Ираида Авксентьевна неторопливо шла по проспекту Первостроителей. На ду-ше у неё было как никогда радостно и покойно. Она только что навестила в больнице занемогшую подругу - той стало намного лучше - и теперь возвращалась домой. Надо было ещё зайти в магазин, сделать покупки к приезду дочери. Ираида Авксентьевна не любила того, что теперь принято называть шоппингом. Вирус вещизма и накопительства не заразил её, неисправимого романтика, и она по-прежнему осталась той наивной эн-тузиасткой, как сорок лет назад, когда три неразлучные подруги - Тома, Надя и она, которую все называли Ирой, приехали после журфака ЛГУ покорять край света. Каза-лось, ненадолго. Но север и восток не отпускают с безразличием, если кто-то захва-чен ими. Девушки встречались и расставались вновь, выходили замуж, обзаводились детьми, наклеивали на чемоданы всё новые аэрофлотовские ярлычки с экзотическими названиями. Елизово, Анадырь, Оха, Нерюнгри... Наконец, Ира, простите, Ираида Авк-сентьевна, и Тамара Львовна встретились здесь, в Молодёжном. Да и Надежда Сергеевна неподалёку, в Биробиджане. Сорок лет... И три из них - в одиночестве, в пустой квар-тире. Дочь Вера - европейская примадонна. Фиалка Монмартра, как она всегда про себя шутит. Гамбург, Берлин, Хельсинки. Не говоря уже про Италию. Талант не должен поги-бать в безвестности. Ираида Авксентьевна это прекрасно понимала - сама посоветова-ла дочке сделать нелёгкий выбор. Та, отчаянная сорвиголова, своей порывистостью и взрывным характером могла дать фору любому мальчишке. Поэтому, когда Вера со своей Хабаровской консерваторией и трёхоктавным диапазоном стала подрабатывать частным извозом, мать просто в ужас приходила, представляя, как та носится на стареньком “дэу” по обледенелым сопкам (о том, что какой-то нескромный пассажир может обидеть очаровательную леди за рулём, не могло быть и речи: Вера с детства увлекалась вос-точными единоборствами, что служило причиной непримиримых конфликтов между ею и ма-терью и тогда, и сейчас. “Ты ещё пойди телохранителем подработай” - “А что, и пой-ду”, - вот характерный диалог, иллюстрирующий эти разногласия двух безумно любя-щих друг друга родных людей). И вдруг - всё как в романе. Какая-то делегация, кето-вая рыбалка, Вера в качестве гида по амгунским протокам, немецкий импресарио... Нет, никаких любовных историй. Просто, когда Вера, лихо управляясь с мотором, балансиро-вала на корме над семиметровой бездной, она напевала арию Периколы. Моторы у нас, как известно, шумят громко.
Ираида Авксентьевна уже почти дошла до магазина. Пироги со всевозможной начинкой с утра стояли на кухне, накрытые салфеткой (в последние годы в Молодёжном в домах было не особенно жарко зимой). Отборная, зёрнышко к зёрнышку, кетовая икра алела в банках, а в ванне плавал полусонный исполинский таймень (по поводу того, откуда он взялся, автор недоумевает так же, как и вы). “Сорванец эта Верка - взду-малось ей лететь на перекладных через Гаити и Анкоридж. Говорит, быстрее... С тех пор, как в шестьдесят восьмом пыльное ближневосточное небо стало последней воздуш-ной дорогой для мужа, военного лётчика, Вера, а затем и внучка Лиза, - её смысл жизни и свет в окне.
