Добротная и ладная телега весело ехала по утрамбованной лесной дороге. Тащившая ее лошадка, была резва. Пекки Юкки напевал под нос нехитрую песенку и постоянно трогал привязанный к поясу кошель, туго набитый звонкой монетой. Его младший сын, семилетний Тимо, дремал, прислонившись к спине отца. Во рту он держал крупного леденцового зайчика и посасывал его в дремоте. Тонкая сладкая струйка слюны стекала на воротник. По дороге подобрали деревенского дурачка Олафа, который бежал за телегой, боясь заблудиться.
Дорога к хутору была неблизкой, но Пекки Юкки не скучал: ярмарка в этом году удалась. Как всегда было много бестолковой балаганной шумихи, которая интересна мальчишкам да молодым девкам, но и торговля шла бойко. Пекки Юкки продал даже прошлогодние тюки с шерстью, не говоря уж о свежем тонком руне и прекрасно выделанных шкурах, и теперь. Качаясь на козлах, он планировал, что бы прикупить на вырученные деньги. Нужен был строевой лес для нового амбара, да лодку новую справить не помешало бы для сына, мальчик рыбалке удачлив и сметлив не по годам.
Олаф находился под впечатлением от шумной ярмарки, а в особенности от объявления о беглом арестанте. Малахольный не умел читать, а только топтался в толпе возле столба с портретом сбежавшего кандальника. Видано ли дело! Дерзкий побег арестанта в их тихих краях! Жалостливый лавочник подарил дурачку аляповатую лубочную картинку про разбойников, и Олаф мычал и тыкал в нее пальцем, отвлекая Пекки Юкки от размеренных хозяйственных размышлений. Только когда Пекки пригрозил Олафу, тот угомонился, боясь, что его ссадят с телеги.
Дорога захватывала край владений богатого помещика Ялмара Линда, который отрезал всем фермерам, по куску земли, разрешив устроить хутора. Пекки Юкки всегда снимал соломенную шляпу, подъезжая к дорожным камням с предупреждениями о границах владения, словно господин Линд мог его видеть.
Вот и теперь хуторянин приподнял шляпу, но взглянул на качающиеся верхушки сосен, нахмурился. Воздух сгустился, надвигалась гроза, небо потемнело. В августе пророк Илия бывает ох, как грозен! И Пекки Юкки решил свернуть с широкой дороги и проехать вглубь леса, к сторожке, которой пользовались сборщики ягод и грибов у Ялмара Линда.
Неожиданно на развилке двух дорог - одной, утоптанной копытами лошадей и быков, с привычной тележной колеей, и второй, узкой, но проезжей, Пекки Юкки заметил старуху Немолодая, в толстом суконном платье-подряснике, в клобуке, надвинутом на самый нос и поддерживающем его платке, монашка вышагивала по пыльной дороге. Услышав скрип колес телеги, остановилась, опершись на толстый посох. Пекки Юкки поравнялся со старушкой и спросил: "Куда, мать, путь держишь?" Старуха сипло ответила:
- Иду от господина Ялмара Линда, гостевала пятеро суток. Теперь путь мой к строящемуся скиту под Синюю Горку, такое у меня послушание.
- Э, бабушка, - сказал несколько фамильярно Пекки Юкки, - под Синюю Горку - это же совсем в другую сторону! Да и от гостеприимного господина Ялмара ты зря перед грозой в путь двинулась. Вишь?
Пекки Юкки показал кнутом на вершину ближайшей сосны, за которую словно зацепилась дождевая туча. Странница только вздохнула.
- Садись-ка на телегу, поедем в сторожку, пересидим грозу. А ты, вона, уже и так простуженная.
Монашка замотала головой, отнекиваясь, мол, с мужчинами ей путешествовать совсем уж неприлично, но заботливый Пекки Юкки уже спрыгнул с телеги. Сын повалился на мешки и тут же проснулся, недоуменно вертя головой. Олаф глупо улыбался. Пекки Юкки помог страннице умоститься рядом с Олафом. Громыхнули вериги под рясой, когда старушка громоздилась на телегу. Подхватив монашку под локоть, Пекки Юкки бросил быстрый взгляд на ее лицо. Маленькие черные глазки, крупный нос картошкой, губы в ниточку. Не красавица, так что не удивительно, что монашкой стала. Устыдился хуторянин своих грешных мыслей, сел на свое место и прицыкнул на лошадь, направляя ее вправо по узкой дороге в лесок.
Сторожка, как старый гриб, торчала посреди поляны. Из трубы вился дымок.
