|
|
||
| English | Русский |
| The world hath often compared to the theatre; and many grave writers, as well as the poets, have considered human life as a great drama, resembling, in almost every particular, those scenical representations which Thespis is first reported to have invented, and which have been since received with so much approbation and delight in all polite countries. | Свет часто сравнивали с театром, и многие серьезные писатели, а также поэты рассматривали человеческую жизнь как великую драму, похожую почти во всех своих подробностях на театральные представления, изобретенные, как говорят, Фесписом, а потом принятые с большим одобрением и удовольствием во всех цивилизованных странах. |
| This thought hath been carried so far, and is become so general, that some words proper to the theatre, and which were at first metaphorically applied to the world, are now indiscriminately and literally spoken of both; thus stage and scene are by common use grown as familiar to us, when we speak of life in general as, when we confine ourselves to dramatic performances: and when transactions behind the curtain are mentioned, St. James's is more likely to occur to our thoughts than Drurylane. | Сравнение это настолько привилось и стало таким обыкновенным, что некоторые чисто театральные выражения, сначала прилагавшиеся к жизни метафорически, теперь употребляются без всякого различия и в прямом смысле в обоих случаях. Так, слова "подмостки" и "сцена" сделались благодаря общему употреблению одинаково привычными для нас как в том случае, когда мы говорим о жизни в широком смысле, так и в том, когда мы имеем в виду собственно драматические представления; и если заходит речь о закулисных интригах, нам, пожалуй, придет на ум скорее Сент-Джемс, чем Друрилейн. |
| It may seem easy enough to account for all this, by reflecting that the theatrical stage is nothing more than a representation, or, as Aristotle calls it, an imitation of what really exists; and hence, perhaps, we might fairly pay a very high compliment to those who by their writings or actions have been so capable of imitating life, as to have their pictures in a manner confounded with, or mistaken for, the originals. | Объяснить это, мне кажется, нетрудно, если принять во внимание, что театральная пьеса есть не более чем представление, или, как говорит Аристотель, подражание действительности; отсюда мы, очевидно, вправе воздавать высокие похвалы тем, кто своими произведениями или игрой умеет так искусно подражать жизни, что созданные ими копии могут, пожалуй, сойти за оригиналы. |
| But, in reality, we are not so fond of paying compliments to these people, whom we use as children frequently do the instruments of their amusement; and have much more pleasure in hissing and buffeting them, than in admiring their excellence. There are many other reasons which have induced us to see this analogy between the world and the stage. | В действительности, однако, мы не особенно любим хвалить таких людей и обращаемся с ними, как дети с игрушками; с гораздо большим удовольствием мы их освистываем и тузим, чем восхищаемся их искусством. Есть также много других причин" внушающих нам это сравнение между светом и сценой. |
| Some have considered the larger part of mankind in the light of actors, as personating characters no more their own, and to which in fact they have no better title, than the player hath to be in earnest thought the king or emperor whom he represents. Thus the hypocrite may be said to be a player; and indeed the Greeks called them both by one and the same name. | Некоторые видят в большинстве людей актеров, поскольку они исполняют роли, им несвойственные, на которые они, строго говоря, имеют права не больше, чем комедиант название короля или императора, которых он играет на сцене. Так, лицемер может быть назван актером, и греки действительно называли обоих одним и тем же словом. |
| The brevity of life hath likewise given occasion to this comparison. So the immortal Shakespear | Скоротечность жизни также служила поводом для этого сравнения. Так, бессмертный Шекспир сказал: |
|
Life's a poor player,
That struts and frets his hour upon the stage, And then is heard no more. |
...Подобна жизнь актеру,
Что, отшумев на сцене срок недолгий, Забвенью предан всеми. |
| For which hackneyed quotation I will make the reader amends by a very noble one, which few, I believe, have read. It is taken from a poem called the Deity, published about nine years ago, and long since buried in oblivion; a proof that good books, no more than good men, do always survive the bad. | За эту избитую цитату я вознагражу читателя другой, весьма возвышенной, которая известна, кажется, очень немногим. Она взята из поэмы под заглавием "Божество", созданной лет девять назад и давно преданной забвению - доказательство того, что хорошие книги, как и хорошие люди, не всегда переживают дурные. |
|
From Thee all human actions take their springs,
The rise of empires and the fall of kings! See the vast Theatre of Time display'd, While o'er the scene succeeding heroes tread! With pomp the shining images succeed, What leaders triumph, and what monarchs bleed! Perform the party thy providence assign'd, Their pride, their passions, to thy ends inclin'd: Awhile they glitter in the face of day, Then at thy nod the phantoms pass away; No traces left of all the busy scene, But that remembrance says- The things have been! |
В тебе источник всей судьбы людей,
Величье царств, паденье королей! Театр времен открыт для нас с тобой, Где за героем вслед идет герой, За тенью тень являет пышный вид, Ликует вождь, и царь в крови лежит. Все роль ведут, что им тобой дана. Их гордость, страсть уже предрешена. Их краток срок, по слову твоему Вступают в свет, скрываются во тьму. И нет следа от пышной сцены той - Одна лишь память пышности былой. |
| In all these, however, and in every other similitude of life to the theatre, the resemblance hath been always taken from the stage only. None, as I remember, Have at all considered the audience at this great drama. | Однако при всех этих и многих других уподоблениях жизни театру всегда принималась в расчет одна только сцена. Никто, сколько я помню, не обратил внимания на зрителей этой великой драмы. |
| But as Nature often exhibits some of her best performances to a very full house, so will the behaviour of her spectators no less admit the above-mentioned comparison than that of her actors. In this vast theatre of time are seated the friend and the critic; here are claps and shouts, hisses and groans; in short, everything which was ever seen or heard at the Theatre-Royal. | Но так как Природа часто дает свои лучшие представления при переполненном зале, то ее зрители служат меньшим основанием для вышеупомянутого сравнения, чем актеры. В обширном театре времени сидят друзья и критики, слышатся рукоплескания, возгласы одобрения, свистки и негодующие восклицания - словом, все, что можно видеть или слышать в королевском театре. |
| Let us examine this in one example; for instance, in the behaviour of the great audience on that scene which Nature was pleased to exhibit in the twelfth chapter of the preceding book, where she introduced Black George running away with the ?500 from his friend and benefactor. | Поясним это на каком-нибудь примере, хотя бы на отношении большой публики к сцене, которую Природе угодно было исполнить для нее в двенадцатой главе предыдущей книги, где она вывела Черного Джорджа в роли вора, похищающего пятьсот фунтов у своего друга и благодетеля. |
| Those who sat in the world's upper gallery treated that incident, I am well convinced, with their usual vociferation; and every term of scurrilous reproach was most probably vented on that occasion. | Публика галерки, я убежден, встретила это приключение своими обычными воплями и, вероятно, наградила героя самой отборной бранью. |
| If we had descended to the next order of spectators, we should have found an equal degree of abhorrence, though less of noise and scurrility; yet here the good women gave Black George to the devil, and many of them expected every minute that the cloven-footed gentleman would fetch his own. | Спустившись ярусом ниже, мы увидели бы такое же негодование, но выраженное не столь шумно и грубо; все же и здесь почтенные женщины посылали Черного Джорджа к дьяволу, и многие из них каждую минуту ждали, что вот-вот появится джентльмен с раздвоенными копытами и унесет свою добычу. |
| The pit, as usual, was no doubt divided; those who delight in heroic virtue and perfect character objected to the producing such instances of villany, without punishing them very severely for the sake of example. Some of the author's friends cryed, "Look'e, gentlemen, the man is a villain, but it is nature for all that." And all the young critics of the age, the clerks, apprentices, &c., called it low, and fell a groaning. | В партере, как водится, мнения разделились. Любители героических добродетелей и безупречных характеров протестовали против представления на сцене такого гнусного поступка, не получающего, примера ради, сурового наказания. Несколько друзей автора воскликнули; "Конечно, господа, Джордж негодяй, но он верно срисован с натуры". А все молодые критики нашего времени, писцы, ученики и т. п., объявили сцену низкой и громко выражали свое неудовольствие. |
| As for the boxes, they behaved with their accustomed politeness. Most of them were attending to something else. Some of those few who regarded the scene at all, declared he was a bad kind of man; while others refused to give their opinion, till they had heard that of the best judges. | Что касается лож, то публика в них вела себя со свойственной ей благовоспитанностью. Большая часть ее была занята совершенно посторонними вещами. Кое-кто из тех немногих, которые поглядывали на сцену, объявили, что Джордж дурной человек, другие же отказывались выражать свое мнение, не выслушав мнения признанных судей. |
| Now we, who are admitted behind the scenes of this great theatre of Nature (and no author ought to write anything besides dictionaries and spelling-books who hath not this privilege), can censure the action, without conceiving any absolute detestation of the person, whom perhaps Nature may not have designed to act an ill part in all her dramas; for in this instance life most exactly resembles the stage, since it is often the same person who represents the villain and the heroe; and he who engages your admiration to-day will probably attract your contempt tomorrow. As Garrick, whom I regard in tragedy to be the greatest genius the world hath ever produced, sometimes condescends to play the fool; so did Scipio the Great, and Laelius the Wise, according to Horace, many years ago; nay, Cicero reports them to have been "incredibly childish." These, it is true, played the fool, like my friend Garrick, in jest only; but several eminent characters have, in numberless instances of their lives, played the fool egregiously in earnest; so far as to render it a matter of some doubt whether their wisdom or folly was predominant; or whether they were better intitled to the applause or censure, the admiration or contempt, the love or hatred, of mankind. | Мы же, допущенные за кулисы этого великого театра Природы (а без этой привилегии ни один автор не смеет писать ничего, кроме словарей да букварей), можем подвергнуть порицанию поступок Джорджа, не осуждая бесповоротно человека, которому Природа, может быть, не во всех своих драмах назначила играть дурные роли,- ибо жизнь в точности похожа на театр еще и тем, что в ней часто один и тот же человек играет то злодея, то героя; и тот, кто вызывает в нас восхищение сегодня, может быть, завтра станет предметом нашего презрения. Как Гаррик, которого я считаю величайшим трагическим актером, какого когда-либо производил свет, нисходит иногда до роли дурака, так много лет тому назад ею не гнушались, по словам Горация, Спицион Великий и Лелий Мудрый; Цицерон говорит даже, что "нельзя себе представить, как они ребячились". Правда, они играли дураков, как и мой друг Гаррик, только в шутку, но многие выдающиеся люди бесчисленное число раз в своей жизни играли отъявленных дураков всерьез, так что довольно трудно решить, что в них преобладало; мудрость или глупость, и чего они больше заслуживают от людей - одобрения или порицания, восхищения или презрения, любви или ненависти. |
| Those persons, indeed, who have passed any time behind the scenes of this great theatre, and are thoroughly acquainted not only with the several disguises which are there put on, but also with the fantastic and capricious behaviour of the Passions, who are the managers and directors of this theatre (for as to Reason, the patentee, he is known to be a very idle fellow and seldom to exert himself), may most probably have learned to understand the famous nil admirari of Horace, or in the English phrase, to stare at nothing. | Люди, проведшие некоторое время за кулисами этого великого театра и в совершенстве знакомые не только с всевозможным переряживанием, которое там происходит, но и с причудливым и своенравным поведением Страстей, являющихся режиссерами и директорами этого театра (что касается Рассудка, истинного хозяина, то это особа очень ленивая и редко утруждающая себя работой), по всей вероятности, хорошо научились понимать смысл знаменитого nil admirari Горация, или - в переводе на наш язык - ничем не поражаться. |
| A single bad act no more constitutes a villain in life, than a single bad part on the stage. The passions, like the managers of a playhouse, often force men upon parts without consulting their judgment, and sometimes without any regard to their talents. Thus the man, as well as the player, may condemn what he himself acts; nay, it is common to see vice sit as awkwardly on some men, as the character of Iago would on the honest face of Mr. William Mills. | Один дурной поступок в жизни так же мало делает человека подлецом, как и одна дурная роль, сыгранная им на сцене. Страсти, подобно театральным режиссерам, часто поручают людям роли, не спрашивая их согласия и подчас вовсе не считаясь с их способностями. В жизни человек не хуже, чем актер, может осуждать свои поступки; сплошь и рядом случается видеть людей, которым порок так же мало к лицу, как роль Яго - честной физиономии мистера Вильяма Милса. |
| Upon the whole, then, the man of candour and of true understanding is never hasty to condemn. He can censure an imperfection, or even a vice, without rage against the guilty party. In a word, they are the same folly, the same childishness, the same ill-breeding, and the same ill-nature, which raise all the clamours and uproars both in life and on the stage. The worst of men generally have the words rogue and villain most in their mouths, as the lowest of all wretches are the aptest to cry out low in the pit. | Таким образом, человек беспристрастный и вдумчивый никогда не торопится произнести свой приговор. Он может осуждать недостаток и даже порок, не обрушиваясь с гневом на виновного. Словом, причиной криков и шума и в жизни и в театре является та же самая глупость, то же детское недомыслие, та же невоспитанность, та же несдержанность. Как у дурных людей вечно на языке слова "негодяй" и "мерзавец", так и низменные души в партере готовы громче всех вопить о низменности зрелища, которое они видят на сцене. |
| English | Русский |
| Jones received his effects from Mr. Allworthy's early in the morning, with the following answer to his letter:- | Рано утром Джонс получил свои вещи от мистера Олверти со следующим ответом на свое письмо; |
| SIR,- | "Сэр! |
| I am commanded by my uncle to acquaint you, that as he did not proceed to those measures he had taken with you, without the greatest deliberation, and after the fullest evidence of your unworthiness, so will it be always out of your power to cause the least alteration in his resolution. He expresses great surprize at your presumption in saying you have resigned all pretensions to a young lady, to whom it is impossible you should ever have had any, her birth and fortune having made her so infinitely your superior. Lastly, I am commanded to tell you, that the only instance of your compliance with my uncle's inclinations which he requires, is, your immediately quitting this country. I cannot conclude this without offering you my advice, as a Christian, that you would seriously think of amending your life. That you may be assisted with grace so to do, will be always the prayer of | Дядя поручил мне довести до вашего сведения, что принятые им относительно вас меры были следствием зрелого размышления и не оставляющих сомнения доказательств низости вашего характера, а потому вам нечего и пытаться в чем-нибудь изменить его решение. Он крайне удивлен тем, что вы осмеливаетесь отказываться от всяких притязаний на особу, на которую вы и не могли никогда их иметь, потому что она стоит неизмеримо выше вас по своему происхождению и состоянию. Далее мне поручено сказать вам, что единственное доказательство вашего подчинения воле моего дяди, какого он от вас требует, заключается в том, чтобы вы немедленно покинули наши места. В заключение не могу не преподать вам, как христианин, совета серьезно подумать о перемене вашего образа жизни. О ниспослании же вам свыше помощи для исправления всегда будет молиться |
| Your humble servant, W. BLIFIL | ваш покорный слуга В. Блайфил". |
| Many contending passions were raised in our heroe's mind by this letter; but the tender prevailed at last over the indignant and irascible, and a flood of tears came seasonably to his assistance, and possibly prevented his misfortunes from either turning his head, or bursting his heart. | Письмо это возбудило в груди нашего героя самые противоположные чувства; более мягкие одержали в конце концов верх над негодующими и гневными, и поток слез кстати пришел Джонсу на помощь, воспрепятствовал горю свести его с ума или разбить ему сердце. |
| He grew, however, soon ashamed of indulging this remedy; and starting up, he cried, | Однако скоро он устыдился своей слабости и, вскочив с места, воскликнул: |
| "Well, then, I will give Mr. Allworthy the only instance he requires of my obedience. I will go this moment- but whither?- why, let Fortune direct; since there is no other who thinks it of any consequence what becomes of this wretched person, it shall be a matter of equal indifference to myself. Shall I alone regard what no other- Ha! have I not reason to think there is another?- one whose value is above that of the whole world!- I may, I must imagine my Sophia is not indifferent to what becomes of me. Shall I then leave this only friend- and such a friend? Shall I not stay with her?- Where- how can I stay with her? Have I any hopes of ever seeing her, though she was as desirous as myself, without exposing her to the wrath of her father, and to what purpose? Can I think of soliciting such a creature to consent to her own ruin? Shall I indulge any passion of mine at such a price? Shall I lurk about this country like a thief, with such intentions?- No, I disdain, I detest the thought. Farewel, Sophia; farewel, most lovely, most beloved-" | - Хорошо, я дам мистеру Олверти единственное доказательство моего повиновения, которого он требует: я отправлюсь в путь сию же минуту... Но куда? Не знаю. Пусть указывает Фортуна. Раз ни одна душа не обеспокоена участью обездоленного юноши, то и мне все равно, что со мной будет. Неужто мне одному заботиться о том, чего никто другой... Но разве я вправе говорить, что нет другого... другой, которая для меня дороже целого мира?.. Я вправе, я обязан считать, что моя Софья неравнодушна к моей участи. Как же мне тогда покинуть моего единственного друга?.. И какого друга! Как же мне не остаться возле нее?.. Но где, как остаться? Можно ли мне надеяться когда-нибудь увидеть ее,- пусть даже она желает этого не меньше меня,- не навлекая на нее гнев отца? И для чего? Мыслимо ли добиваться у любимой женщины согласия на ее собственную гибель? Допустимо ли покупать удовлетворение своей страсти такой ценой? Допустимо ли бродить украдкой, точно вор, вокруг ее дома с подобными намерениями?.. Нет, самая мысль об этом противна, ненавистна мне!.. Прощай, Софья! Прощай, милая, любимая... |
| Here passion stopped his mouth, and found a vent at his eyes. | Тут избыток чувств зажал ему рот и нашел выход в потоке слез. |
| And now having taken a resolution to leave the country, he began to debate with himself whither he should go. The world, as Milton phrases it, lay all before him; and Jones, no more than Adam, had any man to whom he might resort for comfort or assistance. All his acquaintance were the acquaintance of Mr. Allworthy; and he had no reason to expect any countenance from them, as that gentleman had withdrawn his favour from him. Men of great and good characters should indeed be very cautious how they discard their dependents; for the consequence to the unhappy sufferer is being discarded by all others. | И вот, приняв решение покинуть родные места, Джонс стал обсуждать, куда ему отправиться. Весь мир, по выражению Мильтона, расстилался перед ним; и Джонсу, как Адаму, не к кому было обратиться за утешением или помощью. Все его знакомые были знакомые мистера Олверти, и он не мог ожидать от них никакой поддержки, после того как этот джентльмен лишил его своих милостей. Людям влиятельным и добросердечным следует с большой осторожностью подвергать опале подчиненных, потому что после этого от несчастного опального отворачиваются и все прочие. |
| What course of life to pursue, or to what business to apply himself, was a second consideration: and here the prospect was all a melancholy void. Every profession, and every trade, required length of time, and what was worse, money; for matters are so constituted, that "nothing out of nothing" is not a truer maxim in physics than in politics; and every man who is greatly destitute of money, is on that account entirely excluded from all means of acquiring it. | Какой образ жизни избрать и чем заняться - было второй заботой юноши; тут открылась перед ним самая безрадостная перспектива. Каждая профессия и каждое ремесло требовали долгой подготовки и, что еще хуже, денег, ибо мир так устроен, что аксиома "из ничего не бывает ничего" одинаково справедлива и в физике, и в общественной жизни, и человек без денег лишен всякой возможности приобрести их. |
| At last the Ocean, that hospitable friend to the wretched, opened her capacious arms to receive him; and he instantly resolved to accept her kind invitation. To express myself less figuratively, he determined to go to sea. | Оставался Океан - гостеприимный друг обездоленных, он открывал свои широкие объятия; и Джонс тотчас же решил принять его радушное приглашение, выражаясь менее образно, он задумал сделаться моряком. |
| This thought indeed no sooner suggested itself, than he eagerly embraced it; and having presently hired horses, he set out for Bristol to put it in execution. | Как только эта мысль пришла ему в голову, он с жаром ухватился за нее, нанял лошадей и отправился в Бристоль приводить ее в исполнение. |
| But before we attend him on this expedition, we shall resort awhile to Mr. Western's, and see what further happened to the charming Sophia. | Но прежде чем сопровождать его в этом путешествии, мы должны на некоторое время вернуться в дом мистера Вестерна и посмотреть, что произошло с прелестной Софьей. |
| English | Русский |
| The morning in which Mr. Jones departed, Mrs. Western summoned Sophia into her apartment; and having first acquainted her that she had obtained her liberty of her father, she proceeded to read her a long lecture on the subject of matrimony; which she treated not as a romantic scheme of happiness arising from love, as it hath been described by the poets; nor did she mention any of those purposes for which we are taught by divines to regard it as instituted by sacred authority; she considered it rather as a fund in which prudent women deposit their fortunes to the best advantage, in order to receive a larger interest for them than they could have elsewhere. | В то самое утро, когда мистер Джонс отправился в путь, миссис Вестерн позвала Софью к себе в комнату и, сообщив сначала, что она добилась ее освобождения, приступила к чтению длинного поучения на тему о браке. Она изображала брак не романтической идиллией, где царят любовь и счастье, как он описывается у поэтов; не говорила она и о высоких целях, ради которых, как учат богословы, нам следует смотреть на него как на божественное установление,- она рассматривала его скорее как банк, куда благоразумной женщине наивыгоднее поместить свое состояние в расчете на самые высокие проценты, какие она вообще может получить. |
| When Mrs. Western had finished, Sophia answered, "That she was very incapable of arguing with a lady of her aunt's superior knowledge and experience, especially on a subject which she had so very little considered, as this of matrimony." | Когда миссис Вестерн кончила, Софья отвечала, что ей не под силу спорить с женщиной, намного превосходящей ее знанием и опытностью, особенно в таком предмете, как брак, о котором она почти не думала. |
| "Argue with me, child!" replied the other; "I do not indeed expect it. I should have seen the world to very little purpose truly, if I am to argue with one of your years. I have taken this trouble, in order to instruct you. The antient philosophers, such as Socrates, Alcibiades, and others, did not use to argue with their scholars. You are to consider me, child, as Socrates, not asking your opinion, but only informing you of mine." | - Спорить! Я этого и не жду от тебя,- отвечала тетка.- Зря видела бы я свет, если бы принуждена была спорить с девушкой твоих лет. Я говорила только для того, чтобы поучить тебя. Древние философы, вроде Сократа, Алкивиада и других, не имели обыкновение спорить со своими учениками. Ты должна смотреть на меня, душа моя, как на Сократа, который твоего мнения не спрашивает, а только говорит тебе свое. |
| From which last words the reader may possibly imagine, that this lady had read no more of the philosophy of Socrates, than she had of that of Alcibiades; and indeed we cannot resolve his curiosity as to this point. | Из каковых слов читатель, пожалуй, заключит, что эта леди была знакома с философией Сократа не больше, чем с философией Алкивиада; но мы, к сожалению, не можем удовлетворить его любопытства на этот счет. |
| "Madam," cries Sophia, "I have never presumed to controvert any opinion of yours; and this subject, as I said, I have never yet thought of, and perhaps never may." | - У меня и в мыслях не было опровергать ваши мнения, сударыня,отвечала Софья.- К тому же, как я сказала, я никогда не думала о затронутом вами предмете, да, может быть, и думать не буду. |
| "Indeed, Sophy," replied the aunt, "this dissimulation with me is very foolish. The French shall as soon persuade me that they take foreign towns in defence only of their own country, as you can impose on me to believe you have never yet thought seriously of matrimony. How can you, child, affect to deny that you have considered of contracting an alliance, when you so well know I am acquainted with the party with whom you desire to contract it?- an alliance as unnatural, and contrary to your interest, as a separate league with the French would be to the interest of the Dutch! But however, if you have not hitherto considered of this matter, I promise you it is now high time, for my brother is resolved immediately to conclude the treaty with Mr. Blifil; and indeed I am a sort of guarantee in the affair, and have promised your concurrence." | - Полно, Софи,- возразила тетка,- твоя попытка лицемерить со мной очень наивна. Скорее французы убедят меня, что они берут чужие города только для защиты своей страны, чем ты заставишь меня поверить, будто ты никогда серьезно не думала о замужестве. Как ты можешь, милая, уверять меня, будто и не помышляла о подобном союзе, когда, как тебе прекрасно известно, я даже знаю, с кем ты желаешь заключить его?.. Союз столь же неестественный и противный твоим интересам, сколько был бы противен интересам Голландии сепаратный союз с Францией! Впрочем, если до сих пор ты не размышляла об этом предмете, то теперь, предупреждаю тебя, очень своевременно о нем поразмыслить, потому что брат решил немедленно заключить твой брачный договор с мистером Блайфилом, и я вызвалась быть поручительницей в этом деле, обещав твое согласие. |
| "Indeed, madam," cries Sophia, "this is the only instance in which I must disobey both yourself and my father. For this is a match which requires very little consideration in me to refuse." | - Это единственный вопрос, сударыня,- отвечала Софья,- в котором я принуждена ослушаться и вас и отца. Мне не нужно много размышлять, чтобы отвергнуть эту партию. |
| "If I was not as great philosopher as Socrates himself," returned Mrs. Western, "you would overcome my patience. What objection can you have to the young gentleman?" | - Не будь я таким философом, как сам Сократ,- возразила миссис Вестерн,- ты вывела бы меня из терпения. Какое у тебя возражение против этого молодого человека? |
| "A very solid objection, in my opinion," says Sophia- "I hate him." | - Возражение очень серьезное, по моему мнению,- отвечала Софья.- Я его ненавижу. |
| "Will you never learn a proper use of words?" answered the aunt. "Indeed, child, you should consult Bailey's Dictionary. It is impossible you should hate a man from whom you have received no injury. By hatred, therefore, you mean no more than dislike, which is no sufficient objection against your marrying of him. I have known many couples, who have entirely disliked each other, lead very comfortable genteel lives. Believe me, child, I know these things better than you. You will allow me, I think, to have seen the world, in which I have not an acquaintance who would not rather be thought to dislike her husband than to like him. The contrary is such out-of-fashion romantic nonsense, that the very imagination of it is shocking." | - Научишься ли ты когда-нибудь правильному употреблению слов? - сказала тетка.- Я советовала бы тебе, милая, почаще справляться со словарем Бейли. Нельзя ненавидеть человека, который ничем тебя не оскорбил. Какая тут ненависть? Он просто тебе не нравится, а это вовсе не препятствие для того, чтобы выйти за него замуж. Я знала много супругов, которые друг другу совершенно не нравились, а между тем жили сносно и даже приятно. Поверь, милая, я смыслю в этих делах больше тебя. Ты, надеюсь, согласишься, что я видела свет,- а между тем у меня нет ни одной знакомой, которая не старалась бы, до крайней мере, делать вид, что муж ей скорее не нравится, чем нравится. Исключение из этого правила было бы такой старомодной романтической нелепостью, что одна мысль о нем шокирует. |
| "Indeed, madam," replied Sophia, "I shall never marry a man I dislike. If I promise my father never to consent to any marriage contrary to his inclinations, I think I may hope he will never force me into that state contrary to my own." | - Право, сударыня,- возразила Софья,- я никогда не выйду замуж за человека, который мне не нравится. Если я обещаю отцу не выходить замуж против его желания, то могу, мне кажется, надеяться, что и он не станет принуждать меня к замужеству против моего желания. |
| "Inclinations!" cries the aunt, with some warmth. "Inclinations! I am astonished at your assurance. A young woman of your age, and unmarried, to talk of inclinations! But whatever your inclinations may be, brother is resolved; nay, since you talk of inclinations, I shall advise him to hasten the treaty. Inclinations!" | - Желания! - с жаром воскликнула тетка.- Желания!.. Меня поражает твоя самоуверенность. Молодая женщина твоих лет, еще не замужем, говорит о своих желаниях! Впрочем, какие б они ни были, твои желания, брат непоколебим в своем решении. И больше того: если ты заговорила о своих желаниях, то я буду советовать ему поторопиться. Вот еще! Желания! |
| Sophia then flung herself upon her knees, and tears began to trickle from her shining eyes. She entreated her aunt, "to have mercy upon her, and not to resent so cruelly her unwillingness to make herself miserable;" often urging, "that she alone was concerned, and that her happiness only was at stake." | Софья бросилась на колени; слезы струились из ее ясных глаз. Она умоляла тетку пощадить ее и не мстить так жестоко за то, что она не хочет делать себя несчастной, несколько раз повторив, что это касается только ее одной и от этого зависит только ее счастье. |
| As a bailiff, when well authorized by his writ, having possessed himself of the person of some unhappy debtor, views all his tears without concern; in vain the wretched captive attempts to raise compassion; in vain the tender wife bereft of her companion, the little prattling boy, or frighted girl, are mentioned as inducements to reluctance. The noble bumtrap, blind and deaf to every circumstance of distress, greatly rises above all the motives to humanity, and into the hands of the gaoler resolves to deliver his miserable prey. | Как судебный пристав, действующий на основании законных полномочий, смотрит безучастно на слезы несчастного должника, беря его под стражу: напрасно бедняга пытается пробудить в нем сострадание, напрасно просит отсрочки, указывая на нежную жену, лишающуюся опоры, на маленького лепечущего сына, на испуганную дочь. Благородный исполнитель глух и слеп ко всем проявлениям горя, он выше всех человеческих слабостей и безжалостно отдает несчастную жертву в руки тюремщика. |
| Not less blind to the tears, or less deaf to every entreaty of Sophia was the politic aunt, nor less determined was she to deliver over the trembling maid into the arms of the gaoler Blifil. She answered with great impetuosity, | Так же слепа к слезам Софьи, так же глуха ко всем ее мольбам была премудрая тетка, так же непреклонно решила она отдать трепещущую девушку в объятия тюремщика Блайфила. С большой запальчивостью она отвечала: |
| "So far, madam, from your being concerned alone, your concern is the least, or surely the least important. It is the honour of your family which is concerned in this alliance; you are only the instrument. Do you conceive, mistress, that in an intermarriage between kingdoms, as when a daughter of France is married into Spain, the princess herself is alone considered in the match? No! it is a match between two kingdoms, rather than between two persons. The same happens in great families such as ours. The alliance between the families is the principal matter. You ought to have a greater regard for the honour of your family than for your own person; and if the example of a princess cannot inspire you with these noble thoughts, you cannot surely complain at being used no worse than all princesses are used." | - Вы глубоко заблуждаетесь, сударыня, думая, будто дело касается только вас одной: вас оно касается меньше всего и в последнюю очередь. В союзе этом затронута честь вашей семьи, вы же - не более как средство. Неужели вы воображаете, сударыня, что при заключении брачных договоров между державами - например, когда французскую принцессу отдают за испанского принца,- во внимание принимают только интересы невесты? Нет, брачный союз заключается скорее между двумя королевствами, чем между двумя отдельными лицами. То же делается и в знатных фамилиях, таких, например, как наши. Родственная связь между фамилиями - самое главное. Вы должны больше заботиться о чести вашей семьи, чем о ваших личных интересах. И если пример принцесс не способен внушить вам эти возвышенные мысли, то, уж во всяком случае, вы не можете пожаловаться, что с вами поступают хуже, чем с принцессой. |
| "I hope, madam," cries Sophia, with a little elevation of voice, "I shall never do anything to dishonour my family; but as for Mr. Blifil, whatever may be the consequence, I am resolved against him, and no force shall prevail in his favour." | - Надеюсь, сударыня, что я никогда не обесчещу моей фамилии,отвечала Софья, несколько возвысив голос.- Но что касается мистера Блайфила, то, каковы бы ни были последствия, я решила не выходить за него, и никакая сила не расположит меня к нему. |
| Western, who had been within hearing during the greater part of the preceding dialogue, had now exhausted all his patience; he therefore entered the room in a violent passion, crying, | Вестерн, подслушавший большую часть этого диалога, потерял всякое терпение, в сильнейшем возбуждении он ворвался в комнату с криком: |
| "D-n me then if shatunt ha'un, d-n me if shatunt, that's all- that's all; d-n me if shatunt." | - Будь я проклят, если ты за него не выйдешь! Будь я проклят, если ты не выйдешь! Вот тебе и все, вот и все! Будь я проклят, если ты не выйдешь! |
| Mrs. Western had collected a sufficient quantity of wrath for the use of Sophia; but she now transferred it all to the squire. | В сердце миссис Вестерн накипело немало гнева против Софьи, но он весь вылился на сквайра. |
| "Brother," said she, "it is astonishing that you will interfere in a matter which you had totally left to my negotiation. Regard to my family hath made me take upon myself to be the mediating power, in order to rectify those mistakes in policy which you have committed in your daughter's education. For, brother, it is you- it is your preposterous conduct which hath eradicated all the seeds that I had formerly sown in her tender mind. It is you yourself who have taught her disobedience." | - Меня крайне поражает, братец,- сказала она,- что вы суетесь в дело, которое всецело предоставили мне. Заботясь о чести нашей фамилии, я согласилась взять на себя посредничество, чтобы исправить допущенные вами ошибки в воспитании дочери. Ибо это вы, братец, вашим бестолковым поведением уничтожили все семена, брошенные мной в ее нежную душу. Вы сами научили ее неповиновению. |
| "Blood!" cries the squire, foaming at the mouth, "you are enough to conquer the patience of the devil! Have I ever taught my daughter disobedience?- Here she stands; speak honestly, girl, did ever I bid you be disobedient to me? Have not I done everything to humour and to gratify you, and to make you obedient to me? And very obedient to me she was when a little child, before you took her in hand and spoiled her, by filling her head with a pack of court notions. Why- why- why- did I not overhear you telling her she must behave like a princess? You have made a Whig of the girl; and how should her father, or anybody else, expect any obedience from her?" | - Фу, черт! - завопил сквайр с пеной у рта.- Вы способны вывести из терпения самого дьявола! Я научил дочь неповиновению? Вот она сама здесь. Скажи правду, дочка, приказывал я тебе когда-нибудь не слушаться меня? Разве я тебе не угождал и не ублажал тебя всячески, лишь бы ты была послушна? Да она и была послушна, когда была маленькой, когда вы еще не взяли ее в свои руки и не испортили, набив ей голову придворной дребеденью. Да! да! да! Я сам собственными ушами слышал только что, как вы говорили ей, что она должна вести себя как принцесса! Вы сделали вига из моей дочки. Как же отцу или кому-нибудь другому ожидать от нее повиновения? |
| "Brother," answered Mrs. Western, with an air of great disdain, "I cannot express the contempt I have for your politics of all kinds; but I will appeal likewise to the young lady herself, | - Братец,- отвечала миссис Вестерн с крайне высокомерным видом,словами не выразишь, как жалки ваши политические рассуждения! Но и я обращусь к самой Софье, пусть она скажет: |
| whether I have ever taught her any principles of disobedience. On the contrary, niece, have I not endeavoured to inspire you with a true idea of the several relations in which a human creature stands in society? Have I not taken infinite pains to show you, that the law of nature hath enjoined a duty on children to their parents? Have I not told you what Plato says on that subject?- a subject on which you was so notoriously ignorant when you came first under my care, that I verily believe you did not know the relation between a daughter and a father." | учила ли я ее когда-нибудь неповиновению? Скажите, племянница, разве я не старалась, напротив, внушить вам отчетливое представление о разнообразных отношениях человека к обществу? Разве я не затратила величайшего труда на доказательство того, что закон природы повелевает детям быть почтительными к своим родителям? Разве я вам не приводила слова Платона по этому предмету? Предмету, в котором вы были так баснословно невежественны, когда я взяла вас под свою опеку, что, я убеждена, не знали даже о родстве между дочерью и отцом. |
| "'Tis a lie," answered Western. "The girl is no such fool, as to live to eleven years old without knowing that she was her father's relation." | - Ложь! - воскликнул Вестерн.- Софья не такая дура, чтобы, дожив до одиннадцати лет, не знать, что она сродни отцу. |
| "O! more than Gothic ignorance," answered the lady. "And as for your manners, brother, I must tell you, they deserve a cane." | - О, варварское невежество! - отвечала столичная дама.- А что касается ваших манер, братец, так они, доложу вам, заслуживают палки! |
| "Why then you may gi' it me, if you think you are able," cries the squire; "nay, I suppose your niece there will be ready enough to help you." | - Что ж, поколотите меня, если вы в силах,- сказал сквайр.Племянница, я думаю, с удовольствием вам поможет. |
| "Brother," said Mrs. Western, "though I despise you beyond expression, yet I shall endure your insolence no longer; so I desire my coach may be got ready immediately, for I am resolved to leave your house this very morning." | - Братец,- вспылила миссис Вестерн,- хотя я бесконечно презираю вас, однако не намерена терпеть долее вашу наглость и приказываю немедленно закладывать лошадей! Я решила уехать от вас сегодня же утром. |
| "And a good riddance too," answered he; "I can bear your insolence no longer, an you come to that. Blood! it is almost enough of itself to make my daughter undervalue my sense, when she hears you telling me every minute you despise me." | - Скатертью дорога! - отвечал сквайр.- Если на то пошло, так и я не могу больше сносить вашу наглость. Проклятие! Довольно и того, что вы меня унижаете и выставляете дураком перед дочкой, твердя каждую минуту о своем презрении ко мне. |
| "It is impossible, it is impossible," cries the aunt; "no one can undervalue such a boor." | - Унижаю? Унижаю? - негодовала тетка.- Да мыслимо разве унизить мужика, у которого такой норов? |
| "Boar," answered the squire, "I am no boar; no, nor ass; no, nor rat neither, madam. Remember that- I am no rat. I am a true Englishman, and not of your Hanover breed, that have eat up the nation." | - Боров! - воскликнул сквайр.- Нет, я не боров, и не осел, и не крыса, сударыня! Запомните, что я - не крыса. Я - истый англичанин, не вашего ганноверского помета, который только опустошает нашу страну. |
| "Thou art one of those wise men," cries she, "whose nonsensical principles have undone the nation; by weakening the hands of our government at home, and by discouraging our friends and encouraging our enemies abroad." | - Ты один из тех мудрецов, бессмысленные убеждения которых привели Англию на край гибели, ослабляя власть нашего правительства внутри страны, приводя в уныние наших друзей и ободряя врагов за рубежом. |
| "Ho! are you come back to your politics?" cries the squire: "as for those I despise them as much as I do a f-t." | - Хо-хо! Вы опять за свою политику? - воскликнул сквайр.- Да чихать я хочу на вашу политику, как на... |
| Which last words he accompanied and graced with the very action, which, of all others, was the most proper to it. And whether it was this word or the contempt exprest for her politics, which most affected Mrs. Western, I will not determine; but she flew into the most violent rage, uttered phrases improper to be here related, and instantly burst out of the house. Nor did her brother or her niece think proper either to stop or to follow her; for the one was so much possessed by concern, and the other by anger, that they were rendered almost motionless. | И он украсил последние слова телодвижением, как нельзя более для этого подходящим. Что тут, собственно, больше задело миссис Вестерн - словечко ли брата или же его презрительное отношение к ее политическим мнениям,- я не берусь решить, только она пришла в неописуемое бешенство, грубо выругалась и тотчас выбежала вон. Ни брат, ни племянница не подумали остановить ее или пойти за ней вслед: Софья была так опечалена, а сквайр так разгневан, что оба остались прикованными к своему месту. |
| The squire, however, sent after his sister the same holloa which attends the departure of a hare, when she is first started before the hounds. He was indeed a great master of this kind of vociferation, and had a holla proper for most occasions in life. | Сквайр, впрочем, пустил сестре вдогонку возглас, которым охотники приветствуют зайца, только что поднятого собаками. Он был вообще большим искусником по части упражнения голосовых связок и имел особенный возглас почти на каждый случай жизни. |
| Women who, like Mrs. Western, know the world, and have applied themselves to philosophy and politics, would have immediately availed themselves of the present disposition of Mr. Western's mind, by throwing in a few artful compliments to his understanding at the expense of his absent adversary; but poor Sophia was all simplicity. By which word we do not intend to insinuate to the reader, that she was silly, which is generally understood as a synonymous term with simple; for she was indeed a most sensible girl, and her understanding was of the first rate; but she wanted all that useful art which females convert to so many good purposes in life, and which, as it rather arises from the heart than from the head, is often the property of the silliest of women. | Женщины, знающие, подобно, миссис Вестерн, свет и изучавшие философию и политику, мигом воспользовались бы душевным состоянием мистера Вестерна, обронив несколько лестных замечаний насчет его ума в ущерб его ушедшей противнице, но бедная Софья была слишком проста. Этим мы не хотим сказать читателю, что она была глупа, хотя эти слова обыкновенно употребляются как синонимы. Нет, Софья отличалась большим и незаурядным умом, но ей недоставало искусства, из которого женщины извлекают столько пользы в жизни и которое, проистекая скорее из сердца, чем из головы, часто бывает достоянием набитых дур. |
| English | Русский |
| Mr. Western having finished his holla, and taken a little breath, began to lament, in very pathetic terms, the unfortunate condition of men, who are, says he, "always whipt in by the humours of some d-n'd b- or other. | Кончив свои выклики и переводя дух, мистер Вестерн начал в очень патетических выражениях жаловаться на несчастную участь мужчин, которым, сказал он, "вечно приходится терпеть от причуд то одной проклятой бабы, то другой". |
| I think I was hard run enough by your mother for one man; but after giving her a dodge, here's another b- follows me upon the foil; but curse my jacket if I will be run down in this manner by any o'um." | - Кажется, уж довольно натерпелся от твоей матери, но не успел от нее увильнуть, как уже другая за ней следом бежит. Да шалишь! Таким способом меня ни одной бабе загнать не удастся! |
| Sophia never had a single dispute with her father, till this unlucky affair of Blifil, on any account, except in defence of her mother, whom she had loved most tenderly, though she lost her in the eleventh year of her age. The squire, to whom that poor woman had been a faithful upper-servant all the time of their marriage, had returned that behaviour by making what the world calls a good husband. He very seldom swore at her (perhaps not above once a week) and never beat her: she had not the least occasion for jealousy, and was perfect mistress of her time; for she was never interrupted by her husband, who was engaged all the morning in his field exercises, and all the evening with bottle companions. She scarce indeed ever saw him but at meals; where she had the pleasure of carving those dishes which she had before attended at the dressing. From these meals she retired about five minutes after the other servants, having only stayed to drink "the king over the water." Such were, it seems, Mr. Western's orders; for it was a maxim with him, that women should come in with the first dish, and go out after the first glass. Obedience to these orders was perhaps no difficult task; for the conversation (if it may be called so) was seldom such as could entertain a lady. It consisted chiefly of hallowing, singing, relations of sporting adventures, b-d-y, and abuse of women, and of the government. | Софья никогда не спорила с отцом до несчастного сватовства Блайфила, разве только вступалась за мать, которую горячо любила, хотя и лишилась ее на одиннадцатом году своей жизни. Бедная женщина была преданной служанкой сквайра все время их брака, и за ее преданность он платил тем, что был, как говорится, хорошим мужем. Он очень редко (пожалуй, не больше одного раза в неделю) бранил ее и никогда не бил; она не имела ни малейших поводов для ревности и была полной госпожой своего времени, потому что муж никогда ей не мешал, проводя все утро в охотничьих упражнениях, а вечер - за бутылкой с приятелями. Жена видела его только урывками за едой, когда имела удовольствие раскладывать по тарелкам те кушанья, за приготовлением которых перед тем наблюдала. Из-за стола она уходила минут через пять после ухода прислуги, подождав, когда произнесут тост "за короля заморского". Это делалось, по-видимому, по распоряжению мистера Вестерна, который держался того мнения, что женщины должны являться к столу с первым блюдом и уходить после первого бокала. Повиноваться этому распоряжению было дело нетрудное, ибо застольная беседа (если только то, что происходило, может быть названо беседой) редко могла занять даму. Она состояла преимущественно из нестройных возгласов, пения, охотничьих рассказов, крепких словечек и брани по адресу женщин и правительства. |
| These, however, were the only seasons when Mr. Western saw his wife; for when he repaired to her bed, he was generally so drunk that he could not see; and in the sporting season he always rose from her before it was light. Thus was she perfect mistress of her time, and had besides a coach and four usually at her command; though unhappily, indeed, the badness of the neighbourhood, and of the roads, made this of little use; for none who had set much value on their necks would have passed through the one, or who had set any value on their hours, would have visited the other. Now to deal honestly with the reader, she did not make all the return expected to so much indulgence; for she had been married against her will by a fond father, the match having been rather advantageous on her side; for the squire's estate was upward of ?3000 a year, and her fortune no more than a bare ?8000. Hence perhaps she had contracted a little gloominess of temper, for she was rather a good servant than a good wife; nor had she always the gratitude to return the extraordinary degree of roaring mirth, with which the squire received her, even with a good-humoured smile. She would, moreover, sometimes interfere with matters which did not concern her, as the violent drinking of her husband, which in the gentlest terms she would take some of the few opportunities he gave her of remonstrating against. And once in her life she very earnestly entreated him to carry her for two months to London, which he peremptorily denied; nay, was angry with his wife for the request ever after, being well assured that all the husbands in London are cuckolds. | Только за едой мистер Вестерн и видел свою жену, ибо, приходя к ней в постель, он бывал обыкновенно настолько пьян, что ничего не различал, а в охотничий сезон вставал всегда до рассвета. Таким образом, она распоряжалась своим временем, как хотела, и вдобавок имела к своим услугам карету четверней, но, к несчастью, пользовалась ею редко, потому что и соседи и дороги были плохи: кто сколько-нибудь дорожил своей шеей и своим временем, избегал ездить с визитами. Надо, впрочем, сказать читателю откровенно: она не платила мужу той благодарностью, которую можно было бы ожидать за такую доброту; она была выдана замуж против воли нежно любящим отцом, который считал партию для нее выгодной: сквайр имел свыше трех тысяч фунтов годового дохода, а все ее состояние едва достигало восьми тысяч фунтов. Отсюда, может быть, проистекала некоторая сумрачность ее характера; она была для своего мужа скорее хорошей служанкой, чем доброй женой, и не всегда находила в себе столько признательности, чтобы отвечать на шумные ласки, расточаемые ей сквайром, хотя бы только приветливой улыбкой. Вдобавок она вмешивалась иногда в дела, которые ее не касались,- например, делала мужу мягкие замечания по поводу его дикого пьянства, если изредка ей представлялся для этого случай. Однажды она вздумала горячо упрашивать сквайра свезти ее на два месяца в Лондон, в чем сквайр ей наотрез отказал и даже постоянно сердился потом на жену за эту просьбу, будучи уверен, что в Лондоне все мужья украшены рогами. |
| For this last, and many other good reasons, Western at length heartily hated his wife; and as he never concealed this hatred before her death, so he never forgot it afterwards; but when anything in the least soured him, as a bad scenting day, or a distemper among his hounds, or any other such misfortune, he constantly vented his spleen by invectives against the deceased, saying, "If my wife was alive now, she would be glad of this." | По этой причине, а также и по многим другим Вестерн в конце концов глубоко возненавидел свою жену; никогда не скрывая этой ненависти при ее жизни, он продолжал ее ненавидеть и после смерти. Стоило чем-нибудь его раздосадовать - например, выпадал плохой день для охоты, заболевали собаки или случалась какая-нибудь другая неприятность,- он вымещал свою досаду на покойнице, говоря: "Будь моя жена в живых, то-то обрадовалась бы". |
| These invectives he was especially desirous of throwing forth before Sophia; for as he loved her more than he did any other, so he was really jealous that she had loved her mother better than him. And this jealousy Sophia seldom failed of heightening on these occasions; for he was not contented with violating her ears with the abuse of her mother, but endeavoured to force an explicit approbation of all this abuse; with which desire he never could prevail upon her by any promise or threats to comply. | Особенно любил он высказывать подобные замечания при Софье: дочь была для него дороже всего на свете, и сквайра очень задевало, что она любила мать больше, чем его. Поведение Софьи в таких случаях обыкновенно только распаляло его ревность, ибо он не довольствовался тем, что оскорблял слух дочери бранью по адресу матери, но еще требовал от нее одобрения, которого, впрочем, никогда не мог добиться ни ласками, ни угрозами. |
| Hence some of my readers will, perhaps, wonder that the squire had not hated Sophia as much as he had hated her mother; but I must inform them, that hatred is not the effect of love, even through the medium of jealousy. It is, indeed, very possible for jealous persons to kill the objects of their jealousy, but not to hate them. Which sentiment being a pretty hard morsel, and bearing something of the air of a paradox, we shall leave the reader to chew the cud upon it to the end of the chapter. | Некоторые из читателей выразят, может быть, удивление, почему же сквайр не возненавидел дочери, как он возненавидел ее мать. На это я должен сказать им, что ненависть не является следствием любви, даже сопровождаемой ревностью. Ревнивец вполне способен убить предмет своей ревности, но ненавидеть его он не может. Этой заковыристой штучкой, похожей на парадокс, мы и закончим настоящую главу, предоставляя читателю поломать над ней голову. |
| English | Русский |
| Sophia kept silence during the foregoing speech of her father, nor did she once answer otherwise than with a sigh; but as he understood none of the language, or, as he called it, lingo of the eyes, so he was not satisfied without some further approbation of his sentiments, which he now demanded of his daughter; telling her, in the usual way, "he expected she was ready to take the part of everybody against him, as she had always done that of the b- her mother." Sophia remaining still silent, he cryed out, | Софья хранила молчание во время приведенной только что речи отца и отвечала на нее вздохом; но так как сквайр не понимал этого немого языка, или мимики, как он называл его, то ему хотелось непременно услышать членораздельное одобрение своих высказываний, которого он и потребовал от дочери, заявив ей, по обыкновению, что она, наверно, готова взять чью угодно сторону против него, как всегда брала сторону своей дрянной матери. Софья молчала по-прежнему. Тогда он закричал: |
| "What, art dumb? why dost unt speak? Was not thy mother a d-d b- to me? answer me that. What, I suppose you despise your father too, and don't think him good enough to speak to?" | - Что ты, немая, что ли? Почему молчишь? Разве твоя мать не обращалась со мной по-свински? Отвечай же! Или ты, может быть, настолько презираешь отца, что считаешь ниже своего достоинства разговаривать с ним? |
| "For Heaven's sake, sir," answered Sophia, "do not give so cruel a turn to my silence. I am sure I would sooner die than be guilty of any disrespect towards you; but how can I venture to speak, when every word must either offend my dear papa, or convict me of the blackest ingratitude as well as impiety to the memory of the best of mothers; for such, I am certain, my mamma was always to me?" | - Ради бога, сэр,- отвечала Софья,- не истолковывайте так дурно моего молчания! Я готова скорее умереть, чем оказать вам неуважение; но как могу я найти в себе смелость заговорить, если каждое мое слово или прогневит моего дорогого папу, или будет черной неблагодарностью и оскорблением памяти лучшей из матерей? Ведь моя мама была всегда так добра ко мне! |
| "And your aunt, I suppose, is the best of sisters too!" replied the squire. "Will you be so kind as to allow that she is a b-? I may fairly insist upon that, I think?" | - И твоя тетка, стало быть, лучшая из сестер?- сказал сквайр.- Может быть, ты будешь настолько добра, что хоть ее согласишься признать ведьмой? Ведь, кажется, я имею право назвать ее ведьмой? |
| "Indeed, sir," says Sophia, "I have great obligations to my aunt. She hath been a second mother to me." | - Я очень многим обязана моей тетушке, сэр,- отвечала Софья.- Она была мне второй матерью. |
| "And a second wife to me too," returned Western; "so you will take her part too! You won't confess that she hath acted the part of the vilest sister in the world?" | - А мне второй женой,- сказал Вестерн,- так заступайся и за нее! Неужто ты будешь отрицать, что она поступила со мной, как самая негодная сестра? |
| "Upon my word, sir," cries Sophia, "I must belie my heart wickedly if I did. I know my aunt and you differ very much in your ways of thinking; but I have heard her a thousand times express the greatest affection for you; and I am convinced, so far from her being the worst sister in the world, there are very few who love a brother better." | - Право же, сэр,- воскликнула Софья,- я непростительно солгала бы перед своей совестью, если бы согласилась с вами! Я знаю, что тетушка и вы очень расходитесь в образе мыслей, но я тысячу раз слышала от нее выражения самой преданной любви к вам и убеждена, что она не только не самая негодная сестра на свете, но что мало найдется сестер, которые любили бы брата больше. |
| "The English of all which is," answered the squire, "that I am in the wrong. Ay, certainly. Ay, to be sure the woman is in the right, and the man in the wrong always." | - Говоря попросту,- сказал сквайр,- выходит, что я кругом виноват. Ну разумеется! Разумеется, женщина всегда права, а мужчина всегда виноват. |
| "Pardon me, sir," cries Sophia. "I do not say so." | - Простите, сэр,- возразила Софья,- я этого не говорю. |
| "What don't you say?" answered the father: "you have the impudence to say she's in the right: doth it not follow then of course that I am in the wrong? And perhaps I am in the wrong to suffer such a Presbyterian Hanoverian b- to come into my house. She may 'dite me of a plot for anything I know, and give my estate to the government." | - Чего ты не говоришь? - не унимался сквайр.- Ты имеешь бесстыдство утверждать, что она права,- разве отсюда не следует, что я виноват? Да, действительно, я, может быть, виноват, что позволяю этой пресвитерианке, этой ганноверской ведьме переступать порог моего дома. Чего доброго, она еще обвинит меня в каком-нибудь заговоре, и правительство отберет мое имение в казну. |
| "So far, sir, from injuring you or your estate," says Sophia, "if my aunt had died yesterday, I am convinced she would have left you her whole fortune." | - Тетушка не только не собирается нанести вред вам или вашей собственности,- отвечала Софья,- но, я убеждена, что если бы она вчера умерла, то завещала бы вам все свое состояние. |
| Whether Sophia intended it or not, I shall not presume to assert; but certain it is, these last words penetrated very deep into the ears of her father, and produced a much more sensible effect than all she had said before. He received the sound with much the same action as a man receives a bullet in his head. He started, staggered, and turned pale. After which he remained silent above a minute, and then began in the following hesitating manner: | С намерением сказала это Софья или нет, я не берусь утверждать, только эти слова глубоко проникли в уши ее отца и произвели гораздо более ощутительный эффект, чем все сказанное ею раньше. Звук их был для него точно пуля, ударившая в головуз он вздрогнул, пошатнулся и побледнел. Потом, помолчав с минуту, произнес неуверенным голосом; |
| "Yesterday! she would have left me her esteate yesterday! would she? Why yesterday, of all the days in the year? I suppose if she dies to-morrow, she will leave it to somebody else, and perhaps out of the vamily." | - Вчера! Вчера она завещала бы мне свое имение? Неужто? Почему именно вчера из всех дней в году? Стало быть, если она умрет завтра, так откажет его кому-нибудь другому, пожалуй, даже не родственнику? |
| "My aunt, sir," cries Sophia, "hath very violent passions, and I can't answer what she may do under their influence." | - Тетушка очень вспыльчива, сэр,- отвечала Софья,- и я не ручаюсь, что она может сделать в припадке гнева. |
| "You can't!" returned the father: "and pray who hath been the occasion of putting her into those violent passions? Nay, who hath actually put her into them? Was not you and she hard at it before I came into the room? Besides, was not all our quarrel about you? I have not quarrelled with sister this many years but upon your account; and now you would throw the whole blame upon me, as thof I should be the occasion of her leaving the esteate out o' the vamily. I could have expected no better indeed; this is like the return you make to all the rest of my fondness." | - Не ручаешься? - пролепетал сквайр.- А кто же, спрашивается, был причиной ее гнева? Да, да, кто ее довел до этого? Разве не ты горячо с ней спорила перед тем, как я вошел в комнату? Да и вся эта ссора разве не из-за тебя? Уже несколько лет все мои ссоры с сестрой бывают только из-за тебя, а теперь ты готова свалить всю вину на меня, точно я буду причиной, если ее имение уйдет на сторону. Впрочем, ничего лучшего я и не мог ожидать; ты всегда платишь так за мою любовь. |
| "I beseech you then," cries Sophia, "upon my knees I beseech you, if I have been the unhappy occasion of this difference, that you will endeavour to make it up with my aunt, and not suffer her to leave your house in this violent rage of anger: she is a very good-natured woman, and a few civil words will satisfy her. Let me entreat you, sir." | - В таком случае, умоляю вас,- воскликнула Софья,- на коленях умоляю: если я была злосчастной причиной вашей размолвки, постарайтесь примириться с тетушкой, не допустите, чтобы она покинула ваш дом в таком гневе! Сердце у нее доброе, и несколько ласковых слов успокоят ее. Умоляю вас, сэр! |
| "So I must go and ask pardon for your fault, must I?" answered Western. "You have lost the hare, and I must draw every way to find her again? Indeed, if I was certain"- | - Так я должен идти просить за тебя прощения? - сказал Вестерн.- Ты упустила зайца, а мне бежать искать его? Конечно, если б я был уверен... |
| Here he stopt, and Sophia throwing in more entreaties, at length prevailed upon him; so that after venting two or three bitter sarcastical expressions against his daughter, he departed as fast as he could to recover his sister, before her equipage could be gotten ready. | Тут он замолчал, а Софья принялась снова его упрашивать и, наконец, уговорила: так что, отпустив по адресу дочери несколько едких, саркастических замечаний, сквайр со всех ног побежал задержать сестру, пока она не успела уехать. |
| Sophia then returned to her chamber of mourning, where she indulged herself (if the phrase may be allowed me) in all the luxury of tender grief. She read over more than once the letter which she had received from Jones; her muff too was used on this occasion; and she bathed both these, as well as herself, with her tears. In this situation the friendly Mrs. Honour exerted her utmost abilities to comfort her afflicted mistress. She ran over the names of many young gentlemen: and having greatly commended their parts and persons, assured Sophia that she might take her choice of any. These methods must have certainly been used with some success in disorders of the like kind, or so skilful a practitioner as Mrs. Honour would never have ventured to apply them; nay, I have heard that the college of chambermaids hold them to be as sovereign remedies as any in the female dispensary; but whether it was that Sophia's disease differed inwardly from those cases with which it agreed in external symptoms, I will not assert; but, in fact, the good waiting-woman did more harm than good, and at last so incensed her mistress (which was no easy matter) that with an angry voice she dismissed her from her presence. | Софья же вернулась в свою печальную комнату, где предалась наслаждению (если позволительно так выразиться) любовной грусти. Несколько раз перечитала она письмо, полученное от Джонса, достала и муфту; оба предмета, а также лицо свое она оросила слезами. Услужливая миссис Гонора всеми силами старалась утешить свою опечаленную госпожу: она назвала имена многих достойных ее внимания молодых джентльменов к, расхвалив их внутренние и внешние качества, сказала, что ее госпожа может выбрать любого. Надо думать, что эти методы применялись с успехом в подобных случаях, иначе такая искушенная особа, как миссис Гонора, никогда не решилась бы к ним прибегнуть; я даже слышал, что между камеристками они считаются наилучшим лекарством в женской аптеке, но оттого ли, что болезнь Софьи внутренне отличалась от недомоганий, на которые была похожа но внешним симптомам, или по другой причине - только доброжелательная горничная наделала больше вреда, чем пользы, и в конце концов так рассердила свою госпожу (а это было нелегко), что та строго приказала ей выйти вон. |
| English | Русский |
| The squire overtook his sister just as she was stepping into the coach, and partly by force, and partly by solicitations, prevailed upon her to order her horses back into their quarters. He succeeded in this attempt without much difficulty; for the lady was, as we have already hinted, of a most placable disposition, and greatly loved her brother, though she despised his parts, or rather his little knowledge of the world. | Сквайр догнал свою сестру в ту минуту, когда она уже садилась в карету, и частью силой, частью просьбами добился от нее приказания отвести лошадей обратно в конюшню. Это не стоило ему большого труда, ибо сестра, как мы уже указывали, была нрава самого миролюбивого и очень любила брата, хотя и презирала его недалекость, или, вернее, плохое знание света. |
| Poor Sophia, who had first set on foot this reconciliation, was now made the sacrifice to it. They both concurred in their censures on her conduct; jointly declared war against her, and directly proceeded to counsel, how to carry it on in the most vigorous manner. For this purpose, Mrs. Western proposed not only an immediate conclusion of the treaty with Allworthy, but as immediately to carry it into execution; saying, "That there was no other way to succeed with her niece, but by violent methods, which she was convinced Sophia had not sufficient resolution to resist. | Бедная Софья, устроившая это примирение, была принесена ему в жертву. Брат и сестра в один голос осудили ее поведение, сообща объявили ей войну и постановили вести ее самым решительным образом. С этой целью миссис Вестерн предложила не только немедленно сговориться с Олверти, но и немедленно привести сговор в исполнение, сказав, что единственный способ справиться с племянницей - действовать круто, ибо, она убеждена, у Софьи недостанет решимости сопротивляться. |
| By violent," says she, "I mean rather, hasty measures; for as to confinement or absolute force, no such things must or can be attempted. Our plan must be concerted for a surprize, and not for a storm." | - А под крутыми мерами,- пояснила она,- я понимаю собственно быстрые меры; такие вещи, как лишение свободы или насилие, совершенно недопустимы. Наш план должен быть рассчитан на внезапное нападение, а не на открытый штурм. |
| These matters were resolved on, when Mr. Blifil came to pay a visit to his mistress. The squire no sooner heard of his arrival, than he stept aside, by his sister's advice, to give his daughter orders for the proper reception of her lover: which he did with the most bitter execrations and denunciations of judgment on her refusal. | Когда все это было решено, приехал мистер Блайфил с визитом к невесте. Узнав о его приезде, сквайр тотчас же, по совету сестры, отправился приказать дочери, чтобы та прилично приняла жениха, сопроводив свои слова страшными клятвами и угрозами наказать ее в случае ослушания. |
| The impetuosity of the squire bore down all before him; and Sophia, as her aunt very wisely foresaw, was not able to resist him. She agreed, therefore, to see Blifil, though she had scarce spirits or strength sufficient to utter her assent. Indeed, to give a peremptory denial to a father whom she so tenderly loved, was no easy task. Had this circumstance been out of the case, much less resolution than what she was really mistress of, would, perhaps, have served her; but it is no unusual thing to ascribe those actions entirely to fear, which are in a great measure produced by love. | Бурный нрав сквайра все ниспровергал на своем пути, и Софья, как правильно предвидела тетка, не нашла в себе сил ему сопротивляться. Она согласилась выйти к Блайфилу, но едва-едва могла выговорить слово, выражавшее это согласие. Действительно, ответить резким отказом нежно любимому отцу было для нее дело нелегкое. Не будь этой любви, она, вероятно, настояла бы на своем и при гораздо меньшей решительности характера, чем та, какой она обладала, но сплошь и рядом мы объясняем исключительно страхом поступки, в значительной мере проистекающие из любви. |
| In pursuance, therefore, of her father's peremptory command, Sophia now admitted Mr. Blifil's visit. Scenes like this, when painted at large, afford, as we have observed, very little entertainment to the reader. Here, therefore, we shall strictly adhere to a rule of Horace; by which writers are directed to pass over all those matters which they despair of placing in a shining light;- a rule, we conceive of excellent use as well to the historian as to the poet; and which, if followed, must at least have this good effect, that many a great evil (for so all great books are called) would thus be reduced to a small one. | Итак, повинуясь настойчивому приказанию отца, Софья приняла мистера Блайфила. Подробное описание таких сцен, как мы заметили, доставляет очень мало удовольствия читателю, поэтому мы последуем правилу Горация, который рекомендует писателям обходить молчанием все, что они отчаиваются изобразить в ярких красках,- правило, по нашему убеждению, весьма полезное как для историков, так и для поэтов; и если бы все они ему следовали, то его благотворным действием было бы, по крайней мере, то, что множество больших зол (а таковыми являются все большие книги) было бы таким образом сведено к злу маленькому. |
| It is possible the great art used by Blifil at this interview would have prevailed on Sophia to have made another man in his circumstances her confident, and to have revealed the whole secret of her heart to him; but she had contracted so ill an opinion of this young gentleman, that she was resolved to place no confidence in him; for simplicity, when set on its guard, is often a match for cunning. Her behaviour to him, therefore, was entirely forced, and indeed such as is generally prescribed to virgins upon the second formal visit from one who is appointed for their husband. | Возможно, что искусное поведение Блайфила во время этого свидания заставило бы Софью, будь на его месте кто-нибудь другой, открыть перед ним все тайны ее сердца; но она составила себе такое дурное мнение об этом джентльмене, что решилась не делать ему никаких признаний, ибо простота, когда она настороже, часто может потягаться с хитростью. Вследствие этого Софья держалась с ним чрезвычайно принужденно, как и полагается держаться девицам при втором официальном визите человека, назначенного им в мужья. |
| But though Blifil declared himself to the squire perfectly satisfied with his reception; yet that gentleman, who, in company with his sister, had overheard all, was not so well pleased. He resolved, in pursuance of the advice of the sage lady, to push matters as forward as possible; and addressing himself to his intended son-in-law in the hunting phrase, he cried, after a loud holla, | Хотя Блайфил объявил сквайру, что он остался вполне доволен оказанным ему приемом, однако мистер Вестерн, подслушивавший вместе с сестрой у дверей, испытал гораздо меньшее удовлетворение. Следуя совету своей мудрой сестры, он решил двинуть дело как можно скорее и обратился к своему будущему зятю со следующей охотничьей фразой, пустив сначала свое зычное "го-ла!": |
| "Follow her, boy, follow her; run in, run in; that's it, honeys. Dead, dead, dead. Never be bashful, nor stand shall I, shall I? Allworthy and I can finish all matters between us this afternoon, and let us ha' the wedding to-morrow." | - Ату ее, молодчик, ату!.. Пиль, пиль! Возьми! Вот так; держи, держи, держи! Не робей, не церемонься! Сегодня к вечеру мы с Олверти все покончим, а завтра и свадьбу сыграем. |
| Blifil having conveyed the utmost satisfaction into his countenance, answered, | Лицо Блайфила расплылось в довольной улыбке, и он отвечал! |
| "As there is nothing, sir, in this world which I so eagerly desire as an alliance with your family, except my union with the most amiable and deserving Sophia, you may easily imagine how impatient I must be to see myself in possession of my two highest wishes. If I have not therefore importuned you on this head, you will impute it only to my fear of offending the lady, by endeavouring to hurry on so blessed an event faster than a strict compliance with all the rules of decency and decorum will permit. But if, by your interest, sir, she might be induced to dispense with any formalities-" | - Ничего на свете - за исключением только союза с любезнейшей и достойнейшей Софьей - я не желаю так страстно, сэр, как породниться с вашей семьей, и потому вы легко можете представить себе, с каким нетерпением жду я минуты, когда исполнятся оба эти заветнейшие мои желания. И если до сих пор я не докучал вам по этому поводу, то, поверьте, единственно из боязни оскорбить уважаемую леди чрезмерной торопливостью; я не желал нарушать правила приличия и благопристойности, ускоряя счастливейшее в моей жизни событие. Но если при вашем содействии, сэр, она согласится обойтись без некоторых формальностей... |
| "Formalities! with a pox!" answered the squire. "Pooh, all stuff and nonsense! I tell thee, she shall ha' thee to-morrow: you will know the world better hereafter, when you come to my age. Women never gi' their consent, man, if they can help it, 'tis not the fashion. If I had stayed for her mother's consent, I might have been a batchelor to this day.- To her, to her, co to her, that's it, you jolly dog. I tell thee shat ha' her to-morrow morning." | - Формальностей! А ну их к черту! - отвечал сквайр.- Какой вздор! Говорю тебе, завтра же она будет твоей. Поживете с мое, молодой человек, так лучше узнаете свет. Женщины, милый мой, никогда не дают согласия, если его можно не дать,- так уж полагается. Если бы я стал дожидаться согласия ее матери, так и по сей день оставался бы холостяком... Ату ее, ату, живей, молодчик! Говорю тебе, завтра утром она будет твоя. |
| Blifil suffered himself to be overpowered by the forcible rhetoric of the squire; and it being agreed that Western should close with Allworthy that very afternoon, the lover departed home, having first earnestly begged that no violence might be offered to the lady by this haste, in the same manner as a popish inquisitor begs the lay power to do no violence to the heretic delivered over to it, and against whom the church hath passed sentence. | Блайфил поддался убеждениям шумной риторики сквайра; они условились, что Вестерн сегодня к вечеру окончательно столкуется с Олверти, и жених уехал, настоятельно попросив на прощанье не учинять при этой спешке никакого насилия над невестой,- точь-в-точь как папистский инквизитор, вручая светским властям еретика, уже осужденного церковью, просит не совершать над ним никакого насилия. |
| And, to say the truth, Blifil had passed sentence against Sophia; for, however pleased he had declared himself to Western with his reception, he was by no means satisfied, unless it was that he was convinced of the hatred and scorn of his mistress: and this had produced no less reciprocal hatred and scorn in him. It may, perhaps, be asked, Why then did he not put an immediate end to all further courtship? I answer, for that very reason, as well as for several others equally good, which we shall now proceed to open to the reader. | Правду сказать, Блайфил уже произнес приговор над Софьей. Хотя он и заявил Вестерну, что доволен ее приемом, но на самом деле вынес из него лишь убеждение в ненависти и презрении к нему невесты, что пробудило в нем такие же ответные чувства не меньшей силы. Спросят, может быть: почему же он не покончил немедленно со своим сватовством? Да именно по причине пробудившейся в нем ненависти, а также и по некоторым другим, столь же веским причинам, которые мы сейчас откроем читателю. |
| Though Mr. Blifil was not of the complexion of Jones, nor ready to eat every woman he saw; yet he was far from being destitute of that appetite which is said to be the common property of all animals. With this, he had likewise that distinguishing taste, which serves to direct men in their choice of the object or food of their several appetites; and this taught him to consider Sophia as a most delicious morsel, indeed to regard her with the same desires which an ortolan inspires into the soul of an epicure. Now the agonies which affected the mind of Sophia, rather augmented than impaired her beauty; for her tears added brightness to her eyes, and her breasts rose higher with her sighs. Indeed, no one hath seen beauty in its highest lustre who hath never seen it in distress. Blifil therefore looked on this human ortolan with greater desire than when he viewed her last; nor was his desire at all lessened by the aversion which he discovered in her to himself. On the contrary, this served rather to heighten the pleasure he proposed in rifling her charms, as it added triumph to lust; nay, he had some further views, from obtaining the absolute possession of her person, which we detest too much even to mention; and revenge itself was not without its share in the gratifications which he promised himself. The rivalling poor Jones, and supplanting him in her affections, added another spur to his pursuit, and promised another additional rapture to his enjoyment. | Хотя мистер Блайфил не обладал темпераментом Джонса, готового отведать каждой женщины, которую он видел, все же он далеко не был лишен вожделения, свойственного, как говорят, всем животным. При этом он еще отличался разборчивым вкусом, руководящим людьми при выборе предмета или пищи для удовлетворения их разнообразных желаний; и вкус этот указывал ему на Софью как на весьма лакомый кусочек, при виде которого у него текли слюнки, как у гастронома при виде аппетитно приготовленного ортолана. А душевные страдания были не только не в ущерб красоте Софьи, но скорее к ее выгоде: слезы прибавляли блеска глазам ее, а грудь выше поднималась от вздохов. Можно сказать, тот не видел красоты во всем ее сиянии, кто не видел ее в горе. Вот почему Блайфил смотрел теперь на этого ортолана в человеческом образе с большим вожделением, чем при последней встрече, и отвращение, замеченное им в Софье, нисколько не ослабило его желаний - напротив, оно скорее повысило предвкушаемое им удовольствие от похищения ее прелестей. Сластолюбие приправлялось, таким образом, мыслью о торжестве; больше того, добиваясь полного подчинения Софьи своей власти, он имел еще некоторые дальнейшие виды, настолько низкие, что нам противно и упоминать о них. Немалую роль в будущих удовольствиях, которые рисовало ему воображение, играла месть; наконец, посрамление соперника Джонса и вытеснение его из сердца Софьи тоже сильно его подзадоривали и сулили лишние радости в его конечном торжестве. |
| Besides all these views, which to some scrupulous persons may seem to savour too much of malevolence, he had one prospect, which few readers will regard with any great abhorrence. And this was the estate of Mr. Western; which was all to be settled on his daughter and her issue; for so extravagant was the affection of that fond parent, that, provided his child would but consent to be miserable with the husband he chose, he cared not at what price he purchased him. | Помимо всех этих видов, которые иным щепетильным особам покажутся, пожалуй, довольно подленькими, рассчитывал он еще на одну вещь, к которой едва ли многие читатели отнесутся с большим отвращением. Я разумею имение мистера Вестерна, которое должно было перейти целиком к Софье и ее потомству; любовь этого нежного родителя к дочери была так безгранична, что он готов был купить ей мужа какой угодно ценой, лишь бы она согласилась быть несчастной с избранным им для нее человеком. |
| For these reasons Mr. Blifil was so desirous of the match that he intended to deceive Sophia, by pretending love to her; and to deceive her father and his own uncle, by pretending he was beloved by her. In doing this he availed himself of the piety of Thwackum, who held, that if the end proposed was religious (as surely matrimony is), it mattered not how wicked were the means. As to other occasions, he used to apply the philosophy of Square, which taught, that the end was immaterial, so that the means were fair and consistent with moral rectitude. To say truth, there were few occurrences in life on which he could not draw advantage from the precepts of one or other of those great masters. | По этим причинам союз с Софьей показался мистеру Блайфилу настолько желательным, что он решил обмануть девушку, притворившись влюбленным, а заодно также обмануть ее отца и своего дядю, дав им понять, что и она его любит. Поступая таким образом, он следовал благочестивым наставлениям Твакома, утверждавшего, что если поставленная нами цель одобряется религией (а таковой, несомненно, является брак), то для ее достижения можно применять и дурные средства. В других же случаях молодой человек предпочитал руководствоваться философией Сквейра, учившего, что цель - вещь несущественная, лишь бы средства были приличны и согласны с нравственной справедливостью. Правду сказать, едва ли встречалось ему в жизни такое положение, при котором он не мог бы воспользоваться уроками кого-либо из своих великих наставников. |
| Little deceit was indeed necessary to be practised on Mr. Western; who thought the inclinations of his daughter of as little consequence as Blifil himself conceived them to be; but as the sentiments of Mr. Allworthy were of a very different kind, so it was absolutely necessary to impose on him. In this, however, Blifil was so well assisted by Western, that he succeeded without difficulty; for as Mr. Allworthy had been assured by her father that Sophia had a proper affection for Blifil, and that all which he had suspected concerning Jones was entirely false, Blifil had nothing more to do than to confirm these assertions; which he did with such equivocations, that he preserved a salvo for his conscience; and had the satisfaction of conveying a lie to his uncle, without the guilt of telling one. When he was examined touching the inclinations of Sophia by Allworthy, who said, "He would on no account be accessary to forcing a young lady into a marriage contrary to her own will"; he answered, "That the real sentiments of young ladies were very difficult to be understood; that her behaviour to him was full as forward as he wished it, and that if he could believe her father, she had all the affection for him which any lover could desire. | Надуть мистера Вестерна было дело нехитрое, потому что он так же мало считался с чувствами дочери, как и сам Блайфил; но мистер Олверти смотрел на эти вещи совсем иначе, и перед ним во что бы то ни стало надо было изобразить дело в ложном свете. Тут, однако, Блайфилу была оказана такая существенная помощь будущим тестем, что он без труда достиг успеха; действительно, мистер Олверти получил от Вестерна клятвенные уверения в том, что Софья питает искреннее расположение к Блайфилу и что все его подозрения насчет Джонса совершенно ложны; и Блайфилу оставалось только подтвердить слова сквайра, что он и сделал в весьма двусмысленной форме, сохранив таким образом лазейку для своей совести и внушив дяде ложное убеждение так, что ни одного слова неправды им произнесено не было. Когда Олверти спросил его относительно чувств Софьи, сказав, "что он ни в каком случае не намерен быть пособником в принуждении девушки выйти замуж против ее воли", то Блайфил отвечал, что истинные чувства молодых девиц понять очень трудно, что Софья обращалась с ним так непринужденно, как он того желал, и что если верить ее отцу, то она питает к нему расположение, какого только может желать жених. |
| As for Jones," said he, "whom I am loth to call villain, though his behaviour to you, sir, sufficiently justifies the appellation, his own vanity, or perhaps some wicked views, might make him boast of a falsehood; for if there had been any reality in Miss Western's love to him, the greatness of her fortune would never have suffered him to desert her, as you are well informed he hath. Lastly, sir, I promise you I would not myself, for any consideration, no, not for the whole world, consent to marry this young lady, if I was not persuaded she had all the passion for me which I desire she should have." | - А что касается Джонса,- сказал он,- которого мне неприятно называть негодяем, несмотря на то что его поведение по отношению к вам, сэр, дает на это полное право, то из свойственного ему тщеславия, а может быть, даже и с дурным умыслом, он, вероятно, попросту налгал и нахвастал. Ведь если бы мисс Вестерн действительно любила его, то он, конечно, никогда бы не покинул ее, что, как вам хорошо известно, он сделал. Наконец, смею вас уверить, сэр, я сам ни в каком случае, ни за что на свете не согласился бы жениться на этой девушке, если бы не был убежден, что она питает ко мне все те чувства, какие я желал бы видеть в ней. |
| This excellent method of conveying a falsehood with the heart only, without making the tongue guilty of an untruth, by the means of equivocation and imposture, hath quieted the conscience of many a notable deceiver; and yet, when we consider that it is Omniscience on which these endeavour to impose, it may possibly seem capable of affording only a very superficial comfort; and that this artful and refined distinction between communicating a lie, and telling one, is hardly worth the pains it costs them. | Этот превосходный способ лгать одной только душой, делая язык не повинным ни в одном слове неправды, при помощи двусмысленных выражений и плутовства, успокаивал совесть многих видных обманщиков; но если мы сообразим, что господа эти пытаются обмануть Всеведение, то, пожалуй, окажется, что способ этот дает лишь призрачное успокоение и что это хитрое и тонкое различие между внушенной и высказанной ложью вряд ли стоит трудов, какие на него затрачиваются. |
| Allworthy was pretty well satisfied with what Mr. Western and Mr. Blifil told him: and the treaty was now, at the end of two days, concluded. Nothing then remained previous to the office of the priest, but the office of the lawyers, which threatened to take up so much time, that Western offered to bind himself by all manner of covenants, rather than defer the happiness of the young couple. Indeed, he was so very earnest and pressing, that an indifferent person might have concluded he was more a principal in this match than he really was; but this eagerness was natural to him on all occasions: and he conducted every scheme he undertook in such a manner, as if the success of that alone was sufficient to constitute the whole happiness of his life. | Олверти остался вполне доволен сообщением мистера Вестерна и мистера Блайфила, и через два дня состоялся сговор. Теперь, для того чтобы приступить к церковному обряду, оставалось только совершить обряд юридический, но он грозил отнять столько времени, что Вестерн предложил взять на себя какие угодно обязательства, только бы не откладывать счастья молодых. Вообще он проявлял такое рвение и горячность, что посторонний зритель мог бы принять его за главное действующее лицо в этой церемонии; стремительность была основным свойством его натуры; всякое дело, за которое он брался, сквайр приводил в исполнение таким способом, точно от успеха этого дела зависело счастье его жизни. |
| The joint importunities of both father and son-in-law would probably have prevailed on Mr. Allworthy, who brooked but ill any delay of giving happiness to others, had not Sophia herself prevented it, and taken measures to put a final end to the whole treaty, and to rob both church and law of those taxes which these wise bodies have thought proper to receive from the propagation of the human species in a lawful manner. Of which in the next chapter. | Соединенные усилия тестя и зятя, вероятно, одержали бы верх над мистером Олверти, не любившим отдалять минуту счастья, если бы не вмешательство самой Софьи, позаботившейся положить конец всем свадебным сборам и лишить церковь и юстицию даней, которые эти мудрые организации положили взимать за размножение рода человеческого законным порядком. Но об этом - в следующей главе. |
| English | Русский |
| Though Mrs. Honour was principally attached to her own interest, she was not without some little attachment to Sophia. To say truth, it was very difficult for any one to know that young lady without loving her. She no sooner therefore heard a piece of news, which she imagined to be of great importance to her mistress, than, quite forgetting the anger which she had conceived two days before, at her unpleasant dismission from Sophia's presence, she ran hastily to inform her of the news. | Хотя миссис Гонора была привязана главным образом к собственным интересам, но чувствовала некоторую привязанность и к Софье. Правду сказать, трудно было знать молодую девушку и не любить ее. Поэтому, услышав новость, по ее мнению, очень важную для ее госпожи, Гонора совершенно позабыла обиду, полученную два дня тому назад, когда Софья так невежливо прогнала ее вон, и поспешила к госпоже своей с вестями. |
| The beginning of her discourse was as abrupt as her entrance into the room. | Начало ее речи было такое же стремительное, как и появление в комнате. |
| "O dear ma'am!" says she, "what doth your la'ship think? To be sure I am frightened out of my wits; and yet I thought it my duty to tell your la'ship, though perhaps it may make you angry, for we servants don't always know what will make our ladies angry; for, to be sure, everything is always laid to the charge of a servant. When our ladies are out of humour, to be sure we must be scolded; and to be sure I should not wonder if your la'ship should be out of humour; nay, it must surprize you certainly, ay, and shock you too." | - Милая барышня! - воскликнула она.- Как это понравится вашей милости? Верьте слову, я перепугалась до потери памяти, а все же подумала, что долг мой рассказать вашей милости, хоть вы, может быть, и рассердитесь; ведь мы, слуги, не всегда знаем, за что наши барыни рассердятся, а каждое слово ставится в вину слуге. Когда наши барыни не в духе, так уж нам не миновать брани; и, верьте слову, меня не удивит, если ваша милость будет не в духе; вы просто изумитесь и будете потрясены, когда я вам скажу... |
| "Good Honour, let me know it without any longer preface," says Sophia; "there are few things, I promise you, which will surprize, and fewer which will shock me." | - Душа моя, говори, пожалуйста, без предисловий,- перебила ее Софья.Уверяю тебя, мало есть таких вещей, которые изумили бы меня, и еще меньше таких, которые потрясли бы. |
| "Dear ma'am," answered Honour, "to be sure, I overheard my master talking to parson Supple about getting a licence this very afternoon; and to be sure I heard him say, your la'ship should be married to-morrow morning." | - Милая барышня,- отвечала Гонора,- поверите ли, я подслушала, как барин говорил священнику Саплу, чтобы он сегодня же к вечеру достал брачное свидетельство, и, поверите ли, собственными ушами слышала, как он сказал ему, что завтра утром ваша милость должны быть обвенчаны. |
| Sophia turned pale at these words, and repeated eagerly, | При этих словах Софья побледнела и испуганно повторила 3 |
| "To-morrow morning!" | - Завтра утром? |
| "Yes, ma'am," replied the trusty waiting-woman, "I will take my oath I heard my master say so." | - Да, сударыня,- отвечала преданная горничная.- Я присягнуть готова, что собственными ушами слышала это от барина. |
| "Honour," says Sophia, "you have both surprized and shocked me to such a degree that I have scarce any breath or spirits left. What is to be done in my dreadful situation?" | - Гонора,- сказала Софья,- ты действительно до того поразила и потрясла меня, что я не могу опомниться. Что мне делать в этом ужасном положении? |
| "I wish I was able to advise your la'ship," says she. | - От души хотела бы посоветовать вашей милости. |
| "Do advise me," cries Sophia; "pray, dear Honour, advise me. Think what you would attempt if it was your own case." | - Посоветуй! - воскликнула Софья.- Ради бога, дорогая Гонора, посоветуй! Скажи, что бы ты сделала, если бы с тобой такое случилось? |
| "Indeed, ma'am," cries Honour, "I wish your la'ship and I could change situations; that is, I mean without hurting your la'ship; for to be sure I don't wish you so bad as to be a servant; but because that if so be it was my case, I should find no manner of difficulty in it; for, in my poor opinion, young Squire Blifil is a charming, sweet, handsome man." | - Право, сударыня,- сказала Гонора,- от души хотела бы поменяться местами с вашей милостью, не в обиду вам будь сказано,- я, понятное дело, не желаю вам быть служанкой, я говорю только, что, будь я на вашем месте, я ни минуты не задумывалась бы: по моему убогому мнению, молодой сквайр Блайфил приятный и милый мужчина и собой хорош... |
| "Don't mention such stuff," cries Sophia. | - Перестань молоть глупости! - остановила ее Софья. |
| "Such stuff!" repeated Honour; "why, there. Well, to be sure, what's one man's meat is another man's poison, and the same is altogether as true of women." | - Глупости! - повторила Гонора.- Это как сказать. Оно, конечно, что одному впрок, то другому отрава, и это точка в точку правильно и о женщинах. |
| "Honour," says Sophia, "rather than submit to be the wife of that contemptible wretch, I would plunge a dagger into my heart." | - Гонора,- сказала Софья,- я скорее поражу себя кинжалом в сердце, чем соглашусь быть женой этого презренного негодяя! |
| "O lud! ma'am!" answered the other, "I am sure you frighten me out of my wits now. Let me beseech your la'ship not to suffer such wicked thoughts to come into your head. O lud! to be sure I tremble every inch of me. Dear ma'am, consider, that to be denied Christian burial, and to have your corpse buried in the highway, and a stake drove through you, as farmer Halfpenny was served at Ox Cross; and, to be sure, his ghost hath walked there ever since, for several people have seen him. To be sure it can be nothing but the devil which can put such wicked thoughts into the head of anybody; for certainly it is less wicked to hurt all the world than one's own dear self; and so I have heard said by more parsons than one. If your la'ship hath such a violent aversion, and hates the young gentleman so very bad, that you can't bear to think of going into bed to him; for to be sure there may be such antipathies in nature, and one had lieverer touch a toad than the flesh of some people.- | - Господи, страсти какие! - воскликнула Гонора.- Вы меня до полусмерти напугали! Разве можно такие дурные мысли до себя допускать? Господи! Все косточки у меня трясутся! Подумайте только, милая барышня, ведь вас тогда по-христиански и хоронить не станут, а зароют ваше тело на большой дороге и колом насквозь проткнут, как фермера Гейпни в Окс-Кроссе; и, верьте слову, дух его все бродит там с тех пор,- многие его видели. Верьте слову, не иначе как сам дьявол такие дурные мысли внушает. Право, не так грешно на целый свет покуситься, как на собственную душу,- от нескольких священников это слышала. Если уж ваша милость чувствует к нему такое отвращение и настолько ненавидит молодого джентльмена, что даже мысли не допускает в постель с ним лечь,- оно и правда, иной человек бывает так противен, что, кажется, скорее бы к жабе прикоснулся, чем... |
| "Sophia had been too much wrapt in contemplation to pay any great attention to the foregoing excellent discourse of her maid; interrupting her therefore, without making any answer to it, she said, | Софья была слишком озабочена собственными мыслями, чтобы уделять внимание этой превосходной речи миссис Гоноры; она перебила ее и, не отвечая на ее слова, сказала; |
| "Honour, I am come to a resolution. I am determined to leave my father's house this very night; and if you have the friendship for me which you have often professed, you will keep me company." | - Гонора, я приняла решение. Я решила уйти сегодня ночью из дома моего отца; и если ты питаешь ко мне дружеские чувства, в которых часто меня уверяла, то пойдешь со мной. |
| "That I will, ma'am, to the world's end," answered Honour; "but I beg your la'ship to consider the consequence before you undertake any rash action. Where can your la'ship possibly go?" | - Хоть на край света, сударыня,- отвечала Гонора.- Но прежде чем решиться на такое безрассудство, прошу вас, подумайте о последствиях. Куда ваша милость пойдет? |
| "There is," replied Sophia, "a lady of quality in London, a relation of mine, who spent several months with my aunt in the country; during all which time she treated me with great kindness, and expressed so much pleasure in my company, that she earnestly desired my aunt to suffer me to go with her to London. As she is a woman of very great note, I shall easily find her out, and I make no doubt of being very well and kindly received by her." | - В Лондоне есть одна знатная дама, моя родственница,- отвечала Софья,- она гостила несколько месяцев в деревне у тетушки и была со мной очень добра; я ей так понравилась, что она настойчиво просила тетушку отпустить меня с ней в Лондон. Это дама видная, разыскать ее будет нетрудно, и я не сомневаюсь, что она примет меня хорошо и радушно. |
| "I would not have your la'ship too confident of that," cries Honour; "for the first lady I lived with used to invite people very earnestly to her house; but if she heard afterwards they were coming, she used to get out of the way. Besides, though this lady would be very glad to see your la'ship, as to be sure anybody would be glad to see your la'ship, yet when she hears your la'ship is run away from my master-" | - Не советую вашей милости слишком доверяться таким особам,возразила Гонора.- Вот я служила раньше у одной барыни - она всех, бывало, приглашает к себе в гости, а как услышит, что едут, так сразу вон из дому. Кроме того, пусть эта дама и рада видеть вашу милость,- кто же не рад вас видеть? - а как узнает, что ваша милость от барина бежали... |
| "You are mistaken, Honour," says Sophia: "she looks upon the authority of a father in a much lower light than I do; for she pressed me violently to go to London with her, and when I refused to go without my father's consent, she laughed me to scorn, called me silly country girl, and said, I should make a pure loving wife, since I could be so dutiful a daughter. So I have no doubt but she will both receive me and protect me too, till my father, finding me out of his power, can be brought to some reason." | - Ты ошибаешься, Гонора,- перебила ее Софья,- она смотрит на отцовскую власть куда хуже, чем я: когда, несмотря на все ее настойчивые просьбы, я отказалась ехать с ней в Лондон без согласия отца, она меня высмеяла, назвала глупой деревенской девчонкой и сказала, что из такой покорной дочери выйдет примерная, любящая жена. Вот почему я уверена, что она примет меня и даст мне защиту, а тем временем батюшка, может быть, немного образумится, увидев, что я уже не в его власти. |
| "Well, but, ma'am," answered Honour, "how doth your la'ship think of making your escape? Where will you get any horses or conveyance? For as for your own horse, as all the servants know a little how matters stand between my master and your la'ship, Robin will be hanged before he will suffer it to go out of the stable without my master's express orders." | - Хорошо, сударыня,- отвечала Гонора.- Но как же ваша милость думает устроить побег? Где вы достанете лошадей и экипаж? О вашей лошади нечего и думать: ведь всем слугам известно, что у вашей милости с барином нелады, и Робин скорее даст себя повесить, чем позволит вывести ее из конюшни без нарочитого приказания барина. |
| "I intend to escape," said Sophia, "by walking out of the doors when they are open. I thank Heaven my legs are very able to carry me. They have supported me many a long evening after a fiddle, with no very agreeable partner; and surely they will assist me in running from so detestable a partner for life." | - Я думаю уйти пешком,- сказала Софья,- прямо в ворота, когда они будут открыты. Ноги у меня, слава богу, достаточно крепкие. Носили же они меня по целым вечерам под звуки скрипки с довольно неприятными партнерами - так, верно, помогут мне убежать от самого ненавистного партнера на всю жизнь. |
| "Oh Heaven, ma'am! doth your la'ship know what you are saying?" cries Honour; "would you think of walking about the country by night and alone?" | - Боже мой, сударыня! - воскликнула Гонора.- Да понимаете ли вы, что говорите? Вы собираетесь идти пешком по большой дороге ночью и одни? |
| "Not alone," answered the lady; "you have promised to bear me company." | - Нет, не одна,- отвечала Софья.- Ведь ты обещала пойти со мной. |
| "Yes, to be sure," cries Honour, "I will follow your la'ship through the world; but your la'ship had almost as good be alone: for I should not be able to defend you, if any robbers, or other villains, should meet with you, Nay, I should be in as horrible a fright as your la'ship; for to be certain, they would ravish us both. Besides, ma'am, consider how cold the nights are now; we shall be frozen to death." | - Я-то с вашей милостью хоть на край света,- сказала Гонора,- но для вашей милости это все равно, что идти одной. Ведь я вам не защита, если на вас нападут разбойники или другие злодеи. Я сама перепугаюсь не меньше вашей милости, потому что, будьте уверены, они надругаются над нами обеими. К тому же, сударыня, не забывайте, что и ночи теперь холодные, мы с вами замерзнем. |
| "A good brisk pace," answered Sophia, "will preserve us from the cold; and if you cannot defend me from a villain, Honour, I will defend you; for I will take a pistol with me. There are two always charged in the hall." | - Скорый, проворный шаг предохранит нас от холода,- отвечала Софья.А если ты не можешь защитить меня от негодяя, Гонора, то я тебя защищу: я возьму с собой пистолет; в зале всегда висит пара заряженных пистолетов. |
| "Dear ma'am, you frighten me more and more," cries Honour: "sure your la'ship would not venture to fire it off! I had rather run any chance than your la'ship should do that." | - Милая барышня, вы пугаете меня все больше и больше! - воскликнула Гонора.- Конечно, ваша милость не решится стрелять! Я готова скорей на что угодно пойти, только бы избавить вашу милость от этого. |
| "Why so?" says Sophia, smiling, "would not you, Honour, fire a pistol at any one who should attack your virtue?" | - Зачем же? - с улыбкой сказала Софья.- Неужели, Гонора, ты не выстрелила бы в человека, который покусился бы на твою честь? |
| "To be sure, ma'am," cries Honour, "one's virtue is a dear thing, especially to us poor servants; for it is our livelihood, as a body may say: yet I mortally hate fire-arms; for so many accidents happen by them." | - Конечно, сударыня,- отвечала Гонора,- честь - вещь драгоценная, особенно для нас, бедных слуг; можно сказать, мы ею только и живем; а все-таки я до смерти боюсь огнестрельного оружия: столько из-за него бывает несчастных случаев! |
| "Well, well," says Sophia, "I believe I may ensure your virtue at a very cheap rate, without carrying any arms with us; for I intend to take horses at the very first town we come to, and we shall hardly be attacked in our way thither. Look'ee, Honour, I am resolved to go; and if you will attend me, I promise you I will reward you to the very utmost of my power." | - Полно! - успокоила ее Софья.- Я сберегу твою честь более простым способом, не запасаясь в дорогу оружием: в первом же городе я намерена взять лошадей, а по дороге в город вряд ли кто на нас нападет. Послушай, Гонора, я твердо решила бежать, и если ты пойдешь со мной, то я ничего не пожалею, чтоб наградить тебя самым щедрым образом. |
| This last argument had a stronger effect on Honour than all the preceding. And since she saw her mistress so determined, she desisted from any further dissuasions. They then entered into a debate on ways and means of executing their project. Here a very stubborn difficulty occurred, and this was the removal of their effects, which was much more easily got over by the mistress than by the maid; for when a lady hath once taken a resolution to run to a lover, or to run from him, all obstacles are considered as trifles. But Honour was inspired by no such motive; she had no raptures to expect, nor any terrors to shun; and besides the real value of her clothes, in which consisted a great part of her fortune, she had a capricious fondness for several gowns, and other things; either because they became her, or because they were given her by such a particular person; because she had bought them lately, or because she had had long; or for some other reasons equally good; so that she could not endure the thoughts of leaving the poor things behind her exposed to the mercy of Western, who, she doubted not, would in his rage make them suffer martyrdom. | Этот последний довод произвел на Гонору более сильное действие, чем все предыдущие. Видя такую решимость своей госпожи, она перестала ее отговаривать. Обе они принялись обсуждать пути и способы осуществления своего проекта. Тут встретилось одно очень досадное затруднение, именно: как взять с собой вещи? Госпожа справилась с ним гораздо легче, чем служанка, потому что когда женщина решилась бежать к любовнику или от любовника, то все препятствия для нее нипочем. Но такого побуждения у Гоноры не было, ее не ждали восторги любви и не гнали никакие ужасы; и, не говоря уже о большой ценности ее гардероба, составлявшего большую часть ее имущества, она питала нежную любовь к некоторым своим платьям и другим вещам - частью потому, что они были ей к лицу, частью потому, что ей подарила их такая-то и такая-то, частью потому, что она купила их недавно, частью потому, что давно уже их носила, а также и по многим другим, столь же веским причинам; таким образом, она не допускала и мысли оставить свои пожитки на произвол Вестерну, будучи уверена, что в порыве бешенства он изорвет их в клочки. |
| The ingenious Mrs. Honour having applied all her oratory to dissuade her mistress from her purpose, when she found her positively determined, at last started the following expedient to remove her clothes, viz., to get herself turned out of doors that very evening. Sophia highly approved this method, but doubted how it might be brought about. | Итак, потратив все свое красноречие, чтобы отговорить Софью, и убедившись в бесповоротности ее решения, изобретательная Гонора в конце концов придумала средство увезти с собой свои платья, именно: она решила устроить так, чтобы ее прогнали со службы сегодня же вечером. Софья горячо одобрила эту выдумку, но сомневалась насчет возможности ее осуществления. |
| "O, ma'am," cries Honour, "your la'ship may trust that to me; we servants very well know how to obtain this favour of our masters and mistresses; though sometimes, indeed, where they owe us more wages than they can readily pay, they will put up with all our affronts, and will hardly take any warning we can give them; but the squire is none of those; and since your la'ship is resolved upon setting out to-night, I warrant I get discharged this afternoon." It was then resolved that she should pack up some linen and a night-gown for Sophia, with her own things, and as for all her other clothes, the young lady abandoned them with no more remorse than the sailor feels when he throws over the goods of others, in order to save his own life. | - Можете на меня положиться, сударыня,- отвечала Гонора.- Мы, слуги, очень хорошо знаем, как добиться этой милости от наших господ; правда, подчас, когда они задолжали нам жалованья больше, чем могут тотчас заплатить, они пропускают мимо ушей все наши дерзости и не принимают наших заявлений с требованием расчета; однако сквайр не из таких; и если ваша милость решили бежать ночью, ручаюсь вам, что добуду расчет сегодня же к вечеру.После этого было решено, что Гонора уложит со своими вещами немного белья и ночную сорочку Софьи, а что касается остальных платьев, то молодая девушка оставляла их без малейшего сожаления, как матрос, выбрасывающий за борт чужое добро для спасения собственной жизни. |
| English | Русский |
| Mrs. Honour had scarce sooner parted from her young lady, than something (for I would not, like the old woman in Quevedo, injure the devil by any false accusation, and possibly he might have no hand in it)- but something, I say, suggested itself to her, that by sacrificing Sophia and all her secrets to Mr. Western, she might probably make her fortune. Many considerations urged this discovery. The fair prospect of a handsome reward for so great and acceptable a service to the squire, tempted her avarice; and again, the danger of the enterprize she had undertaken; the uncertainty of its success; night, cold, robbers, ravishers, all alarmed her fears. So forcibly did all these operate upon her, that she was almost determined to go directly to the squire, and to lay open the whole affair. She was, however, too upright a judge to decree on one side, before she had heard the other. And here, first, a journey to London appeared very strongly in support of Sophia. She eagerly longed to see a place in which she fancied charms short only of those which a raptured saint imagines in heaven. In the next place, as she knew Sophia to have much more generosity than her master, so her fidelity promised her a greater reward than she could gain by treachery. She then cross-examined all the articles which had raised her fears on the other side, and found, on fairly sifting the matter, that there was very little in them. And now both scales being reduced to a pretty even balance, her love to her mistress being thrown into the scale of her integrity, made that rather preponderate, when a circumstance struck upon her imagination which might have had a dangerous effect, had its whole weight been fairly put into the other scale. This was the length of time which must intervene before Sophia would be able to fulfil her promises; for though she was intitled to her mother's fortune at the death of her father, and to the sum of ?3000 left her by an uncle when she came of age; yet these were distant days, and many accidents might prevent the intended generosity of the young lady; whereas the rewards she might expect from Mr. Western were immediate. But while she was pursuing this thought the good genius of Sophia, or that which presided over the integrity of Mrs. Honour, or perhaps mere chance, sent an accident in her way, which at once preserved her fidelity, and even facilitated the intended business. | Едва только миссис Гонора рассталась со своей госпожой, как что-то (я не хочу, подобно старухе у Кеведо, оскорблять дьявола ложными обвинениями, и он, может быть, тут совершенно ни при чем),- как что-то, говорю, шепнуло ей, что, пожертвовав Софьей и выдав все ее тайны мистеру Вестерну, она может составить себе состояние. Многое склоняло ее к этому предательству. Заманчивая перспектива приличной награды за столь значительную и драгоценную для сквайра услугу соблазняла ее корыстолюбие; с другой стороны, опасность затеянного побега, боязнь неудачи, ночь, холод, разбойники, насильники наполняли ее страхом. Все эти соображения подействовали на нее так сильно, что она уже почти готова была идти прямо к сквайру и выложить ему все начистоту. Гонора была, однако, слишком честным судьей, чтобы произнести приговор, не выслушав и другой стороны. И тут прежде всего путешествие в Лондон явилось горячим защитником Софьи. Гоноре страстно хотелось побывать в городе, где она воображала себе чудеса, уступающие разве только тем, какие рисуются восторженному святому на небе. Далее, Софья была гораздо щедрее ее господина, и, следовательно, за верность можно было ожидать большей награды, чем за предательство. Она еще раз пересмотрела все обстоятельства, повергавшие ее в страх, и после тщательного исследования нашла, что они вовсе не так страшны. В результате обе чаши весов оказались почти на одном уровне, так что, когда Гонора положила на чашу честности еще и любовь к своей госпоже, последняя стала уже перетягивать; как вдруг ей пришло на ум одно обстоятельство, которое могло бы повлечь за собой опасные следствия, если бы легло всей своей тяжестью на другую чашу: Гонора вспомнила, что ей долго еще придется дожидаться, когда Софья будет иметь возможность исполнить свое обещание. Хотя она должна была получить состояние матери после смерти отца, а по достижении совершеннолетия - еще три тысячи фунтов, завещанные ей дядей, но до того и другого было еще далеко, и разные случайности могли помешать щедрости молодой девушки, тогда как от мистера Вестерна можно было ожидать награды немедленно. Но когда она была занята этой мыслью, добрый гений Софьи - или гений-хранитель честности миссис Гоноры, или, может быть, просто случай - послал ей происшествие, которое сразу спасло ее верность и облегчило исполнение задуманного шага. |
| Mrs. Western's maid claimed great superiority over Mrs. Honour on several accounts. First, her birth was higher; for her great-grandmother by the mother's side was a cousin, not far removed, to an Irish peer. Secondly, her wages were greater. And lastly, she had been at London, and had of consequence seen more of the world. She had always behaved, therefore, to Mrs. Honour with that reserve, and had always exacted of her those marks of distinction, which every order of females preserves and requires in conversation with those of an inferior order. Now as Honour did not at all times agree with this doctrine, but would frequently break in upon the respect which the other demanded, Mrs. Western's maid was not at all pleased with her company; indeed, she earnestly longed to return home to the house of her mistress, where she domineered at will over all the other servants. She had been greatly, therefore, disappointed in the morning, when Mrs. Western had changed her mind on the very point of departure; and had been in what is vulgarly called a glouting humour ever since. | Горничная миссис Вестерн претендовала на значительное превосходство над миссис Гонорой по нескольким причинам. Во-первых, она была выше ее по происхождению: ее прабабушка с материнской стороны приходилась не очень отдаленной родственницей одному ирландскому пэру; во-вторых, она получала больше жалованья; и, наконец, она бывала в Лондоне и, следовательно, больше видела свет. Памятуя это, она всегда относилась к миссис Гоноре с той сдержанностью и всегда ждала от нее тех знаков уважения, которые женщины всякого положения соблюдают и требуют в обращении с женщинами, ниже их стоящими. Между тем Гоноре это правило не всегда бывало по душе, и она часто не оказывала требуемого от нее уважения, так что ее общество вовсе не нравилось горничной миссис Вестерн, и та выражала серьезное желание вернуться в дом своей госпожи, где она своевольно владычествовала над остальными слугами. Вот почему она была немало раздосадована в то утро, когда миссис Вестерн отменила свое решение в самую последнюю минуту, и с тех пор все время ходила, вульгарно говоря, надутая. |
| In this humour, which was none of the sweetest, she came into the room where Honour was debating with herself in the manner we have above related. Honour no sooner saw her, than she addressed her in the following obliging phrase: | В этом расположении духа, не принадлежащем к числу наиприятнейших, она вошла в комнату Гоноры, когда та все еще пребывала в нерешительности, как ей поступить. Увидя горничную, Гонора тотчас же обратилась к ней со следующими любезными словами: |
| "Soh, madam, I find we are to have the pleasure of your company longer, which I was afraid the quarrel between my master and your lady would have robbed us of." | - А, так мы будем иметь удовольствие еще несколько времени находиться в вашем обществе, мадам! А я уже испугалась, что ссора между барином и вашей госпожой лишит нас его. |
| "I don't know, madam," answered the other, "what you mean by we and us. I assure you I do not look on any of the servants in this house to be proper company for me. I am company, I hope, for their betters every day in the week. I do not speak on your account, Mrs. Honour; for you are a civilized young woman; and when you have seen a little more of the world, I should not be ashamed to walk with you in St. James's Park." | - Не знаю, мадам,- отвечала та,- кого вы разумеете под словами мы и нас. Только смею вас уверить, что я не считаю здешних слуг подходящим для себя обществом. У меня, позвольте вам сказать, есть общество и получше. Я не на ваш счет говорю, миссис Гонора: вы женщина благовоспитанная, и если бы немного побольше видели свет, то я не постыдилась бы пройтись с вами по Сент-Джемскому парку. |
| "Hoity toity!" cries Honour, "madam is in her airs, I protest. Mrs. Honour, forsooth! sure, madam, you might call me by my sir-name; for though my lady calls me Honour, I have a sir-name as well as other folks. Ashamed to walk with me, quotha! marry, as good as yourself, I hope." | - Фу-ты ну-ты! Какие мы важные! - воскликнула Гонора.- Я вам не миссис Гонора - можно бы, кажется, называть меня по фамилии, мадам. Правда, госпожа моя зовет меня Гонорой, а все-таки у меня есть и фамилия, как и у всякой другой. Не постыдилась бы пройтись со мной? Эка! Да чем же я хуже вас? |
| "Since you make such a return to my civility," said the other, "I must acquaint you, Mrs. Honour, that you are not so good as me. In the country, indeed, one is obliged to take up with all kind of trumpery; but in town I visit none but the women of women of quality. Indeed, Mrs. Honour, there is some difference, I hope, between you and me." | - Если вы так отвечаете на мою учтивость, то я должна вам заметить, миссис Гонора, что вы далеко не то, что я. Конечно, в деревне поневоле общаешься со всякой шушерой, но в Лондоне я вожу знакомство только с камеристками знатных особ. Да-с, миссис Гонора, между нами, я полагаю, есть некоторая разница. |
| "I hope so too," answered Honour: "there is some difference in our ages, and- I think in our persons." | - Я тоже так полагаю,- отвечала Гонора.- Между нами есть некоторая разница по части возраста, а также наружности. |
| Upon speaking which last words, she strutted by Mrs. Western's maid with the most provoking air of contempt; turning up her nose, tossing her head, and violently brushing the hoop of her competitor with her own. | Проговорив это, она прошлась перед горничной миссис Вестерн с самым вызывающим видом: задрав нос, вскинув голову и сильно задев фижмами за фижмы своей соперницы. |
| The other lady put on one of her most malicious sneers, and said, | Столичная камеристка отвечала с самой язвительной усмешкой? |
| "Creature! you are below my anger; and it is beneath me to give ill words to such an audacious saucy trollop; but, hussy, I must tell you, your breeding shows the meanness of your birth as well as of your education; and both very properly qualify you to be the mean serving-woman of a country-girl." | - Деревенщина! Вы не достойны моего гнева, и я не стану опускаться до перебранки с какой-то вертихвосткой; но я должна сказать вам, негоднице, что ваши манеры свидетельствуют о низком происхождении и невоспитанности, с ними вы только и годитесь что в горничные провинциальной барышне. |
| "Don't abuse my lady," cries Honour: "I won't take that of you; she's as much better than yours as she is younger, and ten thousand times more handsomer." | - Не смейте оскорблять мою госпожу! - воскликнула Гонора.- Я этого не потерплю! Она гораздо лучше вашей: и моложе, и в десять раз красивее. |
| Here ill luck, or rather good luck, sent Mrs. Western to see her maid in tears, which began to flow plentifully at her approach; and of which being asked the reason by her mistress, she presently acquainted her that her tears were occasioned by the rude treatment of that creature there- meaning Honour. | В эту минуту несчастный или, вернее, счастливый случай привел в комнату миссис Вестерн, и из глаз ее горничной тотчас же полились обильные слезы. На вопрос своей госпожи о причине их горничная не замедлила ответить, что ее расстроило грубое обращение этой девки,- она показала на Гонору. |
| "And, madam," continued she, "I could have despised all she said to me; but she hath had the audacity to affront your ladyship, and to call you ugly- Yes, madam, she called you ugly old cat to my face. I could not bear to hear your ladyship called ugly." | - Я бы, пожалуй, сударыня, не обратила внимания на то, что она мне сказала, но она имела наглость оскорбить вашу милость и назвать вас уродливой,- да, сударыня, она мне в глаза назвала вас старой уродливой кошкой. Я не могла потерпеть, чтобы вашу милость называли уродливой. |
| "Why do you repeat her impudence so often?" said Mrs. Western. And then turning to Mrs. Honour, she asked her "How she had the assurance to mention her name with disrespect?" | - Зачем же столько раз повторять ее дерзости? - сказала миссис Вестерн. Затем, обращаясь к миссис Гоноре, спросила, как она смела говорить о ней так непочтительно. |
| "Disrespect, madam!" answered Honour; "I never mentioned your name at all: I said somebody was not as handsome as my mistress, and to be sure you know that as well as I." | - Непочтительно, сударыня? - отвечала Гонора.- Да я даже не упоминала вашего имени. Я сказала только, что кое-кто не так красив, как моя госпожа, а вы, понятно, знаете это не хуже меня. |
| "Hussy," replied the lady, I will make such a saucy trollop as yourself know that I am not a proper subject of your discourse. And if my brother doth not discharge you this moment, I will never sleep in his house again. I will find him out, and have you discharged this moment." | - Негодница! - вспыхнула миссис Вестерн.- Вот я тебя научу, дерзкая дрянь, как рассуждать, о чем не следует! И если брат не рассчитает тебя сию же минуту, я не останусь в этом доме даже до вечера. Иду к нему, и тебе сию минуту будет отказано. |
| "Discharged!" cries Honour; "and suppose I am: there are more places in the world than one. Thank Heaven, good servants need not want places; and if you turn away all who do not think you handsome, you will want servants very soon; let me tell you that." | - Отказано?! - воскликнула Гонора.- Ну так что ж! Другое место найдется. Слава богу, хорошие слуги везде требуются. А если вы будете гнать всякого, кто не находит вас красавицей, так, позвольте вам сказать, скоро вовсе без прислуги останетесь. |
| Mrs. Western spoke, or rather thundered, in answer; but as she was hardly articulate, we cannot be very certain of the identical words; we shall therefore omit inserting a speech which at best would not greatly redound to her honour. She then departed in search of her brother, with a countenance so full of rage, that she resembled one of the furies rather than a human creature. | Миссис Вестерн что-то сказала или, вернее, прогремела в ответ, но настолько нечленораздельно, что мы не в состоянии передать ее слова; приходится, стало быть, опустить эту речь, которая едва ли сделала бы ей много чести. Она отправилась на поиски брата, с лицом, перекошенным бешенством до такой степени, что была похожа скорее на фурию, чем на человека. |
| The two chambermaids being again left alone, began a second bout at altercation, which soon produced a combat of a more active kind. In this the victory belonged to the lady of inferior rank, but not without some loss of blood, of hair, and of lawn and muslin. | А камеристки, оставшись наедине, начали второй тур перебранки, которая вскоре перешла в рукопашную схватку. В этой последней победа досталась менее именитой, хотя и не без потери крови, волос, батиста и муслина. |
| English | Русский |
| Logicians sometimes prove too much by an argument, and politicians often overreach themselves in a scheme. Thus had it like to have happened to Mrs. Honour, who, instead of recovering the rest of her clothes, had like to have stopped even those she had on her back from escaping; for the squire no sooner heard of her having abused his sister, than he swore twenty oaths he would send her to Bridewell. | Логики подчас доказывают своими доводами слишком много, и планы политиков нередко выходят слишком тонкими. Это чуть было не случилось с миссис Гонорой, которая, вместо того чтобы спасти все свои платья, едва спасла и то, что было на ней, ибо сквайр, услышав об оскорблении, нанесенном его сестре, поклялся двадцать раз кряду, что пошлет служанку в исправительный дом. |
| Mrs. Western was a very good-natured woman, and ordinarily of a forgiving temper. She had lately remitted the trespass of a stage-coachman, who had overturned her post-chaise into a ditch; nay, she had even broken the law, in refusing to prosecute a highwayman who had robbed her, not only of a sum of money, but of her ear-rings; at the same time d-ning her, and saying, | Миссис Вестерн была очень добросердечная женщина и обыкновенно легко прощала обиды. Еще недавно простила она кучера почтовой кареты, вывалившего ее в канаву; однажды миссис Вестерн пошла даже на нарушение закона, отказавшись подать в суд на разбойника, отнявшего у нее на большой дороге не только деньги, но и серьги, да еще при этом выругавшего ее, сказавши: |
| "Such handsome b-s as you don't want jewels to set them off, and be d-n'd to you." | - Таким красоткам, как ты, не нужно никаких украшений, а потому убирайся к черту! |
| But now, so uncertain are our tempers, and so much do we at different times differ from ourselves, she would hear of no mitigations; nor could all the affected penitence of Honour, nor all the entreaties of Sophia for her own servant, prevail with her to desist from earnestly desiring her brother to execute justiceship (for it was indeed a syllable more than justice) on the wench. | Но теперь - о, сколь непостоянен наш характер и как часто мы изменяем ему! - теперь миссис Вестерн и слышать не хотела о послаблении; ни притворное раскаяние Гоноры, ни просьбы Софьи за свою горничную не оказали на нее никакого действия, и она непременно требовала от брата, чтобы он поступил с негодной девкой по всей строгости закона. |
| But luckily the clerk had a qualification, which no clerk to a justice of peace ought ever to be without, namely, some understanding in the law of this realm. He therefore whispered in the ear of the justice that he would exceed his authority by committing the girl to Bridewell, as there had been no attempt to break the peace; "for I am afraid, sir," says he, "you cannot legally commit any one to Bridewell only for ill-breeding." | Но, к счастью, писец мистера Вестерна обладал качествами, какими должны бы обладать писцы всех мировых судей, а именно: он кое-что понимал в английских законах. Поэтому он шепнул на ухо судье, что тот превысит власть, если отправит девушку в исправительный дом,, так как ею не было произведено нарушения общественного порядка. "Ибо, мне кажется, сэр,- сказал он,- что, по закону, нельзя заключать в исправительный дом за простую неблаговоспитанность". |
| In matters of high importance, particularly in cases relating to the game, the justice was not always attentive to these admonitions of his clerk; for, indeed, in executing the laws under that head, many justices of peace suppose they have a large discretionary power, by virtue of which, under the notion of searching for and taking away engines for the destruction of the game, they often commit trespasses, and sometimes felony, at their pleasure. | В делах высокой важности, особенно во всем, что касается охоты, наш судья не всегда внимал советам своего письмоводителя; вообще многие мировые судьи полагают, что в этой области им предоставлена самая неограниченная власть, пользуясь которой они нередко под предлогом обыска и отобрания приспособлений для уничтожения дичи причиняют ущерб чужой собственности и даже совершают серьезные преступления. |
| But this offence was not of quite so high a nature, nor so dangerous to the society. Here, therefore, the justice behaved with some attention to the advice of his clerk; for, in fact, he had already had two informations exhibited against him in the King's Bench, and had no curiosity to try a third. | Но проступок Гоноры не был так важен и так опасен для общества. Судья поэтому отнесся с некоторым вниманием к совету письмоводителя: на сквайра и так уже были принесены две жалобы в верховный суд, и он не имел никакой охоты являться в это учреждение третий раз. |
| The squire, therefore, putting on a most wise and significant countenance, after a preface of several hums and hahs, told his sister, that upon more mature deliberation, he was of opinion, that "as there was no breaking up of the peace, such as the law," says he, "calls breaking open a door, or breaking a hedge, or breaking a head, or any such sort of breaking, the matter did not amount to a felonious kind of a thing, nor trespasses, nor damages, and, therefore, there was no punishment in the law for it." | Вот почему, напустив на себя весьма глубокомысленный и значительный вид и издав в качестве предисловия несколько "гм!", сквайр сказал сестре, что по более здравом размышлении он находит, что "так как тут не было нарушения общественного порядка, которое закон усматривает во взломе дверей, разломе изгороди, проломе головы и тому подобных поломках, то настоящий случай нельзя отнести к уголовным преступлениям и покушениям на чужое имущество, а стало быть, за него не полагается по закону никакого наказания". |
| Mrs. Western said, "she knew the law much better; that she had known servants very severely punished for affronting their masters;" and then named a certain justice of the peace in London, "who," she said, "would commit a servant to Bridewell at any time when a master or mistress desired it." | Миссис Вестерн отвечала, что она лучше знает законы, что ей известны случаи строжайшего наказания слуг за оскорбление своих господ, и назвала одного лондонского мирового судью, который, по ее словам, "в любую минуту отправляет слуг в исправительный дом по просьбе их господ". |
| "Like enough,"cries the squire; "it may be so in London; but the law is different in the country." | - В Лондоне - очень может быть,- возразил сквайр,- но у нас, в провинции, законы другие. |
| Here followed a very learned dispute between the brother and sister concerning the law, which we would insert, if we imagined many of our readers could understand it. This was, however, at length referred by both parties to the clerk, who decided it in favour of the magistrate; and Mrs. Western was, in the end, obliged to content herself with the satisfaction of having Honour turned away; to which Sophia herself very readily and cheerfully consented. | Тут между братом и сестрой последовал ученый диспут касательно законов, который мы поместили бы, если бы надеялись, что кто-нибудь из наших читателей поймет его. В конце концов обе стороны передали спорный вопрос писцу, и тот решил его в пользу судьи, а миссис Вестерн принуждена была удовольствоваться тем, что Гоноре было отказано от места, с чем очень быстро и охотно согласилась сама Софья. |
| Thus Fortune, after having diverted herself, according to custom, with two or three frolicks, at last disposed all matters to the advantage of our heroine; who indeed succeeded admirably well in her deceit, considering it was the first she had ever practised. And, to say the truth, I have often concluded, that the honest part of mankind would be much too hard for the knavish, if they could bring themselves to incur the guilt, or thought it worth their while to take the trouble. | Таким образом, Фортуна, позабавившись, по своему обыкновению, двумя или тремя шалостями, напоследок устроила все в пользу нашей героини; обман удался последней превосходно, особенно если принять в расчет, что она пускалась на него в первый раз. Правду сказать, я не раз приходил к заключению, что мошенникам ни за что не совладать бы с порядочными людьми, если бы последние не отказывались кривить душой или считали это стоящим труда. |
| Honour acted her part to the utmost perfection. She no sooner saw herself secure from all danger of Bridewell, a word which had raised most horrible ideas in her mind, than she resumed those airs which her terrors before had a little abated; and laid down her place, with as much affectation of content, and indeed of contempt, as was ever practised at the resignation of places of much greater importance. If the reader pleases, therefore, we chuse rather to say she resigned- which hath, indeed, been always held a synonymous expression with being turned out, or turned away. | Гонора сыграла свою роль в совершенстве. Увидя, что опасность исправительного дома, одно название которого вызывало в ее уме самые страшные картины, благополучно миновала, она снова напустила на себя заносчивость, немного сбавленную страхом, и сложила свои обязанности с тем же напускным равнодушием и даже пренебрежением, какое всегда практикуется при отставке от гораздо высших должностей. Если читателю угодно, мы готовы даже сказать: она отказалась от места, что, впрочем, всегда считалось синонимом выражений "уволен" или "выгнан вон". |
| Mr. Western ordered her to be very expeditious in packing; for his sister declared she would not sleep another night under the same roof with so impudent a slut. To work therefore she went, and that so earnestly, that everything was ready early in the evening; when, having received her wages, away packed bag and baggage, to the great satisfaction of every one, but of none more than of Sophia; who, having appointed her maid to meet her at a certain place not far from the house, exactly at the dreadful and ghostly hour of twelve, began to prepare for her own departure. | Мистер Вестерн приказал ей убираться прочь как можно скорее, потому что сестра его не хотела и ночи провести под одной кровлей с такой наглой девкой. Поэтому Гонора тотчас же принялась за дело, и так рьяно, что к вечеру все ее вещи были уложены; получив жалованье, она ушла со двора, захватив кошель и пожитки, к великому удовольствию всех вообще, а Софьи в особенности. Назначив Гоноре место недалеко от дома, где они должны были встретиться в страшный час полуночи, когда встают привидения, Софья начала сама готовиться к бегству. |
| But first she was obliged to give two painful audiences, the one to her aunt, and the other to her father. In these Mrs. Western herself began to talk to her in a more peremptory stile than before; but her father treated her in so violent and outrageous a manner, that he frightened her into an affected compliance with his will; which so highly pleased the good squire, that he changed his frowns into smiles, and his menaces into promises: he vowed his whole soul was wrapt in hers; that her consent (for so he construed the words, "You know, sir, I must not, nor can, refuse to obey any absolute command of yours") had made him the happiest of mankind. He then gave her a large bank-bill to dispose of in any trinkets she pleased, and kissed and embraced her in the fondest manner, while tears of joy trickled from those eyes which a few moments before had darted fire and rage against the dear object of all his affection. | Но прежде ей пришлось выдержать два тягостных посещения; одно - отца, другое - тетки. Миссис Вестерн говорила с ней еще более решительным тоном, чем раньше, отец же обошелся так круто и грозно, что вынудил у нее страхом притворную покорность, которая так обрадовала сквайра, что хмурые взгляды сменились у него улыбкой, а угрозы - посулами; он поклялся, что принадлежит дочери всей душой, что ее согласие (так истолковал он слова ее: "Вы знаете, сэр, я не должна и не могу ослушаться ни одного вашего приказания") сделало его счастливейшим из людей. Он подарил ей крупный банковый билет на покупку каких она хочет безделушек, целовал и обнимал ее самым нежным образом, и слезы радости заструились из глаз, только минуту перед тем метавших огонь бешенства в предмет его восторженной любви. |
| Instances of this behaviour in parents are so common, that the reader, I doubt not, will be very little astonished at the whole conduct of Mr. Western. If he should, I own I am not able to account for it; since that he loved his daughter most tenderly, is, I think, beyond dispute. So indeed have many others, who have rendered their children most completely miserable by the same conduct; which, though it is almost universal in parents, hath always appeared to me to be the most unaccountable of all the absurdities which ever entered into the brain of that strange prodigious creature man. | Такое отношение родителей к детям - вещь настолько обыкновенная, что читатель едва ли удивится поведению мистера Вестерна. А если удивится, то, признаюсь, я не в состоянии его объяснить. Что сквайр сердечно любил свою дочь - это, мне кажется, не подлежит сомнению. Такая любовь свойственна очень многим родителям, делающим своих детей несчастными на всю жизнь. Хотя эта родительская слепота - почти всеобщее явление, она всегда казалась мне самой необъяснимой из всех нелепостей, какие только могли взбрести на ум удивительнейшего создания, называемого человеком. |
| The latter part of Mr. Western's behaviour had so strong an effect on the tender heart of Sophia, that it suggested a thought to her, which not all the sophistry of her politic aunt, nor all the menaces of her father, had ever once brought into her head. She reverenced her father so piously, and loved him so passionately, that she had scarce ever felt more pleasing sensations, than what arose from the share she frequently had of contributing to his amusement, and sometimes, perhaps, to higher gratifications; for he never could contain the delight of hearing her commended, which he had the satisfaction of hearing almost every day of her life. The idea, therefore, of the immense happiness she should convey to her father by her consent to this match, made a strong impression on her mind. Again, the extreme piety of such an act of obedience worked very forcibly, as she had a very deep sense of religion. Lastly, when she reflected how much she herself was to suffer, being indeed to become little less than a sacrifice, or a martyr, to filial love and duty, she felt an agreeable tickling in a certain little passion, which though it bears no immediate affinity either to religion or virtue, is often so kind as to lend great assistance in executing the purposes of both. | Заключительный поступок мистера Вестерна произвел столь сильное действие на нежное сердце Софьи, что заронил в ней мысль, которую неспособны были внушить ни софистика ее политичной тетки, ни угрозы сквайра. Она так благоговейно чтила отца и так горячо его любила, что едва ли когда испытывала более приятные ощущения, чем те, которые наполняли ее, когда она чем-нибудь содействовала его удовольствию, особенно удовольствию сколько-нибудь возвышенному; сквайр никогда не в силах был сдержать свое восхищение, слыша похвалы ей, а слышать их ему приходилось почти каждый день. Вот почему мысль, что она осчастливит отца своим согласием на этот брак, произвела на нее сильное впечатление. К тому же такой акт послушания казался ей высоко богоугодным, чем не могла пренебречь такая религиозная девушка, как Софья. Наконец, представляя себе все, что придется ей вытерпеть, если она согласится сделаться почти что жертвой или мученицей дочернего долга и дочерней любви, она чувствовала приятное щекотание одной маленькой страстишки, которая, не будучи особенно родственна ни религии, ни добродетели, часто оказывает большую помощь осуществлению их целей. |
| Sophia was charmed with the contemplation of so heroic an action, and began to compliment herself with much premature flattery, when Cupid, who lay hid in her muff, suddenly crept out, and like Punchinello in a puppet-show, kicked all out before him. In truth (for we scorn to deceive our reader, or to vindicate the character of our heroine by ascribing her actions to supernatural impulse) the thoughts of her beloved Jones, and some hopes (however distant) in which he was very particularly concerned, immediately destroyed all which filial love, piety, and pride had, with their joint endeavours, been labouring to bring about. | Софья упивалась созерцанием столь геройского подвига и начала уже расточать себе преждевременные похвалы, как вдруг Купидон, притаившийся в ее муфте, выскочил оттуда и, как Полишинель в театре марионеток, сокрушил все перед собой. На самом деле (мы считаем ниже своего достоинства обманывать читателя и оправдывать нашу героиню объяснением ее поступков сверхъестественными причинами), мысль о возлюбленном Джонсе и кое-какие (впрочем, отдаленные) надежды, в которых он играл весьма существенную роль, разом разрушили все то, над созданием чего соединенными усилиями трудились дочерняя любовь, благочестие и гордость. |
| But before we proceed any farther with Sophia, we must now look back to Mr. Jones. | Но прежде чем следовать далее за Софьей, мы должны вернуться к мистеру Джонсу. |
| English | Русский |
| The reader will be pleased to remember, that we left Mr. Jones, in the beginning of this book, on his road to Bristol; being determined to seek his fortune at sea, or rather, indeed, to fly away from his fortune on shore. | Читатель благоволит припомнить, что мы покинули мистера Джонса в начале этой книги на пути в Бристоль, когда он решил попытать счастья на море, или, лучше сказать, бежать от злосчастья на суше. |
| It happened (a thing not very unusual), that the guide who undertook to conduct him on his way, was unluckily unacquainted with the road; so that having missed his right track, and being ashamed to ask information, he rambled about backwards and forwards till night came on, and it began to grow dark. Jones suspecting what had happened, acquainted the guide with his apprehensions; but he insisted on it, that they were in the right road, and added, it would be very strange if he should not know the road to Bristol; though, in reality, it would have been much stranger if he had known it, having never past through it in his life before. | Случилось (вещь не слишком необыкновенная), что проводник, взявшийся указать ему дорогу, к несчастью, сам плохо знал ее; поэтому, сбившись с правильного пути и стесняясь расспрашивать, он забирал то вправо, то влево, пока не наступил вечер и не начало темнеть. Джонс, догадываясь, в чем дело, поделился с проводником своими опасениями, но тот уверял, что они на правильном пути, прибавив, что странно было бы ему не знать дороги в Бристоль,- хотя, правду говоря, было бы более странно, если бы он ее знал, не проехав по ней ни разу в жизни. |
| Jones had not such implicit faith in his guide, but that on their arrival at a village he inquired of the first fellow he saw, whether they were in the road to Bristol. | Джонс не питал слепого доверия к проводнику и потому по прибытии в какую-то деревню спросил у первого встречного поселянина, действительно ли они едут по направлению к Бристолю. |
| "Whence did you come?" cries the fellow. | - Да откуда вы? - спросил крестьянин. |
| "No matter," says Jones, a little hastily; "I want to know if this be the road to Bristol?" | - Это все равно,-поспешно ответил Джонс.-Я хочу знать, действительно ли это дорога в Бристоль? |
| "The road to Bristol!" cries the fellow, scratching his head: "why, measter, I believe you will hardly get to Bristol this way to-night." | - Дорога в Бристоль? - повторил, почесывая затылок, крестьянин.- Гм! Я думаю, сударь, по этой дороге вам вряд ли добраться к ночи в Бристоль. |
| "Prithee, friend, then," answered Jones, "do tell us which is the way." | - Так сделай милость, приятель, укажи настоящую дорогу,- попросил Джонс. |
| "Why, measter," cries the fellow, "you must be come out of your road the Lord knows whither; for thick way goeth to Glocester." | - Да вы, сударь, должно быть, бог знает где сбились с пути,- отвечал крестьянин.- Эта дорога ведет в Глостер. |
| "Well, and which way goes to Bristol?" said Jones. | - А какая же дорога ведет в Бристоль? |
| "Why, you be going away from Bristol," answered the fellow. | - Да та, по которой вы едете, только в обратную сторону. |
| "Then," said Jones, "we must go back again?" | - Так, значит, нам надо повернуть назад? - сказал Джонс. |
| "Ay, you must," said the fellow. | - Да, назад. |
| "Well, and when we come back to the top of the hill, which way must we take?" | - Ну, а когда мы доедем до вершины вон той горы, куда нам поворотить? |
| "Why, you must keep the strait road." | - Зачем же поворачивать? Вам надо держать все прямо. |
| "But I remember there are two roads, one to the right and the other to the left." | - А мне помнится, там две дороги - одна направо, другая налево. |
| "Why, you must keep the right hand road, and then gu strait vorwards; only remember to turn vurst to your right, and then to your left again, and then to your right, and that brings you to the squire's; and then you must keep strait vorwards, and turn to the left." | - Ну да, возьмите вправо, а потом ступайте прямо; помните только, что сперва надо повернуть направо, а потом налево, а потом снова направо, и там будет господский дом; проедете его, так держитесь все прямо и поверните налево. |
| Another fellow now came up, and asked which way the gentlemen were going; of which being informed by Jones, he first scratched his head, and then leaning upon a pole he had in his hand, began to tell him, "That he must keep the right-hand road for about a mile, or a mile and a half, or such a matter, and then he must turn short to the left, which would bring him round by Measter Jin Bearnes's. | Тут к ним подошел другой крестьянин и спросил, куда едут джентльмены; получив от Джонса ответ, он также сначала почесал затылок, а потом оперся на палку и сказал, что они должны держаться по правой дороге с милю, или полторы, или около того, а потом круто повернуть налево, и дорога приведет их прямо к мистеру Джону Бирнсу. |
| "- But which is Mr. John Bearnes's?" says Jones. | - А кто такой этот мистер Джон Бирнс? - спросил Джонс. |
| "O Lord!" cries the fellow, "why, don't you know Measter Jin Bearnes? Whence then did you come?" | - Господи! - воскликнул крестьянин.- Неужто вы не знаете мистера Джона Бирнса? Да откуда вы? |
| These two fellows had almost conquered the patience of Jones, when a plain well-looking man (who was indeed a Quaker) accosted him thus: | Эти два крестьянина почти истощили терпение Джонса, когда к нему подошел просто одетый благообразный человек (оказавшийся квакером) и сказал: |
| "Friend, I perceive thou hast lost thy way; and if thou wilt take my advice, thou wilt not attempt to find it to-night. It is almost dark, and the road is difficult to hit; besides, there have been several robberies committed lately between this and Bristol. Here is a very creditable good house just by, where thou may'st find good entertainment for thyself and thy cattle till morning." | - Я вижу, друг, ты сбился с дороги. Так послушайся моего совета: не старайся разыскивать ее ночью. Уже почти совсем стемнело, и держаться правильного пути будет трудно; кроме того, между этой деревней и Бристолем недавно было несколько грабежей. Вот здесь рядом есть порядочный постоялый двор, где ты можешь прекрасно подкрепиться и дать отдых и себе и лошадям до утра. |
| Jones, after a little persuasion, agreed to stay in this place till the morning, and was conducted by his friend to the public-house. | Джонс не заставил себя долго уговаривать, согласился переночевать, и доброжелатель проводил его на постоялый двор. |
| The landlord, who was a very civil fellow, told Jones, "He hoped he would excuse the badness of his accommodation; for that his wife was gone from home, and had locked up almost everything, and carried the keys along with her." Indeed the fact was, that a favourite daughter of hers was just married, and gone that morning home with her husband; and that she and her mother together had almost stript the poor man of all his goods, as well as money; for though he had several children, his daughter only, who was the mother's favourite, was the object of her consideration; and to the humour of this one child she would with pleasure have sacrificed all the rest, and her husband into the bargain. | Хозяин, человек очень учтивый, выразил надежду, что гость извинит его, если не найдет больших удобств, потому что жена его ушла из дому, заперла почти все на замок и унесла ключи с собой. Дело в том, что их любимая дочь только что обвенчалась и утром уехала с мужем, причем они вместе с мамашей почти дочиста обобрали добряка, увезя с собой и вещи и деньги; хотя у хозяев было несколько детей, но все заботы матери были направлены только на любимицу, и, чтобы ей угодить, она охотно готова была пожертвовать остальными детьми с мужем в придачу. |
| Though Jones was very unfit for any kind of company, and would have preferred being alone, yet he could not resist the importunities of the honest Quaker; who was the more desirous of sitting with him, from having remarked the melancholy which appeared both in his countenance and behaviour; and which the poor Quaker thought his conversation might in some measure relieve. | Хотя Джонс вовсе не был расположен проводить время в обществе и предпочел бы остаться один, однако он не мог отделаться от честного квакера, который тем настойчивее хотел посидеть с ним, что и по лицу и по поступкам молодого человека заметил, что тот опечален, и надеялся, в простоте сердечной, немного развлечь его своей беседой. |
| After they had past some time together, in such a manner that my honest friend might have thought himself at one of his silent meetings, the Quaker began to be moved by some spirit or other, probably that of curiosity, and said, | Проведя с Джонсом несколько времени так, словно бы они находились на одном из безмолвных собраний секты, честный квакер почувствовал в себе движение какого-то духа, вероятнее всего духа любопытства, и сказал: |
| "Friend, I perceive some sad disaster hath befallen thee; but pray be of comfort. Perhaps thou hast lost a friend. If so, thou must consider we are all mortal. And why shouldest thou grieve, when thou knowest thy grief will do thy friend no good? We are all born to affliction. I myself have my sorrows as well as thee, and most probably greater sorrows. Though I have a clear estate of ?100 a year, which is as much as I want, and I have a conscience, I thank the Lord, void of offence; my constitution is sound and strong, and there is no man can demand a debt of me, nor accuse me of an injury; yet, friend, I should be concerned to think thee as miserable as myself." | - Друг, я вижу, тебя постигло какое-то тяжелое бедствие; прошу тебя, ободрись. Может быть, ты потерял друга? Если так, то вспомни, что все мы смертны. Зачем тебе печалиться, если печаль твоя не принесет твоему другу никакой пользы? Все мы рождены для скорби. У меня есть свои горести, как у тебя, и, вероятно, даже более тяжкие. Хотя я получаю сто фунтов чистого годового дохода, которых для меня вполне достаточно, совесть, благодарение богу, ни в чем не упрекает меня, здоровье хорошее, долгов нет, и никого я не обидел, а все же, друг, я был бы очень огорчен, если бы оказалось, что ты столь же несчастен, как я. |
| Here the Quaker ended with a deep sigh; and Jones presently answered, | Квакер заключил свои слова глубоким вздохом, и Джонс отвечал ему: |
| "I am very sorry, sir, for your unhappiness, whatever is the occasion of it." | - Мне очень жаль, сэр, что вы так несчастны, какова бы ни была причина вашего несчастья. |
| "Ah! friend," replied the Quaker, "one only daughter is the occasion; one who was my greatest delight upon earth, and who within this week is run away from me, and is married against my consent. I had provided her a proper match, a sober man and one of substance; but she, forsooth, would chuse for herself, and away she is gone with a young fellow not worth a groat. If she had been dead, as I suppose thy friend is, I should have been happy." | - Ах, друг мой,- сказал квакер,- причиной его моя единственная дочь, моя единственная отрада на земле: на этой неделе она бежала от меня и вышла замуж без моего согласия. Я присмотрел для нее подходящую партию, человека порядочного и состоятельного, но она, конечно, пожелала сделать выбор сама и ушла с молодчиком, который гроша не стоит. Если бы она умерла, как, полагаю, умер твой друг, я был бы счастлив. |
| "That is very strange, sir," said Jones. | - Это очень удивляет меня, сэр,- сказал Джонс. |
| "Why, would it not be better for her to be dead, than to be a beggar?" replied the Quaker: "for, as I told you, the fellow is not worth a groat; and surely she cannot expect that I shall ever give her a shilling. No, as she hath married for love, let her live on love if she can; let her carry her love to market, and see whether any one will change it into silver, or even into halfpence." | - Разве не лучше для нее умереть, чем быть нищенкой? - возразил квакер.- Ведь, как я сказал, у молодчика гроша нет за душой, и, понятно, от меня ей тоже нечего ожидать ни одного шиллинга. Вышла замуж по любви - так и живи любовью, если можешь; вынеси свою любовь на рынок - и посмотришь, дадут ли за нее серебра или хотя бы медный грош. |
| "You know your own concerns best, sir," said Jones. | - Вам лучше знать ваши заботы, сэр,- сказал Джонс. |
| "It must have been," continued the Quaker, "a long premeditated scheme to cheat me: for they have known one another from their infancy; and I always preached to her against love, and told her a thousand times over it was all folly and wickedness. Nay, the cunning slut pretended to hearken to me, and to despise all wantonness of the flesh; and yet at last broke out at a window two pair of stairs: for I began, indeed, a little to suspect her, and had locked her up carefully, intending the very next morning to have married her up to my liking. But she disappointed me within a few hours, and escaped away to the lover of her own chusing; who lost no time, for they were married and bedded and all within an hour. But it shall be the worst hour's work for them both tha? ever they did; for they may starve, or beg, or steal together, for me. I will never give either of them a farthing." | - Должно быть, они давно задумали обмануть меня, потому что знакомы друг с другом с детства,- продолжал квакер.- Я всегда проповедовал ей против любви, тысячу раз говорил, что все это блажь и нечестие. Хитрая девчонка делала вид, будто слушает меня и презирает всякую плотскую похоть, и все же кончила тем, что упорхнула через окно со второго этажа. Я, правду сказать, начал немного подозревать ее и запер на замок, собираясь на следующее утро обвенчать с тем человеком, которого для нее выбрал, но она в несколько часов разрушила все мои надежды и бежала со своим милым, который времени не терял, потому что не прошло и часу, как они уже стали мужем и женой. Только - дурное дело к добру не приведет; по мне, пусть голодают, пусть просят милостыню или воруют, я не дам им ни гроша. |
| Here Jones starting up cried, | При этих словах Джонс быстро поднялся и сказал: |
| "I really must be excused: I wish you would leave me." | - Пожалуйста, извините меня, я очень просил бы вас оставить меня наедине. |
