Витька был счастлив этим вечером. Правда-правда, неописуемо счастлив! Ведь он помирился со своим лучшим другом Ромкой, и теперь они вместе возвращались домой после занятий в школе Ро. Его слегка тревожило присутствие этой молчаливой девочки Лиды, которая так неожиданно напросилась третьей в их маленькую компанию. И это было так странно и не похоже на неё... А Витька хотел поговорить с Ромой по душам. Впрочем, Лида была скромной девочкой, всё-таки, молчала всю дорогу, отстав от мальчишек на пару шагов, и даже не поднимала головы, словно увлёкшись рассматриванием трещин на асфальте. Витька очень хотел поговорить с Ромкой, но не мог... Он то и дело оглядывался, чтобы оценить расстояние до девочки Лиды, и безнадёжно вздыхал, когда понимал, что пара шагов не достаточно далеко, всё же.
А Ромка... Ромка романтик смотрел в лилово-фиолетовое небо, по кромке которого, на границе неонового городского свечения, рассыпались и мерцали созвездия. Он тоже молчал, но не потому, что за ними шла девочка. Нет, не потому... Он просто любовался этим поздним городским вечером, он дышал сладкой прохладой, что веяла от обводного канала, просто шел рядом с другом и, видимо, ему было достаточно этого.
Витька знал, что Рома не начнет разговор. Он такой. Просто принял его слова извинения и протянул руку - друзья? Витька крепко-крепко пожал руку друга, - конечно, друзья навек!
Горячий асфальт остывал под ногами, истекая вязкой сладостью в духмяный воздух десятого часа, насыщенный запахами влаги и травы, растекаясь волнами над расплывчатым горячим маревом. Далёкие оранжевые огни городской окраины искажались в дыхании остывавшей бетонной дороги. Вода в канале журчала где-то справа, вместе с шорохом камыша и скрипучим пением лягушек. А свет фонарей на редких столбах, - рассеянными белесыми лучами: тс-с-с, - упирался в бетонные плиты, едва лишь растворяя темноту вокруг себя.
Обводной канал был закован в бетон, как в желоб, и в черном зеркале неспешной воды отражались белые точки фонарей, россыпь огней на мосту и пёстрые полосы неонового городского света, словно сполохи северного сияния. По бокам его, на крутых склонах, буйно росла трава, однако спускаться к воде было опасно в этот час. Хотя и хотелось сбежать вниз, по пути скидывая с себя одежду и с ходу нырнуть в тёплую воду, чтобы торпедой доплыть до самой середины. Вынырнуть там с плеском, разбрызгивая тяжелые тёплые капли вокруг себя, и крикнуть во всё горло, выдохнув радость преодоления одной звонкой нотой: Да!
Витька мечтательно вздохнул и снова оглянулся. Лида смотрела на канал...
-Ты хотел поговорить со мной, да? - задал свой неожиданный вопрос Ромка, приостановившись под конусом фонарного света.
Витька замялся на мгновение, неловко глянув на Лиду. Но девочка словно и не увидела его смущения или совсем не поняла, что мешалась своим присутствием здесь. Ах, думал Витька, зачем говорят, что девочки всё так тонко чувствуют? Ведь не поняла, что у меня есть тема...
Но мы не будем винить Витьку в этой явной его ошибке. Девочки и правда очень, (а может слишком), всё-всё тонко чувствуют. Девочки до тринадцати лет способны уловить в воздухе особенные волны, что радирует человеческое сердце, и реагируют на них по-своему, неосознанно стараясь оказаться где-нибудь поблизости от источника столь мощного сигнала. Таковы уж эти девочки умнички. Но вернемся к нашим друзьям.
-Да, так... - пробормотал Витька, сунув руки в задние карманы джинсов, (ох-ох, куда же их?), лишь бы куда-нибудь их деть, спрятать... жаль, что не откручиваются, чтобы клац-клац, и в футляр. Когда ему было стыдно или неловко, то руки мешались почему-то...
Лида тоже остановилась, но смотрела она по-прежнему вниз.
-У меня нет от неё секретов, - неожиданно заявил Ромка.
Он смотрел в Витькины глаза. Смотрел прямо, как только он умел.
-Ну..., я хотел сказать... - Витька совсем потерялся. Теперь-то он точно не знал, что сказать и, самое главное, куда деть эти неловкие руки, которые казались просто каким-то огромными и неуклюжими выростами на неуклюжем туловище. Однако отмолчаться ему бы тоже не удалось. Ромка смотрел в глаза и ждал... (Вот, только интересно знать, каких слов на самом деле он ждал от друга?)
-Я никуда не спешу. Папа на работе в депо, мама на смене, ты же знаешь, - сделал попытку подбодрить Ромка. - И у тебя... в общем-то, мало поводов спешить домой.
Но этими словами он лишь сильнее смутил своего друга.
-Я хотел сказать..., что урок был... интересный. Я, конечно, не верю, что когда-нибудь смогу летать, как ты... - Витька с облегчением вздохнул, он нашел в себе какие-то там звуки. Робко глянув вверх на Ромку, он понял, что говорил правильные для этого момента слова. Его друг внимательно слушал, - опять же, как только он умел, - чуть подавшись вперёд и прищурив глаза. Тогда Витька осмелел и продолжил более уверенным голосом. - Если бы я не видел всё это и... тебя в полете своими собственными глазами, то и этому не поверил бы...
-Чему? - сразу отреагировал Ромка.
-Ну..., что это вообще возможно,- взять и полететь.
-А почему нет?
-Мы же не птицы и крыльев у нас нет.
-А зачем человеку крылья?
Витька замешался слегка и принялся смешно моргать. Он знал, что смешно моргает, когда пребывает в замешательстве или в растерянности, но ничего не умел с этим поделать. Кто-то в школе даже насмехался над ним за это когда-то...
-А я и говорю..., зачем человеку крылья... - тихо пробормотал он, совсем запутавшись в словах.
-И зачем? - не унимался Ромка.
-Ну..., чтобы летать? - Витька вопросительно глянул на друга и даже на Лиду.
Ромка вздохнул и покачал головой. Он сделал рукой знак - внимание! Сейчас будет фокус!
И обратился к Лиде.
-Покажи ему, а?
Она кивнула и... взлетела над дорогой всего на пару сантиметров, опять же, не подняв головы. Подошвы её простеньких сандалий едва-едва касались камушков, она качалась в воздухе, словно воздушный шарик. Весьма смущенный проявляемым вниманием шарик.
-У Лиды нет крыльев, - резюмировал Ромка. - Но она взлетела. Что ты скажешь на это?
-Всего-то пара сантиметров...
Ромка хмыкнул и снова обратился к Лиде.
-Поднимись выше, пожалуйста. - Затем, глянув на Витьку, объяснил. - Она еще боится высоты и отсутствия постоянной твердой опоры. Через это проходят все дети в начале обучения, без исключения. - И закончил с гордостью. - Но Лида хорошая ученица, всё новое схватывает на лету.
