Диалоги

Вадим Солуянов

Пора в монастырь

На следующий день была запланирована встреча с заказчиком. Человек он был неординарный, успешный в бизнесе и, что делает ему честь, пришёл вовремя. Мы заказали одно и то же: капучино и смузи, хотя я его терпеть ненавидел, но всё другое было ещё противнее. Обсудив все детали и придя к многообещающему взаимопониманию, мы расслабились и предались светской беседе.

Она, да – это была она, сообщила, что перед встречей поискала меня в соцсетях и к своему удивлению обнаружила, что я в одной из них веду довольно активный образ жизни. Я посмеялся в ответ – да, есть такой грешок. Она зацепилась за один мой пост и начала аргументировать свою позицию. После этого мы уже скакали с темы на тему и позиции наши переходили от наступления к обороне, а от обороны к контрнаступлению.

— Вот взять хотя бы ваши посты про христианство. Вы уж меня извините, но я, как это не покажется вам странным, весьма религиозна. Да, я не хожу каждое воскресенье в церковь и в пост не зачитываю псалмов, хотя и поминаю усопших родственников и некоторых святых, но я пощусь.
— Простите, я и этого не делаю. Да впрочем, чего там! Я ведь даже не крещён. Родители были учителями в средней школе в советское время, а это сами понимаете... Но я иногда голодаю по 36 часов, стараюсь не есть мясо, впрочем, это имеет отношение скорее к эстетике.
— Я ничего не говорю против. Это ваше право – быть крещёным или нет, но вы публикуете посты о христианстве, хорошие посты, а буквально следом какая-то вакханалия. Я вас иногда не понимаю.
— Вы уж меня извините, но, во-первых, я нигде и не утверждаю, что я христианин.
— Но это читается в ваших текстах!
— Чушь. Никто не запрещает мне проявлять симпатию там, где я симпатизирую христианству.
— Ах, вот оно как!
— Да.
— Так вы, судя по вашей подписке, буддист?
— Абсолютно. То есть, абсолютно – нет.
— Ясно. Вы из тех, кто всё и ничего. С миру по нитке – голому рубаха.
— Простите. Да, вероятно, в чём-то вы правы. Я – буддист. Но только в том, что солидарен с их лозунгом "Встретил Будду, убей Будду". Ну, и с тем, конечно, что у каждого человека своя религия. Впрочем, это уже Ошо, а не Будда. Вы читали Ошо?
— Нет, я не интересуюсь восточными религиями, хотя, возможно, и стоило бы. Они последнее время стали столь популярны, что это пора использовать в маркетинге.
— Ну вот. Только что вы говорили о христианстве, посте, нерушимых истинах... ну хорошо, об истинах не говорили. И тут бац – маркетинг!
— А что? Вы пользуетесь телефоном, компьютером... а это всё результат научной деятельности, как и маркетинг.
— Ну, знаете ли, телефон и компьютер мне не говорят, как втюхивать товар, который мне абсолютно не нужен.
— У вас неверное представление. Маркетинг указывает, как найти свою аудиторию, как сделать своё предложение уникальным, но да, бывает, что и, как вы выразились, "втюхивают". Таков бизнес.
— Да ладно вам! Придумали умное слово "бизнес" и им всё объясняете. А куда делась "честь", "достоинство", "благонравие". Куда? Вы, ортодоксальный христианин?!
— Что делать? Таков уж этот мир.
— Нет уж, извините. Или вы меряете жизнь христианскими мерками, или вы не христианка.
— Да где вы такое видели?! Вы что, думаете – в самой церкви нет деления на духовные нужды и нужды житейские?
— Уверен, что есть такое разделение, но духовные нужды всегда важнее житейских.
— Наивный вы человек. С таким взглядом на мир вам прямая дорога в монастырь.
— Ну, спасибо! Идея, конечно, хорошая, но, боюсь, что меня туды не примут.
— Конечно, не примут! Настоятель монастыря первый же от вас ошатнётся, как чёрт от ладана.
— Стало быть он чёрт и есть, если так.
— Ладно, давайте оставим их в покое, служителей церкви, о них много говорят, но, если вы в курсе, они могут быть сколь угодно грешными, а тем не менее имеют право отпускать людям грехи. Их прегрешения – это их личная проблема.
— Вот-вот. Это меня всегда умиляло в христианской церкви, как вы всё здорово в ней устроили. Вот на востоке, если мастер сам из себя – хрен собачий, то хрен кто к нему пойдёт в ученики.
— Так. Кажется, я себе никаких таких слов типа "хрен" не позволяла.
— Простите.
— Ну и что? Я, например, слышала такую мысль (уж не помню где): если банщик в бане грязный, что же мне теперь в баню не ходить?
— Я тоже слышал. Мысль хорошая, пока мы говорим о бане. Но, как только вы начинаете экстраполировать это на религию, то давайте уж быть честными. В данном случае банщик будет тот, кто вам спинку трёт своими немытыми руками. Надеюсь, это вам уже будет менее приятно.
— Ладно. Вы меня убедили. Это высказывание не подходит.
— Совсем не подходит!
— Согласна, согласна. Но вернёмся к вашим постам. Вот вы пишете о Сергии Радонежском, о его благочестии, а буквально следом пост про разврат и вообще якшание с дьяволом?
— Это вы о рассказе про послушника и ведьму? И это вы называете развратом? Любовь. Какой же это разврат?! И о дьяволе. А вы слышали, что один из святых отцов, а именно Силуан Афонский, говорил: где на Страшном суде Сатана будет – там и я рядом с ним?
— Что-то чушь какая-то.
— Вовсе нет. Если следовать христианской парадигме, да и не только христианской, – спастись должны все, иначе не будет вечной радости никому.
— Вы меня в конец запутали. Вы что, сатанист?
— Избави Боже!
— Тогда что?
— Тогда то, что если вы меряете этот мир его мерками, а, вспоминая о душе, переключаетесь, как автомат, на "небесные сферы", то вы – двуликий Янус. Нет, и не может быть деления этого мира и иного мира – весь мир един.
— Вам точно пора в монастырь! — она искренне и заразительно рассмеялась.
— Да я и сам уже чувствую, что после нашего разговора – самое время. Так не примут же!