| "come, come, friend," said the Quaker, "don't give way to concern. You see there are other people miserable besides yourself." | - Полно, друг,- сказал квакер,- не предавайтесь печали. Вы видите, на свете и кроме вас есть несчастные. |
| "I see there are madmen, and fools, and villains in the world," cries Jones. "But let me give you a piece of advice: send for your daughter and son-in-law home, and don't be yourself the only cause of misery to one you pretend to love." | - Я вижу, что на свете есть безумцы, глупцы и подлецы,- отвечал Джонс.- Позвольте дать вам совет: верните к себе вашу дочь и зятя и не будьте единственной причиной несчастья той, которую, по вашим словам, вы так любите. |
| "Send for her and her husband home!" cries the Quaker loudly; "I would sooner send for the two greatest enemies I have in the world!" | - Вернуть ее с мужем! - вскричал квакер.- Да я скорее приглашу к себе в дом двух самых заклятых врагов своих. |
| "Well, go home yourself, or where you please," said Jones, "for I will sit no longer in such company." | - Если так, то ступайте сами домой или куда вам угодно,- сказал Джонс,- потому что я не желаю больше оставаться с вами. |
| "Nay, friend," answered the Quaker, "I scorn to impose my company on any one." | - Хорошо, друг,- отвечал квакер,- я никому не собираюсь навязываться. |
| He then offered to pull money from his pocket, but Jones pushed him with some violence out of the room. | С этими словами он опустил руку в карман, как бы с намерением достать денег, но Джонс довольно бесцеремонно вытолкал его из комнаты. |
| The subject of the Quaker's discourse had so deeply affected Jones, that he stared very wildly all the time was speaking. This the Quaker had observed, and this, added to the rest of his behaviour, inspired honest Broadbrim with a conceit, that his companion was in reality out of his senses. Instead of resenting the affront, therefore, the Quaker was moved with compassion for his unhappy circumstances; and having communicated his opinion to the landlord, he desired him to take great care of his guest, and to treat him with the highest civility. | Рассказ широкополой шляпы так глубоко взволновал Джонса, что он слушал его с каким-то диким выражением во взгляде. Честный квакер это заметил и, сопоставив со всем поведением Джонса, вообразил, что его собеседник не в своем уме. Поэтому он не обиделся, а, напротив, проникся состраданием к человеку, находившемуся в таком горе. Высказав свое предположение хозяину, квакер попросил его обращаться как можно заботливее и учтивее со своим постояльцем. |
| "Indeed," says the landlord, "I shall use no such civility towards him; for it seems, for all his laced waistcoat there, he is no more a gentleman than myself, but a poor parish bastard, bred up at a great squire's about thirty miles off, and now turned out of doors (not for any good to be sure). I shall get him out of my house as soon as possible. If I do lose my reckoning, the first loss is always the best. It is not above a year ago that I lost a silver spoon." | - Нет уж, ухаживать за ним я не стану,- отвечал хозяин.- Хоть он и в расшитом жилете, а такой же барин, как и я. Это человек без роду, без племени; его воспитал один богатый сквайр в тридцати милях отсюда, а теперь выгнал вон из дому (не за доброе дело, надо думать). Я его выпровожу отсюда как можно скорее. Если он не заплатит, я, пожалуй, еще дешево отделаюсь. В прошлом году вот такой же гусь стащил у меня серебряную ложку. |
| "What dost thou talk of a parish bastard, Robin?" answered the Quaker. "Thou must certainly be mistaken in thy man." | - Что ты толкуешь о каком-то безродном, Робин? - удивился квакер.Ты, должно быть, принимаешь этого человека за кого-нибудь другого? |
| "Not at all," replied Robin; "the guide, who knows him very well, told it me." | - Нисколько,- возразил Робин,- мне сказал это его проводник, который его хорошо знает. |
| For, indeed, the guide had no sooner taken his place at the kitchen fire, than he acquainted the whole company with all he knew or had ever heard concerning Jones. | Действительно, заняв свое место у кухонного огонька, проводник немедленно поделился с находившимся налицо обществом всем, что знал или слышал относительно Джонса. |
| The Quaker was no sooner assured by this fellow of the birth and low fortune of Jones, than all compassion for him vanished; and the honest plain man went home fired with no less indignation than a duke would have felt at receiving an affront from such a person. | Едва только квакер получил подтверждения от проводника, что Джонс - бедняк темного происхождения, как все его сострадание к нему пропало; и этот простой честный человек вернулся домой в столь сильном негодовании по случаю обиды, полученной от такого ничтожества, словно был, по крайней мере, герцогом. |
| The landlord himself conceived an equal disdain for his guest; so that when Jones rung the bell in order to retire to bed, he was acquainted that he could have no bed there. Besides disdain of the mean condition of his guest, Robin entertained violent suspicion of his intentions, which were, he supposed, to watch some favourable opportunity of robbing the house. In reality, he might have been very well eased of these apprehensions, by the prudent precautions of his wife and daughter, who had already removed everything which was not fixed to the freehold; but he was by nature suspicious, and had been more particularly so since the loss of his spoon. In short, the dread of being robbed totally absorbed the comfortable consideration that he had nothing to lose. | Хозяин проникся к своему постояльцу не меньшим презрением; и потому, когда Джонс позвонил, чтобы ему приготовили постель, ему отвечали, что никакой постели не будет. Помимо презрения к постояльцу за его безродность, Робин заподозрил его еще в намерении выждать благоприятную минуту и обокрасть дом. По правде говоря, ему нечего было опасаться на этот счет, потому что жена и дочь, из благоразумной предосторожности, уже очистили помещение от всякой движимости, но он был от природы подозрителен, и это качество особенно усилилось в нем после пропажи ложки. Словом, страх быть обворованным совершенно вышиб у него из головы то утешительное соображение, что воровать в доме было нечего. |
| Jones being assured that he could have no bed, very contentedly betook himself to a great chair made with rushes, when sleep, which had lately shunned his company in much better apartments, generously paid him a visit in his humble cell. | Убедившись, что постели ему не будет, Джонс преспокойно расположился в просторных камышовых креслах, и сон, еще недавно бежавший от него в гораздо лучших покоях, великодушно посетил его в этой убогой конурке. |
| As for the landlord, he was prevented by his fears from retiring to rest. He returned therefore to the kitchen fire, whence he could survey the only door which opened into the parlour, or rather hole, where Jones was seated, and as for the window to that room, it was impossible for any creature larger than a cat to have made his escape through it. | Что же касается хозяина, то он был в таком страхе, что даже не ложился. Он вернулся в кухню и сед к очагу, откуда мог надзирать за единственной дверью в комнату, или, вернее, дыру, занимаемую Джонсом; удрать же из нее через окно не могло ни одно живое существо крупнее кошки. |
| English | Русский |
| The landlord having taken his seat directly opposite to the door of the parlour, determined to keep guard there the whole night. The guide and another fellow remained long on duty with him, though they neither knew his suspicions, nor had any of their own. The true cause of their watching did, indeed, at length, put an end to it; for this was no other than the strength and goodness of the beer, of which having tippled a very large quantity, they grew at first very noisy and vociferous, and afterwards fell both asleep. | Усевшись против упомянутой нами двери, хозяин решил всю ночь не смыкать глаз. Проводник и еще один постоялец долго сидели с ним, ничего не зная о его подозрениях и сами ни о чем не беспокоясь. Истинная причина их бодрствования положила также и конец ему; состояла она не в чем ином, как в крепости и добротности пива, поглотив изрядное количество которого, они сначала шумели и горланили, а потом заснули мертвецким сном. |
| But it was not in the power of liquor to compose the fears of Robin. He continued still waking in his chair, with his eyes fixed stedfastly on the door which led into the apartment of Mr. Jones, till a violent thundering at his outward gate called him from his seat, and obliged him to open it; which he had no sooner done, than his kitchen was immediately full of gentlemen in red coats, who all rushed upon him in as tumultuous a manner as if they intended to take his little castle by storm. | Но никакой напиток в мире не в силах был прогнать страхи Робина, он продолжал бодрствовать в своем кресле, не сводя глаз с двери в комнату мистера Джонса. Как вдруг страшный стук в ворота заставил его встать и пойти отворить; в ту же минуту кухня наполнилась джентльменами в красных кафтанах, ворвавшимися такой шумной толпой, точно они брали гостиницу штурмом. |
| The landlord was now forced from his post to furnish his numerous guests with beer, which they called for with great eagerness; and upon his second or third return from the cellar, he saw Mr. Jones standing before the fire in the midst of the soldiers; for it may easily be believed, that the arrival of so much good company should put an end to any sleep, unless that from which we are to be awakened only by the last trumpet. | Хозяин принужден был покинуть свой пост и подавать многочисленным гостям пиво, которое те усиленно требовали; возвратясь второй или третий раз из погреба, он увидел посреди солдат, перед огнем, мистера Джонса; само собой разумеется, что прибытие такой теплой компании должно было положить конец всякому сну, за исключением разве того, от которого мы будем пробуждены только трубой архангела. |
| The company having now pretty well satisfied their thirst, nothing remained but to pay the reckoning, a circumstance often productive of much mischief and discontent among the inferior rank of gentry, who are apt to find great difficulty in assessing the sum, with exact regard to distributive justice, which directs that every man shall pay according to the quantity which he drinks. This difficulty occurred upon the present occasion; and it was the greater, as some gentlemen had, in their extreme hurry, marched off, after their first draught, and had entirely forgot to contribute anything towards the said reckoning. | Наконец компания достаточно утолила свою жажду, и ей оставалось лишь заплатить по счету-обстоятельство, часто приводящее к большим неудовольствиям и разговорам между джентри низшего разряда, так как господам этим обычно стоит немалого труда распределить взносы в строгом согласии с требованиями справедливости, то есть так, чтобы каждый заплатил соответственно количеству выпитого. Такие затруднения возникли и в настоящем случае; их увеличивало еще то обстоятельство, что некоторые джентльмены ушли сейчас же после первой кружки и второпях совсем позабыли внести свою долю по упомянутому счету. |
| A violent dispute now arose, in which every word may be said to have been deposed upon oath; for the oaths were at least equal to all the other words spoken. In this controversy the whole company spoke together, and every man seemed wholly bent to extenuate the sum which fell to his share; so that the most probable conclusion which could be foreseen was, that a large portion of the reckoning would fall to the landlord's share to pay, or (what is much the same thing) would remain unpaid. | Поднялся ожесточенный спор, в котором, можно сказать, каждое слово подкреплялось ругательством; во всяком случае, число ругательств по меньшей мере равнялось числу прочих произнесенных слов. Во время этой перебранки вся компания говорила разом, и каждый всячески старался уменьшить сумму, приходившуюся на его долю; таким образом, вероятнее всего, можно было ожидать, что большая часть платы по счету придется на долю хозяина, или (что совершенно равносильно) останется неоплаченной. |
| All this while Mr. Jones was engaged in conversation with the serjeant; for that officer was entirely unconcerned in the present dispute, being privileged by immemorial custom from all contribution. | Все это время мистер Джонс был занят беседой с сержантом, не принимавшим никакого участия в споре, потому что сержанты с незапамятных времен пользуются привилегией не производить никаких платежей. |
| The dispute now grew so very warm that it seemed to draw towards a military decision, when Jones, stepping forward, silenced all their clamours at once, by declaring that he would pay the whole reckoning, which indeed amounted to no more than three shillings and fourpence. | Спор между тем становился настолько жарким, что казалось неминуемым его решение силой оружия. Тогда Джонс выступил вперед и сразу привел к молчанию всех крикунов, объявив, что он оплачивает весь счет, составлявший, впрочем, всего три шиллинга и четыре пенса. |
| This declaration procured Jones the thanks and applause of the whole company. The terms honourable, noble, and worthy gentleman, resounded through the room; nay, my landlord himself began to have a better opinion of him, and almost to disbelieve the account which the guide had given. | Этот поступок снискал Джонсу одобрение и благодарность всей компании: слова "почтенный, благородный, достойный джентльмен" слышались отовсюду; даже у самого хозяина начало складываться более благоприятное мнение о нем, вопреки рассказу проводника. |
| The serjeant had informed Mr. Jones that they were marching against the rebels, and expected to be commanded by the glorious Duke of Cumberland. By which the reader may perceive (a circumstance which we have not thought necessary to communicate before) that this was the very time when the late rebellion was at the highest; and indeed the banditti were now marched into England, intending, as it was thought, to fight the king's forces, and to attempt pushing forward to the metropolis. | Сержант сообщил мистеру Джонсу, что они идут против мятежников и надеются поступить под командование славного герцога Камберлендского. Из этого читатель может заключить (обстоятельство, о котором мы не сочли нужным упомянуть ранее), что описываемые нами события происходили в самый разгар последнего мятежа - шайка разбойников вступила уже в Англию с очевидным намерением сразиться с королевскими войсками и продвинуться по направлению к столице. |
| Jones had some heroic ingredients in his composition, and was a hearty well-wisher to the glorious cause of liberty, and of the Protestant religion. It is no wonder, therefore, that in circumstances which would have warranted a much more romantic and wild undertaking, it should occur to him to serve as a volunteer in this expedition. | В характере Джонса были черты героические, и он всей душой желал успеха стороне, выступавшей на защиту свободы и протестантской религии. Не удивительно поэтому, что в настоящем положении, сулившем романтические и бурные подвиги, ему пришло на ум поступить волонтером в эту экспедицию. |
| Our commanding officer had said all in his power to encourage and promote this good disposition, from the first moment he had been acquainted with it. He now proclaimed the noble resolution aloud, which was received with great pleasure by the whole company, who all cried out, "God bless King George and your honour"; and then added, with many oaths, "We will stand by you both to the last drops of our blood." | Наш командир всеми силами старался поддержать и укрепить в нем это доброе намерение, едва только узнал о нем. Он объявил во всеуслышание о благородном решении Джонса, которое было встречено с великим удовольствием всем отрядом, приветствовавшим его криками: "Да здравствует король Георг и ваше благородие!" - и подкрепилось затем клятвами: "Мы будем сражаться за вас обоих до последней капли крови!" |
| The gentleman who had been all night tippling at the ale-house, was prevailed on by some arguments which a corporal had put into his hands, to undertake the same expedition. And now the portmanteau belonging to Mr. Jones being put up in the baggage-cart, the forces were about to move forwards; when the guide, stepping up to Jones, said, | Джентльмен, всю ночь сосавший пиво, тоже был убежден некоторыми доводами, опущенными ему в руку капралом, присоединиться к экспедиции. Чемодан мистера Джонса был положен на багажную телегу, и отряд уже готовился к выступлению, как вдруг проводник подошел к Джонсу и сказал: |
| "Sir, I hope you will consider that the horses have been kept out all night, and we have travelled a great ways out of our way." | - Надеюсь, вы не забудете, сэр, что лошади простояли всю ночь и что мы сделали много лишнего пути? |
| Jones was surprized at the impudence of this demand, and acquainted the soldiers with the merits of his cause, who were all unanimous in condemning the guide for his endeavours to put upon a gentleman. Some said, he ought to be tied neck and heels; others that he deserved to run the gantlope; and the serjeant shook his cane at him, and wished he had him under his command, swearing heartily he would make an example of him. | Джонс был поражен бесстыдством этого требования и рассказал солдатам, в чем дело; те в один голос осудили проводника за его попытку одурачить джентльмена: одни говорили, что ему следует привязать шею к пяткам, другие - что его надо бы прогнать сквозь строй; а сержант погрозил ему палкой и выразил сожаление, что он не у него под началом, иначе узнал бы где раки зимуют. |
| Jones contented himself however with a negative punishment, and walked off with his new comrades, leaving the guide to the poor revenge of cursing and reviling him; in which latter the landlord joined, saying, | Джонс удовольствовался, однако, простыми угрозами и ушел с новыми товарищами, предоставив проводнику утешаться руганью и проклятиями, к которым присоединился и хозяин, говоря: |
| "Ay, ay, he is a pure one, I warrant you. A pretty gentleman, indeed, to go for a soldier! He shall wear a laced waistcoat truly. It is an old proverb and a true one, all is not gold that glisters. I am glad my house is well rid of him." | - Хорош гусь, нечего сказать! Ну и джентльмен - в солдаты пошел! Таким и щеголять в расшитых жилетах! Правду говорит старая пословица: не все то золото, что блестит. От души рад, что он убрался из моего дома. |
| All that day the serjeant and the young soldier marched together; and the former, who was an arch fellow, told the latter many entertaining stories of his campaigns, though in reality he had never made any; for he was but lately come into the service, and had, by his own dexterity, so well ingratiated himself with his officers, that he had promoted himself to a halberd; chiefly indeed by his merit in recruiting, in which he was most excellently well skilled. | Целый день сержант и новоиспеченный солдат шагали рядом; сержант, продувной парень, развлекал Джонса небылицами о своих походах, которых он никогда не совершал, потому что поступил на службу только недавно и благодаря своей ловкости настолько вкрался в милость начальства, что заслужил алебарду главным образом заслугами по вербовке рекрутов, в каковом деле отличался необыкновенным искусством. |
| Much mirth and festivity passed among the soldiers during their march. In which the many occurrences that had passed at their last quarters were remembered, and every one, with great freedom, made what jokes he pleased on his officers, some of which were of the coarser kind, and very near bordering on scandal. This brought to our heroe's mind the custom which he had read of among the Greeks and Romans, of indulging, on certain festivals and solemn occasions, the liberty to slaves, of using an uncontrouled freedom of speech towards their masters. | Шумное веселье царило между солдатами в пути. Были вспомянуты разные приключения на последних квартирах, и каждый без стеснения отпускал остроты по адресу офицеров, часто непристойные и близко граничащие с клеветой. Это привело на память нашему герою обычай греков и римлян предоставлять рабам в некоторые праздники и торжественные дни полную свободу говорить что угодно относительно своих господ. |
| Our little army, which consisted of two companies of foot, were now arrived at the place where they were to halt that evening. The serjeant then acquainted his lieutenant, who was the commanding officer, that they had picked up two fellows in that day's march, one of which, he said, was as fine a man as ever he saw (meaning the tippler), for that he was near six feet, well proportioned, and strongly limbed; and the other (meaning Jones) would do well enough for the rear rank. | Наша маленькая армия, состоявшая из двух рот пехоты, прибыла наконец к пункту, где ей предстояло сделать привал. Сержант доложил лейтенанту, командиру отряда, что они завербовали дорогой двух новых рекрутов, один из которых, сказал он, молодец на редкость (подразумевался пьяница): шести футов росту, статен и крепко сколочен; другой (подразумевался Джонс) годится в тыл. |
| The new soldiers were now produced before the officer, who having examined the six-feet man, he being first produced, came next to survey Jones: at the first sight of whom, the lieutenant could not help showing some surprize; for besides that he was very well dressed, and was naturally genteel, he had a remarkable air of dignity in his look, which is rarely seen among the vulgar, and is indeed not inseparably annexed to the features of their superiors. | Новых солдат представили офицеру, который, осмотрев сначала шестифутового детину, обратился затем к Джонсу и при первом взгляде на него не мог сдержать удивления, ибо, помимо того что наш герой был прекрасно одет и обладал приятными манерами, в глазах его еще светилось сознание собственного достоинства которое встречается и у людей простого звания и не является неотъемлемой принадлежностью высших классов. |
| "Sir," said the lieutenant, "my serjeant informed me that you are desirous of enlisting in the company I have at present under my command; if so, sir, we shall very gladly receive a gentleman who promises to do much honour to the company by bearing arms in it." | - Сэр,- сказал лейтенант,- сержант доложил мне, что вы желаете быть зачислены в роту, которой я в настоящее время командую; если это правда, сэр, мы будем очень рады принять джентльмена, готового оказать честь нашей роте вступлением в ее ряды. |
| Jones answered: "That he had not mentioned anything of enlisting himself; that he was most zealously attached to the glorious cause for which they were going to fight, and was very desirous of serving as a volunteer;" concluding with some compliments to the lieutenant, and expressing the great satisfaction he should have in being under his command. | Джонс отвечал, что он ни слова не говорил о поступлении на военную службу, но что, будучи ревностным сторонником славного дела, за которое они идут сражаться, он желает служить волонтером. В заключение он сказал несколько любезностей лейтенанту и выразил большое удовольствие по случаю того, что будет находиться под его командой. |
| The lieutenant returned his civility, commended his resolution, shook him by the hand, and invited him to dine with himself and the rest of the officers. | Лейтенант, в свою очередь, ответил Джонсу любезностями, похвалил его решение, пожал ему руку и пригласил отобедать с ним и остальными офицерами. |
| English | Русский |
| The lieutenant, whom we mentioned in the preceding chapter, and who commanded this party, was now near sixty years of age. He had entered very young into the army, and had served in the capacity of an ensign at the battle of Tannieres; here he had received two wounds, and had so well distinguished himself, that he was by the Duke of Marlborough advanced to be a lieutenant, immediately after that battle. | Упомянутому нами в предыдущей главе лейтенанту, командиру отряда, было лет под шестьдесят. Поступил он на военную службу очень молодым и участвовал в качестве прапорщика в сражении при Таньере; там он получил две раны и так отличился, что тотчас же после битвы герцог Мальборо произвел его в лейтенанты. |
| In this commission he had continued ever since, viz., near forty years; during which time he had seen vast numbers preferred over his head, and had now the mortification to be commanded by boys, whose fathers were at nurse when he first entered into the service. | В этом чине он и оставался с тех пор, то есть около сорока лет; за это время многие сверстники далеко обогнали его, и он имел неприятность состоять под начальством мальчишек, отцы которых ходили еще на помочах, когда он поступил на службу. |
| Nor was this ill success in his profession solely owing to his having no friends among the men in power. He had the misfortune to incur the displeasure of his colonel, who for many years continued in the command of this regiment. Nor did he owe the implacable ill-will which this man bore him to any neglect or deficiency as an officer, nor indeed to any fault in himself; but solely to the indiscretion of his wife, who was a very beautiful woman, and who, though she was remarkably fond of her husband, would not purchase his preferment at the expense of certain favours which the colonel required of her. | Эта неудача объяснялась не только тем, что у него не было приятелей среди власть имущих. Он имел несчастье навлечь на себя неудовольствие полковника, много лет командовавшего его полком. Упорная неприязнь, которую питал к нему этот человек, была вызвана отнюдь не дурным или нерадивым исполнением служебных обязанностей и не какими-либо личными недостатками лейтенанта, но исключительно неблагоразумным поведением его красивой жены, ни за что не желавшей, несмотря на всю свою нежную любовь к мужу, покупать ему повышение ценой благосклонности, которой у нее добивался полковник. |
| The poor lieutenant was more peculiarly unhappy in this, that while he felt the effects of the enmity of his colonel, he neither knew, nor suspected, that he really bore him any; for he could not suspect an ill-will for which he was not conscious of giving any cause; and his wife, fearing what her husband's nice regard to his honour might have occasioned, contented herself with preserving her virtue without enjoying the triumphs of her conquest. | Положение бедного лейтенанта было тем более незавидное, что, терпя от неприязни полковника, он не знал и даже не подозревал, что тот действительно питает к нему враждебные чувства, ибо не мог предположить в своем начальнике недоброжелательство, для которого не подавал никакого повода; а жена, опасаясь бед, которых способна была наделать крайняя щепетильность мужа в вопросах чести, довольствовалась сохранением верности, не пожиная плодов своей победы. |
| This unfortunate officer (for so I think he may be called) had many good qualities besides his merit in his profession; for he was a religious, honest, good-natured man; and had behaved so well in his command, that he was highly esteemed and beloved not only by the soldiers of his own company, but by the whole regiment. | Этот несчастный офицер (мне кажется, его можно так назвать) обладал многими достоинствами, помимо чисто профессиональных: он был набожен, честен, добродушен и так образцово исполнял обязанности командира, что был уважаем и любим не только подчиненными ему солдатами, но и всем полком. |
| The other officers who marched with him were a French lieutenant, who had been long enough out of France to forget his own language, but not long enough in England to learn ours, so that he really spoke no language at all, and could barely make himself understood on the most ordinary occasions. There were likewise two ensigns, both very young fellows; one of whom had been bred under an attorney, and the other was son to the wife of a nobleman's butler. | В настоящем походе его сопровождали еще три офицера. Во-первых, лейтенант, француз по происхождению, успевший вследствие долгого пребывания в Англии забыть свой родной язык, но не успевший, однако, выучиться английскому, так что по-настоящему он не говорил ни на одном языке и с трудом объяснялся, даже когда речь шла о самых обыкновенных вещах; кроме того, два совсем юных прапорщика, один из которых воспитывался у стряпчего, а другой был сыном жены дворецкого в барском доме. |
| As soon as dinner was ended, Jones informed the company of the merriment which had passed among the soldiers upon their march; | По окончании обеда Джонс рассказал сотрапезникам, как веселились солдаты в пути. |
| "and yet," says he, "notwithstanding all their vociferation, I dare swear they will behave more like Grecians than Trojans when they come to the enemy." | - И все же я готов побожиться,- прибавил он,- что, несмотря на всю их шумливость, при встрече с врагом они будут вести себя, как греки, а не как троянцы. |
| "Grecians and Trojans!" says one of the ensigns, "who the devil are they? I have heard of all the troops in Europe, but never of any such as these." | - Греки и троянцы! Что это за звери? - спросил один из прапорщиков.Я знаю все войска в Европе, а о таких не слышал. |
| "Don't pretend to more ignorance than you have, Mr. Northerton," said the worthy lieutenant. "I suppose you have heard of the Greeks and Trojans, though perhaps you never read Pope's Homer; who, I remember, now the gentleman mentions it, compares the march of the Trojans to the cackling of geese, and greatly commends the silence of the Grecians. And upon my honour there is great justice in the cadet's observation." | - Не притворяйтесь более невежественным, чем вы есть на самом деле, мистер Норсертон,- сказал почтенный лейтенант.- Вы, наверное, слышали о греках и троянцах, хоть, может быть, и не читали Гомера в переводе Попа. Гомер сравнивает - мистер Джонс напомнил мне это место - троянских воинов с гогочущими гусями и очень хвалит молчаливость греков. Клянусь честью, замечание нашего волонтера совершенно справедливо. |
| "Begar, me remember dem ver well," said the French lieutenant: "me ave read them at school in dans Madam Daciere, des Greek, des Trojan, dey fight for von woman- ouy, ouy, me ave read all dat." | - Ей-богу, отлично это помню,- сказал француз,- мы читали это в школе мадам Дасье: греки, троянцы, они сражались за женщину; oui, oui, мы все это читали. |
| "D-n Homo with all my heart," says Northerton; "I have the marks of him on my a- yet. There's Thomas, of our regiment, always carries a Homo in his pocket; d-n me, if ever I come at it, if I don't burn it. And there's Corderius, another d-n'd son of a whore, that hath got me many a flogging." | - Черт бы побрал этого Гомеришку! - воскликнул Норсертон.- Знаки от него до сих пор не зажили на моей... Вон Томас, наш однополчанин, вечно таскает с собой в кармане Гомера. Будь я проклят, если не сожгу его, попадись он мне только в руки! Был там и другой сукин сын - Кордериус; за него тоже перепало мне немало розг. |
| "Then you have been at school, Mr. Northerton?" said the lieutenant. | - Так вы были в школе, мистер Норсертон? - спросил лейтенант. |
| "Ay, d-n me, have I," answered he; "the devil take my father for sending me thither! The old put wanted to make a parson of me, but d-n me, thinks I to myself, I'll nick you there, old cull; the devil a smack of your nonsense shall you ever get into me. There's Jemmy Oliver, of our regiment, he narrowly escaped being a pimp too, and that would have been a thousand pities; for d-n me if he is not one of the prettiest fellows in the whole world; but he went farther than I with the old cull, for Jimmey can neither write nor read." | - Был, пропади она пропадом! - отвечал Норсертон.- Черт бы подрал моего родителя за то, что послал меня туда! Старикан хотел сделать меня попом - да шалишь, старый хрыч, я тебя околпачу! Не такой я идиот, чтобы пичкать себя твоим вздором! Вот и Джемми Оливер, из нашего полка, тот тоже чуть было не попал в попы, и как жаль было бы: он такой красавец! Но провел своего хрыча почище меня: ни читать, ни писать не умеет! |
| "You give your friend a very good character," said the lieutenant, "and a very deserved one, I dare say. But prithee, Northerton, leave off that foolish as well as wicked custom of swearing; for you are deceived, I promise you, if you think there is wit or politeness in it. I wish, too, you would take my advice, and desist from abusing the clergy. Scandalous names, and reflections cast on any body of men, must be always unjustifiable; but especially so, when thrown on so sacred a function; for to abuse the body is to abuse the function itself; and I leave to you to judge how inconsistent such behaviour is in men who are going to fight in defence of the Protestant religion." | - Вы даете очень лестную характеристику вашему приятелю,- сказал лейтенант,- и вполне им заслуженную, смею сказать. Только оставьте, пожалуйста, Норсертон, вашу глупую и скверную привычку сквернословить. Уверяю вас, вы ошибаетесь, если думаете, что это остроумно и приятно в обществе. Послушайтесь также моего совета: перестаньте поносить духовенство. Оскорбительные прозвища и хула на целую корпорацию всегда несправедливы, особенно когда направлены на такие священные обязанности: ведь поносить корпорацию - значит поносить обязанности, которые она исполняет. Предоставляю вам самим судить, насколько несообразно такое поведение в людях, идущих сражаться за протестантскую религию. |
| Mr. Adderly, which was the name of the other ensign, had sat hitherto kicking his heels and humming a tune, without seeming to listen to the discourse; he now answered, | Мистер Аддерли (так звали второго прапорщика), который до сих пор напевал какую-то песенку, пристукивая каблуками, и, казалось, не слушал, о чем идет разговор, сказал теперь: |
| "O, Monsieur, on ne parle pas de la religion dans la guerre." | - Oh, monsieur, on ne parle pas de la religion dans la guerre 1. |
| "Well said, Jack," cries Northerton: "if la religion was the only matter, the parsons should fight their own battles for me." | - Хорошо сказано, Джек,- поддержал его Норсертон.- Если бы все дело было только в la religion, так пусть попы и дерутся между собой вместо меня. |
| "I don't know, gentlemen," said Jones, "what may be your opinion; but I think no man can engage in a nobler cause than that of his religion; and I have observed, in the little I have read of history, that no soldiers have fought so bravely as those who have been inspired with a religious zeal: for my own part, though I love my king and country, I hope, as well as any man in it, yet the Protestant interest is no small motive to my becoming a volunteer in the cause." | - Не знаю, джентльмены, каково ваше мнение,- сказал Джонс,- но, по-моему, не может быть ничего благороднее, как защищать свою религию; из немногих прочитанных мной книг по истории я сделал заключение, что храбрее всех сражались солдаты, одушевленные религиозным пылом. Что касается меня лично, то, хотя я люблю короля и родину, надеюсь, не меньше других, все же интересы протестантской религии являются немаловажной причиной, побудившей меня сделаться волонтером. |
| Northerton now winked on Adderly, and whispered to him slily, | Норсертон лукаво подмигнул Аддерли и шепнул ему: |
| "Smoke the prig, Adderly, smoke him." Then turning to Jones, said to him, "I am very glad, sir, you have chosen our regiment to be a volunteer in; for if our parson should at any time take a cup too much, I find you can supply his place. I presume, sir, you have been at the university; may I crave the favour to know what college?" | - Давай-ка посмеемся над ним, Аддерли, проучим нахала.- Потом, обратившись к Джонсу, сказал: - Я очень рад, сэр, что вы поступили волонтером в наш полк, потому что, ежели наш поп хватит лишнее, вы с успехом можете заменить его. Полагаю, вы были в университете, сэр; разрешите узнать, в каком колледже? |
| "Sir," answered Jones, "so far from having been at the university, I have even had the advantage of yourself, for I was never at school." | - Я не был не только в университете, сэр,- отвечал Джонс,- но даже и в школе: видите, какое у меня преимущество перед вами! |
| "I presumed," cries the ensign, "only upon the information of your great learning." | - Я высказал свое предположение лишь на основании ваших обширных познаний,- заметил прапорщик. |
| "Oh! sir," answered Jones, "it is as possible for a man to know something without having been at school, as it is to have been at school and to know nothing." | - Ах, что касается познаний, сэр,- отвечал Джонс,- то их можно приобрести не бывши в школе, равно как и бывши в ней- не научиться ничему. |
| "Well said, young volunteer," cries the lieutenant. "Upon my word, Northerton, you had better let him alone; for he will be too hard for you." | - Прекрасно сказано, волонтер! - воскликнул лейтенант.- Право, Норсертон, лучше оставьте его в покое: не по зубам орешек! |
| Northerton did not very well relish the sarcasm of Jones; but he thought the provocation was scarce sufficient to justify a blow, or a rascal, or scoundrel, which were the only repartees that suggested themselves. He was, therefore, silent at present; but resolved to take the first opportunity of returning the jest by abuse. | Язвительное замечание Джонса не очень понравилось Норсертону, но он счел его не настолько обидным, чтобы ответить на него ударом либо словами "мерзавец" или "подлец" - единственные реплики, которые приходили ему на ум. Словом, он промолчал, но решил при первом удобном случае ответить на шутку оскорблением. |
| It now came to the turn of Mr. Jones to give a toast, as it is called; who could not refrain from mentioning his dear Sophia. This he did the more readily, as he imagined it utterly impossible that any one present should guess the person he meant. | Пришла очередь мистеру Джонсу провозгласить, как говорится, тост; он не удержался и назвал свою дорогую Софью. Сделал он это тем более охотно, что никто из присутствующих, казалось ему, не мог догадаться, кого он имеет в виду. |
| But the lieutenant, who was the toast-master, was not contented with Sophia only. He said, he must have her sir-name; upon which Jones hesitated a little, and presently after named Miss Sophia Western. Ensign Northerton declared he would not drink her health in the same round with his own toast, unless somebody would vouch for her. | Но лейтенант, распорядитель пира, не удовлетворился одним именем и непременно пожелал знать фамилию Софьи. После минутного колебания Джонс назвал мисс Софью Вестерн. Прапорщик Норсертон объявил, что не будет пить за ее здоровье в той же круговой, в которой бы пил свой тост, если кто-нибудь не поручится за нее. |
| "I knew one Sophy Western," says he, "that was lain with by half the young fellows at Bath; and perhaps this is the same woman." | - Я знал одну Софью Вестерн,- сказал он,- которая была в связи чуть не с половиной всех кавалеров в Бате; может быть, это та самая? |
| Jones very solemnly assured him of the contrary; asserting that the young lady he named was one of great fashion and fortune. | Джонс торжественно поклялся, что это не она, прибавив, что названная им леди-из лучшего общества и с крупным состоянием. |
| "Ay, ay," says the ensign, "and so she is: d-n me, it is the same woman; and I'll hold half a dozen of Burgundy, Tom French of our regiment brings her into company with us at any tavern in Bridges-street." | - Вот, вот,- не унимался прапорщик,- она самая! Будь я проклят, если это не она! Держу пари на полдюжины бургундского, что наш однополчанин Том Френч приведет ее к нам в любую таверну на Бридж-стрит. |
| He then proceeded to describe her person exactly (for he had seen her with her aunt), and concluded with saying, "that her father had a great estate in Somersetshire." | И он в точности описал наружность Софьи (потому что действительно видел ее у тетки), прибавив в заключение, что у отца ее богатое поместье в Сомерсетшире. |
| The tenderness of lovers can ill brook the least jesting with the names of their mistresses. However, Jones, though he had enough of the lover and of the heroe too in his disposition, did not resent these slanders as hastily as, perhaps, he ought to have done. To say the truth, having seen but little of this kind of wit, he did not readily understand it, and for a long time imagined Mr. Northerton had really mistaken his charmer for some other. But now, turning to the ensign with a stern aspect, he said, | Влюбленные обыкновенно не переносят никаких шуток по адресу своих возлюбленных, однако Джонс, несмотря на всю свою влюбленность и далеко не робкий характер, ответил негодованием на эту клевету не с такой поспешностью, как, может быть, следовало бы. Правду говоря, ему редко доводилось слышать шутки подобного рода, так что он сначала плохо понял и искренне думал, что мистер Норсертон спутал его очаровательницу с кем-то другим. Но теперь, внушительно поглядев на прапорщика, он сказал: |
| "Pray, sir, chuse some other subject for your wit; for I promise you I will bear no jesting with this lady's character." | - Прошу вас, сэр, избрать другой предмет для вашего остроумия, ибо, смею вас уверить, я не позволю вам насмехаться над этой леди. |
| "Jesting!" cries the other, "d-n me if ever I was more in earnest in my life. Tom French of our regiment had both her and her aunt at Bath." | - Насмехаться! Никогда в жизни я не говорил серьезнее. Том Френч имел в Бате и ее, и ее тетку. |
| "Then I must tell you in earnest," cried Jones, "that you are one of the most impudent rascals upon earth." | - В таком случае я должен сказать вам совершенно серьезно,- отвечал Джонс,- что вы один из бесстыднейших наглецов на свете. |
| He had no sooner spoken these words, than the ensign, together with a volley of curses, discharged a bottle full at the head of Jones, which hitting him a little above the right temple, brought him instantly to the ground. | Не успел он произнести эти слова, как прапорщик с целым залпом проклятий пустил ему прямо в голову бутылку, которая, угодив Джонсу повыше правого виска, мгновенно повергла его на пол. |
| The conqueror perceiving the enemy to lie motionless before him, and blood beginning to flow pretty plentifully from his wound, began now to think of quitting the field of battle, where no more honour was to be gotten; but the lieutenant interposed, by stepping before the door, and thus cut off his retreat. | Победитель, видя, что враг лежит перед ним без движения и кровь ручьем льется из раны, начал думать о том, как бы покинуть поле битвы, где уже нельзя было стяжать новых лавров, но лейтенант, став перед дверью, отрезал ему отступление. |
| Northerton was very importunate with the lieutenant for his liberty; urging the ill consequences of his stay, asking him, what he could have done less? | Норсертон настойчиво требовал у лейтенанта выпустить его, указывая, что будут дурные последствия, если он останется, и спрашивая, мог ли он поступить иначе. |
| "Zounds!" says he, "I was but in jest with the fellow. I never heard any harm of Miss Western in my life." | - Черт возьми! Ведь я только пошутил,- сказал он.- Я отродясь не слыхал ничего дурного о мисс Вестерн. |
| "Have not you?" said the lieutenant; "then you richly deserve to be hanged, as well for making such jests, as for using such a weapon: you are my prisoner, sir; nor shall you stir from hence till a proper guard comes to secure you." | - Точно не слышали? - отвечал лейтенант.- В таком случае вас мало повесить - во-первых, за такие шутки, а во-вторых, за то, что вы прибегли к такому оружию. Вы арестованы, сэр, и выйдете отсюда не иначе, как под стражей. |
| Such an ascendant had our lieutenant over this ensign, that all that fervency of courage which had levelled our poor heroe with the floor, would scarce have animated the said ensign to have drawn his sword against the lieutenant, had he then had one dangling at his side: but all the swords being hung up in the room, were, at the very beginning of the fray, secured by the French officer. So that Mr. Northerton was obliged to attend the final issue of this affair. | Влияние старого лейтенанта на прапорщика было так велико, что весь воинственный задор последнего, повергший нашего героя на пол, едва ли побудил бы его обнажить шпагу, если бы даже она болталась у него на боку; но все шпаги, повешенные на стену, были в самом начале столкновения припрятаны французом. Таким образом, Норсертону пришлось покорно дожидаться исхода дела. |
| The French gentleman and Mr. Adderly, at the desire of their commanding officer, had raised up the body of Jones, but as they could perceive but little (if any) sign of life in him, they again let him fall, Adderly damning him for having blooded his waistcoat; and the Frenchman declaring, | Француз и мистер Аддерли по приказанию своего начальника подняли бесчувственное тело Джонса, но, замечая в нем лишь весьма слабые признаки жизни, тотчас снова его опустили, причем Аддерли выругался по случаю того, что запачкал себе кровью жилет, а француз объявил: |
| "Begar, me no tush the Engliseman de mort: me have heard de Englise ley, law, what you call, hang up de man dat tush him last." | - Ей-богу, ни за что не прикоснусь к мертвому англичанину: я слышал, в Англии есть закон, чтобы вешать того, кто последний прикоснется к мертвому. |
| When the good lieutenant applied himself to the door, he applied himself likewise to the bell; and the drawer immediately attending, he dispatched him for a file of musqueteers and a surgeon. These commands, together with the drawer's report of what he had himself seen, not only produced the soldiers, but presently drew up the landlord of the house, his wife, and servants, and, indeed, every one else who happened at that time to be in the inn. | Подойдя к двери, лейтенант позвонил и велел явившемуся слуге позвать взвод мушкетеров и хирурга. Это приказание и рассказ слуги о том, что он увидел, войдя в комнату, привлекли туда не только солдат, но также хозяина, его жену, слуг и всех, кто находился в то время в гостинице. |
| To describe every particular, and to relate the whole conversation of the ensuing scene, is not within my power, unless I had forty pens, and could, at once, write with them all together, as the company now spoke. The reader must, therefore, content himself with the most remarkable incidents, and perhaps he may very well excuse the rest. | Описать все подробности и передать все разговоры последовавшей затем сцены - выше моих сил, потому что для этого мне надо было бы иметь сорок перьев и писать всеми ими сразу. Читателю придется поэтому удовольствоваться главнейшими эпизодами и извинить умолчание об остальном. |
| The first thing done was securing the body of Northerton, who being delivered into the custody of six men with a corporal at their head, was by them conducted from a place which he was very willing to leave, but it was unluckily to a place whither he was very unwilling to go. To say the truth, so whimsical are the desires of ambition, the very moment this youth had attained the above-mentioned honour, he would have been well contented to have retired to some corner of the world, where the fame of it should never have reached his ears. | Первым делом позаботились о Норсертоне: он был отдан под стражу шести мушкетерам под командой капрала и уведен из комнаты, которую оставил с большой охотой, в другую, куда отправился весьма неохотно. Правду сказать, порывы честолюбия так прихотливы, что не успел этот юноша совершить упомянутый выше подвиг, как с радостью готов был очутиться в самом отдаленном уголке мира, где слава об этом подвиге никогда не достигла бы его ушей. |
| It surprizes us, and so perhaps, it may the reader, that the lieutenant, a worthy and good man, should have applied his chief care, rather to secure the offender, than to preserve the life of the wounded person. We mention this observation, not with any view of pretending to account for so odd a behaviour, but lest some critic should hereafter plume himself on discovering it. We would have these gentlemen know we can see what is odd in characters as well as themselves, but it is our business to relate facts as they are; which, when we have done, it is the part of the learned and sagacious reader to consult that original book of nature, whence every passage in our work is transcribed, though we quote not always the particular page for its authority. | Нас удивляет только - и удивление наше разделит, вероятно, читатель,что лейтенант, человек достойный и добрый, в первую очередь позаботился не о помощи раненому, а о заключении под стражу преступника. Мы делаем это замечание не для того, чтобы объяснить столь странное поведение - на это мы не претендуем,- а для того, чтобы какой-нибудь критик не вздумал хвастаться тем, что заметил эту странность. Да будет известно господам критикам, что мы не хуже их видим странности некоторых поступков, но считаем своей обязанностью излагать факты, как они есть; и дело просвещенного и проницательного читателя справляться с книгой Природы, откуда списаны все события нашей истории, хоть и не всегда с точным обозначением страницы. |
| The company which now arrived were of a different disposition. They suspended their curiosity concerning the person of the ensign, till they should see him hereafter in a more engaging attitude. At present, their whole concern and attention were employed about the bloody object on the floor; which being placed upright in a chair, soon began to discover some symptoms of life and motion. These were no sooner perceived by the company (for Jones was at first generally concluded to be dead) than they all fell at once to prescribing for him (for as none of the physical order was present, every one there took that office upon him). | Компания, вошедшая в комнату вместе с солдатами, была, однако, настроена иначе. Любопытство относительно особы прапорщика она попридержала, рассчитывая увидеть его впоследствии в более занятном положении. Теперь же все заботы и внимание этих людей устремились на лежащее на полу окровавленное тело; будучи поднято и посажено в кресло, оно, впрочем, скоро стало проявлять некоторые признаки жизни. Едва только собравшиеся это заметили (сначала все они сочли его мертвым), так начали наперерыв предлагать разные средства (так как ни одного представителя врачебного сословия среди них не было, то каждый принял эти обязанности на себя). |
| Bleeding was the unanimous voice of the whole room; but unluckily there was no operator at hand; every one then cried, "Call the barber;" but none stirred a step. Several cordials was likewise prescribed in the same ineffective manner; till the landlord ordered up a tankard of strong beer, with a toast, which he said was the best cordial in England. | Но все добровольные врачи сходились на том, что надо пустить кровь. К несчастью, произвести эту операцию было некому; все кричали: "Позовите цирюльника!" - и никто не трогался с места. Предложения разных других лекарств были столь же безрезультатны, пока наконец хозяин не распорядился подать кружку крепкого пива с поджаренным ломтем хлеба - самое лучшее, по его словам, лекарство в Англии. |
| The person principally assistant on this occasion, indeed the only one who did any service, or seemed likely to do any, was the landlady: she cut off some of her hair, and applied it to the wound to stop the blood; she fell to chafing the youth's temples with her hand; and having exprest great contempt for her husband's prescription of beer, she despatched one of her maids to her own closet for a bottle of brandy, of which, as soon as it was brought, she prevailed on Jones, who was just returned to his senses, to drink a very large and plentiful draught. | Больше всех хлопотала при этой оказии хозяйка, она единственная подала какую-то помощь - так, по крайней мере, казалось,- отрезав у себя прядь волос, она приложила ее к ране, чтобы остановить кровь, растерла Джонсу виски и, отозвавшись с крайним презрением о прописанном мужем пиве, велела одной из своих служанок достать из собственного ее шкафа бутылку водки, после чего заставила Джонса, который как раз в ту минуту пришел в себя, выпить большую рюмку этой живительной влаги. |
| Soon afterwards arrived the surgeon, who having viewed the wound, having shaken his head, and blamed everything which was done, ordered his patient instantly to bed; in which place we think proper to leave him some time to his repose, and shall here, therefore, put an end to this chapter. | Скоро явился и хирург, который, осмотрев рану, покачав головой и подвергнув порицанию все принятые меры, распорядился немедленно уложить раненого в постель, где мы находим полезным оставить его на некоторое время в покое, чем и закончим настоящую главу. |
| English | Русский |
| When the wounded man was carried to his bed, and the house began again to clear up from the hurry which this accident had occasioned, the landlady thus addressed the commanding officer: | Когда раненого отнесли в постель и суматоха, вызванная происшествием, улеглась, хозяйка обратилась к лейтенанту с такими словами: |
| "I am afraid, sir," said she, "this young man did not behave himself as well as he should do to your honours; and if he had been killed, I suppose he had but his desarts: to be sure, when gentlemen admit inferior parsons into their company, they oft to keep their distance; but, as my first husband used to say, few of 'em know how to do it. For my own part, I am sure I should not have suffered any fellows to include themselves into gentlemen's company; but I thoft he had been an officer himself, till the serjeant told me he was but a recruit." | - Боюсь, сэр, что этот молодой человек вел себя перед вашими благородиями не так, как следует; если и умрет, так поделом ему: пригласили человека низкого звания в компанию к джентльменам, так пусть держится скромно. Но, как говаривал мой покойный муж, редко кто из таких умеет вести себя. Кабы я знала, то ни за что не позволила бы такому молодцу втереться в общество джентльменов; но я думала, он тоже офицер, пока сержант не сказал, что это просто рекрут. |
| "Landlady," answered the lieutenant, "you mistake the whole matter. The young man behaved himself extremely well, and is, I believe, a much better gentleman than the ensign who abused him. If the young fellow dies, the man who struck him will have most reason to be sorry for it; for the regiment will get rid of a very troublesome fellow, who is a scandal to the army; and if he escapes from the hands of justice, blame me, madam, that's all." | - Хозяюшка,- отвечал лейтенант,- вы ошибаетесь от начала до конца. Молодой человек вел себя как нельзя лучше и больше заслуживает звания джентльмена, чем оскорбивший его прапорщик. Если он умрет, то молодцу, запустившему в него бутылкой, придется очень пожалеть об этом, потому что полк отделается от буяна, который только срамит армию. А если этот забияка ускользнет из рук правосудия, я буду заслуживать порицания, сударыня. |
| "Ay! ay! good lack-a-day!" said the landlady; "who could have thoft it? Ay, ay, ay, I am satisfied your honour will see justice done; and to be sure it oft to be to every one. Gentlemen oft not to kill poor folks without answering for it. A poor man hath a soul to be saved, as well as his betters." | - Вот напасти-то! - воскликнула хозяйка.- Кто бы мог подумать? Я довольна, что вы, ваше благородие, хотите отдать его под суд; так надо поступать с каждым обидчиком. Господа не имеют права безнаказанно убивать простых людей. У простого человека душа такая же, она тоже спастись хочет. |
| "Indeed, madam," said the lieutenant, "you do the volunteer wrong: I dare swear he is more of a gentleman than the officer." | - Повторяю вам, сударыня, - перебил ее лейтенант,- вы ошибаетесь насчет волонтера; смею вас уверить, что он гораздо больше джентльмен, чем прапорщик. |
| "Ay!" cries the landlady; "why, look you there, now: well, my first husband was a wise man; he used to say, you can't always know the inside by the outside. Nay, that might have been well enough too; for I never saw'd him till he was all over blood. Who would have thoft it? mayhap, some young gentleman crossed in love. Good lack-a-day, if he should die, what a concern it will be to his parents! why, sure the devil must possess the wicked wretch to do such an act. To be sure, he is a scandal to the army, as your honour says; for most of the gentlemen of the army that ever I saw, are quite different sort of people, and look as if they would scorn to spill any Christian blood as much as any men: I mean, that is, in a civil way, as my first husband used to say. To be sure, when they come into the wars, there must be bloodshed: but that they are not to be blamed for. The more of our enemies they kill there, the better: and I wish, with all my heart, they could kill every mother's son of them." | - Ну да! - продолжала хозяйка.- И то сказать! Мой первый муж - умный был человек,- бывало, говаривал: по лицевой стороне об изнанке не суди. А он, может, и с лица человек порядочный; ведь когда я увидела его, он был весь в крови. Кто бы мог подумать? Может, это молодой джентльмен и влюбленный! Не дай бог, умрет, то-то горя будет родителям! Ну понятно, дьявол попутал того, толкнув на такое дело. Правду говорит ваше благородие - он только армию срамит. Вот другие господа офицеры, сколько я их ни видела, совсем не то: посовестились бы проливать христианскую кровь, как простые смертные; я хочу сказать-проливать по-штатски, как говаривал мой первый муж. На войне, понятно, другое дело, там без кровопролития не обойдешься. Но за это винить нельзя: чем больше будет перебито неприятелей, тем лучше; от всего сердца желаю, чтобы всех их до одного отправили на тот свет. |
| "O fie, madam!" said the lieutenant, smiling; "all is rather too bloody-minded a wish." | - Ну, уж вы хватили, сударыня,- с улыбкой сказал лейтенант.- Всех - это чересчур кровожадно. |
| "Not at all, sir," answered she; "I am not at all bloody-minded, only to our enemies; and there is no harm in that. To be sure it is natural for us to wish our enemies dead, that the wars may be at an end, and our taxes be lowered; for it is a dreadful thing to pay as we do. Why now, there is above forty shillings for window-lights, and yet we have stopt up all we could; we have almost blinded the house, I am sure. Says I to the exciseman, says I, I think you oft to favour us; I am sure we are very good friends to the government: and so we are for sartain, for we pay a mint of money to 'um. And yet I often think to myself the government doth not imagine itself more obliged to us, than to those that don't pay 'um a farthing. Ay, ay, it is the way of the world." | - Нисколько, сэр,- отвечала хозяйка,- я нисколько не кровожадна; я говорю это только о наших неприятелях, и никакой беды от этого нет. Ведь это натурально - желать гибели наших врагов,- тогда и войне конец, и налоги станут полегче; страшно подумать, сколько мы теперь платим! Больше сорока шиллингов за одни окна, а мы еще заделали все, какие можно, верьте слову, в потемках живем. Я и говорю сборщику: "Вы бы к нам были милостивее, говорю, ведь мы же первые друзья правительства, и друзья надежные, потому что кучу денег платим ему". А правительство, я часто так думаю, не считает себя обязанным нам больше, чем тем, кто не платит ему ни гроша. Так уж свет создан. |
| She was proceeding in this manner when the surgeon entered the room. The lieutenant immediately asked how his patient did. But he resolved him only by saying, | И она продолжала в таком же роде, пока в комнату не вошел хирург. Лейтенант тотчас же осведомился, как здоровье больного. Но хирург сказал ему только; |
| "Better, I believe, than he would have been by this time, if I had not been called; and even as it is, perhaps it would have been lucky if I could have been called sooner." | - Я думаю, лучше, чем было бы без моей помощи, и, пожалуй, надо пожалеть, что меня не позвали раньше. |
| "I hope, sir," said the lieutenant, "the skull is not fractured." | - Череп, надеюсь, не поврежден? - спросил лейтенант. |
| "Hum," cries the surgeon: "fractures are not always the most dangerous symptoms. Contusions and lacerations are often attended with worse phaenomena, and with more fatal consequences, than fractures. People who know nothing of the matter conclude, if the skull is not fractured, all is well; whereas, I had rather see a man's skull broke all to pieces, than some contusions I have met with." | - Гм... Трещина не всегда самый опасный симптом. Контузии и разрывы часто сопровождаются гораздо худшими процессами, а последствия их бывают более роковыми. Не понимающие в медицине полагают, что если череп цел, то все благополучно, между тем я видывал такие контузии, что лучше бы весь череп был разбит на куски. |
| "I hope," says the lieutenant, "there are no such symptoms here." | - Надеюсь, однако, что тут нет таких дурных симптомов? - сказал лейтенант. |
| "Symptoms," answered the surgeon, "are not always regular nor constant. I have known very unfavourable symptoms in the morning change to favourable ones at noon, and return to unfavourable again at night. Of wounds, indeed, it is rightly and truly said, Nemo repente fuit turpissimus . | - Симптомы,- отвечал хирург,- не всегда бывают правильны и постоянны. Мне случалось наблюдать, как симптомы, очень неблагоприятные поутру, в полдень сменялись благоприятными, а к ночи снова становились неблагоприятными. О ранах справедливо и правильно сказано; Nemo repente fuit turpissimus 2. |
| I was once, I remember, called to a patient who had received a violent contusion in his tibia, by which the exterior cutis was lacerated, so that there was a profuse sanguinary discharge; and the interior membranes were so divellicated, that the os or bone very plainly appeared through the aperture of the vulnus or wound. Some febrile symptoms intervening at the same time (for the pulse was exuberant and indicated much phlebotomy), I apprehended an immediate mortification. To prevent which, I presently made a large orifice in the vein of the left arm, whence I drew twenty ounces of blood; which I expected to have found extremely sizy and glutinous, or indeed coagulated, as it is in pleuretic complaints; but, to my surprize, it appeared rosy and florid, and its consistency differed little from the blood of those in perfect health. I then applied a fomentation to the part, which highly answered the intention; and after three or four times dressing, the wound began to discharge a thick pus or matter, by which means the cohesion- But perhaps I do not make myself perfectly well understood?" | Помню, однажды позвали меня к раненому, получившему сильную контузию в tibia 3, благодаря чему наружные cutes 4 были разорваны, так что произошло обильное кровоизлияние, а внутренние перепонки настолько раскромсаны, что os, или кость, явственно видна была в отверстие vulneris, или раны. В то же время появились симптомы лихорадки (потому что пульс был полный и указывал на необходимость обильного кровопускания), и я испугался, не начинается ли гангрена. Для предотвращения ее я тотчас же сделал широкий надрез вены левой руки, откуда выпустил двадцать унций крови, ожидая, что она окажется клейкой и вязкой или даже свернувшейся, как при плевритических заболеваниях; но, к моему удивлению, она оказалась ярко-розовой и по консистенции мало отличалась от крови совершенно здорового человека. Тогда я приложил к ране припарку, которая сильно способствовала заживлению, и после трех или четырех перевязок рана начала выделять густой гной, или материю, вследствие чего сцепление... Но, может быть, я говорю недостаточно понятно? |
| "No, really," answered the lieutenant, "I cannot say I understand a syllable." | - Совсем непонятно,- отвечал лейтенант.- Не могу похвалиться, чтобы я понял хотя бы одно слово. |
| "Well, sir," said the surgeon, "then I shall not tire your patience; in short, within six weeks my patient was able to walk upon his legs as perfectly as he could have done before he received the contusion." | - В таком случае я не буду испытывать ваше терпение, сэр,- сказал хирург.- Скажу вкратце, что через шесть недель мой пациент мог владеть своими ногами не хуже, чем до получения контузии. |
| "I wish sir," said the lieutenant, "you would be so kind only to inform me, whether the wound this young gentleman hath had the misfortune to receive, is likely to prove mortal." | - Я попросил бы вас, сэр, только об одном одолжении: скажите мне, смертельна ли рана, полученная этим человеком, или нет? |
| "Sir," answered the surgeon, "to say whether a wound will prove mortal or not at first dressing, would be very weak and foolish presumption: we are all mortal, and symptoms often occur in a cure which the greatest of our profession could never foresee." | - Сэр,- отвечал хирург,- определить после первой перевязки, смертельна рана или нет, было бы чересчур самонадеянно. Все мы смертны, и во время лечения часто появляются симптомы, которых не в состоянии предвидеть и самый искусный представитель нашей профессии. |
| "But do you think him in danger?" says the other. | - Однако он в опасности, по-вашему? - спросил лейтенант. |
| "In danger! ay, surely," cries the doctor: "who is there among us, who, in the most perfect health, can be said not to be in danger? Can a man, therefore, with so bad a wound as this be said to be out of danger? All I can say at present is, that it is well I was called as I was, and perhaps it would have been better if I had been called sooner. I will see him again early in the morning; and in the meantime let him be kept extremely quiet, and drink liberally of water-gruel." | - В опасности!-воскликнул хирург.-Разумеется, в опасности. Да про кого же из нас, совершенно здорового, можно утверждать, что он вне опасности? Тем более можно ли говорить про человека, так тяжело раненного, что он вне опасности? Все, что я могу сказать сейчас: хорошо, что меня позвали, и было бы еще лучше, если бы позвали раньше. Завтра рано утром я навещу его снова, а до тех пор нужно дать ему полный покой и кормить кашкой. |
| "Won't you allow him sack-whey?" said the landlady.- | - А сак-вей ему можно? - спросила хозяйка. |
| "Ay, ay, sack-whey," cries the doctor, "if you will, provided it be very small." | - Сак-вей? Да, если вам угодно, только немного. |
| "And a little chicken broth too?" added she. | - А бульону из цыпленка? |
| "Yes, yes, chicken broth," said the doctor, "is very good." | - Да, да, бульон из цыпленка будет ему очень полезен, - разрешил доктор. |
| "Mayn't I make him some jellies too?" said the landlady. | - И желе тоже можно? |
| "Ay, ay," answered the doctor, "jellies are very good for wounds, for they promote cohesion." | - Да,- отвечал доктор,- желе очень полезно раненым! оно помогает заживлению ран. |
| And indeed it was lucky she had not named soup or high sauces, for the doctor would have complied, rather than have lost the custom of the house. | К счастью, хозяйка не спросила о супе и пряных соусах, потому что врач позволил бы все, лишь бы не потерять практики в доме. |
| The doctor was no sooner gone, than the landlady began to trumpet forth his fame to the lieutenant, who had not, from their short acquaintance, conceived quite so favourable an opinion of his physical abilities as the good woman, and all the neighbourhood, entertained (and perhaps very rightly); for though I am afraid the doctor was a little of a coxcomb, he might be nevertheless very much of a surgeon. | Как только доктор ушел, хозяйка начала расхваливать его лейтенанту, который из этого короткого свидания вынес далеко не столь лестное мнение о его врачебном искусстве, как то, какое сложилось (и, может быть, вполне справедливо) у почтенной женщины и ее соседей; правда, доктор был немного фат, но ведь это не помеха для того, чтобы быть хорошим хирургом. |
| The lieutenant having collected from the learned discourse of the surgeon that Mr. Jones was in great danger, gave orders for keeping Mr. Northerton under a very strict guard, designing in the morning to attend him to a justice of peace, and to commit the conducting the troops to Gloucester to the French lieutenant, who, though he could neither read, write, nor speak any language, was, however, a good officer. | Заключив из ученого разговора с ним, что положение мистера Джонса очень опасно, лейтенант приказал как можно строже стеречь мистера Норсертона, намереваясь препроводить его утром к мировому судье, а воинскую часть поручить вести в Глостер лейтенанту-французу, который хотя и не умел ни читать, ни писать, ни говорить ни на одном языке, но при всем том был хороший офицер. |
| In the evening, our commander sent a message to Mr. Jones, that if a visit would not be troublesome, he would wait on him. This civility was very kindly and thankfully received by Jones, and the lieutenant accordingly went up to his room, where he found the wounded man much better than he expected; nay, Jones assured his friend, that if he had not received express orders to the contrary from the surgeon, he should have got up long ago; for he appeared to himself to be as well as ever, and felt no other inconvenience from his wound but an extreme soreness on that side of his head. | Вечером наш командир послал сказать мистеру Джонсу, что хочет навестить его, если это посещение не побеспокоит больного. Получив ответ, что Джонс очень ему признателен за внимание и будет рад видеть его, лейтенант поднялся к раненому и нашел его в гораздо лучшем состоянии, чем ожидал; больше того: Джонс уверял своего друга, что, если бы не строгое приказание доктора, он давно бы встал с постели, потому что чувствует себя вполне здоровым и рана дает о себе знать только сильной болью в ушибленной части головы. |
| "I should be very glad," quoth the lieutenant, "if you was as well as you fancy yourself, for then you could be able to do yourself justice immediately; for when a matter can't be made up, as in case of a blow, the sooner you take him out the better; but I am afraid you think yourself better than you are, and he would have too much advantage over you." | - Я был бы очень рад,- сказал лейтенант,- если б вы в самом деле были так здоровы, как вам кажется, потому что тогда вы немедленно могли бы расправиться с обидчиком: когда дело, как в данном случае, не может быть улажено полюбовно, то чем скорее вы с ним покончите, тем лучше; но, я боюсь, вы воображаете себя более здоровым, чем на самом деле, а это даст слишком большое преимущество вашему противнику. |
| "I'll try, however," answered Jones, "if you please, and will be so kind to lend me a sword, for I have none here of my own." | - Попробую все же, если вам угодно,- отвечал Джонс,- только попрошу вас одолжить мне шпагу, потому что у меня ее нет. |
| "My sword is heartily at your service, my dear boy," cries the lieutenant, kissing him: "you are a brave lad, and I love your spirit; but I fear your strength; for such a blow, and so much loss of blood, must have very much weakened you; and though you feel no want of strength in your bed, yet you most probably would after a thrust or two. I can't consent to your taking him out to-night; but I hope you will be able to come up with us before we get many days' march advance; and I give you my honour you shall have satisfaction, or the man who hath injured you shan't stay in our regiment." | - Охотно! Моя шпага к вашим услугам, дорогой мой! - воскликнул лейтенант, целуя его.- Вы храбрый юноша, и мне нравится ваша смелость, но я боюсь за ваши силы: такой удар и такая потеря крови не могли не обессилить вас. Лежа в постели, вы, может быть, этого не чувствуете, но после двух или трех ударов шпагой почувствуете наверное. Я не хочу, чтобы вы дрались с ним сегодня же, но надеюсь, что через несколько дней вы нас догоните, и, даю вам честное слово, вы получите удовлетворение; в противном случае ваш обидчик будет выгнан из полка. |
| "I wish," said Jones, "it was possible to decide this matter to-night: now you have mentioned it to me, I shall not be able to rest." | - А мне хотелось бы покончить с этим делом сегодня же,- сказал Джонс.- Теперь, когда вы мне напомнили о нем, я не буду спать спокойно. |
| "Oh, never think of it," returned the other: "a few days will make no difference. The wounds of honour are not like those in your body: they suffer nothing by the delay of cure. It will be altogether as well for you to receive satisfaction a week hence as now." | - Полноте! - отвечал лейтенант.- Несколькими днями позже - какая разница? Раны чести не похожи на телесные раны: откладывая лечение, мы не ухудшаем их состояния. Для вас будет совершенно безразлично, если вы получите удовлетворение через неделю. |
| "But suppose," says Jones, "I should grow worse, and die of the consequences of my present wound?" | - Но предположим - мне станет хуже и я умру от осложнений моей раны? - сказал Джонс. |
| "Then your honour," answered the lieutenant, "will require no reparation at all. I myself will do justice to your character, and testify to the world your intention to have acted properly, if you had recovered." | - Тогда и вовсе не потребуется восстанавливать вашу честь,- отвечал лейтенант.- Я сам позабочусь о вашем добром имени и засвидетельствую перед целым светом, что вы только ждали выздоровления, чтобы поступить надлежащим образом. |
| "Still," replied Jones, "I am concerned at the delay. I am almost afraid to mention it to you who are a soldier; but though I have been a very wild young fellow, still in my most serious moments, and at the bottom, I am really a Christian." | - Все же мне очень неприятна эта отсрочка,- сказал Джонс.- Боюсь даже признаться вам, ведь вы солдат, но все-таки скажу, что, несмотря на все мои прошлые проказы, в серьезные минуты я в душе истинный христианин. |
| "So am I too, I assure you," said the officer; "and so zealous a one, that I was pleased with you at dinner for taking up the cause of your religion; and I am a little offended with you now, young gentleman, that you should express a fear of declaring your faith before any one." | - Я тоже, смею вас уверить,- сказал офицер,- и христианин настолько ревностный, что очень порадовался, когда вы за обедом вступились за свою религию; я даже несколько обижен, молодой человек, что вы боитесь открыть мне свои религиозные чувства. |
| "But how terrible must it be," cries Jones, "to any one who is really a Christian, to cherish malice in his breast, in opposition to the command of Him who hath expressly forbid it? How can I bear to do this on a sick-bed? Or how shall I make up my account, with such an article as this in my bosom against me?" | - Разве не ужасно для истинного христианина,- продолжал Джонс,питать в груди своей злобу, наперекор заповеди того, кто решительно запретил это чувство? Каково мне питать его на одре болезни? Как представлю я отчет в своих поступках и помышлениях, нося в своем сердце такое обвинение против себя? |
| "Why, I believe there is such a command," cries the lieutenant; "but a man of honour can't keep it. And you must be a man of honour, if you will be in the army. I remember I once put the case to our chaplain over a bowl of punch, and he confessed there was much difficulty in it; but he said, he hoped there might be a latitude granted to soldiers in this one instance; and to be sure it is our duty to hope so; for who would bear to live without his honour? No, no, my dear boy, be a good Christian as long as you live; but be a man of honour too, and never put up an affront; not all the books, nor all the parsons in the world, shall ever persuade me to that. I love my religion very well, but I love my honour more. There must be some mistake in the wording the text, or in the translation, or in the understanding it, or somewhere or other. But however that be, a man must run the risque, for he must preserve his honour. So compose yourself to-night, and I promise you you have an opportunity of doing yourself justice." Here he gave Jones a hearty buss, shook him by the hand, and took his leave. | - Да, есть такая заповедь,- согласился лейтенант,- но человек, дорожащий своей честью, не может ее соблюдать. А вы обязаны защищать свою честь, если хотите служить в армии. Помню, однажды я разговорился об этом за бокалом пунша с нашим полковым священником, и он сознался, что вопрос заключает большие трудности, но выразил надежду, что к военным,- в этом единственном случае,- будет проявлена снисходительность; и, конечно, мы вправе надеяться на нее, ибо кто согласился бы жить, лишившись чести? Нет, нет, дорогой мой, будьте добрым христианином до последнего издыхания, но берегите также свою честь и никому не спускайте оскорблений; никакая книга, никакой священник на свете не убедят меня в необходимости обратного. Я очень люблю свою религию, но честь еще больше. Тут что-то неладно: должно быть, вкралась ошибка в редакцию текста, в перевод или в толкование. Но как бы там ни было, солдат должен идти на риск, ибо он должен охранять свою честь. Спите же спокойно, и я ручаюсь, что у вас найдется случай посчитаться с вашим обидчиком.- С этими словами он крепко поцеловал Джонса и ушел. |
| But though the lieutenant's reasoning was very satisfactory to himself, it was not entirely so to his friend. Jones therefore, having revolved this matter much in his thoughts, at last came to a resolution, which the reader will find in the next chapter. | Но, хотя рассуждение лейтенанта ему самому казалось вполне убедительным, оно не вполне убедило его приятеля. Поэтому Джонс долго еще обдумывал этот вопрос, пока не пришел наконец к решению, о котором читателю будет рассказано в следующей главе. |
| English | Русский |
| Jones swallowed a large mess of chicken, or rather cock, broth, with a very good appetite, as indeed he would have done the cock it was made of, with a pound of bacon into the bargain; and now, finding in himself no deficiency of either health or spirit, he resolved to get up and seek his enemy. | Джонс съел порядочную порцию бульона из цыпленка, или, вернее, из петуха, и притом с таким аппетитом, что охотно съел бы и самого петуха, с фунтом копченой грудинки в придачу, после чего, не чувствуя уже ровно никакого недомогания или недостатка бодрости, решил встать и отыскать своего врага. |
| But first he sent for the serjeant, who was his first acquaintance among these military gentlemen. Unluckily that worthy officer having, in a literal sense, taken his fill of liquor, had been some time retired to his bolster, where he was snoring so loud that it was not easy to convey a noise in at his ears capable of drowning that which issued from his nostrils. | Однако сначала он послал за сержантом, с которым прежде всего познакомился в этой компании военных. К несчастью, храбрый вояка хлебнул в буквальном смысле слова через край и удалился к себе на койку, где и храпел так раскатисто, что нелегко было внедрить в его уши звуки, способные заглушить те, что вылетали из его ноздрей. |
| However, as Jones persisted in his desire of seeing him, a vociferous drawer at length found means to disturb his slumbers, and to acquaint him with the message. Of which the serjeant was no sooner made sensible, than he arose from his bed, and having his clothes already on, immediately attended. Jones did not think fit to acquaint the serjeant with his design; though he might have done it with great safety, for the halberdier was himself a man of honour, and had killed his man. He would therefore have faithfully kept this secret, or indeed any other which no reward was published for discovering. But as Jones knew not those virtues in so short an acquaintance, his caution was perhaps prudent and commendable enough. | Но так как Джонс упорствовал в своем желании видеть его, то один голосистый буфетчик нашел наконец способ прогнать сон сержанта и передать ему приглашение Джонса. Разобрав, что от него требуют, сержант, который спал не раздеваясь, мигом вскочил с постели и отправился на зов. Джонс не считал нужным рассказывать ему о своем намерении, хотя и мог бы сделать это совершенно безопасно, так как алебардщик понимал, что такое честь, и однажды убил солдата, находившегося под его командой. Он свято хранил бы тайну Джонса, как и всякую другую, за разоблачение которой не объявлено денежной награды. Но Джонс не знал этих высоких качеств сержанта, и потому его осторожность была вполне благоразумна и похвальна. |
| He began therefore by acquainting the serjeant, that as he was now entered into the army, he was ashamed of being without what was perhaps the most necessary implement of a soldier; namely, a sword; adding, that he should be infinitely obliged to him, if he could procure one. | Наш герой начал с жалобы: сказал сержанту, что ему стыдно, поступив в армию, не иметь самой необходимой принадлежности солдата - шпаги, присовокупив, что будет ему бесконечно обязан, если сержант достанет ему это оружие. |
| "For which," says he, "I will give you any reasonable price; nor do I insist upon its being silver-hilted; only a good blade, and such as may become a soldier's thigh." | - Я вам заплачу за нее, сколько понадобится; эфес можно и не серебряный, лишь бы клинок был хорош; словом, чтоб подходила для солдата. |
| The serjeant, who well knew what had happened, and had heard that Jones was in a very dangerous condition, immediately concluded, from such a message, at such a time of night, and from a man in such a situation, that he was light-headed. Now as he had his wit (to use that word in its common signification) always ready, he bethought himself of making his advantage of this humour in the sick man. | Сержант, знавший о случившемся и слышавший, что положение Джонса очень опасное, заключил из этой просьбы, исходившей в такое время ночи от тяжело раненного, что Джонс бредит. А так как был он человек, как говорится, себе на уме, то решил поживиться за счет причуды больного. |
| "Sir," says he, "I believe I can fit you. I have a most excellent piece of stuff by me. It is not indeed silver-hilted, which, as you say, doth not become a soldier; but the handle is decent enough, and the blade one of the best in Europe. It is a blade that- a blade that- in short I will fetch it you this instant, and you shall see it and handle it. I am glad to see your honour so well with all my heart." | - Мне кажется, я могу услужить вам, сэр,- сказал он.- У меня есть отличная шпага. Эфес, точно, не серебряный - да ведь серебряный и не подходит солдату, как вы сами заметили,- но все же приличный, а клинок - один из лучших в Европе. Это такой клинок... такой клинок... Словом, я сейчас вам ее принесу,- сами увидите и попробуете. От души рад, что вашему благородию лучше. |
| Being instantly returned with the sword, he delivered it to Jones, who took it and drew it; and then told the serjeant it would do very well, and bid him name his price. | Через минуту он вернулся и вручил Джонсу шпагу. Джонс взял ее, обнажил, сказал, что хорошо, и спросил о цене. |
| The serjeant now began to harangue in praise of his goods. He said (nay he swore very heartily), "that the blade was taken from a French officer, of very high rank, at the battle of Dettingen. | Сержант принялся расхваливать свой товар. Он сказал (подкрепив свои слова клятвой), что шпага снята с французского генерала в сражении при Леттингене. |
| I took it myself," says he, "from his side, after I had knocked him o' the head. The hilt was a golden one. That I sold to one of our fine gentlemen; for there are some of them, an't please your honour, who value the hilt of a sword more than the blade." | - Я снял ее собственноручно, размозжив ему голову,- объявил он.- Эфес был золотой. Я продал его одному из наших франтов; ведь многие офицеры, знаете ли, ценят эфес больше клинка. |
| Here the other stopped him, and begged him to name a price. The serjeant, who thought Jones absolutely out of his senses, and very near his end, was afraid lest he should injure his family by asking too little. However, after a moment's hesitation, he contented himself with naming twenty guineas, and swore he would not sell it for less to his own brother. | Джонс остановил его и попросил назвать цену. Сержант, думая, что Джонс в бреду и при смерти, забоялся причинить ущерб своей семье, запросив слишком мало. Однако после минутного колебания он решил удовлетвориться двадцатью гинеями, побожившись, что не продал бы дешевле и родному брату. |
| "Twenty guineas!" says Jones, in the utmost surprize: "sure you think I am mad, or that I never saw a sword in my life. Twenty guineas, indeed! I did not imagine you would endeavour to impose upon me. Here, take the sword- No, now I think on't, I will keep it myself, and show it your officer in the morning, acquainting him, at the same time, what a price you asked me for it." | - Двадцать гиней?! - воскликнул Джонс в величайшем изумлении.- Верно, вы принимаете меня за сумасшедшего или думаете, что я отроду не видел шпаги? Двадцать гиней! Никак не ожидал, что вы способны обмануть меня. Нате, берите свою шпагу назад... Или нет, пусть она останется у меня: я покажу ее завтра утром вашему командиру и сообщу ему, сколько вы за нее запросили. |
| The serjeant, as we have said, had always his wit (in sensu praedicto ) about him, and now plainly saw that Jones was not in the condition he had apprehended him to be; he now, therefore, counterfeited as great surprize as the other had shown, and said, | Сержант, как мы уже сказали, был себе на уме: он ясно увидел, что Джонс вовсе не в таком состоянии, как он предполагал. Тогда он, в свою очередь, прикинулся крайне изумленным и сказал: |
| "I am certain, sir, I have not asked you so much out of the way. Besides, you are to consider, it is the only sword I have, and I must run the risque of my officer's displeasure, by going without one myself. And truly, putting all this together, I don't think twenty shillings was so much out of the way." | - Смею вас уверить, сэр, я не запросил с вас лишнего. Кроме того, прошу принять во внимание, что у меня только эта шпага и есть и я рискую получить замечание от своего начальника, явившись к нему без шпаги. Соображая все это, право, я думаю, что двадцать шиллингов совсем не так дорого. |
| "Twenty shillings!" cries Jones; "why, you just now asked me twenty guineas." | - Двадцать шиллингов?! - воскликнул Джонс.- Ведь вы только что просили двадцать гиней! |
| "How!" cries the serjeant, "sure your honour must have mistaken me: or else I mistook myself- and indeed I am but half awake. Twenty guineas, indeed! no wonder your honour flew into such a passion. I say twenty guineas too. No, no, I mean twenty shillings, I assure you. And when your honour comes to consider everything, I hope you will not think that so extravagant a price. It is indeed true, you may buy a weapon which looks as well for less money. But-" | - Помилуйте! - отвечал сержант.- Ваше благородие, наверно, ослышались, а может, я и сам обмолвился сосна: ведь я еще не совсем проснулся. Двадцать гиней! Немудрено, что ваше благородие так рассерчали. Так я сказал "двадцать гиней"? Поверьте, я хотел сказать: двадцать шиллингов. И если вы, ваше благородие, сообразите все обстоятельства, то, надеюсь, не найдете цену слишком высокой. Правда, такую же на вид шпагу вы можете купить и дешевле. Но... |
| Here Jones interrupted him, saying, | Тут Джонс перебил его, сказав: |
| "I will be so far from making any words with you, that I will give you a shilling more than your demand." | - Нет, я не собираюсь торговаться и дам вам даже шиллингом больше, чем вы просите. |
| He then gave him a guinea, bid him return to his bed, and wished him a good march; adding, he hoped to overtake them before the division reached Worcester. | С этими словами он дал сержанту гинею, велел ему идти спать и пожелал доброго пути, прибавив, что надеется догнать отряд еще до Ворчестера. |
| The serjeant very civilly took his leave, fully satisfied with his merchandize, and not a little pleased with his dexterous recovery from the false step into which his opinion of the sick man's light-headedness had betrayed him. | Сержант вежливо раскланялся, очень довольный сделкой, а также находчивостью, позволившей ему исправить промах, который он допустил, воображая, что раненый в бреду. |
| As soon as the serjeant was departed, Jones rose from his bed, and dressed himself entirely, putting on even his coat, which, as its colour was white, showed very visibly the streams of blood which had flowed down it; and now, having grasped his new-purchased sword in his hand, he was going to issue forth, when the thought of what he was about to undertake laid suddenly hold of him, and he began to reflect that in a few minutes he might possibly deprive a human being of life, or might lose his own. | Как только сержант ушел, Джонс встал с постели и оделся, натянув также кафтан, на белом фоне которого отчетливо видны были пятна испачкавшей его крови. Схватив купленную шпагу, он уже собирался выйти из комнаты, как вдруг его остановила мысль о затеянном - о том, что через несколько минут он лишит жизни человека или сам лишится ее. |
| "Very well," said he, "and in what cause do I venture my life? Why, in that of my honour. And who is this human being? A rascal who hath injured and insulted me without provocation. But is not revenge forbidden by Heaven? Yes, but it is enjoined by the world. Well, but shall I obey the world in opposition to the express commands of Heaven? Shall I incur the Divine displeasure rather than be called- ha- coward- scoundrel?- I'll think no more; I am resolved, and must fight him." | "Ради чего, собственно, собираюсь я рисковать своей жизнью? - подумал он.- Ради чести. А кто мой противник? Негодяй, оскорбивший меня словом и делом без всякого повода с моей стороны. Но разве месть не запрещена богом? Конечно, запрещена, но ее требует общество. Должен ли я, однако, повиноваться предписаниям общества в нарушение отчетливо выраженных заповедей божьих? Неужели навлекать на себя гнев божий из боязни прослыть... гм... трусом... подлецом? Нет, прочь колебания! Я решился, я должен с ним драться!" |
| The clock had now struck twelve, and every one in the house were in their beds, except the centinel who stood to guard Northerton, when Jones softly opening his door, issued forth in pursuit of his enemy, of whose place of confinement he had received a perfect description from the drawer. It is not easy to conceive a much more tremendous figure than he now exhibited. He had on, as we have said, a light-coloured coat, covered with streams of blood. His face, which missed that very blood, as well as twenty ounces more drawn from him by the surgeon, was pallid. Round his head was a quantity of bandage, not unlike a turban. In the right hand he carried a sword, and in the left a candle. So that the bloody Banquo was not worthy to be compared to him. In fact, I believe a more dreadful apparition was never raised in a church-yard, nor in the imagination of any good people met in a winter evening over a Christmas fire in Somersetshire. | Пробило двенадцать, и все в доме спали за исключением часового у комнаты Норсертона, когда Джонс, тихонько открыв дверь, вышел на розыски своего врага, о месте заключения которого подробно разузнал у вышеупомянутого буфетчика. Трудно себе представить что-нибудь ужаснее фигуры Джонса в эту минуту. На нем был, как мы сказали, светлый кафтан, покрытый пятнами крови. Лицо его, лишенное этой крови и еще двадцати унций, выпущенных хирургом, было мертвенно-бледно. Голова была обвита бинтом, сильно напоминавшим тюрбан. В правой руке он держал шпагу, в левой - свечу. Таким образом, окровавленный призрак Банко был по сравнению с ним ничто. Действительно, я думаю, более ужасное привидение не появлялось ни на одном кладбище и не возникало даже в воображении сомерсетширских кумушек, собравшихся зимним вечером у рождественского камина. |
| When the centinel first saw our heroe approach, his hair began gently to lift up his grenadier cap; and in the same instant his knees fell to blows with each other. Presently his whole body was seized with worse than an ague fit. He then fired his piece, and fell flat on his face. | Когда часовой завидел приближение нашего героя, волосы его начали потихоньку приподымать гренадерский кивер, а колени застучали одно о другое. Все тело его затрепетало сильнее, чем в лихорадке. Он выстрелил и упал ничком на пол. |
| Whether fear or courage was the occasion of his firing, or whether he took aim at the object of his terror, I cannot say. If he did, however, he had the good fortune to miss his man. | Что заставило его стрелять - страх или храбрость, и целил ли он в напугавший его предмет,- не могу сказать. Впрочем, если даже целил, то, к счастью, дал промах. |
| Jones seeing the fellow fall, guessed the cause of his fright, at which he could not forbear smiling, not in the least reflecting on the danger from which he had just escaped. He then passed by the fellow, who still continued in the posture in which he fell, and entered the room where Northerton, as he had heard, was confined. Here, in a solitary situation, he found- an empty quart pot standing on the table, on which some beer being spilt, it looked as if the room had lately been inhabited; but at present it was entirely vacant. | Увидев падение часового, Джонс догадался о причине его испуга и невольно улыбнулся, совсем не думая об опасности, которой сам только что избежал. Он прошел мимо солдата, лежавшего не шевелясь, и вошел в комнату, где, по его сведениям, был заключен Норсертон. Здесь, в полном одиночестве, он нашел... пустую кружку; пролитое на столе пиво свидетельствовало, что комната еще недавно была обитаема, но теперь в ней никого не было. |
| Jones then apprehended it might lead to some other apartment; but upon searching all round it, he could perceive no other door than that at which he entered, and where the centinel had been posted. He then proceeded to call Northerton several times by his name; but no one answered; nor did this serve to any other purpose than to confirm the centinel in his terrors, who was now convinced that the volunteer was dead of his wounds, and that his ghost was come in search of the murderer: he now lay in all the agonies of horror; and I wish, with all my heart, some of those actors who are hereafter to represent a man frighted out of his wits had seen him, that they might be taught to copy nature, instead of performing several antic tricks and gestures, for the entertainment and applause of the galleries. | Джонс подумал было, что из нее есть ход в другое помещение, но, осмотрев все кругом, не мог обнаружить другой двери, кроме той, через которую вошел и у которой стоял часовой; тогда он несколько раз громко позвал Норсертона по имени, но никто не откликнулся, и зов его только пуще напугал часового, который теперь окончательно проникся убеждением, что волонтер умер от ран и что дух его пришел искать своего убийцу; он лежал полумертвый от страха, и я от всей души желал бы, чтобы его видели в эту минуту актеры, которым приходится изображать обезумевших от ужаса: это научило бы их подражать природе, вместо того чтобы заниматься шутовской жестикуляцией и кривляньем на потеху и ради хлопков галерки. |
| Perceiving the bird was flown, at least despairing to find him, and rightly apprehending that the report of the firelock would alarm the whole house, our heroe now blew out his candle, and gently stole back again to his chamber, and to his bed; whither he would not have been able to have gotten undiscovered, had any other person been on the same staircase, save only one gentleman who was confined to his bed by the gout; for before he could reach the door to his chamber, the hall where the centinel had been posted was half full of people, some in their shirts, and others not half drest, all very earnestly enquiring of each other what was the matter. | Видя, что птичка улетела, по крайней мере отчаявшись найти ее и справедливо опасаясь, что звук выстрела взбудоражит весь дом, герой наш задул свечу и тихонько прокрался назад в свою комнату, где снова лег в постель; однако ему не удалось бы уйти незамеченным, если бы на одном этаже с ним находился еще кто-нибудь, кроме одного джентльмена, прикованного к постели подагрой, ибо прежде чем он успел добраться до дверей своей комнаты, зал, в котором был поставлен часовой, наполнился народом: кто прибежал в одной рубашке, кто полуодетый, и все взволнованно спрашивали друг друга, что случилось. |
| The soldier was now found lying in the same place and posture in which we just now left him. Several immediately applied themselves to raise him, and some concluded him dead; but they presently saw their mistake, for he not only struggled with those who laid their hands on him, but fell a roaring like a bull. In reality, he imagined so many spirits or devils were handling him; for his imagination being possessed with the horror of an apparition, converted every object he saw or felt into nothing but ghosts and spectres. | Солдата нашли на том же месте и в том же положении, в каком мы только что оставили его. Многие бросились его поднимать, а иные приняли за мертвого, но скоро убедились в своей ошибке, потому что он не только стал отбиваться от тех, кто его схватил, но еще и заревел, как бык. Ему представилось, что целое полчище духов или дьяволов напало на него: воображение бедняги, перепуганного призраком, обращало все видимые и осязаемые предметы в духов и привидения. |
| At length he was overpowered by numbers, and got upon his legs; when candles being brought, and seeing two or three of his comrades present, he came a little to himself; but when they asked him what was the matter? he answered, | Наконец, благодаря численному превосходству, с часовым справились и поставили его на ноги; были принесены свечи, и тогда, увидя двух или трех товарищей, он немного пришел в себя, но на вопрос, что случилось, отвечал: |
| "I am a dead man, that's all, I am a dead man, I can't recover it, I have seen him." | - Пропащий я человек! Кончено, пропащий! Ничего не поделаешь, я его видел! |
| "What hast thou seen, Jack?" says one of the soldiers. | - Кого ты видел, Джек? - спросил кто-то из солдат. |
| "Why, I have seen the young volunteer that was killed yesterday." | - Убитого вчера волонтера. |
| He then imprecated the most heavy curses on himself, if he had not seen the volunteer, all over blood, vomiting fire out of his mouth and nostrils, pass by him into the chamber where Ensign Northerton was, and then seizing the ensign by the throat, fly away with him in a clap of thunder. | И, побожившись самыми страшными клятвами, рассказал, как волонтер, весь в крови, извергая огонь изо рта и ноздрей, прошел мимо него в комнату, где был заключен прапорщик Норсертон, после чего, схватив заключенного за горло, улетел с ним при громовом ударе. |
| This relation met with a gracious reception from the audience. All the women present believed it firmly, and prayed Heaven to defend them from murder. Amongst the men too, many had faith in the story; but others turned it into derision and ridicule; and a serjeant who was present answered very coolly, | Рассказ этот был встречен собравшимися благожелательно. Женщины, все до одной, приняли его за чистую истину и молили бога сохранить им жизнь. Из мужчин тоже многие поверили рассказанному; но нашлись и такие, которые подняли часового на смех, а один сержант заметил невозмутимо: |
| "Young man, you will hear more of this, for going to sleep and dreaming on your post." | - Я еще с вами потолкую об этом, молодой человек. Я вам покажу, как спать и грезить на часах! |
| The soldier replied, "You may punish me if you please; but I was as broad awake as I am now; and the devil carry me away, as he hath the ensign, if I did not see the dead man, as I tell you, with eyes as big and as fiery as two large flambeaux." | - Наказывайте меня, если вам угодно,- отвечал часовой,- но только я бодрствовал вот так же, как сейчас; и дьявол меня забери, как он забрал прапорщика, если я не видел мертвеца с большими огненными, как факелы, глазами! |
| The commander of the forces, and the commander of the house, were now both arrived; for the former being awake at the time, and hearing the centinel fire his piece, thought it his duty to rise immediately, though he had no great apprehensions of any mischief; whereas the apprehensions of the latter were much greater, lest her spoons and tankards should be upon the march, without having received any such orders from her. | Тут в комнату вошли командир отряда и командирша дома. Первый еще не спал, когда раздался выстрел часового, и счел своим долгом встать, хотя и не предполагал ничего серьезного; тогда как опасения последней были весьма серьезны: она испугалась, как бы ее ложки и пивные кружки не выступили в поход без всякого с ее стороны приказания. |
| Our poor centinel, to whom the sight of this officer was not much more welcome than the apparition, as he thought it, which he had seen before, again related the dreadful story, and with many additions of blood and fire; but he had the misfortune to gain no credit with either of the last-mentioned persons: for the officer, though a very religious man, was free from all terrors of this kind; besides, having so lately left Jones in the condition we have seen, he had no suspicion of his being dead. As for the landlady, though not over religious, she had no kind of aversion to the doctrine of spirits; but there was a circumstance in the tale which she well knew to be false, as we shall inform the reader presently. | Бедняга часовой, для которого появление лейтенанта было немногим приятнее, чем недавнее появление призрака, снова рассказал о страшном происшествии, прибавив к нему еще больше крови и огня. Но, на его несчастье, ни один из его новых слушателей ему не поверил. Офицер, несмотря на всю свою религиозность, был вовсе чужд страхов подобного рода; к тому же, только что видев Джонса в описанном нами состоянии, он был уверен, что тот жив. Что же касается хозяйки, то она хоть и не отличалась большой религиозностью, все же допускала существование духов; однако в рассказе часового было обстоятельство, заведомо противоречившее истине, о чем мы сейчас поставим в известность читателя. |
| But whether Northerton was carried away in thunder or fire, or in whatever other manner he was gone, it was now certain that his body was no longer in custody. Upon this occasion the lieutenant formed a conclusion not very different from what the serjeant is just mentioned to have made before, and immediately ordered the centinel to be taken prisoner. So that, by a strange reverse of fortune (though not very uncommon in a military life), the guard became the guarded. | Был ли Норсертон унесен среди грома и молнии или ушел как-нибудь иначе,- во всяком случае, он не находился более под стражей. По этому случаю лейтенант сделал заключение, почти совпадающее с тем, которое было сделано сержантом, и немедленно приказал арестовать часового. Таким образом, по странной превратности Фортуны (превратности, впрочем, довольно обычной в военной обстановке), страж сам попал под стражу. |
| English | Русский |
| Besides the suspicion of sleep, the lieutenant harboured another and worse doubt against the poor centinel, and this was, that of treachery; for as he believed not one syllable of the apparition, so he imagined the whole to be an invention formed only to impose upon him, and that the fellow had in reality been bribed by Northerton to let him escape. And this he imagined the rather, as the fright appeared to him the more unnatural in one who had the character of as brave and bold a man as any in the regiment, having been in several actions, having received several wounds, and, in a word, having behaved himself always like a good and valiant soldier. | Помимо подозрения, что часовой заснул, у лейтенанта было насчет него и худшее подозрение, а именно: что он повинен в измене. Не поверив ни одному слову его рассказа о привидении, он подумал, что все это сочинено только для того, чтобы обмануть его, и что на самом деле часовой был подкуплен Норсертоном и выпустил последнего. Тем более что страх казался лейтенанту крайне неестественным в человеке, пользовавшемся славой первого храбреца и смельчака в полку, побывавшем в нескольких сражениях, получившем несколько ран,- словом, всегда с честью исполнявшем долг солдата. |
| That the reader, therefore, may not conceive the least ill opinion of such a person, we shall not delay a moment in rescuing his character from the imputation of this guilt. | Опасаясь, как бы и читатель не составил себе дурного мнения о часовом, мы, не откладывая ни минуты, снимем с него столь тяжелое обвинение. |
| Mr. Northerton then, as we have before observed, was fully satisfied with the glory which he had obtained from this action. He had perhaps seen, or heard, or guessed, that envy is apt to attend fame. Not that I would here insinuate that he was heathenishly inclined to believe in or to worship the goddess Nemesis: for, in fact, I am convinced he never heard of her name. He was, besides, of an active disposition, and had a great antipathy to those close quarters in the castle of Gloucester, for which a justice of peace might possibly give him a billet. Nor was he moreover free from some uneasy meditations on a certain wooden edifice, which I forbear to name, in conformity to the opinion of mankind, who, I think, rather ought to honour than to be ashamed of this building, as it is, or at least might be made, of more benefit to society than almost any other public erection. In a word, to hint at no more reasons for his conduct, Mr. Northerton was desirous of departing that evening, and nothing remained for him but to contrive the quomodo, which appeared to be a matter of some difficulty. | Мистер Норсертон, как мы выше заметили, был вполне удовлетворен славой своего подвига. Надо думать, он наблюдал, или слышал, или предполагал, что зависть - неразлучная спутница славы. Я не хочу этим сказать, что он по-язычески склонен был верить и поклоняться богине Немезиде, ибо, по моему глубокому убеждению, он не слышал даже ее имени. Кроме того, обладая подвижной натурой, он питал большую антипатию к тесным зимним квартирам Глостерского замка, для постоя в которых мировой судья легко мог снабдить его билетом. Не мог он также отделаться от неприятных размышлений насчет известного деревянного сооружения, которое я, по общепринятому у нас обычаю, воздержусь называть по имени, хотя, мне кажется, нам следовало бы не стыдиться, а скорее гордиться строением, которое приносит, пли, во всяком случае, могло бы приносить, обществу больше пользы, чем почти все прочие публичные постройки. Словом, не приводя дальнейших мотивов его поведения, скажу просто, что мистер Норсертон очень желал уехать в этот же вечер, и ему оставалось только придумать, как это осуществить, что было делом далеко не легким. |
| Now this young gentleman, though somewhat crooked in his morals, was perfectly straight in his person, which was extremely strong and well made. His face too was accounted handsome by the generality of women, for it was broad and ruddy, with tolerably good teeth. Such charms did not fail making an impression on my landlady, who had no little relish for this kind of beauty. She had, indeed, a real compassion for the young man; and hearing from the surgeon that affairs were like to go ill with the volunteer, she suspected they might hereafter wear no benign aspect with the ensign. Having obtained, therefore, leave to make him a visit, and finding him in a very melancholy mood, which she considerably heightened by telling him there were scarce any hopes of the volunteer's life, she proceeded to throw forth some hints, which the other readily and eagerly taking up, they soon came to a right understanding; and it was at length agreed that the ensign should, at a certain signal, ascend the chimney, which communicating very soon with that of the kitchen, he might there again let himself down; for which she would give him an opportunity by keeping the coast clear. | Надобно сказать, что этот молодой человек, несколько горбатый в нравственном отношении, станом был совершенно прям и сложен отменно крепко и ладно. Лицом он тоже был, по мнению большинства женщин, красив, потому что оно было у него широкое и полное, а зубы сравнительно хорошие. Эти прелести оказали свое действие и на нашу хозяйку, которая была любительницей таких красавцев. Она прониклась искренним состраданием к молодому человеку и, услышав от хирурга, что дела волонтера плохи, сообразила, что и дела прапорщика также могут принять в недалеком будущем плохой оборот. Вот почему, испросив позволение навестить Норсертона и найдя его в довольно мрачном расположении духа, еще более омраченном известием о почти безнадежном состоянии волонтера, она обронила несколько намеков, которые с жадностью были подхвачены ее собеседником, после чего они скоро столковались, и было условлено, что по определенному сигналу прапорщик поднимется в дымоход, соединявшийся с кухонным дымоходом, куда он и сможет опуститься, воспользовавшись минутой, когда хозяйка очистит помещение. |
| But lest our readers, of a different complexion, should take this occasion of too hastily condemning all compassion as a folly, and pernicious to society, we think proper to mention another particular which might possibly have some little share in this action. The ensign happened to be at this time possessed of the sum of fifty pounds, which did indeed belong to the whole company; for the captain having quarrelled with his lieutenant, had entrusted the payment of his company to the ensign. This money, however, he thought proper to deposit in my landlady's hand, possibly by way of bail or security that he would hereafter appear and answer to the charge against him; but whatever were the conditions, certain it is, that she had the money and the ensign his liberty. | Но чтобы наши читатели иного склада мыслей, воспользовавшись этим поводом, не осудили слишком поспешно всякое сострадание как пагубное для общества безрассудство, мы считаем уместным упомянуть еще об одном обстоятельстве, весьма возможно имевшем некоторое влияние на эту затею. У прапорщика случайно хранились в то время пятьдесят фунтов, принадлежавших всему отряду. Дело в том, что командир, повздорив с лейтенантом, поручил раздачу жалованья прапорщику, а тот счел за лучшее доверить эти деньги хозяйке - может быть, в виде ручательства или залога, что он впоследствии вернется и ответит перед судом за возведенные на него обвинения. Но каковы бы ни были условия, верно то, что хозяйка получила деньги, а прапорщик - свободу. |
| The reader may perhaps expect, from the compassionate temper of this good woman, that when she saw the poor centinel taken prisoner for a fact of which she knew him innocent, she should immediately have interposed in his behalf; but whether it was that she had already exhausted all her compassion in the above-mentioned instance, or that the features of this fellow, though not very different from those of the ensign, could not raise it, I will not determine; but, far from being an advocate for the present prisoner, she urged his guilt to his officer, declaring, with uplifted eyes and hands, that she would not have had any concern in the escape of a murderer for all the world. | Зная сострадательное сердце этой доброй женщины, читатель, может быть, ожидает, что она немедленно заступилась за бедного часового, услышав приказ об его аресте за преступление, в котором, как ей было известно, он не повинен; но, истощила ли она все свое сострадание на Норсертона, или черты лица часового, немногим, впрочем, отличные от физиономии прапорщика, не в состоянии были пробудить его в ней - не берусь решить, только она и не подумала выступить в защиту арестованного, а, напротив, принялась горячо доказывать лейтенанту его виновность и объявила, воздев глаза и руки к небу, что она ни за что на свете не согласилась бы способствовать бегству убийцы. |
| Everything was now once more quiet, and most of the company returned again to their beds; but the landlady, either from the natural activity of her disposition, or from her fear for her plate, having no propensity to sleep, prevailed with the officers, as they were to march within little more than an hour, to spend that time with her over a bowl of punch. | В доме опять все успокоилось, и большая часть собравшихся разошлась по комнатам продолжать прерванный сон; но хозяйка вследствие своей природной подвижности, или опасаясь за целость посуды, не чувствовала расположения ко сну и уговорила офицеров провести с ней за чашей пунша часок, остававшийся до выступления в поход. |
| Jones had lain awake all this while, and had heard great part of the hurry and bustle that had passed, of which he had now some curiosity to know the particulars. He therefore applied to his bell, which he rung at least twenty times without any effect: for my landlady was in such high mirth with her company, that no clapper could be heard there but her own; and the drawer and chambermaid, who were sitting together in the kitchen (for neither durst he sit up nor she lie in bed alone), the more they heard the bell ring the more they were frightened, and as it were nailed down in their places. | Все это время Джонс лежал не смыкая глаз и слышал шум и суматоху, поднявшиеся в доме. Любопытствуя узнать подробности, он взялся за ручку звонка и дернул ее по меньшей мере раз двадцать, но тщетно: у хозяйки царило такое веселье, что язык всякого колокола заглушался ее собственным языком, а буфетчик и горничная, сидевшие в это время в кухне (потому что ни он не решался бодрствовать, ни она ложиться спать в одиночестве), чем явственнее слышали звонок, тем больше наполнялись страхом и были точно пригвождены к своему месту. |
| At last, at a lucky interval of chat, the sound reached the ears of our good landlady, who presently sent forth her summons, which both her servants instantly obeyed. | Наконец, в один счастливый перерыв болтовни звон достиг ушей хозяйки, и она кликнула слуг, которые в ту же минуту явились на ее зов. |
| "Joe," says the mistress, "don't you hear the gentleman's bell ring? Why don't you go up?" | - Неужели ты не слышишь, как звонят, Джо? - сказала она.- Почему не идешь к джентльмену? |
| "It is not my business," answered the drawer, "to wait upon the chambers- it is Betty Chambermaid's." | - Это не мое дело - прислуживать в комнатах,- отвечал буфетчик,пусть идет Бетти. |
| "If you come to that," answered the maid, "it is not my business to wait upon gentlemen. I have done it indeed sometimes; but the devil fetch me if ever I do again, since you make your preambles about it." | - Если так,- отвечала горничная,- так знайте, что ходить за джентльменами и не мое дело. Правда, иногда я им прислуживала, но никакой черт не заставит меня больше пальцем пошевелить для них, раз уж вы такое говорите. |
| The bell still ringing violently, their mistress fell into a passion, and swore, if the drawer did not go up immediately, she would turn him away that very morning. | Между тем колокольчик продолжал отчаянно звонить, и рассерженная хозяйка поклялась, что если Джо не поднимется сейчас же наверх, то она сегодня же выгонит его вон. |
| "If you do, madam," says he, "I can't help it. I won't do another servant's business." | - Как вам угодно, сударыня,- отвечал буфетчик,- а только чужих обязанностей я исполнять не стану. |
| She then applied herself to the maid, and endeavoured to prevail by gentle means; but all in vain: Betty was as inflexible as joe. Both insisted it was not their business, and they would not do it. | Тогда хозяйка обратилась к горничной и постаралась подействовать на нее лаской; но все было напрасно: Бетти оставалась столь же непреклонной, как и Джо. Оба утверждали, что это не их дело, и не желали трогаться с места. |
| The lieutenant then fell a laughing, and said, | Тогда лейтенант рассмеялся и сказал: |
| "Come, I will put an end to this contention"; and then turning to the servants, commended them for their resolution in not giving up the point; but added, he was sure, if one would consent to go the other would. | - Позвольте, сейчас я положу конец этим пререканиям,- п, обратись к слугам, похвалил их за то, что они твердо стоят на своем, но прибавил, что если один из них пойдет, то, вероятно, и другой не откажется сопровождать его. |
| To which proposal they both agreed in an instant, and accordingly. went up very lovingly and close together. When they were gone, the lieutenant appeased the wrath of the landlady, by satisfying her why they were both so unwilling to go alone. | На это они тотчас же согласились и отправились в комнату Джонса, тесно прижавшись друг к другу. Когда они ушли, лейтенант рассеял гнев хозяйки, объяснив ей, почему они так упорно не желали идти поодиночке. |
| They returned soon after, and acquainted their mistress, that the sick gentleman was so far from being dead, that he spoke as heartily as if he was well; and that he gave his service to the captain, and should be very glad of the favour of seeing him before he marched. | Скоро Бетти и Джо вернулись и доложили своей госпоже, что больной джентльмен не только не умер, но с виду кажется совсем здоровым и что он свидетельствует свое почтение командиру и был бы очень рад увидеть его до выступления в поход. |
| The good lieutenant immediately complied with his desires, and sitting down by his bedside, acquainted him with the scene which had happened below, concluding with his intentions to make an example of the centinel. | Почтенный лейтенант немедленно уважил просьбу Джонса и, сев у его постели, рассказал всю сцену, разыгравшуюся внизу, заявив в заключение, что хочет примерно наказать часового. |
| Upon this Jones related to him the whole truth, and earnestly begged him not to punish the poor soldier, "who, I am confident," says he, "is as innocent of the ensign's escape, as he is of forging any lie, or of endeavouring to impose on you." | Тогда Джонс признался ему в том, что произошло на самом деле, и горячо просил не наказывать бедного солдата, "который, я в этом уверен,сказал он,- так же не виноват в побеге прапорщика, как и в попытке обмануть вас небылицей". |
| The lieutenant hesitated a few moments, and then answered: | После некоторого колебания лейтенант отвечал: |
| "Why, as you have cleared the fellow of one part of the charge, so it will be impossible to prove the other, because he was not the only centinel. But I have a good mind to punish the rascal for being a coward. Yet who knows what effect the terror of such an apprehension may have? and, to say the truth, he hath always behaved well against an enemy. Come, it is a good thing to see any sign of religion in these fellows; so I promise you shall be set at liberty when we march. But hark, the general beats. My dear boy, give me another buss. Don't discompose nor hurry yourself; but remember the Christian doctrine of patience, and I warrant you will soon be able to do yourself justice, and to take an honourable revenge on the fellow who hath injured you." | - Да, раз вы оправдали его в одной части обвинения, то невозможно доказать другого, потому что не он один стоял на часах. Но мне очень хочется наказать мошенника за трусость. Впрочем, кто знает, какое действие способны оказать на человека страхи подобного рода. А перед неприятелем он, правду сказать, всегда держался храбро. К тому же приятно видеть в солдате хотя бы такое проявление религиозности. Словом, я обещаю вам выпустить его на свободу, когда мы выступим в поход. Но чу! - забили сбор. Поцелуемся же еще раз, дорогой мой. Не расстраивайтесь и не торопитесь; помните христианскую заповедь терпения, и я ручаюсь, что вы скоро получите возможность достойным образом рассчитаться с вашим обидчиком. |
| The lieutenant then departed, and Jones endeavoured to compose himself to rest. | С этими словами лейтенант ушел, а Джонс попытался заснуть. |
| English | Русский |
| As we are now entering upon a book in which the course of our history will oblige us to relate some matters of a more strange and surprizing kind than any which have hitherto occurred, it may not be amiss, in the prolegomenous or introductory chapter, to say something of that species of writing which is called the marvellous. To this we shall, as well for the sake of ourselves as of others, endeavour to set some certain bounds, and indeed nothing can be more necessary, as critics of different complexions are here apt to run into very different extremes; for while some are, with M. Dacier, ready to allow, that the same thing which is impossible may be yet probable , others have so little historic or poetic faith, that they believe nothing to be either possible or probable, the like to which hath not occurred to their own observation. | Мы приступаем теперь к книге, в которой по ходу повествования нам придется излагать происшествия более странные и удивительные, чем все, с чем мы встречались до сих пор, и потому в этой вводной или вступительной главе не лишним будет сказать кое-что о литературном жанре, известном под названием чудесного. Как в наших собственных интересах, так и для пользы других попробуем наметить этому жанру определенные границы; и в самом деле, в этом ощущается самая настоятельная потребность, поскольку критики 5 различного склада склонны впадать в самые противоположные крайности: в то время как одни, вместе с господином Дасье, готовы допускать, что вещи невозможные все-таки могут быть вероятными 6, другие настолько скептики в истории и поэзии, что отвергают возможность или вероятность вещей, если им самим не случалось наблюдать ничего похожего. |
| First, then, I think it may very reasonably be required of every writer, that he keeps within the bounds of possibility; and still remembers that what it is not possible for man to perform, it is scarce possible for man to believe he did perform. This conviction perhaps gave birth to many stories of the antient heathen deities (for most of them are of poetical original). The poet, being desirous to indulge a wanton and extravagant imagination, took refuge in that power, of the extent of which his readers were no judges, or rather which they imagined to be infinite, and consequently they could not be shocked at any prodigies related of it. This hath been strongly urged in defence of Homer's miracles; and it is perhaps a defence; not, as Mr. Pope would have it, because Ulysses told a set of foolish lies to the Phaeacians, who were a very dull nation; but because the poet himself wrote to heathens, to whom poetical fables were articles of faith. For my own part, I must confess, so compassionate is my temper, I wish Polypheme had confined himself to his milk diet, and preserved his eye; nor could Ulysses be much more concerned than myself, when his companions were turned into swine by Circe, who showed, I think, afterwards, too much regard for man's flesh to be supposed capable of converting it into bacon. I wish, likewise, with all my heart, that Homer could have known the rule prescribed by Horace, to introduce supernatural agents as seldom as possible. We should not then have seen his gods coming on trivial errands, and often behaving themselves so as not only to forfeit all title to respect, but to become the objects of scorn and derision. A conduct which must have shocked the credulity of a pious and sagacious heathen; and which could never have been defended, unless by agreeing with a supposition to which I have been sometimes almost inclined, that this most glorious poet, as he certainly was, had an intent to burlesque the superstitious faith of his own age and country. | Итак, во-первых, мне кажется весьма разумным требовать от каждого писателя, чтобы он держался в границах возможного и постоянно помнил, что человек едва ли способен поверить таким вещам, совершить которые ему не под силу. Это убеждение и послужило, может быть, источником множества сказок о древних языческих богах (ибо большинство их поэтического происхождения). Поэт, желая дать волю своему прихотливому и буйному воображению, прибегал к существам, могущество которых не поддавалось измерению читателей, или, вернее, представлялось им безграничным, так как никакие чудеса в этой области их не поражали. Этот довод часто приводили в защиту чудес Гомера, довод, пожалуй, убедительный,- не потому, как склонен думать мистер Поп, что Улисс рассказывает кучу небылиц феакам - народу, известному своей глупостью, полотому, что сам поэт писал для язычников, для которых поэтические басни были догматами веры. Что касается меня лично, то, признаюсь, сердце у меня сострадательное, и я жалею, что Полифем не ограничился молочной пищей и не сохранил своего глаза, и Улисс не больше меня был опечален, когда товарищи его были превращены в свиней Цирцеей, выказавшей, впрочем, потом столько уважения к человеческой плоти, что, надо полагать, она совершила это превращение отнюдь не ради того, чтобы добыть окорока. От всей души жалею я также, что Гомер не мог знать правила Горация о том, чтобы как можно реже выводить на сцену сверхъестественные силы. Тогда его боги не сходили бы на землю по разным пустякам и не вели бы себя часто так, что не только теряешь к ним всякое уважение, но и начинаешь даже их презирать и насмехаться над ними. Поведение это не могло не оскорблять благочестивых и здравомыслящих язычников и может быть оправдано только предположением, которое я порой почти готов разделить, а именно: что этот знаменитейший поэт умышленно выставлял в смешном виде суеверия своего века и своей страны. |
| But I have rested too long on a doctrine which can be of no use to a Christian writer; for as he cannot introduce into his works any of that heavenly host which make a part of his creed, so it is horrid puerility to search the heathen theology for any of those deities who have been long since dethroned from their immortality. Lord Shaftesbury observes, that nothing is more cold than the invocation of a muse by a modern; he might have added, that nothing can be more absurd. A modern may with much more elegance invoke a ballad, as some have thought Homer did, or a mug of ale, with the author of Hudibras; which latter may perhaps have inspired much more poetry, as well as prose, than all the liquors of Hippocrene or Helicon. | Но я слишком долго задержался на теории, не могущей принести никакой пользы писателю-христианину: ведь если ему нельзя вводить в свои произведения небесные силы, составляющие предмет его веры, то было бы детской наивностью заимствовать из языческой мифологии божества, давно уже развенчанные. Лорд Шефтсбери замечает, что ничто не может быть безжизненнее обращений к музе современных поэтов; он мог бы прибавить, что ничего не может быть нелепее. Современному поэту гораздо приличнее обращаться с воззванием к какой-нибудь балладе, как, по мнению некоторых, делал Гомер, или, вместе с автором Гудибраса, к кружке пива, которая вдохновила, пожалуй, гораздо больше стихов и прозы, чем все воды Гипокрены и Геликона. |
| The only supernatural agents which can in any manner be allowed to us moderns, are ghosts; but of these I would advise an author to be extremely sparing. These are indeed, like arsenic, and other dangerous drugs in physic, to be used with the utmost caution; nor would I advise the introduction of them at all in those works, or by those authors, to which, or to whom, a horselaugh in the reader would be any great prejudice or mortification. | Единственные сверхъестественные силы, позволительные для нас, современных писателей,- это духи покойников; но и к ним я советовал бы прибегать как можно умереннее. Подобно мышьяку и другим рискованным медицинским средствам, ими следует пользоваться с крайней осторожностью; и я советовал бы вовсе их не касаться в тех произведениях или тем авторам, для которых гомерический хохот читателя является большой обидой или оскорблением. |
| As for elves and fairies, and other such mummery, I purposely omit the mention of them, as I should be very unwilling to confine within any bounds those surprizing imaginations, for whose vast capacity the limits of human nature are too narrow; whose works are to be considered as a new creation; and who have consequently just right to do what they will with their own. | Что же касается эльфов, фей и прочей фантастики, то я намеренно о них умалчиваю, потому что жаль было бы замыкать в определенные границы чудесные вымыслы тех поэтов, для творчества которых рамки человеческой природы слишком тесны; их произведения надо рассматривать как новые миры, в которых они вправе распоряжаться, как им угодно. |
| Man therefore is the highest subject (unless on very extraordinary occasions indeed) which presents itself to the pen of our historian, or of our poet; and, in relating his actions, great care is to be taken that we do not exceed the capacity of the agent we describe. | Итак, за крайне редкими исключениями, высочайшим предметом для пера наших историков и поэтов является человек; и, описывая его действия, мы должны тщательно остерегаться, как бы не переступить пределы возможного для него. |
| Nor is possibility alone sufficient to justify us; we must keep likewise within the rules of probability. It is, I think, the opinion of Aristotle; or if not, it is the opinion of some wise man, whose authority will be as weighty when it is as old, "That it is no excuse for a poet who relates what is incredible, that the thing related is really matter of fact." This may perhaps be allowed true with regard to poetry, but it may be thought impracticable to extend it to the historian; for he is obliged to record matters as he finds them, though they may be of so extraordinary a nature as will require no small degree of historical faith to swallow them. Such was the successless armament of Xerxes described by Herodotus, or the successful expedition of Alexander related by Arrian. Such of later years was the victory of Agincourt obtained by Harry the Fifth, or that of Narva won by Charles the Twelfth of Sweden. All which instances, the more we reflect on them, appear still the more astonishing. | Но и возможность сама по себе еще не является для нас оправданием; мы должны держаться также в рамках вероятного. Кажется, Аристотель сказал,а если не Аристотель, то другой умный человек, авторитет которого будет иметь столько же веса, когда сделается столь же древним,- что для поэта, рассказывающего невероятные вещи, не может служить оправданием то, что рассказываемое происходило в действительности. Но если это правило верно в отношении поэзии, то на историка его распространять не следует: ведь он обязан передавать события так, как они происходили, будь они даже настолько необычайны, что их невозможно принять без большого доверия к истории. Таковы были неудачное нашествие Ксеркса, описанное Геродотом, или успешный поход Александра, рассказанный Аррианом, а в более близкое к нам время - победа, одержанная Генрихом V при Азенкуре, или победа Карла XII, короля шведского, под Нарвой. Все эти события, чем больше над ними размышляешь, тем более кажутся удивительными. |
| Such facts, however, as they occur in the thread of the story, nay, indeed, as they constitute the essential parts of it, the historian is not only justifiable in recording as they really happened, but indeed would be unpardonable should he omit or alter them. But there are other facts not of such consequence nor so necessary, which, though ever so well attested, may nevertheless be sacrificed to oblivion in complacence to the scepticism of a reader. Such is that memorable story of the ghost of George Villiers, which might with more propriety have been made a present of to Dr. Drelincourt, to have kept the ghost of Mrs. Veale company, at the head of his Discourse upon Death, than have been introduced into so solemn a work as the History of the Rebellion. | Подобные факты, поскольку они встречаются в ходе повествования и даже составляют существенную его часть, историк не только вправе передавать так, как они действительно случились, но ему было бы вовсе непростительно пропускать или изменять их. Но есть и другие факты, не столь существенные и необходимые, которые, как бы хорошо они ни были засвидетельствованы, можно тем не менее предать забвению в угоду скептицизму читателя. Такова, например, знаменитая история с духом Джорджа Вильерса; вместо того чтобы вводить ее в такое серьезное сочинение, как "История революции", ее лучше бы подарить доктору Дреленкуру: она пришлась бы как раз у места в его "Рассуждении о смерти" наряду с историей о духе миссис Виль. |
| To say the truth, if the historian will confine himself to what really happened, and utterly reject any circumstance, which, though never so well attested, he must be well assured is false, he will sometimes fall into the marvellous, but never into the incredible. He will often raise the wonder and surprize of his reader, but never that incredulous hatred mentioned by Horace. It is by falling into fiction, therefore, that we generally offend against this rule, of deserting probability, which the historian seldom, if ever, quits, till he forsakes his character and commences a writer of romance. In this, however, those historians who relate public transactions, have the advantage of us who confine ourselves to scenes of private life. The credit of the former is by common notoriety supported for a long time; and public records, with the concurrent testimony of many authors, bear evidence to their truth in future ages. Thus a Trajan and an Antoninus, a Nero and a Caligula, have all met with the belief of posterity; and no one doubts but that men so very good, and so very bad, were once the masters of mankind. | Правду сказать, если историк будет ограничиваться тем, что действительно происходило, и, несмотря ни на какие свидетельства, беспощадно отбрасывать все, что, по его твердому убеждению, ложно, он будет иногда впадать в чудесное, но его рассказ никогда не покажется невероятным. Он часто будет поражать читателя, но никогда не вызовет в нем той неприязненной недоверчивости, о которой говорит Гораций. Таким образом, лишь пускаясь в область вымысла, мы чаще всего погрешаем против этого правила и выходим за пределы вероятного, которых историк не покидает, пока не изменит самому себе и не начнет писать роман. В этом отношении, однако, историки, повествующие об общественных событиях, имеют преимущество над нами, бытописателями частной жизни. Доверие к историкам удерживается надолго благодаря общеизвестности излагаемых ими фактов; а официальные документы и согласные свидетельства многих авторов подтверждают истину слов их в отдаленных веках. Так, позднейшие поколения все верили в существование Траяна и Антонина, Нерона и Калигулы, и никто не сомневается, что эти герои добродетели и порока были некогда повелителями человечества. |
| But we who deal in private character, who search into the most retired recesses, and draw forth examples of virtue and vice from holes and corners of the world, are in a more dangerous situation. As we have no public notoriety, no concurrent testimony, no records to support and corroborate what we deliver, it becomes us to keep within the limits not only of possibility, but of probability too; and this more especially in painting what is greatly good and amiable. Knavery and folly, though never so exorbitant, will more easily meet with assent; for ill nature adds great support and strength to faith. | Но мы, имеющие дело с частными лицами, шарящие в самых отдаленных закоулках и раскапывающие примеры добродетели и порока в разных трущобах и глухих углах,- мы находимся в более опасном положении. Так как нас не поддержат и не подтвердят излагаемых нами событий ни общеизвестность их, ни согласные свидетельства, ни документы, то мы должны держаться в границах не только возможного, но и вероятного, в особенности изображая возвышенные добродетели и благородство сердца. Низостям и глупости, как бы ни были они чудовищны, поверят скорее,- наши порочные нравы сильно этому способствуют. |
| Thus we may, perhaps, with little danger, relate the history of Fisher; who having long owed his bread to the generosity of Mr. Derby, and having one morning received a considerable bounty from his hands, yet, in order to possess himself of what remained in his friend's scrutore, concealed himself in a public office of the Temple, through which there was a passage into Mr. Derby's chambers. Here he overheard Mr. Derby for many hours solacing himself at an entertainment which he that evening gave his friends, and to which Fisher had been invited. During all this time, no tender, no grateful reflections arose to restrain his purpose; but when the poor gentleman had let his company out through the office, Fisher came suddenly from his lurking-place, and walking softly behind his friend into his chamber, discharged a pistol-ball into his head. This may be believed when the bones of Fisher are as rotten as his heart. Nay, perhaps, it will be credited, that the villain went two days afterwards with some young ladies to the play of Hamlet; and with an unaltered countenance heard one of the ladies, who little suspected how near she was to the person, cry out, "Good God! if the man that murdered Mr. Derby was now present!" manifesting in this a more seared and callous conscience than even Nero himself; of whom we are told by Suetonius, "that the consciousness of his guilt, after the death of his mother, became immediately intolerable, and so continued; nor could all the congratulations of the soldiers, of the senate, and the people, allay the horrors of his conscience." | Так, мы спокойно можем рассказать дело Фишера. В течение долгого времени обязанный куском хлеба щедрости мистера Дерби и получив однажды утром из его рук крупную сумму денег, человек этот не удовлетворился ею и, с целью завладеть всем содержимым письменного стола своего друга, спрятался в канцелярии Темпла, из которой был ход в квартиру мистера Дерби. Оттуда он несколько часов подслушивал, как мистер Дерби веселился с друзьями,- у него был званый вечер, на который получил приглашение и Фишер. В течение этого времени в груди Фишера ни разу не шевельнулось чувство признательности, которое удержало бы его от задуманного дела, и когда благодетель его выпустил своих гостей через канцелярию, Фишер вышел из угла, в котором скрывался, и, тихонько прокравшись за своим другом в его комнату, всадил ему в голову пулю из пистолета. Этому все охотно будут верить и тогда, когда кости Фишера сгниют так же, как сгнило его сердце. Пожалуй, не вызовет сомнений даже и то, что негодяй, явившись через два дня с молодыми дамами в театр на представление "Гамлета", с невозмутимым лицом выслушал восклицание одной из спутниц, не подозревавшей, что убийца так близко: "Боже мой, если бы сейчас тут был человек, убивший мистера Дерби!" - свидетельствуя, таким образом, о большей черствости своей совести, чем у самого Нерона, о котором Светоний говорит, что вскоре после смерти матери сознание виновности начало нестерпимо мучить его; долгое время никакие приветствия солдат, сената и народа не могли ослабить пыток его совести. |
| But now, on the other hand, should I tell my reader, that I had known a man whose penetrating genius had enabled him to raise a large fortune in a way where no beginning was chaulked out to him; that he had done this with the most perfect preservation of his integrity, and not only without the least injustice or injury to any one individual person, but with the highest advantage to trade, and a vast increase of the public revenue; that he had expended one part of the income of this fortune in discovering a taste superior to most, by works where the highest dignity was united with the purest simplicity, and another part in displaying a degree of goodness superior to all men, by acts of charity to objects whose only recommendations were their merits, or their wants; that he was most industrious in searching after merit in distress, most eager to relieve it, and then as careful (perhaps too careful) to conceal what he had done; that his house, his furniture, his gardens, his table, his private hospitality, and his public beneficence, all denoted the mind from which they flowed, and were all intrinsically rich and noble, without tinsel, or external ostentation; that he filled every relation in life with the most adequate virtue; that he was most piously religious to his Creator, most zealously loyal to his sovereign; a most tender husband to his wife, a kind relation, a munificent patron, a warm and firm friend, a knowing and a chearful companion, indulgent to his servants, hospitable to his neighbours, charitable to the poor, and benevolent to all mankind. Should I add to these the epithets of wise, brave, elegant, and indeed every other amiable epithet in our language, I might surely say, | Но если, с другой стороны, я скажу читателю, что знал человека, который благодаря проницательности своего ума приобрел большое состояние способом, до него еще никем не применявшимся; что он сделал это приобретение, нисколько не поступаясь своей честностью, и не только никого не обидел и не притеснил, но даже доставил огромные выгоды торговле и значительно увеличил поступления в государственную казну; что одну часть дохода от этого состояния он употребил на произведения искусства, в которых высокое достоинство сочеталось с благородной простотой, а другую - на благотворение людям, единственной рекомендацией которых были их заслуги или их нужда,- доказав, таким образом, наличие у него тонкого вкуса и доброго сердца; что он неутомимо разыскивал бедняков, с достоинством переносящих свои невзгоды, деятельно старался облегчить их участь, а потом заботливо (может быть, даже слишком заботливо) скрывал свои благодеяния; что его дом, обстановка, сады, стол, гостеприимство и благотворительность - все свидетельствовало о благородстве души, из которой оно проистекало, все было богато и со вкусом, но без мишуры, без внешнего блеска; что он исполнял все свои обязанности с пунктуальнейшей точностью; что он был наибожнейшим христианином и лояльнейшим подданным своего государя, самым нежным супругом, добрым родственником, щедрым попечителем прихода, горячим и верным другом, занимательным и остроумным собеседником, снисходительным к слугам и гостеприимным хозяином, благотворителем бедных и доброжелательным ко всем людям; если ко всему этому я прибавлю еще эпитеты мудрого, храброго, изящного, вообще все хвалебные эпитеты, какие существуют на нашем языке,- то, наверное, я вправе буду сказать: |
|
-Quis credet? nemo Hercule! nemo;
Vel duo, vel nemo; |
- Quis credet? Nemo, Hercule, nemo:
Vel duo, vel nemo 7. |
| and yet I know a man who is all I have here described. But a single instance (and I really know not such another) is not sufficient to justify us, while we are writing to thousands who never heard of the person, nor of anything like him. Such rarae aves should be remitted to the epitaph writer, or to some poet who may condescend to hitch him in a distich, or to slide him into a rhime with an air of carelessness and neglect, without giving any offence to the reader. | И все-таки я знаю человека, наделенного всеми описанными качествами. Но единственный пример (а другого я не знаю) еще не оправдывает нас, если мы пишем для тысяч, никогда не слыхавших об этом человеке или о ком-либо подобном ему. Таких rаrае aves 8 следует предоставить авторам эпитафий или какому-либо поэту, который соизволит вплести редкое имя в двустишие или прицепить к рифме, небрежно и мимоходом, не оскорбляя читателя. |
| In the last place, the actions should be such as may not only be within the compass of human agency, and which human agents may probably be supposed to do; but they should be likely for the very actors and characters themselves to have performed; for what may be only wonderful and surprizing in one man, may become improbable, or indeed impossible, when related of another. | Наконец, изображаемые действия должны быть не только по силам человеку и согласны с его природой вообще, но еще и вязаться с характером лица, которое их совершает, ибо то, что может показаться в одном лишь странным и удивительным, в другом становится невероятным и даже невозможным. |
| This last requisite is what the dramatic critics call conversation of character; and it requires a very extraordinary degree of judgment, and a most exact knowledge of human nature. | Это последнее условие и есть то, что драматические критики называют выдержанностью характера; оно требует от автора очень верного суждения и безукоризненного знания человеческой природы. |
| It is admirably remarked by a most excellent writer, that zeal can no more hurry a man to act in direct opposition to itself, than a rapid stream can carry a boat against its own current. I will venture to say, that for a man to act in direct contradiction to the dictates of his nature, is, if not impossible, as improbable and as miraculous as anything which can well be conceived. Should the best parts of the story of M. Antoninus be ascribed to Nero, or should the worst incidents of Nero's life be imputed to Antoninus, what would be more shocking to belief than either instance? whereas both these being related of their proper agent, constitute the truly marvellous. | Согласно превосходному замечанию одного отличного писателя, никакая страсть не в состоянии увлечь человека к действию, противоположному ее природе, как не может быстрый поток унести лодку против своего течения. Я же осмелюсь утверждать, что поступки человека, находящиеся в прямом противоречии с внушениями его природы, если не невозможны, то, во всяком случае, невероятны и будут казаться в полном смысле слова чудесными. Припишите лучшие дела императора Антонина Нерону или худшие злодеяния Нерона Антонину - разве кто-нибудь этому поверит? Между тем, относя их по принадлежности, мы только дивимся им. |
| Our modern authors of comedy have fallen almost universally into the error here hinted at; their heroes generally are notorious rogues, and their heroines abandoned jades, during the first four acts; but in the fifth, the former become very worthy gentlemen, and the latter women of virtue and discretion: nor is the writer often so kind as to give himself least trouble to reconcile or account for this monstrous change and incongruity. There is, indeed, no other reason to be assigned for it, than because the play is drawing to a conclusion; as if it was no less natural in a rogue to repent in the last act of a play, than in the last of his life; which we perceive to be generally the case at Tyburn, a place which might indeed close the scene of some comedies with much propriety, as the heroes in these are most commonly eminent for those very talents which not only bring men to the gallows, but enable them to make an heroic figure when they are there. | Современные авторы комедий почти все впадают в указанную нами ошибку: герои их обыкновенно в течение первых четырех действий - отъявленные мерзавцы, а героини-откровенные распутницы; но в пятом - первые становятся благороднейшими джентльменами, а последние - скромными и добродетельными женщинами; между тем автор часто вовсе не утруждает себя объяснением этого чудовищного превращения и этой несообразности. Да, для этого и не укажешь другой причины, кроме той, что пьеса подходит к развязке, точно негодяю столь же естественно раскаяться в последнем действии пьесы, как в последнем акте своей жизни, что мы обыкновенно наблюдаем на Тайберне - месте, являющемся как нельзя более подходящей заключительной сценой для некоторых комедий, потому что герои их блещут обыкновенно талантами, которые не только приводят людей к виселице, но и позволяют им смотреть героями, когда петля уже надета на шею. |
| Within these few restrictions, I think, every writer may be permitted to deal as much in the wonderful as he pleases; nay, if he thus keeps within the rules of credibility, the more he can surprize the reader the more he will engage his attention, and the more he will charm him. As a genius of the highest rank observes in his fifth chapter of the Bathos, "The great art of all poetry is to mix truth with fiction, in order to join the credible with the surprizing." | С этими немногими ограничениями, мне кажется, каждый писатель вправе вводить чудесное как ему вздумается; и даже чем больше он будет удивлять читателя, не переступая грани вероятного, тем больше привлечет он его внимание, тем больше пленит его. Как замечает один первоклассный гений в пятой главе Батоса, "великое искусство поэзии состоит в уменье смешивать правду с вымыслом, с целью сочетать воедино вероятное с удивительным". |
| For though every good author will confine himself within the bounds of probability, it is by no means necessary that his characters, or his incidents, should be trite, common, or vulgar; such as happen in every street, or in every house, or which may be met with in the home articles of a newspaper. Nor must he be inhibited from showing many persons and things, which may possibly have never fallen within the knowledge of great part of his readers. If the writer strictly observes the rules above mentioned, he hath discharged his part; and is then intitled to some faith from his reader, who is indeed guilty of critical infidelity if he disbelieves him. | Ибо хотя каждый хороший писатель заключает себя в границы вероятного, отсюда, однако, вовсе не следует, что изображаемые им характеры и события должны быть банальны, заурядны и пошлы - похожи на те, что встречаются на каждой улице, в каждом доме и в отделе ежедневной хроники каждой газеты. Ему не возбраняется показывать лица и вещи, о которых значительная часть его читателей, может быть, не имеет никакого понятия. Строго соблюдая вышеописанные правила, писатель выполнил свою обязанность и вправе требовать некоторого доверия со стороны читателя; и если последний этого доверия ему не оказывает, то он повинен в необоснованном скептицизме. |
| For want of a portion of such faith, I remember the character of a young lady of quality, which was condemned on the stage for being unnatural, by the unanimous voice of a very large assembly of clerks and apprentices; though it had the previous suffrages of many ladies of the first rank; one of whom, very eminent for her understanding, declared it was the picture of half the young people of her acquaintance. | Заговорив о читательском недоверии, я вспомнил, как многочисленная публика, состоящая из писцов и приказчиков, в один голос осудила роль молодой знатной дамы в одной пьесе, найдя ее ненатуральной, а между тем роль эта вызвала полное одобрение со стороны многих дам из высшего общества, одна из которых, особа выдающегося ума, объявила, что видит в ней портрет половины ее знакомых. |
| English | Русский |
| When Jones had taken leave of his friend the lieutenant, he endeavoured to close his eyes, but all in vain; his spirits were too lively and wakeful to be lulled to sleep. So having amused, or rather tormented, himself with the thoughts of his Sophia till it was open daylight, he called for some tea; upon which occasion my landlady herself vouchsafed to pay him a visit. | Простившись со своим другом лейтенантом, Джонс старался смежить глаза, но напрасно: ум его был слишком возбужден и встревожен, для того чтобы его мог убаюкать сон. Насладившись или, скорее, измучив себя мыслями о Софье, Джонс пролежал до самого утра и, наконец, потребовал чаю; по этому случаю хозяйка сама удостоила его своим посещением. |
| This was indeed the first time she had seen him, or at least had taken any notice of him; but as the lieutenant had assured her that he was certainly some young gentleman of fashion, she now determined to show him all the respect in her power; for, to speak truly, this was one of those houses where gentlemen, to use the language of advertisements, meet with civil treatment for their money. | Тут она впервые его увидела или, по крайней мере, обратила на него внимание; услышав от лейтенанта, что Джонс, по всей вероятности, джентльмен из хорошего общества, она решила оказать ему всяческое уважение, ибо гостиница, которую она содержала, была одной из тех, где, говоря языком объявлений, джентльмены могут получить за деньги самый заботливый уход. |
| She had no sooner begun to make his tea, than she likewise began to discourse: | Приступив к приготовлению чая, она разрешилась следующей речью: |
| "La! sir," said she, "I think it is great pity that such a pretty young gentleman should under-value himself so, as to go about with these soldier fellows. They call themselves gentlemen, I warrant you; but, as my first husband used to say, they should remember it is we that pay them. And to be sure it is very hard upon us to be obliged to pay them, and to keep 'um too, as we publicans are. I had twenty of 'um last night, besides officers: nay, for matter o' that, I had rather have the soldiers than officers: for nothing is ever good enough for those sparks; and I am sure, if you was to see the bills; la! sir, it is nothing. I have had less trouble, I warrant you, with a good squire's family, where we take forty or fifty shillings of a night, besides horses. And yet I warrants me, there is narrow a one of those officer fellows but looks upon himself to be as good as arrow a squire of ?500 a year. To be sure it doth me good to hear their men run about after 'um, crying your honour, and your honour. Marry come up with such honour, and an ordinary at a shilling a head. Then there's such swearing among 'um, to be sure it frightens me out o' my wits: I thinks nothing can ever prosper with such wicked people. And here one of 'um has used you in so barbarous a manner. I thought indeed how well the rest would secure him; they all hang together; for if you had been in danger of death, which I am glad to see you are not, it would have been all as one to such wicked people. They would have let the murderer go. Laud have mercy upon 'um; I would not have such a sin to answer for, for the whole world. But though you are likely, with the blessing, to recover, there is laa for him yet; and if you will employ lawyer Small, I darest be sworn he'll make the fellow fly the country for him; though perhaps he'll have fled the country before; for it is here to-day and gone to-morrow with such chaps. I hope, however, you will learn more wit for the future, and return back to your friends; I warrant they are all miserable for your loss; and if they was but to know what had happened- La, my seeming! I would not for the world they should. Come, come, we know very well what all the matter is; but if one won't, another will; so pretty a gentleman need never want a lady. I am sure, if I was you, I would see the finest she that ever wore a head hanged, before I would go for a soldier for her.- Nay, don't blush so" (for indeed he did to a violent degree). "Why, you thought, sir, I knew nothing of the matter, I warrant you, about Madam Sophia." | - Вот жалость-то! Такой красивый молодой джентльмен и ценит себя так мало, что связывается с солдатьем! Они, разумеется, тоже называют себя джентльменами, но, как говорил мой первый муж, не худо бы этим джентльменам помнить, что мы за них денежки платим. Да, тяжеленько нам, хозяевам гостиниц: и плати за них, да еще принимай и угощай. Двадцать человек у меня только что переночевало, не считая офицеров; но, по мне, уж лучше простые солдаты, чем офицеры: ведь этим франтам ничем не угодишь. А взглянули бы вы, сэр, на счет: сущие пустяки! Ей-богу, куда меньше хлопот с семейством какого-нибудь сквайра, с которого получишь за ночлег шиллингов сорок или пятьдесят, не считая за лошадей. А ведь каждый такой офицеришка считает себя не хуже сквайра с годовым доходом в пятьсот фунтов! Право, смешно смотреть, как солдаты увиваются вокруг них, приговаривая: "Ваше благородие, ваше благородие". Благодарю покорно за такое "благородие", вся цена ему - один шиллинг в день! А уж как ругаются между собой, слушать страшно! Нет, не жди добра от таких дурных люден! Вот и с вами один из них поступил так грубо. Я наперед знала, как хорошо остальные будут сторожить его: все это одна шайка; и если б даже ваша жизнь была в опасности,- слава богу, вы поправились! - то таким негодяям это было бы нипочем: выпустили бы убийцу. Господи, прости им! Вот уж ни за что на свете не взяла бы такого греха на душу. Но хоть вы, слава богу, и поправляетесь, на злодея все-таки найдется управа. Вы обратитесь к ходатаю Смолу: побожусь, что он его выживет из Англии, если только тот и сам не улепетнул; ведь такие молодцы сегодня здесь, а завтра - поминай как звали! Надеюсь, однако, вперед вы будете поумнее и вернетесь к своим; бьюсь об заклад, все они в горе, что вы от них ушли; а если б еще знали, что случилось,- не дай бог! Пусть уж лучше не знают... Полно, полно, мы понимаем, в чем дело! Что за беда - не одна, так другая: у такого пригожего молодца недостатка в девицах не будет. Будь я на вашем месте, так пусть хоть первая красавица была передо мной, ни за что не пошла бы в солдаты из-за нес... Да не краснейте так! (Джонс действительно покраснел.) А вы думали, сэр, что я ничего не знаю, ничего не слышала о мисс Софье? |
| "How," says Jones, starting up, "do you know my Sophia?" | - Как?! - воскликнул Джонс, вскакивая со своего места.- Вы знаете мою Софью? |
| "Do I! ay marry," cries the landlady; "many's the time hath she lain in this house." | - Знаю ли? Еще бы! - отвечала хозяйка.- Сколько раз ночевала она под этой кровлей. |
| "with her aunt, I suppose," says Jones. | - С теткой, не правда ли? - спросил Джонс. |
| "Why, there it is now," cries the landlady, "Ay, ay, ay, I know the old lady very well. And a sweet young creature is Madam Sophia, that's the truth on't." | - Ну да, вот именно,- сказала хозяйка.- Да, да, да, я прекрасно знаю старую даму. Какая, однако, красавица мисс Софья, вот уже что правда, то правда. |
| "A sweet creature," cries Jones; "O heavens!" | - Красавица! - воскликнул Джонс.- О, небо! |
|
Angels are painted fair to look like her.
There's in her all that we believe of heav'n, Amazing brightness, purity, and truth, Eternal joy and everlasting love. |
Подобна ангельской ее краса.