Лида смущенно кивнула и взлетела еще выше. Теперь она парила в полуметре над асфальтом, расставив руки в стороны, словно балансировала на тонком канате, а не висела в воздухе просто так, лишь по своему желанию.
Ромка не удержался, присел на корточки и провел рукой над бетонной дорогой. Между ней и подошвами простеньких сандалий ничего не было - Витька зуб давал за это. И к тому же..., зачем им?
-Не понимаю, - вздохнул Витька и встал. - Ни тебе крыльев, ни тебе тросов каких-нибудь...
Ромка рассматривал своего друга и улыбался. Затем он чуть присел... легонько подпрыгнул... да, так и остался висеть в воздухе.
-Ты тоже так сможешь. Все дети до шестнадцати лет умеют летать.
-Только до шестнадцати? - переспросил Витька, подумав про себя, что в его не полные четырнадцать лет, всё же, можно надеяться на чудо. И к тому же... тех знаний, которых он получил так много через прикосновения и сам воздух, пропитанный чудом, оказалось так много и от них в голове делалось так пёстро..., что сейчас волшебство не казалось чем-то категорически неосуществимым.
~...~
0.1
Вечером он пришел на ознакомительный урок по приглашению Ромки. Пришел просто так, (точнее, убеждая себя в этом: просто..., ну, просто так, правда)... однако же, не без причины, конечно. И если бы он знал, чем этот урок обернётся впоследствии... Ах, если бы знал.
Мать снова принялась за старое... снова и снова, хотя обещала бросить пить. Она была хорошей матерью и добрым человечком, даже в изрядном подпитии. Но Витька не умел терпеть её пьяный голос и особенно, то состояние возбужденной радости, в которое матушка впадала сразу после первой стопки. Он мрачно рассматривал эту маленькую женщину, которая смеялась и смущалась одновременно, пытаясь приготовить что-то там съедобное для них на обед. Витька размышлял над статьёй, которую вчера случайно увидел в интернете и после прочтения совсем упал духом. В ней говорилось о женском алкоголизме и в частности о том, что он практически на излечим, в отличие от мужского, например. Матушка нарезала большой зеленый огурец неровными кружками, её голос был весел, но плечи были явно напряжены. Не то, что бы она тяготилась своим сыном, но определённую долю дискомфорта в данный момент он точно ей доставлял.
-Вить, а хочешь, я картошечки тебе сварю? - спросила она, неловко ссыпая кружочки огурца в большую стеклянную салатницу. Нож скрёб по разделочной доске с такой силой, словно она хотела выскоблить это нехитрое кухонное приспособление добела.
-Мне ничего не нужно... - сквозь зубы процедил Витька, чудом удержавшись, чтобы не закончить словами "от тебя". Это обидело бы её. И хотя Витька сердился на мать за то, что не сдержалась и снова выпила..., но всё же, обижать её он не хотел.
-Вить... сердишься на меня, да? - её плечи поникли. Мать опустила голову, и Витьке стало жаль её. Просто жаль. Просто потому, что она была хорошей, и он любил её, не смотря ни на что.
Витька стоял в дверях, прислонившись плечом к потрескавшемуся косяку со старыми отметинами роста простым карандашом: пять лет, семь лет, десять лет... Он сложил руки на груди и старался придать своему взгляду некоторой мужской суровости. А в кухне было светло, пахло огурцами, зелёным луком и, как ни странно, кофе. Матушка любила выпить кофею с утра, сидя на подоконнике... Ну, почему же, она не сдержалась сегодня?! Ведь не пила целую неделю!
-Сержусь, - сказал Витька. - Ты обещала же...
Она тяжело вздохнула. Витька чувствовал, что мать хотела бы повернуться к нему лицом, что хотела бы заглянуть в синие Витькины глаза и увидеть в них понимание или хотя бы прощение, но... Солнце растекалось масляной плёнкой по окну, собираясь на столе в лужицы света, золотистыми пятнами покрывая руки матери... нервные руки... ей тоже было неловко с ними управляться, когда возникала такая вот ситуация. Тихо здесь было. Чайник закипел на плите и брызгался горячим паром из носика, радио бормотало на стене, но... тихо здесь было, всё же.
-Прости? - прошептала она.
-Зачем тебе мое прощение? - Витька отлепился от дверного косяка, подошел к столу и взял печенье из вазочки. Подбросил его. Поймал на ладонь... - Ведь только отвернусь, ты снова выпьешь. Ведь так?
Руки матери снова принялись бесцельно двигать по столу предметы. Снова эти неловкие руки отодвинули салатницу на край стола и сразу придвинули ее обратно, взяли и выронили нож, собрали ложки и скоро начали раскладывать их по ранжиру, от меньшей к большей. Витька смотрел на свою мать со смешанными чувствами жалости и безнадёжности. Солнечный лучик, который золотился в её неряшливой челке, (когда пила, она переставала следить за собой и обычно к завершению запоя превращалась в нелепое чучело с несчастными глазами), и эти неуклюжие движения руками... у него защемило в сердце отчего-то.
-Два или три дня потерпи, Вить... - прошептала она. - Я постараюсь снова бросить.
-Снова, - не удержался и хмыкнул Витька. - Ма? Сколько их было, этих твоих бросаний?
-Если хочешь, я уйду из дома на эти дни...
-Вот ещё! - Витька придал своему голосу пущей строгости. - Даже и думать забудь об этом! Где я потом буду искать тебя?
Она оглянулась, всё-таки... Краешком глаза посмотрела на сына... Его встревоженный вид успокоил её... Руки перестали бесцельно елозить по столу. Она вздохнула с облегчением.
-Витюш, я буду очень стараться. Правда.
Он понимал, что сам снова дал ей повод продлить запой еще на пару дней. Он понимал, что его безоговорочная любовь становится поводом к большим послаблениям, которые медленно, но неумолимо, меняли её характер. Витька не мог сердиться на мать дольше нескольких минут, он всегда искал возможности поддержать её, вернуть в мир нормальных людей, где бывают семейные чаепития на кухне с пирожками, распахнутое в фиолетовую ночь окно и радио, мурлыкавшее на стенке незатейливые мотивчики... Она начинала пользоваться его сыновней любовью, как инструментом. Витька осознавал, что проигрывает это сражение за мать - ей же. Проигрывает абсолютно, до той степени, что уже сейчас было понятно - она не выберется из своих запоев никогда.
Благо, что в прихожей звякнул телефон. Витька вздохнул и вышел из кухни. Иногда у него просто опускались руки от бессилия...