То ли от воспоминаний о дочери и внучке, которых она скоро увидит, то ли от яркого мартовского солнца, то ли от небывало синего даже для дальневосточной весны неба Ираиде Авксентьевне стало как-то необычайно хорошо. Резче обозначились предметы. Краски сделались невыразимо яркими. От избытка чувств, теснивших грудь пожилой женщины, от опьяняюще радостного возбуждения она вдруг явственно почувство-вала, что летит. Это не удивило её, романтичную, в тайне всегда верившую в свою детскую мечту и потому - вот парадокс! - презиравшую самолёты. Весь с юности знако-мый город вдруг предстал перед нею: и причудливо ампирная центральная улица с её башенками, шпилями, эркерами и балюстрадами, с кустами коринфских и рогами дори-ческих колонн; проспект Первостроителей, широкой лентой развернувшийся к величественному Амуру; сам Амур, с виду уснувший подо льдом, но всё такой же могучий и быстрый, с чёрными пятнышками рыбаков на его искрящемся снегу и движущимися точками собак, норовящих стащить добычу из-под носа у рыболова. Ираида Авксентьевна летела, не замечая этого, и только удивлялась, как хорошо ей виден длиннющий многокилометровый проспект. Он был странно пустынен в разгар дня, и лишь одинокий силуэт темнел на белёсом асфальте. Вдалеке, почти посреди проспекта, стояла, помахивая хвостом, огромная собака. Она была, очевидно, из породы сибирских лаек, или хаски, столь популярной на Дальнем востоке. Неискушённый европеец мог принять животное за волка, и немудрено. “Что же ты стоишь, глупый, - подумала сердобольная женщина, переживая за красивое четвероногое, очутившееся посреди обычно столь оживлённой магистрали. - Собьют тебя. И куда только хозяйка смотрит”. Ей действительно подумалось, что это именно ОН, и что хозяйкой глупого молодого пса должна быть девушка, девочка, студентка или школьница. В этом предположении не было абсурда - в такой час с домашними любимцами гуляют пенсионеры или школьники либо студенты. Наша героиня с улыбкой “примерила” эту собачку на себя и сразу же сделала вывод, что не справилась бы с таким чудищем даже в течение получаса.
От взгляда Ираиды Авксентьевны, любимицы соседских мальчишек и девчонок, называвших её тётей Ирой, не укрылась и огромная яма посреди проспекта, именно на краю которой и стоял сейчас странный пёс. Всё сразу стало ясным - авария на каком-то трубопроводе, движение закрыто... Она вздохнула с облегчением, даже не подумав, что к приезду дочери квартира, если отопление в очередной раз отключат, выстынет до температуры холодильника (непрактичная Ираида Авксентьевна всё никак не могла ре-шиться потратиться с очередной пенсии на какой-то пошлый обогреватель).
Надо заметить, что тётей Ирой героиню нашего повествования называли не только дети. Этим ласковым уменьшительным её за глаза именовали все те, кого она сама мысленно считала почти своими детьми. Это были местные поэты и прозаики самого разного возраста, объединённые одной общей чертой, независимо от силы таланта и ро-да занятий: неспособностью обивать пороги редакций (что, кстати, весьма характерно для графоманов, умеющих пролезть со своими бездарными опусами даже в обитель Нобе-левского комитета) и какой-то особенной скромной гордостью. Один из таких местных оригиналов, настоящий лохматый вагант (от представителей упомянутого сословия его отличали только явственно выраженные азиатские черты лица), недавно притащил ей во-рох рукописей, среди которых преобладали... стихи на нанайском языке. Пришлось привлечь для экспертизы профессора-нанайца из местного техуниверситета (студенты согласно полувековой традиции продолжают величать этот вуз Политеном). Профессор был просто восхищён. Написанное парнем по-русски было слегка наивно - он всё-таки приехал из какого-то дальнего посёлка.
Воспоминания опять заставили “тётю Иру” улыбнуться, как вдруг на горизон-те, словно ниоткуда, возникла роскошная “тойота-карина” и на полной скорости стала приближаться к яме и стоящему возле неё животному. Ираида Авксентьевна почти раз-личала, как машина рассекает упругий воздух, резкими волнами расступающийся перед ней. Антенна машины совсем прижалась к крыше, а кокетливые ленточки на ней - белая, розовая и голубая - игриво трепетали в набегающем потоке. Странная мысль: “Гляди-ка, новый русский, а тоже патриот”, - мелькнула, как обожжённая огнём бабочка. Ужас охватил “тётю Иру”. Он как будто железной рукой сжал её изнутри, прерывая сказочный полёт. Последнее, что она увидела перед тем, как утонуть в чёрной бездне, был вставший на дыбы огромный хаски и сверкнувшие на его ошейнике в солнечных лучах се-ребристые шипы.
