Аннотация: с глаз долой, и все сначала! в общем новая интерперетация старого рассказа...
--
На гранях ледяного заката.
Мечта, словно хрупкие крылья, тянет нас ввысь и, разлетевшись мириадами брызг, разбивает о жесткую землю людей...
* * *
В первую очередь я, пожалуй, замечу, что случилось все исключительно по глупости, а потому странно и, на мой взгляд, даже некрасиво. Никаких сказок, всемогущих злодеев и белозубых книжных героев; только мы и наши ошибки, которые, к сожалению, надо исправлять. Ни о каких добрых деяниях и речи не шло. Себя бы спасти.
На этой строчке, наверное, добросовестный читатель откладывает, досадливо морщась, сей сомнительный труд в сторону.
Однако, я все таки понадеюсь на то, что взгляд его перед тем, как закрыть эту книгу навсегда, хоть мельком скользнет и последующим строкам.
К сожалению, одной из самых главных проблем автора, являются противоречия между самим автором и будущим читателем. Большинство менестрелей и сказочников идут на поводу у слушателя, потакая их капризам и снабжая даже самые простые истории длинными (и) красочными описаниями, неправдоподобными и вполовину. Ну что ж... это их работа.
Вот тут то и загвоздка.
Я видела, то о чем пишу. Чувствовала и жила этим. И пусть все это было глупо, некрасиво и обыденно, однако по-другому не бывает. История начинается тогда, когда ее меньше всего ожидаешь, в самый серый и будничный день.
* * *
Я глубоко вдохнула, прикрывая рот варежкой, чтобы не обморозить горло, и закашлялась: дышать носом после целого дня пешей ходьбы никак не получалось. Горячий пар вырывался из легких небольшими облачками, растапливая кружащие на морозном воздухе снежинки, но, не принося, прыгающему сердцу никакого облегчения.
Всхлипывая и дуя на ладони, я подошла к запорошенной снегом двери и, схватившись за железную колотушку, громко постучала.
Через несколько мгновений я услышала приближающиеся шаркающие шаги.
- Да?- окошко на двери приоткрылось, выпуская на улицу узенькую полоску света и тепла, которую тут же загородило изнеможденное старческое лицо.
- Господин, пустите, путника...Холодно, замерзну. Мне нужен ночлег.
Слуга, засопев, прищурился, вглядываясь в мое лицо, вздрогнул и, как мне показалась, слегка отшатнулся от двери. Поправил, чуть дрожащими пальцами, безупречно белый стоячий воротничок.
- Сожалею, мест больше нет. Вам придется подыскать другую гостиницу.
- Но на двери... Объявление... У меня есть деньги! - я зашарила под ворохом одежды в поисках кошелька, пытаясь совладать с одеревеневшими пальцами.
- Это не имеет никакого значения. Мест нет. Авран, - обратился старичок к кому-то внутри, - проводи девушку до ближайшей площади...
- Не надо, - я убрала кошелек и отступила, уловив скрип отодвигаемого стула. - Я поняла. Ухожу. Прошу прощения...за беспокойство.
- Прощайте, миари, - окошко захлопнулось у меня перед носом с явным облегчением. Стало, казалось, еще холодней. Как и всегда.
И я стояла одна на всей улице, слушала столь неестественную для большого города тишину и, прижавшись к стене, переступала с ноги на ногу на небольшом расчищенном от снега островке перед дверью, ежась от ветра и глядя на закат. Я думала, куда пойти дальше.
Минут через пять за дверью возобновился разговор.
- Кто там? - послышался взволнованный женский голос.
- Тьфу... - с омерзением сказал старичок. - Даже говорить противно... Не обращай внимания, Марва.
Я улыбнулась садящемуся солнцу и направилась в сторону площади.
- Чего тебе?
Я опустила задранную к ночному небу голову и почувствовала легкое головокружение и рябь в глазах.
- Ну?
- Сколько за ночлег?
Мужик презрительно хмыкнул и, скользнув по мне взглядом, отрезал:
- Поздно уже, - и начал закрывать дверь.
Резко рванувшись вперед, я успела просунуть ногу между дверью и косяком. Пальцы больно сдавило.
- Сколько?!
Хозяин кашлянул и, бросив попытки захлопнуть неподдающуюся дверь, протянул густым басом:
- Пятнадцать менок. И отдашь все оружие.
- У меня нет,- вытряхивая деньги в грязную ладонь трактирщика, просипела я.
- Браслет.
- Но это всего лишь...
- Счастливо.
- Нет! Стой! На... возьми.
Деревянное кольцо, впопыхах стянутое с левого запястья, исчезло в кармане замызганного фартука, и мужик посторонился, пропуская меня внутрь. На руке остался тонкий бледный след.
Войдя, я облегченно вздохнула и тут же поморщилась: едва ли здесь пахло лучше, чем возле сточной канавы, у которой я случайно наткнулась на двух пьяных бродяг за пару менок любезно мне подсказавших, где можно переночевать. По крайней мере, тут тепло.