Черный телефонный аппарат на стене был из тех древних монстров, что звонят так громко и противно, будто пулемётной очередью полосуют. Вокруг него, прямо на коричневые обои с сальными пятнами, было наклеено несколько желтых бумажек с напоминаниями аккуратным маминым почерком и какими-то номерами без указания имён. Когда-то она была весьма занятым человеком..., вот, только времена те минули давно и похоже, не собирались возвращаться. Аппарат и правда трещал непередаваемо противно, и трубка неровно лежала на расшатанных рычагах. Витька давно упрашивал мать сменить этого уродца на современный телефон, а ей всё некогда было...
Он снял тяжелую трубку с рычагов и прижал холодный пластик к уху.
В трубке прозвучал голос, которого Витька не чаял услышать в ближайшие лет сто. Это был Ромка, его лучший друг..., когда-то... Он сказал:
-Привет, дружище, - сказал так, словно они и не ссорились месяц назад.
Привет, дружище... Такие знакомые слова. Витька закрыл глаза и привалился спиной к стене. Он улыбался, хотя чувствовал, что предательские слёзы наворачиваются на глаза, всё-таки. Он не был сентиментальным слюнтяем, как сейчас могло бы показаться стороннему наблюдателю, (ох, хорошо, что сторонних не было, - Витька осмотрел-таки прихожую краем глаза, дабы убедиться, что он здесь один), он был суровым дворовым пацаном..., по крайней мере, весьма успешно придерживался этого образа перед ребятами в школе и во дворе. Но вот единственного друга потерять из-за своей проклятой гордыни... так глупо..., он съедал себя поедом по ночам. Он проклинал себя..., но уже позже, когда совсем уж поздно - так жаль. Называл себя распоследним тупицей..., но уже после того, как... Всего лишь одна глупая ухмылка, рассчитанная на одобрение дворовой шпаны. Всего лишь несколько глупых и предательски едких слов...
-Э-э? Это квартира Сориных? - засомневался Ромка на том конце провода.
-Угу, - только и смог выдавить из себя Витька.
Услышав Витькин голос, Ромка радостно крикнул:
-Дружище! Я так рад тебя услышать!
И ведь сам позвонил, первый, - подумал Витька, испытывая такие противоположные чувства радости и смущения. - А ведь я бы... ни за что не позвонил. Не то, чтобы первым. А вообще.
-Я тоже... рад...
-Как у тебя дела, Вить? Как мама?
-Пьёт..., - зачем-то сказал Витька. Возможно, по старой памяти сказал, потому, что он никогда не скрывал от Ромки того, чего стыдился перед прочими. Ромка был своим, словно родным, с ним можно было и хотелось делиться самыми сокровенными тайнами. Он умел дать правильный совет всегда в точку и вовремя. И возможно умел потому, что сам был правильным человеком. Не святошей, а именно по-настоящему правильным, всегда настроенным на добро.
-Плохо, - ответил Ромка серьёзно. - Пробовал с ней разговаривать?
-Что толку-то? Сам знаешь, если начала - отдай ей дня три или четыре.
-Знаю. - Ромка помолчал некоторое время, видимо, засомневавшись в том, что сейчас было подходящее время для озвучивания его идей. Далее он осторожно продолжил напряженным тоном. - Вить... я хотел предложить тебе кое-что...
-Говори.
-Ты в курсе того, что сейчас происходит в городе?
Витька заметил какое-то движение справа в дверном проеме. Он отлепился от холодной стены, чтобы лучше рассмотреть происходящее на кухне... Мать высыпала недорезанный салат в мусорное ведро, при этом как-то странно улыбаясь, словно её лицо сделалось маской с нарисованным ртом. Неровные кружочки огурца она просто стрясла, а потом провела по дну салатницы пальцами и... облизала их. Витька вдруг почувствовал острый спазм отвращения, который сдавил горло тошнотворной петлёй. Впервые почувствовал и... испугался самого себя. Что же происходит? - подумал он. - Мама, мама, что ты творишь? Зачем позволила возникнуть этому гадкому чувству?
На фоне слепого солнечного золота в окне, её контур казался черным, размытым... и странно, что в этой тени так хорошо просматривалось лицо. И нарисованная застывшая улыбка.
-Ты... о летающих детях? - спросил Витька, не отводя от матери глаз.
-Значит, в курсе, - облегченно вздохнул Ромка.
-Ну, в школе всякое говорят. А мне кажется, что это чепуха. Люди не умеют летать, и к тому же...
-А ведь я летаю, Вить, - мягко перебил друга Ромка.
-В каком смысле? - Витька удивился, всё же. И удивился настолько, что даже перестал следить за матерью.
Совершенно невозможное слово, применительно к человеку, - летаю, - почему-то резануло слух и отдалось в сердце какой-то непонятной надеждой на чудо. Он верил Ромке. Верил всегда и ровно с той силой, с которой не верил взрослым и шальным дворовым приятелям. Ведь это сказал человек, которому Витька не только доверял безоговорочно, но принимал и впитывал каждое его слово, как законы мироздания. Его невидящий взгляд скользнул по облезлым обоям и застыл только тогда, когда зацепился за погнутые рычаги на телефоне.
-В прямом. Я чуть подпрыгиваю вверх и... взлетаю. - В голосе Ромке появилась такая странная и незнакомая доныне интонация, что Витька испугался в первую секунду. У обычно доброго и тёплого Ромки был мягкий и проникновенный голос, а теперь... Словно другой человек сказал эти слова, - совершенно незнакомый мальчик..., который и, правда, мог летать.
-Ром? Ты разыгрываешь меня?
-Неа.
-Вот, просто так подпрыгиваешь и летишь?
-Сейчас просто, да. Хотя этому мне пришлось научиться.
-Этому еще и учат?! - выкрикнул Витька.
-Ну, знаешь, летать - не ходить. Хотя и просто ходить по земле тоже нужно учиться.
Витьке захотелось возразить, как обычно... Вот только в этот раз обычная его вредность была бы не уместна. Он почувствовал, что изменилось что-то... словно в воздухе появился новый запах и теперь придётся смириться с тем, что так пахнуть он будет всегда. И еще... голос Ромки... такой знакомый и, как оказалось, такой... чужой.
-Ром? Ты понимаешь, что поверить в такое очень трудно.
-Понимаю, - просто ответил Ромка, (Витька просто почувствовал, что его друг улыбнулся..., и снова возникло это странное холодящее в позвоночнике чувство..., что это была какая-то другая улыбка). - Но ведь всё просто, Вить. Если ты увидишь это своими глазами, ты, ведь не будешь отрицать очевидного?
-Если увижу сам - значит, нет.
-Вот я и хотел пригласить тебя на урок.
Витька напряженно слушал... ожидая от друга... тех самых главных для каждого ребёнка слов..., откровения... чуда? Чего же он ждал?.. Тот еще вопрос.