-Ребята, глядите, тётенька умерла, - донёсся вдруг до лежащей на асфальте женщины детский крик, скорее удивлённый, чем испуганный. “Тётя Ира” приоткрыла тя-жёлые веки и подняла голову. Над ней склонился мальчишка лет десяти со всеми пола-гающимися заплатами, пятнами на штанах и оторванными пуговицами, на что заботливая бабушка двух внуков немедленно обратила внимание. К этому дальневосточному Тому Сойеру приближались ещё двое: более аккуратный, даже пижонистый мальчик с роскошным ранцем и прозрачная девочка с очень длинной косой, похожая на снегурочку и саму пострадавшую в детстве.
- Молодёжь, кто умер? - слабым голосом поинтересовалась Ираида Авксенть-евна. - Может, человеку просто плохо?
-Ой! Ты дурак, Витька! Она живая! И вообще, это тётя Ира из нашего дома. - Девочка подошла поближе и положила под голову “тёте Ире” свой портфель. - Бегите за “скорой”, а я с ней побуду.
Внезапно тишину разорвал рёв сирены. Из какого-то переулка вырвалась, за-ложив крутой вираж, белая машина с красной полосой и помчалась по проспекту в сто-рону ребят и лежавшей на мостовой женщины. Не сговариваясь, мальчишки схватили свою одноклассницу с двух сторон за руки (“снегурочка” сразу тоже сообразила, в чём де-ло) и, образовав живую цепь, перегородили собой проспект Первостроителей.
Капитан милиции Угрюмов придирчиво осматривал место происшествия. Его ма-шина примчалась самой первой, потому что именно заместитель начальника городской инспекции... и так далее лично контролировал в описываемый день оцепление главной ма-гистрали города, в разных концах которой почти одновременно образовалось сразу не-сколько провалов. Виной всему было недавнее резкое похолодание - энергетики дали сильное давление, и ветхие трубы не смогли отстоять свою последнюю вахту. Когда Уг-рюмов, всегда сам находившийся за рулём потрёпанных “жигулей”, затормозил у злопо-лучной ямы, молодая изысканно одетая женщина уже оказывала помощь единственному по-страдавшему; непоседа лет шести-семи, видимо, дочка, носилась неподалёку, озадачен-ный хмурый мужчина с седым ёжиком, судя по всему, хозяин машины, стоял возле своей слегка помятой красавицы и осматривал незначительные повреждения, а сама “карина” наподобие вездехода наехавшая на молодую липу и пропустившая её под собой, отдыхала сантиметрах в десяти от массивного бетонного столба, которого бы ей не миновать, если бы не дерево. Пострадавший лежал, раскинув руки, на краю ямы. Молодой человек с густыми взлохмаченными волосами и лицом, содержавшим в себе явные азиатские черты (“Нанаец”, - определил Угрюмов), был одет не по сезону легко: потёртые джинсы, до-вольно условная куртка, но очень мохнатый свитер. Среди его гардероба выделялся ре-мень: необычайно широкий, на трёх застёжках и с тиснёным изображением уссурийского тигра. Ремень украшало несколько никелевых заклёпок, которые издалека и под опреде-лённым углом зрения можно было принять за шипы. Из короткого диалога Угрюмов узнал, что “карина” действительно принадлежит “седому ёжику”, но что за рулём была его спутница, которую он подвозил из аэропорта. Женщина назвалась Верой Коро, творче-ским работником, и, предъявив права европейского образца (инспектор проверил - пра-ва были в идеальном порядке, там только что категории “Е” не было), упросила его “порулить”. Владелец машины с трудом мог сопротивляться напору решительной артист-ки, но когда дочка, жизнерадостно сияя зелёными, как светофор, глазами, стала его уговаривать тоже, добавив, что “мама очень хорошо рулит и даже на двух колёсах мо-жет ездить” , дальневосточник сдался. Мама девочки, к его ужасу, действительно про-делала на ближайшем повороте трюк, которым похвасталась дочка. Выехав на проспект Первостроителей с Фестивальной аллеи, движение по которой не запрещено, но нелюби-мой водителями за узость и выбитость (“Вот олухи, подумали, что раз никто не ездит, так и оцепления не надо”, - отметил Угрюмов), Вера, на мгновение ослеплённая ярким