В ней все небесное воплощено: Любезность, чистота, правдивость, И радость вечная, и вечная любовь. |
| "And could I ever have imagined that you had known my Sophia!" | Мог ли я воображать, что вы знаете мою Софью?! |
| "I wish," says the landlady, "you knew half so much of her. What would you have given to have sat by her bed-side? What a delicious neck she hath! Her lovely limbs have stretched themselves in that very bed you now lie in." | - Да вам хоть бы вполовину знать ее так, как я знаю,- сказала хозяйка.- Небось дорого бы дали, чтобы посидеть у ее постели? Ах, что за прелесть ее шейка! Так вот, эта красавица лежала в той самой постели, где вы сейчас лежите. |
| "Here!" cries Jones: "hath Sophia ever laid here?" | - Здесь?! - воскликнул Джонс.- Здесь лежала Софья? |
| "Ay, ay, here; there, in that very bed," says the landlady; "where I wish you had her this moment; and she may wish so too for anything I know to the contrary, for she hath mentioned your name to me." | - Да, да, здесь,- отвечала хозяйка,- на этой самой постели, где желаю, Чтоб п сейчас она очутилась; да она и сама этого желала бы, уж будьте уверены, ведь она произносила при мне ваше имя. |
| "Ha!" cries he; "did she ever mention her poor Jones? You flatter me now: I can never believe so much." | - Неужели? Она произносила имя бедного Джонса? Нет, вы мне льстите, ни за что этому не поверю. |
| "Why, then," answered she, "as I hope to be saved, and may the devil fetch me if I speak a syllable more than the truth, I have heard her mention Mr. Jones; but in a civil and modest way, I confess; yet I could perceive she thought a great deal more than she said." | - Ей-богу, произносила, клянусь спасением своей души! Пусть дьявол возьмет меня, если я сказала хоть одно слово неправды! Собственными ушами слышала, как она называла мистера Джонса; учтиво и скромно, не буду лгать, только я ясно видела, что думает она куда больше, чем говорит. |
| "O my dear woman!" cries Jones, "her thoughts of me I shall never be worthy of. Oh, she is all gentleness, kindness, goodness! Why was such a rascal as I born, ever to give her soft bosom a moment's uneasiness? Why am I cursed? I who would undergo all the plagues and miseries which any daemon ever invented for mankind, to procure her any good; nay, torture itself could not be misery to me, did I but know that she was happy." | - Дорогая хозяюшка! - воскликнул Джонс.- Если б вы знали, как я недостоин того, что она обо мне думает! Она - сама ласка, сама любезность, сама доброта! Зачем я, несчастный, на свет родился, чтоб быть причиной хоть минутной тревоги ее нежного сердца? Зачем надо мной тяготеет такое проклятие? Ведь я готов претерпеть все муки и все бедствия, какие только может придумать для человека самый злой демон, лишь бы только доставить ей какую-нибудь радость. Пытка не была бы для меня пыткой, если бы только я знал, что она счастлива. |
| "Why, look you there now," says the landlady; "I told her you was a constant lovier." | - Вот, можете себе представить,- подхватила хозяйка,- я сама тоже ей говорила, что вы любите ее верной любовью. |
| "But pray, madam, tell me when or where you knew anything of me; for I never was here before, nor do I remember ever to have seen you." | - Но скажите, пожалуйста, сударыня, где и когда вы слышали обо мне? Ведь я никогда здесь не бывал и не помню, чтобы где-нибудь вас видел. |
| "Nor is it possible you should," answered she; "for you was a little thing when I had you in my lap at the squire's." | - Да и не можете помнить,- отвечала хозяйка,- ведь вы были совсем крошкой, когда я держала вас на коленях в доме сквайра. |
| "How, the squire's?" says Jones: "what, do you know that great and good Mr. Allworthy then?" | - Как в доме сквайра? - удивился Джонс.- Так вы знаете и доброго, великодушного мистера Олверти? |
| "Yes, marry, do says she: "who in the country doth not?" | - Ну, понятно знаю. Кто же в вашей стороне его не знает? |
| "The fame of his goodness indeed," answered Jones, "must have extended farther than this; but heaven only can know him- can know that benevolence which it copied from itself, and sent upon earth as its own pattern. Mankind are as ignorant of such divine goodness, as they are unworthy of it; but none so unworthy of it as myself. I, who was raised by him to such a height; taken in, as you must well know, a poor base-born child, adopted by him, and treated as his own son, to dare by my follies to disoblige him, to draw his vengeance upon me. Yes, I deserve it all; for I will never be so ungrateful as ever to think he hath done an act of injustice by me. No, I deserve to be turned out of doors, as I am. And now, madam," says he, "I believe you will not blame me for turning soldier, especially with such a fortune as this in my pocket." | - Слух о его доброте разнесся, верно, и дальше,- отвечал Джонс,- но одно только небо знает его вполне - знает всю его благость, которая берет свое начало в небесах и ниспослана на землю в пример и подражание нам, грешным. Люди не способны понять его божественную доброту и недостойны ее, и меньше всех достоин ее я. Я, вознесенный им на такую высоту, бедняк низкого происхождения, взятый им к себе в дом, усыновленный им и воспитанный, как родное дитя,- я посмел своими безрассудствами прогневать его, я навлек на себя его немилость! Да, я наказан по заслугам и не буду настолько неблагодарен, чтобы считать это наказание несправедливым. Да, я заслужил, чтобы меня выгнали вон. Теперь, сударыня, я думаю, вы не будете порицать меня за то, что я пошел в солдаты, особенно при том богатстве, которое лежит у меня в кармане. |
| At which words he shook a purse, which had but very little in it, and which still appeared to the landlady to have less. | С этими словами он встряхнул своим кошельком, который показался хозяйке еще более тощим, чем был на самом деле. |
| My good landlady was (according to vulgar phrase) struck all of a heap by this relation. She answered coldly, "That to be sure people were the best judges what was most proper for their circumstances. But hark," says she, | Хозяйка, как говорится, упала с неба на землю при этом сообщении. Она холодно отвечала, что, конечно, каждый сам лучше видит, как ему поступить в том или ином положении. |
| "I think I hear somebody call. Coming! coming! the devil's in all our volk; nobody hath any ears. I must go down-stairs; if you want any more breakfast the maid will come up. Coming!" | - Но, чу! - воскликнула она.- Мне послышалось, будто кто-то зовет. Сейчас, сейчас! Дьявол бы побрал всю нашу челядь: глухари какие-то! Придется самой спуститься. Если хотите еще покушать, я вам пришлю служанку. Сейчас! |
| At which words, without taking any leave, she flung out of the room; for the lower sort of people are very tenacious of respect; and though they are contented to give this gratis to persons of quality, yet they never confer it on those of their own order without taking care to be well paid for their pains. | И с этими словами хозяйка, не простившись, вылетела вон из комнаты. Люди низкого звания очень скупы насчет почтения; правда, они охотно отпускают его даром особам знатным, но никогда этого не делают по отношению к равным себе, не будучи вполне уверены, что им хорошо заплатят за труды. |
| English | Русский |
| Before we proceed any farther, that the reader may not be mistaken in imagining the landlady knew more than she did, nor surprized that she knew so much, it may be necessary to inform him that the lieutenant had acquainted her that the name of Sophia had been the occasion of the quarrel; and as for the rest of her knowledge, the sagacious reader will observe how she came by it in the preceding scene. Great curiosity was indeed mixed with her virtues; and she never willingly suffered any one to depart from her house, without enquiring as much as possible into their names, families, and fortunes. | Чтобы читатель не впал в заблуждение, вообразив, будто хозяйка знала больше, чем ей было известно на самом деле, и не удивился, откуда она столько знает, мы должны, прежде чем идти дальше, сказать ему, что из разговора с лейтенантом она узнала, что причиной ссоры было имя Софьи; что касается остальных ее сведений, то проницательный читатель и сам догадается из предыдущей сцены, откуда она их почерпнула. Ко всем ее достоинствам примешивалось большое любопытство, и она никого не отпускала из дому, не разведав, сколько возможно, о его имени, семье и состоянии. |
| She was no sooner gone than Jones, instead of animadverting on her behaviour, reflected that he was in the same bed which he was informed had held his dear Sophia. This occasioned a thousand fond and tender thoughts, which we would dwell longer upon, did we not consider that such kind of lovers will make a very inconsiderable part of our readers. In this situation the surgeon found him, when he came to dress his wound. The doctor perceiving, upon examination, that his pulse was disordered, and hearing that he had not slept, declared that he was in great danger, for he apprehended a fever was coming on, which he would have prevented by bleeding, but Jones would not submit, declaring he would lose no more blood; | Как только она ушла, Джонс, позабыв осудить ее поведение, предался размышлениям на тему о том, что он лежит на той самой постели, где, как ему было сказано, лежала его дорогая Софья. Это пробудило в нем тысячу нежных и приятных мыслей, на которых мы остановились бы подольше, если бы не были убеждены, что только самая ничтожная часть наших читателей способна влюбиться, как наш герой. В этом состоянии застал его хирург, пришедший перевязать рану. Найдя пульс больного расстроенным и услышав, что он не спал, доктор объявил, что положение его очень опасно; он боялся лихорадки и хотел предупредить ее кровопусканием, но Джонс воспротивился, сказав, что не желает больше терять крови. |
| "and, doctor," says he, "if you will be so kind only to dress my head, I have no doubt of being well in a day or two." | - Попрошу вас, доктор, только положить мне повязку, и поверьте, что через два-три дня я буду совершенно здоров. |
| "I wish," answered the surgeon, "I could assure your being well in a month or two. Well, indeed! No, no, people are not so soon well of such contusions; but, sir, I am not at this time of day to be instructed in my operations by a patient, and I insist on making a revulsion before I dress you." | - Хорошо, если мне удастся вылечить вас месяца через два,- отвечал доктор.- Ишь какой прыткий! Нет, от таких контузий скоро не поправляются. Позвольте вам заметить, сэр, что я не привык получать указания от своих пациентов и непременно должен пустить вам кровь, прежде чем делать перевязку. |
| Jones persisted obstinately in his refusal, and the doctor at last yielded; telling him at the same time that he would not be answerable for the ill consequence, and hoped he would do him the justice to acknowledge that he had given him a contrary advice; which the patient promised he would. | Джонс, однако, ни за что не желал дать своего согласия, и доктор в конце концов уступил, сказав, однако, что не отвечает за последствия и надеется, что в случае осложнений Джонс не откажется подтвердить, какой он давал ему совет. Джонс обещал. |
| The doctor retired into the kitchen, where, addressing himself to the landlady, he complained bitterly of the undutiful behaviour of his patient, who would not be blooded, though he was in a fever. | Доктор ушел в кухню и резко пожаловался хозяйке на непослушание больного, не позволившего пустить ему кровь, несмотря на лихорадку. |
| "It is an eating fever then," says the landlady; "for he hath devoured two swinging buttered toasts this morning for breakfast." | - Ну да, обжорную лихорадку,- сказала хозяйка.- Сегодня за завтраком он уписал два большущих куска хлеба с маслом. |
| "Very likely," says the doctor: "I have known people eat in a fever; and it is very easily accounted for; because the acidity occasioned by the febrile matter may stimulate the nerves of the diaphragm, and thereby occasion a craving which will not be easily distinguishable from a natural appetite; but the aliment will not be corrected, nor assimilated into chyle, and so will corrode the vascular orifices, and thus will aggravate the febrific symptoms. Indeed, I think the gentleman in a very dangerous way, and, if he is not blooded, I am afraid will die." | - Очень вероятно,- отвечал хирург,- мне известны случаи аппетита во время лихорадки, и это легко объяснить: кислота, вызванная лх1хорадочной материей, может раздражить нервы грудобрюшной преграды и тем самым возбудить алчность, которую нелегко отличить от нормального аппетита, но пища не переваривается, не усваивается желудочным соком и вследствие этого разъедает отверстия сосудов и усиливает лихорадочные симптомы. Отсюда я заключаю, что положение джентльмена опасное, и если не пустить кровь, то, боюсь, он не выживет. |
| "Every man must die some time or other," answered the good woman; "it is no business of mine. I hope, doctor, you would not have me hold him while you bleed him. But, hark'ee, a word in your ear; I would advise you, before you proceed too far, to take care who is to be your paymaster." | - Каждый должен рано или поздно умереть,- сказала хозяйка,- это не мое дело. Надеюсь, доктор, вы не заставите меня держать его, когда будете бросать кровь? Но вот что шепну вам на ушко: прежде чем приступить к операции, не худо бы подумать, кто будет вашим казначеем. |
| "Paymaster!" said the doctor, staring; "why, I've a gentleman under my hands, have I not?" | - Казначеем?! - воскликнул пораженный доктор.- Разве я имею дело не с джентльменом? |
| "I imagined so as well as you," said the landlady; "but, as my first husband used to say, everything is not what it looks to be. He is an arrant scrub, I assure you. However, take no notice that I mentioned anything to you of the matter; but I think people in business oft always to let one another know such things." | - Я сама так думала,- сказала хозяйка,- но, как говаривал мой первый муж, человек не всегда таков, каким с виду кажется. Он гол как сокол, уверяю вас. Вы, пожалуйста, не подавайте виду, что я вам это сказала, но я считаю, что люди деловые не должны скрывать друг от друга такие вещи. |
| "And have I suffered such a fellow as this," cries the doctor, in a passion, "to instruct me? Shall I hear my practice insulted by one who will not pay me? I am glad I have made this discovery in time. I will see now whether he will be blooded or no." | - И этакий проходимец посмел давать мне указания! - с гневом воскликнул доктор.- Неужели я позволю издеваться над моим искусством субъекту, который не в состоянии заплатить мне?! Большое вам спасибо, что вы вовремя меня предупредили. Посмотрим теперь, даст он пустить себе кровь или нет! |
| He then immediately went upstairs, and flinging open the door of the chamber with much violence, awaked poor Jones from a very sound nap, into which he was fallen, and, what was still worse, from a delicious dream concerning Sophia. | Тут доктор побежал наверх, с шумом распахнул дверь и разбудил беднягу Джонса, которому наконец удалось сладко заснуть и увидеть во сне Софью. |
| "Will you be blooded or no?" cries the doctor, in a rage. | - Дадите вы пустить себе кровь пли нет? - в бешенстве закричал доктор. |
| "I have told you my resolution already," answered Jones, "and I wish with all my heart you had taken my answer; for you have awaked me out of the sweetest sleep which I ever had in my life." | - Я уже вам сказал, что не дам,- отвечал Джонс,- и искренне жалею, что вы не обратили внимания на мой ответ: ведь вы прервали самый сладкий сон в моей жизни. |
| "Ay, ay," cries the doctor; "many a man hath dozed away his life. Sleep is not always good, no more than food; but remember, I demand of you for the last time, will you be blooded?" | - Вот так многие проспали свою жизнь,- сказал доктор.- Сон не всегда полезен, так же как и пища. Однако в последний раз спрашиваю вас: дадите вы пустить себе кровь? |
| "I answer you for the last time," said Jones, "I will not." | - В последний раз отвечаю вам: не дам. |
| "Then I wash my hands of you," cries the doctor; "and I desire you to pay me for the trouble I have had already. Two journeys at 5s. each, two dressings at 5s. more, and half a crown for phlebotomy." | - В таком случае я умываю руки,- сказал доктор,- и прошу заплатить мне за труды. За два визита по пяти шиллингов, да по пяти шиллингов за две перевязки, да полкроны за пускание крови. |
| "I hope," said Jones, "you don't intend to leave me in this condition." | - Надеюсь, вы не оставите меня в этом положении? - сказал Джонс. |
| "Indeed but I shall," said the other. | - Непременно оставлю,- отвечал доктор. |
| "Then," said Jones, "you have used me rascally, and I will not pay you a farthing." | - В таком случае,- сказал Джонс,- вы обошлись со мной по-свински, и я не заплачу вам ни гроша. |
| "Very well," cries the doctor; "the first loss is the best. What a pox did my landlady mean by sending for me to such vagabonds!" | - Прекрасно! - воскликнул доктор. - Слава богу, что дешево отделался. И дернула же хозяйку нелегкая послать меня к такому проходимцу! |
| At which words he flung out of the room, and his patient turning himself about soon recovered his sleep; but his dream was unfortunately gone. | С этими словами доктор выбежал из комнаты, а его пациент, повернувшись на другой бок, скоро снова заснул; но упоительный сон, к несчастью, больше ему не приснился. |
| English | Русский |
| The clock had now struck five when Jones awaked from a nap of seven hours, so much refreshed, and in such perfect health and spirits, that he resolved to get up and dress himself; for which purpose he unlocked his portmanteau, and took out clean linen, and a suit of cloaths; but first he slipt on a frock, and went down into the kitchen to bespeak something that might pacify certain tumults he found rising within his stomach. | Часы пробили пять, когда Джонс проснулся; он чувствовал себя настолько освеженным и подкрепленным семичасовым сном. что решил встать и одеться; с этой целью он раскрыл свой чемодан и достал чистое белье и костюм; но прежде чем одеться, накинул халат и спустился в кухню спросить чего-нибудь, что успокоило бы поднявшуюся в желудке тревогу. |
| Meeting the landlady, he accosted her with great civility, and asked, "What he could have for dinner?" | Встретив хозяйку, он вежливо с ней поздоровался и спросил, нет ли чего-нибудь пообедать. |
| "For dinner!" says she; "it is an odd time a day to think about dinner. There is nothing drest in the house, and the fire is almost out." | - Пообедать? - отвечала она.- Подходящее время думать об обеде! Готового нет ничего, да и огонь уже почти потух. |
| "Well, says he, "I must have something to eat, and it is almost indifferent to me what; for, to tell you the truth, I was never more hungry in my life." | - Хорошо,- сказал Джонс,- но надо же мне чего-нибудь поесть, все равно чего. Сказать вам правду, отроду я не бывал так голоден. |
| "Then," says she, "I believe there is a piece of cold buttock and carrot, which will fit you." | - Что же, я могу предложить вам кусок холодной говядины с морковью.сказала хозяйка. |
| "Nothing better," answered Jones; "but I should be obliged to you, if you would let it be fried." | - Ничего не может быть лучше,- отвечал Джонс.- Но вы очень обязали бы меня, если бы велели ее разогреть. |
| To which the landlady consented, and said, smiling, "she was glad to see him so well recovered;" for the sweetness of our heroe's temper was almost irresistible; besides, she was really no ill-humoured woman at the bottom; but she loved money so much, that she hated everything which had the semblance of poverty. | Хозяйка согласилась и сказала с улыбкой, что рада видеть его здоровым. Действительно, обращение нашего героя невольно располагало к нему; хозяйка же, в сущности, была женщина незлая, только очень любила деньги и ненавидела все, имевшее хоть какую-нибудь видимость бедности. |
| Jones now returned in order to dress himself, while his dinner was preparing, and was, according to his orders, attended by the barber. | Джонс вернулся в свою комнату переодеться, пока готовился обед, а вслед за ним явился и цирюльник, которого он требовал. |
| This barber, who went by the name of Little Benjamin, was a fellow of great oddity and humour, which had frequently let him into small inconveniencies, such as slaps in the face, kicks in the breech, broken bones, &c. For every one doth not understand a jest; and those who do are often displeased with being themselves the subjects of it. This vice was, however, incurable in him; and though he had often smarted for it, yet if ever he conceived a joke, he was certain to be delivered of it, without the least respect of persons, time, or place. | Этот цирюльник, известный под именем Маленького Бенджамина, был большой чудак и любитель острых словечек, из-за которых частенько подвергался разным мелким неприятностям вроде пощечин, пинков, перелома костей и т. п. Шутку понимает не каждый; да и тем, кто ее понимает, часто не нравится быть ее предметом. Но этот недостаток был в нем неизлечим, сколько ни платился он за него,- как только приходила ему на ум острота, он непременно ее выкладывал, нисколько не соображаясь ни с лицами, ни с местом, ни с временем. |
| He had a great many other particularities in his character, which I shall not mention, as the reader will himself very easily perceive them, on his farther acquaintance with this extraordinary person. | Было много и других особенностей в его характере, но я не буду их перечислять, потому что читатель сам легко их увидит при дальнейшем знакомстве с этой необыкновенной личностью. |
| Jones being impatient to be drest, for a reason which may be easily imagined, thought the shaver was very tedious in preparing his suds, and begged him to make haste; to which the other answered with much gravity, for he never discomposed his muscles on any account, | Желая, по понятным причинам, закончить свой туалет поскорее, Джонс находил, что брадобрей чересчур долго возится со своими приготовлениями, и попросил его поторопиться; на это цирюльник с большой серьезностью - он ни при каких обстоятельствах не растягивал лицевых мускулов - заметил: |
| "Festina lente , is a proverb which I learned long before I ever touched a razor." | - Feslina lente 9 - пословица, которую я заучил задолго до того, как прикоснулся к бритве. |
| "I find, friend, you are a scholar," replied Jones. | - Да вы, дружище, я вижу, ученый,- сказал Джонс. |
| "A poor one," said the barber, "non omnia possumus omnes. " | - Жалкий ученый,- отвечал цирюльник.- Non omnia pos-sumus omnes 10. |
| "Again!" said Jones; "I fancy you are good at capping verses." | - Опять! - воскликнул Джонс.- Я думаю, вы можете говорить и стихами. |
| "Excuse me, sir," said the barber, "non tanto me dignor honore. ". And then proceeding to his operation, "Sir," said he, "since I have dealt in suds, I could never discover more than two reasons for shaving; the one is to get a beard, and the other to get rid of one. I conjecture, sir, it may not be long since you shaved from the former of these motives. Upon my word, you have had good success; for one may say of your beard, that it is tondenti gravior ." | - Извините, сэр,- сказал цирюльник, - non tanto me dig-nor honore 11,- и, приступив к бритью, продолжал: - С тех пор как я стал разводить мыльную пену, сэр, я мог открыть только две цели бритья: одна заключается в том, чтобы вырастить бороду. Другая - чтобы отделаться от нее. Полагаю, сэр, что еще недавно вы брились ради первой из этих целей. Можете поздравить себя с успехом, так как о бороде вашей можно сказать, что она tondenti gravior 12. |
| "I conjecture," says Jones, "that thou art a very comical fellow." | - А я полагаю,- сказал Джонс,- что ты большой забавник. |
| "You mistake me widely, sir," said the barber: "I am too much addicted to the study of philosophy; hinc illae lacrymae , sir; that's my misfortune. Too much learning hath been my ruin." | - И сильно ошибаетесь, сэр,-отвечал цирюльник.-Я усердно занимаюсь философией; hinc illae lacrimae 13, сэр, в том все мое несчастье. Слишком большая любовь к наукам погубила меня. |
| "Indeed," says Jones, "I confess, friend, you have more learning than generally belongs to your trade; but I can't see how it can have injured you." | - Да, дружище,- сказал Джонс,- ты действительно ученее своих собратьев по ремеслу; но я не могу понять, почему твоя ученость повредила тебе? |
| "Alas! sir," answered the shaver, "my father disinherited me for it. He was a dancing master; and because I could read before I could dance, he took an aversion to me, and left every farthing among his other children.-Will you please to have your temples- O la! I ask your pardon, I fancy there is hiatus in manuscriptis. I heard you was going to the wars; but I find it was a mistake." | - Увы, сэр,- отвечал брадобрей,- из-за нее я лишился наследства. Отец мой был танцмейстер; и так как я научился читать раньше, чем танцевать, то он невзлюбил меня и оставил все до копейки другим своим детям... Угодно вам также и виски?.. Прошу прощения, сэр, только я нахожу здесь hiatus in manuscriptis 14. Я слышал, вы собираетесь на войну, но теперь вижу, что эти слухи вздорны. |
| "Why do you conclude so?" says Jones. | - Почему же? |
| "Sure, sir," answered the barber, "you are too wise a man to carry a broken head thither; for that would be carrying coals to Newcastle." | - Потому что вы, я полагаю, сэр, настолько рассудительны, что не пойдете сражаться с разбитой головой,- это было бы то же, что везти уголь в Ньюкасл. |
| "Upon my word," cries Jones, "thou art a very odd fellow, and I like thy humour extremely; I shall be very glad if thou wilt come to me after dinner, and drink a glass with me; I long to be better acquainted with thee." | - Ей-богу, ты большой чудак,- воскликнул Джонс,- и мне ужасно нравятся твои шутки. Я был бы очень рад, если бы ты зашел ко мне после обеда и выпил со мной чарочку: мне хочется поближе с тобой познакомиться. |
| "O dear sir!" said the barber, "I can do you twenty times as great a favour, if you will accept of it." | - О, я готов оказать вам в двадцать раз большую любезность, если вам будет угодно принять ее. |
| "What is that, my friend?" cries Jones. | - Что ты хочешь этим сказать, дружище? - спросил Джонс. |
| "Why, I will drink a bottle with you if you please; for I dearly love good-nature; and as you have found me out to be a comical fellow, so I have no skill in physiognomy, if you are not one of the best-natured gentlemen in the universe." | - Я с удовольствием выпью с вами целую бутылку. Ужасно люблю доброту! И если вы нашли меня забавником, то или я ничего не смыслю в лицах, или вы добрейший джентльмен на свете. |
| Jones now walked downstairs neatly drest, and perhaps the fair Adonis was not a lovelier figure; and yet he had no charms for my landlady; for as that good woman did not resemble Venus at all in her person, so neither did she in her taste. Happy had it been for Nanny the chambermaid, if she had seen with the eyes of her mistress, for that poor girl fell so violently in love with Jones in five minutes, that her passion afterwards cost her many a sigh. | Приодевшись понаряднее, Джонс сошел вниз; сам прекрасный Адонис не был, может быть, пригожее его. И все-таки красота его не оказала никакого действия на хозяйку: не обладая наружностью Венеры, эта женщина не обладала также ее вкусом. Какое счастье было бы для горничной Нанни, если бы она смотрела глазами хозяйки; но в какие-нибудь пять минут она по уши влюбилась в Джонса, что стоило ей потом многих вздохов. |
| This Nanny was extremely pretty, and altogether as coy; for she had refused a drawer, and one or two young farmers in the neighbourhood, but the bright eyes of our heroe thawed all her ice in a moment. | Эта Нанни была чудо как хороша собой и чрезвычайно скромна; она отказала уже одному трактирному слуге и нескольким молодым фермерам по соседству, но ясные очи нашего героя в один миг растопили ее ледяное сердце. |
| When Jones returned to the kitchen, his cloth was not yet laid; nor indeed was there any occasion it should, his dinner remaining in statu quo, as did the fire which was to dress it. This disappointment might have put many a philosophical temper into a passion; but it had no such effect on Jones. He only gave the landlady a gentle rebuke, saying, "Since it was so difficult to get it heated he would eat the beef cold." But now the good woman, whether moved by compassion, or by shame, or by whatever other motive, I cannot tell, first gave her servants a round scold for disobeying the orders which she had never given, and then bidding the drawer lay a napkin in the Sun, she set about the matter in good earnest, and soon accomplished it. | Когда Джонс вошел в кухню, стол для него еще не был накрыт; да его и не к чему было накрывать, потому что обед и огонь, на котором он должен был готовиться, находились еще in status quo 15. Такое разочарование вывело бы из себя не одного философа, но Джонс остался спокоен. Он только мягко упрекнул хозяйку, сказав, что если говядину так трудно разогреть, то он съест ее холодной. Почувствовала ли хозяйка на этот раз сострадание, стыд пли что другое, не могу сказать, только она первым делом резко выбранила слуг за неисполнение приказания, которого никогда не давала, а потом, велев слуге накрыть стол в Солнце, принялась за дело всерьез и скоро приготовила обед. |
| This Sun, into which Jones was now conducted, was truly named, as lucus a non lucendo ; for it was an apartment into which the sun had scarce ever looked. It was indeed the worst room in the house; and happy was it for Jones that it was so. However, he was now too hungry to find any fault; but having once satisfied his appetite, he ordered the drawer to carry a bottle of wine into a better room, and expressed some resentment at having been shown into a dungeon. | Солнце, куда проводили Джонса, подлинно получило свое название, как lucus a non lucendo: это была комната, куда солнце едва ли когда-нибудь заглядывало.- можно сказать, самая худшая комната в доме. И счастье Джонса, что для него нашлась хоть такая. Впрочем, он был теперь слишком голоден, чтобы замечать какие-нибудь недостатки, но, насытившись, велел подать бутылку вина в лучшее помещение и выразил некоторое неудовольствие, что его привели в такой чулан. |
| The drawer having obeyed his commands, he was, after some time, attended by the barber, who would not indeed have suffered him to wait so long for his company had he not been listening in the kitchen to the landlady, who was entertaining a circle that she had gathered round her with the history of poor Jones, part of which she had extracted from his own lips, and the other part was her own ingenious composition; for she said "he was a poor parish boy, taken into the house of Squire Allworthy, where he was bred up as an apprentice, and now turned out of doors for his misdeeds, particularly for making love to his young mistress, and probably for robbing the house; for how else should he come by the little money he hath; | Слуга исполнил его приказание, а через некоторое время явился и цирюльник, который не заставил бы себя так долго ждать, если бы не заслушался в кухне хозяйку, рассказывавшую всем, кто там был, историю бедняги Джонса, одну часть которой она узнала от него, а другую остроумно сочинила сама. По ее словам выходило, что "Джонс бедный безродный гоноша, которого взяли из милости в дом сквайра Олверти, обучили прислуживать, а теперь выгнали вон за нехорошие проделки, главным образом за шашни с молодой госпожой и, верно, также за кражу,иначе откуда бы взялись те гроши, что у него есть?". |
| and this," says she, "is your gentleman, forsooth!" | - Да уж, джентльмен, нечего сказать! - заключила она свою речь. |
| "A servant of Squire Allworthy!" says the barber; "what's his name?" | - Вот как! Слуга сквайра Олверти? - воскликнул цирюльник.- А как его зовут? |
| "Why he told me his name was Jones," says she: "perhaps he goes by a wrong name. Nay, and he told me, too, that the squire had maintained him as his own son, thof he had quarrelled with him now." | - Он мне сказал, что его зовут Джонс,- отвечала хозяйка,- но. может быть, это выдуманное имя. Он говорит даже, будто сквайр обращался с ним, как с родним сыном, хотя теперь и поссорился с ним. |
| "And if his name be Jones, he told you the truth," said the barber; "for I have relations who live in that country; nay, and some people say he is his son." | - Если его зовут Джонс, то он сказал вам правду,- заметил цирюльник,у меня есть родственники в той стороне. Говорят даже, что он его сын. |
| "Why doth he not go by the name of his father?" | - Почему же тогда он не зовется по отцу? |
| "I can't tell that," said the barber; "many people's sons don't go by the name of their father." | - Не могу вам сказать,- отвечал цирюльник,- только многие сыновья зовутся не по отцам. |
| "Nay," said the landlady, "if I thought he was a gentleman's son, thof he was a bye-blow, I should behave to him in another guess manner; for many of these bye-blows come to be great men, and, as my poor first husband used to say, never affront any customer that's a gentleman." | - Ну, если бы я знала, что он сын джентльмена, хоть и побочный, я обошлась бы с ним по-другому: ведь многие из таких побочных детей становятся большими людьми; и, как говаривал мой первый муж,- никогда не оскорбляй гостя-джентльмена. |
| English | Русский |
| This conversation passed partly while Jones was at dinner in his dungeon, and partly while he was expecting the barber in the parlour. And, as soon as it was ended, Mr. Benjamin, as we have said, attended him, and was very kindly desired to sit down. Jones then filling out a glass of wine, drank his health by the appellation of doctissime tonsorum . | Этот разговор происходил частью в то время, когда Джонс обедал в чулане, частью же, когда он ожидал цирюльника в лучшем помещении. Тотчас по его окончании мистер Бенджамин, как мы сказали, явился к Джонсу и получил приглашение садиться. Налив гостю стакан вина, Джонс выпил за его здоровье, назвав его: doctissime tonsorum 16. |
| "Ago tibi gratias, domine," said the barber; and then looking very steadfastly at Jones, he said, with great gravity, and with a seeming surprize, as if he had recollected a face he had seen before, "Sir, may I crave the favour to know if your name is not Jones?" To which the other answered, | - Ago tibi gratias, domine 17,-отвечал цирюльник и, пристально посмотрев на Джонса, произнес серьезным тоном и с кажущимся изумлением, точно узнавая в его лице когда-то виденные черты: - Разрешите мне спросить вас, сэр, не Джонсом ли вас зовут? |
| "That it was." | - Да, меня зовут Джонс. |
| "Proh deum atque hominum fidem!" says the barber; "how strangely things come to pass! Mr. Jones, I am your most obedient servant. I find you do not know me, which indeed is no wonder, since you never saw me but once, and then you was very young. Pray, sir, how doth the good Squire Allworthy? how doth ille optimus omnium patronus?" | - Pro deum atque hominum fidem! 18 - воскликнул цирюльник.- Какие странные бывают случаи! Я ваш покорнейший слуга, мистер Джонс. Вижу, вы меня не узнаете, и немудрено: вы видели меня только раз и были тогда совсем еще ребенком. Скажите, пожалуйста, сэр, как поживает почтеннейший сквайр Олверти? Как себя чувствует ille optimus omnium patronus? 19 |
| "I find," said Jones, "you do indeed know me; but I have not the like happiness of recollecting you." | - Я вижу, вы действительно меня знаете,- сказал Джонс,- но, к сожалению, не могу вас припомнить. |
| "I do not wonder at that," cries Benjamin; "but I am surprized I did not know you sooner, for you are not in the least altered. And pray, sir, may I, without offence, enquire whither you are travelling this way?" | - В этом нет ничего удивительного,- отвечал Бенджамин.- Меня удивляет только, как это я не узнал вас раньше: вы ни капельки не изменились. Скажите, сэр, не будет с моей стороны нескромностью спросить вас, куда держите путь? |
| "Fill the glass, Mr. Barber," said Jones, "and ask no more questions." | - Налейте вина, господин цирюльник,- отвечал Джонс,- и не задавайте больше вопросов. |
| "Nay, sir," answered Benjamin, "I would not be troublesome; and I hope you don't think me a man of an impertinent curiosity, for that is a vice which nobody can lay to my charge; but I ask pardon; for when a gentleman of your figure travels without his servants, we may suppose him to be, as we say, in casu incognito, and perhaps I ought not to have mentioned your name." | - Право, сэр, я вовсе не желаю быть назойливым, и надеюсь, вы не принимаете меня за человека, страдающего нескромным любопытством: этого порока никто мне не поставит в вину; но, извините меня, если такой джентльмен, как вы, путешествует без прислуги, то, надо предполагать, он хочет остаться, как говорится, in casu incognito, 20 и мне, может быть, не следовало произносить ваше имя. |
| "I own," says Jones, "I did not expect to have been so well known in this country as I find I am; yet, for particular reasons, I shall be obliged to you if you will not mention my name to any other person till I am gone from hence." | - Признаюсь,- сказал Джонс,-я не ожидал, чтобы меня так хорошо знали в этих местах; все же, по некоторым соображениям, вы меня обяжете, если никому не назовете моего имени, пока я отсюда не уйду. |
| "Pauca verba," answered the barber; "and I wish no other here knew you but myself; for some people have tongues; but I promise you I can keep a secret. My enemies will allow me that virtue." | - Pauca verba 21,- отвечал цирюльник,- и я был бы очень доволен, если бы никто, кроме меня, не знал вас здесь, потому что у иных людей очень длинные языки; но, уверяю вас, я умею хранить тайну. В этом и враги мои отдадут мне справедливость. |
| "And yet that is not the characteristic of your profession, Mr. Barber," answered Jones. | - А все-таки, господин цирюльник, ваши собратья по ремеслу, кажется, не отличаются большой сдержанностью,- заметил Джонс. |
| "Alas! sir," replied Benjamin, "Non si male nunc et olim sic erit. I was not born nor bred a barber, I assure you. I have spent most of my time among gentlemen, and though I say it, I understand something of gentility. And if you had thought me as worthy of your confidence as you have some other people, I should have shown you I could have kept a secret better. I should not have degraded your name in a public kitchen; for indeed, sir, some people have not used you well; for besides making a public proclamation of what you told them of a quarrel between yourself and Squire Allworthy, they added lies of their own, things which I knew to to be lies." | - Увы, сэр! - отвечал Бенджамин.- Non, si male nunc, et olim sic erit 22. Уверяю вас, я не родился цирюльником и не готовился им быть. Большую часть жизни я провел между джентльменами и, хоть я сам это говорю, понимаю кое-что в благородном обращении. И если бы вы удостоили меня своим доверием, как некоторых других, то я доказал бы вам, что получше их умею хранить тайну. Я не стал бы трепать ваше имя в кухне при всех; потому что, скажу вам, сэр, кое-кто поступил в отношении вас некрасиво: не только объявлено во всеуслышание то, что вы сами рассказали о ссоре с сквайром Олверти, но и прибавлено еще много собственного вранья, уж это я знаю наверное. |
| "You surprize me greatly," cries Jones. | - Вы меня очень удивляете,- сказал Джонс. |
| Upon my word, sir," answered Benjamin, "I tell the truth, and I need not tell you my was the person. I am sure it moved me to hear the story, and I hope it is all false; for I have a great respect for you, I do assure you I have, and have had ever since the good-nature you showed to Black George, which was talked of all over the country, and I received than one letter about it. Indeed, it made you beloved by everybody. You will pardon me, therefore; for it was real concern at what I heard made me ask many questions; for I have no impertinent curiosity about me: but love good-nature and thence became amoris abundantia erga te." | - Честное слово, сэр,- отвечал Бенджамин,- я говорю правду, и мне не надо пояснять вам, что речь идет о хозяйке. Рассказ ее сильно взволновал меня; надеюсь, все это ложь. Я ведь отношусь к вам с большим уважением, уверяю вас, и всегда вас уважал с тех пор, как вы показали свою доброту в поступке с Черным Джорджем, о котором все кругом говорили и многие мне писали. Вы снискали этим всеобщую любовь. Простите же меня: я задал вам свои вопросы, потому что был искренне огорчен рассказом хозяйки. Праздное любопытство мне вовсе чуждо, я люблю добрых людей, и отсюда проистекает amoris abundantia erga te 23. |
| Every profession of friendship easily gains credit with the miserable; it is no wonder therefore, if Jones, who, besides his being miserable, was extremely open-hearted, very readily believed all the professions of Benjamin, and received him into his bosom. The scraps of Latin, some of which Benjamin applied properly enough, though it did not savour of profound literature, seemed yet to indicate something superior to a common barber; and so indeed did his whole behaviour. Jones therefore believed the truth of what he had said, as to his original and education; and at length, after much entreaty, he said, | Всякое изъявление дружбы легко завоевывает доверие человека, находящегося в несчастье; не удивительно поэтому, что Джонс, который, помимо того, что был в беде, отличался еще чрезвычайно открытым сердцем, поверил словам Бенджамина и проникся к нему искренним расположением. Обрывки латыни, приводимые иногда Бенджамином довольно кстати, хоть и не свидетельствовали о глубоких литературных познаниях, однако показывали, что он стоит выше обыкновенного цирюльника, о том же говорило все его поведение. Джонс поверил всему, что Бенджамин сообщил о своем происхождении и воспитании, так что после долгого упрашивания наконец; сказал: |
| "Since you have heard, my friend, so much of my affairs, and seem so desirous to know the truth, if you will have patience to hear it, I will inform you of the whole." | - Раз уж вы, друг мой, слышали столько обо мне и желаете знать всю правду, то я расскажу вам все, что произошло, если у вас есть терпение выслушать. |
| "Patience!" cries Benjamin, "that I will, if the chapter was never so long; and I am very much obliged to you for the honour you do me." | - Терпение? - воскликнул Бенджамин.- Да я готов слушать вас без конца и от всего сердца благодарю за честь, которую вы мне оказываете! |
| Jones now began, and related the whole history, forgetting only a circumstance or two, namely, everything which passed on that day in which he had fought with Thwackum; and ended with his resolution to go to sea, till the rebellion in the North had made him change his purpose, and had brought him to the place where he then was. | Джонс рассказал ему все, как было, опустив только несколько подробностей, а именно: обо всем, что случилось в день его поединка с Твакомом. Он закончил упоминанием о своем решении поступить в матросы, переменить которое заставили его и привели сюда вести о мятеже в Шотландии. |
| Little Benjamin, who had been all attention, never once interrupted the narrative; but when it was ended he could not help observing, that there must be surely something more invented by his enemies, and told Mr. Allworthy against him, or so good a man would never have dismissed one he had loved so tenderly, in such a manner. To which Jones answered, "He doubted not but such villanous arts had been made use of to destroy him." | Бенджамин весь обратился в слух и ни разу не прервал рассказчика; но когда Джонс кончил, он не удержался от замечания, что враги, должно быть, наклепали па него что-нибудь поважнее и восстановили против него мистера Олверти, иначе такой добрый человек никогда не выгнал бы из дому своего воспитанника, которого так сердечно любил. На это Джонс отвечал, что он не сомневается в том, что были пущены в ход низкие происки с целью погубить его. |
| And surely it was scarce possible for any one to have avoided making the same remark with the barber, who had not indeed heard from Jones one single circumstance upon which he was condemned; for his actions were not now placed in those injurious lights in which they had been misrepresented to Allworthy; nor could he mention those many false accusations which had been from time to time preferred against him to Allworthy: for with none of these he was himself acquainted. He had likewise, as we have observed, omitted many material facts in his present relation. Upon the whole, indeed, everything now appeared in such favourable colours to Jones, that malice itself would have found it no easy matter to fix any blame upon him. | И действительно, всякий, вероятно, сделал бы то же замечание на месте цирюльника: ведь из рассказа Джонса не видно было, почему он заслужил наказание, его поступки не могли теперь представиться в том невыгодном свете, в каком они были изображены Олверти. Джонс не мог также ничего сообщить о тех наветах на него, которые время от времени поступали к Олверти, потому что сам ничего о них не знал; равным образом, как мы уже сказали, он умолчал в своем рассказе о некоторых существенных фактах. Словом, все рисовалось теперь в столь благоприятных для Джонса красках, что сама злоба едва ли могла бы найти какой-нибудь повод для его обвинения. |
| Not that Jones desired to conceal or to disguise the truth; nay, he would have been more unwilling to have suffered any censure to fall on Mr. Allworthy for punishing him, than on his own actions for deserving it; but, in reality, so it happened, and so it always will happen; for let a man be never so honest, the account of his own conduct will, in spite of himself, be so very favourable, that his vices will come purified through his lips, and, like foul liquors well strained, will leave all their foulness behind. For though the facts themselves may appear, yet so different will be the motives, circumstances, and consequences, when a man tells his own story, and when his enemy tells it, that we scarce can recognise the facts to be one and the same. | Нельзя сказать, чтобы Джонс хотел скрыть или приукрасить истину, напротив - осуждение собственных поступков, за которые он был наказан мистером Олверти, ему было бы приятнее, чем упрек в несправедливости по адресу этого достойного человека. Но так случилось, и так будет всегда: как бы ни был человек честен, а отчет о собственном поведении невольно окажется у него благоприятным; пороки выходят из его уст очищенными и, подобно хорошо процеженной мутной жидкости, оставляют всю свою грязь внутри. Факты могут быть одни и те же, но побудительные причины, обстановка и следствия настолько различны, когда кто-нибудь сам рассказывает свою историю и когда ее рассказывает недоброжелатель, что мы едва соглашаемся признать, что в обоих случаях речь идет об одном и том же. |
| Though the barber had drank down this story with greedy ears, he was not yet satisfied. There was a circumstance behind which his curiosity, cold as it was, most eagerly longed for. Jones had mentioned the fact of his amour, and of his being the rival of Blifil, but had cautiously concealed the name of the young lady. The barber, therefore, after some hesitation, and many hums and hahs, at last begged leave to crave the name of the lady, who appeared to be the principal cause of all this mischief. | Хотя цирюльник проглотил историю Джонса с большой жадностью, но она не дала ему полного удовлетворения. Было еще одно обстоятельство, которое, несмотря на всю его нелюбознательность, ему страшно хотелось узнать. Джонс говорил о своей любви и о соперничестве с Блайфилом, но тщательно избегал назвать имя дамы. Вот почему, после некоторого колебания и многократно откашлявшись, Бенджамин наконец попросил позволения узнать имя той, которая была, по-видимому, главной причиной всех несчастий. |
| Jones paused a moment, and then said, | Джонс помолчал с минуту и сказал: |
| "Since I have trusted you with so much, and since, I am afraid, her name is become too publick already on this occasion, I will not conceal it from you. Her name is Sophia Western." | - Так как я столько уже вам доверил и так как имя ее, боюсь, стало известно уже слишком многим, то я не скрою его и от вас. Ее зовут Софья Вестерн. |
| "Proh deum atque hominum fidem! Squire Western hath a daughter grown a woman!" | - Pro deum atque hominum fidem! У сквайра Вестерна уже взрослая дочь? |
| "Ay, and such a woman," cries Jones, "that the world cannot match. No eye ever saw anything so beautiful; but that is her least excellence. Such sense! such goodness! Oh, I could praise her for ever, and yet should omit half her virtues!" | - Да, - отвечал Джонс, - и ничто в мире не может сравниться с ней. Такой красоты еще никто не видывал. Но красота - самое меньшее из ее совершенств. Что за ум! Что за доброта! За целый век мне не перечесть и половины ее достоинств! |
| "Mr. Western a daughter grown up!" cries the barber: "I remember the father a boy; well, Tempus edax rerum. "* | - У мистера Вестерна взрослая дочь! - продолжал изумляться цирюльник.- Я помню отца еще мальчиком; да, tenipus edax rerum 24. |
| The wine being now at an end, the barber pressed very eagerly to be his bottle; but Jones absolutely refused, saying, "He had already drank more than he ought: and that he now chose to retire to his room, where he wished he could procure himself a book." | Вино было выпито, и цирюльник непременно хотел поставить от себя бутылку. Но Джонс наотрез отказался, сказав, что уже и без того выпил лишнее и теперь хочет вернуться к себе в комнату и достать какую-нибудь книгу. |
| "A book!" cries Benjamin; "what book would you have? Latin or English? I have some curious books in both languages; such as Erasmi Colloquia, Ovid de Tristibus, Gradus ad Parnassum; and in English I have several of the best books, though some of them are a little torn; but I have a great part of Stowe's Chronicle; the sixth volume of Pope's Homer; the third volume of the Spectator; the second volume of Echard's Roman History; the Craftsman; Robinson Crusoe; Thomas a Kempis; and two volumes of Tom Brown's Works." | - Книгу? - подхватил Бенджамин.- Какую же, латинскую или английскую? У меня есть интересные на обоих языках: Erasmi "Colloquia", Ovid "De Tristibus", "Gradus ad Pamassum", есть тоже несколько английских; правда, они немного потрепаны, но превосходные книги: большая часть хроник Слоу, шестой том Гомера в переводе Попа, третий том "Зрителя", второй том римской истории Ичарда, самоучитель ремесл, "Робинзон Крузо", "Фома Кемпийский" и два тома сочинений Тома Брауна. |
| "Those last," cries Jones, "are books I never saw, so if you please lend me one of those volumes." | - Этого писателя я никогда не читал,- сказал Джонс,- дайте мне, пожалуйста, один том. |
| The barber assured him he would be highly entertained, for he looked upon the author to have been one of the greatest wits that ever the nation produced. He then stepped to his house, which was hard by, and immediately returned; after which, the barber having received very strict injunctions of secrecy from Jones, and having sworn inviolably to maintain it, they separated; the barber went home, and Jones retired to his chamber. | Цирюльник заявил, что книга доставит ему большое удовольствие, так как считал автора ее одним из величайших умов, какие когда-либо порождала Англия. Дом Бенджамина был в двух шагах, и он в одну минуту сбегал за сочинениями Тома Брауна; Джонс еще раз строжайше наказал ему хранить тайну, Бенджамин поклялся, и они расстались: цирюльник ушел домой, а Джонс - к себе в комнату. |
| English | Русский |
| In the morning Jones grew a little uneasy at the desertion of his surgeon, as he apprehended some inconvenience, or even danger, might attend the not dressing wound; he enquired therefore of the drawer, what other surgeons were to be met with in that neighbourhood. The drawer told him, there was one not far off; but he had known him often refuse to be concerned after another had been sent for before him; | На следующее утро Джонс почувствовал некоторое беспокойство по случаю дезертирства хирурга: он боялся, как бы не вышло осложнений, если рана не будет перевязана, поэтому спросил у слуги, нет ли поблизости других хирургов. Слуга сказал, что есть один, и недалеко, только он не любит, когда к нему обращаются после других врачей. |
| "but, sir," says he, "if you will take my advice, there is not a man in the kingdom can do your business better than the barber who was with you last night. We look upon him to be one of the ablest men at a cut in all this neighbourhood. For though he hath not been here above three months, he hath done several great cures." | - Позвольте, сударь, дать вам совет,- прибавил он,- никто в целой Англии не перевяжет вам раны лучше, чем ваш вчерашний цирюльник. Он считается у нас в околотке первым искусником, когда надо резать или кровь бросить. Только три месяца, как он здесь, а уже вылечил несколько тяжелых больных. |
| The drawer was presently dispatched for Little Benjamin, who being acquainted in what capacity he was wanted, prepared himself accordingly, and attended; but with so different an air and aspect from that which he wore when his basin was under his arm, that he could scarce be known to be the same person. | Слуга тотчас же был послан за Бенджамином, и тот, узнав, зачем его требуют, приготовил все необходимое и явился к Джонсу, но его фигура и осанка при этом настолько отличались от вчерашнего, когда он держал таз под мышкой, что в нем едва можно было признать того же самого человека. |
| "So, tonsor," says Jones, "I find you have more trades than one; how came you not to inform me of this last night?" | - Я вижу, tonsor 25, вы знаете несколько ремесел,- сказал Джонс.Отчего вы мне не сообщили об этом вчера? |
| "A surgeon," answered Benjamin, with great gravity, "is a profession, not a trade. The reason why I did not acquaint you last night that I professed this art, was, that I then concluded you was under the hands of another gentleman, and I never love to interfere with my brethren in their business. Ars omnibus communis. But now, sir, if you please, I will inspect your head, and when I see into your skull, I will give my opinion of your case." | - Хирургия,- важно отвечал Бенджамин,- профессия, а не ремесло. Я не сообщил вам вчера, что занимаюсь этим искусством, потому что считал вас на попечении другого джентльмена, а я не люблю становиться поперек дороги моим собратьям. Ars onmibus communis 26. А теперь, сэр, позвольте осмотреть вашу голову; пощупав ваш череп, я скажу вам мое мнение. |
| Jones had no great faith in this new professor; however, he suffered him to open the bandage and to look at his wound; which as soon as he had done, Benjamin began to groan and shake his head violently. Upon which Jones, in a peevish manner, bid him not play the fool, but tell him in what condition he found him. | Джонс не очень доверял этому новому эскулапу, однако позволил ему снять повязку и взглянуть на рану. Осмотрев ее, Бенджамин начал охать и качать головой. Тогда Джонс довольно раздраженным тоном попросил его не валять дурака и сказать, как он его находит. |
| "Shall I answer you as a surgeon, or a friend?" said Benjamin. | - Прикажете, чтобы я отвечал как хирург или как друг? - спросил Бенджамин. |
| "As a friend, and seriously," said Jones. | - Как друг и серьезно,- сказал Джонс. |
| "Why then, upon my soul," cries Benjamin, "it would require a great deal of art to keep you from being well after a very few dressings; and it you will suffer me to apply some salve of mine, I will answer for the success." | - Так даю вам честное слово,- отвечал Бенджамин,- что потребовалось бы большое искусство, чтобы помешать вам сделаться совершенно здоровым после двух-трех перевязок; и если вы позволите применить мое средство, то я ручаюсь за успех. |
| Jones gave his consent, and the plaister was applied accordingly. | Джонс дал согласие, и цирюльник наложил пластырь. |
| "There, sir," cries Benjamin: "now I will, if you please, resume my former self; but a man is obliged to keep up some dignity in his countenance whilst he is performing these operations, or the world will not submit to be handled by him. You can't imagine, sir, of how much consequence a grave aspect is to a grave character. A barber may make you laugh, but a surgeon ought rather to make you cry." | - А теперь, сэр,- сказал Бенджамин,- разрешите мне снова сделаться профессионалом. Производя хирургические операции, человек должен напускать на себя важный вид, иначе никто не станет к нему обращаться. Вы не можете себе представить, сэр, как много значит важный вид при исполнении важной роли. Цирюльнику позволительно смешить вас, но хирург должен заставить вас плакать. |
| "Mr. Barber, or Mr. Surgeon, or Mr. Barber-surgeon," said Jones. | - Господин цирюльник, или господин хирург, или господин цирюльник-хирург...- начал Джонс. |
| "O dear sir!" answered Benjamin, interrupting him, "Infandum, regina, jubes renovare dolorem . You recall to my mind that cruel separation of the united fraternities, so much to the prejudice of both bodies, as all separations must be, according to the old adage, Vis unita fortior ; which to be sure there are not wanting some of one or of the other fraternity who are able to construe. What a blow was this to me, who unite both in my own person!" | - Дорогой мой,- прервал его Бенджамин.- Infandum, rеgina, jubes renovare dolorem 27. Вы напомнили мне о жестоком разобщении двух связанных между собой братств, губительном для них обоих, как и всякое разъединение, по старинной пословице: vis unita fortior 28, и найдется немало представителей того и другого братства, которые способны их совместить. Какой удар это был для меня, соединяющего в себе оба звания! |
| "Well, by whatever name you please to be called," continued Jones, "you certainly are one of the oddest, most comical fellows I ever met with, and must have something very surprizing in your story, which you must confess I have a right to hear." | - Ладно, называйтесь как вам угодно,-продолжал Джонс,- только вы, несомненно, один из самых забавных людей, каких я когда-либо встречал; в вашей жизни, наверно, есть немало удивительного, и, согласитесь, я имею некоторое право о ней узнать. |
| "I do confess it," answered Benjamin, " and will very readily acquaint you with it, when you have sufficient leisure, for I promise you it will require a good deal of time." | - Я с вами согласен,- отвечал Бенджамин,- и охотно расскажу вам о себе, когда у вас будет досуг послушать, потому что, должен вас предупредить, это потребует немало времени. |
| Jones told him, he could never be more at leisure than at present. | Джонс сказал на это, что никогда у него не было столько досуга, как сейчас. |
| "Well, then," said Benjamin, "I will obey you; but first I will fasten the door, that none interrupt us." | - Хорошо, в таком случае я вам повинуюсь,- сказал Бенджамин,- но сначала разрешите запереть дверь, чтобы никто нам не помешал. |
| He did so, and then with a solemn air to Jones, said: | Он запер дверь и, подойдя с торжественным видом к Джонсу, сказал: |
| "I must begin by telling you, sir, that you yourself have been the greatest enemy I ever had." | - Для начала должен объявить вам, сэр, что вы мой злейший враг. |
| Jones was a little startled at this sudden declaration. | Джонс так и привскочил при этом неожиданном заявлении. |
| "I your enemy, sir!" says he, with much and some sternness in his look. | - Я ваш враг, сэр? - сказал он с крайним изумлением и даже несколько нахмурившись. |
| "Nay, be not angry," said Benjamin, "for I promise you I am not. You are perfectly innocent of having intended me any wrong; for you was then an infant: but I shall, I believe, unriddle all this the moment I mention my name. Did you never hear, sir, of one Partridge, who had the honour of being reputed your father, and the misfortune of being ruined by that honour?" | - Нет, нет, не сердитесь,- успокоил его Бенджамин,- потому что, уверяю вас, сам я нисколько не сержусь. Вы совершенно неповинны в намерении причинить мне зло, потому что были тогда ребенком; вы тотчас разгадаете загадку, как только я назову свое имя. Вы никогда не слыхали, сэр, о некоем Партридже, который имел честь прослыть вашим отцом и несчастье лишиться из-за этой чести куска хлеба? |
| "I have, indeed, heard of that Partridge," says Jones, "and have always believed myself to be his son." | - Как же, слышал,- отвечал Джонс,- и всегда считал себя его сыном. |
| "Well, sir," answered Benjamin, "I am that Partridge; but I here absolve you from all filial duty, for I do assure you, you are no son of mine." | - Этот Партридж - я, сэр, - сказал Бенджамин, - но я освобождаю вас от всяких сыновних обязанностей, потому что, смею вас уверить, вы не сын мой. |
| "How!" replied Jones, "and is it possible that a false suspicion should have drawn all the ill consequences upon you, with which I am too well acquainted? | - Как! - воскликнул Джонс.- Возможно ли, чтобы ложное подозрение навлекло на вас тяжелые последствия, так хорошо мне известные? |
| "It is possible," cries Benjamin, "for it is so: but though it is natural for men to hate even the innocent causes of their sufferings, yet I am of a different temper. I have loved you ever since I heard of your behaviour to Black George, as I told you; and I am convinced, from this extraordinary meeting, that you are born to make me amends for all I have suffered on that account. Besides, I dreamt, the night before I saw you, that I stumbled over a stool without hurting myself; which plainly showed me something good was towards me: and last night I dreamt again, that I rode behind you on a milk-white mare, which is a very excellent dream, and betokens much good fortune, which I am resolved to pursue unless you have the cruelty to deny me." | - Возможно,- отвечал Бенджамин,- потому что так оно и есть. Но хотя для человека довольно естественно ненавидеть даже невинные причины своих страданий, однако у меня другая натура. Как я уже сказал, я полюбил вас с тех пор, как услышал о вашем поступке с Черным Джорджем; и наша необыкновенная встреча служит ручательством, что вам суждено вознаградить меня за все невзгоды, которые я претерпел из-за вас. Вдобавок, накануне нашей встречи мне снилось, что я споткнулся о табурет и не ушибся,- явно благоприятное предзнаменование; а прошедшую ночь мне опять снилось, будто я еду позади вас на белой, как молоко, кобыле,тоже превосходный сон и предвещает мне большое счастье, которое я решил не упускать, если только вы не будете жестоки и не откажете мне. |
| "I should be very glad, Mr. Partridge," answered Jones, "to have it in my power to make you amends for your sufferings on my account, though at present I see no likelihood of it; however, I assure you I will deny you nothing which is in my power to grant." | - Я был бы очень рад, если бы в моей власти было вознаградить вас, мистер Партридж, за все, что вы претерпели из-за меня, но сейчас я не вижу к тому никакой возможности. Однако даю вам слово, я не откажу вам ни в чем, что мне по силам. |
| "It is in your power sure enough," replied Benjamin; "for I desire nothing more than leave to attend you in this expedition. Nay, I have so entirely set my heart upon it, that if you should refuse me, you will kill both a barber and a surgeon in one breath." | - О, это вам по силам,- сказал Бенджамин,- позвольте мне только сопровождать вас в вашем походе. Это желание до такой степени захватило меня, что отказ ваш убьет разом и цирюльника и хирурга. |
| Jones answered, smiling, that he should be very sorry to be the occasion of so much mischief to the public. He then advanced many prudential reasons, in order to dissuade Benjamin (whom we shall hereafter Partridge) from his purpose; but all were in vain. Partridge relied strongly on his dream of the milk-white mare. | Джонс с улыбкой отвечал, что ему было бы очень прискорбно быть причиной такого значительною ущерба обществу. Он принялся, однако, отговаривать Бенджамина (которого впредь мы будем называть Партриджем) от его намерения, но все было напрасно: Партридж твердо уповал на свой сон о молочно-белой кобыле. |
| "Besides, sir," says he, "I promise you I have as good an inclination to the cause as any man can possibly have; and go I will, whether you admit me to go in your company or not." | - Кроме того, заверяю вас, сэр,- сказал он,- я ничуть не меньше вашего привержен делу, за которое вы идете сражаться, и все равно пойду, позволите ли вы мне идти с вами или нет. |
| Jones, who was as much pleased with Partridge as Partridge could be with him, and who had not consulted his own inclination but the good of the other in desiring him to stay behind, when he found his friend so resolute, at last gave his consent; but then recollecting himself, he said, | Джонс, которому Партридж пришелся по сердцу столько же, как и он Партриджу, и который, уговаривая цирюльника остаться, руководился не внутренним побуждением, а заботой об интересах ближнего, наконец дал свое согласие, видя твердую решимость своего друга, но потом опомнился и сказал: |
| "Perhaps, Mr. Partridge, you think I shall be able to support you, but I really am not;" and then taking out his purse, he told out nine guineas, which he declared were his whole fortune. | - Вы, может быть, думаете, мистер Партридж, что я буду вас содержать? Так знайте, что мне это не по средствам.- И с этими словами он достал свой кошелек и вынул оттуда девять гиней, объявив, что это все его состояние. |
| Partridge answered, "That his dependence was only on his future favour; for he was thoroughly convinced he would shortly have enough in his power. | Партридж отвечал, что он уповает только на его будущие милости, ибо твердо убежден, что Джонс скоро будет иметь довольно средств. |
| At present, sir," said he, "I believe I am rather the richer man of the two; but all I have is at your service, and at your disposal. I insist upon your taking the whole, and I beg only to attend you in the quality of your servant; Nil desperandum est Teucro duce et auspice Teucro : | - А теперь, сэр, - сказал он.- мне кажется, я богаче вас, и все, что я имею,- к вашим услугам и в вашем распоряжении. Пожалуйста, возьмите себе все и позвольте мне только сопровождать вас в качестве слуги. Nil desperanduin es Teucro duce et auspice Teucro 29. |
| but to this generous proposal concerning the money, Jones would by no means submit. | Джонс, однако, самым решительным образом отклонил это великодушное предложение. |
| It was resolved to set out the next morning, when a difficulty arose concerning the baggage; for the portmanteau of Mr. Jones was too large to be carried without a horse. | Решено было отправиться в путь на следующее утро, но тут встретилось затруднение насчет багажа: чемодан Джонса был слишком велик для того, чтобы его можно было тащить, не имея лошади. |
| "If I may presume to give my advice," says Partridge, "this portmanteau, with everything in it, except a few shirts, should be left behind. Those I shall be easily able to carry for you, and the rest of your cloaths will remain very safe locked up in my house." | - Если смею подать совет,- сказал Партридж,- этот чемодан со всем его содержимым лучше оставить здесь и взять с собой только немного белья. Мне нетрудно будет нести его, а прочие ваши вещи останутся в полной сохранности под замком в моем доме. |
| This method was no sooner proposed than agreed to; and then the barber departed, in order to prepare everything for his intended expedition. | Предложение это было немедленно принято, и цирюльник удалился приготовить все необходимое для задуманного путешествия. |
| English | Русский |
| Though Partridge was one of the most superstitious of men, he would hardly perhaps have desired to accompany Jones on his expedition merely from the omens of the joint-stool and white mare, if his prospect had been no better than to have shared the plunder gained in the field of battle. In fact, when Partridge came to ruminate on the relation he had heard from Jones, he could not reconcile to himself that Mr. Allworthy should turn his son (for so he most firmly believed him to be) out of doors, for any reason which he had heard assigned. He concluded, therefore, that the whole was a fiction, and that Jones, of whom he had often from his correspondents heard the wildest character, had in reality run away from his father. It came into his head, therefore, that if he could prevail with the young gentleman to return back to his father, he should by that means render a service to Allworthy, which would obliterate all his former anger; nay, indeed, he conceived that very anger was counterfeited, and that Allworthy had sacrificed him to his own reputation. And this suspicion indeed he well accounted for, from the tender behaviour of that excellent man to the foundling child; from his great severity to Partridge, who, knowing himself to be innocent, could not conceive that any other should think him guilty; lastly, from the allowance which he had privately received long after the annuity had been publickly taken from him, and which he looked upon as a kind of smart-money, or rather by way of atonement for injustice; for it is very uncommon, I believe, for men to ascribe the benefactions they receive to pure charity, when they can possibly impute them to any other motive. If he could by any means therefore persuade the young gentleman to return home, he doubted not but that he should again be received into the favour of Allworthy, and well rewarded for his pains; nay, and should be again restored to his native country; a restoration which Ulysses himself never wished more heartily than poor Partridge. | Хотя Партридж был одним из суевернейших людей на свете, однако едва ли он пожелал бы сопровождать Джонса в его путешествии единственно вследствие приснившихся ему табурета и белой кобылы, если бы не имел в виду ничего лучшего, чем поживиться частью добычи, захваченной на поле сражения. Действительно, раздумывая над рассказом Джонса, он не мог допустить мысли, чтобы мистер Олверти прогнал своего сына (а он был твердо убежден, что Джонс его сын) по тем причинам, которые ему были указаны. Отсюда он заключил, что весь рассказ Джонса-выдумка и что Джонс, о сумасбродствах которого ему часто писали, попросту бежал от своего отца. Тогда ему пришло на ум, что, уговорив молодого джентльмена вернуться домой, он окажет Олверти услугу и тем загладит свои прежние провинности; ему даже казалось, что весь гнев Олверти напускной и что сквайр принес Партриджа в жертву ради спасения своего доброго имени: чем же еще можно было объяснить отеческую заботливость о найденыше и крайнюю суровость к нему, Партриджу, который, не зная за собой никакой вины, не мог допустить, чтобы и другие могли считать его виновным; чем объяснить тайно оказываемую ему денежную поддержку, после того как он публично лишен был пенсии,- поддержку, на которую он смотрел как на своего рода отступное или, лучше сказать, как на вознаграждение за несправедливость? Ибо людям несвойственно относить получаемые ими благодеяния на счет бескорыстного участия, если они могут приписать их какому-нибудь другому побуждению. Если ему удастся, стало быть, убедить каким-либо способом молодого джентльмена вернуться домой, то он - в этом не могло быть сомнений - снова войдет в милость Олверти и будет щедро вознагражден за труды, даже, может быть, получит право снова поселиться в родной стороне, чего сам Улисс не желал пламеннее, чем бедняга Партридж. |
| As for Jones, he was well satisfied with the truth of what the other had asserted, and believed that Partridge had no other inducements but love to him, and zeal for the cause; a blameable want of caution and diffidence in the veracity of others, in which he was highly worthy of censure. To say the truth, there are but two ways by which men become possessed of this excellent quality. The one is from long experience, and the other is from nature; which last, I presume, is of meant by genius, or great natural parts; and it is infinitely the better of the two, not only as we are masters of it much earlier in life, but as it is much more infallible and conclusive; for a man who hath been imposed on by ever so many, may still hope to find others more honest; whereas he who receives certain necessary admonitions from within, that this is impossible, must have very little understanding indeed, if he ever renders himself liable to be once deceived. As Jones had not this gift from nature, he was too young to have gained it by experience; for at the diffident wisdom which is to be acquired this way, we seldom arrive till very late in life; which is perhaps the reason why some old men are apt to despise the understandings of all those who are a little younger than themselves. | Что же касается Джонса, то он поверил каждому слову Партриджа и не сомневался, что единственными побуждениями цирюльника были любовь к нему и преданность делу, за которое он шел сражаться,- опрометчивость, заслуживающая самого строгого порицания, ибо никогда нельзя полагаться на чужую правдивость. Откровенно говоря, превосходное качество - осмотрительность - люди получают только из двух источников: долгого опыта и натуры, под каковой, как мне кажется, следует подразумевать гениальность или большие природные дарования; и этот второй путь бесконечно лучше первого не только потому, что мы вступаем на него гораздо раньте, но и потому, что он гораздо безошибочнее и надежнее; ведь сколько бы раз нас ни обманывали другие, мы все-таки надеемся встретить честного человека; между тем как тот, кому внутренний голос говорит, что это невозможно, должен быть очень уж глуп, давая себя обмануть. Джонс не владел этим даром от природы и был слишком молод, чтобы приобрести его с помощью опыта, ибо к мудрой осмотрительности, добываемой этим путем, мы обыкновенно приходим только на склоне жизни; вот отчего, должно быть, иные старики относятся так презрительно к уму всякого, кто чуточку их помоложе. |
| Jones spent most part of the day in the company of a new acquaintance. This was no other than the landlord of the house, or rather the husband of the landlady. He had but lately made his descent downstairs, after a long fit of the gout, in which distemper he was generally confined to his room during one half of the year; and during the rest, he walked about the house, smoaked his pipe, and drank his bottle with his friends, without concerning himself in the least with any kind of business. He had been bred, as they call it, a gentleman; that is, bred up to do nothing; and had spent a very small fortune, which he inherited from an industrious farmer his uncle, in horse-racing, and cock-fighting, and married by my landlady for certain which he had long since desisted from answering; for which she hated him heartily. But as he was a surly kind of fellow, so she contented herself with frequently upbraiding him by disadvantageous comparisons with her first husband, whose praise she had in her mouth; and as she was for the most part mistress of the profit, so she was to take upon herself the care and government of the family, and, after a long successless struggle, to suffer her husband to be master of himself. | Большую часть дня Джонс провел в обществе нового знакомого. Это был не кто иной, как хозяин дома, или, лучше сказать, муж хозяйки. Он очень поздно спустился вниз после сильного припадка подагры, которая обыкновенно на целые полгода приковывала его к постели; другую половину года он прохаживался по дому, курил трубку и сидел за бутылкой с приятелями, не утруждая себя никакой работой. Воспитан он был, как говорится, джентльменом, то есть для ничегонеделания, и промотал небольшое состояние, полученное им по наследству от дяди-фермера, увлекаясь охотой, конскими состязаниями и петушиными боями. Хозяйка гостиницы вышла за него замуж, питая кое-какие надежды, которые он давно уже не в силах был осуществлять, и возненавидела его за это от всего сердца. Но так как он был человек крутого нрава, то ей пришлось ограничиться частыми попреками и нелестными для него сравнениями с первым мужем, похвала которому вечно была у нее на устах. Распоряжаясь большей частью доходов, она взяла на себя заботы по управлению семейством и только управление мужем, после долгой и бесплодной борьбы, принуждена была предоставить ему самому. |
| In the evening, when Jones retired to his room, a small dispute arose between this fond couple concerning him: | Вечером, когда Джонс удалился в свою комнату, между любящими супругами возник из-за него маленький спор. |
| "What," says the wife, "you have been tippling with the gentleman, I see?" | - Вы, я вижу, клюкнули с нашим джентльменом? - сказала жена. |
| "Yes," answered the husband, "we have cracked a bottle together, and a very gentlemanlike man he is, and hath a very pretty notion of horse-flesh. Indeed, he is young, and hath not seen much of the for I believe he hath been at very few horse-races." | - Да, мы с ним осушили бутылочку,- отвечал муж.- Он настоящий джентльмен и знает толк в лошадях. Правда, молод еще и мало видел свет, почти не бывал на скачках. |
| "Oho! he is one of your order, is he?" replies the landlady: "he must be a gentleman to be sure, if he is a horse-racer. The devil fetch such gentry! I am sure I wish I had never seen any of them. I have reason to love horse-racers truly!" | - Эге, да он вашего поля ягода! - воскликнула жена.- Уж если лошадник, то, разумеется, джентльмен. Черт бы побрал таких джентльменов! Лучше бы они мне никогда на глаза не попадались. И точно, есть мне за что любить лошадников! |
| "That you have," says the "for I was one, you know." | - Понятно, есть за что,- отвечал муж,- ведь я тоже им был. |
| "Yes," she, "you are a pure one indeed. As my first husband used to say, I may put all the good I have ever got by you in my eyes, and see never the worse." | - Да, спору нет - вы чистокровный лошадник! Как говаривал мой первый муж, я могла бы поместить все ваше добро себе в глаз и видела бы ничуть не хуже. |
| "D-n your first husband!" cries he. | - К чертям вашего первого мужа! |
| "Don't d-n a better man than answered the wife: "if he had been you durst not have done it." | - Не оскорбляйте человека, которого вы не стоите,- сказала жена.Если бы он был жив, вы бы не посмели так говорить. |
| "Then you think," says he, "I have not so much courage as yourself; for you have d-n'd him my in my hearing." | - Неужто вы думаете, что я трусливей вас? А ведь вы при мне и не так его честили. |
| "If I did," says she, "I have repented of it many's the good time and oft. And if he was so good to forgive me a word in haste or so, it doth not become such a one as you to twitter me. He was a husband to me, was; and if ever I did make use of an ill word or so in a passion, I never called him rascal; I should have told a lie, if I had him rascal." | - Если я и говорила что дурное о нем, так потом долго каялась. И если он, по доброте своей, прощал мне то или другое сгоряча сказанное слово, то уж вам-то не пристало попрекать меня за это. Он был мне муж, настоящий муж; и если я иногда в сердцах и бранила его, то никогда не называла бездельником - нет, не буду клепать на себя, никогда не называла его бездельником. |
| Much more she said, but not in his hearing; for having lighted his pipe, he staggered off as fast as he could. We shall therefore transcribe no more of her speech, as it approached still nearer and nearer to a subject too indelicate to find any place in this history. | Она долго еще говорила в таком роде, но муж уже не слышал; закурив трубку, он проворно вышел вон, прихрамывая на обе ноги. Мы не будем передавать ее речи читателю, потому что она все больше и больше сбивалась на предметы, неудобные зля помещения на страницах этой истории. |
| Early in the morning Partridge appeared at the bedside of Jones, ready equipped for the journey, with his knapsack at his back. This was his own workmanship; for besides his other trades, he was no indifferent taylor. He had already put up his whole stock of linen in it, consisting of four shirts, to which he now added eight for Mr. Jones; and then packing up the portmanteau, he was departing with it towards his own house, but was stopt in his way by the landlady, who refused to suffer any removals till after the payment of the reckoning. | Рано поутру Партридж появился у постели Джонса, совсем снаряженный в путь, с дорожным мешком за плечами; это было его собственное изделие, ибо, помимо прочих своих талантов, Партридж был и порядочный портной. Он уже уложил в мешок весь запас своего белья, состоявший из четырех рубашек, к которым присоединил теперь восемь рубашек мистера Джонса; затем, упаковав чемодан, отправился было с ним к себе домой, но был остановлен на дороге хозяйкой, запретившей выносить какие-либо вещи, пока не будет заплачено по счету. |
| The landlady was, as we have said, absolute governess in these regions; it was therefore necessary to comply with her rules; so the bill was presently writ out, which amounted to a much larger sum than might have been expected, from the entertainment which Jones had met with. But here we are obliged to disclose some maxims, which publicans hold to be the grand mysteries of their trade. The first is, If they have anything good in their house (which indeed very seldom happens) to produce it only to persons who travel with great equipages. 2dly, To charge the same for the very worst provisions, as if they were the best. And lastly, If any of their guests call but for little, to make them pay a double price for everything they have; so that the amount by the head may be much the same. | Хозяйка была, как мы уже сказали, неограниченной повелительницей в стенах своего дома, и поэтому ее законам необходимо было подчиняться. Счет тотчас же был выписан и оказался гораздо внушительнее, чем Джонс мог ожидать, судя по угощению. По этому случаю мы должны разоблачить некоторые правила, почитаемые трактирщиками за великие тайны своего ремесла. Первое: если в их заведении есть что-нибудь хорошее (что случается чрезвычайно редко), то подавать его только особам, путешествующим с большой помпой; второе: за самую дрянную провизию назначать ту же цену, что и за хорошую; и третье: если постоялец требует мало, то брать с него за каждую вещь вдвое, так чтобы итог получался в общем одинаковый. |
| The bill being made and discharged, Jones set forward with Partridge, carrying his knapsack; nor did the landlady condescend to wish him a good journey; for this was, it seems, an inn frequented by people of fashion; and I know not whence it is, but all those who get their livelihood by people of fashion, contract as much insolence to the rest of mankind, as if they really belonged to that rank themselves. | Когда счет был выписан и оплачен, Джонс с Партриджем, нагруженным поклажей, отправились в дорогу. Хозяйка не удостоила даже пожелать им доброго пути, потому что ее гостиница предназначалась, как видно, для людей избранного общества, а все добывающие себе пропитание от особ высоко стоящих - не знаю почему - исполняются великого презрения к остальному человечеству, как если бы они сами были важными господами. |
| English | Русский |
| Mr. Jones and Partridge, or Little Benjamin (which epithet of Little was perhaps given him ironically, he being in reality near six feet high), having left their last quarters in the manner before described, travelled on to Gloucester without meeting any adventure worth relating. | Покинув вышеописанным образом свою стоянку, мистер Джонс и Партридж, или Маленький Бенджамин (эпитет "маленький') прилагался к нему, по-видимому, иронически, потому что он был почти шести футов росту), отправились в Глостер, и по пути с ними не приключилось ничего, достойного упоминания. |
| Being arrived here, they chose for their house of entertainment the sign of the Bell, an excellent house indeed, and which I do most seriously recommend to every reader who shall visit this antient city. The master of it is brother to the great preacher Whitefield; but is absolutely untainted with the pernicious principles of Methodism, or of any other heretical sect. He is indeed a very honest plain man, and, in my opinion, not likely to create any disturbance either in church or state. His wife hath, I believe, had much pretension to beauty, and is still a very fine woman. Her person and deportment might have made a shining figure in the politest assemblies; but though she must be conscious of this and many other perfections, she seems perfectly contented with, and resigned to, that state of life to which she is called; and this resignation is entirely owing to the prudence and wisdom of her temper; for she is at present as free from any Methodistical notions as her husband: I say at present; for she freely confesses that her brother's documents made at first some impression upon her, and that she had put herself to the expense of a long hood, in order to attend the extraordinary emotions of the Spirit; having found, during an experiment of three weeks, no emotions, she says, worth a farthing, she very wisely laid by her hood, and abandoned the sect. To be concise, she is a very friendly good-natured woman; and so industrious to oblige, that the guests must be of very morose disposition who are not extremely well satisfied in her house. | Прибыв в Глостер, они остановились в гостинице под вывеской "Колокол" - заведении превосходном, которое я всячески рекомендую читателю, если ему случится посетить этот древний город. Хозяин его - брат великого проповедника Витфильда, но нисколько не запятнан пагубным учением методистов, а также и других еретических сект. Это простой, честный человек, неспособный, по-моему, доставить никаких неприятностей ни церкви, ни государству. У жены его были, кажется, большие претензии на красоту, да и теперь еще она очень недурна собой. Ее наружность и манеры сделали бы ее заметной в самом избранном обществе, но, вполне сознавая как это, так и многие другие своп достоинства, она совершенно удовлетворена положением, в которое ее поставили обстоятельства. Такая покорность судьбе есть всецело следствие ее благоразумия и мудрости, ибо в настоящее время она столь же чужда методистского образа мыслей, как и ее муж,- я говорю: в настоящее время, потому что миссис Витфильд откровенно сознается, что доводы деверя первоначально произвели на нее известное впечатление и она обзавелась даже длинным покрывалом в чаянии восторгов, которые ей даст наитие духа святого, но, не испытав в течение трехнедельного опыта никаких восторгов, сколько-нибудь стоящих внимания, она весьма благоразумно отложила покрывало в сторону и отстала от секты. Короче говоря, это очень отзывчивая и добрая женщина, настолько услужливая, что только очень уж брюзгливые гости остаются недовольны ее заведением. |
| Mrs. Whitefield happened to be in the yard when Jones and his attendant marched in. Her sagacity soon discovered in the air of our heroe something which distinguished him from the vulgar. She ordered her servants, therefore, immediately to show him into a room, and presently afterwards invited him to dinner with herself; which invitation he very thankfully accepted; for indeed much less agreeable company than that of Mrs. Whitefield, and a much worse entertainment than she had provided, would have been welcome after so long fasting and so long a walk. | Миссис Витфильд находилась во дворе, когда туда вошел Джонс со своим спутником. Ее проницательный взгляд тотчас открыл в наружности нашего героя нечто отличавшее его от простолюдина. Поэтому она немедленно приказала слугам отвести ему комнату, а затем пригласила его к себе обедать; приглашение было принято Джонсом с большой благодарностью, потому что после такого продолжительного поста и ходьбы он был бы рад и гораздо худшему угощению, а также и менее приятному обществу, чем общество миссис Витфильд. |
| Besides Mr. Jones and the good governess of the mansion, there sat down at table an attorney of Salisbury, indeed very same who had brought the news of Blifil's death to Mr. Allworthy, and whose name, which I think we did not before mention, was Dowling: there was likewise present another person, who stiled himself a lawyer, and who lived somewhere near Linlinch, in Somersetshire. This fellow, I say, stiled himself a lawyer, but was indeed a most vile petty-fogger, without sense or knowledge of any kind; one of those who may be termed train-bearers to the law; a sort of supernumeraries in the profession, who are the hackneys of attorneys, and will ride more miles for half-a-crown than a postboy. | Кроме мистера Джонса и доброй домоправительницы, за столом сидели еще стряпчий из Солсбери, тот самый, который привез мистеру Олверти известие о смерти миссис Блайфил и назывался Даулинг,- кажется, я еще не упоминал его имени,- а также еще один человек, величавший себя юристом и живший где-то возле Линлинча, в Сомерсетшире. Этот субъект, говорю я, величал себя юристом, но был на самом деле дрянным кляузником и совершеннейшим невеждой - одним из тех, кого можно назвать прихвостнями закона,- чем-то вроде статиста в адвокатуре, состоящего на побегушках у стряпчих и готового скакать за полкроны дальше любого мальчишки-форейтора. |
| During the time of dinner, the Somersetshire lawyer recollected the face of Jones, which he had seen at Mr. Allworthy's; for he had often visited in that gentleman's kitchen. He therefore took occasion to enquire after the good family there with that familiarity which would have become an intimate friend or acquaintance of Mr. Allworthy; and indeed he did all in his power to insinuate himself to be such, though he had never had the honour of speaking to any person in that family higher than the butler. Jones answered all his questions with much civility, though he never remembered to have seen the petty-fogger before; and though he concluded, from the outward appearance and behaviour of the man, that he usurped a freedom with his betters, to which he was by no means intitled. | За обедом этот сомерсетширский юрист узнал Джонса, которого видел в доме мистера Олверти, потому что частенько бывал у этого джентльмена на кухне. Воспользовавшись случаем, он принялся расспрашивать о семействе сквайра с такой непринужденностью, которая была бы под стать разве только близкому другу или знакомому мистера Олверти; действительно, он всеми своими силами старался таковым сделаться, однако ни разу не удостоился в доме сквайра разговора с кем-либо повыше дворецкого. Джонс отвечал на все его вопросы очень учтиво, хотя не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел этого кляузника, и догадывался по его внешнему виду и поведению, что тот не имеет никакого права на свою напускную развязность с людьми из хорошего общества. |
| As the conversation of fellows of this kind is of all others the most detestable to men of any sense, the cloth was no sooner removed than Mr. Jones withdrew, and a little barbarously left poor Mrs. Whitefield to do a penance, which I have often heard Mr. Timothy Harris, and other publicans of good taste, lament, as the severest lot annexed to their calling, namely, that of being obliged to keep company with their guests. | Так как разговор с подобными молодцами невыносим для человека умного, то сейчас же, как только убрали со стола, мистер Джонс ретировался, довольно жестоко предоставив миссис Витфильд нести эпитимью, на которую я не раз слышал горькие жалобы от мистера Тимоти Гарриса и других просвещенных рестораторов, обязанных занимать своих гостей. |
| Jones had no sooner quitted the room, than the petty-fogger, in a whispering tone, asked Mrs. Whitefield, "If she knew who that fine spark was?" She answered, "She had never seen the gentleman before." | Едва только Джонс вышел из комнаты, как кляузник шепотом спросил миссис Витфильд, знает ли она, что это за франт. Та отвечала, что ей никогда еще не случалось видеть этого джентльмена. |
| "The gentleman, indeed!" replied the petty-fogger; "a pretty gentleman, truly! Why, he's the bastard of a fellow who was hanged for horse-stealing. He was dropt at Squire Allworthy's door, where one of the servants found him in a box so full of rainwater, that he would certainly have been drowned, had he not been reserved for another fate." | - Да, уж нечего сказать! - воскликнул кляузник.- Действительно джентльмен! Незаконный сын молодца, повешенного за конокрадство. Его подкинули на порог дома сквайра Олверти, где один из слуг нашел его в ящике, до такой степени наполненном дождевой водой, что мальчишка, наверное, утонул бы, если бы ему не была уготована иная участь... |
| "Ay, ay, you need not mention it, I protest: we understand what that fate is very well," cries Dowling, with a most facetious grin.- "Well," continued the other, | - Ну да, вы можете не продолжать, уверяю вас: мы прекрасно знаем, какая это участь,- прервал его Даулинг, весело оскалив зубы. |
| "the squire ordered him to be taken in; for he is a timbersome man everybody knows, and was afraid of drawing himself into a scrape; and there the bastard was bred up, and fed, and cloathified all to the world like any gentleman; and there he got one of the servant-maids with child, and persuaded her to swear it to the squire himself; and afterwards he broke the arm of one Mr. Thwackum a clergyman, only because he reprimanded him for following whores; and afterwards he snapt a pistol at Mr. Blifil behind his back; and once, when Squire Allworthy was sick, he got a drum, and beat it all over the house to prevent him from sleeping; and twenty other pranks he hath played, for all which, about four or five days ago, just before I left the country, the squire stripped him stark naked, and turned him out of doors." | - Сквайр,- продолжал кляузник,- приказал подобрать его: ведь всем известно, что он порядочный трус и испугался, как бы не попасть в какую-нибудь беду. Подкидыша вскормили, вспоили, обули и одели что твоего джентльмена, а он обрюхатил одну из служанок и уговорил ее присягнуть, будто отец ребенка - сам сквайр; потом перешиб руку некоему мистеру Твакому, священнослужителю, только за то, что тот отчитал его за распутство; выпалил из пистолета в спину мистера Блайфила; а однажды, во время болезни сквайра Олверти, взял барабан и начал колотить в него что есть мочи, чтобы не дать больному заснуть. Таких фокусов он выкинул десятка два, пока, наконец,- дней пять тому назад, как раз перед моим отъездом оттуда,- сквайр не выгнал его нагишом вон из дому. |
| "And very justly too, I protest," cries Dowling; "I would turn my own son out of doors, if he was guilty of half as much. And pray what is the name of this pretty gentleman?" | - И поделом негодяю! - воскликнул Даулинг.- Я выгнал бы родного сына, если бы он наделал хоть половину всего этого. А позвольте спросить, как зовут этого молодчика? |
| "The name o' un?" answered Petty-fogger; "why, he is called Thomas Jones." | - Как его зовут? Разве вы не слышали? Томас Джонс,- отвечал кляузник. |
| "Jones!" answered Dowling a little eagerly; "what, Mr. Jones that lived at Mr. Allworthy's? was that the gentleman that dined with us?" | - Джонс? - повторил Даулинг, немного опешив.- Как! Мистер Джонс, который жил у сквайра Олверти, сейчас обедал с нами? |
| "The very same,"said the other. | - Он самый. |
| "I have heard of the gentleman," cries Dowling, "often; but I never heard any ill character of him." | - Я много слышал об этом джентльмене,- сказал Даулинг,- но никогда не слыхал ничего дурного. |
| "And I am sure," says Mrs. Whitefield, "if half what this gentleman hath said be true, Mr. Jones hath the most deceitful countenance I ever saw; for sure his looks promise something very different; and I must say, for the little I have seen of him, he is as civil a well-bred man as you would wish to converse with." | - Право,- заметила миссис Витфильд,- если хоть половина сказанного этим джентльменом правда, то у мистера Джонса самая обманчивая наружность, какую я когда-либо видела; глаза его обещают нечто совсем другое; признаюсь, судя по этой короткой встрече с ним, он показался мне как нельзя более учтивым и благовоспитанным. |
| Petty-fogger calling to mind that he had not been sworn, as he usually was, before he gave his evidence, now bound what he had declared with so many oaths and imprecations that the landlady's ears were shocked, and she put a stop to his swearing, by assuring him of her belief. Upon which he said, | Тут кляузник, вспомнив, что он не предварил рассказа, по своему обыкновению, клятвой, принялся так усердно клясться и божиться, что шокированная хозяйка поспешила остановить его, заявив, что она не сомневается в правильности его слов. |
| "I hope, madam, you imagine I would scorn to tell such things of any man, unless I knew them to be true. What interest have I in taking away the reputation of a mam who never injured me? I promise you every syllable of what I have said is fact, and the whole country knows it." | - Смею вас уверить, сударыня,- отвечал он,- я ни за что не позволил бы себе рассказывать такие вещи, если бы не знал, что это сущая правда. Какая мне польза порочить человека, который не сделал мне ничего худого? Уверяю вас, каждое слово из того, что я сказал,- факт, известный всему околотку. |
| As Mrs. Whitefield had no reason to suspect that the petty-fogger had any motive or temptation to abuse Jones, the reader cannot blame her for believing what he so confidently affirmed with many oaths. She accordingly gave up her skill in physiognomy, and henceforwards conceived so ill an opinion of her guest, that she heartily wished him out of her house. | Так как у миссис Витфильд не было никаких оснований подозревать кляузника в том, что он оклеветал Джонса по корыстным соображениям, то читатель не вправе, осуждать ее за доверие к словам, подкрепленным многочисленными клятвами. Она призналась себе, что ничего не понимает в физиономике, и составила самое дурное мнение о госте, от души желая, чтобы он поскорее убрался восвояси. |
| This dislike was now farther increased by a report which Mr. Whitefield made from the kitchen, where Partridge had informed the company, "that though he carried the knapsack, and contented himself with staying among servants, while Tom Jones (as he called him) was regaling in the parlour, he was not his servant, but only a friend and companion, and as good a gentleman as Mr. Jones himself." | Ее неприязнь еще более усилило сообщение мистера Витфильда, пришедшего из кухни, где Партридж во всеуслышание объявил, что хотя он и несет дорожный мешок и соглашается расположиться со слугами, тогда как Том Джонс (как назвал он его) роскошествует в парадных комнатах, однако он ему не слуга, а только друг и товарищ и такой же джентльмен, как и сам мистер Джонс. |
| Dowling sat all this while silent, biting his fingers, making faces, grinning, and looking wonderfully arch; at last he opened his lips, and protested that the gentleman looked like another sort of man. He then called for his bill with the utmost haste, declared he must be at Hereford that evening, lamented his great hurry of business, and wished he could divide himself into twenty pieces, in order to be at once in twenty places. | Даулинг слушал все это молча, кусая ногти, строя гримасы, посмеиваясь и с видом человека себе на уме; наконец он открыл рот и заявил, что джентльмен, о котором идет речь, представляется ему совсем иным. Потом с чрезвычайной поспешностью потребовал счет, говоря, что непременно должен быть сегодня вечером в Герфорде, жаловался на кучу дел и выражал сожаление, что не может разорваться на двадцать частей, чтобы находиться в двадцати местах сразу. |
| The petty-fogger now likewise departed, and then Jones desired the favour of Mrs. Whitefield's company to drink tea with him; but she refused, and with a manner so different from that with which she had received him at dinner, that it a little surprized him. And now he soon perceived her behaviour totally changed; for instead of that natural affability which we have before celebrated, she wore a constrained severity on her countenance, which was so disagreeable to Mr. Jones, that he resolved, however late, to quit the house that evening. | Кляузник тоже ушел, после чего Джонс попросил миссис Витфильд пожаловать к нему на чашку чаю; но она отказалась, и притом в выражениях, настолько отличных от тех, в каких приглашала его к обеду, что это его несколько удивило. Скоро он заметил полную перемену в ее обращении: вместо непринужденности и приветливости, которые мы только что восхваляли, на лице ее появились сдержанность и суровость; и это было настолько неприятно мистеру Джонсу, что, несмотря на поздний час, он решил сегодня же покинуть гостиницу. |
| He did indeed account somewhat unfairly for this sudden change; for besides some hard and unjust surmises concerning female fickleness and mutability, he began to suspect that he owed this want of civility to his want of horses; a sort of animals which, as they dirty no sheets, are thought in inns to pay better for their beds than their riders, and are therefore considered as the more desirable company; but Mrs. Whitefield, to do her justice, had a much more liberal way of thinking. She was perfectly well-bred, and could be very civil to a gentleman, though he walked on foot. In reality, she looked on our heroe as a sorry scoundrel, and therefore treated him as such, for which not even Jones himself, had he known as much as the reader, could have blamed her; nay, on the contrary, he must have approved her conduct, and have esteemed her the more for the disrespect shown towards himself. This is indeed a most aggravating circumstance, which attends depriving men unjustly of their reputation; for a man who is conscious of having an ill character, cannot justly be angry with those who neglect and slight him; but ought rather to despise such as affect his conversation, unless where a perfect intimacy must have convinced them that their friend's character hath been falsely and injuriously aspersed. | Надо сказать, что он объяснял себе эту внезапную перемену не совсем благовидным мотивом, ибо, помимо несправедливых предположений начет женского непостоянства и изменчивости, он начал подозревать, что обязан этим отсутствием учтивости отсутствию у него лошадей - породы животных, с которых в гостиницах,- должно быть потому, что они не пачкают постельного белья,- взимают большую плату за ночлег, чем с их седоков, вследствие чего смотрят на них как на более желанных гостей. Но миссис Витфильд, надо отдать ей справедливость, была женщина более возвышенного образа мыслей; она получила прекрасное воспитание и могла быть весьма учтивой с джентльменами, хотя бы даже эти джентльмены ходили пешком. Все дело было в том, что она стала смотреть на нашего героя, как на жалкого проходимца, и соответственным образом с ним обращалась, за что ее не мог бы осудить и сам Джонс, хотя бы даже он знал столько же, сколько читатель; напротив, он должен был бы похвалить ее и проникнуться к ней еще большим уважением за ее непочтительное отношение к нему. Это одно из тех обстоятельств, которые сильно отягчают вину человека, несправедливо порочащего доброе имя другого; кто сознает свою вину, тот не вправе негодовать, если с ним обращаются пренебрежительно и неуважительно, и даже напротив - должен презирать тех, которые притворно оказывают ему внимание, если только они не располагают неопровержимыми доказательствами, что их друг несправедливо и злостно оклеветан. |
| This was not, however, the case of Jones; for as he was a perfect stranger to the truth, so he was with good reason offended at the treatment he received. He therefore paid his reckoning and departed, highly against the will of Mr. Partridge, who having remonstrated much against it to no purpose, at last condescended to take up his knapsack and to attend his friend. | Джонс, однако, не был в таком положении; совершенно не зная истинных причин поведения хозяйки, он имел полное основание считать себя оскорбленным; вот почему он расплатился и ушел, к крайнему неудовольствию мистера Партриджа, который, после бесплодных попыток уговорить его остаться, наконец согласился взять на плечи мешок и идти за своим другом. |
| English | Русский |
| The shadows began now to descend larger from the high mountains; the feathered creation had betaken themselves to their rest. Now the highest order of mortals were sitting down to their dinners, and the lowest order to their suppers. In a word, the clock struck five just as Mr. Jones took his leave of Gloucester; an hour at which (as it was now mid-winter) the dirty fingers of Night would have drawn her sable curtain over the universe, had not the moon forbid her, who now, with a face broad and as red as those of some jolly mortals, who, like her, turn night into day, began to rise from her bed, where she had slumbered away the day, in order to sit up all night. Jones had not travelled far before he paid his compliments to that beautiful planet, and, turning to his companion, asked him if he had ever beheld so delicious an evening? Partridge making no ready answer to his question, he proceeded to comment on the beauty of the moon, and repeated some passages from Milton, who hath certainly excelled all other poets in his description of the heavenly luminaries. He then told Partridge the story from the Spectator, of two lovers who had agreed to entertain themselves when they were at a great distance from each other, by repairing, at a certain fixed hour, to look at the moon; thus pleasing themselves with the thought that they were both employed in contemplating the same object at the same time. | Тени высоких гор начали уже расстилаться шире; пернатые твари удалились на покой. Высший класс смертных сидел за обедом, а низший - за ужином. Словом, пробило пять как раз в ту минуту, когда мистер Джонс покинул Глостер,- час, когда (была середина зимы) ночь уже задернула бы своими грязными пальцами черный полог над миром, если бы луна, широколицая и краснощекая, как те гуляки, что, подобно ей, обращают ночь в день, не помешала ей, начав в это время подниматься с постели, где проспала целый день, чтобы бодрствовать ночью. Пройдя немного, Джонс приветствовал прекрасную планету и, обратясь к своему спутнику, спросил его, наслаждался ли он когда-нибудь таким приятным вечером. Партридж не тотчас ему ответил, и Джонс, продолжая рассуждать о красоте луны, продекламировал несколько мест из Мильтона, бесспорно превзошедшего всех прочих поэтов в своем описании небесных светил. Потом он привел Партриджу рассказ из "Зрителя" о двух любовниках, которые условились, когда их постигнет разлука, общаться друг с другом, устремляя в назначенный час взоры на луну: им отрадна была мысль, что оба созерцают в одно и то же время один и тот же предмет. |
| "Those lovers," added he, "must have had souls truly capable of feeling all the tenderness of the sublimest of all human passions." | - У этих любовников,- прибавил он,- видно, были души, способные чувствовать всю прелесть самой возвышенной из всех человеческих страстей. |
| "Very probably," cries Partridge: "but I envy them more, if they had bodies incapable of feeling cold; for I am almost frozen to death, and am very much afraid I shall lose a piece of my nose before we get to another house of entertainment. Nay, truly, we may well expect some judgment should happen to us for our folly in running away so by night from one of the most excellent inns I ever set my foot into. I am sure I never saw more good things in my life, and the greatest lord in the land cannot live better in his own house than he may there. And to forsake such a house, and go a rambling about the country, the Lord knows whither, per devia rura viarum, I say nothing for my part; but some people might not have charity enough to conclude we were in our sober senses." | - Очень возможно,- отвечал Партридж,-только я позавидовал бы им больше, если бы у них были тела, неспособные чувствовать холода: я совсем почти замерз и очень боюсь, как бы не лишиться кончика носа, прежде чем мы доберемся до другой гостиницы. Право, нам следует ожидать какой-нибудь кары небесной за то, что мы так глупо бежали ночью из превосходнейшей гостиницы, в какую когда-либо ступала моя нога. Я в жизнь мою не видал лучшего помещения, и первый вельможа, я думаю, не пользуется такими удобствами в собственном доме, какие он нашел бы в этом заведении. Покинуть его и пойти бродить по полям куда глаза глядят, per devia rura viarum! 30 Мне-то все равно, но вот другие, пожалуй, не постесняются и скажут, что мы не в своем уме. |
| "Fie upon it, Mr. Partridge!" says Jones, "have a better heart; consider you are going to face an enemy; and are you afraid of facing a little cold? I wish, indeed, we had a guide to advise which of these roads we should take." | - Стыдитесь, мистер Партридж! - сказал Джонс.- Надо быть мужественнее. Вспомните, что вы идете на неприятеля, так неужели вас устрашит небольшой холод? Жаль, не у кого спросить, по которой дороге нам надо идти. |
| "May I be so bold," says Partridge, "to offer my advice? Interdum stultus opportuna loquitur." | - Смею ли предложить мой совет? - сказал Партридж.- Interdum stultus opportuna loquitur 31. |
| "Why, which of them," cries Jones, "would you recommend?" | - По которой же из этих дорог вы советуете пойти? - спросил Джонс. |
| "Truly neither of them," answered Partridge. "The only road we can be certain of finding, is the road we came. A good hearty pace will bring us back to Gloucester in an hour; but if we go forward, the Lord Harry knows when we shall arrive at any place; for I see at least fifty miles before me, and no house in all the way." | - Ни по которой,-отвечал Партридж.-Единственная верная дорога - это та, по которой мы пришли. Через какой-нибудь час бодрый шаг приведет нас обратно в Глостер; а если мы пойдем вперед, так одному дьяволу известно, когда мы доберемся до жилья: мои глаза различают, по крайней мере, на пятьдесят миль вперед, и на всем этом пространстве я не вижу ни одного строения. |
| "You see, indeed, a very fair prospect," says Jones, "which receives great additional beauty from the extreme lustre of the moon. However, I will keep the lefthand track, as that seems to lead directly to those hills, which we were informed lie not far from Worcester. And here, if you are inclined to quit me, you may, and return back again; but for my part, I am resolved to go forward." | - Значит, перед вами открывается чудесный вид, которому яркий свет луны еще больше прибавляет красоты,- сказал Джонс.- Однако же я возьму влево, так как эта дорога ведет, должно быть, прямо к горам, которые, как известно, тянутся недалеко от Ворчестера. Если вам хочется покинуть меня, сделайте одолжение, возвращайтесь; а что касается меня, то я решил идти вперед. |
| "It is unkind in you, sir," says Partridge, "to suspect me of any such intention. What I have advised hath been as much on your account as on my own: but since you are determined to go on, I am as much determined to follow. I prae sequar te." | - Нехорошо, сэр, с вашей стороны подозревать меня в таком намерении,сказал Партридж.- Я советовал столько же ради вас, как и ради себя; но если вы твердо решили идти вперед, то я так же твердо решаю следовать за вами. I prae sequar te 32. |
| They now travelled some miles without speaking to each other, during which suspense of discourse Jones often sighed, and Benjamin groaned as bitterly, though from a very different reason. At length Jones made a full stop, and turning about, cries, | Они прошли несколько миль, не разговаривая друг с другом, и во время этой паузы в беседе Джонс часто вздыхал, а Партридж жалобно стонал, хотя по совсем другой причине. Наконец Джонс остановился и, обернувшись назад, сказал: |
| "Who knows, Partridge, but the loveliest creature in the universe may have her eyes now fixed on that very moon which I behold at this instant?" | - Кто знает, Партридж, может быть, прелестнейшее создание на свете тоже созерцает эту самую луну, на которую я смотрю б настоящую минуту. |
| "Very likely, sir," answered Partridge; "and if my eyes were fixed on a good surloin of roast beef, the devil might take the moon and her horns into the bargain." | - Очень может быть,- отвечал Партридж.- Но если бы я созерцал в настоящую минуту хороший кусок ростбифа, то охотно отдал бы дьяволу и луну, и ее рога в придачу. |
| "Did ever Tramontane make such an answer?" cries Jones. "Prithee, Partridge, wast thou ever susceptible of love in thy life, or hath time worn away all the traces of it from thy memory?" | - Ну, что за варварство говорить такие вещи! - возмутился Джонс.Неужели, Партридж. ты никогда в жизни не любил или время изгладило из твоей памяти все следы этого чувства? |
| "Alack-a-day!" cries Partridge, "well would it have been for me if I had never known what love was. Infandum regina jubes renovare dolorem. I am sure I have tasted all the tenderness, and sublimities, and bitternesses of the passion." | - Увы! - воскликнул Партридж.- Какое было бы счастье, если бы я не знал, что такое любовь! Idfandum, regina, jubes renovare dolorem. Я испытал всю сладость, все восторги и всю горечь этой страсти. |
| "Was your mistress unkind, then?" says Jones. | - Значит, ваша возлюбленная была к вам немилостива? |
| "Very unkind, indeed, sir," answered Partridge; "for she married me, and made one of the most confounded wives in the world. However, heaven be praised, she's gone; and if I believed she was in the moon, according to a book I once read, which teaches that to be the receptacle of departed spirits, I would never look at it for fear of seeing her; but I wish, sir, that the moon was a looking-glass for your sake, and that Miss Sophia Western was now placed before it." | - Чрезвычайно немилостива, сэр,- отвечал Партридж,- она вышла за меня замуж и сделалась несноснейшей женой на свете! Теперь, слава богу, ее уже нет в живых; и если бы я верил, что она на луне, как читал я в одной книге, где сказано, что луна есть местопребывание душ покойников, то я никогда не глядел бы на луну нз страха увидеть там мою супругу; но для вас, сор, я желаю, чтобы луна была зеркалом и чтобы мисс Софья смотрелась в него в эту минуту. |
| "My dear Partridge," cries Jones, "what a thought was there! A thought which I am certain could never have entered into any mind but that of a lover. O Partridge! could I hope once again to see that face; but, alas! all those golden dreams are vanished for ever, and my only refuge from future misery is to forget the object of all my former happiness." | - О милый Партридж! - воскликнул Джонс.- Какую мысль ты высказал! Она могла родиться только в голове влюбленного. О Партридж, если бы я мог надеяться увидеть ее лицо еще раз! Но, увы! Эти золотые сны рассеялись навсегда, и мое единственное спасение от страданий в будущем - забыть ту, которая составляла некогда все мое счастье. |
| "And do you really despair of ever seeing Miss Western again?" answered Partridge; "if you will follow my advice I will engage you shall not only see her but have her in your arms." | - Неужели вы в самом деле отчаиваетесь увидеть когда-нибудь мисс Вестерн? - отвечал Партридж.- Если вы послушаетесь моего совета, то, ручаюсь вам, не только снова увидите ее, но и заключите ее в свои объятия. |
| "Ha! do not awaken a thought of that nature," cries Jones: "I have struggled sufficiently to conquer all such wishes already." | - Ах, не пробуждайте во мне подобных мыслей!-воскликнул Джонс.- Мне уже стоило такой борьбы преодолеть свои желания. |
| "Nay," answered Partridge, "if you do not wish to have your mistress in your arms you are a most extraordinary lover indeed." | - Странный же вы любовник, если не желаете заключить возлюбленную в свои объятия,- заметил Партридж. |
| "Well, well," says Jones, "let us avoid this subject; but pray what is your advice?" | - Полно, оставим этот разговор,- сказал Джонс.- Но что же, однако, вы хотите мне посоветовать? |
| "To give it you in the military phrase, then," says Partridge, "as we are soldiers, 'To the right about.' Let us return the way we came; we may yet reach Gloucester to-night, though late; whereas, if we proceed, we are likely, for aught I see, to ramble about for ever without coming either to house or home." | - Выражаясь по-военному,- ведь мы с вами солдаты,- "направо, кругом!". Вернемся туда, откуда пришли. Мы, хоть и поздно, успеем дойти до Глостера, а если пойдем вперед, то, насколько могу видеть, до скончания века не доберемся до жилья. |
| "I have already told you my resolution is to go on," answered Jones; "but I would have you go back. I am obliged to you for your company hither; and I beg you to accept a guinea as a small instance of my gratitude. Nay, it would be cruel in me to suffer you to go any farther; for, to deal plainly with you, my chief end and desire is a glorious death in the service of my king and country." | - Я уже заявил вам о своем решении идти вперед,- отвечал Джонс,- но вы, пожалуйста, возвращайтесь. Очень вам признателен за компанию и прошу принять от меня гинею, как слабый знак благодарности. Было бы даже жестокостью с моей стороны позволить вам идти дальше, потому что, сказать вам начистоту, главная цель моя и единственное мое желание - умереть славной смертью за короля и отечество. |
| "As for your money," replied Partridge, "I beg, sir, you will put it up; I will receive none of you at this time; for at present I am, I believe, the richer man of the two. And as your resolution is to go on, so mine is to follow you if you do. Nay, now my presence appears absolutely necessary to take care of you, since your intentions are so desperate; for I promise you my views are much more prudent; as you are resolved to fall in battle if you can, so I am resolved as firmly to come to no hurt if I can help it. And, indeed, I have the comfort to think there will be but little danger; for a popish priest told me the other day the business would soon be over, and he believed without a battle." | - Что касается денег,- возразил Партридж,- то, пожалуйста, спрячьте их; я не возьму от вас сейчас ни гроша, потому что, повторяю, я богаче вас. И если вы решили идти вперед, то я решил следовать за вами. Мое присутствие даже необходимо, чтобы за вами присмотреть, раз у вас такое отчаянное намерение. Собственные мои намерения, должен признаться, гораздо благоразумнее: если вы решили пасть, по возможности, на поле битвы, то я всеми силами постараюсь выйти из нее невредимым. Я даже утешаю себя мыслью, что угрожающая нам опасность невелика! один папистский священник сказал мне на днях, что скоро все будет покончено, и, по его мнению, даже без боя. |
| "A popish priest!" cries Jones, "I have heard is not always to be believed when he speaks in behalf of his religion." | - Папистский священник? - воскликнул Джонс.- Я слышал, что таким людям не всегда можно верить, если они говорят в пользу своей религии. |
| "Yes, but so far," answered the other, "from speaking in behalf of his religion, he assured me the Catholicks did not expect to be any gainers by the change; for that Prince Charles was as good a Protestant as any in England; and that nothing but regard to right made him and the rest of the popish party to be Jacobites." | - Да,- сказал Партридж,- но какая же тут польза для его религии, если он уверял меня, что католики не ждут для себя ничего хорошего от переворота? Ведь принц Карл такой же добрый протестант, как и любой из нас, и только уважение к законным правам заставило этого священника и всю папистскую партию примкнуть к якобитам. |
| "I believe him to be as much a Protestant as I believe he hath any right," says Jones; "and I make no doubt of our success, but not without a battle. So that I am not so sanguine as your friend the popish priest." | - Я столько же верю в то, что он протестант, как и в его права,сказал Джонс,- и не сомневаюсь в нашей победе, хотя она достанется нам не без борьбы. Вы видите, я смотрю на вещи более мрачно, чем ваш друг папистский священник. |
| "Nay, to be sure, sir," answered Partridge, "all the prophecies I have ever read speak of a great deal of blood to be spilt in the quarrel, and the miller with three thumbs, who is now alive, is to hold the horses of three kings, up to his knees in blood. Lord, have mercy upon us all, and send better times!" | - Да, сэр,- подтвердил Партридж,- все пророчества, какие мне случалось читать, говорят, что в эту распрю будет великое кровопролитие и что трехпалый мельник, ныне живущий, будет держать лошадей трех королей по колена в крови. Господи, смилуйся над нами и пошли лучшие времена! |
| "With what stuff and nonsense hast thou filled thy head!" answered Jones: "this too, I suppose, comes from the popish priest. Monsters and prodigies are the proper arguments to support monstrous and absurd doctrines. The cause of King George is the cause of liberty and true religion. In other words, it is the cause of common sense, my boy, and I warrant you will succeed, though Briarius himself was to rise again with his hundred thumbs, and to turn miller." | - Каким, однако, вздором и чепухой набил ты себе голову! - воскликнул Джонс.- Все это, должно быть, тоже идет от папистского священника. Чудища и чудеса - самые подходящие доводы в защиту чудовищного и нелепого учения. Стоять за короля Георга - значит стоять за свободу и истинную религию. Другими словами, это значит стоять за здравый смысл, мой милый, и, бьюсь об заклад, мы одержим верх, хотя бы поднялся сам стопалый Бриарей, обернувшись в мельника. |
| Partridge made no reply to this. He was, indeed, cast into the utmost confusion by this declaration of Jones. For, to inform the reader of a secret, which he had no proper opportunity of revealing before, Partridge was in truth a Jacobite, and had concluded that Jones was of the same party, and was now proceeding to join the rebels. An opinion which was not without foundation. For the tall, long-sided dame, mentioned by Hudibras- that many-eyed, many-tongued, many-mouthed, many-eared monster of Virgil, had related the story of the quarrel between Jones and the officer, with the usual regard to truth. She had, indeed, changed the name of Sophia into that of the Pretender, and had reported, that drinking his health was the cause for which Jones was knocked down. This Partridge had heard, and most firmly believed. 'Tis no wonder, therefore, that he had thence entertained the above-mentioned opinion of Jones; and which he had almost discovered to him before he found out his own mistake. And at this the reader will be the less inclined to wonder, if he pleases to recollect the doubtful phrase in which Jones first communicated his resolution to Mr. Partridge; and, indeed, had the words been less ambiguous, Partridge might very well have construed them as he did; being persuaded as he was that the whole nation were of the same inclination in their hearts; nor did it stagger him that Jones had travelled in the company of soldiers; for he had the same opinion of the army which he had of the rest of the people. | Партридж на это ничего не ответил. Слова Джонса привели его в крайнее смущение, ибо - откроем читателю тайну, которой нам еще не было случая коснуться,- Партридж в душе был якобитом и предполагал, что Джонс тоже якобит и собирается присоединиться к мятежникам. Предположение это было не вовсе лишено повода. Высокая, долговязая дама, упоминаемая Гудибрасом,- это многоглазое, многоязычное, многоустое, многоухое чудовище Вергилия,- рассказала ему, со своей обычной правдивостью, историю ссоры Джонса с офицером. Она превратила имя Софьи в имя Претендента и изобразила дело так, что тост за его здоровье был причиной полученного Джонсом удара. Вот что услышал Партридж и слепо всему поверил. Не удивительно, что после этого у него сложилось вышеуказанное представление о Джонсе, которое он чуть было не высказал ему, прежде чем заметил свою ошибку. Читатель найдет это вполне естественным, если соблаговолит припомнить двусмысленную фразу, в которой Джонс впервые сообщил мистеру Партриджу о своем решении. Впрочем, если бы даже слова Джонса и не были настолько двусмысленны, Партридж истолковал бы их таким же образом, будучи твердо убежден, что вся нация в душе разделяет его чувства; его не смущало и то обстоятельство, что Джонс шел с отрядом солдат, так как об армии он держался того же мнения, что и об остальном народе. |
| But however well affected he might be to James or Charles, he was still much more attached to Little Benjamin than to either; for which reason he no sooner discovered the principles of his fellow-traveller than he thought proper to conceal and outwardly give up his own to the man on whom he depended for the making his fortune, since he by no means believed the affairs of Jones to be so desperate as they really were with Mr. Allworthy; for as he had kept a constant correspondence with some of his neighbours since he left that country, he had heard much, indeed more than was true, of the great affection Mr. Allworthy bore this young man, who, as Partridge had been instructed, was to be that gentleman's heir, and whom, as we have said, he did not in the least doubt to be his son. | Но как бы он ни был привержен Иакову или Карлу, еще любезнее был ему Маленький Бенджамин, и потому, узнав убеждения своего спутника, Партридж счел благоразумным утаить собственные и наружно отказаться от них в угоду человеку, от которого зависело его счастье, потому что он нимало не верил, что дела Джонса с мистером Олверти в таком безнадежном положении, как это было в действительности. Покинув родные места, Партридж был в постоянной переписке с соседями сквайра и наслышался, даже слишком много, о большой привязанности мистера Олверти к молодому человеку, который, как писали Партриджу, назначен его наследником и которого, как мы сказали, сам Партридж считал его родным сыном. |
| He imagined therefore that whatever quarrel was between them, it would be certainly made up at the return of Mr. Jones; an event from which he promised great advantages, if he could take this opportunity of ingratiating himself with that young gentleman; and if he could by any means be instrumental in procuring his return, he doubted not, as we have before said, but it would as highly advance him in the favour of Mr. Allworthy. | Вот почему он был убежден, что, как бы мистер Олверти и Джонс ни поссорились, они непременно помирятся по возвращении Джонса - событие, от которого он ожидал для себя больших выгод, если до тех пор ему удастся завоевать расположение молодого джентльмена, и, как мы уже сказали, не сомневался, что если сумеет посодействовать его возвращению домой, то это очень поможет ему снова войти в милость мистера Олверти. |
| We have already observed, that he was a very good-natured fellow, and he hath himself declared the violent attachment he had to the person and character of Jones; but possibly the views which I have just before mentioned, might likewise have some little share in prompting him to undertake this expedition, at least in urging him to continue it, after he had discovered that his master and himself, like some prudent fathers and sons, though they travelled together in great friendship, had embraced opposite parties. I am led into this conjecture, by having remarked, that though love, friendship, esteem, and such like, have very powerful operations in the human mind; interest, however, is an ingredient seldom omitted by wise men, when they would work others to their own purposes. This is indeed a most excellent medicine, and, like Ward's pill, flies at once to the particular part of the body on which you desire to operate, whether it be the tongue, the hand, or any other member, where it scarce ever fails of immediately producing the desired effect. | Мы уже заметили, что Партридж был человек очень добродушный, и он сам объявил о своей горячей преданности Джонсу; но и только что упомянутые мною виды тоже. может быть, сыграли кой-какую роль в его решении предпринять этот поход или, по крайней мере, продолжать его, после того как Партридж обнаружил, что он и его господин придерживаются разных политических убеждений: ведь бывает же, что, несмотря на такое разногласие, благоразумные отцы и сыновья идут дружелюбно одной дорогой. Меня навело на эту мысль сделанное мной наблюдение, что любовь, дружба, уважение и тому подобные чувства хотя и являются могущественными двигателями человеческих поступков, однако умные люди редко упускают из виду материальные выгоды, когда хотят побудить других действовать в их интересах. Это превосходный медикамент: подобно пилюлям Ворда, он мгновенно оказывает действие именно на ту часть тела, которую вы имели в виду,- на язык, на руку и так далее, и почти безошибочно заставляет ее делать то, что вы от нее хотели. |
| English | Русский |
| Just as Jones and his friend came to the end of their dialogue in the preceding chapter, they arrived at the bottom of a very steep hill. Here Jones stopt short, and directing his eyes upwards, stood for a while silent. At length he called to his companion, and said, | Только что кончив изложенный в предыдущей главе диалог, Джонс со своим другом оказались у подножия очень крутой горы. Джонс остановился и, устремив глаза вверх, с минуту пребывал в молчании. Наконец, обратись к своему спутнику, сказал: |
| "Partridge, I wish I was at the top of this hill: it must certainly afford a most charming prospect, especially by this light; for the solemn gloom which the moon casts on all objects, is beyond expression beautiful, especially to an imagination which is desirous of cultivating melancholy ideas." | - Партридж, мне хотелось бы побывать на вершине этой горы: вид оттуда, должно быть, очаровательный, особенно при таком освещении, ибо меланхолическая мгла, набрасываемая луной на все предметы, невыразимо прекрасна, особенно для воображения, настроенного на печальный лад! |
| "Very probably," answered Partridge; "but if the top of the hill be properest to produce melancholy thoughts, I suppose the bottom is the likeliest to produce merry ones, and these I take to be much the better of the two. I protest you have made my blood run cold with the very mentioning the top of that mountain; which seems to me to be one of the highest in the world. No, no, if we look for anything, let it be for a place under ground, to screen ourselves from the frost." | - Очень может быть,- отвечал Партридж,- но если вершина горы очень способна навеять мрачные мысли, то ее подножие должно рождать веселье, а я во всех отношениях предпочитаю это. Признаюсь, у меня кровь застыла в жилах от одних ваших слов о вершине этой горы, выше которой, кажется, нет на свете. Нет, нет, если уж чего-нибудь искать, так какого-нибудь подземелья, где бы можно было укрыться от мороза. |
| "Do so," said Jones; "let it be but within hearing of this place, and I will hallow to you at my return back." | - Что ж, ищите его,- сказал Джонс,- только на таком расстоянии, чтобы туда донесся мой голос: сойдя с горы, я вам аукну. |
| "Surely, sir, you are not mad," said Partridge. | - Да в уме ли вы, сэр! - ужаснулся Партридж. |
| "Indeed, I am," answered Jones, "if ascending this hill be madness; but as you complain so much of the cold already, I would have you stay below. I will certainly return to you within an hour." | - Нет, не в уме,- отвечал Джонс,- если взойти на эту гору - безумие; но раз вы так жалуетесь на холод, то оставайтесь внизу. Не больше чем через час я вернусь к вам. |
| "Pardon me, sir," cries Partridge; "I have determined to follow you wherever you go." | - Простите меня, сэр,- воскликнул Партридж,- я решил следовать за вами, куда бы вы ни пошли! |
| Indeed he was now afraid to stay behind; though he was coward enough in all respects, yet his chief fear was that of ghosts, with which the present time of night, and the wildness of the place, extremely well suited. | Теперь он боялся остаться один, ибо, будучи порядочным трусом во всех отношениях, больше всего он страшился привидений, для которых время ночи и пустынность места как нельзя больше подходили. |
| At this instant Partridge espied a glimmering light through some trees, which seemed very near to them. He immediately cried out in a rapture, | В эту минуту Партридж заметил сквозь деревья мерцающий свет, который, по-видимому, находился совсем невдалеке от них. |
| "Oh, sir! Heaven hath at last heard my prayers, and hath brought us a house; perhaps it may be an inn. Let beseech you, sir, if you have any compassion either for me or yourself, do not despise the goodness of Providence, but let us go directly to yon light. Whether it be a public-house or no, I am sure if they be Christians that well there, they will not refuse a little house-room to persons in our miserable condition." | - Слава богу, сэр! - с восхищением воскликнул он.- Наконец-то небо услышало мои молитвы и послало нам жилище, может быть, гостиницу. Умоляю вас, сэр, если у вас есть хоть какая-нибудь жалость ко мне или к себе, не пренебрегайте этой благостью провидения и пойдемте прямо на тот огонек. Гостиница, в конце концов, это или нет, но если там живут христиане, они, наверно, не откажут в уголке путникам, находящимся в такой бедственном положении. |
| Jones at length yielded to the earnest supplications of Partridge, and both together made directly towards the place whence the light issued. | Джонс уступил в конце концов горячим просьбам Партриджа, и они направились прямо к тому месту, где светился огонек. |
| They soon arrived at the door of this house, or cottage, for it might be called either, without much impropriety. Here Jones knocked several times without receiving any answer from within; at which Partridge, whose head was full of nothing but of ghosts, devils, witches, and such like, began to tremble, crying, | Скоро пришли они к дверям дома, или коттеджа, потому что это здание можно было принять и за то и за другое. Джонс постучался несколько раз, но ответа не последовало: тогда Партридж, голова которого была полна привидений, чертей, ведьм и тому подобного, задрожал и воскликнул: |
| "Lord, have mercy upon us! surely the people must be all dead. I can see no light neither now, and yet I am certain I saw a candle burning but a moment before.- Well! I have heard of such things." | - Господи, спаси и помилуй! Наверное, все в доме мертвые. Я не вижу больше света в окнах, а минуту назад ясно видел горящую свечу. О таких вещах мне уже приходилось слышать. |
| "What hast thou heard of?" said Jones. "The people are either fast asleep, or probably, as this is a lonely place, are afraid to open their door." | - О каких вещах? - спросил Джонс.- Попросту хозяева или крепко спят, или, что еще вероятнее, боятся открыть дверь, так как место здесь пустынное. |
| He then began to vociferate pretty loudly, and at last an old woman, opening an upper casement, asked, Who they were, and what they wanted? | Он начал кричать изо всех сил, и, наконец, какая-то старуха, открыв верхнее окошко, спросила, кто они и что им надо. |
| Jones answered, They were travellers who had lost their way, and having seen a light in window, had been led thither in hopes of finding some fire to warm themselves. | Джонс отвечал, что они путешественники, сбились с дороги и, увидев свет в окошке, пришли, в надежде найти здесь огонь и обогреться. |
| "Whoever you are," cries the woman, "you have no business here; nor shall I open the door to any at this time of night." | - Кто бы вы ни были,- отвечала старуха,- вам тут делать нечего, и я никому не открою дверь в такое позднее время. |
| Partridge, whom the sound of a human voice had recovered from his fright, fell to the most earnest supplications to be admitted for a few minutes to fire, saying, he was almost dead with the cold; to which fear had indeed contributed equally with the frost. He assured her that the gentleman who spoke to her was one of the greatest squires in the country; and made use of every argument, save one, which Jones afterwards effectually added; and this was, the promise of half-a-crown;- a bribe too great to be resisted by such a person, especially as the genteel appearance of Jones, which the light of the moon plainly discovered to her, together with his affable behaviour, had entirely subdued those apprehensions of thieves which she had at first conceived. She agreed, therefore, at last, to let them in; where Partridge, to his infinite joy, found a good fire ready for his reception. | Партридж, страх которого прогнали звуки человеческого голоса, начал слезно молить позволения войти всего на несколько минут, чтобы обогреться, говоря, что он полумертв от холода, чему страх был столько же причиной, как и мороз. Он клялся старухе, что говоривший с ней джентльмен - один из первых сквайров этих мест, и пускал в ход все доводы, за исключением самого убедительного, к которому прибегнул наконец Джонс, то есть к обещанию дать полкроны - подачка слишком щедрая для того, чтобы старуха могла против нее устоять; притом же изящная фигура Джонса, ярко обрисовавшаяся перед ней в свете луны, и приветливое его обращение окончательно убедили ее, что она имеет дело не с ворами, за которых первоначально приняла наших путников. Она согласилась наконец впустить их, и Партридж, к большой своей радости, нашел в доме жарко горевший огонь. |
| The poor fellow, however, had no sooner warmed himself, than those thoughts which were always uppermost in his mind, began a little to disturb his brain. There was no article of his creed in which he had a stronger faith than he had in witchcraft, nor can the reader conceive a figure more adapted to inspire this idea, than the old woman who now stood before him. She answered exactly to that picture drawn by Otway in his Orphan. Indeed, if this woman had lived in the reign of James the First, her appearance alone would have hanged her, almost without any evidence. | Но не успел бедняга обогреться, как известного рода мысли, которым он всегда легко поддавался, снова начади тревожить его мозг. Не было догмата, в который он верил бы так непоколебимо, как в колдовство, и читатель не может себе представить фигуру, более подходящую для внушения мысли о колдовстве, чем стоявшая теперь перед Партриджем старуха! Она точь-в-точь была похожа на ведьму, выведенную Отвеем в его "Сироте", и, живи она в царствование Иакова I, ее повесили бы без всяких улик за одну наружность. |
| Many circumstances likewise conspired to confirm Partridge in his opinion. Her living, as he then imagined, by herself in so lonely a place; and in a house, the outside of which seemed much too good for her, but its inside was furnished in the most neat and elegant manner. To say the truth, Jones himself was not a little surprized at what he saw; for, besides the extraordinary neatness of the room, it was adorned with a great number of nick-nacks and curiosities, which might have engaged the attention of a virtuoso. | Были и другие обстоятельства, укреплявшие подозрение Партриджа. Она жила, как ему тогда представлялось, одна, в пустынном месте, да притом в доме, который и снаружи казался для нее слишком хорош, внутри же был убран с еще большим вкусом и изяществом. Сказать правду, сам Джонс был немало удивлен тем, что увидел: комната была не только необыкновенно опрятна, но и украшена множеством безделушек и редкостей, достойных обратить на себя внимание знатока. |
| While Jones was admiring these things, and Partridge sat trembling with the firm belief that he was in the house of a witch, the old woman said, | Покамест Джонс дивился этим вещам, а Партридж сидел ни жив ни мертв, в твердой уверенности, что он находится в жилище колдуньи, старуха сказала: |
| "I hope, gentlemen, you will make what haste you can; for I expect my master presently, and I would not for double the money he should find you here." | - Прошу вас, джентльмены, не засиживаться, потому что с минуты на минуту я жду моего господина и за целую крону не пожелала бы, чтобы он застал вас здесь. |
| "Then you have a master?" cried Jones. "Indeed, you will excuse me, good woman, but I was surprized to see all those fine things in your house." | - Так у вас есть господин?! - воскликнул Джонс.- Извините меня, почтенная, я был удивлен, увидя у вас в доме столько прекрасных вещей. |
| "Ah, said she, "if the twentieth part of these things were mine, I should think myself a rich woman. But pray, sir, do not stay much longer, for I look for him in every minute." | - Ах, сударь,- отвечала она,- если бы хоть двадцатая их часть принадлежала мне, я считала бы себя богатой. Однако прошу вас, сударь, не оставайтесь здесь дольше, потому что я жду его каждую минуту. |
| "Why, sure he would not be angry with you," said Jones, "for doing a common act of charity?" | - Неужели же он рассердится на вас за столь обыкновенный акт человеколюбия? - удивился Джонс. |
| "Alack-a-day, sir!" said she, "he is a strange man, not at all like other people. He keeps no company with anybody, and seldom walks out but by night, for he doth not care to be seen; and all the country people are as much afraid of meeting him; for his dress is enough to frighten those who are not used to it. They call him, the Man of the Hill (for there he walks by night), and the country people are not, I believe, more afraid of the devil himself. He would be terribly angry if he found you here." | - К несчастью, да,- отвечала старуха,- он странный человек, совсем не похож на других. Ни с кем не водится и почти всегда выходит из дому только ночью, стараясь, чтобы его никто не видел; да и все местные жители боятся с ним встретиться: одно его платье способно напугать с непривычки. Его зовут Горным Отшельником (потому что по ночам он ходит на гору), и простой народ боится его, кажется, больше самого дьявола. Он ужасно рассердится, если застанет вас здесь. |
| "Pray, sir," says Partridge, "don't let us offend the gentleman; I am ready to walk, and was never warmer in my life. Do pray, sir, let us go. Here are pistols over the chimney: who knows whether they be charged or no, or what he may do with them?" | - Не будем же его раздражать, сэр,- сказал Партридж.- Я согрелся, как никогда в жизни, и готов идти. Пожалуйста, пойдемте, сэр. Вон над камином висят пистолеты: кто знает, может быть, они заряжены, и вдруг он возьмется за них? |
| "Fear nothing, Partridge," cries Jones; "I will secure thee from danger." | - Не бойся ничего, Партридж,- сказал Джонс,- я защищу тебя. |
| "Nay, for matter o' that, he never doth any mischief," said the woman; "but to be sure it is necessary he should keep some arms for his own safety; for his house hath been beset more than once; and it is not many nights ago that we thought we heard thieves about it: for my own part, | - Нет, насчет этого будьте спокойны, он никому худа не делает,сказала старуха.- Ему приходится держать оружие для самозащиты: на наш дом уже не раз устраивали нападение; всего несколько ночей назад было слышно, как к нам подбираются воры. |
| I have often wondered that he is not murdered by some villain or other, as he walks out by himself at such hours; but then, as I said, the people are afraid of him; and besides, they think, I suppose, he hath nothing about him worth taking." | Удивляюсь я, как его давно не убили злоумышленники: ведь он ходит один в такие поздние часы! Правда, что все его боятся, да и поживиться от него, думают, нечем. |
| "I should imagine, by this collection of rarities," cries Jones, "that your master had been a traveller." | - По этой коллекции редкостей я заключаю, что ваш господин много путешествовал,- заметил Джонс. |
| "Yes, sir," answered she, "he hath been a very great one: there be few gentlemen that know more of all matters than he. I fancy he hath been crost in love, or whatever it is I know not; but I have lived with him above these thirty years, and in all that time he hath hardly spoke to six living people." | - Да, сэр, очень много,- отвечала старуха,- мало найдется людей, которые знают больше, чем он. Должно быть, в любви был несчастен или что другое с ним случилось, только я живу с ним уже больше тридцати лет, и за все это время он разговаривал вряд ли с шестью живыми людьми. |
| She then again solicited their departure, in which she was backed by Partridge; but Jones purposely protracted the time, for his curiosity was greatly raised to see this extraordinary person. Though the old woman, therefore, concluded every one of her answers with desiring him to be gone, and Partridge proceeded so far as to pull him by the sleeve, he still continued to invent new questions, till the old woman, with an affrighted countenance, declared she heard her master's signal; and at the same instant more than one voice was heard without the door, crying, | Она опять стала упрашивать их уйти, и Партридж поддержал ее просьбы. Но Джонс умышленно старался протянуть время, желая во что бы то ни стало увидеть этого необыкновенного человека. Хотя старуха заключала все свои ответы просьбой уйти, а Партридж дошел даже до того, что потянул его за рукав, Джонс придумывал все новые и новые вопросы, пока наконец старуха не объявила с испуганным лицом, что слышит сигнал хозяина. В то же самое время снаружи послышалось несколько голосов, кричавших: |
| "D-n your blood, show us your money this instant. Your money, you villain, or we will blow your brains about your ears." | - Сию минуту подавай деньги, чертов сын! Деньги, мерзавец, или мы тебе череп раскроим! |
| "O, good heaven!" cries the old woman, "some villains, to be sure, have attacked my master. O la! what shall I do? what shall I do?" | - Господи! - закричала старуха.- Что делать? Что делать? |
| "How!" cries Jones, "how!- Are these pistols loaded?" | - Вот как! Вот как! - воскликнул Джонс.- Пистолеты эти заряжены? |
| "O, good sir, there is nothing in them, indeed. O pray don't murder us, gentlemen!" (for in reality she now had the same opinion of those within as she had of those without). | - Нет, не заряжены! Ей-богу, не заряжены! Пощадите, не убивайте нас, джентльмены! - взмолилась старуха, приняв теперь тех, кого она впустила, за таких же разбойников, как и те, что были снаружи. |
| Jones made her no answer; but snatching an old broad sword which hung in the room, he instantly sallied out, where he found the old gentleman struggling with two ruffians, and begging for mercy. Jones asked no questions, but fell so briskly to work with his broad sword, that the fellows immediately quitted their hold; and without offering to attack our heroe, betook themselves to their heels and made their escape; for he did not attempt to pursue them, being contented with having delivered the old gentleman; and indeed he concluded he had pretty well done their business, for both of them, as they ran off, cried out with bitter oaths that they were dead men. | Джонс ничего ей не ответил, схватил со стены старую широкую саблю и выскочил во двор, где увидел старика, подвергшегося нападению двух грабителей и просившего у них пощады. Не тратя времени на расспросы, Джонс начал так усердно работать широкой саблей, что негодяи тотчас же оставили свою жертву и, не думая нападать на нашего героя, пустились наутек и скрылись. Довольный освобождением старика, Джонс не пытался их преследовать; да к тому же по крику и отчаянным воплям убегавших он заключил, что дело им сделано на славу. |
| Jones presently ran to lift up the old gentleman, who had been thrown down in the scuffle, expressing at the same time great concern lest he should have received any harm from the villains. The old man stared a moment at Jones, and then cried, | Подбежав к старику, сбитому с ног во время драки, Джонс принялся поднимать его, озабоченно расспрашивая, не причинили ли ему какого-нибудь вреда разбойники. Старик с испугом посмотрел на Джонса и сказал: |
| "No, sir, no, I have very little harm, I thank you. Lord have mercy upon me!" | - Нет, сэр, благодарю вас; слава богу, я не ранен. |
| "I see, sir," said Jones, "you are not free from apprehensions even of those who have had the happiness to be your deliverers; nor can I blame any suspicions which you may have; but indeed you have no real occasion for any; here are none but your friends present. Having mist our way this cold night, we took the liberty of warming ourselves at your fire, whence we were just departing when we heard you call for assistance, which, I must say, Providence alone seems to have sent you." | - Я вижу, сэр,- сказал Джонс,- вы смотрите с некоторой опасливостью даже на тех, кто имел счастье спасти вас. Я не осуждаю вас за недоверчивость, но в настоящем случае она лишена всякого основания: вы видите перед собой друзей. Сбившись с дороги в эту холодную ночь, мы взяли смелость обогреться у вашего камина и собирались уже уходить, когда услышали ваши крики о помощи, которую, должен сказать, послало вам само провидение. |
| "Providence, indeed," cries the old gentleman, "if it be so." | - Да, видно само провидение, если дело было так,- проговорил старик. |
| "So it is, I assure you," cries Jones. "Here is your own sword, sir; I have used it in your defence, and I now return it into your hand." | - Уверяю вас, что все было именно так,- сказал Джонс.- Вот ваша сабля, сэр, я воспользовался ею для вашей защиты и теперь возвращаю ее по принадлежности. |
| The old man having received the sword, which was stained with the blood of his enemies, looked stedfastly at Jones during some moments, and then with a sigh cried out, | Взяв саблю, обагренную кровью его врагов, старик несколько мгновений пристально смотрел на Джонса и потом сказал со вздохом: |
| "You will pardon me, young gentleman; I was not always of a suspicious temper, nor am I a friend to ingratitude." | - Извините меня, молодой человек, но я не всегда был недоверчивым и не люблю неблагодарности. |
| "Be thankful then," cries Jones, "to that Providence to which you owe your deliverance: as to my part, I have only discharged the common duties of humanity, and what I would have done for any fellow-creature in your situation." | - Так благодарите провидение, которому вы обязаны своим спасением,сказал Джонс,- я исполнил только самый обыкновенный долг человеколюбия, сделал то, что сделал бы для всякого в вашем положении. |
| "Let me look at you a little longer," cries the old gentleman. "You are a human creature then? Well, perhaps you are. Come pray walk into my little hutt. You have been my deliverer indeed." | - Дайте же посмотреть на вас подольше,- сказал старик.- Так вы точно человек? Да, может быть. Войдите же в мою хижину. Вы действительно спасли мне жизнь. |
| The old woman was distracted between the fears which she had of her master, and for him; and Partridge was, if possible, in a greater fright. The former of these, however, when she heard her master speak kindly to Jones, and perceived what had happened, came again to herself; but Partridge no sooner saw the gentleman, than the strangeness of his dress infused greater terrors into that poor fellow than he had before felt, either from the strange description which he had heard, or from the uproar which had happened at the door. | Старуха была ни жива ни мертва: она боялась хозяина - и боялась за него; Партридж же перетрусил еще больше, однако, услышав, что хозяин ласково разговаривает с Джонсом, и сообразив, что случилось, старая служанка ободрилась; но бедняга Партридж при виде странно одетой фигуры старика пришел прямо в ужас, перед которым померкли его прежние страхи, вызванные рассказами старухи и шумной сценой, разыгравшейся у дверей. |
| To say the truth, it was an appearance which might have affected a more constant mind than that of Mr. Partridge. This person was of the tallest size, with a long beard as white as snow. His body was cloathed with the skin of an ass, made something into the form of a coat. He wore likewise boots on his legs, and a cap on his head, both composed of the skin of some other animals. | Сказать правду, внешность старика способна была напугать и большего смельчака, чем мистер Партридж. Это был человек исполинского роста, с длинной белой, как снег, бородой. На нем было одеяние из ослиной кожи, отчасти похожее на кафтан. Сапоги и шапка были из кожи других животных. |
| As soon as the old gentleman came into his house, the old woman began her congratulations on his happy escape from the ruffians. | Едва только старик вошел в дом, как служанка принялась поздравлять его с счастливым избавлением от разбойников. |
| "Yes," cried he, "I have escaped, indeed, thanks to my preserver." | - Да,- отвечал он,- я спасся благодаря вот этому моему избавителю. |
| "O the blessing on him!" answered she: "he is a good gentleman, I warrant him. I was afraid your worship would have been angry with me for letting him in; and to be certain I should not have done it, had not I seen by the moon-light, that he was a gentleman, and almost frozen to death. And to be certain it must have been some good angel that sent him hither, and tempted me to do it." | - Благослови его господь! - воскликнула старуха.- Он добрый джентльмен, готова поручиться. Я боялась, что ваша милость прогневается на меня за то, что я его впустила; да я бы и не впустила, если бы не разглядела при свете месяца, что он джентльмен и замерз до полусмерти. Не иначе как добрый ангел прислал его сюда и надоумил меня впустить его. |
| "I am afraid, sir," said the old gentleman to Jones, "that I have nothing in this house which you can either eat or drink, unless you will accept a dram of brandy; of which I can give you some most excellent, and which I have had by me these thirty years." | - Боюсь, сэр,- сказал старик, обращаясь к Джонсу,- что у меня в доме не найдется ничего, чем бы угостить вас. Не хотите ли разве рюмку водки? Могу предложить вам превосходной, которая стоит у меня уже тридцать лет. |
| Jones declined this offer in a very civil and proper speech, and then the other asked him, "Whither he was travelling when he mist his way?" saying, | Джонс отказался в самых учтивых и пристойных выражениях; тогда хозяин спросил, куда же он направлялся, когда сбился с дороги. |
| "I must own myself surprized to see such a person as you appear to be, journeying on foot at this time of night. I suppose, sir, you are a gentleman of these parts; for you do not look like one who is used to travel far without horses?" | - Должен признаться,- сказал он,- меня удивляет, что такой человек, каким вы кажетесь с виду, идет пешком в глухую ночь. Полагаю, сэр, вы живете где-нибудь поблизости, потому что не похожи на тех, которые имеют обыкновение путешествовать без лошадей. |
| "Appearances," cried Jones, "are often deceitful; men sometimes look what they are not. I assure you I am not of this country; and whither I am travelling, in reality I scarce know myself." | - Наружность часто бывает обманчива,- возразил Джонс.- Люди иногда кажутся не тем, что они есть. Могу вас уверить, что я не здешний и едва ли сам знаю, куда иду. |
| "Whoever you are, or whithersoever you are going," answered the old man, "I have obligations to you which I can never return." | - Кто бы вы ни были и куда бы ни шли,- отвечал старик,- я стольким вам обязан, что мне и не отблагодарить вас. |
| "I once more," replied Jones, "affirm that you have none; for there can be no merit in having hazarded that in your service on which I set no value; and nothing is so contemptible in my eyes as life." | - Еще раз повторяю, что вы мне не обязаны ничем,- запротестовал Джонс.- Нет никакой заслуги рисковать тем, чему я не придаю никакой цены: в моих глазах нет ничего презреннее жизни. |
| "I am sorry, young gentleman," answered the stranger, "that you have any reason to be so unhappy at your years." | - Сожалею, молодой человек,- отвечал незнакомец,- что в ваши годы у вас есть уже причины быть несчастным. |
| "Indeed I am, sir," answered Jones, "the most unhappy of mankind." | - Так и есть, сэр,- сказал Джонс,- я несчастнейший из людей. |
| "Perhaps you have had a friend, or a mistress?" replied the other. | - Может быть, у вас был друг или любимая женщина? |
| "How could you," cries Jones, "mention two words sufficient to drive me to distraction?" | - Вы произнесли два слова,- сказал Джонс,- способные довести меня до безумия. |
| "Either of them are enough to drive any man to distraction," answered the old man. "I enquire no farther, sir; perhaps my curiosity hath led me too far already." | - Каждое из них способно довести любого до безумия,- отвечал старик.Я не продолжаю своих расспросов, сэр; может быть, любопытство завлекло меня и так уже слишком далеко. |
| "Indeed, sir," cries Jones, "I cannot censure a passion which I feel at this instant in the highest degree. You will pardon me when I assure you, that everything which I have seen or heard since I first entered this house hath conspired to raise the greatest curiosity in me. Something very extraordinary must have determined you to this course of life, and I have reason to fear your own history is not without misfortunes." | - Нет, сэр,- сказал Джонс,- я не могу осудить чувство, которым сам одержим сейчас в величайшей степени. Простите, если я скажу вам, что все, что я увидел и услышал, переступив порог этого дома, пробудило во мне живейшее любопытство. Должно быть, что-нибудь необыкновенное заставило вас избрать такой образ жизни, и я решаюсь высказать предположение, что и вы не миновали несчастий. |
| Here the old gentleman again sighed, and remained silent for some minutes: at last, looking earnestly on Jones, he said, | Старик снова вздохнул и несколько минут не произносил ни слова; наконец, внимательно посмотрев на Джонса, сказал: |
| "I have read that a good countenance is a letter of recommendation; if so, none ever can be more strongly recommended than yourself. If I did not feel some yearnings towards you from another consideration, I must be the most ungrateful monster upon earth; and I am really concerned it is no otherwise in my power than by words to convince you of my gratitude." | - Читал я, что приятная наружность - то же, что рекомендательное письмо; если это правда, то никто не может быть отрекомендован лучше вас. Если бы я не почувствовал к вам расположения по другому поводу, я был бы неблагодарнейшим чудовищем на земле; и я искренне сожалею, что у меня нет другого способа доказать вам свою благодарность, как только выразив ее словесно. |
| Jones, after a moment's hesitation, answered, "That it was in his power by words to gratify him extremely. I have confest a curiosity," said he, | После некоторого колебания Джонс отвечал, что именно словами незнакомец может отблагодарить его как нельзя более щедро. |
| "sir; need I say how much obliged I should be to you, if you would condescend to gratify it? Will you suffer me therefore to beg, unless any consideration restrains you, that you would be pleased to acquaint me what motives have induced you thus to withdraw from the society of mankind, and to betake yourself to a course of life to which it sufficiently appears you were not born?" | - Я уже признался вам, сэр,- сказал он,- что сгораю от любопытства; надо ли говорить, как много был бы я вам обязан, если бы вы были так добры удовлетворить его. Позвольте же обратиться к вам с покорнейшей просьбой: скажите мне, если только вас не удерживают какие-либо соображения, что побудило вас удалиться от общества людей и начать род жизни, для которого вы, по-видимому, не рождены? |
| "I scarce think myself at liberty to refuse you anything after what hath happened," replied the old man. "If you desire therefore to hear the story of an unhappy man, I will relate it to you. Indeed you judge rightly, in thinking there is commonly ordinary in the fortunes of those who fly from society; for however it may seem a paradox, or even a contradiction, certain it is, that great philanthropy chiefly inclines us to avoid and detest mankind; not on account so much of their private and selfish vices, but for those of a relative kind; such as envy, malice, treachery, cruelty, and every other species of malevolence. These are the vices which true philanthropy abhors, and which rather than see and converse with, she avoids society itself. However, without a compliment to you, you do not appear to me one of those whom I should shun or detest; nay, I must say, in what little hath dropt from you, there appears some parity in our fortunes: I hope, however, yours will conclude more successfully." | - Я не считаю себя вправе отказать вам в чем бы то ни было после того, что случилось,- отвечал старик.- Итак, если вы желаете выслушать историю несчастного человека, я расскажу вам ее. Вы правильно рассуждаете, полагая, что судьбу тех, которые убегают от общества, нельзя назвать обыкновенной; как это ни покажется парадоксальным или даже нелепым, но несомненно, что глубокое человеколюбие побуждает нас избегать и ненавидеть людей не столько за их личные, эгоистические пороки, сколько за пороки общественные: зависть, злобу, предательство, жестокость и все вообще виды недоброжелательства. Истинный человеколюбец не переносит этих пороков и скорее готов отречься от общества, чем видеть их и иметь с ними дело. Однако - не примите этого за комплимент - вы, мне кажется, не из числа тех, которых должно избегать и ненавидеть; признаться даже, на основании немногих оброненных вами слов, мне сдается, что в наших судьбах есть нечто общее; надеюсь, впрочем, что ваша будет все же счастливее. |
| Here some compliments passed between our heroe and his host, and then the latter was going to begin his history, when Partridge interrupted him. His apprehensions had now pretty well left him, but some effects of his terrors remained; he therefore reminded the gentleman of that excellent brandy which he had mentioned. This was presently brought, and Partridge swallowed a large bumper. | Тут герой наш и хозяин обменялись несколькими комплиментами, и последний собирался уже приступить к своему рассказу, но его прервал Партридж. Опасения его совершенно рассеялись, но кое-какие следы только что владевших им чувств все же остались,- он поэтому напомнил хозяину об упомянутой превосходной водке. Водка была тотчас же подана, и Партридж осушил порядочный бокал. |
| The gentleman then, without any farther preface, began as you may read in the next chapter. | Тогда хозяин без дальнейших предисловий приступил к рассказу, начало которого вы найдете в следующей главе. |
| English | Русский |