Однажды в школе он случайно услышал разговор двух мальчишек из младших классов. Они прятались в зарослях белой сирени и шептались, как заговорщики. Витька прошел мимо..., всё же отметив странные слова, донесшиеся до него приглушенным шепотом, о каких-то тайных собраниях в заброшенном абрикосовом саду на краю города и о небесных уроках в нём. Он даже приостановился, почувствовав нечто странное в их словах..., возможно, нехарактерную для их возраста серьёзность. Возможно, что-то другое, чему он пока был не готов дать название... Не похоже было, что мальчики обсуждали какую-то новую игру в казаков разбойников. Они разговаривали, как... адепты таинственной секты, которая оказалась не к месту в их маленьком городке. Вот и сейчас, та же таинственная интонация чувствовалась в голосе Ромки - именно чувствовалась, словно по телефонным проводам вместе с голосом друга передавался незнакомый звуковой шифр. Тот тщательно подбирал слова. И хотя Витька знал эту Ромкину манеру не сразу выговаривать свои основные мысли, а частями, от простой к сложной, словно прощупывая пределы понимания своего собеседника. Всё же, ему стало как-то странно и тревожно на душе. Поэтому Витька молчал и ждал продолжения.
А Ромка не торопился, как всегда. Он подыскивал слова для Витьки, которого очень хорошо знал, - возможно, слишком хорошо, - понимая, что бы могло его оттолкнуть.
-Сегодня вечером. В пять часов... Сможешь прийти в абрикосовый сад?
-Это тот, который на окраине города или тот, что в поле? - осторожно переспросил Витка, хотя в голове разрывались и сверкали совсем другие слова и эмоции, - (Абрикосовый сад! Да! Тот абрикосовый сад, о котором шептались первоклашки!)
-Арвинар весь окружен абрикосовыми садами. Но, хорошо, что ты понял меня. В тот, что на южной окраине.
Витька закрыл глаза. Он понимал, что не смог бы отказаться даже если бы этого хотел. И дело было не в каком-то мифическом уроке, на котором учат летать детей..., нет. Дело было в Ромке. В единственном настоящем друге, который пригласил, и это означало, что не забыл. И еще... у Витьки была тайная мечта, которую он хранил от посторонних, как тайное сокровище. Ради этой мечты он готов был поступиться многим в своей жизни, (ну, разве, что матушкой не смог бы, ведь он был хорошим сыном). Ради мнимого прикосновения к призрачной мечте Витька даже подружился со шпаной из Мёртвого Квартала, о которой давно сложил свое нелицеприятное мнение, и всё это ради иллюзорного касания... к небу. Никогда и никому он не признался бы, что давно и восторженно грезит вечерним небом Арвинара.
Впрочем, все нужно делать по порядку. Ромка..., друг..., ты снова появился в моей жизни так вовремя, что мне просто не верится в эту сказочную удачу.
-Ром... - Витька запнулся на словах, которые очень хотел сказать вслух. Он с силой проталкивал их сквозь свою гордыню, и, наконец, зажмурившись..., прошептал... - я... так ждал... твоего звонка.
-И правильно делал, что ждал! - весело ответил друг, тоже вздохнув с облегчением на том конце. - Я бы обязательно позвонил! Значит, договорились! Сегодня в пять будь возле железных ворот в сад. Я предупрежу пацанов, чтобы свободно пропустили тебя.
-У вас там и охрана имеется?
-Да, - ответил Ромка и снова в его голосе чувствовался этот загадочный шифр, вызывавший в душе Витьки странное чувство отверженности от какой-то заманчивой тайны. - Нынче в Арвинаре наступили сложные времена для детей.
-А мне казалось, что всё как всегда...
-А тебя это не касается... пока не касается... пока ты еще обычный ребенок.
-А ты уже необычный?
Ромка там грустно усмехнулся.
-Приходи и сам всё увидишь.
Гудки отбоя... Витька смотрел на телефонную трубку и не мог думать ни о чем. Он просто смотрел на маленькие дырочки в черной пластмассе, из которых раздавалось тоскливое ту-ту-ту-ту.
Он вышел из дома в половине пятого и пошел в направлении южной окраины не спеша. Арвинар был маленьким городком и к тому же, мальчишка знал все его тайные переулки и дворики, по которым можно легко сокращать путь, словно прокалывая, срезая или сворачивая городское пространство по таинственному мальчишескому закону физики.
Нужно сказать, что старенькая трёхэтажка, в которой Витка и мама занимали маленькую однокомнатную квартирку в самом краю, была необычным строением, даже для весьма разномастного Арвинара. В зданьице этом не было подъездов, как в прочих типовых домах, и двери всех квартир выходили на одну сторону, во двор. На каждом этаже были пристроены металлические террасы, окантованные ржавыми перилами, на которые, собственно, и выходили двери квартир. Между собой эти ненадежные шаткие площадки соединялись покосившимся зигзагом железной лестницы с решетчатыми ступеньками, и подпирались снизу железными столбами, на которых внизу мальчишки навыцарапывали гвоздями и нарисовали аэрозольными красками массу фривольных слов и высказываний. Террасы были весьма загромождены всяческим хламом, старыми велосипедами, колёсами, ящиками для овощей, а поверху крест-накрест были перетянуты бельевыми верёвками с вечными простынями и застиранным разномастным нижним бельём на них.
Население этого неказистого домика медленно, но неуклонно, старело вместе со зданием, и хотя дети разбавляли серые будни рабочей окраины веселым смехом и играми, всё же... это был грустный дом. Молодежь стремилась покинуть его, как могла раньше и под любыми предлогами, предпочитая снимать квартиры в центре города, пусть дороже, но хотя бы с отдельным туалетом и ванной. Обыкновенные для всего цивилизованного мира удобства, в этом доме были не предусмотрены в принципе, и располагались на краю двора в зарослях одичавшей сливы. Не смотря на массу НЕудобств, соседи в этом домике жили дружно, в жарком асфальтовом дворике всегда было полно детей, отчего гвалт стоял почти круглосуточный. Впрочем, основная масса ребятни была младше Витькиного возраста, поэтому обычно он уходил гулять со сверстниками в соседние дворы. Хотя и с малышами не брезговал иногда повозиться, особенно, если дело касалось починки сломанного колеса на велосипеде или тонкого искусства вдевания лески в бамбуковую удочку. Малышня боготворила своего Витьку и жутко ревновала к соседям.
И еще одна дополнительная деталь должна быть обрисована здесь. Посреди дворика росло большое разлапистое тутовое дерево, которое местные называли по-простому - тютиной. Возле его могучего ствола была примощена скамейка и дощатый стол, на котором взрослые по вечерам забивали козла в домино. В середине июля тютина осыпалась зрелыми чернильными ягодами, детвора принималась поедать их пригоршнями, отчего местные мальчишки и девчонки, все, как один, слегка смахивали на клоунов с нарисованными сиреневыми ртами. Ягоды были сладкими, они быстро сами собой расквашивались на солнце, бродили в дворовой пыли, распространяя по округе приторный винный аромат, смешавшийся с запахом горячего асфальта. Вместе с ягодами в дворике появлялись и осы, которые облаком кружили над сладким сиропом и гудели весь световой день.