На этой радостной ноте мы и расстались, пожелав друг другу хорошего продолжения вечера.

Полина Викторовна

В следующий раз Полина Викторовна, как звали моего заказчика, предложила продолжить обсуждение проекта в кафе, что было неподалеку от её офиса, и мне пришлось тащиться туда через весь город. И почему я не воспользовался маршруткой? Сам не знаю. Вероятно, хотелось пройтись, а когда стало ясно, что затея фиговая, половина пути уже была за спиной. Пешком хорошо ходить. Кроме того, время это можно проводить с пользой для ума и организма. Есть в буддизме такой вид медитации – "медитация при ходьбе". Смысл её обыкновенный – дать уму отдохнуть от мыслей, а самый простой вариант – идти и концентрировать внимание на ощущениях в ступнях. Если дорога ровная, и обувь не жмёт, ощущения эти очень приятные, и сконцентрироваться на них чрезвычайно просто.

На этот раз я ограничился одним кофе, да и тот пил без энтузиазма – стояла жара, и майка пропиталась потом, что слегка меня смущало, а горячий кофе совсем не облегчал моё положение. Полина Викторовна с хода пустила коней в галоп, и, не смотря на новые вводные, в течение получаса мы пришли к общему согласию. Мне показалось, что она позволяла себе с такой лёгкостью идти на уступки лишь с одной целью – поскорее закончить с делами, чтобы затем просто поболтать. У меня даже возникло желание спросить: вы живете одна? но нет, не спросил. После деловой беседы я заказал себе сухого вина, и она меня поддержала. В карте вин обнаружилось либо что-то невероятно дорогое, либо невероятно подозрительное, пришлось смириться с убытками не по карману – моему, конечно же, не думаю, что это хоть как-то могло сказаться на её бюджете.

— Читала недавно ваш пост про медитацию, — начала она. — И мне кажется, что это прямой путь к обществу, где чувства, любовь – всё под запретом. Нет, может я неправильно выразилась, – не под запретом, но где люди стали подобны роботам. Так вот придёшь домой уставшая, взвинченная после работы, швырнёшь сумку, рыкнешь на собаку, что путается под ногами, а муж выйдет навстречу с неизменной улыбкой Будды, и ноль эмоций, хоть об стенку горох. Разве это то, что мне нужно? Нет. Мне, а тем более мужу, не нужна никакая медитация!

Прохладное Saperavi приятно прогревало живот, но, как ни парадоксально, снижало ощущение жары, которая к вечеру и сама уже начала понемногу спадать. Тема разговора оказалась интересной, так что я с радостью пустился в объяснения. Объяснения, выстраданные опытом.

— Ваши представления ошибочны, но, если позволите, я немного отвлекусь от мужа и взвинченного состояния?
— И так всегда! Нет бы прямо ответить, по существу! — она иронично улыбнулась.
— Ну-у...
— Да ладно, продолжайте. — я вздохнул с облегчением, поскольку не хотелось отвлекаться от предчувствия того водопада слов, который уже летел в мою голову.
— Спасибо. Хорошо, когда всё хорошо – вы устали, вы взвинченны, но муж вам не изменял, любимый человек от вас не отрёкся, вы не потеряли близких, вы не стали бомжом под открытым небом... А что, если ситуация прямо обратная? Можно до конца дней проклинать жизнь, пережёвывая в уме все злоключения, что пали на вашу голову. Взвинчивая, как вы выражаетесь, самого себя, жалея себя бедного и несчастного, и крутиться, крутиться в водовороте мыслей, которые с каждым витком высасывают из вас остатки энергии. В итоге можно спиваться, можно вешаться, можно лезть к каждому встречному-поперечному и плакаться в жилетку... Будда исходит из того, что жизнь – поток негатива, и он дает реальное решение проблемы.
— И какое же? Стать холодным, как лёд? Тоже мне решение!
— Ну, нет же! Дайте договорить.

Она сделала приглашающий жест ладонью – велкам.

— Цель практики... Пардон, я начал говорить, как проповедник, а ведь даже не буддист в конечном итоге. Я не знаю истины, но сейчас говорю лишь то, как сам это для себя понимаю, и с этим, скорее всего, поспорят истинные адепты. Цель практики... Э, да что там! Давайте, я опишу вкрадце реальную ситуацию, какая бывает у человека, а вы уж там сами решите – хорошо медитировать или нет.
— Я вся – внимание!

И тут, собираясь с мыслями, я подумал: а медитация ли мне позволяла жить дальше, когда не было уже никакого желания? Написанное стихотворение – итог дня – вот, что позволяло жить! Когда за день случалось два, жить становилось вполне в радость... Но тема вечера была другой, к тому же, если хорошенько вспомнить, именно медитация приносила порой столь желанные стихи, плату за проезд, дань за то, чтобы жить без боли. И я продолжил.