| "I was born in a village of Somersetshire, called Mark, in the year 1657. My father was one of those whom they call gentlemen farmers. He had a little estate of about ?300 a year of his own, and rented another estate of near the same value. He was prudent and industrious, and so good a husbandman, that he might have led a very easy and comfortable life, had not an arrant vixen of a wife soured his domestic quiet. But though this circumstance perhaps made him miserable, it did not make him poor; for he confined her almost entirely at home, and rather chose to bear eternal upbraidings in his own house, than to injure his fortune by indulging her in the extravagancies she desired abroad. | Я родился в тысяча шестьсот пятьдесят седьмом году, в Сомерсетшире, в деревне Марк. Мой отец был из так называемых джентльменов-фермеров. Он имел небольшое поместье, приносившее около трехсот фунтов в год, и арендовал другое, дававшее почти столько же. Он был благоразумен, трудолюбив и так исправно вел хозяйство, что мог бы жить в покое и довольстве, если бы весь его домашний уют не был отравлен мегерой-женой. Но хотя это обстоятельство сделало его, может быть, несчастным, оно не привело его к бедности, потому что он держал жену почти всегда у себя в деревне и предпочитал сносить вечные попреки в собственном доме, чем расстраивать свое состояние, потворствуя ее сумасбродствам на стороне. От этой Ксантиппы... |
| "By this Xanthippe" (so was the wife of Socrates called, said Partridge)- | - Так называлась жена Сократа,- заметил Партридж. |
| "by this Xanthippe he had two sons, of which I was the younger. He designed to give us both good education; but my elder brother, who, unhappily for him, was the favourite of my mother, utterly neglected his learning; insomuch that, after having been five or six years at school with little or no improvement, my father, being told by his master that it would be to no purpose to keep him longer there, at last complied with my mother in taking him home from the hands of that tyrant, as she called his master; though indeed he gave the lad much less correction than his idleness deserved, but much more, it seems, than the young gentleman liked, who constantly complained to his mother of his severe treatment, and she as constantly gave him a hearing." | - ...от этой Ксантиппы было у него два сына, из которых я - младший. Отец намеревался дать нам обоим хорошее воспитание; но мой старший брат, к несчастью для него - любимец матери, решительно не хотел учиться; пробыв в школе л&т пять или шесть, он сделал столь ничтожные успехи, что отец, уведомленный начальником заведения, что держать дольше его сына в школе бесполезно, уступил наконец желанию моей матери и взял брата домой из рук тирана, как она называла его наставника, хотя этот тиран наказывал мальчика гораздо меньше, чем заслуживала его леность, но все же больше, чем было по вкусу молодому джентльмену, вечно жаловавшемуся матери на суровое с ним обращение и постоянно встречавшему у нее поддержку. |
| "Yes, yes," cries Partridge, "I have seen such mothers; I have been abused myself by them, and very unjustly; such parents deserve correction as much as their children." | - Да, да,- воскликнул Партридж,- видел я таких матерей; мне тоже от них доставалось, и совершенно зря; такие родители заслуживают наказания наравне с их детьми. |
| Jones chid the pedagogue for his interruption, and then the stranger proceeded. | Джонс приказал педагогу не мешать, и незнакомец продолжал: |
| "My brother now, at the age of fifteen, bade adieu to all learning, and to everything else but to his dog and gun; with which latter he became so expert, that, though perhaps you may think it incredible, he could not only hit a standing mark with great certainty, but hath actually shot a crow as it was flying in the air. He was likewise excellent at finding a hare sitting, and was soon reputed one of the best sportsmen in the country; a reputation which both he and his mother enjoyed as much as if he had been thought the finest scholar. | - Итак, в пятнадцать лет брат сказал "прощай" ученью и всему на свете, кроме своей собаки и ружья, которым научился владеть так ловко, что, хоть это может показаться вам невероятным, не только попадал без промаха в неподвижную цель, но бил также в ворону на лету. С таким Hie искусством отыскивал он заячьи норы и скоро прослыл одним из лучших охотников в наших местах - слава, которой он и мать его гордились столько же, как если бы он почитался величайшим ученым. |
| "The situation of my brother made me at first think my lot the harder, in being continued at school: but I soon changed my opinion; for as I advanced pretty fast in learning, my labours became easy, and my exercise so delightful, that holidays were my most unpleasant time; for my mother, who never loved me, now apprehending that I had the greater share of my father's affection, and finding, or at least thinking, that I was more taken notice of by some gentlemen of learning, and particularly by the parson of the parish, than my brother, she now hated my sight, and made home so disagreeable to me, that what is called by school-boys Black Monday, was to me the whitest in the whole year. | Продолжая школьное учение, я счел сперва участь мою тяжелее братниной, но скоро переменил это мнение; делая быстрые успехи в науках, я видел, что труд мой становится все более легким, и занимался с таким наслаждением, что праздники были для меня самыми неприятными днями. Мать, никогда меня не любившая, замечая теперь все растущую привязанность ко мне отца и находя или, по крайней мере, воображая, что некоторые образованные люди, особенно приходский священник, отдают мне предпочтение перед братом, возненавидела меня и сделала для меня пребывание в родительском доме настолько невыносимым, что день, называемый школьниками черным понедельником, был для меня самым белым днем в году. |
| "Having at length gone through the school at Taunton, I was thence removed to Exeter College in Oxford, where I remained four years; at the end of which an accident took me off entirely from my studies; and hence I may truly date the rise of all which happened to me afterwards in life. | Окончив наконец школу в Тонтоне, я перешел оттуда в эксетерский колледж в Оксфорде, где пробыл четыре года; к концу этого времени один случай совершенно отвлек меня от занятий - случай, который положил начало всему, постигшему меня впоследствии. |
| "There was at the same college with myself one Sir George Gresham, a young fellow who was intitled to a very considerable fortune, which he was not, by the will of his father, come into full possession of till he arrived the age of twenty-five. However, the liberality of his guardians gave him little cause to regret the abundant caution of his father; for they allowed him five hundred pounds a year while he remained at the university, where he kept his horses and his whore, and lived as wicked and as profligate a life as he could have done had he been never so entirely master of his fortune; for besides the five hundred a year which he received from his guardians, he found means to spend a thousand more. He was above the age of twenty-one, and had no difficulty in gaining what credit he pleased. | В том же колледже, где и я, учился некий сэр Джордж Грешем, молодой наследник весьма крупного состояния, в полное владение которым он не мог вступить, по завещанию отца, до достижения двадцатипятилетнего возраста. Впрочем, щедрость опекунов давала ему очень мало поводов жаловаться на чрезмерную осторожность отца: во время пребывания сэра Грешема в университете они выдавали ему по пятисот фунтов в год, позволявших этому юноше держать лошадей и любовниц и вести такую дурную и распутную жизнь, какую он мог бы вести, будучи полным хозяином своего состояния, ибо, кроме пятисот фунтов, получаемых от опекунов, он находил способы тратить еще тысячу. Ему исполнился уже двадцать один год, и он не встречал никаких затруднений в получении какого угодно кредита. |
| "This young fellow, among many other tolerable bad qualities, had one very diabolical. He had a great delight in destroying and ruining the youth of inferior fortune, by drawing them into expenses which they could not afford so well as himself; and the better, and worthier, and soberer any young man was, the greater pleasure and triumph had he in his destruction. Thus acting the character which is recorded of the devil, and going about seeking whom he might devour. | Наряду со множеством сравнительно терпимых дурных качеств этот молодой человек обладал одним, поистине дьявольским. Он находил большое наслаждение разорять и губить юношей победнее его, вовлекая их в расходы, которые они не в состоянии были покрывать из своих средств, подобно ему; и чем лучше, чем достойнее, чем умереннее был юноша, тем радостнее торжествовал он его гибель. Так играл он свою дьявольскую роль, выискивая все новые и новые жертвы. |
| "It was my misfortune to fall into an acquaintance and intimacy with this gentleman. My reputation of diligence in my studies made me a desirable object of his mischievous intention; and my own inclination made it sufficiently easy for him to effect his purpose; for though I had applied myself with much industry to books, in which I took great delight, there were other pleasures in which I was capable of taking much greater; for I was high-mettled, had a violent flow of animal spirits, was a little ambitious, and extremely amorous. | На мое несчастье, и я познакомился и сблизился с этим джентльменом. Репутация прилежного студента сделала меня особенно желанным предметом его злобных намерений. Привести их в исполнение не стоило ему большого труда благодаря моим собственным наклонностям; хотя я усердно занимался науками, находя в этом большое наслаждение, но были вещи для меня еще более привлекательные: я был горяч, сильно увлекался, отличался некоторым честолюбием и чрезвычайной влюбчивостью. |
| "I had not long contracted an intimacy with Sir George before I became a partaker of all his pleasures; and when I was once entered on that scene, neither my inclination nor my spirit would suffer me to play an under part. I was second to none of the company in any acts of debauchery; nay, I soon distinguished myself so notably in all riots and disorders, that my name generally stood first in the roll of delinquents; and instead of being lamented as the unfortunate pupil of Sir George, I was now accused as the person who had misled and debauched that hopeful young gentleman; for though he was the ringleader and promoter of all the mischief, he was never so considered. I fell at last under the censure of the vice-chancellor, and very narrowly escaped expulsion. | Едва только сблизился я с сэром Джорджем, как уже сделался участником всех его удовольствий; а вступив однажды на это поприще, не мог, ни по своим наклонностям, ни по темпераменту, удовольствоваться второстепенной ролью. Я не отставал в разгуле ни от кого из нашей компании; скоро я стал даже настолько отличаться во всех буйствах и бесчинствах, что имя мое стояло обыкновенно первым в списке безобразников; и вместо того, чтобы пожалеть обо мне, как о несчастной жертве Джорджа, люди обвиняли меня в том, что я увлек и развратил этого многообещавшего джентльмена, ибо хотя он был зачинщиком и заправилой всех мерзостей, никто его таковым не считал. Наконец, я получил строгий выговор от вице-канцлера и едва не был исключен из университета. |
| "You will easily believe, sir, that such a life as I am now describing must be incompatible with my further progress in learning; and that in proportion as I addicted myself more and more to loose pleasure, I must grow more and more remiss in application to my studies. This was truly the consequence; but this was not all. My expenses now greatly exceeded not only my former income, but those additions which I extorted from my poor generous father, on pretences of sums being necessary for preparing for my approaching degree of batchelor of arts. These demands, however, grew at last so frequent and exorbitant, that my father by slow degrees opened his ears to the accounts which he received from many quarters of my present behaviour, and which my mother failed not to echo very faithfully and loudly; adding, 'Ay, this is the fine gentleman, the scholar who doth so much honour to his family, and is to be the making of it. I thought what all this learning would come to. He is to be the ruin of us all, I find, after his elder brother hath been denied necessaries for his sake, to perfect his education forsooth, for which he was to pay us such interest: I thought what the interest would come to,' with much more of the same kind; but I have, I believe, satisfied you with this taste. | Вы, конечно, понимаете, сэр, что описываемый мной образ жизни был несовместим с дальнейшим совершенствованием в науках и что чем больше я предавался распутству, тем больше отставал в занятиях. Следствие неизбежное; но это еще не все. Расходы мои теперь сильно превосходили не только постоянно получаемое содержание, но и прибавочные деньги, которые я вымогал у моего щедрого отца под предлогом издержек, необходимых для подготовки к экзамену на степень бакалавра словесных наук. Однако требования мои сделались наконец так часты и непомерны, что отец начал мало-помалу прислушиваться к рассказам о моем поведении, которые доходили до него со всех сторон и которые матушка не пропускала случая подхватывать и раздувать, приговаривая: "Вот вам и примерный джентльмен, вот вам и ученый, великая честь и слава всей семьи! Я наперед знала, к чему приведет все это ученье. Он разорит нас всех, уж вы поверьте мне! А старшему брату отказывали в самом необходимом, чтобы усовершенствовать его образование: младший-де возвратит нам все с лихвой! Знала я, что это будет за лихва!" - и так далее, в таком же роде. Но, мне кажется, довольно вам будет и приведенного образца. |
| "My father, therefore, began now to return remonstrances instead of money to my demands, which brought my affairs perhaps a little sooner to a crisis; but had he remitted me his whole income, you will imagine it could have sufficed a very short time to support one who kept pace with the expenses of Sir George Gresham. | После этого отец начал присылать мне в ответ на мои требования вместо денег - выговоры, что несколько ускорило развязку; но если бы даже он пересылал мне все свои доходы, то и это, как вы понимаете, недолго могло бы поддерживать человека, который в своих издержках не отставал от сэра Джорджа Грешема. |
| "It is more than possible that the distress I was now in for money, and the impracticability of going on in this manner, might have restored me at once to my senses and to my studies, had I opened my eyes before I became involved in debts from which I saw no hopes of ever extricating myself. This was indeed the great art of Sir George, and by which he accomplished the ruin of many, whom he afterwards laughed at as fools and coxcombs, for vying, as he called it, with a man of his fortune. To bring this about, he would now and then advance a little money himself, in order to support the credit of the unfortunate youth with other people; till, by means of that very credit, he was irretrievably undone. | Весьма вероятно, что нужда в деньгах и невозможность продолжать такой образ жизни образумили бы меня и заставили вернуться к занятиям, если бы глаза мои открылись до того, как я запутался в долгах настолько, что уже не было никакой надежды расплатиться. В этом и заключалось великое искусство сэра Джорджа, при помощи которого он доводил людей до разорения, а потом смеялся над ними, как над глупцами и хлыщами, вздумавшими тягаться с таким богачом, как он. С этой целью он сам время от времени давал им взаймы небольшие суммы, чтобы поддержать кредит несчастных юношей, пока они, именно благодаря этому кредиту, не погибали безвозвратно. |
| "My mind being by these means grown as desperate as my fortune, there was scarce a wickedness which I did not meditate, in order for my relief. Self-murder itself became the subject of my serious deliberation; and I had certainly resolved on it, had not a more shameful, though perhaps less sinful, thought expelled it from my head." | Мое бедственное положение довело до отчаяния и мой разум: я готов был почти на всякую мерзость, лишь бы как-нибудь выпутаться. Я стал серьезно помышлять даже о самоубийстве и, наверное, решился бы на него, если бы меня не удержал один еще более постыдный, хотя, может быть, и менее греховный замысел. |
| Here he hesitated a moment, and then cried out, | Тут рассказчик помолчал несколько мгновений и потом воскликнул: |
| "I protest, so many years have not washed away the shame of this act, and I shall blush while I relate it." | - Сколько лет прошло уже с тех пор, но время не смыло постыдности этого поступка, и я не могу рассказывать о нем без краски на лице! |
| Jones desired him to pass over anything that might give him pain in the relation; but Partridge eagerly cried out, | Джонс попросил его пропустить неприятные для него подробности, но Партридж горячо воспротивился: |
| "Oh, pray, sir, let us hear this; I had rather hear this than all the rest; as I hope to be saved, I will never mention a word of it." | - Нет, пожалуйста, рассказывайте, сэр! Я готов скорее отказаться от всего остального. Клянусь спасением моей души, я никому ни слова не передам! |
| Jones was going to rebuke him, but the stranger prevented it by proceeding thus: | Джонс собирался уже сделать ему замечание, но незнакомец предупредил его, возобновив рассказ: |
| "I had a chum, a very prudent, frugal young lad, who, though he had no very large allowance, had by his parsimony heaped up upwards of forty guineas, which I knew he kept in his escritore. I took therefore an opportunity of purloining his key from his breeches-pocket, while he was asleep, and thus made myself master of all his riches: after which I again conveyed his key into his pocket, and counterfeiting sleep- though I never once closed my eyes, lay in bed till after he arose and went to prayers- an exercise to which I had long been unaccustomed. | - Я жил с одним однокашником, скромным и бережливым молодым человеком, скопившим, несмотря на небольшое содержание, свыше сорока гиней, которые, как мне было известно, он держал у себя в письменном столе. И вот я однажды воспользовался случаем, вытащил у него во время сна из кармана штанов ключ и овладел всем его богатством, после чего положил ключ обратно в карман и притворился спящим, хотя на самом деле пролежал, не смыкая глаз, до тех пор, пока товарищ мой встал и начал молиться - занятие, от которого я давно уже отвык. |
| "Timorous thieves, by extreme caution, often subject themselves to discoveries, which those of a bolder kind escape. Thus it happened to me; for had I boldly broke open his escritore, I had, perhaps, escaped even his suspicion; but as it was plain that the person who robbed him had possessed himself of his key, he had no doubt, when he first missed his money, but that his chum was certainly the thief. Now as he was of a fearful disposition, and much my inferior in strength, and I believe in courage, he did not dare to confront me with my guilt, for fear of worse bodily consequences which might happen to him. He repaired therefore immediately to the vice-chancellor, and upon swearing to the robbery, and to the circumstances of it, very easily obtained a warrant against one who had now so bad a character through the whole university. | Своей крайней осторожностью робкий вор часто выдает себя там, где вор дерзкий благополучно минует опасности. Так случилось и со мной: если бы я смело взломал письменный стол моего сожителя, ему, может быть, не пришло бы даже в голову заподозрить меня; но так как было очевидно, что вор воспользовался его ключом, то товарищ мой, обнаружив пропажу, ни минуты не сомневался, что деньги его похищены мной. Однако, будучи характера боязливого и значительно уступая мне в физической силе, а также, кажется, в храбрости, он не посмел уличить меня в глаза, из опасения неприятных телесных последствий, к которым это могло бы привести. Он немедленно отправился к вице-канцлеру и, показав под присягой, что его обокрали и при каких обстоятельствах это случилось, без труда добился приказа о взятии под стражу человека, пользовавшегося теперь такой дурной славой во всем университете. |
| "Luckily for me, I lay out of the college the next evening; for that day I attended a young lady in a chaise to Witney, where we staid all night, and in our return, the next morning, to Oxford, I met one of my cronies, who acquainted me with sufficient news concerning myself to make me turn my horse another way." | К счастью, я провел следующую ночь вне колледжа, потому что провожал в коляске одну молодую даму в Витни, где мы и заночевали, а утром, когда мы возвращались в Оксфорд, встретил одного старого приятеля, который передал известие, заставившее меня повернуть лошадь на другую дорогу. |
| "Pray, sir, did he mention anything of the warrant?" said Partridge. | - Простите, сэр,- прервал его Партридж,- он сказал вам что-нибудь о приказе арестовать вас? |
| But Jones begged the gentleman to proceed without regarding any impertinent questions; which he did as follows:- | Но Джонс попросил рассказчика не обращать внимания на неуместные вопросы его спутника, и старик продолжал: |
| "Having now abandoned all thoughts of returning to Oxford, the next thing which offered itself was a journey to London. I imparted this intention to my female companion, who at first remonstrated against it; but upon producing my wealth, she immediately consented. We then struck across the country, into the great Cirencester road, and made such haste, that we spent the next evening, save one, in London. | - О возвращении в Оксфорд нечего было и думать, и первая мысль, которая напрашивалась сама собой, была - ехать в Лондон. Я сообщил об этом намерении моей спутнице; она сначала запротестовала, но когда я показал ей мои богатства, немедленно согласилась. Мы выехали полями на большую сайренчестерскую дорогу и гнали так, что на следующий день к вечеру были уже в Лондоне. |
| "When you consider the place where I now was, and the company with whom I was, you will, I fancy, conceive that a very short time brought me to an end of that sum of which I had so iniquitously possessed myself. | Если вы примете во внимание место, где я теперь оказался, и общество, в котором находился, то, думаю, легко себе представите, как быстро испарились деньги, которыми я так преступно завладел. |
| "I was now reduced to a much higher degree of distress than before: the necessaries of life began to be numbered among my wants; and what made my case still the more grievous was, that my paramour, of whom I was now grown immoderately fond, shared the same distresses with myself. To see a woman you love in distress; to be unable to relieve her, and at the same time to reflect that you have brought her into this situation, is perhaps a curse of which no imagination can represent the horrors to those who have not felt it." | Я был доведен до гораздо большей крайности, чем раньше: отказывал себе в удовлетворении самых необходимых жизненных потребностей; но что делало мое положение еще более мучительным, так это то, что моя спутница, в которую я теперь влюбился без памяти, принуждена была терпеть те же лишения. Видеть любимую женщину в нужде, не быть в состоянии помочь ей и в то же время помнить, что ты сам довел ее до этого положения,- это такая пытка, ужасов которой не может вообразить тот, кто ее не испытал. |
| "I believe it from my soul," cries Jones, "and I pity you from the bottom of my heart:" he then took two or three disorderly turns about the room, and at last begged pardon, and flung himself into his chair, crying, "I thank Heaven, I have escaped that!" | - Верю всей душой и жалею вас от всего сердца! - воскликнул Джонс; он прошелся несколько раз неровными шагами по комнате, извинился и сел на свое место, проговорив:- Благодарю бога, что меня это миновало! |
| "This circumstance," continued the gentleman, "so severely aggravated the horrors of my present situation, that they became absolutely intolerable. I could with less pain endure the raging in my own natural unsatisfied appetites, even hunger or thirst, than I could submit to leave ungratified the most whimsical desires of a woman on whom I so extravagantly doated, that, though I knew she had been the mistress of half my acquaintance, I firmly intended to marry her. But the good creature was unwilling to consent to an action which the world might think so much to my disadvantage. And as, possibly, she compassionated the daily anxieties which she must have perceived me suffer on her account, she resolved to put an end to my distress. She soon, indeed, found means to relieve me from troublesome and perplexed situation; for while I was distracted with various inventions to supply her with pleasures, she very kindly- betrayed me to one of her former lovers at Oxford, by whose care and diligence I was immediately apprehended and committed to gaol. | - Это обстоятельство,- продолжал хозяин,- до такой степени усилило ужас моего положения, что оно стало решительно невыносимо. Мне было бы гораздо легче переносить самые жестокие лишения, даже голод и жажду, чем оставлять без удовлетворения малейшие прихоти женщины, которую я полюбил так страстно, что твердо решил на ней жениться, хотя и знал, что она была любовницей половины моих знакомых. Но доброе создание не пожелало дать свое согласие на шаг, за который свет сурово осудил бы меня. Должно быть, пожалев меня за то, что я так из-за нее мучаюсь, она решила положить конец моим страданиям. Скоро нашла она способ облегчить мое тягостное и затруднительное положение: покамест я ломал голову, прикидывая и так и этак, какое бы удовольствие ей доставить, она очень любезно... выдала меня одному из своих прежних оксфордских любовников, заботами и усердием которого я был немедленно арестован и посажен в тюрьму. |
| "Here I first began seriously to reflect on the miscarriages of my former life; on the errors I had been guilty of; on the misfortunes which I had brought on myself; and on the grief which I must have occasioned to one of the best fathers. When I added to all these the perfidy of my mistress, such was the horror of my mind, that life, instead of being longer desirable, grew the object of my abhorrence; and I could have gladly embraced death as my dearest friend, if it had offered itself to my choice unattended by shame. | Здесь впервые начал я серьезно размышлять о промахах, совершенных мной в жизни, о моих проступках, о несчастьях, навлеченных на себя, и о горе, причиненном лучшему из отцов. И когда ко всему этому присоединилась мысль о предательстве моей любовницы, то на душе стало так тошно, что жизнь утратила для меня всякую привлекательность и я встретил бы смерть, как лучшего друга, если бы она не сопровождалась позором. |
| "The time of the assizes some came, and I was removed by habeas corpus to Oxford, where I expected certain conviction and condemnation; but, to my great surprize, none appeared against me, and I was, at the end the sessions, discharged for want of procecution. In short, my chum had left Oxford, and whether from indolence, or from what other motive I am ignorant, had declined concerning himself any farther in the affair." | Пришло время судебной сессии, и по закону habeas corpus я был переведен в Оксфорд, где ждал неминуемого изобличения и приговора; но, к великому моему удивлению, никто не выступил против меня с обвинением, и в конце сессии я был освобожден вследствие неявки истца. Мой сожитель уехал из Оксфорда и, то ли вследствие лени, то ли по каким-либо другим соображениям, не пожелал утруждать себя дальнейшими хлопотами по этому делу. |
| "Perhaps," cries Partridge, "he did not care to have your blood upon his hands; he was in the right on't. If any person was to hanged upon my evidence, I should never able to lie alone afterwards, for fear of seeing his ghost." | - Должно быть, не захотел брать на свою совесть вашу кровь,- сказал Партридж,- и он был прав. Если бы кого-нибудь повесили по моей жалобе, я после этого ни за что не решился бы спать один из страха увидеть покойника. |
| "I shall shortly doubt, Partridge," says Jones, "whether thou art more brave or wise." | - Право, не знаю, Партридж,- сказал Джонс,- чего в тебе больше: храбрости или ума. |
| "You may laugh at me, sir, if you please," answered Partridge; "but if you will hear a very short story which I can tell, and which is most certainly true, perhaps you may change your opinion. In the parish where I was born-" | - Можете смеяться надо мной, сэр, если вам угодно,- отвечал Партридж,- однако, если вы выслушаете одну маленькую, но совершенно правдивую историю, которую я могу вам рассказать, то перемените ваше мнение. В приходе, где я родился... |
| Here Jones would silenced him; but the stranger interceded that he might be permitted to tell his story, and in the meantime promised to recollect the remainder of his own. | Тут Джонс хотел было оборвать его, но незнакомец попросил позволить ему рассказать эту историю, обещая тем временем припомнить остающуюся часть своей собственной. |
| Partridge then proceeded thus: | Тогда Партридж продолжал: |
| "In the parish where I was born, there lived a farmer whose name was Bridle, and he had a son names Francis, a good hopeful young fellow: I was at the grammar-school with him, where I remember he was got into Ovid's Epistles, and he could construe you three lines together sometimes without looking into a dictionary. Besides all this, he was a very good lad, never missed church o' Sundays, and was reckoned one of the best psalm-singers in the whole parish. | - В приходе, где я родился, жил фермер по прозванию Брайдл; у него был сын Френсис, юноша, подававший большие надежды; я учился с ним в грамматической школе, где, помню, он дошел до "Посланий" Овидия и мог иногда перевести строчки три подряд, не заглядывая в словарь. Помимо всего этого, он был прекрасный парень, никогда не пропускал церковной службы по воскресеньям и считался одним из лучших певчих в приходе. |
| He would indeed now and then take a cup too much, and that was the only fault he had." | Любил, правда, иной раз выпить лишнее, только этот грех за ним и водился. |
| "Well, but come to the ghost," cries Jones. | - Хорошо. А где же покойник? - спросил Джонс. |
| "Never fear, sir; I shall come to him soon enough," answered Partridge. "You must know, then, that farmer Bridle lost a mare, a sorrel one, to the best of my remembrance; and so it fell out that this young Francis shortly afterward being at a fair at Hindon, and as I think it was on-, I can't remember the day; and being as he was, what should he happen to meet but a man upon his father's mare. Frank called out presently, Stop thief; and it being in the middle of the fair, it was impossible, you know, for the man to make his escape. So they apprehended him and carried him before the justice: I remember it was Justice Willoughby, of Noyle, a very worthy good gentleman; and he committed him to prison, and bound Frank in a recognisance, I think they call it- a hard word compounded of re and cognosco; but it differs in its meaning from the use of the simple, as many other compounds do. Well, at last down came my Lord Justice Page to hold the assizes; and so the fellow was had up, Frank was had up for a witness. To be sure, I shall never forget the face of the judge, when he began to ask him what he had to say against the prisoner. | - Не беспокойтесь, сэр, сейчас к нему перейду,- отвечал Партридж.Надо вам знать, что у фермера Брайдла пропала кобыла, гнедая, насколько мне помнится; вскоре потом молодому Френсису случилось быть на ярмарке в Гиндоне - это было, кажется в... нет, дня не могу припомнить; ну, да все равно,- только вдруг он видит: едет на отцовской кобыле какой-то человек. Франк крикнул тотчас же: "Держи вора!" Так как дело происходило в самой середине ярмарки, то, вы понимаете, молодчику невозможно было удрать. Его схватили и привели к судье; судьей был, помню, Виллауби из Нойля, добрый, почтенный джентльмен; он посадил его в тюрьму, а с Франка взял письменное обязательство явиться в суд присяжных. Наконец приехал открыть заседание старший судья Пейдж, и в суд приводят арестованного и Франка в качестве свидетеля. Ей-богу, никогда не забуду, с каким выражением судья спросил его, что он может сказать против арестованного. |
| He made poor Frank tremble and shake in his shoes. 'Well you, fellow,' says my lord, 'what have you to say? Don't stand humming and hawing, but speak out.' But, however, he soon turned altogether as civil to Frank, and began to thunder at the fellow; and when he asked him if he had anything to say for himself, the fellow said, he had found the horse. 'Ay!' answered the judge, 'thou art a lucky fellow: I have travelled the circuit these forty years, and never found a horse in my life: but I'll tell thee what, friend, thou wast more lucky than thou didst know of; for thou didst not only find a horse, but a halter too, I promise thee.' To be sure, I shall never forget the word. Upon which everybody fell a laughing, as how could they help it? Nay, and twenty other jests he made, which I can't remember now. There was something about his skill in horse-flesh which made all the folks laugh. To be certain, the judge must have been a very brave man, as well as a man of much learning. It is indeed charming sport to hear trials upon life and death. One thing I own thought a little hard, that the prisoner's counsel was not suffered to speak for him, though he desired only to be heard one very short word, my lord would not hearken to him, though he suffered a counsellor to talk against him for above half-an-hour. I thought it hard, I own, that there should be so many of them; my lord, and the court, and the jury, and the counsellors, and the witnesses, all upon one poor man, and he too in chains. Well, the fellow was hanged, as to be sure it could be no otherwise, and poor Frank could never be easy about it. He never was in the dark alone, but fancied he saw the fellow's spirit." | Прямо в дрожь бросило бедного Франка. "Ну, молодец, что скажете? - проговорил судья.- Да только не мямлите, не бормочите под нос, а говорите толково". Однако потом обращался с Франком очень учтиво и загремел на арестованного: на его вопрос, может ли подсудимый сказать что-нибудь в свое оправдание, тот отвечал, что лошадь он нашел. "Вот какой счастливый! - сказал судья.- Я сорок лет объезжаю свой округ, и ни разу мне не случилось найти лошадь. Но скажу тебе, приятель, тебе посчастливилось больше, чем ты думаешь: ты нашел не только лошадь, но и повод". Ей-богу, никогда не забуду этих слов. Все захохотали, да и нельзя было удержаться. Судья отпустил еще десятка два шуточек, да всех я не запомнил. Было что-то насчет того, что парень знает толк в лошадях, и от этой шутки все снова покатились со смеху. Словом, молодец был судья и человек очень ученый. Занятнейшее это развлечение - ходить по судам да слушать, как людей приговаривают к смерти. Одно, признаюсь, показалось мне жестоко: адвокату подсудимого не позволили говорить, несмотря на то что он хотел сказать только несколько слов; судья не пожелал его слушать, а между тем адвокату противной стороны позволил говорить больше получаса. Мне показалось, признаюсь, жестоко, что столько людей выступало против одного; и судья, и члены суда, и присяжные, и адвокаты, и свидетели - все напали на бедняка, да притом еще в оковах. Подсудимого, понятно, повесили, а бедняга Франк с тех пор не знал покоя. Как только он оставался один в темноте, так тотчас ему мерещился повешенный. |
| "Well, and is this thy story?" cries Jones. | - Это вся твоя история? - сказал Джонс. |
| "No, no," answered Partridge. "O Lord have mercy upon me! I am just now coming to the matter; for one night, coming from the alehouse, in a long, narrow, dark lane, there he ran directly up against him; and the spirit was all in white, fell upon Frank; and Frank, who was sturdy lad, fell upon the spirit again, and there they had a tussel together, and poor Frank was dreadfully beat: indeed he made a shift at last crawl home; but what with the beating, and what with the fright, he lay ill above a fortnight; and all this is most certainly true, and the whole parish will bear witness to it." | - Нет, погодите,- отвечал Партридж.- Господи, помилуй! Теперь я подошел к самому главному. Однажды ночью, возвращаясь из пивной по длинному узкому темному переулку, Франк наткнулся прямо на покойника; привидение было все в белом и напало на Франка. Франк, парень крепкий, дал сдачи, произошла потасовка, и бедняга Франк был жестоко избит; с большим трудом дополз он до дому, но от побоев и испуга пролежал больной больше двух недель. И все это сущая правда, весь приход вам засвидетельствует. |
| The stranger smiled at this story, and Jones burst into a loud fit of laughter; upon which Partridge cried, | Незнакомец улыбнулся, выслушав рассказ, а Джонс разразился громким хохотом. |
| "Ay, you may laugh, sir; and so did some others, particularly a squire, who is thought to be no better than an atheist; who, forsooth, because there was a calf with a white face found dead in the same lane the next morning, would fain have it that the battle was between Frank and that, as if a calf would set upon a man. Besides, Frank told me he knew it to be a spirit, and could swear to him in any court in Christendom; and he had not drank above a quart or two or such a matter of liquor, at the time. Lud have mercy upon us, and keep us all from dipping our hands in blood, I say!" | - Смейтесь, сэр, если вам угодно,- сказал Партридж,- другие тоже смеялись, особенно один сквайр, слывший завзятым безбожником. Представьте, он говорил даже, что Франк дрался с теленком, потому что на другое утро в переулке нашли мертвого теленка с белой головой. Как будто теленок станет нападать на человека! Кроме того, Франк уверял меня, что это было привидение, и готов был подтвердить свои слова присягой перед любым христианским судом; и выпил он в тот вечер не больше двух кварт. Господи, помилуй нас и не дай нам обагрить руки в крови! |
| "Well, sir," said Jones to the stranger, "Mr. Partridge hath finished his story, and I hope will give you no future interruption, if you will be so kind to proceed." | - Теперь, сэр,- обратился Джонс к незнакомцу,- мистер Партридж кончил свою историю и, надеюсь, не станет больше прерывать вас, если вы будете так добры продолжать. |
| He then resumed his narration; but as he hath taken breath for a while, we think proper to give it to our reader, and shall therefore put an end to this chapter. | Старик возобновил свой рассказ; но так как он тем временем передохнул, то мы считаем уместным дать отдых также и читателю и по этой причине кончаем настоящую главу. |
| English | Русский |
| "I had now regained my liberty," said the stranger; "but I had lost my reputation; for there is a wide difference between the case of a man who is barely acquitted of a crime in a court of justice, and of him who is acquitted in his own heart, and in the opinion of the people. I was conscious of my guilt, and ashamed to look any one in the face; so resolved to leave Oxford the next morning, before the daylight discovered me to the eyes of any beholders. | - Я получил свободу,- сказал незнакомец,- но потерял свое доброе имя, потому что большая разница между человеком, оправдавшимся чисто юридически перед судом, и человеком, оправдавшимся перед своей совестью и общественным мнением. Я сознавал свою вину, и мне было стыдно смотреть в глаза людям; вот почему я решил покинуть Оксфорд на другой же день, до зари, прежде чем дневной свет успеет показать меня жителям города. |
| "When I had got clear of the city, it first entered into my head to return home to my father, and endeavour to obtain his forgiveness; but as I had no reason to doubt his knowledge of all which had past, and as I was well assured of his great aversion to all acts of dishonesty, I could entertain no hopes of being received by him, especially since I was too certain all the good offices in the power of my mother; nay, had my father's pardon been as sure, as I conceived his resentment to be, I yet question whether I could have had the assurance to behold him, or whether I could, upon any terms, have submitted to live and converse with those who, I was convinced, knew me to have been guilty of so base an action. | Выйдя за пределы Оксфорда, я первым делом подумал вернуться домой и просить прощения у отца; но, не имея оснований сомневаться в том, что ему известно обо всем случившемся и прекрасно зная его глубокое отвращение ко всякому бесчестному поступку, я не мог надеяться, что он меня примет, особенно при добрых услугах, которые не преминет оказать мне матушка; но если бы даже прощение отца было столь же несомненно, как его негодование, я все-таки далеко не был уверен, достанет ли у меня силы посмотреть ему в глаза и смогу ли я, на каких угодно условиях, жить и общаться с теми, которые, по моему глубокому убеждению, знали, что я виновен в столь низком поступке. |
| "I hastened therefore back to London, the best retirement of either grief or shame, unless for persons of a very public character; for here you have the advantage of solitude without its disadvantage, since you may be alone and in company at the same time; and while you walk or sit unobserved, noise, hurry, and a constant succession of objects, entertain the mind, and prevent the spirits from preying on themselves, or rather on grief or shame, which are the most unwholesome diet in the world; and on which (though there are many who never taste either but in public) there are some who can feed very plentifully and very fatally when alone. | Поэтому я поспешил вернуться в Лондон, это лучшее убежище для горя и позора, если только тот, кто его ищет, не обладает слишком громкой известностью, ибо там вы пользуетесь преимуществами пустыни, не терпя ее неудобств, там вы находитесь в одно и то же время и в одиночестве, и среди людей; между тем как вы гуляете или сидите, никем не наблюдаемый, шум, суета и постоянная смена впечатлений развлекают ваш ум и препятствуют вашим мыслям снедать себя, или, точнее, ваше горе и позор - самую вредную для здоровья пищу на свете, которую иные потребляют в изобилии и самым гибельным для себя образом, пребывая в одиночестве, хотя есть немало и таких, которые находят в ней вкус только на людях. |
| "But as there is scarce any human good without its concomitant evil, so there are people who find an inconvenience in this unobserving temper of mankind; I mean persons who have no money; for as you are not put out of countenance, so neither are you cloathed or fed by those who do not know you. And a man may be as easily starved in Leadenhall-market as in the deserts of Arabia. | Но так как едва ли есть на земле такое благо, которому не сопутствовало бы зло, то и это благодетельное невнимание к вам ближних сопряжено бывает с некоторыми неудобствами; я не имею в виду те случаи, когда у вас нет денег,- ведь если незнакомые вам люди вас не стесняют, то они вас также не оденут и не накормят, и вы можете умереть с голоду на Леденгольском рынке так же легко, как в пустынях Аравии. |
| "It was as present my fortune to be destitute of that great evil, as it is apprehended to be by several writers, who I suppose were overburthened with it, namely, money." | А я в то время как раз был лишен великого зла, как называют его некоторые писатели, полагаю я, им переобремененные,- то есть был совершенно без денег. |
| "With submission, sir," said Partridge, "I do not remember any writers who have called it malorum; but irritamenta malorum. Effodiuntur opes, irritamenta malorum ." | - Прошу покорно прощения, сэр,- сказал Партридж,- я не помню, чтобы какой-нибудь писатель относил деньги к числу inalorum 33, их называют irritamenta malorum 34. Effodiuntur opes, irritamenta malorum 35. |
| "Well, sir," continued the stranger, "whether it be an evil, or only the cause of evil, I was entirely void of it, and at the same time of friends, and, as I thought, of acquaintance; when one evening, as I was passing through the Inner Temple, very hungry, and very miserable, I heard a voice on a sudden hailing me with great familiarity by my Christian name; and upon my turning about, I presently recollected the person who so saluted me to have been my fellow-collegiate; one who had left the university above a year, and long before any of my misfortunes had befallen me. This gentleman, whose name was Watson, shook me heartily by the hand; and expressing great joy at meeting me, proposed our immediately drinking a bottle together. I first declined the proposal, and pretended business, but as he was very earnest and pressing, hunger at last overcame my pride, and I fairly confessed to him I had no money in my pocket; yet not without framing a lie for an excuse, and imputing it to my having changed my breeches that morning. Mr. Watson answered, 'I thought, Jack, you and I had been too old acquaintance for you to mention such a matter.' He then took me by the arm, and was pulling me along; but I gave him very little trouble, for my own inclinations pulled me much stronger than he could do. | - Являются ли они злом, или причиной зла, сэр,- продолжал незнакомец,- только я не имел их вовсе, так же как и друзей, и даже простых знакомых. Однажды вечером, проходя, голодный и несчастный, по Внутреннему Темплу, я услышал чей-то голос, неожиданно окликнувший меня с большой непринужденностью по имени; я оглянулся и тотчас узнал в приветствовавшем меня человеке одного из моих товарищей студентов, оставившего университет уже больше года назад, задолго до того, как на меня обрушились мои несчастья. Джентльмен этот, которого звали Вотсон, сердечно пожал мне руку и, выразив радость по случаю нашей встречи, предложил мне распить вместе бутылку. Сначала я было отказался, сославшись на какое-то дело, но он не отставал со своей просьбой; наконец голод одолел во мне гордость, и я откровенно признался, что со мной нет денег, солгав в оправдание, будто я по ошибке надел сегодня не те брюки. Мистер Вотсон отвечал: "Мы с вами слишком старые знакомые, Джек, чтобы вам стоило церемониться из-за такого пустяка",- и, взяв меня под руку, потащил с собой; это, впрочем, не стоило ему большого труда, потому что мои собственные желания влекли меня туда же с гораздо большей силой. |
| "We then went into the Friars, which you know is the scene of all mirth and jollity. Here, when we arrived at the tavern, Mr. Watson applied himself to the drawer only, without taking the least notice of the cook; for he had no suspicion but that I had dined long since. However, as the case was really otherwise, I forged another falsehood, and told my companion I had been at the further end of the city on business of consequence, and had snapt up a mutton-chop in haste; so that I was again hungry, and wished he would add a beef-steak to his bottle." | Мы отправились на улицу Фрайерс, где, как вы знаете, сосредоточены все увеселительные заведения. Когда мы вошли в таверну, мистер Вотсон обратился только к слуге, подававшему вино, оставив без малейшего внимания повара,- в уверенности, что я давно уже пообедал. Но так как это не соответствовало действительности, то я сочинил другую ложь и сказал своему спутнику, что был в отдаленном конце города по важному делу и второпях перехватил только баранью котлетку, так что теперь снова проголодался, и хорошо было бы прибавить к бутылке еще бифштекс. |
| "Some people," cries Partridge, "ought to have good memories; or did you find just money enough in your breeches to pay for the mutton-chop?" | - Какая дырявая у иных людей память! - воскликнул Партридж.- Или, может быть, в ваших брюках нашлось денег как раз столько, чтобы заплатить за баранью котлетку? |
| "Your observation is right," answered the stranger, "and I believe such blunders are inseparable from all dealing in untruth.- But to proceed- I began now to feel myself extremely happy. The meat and wine soon revived my spirits to a high pitch, and I enjoyed much pleasure in the conversation of my old acquaintance, the rather as I thought him entirely ignorant of what had happened at the university since his leaving it. | - Ваши замечания справедливы,- отвечал незнакомец,- и, мне кажется, такие обмолвки неизбежны у каждого, кто начал лгать. Но возвратимся к рассказу. На душе у меня стало легко и радостно. Мясо и вино скоро оживили и разгорячили меня, и я с наслаждением разговаривал со своим старым знакомым, тем более что считал все случившееся в университете после нашей разлуки для него неизвестным. |
| "But he did not suffer me to remain long in this agreeable delusion; for taking a bumper in one hand, and holding me by the other, 'Here, my boy,' cries he, 'here's wishing you joy of your being so honourably acquitted of that affair laid to your charge. 'I was thunderstruck with confusion at those words, which Watson observing, proceeded thus: 'Nay, never be ashamed, man; thou hast been acquitted, and no one now dares call thee guilty; but, prithee, do tell me, who am thy friend- I hope thou didst really rob him? for rat me if it was not a meritorious action to strip such a sneaking, pitiful rascal; and instead of the two hundred guineas, I wish you had taken as many thousand. Come, come, my boy, don't be shy of confessing to me: you are not now brought before one of the pimps. D-n me if I don't honour you for it; for, as I hope for salvation, I would have made no manner of scruple of doing the same thing.' | Но он недолго оставлял меня в этом приятном заблуждении. Подняв бокал одной рукой и взяв меня за руку другой: "Поздравляю вас, дорогой мой,воскликнул он,- поздравляю вас с тем, что вы так почетно разделались с взведенным на вас обвинением!" Я был поражен как громом и пришел в крайнее смущение, но Вотсон, заметив это, сказал: "Стыдиться тут нечего. Ты оправдан, и никто не смеет назвать тебя преступником. Но скажи мне по правде,- ведь я твой друг,- ты все-таки его обокрал? По мне, так это самое похвальное дело - обобрать такого гадкого подхалима; только вместо двух сотен гиней хорошо было бы взять у него две тысячи. Черт меня побери, если я не уважаю вас за это! Клянусь спасением моей души, я ни минуты не поколебался бы сделать то же самое". |
| "This declaration a little relieved my abashment; and as wine had now somewhat opened my heart, I very freely acknowledged the robbery, but acquainted him that he had been misinformed as to the sum taken, which was little more than a fifth part of what he had mentioned. | Эти слова меня приободрили; и так как вино несколько развязало мне язык, то я откровенно признался в воровстве, заметив только, что мой спутник получил неправильные сведения о размерах похищенной суммы: на самом деле она составляла лишь немногим более пятой части названной им. |
| "'I am sorry for it with all my heart,' quoth he, 'and I wish thee better success another time. Though, if you will take my advice, you shall have no occasion to run any such risque. Here,' said he, taking some dice out of his pocket, 'here's the stuff. Here are the implements; here are the little doctors which cure the distempers of the purse. Follow but my counsel, and I will show you a way to empty the pocket of a queer cull without any danger of the nubbing cheat.'" | "Жаль, искренне жаль,- сказал он,- желаю вам большей удачи в другой раз. Впрочем, если вы послушаетесь моего совета, то не подвергнетесь больше никакому риску. Вот,- сказал он, вынимая из кармана горсть игральных костей,- вот средство, вот доктора, вылечивающие болезни кошелька. Следуйте только моему совету, и я покажу вам способ опустошать карманы простаков, не подвергаясь опасности воспарить в облака". |
| "Nubbing cheat!" cries Partridge: "pray, sir, what is that?" | - Воспарить в облака? - повторил Партридж.- Скажите, пожалуйста, сэр, что это значит? |
| "Why that, sir," says the stranger, "is a cant phrase for the gallows; for as gamesters differ little from highwaymen in their morals, so do they very much resemble them in their language. | - На воровском жаргоне это значит быть вздернутым на виселицу,отвечал незнакомец.- Так как игроки в отношении своей морали очень мало отличаются от молодцов с большой дороги, то и язык у них почти что общий. |
| "We had now each drank our bottle, when Mr. Watson said, the board was sitting, and that he must attend, earnestly pressing me at the same time to go with him and try my fortune. I answered he knew that was at present out of my power, as I had informed him of the emptiness of my pocket. To say the truth, I doubted not from his many strong expressions of friendship, but that he would offer to lend me a small sum for that purpose, but he answered, 'Never mind that, man; e'en boldly run a levant' [Partridge was going to inquire the meaning of that word, but Jones stopped his mouth]: 'but be circumspect as to the man. I will tip you the proper person, which may be necessary, as you do not know the town, nor can distinguish a rum cull from a queer one." | Мы выпили по бутылке, когда мистер Вотсон заявил, что заседание уже началось и он должен на нем присутствовать, причем настойчиво требовал, чтобы и я пошел с ним попытать счастья. Я отвечал, что в настоящее время я не могу этого сделать по причине уже известной ему пустоты моего кармана. Правду говоря, я не сомневался после его многочисленных уверений в дружеских чувствах, что он предложит мне взаймы небольшую сумму на этот предмет, но он отвечал: "Ну вот, есть о чем беспокоиться! Смойтесь, и все тут. (Партридж собрался было спросить значение этого слова, но Джонс остановил его.) Только будьте осторожны в выборе партнера. Я вам подам знак, с кем играть,- это необходимо: ведь вы не знаете столицы и не сумеете отличить шулера от простофили". |
| "The bill was now brought, when Watson paid his share, and was departing. I reminded him, not without blushing, of my having no money. He answered, 'That signifies nothing; score it behind the door, or make a bold rush and take no notice.- Or- stay,' says he; 'I will go down-stairs first, and then do you take up my money, and score the whole reckoning at the bar, and I will wait for you at the corner.' I expressed some dislike at this, and hinted my expectations that he would have deposited the whole; but he swore he had not another sixpence in his pocket. | Подали счет; Вотсон заплатил свою долю и собрался уходить. Я ему напомнил, не без краски стыда, что у меня нет денег. Он отвечал: "Это ничего не значит; зачеркните счет за дверью или смахните щеткой, как ни в чем не бывало... Или... постойте: я уйду первый, а вы возьмите мои деньги и заплатите у стойки; я подожду вас на углу". Я выразил некоторое неудовольствие по этому поводу и дал понять, что ждал от него уплаты за двоих; но он поклялся, что у него нет и шести пенсов лишних. |
| "He then went down, and I was prevailed on to take up the money and follow him, which I did close enough to hear him tell the drawer the reckoning was upon the table. The drawer past by me up-stairs; but I made such haste into the street, that I heard nothing of his disappointment, nor did I mention a syllable at the bar, according to my instructions. | Вотсон ушел, а я принужден был взять деньги и последовать за ним почти по пятам, так что мог расслышать, как он говорил трактирному слуге, что деньги на столе. Слуга прошел мимо меня, поднимаясь по лестнице; но я так поспешно выбежал на улицу, что до меня уже не долетели его ругательства; у стойки же я не проронил ни слова, согласно преподанным мне наставлениям. |
| "We now went directly to the gaming-table, where Mr. Watson, to my surprize, pulled out a large sum of money placed it before him, as did many others; all of them, no doubt, considering their own heaps as so many decoy birds, which were to intice and draw over the heaps of their neighbours. | Мы направились прямо к ломберному столу, и мистер Вотсон, к моему удивлению, достал из кармана крупную сумму и положил ее перед собой, как и многие другие, без сомнения, смотревшие на свои кучки как на своего рода приманных птиц, задачей которых было привлекать к себе кучки соседей. |
| "Here it would be tedious to relate all the freaks which Fortune, or rather the dice, played in this her temple. Mountains of gold were in a few moments reduced to nothing at one part of the table, and rose as suddenly in another. The rich grew in a moment poor, and the poor as suddenly became rich; so that it seemed a philosopher could nowhere have so well instructed his pupils in the contempt of riches, at least he could nowhere have better inculcated the incertainty of their duration. | Было бы скучно рассказывать о всех шалостях Фортуны (или, лучше сказать, костей), которые она творила в этом своем святилище. Горы золота молниеносно таяли на одном конце стола и столь же внезапно вырастали на другом. Богач в одно мгновение делался нищим, а нищий - богачом. Нигде философ не мог бы лучше научить своих учеников презрению к богатству, иди, по крайней мере, нигде он не мог бы показать им нагляднее, насколько оно непрочно. |
| "For my own part, after having considerably improved my small estate, I at last entirely demolished it. Mr. Watson too, after much variety of luck, rose from the table in some heat, and declared he had lost a cool hundred, and would play no longer. Then coming up to me, he asked me to return with him to the tavern; but I positively refused, saying, I would not bring myself a second time into such a dilemma, and especially as he had lost all his money and was now in my own condition. 'Pooh!' says he, 'I have just borrowed a couple of guineas of a friend, and one of them is at your service.' He immediately put one of them into my hand, and I no longer resisted his inclination. | Что касается меня, то, значительно умножив свой скромный капитал, я в заключение потерял его начисто. Мистер Вотсон тоже, после многих превратностей счастья, встал из-за стола в некотором возбуждении, объявив, что продул целую сотню и не желает больше играть; потом подошел ко мне и предложил вернуться в таверну. Но я решительно отказался, заявив, что не хочу вторично ставить себя в неловкое положение, особенно теперь, когда и он проиграл все свои деньги и ничуть не богаче меня. "Пустяки! - сказал он.- Я только что занял у приятеля две гинеи, и одна из них к вашим услугам". С этими словами он сунул мне в руку золотой, и я больше не противился его настояниям. |
| "I was at first a little shocked at returning to the same house whence we had departed in so unhandsome a manner; but when the drawer, with very civil address, told us, believed we had forgot to pay our reckoning,' I became perfectly easy, and very readily gave him a guinea, bid him pay himself, and acquiesced in the unjust charge which had been laid on my memory. | Сначала меня несколько коробила мысль о возвращении в ту самую таверну, которую мы покинули таким некрасивым образом, но когда слуга сказал с учтивым поклоном, что мы, кажется, забыли заплатить по счету, я совершенно успокоился, без возражений дал ему гинею и велел взять из нее сколько нужно, приняв как должное это несправедливое обвинение в забывчивости. |
| "Mr. Watson now bespoke the most extravagant supper he could well think of; and though he had contented himself with simple claret before, nothing now but the most precious Burgundy would serve his purpose. | Мистер Вотсон заказал между тем роскошнейший ужин, какой только мог придумать, и, хотя раньше довольствовался простым красным вином, теперь потребовал непременно самого дорогого бургундского. |
| "Our company was soon encreased by the addition of several gentlemen from the gaming-table; most of whom, as I afterwards found, came not to the tavern to drink, but in the way of business; for the true gamesters pretended to be ill, and refused their glass, while they plied heartily two young fellows, who were to be afterwards pillaged, as indeed they were without mercy. Of this plunder I had the good fortune to be a sharer, though I was not yet let into the secret. | Вскоре к нам присоединились еще несколько джентльменов из игорного дома, большая часть которых, как я убедился потом, пришла в таверну не пьянствовать, а обделывать свои дела: сославшись на нездоровье, они отказались от вина, но зато усердно угощали двух молодых людей, которых избрали себе в жертву и потом обобрали дочиста. Часть добычи посчастливилось получить и мне, хотя я не был еще посвящен в тайны их искусства. |
| "There was one remarkable accident attended this tavern play; for the money by degrees totally disappeared; so that though at the beginning the table was half covered with gold, yet before the play ended, which it did not till the next day, being Sunday, at noon, there was scarce a single guinea to be seen on the table; and this was the stranger as every person present, except myself, declared he had lost; and what was become of the money, unless the devil himself carried it away, is difficult to determine." | Эта игра в таверне сопровождалась одним замечательным явлением: деньги мало-помалу куда-то исчезали; таким образом, хотя в начале игры стол был наполовину покрыт золотом, но когда игра кончилась, что произошло только на следующий день (это было воскресенье) к полудню, на столе можно было увидеть всего лишь гинею. Это было тем более странно, что все присутствующие, за исключением меня, объявили о своем проигрыше; трудно понять, что случилось с деньгами, разве только их унес сам дьявол. |
| "Most certainly he did," says Partridge, "for evil spirits can carry away anything without being seen, though there were never so many folk in the room; and I should not have been surprized if he had carried away all the company of a set of wicked wretches, who were at play in sermon time. And I could tell you a true story, if I would, where the devil took a man out of bed from another man's wife, and carried him away through the keyhole of the door. I've seen the very house where it was done, and nobody hath lived in it these thirty years." | - Так оно, вероятно, и было,- сказал Партридж,- потому что злые духи могут унести что угодно, не будучи видимыми, если даже в комнате находится целая толпа народу. И меня нисколько не удивило бы, если бы дьявол унес всю эту компанию мошенников, занимавшихся игрой во время обедни. Если бы я захотел, то мог бы рассказать вам истинное происшествие, как дьявол стащил одного мужчину с постели чужой жены и унес через замочную скважину. Я собственными глазами видел дом, где это случилось, и вот уже тридцать лет, как никто в нем не живет. |
| Though Jones was a little offended by the impertinence of Partridge, he could not however avoid smiling at his simplicity. The stranger did the same, and then proceeded with his story, as will be seen in the next chapter. | Хотя Джонса немного рассердила эта неучтивость Партриджа, он не мог, однако, сдержать улыбку. Незнакомец тоже улыбнулся простоте спутника Джонса и продолжал свой рассказ, который читатель найдет в следующей главе. |
| English | Русский |
| "My fellow-collegiate had now entered me in a scene of life. I soon became acquainted with the whole fraternity of sharpers, and was let into their secrets; I mean, into the knowledge of those gross cheats which are proper to impose upon the raw and unexperienced; for there are some tricks of a finer kind, which are known only to a few of the gang, who are at the head of their profession; a degree of honour beyond my expectation; for drink, to which I was immoderately addicted, and the natural warmth of my passions, prevented me from arriving at any great success in an art which requires as much coolness as the most austere school of philosophy. | - Мой товарищ по колледжу открыл мне новое поприще. Скоро я познакомился со всем сообществом шулеров и был посвящен в их тайны,- я разумею те грубые приемы, которые годятся для одурачивания неопытных и простаков, потому что есть штуки и потоньше, известные только немногим членам шайки, мастерам своего искусства; на такую честь я не мог рассчитывать: пьянство, которому я неумеренно предавался, и природная пылкость чувств не позволили мне достигнуть больших успехов в искусстве, требующем столько же бесстрастия, как самая суровая философская школа. |
| "Mr. Watson, with whom I now lived in the closest amity, had unluckily the former failing to a very great excess; so that instead of making a fortune by his profession, as some others did, he was alternately rich and poor, and was often obliged to surrender to his cooler friends, over a bottle which they never tasted, that plunder that he had taken from culls at the public table. | Мистер Вотсон, с которым я жил теперь в самой тесной дружбе, к несчастью, был человек еще более увлекающийся; вместо того чтобы составить себе состояние своей профессией, как делали другие, он бывал попеременно то богачом, то нищим; обыгравши неопытных новичков в игорном доме, он часто спускал весь выигрыш своим более хладнокровным приятелям за бутылкой вина, к которому те никогда не прикасались. |
| "However, we both made a shift to pick up an uncomfortable livelihood; and for two years I continued of the calling; during which time I tasted all the varieties of fortune, sometimes flourishing in affluence, and at others being obliged to struggle with almost incredible difficulties. To-day wallowing in luxury, and to-morrow reduced to the coarsest and most homely fare. My fine clothes being often on my back in the evening, and at the pawn-shop the next morning. | Однако мы кое-как ухитрялись добывать жалкие средства к существованию. Целых два года жил я этим ремеслом и изведал за это время все превратности счастья, иногда процветая, а иногда бывая вынужден бороться с невероятными трудностями - сегодня купаясь в роскоши, завтра сидя на хлебе и на воде; дорогое платье, в котором я был вечером, наутро сплошь и рядом переходило в лавку закладчика. |
| "One night, as I was returning pennyless from the gaming-table, I observed a very great disturbance, and a large mob gathered together in the street. As I was in no danger from pickpockets, I ventured into the croud, where upon enquiry I found that a man had been robbed and very ill used by some ruffians. The wounded man appeared very bloody, and seemed scarce able to support himself on his legs. As I had not therefore been deprived of my humanity by my present life and conversation, though they had left me very little of either honesty or shame, I immediately offered my assistance to the unhappy person, who thankfully accepted it, and, putting himself under my conduct, begged me to convey him to some tavern, where he might send for a surgeon, being, as he said, faint with loss of blood. He seemed indeed highly pleased at finding one who appeared in the dress of a gentleman; for as to all the rest of the company present, their outside was such that he could not wisely place any confidence in them. | Однажды вечером, когда я возвращался из игорного дома без гроша в кармане, я увидел на улице большое смятение и толпу народа. Не опасаясь перспективы стать жертвой карманных воров, я протискался в самую давку и узнал при помощи расспросов, что какие-то громилы ограбили и сильно избили неизвестного человека. Раненый был весь в крови и, казалось, едва держался на ногах. Мой теперешний образ жизни и общество, в котором я вращался, не убили во мне человечности, хотя почти не оставили чувства честности и стыда, и я тотчас же предложил помощь несчастному, который с благодарностью ее принял и, опершись на мою руку, попросил отвести его в какую-нибудь таверну, где он мог бы послать за хирургом, так как чувствовал большую слабость от потери крови. Он, по-видимому, очень обрадовался встрече с прилично одетым человеком; все остальные в окружавшей его толпе были с виду таковы, что довериться им было бы неосторожно. |
| "I took the poor man by the arm, and led him to the tavern where we kept our rendezvous, as it happened to be the nearest at hand. A surgeon happening luckily to be in the house, immediately attended, and applied himself to dressing his wounds, which I had the pleasure to hear were not likely to be mortal. | Я взял пострадавшего под руку и привел в таверну, где мы устраивали наши свидания,- она была ближе всех от того места. К счастью, там оказался и хирург, тотчас же явившийся; перевязав раны, он успокоил меня, сказав, что они не смертельны. |
| "The surgeon having very expeditiously and dextrously finished his business, began to enquire in what part of the town the wounded man lodged; who answered, 'That he was come to town that very morning; that his horse was at an inn in Piccadilly, and that he had no other lodging, and very little or no acquaintance in town.' | Справившись проворно и ловко со своим делом, хирург спросил раненого, в какой части города он живет; тот отвечал, что приехал в Лондон только сегодня утром, что лошадь оставлена им в гостинице на Пикадилли, что другого помещения у него нет, и нет или почти нет знакомых в городе. |
| "This surgeon, whose name I have forgot, though I remember it began with an R, had the first character in his profession, and was serjeant-surgeon to the king. He had moreover many good qualities, and was a very generous good-natured man, and ready to do any service to his fellow-creatures. He offered his patient the use of his chariot to carry him to his inn, and at the same time whispered in his ear, 'That if he wanted any money, he would furnish him.' | Хирург этот, фамилию которого я забыл и помню только, что она начинается с буквы Р, пользовался громкой известностью и был лейб-медиком. Он отличался, кроме того, множеством прекрасных качеств, был добрым и отзывчивым человеком, всегда готовым на услугу. Он предложил пострадавшему свой экипаж и шепнул на ухо, что если ему нужны деньги, то он охотно их даст. |
| "The poor man was not now capable of returning thanks for this generous offer; for having had his eyes for some time stedfastly on me, he threw himself back in his chair, crying, 'Oh, my son! my son!' and then fainted away. | Однако раненый неспособен был поблагодарить за это великодушное предложение: уже несколько минут он пристально смотрел на меня, потом упал в кресла, вскрикнув: "Сын мой, сын!" - и лишился чувств. |
| "Many of the people present imagined this accident had happened through his loss of blood; but I, who at the same time began to recollect the features of my father, was now confirmed in my suspicion, and satisfied that it was he himself who appeared before me. I presently ran to him, raised him in my arms, and kissed his cold lips with the utmost eagerness. Here I must draw a curtain over a scene which I cannot describe; for though I did not lose my being, as my father for a while did, my senses were however so overpowered with affright and surprize, that I am a stranger to what passed during some minutes, and indeed till my father had again recovered from his swoon, and I found myself in his arms, both tenderly embracing each other, while the tears trickled a-pace down the cheeks of each of us. | Многие из присутствовавших объяснили этот случай потерей крови, но мне давно уже черты лица этого человека начали казаться знакомыми; теперь же я укрепился в своем предположении и более не сомневался, что передо мной действительно отец. Я тотчас же подбежал к нему, заключил в свои объятия и горячо поцеловал в холодные губы. Тут я должен опустить занавес над сценой, которой описать не в состоянии, потому что, хотя я и не лишился чувств, подобно отцу, однако был настолько испуган и поражен, что несколько минут ничего не соображал; так продолжалось до тех пор, пока отец не очнулся, и я увидел себя в его объятиях, нежно прижавшимся к нему, между тем как у нас обоих по щекам градом катились слезы. |
| "Most of those present seemed affected by this scene, which we, who might be considered as the actors in it, were desirous of removing from the eyes of all spectators as fast as we could; my father therefore accepted the kind offer of the surgeon's chariot, and I attended him in it to his inn. | Многие из присутствовавших расчувствовались при виде этой сцены, но мы, ее действующие лица, желали только как можно скорее скрыться с глаз зрителей; поэтому отец принял любезное предложение хирурга, сел в экипаж, и я проводил его до гостиницы, где он остановился. |
| "When we were alone together, he gently upbraided me with having neglected to write to him during so long a time, but entirely omitted the mention of that crime which had occasioned it. He then informed me of my mother's death, and insisted on my returning home with him, saying, 'That he had long suffered the greatest anxiety on my account; that he knew not whether he had most feared my death or wished it, since he had so many more dreadful apprehensions for me. At last, he said, a neighbouring gentleman, who had just recovered a son from the same place, informed him where I was; and that to reclaim me from this course of life was the sole cause of his journey to London.' He thanked Heaven he had succeeded so far as to find me out by means of an accident which had like to have proved fatal to him; and had the pleasure to think he partly owed his preservation to my humanity, with which he profest himself to be more delighted than he should have been with my filial piety, if I had known that the object of all my care was my own father. | Оставшись со мной наедине, он мягко пожурил меня за то, что я не удосужился написать ему в течение такого долгого времени, но ни словом не обмолвился о преступлении, послужившем причиной этого молчания. Он известил меня о смерти моей матери и горячо упрашивал вернуться с ним домой, говоря, что сильно беспокоился обо мне,- не знал, страшиться ли ему моей смерти или желать ее, ввиду еще более ужасных опасений относительно моей участи. Наконец, сказал он, один сосед дворянин, только что вызволивший сына из того же места, сообщил ему, где я, и единственная цель его поездки в Лондон - вытащить меня из омута, в котором я провожу свою жизнь. Он благодарил бога, что ему удалось так скоро найти меня,- правда, вследствие происшествия, едва не оказавшегося для него роковым,- и выразил удовольствие, что отчасти обязан своим спасением моей отзывчивости, порадовавшей его гораздо больше, чем порадовала бы сыновняя любовь, если бы я знал, что предметом моих забот является родной отец. |
| "Vice had not so depraved my heart as to excite in it an insensibility of so much paternal affection, though so unworthily bestowed. I presently promised to obey his commands in my return home with him, as soon as he was able to travel, which indeed he was in a very few days, by the assistance of that excellent surgeon who had undertaken his cure. | Порок еще не настолько ожесточил мое сердце, чтобы сделать его бесчувственным к такому трогательному проявлению родительской любви, которой к тому же я был совершенно недостоин. Я тотчас же пообещал исполнить его просьбу возвратиться с ним домой, как только он будет в состоянии отправиться в дорогу; благодаря помощи превосходного хирурга, взявшего на себя его лечение, долго ждать ему не пришлось. |
| "The day preceding my father's journey (before which time I scarce ever left him), I went to take my leave of some of my most intimate acquaintance, particularly of Mr. Watson, who dissuaded me from burying myself, as he called it, out of a simple compliance with the fond desires of a foolish old fellow. Such sollicitations, however, had no effect, and I once more saw my own home. My father now greatly sollicited me to think of marriage; but my inclinations were utterly averse to any such thoughts. I had tasted of love already, and perhaps you know the extravagant excesses of that most tender and most violent passion."- Here the old gentleman paused, and looked earnestly at Jones; whose countenance, within a minute's space, displayed the extremities of both red and white. | Накануне отъезда (до тех пор я почти ни на минуту не расставался с отцом) я пошел попрощаться кое с кем из самых близких своих приятелей, особенно с мистером Вотсоном, который стал горячо уговаривать меня не хоронить себя заживо по прихоти выжившего из ума старика. Его доводы не возымели, однако, действия, и я снова увидел свой родной дом. Отец очень советовал мне подумать о женитьбе, но сердце мое совсем не лежало к этому. Я уже изведал любовь, и вы, может быть, знаете, к каким сумасбродствам приводит эта самая нежная и самая бурная страсть... |
| Upon which the old man, without making any observations, renewed his narrative. | Тут старик помолчал и пристально посмотрел на Джонса, лицо которого на протяжении минуты из пунцово-красного сделалось мертвенно-бледным. Затем продолжал свой рассказ: |
| "Being now provided with all the necessaries of life, I betook myself once again to study, and that with a more inordinate application than I had ever done formerly. The books which now employed my time solely were those, as well antient as modern, which treat of true philosophy, a word which is by many thought to be the subject only of farce and ridicule. I now read over the works of Aristotle and Plato, with the rest of those inestimable treasures which antient Greece had bequeathed to the world. | - Обеспеченный всем необходимым, я снова предался учению с еще большим усердием, чем прежде. Книги, поглощавшие теперь все мое время, были как старые, так и новые трактаты по истинной философии - слово, которое у многих служит лишь мишенью для шуток и насмешек. Я прочел все произведения Аристотеля и Платона и прочие бесценные сокровища, завещанные миру Древней Грецией. |
| "These authors, though they instructed me in no science by which men may promise to themselves to acquire the least riches or worldly power, taught me, however, the art of despising the highest acquisitions of both. They elevate the mind, and steel and harden it against the capricious invasions of fortune. They not only instruct in the knowledge of Wisdom, but confirm men in her habits, and demonstrate plainly, that this must be our guide, if we propose ever to arrive at the greatest worldly happiness, or to defend ourselves, with any tolerable security, against the misery which everywhere surrounds and invests us. | Хотя эти писатели не преподали ни малейших указаний насчет того, каким образом приобретаются богатство и власть, они научили меня, однако, искусству презирать высочайшие их преимущества. Эти великие писатели возвышают ум, укрепляют и закаляют его против случайностей судьбы. Они не только наставляют в науке Мудрости, но также прививают нам ее привычки и неопровержимо доказывают, что она должна быть нашей водительницей, если мы предполагаем достичь когда-нибудь величайшего доступного на земле счастья или сколько-нибудь надежно оградить себя против бедствий, которые со всех сторон осаждают и одолевают нас. |
| "To this I added another study, compared to which, all the philosophy taught by the wisest heathens is little better than a dream, and is indeed as full of vanity as the silliest jester ever pleased to represent it. This is that Divine wisdom which is alone to be found in the Holy Scriptures; for they impart to us the knowledge and assurance of things much more worthy our attention than all which this world can offer to our acceptance; of things which Heaven itself hath condescended to reveal to us, and to the smallest knowledge of which the highest human wit unassisted could never ascend. I began now to think all the time I had spent with the best heathen writers was little more than labour lost: for, however pleasant and delightful their lessons may be, or however adequate to the right regulation of our conduct with respect to this world only; yet, when compared with the glory revealed in Scripture, their highest documents will appear as trifling, and of as little consequence, as the rules by which children regulate their childish little games and pastime. True it is, that philosophy makes us wiser, but Christianity makes us better men. Philosophy elevates and steels the mind, Christianity softens and sweetens it. The for makes us the objects of human admiration, the latter of Divine love. That insures us a temporal, but this an eternal happiness.- But I am afraid I tire you with my rhapsody." | Наряду с этим занимался я и другим предметом, по сравнению с которым вся философия, преподанная мудрейшими язычниками, не более как сон и поистине исполнена той суетности, какую силятся приписать ей самые пустоголовые насмешники. Предмет этот - божественная мудрость, которую можно найти единственно в Священном писании: ибо оно сообщает нам знание и уверенность в вещах, гораздо более достойных нашего внимания, чем все, что посюсторонний мир может предложить нам на потребу,- вещах, которые само небо удостоило открыть нам и самого малого познания которых никогда не мог бы достичь без помощи свыше самый высокий человеческий ум. Мне начало казаться теперь, что время, проведенное мною с лучшими языческими писателями, пропало даром: ибо как бы ни были приятны и полезны их наставления, как бы точно ни соответствовали они условиям нашей жизни здесь, на земле, все-таки, по сравнению с тем, что открывает нам Писание, все их высочайшие наставления покажутся ничтожными и несущественными - похожими на правила, которые устанавливают дети для своих игр и развлечений. Верно, что философия делает нас более мудрыми, но христианская религия делает нас лучшими. Философия возвышает и закаляет душу, христианская религия умягчает и укрощает ее. Первая делает нас предметом удивления людей, вторая - предметом божественной любви. Первая обеспечивает нам счастье преходящее, вторая - вечное... Но, боюсь, не наскучил ли я вам своими рассуждениями. |
| "Not at all," cries Partridge; "Lud forbid we should be tired with good things!" | - Нисколько! - воскликнул Партридж.- Боже упаси! Кому же могут наскучить умные речи? |
| "I had spent," continued the stranger, "about four years in the most delightful manner to myself, totally given up to contemplation, and entirely unembarrassed with the affairs of the world, when I lost the best of fathers, and one whom I so entirely loved, that my grief at his loss exceeds all description. I now abandoned my books, and gave myself up for a whole month to the effects of melancholy and despair. Time, however, the best physician of the mind, at length brought me relief." | - Так провел я около четырех лет приятнейшим для меня образом,продолжал незнакомец,- всецело отдавшись умозрению и не заботясь ни о чем житейском, как вдруг смерть отняла у меня лучшего из отцов, которого я любил так горячо, что горе мое по случаю его утраты не поддается описанию. Я забросил свои книги и целый месяц предавался печали и отчаянию. Однако время, лучший врач в мире, наконец принесло мне облегчение. |
| "Ay, ay; Tempus edax rerum," said Partridge. | - Да, да. Tempus edax rerum,- заметил Партридж. |
| "I then," continued the stranger, "betook myself again to my former studies, which I may say perfected my cure, for philosophy and religion may be called the exercises of the mind, and when this is disordered, they are as wholesome as exercise can be to a distempered body. They do indeed produce similar effects with exercise; for they strengthen and confirm the mind, till man becomes, in the noble strain of Horace- | - Тогда,- продолжал незнакомец,- я снова принялся за прерванные занятия, и они, могу сказать, вылечили меня окончательно, ибо философия и религия могут быть названы упражнениями души и, когда она в расстройстве, столь же для нее целительны, как физические упражнения для расслабленного тела. Действие их сходно: они укрепляют и закаляют душу, пока человек не становится, согласно благородным строкам Горация: |
|
Fortis, et in seipso totus teres atque rotundus,
Externi ne quid valeat per laeve morari; In quem manca ruit semper Fortuna " |
Fortis et inseipso totus teres atque rotundus,
Externi ne quid valeat per laeve morari; In quern manca ruit semper Fortuna 36. |
| Here Jones smiled at some conceit which intruded itself into his imagination; but the stranger, I believe, perceived it not, and proceeded thus:- | При этих словах Джонс улыбнулся по случаю одной, пришедшей ему в голову мысли, но незнакомец, кажется, этого не заметил и продолжал: |
| "My circumstances were now greatly altered by the death of that best of men; for my brother, who was now become master of the house, differed so widely from me in his inclinations, and our pursuits in life had been so very various, that we were the worst of company to each other: but what made our living together still more disagreeable, was the little harmony which could subsist between the few who resorted to me, and the numerous train of sportsmen who often attended my brother from the field to the table; for such fellows, besides the noise and nonsense with which they persecute the ears of sober men, endeavour always to attack them with affront and contempt. This was so much the case, that neither I myself, nor my friends, could ever sit down to a meal with them without being treated with derision, because we were unacquainted with the phrases of sportsmen. For men of true learning, and almost universal knowledge, always compassionate the ignorance of others; but fellows who excel in some little, low, contemptible art, are always certain to despise those who are unacquainted with that art. | - Обстоятельства мои сильно изменились после смерти этого лучшего из людей, потому что брат мой, ставший теперь хозяином в доме, настолько отличался от меня по своим вкусам и наши дороги в жизни настолько расходились, что трудно представить людей, менее ладивших друг с другом. Но что делало нашу совместную жизнь еще более неприятной, так это крайнее несоответствие между моими немногочисленными гостями и огромной ватагой охотников, которых брат часто приводил с собой обедать; ведь подобные господа не только вечно шумят и оскорбляют своими непристойностями слух людей скромных, но еще и стараются задеть их обидой или презрением. Сидя с ними за столом, и я, и мои друзья неизменно подвергались насмешкам за свое незнание охотничьих прибауток. Вообще говоря, люди действительно образованные и обладающие обширными познаниями всегда бывают снисходительны к невежеству других, а господа, навострившиеся в каком-нибудь мелком, низменном, презренном искусстве, считают своим долгом смотреть свысока на всех, кто в этом искусстве не сведущ. |
| "In short, we soon separated, and I went, by the advice of a physician, to drink the Bath waters; for my violent affliction, added to a sedentary life, had thrown me into a kind of paralytic disorder, for which those waters are accounted an almost certain cure. The second day after my arrival, as I was walking by the river, the sun shone so intensely hot (though it was early in the year), that I retired to the shelter of some willows, and sat down by the river side. Here I had not been seated long before I heard a person on the other side of the willows sighing and bemoaning himself bitterly. On a sudden, having uttered a most impious oath, he cried, 'I am resolved to bear it no longer,' directly threw himself into the water. I immediately started, and ran towards the place, calling at the same time as loudly as I could for assistance. An angler happened luckily to be a-fishing a little below though some very high sedge had hid him from my sight. He immediately came up, and both of us together, not without some hazard of our lives, drew the body to the shore. At first we perceived no sign of life remaining; but having held the body up by the heels (for we soon had assistance enough), it discharged a vast quantity of water at the mouth, and at length began to discover some symptoms of breathing, and a little afterwards to move both its hands and its legs. | Словом, мы скоро расстались, и я отправился, по совету врача, на воды в Бат: сидячий .образ жизни и глубокая удрученность привели меня к своего рода паралитическому состоянию, от которого батские воды считаются превосходным лекарством. На другой день после моего приезда туда я вышел погулять вдоль реки, но солнце так немилосердно пекло (хотя была еще ранняя весна), что пришлось укрыться под тень прибрежных ив. Посидев недолго, услышал я, как по другую сторону ивняка кто-то вздыхает и горько жалуется. Вдруг этот человек с кощунственным проклятием воскликнул: "Нет, больше не могу терпеть!" - и с размаху бросился в воду. Я мгновенно вскочил и побежал к тому месту, в то же время изо всех сил призывая на помощь. К счастью, какой-то рыболов, скрытый от меня высоким тростником, удил невдалеке рыбу. Он тотчас же откликнулся, и мы оба, с опасностью для жизни, вытащили утопленника на берег. Сначала он не подавал никаких признаков жизни, но когда, подняв его за ноги (скоро к нам на помощь подоспело еще несколько человек), мы выкачали из него порядочное количество воды, он начал слабо дышать и двигать руками и ногами. |
| "An apothecary, who happened to be present among others, advised that the body, which seemed now to have pretty well emptied itself of water, and which began to have many convulsive motions, should be directly taken up, and carried into a warm bed. This was accordingly performed, the apothecary and myself attending. | Случившийся в числе прочих аптекарь посоветовал немедленно унести его и уложить в теплую постель,- воды было выкачано уже достаточно, и частые судорожные движения показывали, что покушавшийся на самоубийство жив. Совет был приведен в исполнение под моим и аптекаря наблюдением. |
| "As we were going towards an inn, for we knew not the man's lodgings, luckily a woman met us, who, after some violent screaming, told us that the gentleman lodged at her house. | Когда мы направлялись в гостиницу, не зная, где живет спасенный, по счастью, нам встретилась женщина, которая, дико взвизгнув, сказала, что джентльмен остановился в ее доме. |
| "When I had seen the man safely deposited there, I left him to the care of the apothecary; who, I suppose, used all the right methods with him, for the next morning I heard he had perfectly recovered his senses. | Увидев, что незнакомец в безопасности, я оставил его на попечении аптекаря, применившего, надо думать, правильный метод лечения, потому что на следующее утро больной был уже совершенно здоров. |
| "I then went to visit him, intending to search out, as well as I could, the cause of his having attempted so desperate an act, and to prevent, as far as I was able, his pursuing such wicked intentions for the future. I was no sooner admitted into his chamber, than we both instantly knew each other; for who should this person be but my good friend Mr. Watson! Here I will not trouble you with what past at our first interview; for I would avoid prolixity as much as possible." | Я пошел к нему, чтобы подробно разузнать о причинах, побудивших его к такому отчаянному поступку, и по мере сил моих удержать несчастного от повторения таких попыток в будущем. Едва только меня впустили в его комнату, как мы оба сразу узнали друг друга: то был не кто иной, как мой старый приятель мистер Вотсон! Я не буду докучать вам описанием всего, что произошло между нами в первые минуты встречи, потому что очень хотел бы избежать многословия. |
| "Pray let us hear all," cries Partridge; "I want mightily to know what brought him to Bath." | - Пожалуйста, расскажите нам все! - воскликнул Партридж.- Мне ужасно хочется знать, что привело его в Бат. |
| "You shall hear everything material," answered the stranger; and then proceeded to relate what we shall proceed to write, after we have given a short breathing time to both ourselves and the reader. | - Вы услышите от меня все существенное,- отвечал незнакомец и продолжал свой рассказ, который мы и изложим в следующей главе, дав сначала маленький отдых и себе и читателю. |
| English | Русский |
| "Mr. Watson," continued the stranger, "very freely acquainted me, that the unhappy situation of his circumstances, occasioned by a tide of ill luck, had in a manner forced him to a resolution of destroying himself. | - Мистер Вотсон,- продолжал незнакомец,- откровенно признался мне, что решение покончить с собой вызвано было несчастно сложившимися обстоятельствами его жизни, дурным оборотом колеса Фортуны. |
| "I now began to argue very seriously with him, in opposition to this heathenish, or indeed diabolical, principle of the lawfulness of self-murder; and said everything which occurred to me on the subject; but, to my great concern, it seemed to have very little effect on him. He seemed not at all to repent of what he had done, and gave me reason to fear he would soon make a second attempt of the like horrible kind. | Тогда я начал горячо оспаривать языческое или, скорее, даже дьявольское мнение о позволительности самоубийства, сказал все, что мог припомнить по этому предмету,- однако, к великому моему сожалению, слова мои произвели на него очень слабое впечатление. Он не обнаружил никаких признаков раскаяния и внушил мне серьезные опасения, что вскоре повторит свою ужасную попытку. |
| "When I had finished my discourse, instead of endeavouring to answer my arguments, he looked me stedfastly in the face, and with a smile said, 'You are strangely altered, my good friend, since I remember you. I question whether any of our bishops could make a better argument against suicide than you have entertained me with; but unless you can find somebody who will lend me a cool hundred, I must either hang, or drown, or starve, and, in my opinion, the last death is the most terrible of the three.' | Когда я кончил свою речь, Вотсон, вместо того чтобы возражать, пристально посмотрел мне в глаза, улыбнулся и сказал: "Странную нахожу я в вас перемену после нашей разлуки, мой добрый друг. Я думаю, ни один из наших епископов не мог бы привести более красноречивых доводов против самоубийства, чем те, какие привели мне вы; но если вы не сыщете человека, который ссудил бы мне сто фунтов наличными, мне придется либо повеситься, либо утопиться, либо околеть с голоду, а эта последняя смерть, по-моему, самая ужасная из всех трех". |
| "I answered him very gravely that I was indeed altered since I had seen him last. That I had found leisure to look into my follies and to repent of them. I then advised him to pursue the same steps; and at last concluded with an assurance that I myself would lend him a hundred pound, if it would be of any service to his affairs, and he would not put it into the power of a die to deprive him of it. | Я отвечал ему, что я действительно изменился после нашей разлуки, что на досуге я размышлял о моих безумствах и раскаялся в них. Я посоветовал ему стать на тот же путь и заключил свою речь выраженьем готовности дать ему сто фунтов, если это его выручит и он не спустит их в кости. |
| "Mr. Watson, who seemed almost composed in slumber by the former part of my discourse, was roused by the latter. He seized my hand eagerly, gave me a thousand thanks, and declared I was a friend indeed; adding that he hoped I had a better opinion of him than to imagine he had profited so little by experience, as to put any confidence in those damned dice which had so often deceived him. 'No, no,' cries he; 'let me but once handsomely be set up again, and if ever Fortune makes a broken merchant of me afterwards, I will forgive her.' | Мистер Вотсон, продремавший во время первой половины моей речи, при этих заключительных словах встрепенулся. Он горячо пожал мне руку, рассыпался в благодарностях и объявил, что я истинный друг, прибавив, что ждал от меня лучшего о нем мнения; горький опыт, до его словам, достаточно научил его, и он не будет больше доверяться проклятым костям, которые столько раз его обманывали. "Нет, нет! - воскликнул он.- Только бы мне стать как следует на ноги; и если Фортуна снова сделает меня банкротом, я прощу ей". |
| "I very well understood the language of setting up, and broken merchant. I therefore said to him, with a very grave face, Mr. Watson, you must endeavour to find out some business or employment, by which you may procure yourself a livelihood; and I promise you, could I see any probability of being repaid hereafter, I would advance a much larger sum than what you have mentioned, to equip you in any fair and honourable calling; but as to gaming, besides the baseness and wickedness of making it a profession, you are really, to my own knowledge, unfit for it, and it will end in your certain ruin. | Я отлично понял выражения "стать на ноги" и "банкрот", поэтому сказал ему очень серьезно: "Мистер Вотсон, постарайтесь, пожалуйста, найти себе какую-нибудь работу или занятие, которое могло бы дать вам пропитание, и я обещаю вам, если только увижу хоть малейшую вероятность, что деньги будут мне возвращены, ссудить вам гораздо большую сумму, чем та, что была вами названа, что позволит вам прилично обставить себя для любой почетной и прибыльной профессии. А что касается игры, то, не говоря уже о постыдности и порочности этого занятия, вы, по моему убеждению, не годитесь для нее, и она неминуемо приведет вас к гибели". |
| "'Why now, that's strange,' answered he; neither you, nor any of my friends, would ever allow me to know anything of the matter, and yet I believe I am as good a hand at every game as any of you all; and I heartily wish I was to play with you only for your whole fortune: I should desire no better sport, and I would let you name your game into the bargain: but come, my dear boy, have you the hundred in your pocket?" | "Странно мне слышать это,- отвечал он.- Ни вы и никто из моих приятелей никогда не высказывали мне ничего подобного, а я сам думаю, что рука у меня в игре не хуже, чем у других, и ужасно хотел бы сыграть с вами на все ваше состояние - ничего лучшего мне не надо; в придачу я предоставляю вам выбрать игру по своему усмотрению. Однако, милый мой, сто фунтов с вами?" |
| "I answered I had only a bill for ?50, which I delivered him, and promising to bring him the rest next morning; and after giving him a little more advice, took my leave. | Я отвечал, что со мной только билет в пятьдесят фунтов, который я и вручил мистеру Вотсону, обещав принести остальное на другой день утром; преподав ему еще несколько добрых советов, я ушел. |
| "I was indeed better than my word; for I returned to him that very afternoon. When I entered the room, I found him sitting up in his bed at cards with a notorious gamester. This sight, you will imagine, shocked me not a little; to which I may add the mortification of seeing my bill delivered by him to his antagonist, and thirty guineas only given in exchange for it. | Я был более пунктуален, чем обещал: принес ему деньги в тот же день к вечеру. Войдя в комнату, я застал своего приятеля сидящим в постели за картами с одним продувным игроком. Картина эта, вы сами понимаете, возмутила меня до глубины души, особенно когда я увидел свой билет в руках его противника, а перед ним только тридцать гиней. |
| "The other gamester presently quitted the room, and then Watson declared he was ashamed to see me; 'but,' says he, 'I find luck runs so damnably against me, that I will resolve to leave off play for ever. I have thought of the kind proposal you made me ever since, and I promise you there shall be no fault in me, if I do not put it in execution.' | Противник этот сейчас же ретировался, а Вотсон в замешательстве сказал, что ему страшно стыдно. "Я вижу, однако же, что мне чертовски не везет, и твердо решил оставить игру навсегда. Я много думал о вашем любезном предложении и обещаю вам, что не моя будет вина, если я не приведу его в исполнение". |
| "Though I had no great faith in his promises, I produced him the remainder of the hundred in consequence of my own; for which he gave me a note, which was all I ever expected to see in return for my money. | Хотя я не очень доверял обещаниям Вотсона, это не помешало мне исполнить свое собственное обещание, то есть дать ему остальные пятьдесят фунтов; он выдал мне расписку, и эта расписка была все, на что я рассчитывал от него взамен своих денег. |
| "We were prevented from any further discourse at present by the arrival of the apothecary; who, with much joy in his countenance, and without even asking his patient how he did, proclaimed there was great news arrived in a letter to himself, which he said would shortly be public, 'That the Duke of Monmouth was landed in the west with a vast army of Dutch; and that another vast fleet hovered over the coast of Norfolk, and was to make a descent there, in order to favour the duke's enterprize with a diversion on that side.' | Дальнейшей. нашей беседе помешало появление аптекаря; не осведомившись о состоянии больного, он с радостным выражением объявил, что получил в письме важные новости, которые вскоре станут достоянием гласности, а именно: герцог Монмутский высадился на западе с сильной голландской армией, между тем как значительный флот маневрирует у берегов Норфолька и готовится к десанту, с целью облегчить этой диверсией предприятие герцога. |
| "This apothecary was one of the greatest politicians of his time. He was more delighted with the most paultry packet, than with the best patient, and the highest joy he was capable of, he received from having a piece of news in his possession an hour or two sooner than any other person in town. His advices, however, were seldom authentic; for he would swallow almost anything a truth- a humour which many made use of to impose upon him. | Этот аптекарь был страстным политиком, и самая пустая новость радовала его больше, чем наилучший пациент; но величайшим для него удовольствием было получить какое-нибудь известие на час или два раньше, чем остальные жители города. Однако его сообщения редко бывали достоверны: он почти все принимал за правду, и этим многие пользовались, чтобы посмеяться над ним. |
| "Thus it happened with what he at present communicated; for it was known within a short time afterwards that the duke was really landed, but that his army consisted only of a few attendants; and as to the diversion in Norfolk, it was entirely false. | Так случилось и с его теперешней новостью: вскоре стало известно, что герцог действительно высадился, но с самым ничтожным отрядом; а что касается диверсии в Норфольке, то это была чистейшая выдумка. |
| "The apothecary staid no longer in the room than while he acquainted us with his news; and then, without saying a syllable to his patient on any other subject, departed to spread his advices all over the town. | Аптекарь зашел только для того, чтобы сообщить нам свою новость, после чего, не сказав ни слова своему пациенту, поспешно удалился распространять по городу полученные известия... |
| "Events of this nature in the public are generally apt to eclipse all private concerns. Our discourse therefore now became entirely political. For my own part, I had been for some time very seriously affected with the danger to which the Protestant religion was so visibly exposed under a Popish prince, and thought the apprehension of it alone sufficient to justify that insurrection; for no real security can ever be found against the persecuting spirit of Popery, when armed with power, except the depriving it of that power, as woeful experience presently showed. You know how King James behaved after getting the better of this attempt; how little he valued either his royal word, or coronation oath, or the liberties and rights of his people. But all had not the sense to foresee this at first; and therefore the Duke of Monmouth was weakly supported; yet all could feel when the evil came upon them; and therefore all united, at last, to drive out that king, against whose exclusion a great party among us had so warmly contended during the reign of his brother, and for whom they now fought with such zeal and affection." | События этого рода обыкновенно заслоняют собой все частные интересы. И наша беседа перешла на чисто политические темы. С некоторых пор я был серьезно встревожен опасностью, столь явно угрожавшей протестантской религии со стороны короля-паписта, и считал, что она вполне оправдывает это восстание, ибо единственной гарантией против гонений на инакомыслящих, которые учиняет папизм, когда он вооружен властью, является лишение его этой власти, как вскоре показал прискорбный опыт. Вы знаете ведь, как поступил король Иаков после подавления этого восстания, как мало уважал он свое королевское слово, присягу, данную при короновании, а также вольности и права народа. Но на первых порах не все это предвидели, и потому герцог Монмутский встретил слабую поддержку. Только когда зло разразилось, все наконец объединились и изгнали этого короля, между тем как в царствование его брата значительная часть нашего населения горячо выступала против лишения его права на престол и теперь сражалась за него с таким рвением и преданностью. |
| "What you say," interrupted Jones, "is very true; and it has often struck me, as the most wonderful thing I ever read of in history, that so soon after this convincing experience which brought our whole nation to join so unanimously in expelling King James, for the preservation of our religion and liberties, there should be a party among us mad enough to desire the placing his family again on the throne." | - То, что вы говорите, совершенно справедливо,- заметил Джонс,- и меня часто поражало,- я никогда не встречал ничего более удивительного ни в одной книге по истории,- что так скоро после этого наглядного примера, побудившего все наше население сплотиться и изгнать короля Иакова для сохранения нашей религии и вольностей, у нас находится партия безумцев, желающих восстановить на престоле его потомков. |
| "You are not in earnest!" answered the old man; "there can be no such party. As bad an opinion as I have of mankind, I cannot believe them infatuated to such a degree. There may be some hot-headed Papists led by their priests to engage in this desperate cause, and think it a holy war; but that Protestants, that are members of the Church of England, should be such apostates, such felos de se, I cannot believe it; no, no, young man, unacquainted as I am with what has past in the world for these last thirty years, I cannot be so imposed upon as to credit so foolish a tale; but I see you have a mind to sport with my ignorance." | - Вы шутите! - воскликнул старик.- Такой партии не может быть! Как ни плохо мое мнение о людях, я не могу поверить, чтобы они до такой степени потеряли рассудок. Кучка горячих папистов, подстрекаемых попами, еще может увлечься этим безнадежным делом и считать его священной войной; но чтобы протестанты, сторонники англиканской церкви, оказались такими отступниками, такими felos de se 37,- этому я не могу поверить! Нет, нет, молодой человек, я не имею никаких сведений о том, что творилось на свете в течение последних тридцати лет, но все-таки вам не удастся одурачить меня такой глупой басней: я вижу, вы хотите потешиться надо мной, воспользовавшись моей неосведомленностью. |
| "Can it be possible," replied Jones, "that you have lived so much out of the world as not to know that during that time there have been two rebellions in favour of the son of King James, one of which is now actually raging in the very heart of the kingdom." | - Возможно ли? - удивился Джонс.- Неужели вы так долго жили вдали от мира, что не знаете, что за это время произошло два восстания в пользу сына короля Иакова, одно из которых в настоящую минуту бушует в самом сердце королевства? |
| At these words the old gentleman started up, and in a most solemn tone of voice, conjured Jones by his Maker to tell him if what he said was really true; which the other as solemnly affirming, he walked several turns about the room in a profound silence, then cried, then laughed, and at last fell down on his knees, and blessed God, in a loud thanksgiving prayer, for having delivered him from all society with human nature, which could be capable of such monstrous extravagances. After which, being reminded by Jones that he had broke off his story, he resumed it again in this manner:- | При этих словах старик вскочил с места и торжественно попросил Джонса поклясться, что все сказанное им - правда. Когда Джонс дал эту клятву, он несколько раз в глубоком молчании прошелся по комнате, потом вскрикнул, рассмеялся и, наконец, упал на колени и в громкой молитве возблагодарил бога за то, что он избавил его от всякого общения с людьми, способными на такие чудовищные сумасбродства. После этого Джонс напомнил, что рассказ еще не кончен, и старик продолжал: |
| "As mankind, in the days I was speaking of, was not yet arrived at that pitch of madness which I find they are capable of now, and which, to be sure, I have only escaped by living alone, and at a distance from the contagion, there was a considerable rising in favour of Monmouth; and my principles strongly inclining me to take the same part, I determined to join him; and Mr. Watson, from different motives concurring in the same resolution (for the spirit of a gamester will carry a man as far upon such an occasion as the spirit of patriotism), we soon provided ourselves with all necessaries, and went to the duke at Bridgewater. | - В те дни, о которых я рассказываю, человечество не докатилось еще до нынешнего безумия,- которого я миновал, видно, только потому, что жил в одиночестве, вдали от заразы,- началось значительное движение в пользу Монмута. Убеждения мои склоняли меня на его сторону, и я решил присоединиться к восставшим; к тому же решению, хотя и по другим мотивам, пришел и мистер Вотсон (в таких случаях азарт игрока способен увлечь человека не хуже, чем патриотизм). Мы скоро обзавелись всем необходимым и присоединились к герцогу Монмутскому у Бриджвотера. |
| "The unfortunate event of this enterprize, you are, I conclude, as well acquainted with as myself. I escaped, together with Mr. Watson, from the battle at Sedgemore, in which action I received a slight wound. We rode near forty miles together on the Exeter road, and then abandoning our horses, scrambled as well as we could through the fields and bye-roads, till we arrived at a little wild hut on a common, where a poor old woman took all the care of us she could, and dressed my wound with salve, which quickly healed it." | Несчастный исход этого предприятия, я полагаю, известен вам не хуже, чем мне. После сражения при Седжмуре, в котором я был легко ранен, я бежал вместе с мистером Вотсоном. Мы проскакали верхом около сорока миль по эксетерской дороге, а потом, сойдя с лошадей, стали пробираться по полям и проселочным дорогам и пришли наконец к лачужке, стоявшей на пустыре, хозяйка которой, бедная старуха, помогла на", чем могла, и перевязала мне рану, положив на нее пластырь, быстро зажививший ее. |
| "Pray, sir, where was the wound?" says Partridge. The stranger satisfied him it was in his arm, and then continued his narrative. | - А куда вы были ранены, сэр? - спросил Партридж. Незнакомец ответил, что в руку, и продолжал свой рассказ: |
| "Here, sir," said he, "Mr. Watson left me the next morning, in order, as he pretended, to get us some provision from the town of Collumpton; but- can I relate it, or can you believe it?- this Mr. Watson, this friend, this base, barbarous, treacherous villain, betrayed me to a party of horse belonging to King James, and at his return delivered me into their hands. | - Здесь, сэр, мистер Вотсон покинул меня на следующее утро под предлогом, что хочет раздобыть провизии в городе Колломптоне; однако - можете ли вы этому поверить? - мистер Вотсон, мой друг, этот низкий, бесчеловечный, вероломный негодяй, донес на меня кавалерийскому разъезду армии короля Иакова и по возвращении выдал меня. |
| "The soldiers, being six in number, had now seized me, and were conducting me to Taunton gaol; but neither my present situation, nor the apprehensions of what might happen to me, were half so irksome to my mind as the company of my false friend, who, having surrendered himself, was likewise considered as a prisoner, though he was better treated, as being to make his peace at my expense. He at first endeavoured to excuse his treachery; but when he received nothing but scorn and upbraiding from me, he soon changed his note, abused me as the most atrocious and malicious rebel, and laid all his own guilt to my charge, who, as he declared, had solicited, and even threatened him, to make him take up arms against his gracious as well as lawful sovereign. | Солдаты, их было шестеро, схватили меня и отвели в Тон-Тонскую тюрьму. Но ни положение, в котором я очутился, ни опасения за мою участь не беспокоили меня и не досаждали в такой степени, как общество этого вероломного друга, который тоже был заключен в тюрьму, хотя его содержали лучше, в награду за его предательство. Сначала он попробовал было оправдаться, но, не получив от меня в ответ ничего, кроме презрения и упреков, он скоро переменил свое обращение, обозвал меня злобным и лютым бунтовщиком и переложил всю свою вину на меня, заявив, будто я уговорил его и даже заставил угрозами поднять оружие против нашего милостивого и законного государя. |
| "This false evidence (for in reality he had been much the forwarder of the two) stung me to the quick, and raised an indignation scarce conceivable by those who have not felt it. However, fortune at length took pity on me; for as we were got a little beyond Wellington, in a narrow lane, my guards received a false alarm, that near fifty of the enemy were at hand; upon which they shifted for themselves, and left me and my betrayer to do the same. That villain immediately ran from me, and I am glad he did, or I should have certainly endeavoured, though I had no arms, to have executed vengeance on his baseness. | Это ложное показание (потому что в действительности он был гораздо ретивее меня) задело меня за живое и возмутило до глубины души. Однако судьба наконец сжалилась надо мной: когда мы проходили по узкой тропинке между изгородями, недалеко от Веллингтона, было получено ложное известие, будто вблизи находится неприятельский отряд человек в пятьдесят, и мои конвоиры дали тягу, предоставив мне и моему предателю последовать их примеру. Негодяй тотчас же убежал, а то бы я, конечно, постарался, даром что был безоружный, отомстить ему за низкий поступок. |
| "I was now once more at liberty; and immediately withdrawing from the highway into the fields, I travelled on, scarce knowing which way I went, and making it my chief care to avoid all public roads and all towns- nay, even the most homely houses; for I imagined every human creature whom I saw desirous of betraying me. | Я снова оказался на свободе; свернув с большой дороги в сторону, я зашагал вперед, куда глаза глядят; главной моей заботой было избегать людных дорог, городов и даже самых простых деревенских домов: в каждом встречном я видел предателя. |
| "At last, after rambling several days about the country, during which the fields afforded me the same bed and the same food which nature bestows on our savage brothers of the creation, I at length arrived at this place, where the solitude and wildness of the country invited me to fix my abode. The first person with whom I took up my habitation was the mother of this old woman, with whom I remained concealed till the news of the glorious revolution put an end to all my apprehensions of danger, and gave me an opportunity of once more visiting my own home, and of enquiring a little into my affairs, which I soon settled as agreeably to my brother as to myself; having resigned everything to him, for which he paid me the sum of a thousand pounds, and settled on me an annuity for life. | Наконец, поскитавшись таким образом несколько дней, в течение которых поля и луга доставляли мне ту же постель и ту же пищу, какими природа оделяет наших меньших братьев - диких зверей, я пришел сюда и решил здесь поселиться, прельстившись пустынностью и дикостью места. Я нашел приют у матери этой старухи, которую вы видите, и укрывался у нее, пока известие о славной революции не рассеяло моих страхов. Тогда я вернулся домой для приведения в порядок своих дел и скоро уладил их, к удовольствию как брата, так и моему собственному: я отказался от своих прав в его пользу, а он выплатил мне тысячу фунтов и закрепил за мной пожизненную ренту. |
| "His behaviour in this last instance, as in all others, was selfish and ungenerous. I could not look on him as my friend, nor indeed did he desire that I should; so I presently took my leave of him, as well as of my other acquaintance; and from that day to this, my history is little better than a blank." | Его поведение в этом случае, как и вообще, было эгоистичным и неблагородным. Я не мог смотреть на него как на своего друга, да он этого и не хотел; вот почему я немедленно расстался и с ним, и со всеми своими знакомыми. Начиная с того дня моя история почти что пустой лист. |
| "And is it possible, sir," said Jones, "that you can have resided here from that day to this?" | - Неужели, сэр, вы могли с тех пор жить здесь безвыездно до настоящей минуты? - спросил Джонс. |
| "O no, sir," answered the gentleman; "I have been a great traveller, and there are few parts of Europe with which I am not acquainted." | - Нет, сэр,- отвечал старик,- я много путешествовал, и в Европе мало найдется таких уголков, где бы я не побывал. |
| "I have not, sir," cried Jones, "the assurance to ask it of you now; indeed it would be cruel, after so much breath as you already spent: but you will give me leave to wish for some further opportunity of the excellent observations which a man of your sense and knowledge of the world must made in so long a course of travels." | - У меня не хватает решимости просить вас, сэр, рассказать и об этом,- проговорил Джонс,- вы так устали, что это было бы жестоко; но если представится случай, то я буду рад услышать интересные наблюдения, которые не мог не сделать во время своих долгих путешествий человек вашего ума и знаний. |
| "Indeed, young gentleman," answered the stranger, "I will endeavour to satisfy your curiosity on this head likewise, as far as I am able." | - Извольте, молодой человек,- отвечал незнакомец,- я постараюсь удовлетворить ваше любопытство, сколько могу, и в этом отношении. |
| Jones attempted fresh apologies, but was prevented; and while he and Partridge sat with and impatient ears, the stranger proceeded in the next chapter. | Джонс снова принялся было извиняться, но был остановлен, и когда уселся, приготовившись с жадностью и нетерпением слушать, незнакомец продолжал свой рассказ, который вы найдете в следующей главе. |
| English | Русский |
| "In Italy the landlords are very silent. France they are more talkative, but yet civil. In Germany and Holland they are generally very impertinent. And as for their honesty, I believe it is pretty equal in all those countries. The laquais a louange are sure to lose no opportunity of cheating you; and as for the postilions, I think they are pretty much alike the world over. These, sir, are the observations on men which I made in my travels; for these were the only men I ever conversed with. My design, when I went abroad, was to divert myself by seeing the wondrous variety of prospects, beasts, birds, fishes, insects, and vegetables, with which God has been please to enrich the several parts of this globe; a which, as it must give great pleasure to a contemplative beholder, so doth it admirably the power, and wisdom, and goodness of the Creator. Indeed, to say the truth, there is but one work in his whole creation that him any dishonour, and with that I have long since avoided bolding any conversation." | - В Италии хозяева гостиниц очень молчаливы. Во Франции они разговорчивее, но все же вежливы. В Германии и Голландии они по большей части большие грубияны. Что же касается честности, то в этом отношении, я полагаю, они почти везде одинаковы. Les laquais a louange никогда не пропускают случая надуть вас, а почтари, мне кажется, на веем свете похожи друг на друга. Вот, сэр, наблюдения над людьми, какие я сделал во время моих путешествий, потому что только с названными представителями человечества я и имел дело. Моей целью при поездке за границу было развлечь себя чудесным разнообразием видов природы, зверей, птиц, рыб, насекомых и растений, которыми богу угодно было украсить различные части земного шара,- разнообразие, которое, доставляя большое наслаждение внимательному зрителю, является в то же время замечательным свидетельством могущества, мудрости и благости творца. Правду сказать, из всех его творений только одно не служит к его чести, и с ним я давно уже прекратил всякие сношения. |
| "You will pardon me," cries Jones; "but I have always imagined that there is in this work you mention as great variety as in all the rest; for, besides the difference of inclination, customs and climates have, I am introduced the utmost diversity into human nature." | - Извините меня,- прервал его Джонс,- но я всегда считал, что и в творении, о котором вы говорите, содержится такое же разнообразие, как и во всех остальных; ибо, не говоря уже о различии характеров, обычаи и климат, как мне передавали, вносят крайнюю пестроту в человеческую природу. |
| "Very little indeed," answered the other: to "those who travel in order to acquaint themselves with the different manners of men might spare themselves much pains by going to a carnival at Venice; for there they will see at once all which they can discover in the several courts of Europe. The same hypocrisy, the same fraud; in short, the same follies and vices dressed in different habits. In Spain, these are equipped with much gravity; and in Italy, with vast splendor. In France, a knave is dressed like a fop; and in the northern countries, like a sloven. But human nature is everywhere the same, everywhere the object of detestation and scorn. | - Самую ничтожную,- отвечал старик.- Кто путешествует с целью ознакомиться с различными нравами, тот избавил бы себя от напрасного труда, ограничившись посещением венецианского карнавала: там он увидел бы сразу все, что можно открыть при разных европейских дворах,- то же лицемерие, тот же обман,- словом, те же нелепости и пороки, наряженные в разные костюмы. В Испании их носят с большой важностью, в Италии - с большим блеском. Во Франции плуты одеваются щеголями, а в северных странах - неряхами. Но человеческая природа везде одинакова, везде достойна ненависти и презрения. |
| "As for my own part, I past through all these nations as you perhaps may have done through a croud at a show- jostling to get by them, holding my nose with one hand, and defending my pockets with the other, without speaking a word to any of them, while I was pressing on to see what I wanted to see; which, however entertaining it might be in itself, scarce made me amends for the trouble the company gave me." | Что касается меня, то я прошел сквозь все эти народы, как вы прошли бы сквозь толпу у входа в театр,- прошел толкаясь, одной рукой заткнув нос, а другой придерживая карман, не говоря ни с кем ни слова и торопясь добраться до того, что я хотел увидеть и что, как ни интересно само по себе, едва ли вознаградило меня за неприятности, доставленные окружающими . |
| "Did not you find some of the nations among which you travelled less troublesome to you than others?" said Jones. | - Но неужели ни один из этих народов, среди которых вы путешествовали, не показался вам приятнее прочих? - спросил Джонс. |
| "O yes," replied the old man: "the Turks were much more tolerable to me than the Christians; for they are men of profound taciturnity, and never disturb a stranger with questions. Now and then indeed they bestow a short curse upon him, or spit in his face as he walks the streets, but then they have done with him; and a man may live an age in their country without hearing a dozen words from them. But of all the people I ever saw, heaven defend me from the French! With their damned prate and civilities and doing the honour of their nation to strangers (as they are pleased to call it), but indeed setting forth their own vanity; they are so troublesome, that I had infinitely rather pass my life with the Hottentots than set my foot in Paris again. They are a nasty people, but their nastiness is mostly without; whereas, in France, and some other nations that I won't name, it is all within, and makes them stink much more to my reason than that of Hottentots does to my nose. | - Как же,- отвечал старик,- турки пришлись мне гораздо больше по душе, чем христиане: они, по крайней мере, молчаливы и никогда не докучают иностранцу вопросами. Правда, случается, что иной из них вас ругнет или плюнет вам в лицо, когда вы проходите по улицам, но тем дело и кончается, и вы можете прожить у них целый век, не услышав и десятка слов. Но из всех народов, какие я видел, сохрани меня бог от французов! Со своим проклятым пустословием, со своей учтивостью, с вечным желанием блеснуть (как они выражаются) своей родиной перед иностранцами, то есть на самом деле выказать перед ними свое тщеславие, они так докучны, что я охотнее соглашусь провести всю жизнь с готтентотами, чем снова шагать по Парижу. Готтентоты грязный народ, но грязь у них снаружи, тогда как во Франции и еще в некоторых странах, которых я не стану называть, вся она внутри и поражает зловонием мой разум гораздо сильнее, чем грязь готтентотов мой нос. |
| "Thus, sir, I have ended the history of my life; for as to all that series of years during which I have lived retired here, it affords no variety to entertain you, and may be almost considered as one day. The retirement has been so compleat, that I could hardly have enjoyed a more absolute solitude in the deserts of the Thebais than here in the midst of this populous kingdom. As I have no estate, I am plagued with no tenants or stewards: my annuity is paid me pretty regularly, as indeed it ought to be; for it is much less than what I might have expected in return for what I gave up. Visits I admit none; and the old woman who keeps my house knows that her place entirely depends upon her saving me all the trouble of buying the things that I want, keeping off all sollicitation or business from me, and holding her tongue whenever I am within hearing. As my walks are all by night, I am pretty secure in this wild unfrequented place from meeting any company. Some few persons I have met by chance, and sent them home heartily frighted, as from the oddness of my dress and figure they took me for a ghost or a hobgoblin. But what has happened to-night shows that even here I cannot be safe from the villany of men; for without your assistance I had not only been robbed, but very probably murdered." | Вот вам, сэр, конец истории моей жизни, ибо, что касается длинного ряда лет, уединенно прожитых мной здесь, то они не представляют ничего занимательного для вас, так что на них можно смотреть, как на один день. Я наслаждался таким полным уединением посреди нашего многолюдного королевства, какое едва ли мог бы найти даже в пустынях Фиваиды. Так как имения у меня нет, то мне не докучают арендаторы и управляющие; рента выплачивается мне аккуратно, как и следовало ожидать, потому что она гораздо меньше, чем я мог бы рассчитывать за все, что я отдал. Посетителей я не принимаю, а старуха, ведущая мое хозяйство, знает, что вся ее должность заключается в том, чтобы избавить меня от необходимости самому покупать все нужное для жизни и вести какие бы то ни было дела, да еще в том, чтобы держать язык за зубами, когда я могу ее услышать. Так как я выхожу из дому только по ночам, то почти не подвержен опасности встретить кого-нибудь в этом диком и безлюдном месте, а если изредка это и случается, то все в страхе убегают, принимая меня за привидение или за лешего благодаря моему необычайному костюму и всей фигура. Однако сегодняшний случай показывает, что даже и здесь я не нахожусь в безопасности от людской подлости: ведь не подоспей вы на помощь, я был бы не только ограблен, но, по всей вероятности, и убит. |
| Jones thanked the stranger for the trouble he had taken in relating his story, and then expressed some wonder how he could possibly endure a life of such solitude; | Джонс поблагодарил незнакомца за труд, который он взял на себя, рассказав свою историю, и выразил удивление, как он может выносить такое одиночество. |
| "in which," says he, "you may well complain of the want of variety. Indeed I am astonished how you have filled up, or rather killed, so much of your time." | - Здесь вы можете справедливо пожаловаться на отсутствие разнообразия,- сказал он.- Я положительно недоумеваю, как могли вы заполнить или, вернее, убить все это время. |
| "I am not at all surprized," answered the other, "that to one whose affections and thoughts are fixed on the world my hours should appear to have wanted employment in this place: but there is one single act, for which the whole life of man is infinitely too short: what time can suffice for the contemplation and worship of that glorious, immortal, and eternal Being, among the works of whose stupendous creation not only this globe, but even those numberless luminaries which we may here behold spangling all the sky, though they should many of them be suns lighting different systems of worlds, may possibly appear but as a few atoms opposed to the whole earth which we inhabit? Can a man who by divine meditations is admitted as it were into the conversation of this ineffable, incomprehensible Majesty, think days, or years, or ages, too long for the continuance of so ravishing an honour? Shall the trifling amusements, the palling pleasures, the silly business of the world, roll away our hours too swiftly from us; and shall the pace of time seem sluggish to a mind exercised in studies so high, so important, and so glorious? As no time is sufficient, so no place is proper, for this great concern. On what object can we cast our eyes which may not inspire us with ideas of his power, of his wisdom, and of his goodness? It is not necessary that the rising sun should dart his fiery glories over the eastern horizon; nor that the boisterous winds should rush from their caverns, and shake the lofty forest; nor that the opening clouds should pour their deluges on the plains: it is not necessary, I say, that any of these should proclaim his majesty: there is not an insect, not a vegetable, of so low an order in the creation as not to be honoured with bearing marks of the attributes of its great Creator; marks not only of his power, but of his wisdom and goodness. Man alone, the king of this globe, the last and greatest work of the Supreme Being, below the sun; man alone hath basely dishonoured his own nature; and by dishonesty, cruelty, ingratitude, and treachery, hath called his Maker's goodness in question, by puzzling us to account how a benevolent being should form so foolish and so vile an animal. Yet this is the being from whose conversation you think, I suppose, that I have been unfortunately restrained, and without whose blessed society, life, in your opinion, must be tedious and insipid." | - Я нисколько не удивляюсь,- отвечал старик,- что человеку, чувства и мысли которого прикованы к миру, часы мои должны показаться незанимательными в этом пустынном месте; но есть одно занятие, для которого бесконечно мало всей человеческой жизни. В самом деле, какого времени может быть довольно для созерцания и поклонения славному, бессмертному и вечному Существу, среди дивных творений которого не только наша земля, но даже бесчисленные светила, усеивающие свод небесный, хотя бы многие из них были солнцами, освещающими иные миры,то же самое, что ничтожные атомы по сравнению с земным шаром, на котором мы живем? Разве может человек, допущенный божественным соизволением, так сказать, к общению с этим несказанным, непостижимым величием, считать дни, или годы, или века слишком долгими для наслаждения таким блаженством? Если суетные забавы, удовольствия, приводящие к пресыщению, глупые мирские дела быстро уносят часы за часами, то неужели шаг времени покажется медленным уму, погруженному в столь высокое, столь важное, столь захватывающее занятие? Но если для такого великого предприятия недостаточно никакого времени, то нет места, которое являлось бы для него неподходящим. На какой предмет можем мы бросить наши взоры без того, чтобы он не внушил нам мысли о могуществе, мудрости и благости Создателя! Не нужно, чтобы восходящее солнце озаряло огненными лучами восточную половину неба; не нужно, чтобы шумные ветры вырывались из пещер своих и сотрясали высокие леса; не нужно, чтобы отверстые тучи проливали водяные потоки на равнины,- ничего этого не нужно для возвещения о его величии: нет букашки, нет былинки, самой ничтожной в лестнице творения, которая не была бы отмечена печатью своего великого Создателя - печатью не только его могущества, но также его мудрости и благости. Один только человек, царь нашей земли, последнее и величайшее творение верховного существа в подсолнечном мире,- один человек гнусно позорит собственную природу и своим бесстыдством, своей жестокостью, неблагодарностью и вероломством подвергает сомнению благость своего Создателя, заставляя нас ломать голову, каким образом благое Существо могло сотворить такое глупое и подлое животное. Да, таково то создание, от сношений с которым я, по вашему мнению, несчастливо отрешен и без благодатного общества которого жизнь кажется вам скучной и бесцветной. |
| "In the former part of what you said," replied Jones, "I most heartily and readily concur; but I believe, as well as hope, that the abhorrence which you express for mankind in the conclusion, is much too general. Indeed, you here fall into an error, which in my little experience I have observed to be a very common one, by taking the character of mankind from the worst and basest among them; whereas, indeed, as an excellent writer observes, nothing should be esteemed as characteristical of a species, but what is to be found among the best and most perfect individuals of that species. This error, I believe, is generally committed by those who from want of proper caution in the choice of their friends and acquaintance, have suffered injuries from bad and worthless men; two or three instances of which are very unjustly charged on all human nature." | - С первой половиной сказанного вами,- отвечал Джонс,- я соглашаюсь охотно и от всей души; но я думаю и надеюсь, что отвращение к человеческому роду, высказанное вами в заключительной части вашей речи,плод слишком поспешного обобщения. Вы здесь впадаете в одну очень распространенную, насколько я могу судить по своему скромному жизненному опыту, ошибку: вы строите представление о людях на основании самых худших и низких разновидностей этой породы, тогда как, по справедливому замечанию одного прекрасного писателя, характерным для рода следует считать только то, что можно найти у лучших и совершеннейших его индивидуумов. Я думаю, эта ошибка совершается обыкновенно теми, которые вследствие неосторожного выбора друзей и знакомых пострадали от дурных и негодных людей; на основании двух-трех таких примеров несправедливо осуждается весь человеческий род. |
| "I think I had experience enough of it," answered the other: "my first mistress and my first friend betrayed me in the basest manner, and in matters which threatened to be of the worst of consequences- even to bring me to a shameful death." | - Мне кажется, у меня было довольно опыта,- отвечал старик,- моя первая любовница и мой первый друг самым гнусным образом меня предали, и в такую минуту, когда их предательство грозило мне самым" худшими последствиями, когда оно могло привести меня даже к позорной смерти. |
| "But you will pardon me," cries Jones, "if I desire you to reflect who that mistress and who that friend were. What better, my good sir, could be expected in love derived from the stews, or in friendship first produced and nourished at the gaming-table? To take the characters of women from the former instance or of men from the latter, would be as unjust as to assert that air is a nauseous and unwholesome element, because we find it so in a jakes. I have lived but a short time in the world, and yet have known men worthy of the highest friendship, and women of the highest love." | - Простите,- сказал Джонс,- но кто же была эта любовница и кто был этот друг? Чего же можно было ожидать, сэр, от любви, родившейся в притоне разврата, и от дружбы, возникшей и выросшей за ломберным столом? Заключать о природе женщин на основании первого примера или о природе мужчин на основании второго было бы так же несправедливо, как утверждать, что воздух тошнотворен и вреден для здоровья, потому что таков он в отхожем месте. Я мало живу на свете, а все же знавал мужчин, достойных самой преданной дружбы, и женщин, заслуживающих самой нежной любви. |
| "Alas! young man," answered the stranger, "you have lived, you confess, but a very short time in the world: I was somewhat older than you when I was of the same opinion." | - Увы, молодой человек,- отвечал незнакомец,- вы сами говорите, что мало жили на свете, а я, будучи старше вас, еще держался такого же мнения. |
| "You might have remained so still," replies Jones, "if you had not been unfortunate, I will venture to say incautious, in the placing your affections. If there was, indeed, much more wickedness in the world than there is, it would not prove such general assertions against human nature, since much of this arrives by mere accident, and many a man who commits evil is not totally bad and corrupt in his heart. In truth, none seem to have any title to assert human nature to be necessarily and universally evil, but those whose own minds afford them one instance of this natural depravity; which is not, I am convinced, your case." | - И могли бы сохранить его и до сих пор,- возразил Джонс,- если бы не были так несчастливы или, смею сказать, так неосторожны в выборе предметов ваших привязанностей. Если бы даже свет был гораздо хуже, чем он есть на самом деле, то и тогда это не оправдывало бы таких общих отрицательных суждений о человеческой природе: ведь большинство наших наблюдений делается случайно, и люди часто совершают зло, не будучи в глубине души дурными и развращенными. Нет, мне кажется, никто не имеет права утверждать, что природа человеческая необходимо везде испорчена, кроме тех, кто в собственной душе находит свидетельство этой непоправимой порчи; но ведь вы, я в этом убежден, не принадлежите к числу таких людей. |
| "And such," said the stranger, "will be always the most backward to assert any such thing. Knaves will no more endeavour to persuade us of the baseness of mankind, than a highwayman will inform you that there are thieves on the road. This would, indeed, be a method to put you on your guard, and to defeat their own purposes. For which reason, though knaves, as I remember, are very apt to abuse particular persons, yet they never cast any reflection on human nature in general." | - Как раз такие люди,- воскликнул незнакомец,- этого никогда и не скажут. Мошенники так же мало склонны убеждать вас в низости рода человеческого, как рыцари с больших дорог предупреждать, что на дороге пошаливают. В противном случае вы были бы настороже и расстроили все их планы. По этой причине мошенники, насколько я припоминаю, охотно чернят определенных лиц, но никогда не высказываются дурно о человеческой природе вообще. |
| The old gentleman spoke this so warmly, that as Jones despaired of making a convert, and was unwilling to offend, he returned no answer. | Старик произнес это с таким жаром, что Джонс, отчаявшись переубедить его и не желая обидеть, ничего не ответил. |
| The day now began to send forth its first streams of light, when Jones made an apology to the stranger for having staid so long, and perhaps detained him from his rest. The stranger answered, "He never wanted rest less than at present; for that day and night were indifferent seasons to him; and that he commonly made use of the former for the time of his repose and of the latter for his walks and lucubrations. | День начал уже посылать первые потоки света, когда Джонс попросил у старика извинения за то, что так у него засиделся и, может быть, помешал ему отдохнуть. Старик отвечал, что никогда он не испытывал так мало потребности в отдыхе, как сейчас, что для него нет разницы между днем и ночью и что он обыкновенно отдыхает днем, а ночь посвящает прогулкам и занятиям. |
| However," said he, "it is now a most lovely morning, and if you can bear any longer to be without your own rest or food, I will gladly entertain you with the sight of some very fine prospects which I believe you have not yet seen." | - К тому же,- сказал он,- утро сейчас прекрасное, и если вы можете еще обойтись без сна и пищи, то я охотно покажу вам несколько прекрасных панорам, каких вы, верно, никогда не видели. |
| Jones very readily embraced this offer, and they immediately set forward together from the cottage. As for Partridge, he had fallen into a profound repose just as the stranger had finished his story; for his curiosity was satisfied, and the subsequent discourse was not forcible enough in its operation to conjure down the charms of sleep. Jones therefore left him to enjoy his nap; and as the reader may perhaps be at this season glad of the same favour, we will here put an end to the eighth book of our history. | Джонс с готовностью принял предложение, и они тотчас же вышли вместе из домика. Что же касается Партриджа, то он заснул глубоким сном как раз в ту минуту, когда старик кончил свой рассказ: любопытство его было удовлетворено, а последующий разговор не был настолько занимателен, чтобы прогнать чары сна. Джонс поэтому не стал его тревожить; читатель тоже, может быть, будет рад, если и ему будет оказана такая же милость, и потому мы кончаем на этом восьмую книгу нашей истории. |
| English | Русский |
| Among other good uses for which I have thought proper to institute these several introductory chapters, I have considered them as a kind of mark or stamp, which may hereafter enable a very indifferent reader to distinguish what is true and genuine in this historic kind of writing, from what is false and counterfeit. Indeed, it seems likely that some such mark may shortly become necessary, since the favourable reception which two or three authors have lately procured for their works of this nature from the public, will probably serve as an encouragement to many others to undertake the like. Thus a swarm of foolish novels and monstrous romances will be produced, either to the great impoverishing of book-sellers, or to the great loss of time and depravation of morals in the reader; nay, often to the spreading of scandal and calumny, and to the prejudice of the characters of many worthy and honest people. | В числе других соображений, побудивших меня к писанию этих вводных глав, было и то, что я смотрю на них, как на своего рода знак или клеймо, по которому самый заурядный читатель может в будущем отличить, что истинно и подлинно в таких исторических сочинениях и что в них фальшиво и поддельно. Подобный отличительный знак, кажется, сделается скоро необходимым, так как благосклонный прием, оказанный в последнее время публикой такого рода произведениям двух или трех писателей, поощрит, вероятно, многих других приняться за ту же работу. Так появится рой глупых и нелепых романов, что повлечет за собой большие убытки книгопродавцев или большую потерю времени и порчу нравов читателей, а часто даже распространение клеветы и злословия и ущерб доброму имени многих достойных и почтенных людей. |
| I question not but the ingenious author of the Spectator was principally induced to prefix Greek and Latin mottos to every paper, from the same consideration of guarding against the pursuit of those scribblers, who having no talents of a writer but what is taught by the writing-master, are yet nowise afraid nor ashamed to assume the same titles with the greatest genius, than their good brother in the fable was of braying in the lion's skin. | Я не сомневаюсь, что остроумный редактор "Зрителя", ставя греческие и латинские эпиграфы во главе каждого номера, руководился преимущественно этим желанием охранить себя от посягательств тех бумагомарателей, которые, имея с писателями разве только то общее, что учитель чистописания научил их писать, нисколько не страшатся и не стыдятся присваивать себе то же звание, что и величайшие гении, уподобляясь достойному своему собрату из басни, без стеснения ревевшему по-ослиному в львиной шкуре. |
| By the device therefore of his motto, it became impracticable for any man to presume to imitate the Spectators, without understanding at least one sentence in the learned languages. In the same manner I have now secured myself from the imitation of those who are utterly incapable of any degree of reflection, and whose learning is not equal to an essay. | Благодаря этим эпиграфам подражание "Зрителю" сделалось невозможным для людей, не понимающих ни одной фразы на древних языках. Так и я обезопасил себя от подражаний тем, кто не способен к отвлеченным размышлениям и у кого нет даже настолько знаний, чтобы написать статью по общему вопросу. |
| I would not be here understood to insinuate, that the greatest merit of such historical productions can ever lie in these introductory chapters; but, in fact, those parts which contain mere narrative only, afford much more encouragement to the pen of an imitator, than those which are composed of observation and reflection. Here I mean such imitators as Rowe was of Shakespear, or as Horace hints some of the Romans were of Cato, by bare feet and sour faces. | Я не хочу этим сказать, будто главное достоинство такого рода повествований заключается в этих вводных главах; дело лишь в том, что части чисто повествовательные гораздо более удобны для подражания, чем те, которые состоят из наблюдений и размышлений. Здесь я имею в виду таких подражателей, как Роу, подражавший Шекспиру, или как те римляне, что, по словам Горация, подражали Катону, оставляя непокрытыми ноги и корча кислые рожи. |
| To invent good stories, and to tell them well, are possibly very rare talents, and yet I have observed few persons who have scrupled to aim at both: and if we examine the romances and novels with which the world abounds, I think we may fairly conclude, that most of the authors would not have attempted to show their teeth (if the expression may be allowed me) in any other way of writing; nor could indeed have strung together a dozen sentences on any other subject whatever. Scribimus indocti doctique passim , may be more truly said of the historian and biographer, than of any other species of writing; for all the arts and sciences (even criticism itself) require some little degree of learning and knowledge. Poetry, indeed, may perhaps be thought an exception; but then it demands numbers, or something like numbers: whereas, to the composition of novels and romances, nothing is necessary but paper, pens, and ink, with the manual capacity of using them. This, I conceive, their productions show to be the opinion of the authors themselves: and this must be the opinion of their readers, if indeed there be any such. | Сочинять интересные истории и хорошо их рассказывать удается, может быть, только редким талантам, и несмотря на это я почти не встречал людей, которые поколебались бы взяться за то и другое; и если мы посмотрим романы и повести, которыми загружен рынок, то, я думаю, с полным правом сможем заключить, что большая часть их авторов не решилась бы попробовать свои зубы (если позволительно употребить такое выражение) на другом роде литературы и не могла бы связать десятка предложений о любом другом предмете. Scribimus indocti doctique passim 38 - можно справедливее сказать об историке и биографе, чем о каком-либо другом роде писателей, ибо все искусства и науки (и даже критика) требуют хотя бы малой степени образованности и знаний. Исключение, может быть, составляет поэзия; но она требует гармонии или чего-нибудь похожего на гармонию, тогда как для сочинения романов и повестей нужны только бумага, перья и чернила да физическая способность ими пользоваться. Как показывают их произведения, видимо, и авторы того же мнения; и таково же должно быть мнение их читателей, если только у них есть читатели. |
| Hence we are to derive that universal contempt which the world, who always denominates the whole from the majority, have cast on all historical writers who do not draw their materials from records. And it is the apprehension of this contempt that hath made us so cautiously avoid the term romance, a name with which we might otherwise have been well enough contented. Though, as we hive good authority for all our characters, no less indeed than the vast authentic doomsday-book of nature, as is elsewhere hinted, our labours have sufficient title to the name of history. Certainly they deserve some distinction from those works, which one of the wittiest of men regarded only as proceeding from a pruritus, or indeed rather from a looseness of the brain. | Отсюда проистекает то всеобщее презрение, с каким свет, всегда судящий о целом по большинству, относится ко всем писателям-историкам, если они черпают свои материалы не из архивов. Именно боязнь этого презрения заставила нас так тщательно избегать термина "роман", которым мы при других обстоятельствах были бы вполне удовлетворены. Впрочем, труд наш имеет достаточное право называться историей, поскольку все наши действующие лица заимствованы из такого авторитетного источника, как великая книга самой Природы, о чем мы уже говорили в другом месте. Он, несомненно, заслуживает некоторого отличия от тех сочинений, которые один из остроумнейших людей рассматривал только как продукт некоего pruritus 39 или, лучше сказать, расслабленного мозга. |
| But besides the dishonour which is thus cast on one of the most useful as well as entertaining of all kinds of writing, there is just reason to apprehend, that by encouraging such authors we shall propagate much dishonour of another kind; I mean to the characters of many good and valuable members of society; for the dullest writers, no more than the dullest companions, are always inoffensive. They have both enough of language to be indecent and abusive. And surely if the opinion just above cited be true, we cannot wonder that works so nastily derived should be nasty themselves, or have a tendency to make others so. | Но помимо бесчестья, бросаемого, таким образом, на один из полезнейших и занимательнейших литературных жанров, есть достаточно оснований опасаться, что, поощряя таких авторов, мы повинны будем еще и в иного рода бесчестье: я разумею доброе имя многих почтенных и достойных членов общества, ибо тупоголовые писатели, подобно тупоголовым друзьям, не всегда бывают безобидны: у тех и у других достаточно длинный язык, чтобы сказать вещь непристойную или оскорбительную. И если высказанное нами мнение справедливо, то нечего удивляться, что произведения, выходящие из такого грязного источника, сами нечисты и способны замарать других. |
| To prevent therefore, for the future, such intemperate abuses of leisure, of letters, and of the liberty of the press, especially as the world seems at present to be more than usually threatened with them, I shall here venture to mention some qualifications, every one of which are in a pretty high degree necessary to this order of historians. | И вот чтобы предотвратить на будущее время неумеренное злоупотребление досугом, литературой и свободой печати, особенно в виду того, что оно грозит теперь свету более чем когда-либо, я осмелюсь указать здесь некоторые качества, каждое из которых в высокой степени необходимо для такого рода историков. |
| The first is, genius, without a full vein of which no study, says Horace, can avail us. By genius I would understand that the power or rather those powers of the mind, which are capable of penetrating into all things within our reach and knowledge, and of distinguishing their essential differences. These are no other than invention and judgment; and they are both called by the collective name of genius, as they are of those gifts of nature which we bring with us into the world. Concerning each of which many seem to have fallen into very great errors; for by invention, I believe, is generally understood a creative faculty, which would indeed prove most romance writers to have the highest pretensions to it; whereas by invention is really meant no more (and so the word signifies) than discovery, finding out; or to explain it at large, a quick and sagacious penetration into the true essence of all the objects of our contemplation. This I think, can rarely exist without the concomitancy of judgment; for how we can be said to have discovered the true essence of two things, without discerning their difference, seems to me hard to conceive. Now this last is the undisputed province of judgment, and yet some few men of wit have agreed with all the dull fellows in the world in representing these two to have been seldom or never the property of one and the same person. | Первое из них - гений, без обильных пластов которого никакое прилежание, говорит Гораций, не принесет нам пользы. Под гением я разумею ту силу или, вернее, те силы души, которые способны проникать все предметы, доступные нашему познанию, и схватывать их существенные особенности. Силы эти - не что иное, как изобретательность и суждение; обе вместе они называются собирательным именем гений, потому что это дары природы, которые мы приносим с собой на свет. По поводу каждой из них, кажется, многие впадали в большое заблуждение, ибо под изобретательностью, как я полагаю, обыкновенно понимают творческую способность, что давало бы право большинству сочинителей романов притязать на нее, между тем как в действительности под изобретательностью следует подразумевать (и таково точное значение этого слова) не более как способность открывать, находить или, говоря точнее, способность быстро и глубоко проникать в истинную сущность всех предметов нашего ведения. Способность эта, я полагаю, едва ли может существовать, не сопутствуемая суждением, ибо для меня непостижимо, каким образом можем мы открыть истинную сущность двух вещей, не познав их различия; последнее же, бесспорно, есть дело суждения. И все-таки некоторые умные люди заодно со всеми дураками на свете утверждали, будто эти две способности редко или даже никогда не совмещаются в одном и том же лице. |
| But though they should be so, they are not sufficient for our purpose, without a good share of learning; for which I could again cite the authority of Horace, and of many others, if any was necessary to prove that tools are of no service to a workman, when they are not sharpened by art, or when he wants rules to direct him in his work, or hath no matter to work upon. All these uses are supplied by learning; for nature can only furnish with capacity; or, as I have chose to illustrate it, with the tools of our profession; learning must fit them for use, must direct them in it, and lastly, must contribute part at least of the materials. A competent knowledge of history and of the belleslettres is here absolutely necessary; and without this share of knowledge at least, to affect the character of an historian, is as vain as to endeavour at building a house without timber or mortar, or brick or stone. Homer and Milton, who, though they added the ornament of numbers to their works, were both historians of our order, were masters of all the learning of their times. | Но хотя бы они и совмещались, их еще недостаточно для достижения нашей цели, если нет доброй дозы образования; в подтверждение я мог бы снова привести авторитет Горация и многих других, если он необходим для доказательства того, что инструменты бесполезны рабочему, если они не отточены искусством или если он не знает, как их приложить к делу, или не имеет материала, над которым должен трудиться. Все это дается образованием, ибо природа может снабдить нас только способностями или, как я предпочитаю выразиться образно, орудиями нашей профессии; образование должно приспособить их к употреблению, должно преподать правила, как ими пользоваться, и, наконец, должно доставить, по крайней мере, часть материала. Основательные познания в истории и литературе для этого совершенно необходимы; разыгрывать роль историка, не обладая ими, так же тщетно, как пытаться построить дом, не имея бревен или известки, кирпича или камня. Гомер и Мильтон, правда, украсили произведения свои гармонией, однако оба были историками в нашем смысле слова, оба были образованнейшими людьми своего времени. |
| Again, there is another sort of knowledge, beyond the power of learning to bestow, and this is to be had by conversation. So necessary is this to the understanding the characters of men, that none are more ignorant of them than those learned pedants whose lives have been entirely consumed in colleges, and among books; for however exquisitely human nature may have been described by writers, the true practical system can be learnt only in the world. Indeed, the like happens every other kind of knowledge. Neither physic nor law are to be practically known from books. Nay, the farmer, the planter, the gardener, must perfect by experience what he hath acquired the rudiments of by reading. How accurately soever the ingenious Mr. Miller may have described the plant, he himself would advise his disciple to see it in the garden. As we must perceive, that after the nicest strokes of a Shakespear or a Jonson, of a Wycherly or an Otway, some touches of nature will escape the reader, which the judicious action of a Garrick, of a Cibber, or a Clive , can convey to him; so, on the real stage, the character shows himself in a stronger and bolder light than he can be described. And if this be the case in those fine and nervous descriptions which great authors themselves have taken from life, how much more strongly will it hold when the writer himself takes his lines not from nature, but from books? Such characters are only the faint copy of a copy, and can have neither the justness nor spirit of an original. | Но есть и другой род знаний, которых не в состоянии доставить никакое образование, а может дать только общение с живыми людьми. Они в такой мере необходимы для понимания человеческих характеров, что самыми глубокими невеждами в этом отношении являются ученые педанты, всю жизнь свою проведшие в колледжах над книгами: ибо, как бы тонко человеческая природа ни была изображена писателями, настоящие практические сведения о людях мы можем вынести только из общения с ними. Подобным же образом дело обстоит со всеми другими знаниями. Ни медицину, ни юриспруденцию невозможно изучить практически по книгам. Даже фермер, плантатор, садовник должны совершенствовать опытом начальные сведения, приобретенные ими из чтения. Как бы тщательно ни описал растение гениальный мастер Миллер, он сам посоветовал бы своему ученику посмотреть это растение в саду. Если мы должны признать, что самые тонкие штрихи Шекспира, Джонсона, Вичерли или Отвея не откроют читателю тех черт природы, какие покажет ему вдумчивая игра Гаррика, Сиббер или Клайв 40, то и на подмостках действительной жизни характер проявляется в более живом и резком свете, чем он может быть описан. И если таковы даже тонкие и яркие описания великих писателей, взятые ими из жизни, то что же говорить о писателе, заимствующем свои образы не из природы, а из книг. Его характеры - только бледная копия с копии и не могут иметь ни верности, ни живости оригинала. |
| Now this conversation in our historian must be universal, that is, with all ranks and degrees of men; for the knowledge of what is called high life will not instruct him in low; nor, e converso, will his being acquainted with the inferior part of mankind teach him the manners of the superior. And though it may be thought that the knowledge of either may sufficiently enable him to describe at least that in which he hath been conversant, yet he will even here fall greatly short of perfection; for the follies of either rank do in reality illustrate each other. For instance, the affectation of high life appears more glaring and ridiculous from the simplicity of the low; and again, the rudeness and barbarity of this latter, strikes with much stronger ideas of absurdity, when contrasted with, and opposed to, the politeness which controls the former. Besides, to say the truth, the manners of our historian will be improved by both these conversations; for in the one he will easily find examples of plainness, honesty, and sincerity; in the other of refinement, elegance, and a liberality of spirit; which last quality I myself have scarce ever seen in men of low birth and education. | Это общение нашего историка с людьми должно быть самым широким - то есть он должен общаться с людьми всех званий и состояний, потому что знание так называемого высшего общества не научит его жизни людей низшего класса и, е converse 41, знакомство с низшей частью человечества не откроет ему нравов высшей его части. И хотя может показаться, что знания каждого из этих классов ему достаточно для описания, по крайней мере, того круга, в котором он вращается, однако и в этом случае он будет далек от совершенства: в самом деле глупости каждого класса познаются вполне путем взаимного сравнения. Например, притворство высшего общества выступает выпуклее и уродливее на фоне простоты низшего, и обратно; грубость и неотесанность последнего сильнее бьют в глаза своей несуразностью при сопоставлении с учтивостью и обходительностью, свойственными первому. Кроме того, сказать правду, и манеры самого историка улучшатся от этого двойного общения: в одном кругу он легко найдет примеры естественности, честности и искренности, в другом - утонченности, изящества и свободомыслия - качества, которого я почти не наблюдал в людях низкого происхождения и воспитания. |
| Nor will all the qualities I have hitherto given my historian avail him, unless he have what is generally meant by a good heart, and be capable of feeling. The author who make me weep, says Horace, must first weep himself. In reality, no man can paint a well which he doth not feel while he is painting it; nor do I doubt, but that the most pathetic and affecting scenes have been writ with tears. In the same manner it is with the ridiculous. I am convinced I never make my reader laugh heartily but where I have laughed before him; unless it should happen at any time, that instead of laughing with me he should be inclined to laugh at me. Perhaps this may have been the case at some passages in this chapter, from which apprehension I will here put an end to it. | Однако все качества, которыми я до сих пор наделил моего историка, не принесут ему пользы, если у него нет того, что обыкновенно называется добрым сердцем, и он лишен чувствительности. Автор, желающий, чтобы я заплакал, говорит Гораций, должен сам плакать. Только тот может хорошо нарисовать горе, кто сам его чувствует, когда рисует; и я не сомневаюсь, что самые патетические и трогательные сцены написаны были слезами. Точно так же дело обстоит с комическими. Я убежден, что мне удавалось заставить читателя от души смеяться только тогда, когда я сам смеялся,кроме разве тех случаев, когда, вместо того чтобы смеяться вместе со мной, читатель смеялся надо мной. Может быть, это случилось с ним даже при чтении некоторых мест этой главы, ввиду чего я ее кончаю. |
| English | Русский |
