День был летний, жаркий и пустой. За окнами шумела городская толпа. В квартире было тихо и скучно.
Я сидел за письменным столом, перебирая старые записные книжки, какие-то бланки, чеки, записки. Прошлое ссыпалось сквозь пальцы, покрывая ковер забытыми именами, цифрами, датами.
Дети, в предотъездном ритме, бегали, рвали нити дружб, знакомств и влюбленностей с дерзким безразличием молодости.
Жена уехала в Киев. Надо было забрать паспорта с визами, легализовать документы. Мало ли дел, связанных с отъездом.
Только мне нечего было делать. Друзья и недруги разъехались давно, с шумом заселяя чужие города и страны. Новые адреса - старые жизни.
Теперь наступил мой черед идти этой дорогой, чувствуя спиной, всполохи пламени и взрывы, в которых исчезали в руинах мой первый крик и первые шаги , поздние любви и могилы дорогих мне людей.
Я сидел, перебирая бумажки, смотрел в пустоту и старался не задавать себе вопросы, на которые не было ответов. Я как бы замер в пространстве и времени. Не шевелиться бы, не спугнуть это состояние спасительного отупения.
Выбросил все в мусор. Пошел по комнатам. Методично, из комнаты в комнату, перешагивал через пороги, стесанные моими ногами. Дом, в котором я родился и прожил почти всю свою жизнь, казался чужим. Он как собака, чувствовал, что я его предал, лежал у ног, отвернувшись, застыв в ожидании новых хозяев.
Взорвав тишину, зазвонил телефон. Потом замолк и через пару минут зазвонил вновь.
Нехотя взял трубку.
-Саша? - тихий шелест женского голоса.
-Да! Я Вас слушаю! Говорите! - пауза, и только далекое дыхание в трубке.
-Здравствуй... Это Марина. Помнишь? - И вновь тишина и будто всхлип...
-Марина? - Я сдвигаю в голове маховик и медленно со скрипом вращаю, пытаясь его разогнать.
-Марина! - В голосе моем звучит бодрая нотка, -Сколько лет...
-Шесть лет... почти... Ты уезжаешь?
Будто занавес упал, и я увидел сцену из провинциальной жизни. Чей-то день рождения. Шумное появление в последнем акте Виталия с милой женщиной, на которую, в последнем действии я запал . Запал быстро и ненадолго. Мы ушли вместе с ней, а потом были три или четыре дня, одна ночь и все. Безболезненно, беспамятно и просто. Марина... точно ... Марина!
-Да. Уезжаю... вот так! Хочу дать детям образование. Да и устал я от этой ненависти и жлобства! Вот жду... скоро... Мюнхен. А ты как?
- Живу... Мы бы могли увидеться? -голос в трубке то удалялся, то приближался, будто кто-то качается на маятнике взад ...вперед.
-Ты с сотового? - мне надо было задержаться с ответом. Я не знал, чего хочу.
Она будто не слышала мой вопрос.
- Мы увидимся?
Я посмотрел на часы. Едва перевалило за полдень. Двигаться не хотелось, но какая-то тень любопытства скользнула во мне.
-Хорошо, Мариночка. Где?
-Можешь сегодня... в четыре? Я отведу Саньку к маме и буду тебя ждать дома. - Потом пауза. - Санька, это мой сын... Ты помнишь, где я живу?
-Помню... - сказал я.
Ни черта не помнил.. Где - то в центре... Но ту ночь мы провели у нее. Я не мог сказать ей, что забыл. Не мог!
-Хорошо! Я жду!
И снова тишина. Трубка легла на клавиши.
Я подошел к окну. Внизу двигались люди, вдавливая каблуки в плавящийся, жирный асфальт. Сизый дымок слался вдоль тротуаров. Полдень грязного и жаркого городского лета.
Принял душ, потом бритье. В зеркале немолодое, помятое возрастом и усталостью лицо. Стараюсь улыбнуться самому себе. Губы, подрагивая, ползут уголками вверх.
- Мерзкая рожа, - говорю зеркалу, и иду чего - нибудь поесть. Выбор невелик - жена в отъезде. Что -то ем. О чем -то думаю.
В три уже выхожу. Пекло.
Центр от дома в пяти шагах. Захожу на уличный базарчик и покупаю розу. Красивая, темное бордо, почти черная, похожа на искусственную. Несу ее, будто прячу.
Захожу во дворы, пытаюсь вспомнить. Здесь... Или здесь. Не помню. В голове возникают ассоциации, вспыхивают фонарики, освещая самые дальние закоулки памяти. Мгновенная вспышка. Вспомнил и улицу, и дом и даже куст сирени в углу двора и стол для доминошников, и парадное, с потеками на стенах и даже дверь, оббитую черным дерматином.
