Дорога стелилась под колесами старого довоенного автобусника, взлетая за бортом, до самого горизонта, пыльным облаком. Подскакивая на ухабах, пыхтя и постанывая, плелся он от села к селу. На порванных сиденьях автобуса сидели шестеро участников летучей студенческой агитбригады, четверо парней и две девушки. Район, по которому, словно челноки, сновали они от клуба к клубу, был самый дальний от областного города. Шел далекий 196... год
Их любили и ждали... Годами не видело село ни новых лиц, ни новых песен. Хрипящее радио и кинопередвижка- вот и все, что было здесь от огней большого города. Они выступали в полуразрушенных клубах или на открытых площадках, под светом свечей или газовых фонарей. Редко, под электрическим светом лампочек подключенных к местному, натужно кашляющему генератору.
Концерты тянулись долго, их не отпускали со сцены благодарные селяне и, приходилось придумывать новые и новые номера, куда входили стихи из школьной программы, несвежие анекдоты, песни, только что услышанные по радио, где тексты писали сами. После концерта играли танцы и уже под утро уходили на ночлег, чаще всего в тот же клуб, где спали в повал на свежем сене, укрытым рядном.
Нас было шестеро. Женька --виртуоз и слухач, клавешник, как назвали бы его сегодня. Любая мелодия, услышанная им, мгновенно оживала под его руками на пианино с какой то, только ему присущей легкостью. Он был красив, любим и снисходителен к легким романчикам и влюбленным подругам. Вокруг него туманились чьи то чувства ,эмоции, не очень затрагивая и не меняя его повседневную жизни.
Вторым был Колька Анисимов, фат и бонвиван. Усики, длинная худая фигура. Гибкий, веселый хохотун и обожатель. Легко и бездумно сходился и расходился с женщинами, оставляя за собой, после любовных историй, лисий, запутанный след. Так он и танцевал, в концертах, легко и сексуально.
Пуль Толя был картав и грустен." Тройка мочиться дойка скачет... "пел он чудесным тенором,но эта "тгойка" доводила нас до колик, до веселых хохотунчиков. Он не обижался и пил яйца. Делал это виртуозно и в количествах пугающих. Его любили, но как -то поверхностно, без энтузиазма.
Четвертым был я. Молоденький и бойкий дурачок, весельчак и любимчик. Шут, иногда веселый, иногда дерзкий и язвительный. На мой имидж, как говорят сегодня, играли безалаберность и молодость. Обязанности мои были безмерны. Я вел концерт, играл миниатюры, репризы, читал патриотические и лирические стихи, басни. Я раздвигал меха аккордеона, на котором, как на пианино, играл Женька
Однажды Женя пел, когда Толька Пшуль сорвал голос на очередном ночном сабантуе.
Девочки... И сейчас теплеет сердце, и улыбка скользит по моему лицу. Эля и Алиса. Я помню их так же хорошо, как помню лица родных для меня людей. Где они сейчас? Алиса, высокая и тонкая. Балетные ноги с выворотом, очаровательное лицо молодой леди, по которой слегка струилась загадочная улыбка Моны.
Как она танцевала?! Будто для себя... Будто все время смотрелась в зеркало и удивлялась собственному очарованию. Ей аплодировали долго, но не шумно. И она вновь танцевала, самозабвенно, глядя поверх голов зрителей, словно ожидая оттуда из-за горизонта медленно плывущие алые паруса.
Элька была совершенно другой. Самая старшая среди нас, двадцатичетырехлетняя, опытная и в жизни и в любви, она управляла нашим маленьким коллективом рукой властной и суровой. Ей негласно отдали важнейший вопрос нашей жизни-договоренности с местным начальством о ночлеге, кормежке, переброске наших душ от села к селу. Она делала это легко и твердо, обеспечивая нас молоком, сливками, мясом, наваристыми борщами, медом, яйцами и самым вкусным, домашним хлебом. Нас встречали и провожали, нередко поднося, по паре, две, стопочки вонючего местного самогона. Элю уважали!
Но ко всему она еще и пела. Может до Фитжеральд и не дотягивала, но пела замечательно. Обладая слухом скрипача и имея не сильный, бархатный голос, она пела, повторяя все обертоны и интонации известных певиц. Получалось очень похоже, особенно если закрыть глаза.
Внешне она была симпатичной, похожей на монгольскую мышку... Я не знаю, есть ли такая мышь?
Катил автобусик по дороге, а в нем сидело шестеро, каждый со своими мыслями. Кто улыбался, кто дремал, кто пытался читать. Меня мучила одна мысль: "...третий день ездим, девчонок вот-вот разберут. Их и так мало. Кто будет со мной? Кого выбрать?". Сакраментальный вопрос молодости - С кем? Обе мне нравились. Обе притягивали. Обе пока были свободны.