| Aurora now first opened her casement, Anglice the day began to break, when walked forth in company with the stranger, and mounted Mazard Hill; of which they had no sooner gained the summit than one of the most noble prospects in the world presented itself to their view, and which we would likewise present to the reader, but for two reasons: we despair of making those who have seen this prospect admire our description; secondly, we very much doubt whether who have not seen it would understand it. | Аврора только что открыла свое окошко, или, говоря попросту, начал заниматься день, когда Джонс вышел с незнакомцем и они взобрались на гору Мазард, с вершины которой, едва только они ее достигли, глазам их представился один из величественнейших видов на свете; мы представили бы читателю и его, если бы не два препятствия: первое заключается в том, что мы отчаиваемся привести в восторг нашим описанием бывавших на этой вершине, а второе - в том, что мы сильно сомневаемся, поймут ли нас не побывавшие на ней. |
| Jones stood for some minutes fixed in one posture, and directing his eyes towards the south; upon which the old gentleman asked, he was looking at with so much attention? | Джонс несколько минут стоял неподвижно, устремив глаза на юг; заметив это, старик спросил, на что он глядит с таким вниманием. |
| "Alas! sir," answered he with a sigh, was endeavouring to trace out my own journey hither. Good heavens! what a distance is Gloucester from us! What a vast track of land be between me and my own home!" | - Увы, сэр,- отвечал Джонс со вздохом,- я пытался разглядеть дорогу, которая привела меня сюда. Боже мой, как далеко от нас Глостер! Какое огромное пространство отделяет меня от родного дома! |
| "Ay, ay, young gentleman," cries the other, "and your sighing, from what you love better than your own home, or I am mistaken. I perceive now the object of your contemplation is not within your sight, and yet I fancy you have pleasure in looking that way. "Jones answered with a smile, | - Да, да, молодой человек,- сказал старик,- и, если я не ошибаюсь, от того, что вы любите больше родного дома. Я полагаю, предмет вашего внимания лежит вне вашего поля зрения; и все же, мне сдается, вам приятно смотреть в ту сторону. |
| "I find, old friend, you have not yet forgot the sensations of your youth. I my thoughts were employed as you have guessed." | - Я вижу, почтенный друг мой,- с улыбкой отвечал Джонс,- что вами еще не забыты волнения вашей юности. Признаюсь. ваша догадка о направлении моих мыслей правильна. |
| They now walked to that part of the hill which looks to the north-west, and which hangs a vast and extensive wood. Here they no sooner arrived than they heard at a distance the most violent screams of a woman, proceeding from the wood below them. Jones listened a moment, and then, without saying a word to his companion (for indeed the occasion seemed sufficiently pressing), ran, or rather slid, down the hill, and without the least apprehension or concern for his own safety, made directly to the thicket, whence the sound had issued. | После этого они пошли к той части горы, которая была обращена на северо-запад и возвышалась над большим лесом. Едва только приблизились они к этому месту, как услышали доносившийся из лесу отчаянный крик женщины. Джонс несколько мгновений прислушивался, потом, не сказав ни слова своему спутнику (обстоятельства не позволяли мешкать), побежал, или, вернее, кубарем скатился, с горы и, нимало не заботясь о своей безопасности, бросился в самую чащу, из которой исходили крики. |
| He had not entered far into the wood before he beheld a most shocking sight indeed, a woman stript half naked, under the hands of a ruffian, who had put his garter round her neck, and was endeavouring to draw her up to a tree. Jones asked no questions at this interval, but fell instantly upon the villain, and made such good use of his trusty oaken stick that he laid him sprawling on the ground before he could defend himself, indeed almost before he knew he was attacked; nor did he cease the prosecution of his blows till the woman herself begged him to forbear, saying, she believed he had sufficiently done his business. | Не успел он сделать несколько шагов, как увидел самое возмутительное зрелище: полуобнаженную женщину в руках какого-то негодяя, который, обмотав ей шею подвязкой, старался повесить ее на дереве. Не пускаясь в расспросы, Джонс мигом набросился на мерзавца и так удачно пустил в ход свою крепкую дубовую палку, что повалил его наземь, прежде чем тот успел защититься и даже сообразить, что на него напали. Джонс не переставал колотить негодяя до тех пор, пока сама женщина не попросила его остановиться, сказав, что, по ее мнению, он уже довольно поработал. |
| The poor wretch then fell upon her knees to Jones, and gave him a thousand thanks for her deliverance. He presently lifted her up, and told her he was highly pleased with the extraordinary accident which had sent him thither for her relief, where it was so improbable she should find any; adding, that Heaven seemed to have designed him as the happy instrument of her protection. | Несчастная упала перед Джонсом на колени и рассыпалась в благодарностях за то, что он освободил ее. Джонс же первым делом поднял ее и сказал, что чрезвычайно рад необыкновенному случаю, который привел его в это место, где она едва ли могла рассчитывать на помощь, прибавив, что, очевидно, само небо избрало его счастливым орудием ее спасения. |
| "Nay," answered she, "I could almost conceive you to be some good angel; and, to say the truth, you look more like an angel than a man in my eye." | - Да,- отвечала она,- я почти приняла вас за доброго ангела; да и точно, вы похожи скорее на ангела, чем на человека. |
| Indeed he was a charming figure; and if a very fine person, and a most comely set of features, adorned with youth, health, strength, freshness, spirit, and good-nature, can make a man resemble an angel, he certainly had that resemblance. | Действительно, Джонс был очень пригож собой; и если стройный стан и красивые черты лица, украшенные молодостью, здоровьем, силой, свежестью, живостью и добротой, могут уподобить человека ангелу, то он, конечно, обладал таким сходством. |
| The redeemed captive had not altogether so much of the human-angelic species: she seemed to be at least of the middle age, nor had her face much appearance of beauty; but her cloaths being torn from all the upper part of her body, her breasts, which were well formed and extremely white, attracted the eyes of her deliverer, and for a few moments they stood silent, and gazing at each other; till the ruffian on the ground beginning to move, Jones took the garter which had been intended for another purpose, and bound both his hands behind him. And now, on contemplating his face, he discovered, greatly to his surprize, and perhaps not a little to his satisfaction, this very person to be no other than ensign Northerton. Nor had the ensign forgotten his former antagonist, whom he knew the moment he came to himself. His surprize was equal to that of Jones; but I conceive his pleasure was rather less on this occasion. | Освобожденная пленница далеко не в такой степени походила на небожительницу: с виду это была женщина уже далеко не первой молодости, и лицо ее не отличалось красотой; но со всей верхней части ее тела платье было сорвано, и взоры избавителя привлекли ее груди, прекрасной формы и чрезвычайно белые. Несколько мгновений они стояли молча, созерцая друг друга, пока негодяй, лежавший на земле, не зашевелился, и тогда Джонс, схватив подвязку, предназначавшуюся для другого употребления, связал ему руки на спине. Тут, разглядев его лицо, к великому своему удивлению, а может быть, и к немалому удовольствию, узнал в нем не кого иного, как прапорщика Норсертона. Прапорщик тоже не забыл своего прежнего противника, которого узнал, как только пришел в себя. Удивление его равнялось удивлению Джонса, но, я думаю, он испытал по этому случаю гораздо меньше удовольствия. |
| Jones helped Northerton upon his legs, and then looking him stedfastly in the face, | Джонс помог Норсертону встать на ноги и, пристально глядя ему в глаза, сказал: |
| "I fancy, sir," said he, "you did not expect to meet me any more in this world, and I confess I had as little expectation to find you here. However, fortune, I see, hath brought us once more together, and hath given me satisfaction for the injury I have received, even without my own knowledge." | - Мне кажется, сэр, вы не ожидали встретить меня на этом свете; признаюсь, и я также мало ожидал найти вас здесь. Однако, я вижу, судьба еще раз свела нас и дала мне удовлетворение за полученную обиду, даже без моего ведома. |
| "It is very much like a man of honour, indeed," answered Northerton, "to take satisfaction by knocking a man down behind his back. Neither am I capable of giving you satisfaction here, as I have no sword; but if you dare behave like a gentleman, let us go where I can furnish myself with one, and I will do by you as a man of honour ought." | - Действительно,--отвечал Норсертон,-как это достойно благородного человека: рассчитываться с противником, нанося ему удар в спину. И притом я не могу дать вам удовлетворение здесь, потому что у меня нет шпаги; но если вы не боитесь поступить, как джентльмен, пойдем куда-нибудь, где я могу достать оружие, и я поступлю с вами, как подобает человеку чести. |
| "Doth it become such a villain as you are," cries Jones, "to contaminate the name of honour by assuming it? But I shall waste no time in discourse with you. Justice requires satisfaction of you now, and shall have it." | - Пристало ли такому мерзавцу, как вы,- воскликнул Джонс,- пятнать самое слово "честь", присваивая ее себе! Теперь от вас потребует удовлетворения правосудие, и оно его получит. |
| Then turning to the woman, he asked her, if she was near her home; or if not, whether she was acquainted with any house in the neighbourhood, where she might procure herself some decent cloaths, in order to proceed to a justice of the peace. | Тут, обратясь к женщине, он спросил, близко ли дом ее, несли нет, то, может быть, она знает кого-нибудь по соседству, у кого могла бы достать приличную одежду, чтобы явиться к мировому судье. |
| She answered she was an entire stranger in that part of the world. Jones then recollecting himself, said, he had a friend near who would direct them; indeed, he wondered at his not following; but, in fact, the good Man of the Hill, when our heroe departed, sat himself down on the brow, where, though he had a gun in his hand, he with great patience and unconcern had attended the issue. | Женщина отвечала, что она в этих местах совершенно чужая. Тогда Джонс, собравшись с мыслями, сказал, что у него недалеко есть друг, который поможет им советом; он удивился даже, что его спутник за ним не последовал: действительно, Горный Отшельник по уходе нашего героя присел на выступ скалы, где терпеливо и безучастно ожидал развязки этого приключения, несмотря на то что в руках у него было ружье. |
| Jones then stepping without the wood, perceived the old man sitting as we have just described him; he presently exerted his utmost agility, and with surprizing expedition ascended the hill. | Выйдя из лесу, Джонс увидел старика в описанном нами положении; наш герой проявил все свое проворство и с поразительной быстротой взобрался на гору. |
| The old man advised him to carry the woman to Upton, which, he said, was the nearest town, and there he would be sure of furnishing her with all manner of conveniences. Jones having received his direction to the place, took his leave of the Man of the Hill, and, desiring him to direct Partridge the same way, returned hastily to the wood. | Старик посоветовал ему отвести женщину в Эптон, ближайший, по его словам, город, где он, наверное, достанет для нее все, что понадобится. Получив указания, как туда дойти, и попросив прислать к нему Партриджа, Джонс простился с Горным Отшельником и поспешно вернулся в лес. |
| Our heroe, at his departure to make this enquiry of his friend, had considered, that as the ruffian's hands were tied behind him, he was incapable of executing any wicked purposes on the poor woman. Besides, he knew he should not be beyond the reach of her voice, and could return soon enough to prevent any mischief. He had moreover declared to the villain, that if he attempted the least insult, he would be himself immediately the executioner of vengeance on him. But Jones unluckily forgot, that though the hands of Northerton were tied, his legs were at liberty; nor did he lay the least injunction on the prisoner that he should not make what use of these he pleased. Northerton therefore, having given no parole of that kind, thought he might without any breach of honour depart; not being obliged, as he imagined, by any rules, to wait for a formal discharge. He therefore took up his legs, which were at liberty, and walked off through the wood, which favoured his retreat; nor did the woman, whose eyes were perhaps rather turned toward her deliverer, once think of his escape, or give herself any concern or trouble to prevent it. | Отправляясь расспросить своего друга, герой наш оставил Норсертона со связанными за спиной руками, так что тот не мог причинить никакого зла бедной женщине. Кроме того, Джонс знал, что будет находиться на расстоянии человеческого голоса и может вернуться настолько быстро, что успеет предотвратить несчастье. Наконец он пригрозил негодяю, что если тот попытается нанести женщине малейшее оскорбление, то он сам тут же возьмет на себя обязанности палача. Но он, к несчастью, позабыл, что хотя руки Норсертона были связаны, однако ноги оставались на свободе, и ни одним словом не воспретил ему употребить их по своему усмотрению. А Норсертон, не дававший никаких обещаний такого рода, рассудил, что честь не будет нарушена, если он убежит, так как никакие правила не обязывают его ожидать формального освобождения. Итак, пустив в ход ноги, бывшие на свободе, он углубился в лес, благоприятствовавший его отступлению; женщина же, взоры которой, надо думать, были направлены в ту сторону, куда ушел ее избавитель, не обратила внимания на его бегство или же не взяла на себя труд помешать ему. |
| Jones therefore, at his return, found the woman alone. He would have spent some time in searching for Northerton, but she would not permit him; earnestly entreating that he would accompany her to the town whither they had been directed. | Поэтому Джонс по своем возвращении нашел женщину одну. Он хотел было потратить некоторое время на поиски Норсертона, но женщина этому воспротивилась, горячо умоляя своего избавителя проводить ее в названный Отшельником город. |
| "As to the fellow's escape," said she, "it gives me no uneasiness; for philosophy and Christianity both preach up forgiveness of injuries. But for you, sir, I am concerned at the trouble I give you; nay, indeed, my nakedness may well make me ashamed to look you in the face; and if it was not for the sake of your protection, I should wish to go alone." | - Что же касается бегства этого человека,- сказала она,- то я им нисколько не опечалена, ибо философия и христианское учение велят нам прощать обиды. Мне неприятно только, что я причиняю вам столько беспокойства, сэр; из-за моей наготы мне даже совестно смотреть вам в глаза и если бы не нужда в вашем покровительстве, то я предпочла бы идти одна. |
| Jones offered her his coat; but, I know not for what reason, she absolutely refused the most earnest solicitations to accept it. He then begged her to forget both the causes of her confusion. | Джонс предложил ей свой кафтан, но, не знаю, по каким соображениям, она наотрез отказалась взять его, несмотря на самые горячие просьбы. Тогда он попросил ее забыть об обеих причинах ее смущения. |
| "With regard to the former," says he, "I have done no more than my duty in protecting you; and as for the latter, I will entirely remove it, by walking before you all the way; for I would not have my eyes offend you, and I could not answer for my power of resisting the attractive charms of so much beauty." | - Что касается первой,- сказал он,- то, оказывая вам покровительство, я только исполняю свой долг; а от второй я совершенно вас избавлю, потому что всю дорогу буду идти впереди; я не хочу оскорблять вас своими взглядами и в то же время не могу поручиться, что у меня хватит силы сопротивляться чарам такой ослепительной красоты. |
| Thus our heroe and the redeemed lady walked in the same manner as Orpheus and Eurydice marched heretofore; but though I cannot believe that Jones was designedly tempted by his fair one to look behind him, yet as she frequently wanted his assistance help her over stiles, and had besides many trips and other accidents, he was often obliged to turn about. However, he had better fortune than what attended poor Orpheus, for he brought his companion, or rather follower, safe into the famous town of Upton. | Так герой наш и освобожденная им дама отправились в путь тем же способом, как древле шествовали Орфей и Эвридика. Но хотя я не могу поверить, чтобы красавица умышленно искушала его оглядываться, однако Джонс часто принужден был это делать, так как ей требовалась его помощь при переходе через изгороди, а также во многих других случаях. Тем не менее судьба его была счастливее судьбы несчастного Орфея, ибо он благополучно привел свою спутницу, или, лучше сказать, последовательницу, в славный город Эптон. |
| English | Русский |
| Though the reader, we doubt not, is very eager to know who this lady was, and how she fell into the hands of Mr. Northerton, we must beg him to suspend his curiosity for a short time, as we are obliged, for some very good reasons which hereafter perhaps he may guess, to delay his satisfaction a little longer. | Хотя читатель, несомненно, жаждет узнать, кто была эта дама и каким образом попала она в руки мистера Норсертона, однако мы попросим его немного потерпеть, потому что по некоторым важным причинам, о которых впоследствии он, может быть, догадается, нам придется на известное время отложить удовлетворение его любопытства. |
| Mr. Jones and his fair companion no sooner entered the town, than they went directly to that inn which in their eyes presented the fairest appearance to the street. Here Jones, having ordered a servant to show a room above stairs, was ascending, when the dishevelled fair, hastily following, was laid hold on by the master of the house, who cried, | Войдя в город, мистер Джонс и прекрасная его спутница направились прямо в гостиницу, которая показалась им на взгляд наилучшей. Джонс велел слуге показать комнату и стал подниматься по лестнице, но в эту минуту растрепанная красавица, поспешно за ним следовавшая, была остановлена хозяином, крикнувшим: |
| "Heyday, where is that beggar wench going? Stay below stairs, desire you." | - Эй, куда еще эта рвань лезет? Прошу покорнейше остановиться. |
| But Jones at that instant thundered from above, "Let the lady come up," in so authoritative a voice, that the good man instantly withdrew his hands, and the lady made best of her way to the chamber. | Но Джонс таким повелительным голосом загремел сверху: "Позвольте этой даме пройти!" - что хозяин тотчас же убрал руки, и дама со всех ног побежала в отведенную комнату. |
| Here Jones wished her joy of her safe arrival, and then departed, in order, as he promised, to send the landlady up with some cloaths. The poor woman thanked him heartily for his kindness, and said, she hoped she should see him again soon, to thank him a thousand times more. During this short conversation, she covered her white bosom as well as she could possibly with her arms; for Jones could not avoid stealing a sly peep or two, though he took all imaginable care to avoid giving any offence. | Джонс поздравил ее с благополучным прибытием и удалился, пообещав прислать хозяйку с платьем. Бедная женщина сердечно поблагодарила его за доброту и сказала, что надеется скоро снова его увидеть, чтобы отблагодарить еще лучше. Во время этого короткого разговора она старательно прикрывала руками свою белую грудь, потому что Джонс не мог удержаться и взглянул на нее украдкой два раза, хотя и принимал всевозможные предосторожности, чтобы не оскорбить свою спутницу. |
| Our travellers had happened to take up their residence at a house of exceeding good repute, whither Irish ladies of strict virtue, and many northern lasses of the same predicament, were accustomed to resort in their way to Bath. The landlady therefore would by no means have admitted any conversation of a disreputable kind to pass under her roof. Indeed, so foul and contagious are all such proceedings, that they contaminate the very innocent scenes where they are committed, and give the name of a bad house, or a house of ill repute, to all those where they are suffered to be carried on. | Случилось так, что наши путешественники выбрали своим местопребыванием гостиницу, пользовавшуюся превосходной репутацией, где обыкновенно останавливались по пути в Бат добродетельные ирландские леди и многие девицы того же сорта из Северной Англии. Поэтому хозяйка ни в коем случае не допустила бы под своей крышей предосудительных сношений. И точно, все такие непотребства настолько грязны и заразительны, что пятнают самые невинные места, где они совершаются, сообщая славу дурного или подозрительного заведения всем домам, где только их терпят. |
| Not that I would intimate that such strict chastity as was preserved in the temple of Vesta can possibly be maintained at a public inn. My good landlady did not hope for such a blessing, nor would any of the ladies I have spoken of, or indeed any others of the most rigid note, have expected or insisted on any such thing. | Я не хочу этим сказать, чтобы в публичных гостиницах можно было поддерживать строгое целомудрие храма Весты. Хозяйка наша и не надеялась на такую благодать; да такой строгости не ожидала и не потребовала бы от нее ни одна из дам, о которых я говорил, или другие особы, еще более суровой нравственности. |
| But to exclude all vulgar concubinage, and to drive all whores in rags from within the walls, is within the power of every one. This my landlady very strictly adherred to, and this her virtuous guests, who did not travel in rags, would very reasonably have expected of her. | Однако же всякий вправе не допускать в своих стенах грубого разврата и выгонять вон проституток в лохмотьях. Этого правила моя хозяйка держалась строго, и ее добродетельные постояльцы, путешествовавшие не в лохмотьях, вполне основательно могли ожидать от нее соблюдения таких минимальных приличий. |
| Now it required no very blameable degree of suspicion to imagine that Mr. Jones and his ragged companion had certain purposes in their intention, which, though tolerated in some Christian countries, connived at in others, and practised in all, are however as expressly forbidden as murder, or any other horrid vice, by that religion which is universally believed in those countries. The landlady, therefore, had no sooner received an intimation of the entrance of the above-said persons than she began to meditate the most expeditious means for their expulsion. In order to this, she had provided herself with a long and deadly instrument, with which, in times of peace, the chambermaid was wont to demolish the labours of the industrious spider. In vulgar phrase, she had taken up the broomstick, and was just about to sally from the kitchen, when Jones accosted her with a demand of a gown and other vestments, to cover the half-naked woman upstairs. | Между тем вовсе не требовалось чрезмерной подозрительности, чтобы подумать, что мистер Джонс и его оборванная спутница питают намерение заняться вещами, которые хотя терпятся в некоторых христианских странах, не замечаются в других и практикуются во всех, однако воспрещены исповедуемой в этих странах религией столь же решительно, как убийство или другие страшные преступления. Поэтому, только что хозяйка услышала о прибытии вышеназванных особ, как немедленно начала придумывать быстрейший способ их выпроводить. На этот предмет она запаслась длинным смертоносным орудием, которым служанка в мирное время обыкновенно разрушала работу трудолюбивого паука,- выражаясь вульгарно, она схватила метлу и собиралась ринуться с ней из кухни в ту самую минуту, как к ней подошел Джонс с просьбой дать какое-нибудь платье и другую одежду, необходимую для прикрытия полуобнаженной женщины, оставшейся наверху. |
| Nothing can be more provoking to the human temper, nor more dangerous to that cardinal virtue, patience, than solicitations of extraordinary offices of kindness on behalf of those very persons with whom we are highly incensed. For this reason Shakespear hath artfully introduced his Desdemona soliciting favours for Cassio of her husband, as the means of inflaming, not only his jealousy, but his rage, to the highest pitch of madness; and we find the unfortunate Moor less able to command his passion on this occasion, than even when he beheld his valued present to his wife in the hands of his supposed rival. In fact, we regard these efforts as insults on our understanding, and to such the pride of man is very difficultly brought to submit. | Ничто не может в такой степени вывести вас из себя, ничто так не опасно для кардинальной человеческой добродетели - терпения, как просьба о каком-нибудь особенном одолжении для тех самых лиц, против которых вы пылаете гневом. По этой причине Шекспир столь искусно изобразил обращенную Дездемоной к мужу просьбу о милостях для Кассио как средство не только воспламенить его ревность, но и довести до последней степени безумия; и мы видим, что в этом случае несчастный мавр был менее способен управлять своей страстью, чем даже тогда, когда увидел свой бесценный подарок жене в руках у предполагаемого соперника. Дело в том, что мы усматриваем в такого рода просьбах оскорбление нашему разуму, которое гордость человеческая переносит с величайшим трудом. |
| My landlady, though a very good-tempered woman, had, I suppose, some of this pride in her composition, for Jones had scarce ended his request, when she fell upon him with a certain weapon, which, though it be neither long, nor sharp, nor hard, nor indeed threatens from its appearance with either death or wound, hath been however held in great dread and abhorrence by many wise men- nay, by many brave ones; insomuch, that some who have dared to look into the mouth of a loaded cannon, have not dared to look into a mouth where this weapon was brandished; and rather than run the hazard of its execution, have contented themselves with making a most pitiful and sneaking figure in the eyes of all their acquaintance. | Хозяйка, хотя и очень добрая женщина, должно быть, не лишена была этой гордости, потому что не успел Джонс высказать свою просьбу, как она кинулась на него с неким оружием, которое хотя не длинно, не остро, не твердо и с виду не угрожает ни смертью, ни увечьем, тем не менее внушало страх и ужас многим мудрым, больше того - многим храбрым людям до такой степени, что иные, бестрепетно взиравшие в пасть заряженной пушки, не осмеливались взглянуть в пасть, где вращалось это оружие, и готовы были предстать в самом жалком и позорном виде перед всеми своими знакомыми, только бы не подвергнуться его смертоносному действию. |
| To confess the truth, I am afraid Mr. Jones was one of these; for though he was attacked and violently belaboured with the aforesaid weapon, he could not be provoked to make any resistance; but in a most cowardly manner applied, with many entreaties, to his antagonist to desist from pursuing her blows; in plain English, he only begged her with the utmost earnestness to hear him; but before he could obtain his request, my landlord himself entered into the fray, and embraced that side of the cause which seemed to stand very little in need of assistance. | Признаться откровенно, я боюсь, не принадлежал ли к числу таких людей и мистер Джонс, ибо хотя он был атакован и жестоко поражен означенным оружием, однако не нашел в себе смелости оказать сопротивление, а только трусливейшим образом умолял свою противницу прекратить удары,- выражаясь яснее, убедительно просил, чтобы его выслушали. Но прежде чем ему удалось добиться удовлетворения своей просьбы, в ссору вмешался сам хозяин ц принял сторону того из противников, который, по-видимому, очень мало нуждался в помощи. |
| There are a sort of heroes who are supposed to be determined in their chusing or avoiding a conflict by the character and behaviour of the person whom they are to engage. These are said to know their men, and Jones, I believe, knew his woman; for though he had been so submissive to her, he was no sooner attacked by her husband, than he demonstrated an immediate spirit of resentment, and enjoined him silence under a very severe penalty; no less than that, I think, of being converted into fuel for his own fire. | Есть разряд героев, решение которых принять бой или уклониться от него определяется, по-видимому, характером и поведением нападающего. О таких говорят, что они знают своих противников; и Джонс, полагаю, знал свою противницу, ибо, несмотря на ангельскую кротость по отношению к ней, он мгновенно возгорелся гневом, увидев нападение со стороны мужа, и приказал ему замолчать под страхом суровейшего наказания: ни более, ни менее, как быть брошенным вместо полена в его собственный камин. |
| The husband, with great indignation, but with a mixture of pity, answered, | Муж в крайнем негодовании, смешанном, однако же, с презреньем, отвечал: |
| "You must pray first to be made able. I believe I am a better man than yourself; ay, every way, that I am;" | - Прежде помолитесь богу, чтоб он дал вам силы. Я ведь почище вас буду,- да, да, во всех отношениях почище. |
| and presently proceeded to discharge half-a-dozen whores at the lady above stairs, the last of which had scarce issued from his lips, when a swinging blow from the cudgel that Jones carried in his hand assulted him over the shoulders. | И вслед за тем он выстрелил полдюжиной отборных эпитетов по адресу дамы, оставшейся наверху; но не успел последний из них слететь с его губ, как он получил по плечам удар наотмашь дубинкой, которую Джонс держал в руках. |
| It is a question whether the landlord or the landlady was the most expeditious in returning this blow. My landlord, whose hands were empty, fell to with his fist, and the good wife, uplifting her broom and aiming at the head of Jones, had probably put an immediate end to the fray, and to Jones likewise, had not the descent of this broom been prevented- not by the miraculous intervention of any heathen deity, but by a very natural though fortunate accident, viz., by the arrival of Partridge; who entered the house at that instant (for fear had caused him to run every step from the hill), and who, seeing the danger which threatened his master or companion (which you chuse to call him), prevented so sad a catastrophe, by catching hold of the landlady's arm, as it was brandished aloft in the air. | Трудно решить, кто быстрее вернул ему этот удар: хозяин или хозяйка. Хозяин, руки которого были пусты, стал действовать кулаком, супруга же его, подняв метлу и целясь в голову Джонса, вероятно, сразу покончила бы с дракой, а равно и с Джонсом, если бы отвесное движение метлы не было остановлено... не чудесным вмешательством какого-либо языческого божества, а самым прозаическим, хотя и счастливым случаем-именно прибытием Партриджа, который в это мгновение вошел в гостиницу (от страха он бежал всю дорогу, улепетывая с горы) и, увидев опасность, угрожающую его господину или товарищу (называйте, как хотите), предотвратил печальную катастрофу, схватив хозяйку за руку в то время, как эта рука взметнулась вверх. |
| The landlady soon perceived the impediment which prevented her blow; and being unable to rescue her arm from the hands of Partridge, she let fall the broom; and then leaving Jones to the discipline of her husband, she fell with the utmost fury on that poor fellow, who had already given some intimation of himself, by crying, | Хозяйка скоро поняла, что за препятствие остановило удар; не в силах высвободить свою руку из рук Партриджа, она выронила метлу и, оставив Джонса попечению мужа, с неописуемой яростью кинулась на вошедшего, который уже дал о себе знать, закричав: |
| "Zounds! do you intend to kill my friend?" | - Силы небесные! Неужто вы хотите убить моего друга? |
| Partridge, though not much addicted to battle, would not however stand still when his friend was attacked; nor was he much displeased with that part of the combat which fell to his share; he therefore returned my landlady's blows as soon as he received them: and now the fight was obstinately maintained on all parts, and it seemed doubtful to which side Fortune would incline, when the naked lady, who had listened at the top of the stairs to the dialogue which preceded the engagement, descended suddenly from above, and without weighing the unfair inequality of two to one, fell upon the poor woman who was boxing with Partridge; nor did that great champion desist, but rather redoubled his fury, when he found fresh succours were arrived to his assistance. | Не отличаясь большими воинственными наклонностями, Партридж тем не менее не пожелал стоять сложа руки при виде нападения на своего друга; он не был также особенно недоволен тем участком боя, который достался на его долю, и вернул хозяйке удары сейчас же, как только получил их. Битва закипела с неослабевающим ожесточением на всех участках, и было неясно, на чью сторону склонится счастье, как вдруг обнаженная дама, услышавшая с верхнего этажа разговор, предшествовавший схватке, стремглав сбежала вниз и, не считаясь с тем, что недобросовестно двоим выступать против одного, напала на бедную женщину, бившуюся на кулачках с Партриджем; а сей великий воитель не сдал, но удвоил ярость при виде свежего подкрепления, прибывшего ему на помощь. |
| Victory must now have fallen to the side of the travellers (for the bravest troops must yield to numbers) had not Susan the chambermaid come luckily to support her mistress. This Susan was as two-handed a wench (according to the phrase) as any in the country, and would, I believe, have beat the famed Thalestris herself, or any of her subject Amazons; for her form was robust and man-like, and every way made for such encounters. As her hands and arms were formed to give blows with great mischief to an enemy, so was her face as well contrived to receive blows without any great injury to herself, her nose being already flat to her face; her lips were so large, that no swelling could be perceived in them, and moreover they were so hard, that a fist could hardly make any impression on them. Lastly, her cheekbones stood out, as if nature had intended them for two bastions to defend her eyes in those encounters for which she seemed so well calculated, and to which she was most wonderfully well inclined. | При таких условиях победа досталась бы нашим путешественникам (ведь и самые храбрые войска принуждены уступать численному перевесу), если бы горничная Сусанна счастливо не подоспела на помощь своей госпоже. Эта Сусанна умела работать руками, как никакая девица в этой местности, и одолела бы, я думаю, даже знаменитую Фалестриду или любую из ее подданных амазонок, потому что тело у нее было крепкое и мужеподобное, во всех отношениях приспособленное для таких схваток. Но если кулаки ее и руки были созданы для нанесения членовредительных ударов врагу, то лицо как нельзя лучше подходило для принятия таковых без особенного ущерба для нее самой, потому что нос ее уже был приплюснут, а губы отличались такой толщиной, что никакая опухоль не могла быть на них заметной, и такой твердостью, что кулак едва ли мог оставить на них след. Наконец, скулы ее сильно выдавались, точно сама природа поместила их в виде двух бастионов, назначенных защищать глаза ее в схватках, для которых она гак хорошо была приспособлена и к которым питала чрезвычайную склонность. |
| This fair creature entering the field of battle, immediately filed to that wing where her mistress maintained so unequal a fight with one of either sex. Here she presently challenged Partridge to single combat. He accepted the challenge, and a most desperate fight began began between them. | Это прелестное создание, прибыв на поле сражения, немедленно устремилось к тому крылу, где хозяйка выдерживала столь неравный бой с двумя противниками обоих полов. Тут она сейчас же вызвала Партриджа на единоборство. Вызов был принят, и между ними завязался отчаяннейший бой. |
| Now the dogs of war being let loose, began to lick their bloody lips; now Victory, with golden wings, hung hovering in the air; now Fortune, taking her scales from her shelf, began to weigh the fates of Tom Jones, his female companion, and Partridge, against the landlord, his wife, and maid; all which hung in exact balance before her; when a good-natured accident put suddenly an end to the bloody fray, with which half of the combatants had already sufficiently feasted. This accident was the arrival of a coach and four; upon which my landlord and landlady immediately desisted from fighting, and at their entreaty obtained the same favour of their antagonists; but Susan was not so kind to Partridge; for that Amazonian fair having overthrown and bestrid her enemy, was now cuffing him lustily with both her hands, without any regard to his request of a cessation of arms, or to those loud exclamations of murder which he roared forth. | Уже спущенные с цепи псы Беллоны облизывались в предвкушении поживы; уже парила в воздухе золотокрылая Победа; уже Фортуна, взяв с полки весы и положив на одну чашку судьбу Тома Джонса, его спутницы и Партриджа, а на другую - судьбу хозяина, его жены и служанки, начала их взвешивать, и обе чашки находились в совершенном равновесии, как вдруг счастливый случай сразу положил конец кровавой схватке, которой половина бойцов уже насладилась вволю. Этот случай был прибытием кареты четверкой. Хозяин и хозяйка немедленно прекратили бой; это же, по их просьбе, сделали и их противники. Но Сусанна не была так милостива к Партриджу: эта прекрасная амазонка, повергнув и оседлав своего врага, изо всех сил тузила его обеими руками, не обращая ни малейшего внимания на его мольбы о перемирии и громкие вопли: "Убивают!" |
| No sooner, however, had Jones quitted the landlord, than he flew to the rescue of his defeated companion, from whom he with much difficulty drew off the enraged chambermaid: but Partridge was not immediately sensible of his deliverance, for he still lay flat on the floor, guarding his face with his hands; nor did he cease roaring till Jones had forced him to look up, and to perceive that the battle was at an end. | К счастью, Джонс, оставив хозяина, устремился на выручку к своему товарищу и с немалым трудом стащил с него озверевшую служанку; однако Партридж не сразу почувствовал свое освобождение, потому что все еще лежал, растянувшись на полу и закрыв лицо руками, и только тогда перестал вопить, когда Джонс принудил его открыть глаза и убедиться, что битва кончена. |
| The landlord, who had no visible hurt, and the landlady, hiding her well-scratched face with her handkerchief, ran both hastily to the door to attend the coach, from which a young lady and her maid now alighted. These the landlady presently ushered into that room where Mr. Jones had at first deposited his fair prize, as it was the best apartment in the house. Hither they were obliged to pass through the field of battle, which they did with the utmost haste, covering their faces with their handkerchiefs, as desirous to avoid the notice of any one. Indeed their caution was quite unnecessary; for the poor unfortunate Helen, the fatal cause of all the bloodshed, was entirely taken up in endeavouring to conceal her own face, and Jones was no less occupied in rescuing Partridge from the fury of Susan; which being happily effected, the poor fellow immediately departed to the pump to wash his face, and to stop that bloody torrent which Susan had plentifully set a-flowing from his nostrils. | Хозяин, не получивший никаких видимых повреждений, и хозяйка, прикрывая исцарапанное лицо носовым платком, поспешно побежали к дверям встречать карету, из которой вышли молодая дама и ее горничная. Хозяйка тотчас же провела их в ту комнату, куда мистер Джонс поместил было свою красавицу, так как комната эта была лучшая во всей гостинице. Чтобы попасть туда, приезжим надо было пройти через поле битвы, что они сделали с чрезвычайной поспешностью, прикрывая лица платками, точно желали избежать посторонних взглядов. Однако их предосторожность была совершенно излишней, потому что несчастная Елена - роковая причина всего кровопролития - сама всячески старалась спрятать лицо, а Джонс был в не меньшей степени занят спасением Партриджа от ярости Сусанны; и только что он счастливо успел в этом, как пострадавший побежал прямо к насосу, чтобы умыть лицо и остановить кровавый поток, в изобилии пущенный Сусанной из его ноздрей. |
| English | Русский |
| A serjeant and a file of musqueteers, with a deserter in their custody, arrived about this time. The serjeant presently enquired for the principal magistrate of the town, and was informed by my landlord, that he himself was vested in that office. He then demanded his billets, together with a mug of beer, and complaining it was cold, spread himself before the kitchen fire. | В это время в гостиницу прибыл сержант с отрядом мушкетеров, ведя с собой дезертира. Сержант первым делом осведомился, где живет главный член городского магистрата, и получил ответ от хозяина, что исполнение этой обязанности возложено на него. Тогда сержант потребовал билетов на постой и кружку пива, после чего, пожаловавшись на холод, расположился перед кухонным очагом. |
| Mr. Jones was at this time comforting the poor distressed lady, who sat down at a table in the kitchen, and leaning her head upon her arm, was bemoaning her misfortunes; but lest my fair readers should be in pain concerning a particular circumstance, I think proper here to acquaint them, that before she had quitted the room above stairs, she had so well covered herself with a pillowbeer which she there found, that her regard to decency was not in the least violated by the presence of so many men as were now in the room. | Мистер Джонс тем временем утешал свою приунывшую даму, которая села за стол в кухне и, подперши голову рукой, плакалась на свои несчастья. Но чтобы прекрасные мои читательницы не смущались насчет известного обстоятельства, я считаю своим долгом их успокоить: прежде чем выйти из своей комнаты, она так хорошо закуталась найденной там наволочкой, что ее чувство стыдливости нисколько не было оскорблено присутствием в кухне множества мужчин. |
| One of the soldiers now went up to the serjeant, and whispered something in his ear; upon which he stedfastly fixed his eyes on the lady, and having looked at her for near a minute, he came up to her, saying, | Один солдат подошел к сержанту и шепнул ему что-то на ухо; тогда последний остановил свой взгляд на женщине и, внимательно посмотрев на нее с минуту, обратился к ней со словами: |
| "I ask pardon, madam; but I am certain I am not deceived; you can be no other person than Captain Waters's lady?" | - Извините, сударыня, однако, я уверен, что не ошибся! ведь вы супруга капитана Вотерса? |
| The poor woman, who in her present distress had very little regarded the face of any person present, no sooner looked at the serjeant than she presently recollected him, and calling him by his name, answered, "That she was indeed the unhappy person he imagined her to be;" but added, | Бедная женщина, предавшись своему горю, почти не смотрела ни на кого из окружающих, но тут, взглянув на сержанта, она тотчас узнала его и, назвав по имени, отвечала, что она действительно та несчастная, за которую он ее принял. |
| "I wonder any one should know me in this disguise." To which the serjeant replied, | - Однако я удивлена,- прибавила она,- что меня можно узнать в этом наряде. |
| "He was very much surprized to see her ladyship in such a dress, and was afraid some accident had happened to her." | На это сержант отвечал, что он крайне поражен, видя ее благородие в такой одежде, и боится, не случилось ли с ней какого несчастья. |
| "An accident hath happened to me, indeed," says she, "and I am highly obliged to this gentleman" (Pointing to Jones) "that it was not a fatal one, or that I am now living to mention it." | - Несчастье со мной действительно случилось,- сказала она,- и я всецело обязана этому джентльмену (показала она на Джонса) тем, что оно не оказалось для меня роковым и что я еще в живых и могу говорить о нем. |
| "Whatever the gentleman hath done," cries the serjeant, "I am sure the captain will make him amends for it; and if I can be of any service, your ladyship may command me, and I shall think myself very happy to have it in my power to serve your ladyship; and so indeed may any one, for I know the captain will well reward them for it." | - Что бы ни сделал джентльмен,- сказал сержант,- капитан, я уверен, вознаградит его; и если я могу быть чем-нибудь полезен, то вашему благородию стоит только приказать. Я почту счастьем услужить вашему благородию, и всякий может смело последовать моему примеру, потому что, я знаю, капитан хорошо за это отблагодарит. |
| The landlady, who heard from the stairs all that past between the serjeant and Mrs. Waters, came hastily down, and running directly up to her, began to ask pardon for the offences she had committed, begging that all might be imputed to ignorance of her quality: for, | Хозяйка гостиницы, слышавшая сверху весь разговор между сержантом и миссис Вотерс, поспешно спустилась вниз и, подбежав к этой даме, стала просить у нее прощения за нанесенные ей обиды, умоляя отнести все за счет неведения. |
| "Lud! madam," says she, "how should I have imagined that a lady of your fashion would appear in such a dress? I am sure, madam, if I had once suspected that your ladyship was your ladyship, I would sooner have burnt my tongue out, than have said what I have said; and I hope your ladyship will accept of a gown, till you can get your own cloaths." | - Господи! - говорила она.- Могла ли я подумать, что особа вашего звания явится в таком наряде? Поверьте, сударыня, догадайся я только, что ваше благородие есть ваше благородие, я бы себе скорей язык откусила, чем сказала то, что сказала. И я надеюсь, ваше благородие примет от меня платье, покамест вы достанете свои собственные... |
| "Prithee, woman," says Mrs. Waters, "cease your impertinence: how can you imagine I should concern myself about anything which comes from the lips of such low creatures as yourself? But I am surprized at your assurance in thinking, after what is past, that I will condescend to put on any of your dirty things. I would have you know, creature, I have a spirit above that." | - Перестаньте молоть вздор, любезная,- прервала ее миссис Вотерс.Неужели вы думаете, что меня может обидеть то, что слетает с языка таких низких тварей, как вы? Меня поражает только ваша самоуверенность: воображать, что после всего случившегося я удостою надеть ваши грязные тряпки! Извольте знать, негодница, что у меня есть самолюбие. |
| Here Jones interfered, and begged Mrs. Waters to forgive the landlady, and to accept her gown: | Тут вмешался Джонс и попросил миссис Вотерс простить хозяйку и принять ее платье. |
| "for I must confess," cries he, "our appearance was a little suspicious when first we came in; and I am well assured all this good woman did was, as she professed, out of regard to the reputation of her house." | - Я вполне согласен,- сказал он,- что вид у нас был немного подозрительный, когда мы вошли в эту гостиницу, и уверен, что все поступки этой почтенной женщины объясняются, как она говорит, заботой о репутации ее дома. |
| "Yes, upon my truly was it," says she: "the gentleman speaks very much like a gentleman, and I see very plainly is so; and to be certain the house is well known to be a house of as good reputation as any on the road, and though I say it, is frequented by gentry of the best quality, both Irish and English. I defy anybody to say black is my eye, for that matter. And, as I was saying, if I had known your ladyship to be your ladyship, I would as soon have burnt my fingers as have affronted your ladyship; but truly where gentry come and spend their money, I am not willing that they should be scandalized by a set of poor shabby vermin, that, wherever they go, leave more lice than money behind them; such folks never raise my compassion, for to be certain it is foolish to have any for them; and if our justices did as they ought, they would be all whipt out of the kingdom, for to be certain it is what is most fitting for them. But as for your ladyship, I am heartily sorry your ladyship hath had a misfortune, and if your ladyship will do me the honour to wear my cloaths till you can get some of your ladyship's own, to be certain the best I have is at your ladyship's service." | - Истинная правда, только этой заботой! - воскликнула хозяйка.Джентльмен говорит, как настоящий джентльмен, и я ясно вижу, что он джентльмен. И точно, дом мой пользуется такой прекрасной репутацией, как ни одна гостиница по всей дороге, и хоть сама хозяйка и говорю это, а только его посещают самые знатные господа - и ирландцы и англичане. Пусть кто-нибудь попробует сказать о нем дурное! И, как я сказала, знай я только, что ваше благородие есть ваше благородие, так я бы скорей пальцы себе сожгла, чем оскорбила ваше благородие, но, понятно, я не желаю, чтобы в доме, куда господа ходят и деньги платят, глаза их оскорбляла разная рвань, которая, где ни пройдет, больше вшей за собой оставит, чем денег. К такой мрази жалости у меня нет ни на грош, да и глупо было бы жалеть таких; если бы наши судьи действовали как следует, так все бы они были выгнаны вон из королевства,- ей-богу, это самое для них подходящее. А что касается вашего благородия, то мне от души жаль, что с вашим благородием приключилось несчастье; и если вашему благородию угодно будет оказать мне честь надеть мое платье, покамест вы достанете свои собственные, то, разумеется, все, что у меня есть лучшего, к услугам вашего благородия. |
| Whether cold, shame, or the persuasions of Mr. Jones prevailed most on Mrs. Waters, I will not determine, but she suffered herself to be pacified by this speech of my landlady, and retired with that good woman, in order to apparel herself in a decent manner. | Холод ли, стыд ли, или же уговоры мистера Джонса подействовали на миссис Вотерс - не берусь решить, только речь хозяйки укротила ее гнев, и она удалилась с этой почтенной женщиной одеться поприличнее. |
| My landlord was likewise beginning his oration to Jones, but was presently interrupted by that generous youth, who shook him heartily by the hand, and assured him of entire forgiveness, saying, | Хозяин тоже обратился к Джонсу с торжественной речью, но был тотчас остановлен великодушным юношей, который дружески пожал ему руку и уверил в полном прощании, сказав: |
| "If you are satisfied, my worthy friend, I promise you I am;" | - Если вы удовлетворены, почтенный мой друг, то объявляю, что и я не питаю к вам никакой злобы. |
| and indeed, in one sense, the landlord had the better reason to be satisfied; for he had received a bellyfull of drubbing whereas Jones had scarce felt a single blow. | В самом деле, хозяин в некотором смысле имел больше основания считать себя удовлетворенным, потому что был весь избит, тогда как Джонсу достался разве что один удар. |
| Partridge, who had been all this time washing his bloody nose at the pump, returned into the kitchen at the instant when his master and the landlord were shaking hands with each other. As he was of a peaceable disposition, he was pleased with those symptoms of reconciliation; and though his face bore some marks of Susan's fist, and many more of her nails, he rather chose to be contented with his fortune in the last battle than to endeavour at bettering it in another. | Партридж, все это время обмывавший у насоса свой расквашенный нос, вернулся в кухню как раз в ту минуту, когда его господин и хозяин гостиницы пожимали друг другу руки. Так как был он нрава миролюбивого, то это выражение мирных чувств пришлось ему по душе: хотя лицо его носило знаки Сусанниных кулаков и особенно ногтей, однако он был доволен этим исходом битвы и не имел никакого желания начинать новую, с целью его улучшить. |
| The heroic Susan was likewise well contented with her victory, though it had cost her a black eye, which Partridge had given her at the first onset. Between these two, therefore, a league was struck, and those hands which had been the instruments of war became now the mediators of peace. | Героическая Сусанна тоже осталась довольна своей победой, хотя она стоила ей подбитого глаза - увечье, причиненное ей Партриджем в самом начале схватки. Таким образом, между этими двумя противниками без труда было заключено соглашение, и те самые руки, которые только что были орудием войны, сделались теперь посредниками мира. |
| Matters were thus restored to a perfect calm; at which the serjeant, though it may seem so contrary to the principles of his profession, testified his approbation. | Словом, было восстановлено полное спокойствие, по случаю чего сержант, хотя это может показаться противным правилам его профессии, выразил свое полное одобрение. |
| "Why now, that's friendly," said he; "d-n me, I hate to see two people bear ill-will to one another after they have had a tussel. The only way when friends quarrel is to see it out fairly in a friendly manner, as a man may call it, either with a fist, or sword, or pistol, according as they like, and then let it be all over; for my own part, d-n me if ever I love my friend better than when I am fighting with him! To bear malice is more like a Frenchman than an Englishman." | - Вот это по-дружески! - сказал он.- Ненавижу, когда люди дуются, после того как задали друг другу встрепку. Когда приятели повздорили, то единственный выход - уладить дело честно, по-приятельски: на кулаках ли, или на шпагах, или на пистолетах - кому как нравится, но чтоб потом об этом больше ни слова. Что до меня, так черт меня побери, если я не люблю друга больше после того, как подрался с ним! Таить злобу пристало скорее французу, чем англичанину. |
| He then proposed a libation as a necessary part of the ceremony at all treaties of this kind. Perhaps the reader may here conclude that he was well versed in antient history; but this, though highly probable, as he cited no authority to support the custom, I will not affirm with any confidence. Most likely indeed it is, that he founded his opinion on very good authority, since he confirmed it with many violent oaths. | Затем он предложил совершить возлияние, как необходимую часть церемониала при всех соглашениях такого рода. Может быть, читатель заключит отсюда, что он был начитан в древней истории. Хотя такое заключение весьма правдоподобно, но я не стану утверждать это с уверенностью, потому что сержант не сослался ни на чей авторитет в подтверждение этого обычая. Надо думать, что мнение свое он действительно основывал на превосходном авторитете, потому что подкрепил его множеством страшных клятв. |
| Jones no sooner heard the proposal than, immediately agreeing with the learned serjeant, he ordered a bowl, or rather a large mug, filled with the liquor used on these occasions, to be brought in, and then began the ceremony himself. He placed his right hand in that of the landlord, and, seizing the bowl with his left, uttered the usual words, and then made his libation. After which, the same was observed by present. Indeed, there is very little need of being particular in describing the whole form, as it differed so little from those libations of which so much is recorded in antient authors and their modern transcribers. The principal difference lay in two instances; for, first, the present company poured the liquor only down their throats; and, secondly, the serjeant, who officiated as priest, drank the last; but he preserved, I believe, the antient form, in swallowing much the largest draught of the whole company, and in being the only person present who contributed nothing towards the libation besides his good offices in assisting at the performance. | Едва только услышав это предложение, Джонс тотчас же согласился с ученым сержантом и велел подать кубок, или, вернее, большую кружку, наполненную употребляющейся в таких случаях жидкостью, и затем сам начал церемонию. Он положил правую руку на руку хозяина гостиницы, в левую взял кубок и, произнеся полагающиеся слова, совершил возлияние, после чего то же самое было проделано всеми присутствующими. Нет нужды передавать подробности всего ритуала, потому что он мало отличался от тех возлияний, описание которых столько раз встречается у древних авторов и их новейших переписчиков. Различие наблюдалось только в следующих двух отношениях: во-первых, участники лили жидкость только в собственные глотки, и, во-вторых, сержант, отправлявший обязанности жреца, пил последним; но он, я полагаю, не уклонился от древнего ритуала, выпив более остальных и явившись единственным из присутствующих, который не участвовал в расходах, а помогал только своим усердием. |
| The good people now ranged themselves round the kitchen fire, where good humour seemed to maintain an absolute dominion; and Partridge not only forgot his shameful defeat, but converted hunger into thirst, and soon became extremely facetious. We must however quit this agreeable assembly for a while, and attend Mr. Jones to Mrs. Waters's apartment, where the dinner which he had bespoke was now on the table. Indeed, it took no long time in preparing, having been all drest three days before, and required nothing more from the cook than to warm it over again. | Совершив возлияние, компания разместилась вокруг кухонного очага, где воцарилось безудержное веселье, и Партридж не только позабыл о своем постыдном поражении, но принялся обращать голод в жажду и скоро сделался чрезвычайно забавен. Мы должны, однако, покинуть на некоторое время приятное общество и последовать за мистером Джонсом в комнату миссис Вотерс, где подан был заказанный им обед. Приготовление его не заняло много времени, потому что он был состряпан три дня назад и повару потребовалось только разогреть его. |
| English | Русский |
| Heroes, notwithstanding the high ideas which, by the means of flatterers, they may entertain of themselves, or the world may conceive of them, have certainly more of mortal than divine about them. However elevated their minds may be, their bodies at least (which is much the major part of most) are liable to the worst infirmities, and subject to the vilest offices of human nature. Among these latter, the act of eating, which hath by several wise men been considered as extremely mean and derogatory from the philosophic dignity, must be in some measure performed by the greatest prince, heroe, or philosopher upon earth; nay, sometimes Nature hath been so frolicsome as to exact of these dignified characters a much more exorbitant share of this office than she hath obliged those of the lowest order to perform. | Герои, несмотря на высокое мнение, какое они могут возыметь о себе благодаря льстецам или какое может составить о них свет, все-таки больше похожи на смертных, чем на богов. Как бы ни были возвышенны их души, тела их (то есть гораздо большая часть), во всяком случае, подвержены наихудшим немощам и подчинены самым низким потребностям человеческой природы. Среди этих последних принятие пищи, иными мудрецами рассматриваемое как акт презренный и оскорбительный для философского достоинства, должно в какой-то степени производиться величайшими государями, героями и философами мира сего; проказница-природа подчас даже требует от этих великих особ удовлетворения означенных потребностей в гораздо значительнейших размерах, чем от людей самого низкого звания. |
| To say the truth, as no known inhabitant of this globe is really more than man, so none need be ashamed of submitting to what the necessities of man demand; but when those great personages I have just mentioned condescend to aim at confining such low offices to themselves- as when, by hoarding or destroying, they seem desirous to prevent any others from eating- then they surely become very low and despicable. | Правду сказать, если не известны на земле существа, более высокие, чем человек, то нечего и стыдиться удовлетворения нужд, свойственных человеку, но когда только что названные мной высокие особы снисходят до мысли ограничить удовлетворение этих низких потребностей кругом им подобных,- когда, например, посредством присвоения или истребления съестных припасов они как будто хотят запретить еду другим,- тогда они, несомненно, сами становятся весьма низкими и презренными. |
| Now, after this short preface, we think it no disparagement to our heroe to mention the immoderate ardour with which he laid about him at this season. Indeed, it may be doubted whether Ulysses, who by the way seems to have had the best stomach of all the heroes in that eating poem of the Odyssey, ever made a better meal. Three pounds at least of that flesh which formerly had contributed to the composition of an ox was now honoured with becoming part of the individual Mr. Jones. | После этого краткого предисловия мы считаем нисколько не зазорным для нашего героя сказать, что он с большим жаром налег на еду. Я сомневаюсь даже, удалось ли когда-нибудь обильнее покушать самому Улиссу, который, кстати сказать, обладал едва ли не лучшим аппетитом среди всех прочих героев этой обжорной поэмы - "Одиссеи": по крайней мере, три фунта мяса, раньше входившие в состав быка, теперь удостоились чести сделаться частью особы мистера Джонса. |
| This particular we thought ourselves obliged to mention, as it may account for our heroe's temporary neglect of his fair companion, who eat but very little, and was indeed employed in considerations of a very different nature, which passed unobserved by Jones, till he had entirely satisfied that appetite which a fast of twenty-four hours had procured him; but his dinner was no sooner ended than his attention to other matters revived; with these matters therefore we shall proceed to acquaint the reader. | Мы сочли своим долгом упомянуть об этой подробности, потому что она может объяснить временное невнимание нашего героя к своей прекрасной сотрапезнице, которая ела очень мало, будучи занята мыслями совсем другого рода,- обстоятельство, оставшееся Джонсом незамеченным, пока он вполне не утолил голод, возбужденный в нем двадцатичетырехчасовым постом. Но по окончании обеда внимание его к другим предметам оживилось; с этими предметами мы теперь и познакомим читателя. |
| Mr. Jones, of whose personal accomplishments we have hitherto said very little, was, in reality, one of the handsomest young fellows in the world. His face, besides being the picture of health, had in it the most apparent marks of sweetness and good-nature. These qualities were indeed so characteristical in his countenance, that, while the spirit and sensibility in his eyes, though they must have been perceived by an accurate observer, might have escaped the notice of the less discerning, so strongly was this good-nature painted in his look, that it was remarked by almost every one who saw him. | Мистер Джонс, о физических совершенствах которого мы говорили до сих пор очень мало, был, надо сказать, одним из красивейших молодых людей на свете. Лицо его, помимо того что дышало здоровьем, носило на себе еще самую явственную печать ласковости и доброты. Качества эти были настолько для него характерны, что если ум и живость, светившиеся в его глазах, и не могли остаться незамеченными внимательным наблюдателем, однако легко ускользали от поверхностного взгляда, то добродушие бросалось в глаза почти каждому, кто его видел. |
| It was, perhaps, as much owing to this as to a very fine complexion that his face had a delicacy in it almost inexpressible, and which might have given him an air rather too effeminate, had it not been joined to a most masculine person and mien: which latter had as much in them of the Hercules as the former had of the Adonis. He was besides active, genteel, gay, and good-humoured; and had a flow of animal spirits which enlivened every conversation where he was present. | Может быть, этому обстоятельству, а равным образом цвету кожи лицо Джонса было обязано невыразимой нежности, которая придавала бы ему вид женственности, если бы с ним не соединялись чрезвычайно мужественные фигура и стан, в такой же степени напоминавшие Геркулеса, в какой лицо напоминало Адониса. Вдобавок, он был подвижен, любезен и весел; жизнерадостность его была такова, что оживляла каждое общество, в котором он появлялся. |
| When the reader hath duly reflected on these many charms which all centered in our heroe, and considers at the same time the fresh obligations which Mrs. Waters had to him, it will be a mark more of prudery than candour to entertain a bad opinion of her because she conceived a very good opinion of him. | Если читатель должным образом оценит все эти обворожительные качества, соединявшиеся в пашем герое, да еще вспомнит, чем ему была обязана миссис Вотерс, то он проявит больше ханжества, чем чистосердечия, составив о ней дурное мнение на том основании, что у нее сложилось очень хорошее мнение о Джонсе. |
| But, whatever censures may be passed upon her, it is my business to relate matters of fact with veracity. Mrs. Waters had, in truth, not only a good opinion of our heroe, but a very great affection for him. To speak out boldly at once, she was in love, according to the present universally-received sense of that phrase, by which love is applied indiscriminately to the desirable objects of all our passions, appetites, and senses, and is understood to be that preference which we give to one kind of food rather than to another. | Но каким бы порицаниям ни давала повод эта дама, мое дело излагать факты со всей правдивостью. Миссис Вотерс не только составила себе хорошее мнение о нашем герое, но также прониклась к нему большим расположением. Если уж выкладывать все начистоту, она его полюбила в общепринятом теперь значении этого слова, согласно которому оно прилагается без разбора к предметам всех наших страстей, желаний и чувств и выражает предпочтение, отдаваемое нами одному роду пищи перед другим. |
| But though the love to these several objects may possibly be one and the same in all cases, its operations however must be allowed to be different; for, how much soever we may be in love with an excellent surloin of beef, or bottle of Burgundy; with a damask rose, or Cremona fiddle; yet do we never simile, nor ogle, nor dress, nor flatter, nor endeavour by any other arts or tricks to gain the affection of the said beef, &c. Sigh indeed we sometimes may; but it is generally in the absence, not in the presence, of the beloved object. For otherwise we might possibly complain of their ingratitude and deafness, with the same reason as Pasiphae doth of her bull, whom she endeavoured to engage by all the coquetry practised with good success in the drawing room on the much more sensible as well as tender hearts of the fine gentlemen there. | Но если и согласиться, что любовь к этим разнообразным предметам одна и та же во всех случаях, однако нельзя не признать, что проявления ее различны: ведь как бы мы ни любили говяжий филей, бургундское вино, дамасскую розу или кремонскую скрипку, мы никогда не прибегаем к улыбкам, нежным взглядам, нарядам, лести и иным ухищрениям для снискания благосклонности упомянутого филея и пр. Случается, правда, что мы вздыхаем, но делаем мы это обыкновенно в отсутствие, а не в присутствии любимого предмета. Ведь иначе нам пришлось бы жаловаться на его неблагодарность и глухоту на том же основании, на каком Пасифая сетовала на своего быка, которого пробовала расположить к себе всеми приемами кокетства, успешно применявшимися в тогдашних гостиных для покорения более чувствительных и нежных сердец светских джентльменов. |
| The contrary happens in that love which operates between persons of the same species, but of different sexes. Here we are no sooner in love than it becomes our principal care to engage the affection of the object beloved. For what other purpose indeed are our youth instructed in all the arts of rendering themselves agreeable? If it was not with a view to this love, I question whether any of those trades which deal in setting off and adorning the human person would procure a livelihood. Nay, those great polishers of our manners, who are by some thought to teach what principally distinguishes us from the brute creation, even dancing-masters themselves, might possibly find no place in society. In short, all the graces which young ladies and young gentlemen too learn from others, and the many improvements which, by the help of a looking-glass, they add of their own, are in reality those very spicula et faces amoris so of mentioned by Ovid; or, as they are sometimes called in our own language, the whole artillery of love. | Иное наблюдаем мы в любви, проявляемой друг к другу особями одного и того же вида, но различного пола. В этом случае - не успели мы влюбиться, как главной нашей заботой становится приобрести расположение предмета нашего чувства. Да и с какой другой целью наша молодежь обучается искусству быть приятным? Если бы не было любви, то чем, спрашивается, добывали бы себе средства к существованию люди, промысел которых состоит в том, чтобы выгодно показать и украсить человеческое тело? И даже великие шлифовщики наших манер, которые, по мнению иных, учат нас тому, что преимущественно и отличает нас от скотов,- даже сами танцмейстеры, чего доброго, не нашли бы себе места в обществе. Словом, все изящество, которое молодые леди и молодые джентльмены с таким усердием перенимают у других, и многие прикрасы, которые они сами придают себе с помощью зеркала, в сущности, не что иное, как spicula et faces amoris 42, о которых так часто говорит Овидий, или, как их иногда называют на нашем языке, полная любовная артиллерия. |
| Now Mrs. Waters and our heroe had no sooner sat down together than the former began to play this artillery upon the latter. But here, as we are about to attempt a description hitherto unassayed either in prose or verse, we think proper to invoke the assistance of certain aerial beings, who will, we doubt not, come kindly to our aid on this occasion. | И вот только что миссис Вотерс и герой наш уселись рядышком, как эта дама открыла артиллерийский огонь по Джонсу. Но тут, предпринимая описание, до сих пор не испробованное ни в стихах, ни в прозе, мы считаем нужным воззвать за содействием к некоторым воздушным существам, которые, мы не сомневаемся, любезно явятся к нам на помощь по этому случаю. |
| "Say then, ye Graces! you that inhabit the heavenly mansions of Seraphina's countenance; for you are truly divine, are always in her presence, and well know all the arts of charming; say, what were the weapons now used to captivate the heart of Mr. Jones." | Поведайте же нам, о Грации,- вы, обитающие в небесных чертогах Серафины, вы, истинно божественные, всегда наслаждающиеся ее лицезрением и в совершенстве постигшие искусство пленять,- какое употреблено было оружие, чтобы полонить сердце мистера Джонса? |
| "First, from two lovely blue eyes, whose bright orbs flashed lightning at their discharge, flew forth two pointed ogles; but, happily for our heroe, hit only a vast piece of beef which he was then conveying into his plate, and harmless spent their force. The fair warrior perceived their miscarriage, and immediately from her fair bosom drew forth a deadly sigh. | Прежде всего из двух прелестных голубых глаз, блестящие зрачки которых, стреляя, метнули молнии, пущены были два остро отточенных задорных взгляда, но, к счастью для нашего героя, попали они только в большой кусок говядины, который он переправлял тогда себе на тарелку, и без вреда для него истощили свою силу. Прекрасная воительница заметила этот промах, и тотчас из прекрасной груди ее вырвался смертоносный вздох. |
| A sigh which none could have heard unmoved, and which was sufficient at once to have swept off a dozen beaus; so soft, so sweet, so tender, that the insinuating air must have found its subtle way to the heart of our heroe, had it not luckily been driven from his ears by the coarse bubbling of some bottled ale, which at that time he was pouring forth. Many other weapons did she assay; but the god of eating (if there be any such deity, for I do not confidently assert it) preserved his votary; or perhaps it may not be dignus vindice nodus, and the present security of Jones may be accounted for by natural means; for as love frequently preserves from the attacks of hunger, so may hunger possibly, in some cases, defend us against love. | Вздох, который невозможно слышать безучастно и который способен поразить насмерть дюжину франтов,- до того сладкий, до того мягкий, до того нежный, что его вкрадчивое дыхание, наверное, проложило бы путь к сердцу нашего героя, если бы, по счастью, звук его не был отведен от ушей его грубым шипением пива, которое он наливал в эту минуту. Много другого оружия испробовала она, но бог еды (если только есть таковой, в чем я не уверен) охранял своего почитателя; или, может быть, то не был dignus vindice nodus 43, и невредимость Джонса можно объяснить естественным образом: ведь если любовь часто охраняет нас от приступов голода, то и голод в известных случаях способен защитить нас от любви. |
| "The fair one, enraged at her frequent disappointments, determined on a short cessation of arms. Which interval she employed in making ready every engine of amorous warfare for the renewing of the attack when dinner should be over. | Красавица, взбешенная столькими неудачами, решила на короткое время сложить оружие. Передышку эту она употребила на приведение в боевую готовность всех орудий любовного арсенала, чтобы возобновить атаку по окончании обеда. |
| "No sooner then was the cloth removed than she again began her operations. First, having planted her right eye sidewise against Mr. Jones, she shot from its corner a most penetrating glance; which, though great part of its force was spent before it reached our heroe, did not vent itself absolutely without effect. This the fair one perceiving, hastily withdrew her eyes, and levelled them downwards, as if she was concerned for what she had done; though by this means she designed only to draw him from his guard, and indeed to open his eyes, through which she intended to surprise his heart. And now, gently lifting up those two bright orbs which had already begun to make an impression on poor Jones, she discharged a volley of small charms at once from her whole countenance in a smile. Not a smile of mirth, nor of joy; but a smile of affection, which most ladies have always ready at their command, and which serves them to show at once their good-humour, their pretty dimples, and their white teeth. | Поэтому, как только со стола было убрано, она возобновила военные операции. Первым делом, направив свой правый глаз наискось, в сторону мистера Джонса, она метнула из уголка его проникновеннейший взгляд, который хотя и потерял значительную часть своей силы, прежде чем достиг нашего героя, однако остался не вовсе без результата. Приметя это, красавица поспешно отвела глаза и опустила их долу, словно встревоженная тем, что она наделала,- хотя таким способом намеревалась только ослабить его бдительность и заставить открыть глаза, через которые рассчитывала захватить врасплох его сердце, после чего, тихонько подняв два блестящих глаза, уже начинавших оказывать действие на бедного Джонса, она дала по нем залп маленьких чар, заключенных в улыбке. Не в радостной или в веселой улыбке, а в улыбке приветливой, которая всегда бывает наготове у большинства женщин и служит им средством показать сразу хорошее расположение, грациозные ямочки и белые зубки. |
| "This smile our heroe received full in his eyes, and was immediately staggered with its force. He then began to see the designs of the enemy, and indeed to feel their success. A parley now was set on foot between the parties; during which the artful fair so slily and imperceptibly carried on her attack, that she had almost subdued the heart of our heroe before she again repaired to acts of hostility. To confess the truth, I am afraid Mr. Jones maintained a kind of Dutch defence, and treacherously delivered up the garrison, without duly weighing his allegiance to the fair Sophia. In short, no sooner had the amorous parley ended and the lady had unmasked the royal battery, by carelessly letting her handkerchief drop from her neck, than the heart of Mr. Jones was entirely taken, and the fair conquerer enjoyed the usual fruits of her victory." | Улыбка эта угодила нашему герою прямо в глаза и сразу его пошатнула. Он начал прозревать планы неприятеля и чувствовать их успех. Между враждующими сторонами завязались переговоры, во время которых лукавая красавица так хитро и неприметно продолжала вести атаку, что почти покорила сердце нашего героя еще до возобновления военных действий. Признаться откровенно, я боюсь, что мистер Джонс придерживался голландского способа защиты и изменнически сдал гарнизон, не приняв должным образом во внимание своих обязательств по отношению к прекрасной Софье. Словом, как только любовные переговоры кончились и дама вывела из укрытия главную батарею, нечаянно спустив с шеи платок, сердце мистера Джонса было совершенно покорено, и прекрасная победительница пожала обычные плоды своего торжества. |
| Here the Graces think proper to end their description, and here we think proper to end the chapter. | Здесь Грации полагают приличным кончить свое описание, мы же полагаем приличным кончить главу. |
| English | Русский |
| While our lovers were entertaining themselves in the manner which is partly described in the foregoing chapter, they were likewise furnishing out an entertainment for their good friends in the kitchen. And this in a double sense, by affording them matter for their conversation, and, at the same time, drink to enliven their spirits. | Покамест наши любовники развлекались способом, отчасти описанным в предыдущей главе, они доставляли развлечение также и добрым друзьям своим на кухне. Развлечение двойное: давали им предмет для разговора и в то же время снабжали напитками, вносившими в общество приятное оживление. |
| There were now assembled round the kitchen fire, besides my landlord and landlady, who occasionally went backward and forward, Mr. Partridge, the serjeant, and the coachman who drove the young lady and her maid. | Кроме хозяина и хозяйки, по временам отлучавшихся из комнаты, вокруг камелька на кухне собрались мистер Партридж, сержант и кучер, привезший молодую леди и ее горничную. |
| Partridge having acquainted the company with what he had learnt from the Man of the Hill concerning the situation in which Mrs. Waters had been found by Jones, the serjeant proceeded to that part of her history which was known to him. He said she was the wife of Mr. Waters, who was a captain in their regiment, and had often been with him at quarters. | Когда Партридж рассказал обществу, со слов Горного Отшельника, о положении миссис Вотерс, в котором ее нашел Джонс, сержант, в свою очередь, сообщил все, что ему было известно относительно этой дамы. Он сказал, что она супруга мистера Вотерса, капитана его полка, за которым часто следовала вместе с мужем. |
| "Some folks," says he, "used indeed to doubt whether they were lawfully married in a church or no. But for my part, that's no business of mine; I must own, if I was put to my corporal oath, I believe she is little better than one of us; and I fancy the captain may go to heaven when the sun shines upon a rainy day. But if he does, that is neither here nor there; for he won't want company. And the lady, to give the devil his due, is a very good sort of lady, and loves the cloth, and is always desirous to do strict justice to it; for she hath begged off many a poor soldier, and, by her good-will, would never have any of them punished. But yet, to be sure, Ensign Northerton and she were very well acquainted together at our last quarters; that is the very right and truth of the matter. But the captain he knows nothing about it; and as long as there is enough for him too, what does it signify? He loves her not a bit the worse, and I am certain would any man through the body that was to abuse her; therefore I won't abuse her, for my part. I only repeat what other folks say; and to be certain, what everybody says, there must be some truth in." | - Есть люди,- заметил он,- которые сомневаются в том, что они обвенчаны по всем правилам в церкви. Но я считаю, что это не мое дело. Должен только признаться, если б пришлось показывать под присягой в суде: по-моему, она немногим лучше нас с вами, и, мне кажется, капитан попадет на небо, когда солнышко в дождь засияет. Да если и попадет, так все равно в компании у него недостатка не будет. А дамочка, надо правду сказать, славная, любит нашего брата и всегда готова оградить нас от несправедливости: она частенько выручала наших ребят, и если б от нее все зависело, так ни один не был бы наказан. Только вот в последнюю нашу стоянку очень уж она сдружилась с прапорщиком Норсертоном, что правда, то правда. Капитан-то об этом ничего не знает; а раз и для него остается вдоволь, так какая в этом беда? Он ее любит от этого ничуть не меньше и, я уверен, проткнет каждого, кто скажет про нее худое; поэтому и я ничего худого говорить не буду, я только повторяю то, что другие говорят; а если все говорят, так уж, верно, в этом есть хоть немного правды. |
| "Ay, ay, a great deal of truth, I warrant you," cries Partridge; "Veritas odium parit ." | - Да, да, много правды, ручаюсь вам,- заметил Партридж. - Veritas odium parit 44. |
| "All a parcel of scandalous answered the mistress of the house. "I am sure, now she is drest, she looks like a very good sort of lady, and she behaves herself like one; she gave me a guinea for the use of my cloaths." | - Вздор и клевета! - воскликнула хозяйка.- Теперь, когда она приоделась, так выглядит самой благородной дамой, и обращение, как у благородной: дала мне гинею за то, что надела мое платье. |
| "A very good lady indeed!" cries the "and if you had not been a little hasty, you would not have quarrelled with her as you did at first." | - Прекрасная, благородная дама,- подхватил хозяин,- и если б не твоя запальчивость, так ты бы не поссорилась с ней вначале. |
| "You need mention that with my truly!" answered she: "if it had not been for your nonsense, nothing had You must be meddling with what did not belong to you, and throw in your fool's discourse." | - Не тебе бы говорить об этом! - возразила хозяйка.- Если б не твоя глупая голова, так ничего бы не случилось. Просят тебя вечно соваться, куда не следует, и толковать обо всем по-дурацки! |
| "Well, well," answered he; past cannot be mended, so there's an end of the matter." | - Ну, ладно, ладно,- отвечал хозяин,- что прошло, того не воротишь, так и не будем больше толковать об этом. |
| "Yes," cries she, "for this but will it be mended ever the more hereafter? This is not the first time I have suffered for your numscull's pate. I wish you would always hold your tongue in the house, and meddle only in matters without doors, which concern you. Don't you remember what happened about seven years ago?" | - Ну, не будем, а только ведь завтра все сызнова начнется. Уж не в первый раз терпеть приходится от твоей дурацкой башки. Было бы хорошо, если бы в доме ты всегда держал язык за зубами и вмешивался только в то, что за воротами и что тебя касается. Или ты забыл, что случилось семь лет тому назад? |
| "Nay, my dear," returned he, "don't rip up old stories. Come, come, all's well, and I am sorry for what I done." | - Ах, милая, не откапывай старых историй! - сказал хозяин.- Теперь все уладилось, и я жалею о том, что наделал. |
| The landlady was going to reply, was prevented by the peace-making sorely to the displeasure of Partridge, who was a great lover of what is called fun, and a great promoter of those harmless quarrels which tend rather to the production of comical than tragical incidents. | Хозяйка собиралась возразить, но была остановлена сержантом-миротворцем, к глубокому огорчению Партриджа, большого любителя потешиться и искусного поджигателя безобидных ссор, приводящих скорее к комическим, чем к трагическим положениям. |
| The serjeant asked Partridge whither he and his master were travelling? | Сержант спросил Партриджа, куда он направляется со своим господином. |
| "None of your magisters," answered Partridge; "I am no man's servant, I assure you; for, though I have misfortunes in the world, I write gentleman after my name; and, as poor and simple I may appear now, I have taught grammar-school in my time; sed hei mihi! non sum quod fui. " | - Никаких господ! - отвечал Партридж.- Я не слуга, смею вас уверить; хоть я и испытал несчастья в жизни, а все-таки называю себя джентльменом, когда подписываюсь. Сейчас я выгляжу бедным и простым, а было время, когда я держал грамматическую школу. Sed heu mihi! non sum quod fui 45. |
| "No offence, I hope, sir," said the serjeant; "where, then, if I may venture to be so bold, may you and your friend be travelling?" | - Надеюсь, сэр, вы не обиделись,- сказал сержант.- Однако осмелюсь спросить, куда же вы направляетесь с вашим другом? |
| "You have now denominated us right," says Partridge. "Amicis sumus. And I promise you my friend is one of the greatest gentlemen in the kingdom" (at which words both landlord and landlady pricked up their ears). "He is the heir of Squire Allworthy." | - Теперь вы наименовали нас правильно,- отвечал Партридж, - amici sumus 46. И да будет вам известно, что мой друг - один из первых джентльменов в королевстве. (При этих словах хозяин гостиницы и жена его насторожились.) Он наследник сквайра Олверти. |
| "What, the squire who doth so much good all over the country?" cries my landlady. | - Как! Сквайра, который делает столько добра во всей стране? - воскликнула хозяйка. |
| "Even he," answered Partridge. | - Того самого,- отвечал Партридж. |
| "Then I warrant," says she, "he'll have a swinging great estate hereafter." | - Так я вам доложу,- продолжала она,- у него будет со временем громадное состояние. |
| "Most certainly," answered Partridge. | - Без всякого сомнения,- отвечал Партридж. |
| "Well," replied the landlady, "I thought the first moment I saw him he looked like a good sort of gentleman; but my husband here, to be sure, is wiser than anybody." | - Да, я с первого взгляда узнала в нем настоящего джентльмена, но мой муж, здесь присутствующий, изволите ли видеть, всегда умнее всех. |
| "I own, my dear," cries he, "it was a mistake." | - Милая, я признаю свою ошибку,- сказал хозяин. |
| "A mistake, indeed!" answered she; "but when did you ever know me to make such mistakes?" | - Ошибку! - не унималась его супруга.- А сделала ли я хоть раз такую ошибку? |
| "But how comes it, sir," cries the landlord, "that such a great gentleman walks about the country afoot?" | - Но как же это, сэр,- удивился хозяин,- такой большой барин путешествует пешком? |
| "I don't know," returned Partridge; "great gentlemen have humours sometimes. He hath now a dozen horses and servants at Gloucester; and nothing would serve him, but last night, it being very hot wheather, he must cool himself with a walk to yon high hill, whither I likewise walked with him to bear him company; but if ever you catch me there again: for I was never so frightened in all my life. We met with the strangest man there." | - Не знаю,- отвечал Партридж,- большие господа иногда чудят. Сейчас у него в Глостере двенадцать лошадей и лакеев, и ничем ему не угодишь; но прошлую ночь, когда стояла такая жара, ему непременно захотелось освежиться прогулкой на высокую гору, куда я тоже ходил с ним за компанию. Только теперь уж меня туда не заманишь: такого страху натерпелся я там. Мы встретились на горе с престранным человеком. |
| "I'll be hanged," cries the landlord, "if it was not the Man of the Hill, as they call him; if indeed he be a man; but I know several people who believe it is the devil that lives there." | - Голову даю на отсечение,- сказал хозяин,- если это был не Горный Отшельник, как его здесь прозвали. Добро б еще это был человек, но я знаю многих, которые убеждены, что он - дьявол. |
| "Nay, nay, like enough," says Partridge; "and now you put me in the head of it, I verily and sincerely believe it was the devil, though I could not perceive his cloven foot: but perhaps he might have the power given him to hide that, since evil spirits can appear in what shape they please." | - Да, да, очень похоже,- согласился Партридж,- и теперь, когда вы меня надоумили, я искренне убежден, что это был дьявол, хоть я и не заметил у пего раздвоенных копыт; впрочем, может быть, он наделен силой прятать их: ведь злые духи принимают вид, какой им вздумается. |
| "And pray, sir," says the serjeant, "no offence, I hope; but pray what sort of a gentleman is the devil? For I have heard some of our officers say there is no such person; and that it is only a trick of the parsons, to prevent their being broke; for, if it was publickly known that there was no devil, the parsons would be of no more use than we are in time of peace." | - А позвольте, сэр, не в обиду вам будь сказано,- спросил сержант,позвольте узнать: что это за гусь - дьявол? Некоторые наши офицеры говорят, что никакого дьявола нет и что его только попы выдумали, чтоб не остаться без работы: ведь если бы всему миру стало известно, что дьявола нет, так в попах не было бы никакой нужды, вроде как в нас в мирное время. |
| "Those officers," says Partridge, "are very great scholars, I suppose." | - Эти офицеры,- заметил Партридж,- должно быть, очень ученые. |
| "Not much of schollards neither," answered the serjeant; "they have not half your learning, sir, I believe; and, to be sure, I thought there must be a devil, notwithstanding what they said, though one of them was a captain; for methought, thinks I to myself, if there be no devil, how can wicked people be sent to him? and I have read all that upon a book." | - Ну, какие они ученые! - отвечал сержант.- Они, я думаю, и половины того не знают, сэр, что вы знаете; и я всегда в дьявола верил, несмотря на их уговоры, хоть один из них и капитан; ведь если б не было дьявола, думал я, как же тогда посылать к нему негодяев? Обо всем этом я в книге читал. |
| "Some of your officers," quoth the landlord, "will find there is a devil, to their shame, I believe. I don't question but he'll pay off some old scores upon my account. Here was one quartered upon me half a year, who had the conscience to take up one of my best beds, though he hardly spent a shilling a day in the house, and suffered his men to roast cabbages at the kitchen fire, because I would not give them a dinner on a Sunday. Every good Christian must desire there should be a devil for the punishment of such wretches." | - Кое-кто из ваших офицеров, я думаю, убедится, к стыду своему, в существовании дьявола,- заметил хозяин.- Я не сомневаюсь, что он заставит их уплатить мне по старым счетам. Вот один стоял у меня целых полгода, так у него хватило совести занять лучшую постель, а сам едва ли больше шиллинга в день издерживал, да еще позволял своим людям варить капусту на кухонном огне, потому что я не хотел отпускать им обед по воскресеньям. Каждый добрый христианин должен желать, чтобы был дьявол, который наказывал бы таких негодяев. |
| "Harkee, landlord," said the serjeant, "don't abuse the cloth, for I won't take it." | - Послушайте-ка, хозяин,- сказал сержант,- не оскорбляйте мундира, я этого не допущу! |
| "D-n the cloth!" answered the landlord, "I have suffered enough by them." | - К черту мундир! - отвечал хозяин.- Довольно я от него натерпелся. |
| "Bear witness, gentlemen," says the serjeant, "he curses the king, and that's high treason." | - Будьте свидетелями, джентльмены,- сказал сержант,- он ругает короля, а это государственная измена. |
| "I curse the king! you villain," said the landlord. | - Я ругаю короля? Ах, негодяй! - возмутился хозяин. |
| "Yes, you did," cries the serjeant; "you cursed the cloth, and that's cursing the king. It's all one and the same; for every man who curses the cloth would curse the king it he durst; so for matter o' that, it's all one and the same thing." | - Да, да,- сказал сержант,- вы ругали мундир, а это значит ругать короля. Это одно и то же: кто ругает мундир, тот и короля будет ругать, если посмеет, так что это совершенно одно и то же. |
| "Excuse me there, Mr. Serjeant," quoth Partridge, "that's a non sequitur."* | - Извините, господин сержант,- заметил Партридж,- это nоn sequitur 47. |
| "None of your outlandish linguo," answered the serjeant, leaping from his seat; "I will not sit still and hear the cloth abused." | - А ну вас с вашей чужеземной тарабарщиной! - воскликнул сержант, вскакивая с места.- Я не буду сидеть спокойно и слушать, как оскорбляют мундир. |
| "You mistake me, friend," cries Partridge. "I did not mean to abuse the cloth; I only said your conclusion was a non sequitur. " | - Вы плохо меня поняли, приятель,- сказал Партридж,- я и не думал оскорблять мундир; я сказал только, что ваше заключение поп sequitur. |
| "You are another," cries the serjeant, "an you come to that. No more a sequitur than yourself. You are a pack of rascals, and I'll prove it; for I will fight the best man of you all for twenty pound." | - Сами вы sequitur, коли на то пошло,- разбушевался сержант.- А я вам не sequitur! Все вы прохвосты, и я докажу это. Ставлю двадцать фунтов, что никто из вас не устоит против меня. |
| This challenge effectually silenced Partridge, whose stomach for drubbing did not so soon return after the hearty meal which he had lately been treated with; but the coachman, whose bones were less sore, and whose appetite for fighting was somewhat sharper, did not so easily brook the affront, of which he conceived some part at least fell to his share. He started therefore from his seat, and, advancing to the serjeant, swore he looked on himself to be as good a man as any in the army, and offered to box for a guinea. The military man accepted the combat, but refused the wager; upon which both immediately stript and engaged, till the driver of horses was so well mauled by the leader of men, that he was obliged to exhaust his small remainder of breath in begging for quarter. | Этот вызов привел к полному молчанию Партриджа, у которого после только что полученного жирного угощения еще не вернулся аппетит к потасовке. Зато кучер, у которого кости не болели и зуда к драке было больше, не так легко перенес обиду, считая, что она частью относится и к нему: он поднялся с места и, подойдя к сержанту, поклялся, что считает себя не хуже любого военного, почему и предлагает ему драться на кулачках за гинею. Сержант принял предложение, но заклад отверг, после чего оба тотчас же скинули кафтаны и вступили в единоборство,- и погонщик лошадей был так отколочен водителем людей, что принужден был остаток сил своих употребить на мольбу о пощаде. |
| The young lady was now desirous to depart, and had given orders for her coach to be prepared: but all in vain, for the coachman was disabled from performing his office for that evening. An antient heathen would perhaps have imputed this disability to the god of drink, no less than to the god of war; for, in reality, both the combatants had sacrificed as well to the former deity as to the latter. To speak plainly, they were both dead drunk, nor was Partridge in a much better situation. As for my landlord, drinking was his trade; and the liquor had no more effect on him than it had on any other vessel in his house. | В это время молодая леди изъявила желание ехать и приказала закладывать карету,- но напрасно: весь этот вечер кучер был неспособен к исполнению своих обязанностей. В пору языческой древности такую неспособность объяснили бы, вероятно, действием бога вина в не меньшей степени, чем действием бога войны, так как оба бойца принесли жертвы одинаково и первому и второму. Выражаясь проще, оба были мертвецки пьяны, да и Партридж находился не в лучшем положении. Что же касается хозяина, то выпивка была его ремеслом, и напитки имели на пего не больше действия, чем на любую другую посудину в его доме. |
| The mistress of the inn, being summoned to attend Mr. Jones and his companion at their tea, gave a full relation of the latter part of the foregoing scene; and at the same time expressed great concern for the young lady, "who," she said, "was under the utmost uneasiness at being prevented from pursuing her journey. | Хозяйка гостиницы, приглашенная мистером Джонсом и его спутницей к чаю, представила им полный отчет о последней части предыдущей сцены и в то же время выразила горячее сожаление о молодой леди, "которая,говорила она,- крайне обеспокоена тем, что не может продолжать свою поездку". |
| She is a sweet pretty creature," added she, "and I am certain I have seen her face before. I fancy she is in love, and running away from her friends. Who knows but some young gentleman or other may be expecting her, with a heart as heavy as her own?" | - Что за прелестное создание! - прибавила она.- Я уверена, что когда-то ее видела. Сдается мне, что она влюблена и бежала от своих родных. Кто знает, может быть, ее ждет молодой джентльмен, который тоже от нее без памяти. |
| Jones fetched a heavy sigh at those words; of which, though Mrs. Waters observed it, she took no notice while the landlady continued in the room; but, after the departure of that good woman, she could not forbear giving our heroe certain hints on her suspecting some very dangerous rival in his affections. The aukward behaviour of Mr. Jones on this occasion convinced her of the truth, without his giving her a direct answer to any of her questions; but she was not nice enough in her amours to be greatly concerned at the discovery. The beauty of Jones highly charmed her eye; but as she could not see his heart, she gave herself no concern about it. She could feast heartily at the table of love, without reflecting that some other already had been, or hereafter might be, feasted with the same repast. A sentiment which, if it deals but little in refinement, deals, however, much in substance; and is less capricious, and perhaps less ill-natured and selfish, than the desires of those females who can be contented enough to abstain from the possession of their lovers, provided they are sufficiently satisfied that no one else possesses them. | При этих словах Джонс глубоко вздохнул. Хотя миссис Вотерс это заметила, она не подала виду, пока хозяйка была в комнате; однако после ухода этой почтенной женщины она не могла удержаться от некоторых намеков нашему герою, что подозревает существование очень сильной соперницы. Замешательство Джонса по этому случаю убедило ее в справедливости догадки, хотя он и не ответил прямо ни на один из ее вопросов. Впрочем, миссис Вотерс не была настолько щепетильна в любви, чтобы почувствовать большое огорчение от этого открытия: красота Джонса пленяла ее взоры, но так как сердце его она не могла видеть, то и не сокрушалась на этот счет. Она прекрасно могла пировать за трапезой любви, не думая о том, что за ней уже сидела или сядет впоследствии другая,- чувство, которое, правда, не гонится за изысканностью, зато не пренебрегает существенностью; оно менее прихотливо и, может быть, менее жестоко и эгоистично, чем желания женщин, способных без труда удержаться от обладания своим возлюбленным, если они достаточно убеждены, что им не обладают другие. |
| English | Русский |
| Though Nature hath by no means mixed up an equal share either of curiosity or vanity in every human composition, there is perhaps no individual to whom she hath not allotted such a proportion of both as requires much arts, and pains too, to subdue and keep under;- a conquest, however, absolutely necessary to every one who would in any degree deserve the characters of wisdom or good breeding. | Хотя природа подмешала в состав человеческий далеко не одинаковые дозы любопытства или суетности, однако нет, вероятно, ни одного человека, которого она оделила бы ими в столь малом количестве, что ему не стоило бы никакого искусства, а также усилий укрощать их и держать в повиновении,- победа, однако, совершенно необходимая для каждого, кто в какой-либо мере желает заслужить репутацию человека мудрого и благовоспитанного. |
| As Jones, therefore, might very justly be called a well-bred man, he had stifled all that curiosity which the extraordinary manner in which he had found Mrs. Waters must be supposed to have occasioned. He had, indeed, at first thrown out some few hints to the lady; but, when he perceived her industriously avoiding any explanation, he was contented to remain in ignorance, the rather as he was not without suspicion that there were some circumstances which must have raised her blushes, had she related the whole truth. | Так как Джонса справедливо можно назвать благовоспитанным, то он задушил в себе все любопытство, естественно возбужденное в нем необыкновенными обстоятельствами, при которых он нашел миссис Вотерс. Сначала, правда, он обронил ей несколько намеков на этот счет; но, заметив, что она тщательно избегает всякого объяснения, удовлетворился пребыванием в неведении, тем более что предполагал в этом деле кое-какие обстоятельства, которые вызвали бы на лице ее краску, если бы она рассказала всю правду. |
| Now since it is possible that some of our readers may not so easily acquiesce under the same ignorance, and as we are very desirous to satisfy them all, we have taken uncommon pains to inform ourselves of the real fact, with the relation of which we shall conclude this book. | Но, может быть, наши читатели не так легко примирятся с подобным неведением; чтобы их удовлетворить, мы не пожалели трудов на расследование этого дела, изложением которого и заключим настоящую книгу. |
| This lady, then, had lived some years with one Captain Waters, who was a captain in the same regiment to which Mr. Northerton belonged. She past for that gentleman's wife, and went by his name; and yet, as the serjeant said, there were some doubts concerning the reality of their marriage, which we shall not at present take upon us to resolve. | Итак, эта дама жила несколько лет с неким капитаном Вотерсом, служившим в том же полку, что и мистер Норсертон. Она считалась женой этого джентльмена и носила его имя, и тем не менее, как говорил сержант, существовали некоторые сомнения насчет действительности их брака, которых мы в настоящее время касаться не будем. |
| Mrs. Waters, I am sorry to say it, had for some time contracted an intimacy with the above-mentioned ensign, which did no great credit to her reputation. That she had a remarkable fondness for that young fellow is most certain; but whether she indulged this to any very criminal lengths is not so extremely clear, unless we will suppose that women never grant every favour to a man but one, without granting him that one also. | Миссис Вотерс, я должен сказать с прискорбием, уже некоторое время вступила с вышеупомянутым прапорщиком в весьма короткие отношения, мало способствовавшие укреплению ее репутации. Что она питала очень нежные чувства к молодому человеку - это несомненно; но довела ли она их до преступного предела - уже далеко не столь ясно, если только не предположить, что женщины никогда не дарят мужчину всеми милостями, кроме одной, не подарив ему и этой последней. |
| The division of the regiment to which Captain Waters belonged had two days preceded the march of that company to which Mr. Northerton was the ensign; so that the former had reached Worcester the very day after the unfortunate re-encounter between Jones and Northerton which we have before recorded. | Батальон полка, к которому принадлежал капитан Вотерс, на два дня опередил роту, где мистер Норсертон был прапорщиком; таким образом, капитан прибыл в Ворчестер как раз на другой день после несчастной стычки между Джойсом и Норсертоном, о которой мы в свое время рассказывали. |
| Now, it had been agreed between Mrs. Waters and the captain that she would accompany him in his march as far as Worcester, where they were to take their leave of each other, and she was thence to return to Bath, where she was to stay till the end of the winter's campaign against the rebels. | Миссис Вотерс условилась с мужем, что будет сопровождать его с полком до Ворчестера, где супруги расстанутся, и она вернется в Бат и там останется до конца зимней кампании против мятежников. |
| With this agreement Mr. Northerton was made acquainted. To say the truth, the lady had made him an assignation at this very place, and promised to stay at Worcester till his division came thither; with what view, and for what purpose, must be left to the reader's divination; for, though we are obliged to relate facts, are not obliged to do a violence to our nature by any comments to the disadvantage of the loveliest part of the creation. | Об этом соглашении мистер Норсертон был осведомлен. Сказать правду, миссис Вотерс назначила ему свидание именно в этом городе и обещала ожидать там прибытия его роты,- в каких видах и для какой цели, пусть догадывается сам читатель: мы хотя и обязаны излагать факты, но не обязаны насиловать нашу природу какими-либо толкованиями, порочащими прекрасную половину рода человеческого. |
| Northerton no sooner obtained a release from his captivity, as we have seen, than he hasted away to overtake Mrs. Waters; which, as he was a very active nimble fellow, he did at the last-mentioned city, some few hours after Captain Waters had left her. At his first arrival he made no scruple of acquainting her with the unfortunate accident; which he made appear very unfortunate indeed, for he totally extracted every particle of what could be called fault, at least in a court of honour, though he left some circumstances which might be questionable in a court of law. | Не успел Норсертон освободиться из-под ареста описанным нами способом, как поспешил вдогонку за миссис Вотерс и, будучи человеком очень живым и проворным, очутился в Ворчестере всего через несколько часов после отбытия капитана Ботерса. Сейчас же по приходе он без стеснения рассказал своей даме о несчастном приключении, которое в его устах сделалось действительно несчастным, потому что он старательно обошел все, что можно было назвать преступлением,- по крайней мере, преступлением перед трибуналом чести, хотя и упомянул о некоторых обстоятельствах, сомнительных с точки зрения уголовного суда. |
| Women, to their glory be it spoken, are more generally capable of that violent and apparently disinterested passion of love, which seeks only the good of its object, than men. Mrs. Waters, therefore, was no sooner apprized of the danger to which her lover was exposed, than she lost every consideration besides that of his safety; and this being a matter equally agreeable to the gentleman, it became the immediate subject of debate between them. | Женщины, к чести их будь сказано, больше, чем мужчины, способны к той страстной и явно бескорыстной любви, которая заботится только о благе любимого существа. Поэтому миссис Вотерс, узнав об опасности, угрожавшей ее возлюбленному, оставила все прочие интересы и стала думать лишь о том, чтобы спасти его, а так как это было по душе также и ее кавалеру, то они немедленно подвергли вопрос обсуждению. |
| After much consultation on this matter, it was at length agreed that the ensign should go across the country to Hereford, whence he might find some conveyance to one of the seaports in Wales, and thence might make his escape abroad. In all which expedition Mrs. Waters declared she would bear him company; and for which was able to furnish him with money, a very material article to Mr. Northerton, she having then in her pocket three banknotes to the amount of ?90, besides some cash, and a diamond ring of pretty considerable value on her finger. All which she, with the utmost confidence, revealed to this wicked man, little suspecting she should by these means inspire him with a design of robbing her. Now, as they must, by taking horses from Worcester, have furnished any pursuers with the means of hereafter discovering their route, the ensign proposed, and the lady presently agreed, to make their first stage on foot; for which purpose the hardness of the frost was very seasonable. | После долгого совещания решено было наконец, что прапорщик отправится окольными путями в Герфорд, откуда поищет какой-нибудь способ переправиться в один из портовых городов Уэльса и бежать за границу. Миссис Вотерс объявила о своем желании сопутствовать ему в этой экспедиции и снабдить его деньгами - обстоятельство, весьма существенное для мистера Норсертона, так как у нее в кармане было тогда три банковых билета на сумму в девяносто фунтов, не считая наличных и брильянтового кольца очень значительной ценности. Все это она с полной доверчивостью открыла негодяю, не подозревая, что внушит ему мысль ограбить ее. Опасаясь, что отъезд из Ворчестера в почтовой карете наведет на след возможную погоню, прапорщик предложил - и его возлюбленная тотчас на это согласилась - дойти до первой станции пешком, тем более что очень кстати на дворе славно подморозило. |
| The main part of the lady's baggage was already at Bath, and she had nothing with her at present besides a very small quantity of linen, which the gallant undertook to carry in his own pockets. All things, therefore, being settled in the evening, they arose early the next morning, and at five o'clock departed from Worcester, it being then above two hours before day, but the moon, which was then at the full, gave them all the light she was capable of affording. | Почти весь багаж миссис Вотерс находился уже в Бате, и с ней была только самая малость белья, которое кавалер ее взялся унести в своих карманах. Устроив, таким образом, вечером все дела, они на другой день встали пораньше и вышли из Ворчестера в пять часов, то есть часа за два до зари, но полная луна светила им во всю свою мочь. |
| Mrs. Waters was not of that delicate race of women who are obliged to the invention of vehicles for the capacity of removing themselves from one place to another, and with whom consequently a coach is reckoned among the necessaries of life. Her limbs were indeed full of strength and agility, and, as her mind was no less animated with spirit, she was perfectly able to keep pace with her nimble lover. | Миссис Вотерс не принадлежала к тем изнеженным женщинам, которые обязаны способностью передвигаться с места на место изобретению повозок и для которых, следовательно, карета является насущной жизненной необходимостью. Тело ее было полно силы и ловкости, да и душа в не меньшей мере оживлена бодростью, так что она вполне способна была идти в ногу со своим проворным любовником. |
| Having travelled on for some miles in a high road, which Northerton said he was informed led to Hereford, they came at the break of day to the side of a large wood, where he suddenly stopped, and, affecting to meditate a moment with himself, expressed some apprehensions from travelling any longer in so public a way. Upon which he easily persuaded his fair companion to strike with him into a path which seemed to lead directly through the wood, and which at length brought them both to the bottom of Mazard Hill. | Пройдя несколько миль по большой дороге, которая, по уверениям Норсертона, вела в Герфорд, они подошли на заре к опушке большого леса, где Норсертон вдруг остановился и, как бы под влиянием пришедшей ему в голову мысли, объявил, что считает опасным идти дальше по такой людной дороге. После этого он без труда убедил свою прекрасную спутницу свернуть на тропинку, которая, по его словам, вела напрямик через лес и по которой они дошли до подошвы горы Мазард. |
| Whether the execrable scheme which he now attempted to execute was the effect of previous deliberation, or whether it now first came into his head, I cannot determine. But being arrived in this lonely place, where it was very improbable he should meet with any interruption, he suddenly slipped his garter from his leg, and, laying violent hands on the poor woman, endeavoured to perpetrate that dreadful and detestable fact which we have before commemorated, and which the providential appearance of Jones did so fortunately prevent. | Был ли гнусный план Норсертона результатом предварительного обдумывания, или он здесь впервые пришел ему в голову - не берусь решить. Во всяком случае, дойдя до этого пустынного места, где было весьма невероятно встретить какую-нибудь помеху, прапорщик быстро снял с ноги подвязку и, набросившись на бедную женщину, пытался совершить то ужасное и отвратительное преступление, о котором мы упоминали и которое так счастливо было предупреждено появлением Джонса, предуготованным судьбой. |
| Happy was it for Mrs. Waters that she was not of the weakest order of females; for no sooner did she perceive, by his tying a knot in his garter, and by his declarations, what his hellish intentions were, than she stood stoutly to her defence, and so strongly struggled with her enemy, screaming all the while for assistance, that she delayed the execution of the villain's purpose several minutes, by which means Mr. Jones came to her relief at that very instant when her strength failed and she was totally overpowered, and delivered her from the ruffian's hands, with no other loss than that of her cloaths, which were torn from her back, and of the diamond ring, which during the contention either dropped from her finger, or was wrenched from it by Northerton. | Счастье миссис Вотерс, что она была женщина не слабая. Увидя, как ее спутник затягивает узел на подвязке, и услышав его угрозы, она тотчас поняла его адский замысел и решила энергично защищаться. Она с такой силой сопротивлялась неприятелю, все время призывая на помощь, что отдалила на несколько минут осуществление задуманного злодейства, и это позволило Джонсу подоспеть на помощь как раз в ту минуту, когда она выбилась пз сил и совершенно изнемогала. Наш герой освободил ее из рук злодея целой и невредимой: пострадало только платье, разорванное на спине, да пропало брильянтовое кольцо, которое или слетело с пальца во время борьбы, или было сорвано Норсертоном. |
| Thus, reader, we have given thee the fruits of a very painful enquiry which for thy satisfaction we have made into this matter. And here we have opened to thee a scene of folly as well as villany, which we could scarce have believed a human creature capable of being guilty of, had we not remembered that this fellow was at that time firmly persuaded that he had already committed a murder, and had forfeited his life to the law. As he concluded therefore that his only safety lay in flight, he thought the possessing himself of this poor woman's money and ring would make him amends for the additional burthen he was to lay on his conscience. | Вот, читатель, плоды трудного расследования, предпринятого нами для удовлетворения твоего любопытства. Мы представили тебе картину безумства и подлости, на которые с трудом сочли бы способным человеческое существо, если бы не помнили, что злодей в это время был твердо убежден, что им совершено убийство и он уже приговорен законом к смерти. Видя свое спасение единственно в бегстве, он рассудил, что деньги и кольцо этой бедной женщины вознаградят его за новое бремя, которым он собирался отягчить свою совесть. |
| And here, reader, we must strictly caution thee that thou dost not take any occasion, from the misbehaviour of such a wretch as this, to reflect on so worthy and honourable a body of men as are the officers of our army in general. Thou wilt be pleased to consider that this fellow, as we have already informed thee, had neither the birth nor education of a gentleman, nor was a proper person to be enrolled among the number of such. If, therefore, his baseness can justly reflect on any besides himself, it must be only on those who gave him his commission. | Тут мы должны строго предостеречь тебя, читатель, не делать на основании гнусного поведения этого мерзавца неблагоприятного заключения о столь достойной и почтенной корпорации. как офицеры нашей армии в целом. Изволь принять во внимание, что человек этот, как мы уже сообщали тебе, ни по происхождению, ни по воспитанию не был джентльменом и не подходил для зачисления в названную корпорацию. Если, следовательно, его низкий поступок и может бросить тень на кого-либо, то лишь на тех, кто выдал ему офицерский патент. |
| English | Русский |
| Reader, it is impossible we should know what sort of person thou wilt be; for, perhaps, thou may'st be as learned in human nature as Shakespear himself was, and, perhaps, thou may'st be no wiser than some of his editors. Now, lest this latter should be the case, we think proper, before we go any farther together, to give thee a few wholesome admonitions; that thou may'st not as grossly misunderstand and misrepresent us, as some of the said editors have misunderstood and misrepresented their author. | Читатель, нам невозможно знать, что ты за человек: может быть, ты сведущ в человеческой природе, как сам Шекспир, а может быть, не умнее некоторых редакторов его сочинений. Опасаясь сего последнего, мы считаем нужным, прежде чем идти с тобой далее, преподать тебе несколько спасительных наставлений, дабы ты не исказил и не оклеветал нас так грубо, как иные из названных редакторов исказили и оклеветали великого писателя. |
| First, then, we warn thee not too hastily to condemn any of the incidents in this our history as impertinent and foreign to our main design, because thou dost not immediately conceive in what manner such incident may conduce to that design. This work may, indeed, be considered as a great creation of our own; and for a little reptile of a critic to presume to find fault with any of its parts, without knowing the manner in which the whole is connected, and before he comes to the final catastrophe, is a most presumptuous absurdity. The allusion and metaphor we have here made use of, we must acknowledge to be infinitely too great for our occasion; but there is, indeed, no other, which is at all adequate to express the difference between an author of the first rate and a critic of the lowest. | Итак, мы прежде всего предостерегаем тебя от слишком поспешного осуждения некоторых происшествий в этой истории, как неуместных и не имеющих отношения к нашей главной цели, потому что тебе не сообразить сразу, каким образом такие происшествия могут привести к указанной цели. Действительно, на произведение это можно смотреть как на некий великий, созданный нами мир; и для жалкого пресмыкающегося, именуемого критиком, осмеливаться находить погрешности в той или иной его части, не зная, каким способом связано целое, и не дойдя до заключительной катастрофы,значит проявлять нелепую самоуверенность. Сравнение и метафору, употребленные нами, нельзя не признать чересчур величественными для данного случая, но, право, нет других, которые сколько-нибудь подходили бы для выражения расстояния между перворазрядным писателем и ничтожнейшим критиком. |
| Another caution we would give thee, my good reptile, is, that thou dost not find out too near a resemblance between certain characters here introduced; as, for instance, between the landlady who appears in the seventh book and her in the ninth. Thou art to know, friend, that there are certain characteristics in which most individuals of every profession and occupation agree. To be able to preserve these characteristics, and at the same time to diversify their operations, is one talent of a good writer. Again, to mark the nice distinction between two persons actuated by the same vice or folly is another; and, as this last talent is found in very few writers, so is the true discernment of it found in as few readers; though, I believe, the observation of this forms a very principal pleasure in those who are capable of the discovery; every person, for instance, can distinguish between Sir Epicure Mammon and Sir Fopling Flutter; but to note the difference between Sir Fopling Flutter and Sir Courtly Nice requires a more exquisite judgment: for want of which, vulgar spectators of plays very often do great injustice in the theatre; where I have sometimes known a poet in danger of being convicted as a thief, upon much worse evidence than the resemblance of hands hath been held to be in the law. In reality, I apprehend every amorous widow on the stage would run the hazard of being condemned as a servile imitation of Dido, but that happily very few of our play-house critics understand enough of Latin to read Virgil. | Второе предостережение, которое мы хотим тебе сделать, любезное пресмыкающееся, заключается в том, чтобы ты не искал слишком близкого сходства между некоторыми выведенными здесь действующими лицами - например, между хозяйкой гостиницы, выступающей в седьмой книге, и хозяйкой гостиницы, выступающей в девятой. Надо тебе знать, мой друг, что есть характерные черты, свойственные большей части людей одной профессии и одного занятия. Способность сохранять эти характерные черты и в то же время разнообразить их проявление есть одно из достоинств хорошего писателя. Другой его дар - уменье подмечать тонкие различия между двумя лицами, наделенными одинаковым пороком или одинаковой дурью; и если этот последний дар встречается у очень немногих писателей, то уменье по-настоящему его распознавать столь же редко встречается у читателей, хотя, мне кажется, подмечать подобные вещи большое удовольствие для тех, кто на это способен. Каждый, например, в состоянии отличить господина Селадона Толстосума от господина Щеголя Вертопраха; но для того чтобы заметить различие между господином Щеголем Вертопрахом и господином Любезником Миловзором, требуется суждение более острое, при отсутствии которого недалекие зрители часто бывают весьма несправедливы к театру, где. как я не раз наблюдал, поэт подвергается опасности быть обвиненным в воровстве на основании улик, гораздо менее убедительных, чем сходство почерка в глазах закона. Право, мне кажется, что каждая влюбленная вдова на сцене рисковала бы быть объявленной рабским подражанием Дидоне, но, к счастью, лишь немногие из наших театральных критиков настолько знают латынь, чтобы читать Вергилия. |
| In the next place, we must admonish thee, my worthy friend (for, perhaps, thy heart may be better than thy head), not to condemn a character as a bad one, because it is not perfectly a good one. If thou dost delight in these models of perfection, there are books enow written to gratify thy taste; but, as we have not, in the course of our conversation, ever happened to meet with any such person, we have not chosen to introduce any such here. To say the truth, I a little question whether mere man ever arrived at this consummate degree of excellence, as well as whether there hath ever existed a monster bad enough to verify that | Далее. Мы всячески убеждаем тебя, достойный друг мой (ведь сердце у тебя, может быть, лучше, чем голова), не объявлять характер дурным на том основании, что он не безукоризненно хорош. Если тебе доставляют удовольствие подобные образцы совершенства, то существует довольно книг, которые могут усладить твой вкус; но нам за всю нашу жизнь ни разу не довелось встретить таких людей, поэтому мы их здесь и не выводили. По правде сказать, я несколько сомневаюсь, чтобы простой смертный достигал когда-нибудь этой высшей степени совершенства, как сомневаюсь и в том, чтобы существовало на свете отъявленное чудовище, |
|
-nulla virtute redemptum
A vitiis- |
nulla virtute redemptum
A vitiis 48,- |
| in Juvenal; nor do I, indeed, conceive the good purposes served by inserting characters of such angelic perfection, or such diabolical depravity, in any work of invention; since, from contemplating either, the mind of man is more likely to be overwhelmed with sorrow and shame than to draw any good uses from such patterns; for in the former instance he may be both concerned and ashamed to see a pattern of excellence in his nature, which he may reasonably despair of ever arriving at; and in contemplating the latter he may be no less affected with those uneasy sensations, at seeing the nature of which he is a partaker degraded into so odious and detestable a creature. | как говорит Ювенал. II, право, я не вижу пользы вводить в произведения, созданные вымыслом, характеры такого ангельского совершенства или такой дьявольской порочности: ведь, созерцая их, ум человеческий скорее удручен будет скорбью и наполнится стыдом, чем извлечет из них что-нибудь поучительное,- в первом случае ему будет горько и стыдно видеть в природе своей образец совершенства, какого он заведомо не может достигнуть; в последнем же он не в меньшей степени будет угнетен теми же тягостными чувствами при виде унижения природы человеческой в столь гнусной и мерзостной твари. |
| In fact, if there be enough of goodness in a character to engage the admiration and affection of a well-disposed mind, though there should appear some of those little blemishes quas humana parum cavit natura, they will raise our compassion rather than our abhorrence. Indeed, nothing can be of more moral use than the imperfections which are seen in examples of this kind; since such form a kind of surprize, more apt to affect and dwell upon our minds than the faults of very vicious and wicked persons. The foibles and vices of men, in whom there is great mixture of good, become more glaring objects from the virtues which contrast them and shew their deformity; and when we find such vices attended with their evil consequence to our favourite characters, we are not only taught to shun them for our own sake, but to hate them for the mischiefs they have already brought on those we love. | Действительно, если характер заключает в себе довольно доброты, чтобы снискать восхищение и приязнь человека благорасположенного, то пусть даже в нем обнаружатся кое-какие изъяны, quas humana parum cavit natura 49,- они внушат нам скорее сострадание, чем отвращение. И точно, ничто не приносит большей пользы нравственности, чем несовершенства, наблюдаемые нами в такого рода характерах: они поражают нас неожиданностью, способной сильнее подействовать на наш ум, чем поступки людей очень дурных и порочных. Слабости и пороки людей, в которых вместе с тем есть много и хорошего, гораздо сильнее бросаются в глаза по контрасту с хорошими качествами, оттеняющими их уродливость. И когда мы видим гибельные последствия таких пороков для лиц, нам полюбившихся, то научаемся не только избегать их в своих собственных интересах, но и ненавидеть за зло, уже причиненное ими тем, кого мы любим. |
| And now, my friend, having given you these few admonitions, we will, if you please, once more set forward with our history. | А теперь, друг мой, преподав тебе эти добрые советы, мы будем, если тебе угодно, продолжать нашу историю. |
| English | Русский |
| Now the little trembling hare, which the dread of all her numerous enemies, and chiefly of that cunning, cruel, carnivorous animal, man, had confined all the day to her lurking place, sports wantonly o'er the lawns; now on some hollow tree the owl, shrill chorister of the night, hoots forth notes which might charm the ears of some modern connoisseurs in music; now, in the imagination of the half-drunk clown, as he staggers through the churchyard, or rather charnelyard to his home, fear paints the bloody hobgoblin; now thieves and ruffians are awake, and honest watchmen fast asleep; in plain English, it was now midnight; and the company at the inn, as well those who have been already mentioned in this history, as some others who arrived in the evening, were all in bed. Only Susan Chambermaid was now stirring, she being obliged to wash the kitchen before she retired to the arms of the fond expecting hostler. | Был час, когда по лужайкам шаловливо резвится робкий зайчишка, которого боязнь многочисленных врагов, в особенности человека, этого хитрого, жестокого, плотоядного животного, удерживала целый день в потаенном месте; когда сова, пронзительная певунья ночи, усевшись на дуплистом дереве, издает звуки, способные пленить слух некоторых нынешних знатоков музыки; когда воображению полупьяного мужика, возвращающегося, пошатываясь, домой через погост или кладбище, страх рисует кровавое привидение; когда бодрствуют воры и разбойники, а честные сторожа спят крепким сном,- говоря попросту, была полночь, и постояльцы гостиницы,- как те, о которых уже упоминалось в этой истории, -так и некоторые другие, прибывшие вечером,-все улеглись спать. Только горничная Сусанна еще возилась: ей надо было вымыть кухню, перед тем как отправиться в горячие объятия поджидавшего ее конюха. |
| In this posture were affairs at the inn when a gentleman arrived there post. He immediately alighted from his horse, and, coming up to Susan, enquired of her, in a very abrupt and confused manner, being almost out of breath with eagerness, Whether there was any lady in the house? The hour of night, and the behaviour of the man, who stared very wildly all the time, a little surprized Susan, so that she hesitated before she made any answer; upon which the gentleman, with redoubled eagerness, begged her to give him a true information, saying, he had lost his wife, and was come in pursuit of her. | В таком положении находились дела в гостинице, когда к ней подъехал на почтовых неизвестный джентльмен. Он поспешно соскочил с лошади и, войдя, осведомился у Сусанны в очень отрывистых и несвязных выражениях,он чуть не задыхался от нетерпения,- не остановилась ли в гостинице дама. Ночной час и поведение этого человека, глаза которого все время дико блуждали, немного смутили Сусанну, так что она была в нерешительности, отвечать ли ему. Тогда посетитель еще нетерпеливее стал умолять ее открыть всю правду, говоря, что от него бежала жена и он гонится за ней. |
| "Upon my shoul," cries he, "I have been near catching her already in two or three places, if I had not found her gone just as I came up with her. If she be in the house, do carry me up in the dark and show her to me; and if she be gone away before me, do tell me which way I shall go after her to meet her, and, upon my shoul, I will make you the richest poor woman in the nation." | - Клянусь честью,- воскликнул он,- я уже два-три раза почти настиг ее, но она ускользнула у меня прямо из-под носа. Если она в гостинице, проводите меня к ней, не зажигая огня, а если уехала, укажите дорогу, по которой мне ехать, чтобы догнать ее, и, клянусь честью, я сделаю вас, бедную женщину, самой богатой во всей Англии. |
| He then pulled out a handful of guineas, a sight which would have bribed persons of much greater consequence than this poor wench to much worse purposes. | И он вытащил горсть гиней, вид которых соблазнил бы людей куда повыше бедной служанки на гораздо худшие дела. |
| Susan, from the account she had received of Mrs. Waters, made not the least doubt but that she was the very identical stray whom the right owner pursued. As she concluded, therefore, with great appearance of reason, that she never could get money in an honester way than by restoring a wife to her husband, she made no scruple of assuring the gentleman that the lady he wanted was then in the house; and was presently afterwards prevailed upon (by very liberal promises, and some earnest paid into her hands) to conduct him to the bedchamber of Mrs. Waters. | Сусанна, слышавшая рассказ сержанта о миссис Вотерс, ни капельки не сомневалась, что она-то и есть беглянка, преследуемая ее законным владельцем. Заключив поэтому весьма основательно, что никогда ей не случится добыть денег более честным путем, чем возвратив жену мужу, она без колебаний сообщила незнакомцу, что дама, о которой он спрашивает, находится сейчас в гостинице, после чего тому скоро удалось убедить Сусанну (щедрыми посулами, а также вручением некоторого задатка), чтобы она провела его в спальню миссис Вотерс. |
| It hath been a custom long established in the polite world, and that upon very solid and substantial reasons, that a husband shall never enter his wife's apartment without first knocking at the door. The many excellent uses of this custom need scarce be hinted to a reader who hath any knowledge of the world; for by this means the lady hath time to adjust herself, or to remove any disagreeable object out of the way; for there are some situations in which nice and delicate women would not be discovered by their husbands. | В приличном обществе издавна принято - на это есть веские и существенные причины,- чтобы муж никогда не входил в комнату жены, не постучав предварительно в дверь. Многочисленные выгоды этого превосходного обыкновения едва ли надо объяснять читателю, сколько-нибудь знающему свет: таким способом дама имеет время поправить свой туалет и убрать с дороги всякий неприятный предмет, ибо бывают положения, в которых щепетильные и деликатные женщины не хотели бы быть застигнуты своими мужьями. |
| To say the truth, there are several ceremonies instituted among the polished part mankind, which, though they may, to coarser judgments, appear as matters of mere form, are found to have much of substance in them, by the more discerning; and lucky would it have been had the custom above mentioned been observed by our gentleman in the present instance. Knock, indeed, he did at the door, but not with one of those gentle raps which is usual on such occasions. On the contrary, when he found the door locked, he flew at it with such violence, that the lock immediately gave way, the door burst open, and he fell headlong into the room. | Сказать правду, некоторые формальности, принятые в обществе воспитанных людей, для невежд кажутся совершенно пустыми, однако если внимательно к ним приглядеться, то оказывается, что они обладают весьма существенным содержанием. И было бы хорошо, если бы наш приезжий позаботился о соблюдении вышеупомянутого обыкновения в настоящую минуту. Стукнуть в дверь он, правда, стукнул, но вовсе не так, как принято в подобных случаях, то есть деликатно и слегка. Напротив, увидя, что дверь заперта, он ударил в нее с такой силой, что замок не выдержал, дверь распахнулась и он с размаху грохнулся на пол. |
| He had no sooner recovered his legs than forth from the bed, upon his legs likewise, appeared- with shame and sorrow are we obliged to proceed- our heroe himself, who, with a menacing voice, demanded of the gentleman who he was, and what he meant by daring to burst open his chamber in that outrageous manner. | Только что поднялся он на ноги, как, тоже поднявшись с кровати,- к стыду и сожалению, должны мы признаться,- вырос перед ним сам герой наш и грозным голосом вопросил пришельца, кто он и как смел ворваться в комнату столь дерзким способом. |
| The gentleman at first thought he had committed a mistake, and was going to ask pardon and retreat, when, on a sudden, as the moon shone very bright, he cast his eyes on stays, gowns, petticoats, caps, ribbons, stockings, garters, shoes, clogs, &c., all which lay in a disordered manner on the floor. All these, operating on the natural jealousy of his temper, so enraged him, that he lost all power of speech; and, without returning any answer to Jones, he endeavoured to approach the bed. | Приезжий подумал сначала, что совершил ошибку, и уже собирался просить извинения и удалиться, как вдруг взгляд его упал на ярко освещенные луной корсеты, платья, юбки, чепчики, ленты, чулки, подвязки, башмаки, калоши и тому подобное, которые были в беспорядке разбросаны по полу. Предметы эти до такой степени воспламенили свойственную ему от природы ревность, что он совершенно потерял дар речи и, ни слова не отвечая Джонсу, попытался подойти к постели. |
| Jones immediately interposing, a fierce contention arose, which soon proceeded to blows on both sides. And now Mrs. Waters (for we must confess she was in the same bed), being, I suppose, awakened from her sleep, and seeing two men fighting in her bedchamber, began to scream in the most violent manner, crying out murder! robbery! and more frequently rape! which last, some, perhaps, may wonder she should mention, who do not consider that these words of exclamation are used by ladies in a fright, as fa, la, la, ra, da, &c., are in music, only as the vehicles of sound, and without any fixed ideas. | Джонс немедленно загородил ему дорогу, и между ними завязалась горячая перебранка, которая скоро перешла в потасовку. Тут миссис Вотерс (ибо мы должны признаться, что она тоже лежала на этой постели), пробудившись, я полагаю, от сна и увидя двух дерущихся в ее спальне мужчин, завопила благим матом: "Караул! Разбой! Насилие! Насилие!" Это последнее восклицание, может быть, удивит читателя, если он упустит из виду, что испуганные дамы употребляют их, подобно фа, ля, ре, до в музыке, лишь в качестве носителей звука, не связывая с ними никаких отчетливых представлений. |
| Next to the lady's chamber was deposited the body of an Irish gentleman who arrived too late at the inn to have been mentioned before. This gentleman was one of those whom the Irish call a calabalaro, or cavalier. He was a younger brother of a good family, and, having no fortune at home, was obliged to look abroad in order to get one; for which purpose he was proceeding to the Bath, to try his luck with cards and the women. | Рядом с комнатой миссис Вотерс расположилась персона одного ирландского джентльмена, прибывшего в гостиницу слишком поздно, так что мы еще не имели возможности о нем упомянуть. Джентльмен этот был из тех, кого ирландцы зовут калабаларо, или кавалерами. На положении младшего брата в хорошей семье он не имел дома никакого состояния и принужден был искать его на стороне; с этой целью он направлялся теперь в Бат - попытать счастья в карточной игре и с женщинами. |
| This young fellow lay in bed reading one of Mrs. Behn's novels; for he had been instructed by a friend that he would find no more effectual method of recommending himself to the ladies than the improving his understanding, and filling his mind with good literature. He no sooner, therefore, heard the violent uproar in the next room, than he leapt from his bolster, and, taking his sword in one hand, and the candle which burnt by him in the other, he went directly to Mrs. Waters's chamber. | Этот молодой человек читал в постели роман миссис Бэн: кто-то из приятелей внушил ему, что нет лучшего способа добиться успеха у дам, как усовершенствовав свой ум поглощением изящной литературы. Услышав страшный шум за стеной, он моментально соскочил со своего ложа и, схватив в одну руку шпагу, а в другую горевшую возле него свечу, направился прямо в комнату миссис Вотерс. |
| If the sight of another man in his shirt at first added some shock to the deceny of the lady, it made her presently amends by considerably abating her fears; for no sooner had the calabalaro entered the room than he cried out, | Если вид постороннего мужчины в одной рубашке в первую минуту еще больше оскорбил стыдливость этой дамы, то зато сильно уменьшил ее страхи, ибо не успел калабаларо переступить порог, как воскликнул: |
| "Mr. Fitzpatrick, what the devil is the maning of this?" | - Мистер Фитцпатрик! Скажите, ради дьявола, что тут за кавардак? |
| Upon which the other immediately answered, | На что приезжий тотчас ответил: |
| "O, Mr. Maclachlan! I am rejoiced you are here.- This villain hath debauched my wife, and is got into bed with her." | - А, мистер Маклаклан! Как рад я видеть вас здесь!.. Этот негодяй обольстил мою жену и лежал с ней в одной постели! |
| "What wife?" cries Maclachlan; "do not I know Mrs. Fitzpatrick very well, and don't I see that the lady, whom the gentleman who stands here in his shirt is lying in bed with, is none of her?" | - Какую жену? - удивился Маклаклан.- Разве я не знаю миссис Фитцпатрик очень хорошо и разве не вижу, что дама, с которой лежал этот джентльмен, стоящий здесь в одной рубашке, вовсе не она? |
| Fitzpatrick, now perceiving, as well by the glimpse he had of the lady, as by her voice, which might have been distinguished at a greater distance than he now stood from her, that he had made a very unfortunate mistake, began to ask many pardons of the lady; and then, turning to Jones, he said, | Фитцпатрик, взглянув на даму и прислушавшись к ее голосу, который можно было различить и на гораздо большем расстоянии, убедился в допущенной им прискорбной ошибке и рассыпался в извинениях перед миссис Вотерс, затем, обратясь к Джонсу, сказал: |
| "I would have you take notice I do not ask your pardon, for you have bate me; for which I am resolved to have your blood in the morning." | - Прошу обратить внимание, что у вас я не прошу извинения, потому что вы меня ударили, и завтра утром вы мне заплатите за это своей кровью. |
| Jones treated this menace with much contempt; and Mr. Maclachlan answered, | Джонс выслушал эту угрозу с большим презрением, а мистер Маклаклан сказал приятелю: |
| "Indeed, Mr. Fitzpatrick, you may be ashamed of your own self, to disturb people at this time of night; if all the people in the inn were not asleep, you would have awakened them as you have me. The gentleman has served you very rightly. Upon my conscience, though I have no wife, if you had treated her so, I would have cut your throat." | - Постыдились бы вы, право, мистер Фитцпатрик: как можно беспокоить людей в такой час! Если бы в гостинице не спали, то вы подняли бы всех на ноги, как меня. Джентльмен обошелся с вами по справедливости. У меня нет жены, но, поступи вы с ней таким образом,- даю слово, я перерезал бы вам горло. |
| Jones was so confounded with his fears for his lady's reputation, that he knew neither what to say or do; but the invention of women is, as hath been observed, much readier than that of men. She recollected that there was a communication between her chamber and that of Mr. Jones; relying, therefore, on his honour and her own assurance, she answered, | Боязнь за репутацию миссис Вотерс привела Джонса в такое замешательство, что он не знал, что сказать и что предпринять; но, как было замечено, женщины в подобных случаях гораздо находчивее мужчин. Миссис Вотерс вспомнила, что из ее комнаты есть ход в комнату мистера Джонса; отстаивая свою женскую честь, она с негодованием воскликнула: |
| "I know not what you mean, villains! I am wife to none of you. Help! Rape! Murder! Rape!" | - Не понимаю, о чем вы говорите, мерзавцы! Никому из вас я не жена. На помощь! Насилие! Разбой! Насилие! |
| And now, the landlady coming into the room, Mrs. Waters fell upon her with the utmost virulence, saying, "She thought herself in a sober inn, and not in a bawdy-house; but that a set of villains had broke into her room, with an intent upon her honour, if not upon her life; and both, she said, were equally dear to her." | Когда на крик в комнату вбежала хозяйка, миссис Вотерс яростно накинулась на нее, говоря, что "она считала себя в приличной гостинице, а не в публичном доме, а вот шайка негодяев ворвалась к ней в комнату, покушаясь на ее честь, а может быть, даже на жизнь, между тем как и то и другое ей одинаково дорого". |
| The landlady now began to roar as loudly as the poor woman in bed had done before. She cried, "She was undone, and that the reputation of her house, which was never blown upon before, was utterly destroyed." Then, turning to the men, she cried, | Тут хозяйка завопила еще пронзительней бедной женщины, лежавшей в постели, приговаривая, что "она погибла и что вконец замарана репутация ее заведения, до сих пор совершенно незапятнанная". Потом, обратясь к мужчинам, крикнула: |
| "What, in the devil's name, is the reason of all this disturbance in the lady's room?" | - Да что же, черт возьми, значит вся эта сумятица в комнате леди? |
| Fitzpatrick, hanging down his head, repeated, "That he had committed a mistake, for which he heartily asked pardon," and then retired with his countryman. Jones, who was too ingenious to have missed the hint given him by his fair one, boldly asserted, "That he had run to her assistance upon hearing the door broke open, with what design he could not conceive, unless of robbing the lady; which, if they intended, he said, he had the good fortune to prevent." | Фитцпатрик, опустив голову, проговорил, что "допустил ошибку и от всего сердца просит извинения", после чего вышел вон со своим соотечественником. Джонс, мигом сообразив, чего от него хочет красавица, беззастенчиво объявил, что "прибежал на помощь, услышав, как выламывают дверь, с намерением, должно быть, обокрасть леди, и что если действительно таково было намерение этих господ, то он вовремя помешал им". |
| "I never had a robbery committed in my house since I have kept it," cries the landlady; "I would have you to know, sir, I harbour no highwaymen here; I scorn the word, thof I say it. None but honest, good gentlefolks are welcome to my house; and I thank good luck, I have always had enow of such customers; indeed as many as I could entertain. Here hath been my lord-," and then she repeated over a catalogue of names and titles, many of which we might, perhaps, be guilty of a breach of privilege by inserting. | - Никогда в моем доме не случалось воровства, с тех пор как я держу гостиницу,- вознегодовала хозяйка.- Прошу вас, сэр, принять к сведению, что я не укрываю у себя грабителей и самое это слово ненавижу, хоть и приходится произносить его. В мой дом допускаются только честные и порядочные джентльмены, и, благодарение судьбе, я никогда не терпела недостатка в таких постояльцах: их бывает у меня столько, сколько вмещает моя гостиница. Здесь останавливается лорд...- И она привела целый список имен и титулов, из которых многие мы, пожалуй, даже не вправе печатать, не нарушая парламентской привилегии. |
| Jones after much patience, at length interrupted her, by making an apology to Mrs. Waters, for having appeared before her in his shirt, assuring her "That nothing but a concern for her safety could have prevailed on him to do it." The reader may inform himself of her answer, and, indeed, of her whole behaviour to the end of the scene, by considering the situation which she affected, it being that of a modest lady, who was awakened out of her sleep by three strange men in her chamber. This was the part which she undertook to perform; and, indeed, she executed it so well, that none of our theatrical actresses could exceed her, in any of their performances, either on or off the stage. | Джонс терпеливо слушал, но наконец не выдержал и, прервав хозяйку, попросил извинения у миссис Вотерс, что вошел к ней в одной рубашке, уверяя, что только тревога за ее безопасность побудила его к такому шагу. Читатель может составить представление об ее ответе и обо всем ее поведении в конце описываемой сцены, если вспомнит, что она прикинулась скромной женщиной, которую разбудили от сна трое ворвавшихся в ее комнату незнакомых мужчин. Эту роль она взяла на себя и, надо сказать, исполнила так хорошо, что ни одна из наших театральных актрис не могла бы превзойти ее ни на сцене, ни в жизни. |
| And hence, I think, we may very fairly draw an argument, to prove how extremely natural virtue is to the fair sex; for, though there is not, perhaps, one in ten thousand who is capable of making a good actress, and even among these we rarely see two who are equally able to personate the same character, yet this of virtue they can all admirably well put on; and as well those individuals who have it not, as those who possess it, can all act it to the utmost degree of perfection. | Отсюда, мне кажется, мы можем извлечь прекрасный довод в доказательство того, насколько натуральна для прекрасного пола добродетель: хотя, может быть, из десяти тысяч женщин не найдется и одной, годной в хорошие актрисы, да и среди последних мы редко встретим двух способных с одинаковым искусством исполнить какую-нибудь роль, однако с ролью добродетели все они справляются великолепно: и те, у которых она есть, и те, у которых ее нет,- все разыгрывают добродетельных с неподражаемым совершенством. |
| When the men were all departed, Mrs. Waters, recovering from her fear, recovered likewise from her anger, and spoke in much gentler accents to the landlady, who did not so readily quit her concern for the reputation of the house, in favour of which she began again to number the many great persons who had slept under her roof; but the lady stopt her short, and having absolutely acquitted her of having had any share in the past disturbance, begged to be left to her repose, which, she said, she hoped to enjoy unmolested during the remainder of the night. Upon which the landlady, after much civility and many courtsies, took her leave. | Когда мужчины ушли, миссис Вотерс, оправившись от страха, оправилась и от гнева и уже гораздо благодушнее разговаривала с хозяйкой, которая не так легко совладала со своим беспокойством за репутацию заведения и снова пустилась перечислять в ее защиту всех знатных господ, ночевавших под этой крышей; однако гостья оборвала говорунью, заявив, что считает ее совершенно неповинной в случившемся беспорядке, и попросила дать ей возможность уснуть, выразив надежду, что до утра ее больше уже не потревожат. После этого хозяйка покинула ее со многими поклонами и приседаниями. |
| English | Русский |
| The landlady, remembering that Susan had been the only person out of bed when the door was burst open, resorted presently to her, to enquire into the first occasion of the disturbance, as well as who the strange gentleman was, and when and how he arrived. | Хозяйка гостиницы, вспомнив, что единственным человеком, еще не спавшим в то время, когда была выломана дверь, была Сусанна, тотчас же отправилась к ней разведать о причине беспорядка, а также о том, кто такой незнакомец и когда и как он приехал. |
| Susan related the whole story which the reader knows already, varying the truth only in some circumstances, as she saw convenient, and totally concealing the money which she had received. But whereas her mistress had, in the preface to her enquiry, spoken much in compassion for the fright which the lady had been in concerning any intended depredations on her virtue, Susan could not help endeavouring to quiet the concern which her mistress seemed to be under on that account, by swearing heartily she saw Jones leap out from her bed. | Сусанна рассказала все, что уже известно читателю, уклонившись от истины лишь в некоторых подробностях, для нее неудобных, и совершенно умолчав о полученных деньгах. Но так как хозяйка в предисловии к своим расспросам долго с участием говорила о страхах миссис Вотерс касательно замышлявшегося покушения на ее добродетель, то Сусанна попробовала было успокоить тревогу госпожи своей, в которой та, по-видимому, пребывала, поклявшись, что собственными глазами видела, как Джонс соскочил с постели миссис Вотерс. |
| The landlady fell into a violent rage at these words. | Эти слова привели хозяйку в крайнее раздражение. |
| "A likely story, truly," cried she, "that a woman should cry out, and endeavour to expose herself, if that was the casel I desire to know what better proof any lady can give of her virtue than her crying out, which I believe, twenty people can witness for her she did? I beg, madam, you would spread no such scandal of any of my guests; for it will not only reflect on them, but upon the house; and I am sure no vagabonds, nor wicked beggarly people, come here." | - Полно молоть вздор! - воскликнула она.- Разве женщина стала бы кричать и выдавать себя, если бы это было так? Скажи на милость, разве этот крик, который слышали человек двадцать, не есть лучшее доказательство добродетели, какое может дать женщина? Прошу, сударыня, не распространять такой клеветы на моих постояльцев: ведь она вредит не только им, но и всему дому, а в нем нет места для бродяг и голодранцев. |
| "Well," says Susan, "then I must not believe my own eyes." | - Значит, прикажете не верить собственным глазам? - сказала Сусанна. |
| "No, indeed, must you not always," answered her mistress; "I would not have believed my own eyes against such good gentlefolks. I have not had a better supper ordered this half-year than they ordered last night; and so easy and good-humoured were they, that they found no fault with my Worcestershire perry, which I sold them for champagne; and to be sure it is as well tasted and as wholesome as the best champagne in the kingdom, otherwise I would scorn to give it 'em; and they drank me two bottles. No, no, I will never believe any harm of such sober good sort of people." | - Конечно, и глазам не всегда надо верить,- отвечала хозяйка.- Я бы и своим не поверила, когда дело идет о таких прекрасных людях. Уже полгода, как никто не заказывал мне такого ужина, какой я им подала вчера вечером; и такие они покладистые, такие невзыскательные, что нисколько не жаловались на мою ворчестерскую грушевку, которую я им продала за шампанское; да и то сказать: моя грушевка такая вкусная и для здоровья полезная, что не уступит лучшему шампанскому в королевстве, иначе я не посмела бы подать ее, а они выпили две бутылки. Нет, нет, никогда не подумаю худого о таких рассудительных, прекрасных людях. |
| Susan being thus silenced, her mistress proceeded to other matters. | Такими доводами Сусанна была приведена к молчанию, и госпожа ее перешла к другим предметам. |
| "And so you tell me," continued she, "that the strange gentleman came post, and there is a footman without the horses; why, then, he is certainly some of your great gentlefolks too. Why did not you ask him whether he'd have any supper? I think he is in the other gentleman's room; go up and ask whether he called. Perhaps he'll order something when he finds anybody stirring in the house to dress it. Now don't commit any of your usual blunders, by telling him the fire's out, and the fowls alive. And if he should order mutton, don't blab out that we have none. The butcher, I know, killed a sheep just before I went to bed, and he never refuses to cut it up warm when I desire it. Go, remember there's all sorts of mutton and fowls; go, open the door with, Gentlemen, d'ye call? and if they say nothing, ask what his honour will be pleased to have for supper? Don't forget his honour. Go; if you don't mind all these matters better, you'll never come to anything." | - Так ты говоришь,- продолжала она,- что этот незнакомый джентльмен приехал на почтовых и с лошадьми его остался слуга? Ну, значит, и он из господ. Почему же ты не спросила его, не хочет ли он поужинать? Кажется, он в комнате другого джентльмена; поди же и спроси, не надо ли ему чего,- может быть, он чего закажет, когда увидит, что в доме не все спят и есть кому приготовить. Да только не наделай, как всегда, глупостей: не вздумай сказать ему, что огонь погас и куры еще не зарезаны. II если он потребует барашка, не сболтни, что его у нас нет. Мясник, я знаю, резал барана перед тем, как я собиралась идти спать, и, наверно, не откажется отрезать теплый кусочек, коли я попрошу. Ступай же да помни, что у нас есть все сорта баранины- и курятины. Иди отвори дверь и скажи: "Вы авали, джентльмены?" А если они ничего не ответят, спроси, что его милости угодно будет заказать на ужин. Не забудь только прибавить: "его милости". Ступай! Если ты не будешь внимательней ко всем таким вещам, из тебя никогда ничего не выйдет. |
| Susan departed, and soon returned with an account that the two gentlemen were got both into the same bed. | Сусанна отправилась, но скоро вернулась, доложив, что оба джентльмена улеглись на одной постели. |
| "Two gentlemen," says the landlady, "in the same bed! that's impossible; they are two arrant scrubs, I warrant them; and I believe young Squire Allworthy guessed right, that the fellow intended to rob her ladyship; for, if he had broke open the lady's door with any of the wicked designs of a gentleman, he would never have sneaked away to another room to save the expense of a supper and a bed to himself. They are certainly thieves, and their searching after a wife is nothing but a pretence." | - Два джентльмена на одной постели! - ужаснулась хозяйка.- Не может быть! Да это голь перекатная, а не джентльмены, бьюсь об заклад! И прав был молодой сквайр Олверти, подумав, что молодчик затеял ограбить ее милость; ведь если бы он взломал дверь в комнату дамы с преступными намерениями джентльмена, то не улизнул бы в комнату, занятую другим, чтобы сэкономить на ужине и постели. Заведомые воры, а поиски жены - один только предлог. |
| In these censures my landlady did Mr. Fitzpatrick great injustice; for he was really born a gentleman, though not worth a groat; and though, perhaps, he had some few blemishes in his heart as well as in his head, yet being a sneaking or a niggardly fellow was not one of them. In reality, he was so generous a man, that, whereas he had received a very handsome fortune with his wife, he had now spent every penny of it, except some little pittance which was settled upon her; and, in order to possess himself of this, he had used her with such cruelty, that, together with his jealousy, which was of the bitterest kind, it had forced the poor woman to run away from him. | Хозяйка порицала мистера Фитцпатрика совершенно несправедливо, ибо он был природный дворянин, хотя и без гроша за душой, и если и мог в чем упрекнуть свое сердце и голову, то уж никак не в пресмыкательстве и не в скаредности. Напротив, он отличался такой щедростью, что, получив за женой очень хорошее приданое, промотал его до последнего гроша, за исключением небольшого капитальца, записанного на ее имя; желая завладеть и им, он начал обращаться с женой так жестоко, вдобавок еще бешено ревнуя ее, что заставил несчастную бежать из дому. |
| This gentleman then being well tired with his long journey from Chester in one day, with which, and some good dry blows he had received in the scuffle, his bones were so sore, that, added to the soreness of his mind, it had quite deprived him of any appetite for eating. And being now so violently disappointed in the woman whom, at the maid's instance, he had mistaken for his wife, it never once entered into his head that she might nevertheless be in the house, though he had erred in the first person he had attacked. He therefore yielded to the dissuasions of his friend from searching any farther after her that night, and accepted the kind offer of part of his bed. | Проделав в один день длинный утомительный путь из Честера да получив еще в схватке с Джонсом несколько увесистых ударов, джентльмен этот почувствовал себя настолько разбитым физически и удрученным душевно, что у него пропал всякий аппетит. После досадного приключения с миссис Вотерс, которую, доверившись указаниям служанки, он принял за свою жену, ему совершенно не пришло в голову, что миссис Фитцпатрик все же могла находиться в доме, хотя бы особа, к которой он ворвался, ею и не была. Вот почему он послушался приятеля, посоветовавшего ему прекратить на сегодня дальнейшие поиски, и принял любезно предложенную им половину постели. |
| The footman and post-boy were in a different disposition. They were more ready to order than the landlady was to provide; however, after being pretty well satisfied by them of the real truth of the case, and that Mr. Fitzpatrick was no thief, she was at length prevailed on to set some cold meat before them, which they were devouring with great greediness, when Partridge came into the kitchen. He had been first awaked by the hurry which we have before seen; and while he was endeavouring to compose himself again on his pillow, a screech-owl had given him such a serenade at his window, that he leapt in a most horrible affright from his bed, and, huddling on his clothes with great expedition, ran down to the protection of the company, whom he heard talking below in the kitchen. | Лакей и форейтор были в другом расположении духа. Они проявляли куда больше прыти на приказания, чем хозяйка на услуги; однако, получив от них удовлетворительные сведения о положении вещей и убедившись, что мистер Фитцпатрик не вор, она согласилась наконец подать им кусок холодной говядины, которую они уплетали с большой жадностью, когда в кухню вошел Партридж. Сначала его разбудила только описанная суматоха, а когда он попытался снова заснуть, устроившись поудобнее на подушке, сова закатила ему под окном такую серенаду, что бедняга в неописуемом страхе соскочил с постели и, наскоро накинув на себя платье, бежал под защиту людей, голоса которых доносились из кухни. |
| His arrival detained my landlady from returning to her rest; for she was just about to leave the other two guests to the care of Susan; but the friend of young Squire Allworthy was not to be so neglected, especially as he called for a pint of wine to be mulled. She immediately obeyed, by putting the same quantity of perry to the fire; for this readily answered to the name of every kind of wine. | Приход его удержал хозяйку, которая уже собралась отправиться на покой, оставив двух гостей на попечение Сусанны; она рассудила, что с другом молодого сквайра Олверти нельзя обращаться так пренебрежительно, особенно после того как он потребовал пинту глинтвейна. Хозяйка тотчас же повиновалась, поставив на огонь заказанное количество грушевки, которая отлично сходила у нее за любую марку вина. |
| The Irish footman was retired to bed, and the post-boy was going to follow; but Partridge invited him to stay and partake of his wine, which the lad very thankfully accepted. The schoolmaster was indeed afraid to return to bed by himself; and as he did not know how soon he might lose the company of my landlady, he was resolved to secure that of the boy, in whose presence he apprehended no danger from the devil or any of his adherents. | Лакей-ирландец отправился спать; его примеру хотел было последовать форейтор, но Партридж попросил его остаться и распить с ним вино, на что тот с благодарностью согласился. Дело в том, что учитель боялся возвращаться в постель в одиночестве; не зная, как скоро он может лишиться общества хозяйки, он решил обеспечить себе общество форейтора, в присутствии которого не страшился ни черта, ни его прислужников. |
| And now arrived another post-boy at the gate; upon which Susan, being ordered out, returned, introducing two young women in riding habits, one of which was so very richly laced, that Partridge and the post-boy instantly started from their chairs, and my landlady fell to her courtsies, and her ladyships, with great eagerness. | В это время к воротам подъехал другой форейтор. Посланная на разведки Сусанна вернулась в сопровождении двух молодых женщин в амазонках, причем на одной из приезжих амазонка была так богато расшита, что Партридж и форейтор тотчас же повскакали с мест, а хозяйка рассыпалась в поклонах и любезных восклицаниях. |
| The lady in the rich habit said, with a smile of great condescension, | Дама в богатом костюме проговорила с приветливой улыбкой: |