Витька стряс с ветки несколько фиолетовых ягодок на ладонь и отправил их в рот жменей. Спелые тютинки лопались на крепких зубах очень легко, брызгаясь соком и наполняя рот особенным ароматом, не похожим на другие ягоды. Матушка называла вкус тютины - синим сахаром с водой. Витьке не нравилось это совсем неаппетитное сравнение, но оно было точным, и он это признавал. Бледно-сиреневый вкус, правда, был словно разбавлен тёплой дождевой водой, и аромат не подавлял обоняние, как например вкус малины, хотя и оставался во рту надолго.
Сорвав с кончика ветки последнюю ягоду, Витька подбросил ее и легко поймал ртом. Теперь можно было смело направляться в сторону абрикосового сада. Он потрепал дремавшего на лавке Петьку Заворотина по волосам, (на что вечно сонный шестилетний пухлячок Петюня отозвался ленивым сопением "угу, угу, мам, сейчас иду"), затем рывком поправил перекошенный доминошный стол и вышел со двора.
Витька знал свой город, впрочем, как знали его все мальчишки, неутомимые проныры. Он миновал пару дворов перед типовыми пятиэтажками красного кирпича, которые взрослые называли странным словом "хрущевки", и, походя, поздоровался со знакомыми ребятами, которые прятались от палящего солнца в тени беседок. - Витька, ходи к нам, там солнце же. - Некогда. - В картишки перекинемся, то да сё. А может, и на пивко сообразим... - Говорю же, отвянь! - Грубой ты Витёк, как чертяка. - А за чертяку и в нос дам! - Да ладно, иди-иди, а, то и, правда, драться полезешь...
Затем Витька ненадолго вышел на центральную улицу, но лишь затем, чтобы пересечь дорогу, и сразу скрыться среди заброшенных новостроек на другой стороне. Здесь было шумно, в центре Арвинара, и уже светились неоновые огоньки в витринах. Праздная публика прогуливалась по асфальту, нагретому солнцем за день, под низкие частоты миксов Ван Бюрена из динамиков в открытых дверях кафетериев. Тени декоративных каштановых деревьев еще не приобрели характерную фиолетовую окраску, вечер только-только зачинался и оранжевый диск солнца всё еще медленно, будто нехотя, скатывался к антеннам и крышам окраинных кварталов. В воздухе пахло цветущими каштановыми гроздьями и вареными раками, это буйно цвела калина. В чистых витринах и окнах первых этажей проплывали отражения людей и машин, а поверху мерцала оранжево-розовая полоса неба пятого часа, похожего на застывший сироп.
Однако все эти приятные для глаз виды пронеслись мимо Витьки незамеченными картинками, городские красоты волновали его меньше всего в этот час. И к тому же, он задумал выделить минуту на личное таинство или лучше сказать священнодействие, которое позволял себе нечасто, только вечером и лишь в одной части города. Именно сюда он зашел сразу, едва пересёк горячий асфальт дороги и миновал каштановую аллею. Вот же, чудеса старой империи в традиционной неряшливости своей, через пять шагов от цивилизации..., - вам открывалась совершенно иная картина.
Извольте, вот она, эта теневая часть города, сплошь состоявшая из мусорных барханов, густого бурьяна и пустых пятиэтажных кирпичных коробок со слепыми окнами-глазницами, - район, ставший весьма опасным местом по вечерам и особенно ночью. Городская шпана обосновалась в этом мусорном царстве весьма прочно, делая набеги на соседствующие кварталы и учиняя в них беспорядки. Полицейские боялись даже просто показываться здесь уже после пяти вечера. Витька же был здесь своим пацаном, что впрочем, периодически приходилось подтверждать кулаками.
Он шустро взобрался на самый высокий бархан из строительного мусора и посмотрел вверх. Витька любил смотреть в небо начала шестого часа, когда уже точно наступил долгожданный вечер со своей прохладой, которая смешивалась с асфальтовым жаром, и сиреневыми бликами, но вокруг всё ещё было солнечно.
Впрочем... Витька улыбнулся небу и расправил руки в стороны, словно собрался взлететь...
Небо было бездонным и манящим.
Горячее оранжевое небо предвечернего часа, в котором часть облаков казались полосами раскалённого алого воздуха, гигантскими лентами обвивавшими континенты, горы и пропасти дождевых облаков, застывших над далеким морем. Облачные континенты были белыми вверху и серебристыми внизу. Алое сияние вечернего солнца начертило по их краю переливавшийся бардовый кант.
Витька закружился на месте, не отрывая взгляда от манящего неба...
Ах, если бы он мог признаться, что так мечтал взлететь... Если бы мог...
Подошвы его стареньких кроссовок скрипели на битом кирпиче, но Витька не слышал этого приземлённого звука. Он слушал ветер и пропитывался небесным настроением, в котором была вся эта бездонна над головой, застывшие грандиозные облака и горячий ветер, обжигавший лицо.
-Я хочу в небо, - прошептал Витька и..., вздохнув полной грудью..., крикнул. - Я хочу летать!
Однако следовало поторопиться.
Спустя пять минут он уже сбежал с холма и направился в дальний край Мёртвого Квартала, который сплошь зарос колючими терновыми кустами. Узкая тропинка в буйных зарослях душистого терновника петляла между мусорных куч. На одной из них Витька заметил мёртвую кошку с вывернутой головой и сразу отвел глаза. Только что он пребывал в возвышенном расположении духа, но... - зачем, зачем, вы делаете это, люди?! - но, увы, внешний мир причинял его душевным рецепторам острую боль своим несовершенством, которое чаще бывало вялым и неряшливым уродством, лишь пачкавшим взгляд. Витька смотрел себе под ноги и старался дышать ртом, чтобы горячие миазмы из развалов свалки не вызывали острые рвотные позывы. Он отмахивался от нависавших колючих ветвей цветущего терновника, царапая ладони и запястья в кровь, слёзы душили его... Слёзы отчаяния и бессилия перед неиссякаемым человеческим безразличием к окружающему миру разъедали глаза. Витька всё убыстрял и убыстрял свой шаг, перепрыгивая через кучи надорванных целлофановых мешков из которых выпирало что-то бесцветное, бесформенное и вонявшее отвратительно. Он бежал по узкой тропке, уже не обращая внимания на ветки, лишь бы скорее выбраться отсюда. Он пожалел о своем решении сократить путь через терновые кусты.
