Его пригласили в судебный зал. Все это напоминало старое кино: добродушный судья и сидящие справа адвокат и обвинитель, все в мантиях - торжественные и чинные. Хотя какое торжество, судья перебирал бумаги дела, обвинитель чистил с упоением ниткой зубы, а адвокат смотрел с такой каждодневной тоской, что хотелось подойти и сказать ему что-то доброе. Понятно! Дело тысячное, заурядное. Все эти русские, евреи легки на руку. В супермаркетах тянутся к открыто лежащим товарам. Сказывается привычка подбирать все, что плохо лежит. Не все, но многие. Потом секюрити, и вот они здесь. Напуганы , осторожны, а в глазах страх. Все они бояться власти, полиции, судов. Вот и этот тоже ... руки пляшут, и глаза как у малыша при виде папы с ремнем. Адвокат вздохнул и полез за платком.
Обвинитель делово, с привычкой достал из пачки, лежащей на столе бумажный платок, с силой высморкался в него и выбросил в недалеко стоящую урну.
Судья взглянул на очередного подсудимого. Скучный, потухший какой-то. Лет под шестьдесят, весь круглый без возможности зацепиться взглядом за что-то. Правда аккуратен, чист, и не запущен, как иногда бывает с этими русскими евреями или еще хуже - русскими немцами. Стоит вот такой перед тобой - брюки короткие , носки рваные, ногти черные. Б-р! Еще и чихает-брызги веером.
-Что ж, - подумал судья, - пора начинать! - и сказал - Позовите переводчика!
Вошел переводчик, точнее переводчица Валентина, из поволжских немцев. Более десяти лет назад она вернулась на родину, в Германию, вышла замуж и больше всех в этом зале презирала приехавших оттуда, из бывшей "страны проживания". Так всегда и бывает. Вновь прибывшие напоминают ей ее же, только тогда, много лет назад. А так хочется все забыть, зачеркнуть те годы, отретушировать жизнь, как фото и убрать оттуда тех, которые стоят сзади. Стать как все в этой стране. Войти в свое поколение. Чувствовать себя не изгоем, а хозяином жизни. Только напрасно все это. Эмигрант он и есть эмигрант, с акцентом или без, а все равно какая-то, то ли излишняя и наигранная бодрость, то ли тусклость во взгляде, отличает тебя от тех, кто родился и прожил здесь жизнь. Даже бездомные, с их собаками и бутылкой пива в бумажном кульке, стоят на ступеньку выше и так же как и остальные безразлично внимательны и вежливы с тобой, парием и чужаком.
Судья начинает заседание и голосом Валентины, серым и прокуренным спрашивает у него имя, фамилию, откуда приехал и все, что положено для начала заседания. У подследственного голос ломается как у подростка, то высокий, почти свистящий, то низкий и потухший. Он отвечает на вопросы как еретик перед инквизицией - обреченною.
Он отвечает и думает, кто запретит ему думать, что заигрался и теперь его болезнь захватывает не только его, но и близких, семью. Впервые он испугался за родных. Страх был внезапный и полный... до дрожи в ногах и пустоте там, где он предполагал наличие души, откуда рождались все чувства: от легкой грусти до неподъемной тоски. Вот и сейчас он говорил на автомате, а там зарождались безысходность и ужас.
До его руки дотронулась Валентина: - Вы слышите? Он спрашивает у вас, - Считаете ли вы себя виновным?
-Да? Да! Я виновен... очень!
Судья, обвинитель и адвокат о чем - то заговорили.
Его голова совсем не работала. Он перестал понимать немецкий и, ему показалось, эти в мантиях, словно три ворона каркали над его могилой. Шумели крылья и горланили птицы в мертвой тишине погоста.
Он понял, что болен тогда, когда в первый раз взял пачку сигарет и прошел мимо кассы. В крови забурлил адреналин, чтобы выплеснуться на горячий асфальт и обжечь глаза горячим паром. Только спустя пять минут ужас остановил его и был в нем, пока не вернулся и положил сигареты на место. Не оглядываясь, он выбежал из магазина.
Когда это произошло во второй раз, случилось то, что и должно было - его остановили при выходе. Он почувствовал такое падение, что затрещали кости, застыла кровь и это чувство примирило его с тоской от полной потерянности, что испытал он в эмиграции - без работы, без цели, без чувства ответственности.
Стыд заливал его. Стыд и чувство эйфории. Потом он понял, что хотел пасть, опуститься до самого дна, почувствовать ту степень унижения, после которого повседневность не будет угнетать его. Бедный дурак! Даже в старости жизнь не учила, а поучала его.
Болезнь прогрессировала. Однажды ему приснился тюремный двор, и он ходил по кругу, рассматривая выдавленные в бетоне следы тех, кто ходил здесь до него и год, и годы назад.
Следующий случай выпал через полгода. В одном из громадных магазинов он, покупая себе рубаху, заткнул в карман пару носков. Вновь адреналин хлынул во все пустоты его души, рванул сердце и подступил к горлу. Его не остановили. Он вышел на улицу и, вновь, ошеломленный сделанным , окостенел. Вернуться не смог и отдал носки бомжу, сидевшего с банкой пива у входа в метро.
И снова один из страшных дней в его жизни. Накупив в магазине продуктов, опустил сигареты в карман куртки. Выход. Многотонная рука на плече и падение вниз со скоростью метеорита. Взрыв! Тоска! Невероятный, сжигающий сердце стыд! На штраф ушли почти все заработанные на разноске рекламы деньги.