| "If you will give me leave, madam, I will warm myself a few minutes at your kitchen fire, for it is really very cold; but I must insist on disturbing no one from his seat." | - Если вы позволите, сударыня, я несколько минут погреюсь у вашего кухонного огня, потому что на дворе очень холодно; но только, пожалуйста, пусть никто не беспокоится и не встает с места. |
| This was spoken on account of Partridge, who had retreated to the other end of the room, struck with the utmost awe and astonishment at the splendor of the lady's dress. Indeed, she had a much better title to respect than this; for she was one of the most beautiful creatures in the world. | Последние слова были обращены к Партриджу, который отступил в дальний конец комнаты, охваченный благоговейным изумлением при виде роскошного платья дамы. Последняя, однако, имела и большие права на уважение: она была одной из первых красавиц на свете. |
| The lady earnestly desired Partridge to return to his seat; but could not prevail. She then pulled off her gloves, and displayed to the fire two hands, which had every property of snow in them, except that of melting. Her companion, who was indeed her maid, likewise pulled off her gloves, and discovered what bore an exact resemblance, in cold and colour, to a piece of frozen beef. | Дама настойчиво упрашивала Партриджа вернуться на свое место, но все ее просьбы были напрасны; тогда она сняла перчатки и протянула к огню руки, имевшие все свойства снега, за исключением способности таять. Спутница ее,-это была не кто иная, как ее служанка,- последовала примеру своей госпожи и обнажила нечто по цвету и температуре в точности похожее на кусок мороженого мяса. |
| "I wish, madam," quoth the latter, "your ladyship would not think of going any farther to-night. I am terribly afraid your ladyship will not be able to bear the fatigue." | - Надеюсь, сударыня,- проговорила последняя,- вы не вздумаете ехать дальше сегодня ночью? Я ужасно боюсь, ваша милость, что вы не перенесете такой усталости. |
| "Why sure," cries the landlady, "her ladyship's honour can never intend it. O, bless me! farther to-night, indeed! let me beseech your ladyship not to think on't- But, to be sure, your ladyship can't. What will your honour be pleased to have for supper? I have mutton of all kinds, and some nice chicken." | - Понятное дело! - воскликнула хозяйка.- Ее милость не может иметь такого намерения. Боже мой! Ехать дальше ночью! Умоляю вас, ваша милость, и не думайте об этом!.. Разумеется, вашей милости нечего и думать об этом. Что угодно будет вашей милости заказать на ужин? У меня есть баранина всех сортов и превосходные цыплята. |
| "I think, madam," said the lady, "it would be rather breakfast than supper; but I can't eat anything; and, if I stay, shall only lie down for an hour or two. However, if you please, madam, you may get me a little sack whey, made very small and thin." | - Мне кажется, сударыня,- отвечала дама,- сейчас время скорее для завтрака, чем для ужина; но есть мне совершенно не хочется, и если я останусь, то только прилягу на час или на два; впрочем, если можно, сударыня, велите мне приготовить немного сак-вея, только пожиже и послабей. |
| "Yes, madam," cries the mistress of the house, "I have some excellent white wine." | - Слушаю, сударыня,- отвечала хозяйка,- у меня есть превосходное белое вино. |
| "You have no sack, then?" says the lady. | - Так у вас нет сак-вея? - сказала дама. |
| "Yes, an't please your honour, I have; I may challenge the country for that- but let me beg your ladyship to eat something." | - Как не быть? Есть, если угодно вашей милости, во всей Англии такого не сыщешь... но позвольте просить вашу милость скушать чего-нибудь. |
| "Upon my word, I can't eat a morsel," answered the lady; "and I shall be much obliged to you if you will please to get my apartment ready as soon as possible; for I am resolved to be on horseback again in three hours." | - Право, не могу,- отвечала дама.- И я буду вам премного обязана, если вы велите поскорее приготовить мне комнату, потому что через три часа я снова отправлюсь в путь. |
| "Why, Susan," cries the landlady, "is there a fire lit yet in the Wild-goose? I am sorry, madam, all my best rooms are full. Several people of the first quality are now in bed. Here's a great young squire, and many other great gentlefolks of quality." | - Эй, Сусанна! - крикнула хозяйка.- Топится ли еще камин в "Диком Гусе"? К сожалению, сударыня, все мои лучшие комнаты заняты. Сегодня у меня ночует несколько больших господ: один знатный молодой сквайр и другие благородные господа. |
| Susan answered, "That the Irish gentlemen were got into the Wild-goose." | Сусанна отвечала, что в "Диком Гусе" остановились ирландцы. |
| "Was ever anything like it?" says the mistress; "why the devil would you not keep some of the best rooms for the quality, when you know scarce a day passes without some calling here?- If they be gentlemen, I am certain, when they know it is for her ladyship, they will get up again." | - Ну, на что это похоже? - воскликнула хозяйка.- Почему, скажи на милость, ты не оставила лучших комнат для знатных господ? Ведь ты же знаешь - дня не проходит, чтобы к нам не заехал важный барин!.. Впрочем, если они джентльмены, так, наверно, уступят свою комнату для леди. |
| "Not upon my account," says the lady; "I will have no person disturbed for me. If you have a room that is commonly decent, it will serve me very well, though it be never so plain. I beg, madam, you will not give yourself so much trouble on my account." | - Нет, не надо,- возразила дама,- я не хочу, чтобы кого-нибудь беспокоили ради меня. Если у вас есть опрятная комната, хотя бы самая простая, то она прекрасно мне подойдет. Пожалуйста, сударыня, не хлопочите так из-за меня. |
| "O, madam!" cries the other, "I have several very good rooms for that matter, but none good enough for your honour's ladyship. However, as you are so condescending to take up with the best I have, do, Susan, get a fire in the Rose this minute. Will your ladyship be pleased to go up now, or stay till the fire is lighted?" | - Конечно, сударыня, у меня есть такие комнаты, прекрасные комнаты, но они все-таки недостаточно хороши для вашей милости. Впрочем, если вы настолько снисходительны, то я велю Сусанне сию минуту развести огонь в "Розе",- это лучшее, что я могу вам предложить. Угодно будет вашей милости тотчас подняться наверх или вы желаете подождать, пока разгорится огонь? |
| "I think I have sufficiently warmed myself," answered the lady; "so, if you please, I will go now; I am afraid I have kept people, and particularly that gentleman (meaning Partridge), too long in the cold already. Indeed, I cannot bear to think of keeping any person from the fire this dreadful weather." | - Мне кажется, я достаточно согрелась,- отвечала дама,- и готова идти тотчас же. Боюсь, что уж и без того я слишком долго продержала на холоду все общество, в особенности вот этого джентльмена (она указала на Партриджа). При такой ужасной погоде мне, право, неловко прогонять людей от огня. |
| She then departed with her maid, the landlady marching with two lighted candles before her. | С этими словами она удалилась со своей горничной, предшествуемая хозяйкой, которая несла две свечи. |
| When that good woman returned, the conversation in the kitchen was all upon the charms of the young lady. | По возвращении этой доброй женщины весь разговор в кухне сосредоточился на прелестях приехавшей молодой леди. |
| There is indeed in perfect beauty a power which none almost can withstand; for my landlady, though she was not pleased at the negative given to the supper, declared she had never seen so lovely a creature. Partridge ran out into the most extravagant encomiums on her face, though he could not refrain from paying some compliments to the gold lace on her habit; the post-boy sung forth the praises of her goodness, which were likewise echoed by the other post-boy, who was now come in. | В самом деле, в совершенной красоте есть сила, против которой почти невозможно устоять; даже хозяйка, не слишком довольная отказом гостьи от ужина, объявила, что никогда в жизни она не видела такого очаровательного создания. Партридж пустился расточать самые неумеренные похвалы ее наружности, хотя не мог также удержаться от некоторых комплиментов золотому шитью ее платья; форейтор превозносил ее доброту и был всецело поддержан другим форейтором, вошедшим теперь в кухню. |
| "She's a true good lady, I warrant her," says he; "for she hath mercy upon dumb creatures; for she asked me every now and tan upon the journey, if I did not think she should hurt the horses by riding too fast? and when she came in she charged me to give them as much corn as ever they would eat." | - Истинно добрая барыня, скажу я вам,-сказал последний,- даже бессловесную тварь жалеет: в дороге то и дело спрашивала меня, как, по-моему, не утрудит ли она лошадь такой быстрой ездой, а входя в гостиницу, строго наказала задать им овса вволю. |
| Such charms are there in affability, and so sure is it to attract the praises of all kinds of people. It may indeed be compared to the celebrated Mrs. Hussey . It is equally sure to set off every female perfection to the highest advantage, and to palliate and conceal every defect. A short reflection, which we could not forbear making in this place, where my reader hath seen the loveliness of an affable deportment; and truth will now oblige us to contrast it, by showing the reverse. | Вот какие чары заключены в приветливости и какие похвалы вызывает она у людей всякого звания. Право, ее можно сравнить с пресловутой миссис Хасси 50. Как и эта дама, она выставляет в самом выгодном свете достоинства женщины и скрашивает или скрывает ее недостатки. Краткое размышление, от которого мы не могли здесь удержаться, показав читателю привлекательность любезного обращения; теперь же истина требует, чтобы мы противопоставили ему обратное явление. |
| English | Русский |
| Как только приезжая легла в постель, горничная возвратилась в кухню угоститься лакомствами, отвергнутыми госпожой. | |
| The company, at her entrance, shewed her the same respect which they had before paid to her mistress, by rising; but she forgot to imitate her, by desiring them to sit down again. Indeed; it was scarce possible they should have done so, for she placed her chair in such a posture as to occupy almost the whole fire. She then ordered a chicken to be broiled that instant, declaring, if it was not ready in a quarter of an hour, she would not stay for it. Now, though the said chicken was then at roost in the stable, and required the several ceremonies of catching, killing, and picking, before it was brought to the gridiron, my landlady would nevertheless have undertaken to do all within the time; but the guests, being unfortunately admitted behind the scenes, must have been witness to the fourberie ; the poor woman was therefore obliged to confess that she had none in the house; | Компания в кухне встретила горничную с таким же почтением, как перед тем госпожу: все встали; но горничная не последовала примеру госпожи и не попросила вставших садиться. Да это было для них едва ли и возможно, потому что она так поставила стул свой, что завладела почти всем огнем. Затем она приказала сию же минуту изжарить цыпленка, объявив, что не станет дожидаться, если он не будет готов через четверть часа. И хотя упомянутый цыпленок сидел еще в сарае на насесте и, прежде чем быть посаженным на вертел, требовал таких сложных операций, как поимка, умерщвление и ощипывание, тем не менее хозяйка взялась бы сделать все это к назначенному времени, если бы гостья, к несчастью, допущенная за кулисы, не оказалась поневоле свидетельницей fourberie 51; бедной женщине пришлось поэтому признаться, что цыплят на кухне нет. |
| "but, madam," said she, "I can get any kind of mutton in an instant from the butcher's." | - Однако, сударыня,- прибавила она,- я мигом могу достать у мясника какой угодно кусок барашка. |
| "Do you think, then," answered the waiting gentlewoman, "that I have the stomach of a horse, to eat mutton at this time of night? Sure you people that keep inns imagine your betters are like yourselves. Indeed, I expected to get nothing at this wretched place. I wonder my lady would stop at it. I suppose none but tradesmen and grasiers ever call here." | - Вы, значит, полагаете, что у меня лошадиный желудок и я могу кушать баранину в такой час ночи? - возмутилась горничная-барыня.- Вы, трактирщики, верно, воображаете, что люди выше вас похожи на вас. Да я и не ожидала найти ничего порядочного в такой гадкой харчевне. Удивляюсь, почему моей госпоже вздумалось здесь остановиться. Верно, одни только лавочники да прасолы и заезжают сюда. |
| The landlady fired at this indignity offered to her house; however, she suppressed her temper, and contented herself with saying, "Very good quality frequented it, she thanked heaven!" | Хозяйка вспыхнула, услышав такое оскорбление своей гостиницы, однако сдержала негодование и заметила только, что, благодарение богу, ее посещают самые знатные господа". |
| "Don't tell me," cries the other, "of quality! I believe I know more of people of quality than such as you.- But, prithee, without troubling me with any of your impertinence, do tell me what I can have for supper; for, though I cannot eat horse-flesh, I am really hungry." | - Уж мне-то вы не говорите о знати! - воскликнула горничная.Кажется, я больше смыслю в благородных людях, чем вы. Нет, вы лучше не раздражайте меня своей наглостью, а скажите, что у вас есть на ужин; хоть я и не стану есть конину, а все-таки страшно голодна. |
| "Why, truly, madam," answered the landlady, "you could not take me again at such a disadvantage; for I must confess I have nothing in the house, unless a cold piece of beef, which indeed a gentleman's footman and the post-boy have almost cleared to the bone." | - Вот уж, можно сказать, не вовремя пожаловали, сударыня,- отвечала хозяйка.- Должна признаться, у меня сейчас ничего нет, кроме куска холодной говядины, да и тот обглодан почти до кости лакеем и форейтором одного джентльмена! |
| "Woman," said Mrs. Abigail (so for shortness we will call her), "I entreat you not to make me sick. If I had fasted a month, I could not eat what had been touched by the fingers of such fellows. Is there nothing neat or decent to be had in this horrid place?" | - Эй, трактирщица! - воскликнула миссис Авигея (так для краткости мы будем называть ее).- Не выводите меня из терпения, прошу вас! Да если б я целый месяц постилась, то и тогда не стала бы есть то, что побывало в руках у таких смердов. Неужто нет ничего почище и поприличнее в этом ужасном доме? |
| "What think you of some eggs and bacon, madam?" said the landlady. | - Может быть, вам угодно будет яичницы с салом, сударыня? - сказала хозяйка. |
| "Are your eggs new laid? are you certain they were laid to-day? and let me have the bacon cut very nice and thin; for I can't endure anything that's gross.- Prithee try if you can do a little tolerably for once, and don't think you have a farmer's wife, or some of those creatures, in the house." | - А свежи ли у вас яйца? Уверены ли вы, что они снесены сегодня? И нарежьте сало поаккуратнее и потоньше; не выношу ничего толстого. Пожалуйста, хоть раз попробуйте сделать что-нибудь порядочное и не думайте, что у вас жена фермер или кто-нибудь в этом роде. |
| The landlady began then to handle her knife; but the other stopt her, saying, | Хозяйка уже вооружилась ножом, но гостья остановила ее, сказав: |
| "Good woman, I must insist upon your first washing your hands; for I am extremely nice, and have been always used from my cradle to have everything in the most elegant manner." | - Голубушка, убедительно прошу вас: сначала вымойте руки, потому что я очень брезглива и с колыбели привыкла, чтобы мне прислуживали красиво и опрятно. |
| The landlady, who governed herself with much difficulty, began now the necessary preparations; for as to Susan, she was utterly rejected, and with such disdain, that the poor wench was as hard put to it to restrain her hands from violence as her mistress had been to hold her tongue. This indeed Susan did not entirely; for, though she literally kept it within her teeth, yet there it muttered many "marry-come-ups, as good flesh and blood as yourself; with other such indignant phrases. | Хозяйка, с большим трудом владевшая собой, начала необходимые приготовления, ибо Сусанна была решительно отвергнута, и с таким презрением, что бедной девушке стоило не меньшего труда удержать свои руки от насильственных действий, чем ее госпоже свой язык. Но с языком Сусанне так и не удалось сладить, хоть она его буквально прикусила, однако у нее не раз сорвалось: "Подумаешь! У меня такая же кровь, как и у вас, сударыня",- и другие негодующие фразы. |
| While the supper was preparing, Mrs. Abigail began to lament she had not ordered a fire in the parlour; but, she said, that was now too late. | Пока готовился ужин, миссис Авигея стала сетовать, что не распорядилась затопить камин в общей комнате, а теперь уже слишком поздно. |
| "However," said she, "I have novelty to recommend a kitchen; for I do not believe I ever eat in one before." | - Впрочем,- продолжала она,- для разнообразия буду довольна и кухней: ведь я отроду в кухне не едала. |
| Then, turning to the post-boys, she asked them, "Why they were not in the stable with their horses? | Потом, обратись к форейторам, она спросила, почему они не в конюшне с лошадьми. |
| If I must eat my hard fare here, madam," cries she to the landlady, "I beg the kitchen may be kept clear, that I may not be surrounded with all the blackguards in town: as for you, sir, says she to Partridge, "you look somewhat like a gentleman, and may sit still if you please; I don't desire to disturb anybody but mob." | - Уж если мне приходится принимать мою грубую пищу здесь,- сказала она хозяйке,- так извольте, сударыня, очистить кухню: не сидеть же мне вместе с чернью! А что касается вас, сэр,- обратилась она к Партриджу,то с виду вы похожи на джентльмена и потому, если угодно, можете остаться: я не хочу беспокоить порядочных людей. |
| "Yes, yes, madam," cries Partridge, "I am a gentleman, I do assure you, and I am not so easily to be disturbed. Non semper vox casualis est verbo nominativus." | - Да, сударыня, вы правы,- сказал Партридж,- я джентльмен, могу вас уверить, и меня не так легко побеспокоить. Non semper vox casualis est verbo nominativus 52. |
| This Latin she took to be some affront, and answered, | Эту латинскую реплику Авигея приняла за оскорбление и отвечала: |
| "You may be a gentleman, sir; but you don't show yourself as one to talk Latin to a woman." | - Может быть, вы и джентльмен, сэр, но только поступаете не по-джентльменски, разговаривая с женщиной по-латыни. |
| Partridge made a gentle reply, and concluded with more Latin; upon which she tossed up her nose, and contented herself by abusing him with the name of a great scholar. | Партридж сказал что-то учтивое, но опять заключил свои слова латынью; собеседница только задрала нос и обозвала его большим грамотеем. |
| The supper being now on the table, Mrs. Abigail eat very heartily for so delicate a person; and, while a second course of the same was by her order preparing, she said, | Тем временем ужин был подан, и миссис Авигея принялась уплетать с усердием, совсем не подходившим для такой деликатной особы. |
| "And so, madam, you tell me your house is frequented by people of great quality?" | - Так вы говорите, сударыня, к вам часто заезжают знатные господа? - спросила она, между тем как готовили, по ее приказанию, вторую порцию. |
| The landlady answered in the affirmative, saying, | Хозяйка отвечала утвердительно, сказав, что в настоящее время в гостинице находится много знатных и благородных господ. |
| "There were a great many very good quality and gentlefolks in it now. There's young Squire Allworthy, as that gentleman there knows." | - У нас остановился молодой сквайр Олверти. Вот этот джентльмен подтвердит вам. |
| "And pray who is this young gentleman of quality, this young Squire Allworthy?" said Abigail. | - Кто же этот молодой знатный джентльмен, этот сквайр Олверти? - спросила Авигея. |
| "Who should he be," answered Partridge, "but the son and heir of the great Squire Allworthy, of Somersetshire!" | - Кем же ему быть,- отвечал Партридж,- как не сыном и не наследником известного сквайра Олверти из Сомерсетшира. |
| "Upon my word," said she, "you tell me strange news; for I know Mr. Allworthy of Somersetshire very well, and I know he hath no son alive." | - Вот странные новости слышу! Я очень хорошо знаю мистера Олверти из Сомерсетшира, и, насколько мне известно, у него нет сына. |
| The landlady pricked up her ears at this, and Partridge looked a little confounded. However, after a short hesitation, he answered, | При этих словах хозяйка насторожила уши, а Партридж немного смутился. Однако после непродолжительного колебания он отвечал: |
| "Indeed, madam, it is true, everybody doth not know him to be Squire Allworthy's son; he was never married to his mother; but his son he certainly is, and will be his heir too, as certainly as his name is Jones." | - Действительно, сударыня, не всем известно, что он сын сквайра Олверти, который никогда не был женат на его матери. Но он, несомненно, его сын и будет его наследником; это настолько же верно, как то, что его зовут Джонсом. |
| At that word, Abigail let drop the bacon which she was conveying to her mouth, and cried out, | При этих словах Авигея уронила кусок шпика, который отправляла в рот, и воскликнула: |
| "You surprize me, sir! Is it possible Mr. Jones should be now in the house?" | - Вы меня удивляете, сэр! Возможно ли, чтобы мистер Джонс находился сейчас в этом доме? |
| "Quare non?" answered Partridge, "it is possible, and it is certain." | - Quare non? 53 - отвечал Партридж.-И возможно, и несомненно. |
| Abigail now made haste to finish the remainder of her meal and then repaired back to her mistress, when the conversation passed which may be read in the next chapter. | Авигея поспешно доела остатки ужина и бросилась в комнату своей госпожи, где произошел разговор, который будет передан в следующей главе. |
| English | Русский |
| As in the month of June, the damask rose, which chance hath planted among the lilies, with their candid hue mixes his vermilion; or as some playsome heifer in the pleasant month of May diffuses her odoriferous breath over the flowery meadows; or as, in the blooming month of April, the gentle, constant dove, perched on some fair bough, sits meditating on her mate, so, looking a hundred charms and breathing as many sweets, her thoughts being fixed on her Tommy, with a heart as good and innocent as her face was beautiful, Sophia (for it was she herself) lay reclining her lovely head on her hand, when her maid entered the room, and, running directly to the bed, cried, | Как алая роза, случайно посаженная среди лилий, смешивает в июне свой румянец с их яркой белизной; или как резвая телка в прелестный майский день разливает свое благовонное дыхание по цветущим лугам; или как нежная, верная горлица в ясный апрельский день мечтает о своем дружке, сидя на красивой ветке, - Софья (то была она), блистая сотней прелестей, дыша ароматным дыханием, с мыслями, направленными на любезного Томми, и с сердцем, столь же добрым и невинным, сколь прекрасно было лицо ее, лежала, склонив очаровательную головку на руку; как вдруг вошла в комнату ее горничная и, подбежав прямо к постели, проговорила: |
| "Madam- madam- who doth your ladyship think is in the house?" | - Сударыня... сударыня... отгадайте, кто остановился в этой гостинице? |
| Sophia starting up, cried, | Софья встрепенулась, воскликнув: |
| "I hope my father hath not overtaken us." | - Надеюсь, не отец настиг нас?! |
| "No, madam, it is one worth a hundred fathers; Mr. Jones himself is here at this very instant." | - Нет, сударыня, тот, кто стоит сотни отцов; в эту самую минуту здесь находится сам мистер Джонс собственной персоной. |
| "Mr. Jones!" says Sophia, "it is impossible! I cannot be so fortunate." | - Мистер Джонс! Быть не может. Не смею и думать о таком счастье! |
| Her maid averred the fact, and was presently detached by her mistress to order him to be called; for she said she was resolved to see him immediately. | Горничная подтвердила сказанное и была тотчас отряжена госпожой распорядиться позвать его: Софья объявила, что хочет немедленно видеть его. |
| Mrs. Honour had no sooner left the kitchen in the manner we have before seen than the landlady fell severely upon her. The poor woman had indeed been loading her heart with foul language for some time, and now it scoured out of her mouth, as filth doth from a mud-cart, when the board which confines it is removed. Partridge likewise shovelled in his share of calumny, and (what may surprize the reader) not only bespattered the maid, but attempted to sully the lily-white character of Sophia herself. | Едва только миссис Гонора покинула кухню вышеописанным образом, как хозяйка яростно обрушилась на ушедшую. В сердце бедной женщины уже немало времени накипала злоба, и теперь она полилась из уст ее потоком ругательств, как льются нечистоты из мусорной телеги, когда уберут доску, их удерживающую. Партридж подбавил и свою долю злословия, причем обдал не только горничную, но (что может удивить читателя) пытался также замарать белоснежную репутацию самой Софьи. |
| "Never a barrel the better herring," cries he, "Noscitur a socio, is a true saying. It must be confessed, indeed, that the lady in the fine garments is the civiller of the two; but I warrant neither of them are a bit better than they should be. A couple of Bath trulls, I'll answer for them; your quality don't ride about at this time o' night without servants." | - Бочонок всегда отдает сельдями,- сказал он.- Noscitur a socio 54 - справедливая пословица. Нельзя, конечно, отрицать, что дама в нарядном платье учтивее своей спутницы, но, ей-богу, обе они не многого стоят. Две птички из Бата, ручаюсь вам; порядочные люди не путешествуют ночью верхом, да еще без слуг. |
| "Sbodlikins, and that's true," cries the landlady, "you have certainly hit upon the very matter; for quality don't come into a house without bespeaking a supper, whether they eat it or no." | - Ей-ей, правда,- подхватила хозяйка,- вы попали прямо в точку. Благородные господа, останавливаясь в гостинице, всегда заказывают ужин, будут они кушать или нет. |
| While they were thus discoursing, Mrs. Honour returned and discharged her commission, by bidding the landlady immediately wake Mr. Jones, and tell him a lady wanted to speak with him. The landlady referred her to Partridge, saying, "he was the squire's friend: but, for her part, she never called menfolks, especially gentlemen," and then walked sullenly out of the kitchen. Honour applied herself to Partridge; but he refused, "for my friend," cries he, "went to bed very late, and he would be very angry to be disturbed so soon." Mrs. Honour insisted still to have him called, saying, "she was sure, instead of being angry, that he would be to the highest degree delighted when he knew the occasion." | Во время этого разговора в кухню вошла миссис Гонора; исполняя поручение Софьи, она велела хозяйке тотчас разбудить мистера Джонса и сказать ему, что с ним желает поговорить дама. Хозяйка направила ее к Партриджу, заметив, что он друг сквайра, а сама она никогда не заходит к мужчинам, в особенности к джентльменам, и с недовольным видом вышла из кухни. Гонора обратилась к Партриджу, но тот отказался исполнить просьбу, "потому что друг мой,- сказал он,- лег очень поздно и будет крайне недоволен, если его потревожат так рано". Миссис Гонора все же упрашивала разбудить его, уверяя, что он не только не будет недоволен, а, напротив, страшно обрадуется, когда узнает, зачем его будят. |
| "Another time, perhaps, he might," cries Partridge; "but non omnia possumus omnes. One woman is enough at once for a reasonable man." | - В другое время, может быть, и обрадовался бы,- ответил Партридж,но non omnia possumus omnes 55. Для рассудительного человека довольно и одной женщины зараз. |
| "What do you mean by one woman, fellow?" cries Honour. | - Что вы разумеете под одной женщиной, приятель? - воскликнула Гонора. |
| "None of your fellow," answered Partridge. He then proceeded to inform her plainly that Jones was in bed with a wench, and made use of an expression too indelicate to be here inserted; which so enraged Mrs. Honour, that she called him jackanapes, and returned in a violent hurry to her mistress, whom she acquainted with the success of her errand, and with the account she had received; which, if possible, she exaggerated, being as angry with Jones as if he had pronounced all the words that came from the mouth of Partridge. She discharged a torrent of abuse on the master, and advised her mistress to quit all thoughts of a man who had never shown himself deserving of her. She then ripped up the story of Molly Seagrim, and gave the most malicious turn to his formerly quitting Sophia herself; which, I must confess, the present incident not a little countenanced. | - Я вам не приятель,- оборвал ее Партридж и без обиняков сообщил, что Джонс спит с женщиной, употребив при этом выражение, неудобное для печати. Оно так взбесило миссис Гонору, что горничная выругала Партриджа наглецом и стремглав побежала докладывать госпоже своей об успехе данного ей поручения и о добытых сведениях; вдобавок она их еще преувеличила, обозлившись на Джонса, словно он сам произнес слова, вырвавшиеся из уст Партриджа; она окатила юношу потоком ругательств и советовала госпоже своей не думать больше о человеке, который никогда не был ее достоин; потом припомнила историю с Молли Сигрим и изобразила в самом дурном свете его бегство от Софьи, чему, надо признаться, немало благоприятствовала сложившаяся теперь обстановка. |
| The spirits of Sophia were too much dissipated by concern to enable her to stop the torrent of her maid. At last, however, she interrupted her, saying, | Софья была настолько огорчена, что и не думала останавливать поток речей своей горничной. Но наконец она прервала ее, сказав: |
| "I never can believe this; some villain hath belied him. You say you had it from his friend; but surely it is not the office of a friend to betray such secrets." | - Никогда я этому не поверю: его оклеветал какой-нибудь негодяй. Ты говоришь, что узнала об этом от его друга; но какой же друг станет выдавать такие вещи! |
| "I suppose," cries Honour, "the fellow is his pimp; for I never saw so ill-looked a villain. Besides, such profligate rakes as Mr. Jones are never ashamed of these matters." | - Я думаю,- отвечала Гонора,- что этот молодчик его сводник: отроду не видала более гнусной рожи. Впрочем, такие беспутные повесы, как мистер Джонс, нисколько не стыдятся подобных вещей. |
| To say the truth, this behaviour of Partridge was a little inexcusable; but he had not slept off the effect of the dose which he swallowed the evening before; which had, in the morning, received the addition of above a pint of wine, or indeed rather of malt spirits; for the perry was by no means pure. Now, that part of his head which Nature designed for the reservoir of drink being very shallow, a small quantity of liquor overflowed it, and opened the sluices of his heart; so that all the secrets there deposited run out. These sluices were indeed, naturally, very ill-secured. To give the best-natured turn we can to his disposition, he was a very honest man; for, as he was the most inquisitive of mortals, and eternally prying into the secrets of others, so he very faithfully paid them by communicating, in return, everything within his knowledge. | Правду сказать, поведение Партриджа было несколько непростительно, но он еще не проспался как следует после выпитой им вчера дозы, к которой поутру прибавилось свыше пинты вина, или, вернее, солодового спирта, потому что грушевка была далеко не безупречной чистоты. А надо сказать, что та часть головы его, которую природа назначила вместилищем для напитков, была очень неглубока, и даже небольшое количество жидкости переливалось через ее края и прорывало шлюзы сердца, так что все заключенные в нем тайны вытекали наружу. Да и вообще шлюзы эти были у него очень ненадежны. Представляя характер его в наивыгоднейшем свете, скажем, что Партридж был отменно честный человек, ибо, отличаясь крайней любознательностью и вечно суя нос в тайны других, он добросовестно им отплачивал, сообщая, в свою очередь, все, что знал сам. |
| While Sophia, tormented with anxiety, knew not what to believer, nor what resolution to take; Susan arrived with the sack-whey. Mrs. Honour immediately advised her mistress, in a whisper, to pump this wench, who probably could inform her of the truth. Sophia approved it, and began as follows: | Между тем как Софья, терзаемая тоской, не знала, чему верить и на что решиться, вошла Сусанна с заказанным сак-веем. Миссис Гонора тотчас же шепотом посоветовала своей госпоже порасспросить служанку, которая, вероятно, может сообщить ей правду. Софья одобрила эту мысль. |
| "Come hither, child; now answer me truly what I am going to ask you, and I promise you I will very well reward you. Is there a young gentleman in this house, a handsome young gentleman, that-" | - Подите сюда, милая,- обратилась она к Сусанне,- ответьте чистосердечно на все, о чем я вас спрошу, и я обещаю вам, что вы получите хорошее вознаграждение. Нет ли сейчас в гостинице молодого джентльмена, красивого молодого джентльмена, который... |
| Here Sophia blushed and was confounded. | Тут Софья покраснела и смешалась. |
| "A young gentleman," cries Honour, "that came hither in company with that saucy rascal who is now in the kitchen?" | - Молодого джентльмена, который прибыл сюда в обществе дерзкого грубияна, сидящего в кухне,- подхватила Гонора. |
| Susan answered, "There was." | - Да, он здесь,- отвечала Сусанна. |
| "Do you know anything of any lady?" continues Sophia, "any lady? I don't ask you whether she is handsome or no; perhaps she is not; that's nothing to the purpose; but do you know of any lady?" | - А не знаете ли вы чего о даме...- продолжала Софья,- о даме... Я не спрашиваю вас, хороша ли она или не хороша; может быть, и нехороша, дело не в этом, только не знаете ли вы чего о даме? |
| "La, madam," cries Honour, "you will make a very bad examiner. Hark'ee, child," says she, "is not that very young gentleman now in bed with some nasty trull or other?" | - Ах, сударыня, - вмешалась Гонора,- плохой же вы следователь. Послушай-ка, голубушка, что этот молодой джентльмен сейчас в постели с какой-нибудь девкой или нет? |
| Here Susan smiled, and was silent. | Сусанна улыбнулась и ничего не ответила. |
| "Answer the question, child," says Sophia, "and here's a guinea for you." | - Отвечайте же, голубушка,- обратилась к ней Софья,- вот вам гинея. |
| "A guinea! madam," cries Susan; "la, what's a guinea? If my mistress should know it I shall certainly lose my place that very instant." | - Гинея. А что мне в гинее, сударыня,- отвечала Сусанна.- Если хозяйка проведает об этом, так я сию минуту место потеряю. |
| "Here's another for you," says Sophia, "and I promise you faithfully your mistress shall never know it." | - Вот вам еще гинея,- сказала Софья,- и я даю вам слово, что хозяйка ничего не узнает. |
| Susan, after a very short hesitation, took the money, and told the whole story, concluding with saying, | Сусанна минуту поколебалась, потом взяла деньги и рассказала все, что ей было известно. |
| "If you have any great curisity, madam, I can steal softly into his room, and see whether he be in his own bed or no." | - Если вы так любопытствуете, сударыня,- проговорила она в заключение,- я могу тихонько пробраться в его комнату и посмотреть, лежит ли он у себя в постели или нет. |
| She accordingly did this by Sophia's desire, and returned with an answer in the negative. | Получив согласие Софьи, она отправилась на разведки и вернулась с отрицательным ответом. |
| Sophia now trembled and turned pale. Mrs. Honour begged her to be comforted, and not to think any more of so worthless a fellow. | Софья вся затрепетала и побледнела. Миссис Гонора умоляла ее успокоиться и не думать больше о таком недостойном человеке. |
| "Why there," says Susan, "I hope, madam, your ladyship won't be offended; but pray, madam, is not your ladyship's name Madam Sophia Western?" | - Простите, сударыня,- сказала Сусанна,- надеюсь, вопрос мой не оскорбит вашу милость: не будете ли вы, ваша милость, мисс Софья Вестерн? |
| "How is it possible you should know me?" answered Sophia. | - Откуда вы можете знать меня? - удивилась Софья. |
| "Why that man, that the gentlewoman spoke of, who is in the kitchen, told about you last night. But I hope your ladyship is not angry with me." | - Да вот мужчина на кухне, о котором говорила эта дама, вечером рассказывал про вас. Но я надеюсь, сударыня, вы на меня не сердитесь? |
| "Indeed, child," said she, "I am not; pray tell me all, and I promise you I'll reward you." | - Право, голубушка, не сержусь,- отвечала Софья,- только, пожалуйста, расскажите мне все, а я в долгу не останусь. |
| "Why, madam," continued Susan, "that man told us all in the kitchen that Madam Sophia Western- indeed I don't know how to bring it out." | - Так вот, сударыня,- продолжала Сусанна,- этот мужчина рассказывал всем нам на кухне, что мисс Софья Вестерн... уж, право, не знаю, как и выговорить... |
| Here she stopt, till, having received encouragement from Sophia, and being vehemently pressed by Mrs. Honour, she proceeded thus: | Тут она замолчала, но, поощренная Софьей и настойчиво понуждаемая миссис Гонорой, продолжала: |
| "He told us, madam, though to be sure it is all a lie, that your ladyship was dying for love of the young squire, and that he was going to the wars to get rid of you. I thought to myself then he was a false-hearted wretch; but, now, to see such a fine, rich, beautiful lady as you be, forsaken for such an ordinary woman; for to be sure so she is, and another man's wife into the bargain. It is such a strange unnatural thing, in a manner." | - Он рассказывал нам, сударыня,- хотя, понятно, все это ложь,- будто ваша милость умирает от любви к молодому сквайру и что сквайр идет на войну, чтобы отделаться от вас. Слушая его, я подумала: какой обманщик! Покинуть такую нарядную, богатую, красивую даму, как вы, из-за самой простой женщины,- ведь она самая простая женщина, да еще вдобавок чужая жена,- ей-богу, это странно, ну прямо неестественно. |
| Sophia gave her a third guinea, and, telling her she would certainly be her friend if she mentioned nothing of what had passed, nor informed any one who she was, dismissed the girl, with orders to the post-boy to get the horses ready immediately. | Софья дала Сусанне третью гинею и, сказав, что она может положиться на ее дружбу, если не будет болтать о случившемся и никому не сообщит ее имени, поручила ей приказать форейтору немедленно седлать лошадей. |
| Being now left alone with her maid, she told her trusty waiting-woman, | Оставшись наедине с Гонорой, Софья объявила верной своей горничной, что никогда еще не чувствовала себя такой спокойной, как сейчас. |
| "That she never was more easy than at present. I am now convinced," said she, "he is not only a villain, but a low despicable wretch. I can forgive all rather than his exposing my name in so barbarous a manner. That renders him the object of my contempt. Yes, Honour, I am now easy; I am indeed; I am very easy;" | - Теперь я убедилась,- сказала она,- что он не только негодяй, но и низкое, презренное существо. Я готова простить ему все, только не это бесцеремонное разглашение моего имени. Теперь я потеряла к нему всякое уважение. Да, Гонора, теперь я спокойна, совсем, совсем спокойна... |
| and then she burst into a violent flood of tears. | И слезы хлынули из глаз ее неудержимым потоком. |
| After a short interval spent by Sophia, chiefly in crying, and assuring her maid that she was perfectly easy, Susan arrived with an account that the horses were ready, when a very extraordinary thought suggested itself to our young heroine, by which Mr. Jones would be acquainted with her having been at the inn, in a way which, if any sparks of affection for her remained in him, would be at least some punishment for his faults. | Через несколько минут, которые проведены были Софьей преимущественно в слезах и обращенных к горничной уверениях в совершенном спокойствии, Сусанна возвратилась с докладом, что лошади готовы; как вдруг нашу юную героиню осенила весьма необыкновенная мысль: она пожелала подать мистеру Джонсу такую весть о своем пребывании в гостинице, которая явилась бы для него хоть некоторым наказанием за его провинности, если в нем оставалась еще искра любви к ней. |
| The reader will be pleased to remember a little muff, which hath had the honour of being more than once remembered already in this history. This muff, ever since the departure of Mr. Jones, had been the constant companion of Sophia by day, and her bedfellow by night; and this muff she had at this very instant upon her arm; whence she took it off with great indignation, and, having writ her name with her pencil upon a piece of paper which she pinned to it, she bribed the maid to convey it into the empty bed of Mr. Jones, in which, if he did not find it, she charged her to take some method of conveying it before his eyes in the morning. | Читатель благоволит вспомнить о маленькой муфте, которая удостоилась чести быть уже неоднократно упомянутой в настоящей истории. Муфта эта со времени отъезда мистера Джонса была постоянной спутницей Софьи днем и разделяла с ней постель ночью; в эту самую минуту муфта была у нее на руке, откуда Софья сорвала ее с крайним негодованием и, написав на клочке бумаги свое имя, приколола его к ней булавкой и уговорила Сусанну снести муфту в таком виде на пустую постель мистера Джонса, а если бы он ее не заметил, то постараться положить таким образом, чтобы она непременно попалась ему утром на глаза. |
| Then, having paid for what Mrs. Honour had eaten, in which bill was included an account for what she herself might have eaten, she mounted her horse, and, once more assuring her companion that she was perfectly easy, continued her journey. | Потом, заплатив за съеденное миссис Гонорой по счету, в который включено было и то, что могла бы съесть она сама, Софья села на лошадь и, снова уверив горничную в совершенном своем спокойствии, продолжала путь. |
| English | Русский |
| It was now past five in the morning, and other company began to rise and come to the kitchen, among whom were the serjeant and the coachman, who, being thoroughly reconciled, made a libation, or, in the English phrase, drank a hearty cup together. | Был уже шестой час утра и начали вставать и появляться на кухне другие постояльцы, в том числе сержант и кучер; окончательно примирившиеся, они совершили возлияние, или, выражаясь проще, выпили вместе добрую толику. |
| In this drinking nothing more remarkable happened than the behaviour of Partridge, who, when the serjeant drank a health to King George, repeated only the word King; nor could he be brought to utter more; for though he was going to fight against his own cause, yet he could not be prevailed upon to drink against it. | При этом возлиянии самым замечательным было поведение Партриджа, который, когда сержант предложил тост за здоровье короля Георга, повторил только слово "короля"; большего от него нельзя было добиться, ибо, хотя он шел сражаться против стороны, которой сочувствовал, однако невозможно было заставить его пить за успех дела, которому он не сочувствовал. |
| Mr. Jones, being now returned to his own bed (but from whence he returned we must beg to be excused from relating), summoned Partridge from this agreeable company, who, after a ceremonious preface, having obtained leave to offer his advice, delivered himself as follows:- | Мистер Джонс, вернувшийся тем временем в свою постель (откуда он вернулся, мы просим разрешения не рассказывать), отвлек Партриджа от этого приятного общества. Получив позволение подать свой совет, учитель после торжественного предисловия высказался следующим образом: |
| "It is, sir, an old saying, and a true one, that a wise man may sometimes learn counsel from a fool; I wish, therefore, I might be so bold as to offer you my advice, which is to return home again, and leave these horrida bella, these bloody wars, to fellows who are contented to swallow gunpowder, because they have nothing else to eat. Now, everybody knows your honour wants for nothing home; when that's the case, why should any man travel abroad?" | - Существует, сэр, старинная и справедливая пословица, что мудрецу случается иногда поучиться у дурака. Поэтому беру на себя смелость посоветовать вам вернуться домой и предоставить эти horrida bella 56, эти кровопролитные войны людям, которые вынуждены глотать порох за неимением другой еды. Ведь всякому известно, что ваша милость дома ни в чем не нуждается; зачем же в таком случае странствовать по свету? |
| "Partridge," cries Jones, "thou art certainly a coward; I wish, therefore, thou wouldst return home thyself, and trouble me no more." | - Партридж,- сказал Джонс,- ты попросту трус, а потому ступай-ка, братец, домой и больше меня не тревожь. |
| "I ask your honour's pardon," cries Partridge; "I spoke on your account more than my own; for as to me, Heaven knows my circumstances are bad enough, and I am so far from being afraid, that I value a pistol, or a blunderbuss, or any such thing, no more than a pop-gun. Every man must die once, and what signifies the manner how? besides, perhaps I may come off with the loss only of an arm or a leg. I assure you, sir, I was never less afraid in my life; and so, if your honour is resolved to go on, I am resolved to follow you. But, in that case, I wish I might give my opinion. To be sure, it is a scandalous way of travelling, for a great gentleman like you to walk afoot. Now here are two or three good horses in the stable, which the landlord will certainly make no scruple of trusting you with; but, if he should, I can easily contrive to take them; and, let the worst come to the worst, the king would certainly pardon you, as you are going to fight in his cause." | - Прошу прощения у вашей милости,- взмолился Партридж,- я говорил, имея в виду больше вас, чем себя: что касается меня, то богу известно, как незавидны мои обстоятельства, и я настолько далек от страха, что пистолет, мушкет и всякие такие вещи для меня не больше, чем детский пугач. Каждому из нас суждено когда-нибудь умереть, так не все ли равно, как это случится. Кроме того, я, может быть, и цел останусь, поплатившись только рукой или ногой. Уверяю вас, сэр, никогда в жизни я не испытывал так мало страха; поэтому, если ваша милость решили продолжать путь, то я решил за вами следовать. Но в таком случае позвольте вам высказать мое мнение. Право, для такого большого барина, как вы, совершенно неприлично путешествовать пешком. Здесь в конюшне стоят два или три хороших коня, и хозяин, конечно, со спокойной совестью вам их поверит; но ежели бы у него возникли какие-нибудь сомнения, то я легко найду способ завладеть лошадьми; и допустим даже, дело примет самый худой оборот,- все равно он простит вас, раз вы идете за него сражаться. |
| Now, as the honesty of Partridge was equal to his understanding, and both dealt only in small matters, he would never have attempted a roguery of this kind, had he not imagined it altogether safe; for he was one of those who have more consideration of the gallows than of the fitness of things; but, in reality, he thought he might have committed this felony without any danger; for, besides that he doubted not but the name of Mr. Allworthy would sufficiently quiet the landlord, he conceived they should be altogether safe, whatever turn affairs might take; as Jones, he imagined, would have friends enough on one side, and as his friends would as well secure him on the other. | Честность Партриджа, можно сказать, равнялась его сметливости - и то и другое сказывалось только в мелочах,- и он никогда не покусился бы на такого рода проделку, если бы не воображал ее совершенно безопасной, ибо был он из числа тех, которые больше считаются с виселицей, чем с пристойностью поступка; а ему казалось, что кражу эту он может совершить без всякого риска: во-первых, он не сомневался, что имени мистера Олверти будет достаточно, чтобы успокоить хозяина, а кроме того, полагал, что они не подвергнутся неприятностям, как бы ни обернулись дела; ведь у Джонса, думал он, найдется довольно друзей на одной стороне, а на другой он, Партридж, встретит защиту у своих друзей. |
| When Mr. Jones found that Partridge was in earnest in this proposal, he very severely rebuked him, and that in such bitter terms, that the other attempted to laugh it off, and presently turned the discourse to other matters; saying, he believed they were then in a bawdy-house, and that he had with much ado prevented two wenches from disturbing his honour in the middle of the night. | Убедившись, что Партридж делает это предложение серьезно, мистер Джонс его выбранил, и притом в таких резких выражениях, что брадобрей попытался обратить все в шутку и поспешно перевел разговор на другую тему, заметив, что они попали, видно, в какой-ю вертеп и что ему стоило немалого труда помешать двум девкам потревожить его милость среди ночи. |
| "Heyday!" says he, "I believe they got into your chamber whether I would or no; for here lies the muff of one of them on the ground." | - Эге,- воскликнул он,- да они, никак, все же у вас побывали. Вон на полу муфта одной из них. |
| Indeed, as Jones returned to his bed in the dark, he had never perceived the muff on the quilt, and, in leaping into his bed, he had tumbled it on the floor. This Partridge now took up, and was going to put into his pocket, when Jones desired to see it. The muff was so very remarkable, that our heroe might possibly have recollected it without the information annexed. But his memory was not put to that hard office; for at the same instant he saw and read the words Sophia Western upon the paper which was pinned to it. His looks now grew frantic in a moment, and he eagerly cried out, | Надо сказать, что, вернувшись к себе впотьмах, Джонс не заметил муфту на одеяле и, ложась в постель, скинул ее на пол. Партридж поднял ее и собирался уже положить в карман, но Джонс пожелал ее посмотреть. Муфта была настолько примечательна, что герой наш, наверно, припомнил бы ее и без приложенного объяснения. Но ему не пришлось напрягать память, потому что с первого же взгляда он заметил приколотую бумажку и прочел на ней: "Софья Вестерн". Мгновенно глаза его помутились, и он вне себя воскликнул: |
| "Oh Heavens! how came this muff here?" | - Боже мой! Каким образом попала сюда эта муфта? |
| "I know no more than your honour," cried Partridge; "but I saw it upon the arm of one of the women who would have disturbed you, if I would have suffered them." | - Мне это известно не больше, чем вашей милости,- отвечал Партридж,но я видел ее на руке одной из женщин, которые вас потревожили бы, если бы я им не помешал. |
| "Where are they?" cries Jones, jumping out of bed, and laying hold of his cloaths. | - Где же они? - вскричал Джонс, соскочив с постели и хватая одежду. |
| "Many miles off, I believe, by this time," said Partridge. | - Да, пожалуй, сейчас уже за много миль отсюда,- отвечал Партридж. |
| And now Jones, upon further enquiry, was sufficiently assured that the bearer of this muff was no other than the lovely Sophia herself. | После дальнейших расспросов Джонс окончательно убедился, что владелицей муфты была не кто иная, как сама любезная Софья. |
| The behaviour of Jones on this occasion, his thoughts, his looks, his words, his actions, were such as beggar all description. After many bitter execrations on Partridge, and not fewer on himself, he ordered the poor fellow, who was frightened out of his wits, to run down and hire him horses at any rate; and a very few minutes afterwards, having shuffled on his clothes, he hastened down-stairs to execute the orders himself, which he had just before given. | Поведение Джонса в эту минуту - мысли его, его вид, его слова, его движения - не поддается никакому описанию. Осыпав Партриджа градом горьких упреков и изругав порядком самого себя, он велел бедняге, совсем растерявшемуся от страха, бежать вниз и во что бы то ни стало нанять лошадей; через несколько минут, кое-как одевшись, он и сам поспешно спустился вниз выполнять только что отданное им распоряжение. |
| But before we proceed to what passed on his arrival in the kitchen, it will be necessary to recur to what had there happened since Partridge had first left it on his master's summons. | Но, прежде чем рассказывать, что произошло в кухне при появлении Джонса, мы вернемся назад и опишем, что случилось в ней после того, как Партридж покинул ее, вызванный своим господином. |
| The serjeant was just marched off with his party, when the two Irish gentlemen arose, and came downstairs; both complaining that they had been so often waked by the noises in the inn, that they had never once been able to close their eyes all night. | Только что сержант удалился со своим отрядом, как встали и спустились вниз два ирландских джентльмена, жалуясь на беспрерывный шум в гостинице, который всю ночь не давал им сомкнуть глаз. |
| The coach which had brought the young lady and her maid, and which, perhaps, the reader may have hitherto concluded was her own, was, indeed, a returned coach belonging to Mr. King, of Bath, one of the worthiest and honestest men that ever dealt in horseflesh, and whose coaches we heartily recommend to all our readers who travel that road. By which means they may, perhaps, have the pleasure of riding in the very coach, and being driven by the very coachman, that is recorded in this history. | Карета, которая привезла молодую даму и ее служанку и которую читатель, может быть, принимал до сих пор за ее собственную, на самом деле возвращалась к хозяину и принадлежала мистеру Кингу из Бата, одному из почтеннейших и честнейших содержателей наемных лошадей, кареты которого мы искренне рекомендуем всем нашим читателям, если им случится ехать по этой дороге. Таким образом, они, может быть, будут иметь удовольствие сидеть в той же повозке и с тем же кучером, которые упомянуты в нашей истории. |
| The coachman, having but two passengers, and hearing Mr. Maclachlan was going to Bath, offered to carry him thither at a very moderate price. He was induced to this by the report of the hostler, who said that the horse which Mr. Maclachlan had hired from Worcester would be much more pleased with returning to his friends there than to prosecute a long journey; for that the said horse was rather a two-legged than a four-legged animal. | Кучер, у которого было только два пассажира, прослышав, что мистер Маклаклан едет в Бат, предложил отвезти его туда за самую умеренную плату. Мысль эта внушена ему была сообщением конюха, что лошадь, нанятая мистером Маклакланом в Ворчестере, с большим удовольствием прервала бы свое длинное путешествие и вернулась к своим тамошним приятелям, потому что, по словам конюха, названное животное было скорее о двух, чем о четырех ногах. |
| Mr. Maclachlan immediately closed with the proposal of the coachman, and, at the same time, persuaded his friend Fitzpatrick to accept of the fourth place in the coach. This conveyance the soreness of his bones made more agreeable to him than a horse; and, being well assured of meeting with his wife at Bath, he thought a little delay would be of no consequence. | Мистер Маклаклан немедленно принял предложение кучера и в то же самое время уговорил друга своего Фитцпатрика занять четвертое место в карете. Кости последнего настолько болели, что этот способ передвижения показался ему приятнее, чем путешествие верхом; а так как он нимало не сомневался в предстоящей встрече в Бате с женой, то рассудил, что маленькая задержка в пути не будет иметь никакого значения. |
| Maclachlan, who was much the sharper man of the two, no sooner heard that this lady came from Chester, with the other circumstances which he learned from the hostler, than it came into his head that she might possibly be his friend's wife; and presently acquainted him with this suspicion, which had never once occurred to Fitzpatrick himself. To say the truth, he was one of those compositions which nature makes up in too great a hurry, and forgets to put any brains into their heads. | Маклаклан, который был гораздо проницательнее своего приятеля, узнав, что дама едет из Честера, и сопоставив кое-какие другие подробности, выведанные им у конюха, заподозрил, что это, пожалуй, и есть жена его приятеля. О своем подозрении он тотчас же сообщил Фитцпатрику, которому такая мысль не приходила в голову. Правду сказать, он был из тех людей, которых природа фабрикует чересчур поспешно, так что второпях забывает вложить им в голову мозги. |
| Now it happens to this sort of men, as to bad hounds, who never hit off a fault themselves; but no sooner doth a dog of sagacity open his mouth than they immediately do the same, and, without the guidance of any scent, run directly forwards as fast as they are able. In the same manner, the very moment Mr. Maclachlan had mentioned his apprehension, Mr. Fitzpatrick instantly concurred, and flew directly up-stairs, to surprize his wife, before he knew where she was; and unluckily (as Fortune loves to play tricks with those gentlemen who put themselves entirely under her conduct) ran his head against several doors and posts to no purpose. Much kinder was she to me, when she suggested that simile of the hounds, just before inserted; since the poor wife may, on these occasions, be so justly compared to a hunted hare. Like that little wretched animal, she pricks up her ears to listen after the voice of her pursuer; like her, flies away trembling when she hears it; and, like her, is generally overtaken and destroyed in the end. | Люди эти похожи на плохих охотничьих собак, которые сами никогда не заметят, что потеряли след, но стоит только чуткому псу открыть пасть, как они немедленно следуют его примеру и, нисколько не руководясь чутьем, бегут что есть мочи прямехонько вперед. Так и мистер Фитцпатрик: не успел мистер Маклаклан высказать свое предположение, как он мгновенно с ним согласился и помчался прямо наверх, с целью застигнуть врасплох свою жену, не разузнав предварительно, где она находится, но, к несчастью (Фортуна любит играть скверные шутки с теми господами, которые всецело полагаются на ее руководство), ткнулся лбом в несколько дверей и дверных косяков без всякого результата. Более милостива богиня эта была ко мне, подсказав только что примененное сравнение с охотничьими собаками, тем более уместное, что бедную женщину в таких случаях можно справедливо сравнить с затравленным зайцем. Подобно этому маленькому жалкому зверьку, она настороженно прислушивается к голосу своего преследователя; подобно ему, в трепете убегает, заслышав страшный голос; и, подобно ему, под конец обыкновенно настигается и умерщвляется. |
| This was not however the case at present; for after a long fruitless search, Mr. Fitzpatrick returned to the kitchen, where, as if this had been a real chace, entered a gentleman hallowing as hunters do when the hounds are at a fault. He was just alighted from his horse, and had many attendants at his heels. | В данном случае этого, однако, не случилось, ибо после долгих и бесплодных поисков мистер Фитцпатрик вернулся в кухню, куда в это время, точно и впрямь дело было на охоте, входил новый приезжий с улюлюканьем, каким поощряют собак, когда они потеряли след. Он только что соскочил с лошади и был окружен многочисленной свитой. |
| Here, reader, it may be necessary to acquaint thee with some matters, which, if thou dost know already, thou art wiser than I take thee to be. And this information thou shalt receive in the next chapter. | Здесь, читатель, может быть, необходимо познакомить тебя с некоторыми событиями; если они тебе уже известны - значит, ты умнее, чем я предполагал. Осведомление это ты получишь в следующей главе. |
| English | Русский |
| In the first place, then, this gentleman just arrived was no other person than Squire Western himself, who was come hither in pursuit of his daughter; and, had he fortunately been two hours earlier, he had not only found her, but his niece into the bargain; for such was the wife of Mr. Fitzpatrick, who had run away with her five years before, out of the custody of that sage lady, Madam Western. | Скажем прежде всего, что этот только что прибывший джентльмен был не кто иной, как сам сквайр Вестерн, который явился сюда в погоне за дочерью; и поспей он двумя часами раньше, то застал бы не только дочь, но и племянницу в придачу, ибо ею и была жена мистера Фитцпатрика, который пять лет тому назад похитил ее из-под надзора премудрой леди Вестерн. |
| Now this lady had departed from the inn much about the same time with Sophia; for, having been waked by the voice of her husband, she had sent up for the landlady, and being by her apprized of the matter, had bribed the good woman, at an extravagant price, to furnish her with horses for her escape. Such prevalence had money in this family; and though the mistress would have turned away her maid for a corrupt hussy, if she had known as much as the reader, yet she was no more proof against corruption herself than poor Susan had been. | Супруга мистера Фитцпатрика уехала из гостиницы в одно время с Софьей: разбуженная голосом мужа, она велела позвать хозяйку и, узнав, в чем дело, упросила ее за неслыханную цену достать лошадей. Так могущественны были деньги в этом заведении, что хотя хозяйка выгнала бы вон свою служанку, обозвав ее продажной тварью, если бы знала столько, сколько знает читатель, однако сама оказалась не более стойкой против подкупа, чем бедная Сусанна. |
| Mr. Western and his nephew were not known to one another; nor indeed would the former have taken any notice of the latter if he had known him; for, this being a stolen match, and consequently an unnatural one in the opinion of the good squire, he had, from the time of her committing it, abandoned the poor young creature, who was then no more than eighteen, as a monster, and had never since suffered her to be named in his presence. | Мистер Вестерн не знал своего племянника, да если бы и знал, то не обратил бы на него ни малейшего внимания, так как брак этот был тайным, а следовательно, по мнению почтенного сквайра, противоестественным, и с момента его совершения он отвернулся от бедной женщины, которой было тогда не более восемнадцати лет; он смотрел на нее с тех пор как на чудовище и запретил произносить ее имя в своем присутствии. |
| The kitchen was now a scene of universal confusion, Western enquiring after his daughter, and Fitzpatrick as eagerly after his wife, when Jones entered the room, unfortunately having Sophia's muff in his hand. | В кухне царило всеобщее смятение: Вестерн возбужденно расспрашивал о своей дочери, а Фитцпатрик о своей жене, когда туда вошел Джонс с злополучной муфтой в руке. |
| As soon as Western saw Jones, he set up the same holla as is used by sportsmen when their game is in view. He then immediately run up and laid hold of Jones, crying, | Едва только Вестерн увидел Джонса, как тотчас же огласил комнату тем звучным возгласом, какой издают охотники, завидя дичь. Подбежав к нему и схватив его за руку, он закричал: |
| "We have got the dog fox, I warrant the bitch is not far off." The jargon which followed for some minutes, where many spoke different things at the same time, as it would be very difficult to describe, so would it be no less unpleasant to read. | - Лис попался,- об заклад бьюсь, что и лисичка недалеко! Беспорядочную беседу, продолжавшуюся после этого в течение нескольких минут, было бы трудно передать, потому что все говорили разом, и притом каждый свое, да она бы и не доставила читателю никакого удовольствия. |
| Jones having, at length, shaken Mr. Western off, and some of the company having interfered between them, our heroe protested his innocence as to knowing anything of the lady; when Parson Supple stepped up, and said, | Высвободившись наконец от мистера Вестерна с помощью находившихся в комнате людей, герой наш торжественно объявил, что решительно ничего не знает о даме, которую разыскивают. Но тут выступил священник Сапл и сказал: |
| "It is folly to deny it; for why, the marks of guilt are in thy hands. I will myself asseverate and bind it by an oath, that the muff thou bearest in thy hand belongeth unto Madam Sophia; for I have frequently observed her, of later days, to bear it about her." | - Нелепо отпираться: ведь доказательство преступления у тебя в руках. Я утверждаю и готов подкрепить слова свои клятвой, что муфта, которую ты держишь, принадлежит мисс Софье! последние дни я часто видел ее с этой муфтой. |
| "My daughter's muff!" cries the squire in a rage. "Hath he got my daughter's muff? bear witness the goods are found upon him. I'll have him before a justice of peace this instant. Where is my daughter, villain?" | - Муфта моей дочери! - в бешенстве закричал сквайр.- У него муфта моей дочери! Будьте свидетелями, что он пойман с поличным! Сию минуту я веду его к мировому судье. Где дочь моя, мерзавец? |
| "Sir," said Jones, "I beg you would be pacified. The muff, I acknowledge, is the young lady's; but, upon my honour, I have never seen her." | - Прошу вас успокоиться, сэр,- отвечал Джонс.- Муфта, я признаю, принадлежит вашей дочери, но, клянусь честью, вашу дочь я не видел. |
| At these words Western lost all patience, and grew inarticulate with rage. | При этих словах Вестерн потерял всякое терпение и от бешенства лишился членораздельной речи. |
| Some of the servants had acquainted Fitzpatrick who Mr. Western was. The good Irishman, therefore, thinking he had now an opportunity to do an act of service to his uncle, and by that means might possibly obtain his favour, stept up to Jones, and cried out, | Кто-то из слуг сказал Фитцпатрику, что это мистер Вестерн. Тогда почтенный ирландец, вообразив, что ему представляется отличный случай оказать своему дяде услугу и тем, может быть, снискать его благосклонность, подошел к Джонсу и воскликнул: |
| "Upon my conscience, sir, you may be ashamed of denying your having seen the gentleman's daughter before my face, when you know I found you there upon the bed together." | - Право, сэр, постыдились бы вы отрицать на моих глазах, что видели дочь этого джентльмена: ведь вы же знаете, что я застал вас вместе с ней в постели. |
| Then, turning to Western, he offered to conduct him immediately to the room where his daughter was; which offer being accepted, he, the squire, the parson, and some others, ascended directly to Mrs. Waters's chamber, which they entered with no less violence than Mr. Fitzpatrick had done before. | Затем, обратись к Вестерну, он предложил немедленно отвести его в ту комнату, где остановилась его дочь; предложение было принято, и Фитцпатрик, сквайр и священник, вместе с некоторыми другими, направились прямо в комнату миссис Вотерс, куда и ввалились с не меньшим шумом, чем сам мистер Фитцпатрик незадолго до этого. |
| The poor lady started from her sleep with as much amazement as terror, and beheld at her bedside a figure which might very well be supposed to have escaped out of Bedlam. Such wildness and confusion were in the looks of Mr. Western; who no sooner saw the lady than he started back, shewing sufficiently by his manner, before he spoke, that this was not the person sought after. | Бедная женщина пробудилась от сна в изумлении и ужасе и увидела у своей постели рожу, владельца которой с полным основанием могла принять за выходца из Бедлама: так дико перекосилось от гнева лицо мистера Вестерна! Но, рассмотрев даму, сквайр отшатнулся, ясно показав жестами, прежде даже, чем успел раскрыть рот, что это не та, которую он ищет. |
| So much more tenderly do women value their reputation than their persons, that, though the latter seemed now in more danger than before, yet, as the former was secure, the lady screamed not with such violence as she had done on the other occasion. However, she no sooner found herself alone than she abandoned all thoughts of further repose; and, as she had sufficient reason tobe dissatisfied with her present lodging, she dressed herself with all possible expedition. | Женщины ценят свое доброе имя гораздо выше самой жизни, так что хотя последняя, по-видимому, подвергалась теперь большей опасности, чем незадолго до этого, однако миссис Вотерс, увидев, что за честь свою она может быть спокойна, завизжала далеко не так пронзительно, как в прошлый раз. Тем не менее, оставшись одна, она оставила всякую мысль о продолжении сна и, имея достаточно оснований быть недовольной своим помещением, принялась поспешно одеваться. |
| Mr. Western now proceeded to search the whole house, but to as little purpose as he had disturbed poor Mrs. Waters. He then returned disconsolate into the kitchen, where he found Jones in the custody of his servants. | Тем временем мистер Вестерн продолжал обшаривать дом, но с таким же малым успехом, как и при вторжении к бедной миссис Вотерс. Разочарованный, вернулся он в кухню, где слуги его стерегли Джонса. |
| This violent uproar had raised all the people in the house, though it was yet scarcely daylight. Among these was a grave gentleman, who had the honour to be in the commission of the peace for the county of Worcester. Of which Mr. Western was no sooner informed than he offered to lay his complaint before him. The justice declined executing his office, as he said he had no clerk present, nor no book about justice business; and that he could not carry all the law in his head about stealing away daughters, and such sort of things. | Эта неистовая кутерьма подняла на ноги всех постояльцев гостиницы, хотя еще едва светало. В числе разбуженных был один степенный джентльмен, имевший честь состоять мировым судьей Ворчестерского графства. Как только мистер Вестерн об этом узнал, так тотчас обратился к нему с жалобой. Судья отказался от исполнения своей обязанности, заявив, что с ним нет ни письмоводителя, ни книги законов и что он не может держать в голове все постановления касательно похищения дочерей и тому подобного. |
| Here Mr. Fitzpatrick offered to lend him his assistance, informing the company that he had been himself bred to the law. (And indeed he had served three years as clerk to an attorney in the north of Ireland, when, chusing a genteeler walk in life, he quitted his master, came over to England, and set up that business which requires no apprenticeship, namely, that of a gentleman, in which he had succeeded, as hath been already partly mentioned.) | Тогда мистер Фитцпатрик выступил с предложением своих услуг, объявив присутствующим, что он получил юридическое образование. (Действительно, Фитцпатрик три года был писцом у одного стряпчего в Северной Ирландии, после чего, предпочтя более благородное поприще, покинул своего патрона, переправился в Англию и занялся профессией, не требующей никакой выучки, а именно: профессией джентльмена, в которой и преуспел, как было уже отчасти рассказано.) |
| Mr. Fitzpatrick declared that the law concerning daughters was out of the present case; that stealing a muff was undoubtedly felony, and the goods being found upon the person, were sufficient evidence of the fact. | Мистер Фитцпатрик объявил, что закон касательно дочерей к данному случаю не относится: что кража муфты есть, несомненно, тяжкое преступление и что нахождение предмета у обвиняемого служит вполне достаточной уликой. |
| The magistrate, upon the encouragement of so learned a coadjutor, and upon the violent intercession of the squire, was at length prevailed upon to seat himself in the chair of justice, where being placed, upon viewing the muff which Jones still held in his hand, and upon the parson's swearing it to be the property of Mr. Western, he desired Mr. Fitzpatrick to draw up a commitment, which he said he would sign. | Судья, ободренный столь ученым помощником и неотступными просьбами сквайра, согласился наконец воссесть на карульное кресло, после чего, обозрев муфту, которую Джонс еще держал в руках, и выслушав клятвенное утверждение священника, что это собственность мистера Вестерна, предложил мистеру Фитцпатрику написать приказ об аресте, заявив, что подпишет его. |
| Jones now desired to be heard, which was at last, with difficulty, granted him. He then produced the evidence of Mr. Partridge, as to the finding it; but, what was still more, Susan deposed that Sophia herself had delivered the muff to her, and had ordered her to convey it into the chamber where Mr. Jones had found it. | Тогда Джонс попросил слова и в конце концов, хоть и не без труда, получил его. Он привлек в качестве свидетеля мистера Партриджа, показавшего, что муфта им найдена; но еще важнее были показания Сусанны, которая объявила, что Софья сама дала ей муфту и велела отнести ее в комнату мистера Джонса, где он и нашел ее. |
| Whether a natural love of justice, or the extraordinary comeliness of Jones, had wrought on Susan to make the discovery, I will not determine; but such were the effects of her evidence, that the magistrate, throwing himself back in his chair, declared that the matter was now altogether as clear on the side of the prisoner as it had before been against him. with which the parson concurred, saying, the Lord forbid he should be instrumental in committing an innocent person to durance. The justice then arose, acquitted the prisoner, and broke up the court. | Природная ли любовь к справедливости или необыкновенно привлекательная наружность Джонса побудили Сусанну открыть истину - не берусь решить, только следствием ее показания было то, что судья, откинувшись на спинку кресла, объявил, что все говорит теперь так же очевидно в пользу подсудимого, как раньше говорило против него, с чем согласился и священник, сказав: "Да сохранит меня господь быть орудием заточения невинного в темницу". После этого судья встал, вынес подсудимому оправдательный приговор и закрыл заседание. |
| Mr. Western now gave every one present a hearty curse, and, immediately ordering his horses, departed in pursuit of his daughter, without taking the least notice of his nephew Fitzpatrick, or returning any answer to his claim of kindred, notwithstanding all the obligations he had just received from that gentleman. In the violence, moreover, of his hurry, and of his passion, he luckily forgot to demand the muff of Jones: I say luckily; for he would have died on the spot rather than have parted with it. | Мистер Вестерн, крепко обругав всех присутствующих, велел немедленно подать лошадей и помчался в погоню за дочерью, не обратив ни малейшего внимания на своего племянника Фитцпатрика и не удостоив ответом его притязание на родство, несмотря на все услуги, только что полученные от этого джентльмена. Мало того: Вестерн был так возбужден, что второпях позабыл, к счастью, потребовать у Джонса муфту,- к счастью, говорю я, потому что герой наш скорее умер бы на месте, чем расстался со своим сокровищем. |
| Jones likewise, with his friend Partridge, set forward the moment he had paid his reckoning, in quest of his lovely Sophia, whom he now resolved never more to abandon the pursuit of. Nor could he bring himself even to take leave of Mrs. Waters; of whom he detested the very thoughts, as she had been, though not designedly, the occasion of his missing the happiest interview with Sophia. to whom he now vowed eternal constancy. | Джонс, расплатившись по счету, тоже отправился с другом Партриджем за своей милой Софьей, решив теперь не прекращать поисков, пока не найдет ее. Он не в силах был заставить себя даже проститься с миссис Вотерс; самая мысль о ней сделалась ему ненавистна, потому что дама эта, хоть и ненамеренно, помешала счастливейшему свиданию его с Софьей, которой он теперь клялся в вечной верности. |
| As for Mrs. Waters, she took the opportunity of the coach which was going to Bath; for which place she set out in company with the two Irish gentlemen, the landlady kindly lending her her cloaths; in return for which she was contented only to receive about double their value, as a recompence for the loan. Upon the road she was perfectly reconciled to Mr. Fitzpatrick, who was a very handsome fellow, and indeed did all she could to console him in the absence of his wife. | Что же касается миссис Вотерс, то она воспользовалась каретой, возвращавшейся в Бат, куда отправилась в обществе двух ирландских джентльменов, надев платье, любезно ссуженное ей хозяйкой, которая, в награду за одолжение, удовольствовалась самой малостью, а именно: взяла за него двойную цену. Дорогой бывшая спутница Джонса совершенно примирилась с мистером Фитцпатриком, мужчиной очень недурным собой, и приложила все старания, чтобы утешить его в разлуке с женой. |
| Thus ended the many odd adventures which Mr. Jones encountered at his inn at Upton, where they talk, to this day, of the beauty and lovely behaviour of the charming Sophia, by the name of the Somersetshire angel. | Так кончилось множество странных приключений, постигших мистера Джонса в эптонской гостинице, где до сих пор еще говорят о красоте и приветливом обращении милой Софьи и называют ее сомерсетширским ангелом. |
| English | Русский |
| Before we proceed any farther in our history, it may be proper to look a little back, in order to account for the extraordinary appearance of Sophia and her father at the inn at Upton. | Прежде чем продолжать нашу историю, уместно будет оглянуться немного назад, с целью объяснить необыкновенное появление Софьи и отца ее в гостинице города Эптона. |
| The reader may be pleased to remember that, in the ninth chapter of the seventh book of our history, we left Sophia, after a long debate between love and duty, deciding the cause, as it usually, I believe, happens, in favour of the former. | Читатель благоволит вспомнить, что мы покинули Софью в девятой главе седьмой книги нашей истории, когда, после долгой борьбы между любовью и долгом, она, как это обыкновенно бывает, отдала предпочтение первой. |
| This debate had arisen, as we have there shown, from a visit which her father had just before made her, in order to force her consent to a marriage with Blifil; and which he had understood to be fully implied in her acknowledgment "that she neither must nor could refuse any absolute command of his." | Борьба эта, как было там показано, возникла вследствие посещения отца, явившегося к дочери, чтобы добиться от нее согласия на брак с Блайфилом, каковое, по его твердому убеждению, она и дала, заявив, что не должна и не может ослушаться ни одного отцовского приказания. |
| Now from this visit the squire retired to his evening potation, overjoyed at the success he had gained with his daughter; and, as he was of a social disposition, and willing to have partakers in his happiness, the beer was ordered to flow very liberally into the kitchen; so that before eleven in the evening there was not a single person sober in the house except only Mrs. Western herself and the charming Sophia. | После этого посещения сквайр приступил к своей вечерней попойке, вне себя от радости по случаю успеха у дочери; будучи в очень общительном расположении духа и желая, чтобы и другие разделили его счастье, он распорядился не жалеть пива на кухне, так что к одиннадцати часам вечера в доме не было ни одного трезвого, за исключением миссис Вестерн и очаровательной Софьи. |
| Early in the morning a messenger was despatched to summon Mr. Blifil; for, though the squire imagined that young gentleman had been much less acquainted than he really was with the former aversion of his daughter, as he had not, however, yet received her consent, he longed impatiently to communicate it to him, not doubting but that the intended bride herself would confirm it with her lips. As to the wedding, it had the evening before been fixed, by the male parties, to be celebrated on the next morning save one. | Рано утром отправлен был гонец к мистеру Блайфилу с приглашением; сквайр, правда, считал этого джентльмена гораздо менее осведомленным, чем то было в действительности, относительно первоначального отвращения к нему дочери, однако, зная, что Блайфил не получил еще от нее согласия, нетерпеливо желал сообщить о нем жениху, вполне уверенный, что невеста подтвердит его собственными устами. Что же касается свадьбы, то еще накануне вечером мужчины порешили сыграть ее через день. |
| Breakfast was now set forth in the parlour, where Mr. Blifil attended, and where the squire and his sister likewise were assembled; and now Sophia was ordered to be called. | Завтрак подан был в гостиной, где находился мистер Блайфил, а также сквайр и сестра его; ведено было позвать Софью. |
| O, Shakespear! had I thy pen! O, Hogarth! had I thy pencil! then would I draw the picture of the poor serving-man, who, with pale countenance, staring eyes, chattering teeth, faultering tongue, and trembling limbs, | О Шекспир, если бы владел я пером твоим! О Хогарт, если бы владел я твоей кистью! Я нарисовал бы тогда портрет несчастного слуги, который, с бледным лицом, с обезумевшим взором, щелкая зубами и трясясь всем телом,- |
|
(E'en such a man, so faint, so spiritless,
So dull, so dead in look, so woe-begone, Drew Priam's curtains in the dead of night, And would have told him, half his Troy was burn'd) |
(Точь-в-точь таков, весь бледен, без дыханья,
С потухшим взором, удручен, гонец Отдернул полог и средь ночи крикнуть Хотел Приаму, что в огне пол-Трон),- |
| entered the room, and declared- That Madam Sophia was not to be found. | вошел в комнату и доложил... что мисс Софью не могут найти. |
| "Not to be found!" cries the squire, starting from his chair; "Zounds and d-nation! Blood and fury! Where, when, how, what- Not to be found! Where?" | - Не могут найти! - загремел сквайр, срываясь с места.- Проклятие! К черту! Гром и молния! Где, когда, как, что такое? Не могут найти! Где? |
| "La! brother," said Mrs. Western, with true political coldness, "you are always throwing yourself into such violent passions for nothing. My niece, I suppose, is only walked out into the garden. I protest you are grown so unreasonable, that it is impossible to live in the house with you." | - Полно, братец,- проговорила миссис Вестерн с истинно дипломатическим хладнокровием.- Вечно вы выходите из себя по пустякам. Племянница, я полагаю, вышла в сад погулять. Положительно, вы стали так безрассудны, что с вами невозможно жить в одном доме. |
| "Nay, nay," answered the squire, returning as suddenly to himself, as he had gone from himself; "if that be all the matter, it signifies not much; but, upon my soul, my mind misgave me when the fellow said she was not to be found." He then gave orders for the bell to be rung in the garden, and sat himself contentedly down. | - Ах, вот что,- отвечал сквайр, успокоившись с такой же быстротой, с какой потерял самообладание. - Если все дело в этом, то беда невелика. Но, ей-богу, мне почудилось недоброе, когда этот болван сказал, что ее не могут найти.- И он, с облегчением усевшись в кресло, приказал позвонить в садовый колокол. |
| No two things could be more the reverse of each other than were the brother and sister in most instances; particularly in this, That as the brother never foresaw anything at a distance, but was most sagacious in immediately seeing everything the moment it had happened; so the sister eternally foresaw at a distance, but was not so quick-sighted to objects before her eyes. Of both these the reader may have observed examples: and, indeed, both their several talents were excessive; for, as the sister often foresaw what never came to pass, so the brother often saw much more than was actually the truth. | Нельзя представить себе двух человек, столь диаметрально противоположных друг другу во всех отношениях, как мистер Вестерн и сестра его: если брат не отличался дальновидностью, но был необыкновенно проницателен насчет того, что случилось у него под носом, то сестра вечно заглядывала вперед, хотя далеко не могла похвастаться прозорливостью по части вещей, происходивших на ее глазах. Примеры того и другого читатель наблюдал уже не раз; и действительно, противоположные дарования этой парочки были исключительны: если сестра часто предвидела такое, чего потом никогда не случалось, то брат сплошь и рядом видел гораздо больше, чем было на самом деле. |
| This was not however the case at present. The same report was brought from the garden as before had been brought from the chamber, that Madam Sophia was not to be found. | В данном случае, однако, он не ошибся. Из сада, как раньше из спальни, пришли с донесением, что мисс Софью не могут найти. |
| The squire himself now sallied forth, and began to roar forth the name of Sophia as loudly, and in as hoarse a voice, as whilome did Hercules that of Hylas; and, as the poet tells us that the whole shore echoed back the name of that beautiful youth, so did the house, the garden, and all the neighbouring fields resound nothing but the name of Sophia, in the hoarse voices of the men, and in the shrill pipes of the women; while echo seemed so pleased to repeat the beloved sound, that, if there is really such a person, I believe Ovid hath belied her sex. | Сквайр сам выбежал из дому и принялся звать Софью таким же зычными раскатистым голосом, каким некогда Геракл звал Гиласа; и подобно тому, как прибрежное эхо, по словам поэта, повторяло имя прекрасного юноши,-так дом, сад и все окрестные поля огласились именем Софьи, выкликаемые грубым басом мужчин и пронзительным фальцетом женщин, причем эхо с таким удовольствием повторяло сладостный звук, что если действительно есть такое существо, то уж не обманул ли нас Овидий насчет его пола. |
| Nothing reigned for a long time but confusion; till at last the squire, having sufficiently spent his breath, returned to the parlour, where he found Mrs. Western and Mr. Blifil, and threw himself, with the utmost dejection in his countenance, into a great chair. | Долгое время царила неразбериха. Наконец сквайр, порядком истощив свои легкие, вернулся в гостиную, где нашел миссис Вестерн и мистера Блайфила; с выражением крайнего уныния на лице сквайр бросился в кресло. |
| Here Mrs. Western began to apply the following consolation: | Тогда миссис Вестерн обратилась к нему со следующим утешением: |
| "Brother, I am sorry for what hath happened; and that my niece should have behaved herself in a manner so unbecoming her family; but it is all your own doings, and you have nobody to thank but yourself. You know she hath been educated always in a manner directly contrary to my advice, and now you see the consequence. Have I not a thousand times argued with you about giving my niece own will? But you know I never could prevail upon you; and when I had taken so much pains to eradicate her headstrong opinions, and to rectify your errors in policy, you know she was taken out of my hands; so that I have nothing to answer for. Had I been trusted entirely with the care of her education, no such accident as this had ever befallen you; so that you must comfort yourself by thinking it was all your own doing; and, indeed, what else could be expected from such indulgence?"- | - Братец, я очень огорчена случившимся и поведением моей племянницы, совершенно неприличным для нашей семьи; но все это ваших рук дело, и вы должны пенять только на себя. Вы знаете, что все ее воспитание шло вразрез с моими советами, и теперь видите последствия. Не доказывала ли я вам тысячу раз, что вы даете племяннице слишком много воли! Но мне, вы знаете, так и не удалось убедить вас; а когда я положила столько трудов на то, чтобы с корнем вырвать ее своенравные понятия и исправить ошибочную вашу политику, вы знаете, ее отмени отняли,- так что я не несу никакой ответственности. Если бы заботы о ее воспитании были всецело доверены мне, то происшествие, подобное сегодняшнему, никогда бы не случилось; таким образом, вы должны утешаться мыслью, что все это ваших рук дело. В самом деле, чего же можно было ожидать от такого потворства... |
| "Zounds! sister," answered he, "you are enough to make one mad. Have I indulged her? Have I given her her will?- It was no longer ago than last night that I threatened, if she disobeyed me, to confine her to her chamber upon bread and water as long as she lived.-You would provoke the patience of job." | - Тьфу, пропасть! - не выдержал сквайр.- Вы хоть кого взбесите, сестра. Я ей потворствовал... Я давал ей волю... Не дальше как вчера вечером я пригрозил, что запру ее в комнате и посажу на хлеб и воду, если она не послушается. Вы способны вывести из терпения самого Нова. |
| "Did ever mortal hear the like?" replied she. "Brother, if I had not the patience of fifty jobs, you would make me forget all decency and decorum. Why would you interfere? Did I not beg you, did I not intreat you, to leave the whole conduct to me? You have defeated all the operations of the campaign by one false step. Would any man in his senses have provoked a daughter by such threats as these? How often have I told you that English women are not to be treated like Ciracessian slaves? | - Слыхано ли что-нибудь подобное! - возмутилась миссис Вестерн.Братец, не будь у меня терпения пятидесяти Иовов, вы заставили бы меня забыть всякие приличие и пристойность. Зачем вы вздумали вмешиваться? Не просила ли я вас, не умоляла ли предоставить все это дело мне? Одним вашим неудачным маневром вы разрушили все мои стратегические операции. Какой человек в здравом уме стал бы раздражать дочь подобными угрозами? Сколько раз говорила я вам, что с английскими женщинами нельзя обращаться так, как с рабынями-черкешенками. |
| We have the protection of the world; we are to be won by gentle means only, and not to be hectored, and bullied, and beat into compliance. I thank Heaven no Salique law governs here. Brother, you have a roughness in your manner which no woman but myself would bear. I do not wonder my niece was frightened and terrified into taking this measure; and, to speak honestly, I think my niece will be justified to the world for what she hath done. I repeat it to you again, brother, you must comfort yourself by rememb'ring that it is all your own fault. How often have I advised-" | Мы находимся под покровительством света; нас можно покорить только деликатностью, а грубостью, застращиваньем и побоями от нас послушания не добьешься. Салический закон у нас, слава богу, не имеет силы. Грубость вашего обращения, братец, не перенесет ни одна женщина, кроме меня. Я ничуть не удивлена, что племянница решилась на этот шаг вследствие ваших угроз и запугиванья; и, сказать по совести, думаю, что свет не осудит ее за этот поступок. Еще раз повторяю вам, братец: вы должны утешаться мыслью, что сами виноваты во всем. Сколько раз я вам советовала... |
| Here Western rose hastily from his chair, and venting two or three horrid imprecations, ran out of the room. | Тут Вестерн шумно сорвался с места и, пустив два или три страшных проклятия, выбежал из комнаты. |
| When he was departed, his sister expressed more bitterness (if possible) against him than she had done while he was present; for the truth of which she appealed to Mr. Blifil, who, with great complacence, acquiesced entirely in all she said; but excused all the faults of Mr. Western, "as they must be considered," he said, "to have proceeded from the too inordinate fondness of a father, which must be allowed the name of an amiable weakness." | После его ухода миссис Вестерн выразила свое раздражение еще более резко (если это возможно), чем в его присутствии; в свидетели правоты своей она призвала мистера Блайфила, который с большой предупредительностью совершенно согласился с ней, однако извинил недостатки мистера Вестерна, "потому что,- сказал он,- на них надо смотреть как на следствие неумеренной отцовской любви, которую позволительно назвать милой слабостью". |
| "So much the more inexcuseable," answered the lady; "for whom doth he ruin by his fondness but his own child?" | - Тем более они непростительны,- возразила миссис Вестерн.- Ведь он губит своей любовью родную дочь! |
| To which Blifil immediately agreed. | С чем Блайфил немедленно согласился. |
| Mrs. Western then began to express great confusion on the account of Mr. Blifil, and of the usage which he had received from a family to which he intended so much honour. On this subject she treated the folly of her niece with great severity; but concluded with throwing the whole on her brother, who, she said, was inexcuseable to have proceeded so far without better assurances of his daughter's consent: | После этого миссис Вестерн выразила мистеру Блайфилу свое крайнее сожаление по поводу приема, оказанного ему семейством, которому он намеревался сделать такую честь. По этому поводу она подвергла суровому осуждению безрассудство племянницы, но в заключение возложила всю вину на отца, который, по ее словам, заслуживал особенного порицания за то, что зашел так далеко, не удостоверившись как следует насчет истинных чувств дочери. |
| "But he was (says she) always of a violent, headstrong temper; and I can scarce forgive myself for all the advice I have thrown away upon him." | - Впрочем,-сказала она,-он всегда отличался буйным и своевольным характером, и я с трудом могу простить себе, что потеряла столько времени, пытаясь его урезонить. |
| After much of this kind of conversation, which, perhaps, would not greatly entertain the reader, was it here particularly related, Mr. Blifil took his leave and returned home, not highly pleased with his disappointment: which, however, the philosophy which he had acquired from Square, and the religion infused into him by Thwackum, together with somewhat else, taught him to bear rather better than more passionate lovers bear these kinds of evils. | После длинной беседы в таком же роде, подробный пересказ которой вряд ли особенно занял бы читателя, мистер Блайфил откланялся и вернулся домой, не слишком довольный постигшей его неудачей; впрочем, философия, перенятая им от Сквейра, и религиозные убеждения, насажденные в него Твакомом, наряду с кой-чем еще, помогли ему перенести эти неприятности несколько легче, чем их перенес бы более пылкий влюбленный. |
| English | Русский |
| It is now time to look after Sophia; whom the reader, if he loves her half so well as I do, will rejoice to find escaped from the clutches of her passionate father, and from those of her dispassionate lover. | Пора теперь вернуться к Софье; если читатель любит ее хоть наполовину столько, сколько я, то он порадуется ее освобождению из лап пылкого папаши и чересчур холодного поклонника. |
| Twelve times did the iron register of time beat on the sonorous bell-metal, summoning the ghosts to rise and walk their nightly round.- In plainer language, it was twelve o'clock, and all the family, as we have said, lay buried in drink and sleep, except only Mrs. Western, who was deeply engaged in reading a political pamphlet, and except our heroine, who now softly stole downstairs, and, having unbarred and unlocked one of the house-doors, sallied forth, and hastened to the place of appointment. | Двенадцать раз ударил железный счетчик времени по звучному металлу, вызывая привидения из могил и приглашая их начать ночной обход... Говоря попросту, пробило полночь, и все в доме, как мы сказали, погружены были в опьянение и в сон, исключая только миссис Вестерн, углубившейся в чтение политической брошюры, да нашей героини, которая беззвучно спустилась по лестнице, отомкнула одну из наружных дверей и поспешно устремилась к условленному месту. |
| Notwithstanding the many pretty arts which ladies sometimes practise, to display their fears on every little occasion (almost as many as the other sex uses to conceal theirs), certainly there is a degree of courage which not only becomes a woman, but is often necessary to enable her to discharge her duty. It is, indeed, the idea of fierceness, and not of bravery, which destroys the female character; for who can read the story of the justly celebrated Arria without conceiving as high an opinion of her gentleness and tenderness as of her fortitude? At the same time, perhaps, many a woman who shrieks at a mouse, or a rat, may be capable of poisoning a husband; or, what is worse, of driving him to poison himself. | Невзирая на множество милых уловок, применяемых иногда дамами, чтобы выказать страх свой по каждому пустячному поводу (уловок столь же разнообразных, как и те, к которым прибегает другой пол, чтобы всячески страх этот скрыть), в женщине, несомненно, есть то мужество, которое ей не только прилично, но часто и необходимо иметь для исполнения своих обязанностей. В самом деле, мысль о жестокости, а не о храбрости - вот единственно, что противоречит представлению о женском характере. Можно ли читать историю справедливо прославленной Аррии, не составив себе высокого понятия как о ее кротости и нежности, так и о мужестве? В то же время многие женщины, которые визжат при виде мыши или крысы, способны, может быть, отравить мужа или, что еще хуже, довести его до того, что он сам отравится. |
| Sophia, with all the gentleness which a woman can have, had all the spirit which she ought to have. When, therefore, she came to the place of appointment, and, instead of meeting her maid, as was agreed, saw a man ride directly up to her, she neither screamed out nor fainted away: not that her pulse then beat with its usual regularity; for she was, at first, under some surprize and apprehension: but these were relieved almost as soon as raised, when the man, pulling off his hat, asked her, in a very submissive manner, "If her ladyship did not expect to meet another lady?" and then proceeded to inform her that he was sent to conduct her to that lady. | При всей кротости, свойственной женщине, Софья обладала также отвагой, подобающей прекрасному полу. Поэтому, придя в назначенное место и увидя вместо своей горничной, как было условлено, незнакомого мужчину верхом, направившегося прямо к ней, она не завизжала и не упала в обморок; правда, пульс ее забился учащеннее, чем обыкновенно, потому что первыми ее чувствами были удивление и испуг, но они рассеялись почти так же быстро, как появились, когда мужчина, сняв шляпу, спросил ее очень почтительно: "Не рассчитывала ли ее милость встретить здесь другую даму?"- и сообщил, что ему поручено проводить ее к этой даме. |
| Sophia could have no possible suspicion of any falsehood in this account: she therefore mounted resolutely behind the fellow, who conveyed her safe to a town about five miles distant, where she had the satisfaction of finding the good Mrs. Honour: for, as the soul of the waiting-woman was wrapt up in those very habiliments which used to enwrap her body, she could by no means bring herself to trust them out of her sight. Upon these, therefore, she kept guard in person, while she detached the aforesaid fellow after her mistress, having given him all proper instructions. | У Софьи не было оснований заподозрить здесь какой-нибудь подвох, она поэтому без колебаний села позади всадника, и тот благополучно доставил ее в город, расположенный милях в пяти, где героиня наша с удовольствием нашла почтенную миссис Гонору. Так как самая душа горничной облекалась в те самые одежды, в которые она облекала свое тело, то Гонора ни за что не могла решиться выпустить их из поля своего зрения; поэтому она осталась стеречь их самолично, а за госпожой отрядила упомянутого выше мужчину, снабдив его необходимыми указаниями. |
| They now debated what course to take, in order to avoid the pursuit of Mr. Western, who they knew would send after them in a few hours. The London road had such charms for Honour, that she was desirous of going on directly; alleging that, as Sophia could not be missed till eight or nine the next morning, her pursuers would not be able to overtake her, even though they knew which way she had gone. But Sophia had too much at stake to venture anything to chance; nor did she dare trust too much to her tender limbs, in a contest which was to be decided only by swiftness. She resolved, therefore, to travel across the country, for at least twenty or thirty miles, and then to take the direct road to London. So, having hired horses to go twenty miles one way, when she intended to go twenty miles the other, she set forward with the same guide behind whom she had ridden from her father's house; the guide having now taken up behind him, in the room of Sophia, a much heavier, as well as much less lovely burden; being, indeed, a huge portmanteau, well stuffed with those outside ornaments, by means of which the fair Honour hoped to gain many conquests, and, finally, to make her fortune in London city. | Госпожа и служанка принялись теперь совещаться, какую им избрать дорогу, чтобы не попасть в руки мистера Вестерна, будучи уверены, что через несколько часов он пошлет за ними погоню. Лондонская дорога настолько прельщала Гонору, что она непременно желала отправиться прямо по ней; ведь отсутствие Софьи, говорила она, не может быть обнаружено раньше восьми или девяти часов утра, и, значит, преследователи не догонят ее, хотя бы даже знали, по какой дороге она поехала. Но Софья ставила на карту слишком много, чтобы отважиться на малейший риск; она не смела также слишком полагаться на свое нежное сложение в состязании, исход которого всецело зависел от быстроты,- поэтому она решила проехать, по крайней мере, двадцать или тридцать миль проселком и только тогда свернуть на большую лондонскую дорогу. Она наняла лошадей, уговорившись сделать двадцать миль по одному направлению, но собираясь на самом деле ехать по-другому, и отправилась в путь с тем же самым проводником, на лошади которого приехала из отцовского дома; только теперь за спиной проводника помещалась вместо Софьи поклажа более тяжелая и гораздо менее приятная, а именно: громоздкий сундук, доверху набитый нарядами, с помощью которых прекрасная Гонора надеялась одержать множество побед и в заключение создать себе положение в Лондоне. |
| When they had gone about two hundred paces from the inn on the London road, Sophia rode up to the guide, and, with a voice much fuller of honey than was ever that of Plato, though his mouth is supposed to have been a bee-hive, begged him to take the first turning which led towards Bristol. | Не отъехали они и двухсот шагов от гостиницы по лондонской дороге, как Софья приблизилась к проводнику и голосом, более медовым, чем был голос самого Платона, хотя уста его были, говорят, пчелиным ульем, попросила парня на первом же перекрестке повернуть на Бристоль. |
| Reader, I am not superstitious, nor any great believer of modern miracles. I do not, therefore, deliver the following as a certain truth; for, indeed, I can scarce credit it myself: but the fidelity of an historian obliges me to relate what hath been confidently asserted. The horse, then, on which the guide rode, is reported to have been so charmed by Sophia's voice, that he made a full stop, and expressed an unwillingness to proceed any farther. | Читатель, я не суеверен и не слишком верю в нынешние чудеса. Я отнюдь не выдаю следующего происшествия за достоверную истину, потому что мне самому оно кажется почти невероятным, но добросовестность историка обязывает меня передать то, что утверждают очевидцы. Итак, лошадь, на которой ехал проводник, была, говорят, так очарована голосом Софьи, что остановилась как вкопанная и не изъявляла желания двигаться дальше. |
| Perhaps, however, the fact may be true, and less miraculous than it hath been represented; since the natural cause seems adequate to the effect: for, as the guide at that moment desisted from a constant application of his armed right heel (for, like Hudibras, he wore but one spur), it is more than possible that this omission alone might occasion the beast to stop, especially as this was very frequent with him at other times. | Впрочем, происшествие это, может быть, действительно случилось, но чудесного в нем меньше, чем рассказывают, потому что оно может быть объяснено самым естественным образом: так как проводник ослабил в ту минуту нажим своего ошпоренного правого каблука (а он, подобно Гудибрасу, носил одну только шпору), то более чем вероятно, что упущение это само по себе могло побудить коня остановиться, тем более что последнее вообще случалось с ним довольно часто. |
| But if the voice of Sophia had really an effect on the horse, it had very little on the rider. He answered somewhat surlily, "That measter had ordered him to go a different way, and that he should lose his place if he went any other than that he was ordered." | Но если голос Софьи и впрямь произвел действие на лошадь, то всадник остался к нему довольно бесчувственным: он грубовато отвечал, что хозяин приказал ему ехать другой дорогой и что он потеряет место, если поедет не туда, куда ему приказано. |
| Sophia, finding all her persuasions had no effect, began now to add irresistible charms to her voice; charms which, according to the proverb, makes the old mare trot, instead of standing still; charms to which modern ages have attributed all that irresistible force which the antients imputed to perfect oratory. In a word, she promised she would reward him to his utmost expectation. | Видя, что все ее уговоры напрасны, Софья придала своему голосу неотразимые чары - чары, которые, согласно пословице, старую кобылу с места снимают и в рысь поднимают и которым в наше время приписывают такую же неотразимую силу, какую древние приписывали ораторскому красноречию. Короче говоря, она обещала наградить его свыше всяких ожиданий. |
| The lad was not totally deaf to these promises; but he disliked their being indefinite; for, though perhaps he had never heard that word, yet that, in fact, was his objection. He said, "Gentlevolks did not consider the case of poor volks; that he had like to have been turned away the other day, for riding about the country with a gentleman from Squire Allworthy's, who did not reward him as he should have done." | Парень остался не вовсе глух к этим посулам, но ему не нравилась их неопределенность; правда, слова этого он, может быть, отродясь не слыхивал, однако именно оно выражало его чувства. Он сказал, что господа не входят в положение бедных людей и что намедни его чуть было не прогнали за то, что он свез проселком одного джентльмена от сквайра Олверти и тот не наградил его, как следовало. |
| "With whom?" says Sophia eagerly. | - Какого джентльмена? - возбужденно проговорила Софья. |
| "With a gentleman from Squire Allworthy's," repeated the lad; "the squire's son, I think they call 'un." | - Джентльмена от сквайра Олверти,- повторил парень,- сын сквайра, так, кажись, называют его. |
| "Whither? which way did he go?" says Sophia. | - Куда? По какой дороге он поехал? - продолжала расспрашивать Софья. |
| "Why, a little o' one side o' Bristol, about twenty miles off," answered the lad. | - Да в сторону Бристоля, миль за двадцать отсюда,- отвечал парень. |
| "Guide me," says Sophia, "to the same place, and I'll give thee a guinea, or two, if one is not sufficient." | - Вези меня в это место,- сказала Софья,- и я дам тебе гинею, и даже две, если одной будет мало. |
| "To be certain," said the boy, "it is honestly worth two, when your ladyship considers what a risk I run; but, however, if your ladyship will promise me the two guineas, I'll e'en venture: to be certain it is a sinful thing to ride about my measter's horses; but one comfort is, I can only be turned away, and two guineas will partly make me amends." | - Да уж, по совести, двух стоит,- сказал парень.- Ведь посудите, ваша милость, какой опасности я подвергаюсь. Однако ж если ваша милость обещает мне две гинеи - так куда ни шло. Оно, конечно, не годится хозяйских лошадей гонять; одно утешение, если мне откажут от места: две гинеи будут. |
| The bargain being thus struck, the lad turned aside into the Bristol road, and Sophia set forward in pursuit of Jones, highly contrary to the remonstrances of Mrs. Honour, who had much more desire to see London than to see Mr. Jones: for indeed she was not his friend with her mistress, as he had been guilty of some neglect in certain pecuniary civilities, which are by custom due to the waiting-gentlewoman in all love affairs, and more especially in those of a clandestine kind. This we impute rather to the carelessness of his temper than to any want of generosity; but perhaps she derived it from the latter motive. Certain it is that she hated him very bitterly on that account, and resolved to take every opportunity of injuring him with her mistress. It was therefore highly unlucky for her, that she had gone to the very same town and inn whence Jones had started, and still more unlucky was she in having stumbled on the same guide, and on this accidental discovery which Sophia had made. | Сделка была заключена, парень повернул на бристольскую дорогу, и Софья пустилась в погоню за Джонсом, не обращая внимания на протесты миссис Гоноры, которой гораздо больше хотелось видеть Лондон, чем мистера Джонса. Надо сказать, что в разговорах с госпожой она недружелюбно отзывалась о Джонсе, потому что он был виновен в несоблюдении некоторой денежной учтивости, каковая, по обычаю, полагается камеристкам во всех любовных делах, особливо же в секретных. Объясняем мы это скорее его беззаботностью, чем недостатком щедрости; но Гонора, возможно, держалась другого мнения. Во всяком случае, она его за это жестоко возненавидела и решила при каждом удобном случае пакостить ему перед своей госпожой. Ей было поэтому очень не по нутру ехать в тот самый город и в ту самую гостиницу, куда отправился Джонс; и еще больше не по нутру-натолкнуться на того же самого проводника, который вдобавок еще сделал Софье нечаянное открытие. |
| Our travellers arrived at Hambrook at the break of day, where Honour was against her will charged to enquire the route which Mr. Jones had taken. Of this, indeed, the guide himself could have informed them; but Sophia, I know not for what reason, never asked him the question. | Путники наши на рассвете прибыли в Гамбрук 57, где Гонора получила очень ей нежелательное поручение: выведать, по какой дороге поехал Джонс. Об этом, правда, мог бы сообщить им проводник, но Софья, не знаю почему, его не спросила. |
| When Mrs. Honour had made her report from the landlord, Sophia, with much difficulty, procured some indifferent horses, which brought her to the inn where Jones had been confined rather by the misfortune of meeting with a surgeon than by having met with a broken head. | После того как миссис Гонора доложила сведения, полученные от трактирщика, Софья с большим трудом раздобыла плохоньких лошадей, которые доставили ее в ту гостиницу, где Джонс задержался скорее вследствие несчастной встречи с хирургом, чем вследствие контузии в голову. |
| Here Honour, being again charged with a commission of enquiry, had no sooner applied herself to the landlady, and had described the person of Mr. Jones, than that sagacious woman began, in the vulgar phrase, to smell a rat. When Sophia therefore entered the room, instead of answering the maid, the landlady, addressing herself to the mistress, began the following speech: | Здесь Гонора, которой снова поручено было произвести разведки, обратилась к хозяйке и описала ей наружность мистера Джонса, а та, как женщина сметливая, сразу почуяла, чем дело пахнет. Поэтому, когда Софья вошла в комнату, хозяйка, вместо того чтобы отвечать служанке, обратилась прямо к госпоже со следующей речью: |
| "Good lack-a-day! why there now, who would have thought it? I protest the loveliest couple that ever eye beheld. I-fackins, madam, it is no wonder the squire run on so about your ladyship. He told me indeed you was the finest lady in the world, and to be sure so you be. Mercy on him, poor heart! I bepitied him, so I did, when he used to hug his pillow, and call it his dear Madam Sophia. I did all I could to dissuade him from going to the wars: I told him there were men enow that were good for nothing else but to be killed, that had not the love of such fine ladies." | - Господи, боже мой! Ну кто бы мог подумать! Прелестнейшая парочка, какую только глаза видели! Ей-ей, сударыня, нет ничего удивительного, что сквайр так увивается вокруг вашей милости. Он сказал мне, что вы прекраснейшая леди на свете, и, право же, не солгал. Дай бог ему добра, бедняжке. Уж как мне его жалко было, когда он обнимал подушку и называл ее своей милой мисс Софьей. Уж как я его увещевала не идти на войну, говорила, что довольно людей, которые только и годятся на то, чтобы их убили, и которых не любят такие красавицы. |
| "Sure," says Sophia, "the good woman is distracted." | - Должно быть, хозяюшка не в своем уме,-заметила Софья. |
| "No, no," cries the landlady, "I am not distracted. What, doth your ladyship think I don't know then? I assure you he told me all." | - И полно! - воскликнула хозяйка.- Какая я сумасшедшая! Ужели ваша милость думает, что я ничего не знаю? Уверяю вас, он мне все рассказал. |
| "What saucy fellow," cries Honour, "told you anything of my lady?" | - Какой наглец посмел вам говорить о моей госпоже? - вмешалась Гонора. |
| "No saucy fellow," answered the landlady, "but the young gentleman you enquired after, and a very pretty young gentleman he is, and he loves Madam Sophia Western to the bottom of his soul." | - Ничуть не наглец,- возразила хозяйка,- а тот самый молодой джентльмен, о котором вы меня расспрашивали: такой красавец и любит Софью Вестерн всей душой. |
| "He love my lady! I'd have you to know, woman, she is meat for his master." | - Любит мою госпожу! Так знайте же, любезная, что этот орешек ему не по зубам. |
| "Nay, Honour," said Sophia, interrupting her, "don't be angry with the good woman; she intends no harm." | - Замолчи, Гонора.- перебила ее Софья,- не сердись на эту любезную женщину: она не думает обижать меня. |
| "No, marry, don't I," answered the landlady, emboldened by the soft accents of Sophia; and then launched into a long narrative too tedious to be here set down, in which some passages dropt that gave a little offence to Sophia, and much more to her waiting-woman, who hence took occasion to abuse poor Jones to her mistress the moment they were alone together, saying, "that he must be a very pitiful fellow, and could have no love for a lady, whose name he would thus prostitute in an ale house." | - Боже меня сохрани, и в мыслях у меня этого не было,- отвечала хозяйка, ободренная ласковым тоном Софьи, и пустилась затем в длинный рассказ, слишком скучный, чтобы его передавать здесь; некоторые места в нем были немного обидны для Софьи и глубоко возмутили ее горничную, так что, оставшись наедине с госпожой, Гонора воспользовалась этим случаем, чтобы очернить в глазах Софьи бедного Джонса, назвав его презреннейшим человеком, который не может любить леди, если треплет этак по кабакам ее имя. |
| Sophia did not see his behaviour in so very disadvantageous a light, and was perhaps more pleased with the violent raptures of his love (which the landlady exaggerated as much as she had done every other circumstance) than she was offended with the rest; and indeed she imputed the whole to the extravagance, or rather ebullience, of his passion, and to the openness of his heart. | Однако поведение Джонса не представилось Софье в таком невыгодном свете, и она была, пожалуй, скорее польщена бурными проявлениями его любви (которые хозяйка еще преувеличила, как и все прочие обстоятельства), чем оскорблена остальными подробностями; она приписала все несдержанности, или, вернее, исступлению страсти Джонса и его открытой душе. |
| This incident, however, being afterwards revived in her mind, and placed in the most odious colours by Honour, served to heighten and give credit to those unlucky occurrences at Upton, and assisted the waiting-woman in her endeavours to make her mistress depart from that inn without seeing Jones. | Однако случай этот, впоследствии оживленный в ее памяти Гонорой и представленный в самых мрачных красках, немало способствовал тому, что Софья поверила несчастным происшествиям в Эптоне, сильно преувеличив их значение, и помог горничной в ее стараниях заставить свою госпожу уехать из этой гостиницы, не повидавшись с Джонсом. |
| The landlady finding Sophia intended to stay no longer than till her horses were ready, and that without either eating or drinking, soon withdrew; when Honour began to take her mistress to task (for indeed she used great freedom), and after a long harangue, in which she reminded her of her intention to go to London, and gave frequent hints of the impropriety of pursuing a young fellow, she at last concluded with this serious exhortation: | Хозяйка, узнав, что Софья намерена только подождать, покуда будут готовы лошади, и что ей не надо ни еды, ни питья, скоро удалилась; тогда Гонора принялась журить госпожу свою (позволяя себе большие вольности) и произнесла длинную речь, в которой напомнила о ее намерении ехать в Лондон и сделала немало намеков насчет того, как неприлично девушке гоняться за молодым человеком, заключила она горячим увещанием: |
| "For heaven's sake, madam, consider what you are about, and whither you are going." | - Ради бога, сударыня, подумайте, что вы собираетесь делать и куда направляетесь! |
| This advice to a lady who had already rode near forty miles, and in no very agreeable season, may seem foolish enough. It may be supposed she had well considered and resolved this already; nay, Mrs. Honour, by the hints she threw out, seemed to think so; and this I doubt not is the opinion of many readers, who have, I make no doubt, been long since well convinced of the purpose of our heroine, and have heartily condemned her for it as a wanton baggage. | Такие слова, обращенные к даме, проехавшей уже около сорока миль верхом, притом в не слишком приятное время года, могут показаться довольно нелепыми. Позволительно предположить, что дама эта достаточно все взвесила и приняла твердое решение; мало того, миссис Гонора, судя по высказанным ею намекам, так и думала. Я не сомневаюсь, что мнение это разделяют и многие читатели, которые, я уверен, давно уже определили свою точку зрения насчет намерений нашей героини и бесповоротно ее осудили, как беспутную девицу. |
| But in reality this was not the case. Sophia had been lately so distracted between hope and fear, her duty and love to her father, her hatred to Blifil, her compassion, and (why should we not confess the truth?) her love for Jones; which last the behaviour of her father, of her aunt, of every one else, and more particularly of Jones himself, had blown into a flame, that her mind was in that confused state which may be truly said to make us ignorant of what we do, or whither we go, or rather, indeed, indifferent as to the consequence of either. | Но в действительности дело обстояло иначе. С недавнего времени Софья металась между надеждой и страхом, между долгом и дочерней любовью, между ненавистью к Блайфилу и состраданием и (отчего не сказать правду?) любовью к Джонсу, разгоревшейся ярким пламенем благодаря поведению отца, тетки и других, в особенности же самого Джонса; так что мысли ее были в том смятенном состоянии, когда мы поистине не сознаем, что делаем и куда идем, или, вернее, глубоко равнодушны к последствиям наших поступков. |
| The prudent and sage advice of her maid produced, however, some cool reflection; and she at length determined to go to Gloucester, and thence to proceed directly to London. | Осторожный и благоразумный совет горничной побудил ее, однако, рассуждать более трезво; в конце концов она решила ехать в Глостер, а оттуда направиться прямо в Лондон. |
| But, unluckily, a few miles before she entered that town, she met the hack-attorney, who, as is before mentioned, had dined there with Mr. Jones. This fellow, being well known to Mrs. Honour, stopt and spoke to her; of which Sophia at that time took little notice, more than to enquire who he was. | Но, к несчастью, в нескольких милях от этого города она встретилась с тем самым кляузником, который, как было рассказано выше, обедал там с мистером Джонсом. Субъект этот был хорошо знаком с миссис Гонорой и потому остановился и заговорил с ней; Софья почти не обратила на него внимания и только спросила, кто это. |
| But, having had a more particular account from Honour of this man afterwards at Gloucester, and hearing of the great expedition he usually made in travelling, for which (as hath been before observed) he was particularly famous; recollecting, likewise, that she had overheard Mrs. Honour inform him that they were going to Gloucester, she began to fear lest her father might, by this fellow's means, be able to trace her to that city; wherefore, if she should there strike into the London road, she apprehended he would certainly be able to overtake her. She therefore altered her resolution; and, having hired horses to go a week's journey a way which she did not intend to travel, she again set forward after a light refreshment, contrary to the desire and earnest entreaties of her maid, and to the no less vehement remonstrances of Mrs. Whitefield, who, from good breeding, or perhaps from good nature (for the poor young lady appeared much fatigued), pressed her very heartily to stay that evening at Gloucester. | Но по приезде в Глостер, получив от Гоноры более подробные сведения об этом человеке и узнав, с какой быстротой привык он путешествовать, чем (как выше было замечено), по преимуществу, и был известен, припомнив также, что миссис Гонора ему сообщила, что они едут в Глостер, Софья начала опасаться, как бы отец ее не напал с помощью этого человека на след ее, ведущий к этому городу. Ей показалось, что отец непременно ее догонит, если она из Глостера направится в Лондон, поэтому она переменила свое решение и, наняв лошадей на неделю, чтобы ехать в направлении, по которому она ехать не предполагала, снова пустилась в путь после короткого отдыха, вопреки желанию и настойчивым просьбам своей горничной и не менее горячим увещаниям миссис Вайтфильд, которая из учтивости, а может быть по доброте своей (у бедной девушки был очень утомленный вид), усердно уговаривала ее переночевать в Глостере. |
| Having refreshed herself only with some tea, and with lying about two hours the bed, while her horses were getting ready, she resolutely left Mrs. Whitefield's about eleven at night, and, striking directly into the Worcester road, within less than four hours arrived at that very inn where we last saw her. | Подкрепившись лишь чашкой чаю и полежав часа два в постели, пока готовили лошадей, Софья часов около одиннадцати вечера решительно покинула заведение миссис Вайтфильд и, направившись по ворчестерской дороге, менее чем через четыре часа прибыла в ту гостиницу, где мы ее видели в последний раз. |
| Having thus traced our heroine very particularly back from her departure, till her arrival at Upton, we shall in a very few words bring her father to the same place; who, having received the first scent from the post-boy, who conducted his daughter to Hambrook, very easily traced her afterwards to Gloucester; whence he pursued her to Upton, as he had learned Mr. Jones had taken that route (for Partridge, to use the squire's expression, left everywhere a strong scent behind him), and he doubted not in the least but Sophia travelled, or, as he phrased it, ran, the same way. He used indeed a very coarse expression, which need not be here inserted; as fox-hunters, who alone will understand it, will easily suggest it to themselves. | Подробно проследив, таким образом, путь нашей героини от ее бегства до прибытия в Эптон, мы в нескольких словах приведем туда же ее отца. Получив первые указания от проводника, доставившего дочь его в Гамбрук, мистер Вестерн уже без труда выследил ее до Глостера, откуда устремился в Эптон, так как узнал, что маршрут этот избран был мистером Джонсом (Партридж, выражаясь языком сквайра, везде оставлял за собой крепкий дух), и нисколько не сомневался, что по той же дороге поехала, или, пользуясь его словами, "дала стрекача", Софья. Надо сказать, что он употребил еще более грубое выражение, которое мы не станем здесь приводить, - его поняли бы одни только охотники на лисиц, но они и сами без труда его отгадают. |
| English | Русский |
| In our last initial chapter we may be supposed to have treated that formidable set of men who are called critics with more freedom than becomes us; since they exact, and indeed generally receive, great condescension from authors. We shall in this, therefore, give the reasons of our conduct to this august body; and here we shall, perhaps, place them in a light in which they have not hitherto been seen. | Может показаться, что в нашей последней вступительной главе мы обошлись с грозным цехом людей, именуемых критиками, более непринужденно, чем нам приличествует: ведь они требуют от писателей большой угодливости, и это требование обыкновенно удовлетворяется. Поэтому в настоящей главе мы изложим этой высокой корпорации резоны нашего поведения, причем, может статься, представим господ критиков в таком свете, в каком до сих пор еще их не видели. |
| This word critic is of Greek derivation, and signifies judgment. Hence I presume some persons who have not understood the original, and have seen the English translation of the primitive, have concluded that it meant judgment in the legal sense, in which it is frequently used as equivalent to condemnation. | Слово "критика" происхождения греческого и означает - суд. Отсюда, я полагаю, люди, не понимающие оригинала и знакомые только с переводом, заключили, что оно означает суд в юридическом смысле, зачастую понимая это слово как синоним осуждения. |
| I am rather inclined to be of that opinion, as the greatest number of critics hath of late years been found amongst the lawyers. Many of these gentlemen, from despair, perhaps, of ever rising to the bench in Westminster-hall, have placed themselves on the benches at the playhouse, where they have exerted their judicial capacity, and have given judgment, i.e., condemned without mercy. | Я склоняюсь именно к этому мнению, так как значительнейшая часть критиков в последние годы состоит из юристов. Многие из этих господ, отчаявшись, может быть, занять место на скамье в Вестминстер-Холле, расположились на театральных скамьях, где и принялись проявлять свои судейские способности и творить суд, то есть беспощадно осуждать. |
| The gentlemen would, perhaps, be well enough pleased, if we were to leave them thus compared to one of the most important and honourable offices in the commonwealth, and, if we intended to apply to their favour, we would do so; but, as we design to deal very sincerely and plainly too with them, we must remind them of another officer of justice of much lower rank; to whom as they not only pronounce, but execute, their own judgment, they bear likewise some remote resemblance. | Господа эти были бы, вероятно, чрезвычайно польщены, если бы мы ограничились этим сравнением их с одной из самых важных и почетных должностей в государстве, и мы бы так и поступили, если бы искали их расположения; но так как мы намерены обращаться с ними искренне и с прямотой, то должны им напомнить о другом должностном лице судебного ведомства, гораздо низшего ранга, с которым у них тоже есть некоторое отдаленное сходство, поскольку они не только произносят приговор, ной приводят его в исполнение. |
| But in reality there is another light, in which these modern critics may, with great justice and propriety, be seen; and this is that of a common slanderer. If a person who prys into the characters of others, with no other design but to discover their faults, and to publish them to the world, deserves the title of a slanderer of the reputations of men, why should not a critic, who reads with the same malevolent view, be as properly stiled the slanderer of the reputation of books? | Однако нынешних критиков можно с большой справедливостью и верностью представить также и в другом освещении, а именно: как публичных клеветников. Если субъект, сующий нос в дела других с единственной целью открыть чужие промахи и разгласить их всему свету, заслуживает названия клеветника, порочащего репутацию людей, то почему же критика, читающего книги с тем же злобным намерением, нельзя назвать клеветником, порочащим репутацию книг? |
| Vice hath not, I believe, a more abject slave; society produces not a more odious vermin; nor can the devil receive a guest more worthy of him, nor possibly more welcome to him, than a slanderer. The world, I am afraid, regards not this monster with half the abhorrence which he deserves; and I am more afraid to assign the reason of this criminal lenity shown towards him; yet it is certain that the thief looks innocent in the comparison; nay, the murderer himself can seldom stand in competition with his guilt: for slander is a more cruel weapon than a sword, as the wounds which the former gives are always incurable. One method, indeed, there is of killing, and that the basest and most execrable of all, which bears an exact analogy to the vice here disclaimed against, and that is poison: a means of revenge so base, and yet so horrible, that is was once wisely distinguished by our laws from all other murders, in the peculiar severity of the punishment. | Мне кажется, нет более презренного раба порока, общество не порождает более отвратительной гадины, и у дьявола нет гостя, более его достойного и более ему желанного, чем клеветник. Свет, боюсь я, и наполовину не гнушается этого чудовища так, как оно заслуживает; и еще больше боюсь я объяснить причину этой преступной снисходительности к нему; несомненно, однако, что вор по сравнению с клеветником кажется невинным; даже убийца редко может с ним соперничать в отношении тяжести преступления: ведь клевета - оружие более ужасное, чем шпага, так как наносимые ею раны всегда неизлечимы. Один только способ убийства, самый гнусный и подлый из всех, имеет точное сходство с пороком, против которого мы здесь ополчаемся, именно: отравление - способ мести, настолько презренный и отвратительный, что законы наши некогда мудро отличали его от всех других видов убийства особенно строгим наказанием. |
| Besides the dreadful mischiefs done by slander, and the baseness of the means by which they are effected, there are other circumstances that highly aggravate its atrocious quality; for it often proceeds from no provocation, and seldom promises itself any reward, unless some black infernal mind may propose a reward in the thoughts of having procured the ruin and misery of another. | Помимо страшного вреда, причиняемого клеветой, и гнусности средств, ею употребляемых, есть и другие обстоятельства, придающие ей еще более отвратительный характер: ведь часто сеется она без всякого повода и почти никогда не сулит клеветнику награды, если исключить те черные, адские души, для которых наградой служит одна мысль о чужой гибели и несчастьях. |
| Shakespear hath nobly touched this vice, when he says | Шекспир великолепно обрисовал этот порок, говоря: |
|
Who steals my purse steals trash; 'tis something, nothing;
'Twas mine, 'tis his, and hath been slave to thousands: But he that filches from me my good name Robs me of that which not enriches him, But makes me poor indeed. |
Кошель стащить - стащить пустяк, ничто:
Был мой - чужим стал раб мильонов; Но, имя доброе мое похитив, Богатым вор не станет, а меж тем Он разорит меня. |
| With all this my good reader will doubtless agree; but much of it will probably seem too severe, when applied to the slanderer of books. But let it here be considered that both proceed from the same wicked disposition of mind, and are alike void of the excuse of temptation. Nor shall we conclude the injury done this way to be very slight, when we consider a book as the author's offspring, and indeed as the child of his brain. | Со всем этим, без сомнения, согласится почтенный мой читатель; но многое из сказанного, вероятно, покажется ему слишком суровым в применении к людям, которые клевещут па книги. Так пусть учтено будет, что в обоих случаях клевета имеет источником один и тот же злобный умысел и одинаково не может быть оправдана соблазном. И мы не вправе сказать, что ущерб, причиняемый такой клеветой, ничтожен, если рассматривать книгу как порождение автора, как дитя его мозга. |
| The reader who hath suffered his muse to continue hitherto in a virgin state can have but a very inadequate idea of this kind of paternal fondness. To such we may parody the tender exclamation of Macduff, "Alas! Thou hast written no book." But the author whose muse hath brought forth will feel the pathetic strain, perhaps will accompany me with tears (especially if his darling be already no more), while I mention the uneasiness with which the big muse bears about her burden, the painful labour with which she produces it, and lastly, the care, the fondness, with which the tender father nourishes his favourite, till it be brought to maturity, and produced into the world. | Читатель, муза которого находится в девственном состоянии, может составить себе лишь весьма несовершенное представление об этом роде родительской любви. Для такого читателя мы можем пародировать нежное восклицание Макдуфа: "Увы, ты не написал ни одной книги". Но автор, муза которого уже рожала, поймет всю патетику этих слов и даже, может быть, прольет слезы (особенно если его любимчика нет уже в живых), когда я расскажу, с каким трудом муза вынашивает свое бремя, с какими муками разрешается от него и, наконец, с какой заботливостью и любовью нежный отец холит своего баловня, пока его не вырастит и не выпустит в свет. |
| Nor is there any paternal fondness which seems less to savour of absolute instinct, and which may so well be reconciled to worldly wisdom, as this. These children may most truly be called the riches of their father; and many of them have with true filial piety fed their parent in his old age: so that not only the affection, but the interest, of the author may be highly injured by these slanderers, whose poisonous breath brings his book to an untimely end. | И ни один из видов родительской любви не является менее безотчетным и слепым, ни один так хорошо не согласуется с житейской мудростью. Такие дети по всей справедливости могут быть названы богатством отца, многие из них с истинно сыновней преданностью кормили родителя в преклонные его годы; таким образом, не только заветные чувства, но и материальные интересы писателя могут быть сильно задеты этими клеветниками, ядовитое дыхание которых поражает книгу преждевременной смертью. |
| Lastly, the slander of a book is, in truth, the slander of the author: for, as no one can call another bastard, without calling the mother a whore, so neither can any one give the names of sad stuff, horrid nonsense, &c., to a book, without calling the author a blockhead; which, though in a moral sense it is a preferable appellation to that of villain, is perhaps rather more injurious to his worldly interest. | Наконец, кто чернит книгу - чернит в то же время ее автора, потому что, как нельзя назвать кого-нибудь ублюдком, не назвав мать его потаскухой, так нельзя сказать о книге: "жалкая сплетня, чудовищная нелепость", не назвав автора ее болваном, что в нравственном смысле хотя и предпочтительней наименования подлец, по в отношении житейских выгод, пожалуй, вреднее. |
| Now, however ludicrous all this may appear to some, others, I doubt not, will feel and acknowledge the truth of it; nay, may, perhaps, think I have not treated the subject with decent solemnity; but surely a man may speak truth with a smiling countenance. In reality, to depreciate a book maliciously, or even wantonly, is at least a very ill-natured office; and a morose snarling critic may, I believe, be suspected to be a bad man. | Как ни смешно все это может показаться иным читателям, однако я не сомневаюсь, найдется немало и таких, которые почувствуют и признают правоту моих слов и даже, пожалуй, подумают, что я рассуждаю об этом предмете недостаточно торжественно,- но, право же, истину можно говорить и с улыбкой на лице. Обесславить книгу из злобы или даже ради шутки - поступок по меньшей мере весьма неблаговидный; и угрюмый, брюзгливый критик справедливо, мне кажется, должен почитаться дурным человеком. |
| I will therefore endeavour, in the remaining part of this chapter, to explain the marks of this character, and to show what criticism I here intend to obviate: for I can never be understood, unless by the very persons here meant, to insinuate that there are no proper judges of writing, or to endeavour to exclude from the commonwealth of literature any of those noble critics to whose labours the learned world are so greatly indebted. Such were Aristotle, Horace, and Longinus, among the antients, Dacier and Bossu among the French, and some perhaps among us; who have certainly been duly authorized to execute at least a judicial authority in foro literario. | Я постараюсь поэтому в заключительной части настоящей главы охарактеризовать его и показать, какую критику я отвергаю, ибо, надеюсь, никто, кроме разве господ, о которых здесь идет речь, не понял меня так, будто я вообще не допускаю существования компетентных судей литературных произведений или пытаюсь устранить из области литературы кого-нибудь из тех благородных критиков, трудам которых столько обязан ученый мир. К числу их принадлежат Аристотель, Гораций и Лонгин - среди древних, Дасье и Боссю - у французов да, пожалуй, кое-кто у нас; все они обладали должной компетентностью для исполнения судебных обязанностей in foro litterario 58. |
| But without ascertaining all the proper qualifications of a critic, which I have touched on elsewhere, I think I may very boldly object to the censures of any one past upon works which he hath not himself read. Such censurers as these, whether they speak from their own guess or suspicion, or from the report and opinion of others, may properly be said to slander the reputation of the book they condemn. | Но, не устанавливая всех качеств, какими должен обладать критик, о чем я говорил в другом месте, я смело могу, мне кажется, протестовать против хулы людей, не читавших осуждаемых ими сочинений. Подобные хулители, высказываются ли они на основании собственных догадок или подозрений или же на основании отзывов и мнения других, справедливо могут быть названы клеветниками, порочащими репутацию осуждаемых ими книг. |
| Such may likewise be suspected of deserving this character, who, without assigning any particular faults, condemn the whole in general defamatory terms; such as vile, dull, d-d stuff, &c., and particularly by the use of the monosyllable low; a word which becomes the mouth of no critic who is not RIGHT HONOURABLE. | Этой характеристики, сдается мне, заслуживают также критики, которые, не указывая определенных недостатков, осуждают все произведение целиком, клеймя его ходячими поносными словами: гадость, глупость, дрянь и тому подобное, особенно эпитетом "низкий" - вовсе неприличным в устах критика, если только он не сиятельная особа. |
| Again, though there may be some faults justly assigned in the work, yet, if those are not in the most essential parts, or if they are compensated by greater beauties, it will savour rather of the malice of a slanderer than of the judgment of a true critic to pass a severe sentence upon the whole, merely on account of some vicious part. This is directly contrary to the sentiments of Horace: | Далее, пусть даже в произведении действительно обнаружены некоторые погрешности, но если они находятся не в самых существенных его частях и возмещаются большими красотами, то суровый приговор всему произведению единственно на основании некоторых неудачных частностей продиктован скорее злобой клеветника, чем суждением истинного критика. Это прямая противоположность взглядам Горация: |
|
Verum ubi plura nitent in carmine, non ego paucis
Offendor maculis, quas aut incuria fudit, Aut humana parum cavit natura- |
Verum ubi plura nitent in carmine, non ego paucis
Offender maculis, quas aut incuria fudit, Aut humana parum cavit natura 59. |
|
But where the beauties, more in number, shine,
I am not angry, when a casual line (That with some trivial faults unequal flows) A careless hand or human frailty shows. MR. FRANCIS |
|
| For, as Martial says, Aliter non fit, Avite, liber. No book can be otherwise composed. All beauty of character, as well as of countenance, and indeed of everything human, is to be tried in this manner. Cruel indeed would it be if such a work as this history, which hath employed some thousands of hours in the composing, should be liable to be condemned, because some particular chapter, or perhaps chapters, may be obnoxious to very just and sensible objections. And yet nothing is more common than the most rigorous sentence upon books supported by such objections, which, if they were rightly taken (and that they are not always), do by no means go to the merit of the whole. In the theatre especially, a single expression which doth not coincide with the taste of the audience, or with any individual critic of that audience, is sure to be hissed; and one scene which should be disapproved would hazard the whole piece. To write within such severe rules as these is as impossible as to live up to some splenetic opinions: and if we judge according to the sentiments of some critics, and of some Christians, no author will be saved in this world, and no man in the next. | Ибо, как говорит Марциал, aliter non fit, Avite, liber - ни одна книга не пишется иначе. Всякая красота в характере, в наружности, а также во всем, что касается человека, должна оцениваться только таким образом. В самом деле, было бы жестоко, если бы произведение вроде этой истории, на сочинение которого ушло несколько тысяч часов, подверглось осуждению оттого, что одна какая-нибудь глава или даже ряд глав могут вызвать вполне справедливые и разумные возражения. Между тем сплошь и рядом суровейший приговор книге основывается только на таких возражениях, которые, если они справедливы (а это бывает не всегда), нисколько не подрывают ее достоинства в целом. Особенно на театральных подмостках отдельное выражение, пришедшееся не по вкусу публике или какому-нибудь критику из публики, наверняка будет освистано, а одна не понравившаяся сцена может провалить всю пьесу. Писать, подчиняясь столь строим требованиям, так же невозможно, как жить согласно правилам желчных ригористов: послушать некоторых критиков и некоторых набожных христиан, так ни один писатель не спасется в этой жизни и ни один человек - в будущей. |
| English | Русский |
| Our history, just before it was obliged to turn about and travel backwards, had mentioned the departure of Sophia and her maid from the inn; we shall now therefore pursue the steps of that lovely creature, and leave her unworthy lover a little longer to bemoan his ill-luck, or rather his ill-conduct. | История наша, перед тем как нам пришлось повернуть назад и проделать путь, совершенный нашей героиней, остановилась на отъезде Софьи и ее горничной из гостиницы; последуем теперь за этой милой девушкой, предоставив ее недостойному возлюбленному оплакивать свою злую судьбу или, вернее, свое дурное поведение. |
| Sophia having directed her guide to travel through bye-roads, across the country, they now passed the Severn, and had scarce got a mile from the inn, when the young lady, looking behind her, saw several horses coming after on full speed. This greatly alarmed her fears, and she called to the guide to put on as fast as possible. | Софья приказала проводнику ехать проселочными дорогами; они переправились через Северн и находились всего в миле от гостиницы, когда героиня наша, оглянувшись, увидела нескольких всадников, мчавшихся во весь опор. Она очень испугалась и велела проводнику гнать как можно скорее. |
| He immediately obeyed her, and away they rode a full gallop. But the faster they went, the faster were they followed; and as the horses behind were somewhat swifter than those before, so the former were at length overtaken. A happy circumstance for poor Sophia; whose fears, joined to her fatigue, had almost overpowered her spirits; but she was now instantly relieved by a female voice, that greeted her in the softest manner, and with the utmost civility. This greeting Sophia, as soon as she could recover her breath, with like civility, and with the highest satisfaction to herself, returned. | Тот повиновался, и они поскакали галопом. Но чем больше они прибавляли ходу, тем жарче их преследовали; и так как у догоняющих лошади были несколько резвее, чем у спасающихся от погони, то в конце концов первые догнали вторых - обстоятельство, счастливое для бедняжки Софьи, которая от страха и усталости почти обессилела; у нее сразу отлегло от сердца, когда раздался женский голос приветствовавший ее в самых ласковых и учтивых выражениях. Отдышавшись, Софья тотчас же отвечала на приветствие столь же учтиво и с большим удовольствием. |
| The travellers who joined Sophia, and who had given her such terror, consisted, like her own company, of two females and a guide. | Всадники, настигшие Софью и так ее напугавшие, оказались, подобно ей, двумя женщинами с проводником. |
| The two parties proceeded three full miles together before any one offered again to open their mouths; when our heroine, having pretty well got the better of her fear (but yet being somewhat surprized that the other still continued to attend her, as she pursued no great road, and had already passed through several turnings), accosted the strange lady in a most obliging tone, and said, "She was very happy to find they were both travelling the same way." The other, who, like a ghost, only wanted to be spoke to, readily answered, "That the happiness was entirely hers; that she was a perfect stranger in that country, and was so overjoyed at meeting a companion of her own sex, that she had perhaps been guilty of an impertinence, which required great apology, in keeping pace with her." More civilities passed between these two ladies; for Mrs. Honour had now given place to the fine habit of the stranger, and had fallen into the rear. But, though Sophia had great curiosity to know why the other lady continued to travel on through the same bye-roads with herself, nay, though this gave her some uneasiness, yet fear, or modesty, or some other consideration, restrained her from asking the question. | Обе кавалькады проехали добрые три мили вместе, не проронив больше ни слова. Наконец наша героиня, почти совсем оправившись от страха (но несколько недоумевая, почему эта дама не отстает от нее, хотя они едут не по большой дороге и уже несколько раз свернули в сторону), обратилась к незнакомке и очень любезно ей сказала, что "она очень счастлива, что они едут вместе". Незнакомка, которая, казалось, только и ожидала, когда с ней заговорят, с готовностью отвечала, "что и она страшно счастлива; что местность эта ей совсем незнакома, и потому, встретив попутчицу, она на радостях решила не отставать от нее, хотя это, может быть, неучтиво, в чем она просит извинения". Дамы обменялись еще несколькими любезностями, потому что миссис Гонора уступила место облаченной в изящную амазонку незнакомке, а сама удалилась в тыл. Но хотя Софья очень любопытствовала узнать, почему эта дама едет теми же окольными дорогами, что и она, и была даже этим немного встревожена, однако робость, или скромность, или иные причины удерживали ее от расспросов. |
| The strange lady now laboured under a difficulty which appears almost below the dignity of history to mention. Her bonnet had been blown from her head not less than five times within the last mile; nor could she come at any ribbon or handkerchief to tie it under her chin. When Sophia was informed of this, she immediately supplied her with a handkerchief for this purpose; which while she was pulling from her pocket, she perhaps too much neglected the management of her horse, for the beast, now unluckily making a false step, fell upon his fore-legs, and threw his fair rider from his back. | Незнакомая дама находилась в это время в затруднении, упоминать о котором почти что ниже достоинства историка. На протяжении последней мили ветер не меньше пяти раз срывал с нее шляпу, а она не могла достать ни ленты, ни платка, чтобы подвязать ее под подбородком. Узнав об этом, Софья тотчас же предложила ей платок; но, вынимая его из кармана, она, вероятно, слишком отпустила поводья, потому что лошадь как раз в эту минуту несчастливо оступилась, упала на передние ноги и сбросила свою прекрасную наездницу. |
| Though Sophia came head foremost to the ground, she happily received not the least damage: and the same circumstances which had perhaps contributed to her fall now preserved her from confusion; for the lane which they were then passing was narrow, and very much overgrown with trees, so that the moon could here afford very little light, and was moreover, at present, so obscured in a cloud, that it was almost perfectly dark. By these means the young lady's modesty, which was extremely delicate, escaped as free from injury as her limbs, and she was once more reinstated in her saddle, having received no other harm than a little fright by her fall. | Хотя Софья полетела стремглав на землю, но, к счастью, не ушиблась, и обстоятельства, способствовавшие, может быть, ее падению, пощадили ее стыдливость: проселочная дорога, по которой они теперь ехали, была очень узкая и густо обсажена деревьями, так что луна освещала ее скудно, а в ту минуту она скрылась за облаком, и было почти совсем темно. Благодаря этому скромность молодой девушки, необычайно стыдливой, нисколько не пострадала, как и ее тело, и она снова села на лошадь, поплатившись только легким испугом при падении. |
| Daylight at length appeared in its full lustre; and now the two ladies, who were riding over a common side by side, looking stedfastly at each other, at the same moment both their eyes became fixed; both their horses stopt, and, both speaking together, with equal joy pronounced, the one the name of Sophia, the other that of Harriet. | Наступил наконец день в своем ярком блеске, обе дамы, ехавшие бок о бок по выгону, пристально посмотрели друг на дружку, взоры их застыли в неподвижности, лошади в ту же минуту остановились, и обе они заговорили разом, произнеся одинаково радостно, одна: "Софья!", другая: "Гарриет!" |
| This unexpected encounter surprized the ladies much more than I believe it will the sagacious reader, who must have imagined that the strange lady could be no other than Mrs. Fitzpatrick, the cousin of Miss Western, whom we before mentioned to have sallied from the inn a few minutes after her. | Неожиданная встреча удивила их гораздо больше, чем проницательного читателя, который, наверно, догадался, что незнакомка была не кто иная, как миссис Фитцпатрик, кузина мисс Вестерн: ведь мы упомянули, что она поспешно уехала из гостиницы через несколько минут после Софьи. |
| So great was the surprize and joy which these two cousins conceived at this meeting (for they had formerly been most intimate acquaintance and friends, and had long lived together with their aunt Western), that it is impossible to recount half the congratulations which passed between them, before either asked a very natural question of the other, namely, whither she was going? | Удивление и радость кузин по случаю встречи были так велики (прежде они были большими приятельницами и долго жили вместе у своей тетки Вестерн), что невозможно передать и половины приветствий, которыми они обменялись, перед тем как задать друг дружке весьма естественный вопрос: "Куда ты едешь?" |
| This at last, however, came first from Mrs. Fitzpatrick; but, easy and natural as the question may seem, Sophia found it difficult to give it a very ready and certain answer. She begged her cousin therefore to suspend all curiosity till they arrived at some inn, "which I suppose," says she, "can hardly be far distant; and, believe me, Harriet, I suspend as much curiosity on my side; for, indeed, I believe our astonishment is pretty equal." | Первой сделала это наконец миссис Фитцпатрик. Но, несмотря на всю непринужденность и естественность вопроса, Софья затруднилась дать на него определенный ответ; она попросила кузину потерпеть со своим любопытством, пока они приедут в какую-нибудь гостиницу, "до которой,сказала она,-осталось, я думаю, недалеко; и, поверь, Гарриет, я тоже сгораю от любопытства: ведь мы обе одинаково удивлены". |
| The conversation which passed between these ladies on the road was, I apprehend, little worth relating; and less certainly was that between the two waiting-women; for they likewise began to pay their compliments to each other. As for the guides, they were debarred from the pleasure of discourse, the one being placed in the van, and the other obliged to bring up the rear. | Замечания, которыми обменивались дамы по дороге, пожалуй, не заслуживают, чтобы их передавать; и, конечно, еще меньше заслуживает этого разговор их горничных, ибо и те начали обмениваться между собою любезностями. Что же касается проводников, то они лишены были удовольствия побеседовать, потому что один из них поместился в авангарде, а другому пришлось замыкать процессию. |
| In this posture they travelled many hours, till they came into a wide and well-beaten road, which, as they turned to the right, soon brought them to a very fair promising inn, where they all alighted: but so fatigued was Sophia, that as she had sat her horse during the last five or six miles with great difficulty, so was she now incapable of dismounting from him without assistance. This the landlord, who had hold of her horse, presently perceiving, offered to lift her in his arms from her saddle; and she too readily accepted the tender of his service. Indeed fortune seems to have resolved to put Sophia to the blush that day, and the second malicious attempt succeeded better than the first; for my landlord had no sooner received the young lady in his arms, than his feet, which the gout had lately very severely handled, gave way, and down he tumbled; but, at the same time, with no less dexterity than gallantry, contrived to throw himself under his charming burden, so that he alone received any bruise from the fall; for the great injury which happened to Sophia was a violent shock given to her modesty by an immoderate grin, which, at her rising from the ground, she observed in the countenances of most of the bye-standers. This made her suspect what had really happened, and what we shall not here relate, for the indulgence of those readers who are capable of laughing at the offence given to a young lady's delicacy. Accidents of this kind we have never regarded in a comical light; nor will we scruple to say, that he must have a very inadequate idea of the modesty of a beautiful young woman, who would wish to sacrifice it to so paltry a satisfaction as can arise from laughter. | Так ехали они несколько часов, пока наездники не выбрались на широкую и хорошо убитую дорогу, которая после поворота направо скоро привела их к прекрасной, заманчивой на вид гостинице, где все они и остановились; но Софья была сильно утомлена: если ей последние пять или шесть миль трудно было держаться в седле, то теперь она была даже не в силах сойти на землю без посторонней помощи. Хозяин, державший ее лошадь,, тотчас это заметил и предложил снять ее с седла на руках, а ока слишком поспешно согласилась принять его услугу. Судьба, видно, решила заставить Софью краснеть в этот день, и коварная попытка удалась теперь лучше, чем в первый раз: только что хозяин принял девушку в свои объятия, как ноги его, недавно сильно потрепанные подагрой, подкосились, и он грохнулся наземь, но при. этом е большой ловкостью и галантностью успел броситься под свою прелестную ношу, так что все синяки от падения достались только ему; правда, и Софья получила жестокий удар: он был нанесен ее стыдливости широкой насмешливой улыбкой, которую, поднявшись на ноги, она заметила на лицах большинства зрителей. По этой улыбке она догадалась, что с ней случилось; мы не будем, однако,, на этом останавливаться в угоду читателям, которые способны смеяться над оскорблением деликатных чувств молодой дамы. Такие приключения никогда не рисовались нам в смешном свете, и мы не постесняемся сказать, что надо иметь весьма извращенное представление о стыдливости красивой молодой женщины, чтобы приносить се в жертву мелкому удовольствию, доставляемому смехом. |
| This fright and shock, joined to the violent fatigue which both her mind and body had undergone, almost overcame the excellent constitution of Sophia, and she had scarce strength sufficient to totter into the inn, leaning on the arm of her maid. Here she was no sooner seated than she called for a glass of water; but Mrs. Honour, very judiciously, in my opinion, changed it into a glass of wine. | Этот испуг и этот удар в соединении с крайним изнеможением как душевным, так и телесным почти сломили здоровый организм Софьи, и у нее едва хватило сил доплестись до гостиницы, опершись на руку своей горничной. Усевшись наконец, она тотчас спросила стакан воды; но миссис Гонора - по-моему, весьма благоразумно - заменила его стаканом вина. |
| Mrs. Fitzpatrick, hearing from Mrs. Honour that Sophia had not been in bed during the two last nights, and observing her to look very pale and wan with her fatigue, earnestly entreated her to refresh herself with some sleep. She was yet a stranger to her history, or her apprehensions; but, had she known both, she would have given the same advice; for rest was visibly necessary for her; and their long journey through bye-roads so entirely removed all danger of pursuit, that she was herself perfectly easy on that account. | Узнав от миссис Гоноры, что Софья в последние две ночи не ложилась, и видя ее бледность и изнурение, миссис Фитцпатрик стала упрашивать ее соснуть и подкрепить свои силы. Она еще не знала истории Софьи и ее страхов, но если б и знала, все равно дала бы такой же совет, потому что отдых был Софье явно необходим; с другой стороны, проделанный ими длинный путь по проселочным дорогам настолько устранял всякую опасность преследования, что сама она была совершенно спокойна на этот счет. |
| Sophia was easily prevailed on to follow the counsel of her friend, which was heartily seconded by her maid. Mrs. Fitzpatrick likewise offered to bear her cousin company, which Sophia, with much complacence, accepted. | Софья охотно согласилась последовать совету своей приятельницы, который был горячо поддержан Гонорой. Миссис Фитцпатрик предложила также составить компанию кузине, и Софья с большой готовностью приняла ее предложение. |
| The mistress was no sooner in bed than the maid prepared to follow her example. She began to make many apologies to her sister Abigail for leaving her alone in so horrid a place as an inn; but the other stopt her short, being as well inclined to a nap as herself, and desired the honour of being her bedfellow. Sophia's maid agreed to give her a share of her bed, but put in her claim to all the honour. So, after many courtsies and compliments, to bed together went the waiting-women, as their mistresses had done before them. | Как только госпожа легла в постель, горничная приготовилась последовать ее примеру: она принялась всячески извиняться перед камеристкой миссис Фитцпатрик, что оставляет ее одну в таком ужасном месте, как гостиница; но та остановила ее, будучи тоже не прочь соснуть и желая удостоиться чести разделить с нею ложе. Горничная Софьи согласилась уступить ей часть постели, сказав, что это, напротив, для нее большая честь. Так, после многих реверансов и комплиментов горничные пошли спать вместе, как это уже сделали их госпожи. |
| It was usual with my landlord (as indeed it is with the whole fraternity) to enquire particularly of all coachmen, footmen, post-boys, and others, into the names of all his guests; what their estate was, and where it lay. It cannot therefore be wondered at, that the many particular circumstances which attended our travellers, and especially their retiring all to sleep at so extraordinary and unusual an hour as ten in the morning, should excite his curiosity. As soon, therefore, as the guides entered the kitchen, he began to examine who the ladies were, and whence they came; but the guides, though they faithfully related all they knew, gave him very little satisfaction. On the contrary, they rather enflamed his curiosity than extinguished it. | Хозяин имел обыкновение (подобно всем своим собратьям) подробно расспрашивать у всех кучеров, лакеев, форейторов и других об именах своих постояльцев и о том, какие у них поместья и где они расположены; неудивительно поэтому, что многие странности в поведении наших путешественниц, особенно же то, что они легли спать в такой необычайный час, как десять утра, возбудили в нем любопытство. Вот почему, как только проводники вошли в кухню, он обратился к ним с вопросом, кто такие приезжие дамы и откуда они едут; но проводники хотя и добросовестно рассказали все, что знали, однако очень мало удовлетворили любопытство хозяина - напротив, они скорее разожгли его. |
| This landlord had the character, among all his neighbours, of being a very sagacious fellow. He was thought to see farther and deeper into things than any man in the parish, the parson himself not excepted. Perhaps his look had contributed not a little to procure him this reputation; for there was in this something wonderfully wise and significant, especially when he had a pipe in his mouth; which, indeed, he seldom was without. His behaviour, likewise, greatly assisted in promoting the opinion of his wisdom. In his deportment he was solemn, if not sullen; and when he spoke, which was seldom, he always delivered himself in a slow voice; and, though sentences were short, they were still interrupted with many hums and ha's, ay ays, and other expletives: so that, though he accompanied his words with certain explanatory gestures, such as shaking or nodding the head, or pointing with his fore-finger, he generally left his hearers to understand more than he expressed; nay, he commonly gave them a hint that he knew much more than he thought proper to disclose. This last circumstance alone may, indeed, very well account for his character of wisdom; since men are strangely inclined to worship what they do not understand. A grand secret, upon which several imposers on mankind have totally relied for the success of their frauds. | Этот содержатель гостиницы слыл между соседями весьма смышленым малым, считалось, что он видит дальше и глубже всех в приходе, не исключая самого священника. Возможно, что такой репутации немало способствовала его внешность, потому что в лице его было что-то необыкновенно глубокомысленное и многозначительное, особенно когда во рту у него торчала трубка,- а с ней он почти не разлучался. Его манера держать себя тоже сильно укрепляла представление о его мудрости. Вид у него был важный, чтобы не сказать мрачный; когда он говорил, что случалось с ним редко, то делал это всегда не спеша, и хотя суждения его бывали кратки, он то и дело прерывал их разными "гм", "га", "да", "так" и тому подобными вставными частицами; таким образом, несмотря на то что слова его сопровождались некоторыми пояснительными телодвижениями, вроде покачивания головой, кивков или поднятия указательного пальца, он обыкновенно предоставлял своим слушателям понимать больше того, что было им сказано, и даже как бы намекал, что знает гораздо больше, чем счел нужным открыть. Уже одно это обстоятельство может прекрасно объяснить, почему за ним установилась репутация человека глубокомысленного: люди удивительно склонны относиться с почтением к тому, чего они не понимают. Вот тайна, на которой всецело строили успех своих плутней многочисленные обманщики рода человеческого. |