Издали эти густые заросли казались красивым местом. Розоватые цветы дикой сливы, которую в Арвинаре называли терновкой, сплошь облепляли тонкие ветки, и в буйной тёмно-зеленой листве были похожи на шелковые украшения к бальным платьям, рассыпанные щедрой рукой. Ветер раскачивал это море листвы и цветов, которое духмяными волнами раскатывалось от середины до краев. Однако внутри всё обернулось таким уродством..., что захотелось крыльев себе за спину, чтобы прямо сейчас взмыть вверх из тошнотворного смешения зловония и цветения. И окунуться в чистое небо.
Несколько поворотов, вправо, влево...
Витька выбежал из зарослей, не сбавляя шага, пересек старое баскетбольное поле с растрескавшимся асфальтом, выцветшей разметкой и пучками выгоревшей на солнце травы в рваных разломах. Краем глаза он заметил ржавые стойки с рваными баскетбольными корзинами на дощатых щитах.
А дальше за ними... - гниющие развалы мусорной пустоши, в которой оранжево и слепо сверкали битые стёкла, белелись старые холодильники с разинутыми квадратными пастями дверей, и сквозь горы автомобильных покрышек пробивалась ядовитая душистая амброзия. Поляну перед заброшенной новостройкой люди легко и бездумно превратили в свалку посредине своего города. Амброзия разрослась здесь так буйно, что уже покрывала своей пышной лиственной мантией почти весь мусор. Ветер и в ней гулял свободно, раскачиваясь в травном море, закручиваясь в духмяные омуты, поднимая в оранжевый воздух вечернего часа желтоватые облака ароматной пыльцы. Ядовитая сладость облепила Витьку всего с ног до головы, впитываясь в волосы и кожу, отчего казалось, что руки и лицо горят.
Витька бегом пересек это поле.
Затем пробежал по ровным газонам перед двумя полосами главной трассы, по которой редкие машины проскальзывали световыми полосами, просвечивая оранжевый вечер белыми отражениями в окнах.
Он галопом промчался по горячему асфальту, и...
И, наконец, достиг городского парка.
Он приостановился возле ворот и оглянулся. Так странно, подумал Витька, что свалка совсем рядом..., а здесь мамы гуляют со своими детьми, старики сидят за столиками и играют в шахматы. Так странно соединялось несоединимое в Арвинаре.
Старый парк был последним рубежом перед городской чертой, за которой расстилалась бескрайняя южная степь и шумели на ветру оазисы абрикосовых садов.
Витька отряхнул свои выцветшие джинсы, поправил футболку и вошел в парк. Здесь было прохладно и уютно, как и должно бывать в городских парках, оставшихся еще с имперских времен. Здесь пахло черемухой и фонтанчиками, которые журчали в небольших мраморных чашах на перекрестках дорожек. Витька постепенно успокаивался и забывал свалку. Он рассматривал белые столбики с синими указателями, хотя хорошо знал дорогу, и всё же, рассматривая их для того, чтобы просто пропитаться спокойствием. Пару раз он встретился со знакомыми мальчишками из параллельных классов. И это были совсем другие мальчишки, нежели те, что водились в Мертвом квартале. Это были опрятные дети на велосипедах и скейтбордах, они и не думали соображать на пиво и при встрече говорили чистым русским языком, пожимая протянутую руку чистыми ладонями. Витька пользовался некоторым расположением и у этих детей благодаря своей голове. Ведь удивительно, но факт, что не всегда приходилось зарабатывать себе авторитет и уважение кулаками. Иногда правильно подумать, вовремя сказать или промолчать, написать или сделать значит гораздо больше, чем просто испугать кого-то своей физической силой. В Витькину вихрастую голову всё чаще приходили странные соображения по этому поводу и всё реже ему хотелось водиться со шпаной. Впрочем, пока он умел отгонять эти назойливые мысли, в тоже время, понимая, что хватит его ненадолго. И придётся-таки браться за голову основательно, как говаривал друг Ромка.
На окраине парка Витька испытал нечто странное...
Там, на окраине он увидел...
На скамейке, что стояла под липой...
Сидел одинокий взрослый в белой рубашке. Лёгкий летний пиджак был аккуратно сложен вдвое и лежал на покатой спинке скамьи.
В сиреневых стёклах его очков отражались оранжевые блики закатного сияния.
Он курил тонкую папиросу. Сиреневая струйка дыма поднималась тонкой узорчатой полоской, растворяясь в горячем воздухе.
Взрослый свободно откинулся назад, расправив руки по скамье, и смотрел в хрустальную чистоту небосвода, по краю которого расплывались алые полосы угасавшего солнечного света и облака стали серыми с мерцающими оранжевыми сердцевинами в своей глубине.
Когда Витька проходил мимо этого беспечного взрослого, тот чуть повернул голову вбок и лениво глянул на мальчика поверх очков. Витька смутился отчего-то и прибавил шагу.
Он чувствовал невыносимо сладкий цветочный аромат, и парковая атмосфера сделалась, словно горячий сироп, в котором расплывались потоки прохладного воздуха из ложбины, густо поросшей белой сиренью. В этом сладостном коктейле ароматов Витька смог различить только два запаха, сирени и..., и алых роз, что росли неподалёку в квадратной клумбе. Витька принялся смотреть на розы, чтобы случайно не оглянуться на этого таинственного человека с папиросой. Он скользнул взглядом по плавной дуге дорожки, которая сделав круг возле клумбы, поворачивала вправо и скрывалась среди цветущей пенной сирени. Тяжелые гроздья нависали над дорожкой внизу, распушив кусты, а поверху по глянцевой листве растекалось вечернее солнечное масло, приправленное охрой и серебристой пудрой.
Витька свернул к кустам... но... всё же... перед тем, как скрыться под нависавшими ветвями, отяжелёнными влажными гроздями сирени... оглянулся.
Таинственный взрослый смотрел в алое небо, запрокинув голову и зажав папиросу в зубах. Он так и запомнился Витьке - белый человек, отдыхавший на скамейке. И над ним, в скошенном луче мягкого вечернего света, узорчатый сиреневый фонтанчик дыма.
Витька нырнул в ароматные заросли сирени и побежал по дорожке вниз к ручью, прислушиваясь к стуку подошв по влажному асфальту. Он уже опаздывал. Пять часов миновало давно. Обычно Витька не позволял себе опаздывать на встречи, о которых договаривался сам.
Абрикосовый сад встретил Витьку сладостью и тишиной. Он постоял возле покосившейся ржавой арки с витиеватой надписью вверху, - Абрикосовый сад заложен в 1991 году, - которую едва можно было различить среди бурых наростов ржавчины. Витька ожидал увидеть возле ворот какой-нибудь пост охраны. Однако в арке лишь кружились стрекозы, нырявшие в последних солнечных проблесках. Пожав плечами, Витька миновал ворота и направился вглубь сада по тропинке, отметив, что она была хожена перехожена и знатно утрамбована детскими башмачками, сандалиями и просто голыми ногами. Почему он решил, что детскими, спросили бы вы? И Витька не смог бы дать однозначного ответа, однако он видел сбитые верхушки на вереске, что рос по сторонам тропинки, заметил розовую шелковую ленточку, повязанную на низко склоненной ветке и, наконец, слова "Спартак чемпион", вырезанные на черном стволе абрикосового дерева. Возможно, это были самые, что ни есть, детские признаки. И тем более обнаруженные детским же глазом.