солнечным светом, не сразу заметила молодого человека, стоявшего на проезжей части и отчаянно жестикулировавшего. Ею был проделан единственно возможный манёвр. Совер-шая нелёгкий выбор между полётом в яму и ударом об упомянутый уже бетонный столб, на что судьба отвела ей доли секунды, Вера, к счастью, заметила молодую липу прямо перед столбом и мгновенно сообразила, что тормоза уже не способны погасить скорость на обледенелом асфальте, что правее столба, равно как и левее его, вывернуть никак нельзя и что пустить липу прямо посередине - единственный шанс спасти не только пассажиров, но и машину. Владелец “тойоты”, в момент аварии закрывший лицо руками и произнёсший почему-то “анно домини”, просто задохнулся от восторга, осознав случив-шееся и, порывисто обняв парижскую примадонну с европейским именем (впрочем, ему оно ни о чём не говорило), искренне признал, что, будь за рулём он... Короче, сами понимаете. Все трое были педантично пристёгнуты ремнями, даже резвившаяся на заднем сиденье Лиза, поэтому у Веры лишь довольно неприятно сломался ноготь со следами ан-кориджского маникюра, у “ёжика” - рассечена губа, а девочка и вовсе приняла приклю-чение как должное - она привыкла к маминой езде. Единственным человеком, которому не повезло больше всех, оказался закалённый нанаец с тигром на ремне, необычно рос-лый для своего этноса. Машина прошла впритык к нему, и он бы уже давал разъяснения капитану, светясь своей обычной наивно-широкой улыбкой, если бы не злополучное зер-кало на длинном кронштейне, рискованно выдвинутое влево, за которое владелец “карины”, человек, в общем-то, мягкий и впечатлительный, уже казнил себя хуже любого суда. Приученная к европейской дорожной дисциплине отчаянная рулевая вспомнила об этой иллюстрации к русскому “авось” слишком поздно. Впрочем, её поразительный глазомер, надо признать, спас жизнь и самому спасителю: он всего лишь несильно ударился об асфальт, но сознание всё же потерял. И, похоже, глубоко, надолго, так как даже не шевельнулся, когда Вера обрабатывала незначительные раны, пользуясь аптечкой из “тойоты”. “Скорую” и милицию вызывал хозяин машины по Вериному мобильному телефону, старомодному и поцарапанному со всех сторон, который она всюду возила как талисман, не решаясь заменить (память о её первом парижском гонораре).
- М-да, - крякнул Угрюмов. Вам, граждане рейдеры-байкеры (тут Лиза озорно хихикнула), похоже, надо за это дэтэпэ премию выписать. А этому - он кивнул на ле-жащего, который улыбался, даже будучи без сознания,- вообще памятник. Дерсу Узала, выручающий из беды белую женщину. Даже целых двух.
- Пожалуй, - невесело улыбнулась Вера. Только у вас одна неточность, мсье капитан. Дерсу ведь не нанаец?
- А ваша фамилия, мадам, случайно не Пуаро?
- Как вы проницательны. Я Коро. - Вера профессиональным движением нало-жила последний жгут и одёрнула раненому рукав свитера. - То есть это мой сцениче-ский псевдоним. А настоящая - вы же видели права - Элевтеришвили. Сами понимаете, пока изнеженный европейский конферансье выговорит “Вероника Элевтеришвили”... Я уко-ротила фамилию родителей - Коромысловы - и имя своё заодно. Кстати, это при нём бы-ло. Вы уж простите, я посмотрела, кто мой спаситель. Вера протянула инспектору по-трёпанную книжечку. Это оказался пропуск на имя Герасима Гранитовича Самара, груз-чика районной базы ОРСа.
- Два самых крупных нанайских рода - Бельды и Самар - ведут свою историю прямо от тигра. На ремень взгляните, кстати, - кивнула Вера.
Этнографическую мини-лекцию прервала подъехавшая “скорая”, та самая, что несколько минут назад подобрала Ираиду Авксентьевну. Воздухоплавательница заинтере-сованно поднялась на носилках.
- Лежи спокойно, мама. Вечно ты... И когда я тебя наставлю на путь истин-ный.
- Тоже мне. Яйца курицу учить будут. Скажешь ты мне, наконец, как он там? Ты, дорогуша, знаешь, кто это? Это будущий Рытхэу. Айги. Джамбул приамурской тайги что ты усмехаешься, циник?