Еще рано и я хожу минут двадцать по ее улице взад вперед. Жара окутывает меня липким саваном, и время кажется бесконечным.
Ровно в четыре звоню в дверь. Волнуюсь. Роза выставлена вперед, как копье. Интеллигентно шаркаю ногами, будто пришел с дождя и грязи.
Щелчок. Дверь открывается медленно, будто нехотя. В полумраке ее лицо, белое , алебастровое, не живое...
-Входи, Саша! -
Звякает цепочка. Потеряв опору, тело, за дверью, сползает вниз, и я едва успеваю подхватить его. Роза зажата между нами и царапает руку. Я чуть отстраняюсь и швыряю цветок, куда то в глубь комнаты.
Свободную руку под колени, несу ее . Опускаю в кресло. Бегу на кухню. Удивительно, но я сразу вспомнил и квартиру, и расположение всех служб в ней. Набираю в рот из крана воды и, возвращаясь, брызгаю на нее -неумело, заливая водой лицо и грудь.
Она открывает глаза, карие большие и смотрит на меня долго, не моргая.
-Прости меня... Как стыдно! - Протягивает руку, и я помогаю ей подняться. В тишине уходит в другую комнату, и я слышу, как она плачет. Плачет тихо, едва слышно.
Я сажусь в кресло, в котором сидела Марина, смотрю на большую фотографию на стене напротив. Вновь вспоминаю ее лицо.
Ее красота какая-то отстраненная, надломленная. Такая красота отпугивает слабых и губит отчаянных. Я вспоминаю нашу первую встречу. Тогда мне тоже хотелось уйти.
Марина выходит из спальни и идет в ванную. Слышиться как льется вода.
Я поднимаюсь и подхожу к книжному шкафу. Несколько полок заставлены путеводителями, атласами и я вспоминаю: Марина работала в туристическом бизнесе. В прошлый раз она рассказывала мне, где побывала и куда собирается поехать.
Вздрагиваю от неожиданности. На плечо мое легла рука легко, почти не осязаемо. Поворачиваюсь. Марина стоит рядом смотрит на меня, будто ждет чего-то. Бабочка - рука слетела с моего плеча и упала вниз.. . Женщина сделала шаг назад и села в кресло, подогнув ноги под себя.
-Тебе не кажется, что это уже было, и я сидела в этом кресле, ты стоял освещенный солнцем, а вокруг сверкали и метались пылинка... И у тебя было такое же глупое лицо? - она засмеялась.
-Я был моложе на шесть лет... и все было таким простым и приятным. - Я улыбнулся. Загустевший в комнате воздух стал легче. Я подавил вздох.
- Уже все хорошо? Ты меня напугала...
-Все хорошо... Ты не изменился. Взрослый мальчик с загадкой! Сядь рядом!
Она взяла мою руку и стала перебирать пальцы, будто считала их.
-Сорока воровка кашу варила..., - пытаюсь шутить, но руку не забираю. Мне приятно.
-Скажи, - она поднимает мою руку и целует ладонь, - почему ты тогда не позвонил?
Врать не хочется, а правду не скажешь, и я молчу.
- Как я ждала! Я просыпалась ночью оттого, что слышала во сне звонок и уже не могла заснуть до утра. Полгода я не выходила из квартиры... все ждала. Потом вышла замуж. Все глупо! Пошло! Бездумно!
-Через полгода мы разошлись... потом родился мой Санька...
Я стоял, наклонившись, в позе "Чего изволите?", у меня заныла спина, а она владела моей рукой и то касалась ее щекой, то водила пальцем по ладони, качала ее, словно ребенка, то прижимала к груди, то рассматривала, словно диковину и говорила, говорила... улыбаясь чему-то, то всхлипывая.
-Я так болела тобой... смертельно... без шанса выздороветь. - Пауза повисла в кисельно - густом воздухе.
-Мне говорили, ты тяжело болел?
-Да! Но видишь - жив... Три операции... Выкарабкался.
-Я тогда еще подумала. Если ты уйдешь так, то может мне станет легче...?
Прости меня, прости! Я не должна была. Я знаю! Боль была невыносима.
-Иногда я видела вас - тебя, твою жену, детей и каждый раз я умирала от невозможной, ненавистной любви.
-Потом хотелось уйти и забыть все, но мой Санька крепко держал меня за руку. - Она задумалась и на минуту перестала холить мою руку.
-Я не могла его оставить...
В моей голове со звоном лопались сосуды. Звонко, как гитарные струны. Музыка рвущихся струн отдавалась в затылке тяжелой болью.
Меня пугала ее одержимость. Я вообще не люблю фанатиков. Меня всегда раздражал этот преданный блеск во взгляде, абсолютное самоуничижение. Но у Марины я впервые столкнулся с этим чувством, направленным на меня. Энергия его вливалась в меня и билась о череп приливной волной нерастраченной любви.
