаются ко мне на "вы".
   - Собственно, мы уже приехали, - сказал Педро. - Давайте так: я пойду растапливать камин, а ты, Алонсо, сходи к Мендосе в винную лавку и купи того самого вкусненького, которое хотел бы видеть в своем бокале. Долорес-то сбежала, а других слуг у меня и не было никогда... Договорились, граф?
   - Никаких проблем, герцог.
   В лавке не изменилось ровным счетом ничего. Все так же жизнерадостно скучал за стойкой волосатый хозяин, все так же разглядывал бутылку за бутылкой долговязый очкарик. Оба приветствовали меня так, словно мы утром еще виделись. Элеонора выбрала вино, я взял сумки и, пожелав обоим обитателям лавки хорошего вечера и спокойной ночи, пошел к выходу. Мендосо догнал меня почти у дверей.
   - Я счастлив видеть вас в числе моих клиентов, Дон Кихот! - прошептал он, боязливо косясь на очкастого.
   - Благодарю вас, - поклонился я, внутренне опять содрогаясь.
   От дворца Педро с дикой скоростью стартовала маленькая закрытая машина.
   - Идем скорее, возможно, нужна наша помощь. - Элеонора враз посерьезнела.
   - А в чем дело?
   - Как... А, ну да, ты же не знаешь... Это машина его мамы.
   Герцог Ордоньес лежал на полу и громко страдал.
   - За что она тебя на сей раз? - спросил я.
   - За то, что гулял слишком долго... - еле слышно ответил он. - Будь так добр, принеси мазь и таблетки...
   Несмотря на местные чудодейственные снадобья, часовое отмокание в ванне со всевозможными солями, за ужином Педро был мрачен. Почти не обращая внимания на наше дружеское сочувствие, он пренебрег вином и приналег на водку, причем закусывал крайне мало. Мы сочли за лучшее не вмешиваться пока в личную душевную драму нашего друга, рассудив, что к утру все само собой развеется, а лечить похмелье Педро теперь умел - с моей легкой руки. И потому мы оставили его за столом, а сами пошли на заслуженный отдых, в те самые апартаменты, которые граф, а теперь герцог Ордоньес предоставил в мое распоряжение с самого первого дня нашего знакомства.
   Оказавшись в спальне мы, каюсь, моментально забыли и о страданиях Педро, и обо всех треволнениях последних дней. Для нас перестали существовать все, кроме нас двоих; и всё, кроме любви...
   А под утро, едва я глаза сомкнул, зазвонил треклятый телефон. "Чертов Сандино опять безобразничает", - решил было я спросонья, не сразу вспомнив, что главный испанский разбойник сидит сейчас в тюрьме под очень качественной охраной... "Но что тогда могло случиться, если меня будят на рассвете?!" - недоумевал я, лихорадочно отыскивая телефон под ворохом нашей одежды.
   - Да?
   - Алонсо, это я, Фидель. Доброе утро.
   - Шутить изволишь?! Я только лег!
   - У нас беда, Алонсо. - Доктор Кастро проигнорировал заявление о моих проблемах.
   - Что случилось? Старик герцог...?!
   - Нет, с ним все в порядке. Беда именно у нас.
   - Так в чем же дело? Черт возьми, не тяни!!!
   - Эрнесто Че Гевара нас не дождался. Вдвоем с Эстебаном Родригесом этой ночью они подняли знамя революции.
   "Эстебан Родригес - предатель!" - обожгла меня непонятно откуда взявшаяся мысль, а на шее я вдруг явственно ощутил тяжесть флакончика, подвешенного на цепочке.
   - И что мы будем делать?
   - Надо срочно лететь на Сахалин.
   - Хорошо. Где встречаемся?
   - В аэропорту Вилла Торрес, через полтора часа.
   - Так быстро?!
   - Черт возьми, Алонсо! Революция в опасности! Лично я боюсь, что наша медлительность приведет к беде. Все, конец связи, собирайся! - Голос доктора Кастро был полон власти. Возражать не имело смыла: теперь он командир, вождь революции, которая, правда, началась без его ведома.
   Матерясь на двух языках, я принялся одеваться.
   - Что? Ты уходишь? В такую рань?! - изумилась Элеонора, продирая глаза.
   - Да, дела зовут. Мне надо ненадолго уехать, милая.
   - Куда?
   - На Сахалин. Вот только помогу Фиделю сделать революцию, и сразу вернусь.
   - На Сахалин - и без меня?!! Но там же опасно!
   - Именно поэтому я предпочел бы ехать один...
   - Ничего не получится. Кто тебя до самолета довезет? Ты же не умеешь машину водить!
   - Я планировал доехать на такси...
   - Ехать на восстание на такси?! Вот это да! - расхохоталась Элеонора, проворно одеваясь. - Вы продолжаете удивлять меня, граф. Такой наглой бравады Испания еще точно не видела. Старик Сикейрос мог бы тобой гордиться: это безумие чистой воды. Ты только напрочь позабыл о такой ценной для любого революционера штуке, как конспирация. Таксист легко пересчитает всех бойцов отряда, запишет опознавательные данные аэроплана, а потом радостно сообщит все это секретной полиции. Ну, чем ты думал, Дон Кихот?
   - Ладно, уговорила... Честно говоря, я хотел смыться, пока ты спишь: расставаться с тобой наяву было бы крайне мучительно. Тем более, что... - я замолк на полуслове, и она закончила за меня:
   - ... что в один не самый для меня прекрасный день ты навсегда исчезнешь из этого мира. Тем сильнее надо ценить время, что у нас еще осталось! Ладно, я проверю сумки, а ты буди нашего нового герцога. - Перед новым приключением Элеонора вся подобралась, стала такой решительной и целеустремленной, что я, все еще растерянный, в какой-то момент ей позавидовал. Даже подумал, не было ли у нее русских предков? И тут до меня дошел смысл ее последней фразы.
   - Проклятье! Про Педро-то я и забыл! - И с этими словами я бросился на поиски друга.
   К моему удивлению, Педро дома не было. Я облазил все уголки и закутки, начиная с апартаментов, и нигде не нашел Ордоньеса. Наскоро посовещавшись, мы решили ехать без него, оставив записку:
   "Герцог!
   Дела, не терпящие отлагательства, потребовали нашего присутствия в другом месте. Посему были вынуждены уехать, не дожидаясь вас. Ищите нас там, куда уехала Долорес. Надеемся на скорую встречу.
   Э. и А."
  