- Здравствуйте, добрые люди, - сказал Пекки Юкки, открыв дверь внутрь и поклонившись, как полагается. Следом за отцом в тепло нырнул шустрый мальчонка. Старуха вошла медленно, слегка согнувшись, а дурачок Олаф застыл на пороге. Тут же за спинами путников загрохотал гром, и грянул ливень.
Пекки Юкки оглядел сторожку, освещавшуюся очагом. На кучах старого сена сидели двое: один повыше и постарше, а второй - пониже и помоложе. Еще один храпел в левом углу, были видны только его опорки.
- И тебе здорово, добрый человек, - сказал тот, что повыше, сидевший ближе к очагу.
- С дороги сбились, почтенные? - спросил со смешком второй, что пониже.
- Эх, кабы не гроза... - посетовал Пекки Юкки, оглядывая сторожку, ему непременно надо было знать, с кем ему привелось он пережидать грозу, потому что кровно заработанные денежки карман Пекки вовсе не жали. - Что тут за честная компания собралась?
- Юхан, - представился тот, что пониже, и Пекки Юкки рассмотрел, что одет он бедно, на стеганой летней куртке пришиты заплаты, - а это брат мой, Петер. Плотники мы.
- А фамилия ваша какая? - спросил недоверчивый хуторянин.
- Коскинены мы, - буркнул Петер.
- Коскинены... - задумался Пекки Юкки, - знавал я одного Коскинена, церковного старосту. Да только слышал я, что сыновья его не больно то ладили с ним...
- Батюшка наш покойный, - ухмыльнулся Юхан, показав гнилой рот пьяницы, - хоть и мироед был редкостный, упокой черти его душу, а наследства нам не оставил. Вот и добываем мы себе пропитание у добрых людей. От ярмарки к ярмарке, от хутора к хутору.
Петер поддакнул, потягиваясь и зевая, а Пекки Юкки покрутил носом, потому что не нравилось эму компания.
- Сам-то ты кто? - спросил нахально Юхан у Пекки Юкки.
- Да так, человек себе и человек, - уклончиво сказал хуторянин, - с ярмарки еду. С сыночком. Пекки Юкки меня кличут.
-Ну, садись, погрейся, - уже более дружелюбно сказал Петер и махнул приглашающе.
- Ну, нас ты знаешь, а тот, что спит в углу - мы его сами не знаем. Сказал, что счетовод, ежели не врет, - сообщил Юхан.
Пекки Юкки покивал головой. Все разместились, где кому было удобно. Пекки Юкки постелил на лавку свою куртку, и малыш Тимо устроился на ней досыпать. В дальний угол присела на свой мешок монахиня, не уставая осенять себя крестом и бормоча еле слышно молитвы. Сам Пекки Юкки сел у очага, потирая руки. Олаф крутился по сторожке. Он явно боялся грозы, нового места и незнакомых людей. Не находя себе места, он подходил то к одному, то к другому, но всякий его прогонял. И даже спящий счетовод дрыгнул ногой в сторону назойливого Олафа. Тогда Олаф подошел к Пекки Юкки и стал мычать что-то совсем уж громкое, тыча пальцем то на лубочную картинку, то на всех в сторожке разом.
- Ну, чего тебе неймется, дурной ты человек! - с укоризной сказал ему Пекки Юкки, - да хватит же шуметь, дай людям отдохнуть. Гроза кончится, и домой поедем.
Однако Олаф не унимался, и в его бессвязном мычании можно было разобрать: "Тать, тать!"
- Да где тут тать! - встревожился Пекки Юкки, затем взглянул на лубочную картинку и увидел изображенного разбойника и успокоился, - это малахольный картинкой копеечной хвастается.
- В такую погоду, - засмеялся, привстав с соломы Юхан, - все разбойники в тепле сидят, брагу пьют да мясцо жарят.
- Не худо бы и нам поужинать, - поддакнул Питер.
Все стали рыться в котомках и доставать припасы. Даже спавший под раскаты грома счетовод проснулся и поздоровался. Аккуратная стриженая бородка и длинные крученые пейсы выдавали в нем представителя известной нации.
- Якоб Шнеерзон, - представился он и добавил, - бухгалтер я, по-простому - счетовод.
Пекки Юкки назвал себя и своих спутников.
- Что же уважаемый счетовод делает в лесу в столь грозный час? - спросил хуторянин недоверчиво.
- То же, что и все, - с легким акцентом ответил Шнеерзон, - таки пережидаю грозу.
- А отчего же не в теплом кабинете? - подозрительно продолжил Пекки Юкки допрос.