— Дело вовсе не в том, чтобы стать холодным, как лёд. Напротив, этого ни в коем случае не следует делать. Дело в вашем выборе: дать себя завлечь водовороту мыслей, или нет. Ведь сколько бы вы не перемалывали муку, она "мучней" не станет. Это пишет и Экхарт Толле. О том, что человек непрерывно крутиться в своих мыслях. По сути, мысли непрерывно крутят человеком.
— Тут я готова согласиться. Иной раз сама себя останавливаю – хватит уже об этом думать! И это трудно, трудно перестать думать. Какая-то проблема не даёт уснуть, и всё повторяешь и повторяешь её, но решение не приходит. Уже встала, попила чай, легла снова. Хочется порой уже плюнуть и просто уснуть.
— Так и пишет Толле. Если вы лежите на диване и думаете о том, что вам нужно посуду помыть, то либо встаньте и помойте, либо скажите – да ну её к чертям, не сейчас! Только не нужно оставлять себя в конфликте, в этом раздрае мыслей.
— Посуда – ладно, но есть другие вещи, которым трудно вот так сказать: да пошли вы! Пардон.
— Трудно — навсегда, но, может, легче — не сейчас?
— Вряд ли...
— Ладно, мне кажется, что мы с вами немного не туда забрели.
— ?
— Медитация дает контроль над умом. Имея практику недумания, в итоге получаешь возможность не увлечься мыслью, точнее не дать ей увлечь себя. Отныне ты её конролируешь, а не она тебя. Наверное, это подобно хождению по канату: если ты всё время думаешь (в данном случае думаешь, что можешь упасть), то не останется места в твоём "процессоре", чтобы почувствовать канат под стопами, сигналы вестибулярного аппарата, который контролирует прямо здесь и сейчас твоё равновесие. Важны "здесь и сейчас". Некоторые практики дзэн поражают своей бесчеловечностью, но приносят результат – человек выбрасывается пулей из своего выдуманного мира в здесь и сейчас.
— Это ещё что за чертовщина?
— Я помню лишь одну историю, где учитель дзэн бил воротами по ноге ученика, пока тот не обрёл просветление. Надеюсь, что косточки после этого у него срослись без последствий... Хотя... кажется, всё было как раз иначе.

Мы уже допивали второй фужер, и она воскликнула:

— Неплохой метод! Советуете попробовать? На муже, для начала?
— Не приведи Господь! Вы забываете, что ученик был к этому подготовлен, наверное, хотел, в конце концов, обрести это нечто. Ваш муж просто останется инвалидом, так и не обретя Знания. — как приятно было говорить с этой женщиной. Я мысленно представил: она просит мужа протянуть ногу в дверь, а затем лупит и лупит ею по хрустящим косточкам. У мужа – глаза на лоб, но тут в них загорается искра просветления, и он скачет на одной ноге в комнату, собирает пожитки, и машет ей на прощание ручкой, шепча сквозь боль одними губами: люблю, целую и прощай, милая. Эта картина вызвала во мне истерический хохот и я рассмеялся.
— Что вас так рассмешило?
— Ничего. Представил вашего мужа, которому вы пытаетесь открыть третий глаз посредством двери.

Она улыбнулась одними губами.

— Да, пожалуй. Смешная картина.
— Полина Викторовна, мы ведь с вами говорим сейчас о прагматичном, прикладном применении медитации, но конечная цель её – это достижение такого ощущения пустоты, такой свободы от мысли/страсти, в котором/которой мы начинаем видеть иное, которое не описать словами.
— И вы его видели?

Я? Видел ли я это нечто, пока пребывал в немыслии? Да и как долго мне удавалось в нём пребывать? Секунды? минутки? Но я видел это, когда слова ложились "на бумагу" (экран монитора) одно за другим, извлечённые из небытия, не содержащиеся в памяти, поскольку я их никогда не знал прежде. Да, я видел, я чувствовал это. Но не в медитации.

— Нет. Не довелось. Я слишком мало практиковался.
— Вот, когда увидите, тогда и поговорим, — она плезла в сумочку за зеркальцем, чтобы проверить, насколько она, как обычно, хороша собой.
— Договорились. — фраза прозвучала двусмысленно, и это меня порадовало. Я мысленно улыбнулся, полагая, что наша следующая встреча состоится не в связи с моим просветлением.

Корпоратив

Была пятница. Рабочий день перевалил за половину и неуклонно близился к концу, когда неожиданно позвонила Полина Викторовна и пригласила на корпоратив по случаю годовщины образования фирмы. Фирма эта, на сколько мне известно, была у неё уже не первая, но, пожалуй, самая перспективная с её слов. Я слегка опешил, поскольку вечеринка уже началась, и мне следовало быть на ней по меньшей мере как час-полтора назад.

— Соглашайтесь, мы вас привезём и отвезём, — театрально умоляющим тоном пропела Полина Викторовна в трубку. Я так и представил, как она картинно заламывает сейчас руки. Ничего не оставалось, кроме как согласиться.
— Но знаете. Я в драных джинсах и в майке с черепами, ну и смокинга с галстуком у меня отродясь не бывало, если что.
— Замечательно! — сообщила она. — На мне шортики с бахромой и безрукавка с огромным декольте. А еще...
— Хорошо, хорошо, уговорили, что дальше?
— А еще... ну, ладно, не стану вас шокировать деталями. За вами сейчас заедет Володя, и он же потом отвезёт прямо до дома. Жду вас с нетерпением.

Володя оказался водителем мужа Полины Викторовны Вениамина Алексеевича. Прошлую нашу встречу мы изрядно набрались, так что, спускаясь по крутой железной лестнице из кафе, я придерживал Полину за руку, опасаясь, как бы она не навернулась, а, тем временем, следил и за собственными ногами. За дверью нас поджидал мерс и прислонившийся к нему седеющий дядька преклонного возраста – я бы грешным делом подумал, что это водитель, если бы не знал, что "муж ожидает возле машины". Передав Полину Викторовну с рук на руки, я решил дождаться их отъезда и тем временем покурить в сторонке, когда Вениамин Алексеевич деликатно коснулся всей своей широкой ладонью моего плеча – едва Полина скрылась за дверкой, он обернулся.

— Извините, молодой человек, но я бы вас очень просил не давать ей столько пить. Она очень плохо переносит алкоголь.
— Да какой алкоголь? — пожал я плечами. — Красное сухое вино. Всё равно, что пиво.
— И пивом, мил человек, можно укачаться до чёртиков. Поймите меня правильно. Я не хочу, чтобы завтра она болела и мучилась.

