(К разделу "Человек и его восприятие" сочинения "Абсолют (Опыт моделирования)")

1

Этапы становления воспринимающего сознания у наших далеких предков можно проиллюстрировать на материалах книги Кена Уилбера "Проект Атман". В этой книге автор, используя работы известных психологов, выстраивает модель становления сознания у ребенка - начиная с утробного возраста и до полного развития его у взрослого человека.

Основная идея книги заключается в том, что процесс становления сознания у ребенка - это "миниатюрная версия космической эволюции" (стр. 18). По словам автора, взрослых из детей делает та же сила, которая сделала из амебы человека. К такому выводу он приходит на основании наблюдений ряда современных психологов, согласно которым, по словам Хайнца Вернера "Всякое развитие всегда идет от состояния относительной всеобщности и отсутствия различий к состоянию возрастания изменчивости, выраженности и иерархической интеграции" (там же).

Моя гипотеза заключается в том, что процесс становления сознания ребенка на каждом этапе воспроизводит процесс становления сознания древнего человека - от животного к собственно человеческому. Потому что именно путь от состояния всеобщности и отсутствия различий к состоянию возрастания изменчивости, выраженности и иерархической интеграции и прошла человеческая психика в процессе своего становления.

2

Первой до-человеческой стадии развития древнего человека соответствует зародышевая стадия ребенка, которую Уилбер называет плеромной. Плерома - это гностический термин, означающий полноту. Использование его в данном контексте обусловлено тем обстоятельством, что плерома существует вне времени и пространства, что отвечает представлению современных психологов о состоянии сознания новорожденного ребенка.

Как пишет Уилбер, "Существует почти всеобщее согласие относительно того, что ни зародыш в материнской утробе, ни новорожденный ребенок не обладают развитым чувством самости (чувство "Я"). Для новорожденного не существует никакого реального разделения между внешним и внутренним, субъектом и объектом, между телом и окружающей средой... Объективный мир и субъективное осознание ребенка совершенно не дифференцированы, новорожденный не способен отличить материальный мир от своих действий в нем. Таким образом, его самость и его физическое окружение в определенном смысле суть одно и то же" [стр. 24].

Это совершенно понятно, потому что как поясняет Владимир Соловьев: "В акте самоположения Я необходимо заключается и положение НЕ-Я, чем дается начало миру объективному, который и есть только НЕ-Я, то есть не имеет никакой самобытности, а существует лишь относительно Я, для Я как его необходимое отрицание или предел, им самим полагаемый" [т. 2 стр. 29]). Значит, если у ребенка отсутствует чувство самости (то есть чувство своего "Я"), то не может быть и никакого внешнего мира.

Отсюда следует вывод, что коль скоро для новорожденного "нет никакой дистанции или разделения между плеромной самостью и окружением", то нет и "никакого реального пространства... А потому нет и никакого времени, поскольку нет возможности распознать какую-либо последовательность объектов в пространстве". Иначе говоря, осознание новорожденного беспространственно, безвременно и безобъектно [стр. 25]. По словам Неймана, исследователя юнгианской ориентации, это - "плеромная стадия райского совершенства у еще не родившегося ребенка" [стр. 26].

Но именно такой - беспространственный, безвременный и безобъектный образ мира мы находим в мифологиях разных племен, при описании его состояния до начала творения. Вспомним: "Тогда не было ни сущего, ни несущего; не было ни воздушного пространства, ни неба над ним. Что в движении было, под чьим покровом? Чем были воды, непроницаемые, глубокие? Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не было различия между днем и ночью. Без дуновения само собой дышало Единое, и ничего, кроме него, не было" ["Ригведа" Х, 129]; "Когда вверху не названо небо, а суша внизу была безымянна, тростниковых загонов тогда еще не было, тростниковых зарослей видно не было. Когда из богов никого еще не было, ничто не названо, судьбой не отмечено..." [древневавилонская поэма "Энума элиш"]; "В начале времен, когда жил Имир, не было в мире ни песка, ни моря, земли еще не было и небосвода, бездна зияла, трава не росла" [скандинавская "Старшая Эдда"] и т.д.

Если не думать, что наш предок сам наблюдал мир до сотворения или получил его описание непосредственно от Господа Бога, остается признать, что здесь описано состояние сознания человека, которое можно определить как "досознательное". По-видимому, оно представляло собой бесформенное ощущение, не приводящее к представлению ни о пространстве, ни о времени, ни о веществе. Такое восприятие подобно реакции внутренних органов на поступление в организм питательных веществ и является одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Таким образом, мы видим полное совпадение образа мира, характерного для восприятия новорожденного ребенка, с образом мира присущего нашему предку.