- О, чем меньше доверия, тем больше ума, - похвалил Шнеерзон Пекки Юкки, - да только кабинета нет у меня. Пропил я кабинет, нанимаюсь к помещикам за скромную плату.
- Не от господина ли Ялмара Линда вы идете? - спросил плотник Петер.
- От него, - покивал головой Якоб.
- Что же он вас в такую непогоду отпустил?
- Да не то, чтобы отпустил, - неприятно захихикал Шнеерзон, - сказать по правде - выставил. Насчитали ему налоги - сумму превеликую. Подати-то на землю, по указу русского императора, нынче немалые. Вот и пригласил он меня угодья пересчитать. Мы с землемером всё ходили да мерили, а когда намерили лишнего, да расчеты произвели, то взял суровый господин, да и выставил нас обоих.
- И денег не заплатил? - осведомился веселый Юхан.
- Какие уж тут деньги! Собаками травил, по старинному финскому обычаю гостеприимства.
Вся компания, за исключением старушки-монахини бесстыдно рассмеялась над бедами еврея.
- А я-то думал, кто еврея обманет, тот дня не проживет, - продолжил смеяться Юхан, но Якоб Шнеерзон ответил:
- Издали все люди не плохие. Денег мне не дали, но одарили бесценным опытом. К тому же записи землемера у меня остались...
- О, да ты, господин хороший, не так-то прост! - заметил Пекки Юкки, - с записями можно и в управу сходить, пусть сверят правильность определения подати.
Якоб Шнеерзон покивал головой и ответил:
- Знания - товар бесценный, но всегда найдётся тот, кто за него хорошо заплатит.
Компания продолжала перешучиваться. Из котомок достали припасы и сложили у очага. Получилось неплохо: пять крупных картофелин, десяток мелких зеленых яблок, три огурца, каравай. Даже Пекки Юкки не пожалел круга кровяной колбасы. Юхан достал длинный острый нож, повертел в руках и ловко порезал колбасу прямо в воздухе. Тимо отнес монашке печеную картофелину и кусочек колбасы, которую та приняла с молитвой. Мужчины поужинали с шутками. Один Олаф смотрел на всех недобрыми глазами и стучал пальцем по голове, что вызывало смех у всей честной компании.
- Постучи, постучи, - хохотал Юхан, - может ума прибавится.
Олаф натянул куртку на голову и стал, приседая, сновать мимо честной компании.
- Ну, что за человек беспокойный! - с интересом посмотрел на него Якоб Шнеерзон, - я таки думаю, что поспать он нам нынче не даст.
- Выкинем его на дождь, - предложил Юхан, - поумнеет.
После этого Олаф стих, нахохлился, как воробей, и сел у двери.
- А что, нынче выгодно шерсть на ярмарку возить? - спросил Якоб Шнеерзон у Пекки Юкки.
- А с чего вы взяли, будто я шерстью торговал? - удивился Пекки Юкки.
- Будто бы не шерстью, - захихикал счетовод, - все просто: скотская ярмарка осенью бывает, как и хлебная. Значит, либо лён, либо шерсть. Лён в этом году плохой уродился, год был дождливый, стало быть, много травы. А где трава, там и овцы, а где овцы - там и шерсть. - Вишь, какой шустрый, - с неудовольствием протянул Пекки Юкки, - всё по полочкам разложил.
- Значит, правильно я подумал, что торговля была удачной, раз вы так нервничаете? - хмыкнул Якоб Шнеерзон, удобнее устраиваясь на соломе. Пекки Юкке надулся, и разговор продолжать не стал.
Заморив червячка, стали укладываться на ночлег, каждый на прежнем месте: хуторянин с сыном у левой стены избушки, тут же в углу старушка. У стены на самой высокой куче соломы напротив двери - братья, а счетовод-изгнанник справа от входа. И только Олаф крутился по сторожке и мычал: "Тать, тать!", надоедая всем. Устав слушать его причитания, Пекки Юкки сказал Олафу:
- Ну, раз ты так татей боишься, то спи у двери.
Олаф крякнул от натуги и подвинул неподъемный деревянный топчан, стоявший зачем-то в углу, к двери сторожки. Перегородив выход, он устроился на топчане, но не уснул, а возился и кряхтел. Пекки Юкки тоже было не до сна, тревога Олафа передалась и ему. Он вставал, подкидывая в очаг то ветоши, то сена. Но уже под утро, под мерное шуршание дождя, когда молнии у Пророка Ильи закончились, хуторянин уснул.