| This polite person, now taking his wife aside, asked her "what she thought of the ladies lately arrived?" | Этот тонкий политик, отведя жену в сторону, спросил, что она думает о только что приехавших дамах. |
| "Think of them?" said the wife, why, what should I think of them?" | - Что я думаю?- отвечала жена.- Что же мне о них думать? |
| "I know," answered he, "what I think. The guides tell strange stories. One pretends to be come from Gloucester, and the other from Upton; and neither of them, for what I can find, can tell whither they are going. But what people ever travel across the country from Upton hither, especially to London? And one of the maidservants, before she alighted from her horse, asked if this was not the London road? Now I have put all these circumstances together, and whom do you think I have found them out to be?" | - А я знаю, что мне думать,- сказал он.- Проводники рассказывают странные вещи. Один уверяет, что приехал из Глостера, а другой - что из Эптона, и ни тот, ни другой, насколько я могу судить, не в состоянии сказать, куда они едут. Но кто же когда-нибудь приезжал сюда из Эптона проселочными дорогами, особенно направляясь в Лондон? А одна из горничных, перед тем как сойти с лошади, спросила: не это ли дорога на Лондон? Вот я и сопоставил все эти обстоятельства, и как ты думаешь, к какому я пришел выводу насчет того, кто они? |
| "Nay," answered she, "you know I never pretend to guess at your discoveries." | - Ну, - отвечала жена, - где же мне отгадать твои открытия! |
| "It is a good girl," replied he, chucking her under the chin; "I must own you have always submitted to my knowledge of these matters. Why, then, depend upon it; mind what I say- depend upon it, they are certainly some of the rebel ladies, who, they say, travel with the young Chevalier; and have taken a round-about way to escape the duke's army." | - Славная девочка, - сказал муж, потрепав ее по подбородку.- Должен признаться, что ты всегда полагалась на мою смышленость в таких вещах. Так можешь быть уверена,- слушай, что я говорю,- можешь быть уверена, что эти дамы из мятежниц, которые, по слухам, сопровождают молодого Кавалера, и поехали окольными путями, чтобы избежать встречи с армией герцога. |
| "Husband," quoth the wife," you have certainly hit it; for one of them is dressed as fine as any princess; and, to be sure, she looks for all the world like one.- But yet, when I consider one thing" | - Ей-ей, ты попал в самую точку, муженек! - сказала жена.-Одна из них такая нарядная, что твоя принцесса! Да и всякий, взглянув на нее, скажет, что принцесса... А все-таки, когда я соображаю... |
| "When you consider," cries the landlord contemptuously- "Come, pray let's hear what you consider." | - Когда ты соображаешь! - презрительно перебил ее хозяин гостиницы.Пожалуйста, скажи, что такое ты соображаешь? |
| "Why, it is," answered the wife, "that she is too humble to be any very great lady: for, while our Betty was warming the bed, she called her nothing but child, and my dear, and sweetheart; and, when Betty offered to pull off her shoes and stockings, she would not suffer her, saying, she would not give her the trouble." | - Да то, что она слишком скромна для такой знатной дамы, - ответила жена.- Сам посуди: когда наша Бетти грела ей постель, она все называла ее "милая", да "голубушка", да "душа моя", а когда Бетти предложила снять с нее башмаки и чулки, она не позволила, сказав, что не желает утруждать ее. |
| "Pugh!" answered the husband, "that is nothing. Dost think, because you have seen some great ladies rude and uncivil to persons below them, that none of them know how to behave themselves when they come before their inferiors? I think I know people of fashion when I see them- I think I do. Did not she call for a glass of water when she came in? Another sort of women would have called for a dram; you know they would. If she be not a woman of very great quality, sell me for a fool; and, I believe, those who buy me will have a bad bargain. Now, would a woman of her quality travel without a footman, unless upon some such extraordinary occasion?" | - Ну, это ничего не значит, - сказал муж. - Если ты видела, как некоторые знатные дамы держатся грубо и неучтиво с теми, кто ниже их, так неужели ты думаешь, что ни одна из них не умеет обращаться с людьми низкого звания? Мне кажется, я умею отличать людей высшего общества, когда взгляну на них,- как будто умею. Разве она не спросила стакан воды, когда вошла? Женщина другого звания спросила бы рюмку водки,- уж верно, спросила бы? Если это не самая знатная дама, продавай меня, как дурака, и тот, кто купит этакого дурачину, останется в большом накладе. Опять-таки, разве женщина высокого звания поехала бы без лакея, если бы не такой необыкновенный случай? |
| "Nay, to be sure, husband," cries she, "you know these matters better than I, or most folk." | - Разумеется, муженек! - воскликнула жена.- Ты смыслишь в этих вещах лучше меня, да и во многих других. |
| "I think I do know something," said he. | - Да, кое-что смыслю,- отвечал трактирщик. |
| "To be sure," answered the wife, "the poor little heart looked so piteous, when she sat down in the chair, I protest I could not help having a compassion for her almost as much as if she had been a poor body. But what's to be done, husband? If an she be a rebel, I suppose you intend to betray her up to the court. Well, she's a sweet-tempered, good-humoured lady, be she what she will, and I shall hardly refrain from crying when I hear she is hanged or beheaded." | - Ей-ей,- продолжала жена,- так жалостно было глядеть на бедняжку, когда она села на стул; право, я ее от всей души пожалела, словно бы она была простая, бедная женщина. Но что женам делать, муженек? Коли она мятежница, то ты, верно, хочешь выдать ее суду, а она такая кроткая, такая добрая дама; будь она чем хочет, а я не выдержу и разревусь, когда узнаю, что ее повесили или голову ей отрубили. |
| "Pooh!" answered the husband.- "But, as to what's to be done, it is not so easy a matter to determine. I hope, before she goes away, we shall have the news of a battle; for, if the Chevalier should get the better, she may gain us interest at court, and make our fortunes without betraying her." | - Вздор! - воскликнул муж.- Но все-таки не так-то легко решить, что нам делать. Пожалуй, еще раньше, чем она уедет, мы получим известие о сражении; и если Кавалер одержит победу, она может заступиться за нас при дворе и осчастливить нас, коли мы ее не выдадим. |
| "Why, that's true," replied the wife; "and I heartily hope she will have it in her power. Certainly she's a sweet good lady; it would go horribly against me to have her come to any harm." | - Да, да, это правда,- согласилась жена,- от души желаю, чтобы это было в ее власти. Право, она такая ласковая и добрая дама; я была бы в отчаянии, если бы с ней случилось что-нибудь нехорошее. |
| "Pooh!" cries the landlord, "women are always so tenderhearted. Why, you would not harbour rebels, would you?" | - Ну, заладила! - скривил губы хозяин.- Вечно вы кого-нибудь жалеете. Неужто ты стала бы укрывать мятежников? |
| "No, certainly," answered the wife; "and as for betraying her, come what will on't, nobody can blame us. It is what anybody would do in our case." | - Понятно, не стала бы,- отвечала жена.- А что до ее выдачи, то, будь "что будет, никто не посмеет нас бранить: каждый бы на нашем месте сделал то же. |
| While our politic landlord, who had not, we see, undeservedly the reputation of great wisdom among his neighbours, was engaged in debating this matter with himself (for he paid little attention to the opinion of his wife), news arrived that the rebels had given the duke the slip, and had got a day's march towards London; and soon after arrived a famous Jacobite squire, who, with great joy in his countenance, shook the landlord by the hand, saying, | Пока наш политик-хозяин, вполне заслуженно, как мы видим, пользовавшийся между соседями репутацией великого мудреца, занят был обсуждением этого вопроса (мнению жены он уделял мало внимания), пришло известие, что мятежники ускользнули от герцога и выиграли день пути по направлению к Лондону; вскоре после этого приехал один сквайр, известный якобит, и, пожав с радостным видом руку хозяина, проговорил: |
| "All's our own, boy, ten thousand honest Frenchmen are landed in Suffolk. Old England for ever! ten thousand French, my brave lad! I am going to tap away directly." | - Наша взяла, голубчик. Десять тысяч честных французов высадились в Суффолке. Да здравствует Старая Англия! Десять тысяч французов, дорогой мой! Лечу прямехонько на соединение с ними. |
| This news determined the opinion of the wise man, and he resolved to make his court to the young lady when she arose; for he had now (he said) discovered that she was no other than Madam Jenny Cameron herself. | Весть эта определила мнение мудрого трактирщика, и он решил поухаживать за молодой дамой, когда та проснется; он (по его словам) убедился теперь, что это не кто иная, как сама леди Дженни Камерон. |
| English | Русский |
| The sun (for he keeps very good hours at this time of the year) had been some time retired to rest, when Sophia arose greatly refreshed by her sleep; which, short as it was, nothing but her extreme fatigue could have occasioned; for, though she had told her maid, and perhaps herself too, that she was perfectly easy when she left Upton, yet it is certain her mind was a little affected with that malady which is attended with all the restless symptoms of a fever, and is perhaps the very distemper which physicians mean (if they mean anything) by the fever on the spirits. | Солнце (оно появляется ненадолго в это время года) удалилось уже на покой, когда Софья встала, сильно освеженная сном. Отдых был краток, но и его она позволила себе лишь вследствие крайнего утомления; хотя при отъезде из Эптона она сказала своей горничной (а может быть, и сама так думала), что совершенно спокойна, однако же душа ее, несомненно, поражена была болезнью, сопровождающейся всеми беспокойными симптомами лихорадки и тождественной, может быть, с тем недугом, который известен у медиков под названием (если только они вкладывают в него какой-нибудь смысл) лихорадки душевной. |
| Mrs. Fitzpatrick likewise left her bed at the same time; and, having summoned her maid, immediately dressed herself. She was really a very pretty woman, and, had she been in any other company but that Sophia, might have been thought beautiful; but when Mrs. Honour of her own accord attended (for her mistress would not suffer her to be waked), and had equipped our heroine, the charms of Mrs. Fitzpatrick, who had performed the office of the morning-star, and had preceded greater glories, shared the fate of that star, and were totally eclipsed the moment those glories shone forth. | Одновременно с Софьей встала с постели миссис Фитцпатрик и, позвав горничную, тотчас оделась. Она была прехорошенькая и рядом с другой женщиной, а не Софьей, могла бы быть названа красавицей; но когда явилась по собственному почину миссис Гонора (госпожа ни за что не велела бы ее будить) и нарядила нашу героиню, то прелести миссис Фитцпатрик, исполнявшей роль утренней звезды, предвестницы более лучезарного светила, разделили участь этой звезды и совершенно померкли, когда засияло само светило. |
| Perhaps Sophia never looked more beautiful than she did at this instant. We ought not, therefore, to condemn the maid of the inn for her hyperbole, who, when she descended, after having lighted the fire, declared, and ratified it with an oath, that if ever there was an angel upon earth, she was now above-stairs. | Никогда, может быть, Софья не выглядела такой красавицей, как в эту минуту. Поэтому нам не следует осуждать гиперболу служанки гостиницы, которая, засветив огонь, спустилась вниз и клятвенно объявила, что если когда-нибудь являлся на земле ангел, то он сидит сейчас в комнате наверху. |
| Sophia had acquainted her cousin with her design to go to London; and Mrs. Fitzpatrick had agreed to accompany her; for the arrival of her husband at Upton had put an end to her design of going to Bath, or to her aunt Western. They had therefore no sooner finished their tea, than Sophia proposed to set out, the moon then shining extremely bright, and as for the frost she defied it; nor had she any of those apprehensions which many young ladies would have felt at travelling by night; for she had, as we have before observed, some little degree of natural courage; and this, her present sensations, which bordered somewhat on despair, greatly encreased. Besides, as she had already travelled twice with safety by the light of the moon, she was the better emboldened to trust to it a third time. | Софья сообщила кузине о своем намерении отправиться в Лондон, и миссис Фитцпатрик согласилась сопровождать ее, так как прибытие в Эптон ее мужа отбило у нее всякую охоту ехать в Бат иди к тетке Вестерн. Софья предложила тронуться в путь сейчас же после чаю: луна светила ярко, а мороз был ей нипочем; не в пример многим молодым дамам, не боялась она также ночного путешествия, потому что, как мы уже заметили выше, в ней была некоторая доза природного мужества, сильно подкрепленного ее душевным состоянием, близким к отчаянию. Кроме того, она уже дважды путешествовала благополучно при лунном свете, и это придавало ей смелости довериться ему в третий раз. |
| The disposition of Mrs. Fitzpatrick was more timorous; for, though the greater terrors had conquered the less, and the presence of her husband had driven her away at so unseasonable an hour from Upton, yet, being now arrived at a place where she thought herself safe from his pursuit, these lesser terrors of I know not what operated so strongly, that she earnestly entreated her cousin to stay till the next morning, and not expose herself to the dangers of travelling by night. | Миссис Фитцпатрик была более трусливого нрава. Правда, больший страх превозмог в ней меньший, и присутствие мужа выгнало ее из Эптона в столь поздний час ночи; однако теперь, когда она добралась до места, где считала себя в безопасности от его преследования, этот меньший страх - неизвестно перед чем - овладел ею так сильно, что она принялась всячески упрашивать кузину подождать до утра и не подвергать себя опасностям ночного путешествия. |
| Sophia, who was yielding to an excess, when she could neither laugh nor reason her cousin out of these apprehensions, at last gave way to them. Perhaps, indeed, had she known of her father's arrival at Upton, it might have been more difficult to have persuaded her; for as to Jones, she had, I am afraid, no great horror at the thoughts of being overtaken by him; nay, to confess the truth, I believe wished than feared it; though I might honestly enough have concealed this wish from the reader, as it was one of those secret spontaneous emotions of the soul to which the reason is often a stranger. | Уступчивая Софья, видя, что ни насмешками, ни убеждениями она не в состоянии прогнать страхи кузины, наконец примирилась с ними. Может быть, знай она о приезде отца в Эптон, уговорить ее было бы не так легко; ибо, что касается Джонса, то мысль быть им настигнутой, сдается мне, не внушала ей большого ужаса, и даже, сказать по правде, она скорее этого желала, чем опасалась; впрочем, я мог бы с чистой совестью утаить от читателей указанное желание, ибо оно принадлежало к числу тех невольных движений души, в которых обычно не участвует разум. |
| When our young ladies had determined to remain all that evening in their inn, they were attended by the landlady, who desired to know what their ladyships would be pleased to eat. Such charms were there in the voice, in the manner, and in the affable deportment of Sophia, that she ravished the landlady to the highest degree; and that good woman, concluding that she had attended Jenny Cameron, became in a moment a stanch Jacobite, and wished heartily well to the young Pretender's cause, from the great sweetness and affability with which she had been treated by his supposed mistress. | Когда наши дамы решили провести весь этот вечер в гостинице, хозяйка явилась к ним узнать, чего их милостям угодно будет покушать. В голосе, манерах и ласковом обращении Софьи было столько прелести, что хозяйка была совершенно очарована; решив, что она имеет дело с Дженни Камерон, эта почтенная женщина мигом обратилась в ревностную якобитку и от души желала успеха молодому Претенденту,- так подействовало на нее приветливое и ласковое обхождение его воображаемой любовницы. |
| The two cousins began now to impart to each other their reciprocal curiosity; to know what extraordinary accidents on both sides occasioned this so strange and unexpected meeting. At last Mrs. Fitzpatrick, having obtained of Sophia a promise of communicating likewise in her turn, began to relate what the reader, if he is desirous to know her history, may read in the ensuing chapter. | Оставшись одни, кузины дали волю своему любопытству, пожелав узнать друг у дружки, какие необыкновенные события привели их к этой странной и неожиданной встрече. Наконец миссис Фитцпатрик, получив от Софьи обещание отплатить ей тем же, начала рассказывать то, что читатель, если ему угодно узнать ее историю, может прочесть в следующей главе. |
| English | Русский |
| Немного помолчав, миссис Фитцпатрик глубоко вздохнула и начала так: | |
| "It is natural to the unhappy to feel a secret concern in recollecting those periods of their lives which have been most delightful to them. The remembrance of past pleasures affects us with a kind of tender grief, like what we suffer for departed friends; and the ideas of both may be said to haunt our imaginations. | - Несчастному свойственно испытывать тайную скорбь при воспоминании о наиболее радостных периодах своей жизни. Память о минувших наслаждениях наполняет нас нежной грустью, как память о скончавшихся друзьях, мысль о тех и других, можно сказать, неотступно преследует наше воображение. |
| "For this reason, I never reflect without sorrow on those days (the happiest far of my life) which we spent together, when both were under the care of my aunt Western. Alas! why are Miss Graveairs and Miss Giddy no more? You remember, I am sure, when we knew each other by no other names. Indeed, you gave the latter appellation with too much cause. I have since experienced how much I deserved it. You, my Sophia, was always my superior in everything, and I heartily hope you will be so in your fortune. I shall never forget the wise and matronly advice you once gave me, when I lamented being disappointed of a ball, though you could not be then fourteen years old.-O my Sophy, how blest must have been my situation, when I could think such a disappointment a misfortune; and when indeed it was the greatest I had ever known!" | По этой причине я всегда с сокрушением вспоминаю о днях (счастливейших днях моей жизни), проведенных нами вместе, когда мы были на попечении тетушки Вестерн. Увы. почему больше нет мисс Серьезницы и мисс Ветреницы? Ты, наверно, помнить то время, когда мы иначе не называли друг друга. Как справедливо было придуманное тобой прозвище Ветреница! Опыт показал мне впоследствии, что я вполне его заслужила. Ты во всем и всегда меня превосходила, милая Софья, и я от души надеюсь, что ты превзойдешь меня и в счастье. Никогда не забуду я умного, материнского совета, данного тобой однажды, когда я горевала, не попав на бал, хотя тебе не было тогда и четырнадцати лет... Ах, Софья, какое блаженное было то время, если такой пустяк мог казаться мне бедствием, если большего горя я тогда не знала!.. |
| "And yet, my dear Harriet," answered Sophia, "it was then a serious matter with you. Comfort yourself therefore with thinking, that whatever you now lament may hereafter appear as trifling and contemptible as a ball would at this time." | - А все-таки, дорогая Гарриет,- сказала Софья,- это казалось тебе в то время делом серьезным; поэтому утешься мыслью, что то, о чем ты теперь сокрушаешься, впоследствии покажется тебе таким же ничтожным пустяком, как тот бал. |
| "Alas, my Sophia," replied the other lady, "you yourself will think otherwise of my present situation; for greatly must that tender heart be altered, if my misfortunes do not draw many a sigh, nay, many a tear, from you. The knowledge of this should perhaps deter me from relating what I am convinced will so much affect you." | - Ах, Софья, ты не скажешь так, когда узнаешь мое теперешнее положение,- возразила миссис Фитцпатрик.- Чувствительное сердце твое сильно изменилось, если мои горести не вызовут у тебя вздоха и не заставят прослезиться. Мне даже, может быть, не следует рассказывать тебе вещи, которые, я убеждена, тебя расстроят. |
| Here Mrs. Fitzpatrick stopt, till, at the repeated entreaties of Sophia, she thus proceeded: | Тут миссис Фитцпатрик замолчала и только после усиленных просьб Софьи продолжала так: |
| "Though you must have heard much of my marriage; yet, as matters may probably have been misrepresented, I will set out from the very commencement of my unfortunate acquaintance with my present husband; which was at Bath, soon after you left my aunt, and returned home to your father. | - Ты, должно быть, слышала о моем замужестве, но так как события были, верно, представлены тебе в искаженном виде, то я расскажу тебе все, с того самого момента, как началось мое несчастное знакомство с моим теперешним мужем; произошло оно в Бате, вскоре после того, как ты уехала от тетушки домой к отцу. |
| "Among the gay young fellows who were at this season at Bath, Mr. Fitzpatrick was one. He was handsome, degage, extremely gallant, and in his dress exceeded most others. In short, my dear, if you was unluckily to see him now, I could describe him no better than by telling you he was the very reverse of everything which he is: for he hath rusticated himself so long, that he is become an absolute wild Irishman. But to proceed in my story: the qualifications which he then possessed so well recommended him, that, though the people of quality at that time lived separate from the rest of the company, and excluded them from all their parties, Mr. Fitzpatrick found means to gain admittance. It was perhaps no easy matter to avoid him; for he required very little or no invitation; and as, being handsome and genteel, he found it no very difficult matter to ingratiate himself with the ladies, so, he having frequently drawn his sword, the men did not care publickly to affront him. Had it not been for some such reason, I believe he would have been soon expelled by his own sex; for surely he had no strict title to be preferred to the English gentry; nor did they seem inclined to show him any extraordinary favour. They all abused him behind his back, which might probably proceed from envy; for the women he was well received, and very particularly distinguished by them. | Мистер Фитцпатрик был одним из веселых молодых людей, проводивших сезон в Бате. Он был пригож собой, degage 60, усердно ухаживал за дамами и всех затмевал своим костюмом. Словом, милая, если бы, по несчастью, ты увидела его сейчас, то я не могла бы лучше описать его тебе, как сказав, что он был полной противоположностью тому, что он теперь: он так долго жил в деревне, что совсем омужичился и сделался дикарем-ирландцем. Но возвращаюсь к своему рассказу. Качества, которыми он тогда обладал, так прекрасно его рекомендовали, что хотя знать в то время держалась особняком от прочего общества и никого из посторонних не принимала, мистер Фитцпатрик ухитрился получить к ней доступ. Впрочем, сторониться его было нелегко. Он очень мало или даже вовсе не нуждался в приглашениях: при его красоте и изящных манерах ему нетрудно было снискать расположение у дам; что же касается мужчин, то он так часто обнажал шпагу, что они избегали публично оскорблять его. Не будь этого, они, вероятно, скоро его прогнали бы, потому что не было ровно никаких оснований отдавать ему предпочтение перед английскими дворянами, а сильный пол был мало расположен оказывать ему благосклонность. За глаза все они его бранили - может быть, впрочем, и из зависти, потому что он был прекрасно принят женщинами и имел у них большой успех. |
| "My aunt, though no person of quality herself, as she had always lived about the court, was enrolled in that party; for, by whatever means you get into the polite circle, when you are once there, it is sufficient merit for you that you are there. This observation, young as you was, you could scarce avoid making from my aunt, who was free, or reserved, with all people, just as they had more or less of this merit. | Тетушка моя, не будучи сама знатной дамой, всегда жила при дворе и потому была вхожа в это общество; какими бы средствами вы ни получили доступ в высший свет, но если вы туда проникли, то это уже достаточная для вас заслуга, чтобы принадлежать к нему. Несмотря на свою молодость, ты, наверно, заметила, что свобода или сдержанность тетушки в обращении с людьми определяется большей или меньшей их заслугой именно в этом отношении. |
| "And this merit, I believe, it was, which principally recommended Mr. Fitzpatrick to her favour. In which he so well succeeded, that he was always one of her private parties. Nor was he backward in returning such distinction; for he soon grew so very particular in his behaviour to her, that the scandal club first began to take notice of it, and the better-disposed persons made a match between them. For my own part, I confess, I made no doubt that his designs were strictly honourable, as the phrase is; that is, to rob a lady of her fortune by way of marriage. My aunt was, I conceived, neither young enough nor handsome enough to attract much wicked inclination; but she had matrimonial charms in great abundance. | Заслуга эта и была, по-видимому, главной рекомендацией мистера Фитцпатрика в ее глазах. Он снискал у тетушки такую благосклонность, что сделался завсегдатаем в ее доме. За эту милость он в долгу не оставался: его обращение с тетушкой сделалось настолько непринужденным, что привлекло к себе внимание клуба злословия, и люди добросердечные уже сватали их. Что касается меня, то я, признаться, не сомневалась, что у него, как говорится, самые честные намерения, то есть что он хочет обобрать женщину при помощи законного брака. Тетушка, правда, была уже не настолько молода и не настолько красива, чтобы возбуждать порочные желания, но брачными прелестями она была наделена в изобилии. |
| "I was the more confirmed in this opinion from the extraordinary respect which he showed to myself from the first moment of our acquaintance. This I understood as an attempt to lessen, if possible, that disinclination which my interest might be supposed to give me towards the match; and I know not but in some measure it had that effect; for, as I was well contented with my own fortune, and of all people the least a slave to interested views, so I could not be violently the enemy of a man with whose behaviour to me I was greatly pleased; and the more so, as I was the only object of such respect; for he behaved at the same time to many women of quality without any respect at all. | Еще больше утвердило меня в этой мысли необыкновенное почтение, оказанное им мне с первого же дня нашего знакомства. Я истолковала его как попытку уменьшить по возможности мое нерасположение к этому браку, которое естественно было во мне предположить, потому что он причинил бы ущерб моим материальным интересам. В известной степени маневр мистера Фитцпатрика увенчался успехом. Так как я была вполне довольна собственным состоянием и ничуть не корыстолюбива, то не могла почувствовать особенной вражды к человеку, обращение которого со мной мне очень нравилось; тем более что я была единственным предметом его уважения: со многими знатными дамами он в это самое время обращался крайне непочтительно. |
| "Agreeable as this was to me, he soon changed it into another kind of behaviour, which was perhaps more so. He now put on much softness and tenderness, and languished and sighed abundantly. At times, indeed, whether from art or nature I will not determine, he gave his usual loose to gaiety and mirth; but this was always in general company, and with other women; for even in a country dance, when he was not my partner, he became grave, and put on the softest look imaginable the moment he approached me. Indeed he was in all things so very particular towards me, that I must have been blind not to have discovered it. And, and, and-" | Но как ни приятно было мне его обращение, он вскоре изменил его на другое, может быть, еще более приятное. Он напустил на себя большую ласковость и нежность, томился и беспрестанно вздыхал. Порой, правда - притворно или естественно, не могу решить,- он давал волю обычной своей беззаботной веселости, но это всегда случалось в обществе и при других женщинах; даже в контрдансе, когда он не был моим кавалером, он становился серьезен, но лишь только приближался ко мне, лицо его принимало самое нежное выражение. Словом, вел он себя со мной настолько странно, что надо было быть совсем слепой, чтобы этого не заметить. И... и... и... |
| "And you was more pleased still, my dear Harriet," cries Sophia; "you need not be ashamed," she, sighing; "for sure there are irresistible charms in tenderness, which too many men are able to affect." | - И ты была еще больше польщена, милая Гарриет,- сказала Софья.- Не стыдись этого,- прибавила она со вздохом,- есть неотразимые чары в нежности, которую многие мужчины так искусно на себя напускают. |
| "True," answered her cousin; "men, who in all other instances want common sense, are very Machiavels in the art of loving. I wish I did not know an instance. Well, scandal now began to be as busy with me as it had before been with my aunt; and some good ladies did not scruple to affirm that Mr. Fitzpatrick had an intrigue with us both. | - Это правда,- отвечала кузина.- Мужчины, у которых на все другое не хватает здравого смысла, в искусстве любви настоящие Макиавелли. Ах, если б миновал меня этот урок!.. Итак, на мой счет стали злословить не менее усердно, чем раньше злословили насчет тетушки, и некоторые почтенные дамы не постеснялись утверждать, что мистер Фитцпатрик ведет интрижку с нами обеими. |
| "But, what may seem astonishing, my aunt never saw, nor in the least seemed to suspect, that which was visible enough, I believe, from both our behaviours. One would indeed think that love quite puts out the eyes of an old woman. In fact, they so greedily swallow the addresses which are made to them, that, like an outrageous glutton, they are not at leisure to observe what passes amongst others at the same table. This I have observed in more cases than my own; and this was so strongly verified by my aunt, that, though she often found us together at her return from the pump, the least chanting word of his, pretending impatience at her absence, effectually smothered all suspicion. One artifice succeeded with her to admiration. This was his treating me like a little child, and never calling me by any other name in her presence but that of pretty miss. This indeed did him some disservice with your humble servant; but I soon saw through it, especially as in her absence he behaved to me, as I have said, in a different manner. However, if I was not greatly disobliged by a conduct of which I had discovered the design, I smarted very severely for it; for my aunt really conceived me to be what her lover (as she thought him) called me, and treated me in all respects as a perfect infant. To say the truth, I wonder she had not insisted on my again wearing leading-strings. | Но удивительнее всего, что тетушка не замечала и, по-видимому, вовсе не подозревала того, что, мне кажется, достаточно бросалось в глаза в нашем поведении. Право, можно подумать, что любовь совсем застилает глаза пожилым женщинам: они с такой жадностью поглощают любезности, к ним обращенные, что. подобно ненасытному обжоре, не удосуживаются заметить, что делают другие за тем же самым столом. Это я наблюдала не только в данном случае; тетушка была настолько ослеплена, что хотя часто заставала нас вместе, возвращаясь с источника, однако довольно Рыло малейшего его льстивого словечка, довольно было ему сделать вид, что он ждал ее с нетерпением,- и все ее подозрения рассеивались. Одна его хитрость удалась на славу! Он придумал обращаться со мной, как с ребенком, и никогда не называл меня при тетушке иначе, как крошкой. Вначале это ему несколько повредило в глазах твоей покорной слуги, но скоро я все поняла, тем более что в отсутствие тетушки он вел себя со мной, как я сказала, совсем иначе. Но если меня не очень обижало поведение, цель которого я разгадала, то с тетушкой я сильно измучилась: приняв за чистую монету слова своего поклонника (каковым она его считала), она начала обращаться со мной, как с настоящим ребенком. Удивительно, как еще она не заставила меня ходить на помочах. |
| "At last, my lover (for so he was) thought proper, in a most solemn manner, to disclose a secret which I had known long before. He now placed all the love which he had pretended to my aunt to my account. He lamented, in very pathetic terms, the encouragement she had given him, and made a high merit of the tedious hours in which he had undergone her conversation.- What shall I tell you, my dear Sophia?- Then I will confess the truth. I was pleased with my man. I was pleased with my conquest. To rival my aunt delighted me; to rival so many other women charmed me. In short, I am afraid I did not behave as I should do, even upon the very first declaration- I wish I did not almost give him positive encouragement before we parted. | Наконец мой поклонник (он и был им в действительности) счел удобным торжественно открыть тайну, которая уже давно была мне известна. Он перенес на меня всю любовь, предметом которой была будто бы тетушка. В самых чувствительных выражениях сетовал он, что тетушка так его поощряла, и вменил себе в большой подвиг скучные часы, выдержанные им в разговорах с ней... Знаешь, что я скажу тебе, дорогая Софья?.. Я сделаю тебе признание. Мой поклонник мне нравился. Победа доставляла мне удовольствие. Мысль, что я счастливая соперница тетушки, счастливая соперница многих других женщин, восхищала, прельщала меня. Словом, боюсь, я повела себя не так, как бы следовало, уже после первого его признания... Боюсь, что, прежде чем мы расстались, я недвусмысленно его обнадежила . |
| "The Bath now talked loudly- I might almost say, roared against me. Several young women affected to shun my acquaintance, not so much, perhaps, from any real suspicion, as from a desire of banishing me from a company in which I too much engrossed their favourite man. And here I cannot omit expressing my gratitude to the kindness intended me by Mr. Nash, who took me one day aside, and gave me advice, which if I had followed, I had been a happy woman. 'Child,' says he, 'I am sorry to see the familiarity which subsists between you and a fellow who is altogether unworthy of you, and I am afraid will prove your ruin. As for your old stinking aunt, if it was to be no injury to you and my pretty Sophy Western (I assure you I repeat his words), I should be heartily glad that the fellow was in possession of all that belongs to her. I never advise old women: for, if they take it into their head to go to the devil, it is no more possible than worth while to keep them from him. Innocence and youth and beauty are worthy a better fate, and I would save them from his clutches. Let me advise you therefore, dear child, never suffer this fellow to be particular with you again.' Many more things he said to me, which I have now forgotten, and indeed I attended very little to them at that time; for inclination contradicted all he said; and, besides, I could not be persuaded that women of quality would condescend to familiarity with such a person as he described. | Против меня открыто заговорил,- могу сказать, даже зарычал,- весь Бат. Многие молодые женщины стали подчеркнуто сторониться меня, не столько, пожалуй, вследствие каких-либо подозрений, сколько желая изгнать меня из общества, где я слишком сильно приковывала внимание их фаворита. Не могу здесь не вспомнить с благодарностью о доброте мистера Нэша, который отвел меня однажды в сторону и дал мне совет; если б я ему последовала, то была бы счастлива. "Дитя мое,- сказал он,- мне прискорбно видеть близость между вами и человеком, совершенно вас недостойным, который, боюсь, доведет вас до гибели. Что же касается вашей старой, прокисшей тетки, то, не будь от этого ущерба вам и прелестной Софи Вестерн (право, я передаю его подлинные слова), я бы от души пожелал ему завладеть всем ее состоянием. Старухам я не даю советов: если уж они забрали себе в голову попасть к черту на рога, то удержать их невозможно, да и не стоит. Но невинность, молодость и красота достойны лучшей участи, и мне хотелось бы спасти их от его когтей. Послушайтесь же меня, дитя мое, не позволяйте больше этому человеку никаких вольностей". Много еще говорил он мне, но я слушала его невнимательно и теперь позабыла его слова: чувства мои им противоречили; кроме того, я никак не могла поверить, чтобы знатные дамы решались входить в короткие отношения с таким человеком, каким он его описывал. |
| "But I am afraid, my dear, I shall tire you with a detail of so many minute circumstances. To be concise, therefore, imagine me married; imagine me with my husband, at the feet of my aunt; and then imagine the maddest woman in Bedlam, in a raving fit, and your imagination will suggest to you no more than what really happened. | Но боюсь, милая, не утомил бы тебя такой подробный рассказ обо всех этих мелочах. Итак, чтобы быть краткой: вообрази себе, что я обвенчана, вообрази меня с мужем у ног тетушки, вообрази, наконец, самую безумную обитательницу Бедлама в припадке бешенства - и твое воображение ничуть не преувеличит того, что случилось в действительности. |
| "The very next day my aunt left the place, partly to avoid seeing Mr. Fitzpatrick or myself, and as much perhaps to avoid seeing any one else; for, though I am told she hath since denied everything stoutly, I believe she was then a little confounded at her disappointment. Since that time, I have written to her many letters, but never could obtain an answer, which I must own sits somewhat the heavier, as she herself was, though undesignedly, the occasion of all my sufferings: for, had it not been under the colour of paying his addresses to her, Mr. Fitzpatrick would never have found sufficient opportunities to have engaged my heart, which, in other circumstances, I still flatter myself would not have been an easy conquest to such a person. Indeed, I believe I should not have erred so grossly in my choice if I had relied on my own judgment; but I trusted totally to the opinion of others, and very foolishly took the merit of a man for granted, whom I saw so universally well received by the women. What is the reason, My dear, that we, who have understandings equal to the wisest and greatest of the other sex, so often make choice of the silliest fellows for companions and favourites? It raises my indignation to the highest pitch, to reflect on the numbers of women of sense who have been undone by fools." Here she paused a moment; but, Sophia making no answer, she proceeded as in the next chapter. | На следующий же день тетушка уехала из Бата, чтобы избежать встреч с мистером Фитцпатриком и со мной, а также, может быть, вообще всяких встреч,-хотя, как я слышала, она впоследствии с большой решительностью все отрицала, но я уверена, что неудача все же задела ее самолюбие. С тех пор я неоднократно ей писала, но ни разу не могла добиться ответа: это, должна признаться, для пеня тем огорчительнее, что она же сама была, хоть и неумышленно, причиной всех моих страданий: ведь не предстань мне мистер Фитцпатрик в свете ухаживателя за ней, он никогда не нашел бы случая завладеть моим сердцем, так как при других обстоятельствах - я до сих пор льщу себя этой мыслью - меня нелегко было бы покорить такому человеку. Я убеждена, что не ошиблась бы так грубо в своем выборе, если бы руководилась собственным суждением; но я всецело положилась на мнение других и самым глупым образом уверовала в достоинства человека, видя, какой прекрасный прием встречает он у всех женщин. Как объяснить, дорогая, что мы, нисколько не уступая умом самым мудрым и выдающимся мужчинам, так часто избираем себе в спутники и фавориты отъявленных глупцов? Я возмущаюсь до глубины души при мысли о том, какое множество умных женщин было погублено дураками.- Миссис Фитцпатрик замолчала: но Софья ничего не ответила, и она продолжала, как будет изложено в следующей главе. |
| English | Русский |
| "We remained at Bath no longer than a fortnight after our wedding; for as to any reconciliation with my aunt, there were no hopes; and of my fortune, not one farthing could be touched till I was of age, of which I now wanted more than two years. My husband, therefore, was resolved to set out for Ireland; against which I remonstrated very earnestly, and insisted on a promise which he had made me before our marriage, that I should never take this journey against my consent; and indeed I never intended to consent to it; nor will anybody, I believe, blame me for that resolution; but this, however, I never mentioned to my husband, and petitioned only for the reprieve of a month; but he had fixed the day, and to that day he obstinately adhered. | После свадьбы мы оставались в Бате не более двух недель, потому что на примирение с тетушкой не было никаких надежд, а из моего состояния я не могла истратить ни одного фартинга до совершеннолетия, которого приходилось ждать еще два года. Муж решил ехать в Ирландию; я горячо этому воспротивилась и настаивала на исполнении данного им перед свадьбой обещания не увозить меня туда без моего согласия; между тем я вовсе не собиралась соглашаться и, думаю, никто не станет меня порицать за такое решение,- однако я ни словом не обмолвилась об этом мужу и только просила его отсрочить отъезд на месяц, но он уже наметил день и наотрез отказался менять его. |
| "The evening before our departure, as we were disputing this point with great eagerness on both sides, he started suddenly from his chair, and left me abruptly, saying he was going to the rooms. He was hardly out of the house, when I saw a paper lying on the floor, which, I suppose, he had carelessly pulled from his pocket, together with his handkerchief. This paper I took up, and, finding it to be a letter, I made no scruple to open and read it; and indeed I read it so often, that I can repeat it to you almost word for word. This then was the letter: | Вечером, накануне отъезда, мы на эту тему горячо поспорили; вдруг он порывисто поднялся с места и оставил меня одну, сказав, что идет в курзал. Только что он вышел из дому, как я заметила на полу бумагу, которую он, должно быть по рассеянности, выронил из кармана, вынимая носовой платок. Я подняла ее и, увидя, что это письмо, без всякого стеснения вскрыла его и прочла - прочла столько раз, что могу повторить его тебе почти слово в слово. Вот оно; |
| To Mr. Brian Fitzpatrick | "Мистеру Брайану Фитцпатрику. |
| SIR,- Yours received, and am surprized you should use me in this manner, as have never seen any of your cash, unless for one linsey-woolsey coat, and your bill now is upwards of ?150. Consider, sir, how often you have fobbed me off with your being shortly to be married to this lady and t' other lady; but I can neither live on hopes or promises, nor will my woollen-draper take any such in payment. You tell me you are secure of having either the aunt or the niece, and that you might have married the aunt before this, whose jointure you say is immense, but that you prefer the niece on account of her ready money. Pray, sir, take a fool's advice for once, and marry the first you can get. You will pardon my offering my advice, as you know I sincerely wish you well. Shall draw on you per next post, in favour of Messieurs John Drugget and company, at fourteen days, which doubt not your honouring, and am, | Сэр, получил ваше письмо и очень удивлен вашим обращением со мной: ведь я не видел от вас никаких денег, кроме тех, что вы заплатили мне за полушерстяной кафтан, а ваш счет превысил уже сто пятьдесят фунтов. Вспомните, сэр, сколько уж раз вы меня надували, уверяя, что женитесь то на той, то на другой даме; но я не могу жить надеждами и обещаниями, да и продавец сукна не возьмет их от меня в уплату. Вы мне говорите, что если не тетка, то племянница за вами обеспечена и что вы давно уже могли бы жениться на тетке, вдовье наследство которой, по вашим словам, огромно, но что вы предпочитаете племянницу, потому что у нее есть наличные. Прошу вас, сэр, послушайтесь раз в жизни моего глупого совета и женитесь на первой, на какой можете. Извините, что я даю вам совет,ведь вы знаете, что я искренне желаю вам добра. С ближайшей почтой выдам на вас вексель господам Джону Драггету и Ко, сроком на две недели, по которому, я не сомневаюсь, вы заплатите, остаюсь, сэр, |
| Sir, your humble servant, | ваш покорный слуга |
| SAM COSGRAVE. | Сам. Косгрейв". |
| "This was the letter, word for word. Guess, my dear girl- guess how this letter affected me. You prefer the niece on account of her ready money! If every one of these words had been a dagger, I could with pleasure have stabbed them into his heart; but I will not recount my frantic behaviour on the occasion. I had pretty well spent my tears before his return home; but sufficient remains of them appeared in my swollen eyes. He threw himself sullenly into his chair, and for a long time we were both silent. At length, in a haughty tone, he said, | Вот это письмо, от слова до слова. Можешь себе представить, дорогая моя, как оно меня расстроило! "Вы предпочитаете племянницу, потому что у нее есть наличные!" Если бы каждое из этих слов было кинжалом, с каким наслаждением я их всадила бы ему в сердце! Но не стану распространяться обо всех моих безумствах по этому поводу. Я выплакалась еще до его возвращения, но о слезах достаточно свидетельствовали мои распухшие глаза. Он угрюмо бросился в кресло, и мы долгое время молчали. Наконец он сказал заносчиво: |
| 'I hope, madam, your servants have packed up all your things; for the coach will be ready by six in the morning.' | - Надеюсь, сударыня, слуги уже уложили ваши вещи; ведь карета будет подана в шесть часов утра. |
| My patience was totally subdued by this provocation, and I answered, | Эти вызывающие слова окончательно вывели меня из терпения, и я отвечала: |
| 'No, sir, there is a letter still remains unpacked;' and then throwing it on the table, I fell to upbraiding him with the most bitter language I could invent. | - Нет, сэр, остается еще спрятать вот это письмо. И, бросив его на стол, я осыпала мужа самыми горькими упреками. |
| "Whether guilt, or shame, or prudence, restrained him, I cannot say; but, though he is the most passionate of men, he exerted no rage on this occasion. He endeavoured, on the contrary, to pacify me by the most gentle means. He swore the phrase in the letter to which I principally objected was not his, nor had he ever written any such. He owned, indeed, the having mentioned his marriage, and that preference which he had given to myself, but denied with many oaths the having assigned any such reason. And he excused the having mentioned any such matter at all, on account of the straits he was in for money, arising, he said, from his having too long neglected his estate in Ireland. And this, he said, which he could not bear to discover to me, was the only reason of his having so strenuously insisted on our journey. He then used several very endearing expressions, and concluded by a very fond caress, and many violent protestations of love. | Сознание ли вины, стыд или благоразумие удержали его, не могу сказать, но, несмотря на всю свою вспыльчивость, он нисколько не рассердился - напротив, он пытался успокоить меня самыми деликатными способами. Клялся, что фраза, больше всего возмутившая меня в письме, вовсе не его и он никогда не писал ничего подобного. Признался, что действительно упомянул о своей женитьбе и об отданном мне предпочтении, но клятвенно отрицал всякие ссылки на указанную в письме причину и оправдывал упоминание об этих вещах только крайней нуждой в деньгах, проистекавшей, по его словам, от большой запущенности ирландского поместья. Это и было, сказал он, единственной причиной его энергичных настояний на нашей поездке, хотя до сих пор он не решался мне в этом признаться. И он снова наговорил мне множество нежных слов, заключив свою речь жаркими ласками и клятвенными уверениями в любви. |
| "There was one circumstance which, though he did not appeal to it, had much weight with me in his favour, and that was the word jointure in the taylor's letter, whereas my aunt never had been married, and this Mr. Fitzpatrick well knew.- As I imagined, therefore, that the fellow must have inserted this of his own head, or from hearsay, I persuaded myself he might have ventured likewise on that odius line on no better authority. What reasoning was this, my dear? was I not an advocate rather than a judge?- But why do I mention such a circumstance as this, or appeal to it for the justification of my forgiveness?- In short, had he been guilty of twenty times as much, half the tenderness and fondness which he used would have prevailed on me to have forgiven him. I now made no farther objections to our setting out, which we did the next morning, and in a little more than a week arrived at the seat of Mr. Fitzpatrick. | Одно обстоятельство, хотя он на него и не ссылался, сильно говорило в его пользу, именно: слова "вдовье наследство" в письме портного, между тем как тетушка никогда не была замужем, и мистер Фитцпатрик прекрасно знал это. Итак, решив, что портной просто все выдумал или писал на основании слухов, я уверила себя, что и для той гнусной фразы у него были такие же шаткие основания. Как находишь ты мое рассуждение, дорогая моя? Не свойственно ли оно скорее адвокату, чем судье?.. Зачем, однако, упоминаю я об этом обстоятельстве и ищу в нем оправдания своей снисходительности... Словом, будь он в двадцать раз виновнее, и тогда половины проявленной им нежности и страстности было бы для меня достаточно, чтобы его простить. Я больше не противилась нашему отъезду: на следующее утро мы отправились в путь и меньше чем через неделю прибыли в жилище мистера Фитцпатрика. |
| "Your curiosity will excuse me from relating any occurrences which past during our journey; for it would indeed be highly disagreeable to travel it over again, and no less so to you to travel it over with me. | Позволь мне опустить подробности нашего путешествия; мне было бы очень неприятно совершать его мысленно еще раз, да и тебе не доставило бы удовольствия его описание. |
| "This seat, then, is an ancient mansion-house: if I was in one of those merry humours in which you have so often seen me, I could describe it to you ridiculously enough. It looked as if it had been formerly inhabited by a gentleman. Here was room enough, and not the less room on account of the furniture; for indeed there was very little in it. An old woman, who seemed coeval with the building, and greatly resembled her whom Chamont mentions in the Orphan, received us at the gate, and in a howl scarce human, and to me unintelligible, welcomed her master home. In short, the whole scene was so gloomy and melancholy, that it threw my spirits into the lowest dejection; which my husband discerning, instead of relieving, encreased by two or three malicious observations. | Жилищем моего мужа был старинный барский дом. Если бы я была в одном из тех припадков веселья, в которых ты так часто меня видела, то могла бы пресмешно описать тебе его внешний вид. Он был такой, точно в нем когда-то жил дворянин. Было много простору, который не скрадывался обстановкой, так как она почти отсутствовала. У ворот нас встретила старуха, казавшаяся ровесницей дому и очень похожая на ту, о которой Чеймонт говорит в "Сироте"; почти нечеловеческим голосом, скорее - непонятным для меня мычанием, поздравила она барина с приездом. Словом, вся сцена была так мрачна и печальна, что повергла меня в глубокое уныние. Муж, заметив это, вместо того чтобы меня ободрить, расстроил еще больше несколькими едкими замечаниями. |
| 'There are good houses, madam,' says he, 'as you find, in other places besides England; but perhaps you had rather be in a dirty lodgings at Bath.' | - Как видите, сударыня,- сказал он,- хорошие дома есть не только в Англии, но вы, должно быть, предпочитаете грязные меблированные комнаты в Бате. |
| "Happy, my dear, is the woman who, in any state of life, hath a cheerful good-natured companion to support and comfort her! But why do I reflect on happy situations only to aggravate my own misery? my companion, far from clearing up the gloom of solitude, soon convinced me that I must have been wretched with him in any place, and in any condition. In a word, he was a surly fellow, a character perhaps you have never seen; for, indeed, no woman ever sees it exemplified but in a father, a brother, or a husband; and, though you have a father, he is not of that character. This surly fellow had formerly appeared to me the very reverse, and so he did still to every other person. Good heaven! how is it possible for a man to maintain a constant lie in his appearance abroad and in company, and to content himself with shewing disagreeable truth only at home? Here, my dear, they make themselves amends for the uneasy restraint which they put on their tempers in the world; for I have observed, the more merry and gay and good-humoured my husband hath at any time been in company, the more sullen and morose he was sure to become at our next private meeting. How shall I describe his barbarity? To my fondness he was cold and insensible. My little comical ways, which you, my Sophy, and which others, have called so agreeable, he treated with contempt. In my most serious moments he sung and whistled; and whenever I was thoroughly dejected and miserable, he was angry, and abused me; for, though he was never pleased with my good-humour, nor ascribed it to my satisfaction in him, yet my low spirits always offended him, and those he imputed to my repentance of having (as he said) married an Irishman. | Счастлива, дорогая моя, та женщина, все равно какого состояния, у которой есть веселый и добрый спутник, чтобы поддержать ее и утешить. Но к чему думать о счастливых браках и только растравлять свое горе? Супруг мой, вместо того чтобы озарить светом мрачное одиночество, скоро привел меня к убеждению, что я буду с ним несчастна везде и в любых условиях. Словом, он оказался угрюмым и сварливым,- такого характера ты, пожалуй, никогда не наблюдала; ведь женщина может найти его лишь в отце, в брате или в муже; у тебя, правда, есть отец, но он совсем не похож на него. А ведь этот тяжелый человек казался мне сначала совсем другим и продолжал казаться всем посторонним. Господи боже, возможно ли, чтобы мужчины на людях и в обществе постоянно притворялись и открывали неприглядную истину только дома? Дома, дорогая моя, они вознаграждают себя за стеснительное принуждение, которому вынуждены подчинять себя в свете; я заметила, что чем оживленней, веселей и приветливей муж мой бывал в обществе, тем мрачней и угрюмее делался, оставаясь со мной с глазу на глаз. Как описать тебе его грубость? К моим ласкам он был холоден и бесчувствен. Потешные черточки моего характера, которые так веселили тебя, Софи, и других, вызывали в нем только презрительную усмешку. Когда я бывала серьезна и сосредоточенна, он пел и свистал, а когда я падала духом и чувствовала себя совсем несчастной, он сердился и бранил меня: хотя он не любил видеть меня в веселом расположении духа. потому что не считал себя его виновником, однако моя подавленность всегда оскорбляла его, и он приписывал ее моему сожалению (как он говорил), что я вышла за ирландца. |
| "You will easily conceive, my dear Graveairs (I ask your pardon, I really forgot myself), that, when a woman makes an imprudent match in the sense of the world, that is, when she not an arrant prostitute to pecuniary interest, she must necessarily have some inclination and affection for her man. You will as easily believe that this affection may possibly be lessened; nay, I do assure you, contempt will wholly eradicate it. This contempt I now began to entertain for my husband, whom I now discovered to be- I must use the expression- an arrant blockhead. Perhaps you will wonder I did not make this discovery long before; but women will suggest a thousand excuses to themselves for the folly of those they like: besides, give me leave to tell you, it requires a most penetrating eye to discern a fool through the disguises of gaiety and good breeding. | Ты легко поймешь, дорогая Серьезница (прости меня, я совсем забылась), что женщина, вступая в безрассудный, по понятиям света, брак, то есть не продаваясь мужчине по чисто денежным соображениям, должна чувствовать какую-то симпатию и приязнь к мужу. Ты легко поймешь также, что эта приязнь может уменьшиться и даже, уверяю тебя, быть с корнем вырвана презрением. Вот это презрение я и начала теперь чувствовать к мужу, в котором открыла - прости за выражение - набитого дурака. Может быть, тебе покажется странным, что я не сделала этого открытия значительно раньше; но женщины умеют находить тысячу причин для оправдания глупости тех, кто им нравится; кроме того, позволь тебе сказать, надо иметь очень проницательный взгляд, чтобы различить дурака под маской жизнерадостности и хороших манер. |
| "It will be easily imagined that, when I once despised my husband, as I confess to you I soon did, I must consequently dislike his company; and indeed I had the happiness of being very little troubled with it; for our house was now most elegantly furnished, our cellars well stocked, and dogs and horses provided in great abundance. As my gentleman therefore entertained his neighbours with great hospitality, so his neighbours resorted to him with great alacrity; and sports and drinking consumed so much of his time, that a small part of his conversation, that is to say, of his ill-humours, fell to my share. | Легко себе представить, что, начав презирать мужа,- а это, признаюсь тебе. случилось скоро,- я уже не могла находить удовольствия в его обществе; к счастью, он беспокоил меня довольно редко, потому что дом наш был теперь изящно обставлен, погреба полны вина, а псарни и конюшни - собак и лошадей. Так как супруг мой весьма гостеприимно открыл двери соседям, то соседи просить себя не заставили: охота и пьянство поглощали у него столько времени, что на мою долю выпадало очень мало общения с ним, правильнее говоря, его дурного расположения. |
| "Happy would it have been for me if I could as easily have avoided all other disagreeable company; but, alas! I was confined to some which constantly tormented me; and the more, as I saw no prospect of being relieved from them. These companions were my own racking thoughts, which plagued and in a manner haunted me night and day. In this situation I past through a scene, the horrors of which can neither be painted nor imagined. Think, my dear, figure, if you can, to yourself, what I must have undergone. I became a mother by the man I scorned, hated, and detested. I went through all the agonies and miseries of a lying-in (ten times more painful in such a circumstance than the worst labour can be when one endures it for a man one loves) in a desert, or rather, indeed, a scene of riot and revel, without a friend, without a companion, or without any of those agreeable circumstances which often alleviate, and perhaps sometimes more than compensate, the sufferings of our sex at that season." | Для меня было бы большим счастьем, если бы я могла так же легко избежать и другого неприятного собеседника, но, увы, он беспрестанно мучил меня; и хуже всего было то, что я не видела никакого способа от него избавиться. Собеседником этим были мои собственные мучительные мысли, которые досаждали мне и не давали покоя ни днем, ни ночью. В таком положении я подверглась пытке, ужасы которой не поддаются описанию. Подумай, дорогая моя, представь, если можешь, что я должна была перенести. Человек, которого я презирала, ненавидела, терпеть не могла, сделал меня матерью. Я испытала все муки, все ужасы родов (при таких обстоятельствах в десять раз более тягостные, чем самое болезненное разрешенье от бремени, когда страдаешь за любимого человека) в пустыне, или, вернее, среди разгула и бесчинства, без друга, без товарища, без ласковых утешений, которые часто облегчают, а иногда даже больше чем вознаграждают женщину за все ее мучения в эти минуты. |
| English | Русский |
| Mrs. Fitzpatrick was proceeding in her narrative, when she was interrupted by the entrance of dinner, greatly to the concern of Sophia; for the misfortunes of her friend had raised her anxiety, and left her no appetite but what Mrs. Fitzpatrick was to satisfy by her relation. | Миссис Фитцпатрик собиралась продолжать свой рассказ, но в эту минуту принесли обед и помешали ей, к большому огорчению Софьи: злоключения приятельницы взволновали нашу героиню и пробудили в ней тот голод, который способна была утолить не еда, а только окончание рассказа миссис Фитцпатрик. |
| The landlord now attended with a plate under his arm, and with the same respect in his countenance and address which he would have put on had the ladies arrived in a coach and six. | На этот раз прислуживал сам хозяин, с тарелкой под мышкой и с таким почтительным и внимательным видом, точно его гостьи приехали в карете шестерней. |
| The married lady seemed less affected with own misfortunes than was her cousin; for the former eat very heartily, whereas the latter could hardly swallow a morsel. Sophia likewise showed more concern and sorrow in her countenance than appeared in the other lady; who, having observed these symptoms in her friend, begged her to be comforted, saying, "Perhaps all may yet end better than either you or I expect." | Замужняя дама, видно, растрогалась своими несчастьями меньше, чем ее кузина, потому что кушала с большим аппетитом, тогда как Софья едва проглотила кусочек. Равным образом лицо Софьи гораздо сильнее выражало огорчение и скорбь, чем лицо миссис Фитцпатрик, которая, заметив это, просила кузину утешиться, сказав, что, "может быть, все окончится лучше, чем мы с тобой ожидаем". |
| Our landlord thought he had now an opportunity to open his mouth, and was resolved not to omit it. | Хозяин счел, что теперь самая удобная минута открыть рот, и решил не упускать случая. |
| "I am sorry, madam," cries he, "that your ladyship can't eat; for to be sure you must be hungry after so long fasting. I hope your ladyship is not uneasy at anything, for, as madam there says, all may end better than anybody expects. A gentleman who was here just now brought excellent news; and perhaps some folks who have given other folks the slip may get to London before they are overtaken; and if they do, I make no doubt but they will find people who will be very ready to receive them." | - Мне очень жаль, сударыня,- сказал он,- что ваша милость так плохо кушает; ведь вы, верно, очень голодны после такого долгого поста. Надеюсь, что вашей милости незачем тревожиться, потому что, как изволила сказать эта дама, все может кончиться лучше, чем ожидают. Только что заезжал сюда один джентльмен, который привез отличные вести; и, пожалуй, кое-кто, ускользнув от кое-кого, успеет добраться до Лондона прежде, чем его догонят; а если так, то я не сомневаюсь, что он найдет людей, которые его радушно встретят. |
| All persons under the apprehension of danger convert whatever they see and hear into the objects of that apprehension. Sophia therefore immediately concluded, from the foregoing speech, that she was known, and pursued by her father. She was now struck with the utmost consternation, and for a few minutes deprived of the power of speech; which she no sooner recovered, than she desired the landlord to send his servants out of the room, and then, addressing herself to him, said, | Когда мы напуганы, то во всем, что мы видим и слышим. нам чудится связь с предметом нашего страха. Поэтому Софья немедленно заключила из слов хозяина, что ее узнали и что отец ее преследует. Она совсем оторопела и на несколько минут лишилась способности речи; как только голос к ней вернулся, она тотчас же попросила хозяина удалить слуг и, обратившись к нему, сказала: |
| "I perceive, sir, you know who we are; but I beseech you-nay, I am convinced, if you have any compassion or goodness, you will not betray us." | - Я вижу, сударь, вы знаете, кто мы; но умоляю вас... да, я убеждена, если в вас есть хоть сколько-нибудь жалости или доброты, вы нас не выдадите. |
| "I betray your ladyship!" quoth the landlord; "no (and then he swore several very hearty oaths); I would sooner be cut into ten thousand pieces. I hate all treachery. I! I never betrayed any one in my life yet, and I am sure I shall not begin with so sweet a lady as your ladyship. All the world would very much blame me if I should, since it will be in your ladyship's power so shortly to reward me. My wife can witness for me, I knew your ladyship the moment you came into the house: I said it was your honour, before I lifted you from your horse, and I shall carry the bruises I got in your ladyship's service to the grave; but what signified that, as long as I saved your ladyship? To be sure some people this morning would have thought of getting a reward; but no such thought ever entered into my head. I would sooner starve than take any reward for betraying your ladyship." | - Я выдам вашу милость? - воскликнул хозяин.- Никогда (и он подкрепил свои слова множеством клятв), скорее я дам себя разрубить на тысячу кусков! Я ненавижу всякое предательство. Помилуйте! Отродясь я никого еще не выдавал, так неужели сделаю почин с такой прелестной дамы, как ваша милость. Весь свет стал бы сурово порицать меня, если б я вас выдал, тем более что скоро ваша милость в состоянии будет вознаградить меня. Жена вам подтвердит: я узнал вашу милость, как только вы прибыли в мой дом; прежде чем я снял вас с лошади, я сказал, что это ваша честь, и до гроба носить буду синяки, полученные на службе вашей милости; но что они для меня, если я спас вашу милость? Конечно, иной бы сегодня утром подумал, что недурно бы получить награду, но я об этом и не помышлял. Да я скорее с голоду сдохну, чем соглашусь взять награду за выдачу вашей милости. |
| "I promise you, sir," says Sophia, "if it be ever in my power to reward you, you shall not lose by your generosity." | - Обещаю вам, сударь,- сказала Софья,- что, если только в моей власти будет вознаградить вас, вы не пожалеете о своем великодушии. |
| "Alack-a-day, madam!" answered the landlord; "in your ladyship's power! Heaven put it as much into your will! I am only afraid your honour will forget such a poor man as an innkeeper; but, if your ladyship should not, I hope you will remember what reward I refused- refused! that is, I would have refused, and to be sure it may be called refusing, for I might have had it certainly; and to be sure you might have been in some houses;-but, for my part, I would not, methinks, for the world have your ladyship wrong me so much as to imagine I ever thought of betraying you, even before I heard the good news." | - Помилуйте, сударыня! - воскликнул хозяин.- Если будет в вашей власти! Лишь бы небо внушило вам это желание! Только, боюсь, я, ваша честь позабудет бедного содержателя гостиницы; но если ваша милость не позабудет, то, надеюсь, вы вспомните, от какой награды я отказался... Отказался! Я хочу сказать: отказался бы, а, уж конечно, это можно назвать отказом, потому что я бы, наверно, получил награду, и тогда вы бы, пожалуй, очутились в другом доме... Но только, ради бога, не подумайте на меня, ваша милость, такой напраслины, будто я когда-либо помышлял вас выдать, даже до получения доброй вести. |
| "What news, pray?" says Sophia, something eagerly. | - Какой вести, скажите, пожалуйста? - с живостью спросила Софья. |
| "Hath not your ladyship heard it, then?" cries the landlord; "nay, like enough, for I heard it only a few minutes ago; and if I had never heard it, may the devil fly away with me this instant if I would have betrayed your honour! no, if I would, may I-" | - Так ваша милость еще не знает? - сказал хозяин.- Да и немудрено: ведь я сам услышал эту новость несколько минут тому назад; но хотя бы и не услышал, так пусть черт унесет меня сию минуту, если бы я выдал вашу честь! Да, если б я выдал, так пусть... |
| Here he subjoined several dreadful imprecations, which Sophia at last interrupted, and begged to know what he meant by the news.- He was going to answer, when Mrs. Honour came running into the room, all pale and breathless, and cried out, | И он разразился самыми страшными проклятиями, которые Софья наконец остановила, спросив, о какой новости он говорит. Он уже собирался отвечать, как в комнату вбежала миссис Гонора, вся бледная и задыхающаяся, с криком: |
| "Madam, we are all undone, all ruined, they are come, they are come!" | - Сударыня, мы погибли. Конец нам. Они пришли, они пришли! |
| These words almost froze up the blood of Sophia; but Mrs. Fitzpatrick asked Honour who were come? | Слова эти бросили Софью в холод; но миссис Фитцпатрик спросила Гонору, кто пришел. |
| "Who?" answered she, "why, the French; several hundred thousands of them are landed, and we shall be all murdered and ravished." | - Кто? Известно, французы. Высадилось несколько сот тысяч французов, и все мы будем перебиты и изнасилованы. |
| As a miser, who hath, in some well-built city, a cottage, value twenty shillings, when at a distance he is alarmed with the news of a fire, turns pale and trembles at his loss; but when he finds the beautiful palaces only are burnt, and his own cottage remains safe, he comes instantly to himself, and smiles at his good fortunes: or as (for we dislike something in the former simile) the tender mother, when terrified with the apprehension that her darling boy is drowned, is struck senseless and almost dead with consternation; but when she is told that little master is safe, and the Victory only, with twelve hundred brave men, gone to the bottom, life and sense again return, maternal fondness enjoys the sudden relief from all its fears, and the general benevolence which at another time would have deeply felt the dreadful catastrophe, lies fast asleep in her mind; so Sophia, than whom none was more capable of tenderly feeling the general calamity of her country, found such immediate satisfaction from the relief of those terrors she had of being overtaken by her father, that the arrival of the French scarce made any impression on her. | Как скряга, у которого в богатом городе есть лачуга ценой в двадцать шиллингов, услышав вдали от нее пожарную тревогу, бледнеет и трепещет за свое жалкое добро, но, убедившись, что сгорели только прекрасные дворцы, а его хижина уцелела, мгновенно приходит в себя и радуется своему счастью; или (это сравнение нам что-то не очень по вкусу) как нежная мать, перепуганная известием, что утонул любимый ее сын, падает без чувств и почти умирает от ужаса, но, услышав, что сын ее невредим и только ^Победа" с тысячью двумястами храбрецов пошла ко дну, вдруг воскресает, к ней возвращаются чувства и жизнь, материнская любовь диктует, что страхи миновали, а сострадание, которое в другое время горячо откликнулось бы на ужасную катастрофу, крепко спит в ее сердце, так и Софья, способная живее всякого сочувствовать бедствиям своей родины, до того обрадовалась освобождению от опасности быть захваченной отцом, что высадка французов не произвела на нее почти никакого впечатления. Она мягко побранила горничную за то, что та так напугала ее. |
| She gently chid her maid for the fright into which she had thrown her, and said "she was glad it was no worse; for that she had feared somebody else was come." | - Хорошо, что не случилось ничего худшего,- прибавила Софья, так как она боялась прибытия совсем других людей. |
| "Ay, ay," quoth the landlord, smiling, "her ladyship knows better things; she knows the French are our very best friends, and come over hither only for our good. They are the people who are to make Old England flourish again. I warrant her honour thought the duke was coming; and that was enough to put her into a fright. I was going to tell your ladyship the news.- His honour's majesty, Heaven bless him, hath given the duke the slip, and is marching as fast as he can to London, and ten thousand French are landed to join him on the road." | - Да, да,- сказал с улыбкой хозяин,- их милость лучше знает положение дел; их милость знает, что французы - наши добрые друзья и высадились к нам только для нашего блага. Они вновь принесут процветание Старой Англии. Бьюсь об заклад, что их милость подумала о прибытии герцога; от такой мысли, понятно, перепугаешься. Его величество, да охранит его господь, ускользнул от герцога и быстрым маршем идет к Лондону, а десять тысяч высадившихся французов должны соединиться с ним по пути. |
| Sophia was not greatly pleased with this news, nor with the gentleman who related it; but, as she still imagined he knew her (for she could not possibly have any suspicion of the real truth), she durst not show any dislike. And now the landlord, having removed the cloth from the table, withdrew; but at his departure frequently repeated his hopes of being remembered hereafter. | Софье не очень понравилась эта новость, а также и сообщивший ее джентльмен, но так как она все еще воображала, что он ее знает (ведь не могла же она догадаться об истинном положении дела), то не посмела выказать своего неудовольствия. Тем временем хозяин убрал со стола и удалился, на прощание неоднократно выразив надежду, что о нем не забудут. |
| The mind of Sophia was not at all easy under the supposition of being known at this house; for she still applied to herself many things which the landlord had addressed to Jenny Cameron; she therefore ordered her maid to pump out of him by what means he had become acquainted with her person, and who had offered him the reward for betraying her; she likewise ordered the horses to be in readiness by four in the morning, at which hour Mrs. Fitzpatrick promised to bear her company; and then, composing herself as well as she could, she desired that lady to continue her story. | Софью очень тревожила мысль, что ее знают в этом доме: она все еще относила к себе многое из того, что хозяин обращал к Дженни Камерон; поэтому она поручила горничной выведать, каким образом он получил о ней сведения и кто предлагал ему награду за ее выдачу; она распорядилась также, чтобы лошади были приготовлены к четырем часам утра,- миссис Фитцпатрик дала согласие выехать в это время,- после чего, кое-как успокоившись, Софья попросила свою спутницу продолжать рассказ. |
| English | Русский |
| While Mrs. Honour, in pursuance of commands of her mistress, ordered a bowl of punch, and invited my landlord and landlady to partake of it, Mrs. Fitzpatrick thus went on with her relation. | Между тем как миссис Гонора, исполняя приказания госпожи своей, велела подать чашу пунша и пригласила хозяина и хозяйку разделить ее с ней, миссис Фитцпатрик так продолжала рассказ: |
| "Most of the officers who were quartered at a town in our neighbourhood were of my husband's acquaintance. Among these there was a lieutenant, a very pretty sort of man, and who was married to a woman, so agreeable both in her temper and conversation, that from our first knowing each other, which was soon after my lying-in, we were almost inseparable companions; for I had the good fortune to make myself equally agreeable to her. | - Почти все офицеры, расквартированные в соседнем городе, были знакомы с моим мужем. В числе их был лейтенант, превосходнейший человек, женатый па женщине, настолько приятной характером и манерами, что с первой же нашей встречи, которая произошла вскоре после моих родов, мы сделались с ней почти неразлучны, потому что и я имела счастье прийтись ей по душе. |
| "The lieutenant, who was neither a sot nor a sportsman, was frequently of our parties; indeed he was very little with my husband, and no more than good breeding constrained him to be, as he lived almost constantly at our house. My husband often expressed much dissatisfaction at the lieutenant's preferring my company to his; he was very angry with me on that account, and gave me many a hearty curse for drawing away his companions; saying, 'I ought to be d-n'd for having spoiled one of the prettiest fellows in the world, by making a milksop of him.' | Лейтенант, который не был ни пьяницей, ни любителем охоты, часто проводил с нами время; с мужем моим он встречался очень редко, не больше, чем того требовала вежливость, так как он почти постоянно жил в нашем доме. Муж мой часто выражал недовольство, что лейтенант предпочитает его обществу мое; он был очень на меня сердит за это и постоянно бранился, говоря, что я переманиваю к себе его гостей и "черт бы меня побрал за то, что я испортила превосходнейшего человека, сделав из него тряпку". |
| "You will be mistaken, my dear Sophia, if you imagine that the anger of my husband arose from my depriving him of a companion; for the lieutenant was not a person with whose society a fool could be pleased; and, if I should admit the possibility of this, so little right had my husband to place the loss of his companion to me, that I am convinced it was my conversation alone which induced him ever to come to the house. No, child, it was envy, the worst and most rancorous kind of envy, the envy of superiority of understanding. The wretch could not bear to see my conversation preferred to his, by a man of whom he could not entertain the least jealousy. O my dear Sophy, you are a woman of sense; if you marry a man, as is most probable you will, of less capacity than yourself, make frequent trials of his temper before marriage, and see whether he can bear to submit to such a superiority.- Promise me, Sophy, you will take this advice; for you will hereafter find its importance." | Ты ошибешься, милая Софья, если усмотришь причину гнева моего мужа в том, что я лишила его собеседника; лейтенант был не из тех людей, общество которых может нравиться дураку; но если даже допустить эту возможность, муж мой все-таки не имел никакого права жаловаться на меня, потому что, я убеждена, единственно мое общество привлекало лейтенанта в наш дом. Нет, душа моя, здесь была зависть, самый худший и злобный вид зависти: зависть к умственному превосходству. Для негодяя было невыносимо предпочтение, оказываемое мне человеком, который не давал ни малейшего повода к ревности. Ах, милая Софья, ты женщина умная; если, что вполне вероятно, ты выйдешь за человека, уступающего тебе по уму, то до свадьбы подвергни его характер многократному испытанию и посмотри, в состоянии ли он покориться твоему превосходству... Обещай мне, Софи, последовать этому совету,- впоследствии ты поймешь всю его важность. |
| "It is very likely I shall never marry at all," answered Sophia; "I think, at least, I shall never marry a man in whose understanding I see any defects before marriage; and I promise you I would rather give up my own than see any such afterwards." | - Весьма вероятно, что я совсем не выйду замуж,- отвечала Софья,- по крайней мере, не выйду за человека, в уме которого замечу до свадьбы недостатки; и, право, я скорее откажусь от собственного ума, чем потерплю после свадьбы недомыслие в своем муже. |
| "Give up your understanding!" replied Mrs. Fitzpatrick; "oh, fie, child! I will not believe so meanly of you. Everything else I might myself be brought to give up; but never this. Nature would not have allotted this superiority to the wife in so many instances, if she had intended we should all of us have surrendered it to the husband. This, indeed, men of sense never expect of us; of which the lieutenant I have just mentioned was one notable example; for though he had a very good understanding, he always acknowledged (as was really true) that his wife had a better. And this, perhaps, was one reason of the hatred my tyrant bore her. | - Откажешься от собственного ума! - ужаснулась миссис Фитцпатрик.Фи, душа моя, я была о тебе лучшего мнения. Если придется, я от чего угодно готова буду отказаться, только не от ума. Природа не наделяла бы так часто этим преимуществом жен, если бы хотела, чтобы все мы уступали его своим мужьям. Умные мужчины никогда этого и не ждут от нас; только что упомянутый мной лейтенант тому прекрасный пример: хотя он был очень умен, но всегда признавал (и по справедливости), что жена умнее его. И это было, может быть, одной из причин ненависти к ней моего тирана. |
| "Before he would be so governed by a wife, he said, especially such an ugly b- (for, indeed, she was not a regular beauty, but very agreeable and extremely genteel), he would see all the women upon earth at the devil, which was a very usual phrase with him. | "Чем согласиться стать под начало жены,- говорил он,- особенно такой уродины (а она, правда, не была писаная красавица, но очень миловидная и необыкновенно изящная), я скорее начихаю на всех женщин; пусть все они провалятся к чертовой бабушке"; это любимое его выражение. |
| He said, he wondered what I could see in her to be so charmed with her company: since this woman, says he, hath come among us, there is an end of your beloved reading, which you pretended to like so much, that you could not afford time to return the visits of the ladies in this country; | Он удивлялся, что я могла найти в ней, чтобы так прельститься ее обществом. "С тех пор как эта женщина,- говорил он,- зачастила к нам, пришел конец любимому вашему чтению, которым вы якобы настолько увлечены, что у вас не находится времени отдавать визиты окрестным дамам". |
| and I must confess I had been guilty of a little rudeness this way; for the ladies there are at least no better than the mere country ladies here; and I think I need make no other excuse to you for declining any intimacy with them. | Надо сознаться, я была повинна в некоторой неучтивости по отношению к ним; ведь тамошние дамы, во всяком случае, ничуть не лучше здешних неотесанных сельских барынь; думаю, что для тебя этого достаточно, чтобы понять, почему я уклонялась от всякого сближения с ними. |
| "This correspondence, however, continued a whole year, even all the while the lieutenant was quartered in that town; for which I was contented to pay the tax of being constantly abused in the manner above mentioned by my husband; I mean when he was at home; for he was frequently absent a month at a time at Dublin, and once made a journey of two months to London: in all which journeys I thought it a very singular happiness that he never once desired my company; nay, by his frequent censures on men who could not travel, as he phrased it, without a wife tied up to their tail, he sufficiently intimated that, had I been never so desirous of accompanying him, my wishes would have been in vain; but, Heaven knows, such wishes were very far from my thoughts. | Наше знакомство продолжалось, однако, целый год - то есть все время, пока лейтенант квартировал в соседнем городе; но за это мне приходилось терпеть описанное выше обращение мужа, правда, только когда он бывал дома. Надо сказать, он часто отлучался на месяц в Дублин, а однажды уезжал в Лондон на два месяца; я почитала великим для себя счастьем, что при всех этих поездках он ни разу не предлагал мне сопровождать его; своими постоянными насмешками над людьми, которые не могут выехать из дому, не привязав к фалдам жену, как он выражался, он даже давал достаточно ясно попять, что, как бы мне ни хотелось сопровождать его, мое желание все равно останется неисполненным; но, богу известно, такое желание никогда у меня не возникало. |
| "At length my friend was removed from me, and I was again left to my solitude, to the tormenting conversation with my own reflections, and to apply to books for my only comfort. I now read almost all day long.- How many books you think I read in three months?" | Наконец подруга моя уехала, и я снова была предоставлена своему одиночеству да мучительным размышлениям и находила единственную отраду в книгах. Я читала целые дни напролет... Как ты думаешь, сколько книг прочла я за три месяца? |
| "I can't guess, indeed, cousin," answered Sophia. "Perhaps half a score." | - Правда, кузина, не могу угадать,- отвечала Софья.- Ну, может быть, десяток? |
| "Half a score! half a thousand, child!" answered the other. "I read a good deal in Daniel's English History of France; a great deal in Plutarch's Lives, the Atalantis, Pope's Homer, Dryden's Plays, Chillingworth, the Countess D'Aulnois, and Locke's Human Understanding. | - Десяток! Сотен пять, милая. Я прочла большую часть "Истории Франции" Даниэля в английском переводе, большую часть "Жизнеописаний" Плутарха, "Атлантиду" Гомера в переводе Попа, пьесы Драйдена, Чиллингворта, графиню д'Онуа и "Опыт о человеческом разуме" Локка. |
| "During this interval I wrote three very supplicating, and, I thought, moving letters to my aunt; but, as I received no answer to any of them, my disdain would not suffer me to continue my application." | За это время я написала тетушке три умоляющих и, мне кажется, очень трогательных письма, но так как ни на одно из них ответа не получила, то гордость не позволила мне более обращаться к ней с просьбами. |
| Here she stopt, and, looking earnestly at Sophia, said, | Тут она замолчала и, пристально посмотрев на Софью, заметила: |
| "Methinks, my dear, I read something in your eyes which reproaches me of a neglect in another place, where I should have met with a kinder return." | - Сдается мне, милая, я прочла в глазах твоих упрек в невнимании к другой особе, у которой я встретила бы больше отзывчивости. |
| "Indeed, dear Harriet," answered Sophia, "your story is an apology for any neglect; but, indeed, I feel that I have been guilty of a remissness, without so good an excuse.-Yet pray proceed; for I long, though I tremble, to hear the end." | - Право, милая Гарриет,- отвечала Софья,- история твоих бедствий служит достаточным оправданием твоего невнимания. Вот я так действительно виновата в нерадивости, не имея такого извинения. Но сделай милость, продолжай; хоть я вся замираю, но горю нетерпением услышать конец. |
| Thus, then, Mrs. Fitzpatrick resumed her narrative: | После этого миссис Фитцпатрик так продолжала свой рассказ: |
| "My husband now took a second journey to England, where he continued upwards of three months; during the greater part of this time I led a life which nothing but having led a worse could make me think tolerable; for perfect solitude can never be reconciled to a social mind, like mine, but when it relieves you from the company of those you hate. What added to my wretchedness was the loss of my little infant: not that I pretend to have had for it that extravagant tenderness of which I believe I might have been capable under other circumstances; but I resolved, in every instance, to discharge the duty of the tenderest mother; and this care prevented me from feeling the weight of that heaviest of all things, when it can be at all said to lie heavy on our hands. | - Муж мой отправился вторично в Англию, где пробыл свыше трех месяцев; в течение большей части этого времени я вела жизнь, которую могло сделать для меня переносимой только сравнение с еще худшей жизнью, которую я вела перед тем; ведь человек такого общительного характера, как я, способен примириться с полным одиночеством разве лишь в том случае, когда оно избавляет его от общества людей ему ненавистных. В довершение своего несчастия я потеряла ребенка. Я вовсе не хочу сказать, чтобы я чувствовала к нему ту безумную привязанность, на которую, мне кажется, была бы способна при других обстоятельствах, но, во всяком случае, я решила исполнять обязанности самой нежной матери, и эти заботы облегчали для меня ношу, которая кажется нам самой тяжелой, что есть на свете, когда ложится бременем на наши руки. |
| "I had spent full ten weeks almost entirely by myself, having seen nobody all that time, except my servants and a very few visitors, when a young lady, a relation to my husband, came from a distant part of Ireland to visit me. She had staid once before a week at my house, and then I gave her a pressing invitation to return; for she was a very agreeable woman, and had improved good natural parts by a proper education. indeed, she was to me a welcome guest. | Целых десять недель провела я почти в полном одиночестве, не видя никого, кроме своих слуг и очень немногих гостей; и вот ко мне приехала из отдаленной части Ирландии молодая дама, родственница моего мужа,- она уже однажды гостила у меня неделю, и я горячо просила ее заехать снова. Очень милая женщина, усовершенствовавшая прекрасные природные дарования тщательным воспитанием. Словом, она была для меня желанной гостьей. |
| "A few days after her arrival, perceiving me in very low spirits, without enquiring the cause, which, indeed, she very well knew, the young lady fell to compassionating my case. She said, 'Though politeness had prevented me from complaining to my husband's relations of his behaviour, yet they all were very sensible of it, and felt great concern upon that account; but none more than herself.' And after some more general discourse on this head, which I own I could not forbear countenancing, at last, after much previous precaution and enjoined concealment, she communicated to me, as a profound secret- that my husband kept a mistress. | Через несколько дней по приезде, видя, что я подавлена, дама эта без всяких расспросов, так как ей все было отлично известно, принялась выражать соболезнование моей участи. Она сказала, что хотя благовоспитанность не позволяла мне жаловаться родным моего мужа на его поведение, однако все они очень огорчены и сочувствуют мне, особенно она сама. После нескольких общих рассуждений на эту тему, с которыми я не могла не согласиться, она, после многих предосторожностей и наказав хранить молчание, сообщила мне под строжайшим секретом... что муж мой содержит любовницу. |
| "You will certainly imagine I heard this news with the utmost insensibility- Upon my word, if you do, your imagination will mislead you. Contempt had not so kept down my anger to my husband, but that hatred rose again on this occasion. What can be the reason of this? Are we so abominably selfish, that we can be concerned at others having possession even of what we despise? or are we not rather abominably vain, and is not this the greatest injury done to our vanity? What think you, Sophia?" | Ты, вероятно, воображаешь, что я выслушала это известие совершенно равнодушно?.. Если так, то, честное слово, ты заблуждаешься. Презрение не до такой степени укротило мой гнев на мужа, чтобы он не вспыхнул по этому поводу с новой силой. Что за причина этого явления? Неужели мы такие отвратительные эгоисты, что способны огорчаться, когда другие завладевают даже тем, что мы презираем, или так отвратительно тщеславны и считаем это величайшим оскорблением нашему тщеславию? Как ты думаешь, Софья? |
| "I don't know, indeed," answered Sophia; "I have never troubled myself with any of these deep contemplations; but I think the lady did very ill in communicating to you such a secret." | - Право, не знаю,- отвечала Софья,- я никогда еще не погружалась в такие глубокие размышления, но думаю, что та дама поступила очень дурно, открыв тебе эту тайну. |
| "And yet, my dear, this conduct is natural," replied Mrs. Fitzpatrick; "and, when you have seen and read as much as myself, you will acknowledge it to be so." | - И все же, милая, это совершенно естественный поступок,- возразила миссис Фитцпатрик.- Когда ты увидишь и прочтешь столько, сколько прочла я, ты со мной согласишься. |
| "I am sorry to hear it is natural," returned Sophia; "for I want neither reading nor experience to convince me that it is very dishonourable and very ill-natured: nay, it is surely as ill-bred to tell a husband or wife of the faults of each other as to tell them of their own." | - Мне прискорбно слышать, что ты называешь такой поступок естественным,- сказала Софья.- По-моему, не нужно ни чтения, ни житейской опытности, чтобы быть убежденной в его бесчестности и злобности; и мало того, рассказывать мужу о проступках жены или же не о проступках мужа есть признак невоспитанности,- это все равно, что говорить им о их собственных недостатках. |
| "Well," continued Mrs. Fitzpatrick, "my husband at last returned; and, if I am thoroughly acquainted with my own thoughts, I hated him now more than ever; but I despised him rather less: for certainly nothing so much weakens our contempt, as an injury done to our pride or our vanity. | - Как бы то ни было,- продолжала миссис Фитцпатрик,- муж мой наконец вернулся. Если я правильно разбираюсь в своих чувствах, то я возненавидела его больше, чем когда-нибудь, но презирала меньше: несомненно, ничто так не ослабляет нашего презрения, как обида, нанесенная нашей гордости или нашему тщеславию. |
| "He now assumed a carriage to me so very different from what he had lately worn, and so nearly resembling his behaviour the first week of our marriage, that, had I now had any spark of love remaining, he might, possibly, have rekindled my fondness for him. But, though hatred may succeed to contempt, and may perhaps get the better of it, love, I believe, cannot. The truth is, the passion of love is too restless to remain contented, without the gratification which it receives from its object; and one can no more be inclined to love without loving, than we can have eyes without seeing. When a husband, therefore, ceases to be the object of this passion, it is most probable some other man- I say, my dear, if your husband grows indifferent to you- if you once come to despise him- I say- that is- if you have the passion of love in you- Lud! I have bewildered myself so- but one is apt, in these abstracted considerations, to lose the concatenation of ideas, as Mr. Locke says:- in short, the truth is- in short, I scarce know what it is; but, as I was saying, my husband returned, and his behaviour, at first, greatly surprized me; but he soon acquainted me with the motive, and taught me to account for it. In a word, then, he had spent and lost all the ready money of my fortune; and, as he could mortgage his own estate no deeper, he was now desirous to supply himself with cash for his extravagance, by selling a little estate of mine, which he could not do without my assistance; and to obtain this favour, was the whole and sole motive of all the fondness which he now put on. | Обращение его со мной теперь настолько переменилось против недавнего и сделалось настолько похожим на то, как он вел себя в первую неделю нашего супружества, что, сохранись во мне хоть искра любви, мое сердце могло бы снова загореться нежностью к нему. Но если презрение может смениться ненавистью и даже быть вовсе ею вытеснено, то любовь, по-моему, вытеснить презрение не может. Дело в том, что любовь - страсть слишком неспокойная, она не может найти удовлетворения в предмете, который не приносит удовольствия; а испытывать желание любви и не любить невозможно, как невозможно иметь глаза и не видеть. Вот почему, когда муж перестает быть предметом этой страсти, то весьма вероятно, что кто-нибудь другой... Я хочу сказать, милая, если ты сделаешься к мужу равнодушна... если в сердце твоем горит огонь любви... Фу черт, я совсем запуталась.. Впрочем, в таких отвлеченных рассуждениях немудрено потерять связь идей, как говорит мистер Локк. Словом, дело в том... Словом, я уже почти не соображаю, о чем говорю... Да, как я сказала, муж мой вернулся, и его поведение сначала удивило меня; но скоро открылась причина его, и для меня все стало ясно. Коротко говоря, он растратил и промотал все наличные деньги из моего приданого и так как не мог больше заложить свое поместье, то желал теперь раздобыть денег на кутежи продажей моего небольшого имения, чего не мог сделать без моего согласия: добиться от меня этой милости и было единственной причиной всей нежности, которую он напустил на себя |
| "With this I peremptorily refused to comply. I told him, and I told him truly, that, had I been possessed of the Indies at our first marriage, he might have commanded it all; for it had been a constant maxim with me, that where a woman disposes of her heart, she should always deposit her fortune; but, as he had been so kind, long ago, to restore the former into my possession, I was resolved likewise to retain what little remained of the latter. | Я наотрез отказала. Я сказала ему - и сказала правду,- что, владей я перед нашей свадьбой целой Индией, она вся была бы отдана в его распоряжение: потому что я постоянно держалась такого правила, что кому женщина отдает свое сердце, тому она должна отдать также и состояние, а так как муж мой был настолько добр, что давно уже вернул мне сердце, то я и решила удержать те гроши, что еще оставались от моего приданого. |
| "I will not describe to you the passion into which these words, and the resolute air in which they were spoken, threw him: nor will I trouble you with the whole scene which succeeded between us. Out came, you may be well assured, the story of the mistress; and out it did come, with all the embellishments which anger and disdain could bestow upon it. | Не буду описывать тебе бешенство, в которое привели его эти слова и решительный вид, с каким они были сказаны; не стану также докучать описанием разыгравшейся между нами сцены. Всплыла на свет, само собой разумеется, и история с любовницей,- всплыла со всеми прикрасами, на какие только способны гнев и презрение. |
| "Mr. Fitzpatrick seemed a little thunderstruck with this, and more confused than I had seen him, though his ideas are always confused enough, heaven knows. He did not, however, endeavour to exculpate himself; but took a method which almost equally confounded me. What was this but recrimination? He affected to be jealous:- he may, for aught I know, be inclined enough to jealousy in his natural temper: nay, he must have had it from nature, or the devil must have put it into his head; for I defy all the world to cast a just aspersion on my character: nay, the most scandalous tongues have never dared censure my reputation. My fame, I thank heaven, hath been always as spotless as my life; and let falsehood itself accuse that, if it dare. No, my dear Graveairs, however provoked, however ill-treated, however injured in my love, I have firmly resolved never to give the least room for censure on this account.- And yet, my dear, there are some people so malicious, some tongues so venomous, that no innocence can escape them. The most undesigned word, the most accidental look, the least familiarity, the most innocent freedom, will be misconstrued, and magnified into I know not what, by some people. But I despise, my dear Graveairs, I despise all such slander. No such malice, I assure you, ever gave me an uneasy moment. No, no, I promise you I am above all that.- But where was I? O let me see, I told you my husband was jealous- And of whom, I pray?- Why, of whom but the lieutenant I mentioned to you before! He was obliged to resort above a year and more back, to find any object for this unaccountable passion, if, indeed, he really felt any such, and was not an arrant counterfeit, in order to abuse me. | Мистер Фитцпатрик, по-видимому, был несколько поражен и смутился больше, чем когда-либо, хотя мысли его, ей-богу, всегда были смутные. Впрочем, он не пытался оправдываться, а употребил прием, который, в свою очередь, сильно смутил меня. Он предъявил мне встречное обвинение, ибо притворился ревнивым... Должно быть, от природы он был расположен к ревности, даже наверно так, или дьявол внушил ему это чувство: никто на свете не мог бы сказать обо мне ничего дурного; самые злые языки никогда не осмеливались чернить мое доброе имя. Благодарение богу, репутация моя всегда была такой же незапятнанной, как и моя жизнь; пусть сама ложь обвинит меня в чем-нибудь, если посмеет. Нет, дорогая Серьезница, несмотря на вызывающе дурное обращение мужа, несмотря на оскорбления, которые он наносил моей любви, я твердо решила никогда не давать ни малейшего повода для упреков в этом отношении... И тем не менее, дорогая моя, есть такие злые люди, такие ядовитые языки, что от них не укрыться самой невинности. Самое неумышленное слово, самый случайный взгляд, малейшая непринужденность, невиннейшая вольность будут иными истолкованы вкривь, раздуты бог знает как. Но я презираю, милая Серьезница,презираю всю эту клевету. Уверяю тебя, я всегда оставалась совершенно равнодушной к этим злобным выходкам. Нет. нет, уверяю тебя, я выше всего этого... Но на чем я остановилась? Ах да, я сказала, что муж мой ревновал. К кому же, спрашивается? Да к кому же, как не к упомянутому лейтенанту. Ему пришлось вернуться на год с лишним назад, чтобы найти какой-нибудь предлог для своей непостижимой ревности, если только он вообще ее чувствовал, а не прибегал к бессовестному притворству, чтобы оскорбить меня. |
| "But I have tired you already with too many particulars. I will now bring my story to a very speedy conclusion. In short, then, after many scenes very unworthy to be repeated, in which my cousin engaged so heartily on my side, that Mr. Fitzpatrick at last turned her out of doors; when he found I was neither to be soothed nor bullied into compliance, he took a very violent method indeed. Perhaps you will conclude he beat me; but this, though he hath approached very near to it, he never actually did. He confined me to my room, without suffering me to have either pen, ink, paper, or book: and a servant every day made my bed, and brought me my food. | Но я, наверно, утомила тебя таким множеством подробностей. Теперь я быстро закончу свою историю. После многих сцен, слишком недостойных, чтобы их здесь пересказывать, в которых родственница моя так решительно стала на мою сторону, что мистер Фитцпатрик в заключение выгнал ее из дома, муж мой убедился, что меня невозможно уломать ни кротостью, ни запугиванием, и прибегнул к очень жестокому средству. Ты, может быть, подумаешь - к побоям. Нет, до побоев дело не дошло, хотя он и был очень недалек от них. Он запер меня в мою комнату, не позволив мне иметь ни пера, ни чернил, ни бумаги, ни книг; служанка каждый день стелила мне постель и приносила пищу. |
| "When I had remained a week under this imprisonment, he made me a visit, and, with the voice of a schoolmaster, or, what is often much the same, of a tyrant, asked me, 'If I would yet comply?' I answered, very stoutly, 'That I would die first.' | Когда я таким образом просидела в заключении неделю, он явился ко мне и тоном школьного учителя или, что часто одно и то же, тоном тирана спросил, не пожелаю ли я теперь согласиться. Я очень твердо ответила, что скорее соглашусь умереть. |
| 'Then so you shall, and be d-n'd!' cries he; 'for you shall never go alive out of this room.' | - Так умирай же, проклятая! - воскликнул он.- Живой из комнаты ты не выйдешь. |
| "Here I remained a fortnight longer; and, to say the truth, my constancy was almost subdued, and I began to think of submission; when, one day, in the absence of my husband, who was gone abroad for some short time, by the greatest good fortune in the world, an accident happened.- I- at a time when I began to give way to the utmost despair- everything would be excusable at such a time- at that very time I received- But it would take up an hour to tell you all particulars.- In one word, then (for I will not tire you with circumstances), gold, the common key to all padlocks, opened my door, and set me at liberty. | Я просидела взаперти еще две недели; сказать правду, моя стойкость была почти сломлена, и я начала подумывать о подчинении, как вдруг, в отсутствие мужа, отлучившегося ненадолго из дому, произошел счастливый случай... Я... в минуту, когда мной стало овладевать жесточайшее отчаяние.... в такую минуту все было бы извинительно... в эту самую минуту я получила... Но и за целый час я не пересказала бы тебе всех подробностей... Словом (я не хочу утомлять тебя обстоятельным рассказом), золото - универсальный ключ ко всем замкам - открыло мне двери и выпустило меня на волю. |
| "I now made haste to Dublin, where I immediately procurred a passage to England; and was proceeding to Bath, in order to throw myself into the protection of my aunt, or of your father, or of any relation who would afford it me. My husband overtook me last night at the inn where I lay, and which you left a few minutes before me; but I had the good luck to escape him, and to follow you. | Я тотчас же поспешила в Дублин, откуда немедленно переправилась в Англию, и теперь еду в Бат, чтобы искать покровительства у тетушки, или' у твоего отца, или у любого родственника, который согласился бы меня приютить. Прошлой ночью муж настиг меня в гостинице, где я остановилась и откуда ты уехала за несколько минут до меня; но мне посчастливилось ускользнуть от него и встретиться с тобой. |
| "And thus, my dear, ends my history: a tragical one, I am sure, it is to myself; but, perhaps, I ought rather to apologise to you for its dulness." | Вот и конец моей истории, милая Софья; для меня она, конечно, трагическая, но тебе, верно, показалась скучной,- пожалуйста, извини меня. |
| Sophia heaved a deep sigh, and answered, | Софья глубоко вздохнула и сказала: |
| "Indeed, Harriet, I pity you from my soul!- But what could you expect? Why, why, would you marry an Irishman?" | - Право, Гарриет, я от души тебя жалею!.. Но чего же могла ты ждать? Зачем, зачем вышла ты замуж за ирландца? |
| "Upon my word," replied her cousin, "your censure is unjust. There are, among the Irish, men of as much worth and honour as any among the English: nay, to speak the truth, generosity of spirit is rather more common among them. I have known some examples there, too, of good husbands; and I believe these are not very plenty in England. Ask me, rather, what I could expect when I married a fool; and I will tell you a solemn truth; I did not know him to be so." | - Честное слово, твое порицание несправедливо,- возразила кузина.Среди ирландцев есть столько же достойных и честных людей, как и среди англичан, и, говоря по правде, даже люди великодушные среди них встречаются чаще. Мне приходилось также наблюдать в Ирландии хороших мужей, которыми Англия как будто не так уж богата. Ты лучше спроси меня, чего я могла ожидать, выйдя замуж за дурака; так скажу тебе печальную истину: я не знала, что он дурак. |
| "Can no man," said Sophia, in a very low and altered voice, "do you think, make a bad husband, who is not a fool?" | - Неужели, по-твоему, дурными мужьями бывают только дураки? - произнесла Софья тихо, изменившимся голосом. |
| "That," answered the other, "is too general a negative; but none, I believe, is so likely as a fool to prove so. Among my acquaintance, the silliest fellows are the worst husbands; and I will venture to assert, as a fact, that a man of sense rarely behaves very ill to a wife who deserves very well." | - Ну, это утверждение было бы слишком общим; но дурак, я думаю, скорее всего таким" окажется. По крайней мере, среди моих знакомых наибольшие глупцы являются наихудшими мужьями; и я решаюсь утверждать как факт бесспорный, что человек умный редко обращается дурно с женой, если она женщина достойная. |
| English | Русский |
| Sophia now, at the desire of her cousin, related- not what follows, but what hath gone before in this history: for which reason the reader will, I suppose, excuse me for not repeating it over again. | Софья тоже, по просьбе кузины, рассказала... не то, что следует дальше, а то, что случилось прежде; поэтому читатель, надеюсь, извинит меня, если я не стану повторять происшествий, ему уже известных. |
| One remark, however, I cannot forbear making on her narrative, namely, that she made no more mention of Jones, from the beginning to the end, than if there had been no such person alive. This I will neither endeavour to account for nor to excuse. Indeed, if this may be called a kind of dishonesty, it seems the more inexcusable, from the apparent openness and explicit sincerity of the other lady.- But so it was. | Не могу, впрочем, удержаться от одного замечания по поводу ее рассказа, а именно: от начала и до конца она ни разу не упомянула о Джонсе, как если бы такого человека вовсе не было на свете. Я не буду пытаться объяснить пли оправдать это. Действительно, если умолчание Софьи можно назвать нечестным, то такая нечестность тем более непростительна при сравнении с подкупающей откровенностью и очевидной искренностью ее спутницы. Но ничего не поделаешь. |
| Just as Sophia arrived at the conclusion of her story, there arrived in the room where the two ladies were sitting a noise, not unlike, in loudness, to that of a pack of hounds just let out from their kennel; nor, in shrillness, to cats, when caterwauling; or to screech owls; or, indeed, more like (for what animal can resemble a human voice?) to those sounds which, in the pleasant mansions of that gate which seems to derive its name from a duplicity of tongues, issue from the mouths, and sometimes from the nostrils, of those fair river nymphs, ycleped of old the Naiades; in the vulgar tongue translated oyster-wenches; for when, instead of the antient libations of milk and honey and oil, the rich distillation from the juniper-berry, or, perhaps, from malt, hath, by the early devotion of their votaries, been poured forth in great abundance, should any daring tongue with unhallowed license prophane, i.e., depreciate, the delicate fat Milton oyster, the plaice sound and firm, the flounder as much alive as when in the water, the shrimp as big as a prawn, the fine cod alive but a few hours ago, or any other of the various treasures which those water-deities who fish the sea and rivers have committed to the care of the nymphs, the angry Naiades lift up their immortal voices, and the prophane wretch is struck deaf for his impiety. | Едва только Софья окончила свой рассказ, как в комнату, где сидели обе дамы, донесся шум, по своей оглушительности напоминающий лай собачьей своры, только что выпущенной из псарни, а по пронзительности - мяуканье котов во время кошачьей свадьбы, или завывание сов, или еще больше (ибо какое животное может подражать человеческому голосу?) - звуки, которые в очаровательных домиках Биллингсгейтского рынка вылетают из уст, а иногда и из ноздрей прекрасных речных нимф, в старину называвшихся наядами, а теперь на низком языке переименованных в торговок устрицами; ибо когда вместо античных возлияний молока, меда и масла благодаря усердию набожных поклонниц в изобилии прольется с самого утра крепкая жидкость, полученная от перегонки можжевеловых ягод или, может быть, солода, то стоит только дерзновенному языку со святотатственной вольностью профанировать, то есть недооценить нежную и жирную мильтоновскую устрицу, свежего плотного палтуса, живую, только что из воды, камбалу, креветку величиной с омара, прекрасную треску, еще несколько часов назад полную жизни, или другое из разнообразных сокровищ, вверенных этим нимфам богами вод. занятыми ловлей в морях и реках,- как гневные наяды тотчас возвышают божественные голоса, и несчастный святотатец поражается глухотой за свое нечестие. |
| Such was the noise which now burst from one of the rooms below; and soon the thunder, which long had rattled at a distance, began to approach nearer and nearer, till, having ascended by degrees upstairs, it at last entered the apartment where the ladies were. In short, to drop all metaphor and figure, Mrs. Honour, having scolded violently below-stairs, and continued the same all the way up, came in to her mistress in a most outrageous passion, crying out, | Вот такой именно шум раздался теперь в одной из комнат нижнего этажа; скоро гром, долго грохотавший в отдалении, начал приближаться все больше и больше и, наконец, взобравшись по лестнице наверх, ворвался в комнату, где сидели наши дамы. Словом, оставляя всякие метафорические и образные выражения, миссис Гонора, яростно набушевав внизу и продолжая все время неистовствовать по пути наверх, влетела в неописуемом бешенстве к госпоже своей, крича: |
| "What doth your ladyship think? Would you imagine that this impudent villain, the master of this house, hath had the impudence to tell me, nay, to stand it out to my face, that your ladyship is that nasty, stinking wh-re (Jenny Cameron they call her), that runs about the country with the Pretender? Nay, the lying, saucy villain had the assurance to tell me, that your ladyship had owned yourself to be so; but I have clawed the rascal; I have left the marks of my nails in his impudent face. My lady! says I, you saucy scoundrel; my lady is meat for no pretenders. She is a young lady of as good fashion, and family, and fortune, as any in Somersetshire. Did you never hear of the great Squire Western, sirrah? She is his only daughter; she is-, and heiress to all his great estate. My lady to be called a nasty Scotch wh-re by such a varlet!- To be sure I wish I had knocked his brains out with the punchbowl." | - Можете себе представить, ваша милость: этот бесстыжий подлец, хозяин, имел наглость сказать мне в глаза,- да что сказать - уверять! - что ваша милость та паршивая, вонючая шлюха (Дженни Камерон, кажется, зовут ее), что бегает по Англии за Претендентом! Мало того. Этот мерзавец, этот лжец не постеснялся уверить меня, что ваша милость сами ему в этом признались! Тут уж я не выдержала и изукрасила мошенника - оставила на его бесстыжей роже следы моих ногтей. "Госпожа моя, поганец ты этакий,- говорю ему,- госпожа моя не лакомство для претендентов. Во всем Сомерсетшире не сыскать другой такой благовоспитанной, родовитой и богатой леди. Неужто ты, чурбан, никогда не слыхал о богатейшем сквайре Вестерне? Она единственная дочь его, она... наследница всех его несметных богатств". И этот прохвост смеет называть госпожу мою пакостной шотландской шлюхой... Ей-ей, жаль, что я ему голову не размозжила пуншевой чашей! |
| The principal uneasiness with which Sophia was affected on this occasion, Honour had herself caused, by having in her passion discovered who she was. However, as this mistake of the landlord sufficiently accounted for those passages which Sophia had before mistaken, she acquired some ease on that account; nor could she, upon the whole, forbear smiling. This enraged Honour, and she cries, | Во всей этой истории Софью больше всего огорчила сама Гонора, открывшая в сердцах, кто она такая. Впрочем, так как ошибка хозяина удовлетворительно объясняла некоторые его фразы, превратно истолкованные Софьей ранее, то она на этот счет несколько успокоилась, и на губах ее невольно появилась улыбка. Это еще пуще разожгло гнев Гоноры. |
| "Indeed, madam, I did not think your ladyship would have made a laughing matter of it. To be called whore by such an impudent low rascal. Your ladyship may be angry with me, for aught I know, for taking your part, since proffered service, they say, stinks; but to be sure I could never bear to hear a lady mine called whore.- Nor will I bear it. I am sure your ladyship is as virtuous a lady as ever sat foot on English ground, and I will claw any villain's eyes out who dares for to offer to presume for to say the least word to the contrary. Nobody ever could say the least ill of the character of any lady that ever I waited upon." | - Право, сударыня,- проговорила она,- я не думала, что ваша милость обратит все это в шутку. Позволять такому бесстыжему грубияну называть вас шлюхой! Ваша милость может сердиться на меня, если угодно, за то, что я взяла вашу сторону, потому что оказанная услуга, как говорится, в нос бьет; но, воля ваша, не могла я потерпеть, чтоб мою барышню шлюхой называли, и никогда не потерплю. Что бы мне ни говорили, а я думаю, ваша милость такая добродетельная, как ни одна дама, ступавшая по английской земле, и я глаза выцарапаю каждому негодяю, позволь он себе, посмей только сказать хоть словечко наперекор. Никто еще не мог сказать ничего дурного ни про одну даму, у которой я служила. |
| Hinc illae, lachrymae: in plain truth, Honour had as much love for her mistress as most servants have, that is to say- But besides this, her pride obliged her to support the character of the lady she waited on; for she thought her own was in a very close manner connected with it. In proportion as the character of her mistress was raised, hers likewise, as she conceived, was raised with it; and, on the contrary, she thought the one could not be lowered without the other. | Hinc illae lacrimae 61. Говоря начистоту, Гонора любила госпожу свою столько, сколько слуги обыкновенно любят господ своих, то есть... Но, кроме того, гордость заставляла ее защищать доброе имя дамы, у которой она служила, потому что она считала, что с добрым именем госпожи тесно связано ее собственное доброе имя. Чем ярче сияла добродетель госпожи, тем выше, думала она, стоит и ее собственная репутация, и наоборот - помрачаясь, одна неизбежно должна была бросать тень на другую. |
| On this subject, reader, I must stop a moment, to tell thee a story. "The famous Nell Gwynn, stepping one day, from a house where she had made a short visit, into her coach, saw a great mob assembled, and her footman all bloody and dirty; the fellow, being asked by his mistress the reason of his being in that condition, answered, 'I have been fighting, madam, with an impudent rascal who called your ladyship a wh-re.' 'You blockhead,' replied Mrs. Gwynn, 'at this rate you must fight every day of your life; why, you fool, all the world knows it.' 'Do they?' cries the fellow, in a muttering voice, after he had shut the coachdoor, 'they shan't call me a whore's footman for all that.' | В связи с этим, читатель, я должен на минуту остановиться, чтоб рассказать тебе одну историйку. "Знаменитая Элен Гуин, выйдя однажды из дома, где пробыла недолго в гостях, и садясь в карету, увидела большую толпу, окружившую се лакея, окровавленного, всего в грязи. На вопрос госпожи, почему он в таком неказистом виде, малый отвечал: "Я подрался с одним мерзавцем, сударыня, назвавшим вашу милость шлюхой".- "Вот болван,- возразила миссис Гуин,- этак тебе придется всю жизнь каждый день драться, ведь это всему свету известно, дурак".- "Известно,пробормотал лакей, захлопывая дверцу.- Мало ли что, все-таки они не смеют называть меня лакеем шлюхи". |
| Thus the passion of Mrs. Honour appears natural enough, even if it were to be no otherwise accounted for; but, in reality, there was another cause of her anger; for which we must beg leave to remind our reader of a circumstance mentioned in the above simile. There are indeed certain liquors, which, being applied to our passions, or to fire, produce effects the very reverse of those produced by water, as they serve to kindle and inflame, rather than to extinguish. Among these, the generous liquor called punch is one. It was not, therefore, without reason, that the learned Dr. Cheney used to call drinking punch pouring liquid fire down your throat. | Таким образом, гнев миссис Гоноры представляется довольно естественным, даже если бы его нельзя было объяснить иначе: но в действительности у него была и другая причина; чтобы ее понять, пусть читатель вспомнит одно обстоятельство, упомянутое в приведенном выше сравнении. Есть жидкости, которые, поливая наши страсти или пламя, производят действие, прямо противоположное действию воды, то есть скорее разжигают и увеличивают огонь, чем тушат его. К числу таких жидкостей принадлежит и благородный напиток, называемый пуншем. Следовательно, не без основания ученый доктор Чейн говорил, что пить пунш - это все равно, что лить жидкое пламя в горло. |
| Now, Mrs. Honour had unluckily poured so much of this liquid fire down her throat, that the smoke of it began to ascend into her pericranium, and blinded the eyes of Reason, which is there supposed to keep her residence, while the fire itself from the stomach easily reached the heart, and there inflamed the noble passion of pride. So that, upon the whole, we shall cease to wonder at the violent rage of the waiting-woman; though at first sight we must confess the cause seems inadequate to the effect. | А миссис Гонора, к несчастью, налила столько этого жидкого пламени в глотку, что дым от него начал подниматься в черепную коробку и застлал глаза Разуму, там пребывающему, тогда как самое пламя легко проникло из желудка в сердце и зажгло в нем благородное чувство гордости. Таким образом, после всего изложенного мы уже не будем удивляться бешеному гневу служанки, хотя на первый взгляд причина, нужно признать, кажется не соответствующей действию. |
| Sophia, and her cousin both, did all in their power to extinguish these flames, which had roared so loudly all over the house. They at length prevailed; or, to carry the metaphor one step farther, the fire, having consumed all the fuel which the language affords, to wit, every reproachful term in it, at last went out of its own accord. | Софья с кузиной приложили все старания, чтобы потушить это пламя, с таким шумом бушевавшее по всему дому. В конце концов это им удалось, или, продолжая нашу метафору, огонь, истребив весь горючий материал, доставляемый языком, то есть все известные ему бранные слова, потух сам собой. |
| But, though tranquillity was restored abovestairs, it was not so below; where my landlady, highly resenting the injury done to the beauty of her husband by the flesh-spades of Mrs. Honour, called aloud for revenge and justice. As to the poor man, who had principally suffered in the engagement, he was perfectly quiet. Perhaps the blood which he lost might have cooled his anger: for the enemy had not only applied her nails to his cheeks, but likewise her fist to his nostrils, which lamented the blow with tears of blood in great abundance. To this we may add reflections on his mistake; but indeed nothing so effectually silenced his resentment as the manner in which he now discovered his error; for as to the behaviour of Mrs. Honour, it had the more confirmed him in his opinion; but he was now assured by a person of great figure, and who was attended by a great equipage, that one of the ladies was a woman of fashion, and his intimate acquaintance. | Но если наверху спокойствие восстановилось, то внизу положение было другое: хозяйка, близко приняв к сердцу ущерб, нанесенный красоте ее супруга живыми скребками миссис Гоноры, вопияла о мщении и о правосудии. Что же до бедняги хозяина, больше всего потерпевшего в схватке, то он был совершенно спокоен. Может быть, потерянная им кровь охладила его пыл, ибо неприятель не только вонзил ногти ему в щрки, но еще и прикоснулся кулаком к его ноздрям, которые от этого заплакали горючими кровавыми слезами; сюда следует прибавить еще размышления по поводу допущенной им ошибки. Но умиротворению его чувств больше всего содействовало, пожалуй, то, каким образом он открыл свой промах,- ибо, что касается поведения миссис Гоноры, то оно только подтвердило его мнение; разуверила же его одна важная особа, прибывшая с большой помпой и сообщившая ему, что одна из остановившихся у него дам - женщина светская и его близкая знакомая. |
| By the orders of this person, the landlord now ascended, and acquainted our fair travellers that a great gentleman below desired to do them the honour of waiting on them. Sophia turned pale and trembled at this message, though the reader will conclude it was too civil, notwithstanding the landlord's blunder, to have come from her father; but fear hath the common fault of a justice of peace, and is apt to conclude hastily from every slight circumstance, without examining the evidence on both sides. | По приказанию этой особы хозяин поднялся наверх ir сообщил нашим прекрасным путешественницам, что один важный господин желает удостоить их своим посещением. Услышав это, Софья побледнела и задрожала, хотя читатель найдет, что для отца ее, несмотря на неуклюжую речь хозяина, поручение было слишком учтивым; но страх постоянно грешит тем же, чем и мировые судьи: он строит поспешное заключение на основании самых ничтожных данных, не разобрав как следует показаний обеих сторон. |
| To ease the reader's curiosity, therefore, rather than his apprehensions, we proceed to inform him that an Irish peer had arrived very late that evening at the inn, in his way to London. This nobleman, having sallied from his supper at the hurricane before commemorated, had seen the attendant of Mrs. Fitzpatrick, and upon a short enquiry, was informed that her lady, with whom he was very particularly acquainted, was above. This information he had no sooner received, than he addressed himself to the landlord, pacified him, and sent him upstairs with compliments rather civiller than those which were delivered. | Поэтому, скорее для удовлетворения любопытства читателя, чем для того чтобы рассеять его опасения, сообщим ему, что поздно вечером в гостиницу, по пути в Лондон, прибыл один ирландский пэр. При звуках только что описанного нами урагана джентльмен этот вскочил из-за стола, не кончив ужина, увидел камеристку миссис Фитцпатрик и после краткого допроса узнал, что наверху находится госпожа ее, с которой он был очень коротко знаком. Получив это известие, он в ту же минуту обратился к хозяину, успокоил его и послал наверх с приветствием, поучтивее того, которое тот в действительности передал. |
| It may perhaps be wondered at, that the waiting-woman herself was not the messenger employed on this occasion; but we are sorry to say she was not at present qualified for that, or indeed for any other office. The rum (for so the landlord chose to call the distillation from malt) had basely taken the advantage of the fatigue which the poor woman had undergone, and had made terrible depredations on her noble faculties, at a time when they were very unable to resist the attack. | Читатель, может быть, удивится, почему поручение это не было возложено на самое камеристку; но мы с прискорбием должны сказать, что она тогда неспособна была исполнить ни это, ни вообще какое бы то ни было поручение. Ром (так хозяину угодно было называть жидкость, полученную от перегонки солода) низким образом воспользовался усталостью, одолевавшей бедную женщину, и произвел самый сокрушительный натиск на ее благородные способности в то время, когда они бессильны были оказать ему сопротивление. |
| We shall not describe this tragical scene too fully; but we thought ourselves obliged, by that historic integrity which we profess, shortly to hint a matter which we would otherwise have been glad to have spared. Many historians, indeed, for want of this integrity, or of diligence, to say no worse, often leave the reader to find out these little circumstances in the dark, and sometimes to his great confusion and perplexity. | Мы не станем описывать эту трагическую сцену во всех подробностях; но историку подобает быть добросовестным, и потому мы сочли долгом вкратце намекнуть, как было дело, иначе с у довольствием обошли бы все это молчанием. Действительно, многие историки, лишенные этой добросовестности или аккуратности, чтобы не сказать хуже, часто предоставляют читателю самому разыскивать во мраке эти мелочи, что подчас очень его путает и сбивает с толку. |
| Sophia was very soon eased of her causeless fright by the entry of the noble peer, who was not only an intimate acquaintance of Mrs. Fitzpatrick, but in reality a very particular friend of that lady. To say truth, it was by his assistance that she had been enabled to escape from her husband; for this nobleman had the same gallant disposition with those renowned knights of whom we read in heroic story, and had delivered many an imprisoned nymph from durance. He was indeed as bitter an enemy to the savage authority too often exercised by husbands and fathers, over the young and lovely of the other sex, as ever knighterrant was to the barbarous power of enchanters; nay, to say truth, I have often suspected that those very enchanters with which romance everywhere abounds, were in reality no other than the husbands of those days; and matrimony itself was, perhaps, the enchanted castle in which the nymphs were said to be confined. | Софья вскоре оправилась от своего неосновательного страха, когда к ним вошел благородный пэр, который был не только коротким знакомым миссис Фитцпатрик, но и самым преданным ее другом. Сказать правду, его-то помощи последняя и была обязана тем, что ей удалось удрать от мужа, ибо сей благородный джентльмен отличался доблестями, украшавшими знаменитых рыцарей, о которых мы читаем в героических эпопеях, и освободил не одну томившуюся в заточении красавицу. Дикое насилие, так часто учиняемое мужьями и отцами над юными и миловидными представительницами другого пола, встречало в лице его еще более заклятого врага, чем грубая власть волшебников в лице странствующих рыцарей; по правде сказать, у меня часто даже возникало подозрение: не были ли эти пресловутые волшебники, которыми изобилуют все рыцарские романы, попросту мужьями того времени, а очарованный замок, в котором, говорят, томились красавицы,- самим замужеством? |
| This nobleman had an estate in the neighbourhood of Fitzpatrick, and had been for sometime acquainted with the lady. No sooner, therefore, did he hear of her confinement, than he earnestly applied himself to procure her liberty; which he presently effected, not by storming the castle, according to the example of antient heroes, but by corrupting the governor, in conformity with the modern art of war, in which craft is held to be preferable to valour, and gold is found to be more irresistible than either lead or steel. | Этот благородный рыцарь был соседом Фитцпатрика по именин" и не так давно познакомился с его женой. Прослышав, что она заточена, он деятельно принялся за ее освобождение, которого вскоре и добился,- не при помощи штурма замка, по примеру древних героев, а через подкуп его правителя, согласно с нынешним военным искусством, которое ловкость предпочитает храбрости и находит золото более верным оружием, чем свинец или счаль. |
| This circumstance, however, as the lady did not think it material enough to relate to her friend, we would not at that time impart it to the reader. We rather chose to leave him a while under a supposition that she had found, or coined, or by some very extraordinary, perhaps supernatural means, had possessed herself of the money with which she had bribed her keeper, than to interrupt her narrative by giving a hint of what seemed to her of too little importance to be mentioned. | Так как, однако, миссис Фитцпатрик сочла это обстоятельство недостаточно существенным, чтобы упоминать о нем приятельнице, то и мы тогда не сообщили о нем читателю,- мы предпочли оставить его на некоторое время в убеждении, будто она нашла, или отчеканила, или другими какими-нибудь необыкновенными, даже, может быть, сверхъественными средствами раздобыла деньги, при помощи которых подкупила тюремщика,- только бы не прерывать рассказ намеком на обстоятельство, казавшееся ей самой слишком ничтожным и не стоящим упоминания. |
| The peer, after a short conversation, could not forbear expressing some surprize at meeting the lady in that place; nor could he refrain from telling her he imagined she had been gone to Bath. Mrs. Fitzpatrick very freely answered, "That she had been prevented in her purpose by the arrival of a person she need not mention. In short," says she, | После краткого обмена приветствиями пэр не мог скрыть удивления, что встретил миссис Фитцпатрик в этом месте, между тем как был уверен, что она отправилась в Бат. Миссис Фитцпатрик ответила очень непринужденно, что от принятого намерения ее отклонило прибытие особы, имя которой нет надобности называть. |
| "I was overtaken by my husband (for I need not affect to conceal what the world knows too well already). I had the good fortune to escape in a most surprizing manner, and am now going to London with this young lady, who is a near relation of mine, and who hath escaped from as great a tyrant as my own." | - Словом,- сказала она,- я была настигнута мужем (к чему скрывать теперь то, что уже прекрасно известно всему свету). Мне посчастливилось самым удивительным образом ускользнуть от него, и сейчас я еду в Лондон вместе с этой молодой дамой, моей близкой родственницей, которая вырвалась от такого же сурового тирана, как и мой муж. |
| His lordship, concluding that this tyrant was likewise a husband, made a speech full of compliments to both the ladies, and as full of invectives against his own sex; nor indeed did he avoid some oblique glances at the matrimonial institution itself, and at the unjust powers given by it to man over the more sensible and more meritorious part of the species. He ended his oration with an offer of his protection, and of his coach and six, which was instantly accepted by Mrs. Fitzpatrick, and at last, upon her persuasions, by Sophia. | Его светлость, вообразив, что и этот тиран тоже муж, произнес речь, в которой принес усердные поздравления обеим дамам и жестоко разбранил представителей сильного пола, высказав даже несколько косвенных замечаний по поводу самого института брака и несправедливых прав, предоставляемых мужчинам над более разумной и более достойной частью человеческого рода. Слово свое он кончил предложением покровительства и кареты шестерней, каковое было немедленно принято миссис Фитцпатрик, а после ее уговоров также и Софьей. |
| Matters being thus adjusted, his lordship took his leave, and the ladies retired to rest, where Mrs. Fitzpatrick entertained her cousin with many high encomiums on the character of the noble peer, and enlarged very particularly on his great fondness for his wife; saying, she believed he was almost the only person of high rank who was entirely constant to the marriage bed. | Когда все это было устроено, его светлость простился, а дамы улеглись в постель, где миссис Фитцпатрик произнесла кучу похвал характеру благородного пэра и чрезвычайно распространилась о его горячей любви к своей жене, говоря, что он, может быть, единственный человек высокого звания, совершенно не осквернивший супружеского дома. |
| "Indeed," added she, "my dear Sophy, that is a very rare virtue amongst men of condition. Never expect it when you marry; for, believe me, if you do, you will certainly be deceived." | - Ах, дорогая Софья,- прибавила она.- какая это редкая добродетель среди людей высокопоставленных! Не жди ее, когда выйдешь замуж, потому что, поверь, тебя постигнет разочарование. |
| A gentle sigh stole from Sophia at these words, which perhaps contributed to form a dream of no very pleasant kind; but, as she never revealed this dream to any one, so the reader cannot expect to see it related here. | Легкий вздох вылетел у Софьи при этих словах, которые были. может быть, причиной того, что ей приснился не очень приятный сон; но так как она никому своего сна не рассказывала, то читателю нечего рассчитывать найти его на этих страницах. |
| English | Русский |
| Those members of society, who are born to furnish the blessings of life, now began to light their candles, in order to pursue their daily labours, for the use of those who are born to enjoy these blessings. The sturdy hind now attends the levee of his fellow-labourer the ox; the cunning artificer, the diligent mechanic, spring from their hard mattress; and now the bonny housemaid begins to repair the disordered drum-room, while the riotous authors of that disorder, in broken interrupted slumbers, tumble and toss, as if the hardness of down disquieted their repose. | Члены общества, рожденные на то, чтобы производить жизненные блага, начали зажигать свечи, чтобы приняться за дневной труд свой на потребу тех, которые рождены наслаждаться означенными благами. Дюжий батрак прислуживал при утреннем туалете своего товарища по труду - вола; искусный ремесленник, прилежный мастеровой вскакивали с жестких тюфяков, а жизнерадостная горничная начинала убирать приведенную в беспорядок большую залу, между тем как буйные виновники этого беспорядка метались и ворочались в беспокойном сне, как если бы пуховые перины тревожили их покой. |
| In simple phrase, the clock had no sooner struck seven, than the ladies were ready for their journey; and, at their desire, his lordship and his equipage were prepared to attend them. | Говоря попросту, часы только пробили семь, а наши дамы уже собирались в дорогу; по их просьбе его светлость со свитой тоже были готовы к этому часу. |
| And now a matter of some difficulty arose; and this was how his lordship himself should be conveyed; for though in stage-coaches, where passengers are properly considered as so much luggage, the ingenious coachman stows half a dozen with perfect ease into the place of four; for well he contrives that the fat hostess, or well-fed alderman, may take up no more room than the slim miss, or taper master; it being the nature of guts, when well squeezed, to give way, and to lie in a narrow compass; yet in these vehicles, which are called, for distinction's sake, gentlemen's coaches, though they are often larger than the others, this method of packing is never attempted. | Тут возникло одно затруднение, а именно: где поместиться самому лорду. Правда, в почтовых каретах, где на пассажиров смотрят только как на груз, находчивый кучер совершенно свободно усаживает шестерых на пространстве, отведенном для четверых, он отлично ухитряется устроить так, чтобы дородная трактирщица или хорошо упитанный олдермен занимали не больше места, чем тоненькая мисс или похожий на свечку мальчик: ведь каждое брюхо, если его хорошенько стиснуть, уступит давлению и уместится на малом пространстве. Однако в тех экипажах, что для отличия называются барскими каретами, хотя они часто бывают просторнее наемных, этот способ упаковки никогда не применяется. |
| His lordship would have put a short end to the difficulty, by very gallantly desiring to mount his horse; but Mrs. Fitzpatrick would by no means consent to it. It was therefore concluded that the Abigails should, by turns, relieve each other on one of his lordship's horses, which was presently equipped with a side-saddle for that purpose. | Его светлость очень любезно изъявил готовность ехать верхом, сказав, что таким путем затруднение сразу будет устранено; но миссис Фитцпатрик ни за что не пожелала согласиться с этим. Тогда было решено, что Авигеи будут попеременно ехать на одной из лошадей его светлости, которую мигом снабдили для этой цели дамским седлом. |
| Everything being settled at the inn, the ladies discharged their former guides, and Sophia made a present to the landlord, partly to repair the bruise which he had received under herself, and partly on account of what he had suffered under the hands of her enraged waiting-woman. And now Sophia first discovered a loss which gave her some uneasiness; and this was of the hundred-pound bank-bill which her father had given her at their last meeting; and which, within a very inconsiderable trifle, was all the treasure she was at present worth. She searched everywhere, and shook and tumbled all her things to no purpose, the bill was not to be found: and she was at last fully persuaded that she had lost it from her pocket when she had the misfortune of tumbling from her horse in the dark lane, as before recorded: a fact that seemed the more probable, as she now recollected some discomposure in her pockets which had happened at that time, and the great difficulty with which she had drawn forth her handkerchief the very instant before her fall, in order to relieve the distress of Mrs. Fitzpatrick. | Расплатившись по счетам, дамы отпустили своих проводников, а Софья сделала подарок хозяину, в награду частью за синяки, полученные им при ее падении на него, а частью за то, что он претерпел от длани ее разъяренной камеристки. Тут Софья обнаружила пропажу, причинившую ей некоторое беспокойство: она потеряла стофунтовый банковый билет, подаренный ей отцом во время последнего свидания и в настоящую минуту составлявший, вместе с незначительной мелочью, все ее богатство. Она искала повсюду, перерыла и перетрясла все свои вещи, но безрезультатно: билета нигде не было; в конце концов она пришла к убеждению, что выронила его из кармана во время злополучного падения с лошади на тенистом проселке, как уже было изложено; тем более что, как она припоминала, в карманах у нее произошло в то время какое-то перемещение, а перед самым падением она с большим трудом достала оттуда платок, чтобы помочь миссис Фитцпатрик подвязать шляпу. |
| Misfortunes of this kind, whatever inconveniencies they may be attended with, are incapable of subduing a mind in which there is any strength, without the assistance of avarice. Sophia, therefore, though nothing could be worse timed than this accident at such a season, immediately got the better of her concern, and, with her wonted serenity and cheerfulness of countenance, returned to her company. His lordship conducted the ladies into the vehicle, as he did likewise Mrs. Honour, who, after many civilities, and more dear madams, at last yielded to the well-bred importunities of her sister Abigail, and submitted to be complimented with the first ride in the coach; in which indeed she would afterwards have been contented to have pursued her whole journey, had not her mistress, after several fruitless intimations, at length forced her to take her turn on horseback. | Несчастья подобного рода, даже сопряженные с большими неприятностями, не способны обескуражить человека с твердым характером, если он не скупец. Поэтому Софья, хотя потеря случилась чрезвычайно не ко времени, быстро преодолела свое огорчение и с обычным безмятежным и веселым видом вернулась к поджидавшему ее обществу. Его светлость усадил в карету обеих дам, а также миссис Гонору, которая после долгих церемоний и отнекиваний наконец уступила учтивым настояниям горничной миссис Фитцпатрик и согласилась первая воспользоваться местом в карете, где охотно и осталась бы во все время пути, если бы Софья после многих бесплодных намеков не заставила ее наконец сесть, в свою очередь, на лошадь. |
| The coach, now having received its company, began to move forwards, attended by many servants, and led by two captains, who had before rode with his lordship, and who would have been dismissed from the vehicle upon a much less worthy occasion than was this of accommodating two ladies. In this they acted only as gentlemen; but they were ready at any time to have performed the office of a footman, or indeed would have condescended lower, for the honour of his lordship's company, and for the convenience of his table. | Когда таким образом все уселись, карета тронулась в сопровождении множества слуг, возглавляемых двумя капитанами, которые ранее ехали с его светлостью и могли бы быть высажены из кареты по гораздо менее уважительной причине, чем забота об удобствах двух дам. Тут они поступили просто как джентльмены, но готовы были в любую минуту взять на себя обязанности лакеев или даже согласиться на что-нибудь еще более низкое ради чести находиться в обществе его светлости и лакомиться за его столом. |
| My landlord was so pleased with the present he had received from Sophia, that he rather rejoiced in than regretted his bruise or his scratches. The reader will perhaps be curious to know the quantum of this present; but we cannot satisfy his curiosity. Whatever it was, it satisfied the landlord for his bodily hurt; but he lamented he had not known before how little the lady valued her money; "For to be sure," says he, "one might have charged every article double, and she would have made no cavil at the reckoning." | Хозяин гостиницы остался так доволен подарком Софьи, что скорее рад был своим синякам и царапинам, чем горевал о них. Читатель, может быть, полюбопытствует узнать quantum 62 этого подарка; но мы не в состоянии удовлетворить его любознательности. Каковы бы ни были размеры подарка, он вознаграждал хозяина за все его увечья; трактирщик жалел лишь, что не знал раньше, как мало его гостья дорожит деньгами. "Ведь за каждую услугу,-говорил он.-можно было бы запросить вдвойне, и она не стала бы придираться к счету". |
| His wife, however, was far from drawing this conclusion; whether she really felt any injury done to her husband more than he did himself, I will not say: certain it is, she was much less satisfied with the generosity of Sophia. | Жена его, однако, была далека от такого вывода; точно ли она приняла ближе к сердцу, чем муж, нанесенную ему обиду, я не берусь сказать, но, несомненно, она была гораздо меньше удовлетворена щедростью Софьи. |
| "Indeed," cries she, "my dear, the lady knows better how to dispose of her money than you imagine. She might very well think we should not put up such a business without some satisfaction, and the law would have cost her an infinite deal more than this poor little matter, which I wonder you would take." | - Поверь, друг мой,- сказала она,- дама эта знает лучше, чем ты воображаешь, как распоряжаться своими деньгами. У ней были все основания думать, что мы так этого не оставим, и суд обошелся бы ей куда дороже, чем эта безделка, которую я удивляюсь, зачем ты принял. |
| "You are always so bloodily wise," quoth the husband: "it would have cost her more, would it? dost fancy I don't know that as well as thee? but would any of that more, or so much, have come into our pockets? Indeed, if son Tom the lawyer had been alive, I could have been glad to have put such a pretty business into his hands. He would have got a good picking out of it; but I have no relation now who is a lawyer, and why should I go to law for the benefit of strangers?" | - Ах, какая же ты умница,- язвительно сказал муж.- Суд обошелся бы ей дороже! Я знаю это, милая, не хуже тебя. Но разве то, чем она поплатилась бы, попало бы в наши карманы? Понятно, если бы жив был сын мой Том, стряпчий, я бы с радостью всучил ему это дельце; уж он бы на нем поживился. Но у меня нет теперь родственников стряпчих, так на кой же прах тягаться, чтобы чужие выгадывали! |
| "Nay, to be sure," answered she, "you must know best." | - Что ж,- отвечала жена,- тебе лучше знать. |
| "I believe do," replied he. "I fancy, when money is to be got, I can smell it out as well as another. Everybody, let me tell you, would not have talked people out of this. Mind that, I say; everybody would not have cajoled this out of her, mind that." | - Я думаю. Уж если где деньгами пахнет, так я пронюхаю не хуже другого. Не каждый, позволь тебе сказать, сумеет красным словцом денежки выманить. Да, заметь себе, не каждому удалось бы заставить ее раскошелиться, хорошенько заметь. |
| The wife then joined in the applause of her husband's sagacity; and thus ended the short dialogue between them on this occasion. | Жена вполне присоединилась к этому мнению и начала расхваливать сметливость мужа; тем и кончился краткий разговор между супругами по этому случаю. |
| We will therefore take our leave of these good people, and attend his lordship and his fair companions, who made such good expedition that they performed a journey of ninety miles in two days, and on the second evening arrived in London, without having encountered any one adventure on the road worthy the dignity of this history to relate. Our pen, therefore, shall imitate the expedition which it describes, and our history shall keep pace with the travellers who are its subject. Good writers will, indeed, do well to imitate the ingenious traveller in this instance, who always proportions his stay at any place to the beauties, elegancies, and curiosities which it affords. At Eshur, at Stowe, at Wilton, at Eastbury, and at Prior's Park, days are too short for the ravished imagination; while we admire the wondrous power of art in improving nature. In some of these, art chiefly engages our admiration; in others, nature and art contend for our applause; but, in the last, the former seems to triumph. Here Nature appears in her richest attire, and Art, dressed with the modestest simplicity, attends her benignant mistress. Here Nature indeed pours forth the choicest treasures which she hath lavished on this world; and here human nature presents you with an object which can be exceeded only in the other. | Расстанемся же с почтенной четой и последуем за пэром и его прекрасными спутницами, поездка которых была вполне благополучна, так что они сделали девяносто миль в два дня и прибыли в Лондон без всяких приключений, стоящих того, чтоб о них рассказывать. Перо наше будет подражать темпам путешествия, которое оно описывает, и история пойдет в ногу с путешественниками, составляющими ее предмет. И точно, хорошему читателю следовало бы брать пример с любознательного путешественника, который всегда соразмеряет продолжительность остановок с красотами, достопримечательностями и диковинками той или иной местности. В Эшере, Стоу, Вильтоне, Истбери и Прайорс-Парке дни кажутся слишком короткими: так восхищает наше воображение зрелище природы, украшенной чудесной силой искусства. В некоторых из этих мест мы бываем поражены главным образом искусством; в других - природа и искусство оспаривают друг у друга наше одобрение; в третьих - одерживает верх природа. Тут является она в самом богатом своем убранстве. а искусство, в одежде простой и скромной, сопровождает свою милостивую повелительницу. Здесь внешняя природа расточает изысканнейшие сокровища, какие только есть в ее распоряжении на этом свете. А там природа человеческая представляет вам предмет, который может быть превзойден разве только на том свете. |
| The same taste, the same imagination, which luxuriously riots in these elegant scenes, can be amused with objects of far inferior note. The woods, the rivers, the lawns of Devon and of Dorset, attract the eye of the ingenious traveller, and retard his pace, which delay he afterwards compensates by swiftly scouring over the gloomy heath of Bagshot, or that pleasant plain which extends itself westward from Stockbridge, where no other object than one single tree only in sixteen miles presents itself to the view, unless the clouds, in compassion to our tired spirits, kindly open their variegated mansions to our prospect. | Тот же вкус и то же воображение, которые упиваются этими изысканными сценами, могут, однако, найти удовольствие и в предметах гораздо более скромных. Леса, реки, лужайки Девона и Дорсета привлекают внимание любознательного путешественника и заставляют его замедлить шаг; зато, чтоб наверстать упущенное время, он быстро проезжает мрачные пустыри Бэгшота или ту очаровательную равнину, что тянется к западу от Стокбриджа, где па пространстве в шестнадцать миль взору предстанет лишь одинокое дерево, и только облака, сжалившись над угнетенным путешественником, радуют его зрелищем воздвигаемых в небе роскошных дворцов. |
| Not so travels the money-meditating tradesman, the sagacious justice, the dignified doctor, the warm-clad grazier, with all the numerous offspring of wealth and dulness. On they jog, with equal pace, through the verdant meadows or over the barren heath, their horses measuring four miles and a half per hour with the utmost exactness; the eyes of the beast and of his master being alike directed forwards, and employed in contemplating the same objects in the same manner. With equal rapture the good rider surveys the proudest boasts of the architect, and those fair buildings with which some unknown name hath adorned the rich cloathing town; where heaps of bricks are piled up as a kind of monument to show that heaps of money have been piled there before. | Не так путешествует торговец, погруженный в денежные выкладки, проницательный судья, прославленный доктор, тепло одетый прасол и все многочисленные дети богатства и тупости. Одинаково размеренно трусят они верхом и по зеленеющим лугам, и по бесплодным степям, со скоростью ровно четыре с половиной мили в час; тупо уставясь вперед, всадник и лошадь одинаковыми глазами созерцают попадающиеся им на пути предметы. С одинаковым восторгом обозревает почтенный всадник и величественные создания архитектуры, и те превосходные здания, которыми неведомая рука украсила богатый мануфактурный город, где груды кирпичей нагромождены как бы в память того, что раньше здесь громоздились груды золота. |
| And now, reader, as we are in haste to attend our heroine, we will leave to thy sagacity to apply all this to the Boeotian writers, and to those authors who are their opposites. This thou wilt be abundantly able to perform without our aid. Bestir thyself therefore on this occasion; for, though we will always lend thee proper assistance in difficult places, as we do not, like some others, expect thee to use the arts of divination to discover our meaning, yet we shall not indulge thy laziness where nothing but thy own attention is required; for thou art highly mistaken if thou dost imagine that we intended, when we began this great work, to leave thy sagacity nothing to do; or that, without sometimes exercising this talent, thou wilt be able to travel through our pages with any pleasure or profit to thyself. | А теперь, читатель, так как мы торопимся вернуться к нашей героине, предоставим твоей сметливости приложить все ото к писателям тупоумным и тем, что являются их противоположностью. Ты легко справишься с этим и без нашей помощи. Пораскинь же умом; хотя в трудных местах мы всегда готовы подать тебе посильную помощь, так как не ждем, подобно иным нашим собратьям. что ты прибегнешь к гаданию для уразумения наших замыслов, однако не будем потакать твоей лени там, где от тебя требуется одно только внимание. Ты глубоко ошибаешься, если воображаешь, что, предприняв это великое творение, мы нисколько не рассчитывали на твою сообразительность или что ты получишь возможность с удовольствием и пользой для себя путешествовать по нашим страницам, ни разу не пустив в ход смекалки. |
| English | Русский |
| Our company, being arrived at London, were set down at his lordship's house, where, while they refreshed themselves after the fatigue of their journey, servants were despatched to provide a lodging for the two ladies; for, as her ladyship was not then in town, Mrs. Fitzpatrick would by no means consent to accept a bed in the mansion of the peer. | Приехав в Лондон, наши дамы становились в доме его светлости. и, пока они отдыхали, утомленные путешествием, cnyiaM было приказано подыскать для них помещение; так как ее светлости не было тогда в городе, то миссис Фитцпатрик наотрез отказалась ночевать под кровом iupa. |
| Some readers will, perhaps, condemn this extraordinary delicacy, as I may call it, of virtue, as too nice and scrupulous; but we must make allowances for her situation, which must be owned to have been very ticklish; and, when we consider the malice of censorious tongues, we must allow, if it was a fault, the fault was an excess on the right side, and which every woman who is in the self-same situation will do well to imitate. The most formal appearance of virtue, when it is only an appearance, may, perhaps, in very abstracted considerations, seem to be rather less commendable than virtue itself without this formality; but it will, however, be always more commended; and this, I believe, will be granted by all, that it is necessary, unless in some very particular cases, for every woman to support either the one or the other. | Иные читатели, может быть, осудят такую необыкновенную. если можно так выразиться, деликатность добродетели, как слишком манерную и преувеличенную; по мы должны принять в расчет положение миссис Фитцпатрик, которое нельзя не признать весьма щекотливым; а если еще вспомнить о существовании алых языков, то надо сказать, что пусть тут и было преувеличение - однако преувеличение в хорошую сторону, которому не мешало бы подражать каждой женщине, попавшей в такое положение. Самая строгая внешняя добродетель, когда она только внешняя, может, пожалуй, при отвлеченном рассмотрении казаться не столь похвальной, как добродетель, у которой отсутствует эта строгая внешность, и все-таки первую всегда будут хвалить больше; но, во всяком случае, надеюсь, никто не станет возражать, что то или другое - добродетель или ее внешность - необходимы каждой женщине, кроме разве некоторых особых случаев. |
| A lodging being prepared, Sophia accompanied her cousin for that evening; but resolved early in the morning to enquire after the lady into whose protection, as we have formerly mentioned, she had determined to throw herself when she quitted her father's house. And this she was the more eager in doing, from some observations she had made during her journey in the coach. | Помещение было приготовлено, и Софья отправилась туда ночевать вместе с кузиной, но решила рано поутру навести справки о той даме, под покровительство которой, как мы уже говорили, намеревалась отдаться, покидая родительский дом. Намерение эго еще более в ней укрепилось после некоторых наблюдений, сделанных во время путешествия в карете. |
| Now, as we would by no means fix the odious character of suspicion on Sophia, we are almost afraid to open to our reader the conceits which filled her mind concerning Mrs. Fitzpatrick; of whom she certainly entertained at present some doubts; which, as they are very apt to enter into the bosoms of the worst of people, we think proper not to mention more plainly, till we have first suggested a word or two to our reader touching suspicion in general. | Так как нам вовсе не хотелось бы наделять Софью неблагородным, подозрительным характером, то мы не без страха решаемся открыть читателю преследовавшее ее теперь странное представление о миссис Фитцпатрик, насчет которой у нее закрались некоторые сомнения; сомнения эти настолько свойственны самым дурным людям, что мы не считаем возможным изложить их подробнее, не высказав предварительно двух трех замечаний насчет подозрительности вообще. |
| Of this there have always appeared to me to be two degrees. The first of these I chuse to derive from the heart, as the extreme velocity of its discernment seems to denote some previous inward impulse, and the rather as this superlative degree often forms its own objects; sees what is not, and always more than really exists. This is that quick-sighted penetration whose hawk's eyes no symptom of evil can escape; which observes not only upon the actions, but upon the words and looks, of men; and, as it proceeds from the heart of the observer, so it dives into the heart of the observed, and there espies evil, as it were, in the first embryo; nay, sometimes before it can be said to be conceived. An admirable faculty, if it were infallible; but, as this degree of perfection is not even claimed by more than one mortal being; so from the fallibility of such acute discernment have arisen many sad mischiefs and most grievous heart-aches to innocence and virtue. I cannot help, therefore, regarding this vast quick-sightedness into evil as a vicious excess, and as a very pernicious evil in itself. And I am the more inclined to this opinion, as I am afraid it always proceeds from a bad heart, for the reasons I have above mentioned, and for one more, namely, because I never knew it the property of a good one. Now, from this degree of suspicion I entirely and absolutely acquit Sophia. | Мне всегда казалось, что есть две степени подозрительности. Причину первой я склонен выводить прямо из сердца, так как крайняя быстрота ее суждений, по-видимому, указывает на наличие некоторого внутреннего импульса, тем более что эта высшая степень подозрительности часто сама создает свои предметы: видит то, чего нет, и всегда больше того, что есть в действительности. Это та дальнозоркая проницательность, от ястребиных глаз которой не ускользает ни одно проявление зла, которая наблюдает не только поступки, но слова и взгляды человека и, проистекая из сердца наблюдателя, глубоко погружается в сердце наблюдаемого и выслеживает там зло еще, так сказать, в зародыше, даже подчас раньше его зачатия. Достойна восхищения способность, если б она была непогрешима; но о такой степени совершенства смертным нечего и помышлять, и ограниченность этой тонкой способности часто причиняет большие страдания и тяжелое горе невинности и добродетели. Поэтому я не могу не смотреть на эту прозорливость по части распознавания зла как на порочную крайность и как на весьма пагубное зло само по себе. Я тем более укрепляюсь в своем мнении, что, боюсь, источником этой прозорливости всегда служит злое сердце,- по причинам, уже упомянутым выше, и еще одной, а именно: я никогда не встречал ее в добрых людях. Такого рода подозрительность я целиком и начисто отвергаю в Софье. |