   Все, время на сборы вышло, пора ехать. Я открыл дверь, и вновь обнаружил за ней лейтенанта Рамиреса с обвисшим на его плече Педро. Однако на сей раз Рамирес и сам был нетрезв настолько, что вызывало восхищение то, что он еще довольно сносно стоял на ногах, да еще и Педро держал. Крепкие ребята служат в московской полиции!
   - Меня вчера в капитаны произвели, - заплетающимся языком сообщил Рамирес. - Обмыли мы с ребятами это дело, пошел я домой. Глядь - герцог Ордоньес идет. Ну, почему бы и не продолжить? С хорошим-то человеком, а?
   - Полностью с вами согласен, сеньор капитан, - кивнул я, отнимая у него Педро и прислоняя герцога к стене. - А теперь, сеньор Рамирес, почему бы вам не отдохнуть немного? В гостиной герцога Ордоньеса есть превосходный диван. Очень мягкий, рекомендую.
   - Диван? Отличная мысль. - Рамирес побрел отсыпаться.
   Времени было в обрез. Мы погрузили ничего не соображающего Педро в машину и помчались в аэропорт.
   Еще два часа спустя огромный четырехмоторный аэроплан "Алеша Попович" грузно пробежал по полосе аэропорта Вилла Торрес (примерно в районе Быково), взлетел и взял курс на Сахалин. Погодные условия позволяли надеяться, что промежуточных посадок делать не придется. Мы летели спасать революцию, и каждый из нас был настроен очень решительно.
  
  
  
  
  
  
  
  
   7
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"