Чуть забрезжил свет, Пекки Юкки схватился за пояс, вскочил с лавки, стал крутить ошалевшей головой. Кошелька не было. В темной сторожке было по-ночному страшно, и очаг потух, хотя Пекки Юкки подкармливал его почти всю ночь. Хуторянин кинулся к двери, но она по-прежнему была загорожена топчаном, на котором спал Олаф.
- Так! - громогласно вскричал хуторянин, - быстро всем вставать!
- Чего кричишь, Пекки, - сонно пробасил Петер.
- Сейчас будем разбираться, кто беззаконие учинил! Кто срезал мой кошелек с кровно заработанными деньгами?
Все посмотрели сначала на счетовода, а потом на место, куда он показывал. На топчане сидел, свесив голову, Олаф, из груди которого торчал нож.
Мужчины приумолкли, не зная, что и сказать. Монашка повернулась лицом в "красный", восточный угол и стала смиренно творить молитву об усопшем. Тимо тихо заплакал, Петер подошел к Олафу, задев лаптем очаг, и потрогал лицо убитого.
- Мать честная... - протянул он, - еще теплый.
Якоб Шнеерзон растирал затекшие ноги и приговаривал: "Вот незадача, к вечеру мне в Калиойоки никак не попасть. Как неудачно малохольный умер!"
- Так! Не умер, а убит! - гневно выкрикнул Пекки Юкки, взяв на себя роль главного, - будем искать не только покражу, но и убийцу!
- Ну да, - хмыкнул Петер, - так он и признается! Говорил же Олаф, царство ему божье, что тати тут!
- Вы тут разбирайтесь, честные хуторяне, а мне в путь пора! - сообщил Якоб Шнеерзон, - это дельце до меня не касается.
- Э, нет! - Петер толкнул назад в кучу соломы не в меру ретивого счетовода, - никуда ты не пойдешь, покуда всё не выясним.
- Повторяю вопрос, - продолжил Пекки Юкки так гневно, что даже его сын Тимо испуганно заморгал и вжался в стену. - Где мой кошелек и кто убил Олафа?
- А на каком таком основании вы, уважаемый Пекки Юки, спрашиваете? - ехидно осведомился Юхан, - может, у вас и кошелька никакого не было?
- А на том основании, что я старший по возрасту и к тому же пострадавший!
- Убит ножиком, - подсказал невпопад Якоб, - вчера колбаса, а сегодня - человек.
Петер, Якоб и Пекки вскочили и подбежали к телу дурачка, которое окончательно сползло с топчана на пол. Сомнений не оставалось - это был нож Юхана, которым тот вчера ловко резал колбасу.
Юхан, однако, не показывал страха.
- Ножик мой, что уж тут скрывать, - сказал он нагловато, - да только спал я, и кто убил Олафа моим ножом - знать не знаю. По-вашему, я такой дурак, чтобы ножик в теле оставлять? Да и зачем мне Олафа убивать, скажите на милость? Дался он мне!
- А может, он видел, как ты мой кошелек срезал? - прищурившись, спросил Пекки Юкки.
Враз, точно по команде, Петер и Якоб кинулись к Юхану и скрутили ему руки за спиной.
- Ну, с тебя-то, жид, спросу нет, - пыхтел Юхан, пытаясь вывернуться, - но от тебя, Петер, я вовсе не ждал!
- Так и я не ждал, что мой брат грабитель и убийца! - крикнул Петер.
Пекки Юкки стал обшаривать тело Юхана, а тот брыкался, как молодой козлик. Через десять минут борьбы и чертыханий стало ясно, что кошелька при подозреваемом нет.
- Что? Выкусили? - Юхан свернул кукиш и поочередно сунул под нос хуторянину, брату и счетоводу, затем отвернулся к стене и стал хлюпать носом от обиды.
- Почему ж убийца не сбежал? - спросил Якоб Шнеерзон.
- Топчан не смог сдвинуть, - предположил Петер.
- Надо обувь осмотреть, - сказал тихо мальчик, - кто-то затоптал огонь в очаге, чтобы в темноте все это... сделать.
Все стали поднимать ноги и рассматривать подошвы. Левый лапоть Петера из не успевшей потемнеть от носки липы был запачкан в золе. Сапоги Юхана серели жирными пятнами золы, зола забилась в морщинки кожи на ботинках монашки, да что и говорить - даже ботинки Пекке Юкки были испачканы. Только ботинки Тимо оказались чистыми
- Та-а-ак, - недоуменно протянул Пекки Юкки, и как же объяснить все это?
- Я в очаг наступил, когда к телу подходил, - вспомнил Петер, - а вот ты, уважаемый Пекки, что скажешь?
- Не знаю, - пожал плечами Пекки Юкки, - мы же кошелек искали... Я мог при этом в золе испачкаться.