Мне запомнились его седая, короткая стрижка и несколько печальные глаза, так что я его совсем не узнал, когда увидел среди всех приглашенных. На мой взгляд, он явно клеил одну огненно-рыжую красотку лет двадцати, двадцати трех, и его седина как-то уже не бросалась в глаза. Полина Викторовна встретила, что называется "у порога" загородного дома, который люди обычно называют дачей, но к этому замку у реки название явно не подходило. На ней было чёрное вечернее платье до пят, оголённые руки, полуобнажённая грудь и жемчужное ожерелье на шее, не в такт к которому поблескивали две одинокие жемчужины в ушах. Волосы убраны в прическу а ля жапонэ, и большая заколка, напоминающая те палочки, что они используют для еды.

— Значит, шортики с бахромой? — язвительно усмехнулся я.
— Да! А что? Вы не заметили? — она растерялась.
— Как? — я невольно воскликнул, — под этим нарядом "летучей мыши" вы ещё и шортики спрятали?!
— Как вы могли такое подумать! — укоризна зазвенела в её голосе. — На мне нет никаких шортиков, совершенно никаких, абсолютно!

Взгляд мой невольно вернулся к группе молодых девушек, среди которых мелькала и та огненно-рыжая. Вениамин Алексеевич следовал за ней хвостиком, а вокруг вился рой других очаровательных и юных дам, так что муж Полины мне представился мотыльком, самозабвенно порхающим над цветущим полем среди разноцветных, пёстрых бабочек. Полина Викторовна проследила за моим взглядом и шепнула на ухо:

— Веня у меня такой волокита – спасу нет. Не знаю, что и делать, — она рассмеялась, не дожидаясь моего удивленного взгляда.
— Извините, — предположил я, — но, мне кажется, что муж и жена – одна сатана.
— Может быть, может быть, — в этот момент в руках её появился веер, и она, обмахивая себя, начала удаляться от меня в сторону открытых дверей, выходящих, не иначе как, на балкон.

Я пошёл следом. Слава Богу, Он избавил меня от первой, как обычно занудной, официальной части праздненства. Я поспел к моменту, когда все уже слегка набрались, повеселели, и всем захотелось музыки погромче, танцев, интрижек и прочей вакханалии, лишь бы глаза горели, а сердца бились.

За белеющими балясинами балкона уже лежала ночь. Редкие фонари в дачном посёлке совсем не мешали звёздам блистать на августовском чёрном небе. Полина Викторовна прислонилась к перилам и колыхала вино в бокале.

— Смотрите, — воскликнула она, — смотрите, звездопад!
— Ну конечно, — согласился я. — Август же. Персеиды.
— Какой вы бываете скучный! Разве это не красиво?
— Красиво... Я, наверное, забыл уже, когда смотрел последний раз на небо.
— Это вы зря. Время от времени просто необходимо выходить из дома и смотреть на ночное небо.
— Вы правы. Кстати, отличная фраза! Напомнила мне сценарий Григория Горина “Тот самый Мюнхгаузен” – мыслящий человек просто обязан время от времени поднимать себя за волосы.
— Всюду вы видите одни фразы. Фразы, слова... "Кстати". — она обернулась ко мне и уставилась прямо глаза в глаза. — Читала ваш последний пост про наши беседы.

Я затаил дыхание. Столько уже было подобных случаев, когда сочиняешь, а люди всё воспринимают за чистую монету. Так однажды после публикации фантастического рассказа “Переехал” меня спросили не сменил ли я квартиру.

— Ну и?
— Ну и всё вы там переврали. Ладно, что назвали меня Полиной, но до чего же вы всё переврали!
— Полина Викторовна, вот и вы теперь путаете литературу и жизнь. Не ожидал от вас. Хорошо, в следующий раз назову собеседника Ольгой Игоревной.
— Только попробуйте! Нет, я серьёзно! Только попробуйте! Я, честное слово, на вас обижусь, и общаться вы потом станете с Политико.
— С кем, с кем? - не расслышал я.
— С Натальей, — Полина Викторовна ткнула в воздух пальцем, и я обернулся. В трёх шагах за мной проходила высокая и огненно-рыжая девушка, а за ней хвостом следовал Вениамин Алексеевич. Она мне улыбнулась и он тоже, но, уже отдалившись на пару шагов строго погрозил мне пальцем. Я, вспомнив о запрете на обилие алкоголя, понимающе кивнул ему в ответ.
— Наталья Политико, прошу любить и жаловать, наш менеджер по внутренним проектам.
— Полина Викторовна, — съязвил я в ответ. — Вы меня сейчас убиваете. Теперь даже не знаю. Может, и правда стоит вас переименовать?
— Как хотите. — она отвернула лицо. — Но учтите, что она конопатая и совсем не умеет пользоваться духами.
— Это как это?
— Это так это, – от неё разит, как от парфюмерной лавки. Разве не чувствуете?

В этот момент я и вправду ощутил волну столь мощных ароматов, что, подобно аллергику, готов был расчихаться и закашляться.

— Боюсь, вы были правы. Плохая идея.
— Пойдемте танцевать, — она, похоже, уже забыла обо всём, услышав "Et si tu n'existais pas" Джо Дассена. — Скорее, а то закончится!

Джо Дассен сменился Prodigy, затем Beatles, а мы всё танцевали и танцевали. И я подумал тогда – как хорошо, что есть такие люди, с которыми просто хорошо, которых можно не хотеть.

Продолжение корпоратива

На корпоративе, как я уже говорил, мы после недолгой беседы отправились танцевать под Джо Дассена, которого сменили Prodigy.

— Какая разительная перемена! Кто это плейлист такой собирал, интересно? — вопросил я пространство, понимая, что под Prodigy танцевать невероятно утомительно, особенно с этими их постоянными сменами ритма.
— Угадайте с трёх раз. — ответило пространство в лице Полины Викторовны. (Не думал, что меня хоть кто-то слышит – так грохотали колонки.)
— У вас широкие пристрастия в музыке, — заметил я, стараясь говорить громче, но не переходя на крик.
— И что это? Комплимент или скрытая издевка? — Полина прекратила танцевать, уперев "руки в боки" и испытующе глядя в глаза.
— Вот вы вопросы задаете! Даже и не знаю, что ответить, — я тоже остановился. — Считайте, что комплимент, хотя я лишь констатировал факт.

