Одна ночь под Прагой.

От раскаленной, пузатой буржуйки бродили по унылой комнате красные отблески огня. В рыжем ее пламени пылали прессованные брикеты бурого угля, разливая в замкнутом пространстве томный жар и горький запах гари.

Я сидел за расшатанным инвентарным столом, поглядывая в окно, тихо и скучно грустил. Было лениво, одиноко и безмятежно.

Третий месяц в Чехии. Я только вернулся из Будиевиц,где проводил очередную неделю советского кино...

С августа шестьдесят восьмого, когда проползли по Чехословакии танки, прошло более двух лет. Наши войска изломали гусеницами, разбили еще довоенные дороги в Татрах, а потом исчезли в глухих норах полигонов и военных городков. Там кипела бурная жизнь. Наши солдаты несли службу, дежурили, дневалили, получали наряды, стирали,отмывались в банях, кричали во сне, шагали строем под полковые оркестры, пили, сквернословили, жестоко избивали молодых, гибли от шальных снарядов на стрельбах и тяжко работали на учениях.

Тогда,по рекомендации главного партийного штаба, жизнь в войсках текла скрытно, обособленно и тайно от братских масс иного народа.

А когда минуло два года, было принято новое решение - выйти на Большую встречу, дать понять аполитичным чехам,что дружба наша нерушима и на века.

Так я, маленькая шестеренка большой политики, оказался в отведенной мне военной комендатурой, квартире, в центре небольшого городка Лиса, пригорода Праги.

Свободного времени было мало, да и зачем оно мне. За работой летели дни. Жизнь наполненялась диспутами, дискуссиями, встречами. В редкие, свободные вечера уезжал в Прагу. К тому времени я уже повидал чужие города и страны. В поездках учился спокойно воспринимать иноземные привычки, мораль,кухню и чужой говор.

Здесь, на старых мощенных улицах, окутанных серебристой пылью ночных дождей, в мерцании старинных фонарей, я мысленно погружал себя в давний век, который любил все больше,чем меньше радовался своему времени...

И в тот вечер шел дождь. Шел медленно, постепенно, превращая заоконное пространство во что-то таинственное. Все застеколье казалось чужым - не злым или добрым, а не твоим. Только здесь, в случайном, старом доме, сохранился теплый мир - мой мир и мое пристанище.

Шелест дождя, изломанное пространство за окном и сухое тепло дома, привели меня в состояние полусна.

Мысли лениво,словно котя о ногу, терлись одна о другую, медленно, едва мурлыча свое. Окна из дома напротив чернели тайными квадратами. За ними,в глубине чужих квартир, сопели, кашляли, тихо переговаривались, храпели, сипели, задыхались люди...

Меня окутывала печальная тишина...

Гулко хлопнула подъездная дверь в правом крыле дома, и в тусклом свете дальнего фонаря, мелькнул неясный силует. Застучали каблучки ,такие звонкие в тишине ночи, скрипнула входная дверь, потом гулкие шаги в пустом пространстве подъезда и вдруг дробный стук в дверь.

Первое чувство нереальности,потом тревога, следом настороженность от неожиданного...

Мой голос:

- Да! Да? - Поднимаюсь со стула и словно, застигнутый врасплох, вор, безшумно крадусь к двери. Внутри неясное томление: сейчас войдет кто-то и изменит мою жизнь, развернет ее, нарушит.Острожно! Открываю...

На пороге существо в плаще и надвинутом на лицо капюшоне.

Потоком стекает дождевая вода, образуя на пороге замысловатую лужу. Мокрые туфли-лодочки с бисером по канту, дальше ноги в смешных полосатых гольфах , все остальное скрыто за тяжелым занавесом плаща.

-Сервус! - голос нежный и звонкий. - Постите, пан офицер, видела свет в окне...Мы с подругой...У нас кончились сигареты. Я знаю, пан палыть сигареты...

- Пан палыть,- глупо улыбаюсь и застываю в позе лягавой, принявшую "стойку".

Пауза затянулась, девушка откинула капюшон, открыв очаровательное лицо веселого рыжего бесенка. Она засмеялась - задорно и безоглядно...

Метнулся к столу и цепляюсь ногами за угол плиты, падаю, вскакиваю, хватаю пачку сигарет и словно стакан воды, протягиваю. Сигареты водопадом сыпятся на пол и катятся ,катятся...

Ползаю, собираю сигареты, сую поштучно в пачку, ломаю в дрожащих пальцах, медленно схожу с ума от нежного запаха и смеха, просто от присутствия женщины.

Мне двадцать семь и мне было так одиноко.

Останавливает меня легкое касание бабочкой-ладонью моей щеки. Замираю. Соляной столп.

Она присела и акуратно собирает, оставшиеся и еще не погубленные мною сигареты, в измятую пачку...

-Пан офицер, я сама,- она держит их словно цветы - сигаретку к сигаретке - белый никотиновый букет.

Стою остолопом...

- Берите все, у меня еще пачка,- смотрю сверху завороженно.

- А я вот сижу. Не спится...

-Дякаю! Я возьму несколько штук...Спасибо, пан офицер!-она собирается уходить. Еще нет движения,но тело ее готово к нему.Я в отчаянии.Я не могу ее отпустить.

-Я,Владимир...Вова.

-Я-Дана. - она молчит и смотрит в зев буржуйки. Лицо ее дрожит, меняется в отблесках пламени и, кажется мне невыносимо красивым. Я пробуждаюсь от душевной комы, на лице моем блуждает улыбка Квазимоды.