- Второй этаж, третья дверь справа по коридору, - передавая мне свечу, сказал трактирщик и, косо глянув на пару здоровых мужиков, уснувших прямо за столом с кружками в руках, сурово добавил. - Раньше полудня из комнаты не высовывайся.
- Сама знаю, - огрызнулась я и, поправив сумку на плече, направилась к ветхой лестнице.
Сапоги стучали по деревянному полу все чаще и громче, выбивая какой-то весьма своеобразный ритм, полусгнившие ступеньки прогибались под весом тел и издавали характерный жалостливый скрип, слышимый в таком шуме неумолкающих криков, стонов и чавканья разве что мышами, да мной.
Я лежала на нарах и, полуприкрыв глаза, лениво наблюдала за парой, чрезвычайно занятых своим делом, пауков на потолке, одновременно прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам и ожидая полудня, когда большинство постояльцев покинет гостиницу. Делать пока было абсолютно нечего, и я ужасно скучала.
Сквозь занавески в крохотное окошко едва пробивался свет, слабо освещая небольшую, но уютную комнату. Я сидела за столом и тупо смотрела на деревянного болванчика в своих руках. Голова божка, вырезанного в изголовье моей руны на браслете в свою очередь пучила на меня пустые крохотные глазенки и злобно скалилась. У ног стояла собранная котомка, на коленях лежала старая потрепанная карта, поверх, бесцеремонно развалилась блаженно мурлыкающая Рыська. Ничего хорошего из моей затеи выйти не сулило.
Единственная в избе дверь, ведущая в комнату, тихо приоткрылась, раздались шаркающие шаги.
- Может остаться?
- Ерунда, - сонно отмахнувшись, проворчала Улана и, совсем уж по-старчески кряхтя, подошла ближе. - Это твой шанс. Не верь болвану, - она кивнула на божка. - Мне он еще ни разу ничего путного не предвещал. Ступай.
Смахнув Рыську с колен, я встала и, накинув за плечо котомку, вышла на улицу, где занимался осенний рассвет.
От удара ногой дверь жалобно заскрипела и распахнулась, в лицо дохнуло морозным воздухом. Выбежав на улицу, я лихорадочным движением натянула обратно на левую руку выпрошенный у трактирщика браслет, и только тогда запахнула полушубок и надела шапку. Деревянный божок все также без всякого выражения пучил на меня свои круглые глаза, но отчего-то мне все-таки казалось, что лицо у него приняло несколько недовольный вид.
- Прости, - тихо шепнула я, и улыбнулась, глядя на поднимающееся в небо облачко пара. Поправив на плече сумку, я на миг задумалась, вспоминая указания трактирщика и, осмотревшись, направилась в сторону центральной площади Альтграта.
К середине дня погода улучшилась, и хотя на голову влажными комьями то и дело плюхался снег, было удивительно тепло: сказывалась близость к горам. Я шла по узким улочкам, глазея по сторонам на огромные и старинные, иногда даже почти целиком вырубленные в камне, дома. Со стороны, еще когда я только подходила к воротам Альтграта, несколько дней назад, было заметно, что город окружен горами с двух сторон, располагаясь на их скатах замысловатыми сплетениями улочек, переходящих с яруса на ярус, и, постепенно взбираясь все выше. Самые дальние надзорные башни и вовсе тонули в туманных облаках, даже в самые солнечные дни.
Я глупо улыбалась проходящим людям, чувствуя, как внутри меня с каждой секундой растет, словно снежный ком, какое-то радостное чувство. Меня не узнавали, и это уже само по себе было почти счастьем. Людям просто на просто не было никакого дела до бесцельно шатающейся по улицам девки, и все.
Дома, зная, что я живу с Уланой, люди шугались от меня как от чудовища, едва завидев силуэт на другом конце улицы.
В других деревнях (в том небольшом их количестве, куда я осмелилась заехать по пути в столицу) на меня смотрели как на чумную: с ненавистью и презрением. На постоялые дворы не пускали вовсе, о напрашивании к кому-нибудь на ночлег не приходилось даже думать, так что чаще всего я проводила ночь в лесу у деревни или на сеновале, благо была осень. Я так привыкла.
Говорят, там, куда я иду, на мою родословную и несколько странную для человека внешность никто не посмотрит. Надеюсь, что это так. Они мне всегда изрядно портили и без того не сладкую жизнь.
Я их еле нашла. Огромные, вырезанные из цельного дуба ворота, ведущие к началу чего-то нового в моей жизни. Я еле нашла, но все же...
Охранник взглянул на мою руну с явным презрением, что-то зло хмыкнул себе под нос, скривил губы, но все же распахнул створки.
Я шагнула внутрь и услышала шелест травы под ногами. Толпа молодых людей, сбившись в кучу в центре полянки, увлеченно рассматривала волнующийся зеленый ковер, покрывавший весь дворик до самых ступеней у входа в Школу. Щебетали невидимые глазу птицы, и светило яркое, казалось, по-летнему теплое солнце.