Он остался со страхом. Что это? Если болезнь, то, как лечить? А если это игра подсознания? Может быть, кто-то внушает ему, играет с ним в эти дикие игры. Принято решение: не ходить в магазины, не покупать, не курить. Последнее было самым трудным, и он сократил количество выкуриваемых сигарет, но полностью исключить курение не смог. Наложить стресс от ограничения никотина на депрессию он не смог, но магазины и покупки были исключены.
Казалось, все прошло, и он смог выйти на улицу. Много гулял, музицировал на электронной пианоле, стал писать рассказы, воспоминания. Магазины обходил стороной, его стала пугать толпа, скопления людей. Пессимист по характеру, он ушел во внутреннюю жизнь, отдалился даже от близких, семьи, пытаясь избавиться от страха и тоски, ставшими его спутниками. Много читал о психических парадоксах, в том числе и о, так называемом, парадоксе снижения социальной значимости.
Психологи, изучавшие этот процесс, обратили внимание на то, что эмигранты, в том числе и очень известные, уважаемые в обществе, на какое то время страдали благоприобретенными пороками и порочными увлечениями.
Ему требовалась помощь профессионала. Но местные специалисты были ему не по карману, а своих он боялся привлечь, опасаясь огласки. Время от времени он проверял себя и заходил в магазины, но вновь приходил страх и он наращивал и наращивал кокон отчуждения, словно уходил в долину живых мертвецов, густо населенную выходцами из России.
Он совсем перестал выходить на улицу, запершись в стенах квартиры. Он боялся самого себя, и это был самый сильный страх из всех возможных. Бывая все больше наедине с собой, анализировал и анализировал свои действия. Однажды случилось непоправимое - жена попросила пойти в ближайший магазин, чтобы купить продукты, стандартный набор.
Возле кассы увидел прибор для замера давления, почти такой же, как и тот который есть дома, на глазах у кассира вытянул его из коробки и положил в карман шорт. Видел себя будто со стороны. Ужаснулся и залился адреналином, как пляж набежавшей волной.
Секюрити. Полиция. Полная прострация и лишь одно желание - скрыть от семьи. Лучше умереть, чем стоять перед детьми и женой, объясняя случившееся. Он понимал, что этот случай сродни смертельному удару в сердце. Жизни больше не было. Была тень ее. Каждые полчаса бегал к ящику и доставал оттуда почту, будто ждал весть о собственной кончине. И она пришла. Вот стоит он перед судьями.
Судья, адвокат и обвинитель смотрят на подсудимого и в глазах у них безразличие и неприязнь к этому ... русскому. Они устали.
Как они похожи друг на друга! - подумал он, - Как все просто! Сделал - ответь! В юриспруденции все, чем проще, тем правильней.
Он также понял, что простые решения самые правильные и пальцами правой руки дотронулся до маленькой коробочки, лежащей в кармане брюк. Это было простое и самое эффективное решение. Пора эмигрировать из эмиграции и время, а главное обстоятельства, решили все за него.
Подсудимый заговорил.
-Высокий суд! Я признаю себя виновным. Я понимал, что делал и от этого мне невероятно стыдно и горько.
Он чувствовал, что Валентина переводила, не дословно, а сокращала число, переводимых за один раз, слов до нескольких.
-Я не могу объяснить истоки этой болезни, я пытался бороться с ней и когда, казалось, что победа на моей стороне, она вновь медленно, но верно убивала меня.
-Я могу только просить вас: не заставьте страдать мою семью, моих детей, мою жену и моего отца. Они ни в чем не виноваты. Ведь ни я, ни тем более они не воспользовались преимуществом моего порока. Я не принес в дом ни единой вещи, а мое состояние депрессии только ухудшало и без того зыбкие семейные отношения. Я так виноват перед ними, что и сегодня готов отдать жизнь лишь бы сохранить их веру в отца, сына и мужа.
-Я прошу вас дать мне еще один шанс и доказать, что я могу осилить себя или умереть в этом поединке, захватив с собой навечно и своего соперника.
-Не отрывайте меня от семьи! Пожалуйста!
Валентина перевела последнюю фразу и спокойно откинулась на спинку скамейки.
Триумвират тоже не отреагировал на это выступление, и только его сердце онемело от боли. Суд еще не осудил, но он понял, что они запрячут его, как зверя в клетку, а это не должно случится. Он не может это позволить!
Внутри его, от стенки кровеносного сосуда, оторвался сгусток, тромб и поплыл в кровотоке, как маленькая подводная лодка, попавшая в сильное подводное течение. Он то останавливался, цепляясь за венозные изгибы, то, увеличивая скорость, несся к сердцу, тихо, не встречая сопротивления.
-Два месяца камеры! - судья закончил и стал делово собирать бумаги. На обвиненного он не смотрел. Дело сделано.
А тот стоял и о чем - то, казалось, думал. Он вновь потрогал сверху ткань брюк и убедился в наличии баночки с пилюлями. Затем спросил, - Когда... буду нужен?
В это время холестериновая пуля ворвалась в полость клапана сердца и заблокировала его!
Осужденный побледнел, протянул руку к левому боку и, заваливаясь на бок, упал на вымытый пол.
Валентина и обвинитель, поднимая его, были удивленны улыбкой, осветившей его лицо. А он, испытывая невероятную боль, радовался лучу солнца, скользивший по стене за плечами судьи. У него было еще несколько секунд, и он успел подумать, что судьба сжалилась над ним и помогла решить его проблему самым лучшим способом. Радикальным!