Хотите чаю? - и придвигаю к краю стола свою алюминиевую кружку с остатками чая. Она смеется. Голос живой, высокий, звучит хрустальными шариками на ветру.

Она протягивает руку к кружке.

- Ох!Нет! Сейчас.

Я выхватываю кружку, та падает на пол.Чай растекается темным озерцом и мы хохочем.Я чуть истерично, она, как ребенок в цирке.

Прихожу в себя. Мне приятно ее присутствие...очень приятно, но это не основание выглядеть дураком.

Наливаю в кружку кипяток и бросаю щепость черного чая. Накрываю кружку платком и смотрю на Дану глазами голодной дворовой собаки.

Оба молчим. Девушка прикуривает сигарету и легкий дымок окутывает ее, струится и медленно вползает в открытую дверцу буржуйки. Тишина.

... Грохочут барабаны, резко кричит труба. Я взлетаю,вскакиваю на коня, всаживаю ноги в шпоры,а шпоры в бока жеребца и несусь, несусь вперед,.. в тар-тарары. Ветер упруго бьет в лицо, шумит в ушах. Яркий солнечный свет ввинчивается в сердце и оно горит, плавится во мне... Я захожусь в крике:

-Дааннннаааааа!

Крик внутри меня. А вокруг нас вязкая тишина. Я умираю от любви!

...Она садится на табурет, протягивает руку к столу, снимает платок с кружки и, вытягивая губы дудочкой, словно в поцелуе, дует на веселое и легкое облачко пара.

Совком черпаю из корзины несколько бурых брикетов и сую их в огненный зев печи. Довольно чавкая,огонь грызет уголь, и в застывшую тишину комнаты вплетается свистящий шепоток дымовой тяги. Невыразимо-томное чувство молчания вдвоем...

-Дана, Вы живете в этом доме?

-Не говори мне "Вы".У нас не принято. Когда ты так говоришь, мне хочется смотреть - кто второй? Нет, я не живу здесь... Здесь живет моя подружешка...подружка. Мы учимся вместе. Вот! Другой года...Нет! Второй года.

-Второй год.

-Да!Второй год.

-И кем же вы станете...потом, когда закончите?

- Я? Стану словянским лингвистом,переводником...

-Переводчиком?

-Да!Переводчиком...Как Харон. - Она заливисто смеется и мои руки леденеют от желания обнять ее.

А за окном закончился дождь и медленный перестук капели на подоконнике сменился гулкой заоконной тишиной и дыханием хрустящего огня в печи. Наши слова повисают в душном и теплом воздухе...

-Спасибо, Владимир, я буду уходить...Меня ждут...

Дана поднимается с табуретки и ставит кружку на стол Мне, кажется,она взлетает. Девушка подходит к двери,а я чувствую как рушится все. Дана смотрит на меня и у меня замирает, а потом вопит испуганная душа. Делаю шаг, сердце словно в пустом ведре, гремит,даже слышу эхо от ударов.Обнимаю ее и целую куда-то, в шею. Завиток щекочет, чудный запах утренней травы.

Дана отстраняется,почти отталкивает меня и вдруг... снова смеется: весело и странно...

-Сбохем,Владимир! Чусс!

-Чусс!,- и в догонку танцующим каблучкам кричу шопотом,- мы увидимся?

-Увидимся!- каблучки отбили дробь,скрипнула дверь и снова тишина.

Спать не хотелось. Комната превратилась в тюремную камеру. Скрипели половицы,проседая под тяжестью моих шагов.В комнате темно, печь моргает тлеющей золой, и только свет дальнего фонаря лунным туманом плывет по полу и стене.

Мне так хочется ее увидеть,что от сердца к горлу ползет, закручивается крик...

Невыносимое желание тянет за руку.Выхожу из дому.Боковым зрением вижу: на втором этаже дома не спят, медленно ползет оконная занавеска за которой, словно на крошечной сцене, стертое темнотой восковое лицо и испуганно-любопытный взгляд.

Сажусь на мокрую скамейку в небольшой дворовой ротонде и закуриваю. Может увидит и выйдет?

Текут минуты, тишина маленького городка не мешает, а сердце, настроенное на любовь, вибрирует, тоскует. Проклятое и нетерпеливое одиночество...Сигарета,догорев,обжигает пальцы.

Вздрагиваю и вдруг, отделившись от скучного тела, возношусь под крышу беседки. Оттуда снисходительно смотрю на себя, сладко спящего, Смешно шевелю губами, словно ребенок, убаюканный сытным, материнским молоком. Легкий ночной ветерок колышит волосы на голове спящего, а меня, воздушного, прочь вытягивает из беседки. Всплываю все выше и выше. Ласкает душу нежная мелодия и возносимся мы с ней над маленьким двориком, одиноким фонарем и огромной липой в тени которой остается беседка и тот, спящий в ней...

Проснулся от внезапного толчка в сердце. Раннее утро, звуки шагов, разговоров, звон трамвая на перекрестке улиц. В проеме беседки маленькая девочка с двумя косичками-запятыми. Глаза внимательные и озорные...

- Як твойа имя?, - сказала и, не ожидая ответа, уносится в никуда,-только послышалось из дали,- Проминте,пан!.

Я ее понимаю - дядька в галифе и помятом, накинутым на плечи, кителе, тапочках на босу ногу. Шевелюра, всколоченная и жеская, глаза узкие и опухшие со сна.

Тело охватывает озноб, зубы постукивают в ритме танго. Ночь ушла, остались воспоминания и легкая грусть-тоска...Время к семи.