Я закрыла глаза и глубоко вдохнула носом, чувствуя в едва заметном ветерке легкий привкус цветущего луга. Вереск... осока... клевер... одуванчики... и теряющийся запах распускающей бутоны черемухи.
Что-то в этом запахе было не так.
Резко подняв голову к небу, я увидела нависающую над двориком крышу из снега, как будто какая то невидимая преграда мешала ему нормально падать.
Уловив мой заинтересованный взгляд, парень на верхней ступеньке у входа довольно ухмыльнулся и сделал замысловатый жест. Крыша исчезла, и я едва успела прикрыть голову от рухнувшего на голову зазевавшейся молодежи снега. На следующие несколько минут в воздухе повисла стена ругани, постепенно перешедшая в нервные смешки, а затем и в веселый гогот, который в свою очередь сменился на бурные аплодисменты.
Через полтора часа дверь в Школу открыли. На негромкий скрип засовов адепт, задремавший на одной из ступенек, сноровисто вскочил и принялся, ловко лавируя в толпе молодежи, выстраивать нас в, успевшую за это время порядком разрастись, очередь. Я оказалась двадцать седьмой.
- Следующий, - серым будничным тоном прогромыхала упитанная тетка и с глухим ударом приземлила штамп Школы на тонком потрепанном пергаменте. Чернила помедлили, но все же начали расползаться по бумаге, въедаясь в мелкие буковки, которыми тот был весь исписан.
По кислому лицу парня, косо глянувшему на штамп, и по редким улыбкам выходивших перед ним, я поняла, что хорошего мне здесь сулило немного.
- Руку, документ и бланк, - грозно насупив редкие, но все же срастающиеся на переносице брови, пробасила тетка. Повисла недолгая пауза.
Документа у меня, в отличие от городских, не было, и я замешкалась.
- Руку, говорю, давай. Документ и бланк,- начиная разражаться, баба повысила и без того громоподобный голос.- Оглохла, штоль?
Опомнившись, я положила на стол, заполненный еще час назад, "бланк поступления", состоявший всего из трех граф: имени, родословной (если таковая была) и рода деятельности (социального положения). Напротив двух граф я поставила прочерк.
Пробежавшись глазами вскользь по моей небогатой автобиографии, тетка требовательно на меня взглянула.
- Документа нет, - предупредила я и заместо подала руну.
Косо глянув на браслет, она заметила резную голову божка и скроила такую рожу, будто неожиданно заглотнула целую кадушку соленых вешских огурцов.
Подумав, я решила, что надо бы, наверное, протянуть ей руку.
Взглянув на ладонь с явным презрением, она окликнула какого-то дедка, деловито перебирающего кипы пыльных бумаг за соседним столом, и, когда он, неуклюже переваливаясь, подбежал, мрачно кивнула на меня. Тот, в отличие от бабы, не брезгуя, тут же ухватился за мою руку и даже прикрыл глаза, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Застыл.
Прошло минуты две, за моей спиной начали перешептываться, а я всерьез задумалась о здоровье дедушки, когда он неожиданно открыл глаза и сначала осторожно заглянув мне под капюшон, который я не снимала в целях собственной безопасности, и, кинув беглый взгляд на руну,.. отрицательно качнул головой и, сухо кивнув тетке, ушел обратно.
Гулко стукнувшись о деревянный стол, утяжеляемый мясистой рукой, штамп с силой впечатался в мой тощий бланк. Через мгновение по бумаге начали расползаться жирные чернильные щупальца.
Вот так. Легко и просто.
Удивительно, как сложно описать чувства, когда на глазах у человека (или нет?) рушится мечта, хотя... нет, не мечта - ожидание. Тем более, если оно уже почти сбылось... ну, по крайней мере, в мыслях. Это похоже скорее даже не на грусть, не на разочарование, пожалуй, наверное, можно назвать это остолбенением... да. Просто ничего не чувствуешь. Да.
Сгорбившись, я медленно тащилась по улицам, никого не замечая и ничего не соображая. Глаза почти не видели, или это я не обращала на увиденное внимания, но мне казалось, будто я иду вслепую. Может быть, когда очнусь, мне будет даже плохо. Не знаю. Не сейчас.
Сейчас... если город рухнет, сгорит или провалится под землю, я так же буду, шатаясь, брести по его остаткам. Хотя, наверное, я преувеличиваю.
Что происходит с чело... любым мыслящим существом, когда оно теряет свое, и без того хрупкое, место в жизни?
Легко и просто. Одним взмахом руки.
Первым, что я увидела, была стена. Тупик, о который я едва не расквасила себе нос. Но я все же не расквасила. Наверное, это и есть везение.
Стена показалась мне странной и даже занимательной. Я остановилась и долго смотрела на нее, водя пальцем по шероховатой поверхности, нащупывая трещинки и изъяны....