Я не любитель азартных игр, но тут вспомнил о покере, и ни единый мускул не дрогнул на моей лживой физиономии.

— Ну ладно... Сочтём за комплимент, — и она предприняла повторную попытку сплясать Prodigy в своём вечернем наряде. Ногам было, мягко говоря, слегка тесновато.
— Глядя, — продолжила она, — как вы постоянно сбиваетесь с ритма, подозреваю, что все ваши слова – ложь.
— Да, бросьте. На себя бы посмотрели. Что-то и у вас не особо получается.
— Издеваетесь? Думаете легко в этом танцевать такое? — прокричала она. Последнюю пару слов – на весь зал, поскольку музыка оборвалась. Лишь слегка скосив на окружающих свой янтарно-зеленоватый зрачок, она приникла к моему уху и прошептала, — пойду наверх переоденусь.

Но тут Beatles заиграл "Michelle, ma belle...", и Полина Викторовна, удивлённо задрав брови, замерла в непонятности.

— Может, чуть позже? — предложил я. — Позвольте вас пригласить?
— Согласна! Приглашайте. — и она тут же положила обе белые рученьки на мои плечи. Осталось лишь обнять её за талию и повести, кружась и немного покачиваясь.

Сквозь тонкую ткань платья я чувствовал, как послушно реагирует её тело на мои, едва заметные "сигналы" – как быстро кружимся, в какую сторону, медленнее, отчаяннее... поворот. Это захватывало. Но тут она прижалась ко мне и прошептала: "что-то мне нехорошо. Я всё-таки пойду переоденусь и заодно полежу немного".

Я нашел в толпе Вениамина Алексеевича и взглядом дал понять, что не помешала бы поддержка. Видимо, для него это не было неожиданным, поскольку он лишь на миг пригнулся к головке огненно-рыжей Натальи и быстро зашагал через весь зал к нам. Вдвоём, уже не торопясь, мы проводили Полину Викторовну на второй этаж до дверей её спальни. Она извиняюще глянула на нас, обернувшись в полоборота, и ушла, защёлкнув за собой дверь. Мы остались вдвоём в пустом коридоре. Возникла маленькая пауза.

— Мы как-то даже не представились прошлый раз, — Вениамин Алексеевич взял контроль над ситуацией. — Вениамин.
— Очень приятно. Дмитрий. — представился я, и мы пожали друг другу руки.
— Дмитрий. — он демостративно закатил глаза, словно припоминая. — Сын богини Земли. Как-то не вяжется ваше имя с вашим характером. Земля, опора, броня, можно сказать, и вдруг... Вы – поэт?
— Ну, прежде всего программист, — я ушёл в оборону. — А поэт – это так, по "счастливой случайности".
— Случайности – не случайны, — назидательно заметил он.
— О! Вы смотрели "Панда Кунгфу"?
— Причём здесь панда? Это же очевидно! Всё в мире подчинено закону причинно-следственной связи. Мы называем случайностью то, для чего не нашли причины. Пока не нашли.

Тут я вспомнил, что уже второй час не брал в рот сигареты.

— Здесь где-нибудь можно курить, — предположил я. — Извините, что перебил.
— Я не курю, — Вениамин Алексеевич недовольно поморщился, но так, едва заметно. — Пойдёмте в сад.
— Да, с удовольствием.
— Вы уже не молоды. Пора бросать вредные привычки! — заметил он через плечо, шагая впереди меня.
— А вы курили?
— Да. Баловался в детстве.
— В детстве? — удивился я, забыв, как мы с пацанами собирали на улице бычки, а потом курили втихаря на каком-нибудь пустыре за новостройками.
— В армии. Там, кто не курит, тот работает. Но, слава Богу, после армии бросил.
— А где служили?
— Неужто тоже служил? — он неожиданно перешёл на "ты".
— Было такое. Войска правительственной связи.
— А я в стройбате. — он повернулся на пороге двери, ведущей к лестнице в сад, и посмотрел мне в глаза. — Видимо, оценить реакцию.
— Меня начальник как-то перед самым дембелем тоже в строительную бригаду отсылал. За "хорошее поведение", — ничуть не удивился я.
— На губе сидел?
— Нет. Не доводилось. А вот выводным по гауптвахте ходил. Благодаря чему и попал потом в штаб. Сидел у меня один писарь. Он и пристроил.
— Писарь, значит. Понятно. — Вениамин Алексеевич вышел как раз на дорожку, выложенную мелкой плиткой, и задрал голову к небу.

Что ему там было понятно? – было непонятно, но и я задрал голову. Вокруг темнели зелёные, как я полагаю, газоны, посреди которых вздымались в небо кроны яблонь, по всей видимости, – в слабом свете окон "дачи" было не разобрать.