Вера-Ника, прекрасно понимая, что у её неугомонной матери что ни мальчик - Шекспир, а что ни девочка - Жорж Санд или, по меньшей мере, Крестовский, возра-жать не стала, а только заметила:
- Врач сказал, что удар был сильный, но для жизни опасности нет (на самом деле дежурный нейрохирург сказал ей прямо противоположное - “ожидаем самого худше-го”).
Вера, конечно, только притворялась циником. Скептиком - да, была, ирони-чески поддеть могла кого угодно, но цинизма в ней не было. Просто в тот день, ко-гда, ожидая появления дочки, она узнала о гибели своего мужа и Лизиного отца, Веро-ника подумала - без надрыва, без клятв, без принципа, совершенно отстранённо - что у неё теперь никого не будет. В тот день - это когда совершенно традиционно горячий и вспыльчивый хирург Валико Элевтеришвили только что не с наганом в руке убеждал командира вертолётного экипажа лететь к верхнему складу леса на Чукчагирском озере, где больной трелёвщик умирал от банального острого аппендицита. Дороги тогда размы-ло, на вездеходе - никак не успеть. И шторм всё не утихал. Операция прошла успешно, но на обратном пути вертолёт попал в самую прозаическую болтанку. Все остались не-вредимы. Все, кроме Валико - он ударился о какую-то острую железяку в салоне. На похоронах Вероника не плакала. Только недалёкий идиот и фарисей может осуждать её за это - известно, что сухие слёзы обладают особенной горечью. Тогда же Вероника приняла решение ехать - она, так без памяти любившая Дальний Восток. В тот же день она придумала себе новое имя - Вера.
- Ой! - вдруг воскликнула Вера, отчасти и вправду удивившись, отчасти - чтобы отвлечь мать от неприятного разговора о пострадавшем. - Совсем девчонка сду-рела. Ну, даёт! - Эта реплика относилась к тоненькой девушке, подошедшей скорым не-весомым шагом к больничным воротам. Она вела не на поводке даже, а на тонюсеньком шнурке огромную собачищу вроде той, которую Ираида Авксентьевна видела позавчера на проспекте Первостроителей. На мощном загривке зверя был чётко различим широченный роскошный ошейник с блестящими шипами. Девушка привязала чудовище тем же шнурком - довольно длинным, правда - к какой-то былинке (привязывание носило, разумеется, яв-но ритуальный характер, так как упомянутый шнурок вряд ли мог бы удержать даже го-раздо более мелкую собаку). Волкодав сразу с готовностью уселся и замер у ворот, а его хозяйка, едва касаясь земли, устремилась к приёмному покою. Неописуемого цвета волосы, от которых, казалось, исходило сияние, соперничавшее с яркостью мартовского полдня, с неукротимой лесной дикостью рассыпались по плечам, и это казалось единст-венно возможным. Напротив, кощунством было бы портить их какой-либо завивкой или укладкой, не говоря уже о попытке покрасить в другой цвет. Эта, с позволения ска-зать, причёска в сочетании с джинсовым костюмом (рискуя показаться совсем уж ба-нальным, автор всё же осмелится сравнить его цвет с неправдоподобным приамурским небом) создавала впечатление маленького золотистого солнышка на кусочке весеннего небосвода. У представителей среднего поколения хозяйка пса, встреть они её, сразу вызвала бы ассоциации с принцессой из, как теперь выражаются, культового мульт-фильма про бременских музыкантов. Только фасон костюма с поправкой на три десятилетия. Верино восклицание, конечно же, относилось к обращению с источником повышенной опасности - так она мысленно охарактеризовала внушительное четвероногое. Но Ираида Авксентьевна истолковала тревогу дочери по-своему.
- Мать честная! Ты погляди на неё, драть девку некому! Ты знаешь, кто это? - обратилась она к дочери, которая безошибочно узнала характерное азартное по-блёскивание в глазах заслуженной покровительницы дальневосточных литераторов.
- Не иначе как дух Леси-украинки, - меланхолично среагировала примадонна.