- Почему ты не позвонил мне тогда? - голос ее тих как в полусне.
-Послушай, Марина, - я вытянул руку из ее ладоней, - ведь я же ничего не знал, не чувствовал... Мне, казалось, что и ты ... Что тебе была приятна наша встреча. Не более чем приятна! - я отошел , поднял лежащую на полу розу .
- Это тебе. Вы чем - то похожи... Ты так красива!
Я взял ее за руки ,потянул с кресла, поднял и подвел к зеркальному трюмо.
-Посмотри как все в тебе совершенно, как все ... правильно и красиво. Твои глаза и руки так прекрасны, как тонки и красивы пальцы. А шея белый столб из мрамора и солнца. И тонкий стан стремительный и чистый, коснуться пальцем я едва бы мог. Зубов прекрасных жемчуга и рот зовущий, так радостно и нежно. Изгиб бедра, звучащий, словно скрипка и ноги - лунная дорога и печаль... струится, светится как факел в ночь тревоги. Ты прекрасна! - она улыбнулась и закрыла глаза.
-Открой глаза. Смотри! Я твой поклонник... Несчастный, жалкий и едва ли милый. Глаза как пуговки у плюшевого мишки, коротконогий и такой ... плюгавый. Прическа паклей, не седой, не черный! Живот беременной на месяце втором. А руки коротки и пальцы как колбаски. И ноги всадника, как обручи на бочке. - Она засмеялась, громко со всхлипом.
- Еще! Саня! Еще!
Мы смотрели в зеркало.
-Смотри! Мы рядом как будяк и роза, как совершенство и игра природы, вернее шутка. Словом невозможно, да и комично то , что здесь мы вместе. Когда мы рядом - то не есть порядок, сказал бы немец. Тут страдает логик и умирает смысл. Как не свести в одной упряжке лань и кабана с совиными глазами.
Ты посмотри, как рушатся законы гармонии и совершенства в мире....
Я выглядел полным идиотом. Селевые потоки слов сметали на пути всякую логику, рушили под собой серьезность и сложность разговора. Я ерничал от растеренности, от безумности ситуации, от невозможности как-то адекватно отреагировать на ее чувства.
Она хохотала, истерично взвизгнув на самой верхней ноте.
-Мне пора... - сказал я. Дети одни... Жена в Киеве... - меня охватило нетерпеливое желание уйти. Так бывает, когда встречаешь случайную женщину, а потом, после всего, ищешь причину, что бы уйти.
С бодрой улыбкой на застывшем лице, говоришь:
-Боже мой! Я же должен был еще час назад...-
Вскакиваешь с постели и, застегивая пуговицы на ходу, торопясь, убегаешь, упрекая себя за страсть, за постель, за нелюбовь.
-Да, да, милый! Иди ...Ты не обижаешься? Я тебя заманила! Мне так хотелось тебя увидеть! Я не должна была? Да?.. И вот, пожалуйста, возьми розу. Нет! Я прошу тебя, возьми! Я не могу ее видеть! Не могу! - Марина говорила, будто пела шаманский гимн, на одной ноте, без интонаций, делая длинные паузы, будто вспоминала слова.
Дверь за мной закрылась, занавес упал. Я уходил, как и пришел с розой, уже завядшей в теплых руках. Оглянулся. Свет в ее окнах был потушен, а в створе рамы смутно виделся абрис ее лица. Может быть, мне это показалось...
Я шел домой медленно, не спеша. Во мне бились разум и сердце. Бились на смерть. Победил разум. Сердце взорвалось болью. Я сел на скамейку, закрыл глаза и сквозь сердечный набат услышал далекое эхо - "Почему... ".
Потом было несколько звонков. Трубка молчала. Лишь иногда в ней раздавался легкий шелест дыхания.
Пришел день отъезда. Провожающие нас родные и соседи сносили вниз, в микроавтобус, последние чемоданы, баулы и мешки. Осталось последнее - закрыть на ключ двери совсем пустой и гулкой, осиротевшей квартиры. Я вытащил из кармана старую записную книжку, найденную мной в мусорном ведре, набрал нужный номер. Гудки, потом голос ее с хрипотцой, - Алло! Я вас слушаю...
-Здравствуй, милая, вот я и позвонил... - в трубке пауза и вновь ее голос.
-Я знала, что ты позвонишь... Уже уезжаешь?
-Да... - я не мог говорить, сердце разрывала такая печаль, что, казалось, оно не выдержит и сгорит сейчас же. Я так любил ее в эту минуту, секунду, мгновение. Я был инфицирован любовью еще тогда в ее комнате.
- Я тоже люблю тебя... Прощай! - в трубке раздались гудки, гудки, гудки.
Автобус тронулся. Все закричали что-то бессмысленное и веселое.
И мы покатили по улицам города, в котором я когда-то родился.