— Август. Звездопад, — заметил он, а я тем временем прикурил сигарету.
— Вениамин Алексеевич.
— Можно просто Вениамин.
— Нет уж. Простите, но язык не повернётся. — он промолчал. — Вениамин Алексеевич, можно один нескромный вопрос?
— Давай.
— Как вы живете с Полиной Викторовной? Смотрю на вас и удивляюсь.
— Хорошо. Хорошо живём, а что не так?
— Да всё не так, извините. Она ходит со мною по кафе, вы ухлестываете за рыжей Натальей... И никакой реакции с обратной стороны. У вас брак по расчету?
— Понимаю вас. — он вдруг вновь вернулся к "вы". — У меня есть маленькая теория на этот счёт. Хотите послушать?
— Я весь – внимание!
— Я родился в советской семье, где всё всегда было по-правильному, всё, как оно положено, как говорят с трибуны, как пишут по заказу ЦК КПСС в умных брошюрках.
Мать с отцом тихо ненавидели друг друга, но продолжали жить вместе. Потому что – Семья, потому что – Дети! При нас никогда не ссорились, улыбались. Но дети... они же вечно приходят со школы не во время. Да и без этого было видно, как обстоят дела на самом деле, я это просто нутром своим тогда чувствовал. Потом подрос, женился, пожил с первой женой, развёлся и пришёл к такому выводу. Электрон тянется к позитрону (я физик по образованию) пока они на некотором расстоянии. Тут между ними и возникает разность потенциалов, приводящая к взаимному движению. А как сольются вместе, как это писали, да и до сих пор пишут, в "умных брошюрках", так в итоге, – грубо говоря, протон, нейтральная частица без заряда, без движения, без счастья. Поскольку счастье, на мой взгляд, это всегда движение. Не может быть замершего счастья. "Остановись мгновенье – ты прекрасно!" – чушь собачья.
Вот и выходит, что... Ладно, это, как вы, поэты, говорите, всё аллегории. Думаю, просто нужно уважать личность партнёра, уважать его собственную жизнь. Она не моя собственность, я про Полину, она творение Божие, если на то пошло, и не мне грешнику судить, что ей сейчас делать, а чего не делать. Она, скорее всего, и сама не знает, что ей делать, но уж я и тем более не Господь Бог. Я лишь рад, что она со мной, и вижу, что и она этому рада. Я могу лишь помочь, когда требуется помощь, но не рулить ею, как мне вздумается. Вот и всё объяснение. Мы с ней давно договорились, что не станем ничего требовать друг от друга. Вместе – значит, вместе. Нет – ну, на всё воля Его. — он поднял глаза к небу.
— Понятно, — я подождал некоторое время, не добавит ли он ещё чего, но нет. — Вы, вероятно, очень верите друг другу, и не переживаете, если кто-то из вас начинает...
— Нет. Не верим, и давно. Мы столько прожили вместе, что уже чувствуем друг друга, как вы чувствуете пальцы на руке. Непонятно, да?

"Почему же, и у меня было такое", — хотел ответить я, но не стал, поскольку не было, а есть, и ничего с этим сделать, увы, нельзя, а объяснять все это – нет никакого желания.

— Да, не очень. Но я вам верю. — я давно докурил сигарету... теперь мне захотелось побыть одному, так что я немного слукавил. — Не пора ли нам вернуться? Я бы ещё чего-нибудь с удовольствием съел.
— Да, — он, как и прежде, зашагал впереди меня.

Я нехотя пожевал бутерброд с ветчиной и сыром, Полина Викторовна так и не спустилась, а через полчаса ко мне подошёл Володя с предложением отвезти домой, а то его уже самого "семья заждалась". И я уехал, обдумывая по дороге квантовую модель семьи Вениамина Алексеевича.

Уличный блюз

Неделя была сумасшедшей, приходя домой я уже ничем не хотел заниматься, включал очередное анимэ и валился на диван. С одной стороны, готовилась новая интересная разработка, с другой, – как назло, повалились обращения в техподдержку, первый уровень которой волей-неволей всё перекидывал на нас, разработчиков. Искать концы в приложениях, которые связывают несколько внешних систем, всегда тяжелее, а тут ещё вмешалась проведённая пару недель назад смена версии языка, и было ясно, что неясно, откуда ноги растут – то ли причина в особенной структуре данных у клиента, то ли в смене версии.

Словом, когда в конце недели позвонил Данила Епифанов и сообщил, что они в вечер пятницы играют в "Голове медузы", я с радостью напросился на приглашение: так люблю, когда меня вытаскивают на какие-нибудь тусовки, но сам по себе я – пропащий домосед. "Не выходи из комнаты!" – это обо мне. Впрочем, кажется, ещё Лао Цзы говорил, что для познания мира нет надобности переступать порог дома – что-то такое у него промелькивало. "Что будете играть?" — поинтересовался я. "Уличный блюз". — ответствовал Даня.

И вот в пятницу, прямо с работы, я отправился пешком через весь центр к "Голове Медузы". До начала "представления" оставалось время, которое я провел, гуляя по проспекту и заходя во всякие забегаловки – где попить кофе, а где перекусить, но как я не замедлял шаг, а всё одно пришёл раньше назначенного срока.

При встрече Даня извинился, что свободный столик (всё забронировали заранее) остался лишь в конце зала – сцену видно не очень. Знал бы он, как я этому был рад. Мне и хотелось сесть где-нибудь в уголке, слушать блюз, грустить с наслаждением и потягивать какое-нибудь сухое вино. Столик оказался самым тем, что надо, столиком на двоих, – если и сядет кто, то такой же одинокий. Мало того, полуарка, чисто декоративно отделяющая столик от других, создавала иллюзию совершенной изоляции, а тусклая лампа на стене добавляла толику интима.

— Второе место свободно, если что, — сообщил Даня, подмигнув, и удалился на помост настраиваться.

Даня обожал блюз. Он как-то сказал, что это единственная музыка, которую вообще стоит играть. Я так не думал. Все мои попытки состряпать что-нибудь в стиле блюза всегда заканчивались крахом. И я слышал, что блюзовые музыканты, как правило, несчастные люди. Ну.., если они, конечно, не родились с черным цветом кожи и блюзом в крови. Так что я совершенно не растраивался: грусть и тоска – это не мой стиль.

Звучала, верятно, уже третья, если не четвёртая, композиция, когда за мой столик подсели. Подняв взор со дна фужера, я с удивлением обнаружил напротив себя Полину Викторовну.