3

Вторую стадию развития ребенка Уилбер назвал уроборической, от слова "Уроборос" - мифический змей, пожирающий собственный хвост. "По словам Неймана, существует различие между плеромной и уроборической самостями. Первая абсолютно недвойственна и ни в чем не имеет границ; вторая же уже обладает некой собственной границей, начинает разрывать прежнее океаническое состояние на две глобальные части, а именно: на уроборическую самость, противопоставленную чему-то вроде "уроборического другого", или "уроборической окружающей среды...

На этой стадии ребенок также "всецело находится во власти бессознательной природы... Он все еще, по выражению Неймана, "барахтается в своих инстинктах, как животное". Его восприятие все еще является одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Но "самость ребенка больше не является материальным хаосом... он начинает распознавать что-то вне себя, нечто иное, чем он сам" [стр. 28]. То есть на этом этапе для ребенка впервые возникает какой-то "внешний мир", нечто глобальное, неопределенное другое. И это в точности соответствует тому, что мы находим в древних текстах, содержащих описание начала творения.

В "Теогонии" Гесиода первой сущностью является Хаос. Он не имеет конкретных черт и судить о нем можно только исходя их этимологии: chaos берет начало от корня сha, chaino, "зевание", "зев", "зеваю". В мифологии Хаос считается первопотенцией, которая составляет изначальную целостность и включает в себя все явления. По-видимому, это и есть то состояние сознания, которое соответствует состоянию уробороса у ребенка.

В дальнейшем, этот первый образ начинает дробиться на множество других, что интерпретируется древними авторами как их порождение из Хаоса. Однако, хотя эти образы и обретают некоторые конкретные черты, но, в виду недифференцированности первобытного восприятия, все еще совмещают в себе ряд явлений, слитых в единый образ. Таковы в греческой мифологии собакоголовые Эринии, крылатые, с девичьими головами, птицы Гарпии, человек с головой быка Минотавр, змееногие гиганты, змееволосая Медуза, люди-кентавры с туловищем коня, сфинксы с головой человека и телом льва и прочие миксантропические существа. И то же явление наблюдается у ребенка. Согласно юнгианской точке зрения, на этой стадии происходит расщепление архетипа на группы символов. Самость учится "дробить широкое содержание на частные аспекты и переживать их постепенно, один за другим" [стр. 53].

4

Следующий этап развития сознания - образное восприятие. Я связываю его появление с возникновением у наших предков психологической памяти. Не трудно убедиться, проведя мысленный эксперимент, что для запоминания чистого ощущения организму требуется энергии больше, чем для запоминания образа. Поэтому в целях экономии общей энергетики организма, озабоченного проблемой выживания, мозг человека, по-видимому, производит операцию оформления запоминаемых ощущений, то есть придания ощущениям формы. Запечатленные памятью ощущения и превращаются в восприятия, которые отличаются от ощущений тем, что являются ощущениями предметными, обретшими форму.

Таким образом, если исходить из нашего предположения, обретение у наших предков образного восприятия должно быть теснейшим образом связано с обретением ими психологической памяти. И именно такую связь можно наблюдать в следующей стадии развития ребенка, которую Кен Уилбер назвал "тифонической" (Тифон в мифологии - полузмей, получеловек).

Всю эту стадию Уилбер делит на два периода - "осевого тела" и "образного тела" - в зависимости от характера воспринимаемых ребенком образов. "Осевые образы" - это обобщенный термин для первых устойчивых образов, помогающих дифференцировать воспринимающего субъекта от воспринимаемого или ощущаемого объекта" [стр. 31]. Их характерная особенность заключается в том, что они исчезают сразу же, как только внимание ребенка переключается на другие объекты [стр. 32]. То есть не являются устойчивыми, и значит, не удерживаются в памяти.

Напротив, "образное тело" характеризуется способностью младенца "воображать или рисовать в уме существование отсутствующих в данный момент объектов" [стр. 38]. То есть "начиная с этого периода, образы решительно входят в сферу сознания, и... к концу второго года жизни ребенок может весьма точно воображать отсутствующие объекты и значит... формировать знание о том, что мир состоит из вещественных, неизменно существующих объектов, которые могут подвергаться всякого рода преобразованиям, сохраняя при этом свою тождественность" [стр. 40]. Иначе говоря, начиная с этого периода ребенок учится запоминать те образы, которые в стадии "осевого тела" мог только воспринимать. Таким образом, причиной возникновения у человека образного восприятия можно считать развитие у него психологической памяти.

5

Для формирования детской психики характерно еще одно явление, имеющее прямые параллели с процессом формирования сознания у древнего человека: это, столь характерное для мифологического сознания, одушевление материального мира, которое происходит на стадии развития языка, названной Кеном Уилбером "самостью членства [в культуре] - в том смысле, который вкладывал в этот термин Карлос Кастанеда" [стр. 46].

