Иду к метро. Стоит бабулечка. Милостыню просит. Всякий раз видеть такое больно, даже если знаешь, что специально их, таких беззащитных выставляют на позор, на наш вынужденно-равнодушный погляд. Ну не может поданная милостыня, даже от всего сердца, спасти человека. Тут силы побольше надо. Не буду ударяться в политику, да не тем они занимаются. А старушка та, одетая во что-то серо-черное стоит и тихо бормочет... и плачет. Ну не должны плачущие старики на улицах стоять!!! Ну если нет семьи, то на кой сдалось нам то болото, в которое мы платим налоги, тот паук, который требует все больше и больше, а потом, выбрасывает беспомощных прочь, на улицу - как высосанных мух, как нечто ненужное. На те несчастные несколько гривен, что я ей дала, она посмотрев на меня начала меня крестить и благословлять, плача и причитая: "Ой, ти ж моя лелечко". А я скорее прочь пошла, безсильная, что-то изменить, униженная вместе с ней, тем что не могу ей помочь. Не будет добра той державе, где со стариками так обращаются, не будет.
После метро, сажусь в маршрутку, а из соседней доносится грубый отказ водителя вести бесплатно старушку. "льготных мест нет" И самому неприятно, ах не подавился бы он словами своими, но ведь с него эти гривны несчастные спросят. И за милосердие свое, если он его проявит, накажут его. Ненавижу. Не исполнителей. Причины. Не людей, не время - обстоятельства.
А со мной рядом сидела бабушка с большой корзиной яблок. Желтых, с пятнышками. И запахом, домашним таким. И мне стало легче. Легче, что я стою, а она сидит. С яблоками, что она о чем-то своем думает, и не обращает внимания на сутолоку.
А потом, я пришла домой и пошла в комнату своей бабушки. Точнее, она мне приходится прабабушкой. Просто побыть там. Ее уже нет и я до сих пор не смогла это полностью принять. Это, как почти девяносто два года росло дерево... а потом исчезло. И все, что осталось - это листья - письма, книги. И память, она тоже осталась. И у родителей моих и у меня. И жених мой будет её помнить. Из нашей вместе жизни мы будем помнить больше - за себя и за нее.
А недавно на паре, моя студентка, может лет на 10 старше меня, спросила, этично ли отправлять стариков в дом престарелых. В ответ я рассказала притчу о родителях, для котрых малыш начал загодя изготовлять корытца из полена, за то, что они дедушку его в угол отсадили от стола и тарелок глиняных пожалели - миску грубую, деревянную ему дали. Ох и стыдно, ох и совестно родителям стало. Да после такого они и самой дорогой тарелки ему не пожалели.
***
Когда-нибудь я состарюсь. Или, лучше сказать, совсем повзрослею. Я не хочу становиться беззащитной. Я не хочу стать несамостоятельной. И не слабости я боюсь, и не того, что в старости мне придется часто лежать, отдыхать, а того, что я не буду собой. Не буду мыслить. Не буду. Не хочу бездумного автоматизма: "я машинально", хочу осознаваться - осознавать себя. Хочу вызывать интерес и интересоваться. И, наверное потому, я скорее стану бодрой бабулькой бойко стучащей по клаве, активно, что-то изучающей, в меру любознательной, чем буду пересуждать многочисленных родственников. Я смогу терпеливо обьяснить внукам и правнукам, до этого детям задачку... опаньки, с математикой нелады... Ну ладно, при желании я изучу тот учебник с которым будут заниматься мои дети, а потом внуки.
И в мое, такое "взрослое" время не будет так грязно. И слово держава я начну писать с большой буквы. И я не позволю себя и близких моих унижать. И других унижать не буду. И старость не будет синонимом бедности. Ни материальной, ни духовной. И надеюсь, если старики будут плакать, то не от горя и унижений, а от радости.