Пространство между деревьев густо поросло травой и полевыми цветами. Этот сад был заброшен давно и по причине того, что не оправдал себя в надеждах имперских садоводов и селекционеров. Спелых абрикосов так и не сняли с его ветвей ни разу, хотя все деревья исправно цвели каждый год. В городе даже прошелся слух, что на этом месте, на котором разбили сад, когда в стародавние времена стояло языческое капище. Иные местные изыскатели тайн утверждали, что и птицы не водились здесь, и гнёзд себе не вили, а лишь только умирали загадочным образом, падая с неба в траву целыми стаями. Поэтому, если кто-нибудь в городе заводил речь об абрикосовом саде, - при всём том, что выращивание и поставки абрикосов из многочисленных садов были традиционным занятием арвинарцев, - ни у кого не возникало сомнения, о Каком Именно Саде шла речь. Однако же, и утверждать, что он пользовался дурной славой у горожан, тоже было бы неправдой. В нём не происходило ничего зловещего и мертвецов в нём тоже никогда не видели. Горожане ровно и безразлично относились к заброшенному саду, лишь вяло поругивая мэрию, за то, что не спилила его к чертовой бабушке и на этом месте не посадила новый. Мнение горожан о своей мэрии, как об одном лице, - этаком ленивом и добром великане, - имела под собой гораздо больше загадочных и мистических подтекстов, нежели кухонные сплетни об абрикосовом саде.
Впрочем, для того, (или тех), кто искал бы себе тайное убежище в нём, эти слухи были славным подспорьем.
И вот почему...
Едва Витька миновал первую полосу деревьев, и смело направился по правому разветвлению тропинки, которое было вытоптано более левого, как вдруг... Он услышал подозрительный шорох в кронах абрикосовых деревьев, затем шум и треск, словно за плотным лиственным покровом разыгралась стая каких-то неведомых обезьян или гигантских белок, прыгавших с ветки на ветку, хихикавших и пищащих, совершенно не заботясь об элементарной конспирации. Витька подозрительно рассмотрел листву вверху, однако, никого не обнаружив в ней, пожал плечами и продолжил путь. Вместе с ним двинулись и эти обезьянки хохотушки, осмелевшие до такой степени, что заговорили в голос, принявшись дразнить, друг друга, и шутливо переругиваться, - А, ну, не носись у меня перед носом, как бегемот! - Сам бегемот... И, да, кстати, бегемоты не летают! - Угу-угу, только на тебя глянешь, так сразу и поймешь, что, ой как, летают! И другим летать мешают! - Вредина ты, Тимка. Сам только-только научился, а уже других дразнишь... Я, между прочим, раньше тебя в школу пришел! На целых три дня! - А толку-то, Лёш? Как был ты летающим гиппопотамчиком, так и остался им!
Витька только хмыкнул, (конспираторы, блин), и пошел дальше гораздо смелее.
Он иногда искоса смотрел вверх, заметив-таки мальчишек в рассеянном оранжевом свете, который просвечивал сквозь черную вечернюю листву. Только одного не мог понять Витька, как они там так быстро и ловко перескакивали с ветки на ветку. Да, что там ветка... с дерева на дерево мальчишки сигали так лихо и правильно, что ветвей не ломали, сами не падали, а лишь стряхивали пожелтевшую на жарком южном солнце листву. Треск в основном стоял оттого, что они баловались там, отталкивали друг друга или принимались носиться в кроне и по стволу вверх и вниз с такой лихостью, что Витька даже позавидовал. При этом он заметил, что один из мальчишек действительно здорово смахивал на карликового гиппопотамчика. Витька бы мог поклясться руинами родной школы, кровью демона Данте из D.M.C, и святоприсной несокрушимостью своего тренера по боксу Дубова В. В., что никогда бы не заподозрил этакой ловкости от толстячка в зеленой футболке. Ан, вот вам, прыгает яко шимпанзе, прошу любить, так сказать, и жаловать.
Несколько раз он останавливался, чтобы окликнуть ребят из листьев, - дескать, баста, дерева своим костями обламывать..., - но они словно вычитав это его желание прямо из воздуха, замолкали и даже застывали с напряженными лицами в самых, нужно признать, смешных и нелепых позах. Тот плотный мальчишка, которого его друг назвал Лёшей, один раз застыл на самом краю тонкой высохшей ветки, размахивая руками, как канатоходец..., - и ведь, не упал-таки, шельма. Витьке ничего не оставалось делать, кроме как молча продолжить свой путь, отмечая, что ближе к середине сад всё более дичал и становился похожим на лес. Трава по сторонам тропинки росла всё гуще и выше, и теперь эта ветвистая лента земли с абрикосовыми корнями вдоль и поперёк, не производила впечатления часто пользуемой, а скорее забытой и не хоженой давным-давно. Оно и не удивительно, подумал Витька, так ловко прыгать по деревьям... я бы тоже не стал топтать свои ноги об землю, если бы так умел.
Тропинка вывела его из абрикосовой чащи на небольшую поляну. Витька прошел по ней всего пару шагов и остановился перед стеной высокой травы. Тропка упиралась прямо в неё, не сделав поворотов ни вправо, ни влево. Просто, вот так, раз, - и травное море по пояс.
Он оглянулся назад...
И опешил...
Витька почувствовал, как часто-часто забилось сердце в груди.
Потому, что он увидел...
Он увидел двух мальчишек..., которые вылетели из пушистой кроны абрикосового дерева. Двух мальчишек, которые легко и плавно покружились над тропинкой в серебристо-оранжевом луче гаснувшего светила, словно делали это с самого рождения. Он увидел двух мальчиков, которые подлетели к нему с двух сторон и мягко стали на самую кромку травного моря, на колоски и точки росы, как на твердую площадку, и к тому же, уперев руки в бока.
-Привет, - сказал тот из них, которого звали Тимкой. - А мы за тобой следили от самого входа в сад.
Витька попытался сглотнуть сухой ком в горле, но только закашлялся.
-А ты нас даже не заметил, - самодовольно добавил второй, которого сравнили с ухоженным гиппопотамчиком. - Но выбрал правильную дорогу!
-Еще бы он её не выбрал, - хмыкнул Тимка, глянул на своего друга и комически постучал по лбу. - Тропинка-то вытоптана! Её всякий бы выбрал!
-Всё равно, он молодец! - упрямо заявил гиппопотамчик Лёшка. - Вот, я бы ни за что не догадался бы.