"Пиаже объясняет это так: В течение ранних стадий (у ребенка - Ю.С.) мир и самость суть одно и то же; одно не отличается от другого (плеромические уроборические стадии). Но даже когда эти две категории становятся различными, вначале их очень тесная близость сохраняется: мир все еще сознателен и наполнен намерениями, самость все еще, так сказать, материальна. На каждом этапе процесса разделения оба они эволюционируют в смысле все большего расхождения, но у ребенка они никогда не разделяются полностью... На каждой стадии в концепции природы остается то, что можно было бы назвать "приверженностями", фрагментами внутреннего опыта, которые все еще тяготеют к внешнему миру" [стр. 40]. Так в ходе формирования речи, и начала вербального мышления у ребенка происходит процесс одушевления материального мира.

Посмотрим теперь, как происходил тот же процесс у древнего человека. Обратимся для этого к механизму возникновения образа и разделим весь этот процесс на три основных стадии. К первой из них отнесем состояние, когда явление полностью находится во внутреннем мире человека и во внешний еще не проявилось. Ко второй - процесс перехода от полной непроявленности к полной проявленности. И, наконец, к третьей - завершение процесса, когда явление полностью стало объектом внешнего мира.

В первой стадии явление образа не имеет. Оно не воспринимается сознанием, а значит, и не осмысливается, что соответствует плеромной и уроборической стадии у ребенка. Человек ощущает это явление как свой собственный организм и не воспринимает как объект внешнего мира. Ощущение организмом такого явления равносильно ощущению самого организма. Противоположностью этой стадии является стадия третья. Здесь явление уже полностью воспринимается как объект внешнего мира. Но нас интересует стадия вторая, то есть стадия перехода, поскольку именно в ней заложен механизм одушевления материального мира.

С одной стороны, это состояние, когда явление целиком остается во "внутреннем" мире, оно еще слито с организмом, и ощущение организмом явления воспринимается как ощущение самого организма. Но с другой - человек уже направил на него свое внимание, отличает от общего фона, а значит, видит как объект, хотя и принадлежащий внутреннему миру. Поэтому на этой стадии человек воспринимает каждый объект как самого себя.

Если учесть, что одновременно с объектом возникает память, а реакцией на возникновение объекта является членораздельный звук, то становится ясно: на стадии перехода от внутреннего мира к внешнему явление, которое продолжает пребывать во внутреннем мире, закрепляет в памяти свой образ и получает имя. Таким образом, человек каждый раз как бы дает имя самому себе. Вначале он называет себя Хаосом, Землей, деревом и только потом - человеком. Отсюда глубинное тождество, которое в условиях мифологического сознания существует между человеком и явлением, человеком и именем явления, именем явления и самим явлением. В "Субала упанишаде" говорится, что в процессе творения, "став богом, он (в данном случае Брахма, - Ю.С.) сотворил богов; став риши - риши". Таким же способом (то есть становясь ими) "он сотворил якшей, ракшасов, гандхарвов, деревенских и лесных жителей, скот".

(То же характерно и для детского сознания. "Фон Берталанфи поясняет: никакого четкого различия между символом и обозначаемой вещью пока не делается. Следовательно, в каком-то смысле символ (то есть имя или какой-то иной образ) является вещью, и манипуляция с символическим образом - такая, как произнесение имени вещи в соответствующей церемонии (изображение зверей) дает власть над соответствующими объектами. У дикаря, младенца и регрессивного невротика существует масса ритуалов для осуществления подобного магического контроля" [стр. 49]).

Переходя затем в третью стадию, явления благодаря памяти продолжают сохранять свойства, полученные во второй стадии: то есть остаются живыми, хотя по отношению к организму стали внешними. Поэтому для человека эпохи матриархата весь мир был наполнен одушевленными сущностями, которые имели облик явлений и носили имена богов. Так, Павсаний свидетельствует, что в Сикионе Зевсом считали каменную пирамиду, в городе Феспия воплощением Эроса был священный камень, а Плутарх рассказывает, что в Спарте особо чтили два соединенных перекладиной бревна: их принимали за неразлучных братьев Диоскуров - Кастора и Полидевка. То есть и каменная пирамида, и камень, и два бревна были для человека такими же одушевленными сущностями, как и он сам.