- Это Лерочка! Наша Лерочка, Лера Огнева, редактор “Таёжного багульни-ка”. Это такой талант! Ах ты, ... , двадцатиградусный мороз на улице, застудит себе всё на свете (к слову сказать, туфельки на ногах у Леры и вправду были абсолютно летние. В них, казалось, отражались деревья больничного сада).
- Сорок лет, мамуля, на Дальнем Востоке живёшь, а всё со своими балтий-ско-питерскими мерками. Это утром было двадцать, сейчас минус пять. Да и наши два-дцать - что тамошний ноль. Не простудится. Но что это у неё? - Удивление Веры на этот раз было совершенно непритворным, она даже на миг подумала, что слегка бредит от многодневного недосыпания. Порхая по аллее сада, Лера Огнева помахивала роскош-ным букетом, который полыхал живым фиолетовым пламенем.
- Мама, ты видишь? Рододендрон проснулся! Как это так?..
- На то она и Огнева, улыбнулась Ираида Авксентьевна, умолчав, чтобы унять дочкин сарказм, о долгом и резком февральском потеплении накануне её приезда. О том, что рододендрон ранней весной легко оживить, поставив в воду, знает каждый дальневосточник. - Крикни ей, что я здесь (именно “тётя Ира” дала в своё время, де-сять лет назад, путёвку в жизнь юной выпускнице Хабаровского университета).
- Валерия, зайдите потом к Ираиде Авксентьевне в семнадцатую, - гортанно отчеканила Вера, высунувшись в широкую форточку. Её, давно уже не удивлявшуюся ни-чему, поразил удивительно чистый и бесхитростный взгляд девушки, на миг обернувшей-ся к ней и кивнувшей в знак согласия.
- Почему ты сказала потом, Вера? - удивилась мать.
- Просто... просто мне кажется, что она сначала зайдёт в реаниммацию.
Пауза длилась недолго. Ираида Авксентьевна, вспомнив что-то, опять при-поднялась на постели.
- Веруня, как ты думаешь, это та самая собака?
- Ты о чём, мама?
- Но... Разве когда вы попали в аварию, там не было собаки? Кто преградил вам путь у ямы?
- Как, я думала ты знаешь. Рытхэу твой, Гера Самар. Тигр уссурийский.
- А собака? Такой же хаски. Я его видела!
Кого, мамуля? Тебя подобрали в трёх километрах от того места, где мы на-ехали на гения нанайской литературы. Ты, должно быть, в бессознательном состоянии всякие обрывки разговоров слышала, так бывает при амнезии. Ложная память называет-ся.
Ираида Авксентьевна улыбалась, ничего не говоря.
Год и два месяца спустя две ровесницы-подруги сидели за столиком летнего кафе на берегу Амура. Деревья вокруг, кроме огромной лиственницы, ещё не распусти-лись, но она, подлинная хозяйка тайги, уже вовсю зеленевшая, словно наполняла окру-жающее пространство светом юности и нежности, хотя самой ей была не одна сотня лет. По преданию, деревце посадил посреди зарастающего пожарища кто-то из казаков Ерофея Хабарова, когда его товарищи рубили срубы будущего села Тамбовского, за три века до десанта комсомольцев-энтузиастов. Именно под этой лиственницей, аккуратно обне-сённой символическим заборчиком, сидели и слушали птичье пение, гоняя чаи, хорошо знакомая нам Ираида Авксентьевна и директор местного ЗАГСа Сусанна Аароновна Трах-тенберг.
- Ты не представляешь, Ирка, какие сумасброды бывают на свете, - попыхи-вая “Примой”, делилась впечатлениями Сусанна (вот уж кто был настоящим циником. Должность работника ЗАГСа, видящего каждый день столько несбывшихся надежд и разби-тых сердец, предрасполагает к такому мировосприятию. К тому же, увы, сему уважаемо-му учреждению приходится регистрировать не только браки и рождения младенцев).
- Пришла ко мне тут одна парочка, - продолжала хрипловатым надсадным го-лосом мадам Трахтенберг, - девица с волкодавом на шнурке. “Его, говорит, оставлять одного нельзя, он ещё маленький, тосковать будет”. Тоже мне дитятко, пудов на пять. А если вырвется?