-Ну, ладно-ладно, не обижайся, - сдался Тимка, заметив, что Лёшка насупился. - Ну, ты меня знаешь же. Не могу, чтобы не съязвить.
Лёшка не умел обижаться более пяти секунд, по всей видимости, потому что сразу улыбнулся и спрыгнул с травы на тропинку, так же легко и воздушно, как и летал до этого. Он подошел к Витьке и критически его рассмотрел, словно что-то просчитывая про себя.
-Как же мы его... - он глянул вверх, на своего друга. - А, Тимк?
-На вид он не очень тяжелый. Понесем по очереди.
Витька переводил взгляд с одного мальчика на другого и всё не мог справиться с кашлем. Хотя и захотел возразить.
-Жилистый какой, - с завистью прошептал Лёшка и осторожно прикоснулся к Витькиной руке, как будто тот был некой неведомой зверушкой, а не таким же пацаном, как и они. Поэтому, Витька грубо скинул руку летающего мальчика и, прокашлявшись, заявил.
-А я никуда не собираюсь с вами... - он запнулся, потому, что следующее слово "лететь" абсолютно естественно прозвучало бы в этих новых обстоятельствах. Однако, что это были за обстоятельства, Витька мог только догадываться. Эти двое выглядели абсолютно нормальными детьми, на первый взгляд..., но... Что-то иное просматривалось в них в тоже время. Вот это касание к руке, например. Очень странное касание. Брезгливое и чужое, словно Витька и, правда, был каким-то неизвестным науке подвидом орангутанга.
-Как это не собираешься? - удивился Тимка.
-А зачем тогда пришел? - поддержал его Лёшка и снова взлетел вверх, на кромки травы.
-Слушай, Лёха, а это точно тот, кого мы ждали? - воскликнул Тимка.
-Неужели мы ошиблись?! - вторил ему Лёшка.
Витька хмуро наблюдал за этими двумя.
-Так, стоп. Давайте по порядку, - сурово и решительно сказал он. - Кого вы ждали-то?
-Тебя, - тут же отозвался Лёша.
-Или кого-то, ну, просто, очень на тебя похожего, - снова не смог не съязвить Тимка.
Тимка рассмеялся и вдруг подпрыгнул... перевернулся в воздухе через голову и... плавно вернулся на свое место. Колоски на траве лишь слегка пригнулись, но скоро выпрямились, словно в этом мальчишке не было и одного грамма веса. Тимка потёрся голыми подошвами по пушистым колоскам, затем заметил синий полевой цветок с большими лепестками, и преспокойно стал на него. У Витьки и рот открылся от удивления.
-Я пошутил же! Это он, Лёш, это он!
-Тоже мне, шуткарь одиночка, - снова насупился Лёшка, однако, не прекращая внимательно следить за манипуляциями ловких ног своего друга. И, конечно же, ему тоже захотелось встать на что-нибудь такое, необычное и невероятное. Лёшка поискал взглядом подходящее растение и обнаружил торчавшую из травы сухую палку с тоненькой веткой на конце. Он взлетел над травным покровом, плавно подлетел к палке и стал одним пальцем на самый кончик веточки - та даже не дрогнула. Затем счастливо улыбнулся и глянул на ребят. Тимка только рукой махнул и снова сконцентрировался на Витьке.
-Ромку Михайлова знаешь? - строго спросил он.
-Ну, знаю... - промямлил Витька, с трудом оторвавшись от завораживающей картины, на которой улыбчивый гиппопотамчик Лёшка стоял на одном большом пальце ноги на тонюсенькой ветке. Это, братцы мои, - атас, цирк Шапито в городе.
-Если знаешь, значит, - ты это ты. Тот мальчик, которого мы должны встретить и проводить в школу.
-В какую такую школу? - прошептал Витька, теперь он смотрел на Тимкины ноги. Тот благополучно сползал по вечерней росе с цветка, размазывая голыми пальцами оранжевую пыльцу по бархотке лепестков и, кажется, не замечал этого.
-В небесную, конечно! - И хмыкнув, ехидненько добавил. - Не в среднюю же!
Витька опустил глаза, чтобы не показывать своего странного состояния, в которое он проваливался всё глубже и... самое главное... кажется... безвозвратно. Если бы мы попросили его обозначить словами это новое состояние души, то Витька бы не смог найти внятных слов. Тем более что в голове творился натуральный сумбур. Он бы захотел назвать это состояние восхищением?.. Возможно. Или назвал бы его предвкушением?.. И это верно. Однако эти слова не обрисовали бы и малой доли восторженного смятения полыхавшего в голове и в сердце мальчишки.
-В небесную... - прошептал Витька. Вздохнул. Прямо посмотрел в улыбчивое лицо Тимки и твёрдо заявил: - Ведите!
-Хих, смелый какой, - всё же, смягчился Тимка. - Если мы тебя по земле поведём, то точно опоздаем на урок, это же, ой-ой, куда топать. А мы... - тут Тима глянул на своего друга, который беззаботно качался на тонкой ветке и всецело был поглощен этим занятием. Тимка нахмурился и покачал головой. - Лёха! Что делать-то будем?
-Мы договорились же, нет? - Лёшка испуганно вздрогнул от Тимкиного окрика и слетел с веточки, как пушинка, порхая над травой с нелепо разведенными в сторону руками. - Будем его по очереди нести. Вот!
-А ты сможешь? - не унимался в строгости своей Тимка.
-А то!
Тима вздохнул и снова принялся рассматривать Витьку, как какой-то контейнер, который следовало перетащить из пункта А в пункт Б. Последние алые сполохи солнечного света стекали по его голым ногам, как масло, а по выцветшей футболке и в складках светлых шортов собирались фиолетовые тени. Он снова упёр руки в бока и склонил голову набок. Лёшка подлетел к нему и стал рядом на кончики колосков. Витька глянул дальше, на поляну.
А ветер... Всё ещё горячий ветер пробегался волнами по траве, которая еще не хрустела высушенными грубыми стеблями, как будет в августе, но еще влажно шумела, дышала и роняла росу. Солнце уже скрылось за неровной черной полоской далёких деревьев, оставив после себя лишь оранжевое свечение.
Ветер пахнул слепым солнечным дождём... да.
Ветер ласкал, целовал в лицо...
И шумела трава.
Ветер перебирал светлые Витькины волосы.
Летний ветер... с запахом дождя.
-А знаете, недавно я натолкнулся в интернете на такой вопрос... - сказал Витька, неожиданно даже для себя и... смутился отчего-то. Он знал откуда-то, что должен был сказать это и..., и вопрос..., но вот, откуда и зачем - не знал абсолютно.
Ребята с интересом смотрели на него. И если бы Витя не пребывал в этом возбуждённом восхищении, то заметил бы, что Тимка словно ждал от него каких-то определённых слов. Словно прямо сейчас Витька должен был произнести какой-то пароль, чтобы всё продолжилось...