6

По мнению большинства современных психологов, главное значение языка в формировании вербального мышления у ребенка заключается в том, что последний впервые оказывается способным "выстраивать представление серии или последовательности событий, и таким образом начинает конструировать мир огромной временной протяженности" [стр. 51]. То есть "язык приносит с собой расширенную способность рисовать себе последовательность вещей и событий, которые непосредственно не представлены телесным органам чувств". По выражению Роберта Холла, "язык - это средство иметь дело с неявленным миром" [стр. 56].

Из этого следует, что "при помощи языка можно предвосхищать и планировать будущее и вести свою деятельность в настоящем с расчетом на завтра, иначе говоря, задерживать или контролировать телесные желания и активность в настоящем. То есть, речь идет о "постепенном замещении простых реакций разрядки действиями. Достигается это за счет введения промежутка времени между стимулом и реакцией". Благодаря языку и его символическим временным структурам, человек может отсрочить незамедлительную и импульсивную разрядку простых биологических побуждений. Он уже не полностью подвластен инстинктивным требованиям, а способен до некоторой степени контролировать их" [там же].

Таким образом, если на стадии уробороса все реакции ребенка были полностью подчинены рефлексу, то на стадии формирования языка рефлекс отступает. Теперь реакции ребенка постепенно начинают подчиняться неким правилам, которые формируются у него под влиянием его социального окружения. Иначе говоря, у ребенка начинает формироваться мировоззрение.

Но точно также потребность в формировании мировоззрения возникала и у человека. Пока он жил в единстве с природной средой, рефлекторные действия обеспечивали ему оптимальный режим функционирования в этой среде, то есть были, в известной степени, безошибочны. Но когда человек стал создавать для себя искусственную среду обитания, законы пребывания в природной среде перестали быть для него значимыми. Его связь с природой утрачивается, и рефлекторные действия становятся ему не нужными. Теперь рефлекс начинает контролироваться сознанием, его команды прекращают выполняться без обдумывания, а действия, перестав быть рефлекторными, утрачивают свою безошибочность.

Вот здесь-то и возникает, по-видимому, необходимость в компенсирующем возможность совершения ошибки факторе. Таким фактором могла стать практика накопления информации об устройстве мира и о правилах поведения в нем человека. Так появляется необходимость в мировоззрении как факторе, компенсирующем утрату способности к рефлексивным действиям.

7

Итак, процесс перехода наших далеких предков из животного состояния в человеческое можно изучать по аналогичным процессам у детей. И здесь возникает вопрос: почему этот переход происходит? Какая сила побудила дикое животное пройти сложнейший путь превращения в человека, и с тех пор каждый раз побуждает повторять тот же путь новорожденного ребенка? И почему этот процесс не происходит с другими организмами?

Как мы только что выяснили, рост сознания у ребенка целиком зависит от его способности "к воздержанию от немедленной моторной развязки" [стр. 53]. Это достигается за счет введения временного интервала между инстинктивным откликом и образным стимулом. "Есть глубокий смысл, - утверждает Нейман, - в тенденции отделять [немедленную и инстинктивную] реакцию от вызывающего ее перцептуального образа, ... ибо результатом вмешательства эмоционально-динамических компонентов является нарушение или даже предотвращение... сознания" [стр. 54].

Таким образом, условием возникновения вербального мышления является воздержание от немедленной моторной развязки. Именно это воздержание позволяет "задерживать, контролировать, направлять и откладывать ранее импульсивные и неконтролируемые действия" [стр. 53] и, значит, "предвосхищать и планировать будущее", формируя вербальное мышление.

Но принуждение к воздержанию от "моторной развязки", то есть от физиологических, рефлекторных реакций, возникает буквально с первых минут после рождения ребенка. Едва появившись на свет, он тут же попадает в ситуацию ограничений, которые постепенно становятся только более жесткими. Думаю, что эти внефизиологические условия жизни и создают предпосылки, которые постепенно вырабатывают в ребенке привычку к воздержанию, способствуя тем самым, возникновению у него сначала образного восприятия и памяти, потом речи и вербального мышления.

Как известно, дикие животные, попадая в несвойственный им ритм жизни, в неестественные условия питания и размножения, навязываемые им человеческим укладом, также очеловечиваются, становясь животными домашними. Это проявляется у них в возникновении способности помнить и узнавать хозяина, отзываться на кличку, даже понимать некоторые слова (например, команды). И, наоборот, в известных случаях воспитания детей животными в условиях естественной природы человек полностью утрачивал характерные черты, отличающие его от животных.

Можно не сомневаться, что создание из первобытной обезьяны человека проходило в аналогичных условиях. В силу каких-то особых обстоятельств, о которых нам ничего не известно, наш предок попал в ситуацию, когда сугубо физиологическое существование оказалось для него гибельным. Необходимость создания вокруг себя искусственной, внефизиологической среды и стало тем фактором, который создал из обезьяны человека.