— Вот так неожиданность! — воскликнула Полина. — Как это вы сподобились выбраться на свет божий?
— Сам удивляюсь, — удивился я. — Просто подвернулся случайный случай.
— Случайные случаи не случайны. — Полина со значением прищурила глаз.
— Я в курсе. Вениамин Алексеевич меня уже просвятил на этот счёт.
— Веня? Он же цитировал меня! Вот плагиатчик!
— Так это вы смотрели "Панда Кунгфу"?
— Да кто его не смотрел?! Конечно, смотрела, но фраза во мне родилась задолго до этого. Можете поверить?
— Конечно, ведь этой фразе не одна сотня лет.
— Ну и фиг с ней. Что пьём? - заинтересовалась она.
— Как обычно.
— Ясно. Закажете мне того же самого?
— Нет. Вениамин Алексеевич попросил меня...
— Дима, какой вы зануда, ей богу! Что ж, придётся самой. — она уже оторвала свою задницу от стула.
— Да, сидите уж. Сейчас принесу.
— Какой молодец, так легко купился, — на это я укоризненно покачал головой и обречённо отправился в бар.

По окончании вечера я пошёл её проводить. Она жила в центре, так что, даже не торопясь, за полчаса мы должны были добраться до её дома. Она заблаговременно позвонила мужу, сообщив, что у неё появился провожатый, и чтобы он не беспокоился. Вениамин Алексеевич попросил передать телефон мне и поинтересовался:

— Опять набрались?
— Пока нет. — улыбнулся я. — Но ещё не вечер.
— Вообще-то ночь давно. — он повесил трубку.

Потом мы шли по ночному городу, который с наступлением тьмы словно вымер – на улице не наблюдалось ни души. "Это и хорошо, и плохо" — подумал я. Полина Викторовна, словно читая мои мысли, поинтересовалась: "У вас есть с собой нож?"

— Нет, конечно. Я что, бандит?
— А если на нас нападут?
— Ну, это плохая мысль. Давайте лучше думать, что на нас никто не нападёт.
— А все-таки?
— Тогда, значит, нападут.
— И что вы будете делать?
— Полина Викторовна! Откуда мне знать?
— Ну, как вы думаете?
— Никак. Я никак не думаю.
— Струсите и убежите.
— Может быть. Но мне бы не хотелось.
— Вы – трус.
— Это да. Абсолютный. Но знаете, Боб Марли как-то сказал про мужество... Уже не помню точно, но смысл такой, что никакого мужества нет, просто человеку ничего другого не остаётся делать.
— Это, когда он загнан в угол и борется за свою жалкую жизнь.
— Нет. Это, когда все альтернативы неприемлемы в связи с его совестью и честью.
— То есть, вы меня защитите?
— Надеюсь, что так. Кстати, Вениамин Алексеевич прошлый раз посвятил меня в свою теорию об электронах и позитронах... Понятно, о чём я?
— Да-да. В ней определённо что-то есть.
— Я его тогда ещё хотел спросить, но не получилось. Теперь уже придётся вас спрашивать.
— Валяйте.
— Вот он ухлёстывает за рыжими девицами, вы со мной по кафешкам гуляете, извиняюсь, неужели не возникает в вас чувство ревности?
— Ревновать глупо.
— Я понимаю, но ведь, когда человек ревнует, он не использует здравый смысл и логику, для него в этот момент ваше "глупо" – абсолютный ноль.
— Это сложно. Я не понимаю. Давайте лучше поговорим о музыке.
— Ну, хорошо. Давайте о музыке.

В этот момент прямо перед нами нарисовалось трое подвипывших мужиков, они гоготали и размахивали руками. Я наклонился к Полине и прошептал на ухо: "Давайте думать, что на нас никто не нападет".

— Вы о чём это? - воскликнула она, забыв предыдущую тему разговора.
— Да так, не важно, — ответил я, видя, как троица продефилировала мимо, не обратив на нас ни малейшего внимания.

Вениамин Алексеевич ожидал нас у подъезда, выгуливая собаку. Собаке уже всё осточертело, как мне показалось, и она рвалась домой – увалиться, наконец-то, на свой любимый коврик и отключиться.

Последний диалог

Последняя моя встреча с Полиной Викторовной произошла в начале октября в городском парке. Я уже знал, что они с мужем переезжают в Канаду, когда она позвонила и сказала, что хочет со мной рассчитаться. Поскольку работу свою я до конца так и не доделал, а предоплату запросил и получил приличную, то я ответил: "Полина Викторовна, вы мне ничего не должны. Я ещё и предоплату не отработал". "Вы что, не хотите меня видеть?" — возмутилась она, и так мы встретились.

Я стоял возле чугунных ворот парка и провожал взглядом очередной мерседес, пролетевший по улице мимо, тут кто-то легонько хлопнул меня по плечу, и я обернулся. За моей спиной, присев на корточки, пряталась Полина Викторовна.

— Ну, вот, — воскликнул я, глядя сверху-вниз. — Я тут жду, когда вы соблаговолите подъехать, а вы всё это время прятались, небось, за решёткой парка?!
— Ага! И наблюдала, как вы нервно курите одну за одной. — она поднялась.
— С чего бы мне нервничать? — пожал я плечами. — Да и выкурил я всего две сигареты.
— Зато одну за одной.
— Неправда.
— Ну, будет вам! — взмолилась она. — Неужели так трудно соврать и сказать, что ждали.
— Зачем же врать? Я и так скажу, что ждал.
— И нервничали!
— Ну, хорошо. Наверное, и правда слегка волновался.
— Вот. Всё-таки признали!
— Конечно. Всё-таки в этом парке я не был с тех самых пор, как бросил художественное училище. А сколько этюдов мы тут понаписали!
— Вот... паршивец! — она, видимо, искала мне подходящее определение, но самым приличным оказалось это.
— Да-да, я такой! — с невозмутимой наглостью ответил я. Что на меня иногда находит – не знаю, но когда кто-то вдруг больно укоряет, я использую эту фразу.
— Бессердечный вы человек! — она сделала печальное лицо женщины, обманутой коварным Дон Жуаном. Но, впрочем, тут же схватила меня за рукав и потащила в парк. — Пойдемте за мороженным!
— Полина Викторовна, — опешил я, волочась за ней, как ребёнок в воскресную школу за матерью, — октябрь месяц, какое мороженое?!
— Наемся мороженного, заболею и умру, — заявила она. — А вы потом всю свою оставшуюся жизнь будет жалеть о том, как безжалостно со мной обошлись в последнюю нашу встречу!