- Ты не тарахти, Сусанна. - Подруги, знакомые без малого полвека, не осо-бо стеснялись в выражениях. - С кем она пришла подавать заявление? С кобелём, что ли? - Впечатлительной Ираиде Авксентьевне вспомнился давний сюжет из журнала “Во-круг света”, повествовавший о ещё бытовавшем тогда в одном из глухих уголков Индии диком обычае выдавать девочек замуж за зверей в ритуальных целях.
Сусанна Аароновна, зная абсурдистскую струнку в стиле мышления подруги, пояснила, не без труда подавляя смешок:
- Все они... Да знаешь ты эту парочку, обоих. Она - Лерка Огнева из твоего “Лесного лопуха”...
- ...сама ты белена недоперченная...
- ...а он - ты подумай, а? - грузчик! Тоже мне, хождение в народ! Не могла кого-нибудь поинтеллигентнее присмотреть да побогаче, с её-то данными.
- Всё у тебя какие-то рыночные подходы, Сусанна, - только и нашлась, что сказать, Ираида Авксентьевна, которую такие рассуждения всегда возмущали и вызывали почти личную обиду.
Повелительница юных судеб и душ, отошедших в мир иной, неторопливо прику-рила очередную сигарету и, обдав окрестность облаком ядрёного дыма, от которого тут же попадали только встававшие на крыло хилые весенние комары, включила портативный радиоприёмник, который носила с собой, дабы находиться в курсе событий.
- ...Вы слушаете краевое радио. На очереди - новости культурной жизни При-амурья. Сегодня мы рады вам сообщить, что на днях в издательстве “Амур-пресс” вышла новая книга. Особенно приятно отметить, что её автором является наш земляк, уроже-нец села Троицкого Герасим Самар. Уникальность новинки ещё и в том, что под одним переплётом изданы как оригиналы, так и их переводы на русский язык, что, безуслов-но, послужит более широкому знакомству наших соотечественников с культурой коренных жителей Приамурья. Роман молодого нанайского прозаика “На перепутье” повествует о нелёгком судьбе его народа, разделённого границей, но, несмотря на все исторические перипетии, сохранившего уникальность и неповторимость. Эпическое сказание “Айсин” (“Золотые волосы”) благодаря своей самобытности, возможно, имеет шанс стать в один ряд с “Манасом”, “Калевалой” и другими эпосами народов Евразии. Перевод и подготов-ку прозы Герасима Самара к публикации осуществил научный руководитель прозаика, яв-ляющегося аспирантом Филфака Хабаровского университета, профессор Михаил Арсеньев. Учёный долгое время работал в этнографических экспедициях на территории не только нашего края, Амурской области и Приморья, но также в Китае и Японии. Профессор Ар-сеньев отлично знаком с нанайской культурой и языком, и вскоре в его же переводе издательство планирует выпустить сборник повестей и стихов нашего талантливого зем-ляка”.
Несколько минут после этого из приёмника доносились мелодичные звуки ор-кестров Пурселя и Каравелли. Первой от оцепенения очнулась Ираида Авксентьевна.
- Ну что, девушка? Каковы у нас грузчики, а? А ты всё - мезальянс, ме-зальянс. - И торжествующая “тётя Ира”, победоносно оглядев окрестности, запустила казённой чашкой в зеленеющую современницу Ерофей-Палыча. - Не сердись, Сашок, - обернулась она к хозяину кафе, хлопотавшему тут же за стойкой, я сегодня гуляю. Это к счастью, - и протянула широко улыбнувшемуся Сандро Мжованадзе ворох десятирублё-вых купюр.
- Убери, дарагая, са-авсэм абидеть хочешь? - Манана, бутылку “Напареули” тёте Ире! - Ты что, забыла, что мы с Валико один мэд кончали? Да твои орлы и орлицы скоро Нобелевскую возьмут - С этими словами Сандро торжественно водрузил на стол роскошную литровую оплетённую бутыль и поднос с фруктами. - Убери эту резаную бума-гу, да? Купи себе зонтик!
Потревоженный дятел, в опасной близости от которого пролетел осколок тё-тиириного салюта, неуклюже взмахивая неловкими крылышками, описал над столом замы-словатую кривую и, как показалось обеим женщинам, насмешливо поглядел на посрамлён-ную Сусанну Аароновну.