- Во-во, - подтвердил Юхан, - мы тут все как малахольные носились, вот и вымазались.
- Хватит уже с этой золой! - оборвал вопрос Пекки Юкки, - нужно кошелек найти, кто вор - тот и убийца.
Было решено обыскать место, где спал Юхан, а заодно и всю сторожку.
Около часа все сосредоточенно пыхтели, перебирали вещи друг друга, перетряхивая солому. Потом, утомившись, сели на лавку. Монашка смотрела из угла на всех, не уставая молиться.
- Папа, - шепнул на ухо Тимо, - можно мне выйти на улицу, за уголок по мелкой нужде? Отодвиньте топчан.
- Что такое? - вспылил Юхан, - выйти ему? Так пускай вывернет карманы, может, твой сыночек втихаря и кошелек срезал!
- Да как не стыдно тебе! - взвился Пекки Юкки, - хочешь сказать, что безвинному ребенку такое под силу? Лучше бы помог топчан отодвинуть!
Юхан буркнул, что в обиде на всех, и к топчану не прикоснется.
- Как не стыдно! - просипела вслед за Пекки Юкки монашка, - мальца обыскивать! Может, и меня, старуху обыщете?
- Бог с вами, - смутился Юхан. Вздохнув, он стал помогать Пекки отодвигать топчан, настолько тяжелый, что мужчины чуть не лопнули от натуги.
- Вот ведь у дурака силища была! - сказал Юхан и перекрестился, глядя на то, как Якоб и Петер оттащили покойника от двери и положили у стены.
Тимо испуганно моргал, но все же шустро стащил с себя рубашку и вывернул карманы штанов. Дрожащее тельце мальчика вызывало жалость - Пекки Юкки не баловал сына сытными обедами. Якоб Шнеерзон ощупал худенькие ножки мальца в поисках спрятанного кошелька, но ничего не нашел. Тимо, натянул рубашку, схватил отцовскую куртку, на которой спал, и выскользнул по нужде из избушки.
- Хитро всё придумано, - сказал Юхан, - но убивец все еще среди нас. Тут и к ворожее ходить не надо, только вот кто он?
- Ясное дело, кто! - ответил Якоб, - чей ножик, тот и убийца.
- Вот как легко записали меня в разбойники, - возмутился Юхан, - а моих доводов никто не слышит! Кошелек-то в избушке не нашли, а вот обыскали не всех.
- Я предлагаю Пекки Юкки не обыскивать, - начал Петер, - к чему ему воровать у самого себя?
- Нет, уж всех так всех! - потребовал Якоб, и все мужчины начали раздеваться, демонстрируя худые спины и поджарые задницы. Монашка отвернулась к стене и стала творить молитву.
Осмотр не дал результатов, кошелька не обнаружили. Тем временем Тимо вернулся и сел в уголке, успокоившийся и даже несколько умиротворенный.
- Я думаю, что Якоб убийца, - сказал Юхан. - Все мы знаем, что жиду убить - что раз плюнуть. Вон, говорили давеча на хуторе Маальбо, что семейка жидовская всем петухам головы открутила. Как есть! Гадали они, и кровь петушья им потребовалась. И кровь младенцев тоже, я слышал, они используют.
- Да при чем тут петухи и младенцы! - вспылил Якоб Шнеерзон. - Как вам не стыдно, свои суеверия и необразованность всем в нос тыкать!
- И вообще вы христопродавцы, - сказала монашка из угла, и все на нее обернулись.
- Это вообще мракобесие! - возмутился Якоб, - я думаю, что преступник - Юхан, против него две улики: ноги грязные и ножик его, самоличный.
- А ты кто такой, чтобы моего брата обвинять? - взвился неожиданно Петер, - ты оч-ч-чень подозрительный человек! Чего ты вчера выспрашивал у господина Пекки Юкки, какой доход у него от торговли шерстью?
- Ничего я про доход не спрашивал, - хитро ответил Шнеерзон, - я спросил, выгодно ли продавать шерсть и не более.
- Да хватит уже по шерсть талдычить! - возмутился Пекки Юкки, стоявший до сих пор в недоумении, кто же виновник, - что вы с братом все в кучу сваливаете! Юхан это сделал, больше некому! Вот только куда кошелек дел - не понятно!
- Что тут происходит! - взревел трубным басом незнакомец в полицейской форме, открыв дверь и испугав узников сторожки. Вся шестерка вздрогнула и примолкла.
- А, господин становой пристав! - протянул плаксиво Пекки Юкки, - вас-то нам и надо!