Я уже раскрыл рот, чтобы отпарировать удар, как тут до меня дошло, что встреча-то и в самом деле, возможно, последняя.

— Полина Викторовна, может лучше в кафе? Выпьем по чашечке кофе? — предложил я.
— Вот это другое дело! — тут она разом повеселела. — Но что угодно, только не кофе. Меня от него уже тошнит.

И когда мы проходили по дорожке, отделявшей открытое кафе слева и "закрытый" бар по другую сторону, она резко свернула направо. Я пошёл следом, что ещё оставалось делать?

Сидя за столиком возле самых перил террасы, обвитой диким виноградом, и наблюдая, как детвора с визгами крутится на каруселе, мы избегали встретиться глазами. Она просила подать салфетку, и я, не отрывая взгляда от пробегавшей по дорожке девочки, вынимал одну из салфетницы и протягивал ей. Она брала так же, не глядя.

— Тяжело расставаться навсегда, — вдруг не выдержала она и поглядела мне в лицо.

У меня вдруг защемило сердце так, что я схватился за грудь.

— Бога ради, Полина Викторовна! Давайте полегче, а то я сейчас коньки отброшу! — прошептал я.
— Что с вами?! Дима?!
— Ничего, ничего особенного. Сейчас пройдёт. Вы только сами не волнуйтесь, прошу вас!

В растерянности она не знала, что делать. Протянула мне свой фужер, хотя прямо передо мной стоял мой собственный, почти не тронутый: "Вот, выпейте! Может, хотите яблоко?" Она схватила самое крупное из вазочки. Я отрицательно помотал головой.

— Всё. Уже прошло. Успокойтесь. Полина Викторовна. — мне и в самом деле стало немного легче.
— Ужас! Как вы меня напугали! — она всё ещё держала яблоко перед самым моим носом.
— Полина Викторовна, давайте поговорим о чём-нибудь, — я подумал, что, если её ум будет сейчас чем-то занят, то я смогу потихоньку прийти в себя. — Вот как вы познакомились с мужем?

Тут взор её слегка погас, но в то же мгновение загорелся вновь. Она вспомнила.

— Ну, как... Я тогда только приехала из Узбекистана, оформляла гражданство, искала работу и жила у тётки.

Я сразу же почувствовал себя куда лучше. Полина Викторовна, направя невидящий взор за пределы веранды, говорила размеренно и певуче. Мне показалось, что не её голос я слышу сейчас, а журчание горного родника.

— Тетка работала бухгалтером у Вени. — продолжала она. — Они с ним почти одного возраста, два года разницы. Как то раз, на её день рожденья, она пригласила Вениамина Алексеевича, то есть своего босса, на дачу. Среди гостей были одни родственники, а он согласился при одном условии. Что она представит его всем, как охранника. Он и в самом деле на него походил. Такой огромный, здоровенные волосатые ручищи, как у орангутанга, коротко остриженная голова в шрамах на затылке. Помнится, меня достали эти пьяные песни про комсомольцев, уходящих на войну, и я пошла прогуляться по округе. Спускаюсь к речке, а по колено в воде с закатанными штанами стоит он, и эта башка в шрамах. Я не выдержала и спросила: "Вениамин Алексеевич, а что это у вас на голове?" А он в ответ: "Это стройбат. Столкнулись мы как-то с курсантами из Челябинского высшего военного автоучилища. Вот и получил сапёрной лопаткой пару раз. Но, как видишь, выжил". Эта его манера, неожиданно переходить на ты, когда волнуется. Ну, и я влюбилась.

— Со мною тоже так было, — ответил я. — В том смысле, что он и со мной на "ты" вдруг переходил, а потом вернулся на "вы".
— Мы тоже потом долго ещё на "вы" друг к другу обращались. Мне кажется, что даже, когда он меня в загс вёл, на "вы" называл. Он и сейчас, порой, ко мне так обращается, но только, когда хочет подчеркнуть своё недовольство.
— Похоже, что вы счастливы, и его теория полностью оправдывает себя. — подытожил я.
— Да. Он и правда великий человек. Хороший и умный.
— Полина Викторовна, а что дальше было на дне рожденье, у тётки?
— А дальше. Дальше он взял меня за белы рученьки и сказал: "Будьте моей женой".
— Да ладно, никогда не поверю!
— Конечно. Но, если пропустить подробности, то так оно и было по сути. С дачи Ольги Игоревны мы уехали вдвоём. А вез нас Володя, которого вы уже знаете.
— Как-как вы сказали? Ольги Игоревны?
— Ну, да. Тётку мою так зовут.
— Так вот почему вы обиделись, когда я пообещал, что поменяю собеседницу в своих постах на Ольгу?
— Чушь собачья! Это никак друг с другом не связано!
— Тогда, что же это за нужда была у ней приглашать своего босса в столь тесную родственную компанию?
— Послушайте, — игнорируя мои слова, воскликнула Полина Викторовна. — Кажется, на летней эстраде кто-то играет. Пойдёмте послушаем.

Мы какое-то время крутились возле эстрады, потом кормили уток в городском пруду, потом позвонил Вениамин Алексеевич и сообщил, что ждет её в машине у главных ворот. Я не стал провожать. Мы простились перед самым выходом в парке. Я наблюдал с внимательностью медитирующего буддиста, как она выходит на улицу за ворота, как выскакивает из машины Вениамин Алексеевич, и как в этот последний миг до меня плавно доходит то, что она говорила мне на веранде: "Тяжело расставаться навсегда".

19 авг. 19 г.