Я был актер, лицедей и решение выбрал актерское, авантюрное. Сегодня я смотрю на себя юного с иронией, не осуждая, но и без особой симпатии. Бойкий и нетерпеливый пацан.
Я решил "заболеть". Притвориться и выбрать ту, которая обеспокоиться больше, а значит и путь к ней будет короче. Я и сейчас думаю, что это было гениальным решением для совсем ленивых или очень молодых.
Мы отыграли очередной концерт и танцы. Пришли на ночовку, в клуб. Через пару часов, угомонившись, все уснули. Не спал один я. В абсолютной темноте я готовился к операции. Тихо поднялся и, ногой нащупав жертву, я упал на нее, громко стеная. У меня не было опыта тяжело больного и выглядело это глупо со стороны, но и мои друзья тоже были не очень опытны. Замигали фонарики, меня подняли и вынесли на лунный двор. Потом мне сказали, что у меня были ледяные руки.
Лицо было выбелено волнением и страхом. Я был на грани обморока.
Конечно же, Эля взяла все в свои руки. Если бы в моем мозгу было
чуть больше извилин, я бы и раньше понимал, что так и должно быть.
Жалось женщины, рождает чувство, чувство рождает привязанность, привязанность рождает любовь. К вечеру мы целовались.
Было немного стыдно забот моих попутчиков: лучшее место в автобусе, постоянные вопросы о самочувствии, но все же аромат любви будоражил и снимал этот стыд, как стирает резинка неудачный рисунок на бумаге, оставляя лист белым и чистым.
Моя голова покоилась на коленях женщины, мои волосы перебирали тонкий и ласковые пальцы. Я упивался музыкой нежного голоса. Что еще нужно для счастья?
Оказалось нужно. А вот если бы Алиска. Почему не она? Мысли двигались лениво...чуть -чуть печально. Было хорошо и грустно.
Вечером новое село, новый концерт. Отыграв, мы долго не могли утихомириться. Сено под нами шуршало ... Шелестели слова... Не спалось. К утру затихли. На моем плече покоилась Элина голова. Спала она тихо, и только ее дыхание приятно щекотало щеку. С другой стороны от меня спала Алиса, и это тоже было привилегией "больному". Меня положили в центре - ночи в сентябре были прохладными. Я не спал. Я не любил спать тогда и не люблю сейчас. Кажется, что во сне жизнь проходит мимо, скользя и не задевая тебя. Я люблю ночную тишину, когда человек уходит с земли и слышится только ее говор в шелесте травы, шуршанье мышей, скрипе деревьев и дыхании неба.
Я не спал. Вдруг справа от меня раздался шепот, а потом на щеке я почувствовал легкое касание губ... едва слышимый поцелуй. С той стороны лежала Алиса....
Я не могу передать словами тот восторг, который обрушился на меня. Рухнули комплексы, и крылья самомнения вознесли меня в царство огромного Я.
С вершины я смотрел вниз, в пропасть, где должны были жить простые, заурядные люди.
Они обе любят меня! Обе! Все, обе! Они любят меня! Что сказать Эле?
За что они меня так любят?
Есть за что!
Нужно ли делать вид, что я сплю? Или ...
. Алиса приблизила в темноте лицо, и я вдруг услышал: Женя! Женечка... Ты спишь?
Я летел камнем. Я врезался в землю с силой пикирующего бомбардировщика. Я был расплющен, раздавлен, разорван на куски стыда, презрения к себе, жалости... до слез горьких и злых. Какое счастье, что я тогда не выдал себя.
Я понимаю, что в темноте Алиса перепутала стороны. Она шептала и целовала его, а не меня.
Мое Я, сжалось до микроскопической точки, как сжимается в коллапсе наша вселенная. Я был ничем. Я стал никем.
И вновь я улыбаюсь, глядя на себя из-за прозрачной стены времени. Сегодня я знаю, что не могут меня все любить, но не могут! И не любят. А то, что остается для меня в этом мире более чем достаточно. Значительно более...
Утром я смолчал. Настроение было поганое. Говорил всем, что еще болею... что мне тошнит. Через несколько дней тихо почила моя любовь с Элькой, и ее подхватил неутомимый усатый Колька, спасая меня от выяснения отношений.
Женька не очень активно принял робкую любовь Алисы, и она до конца оставалась одна и все глядела, танцуя, в загадочные дали горизонта, ожидая кого-то, плывущего к ней на распахнутых парусах.
И снова пылила дорога за бортом старого довоенного автобуса. И снова шестеро сидели на рваных сиденьях, и снова какие-то сладкие виденья будоражили мою голову.