| A second degree of this quality seems to arise from the head. This is, indeed, no other than the faculty of seeing what is before your eyes, and of drawing conclusions from what you see. The former of these is unavoidable by those who have any eyes, and the latter is perhaps no less certain and necessary a consequence of our having any brains. This is altogether as bitter an enemy to guilt as the former is to innocence: nor can I see it in an unamiable light, even though, through human fallibility, it should be sometimes mistaken. For instance, if a husband should accidentally surprize his wife in the lap or in the embraces of some of those pretty young gentlemen who profess the art of cuckold-making, I should not highly, I think, blame him for concluding something more than what he saw, from the familiarities which he really had seen, and which we are at least favourable enough to, when we call them innocent freedoms. The reader will easily suggest great plenty of instances to himself; I shall add but one more, which, however unchristian it may be thought by some, I cannot help esteeming to be strictly justifiable; and this is a suspicion that a man is capable of doing what he hath done already, and that it is possible for one who hath been a villain once to act the same part again. And, to confess the truth, of this degree of suspicion I believe Sophia was guilty. From this degree of suspicion she had, in fact, conceived an opinion that her cousin was really not better than she should be. | Вторая степень этого качества, по-видимому, исходит от ума. Она есть не что иное, как способность видеть то, что происходит перед вашими глазами, и выводить заключения из того, что вы видите. Первое является неотъемлемой принадлежностью каждого, у кого есть глаза, а второе, пожалуй, таким же несомненным и неизбежным следствием наличия в голове некоторого количества мозга. Эта подозрительность такой же заклятый враг преступления, как первая - заклятый враг невинности, и я не могу рассматривать ее в неблагоприятном свете, хотя бы даже по несовершенству человека она допускала иногда промахи. Например, если бы муж случайно застиг жену на коленях или в объятиях одного из тех красавчиков, что занимаются искусством ставить рога, то я, кажется, не стал бы особенно порицать его за выводы, заключающие больше того, что он видел, но сделанные на основании близости, которую он наблюдал собственными глазами и к которой мы проявили бы слишком милостивое отношение, если бы назвали ее невинной вольностью. Читатель и сам легко придумает сколько угодно таких примеров; я прибавлю еще только один, который хотя и может иным показаться противным духу христианства, однако, с моей точки зрения, вполне простителен: я имею в виду подозрение, что человек способен сделать то, что он уже делал, и что если он поступил бесчестно однажды, то может поступить бесчестно и впредь. Признаться откровенно, в такого рода подозрительности Софья, я думаю, была повинна. И действительно, эта подозрительность внушила ей мысль, что кузина ее не лучше, чем можно было ожидать. |
| The case, it seems, was this: Mrs. Fitzpatrick 'wisely considered that the virtue of a young lady is, in the world, in the same situation with a poor hare, which is certain, whenever it ventures abroad, to meet its enemies; for it can hardly meet any other. No sooner therefore was she determined to take the first opportunity of quitting the protection of her husband, than she resolved to cast herself under the protection of some other man; and whom could she so properly chuse to be her guardian as a person of quality, of fortune, of honour; and who, besides a gallant disposition which inclines men to knighterrantry, that is, to be the champions of ladies in distress, had often declared a violent attachment to herself, and had already given her all the instances of it in his power? | Дело, видно, обстояло так: миссис Фитцпатрик мудро рассудила, что добродетель молодой дамы в свете находится в положении бедного зайца, который, куда он ни кинься, везде встретит неприятеля,- потому что кого же еще ему встретить? И вот, вознамерившись при первом же удобном случае отказаться от покровительства мужа, она решила тотчас же отдаться под покровительство другого мужчины. Кого же ей приличнее было выбрать в опекуны, как не особу знатную, богатую, благородную? Кто - не говоря уже о галантных наклонностях, побуждающих людей делаться странствующими рыцарями, то есть защитниками угнетенных дам,- кто, спрашивается, чаще заявлял ей о своей безграничной преданности и уже представил все, какие были в его власти, доказательства этой преданности? |
| But, as the law hath foolishly omitted this office of vice-husband, or guardian to an eloped lady, and as malice is apt to denominate him by a more disagreeable appellation, it was concluded that his lordship should perform all such kind offices to the lady in secret, and without publickly assuming the character of her protector. Nay, to prevent any other person from seeing him in this light, it was agreed that the lady should proceed directly to Bath, and that his lordship should first go to London, and thence should go down to that place by the advice of his physicians. | Но так как закон опрометчиво умалчивает об обязанностях заместителя мужа сбежавшей из дому жены или ее опекуна и так как человеческая злоба склонна бывает назвать эту роль более резким словом, то было решено, что его светлость будет отправлять свои приятные обязанности по отношению к миссис Фитцпатрик втайне, не принимая открыто звания покровителя. И даже, чтобы не дать никому повода рассматривать его в этом свете, условлено было, что миссис Фитцпатрик проследует прямо в Бат, а его светлость раньше заедет в Лондон, а уже оттуда, по предписанию врачей, отправится в Бат. |
| Now all this Sophia very plainly understood, not from the lips or behaviour of Mrs. Fitzpatrick, but from the peer, who was infinitely less expert at retaining a secret than was the good lady; and perhaps the exact secrecy which Mrs. Fitzpatrick had observed on this head in her narrative, served not a little to heighten those suspicions which were now risen in the mind of her cousin. | Софья узнала обо всем этом не из уст или поступков миссис Фитцпатрик, а от пэра, который в искусстве хранить тайну неизмеримо уступал этой милой даме; и, может быть, гробовое молчание миссис Фитцпатрик насчет этого пункта во время ее рассказа не в малой степени укрепило подозрения, возникшие теперь в уме ее кузины. |
| Sophia very easily found out the lady she sought; for indeed there was not a chairman in town to whom her house was not perfectly well known; and, as she received, in return of her first message, a most pressing invitation, she immediately accepted it. Mrs. Fitzpatrick, indeed, did not desire her cousin to stay with her with more earnestness than civility required. Whether she had discerned and resented the suspicion above-mentioned, or from what other motive it arose, I cannot say; but certain it is, she was full as desirous of parting with Sophia as Sophia herself could be of going. | Софья без всякого труда отыскала ту даму, у которой хотела остановиться, потому что в Лондоне не было носильщика портшеза, который бы не знал ее дома; получив в ответ на свое первое письмо очень горячее приглашение, она немедленно его приняла. Миссис Фитцпатрик, надо сказать, упрашивала кузину остаться с ней ровно столько, сколько требовало приличие. Догадалась ли она о вышеупомянутых подозрениях и обиделась, или по другой какой причине, не могу сказать, но верно то, что она так же сильно хотела расстаться с Софьей, как Софья поскорее уехать. |
| The young lady, when she came to take leave of her cousin, could not avoid giving her a short hint of advice. She begged her, for heaven's sake, to care of herself, and to consider in how dangerous a situation she stood; adding, she hoped some method would be found of reconciling her to her husband. | Придя попрощаться с кузиной, героиня наша не удержалась от того, чтобы дать ей маленький совет. Она умоляла ее во имя неба вести себя осмотрительно и не забывать, в каком опасном положении она находится, прибавив, что у нее, наверно, еще найдется способ примириться с мужем. |
| "You must remember, my dear," says she, "the maxim which my aunt Western hath so often repeated to us both; that whenever the matrimonial alliance is broke, and war declared between husband and wife, she can hardly make a disadvantageous peace for herself on any conditions. These are my aunt's very words, and she hath had a great deal of experience in the world." | - Припомни, дорогая моя,- сказала она,- правило тетушки Вестерн, которое она так часто повторяла нам обеим: когда брачный союз расторгнут и между мужем и женой объявлена война, то мир на любых условиях всегда будет выгоден для жены. Это подлинные слова тетушки, а ведь она женщина, хорошо знающая свет. |
| Mrs. Fitzpatrick answered, with a contemptuous smile, | Миссис Фитцпатрик отвечала с презрительной улыбкой: |
| "Never fear me, child, take care of yourself; for you are younger than I. I will come and visit you in a few days; but, dear Sophy, let me give you one piece of advice; leave the character of Graveairs in the country, for, believe me, it will sit very awkwardly upon you in this town." | - Не бойся за меня, душа моя, и присмотри лучше за собой: ты ведь моложе меня. Через несколько дней я зайду навестить тебя; позволь, однако, дать и тебе маленький совет: оставь ты свою роль Серьезницы в деревне, потому что, поверь мне, в Лондоне ты будешь казаться в ней очень неуклюжей. |
| Thus the two cousins parted, and Sophia repaired directly to Lady Bellaston, where she found a most hearty, as well as a most polite, welcome. The lady had taken a great fancy to her when she had seen her formerly with her aunt Western. She was indeed extremely glad to see her, and was no sooner acquainted with the reasons which induced her to leave the squire and to fly to London, than she highly applauded her sense and resolution; and after expressing the highest satisfaction in the opinion which Sophia had declared she entertained of her ladyship, by chusing her house for an asylum, she promised her all the protection which it was in her power to give. | На этом кузины расстались, и Софья отправилась прямо к леди Белластон, у которой встретила самый радушный и любезный прием. Она очень понравилась леди, еще когда та познакомилась с ней в гостях у тетки Вестерн. Леди Белластон была действительно чрезвычайно рада увидеть ее и, узнав о причинах, побудивших Софью покинуть сквайра и бежать в Лондон, горячо похвалила ее за здравый смысл и решительность действий; оставшись очень довольной доверием к ней Софьи, выбравшей дом ее в качестве убежища, она обещала молодой девушке все свое покровительство. |
| As we have now brought Sophia into safe hands, the reader will, I apprehend, be contented to deposit her there a while, and to look a little after other personages, and particularly poor Jones, whom we have left long enough to do penance for his past offences, which, as is the nature of vice, brought sufficient punishment upon him themselves. | Теперь, когда мы передали Софью в надежные руки, читатель, полагаю, согласится оставить ее там на время и взглянуть на других наших героев, в особенности на беднягу Джонса, которого мы покинули уже так давно, что он успел покаяться в своих прегрешениях; да они и сами по себе - такова природа порока - послужили ему достаточным наказанием. |
| English | Русский |
| The learned reader must have observed that in the course of this mighty work, I have often translated passages out of the best antient authors, without quoting the original, or without taking the least notice of the book from whence they were borrowed. | Просвещенный читатель, верно, заметил, что на протяжении этого грандиозного произведения я часто приводил отрывки из лучших древних писателей, не указывая подлинника и вообще не делая никаких ссылок на книгу, из которой их заимствовал. |
| This conduct in writing is placed in a very proper light by the ingenious Abbe Bannier, in his preface to his Mythology, a work great erudition and of equal judgment. "It will be easy," says he, "for the reader to observe that I have frequently had greater regard to him than to my own reputation: for an author certainly pays him a considerable compliment, when, for his sake, he suppresses learned quotations that come in his way, and which would have cost him but the bare trouble of transcribing." | Прекрасное объяснение этого приема мы можем найти у аббата Банье, в его предисловии к "Мифологии" - произведению великой учености и проницательности. "Читатель легко заметит,- говорит он,- что часто я о нем заботился больше, чем о собственной репутации; разве автор не проявляет внимания к читателю, если в угоду ему удаляет ученые ссылки, которые напрашиваются в его работе и которые стоили бы ему столько труда, затрачиваемого па списывание". |
| To fill up a work with these scraps may, indeed, be considered as a downright cheat on the learned world, who are by such means imposed upon to buy a second time, in fragments and by retail, what they have already in gross, if not in their memories, upon their shelves; and it is still more cruel upon the illiterate, who are drawn in to pay for what is of no manner of use to them. A writer who intermixes great quantity of Greek and Latin with his works, deals by the ladies and fine gentlemen in the same paultry manner with which they are treated by the auctioneers, who often endeavour so to confound and mix up their lots, that, in order to purchase the commodity you want, you are obliged at the same time to purchase that which will do you no service. | Уснащать свое произведение такими обрывками - значит, в сущности, нагло обманывать образованных людей, навязывая им в розницу и по мелочам товар, которым они запаслись уже оптом и хранят если не в своей памяти, то на полках своей библиотеки; еще более неучтиво это но отношению к людям необразованным, которым предлагают платить за вещи, для них совершенно бесполезные. Писатель, щедро пересыпающий свои произведения греческими и латинскими цитатами, поступает с дамами и светскими кавалерами так же жульнически, как аукционеры, которые постоянно норовят так перемешать и составить такие комбинации из продажных вещей, что, желая приобрести необходимые, вы принуждены покупать вместе с тем и предметы, вам совершенно ненужные. |
| And yet, as there is no conduct so fair and disinterested, but that it may be misunderstood by ignorance, and misrepresented by malice, I have been sometimes tempted to preserve my own reputation at the expense of my reader, and to transcribe the original, or at least to quote chapter and verse, whenever I have made use either of the thought or expression of another. I am, indeed, in some doubt that I have often suffered by the contrary method; and that, by suppressing the original author's name, I have been rather suspected of plagiarism than reputed to act from the amiable motive assigned by that justly celebrated Frenchman. | Но так как нет такого благородного и бескорыстного поступка, который не был бы понят ошибочно невежеством и истолкован вкривь злобой, то меня норой соблазняло желание поддержать свое доброе имя в ущерб читателю и списать подлинник или, по крайней мере, сделать ссылку па главу и стих, когда я пользовался чужой мыслью или выражением. И я, право, нахожусь в некотором сомнении, не пострадала ли моя репутация от применения противоположного метода и не заподозрили ли меня за утайку имен настоящих авторов скорее в плагиате, чем в тех благородных побуждениях, о которых правильно говорит прославленный француз. |
| Now, to obviate all such imputations for the future, I do here confess and justify the fact. The antients may be considered as a rich common, where every person who hath the smallest tenement in Parnassus hath a free right to fatten his muse. Or, to place it in a clear light, we moderns are to the antients what the poor are to the rich. By the poor here I mean that large and venerable body which, in English, we call the mob. Now, whoever hath had the honour to be admitted to any degree of intimacy with this mob, must well know that it is one of their established maxims to plunder and pillage their rich neighbours without any reluctance; and that this is held to be neither sin nor shame among them. And so constantly do they abide and act by this maxim, that, in every parish almost in the kingdom, there is a kind of confederacy ever carrying on against a certain person of opulence called the squire, whose property is considered as free booty by all his poor neighbours; who, as they conclude that there is no manner of guilt in such depredations, look upon it as a point of honour and moral obligation to conceal, and to preserve each other from punishment on all such occasions. | И вот, чтобы избежать всех таких обвинений на будущее время, я хочу здесь чистосердечно признаться в своем преступлении и оправдать его. Древних писателей можно рассматривать как тучное пастбище, где каждый владеющий хотя бы небольшим клочком земли на Парнасе имеет полное право откармливать свою музу. Или, говоря начистоту, современные писатели по отношению к древним - то же, что бедняки по отношению к богачам. Под бедняками я разумею здесь ту многолюдную и почтенную корпорацию, которая обыкновенно называется чернью. А всякий, удостоившийся чести быть допущенным к более или менее короткому общению с этой чернью, отлично знает, что одно из ее первейших правил - без зазрения совести грабить и обирать богатых соседей, причем это не считается у нее ни грехом, ни позором. Она так твердо придерживается этого правила и соответственно действует, что почти в каждом приходе нашего королевства существует сообщество, постоянно злоумышляющее против некоторого зажиточного лица, называемого сквайром, имущество которого рассматривается всеми бедняками соседями как их законная добыча; не видя в его расхищении ничего преступного, они считают делом чести и своей нравственной обязанностью укрывать и защищать друг друга от наказания во всех подобных случаях. |
| In like manner are the antients, such as Homer, Virgil, Horace, Cicero, and the rest, to be esteemed among us writers, as so many wealthy squires, from whom we, the poor of Parnassus, claim an immemorial custom of taking whatever we can come at. This liberty I demand, and this I am as ready to allow again to my poor neighbours in their turn. All I profess, and all I require of my brethren, is to maintain the same strict honesty among ourselves which the mob show to one another. To steal from one another, is indeed highly criminal and indecent; for this may be strictly stiled defrauding the poor (sometimes perhaps those who are poorer than ourselves), or, to set it under the most opprobrious colours, robbing the spittal. | Соответственным образом и нам, писателям, следует смотреть на древних, вроде Гомера, Вергилия, Горация, Цицерона и других, как на богатых сквайров, у которых мы, бедняки Парнаса, с незапамятных времен пользуемся правом брать все, что попадет нам под руку. Этого права я прошу и для себя, готовый, в свою очередь, признать его за своими неимущими ближними. Все, на чем я настаиваю, чего я требую от своих собратьев,- это соблюдать в своем кругу такую же строгую честность, какая принята у черни. Воровать друг у друга действительно весьма преступно и неприлично, ведь такое воровство справедливо может быть названо обиранием бедняков (которые иногда беднее нас самих) или же - изобразим его в самом постыдном свете - ограблением больницы. |
| Since, therefore, upon the strictest examination, my own conscience cannot lay any such pitiful theft to my charge, I am contented to plead guilty to the former accusation; nor shall I ever scruple to take to myself any passage which I shall find in an antient author to my purpose, without setting down the name of the author from whence it was taken. Nay, I absolutely claim a property in all such sentiments the moment they are transcribed into my writings, and I expect all readers henceforwards to regard them as purely and entirely my own. This claim, however, I desire to be allowed me only on condition that I preserve strict honesty towards my poor brethren, from whom, if ever I borrow any of that little of which they are possessed, I shall never fail to put their mark upon it, that it may be at all times ready to be restored to the right owner. | Если, таким образом, при самом тщательном исследовании совесть не может уличить меня ни в одной такой презренной краже, то я охотно признаю себя виновным в обирании богачей; никогда я также не постесняюсь заимствовать тот или иной отрывок у древних авторов, умолчав, у кого именно он взят. Мало того: я категорически настаиваю, что все такие мысли становятся моей неотъемлемой собственностью, как только они вписаны в мои сочинения, и прошу всех читателей с той минуты так на них и смотреть. Однако я настаиваю на предоставлении мне этого права только при условии, что буду вести себя безукоризненно честно по отношению к моим бедным собратьям, и если мне случится заимствовать у них какую-нибудь безделицу, я никогда не забуду поставить на ней клеймо законного владельца, чтобы в любую минуту она могла быть возвращена по принадлежности. |
| The omission of this was highly blameable in one Mr. Moore, who, having formerly borrowed some lines of Pope and company, took the liberty to transcribe six of them into his play of the Rival Modes. Mr. Pope, however, very luckily found them in the said play, and, laying violent hands on his own property, transferred it back again into his own works; and, for a further punishment, imprisoned the said Moore in the loathsome dungeon of the Dunciad, where his unhappy memory now remains, and eternally will remain, as a proper punishment for such his unjust dealings in the poetical trade. | В таком упущении чрезвычайно провинился некий мистер Мур; позаимствовав еще ранее несколько строк у Попа и компании, он набрался смелости вписать целых шесть из них в свою пьесу "Соперничество мод". Впрочем, мистер Поп счастливо нашел их в означенной пьесе, извлек оттуда свою собственность и перенес обратно в свои произведения, а Мура, чтобы ему впредь неповадно было, заключил в ужасную тюрьму "Дунсиады", где память о нем и теперь живет и будет жить до скончания века в наказание за такое некрасивое воровство на рынке поэзии. |
| English | Русский |
| The history now returns to the inn at Upton, whence we shall first trace the footsteps of Squire Western; for, as he will soon arrive at an end of his journey, we shall have then full leisure to attend our heroe. | История наша снова приводит нас в эптонскую гостиницу, откуда мы сначала направимся по следам сквайра Вестерна; так как они нас далеко не заведут, то мы будем иметь довольно времени, чтобы заняться нашим героем. |
| The reader may be pleased to remember that the said squire departed from the inn in great fury, and in that fury he pursued his daughter. The hostler having informed him that she had crossed the Severn, he likewise past that river with his equipage, and rode full speed, vowing the utmost vengeance against poor Sophia, if he should but overtake her. | Читатель благоволит вспомнить, что упомянутый сквайр покинул гостиницу вне себя от бешенства и в этом возбужденном состоянии пустился в погоню за дочерью. Узнав от конюха, что она переправилась через Северн, он, в свою очередь, переправился со свитой через эту реку и поскакал во весь опор, грозя жестоко отомстить Софье, если ее настигнет. |
| He had not gone far before he arrived at a crossway. Here he called a short council of war, in which, after hearing different opinions, he at last gave the direction of his pursuit to fortune, and struck directly into the Worcester road. | Вскоре кавалькада очутилась у перекрестка. Сквайр поспешно созвал военный совет, на котором, выслушав разноречивые мнения, в конце концов предоставил выбор пути Фортуне и пустился прямо по ворчестерской дороге. |
| In this road he proceeded about two miles, when be began to bemoan himself most bitterly, frequently crying out, "What a pity is it! Sure never was so unlucky a dog as myself!" And then burst forth a volley of oaths and execrations. | Проехав мили две, он начал горько плакаться, то и дело приговаривая: "Экая незадача! Чертовски не повезло!" - и сыпля, как из мешка, ругательствами и проклятиями. |
| The parson attempted to administer comfort to him on this occasion. | Священник попробовал его успокоить: |
| "Sorrow not, sir," says he, "like those without hope. How be it we have not yet been able to overtake young madam, we may account it some good fortune that we have hitherto traced her course aright. Peradventure she will soon be fatigated with her journey, and will tarry in some inn, in order to renovate her corporeal functions; and in that case, in all moral certainty, you will very briefly be compos voti." | - Не кручиньтесь, сэр, и не теряйте надежды. Хотя нам и не удалось еще догнать уважаемую дочь вашу, но все же посчастливилось взять верный путь и до сих пор с него не сбиться. Может статься, дочь вашу одолеет усталость и она остановится в какой-нибудь гостинице, чтобы дать отдых онемевшему телу; в этом случае вы с полной вероятностью вскоре будете compos voti 63. |
| "Pogh! d-n the slut!" answered the squire, "I am lamenting the loss of so fine a morning for hunting. It is confounded hard to lose one of the best scenting days, in all appearance, which hath been this season, and especially after so long a frost." | - Вздор! - отвечал сквайр.- Я жалею, что пропадает такое чудесное утро для охоты! Чертовски обидно терять один из лучших осенних дней для псовой охоты, да еще после такого долгого мороза! |
| Whether Fortune, who now and then shows some compassion in her wantonest tricks, might not take pity of the squire; and, as she had determined not to let him overtake his daughter, might not resolve to make him amends some other way, I will not assert; but he had hardly uttered the words just before commemorated, and two or three oaths at their heels, when a pack of hounds began to open their melodious throats at a small distance from them, which the squire's horse and his rider both perceiving, both immediately pricked up their cars, and the squire, crying, "She's gone, she's gone! Damn me if she is not gone!" instantly clapped spurs to the beast, who little needed it, having indeed the same inclination with his master; and now the whole company, crossing into a corn-field, rode directly towards the hounds, with much hallowing and whooping, while the poor parson, blessing himself, brought up the rear. | Сжалилась ли над сквайром Фортуна, порой выказывающая сострадание во время самых буйных своих проказ, и вздумала за неудачу с дочерью вознаградить его каким-нибудь другим способом, не берусь утверждать; но не успел он произнести только что приведенную фразу и сопроводить ее двумя-тремя крепкими словами, как невдалеке от них раздались мелодичные голоса своры гончих. Заслышав их, конь сквайра и его седок мигом насторожились, и сквайр с криком: "Попался, голубчик, попался! Будь я проклят, если это не так!" - дал коню шпоры, в чем тот вовсе и не нуждался, потому что имел одинаковые наклонности со своим хозяином. Тогда вся кавалькада с гиканьем и улюлюканьем помчалась на лай прямо по пашне, а бедный священник, крестясь, потрусил рысцой в арьергарде. |
| Thus fable reports, that the fair Grimalkin, whom Venus, at the desire of a passionate lover, converted from a cat into a fine woman, no sooner perceived a mouse, than, mindful of her former sport, and still retaining her pristine nature, she leaped from the bed of her husband to pursue the little animal. | Сказка рассказывает, как одна кошка, которую Венера по просьбе страстного воздыхателя превратила в прекрасную женщину, но не вытравила в ней кошачью природу, заслышав однажды мышь, вспомнила о своих прежних забавах, соскочила с супружеской постели и пустилась вдогонку за сереньким зверьком. |
| What are we to understand by this? Not that the bride was displeased with the embraces of her amorous bridegroom; for, though some have remarked that cats are subject to ingratitude, yet women and cats too will be pleased and purr on certain occasions. The truth is, as the sagacious Sir Roger L'Estrange observes, in his deep reflections, that, "if we shut Nature out at the door, she will come in at the window; and that puss, though a madam, will be a mouser still." In the same manner we are not to arraign the squire of any want of love for his daughter; for in reality he had a great deal; we are only to consider that he was a squire and a sportsman, and then we may apply the fable to him, and the judicious reflections likewise. | Как нам это понимать? Не то чтобы новобрачная не находила удовольствия в объятиях своего пылкого молодого мужа,- ибо хотя замечено, что кошки склонны к неблагодарности, однако в известных случаях они, как и женщины, любят ласкаться и мурлыкать,- вся суть тут в том, что, как замечает глубокомысленный сэр Роджер Л'Эстрендж, "если мы не пустим природу в дверь, она войдет в окно, и киска, хотя она и дама, всегда останется охотницей на мышей". Так и сквайра мы не обвиняем в недостатке любви к дочери - напротив, он очень ее любил; только мы должны помнить, что был он и сквайр и охотник и что, следовательно, к нему можно приложить нашу сказочку и вытекающее из нее нравоучение. |
| The hounds ran very hard, as it is called, and the squire pursued over hedge and ditch, with all his usual vociferation and alacrity, and with all his usual pleasure; nor did the thoughts of Sophia ever once intrude themselves to allay the satisfaction he enjoyed in the chace, which, he said, was one of the finest he ever saw, and which he swore was very well worth going fifty miles for. As the squire forgot his daughter, the servants, we may easily believe, forgot their mistress; and the parson, after having expressed much astonishment, in Latin, to himself, at length likewise abandoned all farther thoughts of the young lady, and, jogging on at a distance behind, began to meditate a portion of doctrine for the ensuing Sunday. | Гончие, как говорится, варом варили, а сквайр скакал за ними вдогонку через плетни и рвы с обычными своими воплями и в превосходном, как всегда в таких случаях, расположении духа; о Софье он и не вспоминал: ни разу мысль о дочери не испортила его наслаждения охотой, такой чудеснейшей, по его словам, что ради нее стоило ускакать из дому за пятьдесят миль. Если сквайр не вспоминал о дочери, то слуги его и подавно забыли о госпоже; даже священник, выразив по-латыни свое недоумение, в конце концов тоже оставил попечение о молодой девушке и, следуя рысцой на довольно почтительном расстоянии за кавалькадой, принялся обдумывать часть проповеди к ближайшему воскресенью. |
| The squire who owned the hounds was highly pleased with the arrival of his brother squire and sportsman: for all men approve merit in their own way, and no man was more expert in the field than Mr. Western, nor did any other better know how to encourage the dogs with his voice, and to animate the hunt with his holla. | Владелец гончих был в восторге от появления собрата, помещика и охотника: всякий из нас умеет ценить таланты другого в нашей профессии, а не было охотника более искусного, чем мистер Вестерн, и никто не умел лучше него порскать собакам и одушевлять всю охоту своим улюлюканьем. |
| Sportsmen, in the warmth of a chace, are too much engaged to attend to any manner of ceremony, nay, even to the offices of humanity: for, if any of them meet with an accident by tumbling into a ditch, or into a river, the rest pass on regardless, and generally leave him to his fate: during this time, therefore, the two squires, though often close to each other, interchanged not a single word. The master of the hunt, however, often saw and approved the great judgment of the stranger in drawing the dogs when they were at a fault, and hence conceived a very high opinion of his understanding, as the number of his attendants inspired no small reverence to his quality. As soon, therefore, as the sport was ended by the death of the little animal which had occasioned it, the two squires met, and in all squire-like greeting saluted each other. | Охотники в пылу преследования бывают настолько поглощены своим делом, что им не до церемоний, они забывают даже о самых простых обязанностях человеколюбия,- так, если кому-нибудь из них случится упасть в ров или в реку, остальные проезжают мимо, обыкновенно покидая пострадавшего на произвол судьбы; поэтому наши два сквайра, хотя они и часто съезжались во время охоты, не обменялись друг с другом ни одним словом. Впрочем, хозяин своры не раз восхищался незнакомцем, видя, как ловко тот наводит собак на потерянный след, что внушало ему высокое представление о сметливости Вестерна, а число слуг последнего - немалое уважение к его богатству. Вот почему, когда охота кончилась гибелью зверька, поднявшего всю эту кутерьму, оба сквайра съехались и поздоровались друг с другом по всем правилам помещичьего этикета. |
| The conversation was entertaining enough, and what we may perhaps relate in an appendix, or on some other occasion; but as it nowise concerns this history, we cannot prevail on ourselves to give it a place here. It concluded with a second chace, and that with an invitation to dinner. This being accepted, was followed by a hearty bout of drinking, which ended in as hearty a nap on the part of Squire Western. | Разговор их был довольно занимателен, и мы, может быть, передадим его в приложении или при каком-нибудь другом случае; но так как он не связан с нашей историей, то мы его здесь опускаем. Он кончился новой охотой, а новая охота - приглашением отобедать. Приглашение было принято, и обед сопровождался обильной выпивкой, после которой сквайр Вестерн крепко уснул. |
| Our squire was by no means a match either for his host, or for parson Supple, at his cups that evening; for which the violent fatigue of mind as well as body that he had undergone, may very well account, without the least derogation from his honour. He was indeed, according to the vulgar phrase, whistle drunk; for before he had swallowed the third bottle, he became so entirely overpowered, that though he was not carried off to bed till long after, the parson considered him as absent, and having acquainted the other squire with all relating to Sophia, he obtained his promise of seconding those arguments which he intended to urge the next morning for Mr. Western's return. | По части поглощения спиртных напитков сквайр наш в этот вечер совершенно не мог тягаться ни с хозяином дома, ни со священником Саплом, что, впрочем, прекрасно объясняется ею сильной усталостью, душевной и физической, и нисколько не умаляет его достоинств. Он был, как говорится, вдребезги пьян; за третьей бутылкой его так развезло, что хотя в постель его увели значительно позже, однако священник совершенно перестал с ним считаться, рассказал хозяину всю историю с Софьей и взял с него слово помочь ему завтра уговорить мистера Вестерна вернуться домой. |
| No sooner, therefore, had the good squire shaken off his evening, and began to call for his morning draught, and to summon his horses in order to renew his pursuit, than Mr. Supple began his dissuasives, which the host so strongly seconded, that they at length prevailed, and Mr. Western agreed to return home; being principally moved by one argument, viz., that he knew not which way to go, and might probably be riding farther from his daughter instead of towards her. He then took leave of his brother sportsman, and expressing great joy that the frost was broken (which might perhaps be no small motive to his hastening home), set forwards, or rather backwards, for Somersetshire; but not before he had first despatched part of his retinue in quest of his daughter, after whom he likewise sent a volley of the most bitter execrations which he could invent. | Только что почтенный сквайр проснулся поутру от вечерней попойки и, даже не опохмелившись, велел седлать лошадей, чтобы пуститься снова в погоню, как мистер Сапл, энергично поддержанный хозяином, начал убеждать его оставить это намерение и после долгих настояний добился наконец согласия мистера Вестерна вернуться домой. На сквайра подействовал главным образом тот довод, что он не знает, по какой дороге ехать, а поехав наудачу, очень легко может удалиться от дочери, вместо того чтобы настигнуть ее. Сквайр простился с собратом-охотником и, выразив большое удовольствие по случаю наступившей оттепели (которая, может быть, была главнейшей причиной, заставившей его торопиться домой), отправился вперед, или, вернее, назад в Сомерсетшир, отрядив, однако, часть своей свиты на поиски дочери и пустив вдогонку посланным целый залп самых отборных ругательств. |
| English | Русский |
| At length we are once more come to our heroe; and, to say truth, we have been obliged to part with him so long, that, considering the condition in which we left him, I apprehend many of our readers have concluded we intended to abandon him for ever; he being at present in that situation in which prudent people usually desist from enquiring any farther after their friends, lest they should be shocked by hearing such friends had hanged themselves. | Наконец-то мы возвращаемся к нашему герою. По правде сказать, нам пришлось расстаться с ним так давно, что, приняв во внимание обстоятельства, в которых мы его оставили, многие читатели заключили, пожалуй, что мы намерены покинуть его навсегда: ведь он попал в то положение, при котором благоразумные люди обыкновенно перестают осведомляться о своих друзьях, боясь услышать, что те повесились. |
| But, in reality, if we have not all the virtues, I will boldly say, neither have we all the vices of a prudent character; and though it is not easy to conceive circumstances much more miserable than those of poor Jones at present, we shall return to him, and attend upon him with the same diligence as if he was wantoning in the brightest beams of fortune. | Но если мы не можем похвалиться всеми добродетелями благоразумных людей, зато, я смело утверждаю, не страдаем также всеми их пороками; и хотя трудно представить себе обстоятельство более плачевное, чем то, в котором находился теперь бедняга Джонс, мы вернемся к своему герою и будем следить за ним так же внимательно, как если бы он купался в самых ярких лучах славы. |
| Mr. Jones, then, and his companion Partridge, left the inn a few minutes after the departure of Squire Western, and pursued the same road on foot, for the hostler told them that no horses were by any means to be at that time procured at Upton. On they marched with heavy hearts; for though their disquiet proceeded from very different reasons, yet displeased they were both; and if Jones sighed bitterly, Partridge grunted altogether as sadly at every step. | Итак, мистер Джонс и его спутник Партридж покинули гостиницу через несколько минут после отъезда сквайра Вестерна и пошли по той же дороге пешком, потому что лошадей в это время, по словам конюха, невозможно было достать в Эптоне ни за какие деньги. Оба шагали понуро. Правда, причины невеселого расположения у каждого были разные, но оба были недовольны; и если Джонс горько вздыхал, то Партридж на каждом шагу не менее мрачно ворчал. |
| When they came to the cross-roads where the squire had stopt to take counsel, Jones stopt likewise, and turning to Partridge, asked his opinion which track they should pursue. | Подойдя к перекрестку, где до этого останавливался и держал военный совет сквайр, Джонс тоже остановился и спросил у Партриджа, какой, по его мнению, путь им следует избрать. |
| "Ah, sir," answered Partridge, "I wish your honour would follow my advice." | - О сэр, если бы ваша честь послушались моего совета,- отвечал Партридж. |
| "Why should I not?" replied Jones; "for it is now indifferent to me whither I go, or what becomes of me." | - Отчего ж не послушаться? - сказал Джонс.- Теперь мне все равно, куда идти и что со мной станется. |
| "My advice, then," said Partridge, "is that you immediately face about and return home; for who that hath such a home to return to as your honour, would travel thus about the country like a vagabond? I ask pardon, sed vox ea sola reperta est." | - Тогда мой вам совет,- сказал Партридж,- немедленно повернуть налево кругом и идти домой. И что за охота человеку, у которого есть такой кров, как у вашей чести, странствовать по Англии, подобно бродяге? Извините меня, sed vox ea sola reperta est 64. |
| "Alas!" cries Jones, "I have no home to return to;- but if my friend, my father, would receive me, could I bear the country from which Sophia is flown? Cruel Sophia! Cruel! No; let me blame myself!- No; let me blame thee. D-nation seize thee- fool- blockhead! thou hast undone me, and I will tear thy soul from thy body."- At which words he laid violent hands on the collar of poor Partridge, and shook him more heartily than an ague-fit, or his own fears had ever done before. | - Увы! - воскликнул Джонс.- У меня нет этого крова. Но если бы даже, мой друг, мой отец захотел меня принять, то разве мог бы я жить в местах, откуда бежала моя Софья! Жестокая Софья! Жестокая!.. Нет, виноват во всем я!.. Нет, виноват ты. Будь ты проклят... дурак... болван! Ты погубил меня, я вырву у тебя душу из тела! - С этими словами он изо всей силы схватил бедного Партриджа за ворот и тряхнул так, как никогда не трясли учителя ни лихорадка, ни страх. |
| Partridge fell trembling on his knees, and begged for mercy, vowing he had meant no harm- when Jones, after staring wildly on him for a moment, quitted his hold, and discharged a rage on himself, that, had it fallen on the other, would certainly have put an end to his being, which indeed the very apprehension of it had almost effected. | Партридж в ужасе упал на колени и запросил пощады, клянясь, что у него в мыслях не было ничего дурного. Джонс, свирепо посмотрев на него, выпустил свою добычу и обрушил весь гнев на себя с такой яростью, что, обрати он его на спутника, тому наверное пришел бы конец: несчастный был полумертв от одного только страха. |
| We would bestow some pains here in minutely describing all the mad pranks which Jones played on this occasion, could we be well assured that the reader would take the same pains in perusing them; but as we are apprehensive that, after all the labour which we should employ in painting this scene, the said reader would be very apt to skip it entirely over, we have saved ourselves that trouble. To say the truth, we have, from this reason alone, often done great violence to the luxuriance of our genius, and have left many excellent descriptions out of our work, which would otherwise have been in it. And this suspicion, to be honest, arises, as is generally the case, from our own wicked heart; for we have, ourselves, been very often most horridly given to jumping, as we have run through the pages of voluminous historians. | Мы не поленились бы подробно описать все неистовства Джонса по этому случаю, если бы были уверены, что и читатель не поленится прочесть о них; но так как легко может статься, что после всех трудов, затраченных нами на изображение этой сцены, наш читатель возьмет да и пропустит ее всю целиком, то мы избавили себя от этих хлопот. Правду сказать, единственно по этой причине мы часто обуздывали буйную силу нашего гения и опускали множество великолепных описаний, которые иначе вошли бы в это сочинение. А указанное подозрение, признаться откровенно, источником своим имеет, как это обыкновенно бывает, нашу собственную порочность: пробегая страницы многотомных историков, мы сами сплошь и рядом делали самые отчаянные скачки. |
| Suffice it then simply to say, that Jones, after having played the part of a madman for many minutes, came, by degrees, to himself; which no sooner happened, than, turning to Partridge, he very earnestly begged his pardon for the attack he had made on him in the violence of his passion; but concluded, by desiring him never to mention his return again; for he resolved never to see that country any more. | Итак, довольно будет сказать, что Джонс, разыграв в течение нескольких минут роль сумасшедшего, мало-помалу овладел собой и, как только это произошло, тотчас попросил у Партриджа извинения за то, что обидел его в порыве гнева, но посоветовал никогда больше не говорить ему о возвращении домой, потому что он решил навсегда покинуть родные места. |
| Partridge easily forgave, and faithfully promised to obey the injunction now laid upon him. And then Jones very briskly cried out, | Партридж все простил и обещал свято соблюдать данное ему предписание. Джонс порывисто воскликнул: |
| "Since it is absolutely impossible for me to pursue any farther the steps of my angel- I will pursue those of glory. Come on, my brave lad, now for the army:- it is a glorious cause, and I would willingly sacrifice my life in it, even though it was worth my preserving." | - Если уж мне навсегда заказано следовать по стопам моего ангела, в таком случае я пойду по стопам славы. Вперед же, мой верный товарищ, разыщем армию: за наше славное дело я охотно пожертвую жизнью, даже если бы ее стоило беречь. |
| And so saying, he immediately struck into the different road from that which the squire had taken, and, by mere chance, pursued the very same through which Sophia had before passed. | С этими словами он поворотил на дорогу, противоположную той, по которой поехал сквайр, и случаю угодно было, чтобы она оказалась той, которую избрала Софья. |
| Our travellers now marched a full mile, without speaking a syllable to each other, though Jones, indeed, muttered many things to himself. As to Partridge, he was profoundly silent; for he was not, perhaps, perfectly recovered from his former fright; besides, he had apprehensions of provoking his friend to a second fit of wrath, especially as he now began to entertain a conceit, which may not, perhaps, create any great wonder in the reader. In short, he began now to suspect that Jones was absolutely out of his senses. | Наши путешественники прошагали целую милю, не сказав друг другу ни слова, хотя Джонс все время бормотал себе что-то под нос. Что же касается Партриджа, то он хранил глубокое молчание - должно быть, потому, что еще не совсем оправился от страха; а кроме того, брадобрей опасался опять рассердить своего друга, тем более что у него начало складываться теперь одно предположение, которое вряд ли очень удивит читателя: он начал подозревать, что Джонс совершенно спятил. |
| At length, Jones, being weary of soliloquy, addressed himself to his companion, and blamed him for his taciturnity; for which the poor man very honestly accounted, from his fear of giving offence. And now this fear being pretty well removed, by the most absolute promises of indemnity, Partridge again took the bridle from his tongue; which, perhaps, rejoiced no less at regaining its liberty, than a young colt, when the bridle is slipt from his neck, and he is turned loose into the pastures. | Джонсу наконец надоело разговаривать с самим собой, и он обратился к спутнику с упреком за его молчаливость; тот откровенно сознался, что боится разгневать его. Когда страх этот был достаточно рассеян торжественными обещаниями Джонса впредь вести себя сдержанно, Партридж снова снял узду со своего языка, который обрадовался возвращенной свободе, пожалуй, не меньше, чем молодой жеребец, спущенный с привязи на пастбище. |
| As Partridge was inhibited from that topic which would have first suggested itself, he fell upon that which was next uppermost in his mind, namely, the Man of the Hill. | Но так как говорить на ту тему, которая прежде всего напрашивалась, ему было запрещено, то он обратился к предмету, занимавшему в уме его второе место,- именно к Горному Отшельнику. |
| "Certainly, sir," says he, "that could never be a man, who dresses himself and lives after such a strange manner, and so unlike other folks. Besides, his diet, as the old woman told me, is chiefly upon herbs, which is a fitter food for a horse than a Christian: nay, landlord at Upton says that the neighbours thereabouts have very fearful notions about him. It runs strangely in my head that it must have been some spirit, who, perhaps, might be sent to forewarn us: and who knows but all that matter which he told us, of his going to fight, and of his being taken prisoner, and of the great danger he was in of being hanged, might be intended as a warning to us, considering what we are going about? besides, I dreamt of nothing all last night but of fighting; and methought the blood ran out of my nose, as liquor out of a tap. Indeed, sir, infandum, regina, jubes renovare dolorem." | - Поверьте мне, сэр, не может быть человеком тот, кто одевается и живет так странно и так непохоже на других людей. Кроме того, пища его, как говорила старуха, состоит преимущественно из трав, что больше подходит коню, чем христианину; а хозяин гостиницы в Эптоне говорит, что все кругом его крепко побаиваются. Мне почему-то упорно сдается, что это дух, посланный, может быть, чтобы нас предостеречь: кто знает, может быть, все, что он рассказывал - как он пошел воевать, как был взят в плен и едва не угодил на виселицу,- может быть, все это рассказано нам в острастку, если принять в соображение, куда мы затеяли отправиться. Всю прошедшую ночь мне только и снились одни сражения, и кровь лила у меня из носа, как вино из крана. Право, сэр, in-tandum, regina, jubes renovare dolorem. |
| "Thy story, Partridge," answered Jones, "is almost as ill applied as thy Latin. Nothing can be more likely to happen than death to men who go into battle. Perhaps we shall both fall in it-and what then?" | - Твой рассказ, Партридж, так же мало кстати, как и твоя латынь. Смерть - вещь самая заурядная для людей, идущих в бой. Может быть, мы оба падем в сражении... ну так что ж? |
| "What then?" replied Partridge; "why then there is an end of us, is there not? when I am gone, all is over with me. What matters the cause to me, or who gets the victory, if I am killed? I shall never enjoy any advantage from it. What are all the ringing of bells, and bonfires, to one that is six foot under ground? there will be an end of poor Partridge." | - А то,- возразил Партридж,- что тогда придет нам конец. А когда меня не будет, мне все равно. Что мне за дело, чья сторона возьмет верх и кто одержит победу, если я буду убит? Ведь никакой выгоды от этой победы я не получу. Что колокольный звон и праздничные костры для того, кто лежит на шесть футов под землей? Конец тогда бедному Партриджу. |
| "And an end of poor Partridge," cries Jones, "there must be, one time or other. If you love Latin, I will repeat you some fine lines out of Horace, which would inspire courage into a coward. | - Бедному Партриджу все равно рано или поздно придет конец,- отвечал Джонс.- Если тебе так нравится латынь, я продекламирую несколько строчек из Горация, способных вдохнуть храбрость и в труса: |
|
'Dulce et decorum est pro patria mori:
Mors et fugacem persequitur virum, Nec parcit imbellis juventae Poplitibus, timidoque tergo.'" |
Dulce et decorum est pro patria mori:
Mors et fugacem persequitur, virum, Nec parcit imbelns juventae Poplitibus, tiniidoque tegro. |
| "I wish you would construe them," cries Partridge; "for Horace is a hard author, and I cannot understand as you repeat them." | - Переведите, пожалуйста,- сказал Партридж.- Гораций трудный автор, на слух я его не понимаю. |
| "I will repeat you a bad imitation, or rather paraphrase, of my own," said Jones; "for I am but an indifferent poet: | - Хорошо. Только не взыщи, поэт я неважный: |
|
Who would not die in his dear country's cause?
Since, if base fear his dastard step withdraws, From death he cannot fly:- One common grave Receives, at last, the coward and the brave." |
Смерть за отечество отрадна и сладка.
Бежавший от нее в бою не уцелеет, И, верно, юношей изнеженных она Колен трепещущих и спин не пожалеет. |
| "That's very certain," cries Partridge. "Ay, sure, Mors omnibus communis: but there is a great difference between dying in one's bed a great many years hence, like a good Christian, with all our friends crying about us, and being shot to-day or to-morrow, like a mad dog; or, perhaps, hacked in twenty pieces with the sword, and that too before we have repented of all our sins. O Lord, have mercy upon us! to be sure the soldiers are a wicked kind of people. I never loved to have anything to do with them. I could hardly bring myself ever to look upon them as Christians. There is nothing but cursing and swearing among them. I wish your honour would repent: I heartily wish you would repent before it is too late; and not think of going among them.- Evil communication corrupts good manners. That is my principal reason. For as for that matter, I am no more afraid than another man, not I; as to matter of that. I know all human flesh must die; but yet a man may live many years, for all that. Why, I am a middle-aged man now, and yet I may live a great number of years. I have read of several who have lived to be above a hundred, and some a great deal above a hundred. Not that I hope, I mean that I promise myself, to live to any such age as that, neither.- But if it be only to eighty or ninety. Heaven be praised, that is a great ways off yet; and I am not afraid of dying then, no more than another man; but, surely, to attempt death before a man's time is come seems to me downright wickedness and presumption. Besides, if it was to do any good indeed; but, let the cause be what it will, what mighty matter of good can two people do? and, for my part, I understand nothing of it. I never fired off a gun above ten minutes in my life; and then it was not charged with bullets. And for the sword, I never learned to fence, and know nothing of the matter. And then there are those cannons, which certainly it must be thought the highest presumption to go in the way of; and nobody but a madman- I ask pardon; upon my soul I meant no harm; I beg I may not throw your honor into another passion." | - Это совершенно справедливо,- сказал Партридж.- Конечно, mors omnibus communis; 65 но большая разница умереть через много лет, как подобает доброму христианину-в своей кровати, среди плачущих друзей, или быть застреленным сегодня или завтра, как бешеная собака, а может быть, даже изрубленным на двадцать кусков, прежде чем успел покаяться в грехах. Господи, смилуйся над нами! Солдаты - нечестивый народ. Я никогда не любил иметь с ними дело. С трудом даже мог заставить себя смотреть на них как на христиан - только и знают, что ругаться да сквернословить. Одумайтесь, ваша честь. Право, одумайтесь, пока не поздно, и не якшайтесь с этими негодниками. Дурное общество портит добрые нравы. Потому-то я главным образом и говорю так. А что касается страха, так я боюсь не больше, чем другие, ничуть не больше. Я знаю, что все мы должны умереть, а все-таки иной может прожить еще много лет. Ну вот хоть бы я: я человек средних лет и могу прожить еще бог знает сколько. Иные, читал я, доживают и до ста лет, а иные переваливали и далеко за сто. О, я нисколько не обольщаю себя надеждой дожить до такого возраста, нисколько. Но хотя бы до восьмидесяти или до девяноста. Слава богу, до этого еще очень далеко, и в такие годы умереть не страшно; а искушать смерть раньше положенного человеку срока, по-моему, и грешно и самонадеянно - добро б еще была от этого какая-нибудь польза! Ну, пусть даже наше дело самое правое, много ли проку от двоих? Тем более если говорить обо мне - так я совсем не знаю военного искусства. Я стрелял из ружья всего-то, может быть, минут десять на своем веку, да к тому ж оно и не было заряжено; а что касается шпаги, то я отроду фехтовать не учился и не умею. А потом еще эти пушки: да ведь нужно совсем потерять голову, чтобы идти против наведенной пушки; и разве только сумасшедший... Прошу прощения! Ей-богу, я не желал сказать ничего обидного, боже меня упаси снова рассердить вашу честь. |
| "Be under no apprehension, Partridge," cries Jones; "I am now so well convinced of thy cowardice, that thou couldst not provoke me on any account." | - Не бойся, Партридж,- отвечал Джонс,- я теперь настолько убедился в твоей трусости, что ты больше ничем меня не рассердишь. |
| "Your honour," answered he, "may call me coward, or anything else you please. If loving to sleep in a whole skin makes a man a coward, non immunes ab illis malis sumus . I never read in my grammar that a man can't be a good man without fighting. Vir bonus est quis? Qui consulta patrum, qui leges juraque servat . Not a word of fighting; and I am sure the scripture is so much against it, that a man shall never persuade me he is a good Christian while he sheds Christian blood." | - Ваша честь может называть меня трусом или кем угодно. Если человек трус оттого, что ему хочется спать в своей коже, целым и невредимым, поп immunes ab illis malis sumus 66. Никогда мне не доводилось читать в своей грамматике, что нельзя быть порядочным человеком, не воевавши. Vir bonus est quis? Qui con-sulta patrurn, qui leges juraque servat? 67 О том, чтобы сражаться,- ни слова; и, по-моему, Священное писание настолько против войны, что человек, проливающий христианскую кровь, никогда меня не убедит в том, что он добрый христианин. |
| English | Русский |
| Just as Partridge had uttered that good and pious doctrine, with which the last chapter concluded, they arrived at another cross-way, when a lame fellow in rags asked them for alms; upon which Partridge gave him a severe rebuke, saying, "Every parish ought to keep their own poor." Jones then fell a-laughing, and asked Partridge, | Как раз в ту минуту, когда Партридж высказал здравую и благочестивую мысль, которой заключена предыдущая глава, они достигли нового перекрестка, где повстречали хромого нищего в лохмотьях, обратившегося к ним за подаянием. Партридж сурово его отчитал, сказав, что каждый приход обязан содержать своих бедняков. Джонс расхохотался. |
| "if he was not ashamed, with so much charity in his mouth, to have no charity in his heart. Your religion," says he, "serves you only for an excuse for your faults, but is no incentive to your virtue. Can any man who is really a Christian abstain from relieving one of his brethren in such a miserable condition?" | - Стыдись! Столько милосердия на устах и так мало его в сердце. Твоя религия,- сказал он,- служит тебе только оправданием для пороков, а к добродетели не побуждает нисколько. Можно ли, будучи истинным христианином, не помочь ближнему, находящемуся в таком бедственном положении? |
| And at the same time, putting his hand in his pocket, he gave the poor object a shilling. | С этими словами он достал из кармана шиллинг и подал его нищему. |
| "Master," cries the fellow, after thanking him, "I have a curious thing here in my pocket, which I found about two miles off, if your worship will please to buy it. I should not venture to pull it out to every one; but, as you are so good a gentleman, and so kind to the poor, you won't suspect a man of being a thief only because he is poor." | - Хозяин,- сказал нищий, поблагодарив его,- у меня в кармане лежит любопытная вещица, которую я нашел мили за две отсюда. Не угодно ли будет вашей милости купить? Я бы не решился показать ее первому встречному, но вы такой добрый господин и так милостивы к бедным, что не станете подозревать человека в воровстве только потому, что он нищий. |
| He then pulled out a little gilt pocketbook, and delivered it into the hands of Jones. | С этими словами он вручил Джонсу маленькую записную книжку с золотым обрезом. |
| Jones presently opened it, and (guess, reader, what he felt) saw in the first page the words Sophia Western, written by her own fair hand. He no sooner read the name than he prest it close to his lips; nor could he avoid falling into some very frantic raptures, notwithstanding his company; but, perhaps, these very raptures made him forget he was not alone. | Джонс раскрыл ее и (вообразите, читатель, что он почувствовал) на первой странице увидел имя Софьи Вестерн, написанное ее собственной прелестной рукой. Едва он это прочел, как тотчас же крепко прижал книжку к губам и не мог удержаться от бурных проявлений восторга, не смущаясь присутствием посторонних,- а может быть, именно этот восторг и заставил его позабыть, что он не один. |
| While Jones was kissing and mumbling the book, as if he had an excellent brown buttered crust in his mouth, or as if he had really been a book-worm, or an author who had nothing to cat but his own works, a piece of paper fell from its leaves to the ground, which Partridge took up, and delivered to Jones, who presently perceived it to be a bank-bill. It was, indeed, the very bill which Western had given his daughter the night before her departure; and a Jew would have jumped to purchase it at five shillings less than ?100. | Когда Джонс целовал книжку и впился в нее зубами, как в кусок вкусного хлеба с маслом или уподобляясь книжному червю, а то и писателю, которому нечего есть, кроме своих собственных произведений, оттуда выпал какой-то листок. Партридж подобрал его и подал Джонсу: это был банковый билет - тот самый, который Вестерн подарил своей дочери накануне ее бегства. Жид запрыгал бы от радости, купив его за сто фунтов без пяти шиллингов. |
| The eyes of Partridge sparkled at this news, which Jones now proclaimed aloud; and so did (though with somewhat a different aspect) those of the poor fellow who had found the book; and who (I hope from a principle of honesty) had never opened it: but we should not deal honestly by the reader if we omitted to inform him of a circumstance which may be here a little material, viz., that the fellow could not read. | Глаза Партриджа засверкали, когда Джонс громко объявил о находке, засверкали (только несколько иначе) и глаза бедняка, нашедшего книжку: он (я полагаю, из чувства честности) ее не раскрывал,- но мы сами поступили бы нечестно с читателем, не сообщив о том немаловажном в данном случае обстоятельстве, что нищий был неграмотен |
| Jones, who had felt nothing but pure joy and transport from the finding the book, was affected with a mixture of concern at this new discovery; for his imagination instantly suggested to him, that the owner of the bill might possibly want it, before he should be able to convey it to her. He then acquainted the finder, that he knew the lady to whom the book belonged, and would endeavour to find her out as soon as possible, and return it her. | Джонс, почувствовавший беспредельную радость и восторг при виде книжки, был несколько встревожен при этом новом открытии: ему тотчас представилось, что владелица билета, может быть, будет терпеть нужду, пока он не возвратит ей находку. Он сказал нищему, что знает даму, которой принадлежит книжка, и постарается как можно скорей ее разыскать и вручить ей собственность |
| The pocket-book was a late present from Mrs. Western to her niece; it had cost five-and-twenty shillings, having been bought of a celebrated toyman; but the real value of the silver which it contained in its clasp, was about eighteen-pence; and that price the said toyman, as it was altogether as good as when it first issued from his shop, would now have given for it. A prudent person would, however, have taken proper advantage of the ignorance of this fellow, and would not have offered more than a shilling, or perhaps sixpence, for it; nay, some perhaps would have given nothing, and left the fellow to his action of trover, which some learned serjeants may doubt whether he could, under these circumstances, have maintained. | Эта записная книжка была недавно подарена Софье ее тетушкой; миссис Вестерн купила ее у модного торговца безделушками за двадцать пять шиллингов, но действительная цена серебра, содержавшегося в застежках, составляла всего около восемнадцати пенсов,-столько и дал бы теперь за нее упомянутый торговец, так как книжка была в отличной сохранности, словно только что из лавки. Впрочем, человек бережливый воспользовался бы невежеством нищего и предложил бы ему за его находку не больше шиллинга или даже шести пенсов, а то и вовсе ничего бы не дал, предоставив нищему взыскивать с него деньги судом, и многие ученые юристы, пожалуй, усомнились бы, смог ли истец при данных обстоятельствах доказать свои права. |
| Jones, on the contrary, whose character was on the outside of generosity, and may perhaps not very unjustly have been suspected of extravagance, without any hesitation gave a guinea in exchange for the book. The poor man, who had not for a long time before been possessed of so much treasure, gave Mr. Jones a thousand thanks, and discovered little less of transport in his muscles than Jones had before shown, when he had first read the name of Sophia Western. | Однако Джонс, отличавшийся большой щедростью и, может быть, даже расточительностью, напротив, без всяких колебаний дал за книжку целую гинею. Бедняк, давно уже не обладавший таким сокровищем, рассыпался в благодарностях, и на лице его выразилось едва ли меньшее восхищение, чем то, которое овладело Джонсом, когда он увидел имя Софьи Вестерн. |
| The fellow very readily agreed to attend our travellers to the place where he had found the pocket-book. Together, therefore, they proceeded directly thither; but not so fast as Mr. Jones desired; for his guide unfortunately happened to be lame, and could not possibly travel faster than a mile an hour. As this place, therefore, was at above three miles' distance, though the fellow had said otherwise, the reader need not be acquainted how long they were in walking it. | Нищий охотно согласился проводить наших путников к тому месту, где он нашел записную книжку И вот все они двинулись прямо туда; но не так быстро, как хотелось бы мистеру Джонсу проводник его был, к несчастью, хром и мог делать не больше мили в час А так как до того места было свыше трех миль, хотя нищий назвал другую цифру, то читателю можно и не сообщать, сколько времени они туда шли |
| Jones opened the book a hundred times during their walk, kissed it as often, talked much to himself, and very little to his companions. At all which the guide exprest some signs of astonishment to Partridge; who more than once shook his head, and cryed, | По дороге Джонс несчетное число раз раскрывал и целовал книжку, все время разговаривал сам с собой и почти не обращался к своим спутникам. По этому поводу нищий знаками выразил удивление Партриджу, который только качал головой, приговаривая: |
| Poor gentleman! orandum est ut sit mens sana in corpore sano . | - Бедняжка! Orandum est ut sit mens sana in corpore sano 68. |
| At length they arrived at the very spot where Sophia unhappily dropt the pocket-book, and where the fellow had as happily found it. Here Jones offered to take leave of his guide, and to improve his pace; but the fellow, in whom that violent surprize and joy which the first receipt of the guinea had occasioned was now considerably abated, and who had now had sufficient time to recollect himself, put on a discontented look, and, scratching his head, said, "He hoped his worship would give him something more. | Наконец прибыли они на то самое место, где Софья имела несчастье обронить записную книжку, а нищий имел счастье ее подобрать. Тут Джонс выразил желание попрощаться с проводником и прибавить шагу, но нищий, который успел уже опомниться и в котором изумление и радость по случаю получения гинеи сильно поубавились, скроил недовольную физиономию и, почесывая затылок, сказал, что надеялся получить с его милости больше. |
| Your worship," said he, "will, I hope, take it into your consideration that if I had not been honest I might have kept the whole." And, indeed, this the reader must confess to have been true. "If the paper there," said he, "be worth ?100, I am sure the finding it deserves more than a guinea. Besides, suppose your worship should never see the lady, nor give it her- and, though your worship looks and talks very much like a gentleman, yet I have only your worship's bare word; and, certainly, if the right owner ben't to be found, it all belongs to the first finder. I hope your worship will consider of all these matters: I am but a poor man, and therefore don't desire to have all; but it is but reasonable I should have my share. Your worship looks like a good man, and, I hope, will consider my honesty; for I might have kept every farthing, and nobody ever the wiser." | - Ваша милость, надеюсь, возьмет во внимание, что, не будь я честен, я мог бы удержать все (Читатель не может не согласиться, по нищий говорил правду.) Если та бумажка стоит сто фунтов, то, право, за находку надо дать больше гинеи. А может, ваша милость не увидит этой госпожи и не отдаст ей билета. Хотя ваша милость с виду джентльмен и говорит совсем по-джентльменски, но ведь порукой мне одно только слово вашей милости; а если законный владелец не отыщется, то, конечно, все принадлежит тому, кто нашел первый. Надеюсь, ваша милость все рассудит по справедливости: я бедняк, нищий и совсем не требую себе всего, но надо же, по справедливости, чтобы я получил свою долю Ваша милость с виду человек добрый и, надеюсь, вознаградит мою честность: ведь я мог бы взять себе все до копейки, и никто никогда не узнал бы об этом. |
| "I promise thee, upon my honour," cries Jones, "that I know the right owner, and will restore it her." | - Даю тебе честное слово,- отвечал Джонс,- я знаю законную владелицу этой книжки и верну ей все в целости. |
| "Nay, your worship," answered the fellow, "may do as you please as to that; if you will but give me my share, that is, one-half of the money, your honour may keep the rest yourself if you please;" | - Делайте, ваша милость, как вам угодно,- сказал нищий - Только отдайте мне, пожалуйста, мою долю, то есть половину денег, и тогда удержите себе остальное, если угодно вашей чести. |
| and concluded with swearing, by a very vehement oath, "that he would never mention a syllable of it to any man living." | И он заключил свои слова клятвой, что никогда никому не скажет об этом ни полслова. |
| "Lookee, friend," cries Jones, "the right owner shall certainly have again all that she lost; and as for any farther gratuity, I really cannot give it you at present; but let me know your name, and where you live, and it is more than possible you may hereafter have further reason to rejoice at this morning's adventure." | - Нет, приятель,- отвечал Джонс,- законная владелица получит потерянное сполна; а отблагодарить тебя еще чем-нибудь я в настоящее время совершенно не в состоянии. Скажи мне, как тебя зовут и где ты живешь, и очень может быть, что тебе еще представится случай порадоваться сегодняшнему приключению. |
| "I don't know what you mean by venture," cries the fellow; "it seems I must venture whether you will return the lady her money or no; but I hope your worship will consider-" | - Не знаю, что вы называете приключением,- проворчал нищий,- только, видно, мне приходится представить на ваше усмотрение отдать деньги потерявшей их даме или не отдать; но, надеюсь, ваша милость рассудите . |
| "Come, come," said Partridge, "tell his honour your name, and where you may be found; I warrant you will never repent having the money into his hands." | - Полно, полно,- вмешался Партридж,- скажи-ка лучше его милости, как тебя зовут и где тебя можно найти Ручаюсь, ты не раскаешься, что доверил деньги этому джентльмену |
| The fellow, seeing no hopes of recovering the possession of the pocket-book, at last complied in giving in his name and place of abode, which Jones writ upon a piece of paper with the pencil of Sophia; and then, placing the paper in the same page where she had writ her name, he cries out, "There, friend, you are the happiest man alive; I have joined your name to that of an angel." | Видя всю безнадежность попыток завладеть снова записной книжкой, нищий согласился наконец назвать свое имя и место жительства, которое Джонс записал на листочке бумаги карандашом Софьи и, вложив этот листочек между теми страницами, где она надписала свое имя, воскликнул; |
| "I don't know anything about angels," answered the fellow, "but I wish you would give me a little more money, or else return me the pocket-book." | - Ты счастливейший из смертных, приятель,- я соединил твое имя с именем ангела!- Ничего не знаю насчет ангелов,- отвечал нищий,- а только если бы вы прибавили мне немного или вернули книжку... |
| Partridge now waxed wroth: he called the poor cripple by several vile and opprobrious names, and was absolutely proceeding to beat him, but Jones would not suffer any such thing: and now, telling the fellow he would certainly find some opportunity of serving him, Mr. Jones departed as fast as his heels would carry him; and Partridge, into whom the thoughts of the hundred pound had infused new spirits, followed his leader; while the man, who was obliged to stay behind, fell to cursing them both, as well as his parents; | Эти слова окончательно вывели Партриджа из себя. Он обругал калеку разными нехорошими словами и собрался даже прибить его, но Джонс воспротивился и, сказав нищему, что, наверное, найдет случай помочь ему, поспешно зашагал прочь; Партридж, в которого мысль о сотне фунтов влила новые силы, последовал за своим вожатым, а нищий, принужденный остаться позади, принялся осыпать проклятиями наших героев, а также своих родителей. |
| "for had they," says he, "sent me to charity-school to learn to write and read and cast accounts, I should have known the value of these matters as well as other people." | - Ведь если бы они посылали меня в школу,- сетовал бедняк,- и обучили читать, писать и считать, так я не хуже других знал бы цену этим вещам. |
| English | Русский |
| Our travellers now walked so fast, that they had very little time or breath for conversation; Jones meditating all the way on Sophia, and Partridge on the bank-bill, which, though it gave him some pleasure, caused him at the same time to repine at fortune, which, in all his walks, had never given him such an opportunity of showing his honesty. They had proceeded above three miles, when Partridge, being unable any longer to keep up with Jones, called to him, and asked him a little to slacken his pace: with this he was the more ready to comply, as he had for some time lost the footsteps of the horses, which the thaw had enabled him to trace for several miles, and he was now upon a wide common, where were several roads. | Путешественники наши зашагали так быстро, что им не хватало времени и дыхания для разговоров: Джонс всю дорогу мечтал о Софье, а Партридж-о банковом билете. Мечты эти немало радовали учителя, но в то же время заставляли его роптать на судьбу, ни разу в его странствиях не доставившую ему подобного случая выказать свою честность. Так прошли они больше трех миль, и, наконец, Партридж, почувствовав, что ему не угнаться за Джонсом, обратился к своему спутнику с просьбой немного убавить шаг, на что тот согласился тем более охотно, что следы лошадиных копыт, которые на протяжении нескольких миль были явственно видны благодаря оттепели, теперь пропали: по широкому лугу, куда они вышли, расходилось в разные стороны несколько дорог. |
| He here therefore stopt to consider which of these roads he should pursue; when on a sudden they heard the noise of a drum, that seemed at no great distance. This sound presently alarmed the fears of Partridge, and he cried out, | Джонс остановился, чтобы сообразить, по какой из этих дорог ему надо идти, как вдруг где-то невдалеке послышались звуки барабана. Партридж тотчас же в испуге воскликнул: |
| "Lord have mercy upon us all; they are certainly a coming!" | - Господи, помилуй нас! Это, наверно, они! |
| "Who is coming?" cries Jones; for fear had long since given place to softer ideas in his mind; and since his adventure with the lame man, he had been totally intent on pursuing Sophia, without entertaining one thought of an enemy. | - Кто они? - спросил Джонс. Страх уже давно уступил место в душе его более приятным представлениям, а после приключения с хромым нищим он твердо решил догнать Софью, позабыв и думать о неприятеле. |
| "Who?" cries Partridge, "why, the rebels: but why should I call them rebels? they may be very honest gentlemen, for anything I know to the contrary. The devil take him that affronts them, I say; I am sure, if they have nothing to say to me, I will have nothing to say to them, but in a civil way. For Heaven's sake, sir, don't affront them if they should come, and perhaps they may do us no harm; but would it not be the wiser way to creep into some of yonder bushes, till they are gone by? What can two unarmed men do perhaps against fifty thousand? Certainly nobody but a madman; I hope your honour is not offended; but certainly no man who hath mens sana in corpore sano-" | - Как кто? - удивился Партридж.- Да мятежники. Впрочем, зачем называть их мятежниками. Они, может быть, вполне порядочные люди; ведь у меня нет никаких причин думать иначе. Пусть черт поберет того, кто их заденет; если они меня не тронут, то и я их не трону, а буду обращаться с ними по-хорошему. Ради бога, сэр, не задевайте их, когда они придут,тогда они, может быть, не сделают нам худа. Впрочем, не лучше ли нам спрятаться вот там, в кустах, пока они пройдут мимо. Что могут сделать двое безоружных, может быть, против пятидесяти тысяч! Понятно, один только сумасшедший, не в обиду вашей чести будь сказано,- понятно, ни один человек, у которого mens sana in corpore sano... 69 |
| Here Jones interrupted this torrent of eloquence, fear had inspired, saying, "That by the drum he perceived they were near some town." He then made directly towards the place whence the noise proceeded, bidding Partridge "take courage, for that he would lead him into no danger; and adding, "it was impossible the rebels should be so near." | Тут Джонс остановил поток этого красноречия, вызванного страхом, сказав, что, судя по барабану, они недалеко от какого-то города. И он пошел прямо в том направлении, откуда доносились звуки, приказав Партриджу ободриться, потому что он не собирается подвергать его опасности, и заметив, что мятежники не могут быть так близко. |
| Partridge was a little comforted with this last assurance; and though he would more gladly have gone the contrary way, he followed his leader, his heart beating time, but not after the manner of heroes, to the music of the drum, which ceased not till they had traversed the common, and were come into a narrow lane. | Последнее замечание немного успокоило Партриджа; он куда охотнее пошел бы в противоположную сторону, но все же последовал за своим вожатым; сердце в груди его громко стучало, однако не героически, то есть не в такт барабану, который не умолкал, пока они не перешли выгон и не вступили на узкую тропинку между изгородями. |
| And now Partridge, who kept even pace with Jones, discovered something painted flying in the air, a very few yards before him, which fancying to be the colours of the enemy, he fell a bellowing, | Тут Партридж, не отстававший от Джонса, заметил в нескольких ярдах впереди что-то цветное, развевающееся в воздухе; вообразив, что это неприятельское знамя, он завопил: |
| "O Lord, sir, here they are; there is the crown and coffin. Oh Lord! I never saw anything so terrible; and we are within gun-shot of them already." | - О господи, сэр, ведь это они! Смотрите: корона и гроб. Господи, я отроду не видел ничего ужаснее; и мы от них ближе, чем на расстоянии ружейного выстрела. |
| Jones no sooner looked up, than he plainly perceived what it was which Partridge had thus mistaken. | Подняв глаза, Джонс тотчас понял, что Партридж принял за знамя. |
| "Partridge," says he, "I fancy you will be able to engage this whole army yourself; for by the colours I guess what the drum was which we heard before, and which beats up for recruits to a puppet-show." | - Партридж,- сказал он,- я думаю, что ты один справишься со всей этой армией. По знамени я догадываюсь, что за барабан мы слышали: он сзывал зрителей на представление кукольного театра. |
| "A puppet-show!" answered Partridge, with most eager transport. "And is it really no more than that? I love a puppet-show of all the pastimes upon earth. Do, good sir, let us tarry and see it. Besides, I am quite famished to death; for it is now almost dark, and I have not eat a morsel since three o'clock in the morning." | - Кукольный театр! - воскликнул искренне обрадованный Партридж.Только-то? Я люблю кукольный театр больше всего на свете. Пожалуйста, сэр, остановимся и посмотрим. Притом же я до смерти проголодался: ведь уже почти стемнело, а с трех часов утра у меня ни кусочка во рту не было. |
| They now arrived at an inn, or indeed an ale-house, where Jones was prevailed upon to stop, the rather as he had no longer any assurance of being in the road he desired. They walked both directly into the kitchen, where Jones began to inquire if no ladies had passed that way in the morning, and Partridge as eagerly examined into the state of their provisions; and indeed his inquiry met with the better success; for Jones could not hear news of Sophia; but Partridge, to his great satisfaction found good reason to expect very shortly the agreeable sight of an excellent smoaking dish of eggs and bacon. | Они подошли к гостинице, или, вернее, к трактиру, где Джонс согласился остановиться, тем более что не был уверен, по правильной ли дороге он идет. Они направились прямо в кухню, где Джонс начал расспрашивать, не проезжали ли здесь поутру дамы, а Партридж произвел энергичную разведку насчет съестного, которая увенчалась лучшим успехом: Джонс ничего не узнал о Софье, Партридж же, к своему великому удовольствию, получил полное основание ожидать скорого появления большого блюда яичницы с салом, прямо с огня. |
| In strong and healthy constitutions love hath a very different effect from what it causes in the puny part of the species. In the latter it generally destroys all that appetite which tends towards the conservation of the individual; but in the former, though it often induces forgetfulness, and a neglect of food, as well as of everything else; yet place a good piece of well-powdered buttock before a hungry lover, and he seldom fails very handsomely to play his part. Thus it happened in the present case; for though Jones perhaps wanted a prompter, and might have travelled much farther, had he been alone, with an empty stomach; yet no sooner did he sit down to the bacon and eggs, than he fell to as heartily and voraciously as Partridge himself. | На человека сильного и здорового любовь действует совсем иначе, чем на хилого и слабого: в последнем она обыкновенно уничтожает всякий аппетит, направленный к сохранению организма; в первом же хотя и порождает забывчивость и пренебрежение к пище, как и ко всему на свете, но поставьте перед таким любовником, когда он проголодался, хорошо зажаренный кусок говядины, и он станет его уписывать за обе щеки. Так случилось и теперь: хотя Джонс, не будь у него соблазна, мог пройти и гораздо дальше с пустым желудком, но когда ему подали яичницу с салом, он начал истреблять ее с таким же усердием и жадностью, как и Партридж. |
| Before our travellers had finished their dinner, night came on, and as the moon was now past the full, it was extremely dark. Partridge therefore prevailed on Jones to stay and see the puppet-show, which was just going to begin, and to which they were very eagerly invited by the master of the said show, who declared that his figures were the finest which the world had ever produced, and that they had given great satisfaction to all the quality in every town in England. | Когда наши путники пообедали, наступила ночь, и так как луна была на ущербе, то темень стояла непроглядная. Поэтому Партридж упросил Джонса остаться и посмотреть представление кукольного театра, которое как раз начиналось. Хозяин театра убедительно просил их пожаловать, говоря, что куклы его - первейшего сорта и доставили большое удовольствие благородной публике во всех городах Англии. |
| The puppet-show was performed with great regularity and decency. It was called the fine and serious part of the Provoked Husband; and it was indeed a very grave and solemn entertainment, without any low wit, or humour, or jests; or, to do it no more than justice, without anything which could provoke a laugh. The audience were all highly pleased. A grave matron told the master she would bring her two daughters the next night, as he did not show any stuff; and an attorney's clerk and an exciseman both declared, that the characters of Lord and Lady Townley were well preserved, and highly in nature. Partridge likewise concurred with this opinion. | Кукольная пьеса была сыграна весьма корректно и благопристойно. Называлась она "Остроумное и серьезное действо об оскорбленном муже"; в самом деле, это было очень чинное и торжественное представление, без площадного остроумия, шуток и прибауток или, отдавая ему справедливость, без следа чего-нибудь такого, что могло вызвать смех. Зрители остались чрезвычайно довольны. Одна почтенная матрона объявила хозяину, что завтра она приведет сюда двух дочерей, потому что гадостей он не показывает; а судейский писец и сборщик акциза в один голос сказали, что роли лорда и леди Столичных хорошо выдержаны ц верны природе. К этому мнению присоединился и Партридж. |
| The master was so highly elated with these encomiums, that he could not refrain from adding some more of his own. He said, | Похвалы так вскружили голову хозяину, что он не мог удержаться и добавил к ним от себя. |
| "The present age was not improved in anything so much as in their puppet-shows; which, by throwing out Punch and his wife Joan, and such idle trumpery, were at last brought to be a rational entertainment. I remember," said he, "when I first took to the business, there was a great deal of low stuff that did very well to make folks laugh; but was never calculated to improve the morals of young people, which certainly ought to be principally aimed at in every puppet-show: for why may not good and instructive lessons be conveyed this way, as well as any other? My figures are as big as the life, and they represent the life in every particular; and I question not but people rise from my little drama as much improved as they do from the great." | - В наш век,- сказал он,- ничто не подверглось таким усовершенствованиям, как кукольный театр: после того как оттуда выкинуты Панч с женой Джоан и тому подобная ерунда, он наконец превратился в разумное развлечение. Помню, когда я еще только что начинал работать, были в большом ходу низкие площадные шутки, которые очень смешили публику; но они не содействовали исправлению нравственности молодых людей, что должно быть главнейшей целью всякого кукольного представления,- почему, в самом деле, не преподавать благих и поучительных уроков этим путем так же, как и другими? Мои куклы натуральной величины, они воспроизводят жизнь во всех подробностях, и я не сомневаюсь, что публика выносит из моих маленьких драм столько же пользы, как и из настоящего театра. |
| "I would by no means degrade the ingenuity of your profession," answered Jones, "but I should have been glad to have seen my old acquaintance, master Punch, for all that; and so far from improving, I think, by leaving out him and his merry wife Joan, you have spoiled your puppet-show." | - Я нисколько не хочу унижать ваше искусство,- отвечал Джонс,- но все-таки с удовольствием посмотрел бы своего старого знакомого, мастера Панча; удалив этого весельчака с женой его Джоан, вы, по-моему, не только не улучшили, но испортили ваш кукольный театр. |
| The dancer of wires conceived an immediate and high contempt for Jones, from these words. And with much disdain in his countenance, he replied, | Слова эти внушили канатному плясуну глубочайшее презрение к Джонсу. Иронически скривив физиономию, он возразил; |
| "Very probably, sir, that may be your opinion; but I have the satisfaction to know the best judges differ from you, and it is impossible to please every taste. I confess, indeed, some of the quality at Bath, two or three years ago, wanted mightily to bring Punch again upon the stage. I believe I lost some money for not agreeing to it; but let others do as they will; a little matter shall never bribe me to degrade my own profession, nor will I ever willingly consent to the spoiling the decency and regularity of my stage, by introducing any such low stuff upon it." | - Очень может быть, сэр, что вы действительно держитесь этого мнения, но, к моему удовольствию, лучшие судьи думают иначе, а на всех не угодишь. Правда, года два или три тому назад некоторые знатные господа в Бате настойчиво требовали снова вывести Панча на сцену. Я даже понес убытки, не согласившись на это; но пусть другие поступают, как им угодно, а я из-за какой-то безделицы не стану унижать своего искусства и не соглашусь нарушать благопристойность и корректность в моем театре, вводя в него низкую площадную дребедень. |
| "Right, friend," cries the clerk, "you are very right. Always avoid what is low. There are several of my acquaintance in London, who are resolved to drive everything which is low from the stage." | - Верно, приятель,- подхватил писец,- вы совершенно правы. Всегда избегайте низкого. В Лондоне у меня есть много знакомых, которые решили изгнать все низкое со сцены. |
| "Nothing can be more proper," cries the exciseman, pulling his pipe from his mouth. "I remember," added he, "(for I then lived with my lord) I was in the footman's gallery, the night when this play of the Provoked Husband was acted first. There was a great deal of low stuff in it about a country gentleman come up to town to stand for parliament-man; and there they brought a parcel of his servants upon the stage, his coachman I remember particularly; but the gentlemen in our gallery could not bear anything so low, and they damned it. I observe, friend you have left all that matter out, and you are to be commended for it." | - Ничего не может быть похвальнее,- сказал сборщик акциза, вынимая изо рта трубку.- Помню (я служил тогда у лорда), я был в театре в местах для лакеев на первом представлении этой самой пьесы "Оскорбленный муж". Там было много низких сцен с одним деревенским джентльменом, приехавшим в столицу добиваться избрания в парламент; в пьесе была выведена еще целая куча его слуг - особенно запомнился мне кучер; но публика нашей галереи не могла вынести таких низких вещей и ошикала пьесу. Я вижу, приятель, вы все это выкинули - и прекрасно сделали. |
| "Nay, gentlemen," cries Jones, "I can never maintain my opinion against so many; indeed, if the generality of his audience dislike him, the learned gentleman who conducts the show might have done very right in dismissing Punch from his service." | - Ну, господа,- сказал Джонс,- где же мне тягаться с таким количеством противников. Если большинству зрителей Панч не нравится, то просвещенный джентльмен, поставивший пьесу, поступил совершенно правильно, уволив его со службы. |
| The master of the show then began a second harangue, and said much of the great force of example, and how much the inferior part of mankind would be deterred from vice, by observing how odious it was in their superiors; when he was unluckily interrupted by an incident, which, though perhaps we might have omitted it at another time, we cannot help relating at present, but not in this chapter. | В ответ на это хозяин театра начал новую речь: он долго говорил о заразительности примера и о том, насколько низшие слои общества отвращаются от порока, видя его гнусность в высшем слое,- как вдруг был несчастливо прерван неожиданным случаем, который мы, пожалуй, опустили бы в другое время, но теперь не можем не рассказать, только отложим это до следующей главы. |
| English | Русский |
| A violent uproar now arise in the entry, where my landlady was well cuffing her maid both with her fist and tongue. She had indeed missed the wench from her employment, and, after a little search, had found her on the puppet-show stage in company with the Merry Andrew, and in a situation not very proper to be described. | В дверях послышался страшный шум: это хозяйка отделывала свою служанку кулаками и языком. Увидев, что девушки нет на месте, она после недолгих поисков нашла ее на сцене кукольного театра в такой позе с шутом, что и сказать неудобно. |
| Though Grace (for that was her name) had forfeited all title to modesty; yet had she not impudence enough to deny a fact in which she was actually surprized; she, therefore, took another turn, and attempted to mitigate the offence. | Хотя Грация (так звали служанку) потеряла всякое право на скромность, у нее все же не хватило бесстыдства отрицать факт, за которым ее застали; она поэтому прибегла к другой увертке и попыталась смягчить свою вину. |
| "Why do you beat me in this manner, mistress?" cries the wench. "If you don't like my doings, you may turn me away. If I am a w-e" (for the other had liberally bestowed that appellation on her), "my betters are so as well as I. What was the fine lady in the puppet show just now? I suppose she did not lie all night out from her husband for nothing." | - За что вы меня бьете, хозяйка? - говорила она.- Если вам не нравится мое поведение, так откажите мне от места. Если я шлюха (хозяйка щедро честила ее этим словечком), то и благородные дамы не лучше меня. Взять хотя бы ту леди, которая на театре представляла: что она такое? Верно, не зря провела она целую ночь отдельно от мужа. |
| The landlady now burst into the kitchen, and fell foul on both her husband and the poor puppet-mover. | Услышав это, хозяйка ворвалась в кухню и грубо набросилась на мужа и бедного содержателя кукольного театра. |
| "Here, husband," says she, "you see the consequence of harbouring these people in your house. If one doth draw a little drink the more for them, one is hardly made amends for the litter they make; and then to have one's house made a bawdy-house of by such lousy vermin. In short, I desire you would be gone to-morrow morning; for I will tolerate no more such doings. It is only the way to teach our servants idleness and nonsense; for to be sure nothing better can be learned by such idle shows as these. I remember when puppet-shows were made of good scripture stories, as Jephthah's Rash Vow, and such good things, and when wicked people were carried away by the devil. There was some sense in those matters; but as the parson told us last Sunday, nobody believes in the devil now-adays; and here you bring about a parcel of puppets drest up like lords and ladies, only to turn the heads of poor country wenches; and when their heads are once turned topsy-turvy, no wonder everything else is so." | - Вот, муженек,- говорила она,- приютишь у себя в доме этот народ, а потом полюбуйся, что выходит. Выпьют на грош больше, а хлопот столько наделают, что и не оберешься; и потом из-за такой швали порядочный дом в вертеп обращается. Словом, прошу вас завтра же утром отсюда убраться, потому что таких вещей я долее терпеть не намерена. Только приучают наших слуг к праздности и глупостям: ничему лучшему ведь не научишься из таких пустых представлений. Помню, в старину в кукольных театрах представляли что-нибудь из Священного писания, например необдуманный обет Иеффая и другие поучительные истории, а злодеев всегда уносил дьявол. В этих вещах был какой-то смысл. Но теперь, как говорил нам священник в прошлое воскресенье, никто больше не верит в дьявола, и вот вы выводите на сцену кукол, разряженных, как лорды и леди, только чтобы кружить головы бедным деревенским дурам; а когда голова у них завертелась, то не удивительно, что и все другое ходуном пойдет. |
| Virgil, I think, tells us, that when the mob are assembled in a riotous and tumultuous manner, and all sorts of missile weapons fly about, if a man of gravity and authority appears amongst them, the tumult is presently appeased, and the mob, which when collected into one body, may be well compared to an ass, erect their long ears at the grave man's discourse. | Кажется, Вергилий говорит, что, если перед буйной и мятежной толпой, пускающей в ход все виды метательного оружия, предстанет вдруг муж совета, человек всеми уважаемый, волнение мгновенно утихает, и толпа, которую, когда она соберется на небольшом пространстве, можно сравнить с ослом, поднимает свои длинные уши, внимая речам мудрого мужа. |
| On the contrary, when a set of grave men and philosophers are disputing; when wisdom herself may in a manner be considered as present, and administering arguments to the disputants; should a tumult arise among the mob, or should one scold, who is herself equal in noise to a mighty mob, appear among the said philosophers; their disputes cease in a moment, wisdom no longer performs her ministerial office, and the attention of every one is immediately attracted by the scold alone. | Напротив, когда ученый спор солидных людей и философов, которым, кажется, руководит сама мудрость, придумывая доводы для спорящих, прерывается ревом толпы или визгом одной сварливой бабы, по части шума не уступающей никакой толпе, то философские споры разом прекращаются, мудрость перестает исполнять свою правящую роль, и внимание всех привлекается исключительно к этой сварливой бабе. |
| Thus the uproar aforesaid, and the arrival of the landlady, silenced the master of the puppet-show, and put a speedy and final end to that grave and solemn harangue, of which we have given the reader a sufficient taste already. Nothing indeed could have happened so very inopportune as this accident; the most wanton malice of fortune could not have contrived such another stratagem to confound the poor fellow, while he was so triumphantly descanting on the good morals inculcated by his exhibitions. His mouth was now as effectually stopt, as that of quack must be, if, in the midst of a declamation on the great virtues of his pills and powders, the corpse of one of his martyrs should be brought forth, and deposited before the stage, as a testimony of his skill. | Так упомянутый шум и появление хозяйки привели к молчанию содержателя кукольного театра и мгновенно положили конец его важной и торжественной речи, характер которой мы уже достаточно дали почувствовать читателю. Ничто не могло случиться так некстати, как это происшествие; самая изощренная злоба Фортуны не могла бы придумать лучшей уловки, чтобы привести в замешательство бедного оратора, когда он с таким торжествующим видом распространялся насчет добрых нравов, насаждаемых представлениями его театра. Уста его сомкнулись так плотно, как сомкнулись бы уста лекаря-шарлатана, если бы в разгар декламации насчет чудодейственной силы изобретенных им пилюль и порошков вдруг вынесен был и поставлен перед публикой, в доказательство его искусства, труп одной из его жертв. |
| Instead, therefore, of answering my landlady, the puppet-show man ran out to punish his Merry Andrew; and now the moon beginning to put forth her silver light, as the poets call it (though she looked at that time more like a piece of copper), Jones called for his reckoning, and ordered Partridge, whom my landlady had just awaked from a profound nap, to prepare for his journey; but Partridge, having lately carried two points, as my reader hath seen before, was emboldened to attempt a third, which was to prevail with Jones to take up a lodging that evening in the house where he then was. He introduced this with an affected surprize at the intention which Mr. Jones declared of removing; and, after urging many excellent arguments against it, he at last insisted strongly that it could be to no manner of purpose whatever; for that, unless Jones knew which way the lady was gone, every step he took might very possibly lead him the farther from her; | Вместо того чтобы дать ответ хозяйке, содержатель театра выбежал из кухни с намерением наказать шута. Тем временем луна начала разливать серебряный свет свой, как говорят поэты (хотя в эту минуту она была больше похожа на медный грош), Джонс потребовал счет и приказал Партриджу, только что разбуженному хозяйкой от глубокого сна, готовиться в путь; но Партридж, которому, как видел читатель, удалось только что достигнуть двух целей, решил попытаться достигнуть и третьей, то есть убедить Джонса переночевать в гостинице. Начал он с того, что прикинулся изумленным по поводу намерения мистера Джонса трогаться в путь; приведя множество веских доводов против этого. он в заключение стал особенно упирать на то, что такая поспешность ни к чему не послужит, так как если Джонсу неизвестно, по какой дороге отправилась Софья, то каждый шаг может его еще более от нее удалить. |
| "for you find, sir," said he, "by all the people in the house, that she is not gone this way. How much better, therefore, would it be to stay till the morning, when we may expect to meet with somebody to inquire of?" | - Ведь все в доме говорят, сэр.- сказал он,- что она этой дорогой не проезжала. Не лучше ли в таком случае остаться здесь до утра: тогда мы. может быть, встретим кого-нибудь, кто о ней знает. |
| This last argument had indeed some effect on Jones, and while he was weighing it, the landlord threw all the rhetoric of which he was master into the same scale. | Этот последний довод возымел некоторое действие, и пока Джонс его взвешивал, хозяин бросил на ту же чашку весов всю силу своего красноречия. |
| "Sure, sir," said he, "your servant gives you most excellent advice; for who would travel by night at this time of the year?" | - Право, сэр.- сказал он,- слуга ваш дает вам превосходный совет: кому. в самом деле, охота идти ночью в такое время года? |
| He then began in the usual stile to trumpet forth the excellent accommodation which his house afforded; and my landlady likewise opened on the occasion- But, not to detain the reader with what is common to every host and hostess, it is sufficient to tell him Jones was at last prevailed on to stay and refresh himself with a few hours' rest, which indeed he very much wanted; for he had hardly shut his eyes since he had left the inn where the accident of the broken head had happened. | И он принялся вовсю расхваливать удобства своего заведения; хозяйка усердно его поддержала... Чтобы не утомлять читателя изложением речей, свойственных всем хозяевам и хозяйкам гостиниц, скажем лишь, что Джонс в конце концов согласился остаться и разрешил себе непродолжительный отдых, в котором действительно очень нуждался: ведь он почти не смыкал глаз после ухода из той гостиницы, где был ранен в голову. |
| As soon as Jones had taken a resolution to proceed no farther that night, he presently retired to rest, with his two bedfellows, the pocket-book and the muff; but Partridge, who at several times had refreshed himself with several naps, was more inclined to eating than to sleeping, and more to drinking than to either. | Решив заночевать, Джонс тотчас же удалился на покой с двумя своими неразлучными спутниками: записной книжкой и муфтой; но Партридж, успевший уже не раз за это время крепко вздремнуть, был больше расположен покушать, чем поспать, и еще больше - выпить. |
| And now the storm which Grace had raised being at an end, and my landlady being again reconciled to the puppet-man, who on his side forgave the indecent reflections which the good woman in her passion had cast on his performances, a face of perfect peace and tranquillity reigned in the kitchen; where sat assembled round the fire, the landlord and landlady of the house, the master of the puppet-show, the attorney's clerk, the exciseman, and the ingenious Mr. Partridge; in which company past the agreeable conversation which will be found in the next chapter. | Теперь, когда буря, поднятая Грацией, улеглась и хозяйка гостиницы помирилась с содержателем театра, который, с своей стороны, простил неприличные замечания о его спектаклях, сделанные в сердцах почтенной женщиной, в кухне воцарились безмятежная тишина и спокойствие. Хозяин и хозяйка гостиницы, содержатель кукольного театра, судейский писец, сборщик акциза и остроумный мистер Партридж уселись вокруг огня, и между ними завязался приятный разговор, который читатель найдет в следующей главе. |
| English | Русский |
| Though the pride of Partridge did not submit to acknowledge himself a servant, yet he condescended in most particulars to imitate the manners of that rank. One instance of this was, his greatly magnifying the fortune of his companion, as he called Jones: such is a general custom with all servants among strangers, as none of them would willingly be thought the attendant on a beggar: for, the higher the situation of the master is, the higher, consequently, is that of the man in his own opinion; the truth of which observation appears from the behaviour of all the footmen of the nobility. | Хотя гордость не позволяла Партриджу признать себя слугой, однако ухватки его были точь-в-точь такие же, как у людей этого звания. Например, он сильно преувеличивал богатство своего товарища, как называл он Джонса. Это делают все слуги, попав в незнакомое общество, потому что никому из них не хочется быть принятым за слугу нищего: чем выше положение господина, тем выше, в его собственных глазах, положение слуги. Истину этого наблюдения можно проверить на всех лакеях знатных бар. |
| But, though title and fortune communicate a splendor all around them, and the footmen of men of quality and of estate think themselves entitled to a part of that respect which is paid to the quality and estates of their masters, it is clearly otherwise with regard to virtue and understanding. These advantages are strictly personal, and swallow themselves all the respect which is paid to them. To say the truth, this is so very little, that they cannot well afford to let any others partake with them. As these therefore reflect no honour on the domestic, so neither is he at all dishonoured by the most deplorable want of both in his master. Indeed it is otherwise in the want of what is called virtue in a mistress, the consequence of which we have before seen: for in this dishonour there is a kind of contagion, which, like that of poverty, communicates itself to all who approach it. | Но хотя титул и богатство распространяют блеск на все кругом и лакеи знатных и богатых особ считают, что им по праву принадлежит часть почтения, оказываемого знатности и состоянию их господ, однако с добродетелью и умом дело, очевидно, обстоит иначе. Достоинства эти чисто личные и поглощают без остатка все оказываемое им почтение. Почтение, по правде сказать, такое маленькое, что им и невозможно делиться с кем бы то ни было. Но если добродетель и ум господина не приносят никакой чести слугам, зато самое прискорбное отсутствие в нем этих качеств нисколько их не бесчестит. Понятно, иное дело отсутствие так называемой добродетели у госпожи, последствия чего мы рассматривали выше; в этом бесчестье есть какая-то заразительность: подобно бедности, оно передается всем, кто стоит близко возле него. |
| Now for these reasons we are not to wonder that servants (I mean among the men only) should have no great regard for the reputation of the wealth of their masters, and little or none at all for their character in other points, and that, though they would be ashamed to be the footman of a beggar, they are not so to attend upon a rogue or a blockhead; and do consequently make no scruple to spread the fame of the iniquities and follies of their said masters as far as possible, and this often with great humour and merriment. In reality, a footman is often a wit as well as a beau, at the expence of the gentleman whose livery he wears. | По этим причинам нечего удивляться, что слуги (я говорю о слугах только у мужчин) так чувствительны к тому, чтобы господа их слыли богачами, и так равнодушны к их репутации в других отношениях, и что хотя считается зазорным быть лакеем у бедняка, но нет ничего зазорного служить мерзавцу или болвану; поэтому они ничуть не стесняются болтать где только можно о сумасбродствах и грязных проделках своих господ, нередко с большим юмором и покатываясь от смеха. Лакей часто острит не хуже записного франта насчет джентльмена, ливрею которого носит. |
| After Partridge, therefore, had enlarged greatly on the vast fortune to which Mr. Jones was heir, he very freely communicated an apprehension, which he had begun to conceive the day before, and for which, as we hinted at that very time, the behaviour of Jones seemed to have furnished a sufficient foundation. In short, he was now pretty well confirmed in an opinion, that his master was out of his wits, with which opinion he very bluntly acquainted the good company round the fire. | Вот почему Партридж, наговорив всякой всячины о несметном богатстве, которое достанется по наследству мистеру Джонсу, очень непринужденно высказал опасение, зародившееся в нем накануне, для которого, как мы тогда намекнули, поведение Джонса давало достаточно поводов. Короче говоря, он теперь совершенно утвердился в мнении, что господин его не в своем уме и, как ни в чем не бывало, выложил это мнение всей честной компании, собравшейся у огня. |
| With this sentiment the puppet-show man immediately coincided. | Содержатель кукольного театра с ним немедленно согласился. |
| "I own," said he, "the gentleman surprized me very much, when he talked so absurdly about puppet-shows. It is indeed hardly to be conceived that any man in his senses should be so much mistaken; what you say now accounts very well for all his monstrous notions. Poor gentleman! I am heartily concerned for him; indeed he hath a strange wildness about his eyes which I took notice of before, though I did not mention it." | - Признаюсь,- сказал он,- джентльмен меня очень поразил своим нелепым суждением о кукольном театре. С трудом верится, чтвбы человек в здравом уме мог впасть в столь грубую ошибку; то, что вы говорите, прекрасно объясняет все его уродливые взгляды. Бедняга! Мне от души его жаль. Я с самого начала заметил в глазах его что-то дикое, но промолчал. |
| The landlord agreed with this last assertion, and likewise claimed the sagacity of having observed it. | Хозяин гостиницы с этим согласился: он желал показать себя таким же проницательным и заявил, что это не укрылось и от его внимания. |
| "And certainly," added he, "it must be so; for no one but a madman would have thought of leaving so good a house to ramble about the country at that time of night." | - Да иначе и быть не может: ведь только сумасшедшему могло прийти в голову покинуть прекрасную гостиницу и потащиться черт знает куда в такой поздний час. |
| The exciseman, pulling his pipe from his mouth, said, | Сборщик акциза, вынув изо рта трубку, сказал: |
| "He thought the gentleman looked and talked a little wildly"; and then turning to Partridge, "if he be a madman," says he, "he should not be suffered to travel thus about the country; for possibly he may do some mischief. It is a pity he was not secured and sent home to his relations." | - Да, джентльмен выглядит и говорит немного чудно. Если он сумасшедший,- продолжал он, обращаясь к Партриджу,- то ему нельзя ходить без призора: не ровен час, еще беды наделает. Жаль, что его не взяли под стражу и не отправили домой к родным. |
| Now some conceits of this kind were likewise lurking in the mind of Partridge; for, as he was now persuaded that Jones had run away from Mr. Allworthy, he promised himself the highest rewards if he could by any means convey him back. But fear of Jones, of whose fierceness and strength he had seen, and indeed felt, some instances, had however represented any such scheme as impossible to be executed, and had discouraged him from applying himself to form any regular plan for the purpose. But no sooner did he hear the sentiments of the exciseman, than he embraced that opportunity of declaring his own, and expressed a hearty wish that such a matter could be brought about. | Мысли такого рода мелькали и у Партриджа; будучи убежден, что Джонс бежал от мистера Олверти, он рассчитывал на большую награду, если ему удастся каким-нибудь способом препроводить его домой. Но страх перед Джонсом, горячность и силу которого ему случалось не раз наблюдать и даже испытать на собственных боках, подрывал его веру в осуществимость таких планов и отбивал охоту заниматься их разработкой. Однако только он услышал мнение сборщика акциза, как воспользовался этим случаем, чтобы высказать собственное мнение, заявив, что был бы рад, если бы это дело могло быть приведено в исполнение. |
| "Could be brought about!" says the exciseman: "why, there is nothing easier." | - Могло быть приведено в исполнение! - воскликнул сборщик.Помилуйте, да нет ничего легче. |
| "Ah! sir," answered Partridge, "you don't know what a devil of a fellow he is. He can take me up with one hand, and throw me out at window; and he would, too, if he did but imagine-" | - О, вы не знаете, сэр, что это за дьявол! - отвечал Партридж.- Он может поднять меня одной рукой и выбросить в окошко; да он бы это и сделал, если бы только вообразит... |
| "Pogh!" says the exciseman, "I believe I am as good a man as he. Besides, here are five of us." | - Ну, я тоже лицом в грязь не ударю,- прервал его сборщик.- Кроме того, нас здесь пятеро. |
| "I don't know what five," cries the landlady, "my husband shall have nothing to do in it. Nor shall any violent hands be laid upon anybody in my house. The young gentleman is as pretty a young gentleman as ever I saw in my life, and I believe he is no more mad than any of us. What do you tell of his having a wild look with his eyes? they are the prettiest eyes I ever saw, and he hath the prettiest look with them; and a very modest civil young man he is. I am sure I have bepitied him heartily ever since the gentleman there in the corner told us he was crost in love. Certainly that is enough to make any man, especially such a sweet young gentleman as he is, to look a little otherwise than he did before. Lady, indeed! what the devil would the lady have better than such a handsome man with a great estate? I suppose she is one of your quality folks, one of your Townly ladies that we saw last night in the puppet-show, who don't know what they would be at." | - Не знаю, как это пятеро.- вмешалась хозяйка,- мой муж в этом деле не участник. И вообще никакого насилия над своими гостями я не допущу. Молодой джентльмен - красавец, какого я отроду не видала, и он такса ар сумасшедший, как мы с вами. Что вы там толкуете о диком выражении его глаз? Чудесные глаза, и взгляд такой ласковый, а сам он скромный и обходительный. Я от души его пожалела, когда вот этот джентльмен в углу сказал нам, будто он несчастлив в любви. Понятно, что от этого взгляд у человека немного изменится, особенно у такого красавчика. И что это, право, за женщина? Какого ей дьявола еще нужно? Писаный красавец и с преогромным состоянием. Должно быть, одна из ваших знатных барынь, из тех столичных штучек, выведенных в вашем вчерашнем представлении, которые сами не знают, чего хотят. |
| The attorney's clerk likewise declared he would have no concern in the business without the advice of counsel. | Судейский писец тоже объявил, что он не станет мешаться в это дело без судебного постановления. |
| "Suppose," says he, "an action of false imprisonment should be brought against us, what defence could we make? Who knows what may be sufficient evidence of madness to a jury? But I only speak upon my own account; for it don't look well for a lawyer to be concerned in these matters, unless it be as a lawyer. Juries are always less favourable to us than to other people. I don't therefore dissuade you, Mr. Thomson (to the exciseman), nor the gentleman, nor anybody else." | - Допустим,- сказал он,- против нас возбуждено будет дело за незаконный арест. Что могли бы мы привести в свое оправдание? Как знать, что будет признано присяжными за достаточное доказательство сумасшествия? Впрочем, я говорю только относительно себя: юристу не подобает принимать участие в таких делах иначе, как в качестве юриста. Присяжные к нам всегда придирчивее, чем к прочим гражданам. Поэтому я не отговариваю ни вас, мистер Томсон .(обратился он к сборщику), ни джентльмена, согласного с вами, и вообще никого из здесь присутствующих. |
| The exciseman shook his head at this speech, and the puppet-show man said, | Сборщик кивнул головой, а содержатель кукольного театра сказал: |
| "Madness was sometimes a difficult matter for a jury to decide: for I remember," says he, "I was once present at a tryal of madness, where twenty witnesses swore that the person was as mad as a March hare; and twenty others, that he was as much in his senses as any man in England.- And indeed it was the opinion of most people, that it was only a trick of his relations to rob the poor man of his right." | - Присяжным иногда бывает трудно решить, действительно ля они имеют дело с сумасшедшим. Помню, сам я однажды присутствовал при решении этого вопроса в суде, где двадцать человек присягнули, что человек безумен, как заяц в марте, а двадцать других - что он в полном уме, как любой англичанин. И действительно, большинство публики было того мнения, что это лишь происки родственников, желающих лишить несчастного гражданских прав. |
| "Very likely!" cries the landlady. "I myself knew a poor gentleman who was kept in a mad-house all his life by his family, and they enjoyed his estate, but it them no good; for though the law gave it them, it was the right of another." | - Очень может статься! - воскликнула хозяйка.- Я сама ,знала одного несчастного, которого семья продержала всю жизнь в сумасшедшем доме, а сама между тем пользовалась его состоянием. Да что толку-то? Закон признал его состояние за семьей, а по праву оно все-таки принадлежит не ей. |
| "Pogh!" cries the clerk, with great contempt, "who hath any right but what the law gives them? If the law gave me the best estate in the country, I should never trouble myself much who had the right." | - Вот вздор! - презрительно воскликнул писец.- Кому может принадлежать какое-нибудь право, как не тем, за которыми закон признал его? Если бы закон признал за мной лучшее поместье в государстве, так мне дела нет до того, есть ли у кого-нибудь право па это поместье. |
| "If it be so," says Partridge, "Felix quem faciunt aliena pericula cautum ." | - Если так,- заметил Партридж,- felix quern facinnt aliena pericula cautum 70. |
| My landlord, who had been called out by the arrival of a horseman at the gate, now returned into the kitchen, and with an affrighted countenance cried out, | Хозяин, выходивший к воротам встречать одного всадника, в эту минуту вернулся в кухню с испуганным лицом и сказал: |
| "What do you think, gentlemen? The rebels have given the duke the slip, and are got almost to London. It is certainly true, for a man on horseback just now told me so." | - Господа, можете себе представить: мятежники ускользнули от герцога и находятся почти у самого Лондона. Известие достоверное, мне сообщил его человек, только что приехавший верхом. |
| "I am glad of it with all my heart," cries Partridge; "then there will be no fighting in these parts." | - От души этому рад! - воскликнул Партридж.- Значит, в этой стороне боев не будет. |
| "I am glad," cries the clerk, "for a better reason; for I would always have right take place." | - Я тоже рад,- сказал писец,- но по более высоким побуждениям: я всегда за то, чтобы право торжествовало. |
| "Ay, but," answered the landlord, "I have heard some people say this man no right." | - А мне говорили, что у этого человека нет никаких прав,- заметил хозяин. |
| "I will prove the contrary in a moment," cries the clerk: "if my father dies seized of a right; do you mind me, seized of a right, I say; doth not that right descend to his son; and doth not one right descend as well as another?" | - Я в два счета докажу вам обратное! - воскликнул писец.- Если мой отец умирает, обладая каким-нибудь правом,- заметьте, я говорю: обладая каким-нибудь правом,- разве это право не переходит к сыну? И разве одно право не переходит точно так же, как и другое? |
| "But how can he have any right to make us papishes?" says the landlord. | - Но какое же он имеет право сделать вас папистами? - заметил хозяин. |
| "Never fear that," cries Partridge. "As to the matter of right, the gentleman there hath proved it as clear as the sun; and as to the matter of religion, it is quite out of the case. The papists themselves don't expect any such thing. A popish priest, whom I know very well, and who is a very honest man, told me upon his word and honour they had no such design." | - Не бойтесь, не сделает,- сказал Партридж.- Что касается права, то джентльмен доказал его яснее ясного, а что касается религии, то она тут совершенно ни при чем. Сами паписты не ожидают ничего такого. Один папистский священник, превосходнейший человек и мой хороший знакомый, честью меня уверял, что они вовсе этого не замышляют. |
| "And another priest, of my acquaintance," said the landlady, "hath told me the same thing; but my husband is always so afraid of papishes. | - И мне говорил то же самое другой священник, мой знакомый,- сказала хозяйка,- но муж мой вечно боится папистов. |
| I know a great many papishes that are very honest sort of people, and spend their money very freely; and it is always a maxim with me, that one man's money is as good as another's." | Я знаю очень многих папистов - превосходные люди и щедро сыплют деньгами; а у меня правило: деньги всегда хороши, от кого бы ни доставались. |
| "Very true, mistress," said the puppet-show man, "I don't care what religion comes; provided the Presbyterians are not uppermost; for they are enemies to puppet-shows." | - Правильно, хозяйка,- сказал содержатель кукольного театра.- По мне, все равно какая у нас религия, лишь бы только не взяли верх пресвитерианцы, потому что они враги кукольного театра. |
| "And so you would sacrifice your religion to your interest," cries the exciseman; "and are desirous to see popery brought in, are you?" | - Так вы готовы принести религию в жертву барышам и желаете водворения папизма? - воскликнул сборщик акциза. |
| "Not I, truly," answered the other; "I hate popery as much any man; but yet it is a comfort to one, that one should be able to live under it, which I could not do among Presbyterians. To be sure, every man values his livelihood first; that must be granted; and I warrant, if you would confess the truth, you are more afraid of losing your place than anything else; but never fear, friend, there will be an excise under another government as well as under this." | - Нисколько не желаю.- отвечал содержатель театра.- Я ненавижу папизм не меньше, чем другие; а все же утешительно то, что при нем можно жить, чего не скажешь про пресвитерианство. Ведь всех нас заботит прежде всего вопрос о средствах существования: они должны быть обеспечены. Признайтесь откровенно: я об заклад побьюсь, что больше всего на свете вы боитесь потерять свое место. Успокойтесь, приятель: акциз сохранится при всяком правительстве. |
| "Why, certainly," replied the exciseman, "I should be a very ill man if I did not honour the king, whose bread I eat. That is no more than natural, as a man may say: for what signifies it to me that there would be an excise office under another government, since my friends would be out, and I could expect no better than to follow them? No, no, friend, I shall never be bubbled out of my religion in hopes only of keeping my place under another government; for I should certainly be no better, and very probably might be worse." | - Нет, я был бы негодяем, если бы не почитал короля, который дает мне кусок хлеба,- возразил сборщик.- Это так просто и естественно: что мне из того, что акцизное управление останется и при другом правительстве, если мои друзья будут уволены, а вслед за ними и мне придется убираться прочь? Нет, нет, приятель, меня не проведешь, и я не отрекусь от своей религии из-за надежды удержать за собой должность при новом правительстве. Лучше мне, конечно, не будет; гораздо вероятнее, что будет хуже. |
| "Why, that is what I say," cries the landlord, "whenever folks say who knows what may happen! Odsooks! should not I be a blockhead to lend my money to I know not who, because mayhap he may return it again? I am sure it is safe in my own bureau, and there I will keep it." | - Это самое и я отвечаю,- сказал хозяин,- когда мне говорят: неизвестно, что может случиться! Толкуйте! Разве я не был бы круглым дураком, если бы давал взаймы деньги бог знает кому, потому что он может отдать их назад? У меня в конторке они будут сохраннее; там я и буду их держать. |
| The attorney's clerk had taken a great fancy to the sagacity of Partridge. Whether this proceeded from the great discernment which the former had into men, as well as things, or whether it arose from the sympathy between their minds; for they were both truly Jacobites in principle; they now shook hands heartily, and drank bumpers of strong beer to healths which we think proper to bury in oblivion. | Судейский писец составил себе высокое понятие о сметливости Партриджа. Проистекало ли это из его глубокого проникновения в человеческие души, а также в природу вещей или из симпатии к брадобрею, потому что и тот и другой были убежденными якобитами,- неизвестно, только писец и Партридж сердечно пожали друг другу руки и выпили по кружке крепкого пива с тостами, о которых мы предпочитаем умолчать. |
| These healths were afterwards pledged by all present, and even by my landlord himself, though reluctantly; but he could not withstand the menaces of the clerk, who swore he would never set his foot within his house again, if he refused. The bumpers which were swallowed on this occasion soon put an end to the conversation. Here, therefore, we will put an end to the chapter. | Тосты эти были поддержаны и всеми прочими, даже хозяином, хотя и неохотно,- трактирщик не мог устоять против угроз писца, побожившегося, что ноги его не будет больше в этом доме, если тот откажется выпить. Кружки, опорожненные по этому случаю, скоро положили конец разговору. А мы, пользуясь этим, закончим главу. |
| English | Русский |
| As there is no wholesomer, so perhaps there are few stronger, sleeping potions than fatigue. Of this Jones might be said to have taken a very large dose, and it operated very forcibly upon him. He had already slept nine hours, and might perhaps have slept longer, had he not been awakened by a most violent noise at his chamber-door, where the sound of many heavy blows was accompanied with many exclamations of murder. Jones presently leapt from his bed, where he found the master of the puppet-show belabouring the back and ribs of his poor Merry-Andrew, without either mercy or moderation. | Если нет сонного питья здоровее, чем усталость, то вряд ли найдется и такое, которое было бы крепче ее. Джонс, можно сказать, хватил порядочную порцию этого питья, и оно очень сильно на него подействовало. Он проспал девять часов и, может быть, проспал бы еще больше, если бы не был разбужен страшным шумом у дверей своей комнаты, который представлял собой сочетание тяжелых ударов с отчаянными воплями о помощи. Джонс мигом вскочил с постели и увидел содержателя кукольного театра, который нещадно дубасил бедного шута по спине и ребрам. |
| Jones instantly interposed on behalf of the suffering party, and pinned the insulting conqueror up to the wall: for the puppet-show man was no more able to contend with Jones, than the poor party-coloured jester had been to contend with this puppet-man. | Джонс в ту же минуту вступился за слабейшего и прижал надменного победителя к стене. Содержатель театра был не в состоянии сопротивляться Джонсу, как пестрый шут - своему хозяину. |
| But though the Merry-Andrew was a little fellow, and not very strong, he had nevertheless some choler about him. He therefore no sooner found himself delivered from the enemy, than he began to attack him with the only weapon at which he was his equal. From this he first discharged a volley of general abusive words, and thence proceeded to some particular accusations- | Но хотя шут был человечек маленький и бессильный, он отличался порядочной желчностью. Почувствовав себя освобожденным из рук неприятеля, он в ту же минуту атаковал его единственным оружием, в котором мог с ним равняться: сначала он выпалил в него залпом общеупотребительных ругательств, а потом стал выкладывать некоторые конкретные обвинения: |
| "D-n your bl-d, you rascal," says he, "I have not only supported you (for to me you owe all the money you get), but I have saved you from the gallows. Did you not want to rob the lady of her fine riding-habit, no longer ago than yesterday, in the back-lane here? Can you deny that you wished to have her alone in a wood to strip her- to strip one of the prettiest ladies that ever was seen in the world? and here you have fallen upon me, and have almost murdered me, for doing no harm to a girl as willing as myself, only because she likes me better than you." | - Черт бы тебя побрал, мерзавец! Я не только тебя содержал (потому что всеми доходами ты обязан единственно мне), но еще и спас от виселицы. Разве не собирался ты, не далее как вчера, ограбить даму, сняв с нее в закоулке богатую амазонку? Не вздумаешь ли ты отрицать, что выразил пожелание встретиться с ней в лесу с глазу на глаз, чтобы раздеть ее... раздеть одну из первейших красавиц на свете? А теперь напал на меня и чуть не убил без всякой причины: ведь я не обидел девушку, она добровольно отдалась мне,- и только за то, что я ей понравился больше, чем ты. |
| Jones no sooner heard this than he quitted the master, laying on him at the same time the most violent injunctions of forbearance from any further insult on the Merry-Andrew; and then taking the poor wretch with into his own apartment, he soon learned tidings of his Sophia, whom the fellow, as he was attending his master with his drum the day before, had seen pass by. He easily prevailed with the lad to show him the exact place, and then having summoned Partridge, he departed with the utmost expedition. | При этих словах Джонс оставил содержателя театра, строжайше наказав ему не трогать шута, и увел беднягу к себе в комнату, где и получил от него сведения о своей Софье: оказывается, сопровождая накануне с барабаном своего хозяина, шут видел ее проезжавшей мимо. Джонс легко добился от него согласия показать место, где они встретились, после чего позвал Картриджа и начал торопливо собираться в дорогу. |
| It was almost eight of the clock before all matters could be got ready for his departure: for Partridge was not in any haste, nor could the reckoning be presently adjusted; and when both these were settled and over, Jones would not quit the place before he had perfectly reconciled all differences between the master and the man. | Было почти восемь часов, когда все было готово к отбытию, потому что Партридж ничуть не спешил и счет был подведен не тотчас; а когда, наконец, со сборами и со счетом все было устроено, сам Джонс не хотел покинуть гостиницу, не добившись окончательного примирения между содержателем театра и шутом. |
| When this was happily accomplished, he set forwards, and was by the trusty Merry-Andrew conducted to the spot by which Sophia had past; and then having handsomely rewarded his conductor, he again pushed on with the utmost eagerness, being highly delighted with the extraordinary manner in which he received his intelligence. Of this Partridge was no sooner acquainted, than he, with great earnestness, began to prophesy, and assured Jones that he would certainly have good success in the end: for, he said, "two such accidents could never have happened to direct him after his mistress, if Providence had not designed to bring them together at last." And this was the first time that Jones lent any attention to the superstitious doctrines of his companion. | Когда и это было счастливо улажено, он отправился в путь, и честный шут привел его на то место, где проезжала Софья. Щедро наградив своего провожатого, Джонс быстро зашагал вперед, в восторге от необыкновенных обстоятельств, при которых он получил весть о Софье. Узнав, как было дело, Партридж с жаром начал пророчить Джонсу успех в его предприятии: потому что, сказал он, два таких происшествия, наводящих его на след его возлюбленной, никогда бы не могли случиться, если бы провидению не было угодно наконец соединить его с ней. Тут Джонс впервые уделил внимание суевериям своего спутника. |
| They had not gone above two miles when a violent storm of rain overtook them; and, as they happened to be at the same time in sight of an ale-house, Partridge, with much earnest entreaty, prevailed with Jones to enter, and weather the storm. Hunger is an enemy (if indeed it may be called one) which partakes more of the English than of the French disposition; for, though you subdue this never so often, it will always rally again in time; and so it did with Partridge, who was no sooner arrived within the kitchen, than he began to ask the same questions which he had asked the night before. The consequence of this was an excellent cold chine being produced upon the table, upon which not only Partridge, but Jones himself, made a very hearty breakfast, though the latter began to grow again uneasy, as the people of the house could give him no fresh information concerning Sophia. | Не прошли они и двух миль, как налетела буря с проливным дождем; так как в это время они заметили вдали трактир, то Партридж уговорил Джонса зайти туда и переждать грозу. Голод - неприятель (если только его можно назвать так), больше похожий на английское, чем на французское войско: сколько вы его ни побеждайте, оно рано или поздно снова собирается.- так было и с Партриджем: едва только он вошел в кухню, как приступил к тем же расспросам, что и вчера. Следствием этого было появление на столе превосходного холодного филея, за который с жаром принялся не только Партридж, но и Джонс, хотя последний начал снова беспокоиться, потому что никто в доме не мог дать ему никаких новых сведений о Софье. |
| Their meal being over, Jones was again preparing to sally, notwithstanding the violence of the storm still continued; but Partridge begged heartily for another mug; and at last casting his eyes on a lad at the fire, who had entered into the kitchen, and who at that instant was looking as earnestly at him, he turned suddenly to Jones, and cried, | Подкрепившись, Джонс приготовился продолжать путь, несмотря на то что гроза по-прежнему бушевала, но Партридж усердно просил его выпить еще кружку, потом, взглянув на человека у очага, только что вошедшего в кухню и в это мгновение так же пристально смотревшего на него, он вдруг обратился к Джонсу со словами: |
| "Master, give me your hand, a single mug shan't serve the turn this bout. Why, here's more news of Madam Sophia come to town. The boy there standing by the fire is the very lad that rode before her. I can swear to my own plaister on his face." | - Вашу руку, хозяин! Одной кружки теперь будет мало. Пришли новые вести от мисс Софьи. Вон этот парень у очага - тот самый, что провожал ее. Побожусь, что на его лице мой пластырь. |
| "Heavens bless you, sir," cries the boy, "it is your own plaister sure enough; I shall have always reason to remember your goodness; for it hath almost cured me." | - Дай бог вам здоровья, сударь,- отозвался стоявший у огня.- Да, это точно ваш пластырь. Век буду помнить вашу доброту: он почти совсем залечил мою рану. |
| At these words Jones started from his chair, and, bidding the boy follow him immediately, departed from the kitchen into a private apartment; for, so delicate was he with regard to Sophia, that he never willingly mentioned her name in the presence of many people; and, though he had, as it were, from the overflowings of his heart, given Sophia as a toast among the officers, where he thought it was impossible she should be known; yet, even there, the reader may remember how difficultly he was prevailed upon to mention her sirname. | При этих словах Джонс вскочил со стула и, приказав парню сейчас же следовать за ним, вышел из кухни в отдельную комнату: он был так деликатен по отношению к Софье, что никогда не произносил ее имени при посторонних. Правда, от избытка чувств он предложил тост за ее здоровье в кругу офицеров, где, ему казалось, никто ее знать не может; но читатель, конечно, помнит, с каким трудом и там уговорили его назвать ее фамилию. |
| Hard, therefore, was it, and perhaps, in the opinion of many sagacious readers, very absurd and monstrous, that he should principally owe his present misfortune to the supposed want of that delicacy with which he so abounded; for, in reality, Sophia was much more offended at the freedoms which she thought (and not without good reason) he had taken with her name and character, than at any freedoms, in which, under his present circumstances, he had indulged himself with the person of another woman; and to say truth, I believe Honour could never have prevailed on her to leave Upton without her seeing Jones, had it not been for those two strong instances of a levity in his behaviour, so void of respect, and indeed so highly inconsistent with any degree of love and tenderness in great and delicate minds. | Поэтому тем тяжелее и, может быть, по мнению многих рассудительных читателей, тем нелепее и чудовищнее было то, что теперешнее его несчастье проистекало от предполагаемого недостатка в нем той самой деликатности, которая его переполняла, ибо Софья была гораздо больше оскорблена вольностями, которые, по ее мнению (не лишенному основания), Джонс позволял себе по отношению к ее имени и репутации, чем его вольным обращением с другой женщиной, казавшимся ей простительным в его теперешнем положении. И, правду сказать, я думаю, что Гоноре не удалось бы уговорить свою госпожу уехать из Эптона, не повидавшись с Джонсом, если бы не эти два яркие доказательства его легкомысленного поведения, столь непочтительного и столь несовместимого с чувством любви и нежности в душах высоких и чутких. |
| But so matters fell out, and so I must relate them; and if any reader is shocked at their appearing unnatural, I cannot help it. I must remind such persons that I am not writing a system, but a history, and I am not obliged to reconcile every matter to the received notions concerning truth and nature. But if this was never so easy to do, perhaps it might be more prudent in me to avoid it. For instance, as the fact at present before us now stands, without any comment of mine upon it, though it may at first sight offend some readers, yet, upon more mature consideration, it must please all; for wise and good men may consider what happened to Jones at Upton as a just punishment for his wickedness with regard to women, of which it was indeed the immediate consequence; and silly and bad persons may comfort themselves in their vices, by flattering their own hearts that the characters of men are rather owing to accident than to virtue. Now, perhaps, the reflections which we should be here inclined to draw, would alike contradict both these conclusions, and would show that these incidents contribute only to confirm the great, useful, and uncommon doctrine, which it is the purpose of this whole work to inculcate, and which we must not fill up our pages by frequently repeating, as an ordinary parson fills his sermon by repeating his text at the end of every paragraph. | Но дело было именно так, и я обязан рассказывать то, что было; а если какому-нибудь читателю тот или иной факт покажется неестественным, я ничего не могу поделать; должен напомнить таким читателям, что я пишу не теоретическое сочинение, а историю и не обязан согласовывать каждый факт с принятыми понятиями об истине и естественности. И если бы даже это было нетрудно, то не благоразумнее ли мне все-таки этого избегать? Например, факт, о котором идет речь, в том числе, в каком он нам теперь дан, без каких-либо моих толкований, может быть, с первого взгляда оскорбит иных читателей, однако, по более зрелом размышлении, должен всем понравиться, ибо люди мудрые и добродетельные усмотрят в случившемся с Джонсом в Эптоне справедливое наказание за безнравственное поведение с женщинами, коего оно было прямым следствием; дураки же и развратники найдут в нем утешение, льстя себя тем, что репутация человека зависит больше от случая, чем от добродетели. Однако мораль, которую мы сами склонны отсюда извлечь, окажется, пожалуй, одинаково противоречивой обоим этим выводам и будет гласить, что подобные случаи служат только подтверждением того великого, полезного и малоизвестного правила, внедрить которое есть цель всего этого произведения, но которое мы не обязаны повторять па каждой странице, как приходский священник повторяет после каждой фразы в своей проповеди выбранный им евангельский текст. |
| We are contented that it must appear, however unhappily Sophia had erred in her opinion of Jones, she had sufficient reason for her opinion; since, I believe, every other young lady would, in her situation, have erred in the same manner. Nay, had she followed her lover at this very time, and had entered this very alehouse the moment he was departed from it, she would have found the landlord as well acquainted with her name and person as the wench at Upton had appeared to be. For while Jones was examining his boy in whispers in an inner room, Partridge, who had no such delicacy in his disposition, was in the kitchen very openly catechising the other guide who had attended Mrs. Fitzpatrick; by which means the landlord, whose ears were open on all such occasions, became perfectly well acquainted with the tumble of Sophia from her horse, &c., with the mistake concerning Jenny Cameron, with the many consequences of the punch, and, in short, with almost everything which had happened at the inn, whence we dispatched our ladies in a coach-and-six when we last took our leaves of them. | Для нас довольно того, что, как ни прискорбно было заблуждение Софьи насчет Джонса, все же оно имело достаточные основания. ибо, мне кажется, всякая другая молодая дама на ее месте ошиблась бы точно так же. Мало того, если бы она ехала теперь за своим возлюбленным и вошла бы в этот трактир в ту минуту, когда он оттуда вышел, то убедилась бы, что хозяин знает ее имя и положение не хуже, чем знала это горничная девка в Эптоне. Ибо в то время как Джонс шепотом в отдельной комнате расспрашивал проводника Софьи, Партридж, не отличавшийся такой деликатностью, во всеуслышание задавал в кухне вопросы другому проводнику, исполнявшему свою службу возле миссис Фитцпатрик; вследствие этого хозяин, уши которого были настороже во всех подобных случаях, подробно узнал о падении Софьи с лошади, о недоразумении с личностью Дженни Камерон, о последствиях выпитого пунша - словом, почти обо всем случившемся в гостинице, из которой мы отправили наших дам в карете шестеркой, когда в последний раз с ними виделись. |
| English | Русский |
| Jones had been absent a full half-hour, when he returned into the kitchen in a hurry, desiring the landlord to let him know that instant what was to pay. And now the concern which Partridge felt at being obliged to quit the warm chimney-corner, and a cup of excellent liquor, was somewhat compensated by hearing that he was to proceed no farther on foot, for Jones, by golden arguments, had prevailed with the boy to attend him back to the inn whither he had before conducted Sophia; but to this however the lad consented, upon condition that the other guide would wait for him at the alehouse; because, as the landlord at Upton was an intimate acquaintance of the landlord at Gloucester, it might some time or other come to the ears of the latter, that his horses had been let to more than one person; and so the boy might be brought to account for money which he wisely intended to put in his own pocket. | После получасового отсутствия Джонс поспешно вернулся в кухню и потребовал, чтобы хозяин немедленно подал ему счет. Огорчение Партриджа, которому приходилось покинуть теплый уголок у камина и кубок живительной влаги, отчасти вознаграждалось, впрочем, известием, что дальнейший путь он будет совершать уже не пешком, ибо Джонс при помощи золотых доводов уговорил проводника отвезти его в ту гостиницу, куда он перед этим завез Софью. Однако проводник согласился на это лишь при условии, что его товарищ подождет его в этом трактире. Дело в том, что содержатель гостиницы в Эптоне был близкий приятель содержателя гостиницы в Глостере, и до слуха последнего рано или поздно могло дойти, что лошади его предоставлялись нескольким лицам,- вследствие этого от проводника мог быть потребован отчет в деньгах, которые тот благоразумно собирался положить в собственный карман. |
| We were obliged to mention this circumstance, trifling as it may seem, since it retarded Mr. Jones a considerable time in his setting out; for the honesty of this latter boy was somewhat high- that is, somewhat high-priced, and would indeed have cost Jones very dear, had not Partridge, who, as we have said, was a very cunning fellow, artfully thrown in half-a-crown to be spent at that very alehouse, while the boy was waiting for his companion. This half-crown the landlord no sooner got scent of, than he opened after it with such vehement and persuasive outcry, that the boy was soon overcome, and consented to take half-a-crown more for his stay. Here we cannot help observing, that as there is so much of policy in the lowest life, great men often overvalue themselves on these refinements in imposture, in which they are frequently excelled by some of the lowest of the human species. | Нам пришлось упомянуть об этом ничтожном, по существу, обстоятельстве потому, что оно задержало отъезд мистера Джонса: честность второго проводника оказалась более высокой, то есть выше оплачиваемой, и обошлась бы Джонсу очень недешево, если бы Партридж, человек с большой хитрецой, как мы уже говорили, не надумал предложить второму проводнику полкроны, с тем чтобы тот ее истратил в этом трактире в ожидании своего товарища. Едва только хозяин учуял эту полукрону, как пустился за ней с таким яростным и убедительным красноречием, что проводник скоро был побежден и согласился ждать за другую полукрону. По этому поводу мы не можем удержаться от замечания, что простые люди достаточно тонкие политики, и представители высшего круга напрасно бывают о себе слишком высокого мнения, думая, что они невесть какие хитрецы, между тем как сплошь и рядом их затыкает за пояс иной самый маленький человек. |
| The horses being now produced, Jones directly leapt into the side-saddle, on which his dear Sophia had rid. The lad, indeed, very civilly offered him the use of his: but he chose the side-saddle, probably because it was softer. Partridge, however, though full as effeminate as Jones, could not bear the thoughts of degrading his manhood; he therefore accepted the boy's offer: and now, Jones being mounted on the side-saddle of his Sophia, the boy on that of Mrs. Honour, and Partridge bestriding the third horse, they set forwards on their journey, and within four hours arrived at the inn where the reader hath already spent so much time. Partridge was in very high spirits during the whole way, and often mentioned to Jones the many good omens of his future success, which had lately befriended him; and which the reader, without being the least superstitious, must allow to have been particularly fortunate. Partridge was moreover better pleased with the present pursuit of his companion, than he had been with his pursuit of glory; and from these very omens, which assured the pedagogue of success, he likewise first acquired a clear idea of the amour between Jones and Sophia; to which he had before given very little attention, as he had originally taken a wrong scent concerning the reasons of Jones's departure; and as to what happened at Upton, he was too much frightened just before and after his leaving that place, to draw any other conclusions from thence, than that poor Jones was a downright madman: a conceit which was not at all disagreeable to the opinion he before had of his extraordinary wildness, of which, he thought, his behaviour on their quitting Gloucester so well justified all the accounts he had formerly received. He was now, however, pretty well satisfied with his present expedition, and henceforth began to conceive much worthier sentiments of his friend's understanding. | Когда лошади были поданы, Джонс вскочил прямо в дамское седло, на котором ехала его дорогая Софья. Проводник, правда, весьма предупредительно предложил ему свое, но герой наш предпочел дамское - вероятно, потому, что оно было мягче. Партридж хотя и любил понежиться не меньше Джонса, не мог, однако, снести мысли об унижении своего мужского достоинства и принял предложение проводника. Таким образом, Джонс в дамском седле Софьи, проводник в седле миссис Гоноры и Партридж верхом на третьей лошади тронулись в путь и через четыре часа прибыли в гостиницу, где читатель провел уже так много времени. Партридж всю дорогу был в очень приподнятом состоянии и то и дело напоминал Джонсу о многих добрых знамениях, в последнее время предсказывавших последнему удачу; действительно, даже совсем несуеверный читатель должен признать, что эти знамения были на редкость благоприятны. Кроме того, нынешняя погоня Джонса больше нравилась Партриджу, чем погоня его за славой; равным образом, из этих предзнаменований, служивших для педагога ручательством удачи, он впервые вывел ясное представление о любви Джонса к Софье: до сих пор он уделял ей очень мало внимания, потому что, доискиваясь причин ухода Джонса из дому, пошел сначала по ложному пути; а что касается происшествий в Эптоне, то он как раз перед приходом туда и после отбытия оттуда был слишком перепуган, для того чтобы вывести какое-нибудь иное заключение, кроме того, что бедняга Джонс совсем рехнулся. Этот вывод нисколько не расходился с еще прежде составившимся у него мнением о крайнем сумасбродстве его спутника: педагогу казалось, что поведение последнего при отъезде из Глостера вполне оправдывает все слышанное о нем ранее. Теперешней поездкой Партридж, однако, был вполне доволен, и с этих пор в нем начало складываться гораздо более благоприятное представление об умственных способностях приятеля. |
| The clock had just struck three when they arrived, and Jones immediately bespoke posthorses; but unluckily there was not a horse to be procured in the whole place; which the reader will not wonder at, when he considers the hurry in which the whole nation, and especially this part of it, was at this time engaged, when expresses were passing and repassing every hour of the day and night. | Часы как раз пробили три, когда они приехали, и Джонс немедленно заказал почтовых лошадей, но, к несчастью, во всем местечке нельзя было достать ни одной лошади. Читатель не найдет в этом ничего удивительного, если вспомнит возбуждение, царившее тогда во всем королевстве и особенно в этой части его, где день и ночь ежечасно во всех направлениях скакали курьеры. |
| Jones endeavoured all he could to prevail with his former guide to escorte him to Coventry; but he was inexorable. While he was arguing with the boy in the inn-yard, a person came up to him, and saluting him by his name, inquired how all the good family did in Somersetshire; and now Jones casting his eyes upon this person, presently discovered him to be Mr. Dowling, the lawyer, with whom he had dined at Gloucester, and with much courtesy returned the salutation. | Джонс всячески старался уговорить своего проводника довезти его до Ковентри, но тот был неумолим. Во время этих переговоров во дворе гостиницы к нему подошел человек, он назвал Джонса по имени и спросил, как поживают его родные в Сомерсетшире. Взглянув на этого человека, Джонс тотчас же узнал в нем мистера Даулинга, стряпчего, с которым обедал в Глостере, и вежливо поклонился в ответ на приветствие. |
| Dowling very earnestly pressed Mr. Jones to go no further that night; and backed his solicitations with many unanswerable arguments, such as, that it was almost dark, that the roads were very dirty, and that he would be able to travel much better by day-light, with many others equally good, some of which Jones had probably suggested to himself before; but as they were then ineffectual, so they were still: and he continued resolute in his design, even though he should be obliged to set out on foot. | Даулинг настойчиво уговаривал мистера Джонса не ехать дальше ночью, подкрепляя свою просьбу множеством неоспоримых доводов - вроде того, что спускаются сумерки, что дорога очень грязная и что гораздо удобнее будет ехать днем. Доводы превосходные, и они, вероятно, уже приходили в голову Джонсу; но если прежде они были бессильны, то такими же оказались и теперь: Джонс упорствовал в своем решении, готовый даже отправиться в путь пешком. |
| When the good attorney found he could not prevail on Jones to stay, he as strenuously applied himself to persuade the guide to accompany him. He urged many motives to induce him to undertake this short journey, and at last concluded with saying, | Видя, что ему не переубедить Джонса, почтенный стряпчий с таким же усердием принялся уговаривать проводника поехать с ним. Он привел ему множество причин, пытаясь заставить его согласиться на это короткое путешествие, и в заключение сказал: |
| "Do you think the gentleman won't very well reward you for your trouble?" | - Неужели ты сомневаешься, что джентльмен хорошо вознаградит тебя за беспокойство? |
| Two to one are odds at every other thing, as well as at footfall. But the advantage which this united force hath in persuasion or entreaty, must have been visible to a curious observer; for he must have often seen, that when a father, a master, a wife, or any other person in authority, have stoutly adhered to a denial against all the reasons which a single man could produce, they have afterwards yielded to the repetition of the same sentiments by a second or third person, who hath undertaken the cause, without attempting to advance anything new in its behalf. And hence, perhaps, proceeds the phrase of seconding an argument or a motion, and the great consequence this is of in all assemblies of public debate. Hence, likewise, probably it is, that in our courts of law we often hear a learned gentleman (generally a serjeant) repeating for an hour together what another learned gentleman, who spoke just before him, had been saying. | Двое против одного возьмут верх в чем угодно, не только в футболе. Но превосходство объединенных сил в убеждениях или -просьбах очевидно для всякого внимательного наблюдателя: ведь вам, верно, не раз случалось видеть, как отец, хозяин, жена или иное влиятельное лицо самым решительным образом отвергают все доводы просителя, выступающего в одиночку, а потом соглашаются. услышав их от второго или третьего лица, пришедшего ему на помощь, но не сказавшего ровно ничего нового. Отсюда, вероятно, происходит выражение "поддержать довод или предложение", что бывает так важно во всех публичных прениях. От этого также, должно быть, в наших судебных учреждениях часто приходится слышать, что какой-нибудь ученый муж (по большей части доктор прав) битый час повторяет то самое, что перед ним было сказано другим ученым мужем. |
| Instead of accounting for this, we shall proceed in our usual manner to exemplify it in the conduct of the lad above mentioned, who submitted to the persuasions of Mr. Dowling, and promised once more to admit Jones into his side-saddle; but insisted on first giving the poor creatures a good bait, saying, they had travelled a great way, and been rid very hard. Indeed this caution of the boy was needless; for Jones, notwithstanding his hurry and impatience, would have ordered this of himself; for he by no means agreed with the opinion of those who consider animals as mere machines, and when they bury their spurs in the belly of their horse, imagine the spur and the horse to have an equal capacity of feeling pain. | Вместо того чтобы объяснять это явление, мы, по принятому нами методу, приведем в пример упомянутого выше проводника: он внял убеждениям мистера Даулинга и согласился опять посадить Джонса в дамское седло, но потребовал, чтобы сначала ему позволили хорошенько накормить лошадей, потому что те сделали большой конец и бежали резво. Впрочем, это требование проводника было излишним, потому что Джонс, несмотря на свою торопливость и нетерпение, и сам приказал бы задать им корму; он вовсе не разделял мнения тех, которые считают животных простыми машинами и, вонзая шпоры в брюхо своего коня, воображают, будто шпора и лошадь обладают одинаковой чувствительностью к боли. |
| While the beasts were eating their corn, or rather were supposed to eat it (for, as the boy was taking care of himself in the kitchen, the ostler took great care that his corn should not be consumed in the stable), Mr. Jones, at the earnest desire of Mr. Dowling, accompanied that gentleman into his room, where they sat down together over a bottle of wine. | Покамест лошади ели овес, или, вернее, покамест предполагалось, что они его едят (потому что проводник больше всего был озабочен тем, чтобы угоститься самому на кухне, а конюх этим воспользовался и принял меры, чтобы его овес остался цел в конюшне), мистер Джонс, уступая настоятельной просьбе мистера Даулинга, пошел в комнату этого джентльмена, где они и уселись за бутылкой вина. |
| English | Русский |
| Mr. Dowling, pouring out a glass of wine, named the health of the good Squire Allworthy; adding, | Мистер Даулинг, налив стакан вина, предложил тост за достопочтенного сквайра Олверти, добавив: |
| "If you please, sir, we will likewise remember his nephew and heir, the young squire: Come, sir, here's Mr. Blifil to you, a very pretty young gentleman; and who, I dare swear, will hereafter make a very considerable figure in his country. I have a borough for him myself in my eye." | - Если вам угодно, сэр, выпьем и за здоровье его племянника и наследника, молодого сквайра. Да, сэр, мистер Блайфил, ваш родственник,прекрасный молодой джентльмен, и я готов поручиться, что он будет со временем играть весьма видную роль в своей округе. У меня уже есть для него на примете местечко для выборов в парламент. |
| "Sir," answered Jones, "I am convinced you don't intend to affront me, so I shall not resent it; but I promise you, you have joined two persons very improperly together; for one is the glory of the human species, and the other is a rascal who dishonours the name of man." | - Я убежден, сэр,- отвечал Джонс,- что вы не имеете намерения меня оскорблять, поэтому я на вас не обижен; но, право, вы очень некстати соединили два имени: ведь один из этих людей честь и слава рода человеческого, а другой - мерзавец, позорящий звание человека. |
| Dowling stared at this. He said, "He thought both the gentlemen had a very unexceptionable character. | Даулинг был этим озадачен. Он сказал, что считает обоих джентльменов людьми безупречными. |
| As for Squire Allworthy himself," says he, "I never had the happiness to see him; but all the world talks of his goodness. And, indeed, as to the young gentleman, I never saw him but once, when I carried to him the news of the loss of his mother; and then I was so hurried, and drove, and tore with the multiplicity of business, that I had hardly time to converse with him; but he looked so like a very honest gentleman, and behaved himself so prettily, that I protest I never was more delighted with any gentleman since I was born." | - Что касается самого сквайра Олверти,- сказал он,- то я никогда не имел счастья его видеть; но кто же не слышал о его доброте? А молодого джентльмена я видел всего один раз, когда привез ему известие о смерти его матери; но тогда я так спешил, так торопился, разрываясь на части от множества дел, что просто не имел времени с ним побеседовать; однако он имел вид настоящего джентльмена и был так приветлив, что, признаюсь вам, мне еще отроду никто не доставлял такого удовольствия. |
| "I don't wonder," answered Jones, "that he should impose upon you in so short an acquaintance; for he hath the cunning of the devil himself, and you may live with him many years, without discovering him. I was bred up with him from my infancy, and we were hardly ever asunder; but it is very lately only that I have discovered half the villany which is in him. I own I never greatly liked him. I thought he wanted that generosity of spirit, which is the sure foundation of all that is great and noble in human nature. I saw a selfishness in him long ago which I despised; but it is lately, very lately, that I have found him capable of the basest and blackest designs; for, indeed, I have at last found out, that he hath taken an advantage of the openness of my own temper, and hath concerted the deepest project, by a long train of wicked artifice, to work my ruin, which at last he hath effected." | - Я ничуть не удивляюсь, что он сумел вас обворожить во время такого короткого свидания,- отвечал Джонс.- Он хитер, как сам дьявол, и вы можете прожить с ним много лет, не разгадав его. Я рос с ним с самого детства, и мы почти никогда не разлучались; но только совсем недавно для меня открылось, и то лишь отчасти, что это за негодяй. Признаться, я всегда его недолюбливал. Мне казалось, что в нем не хватает душевного благородства, которое служит истинной основой всего великого и благородного в человеке. Давно уж заметил я в нем презренный эгоизм; но лишь недавно, совсем недавно, обнаружил, на какие низкие и черные дела он способен: да, я наконец обнаружит, что, пользуясь моим открытым характером, он затеял погубить меня, долго строил адские козни и, наконец, привел свой план в исполнение. |
| "Ay! ay!" cries Dowling; "I protest, then, it is a pity such a person should inherit the great estate of your uncle Allworthy." | - Вот как! - воскликнул Даулинг - Как жаль тогда, что огромное состояние вашего дяди Олверти перейдет по наследству к такому субъекту. |
| "Alas, sir," cries Jones, "you do me an honour to which I have no title. It is true, indeed, his goodness once allowed me the liberty of calling him by a much nearer name; but as this was only a voluntary act of goodness, I can complain of no injustice when he thinks proper to deprive me of this honour; since the loss cannot be more unmerited than the gift originally was. I assure you, sir, I am no relation of Mr. Allworthy; and if the world, who are incapable of setting a true value on his virtue, should think, in his behaviour to me, he hath dealt hardly by a relation, they do an injustice to the best of men: for I- but I ask your pardon, I shall trouble you with no particulars relating to myself; only as you seemed to think me a relation of Mr. Allworthy, I thought proper to set you right in a matter that might draw some censures upon him, which I promise you I would rather lose my life than give occasion to." | - Вы мне оказываете честь, сэр, на которую я, увы, не имею никакого права,- отвечал Джонс.- Правда, мистер Олверти был настолько добр, что однажды позволил мне называть его еще более дорогим именем, но так как он это сделал только по доброте своей, то я не могу жаловаться на его несправедливость, если он нашел нужным лишить меня этой чести: ведь лишение дара не может быть более незаслуженным, чем был ранее самый дар. Уверяю вас, сэр, я не родственник мистера Олверти; и если свет, неспособный оценить по-настоящему его достоинства, найдет, что он поступил со мной слишком сурово и не по-родственному, то это будет несправедливостью к лучшему из людей; ведь я... Однако, извините, я не буду вам докучать подробностями о самом себе, но вы, видно, приняли меня за родственника мистера Олверти, и потому я счел долгом сказать вам правду о поступке, который может навлечь на него нарекания; я готов скорее пожертвовать жизнью, чем дать для этого какой-нибудь повод. |
| "I protest, sir," cried Dowling, "you talk very much like a man of honour; but instead of giving me any trouble, I protest it would give me great pleasure to know how you came to be thought a relation of Mr. Allworthy's, if you are not. Your horses won't be ready this half-hour, and as you have sufficient opportunity, I wish you would tell me how all that happened; for I protest it seems very surprizing that you should pass for a relation of a gentleman, without being so." | - Ваши слова, сэр, звучат истинным благородством,- сказал Даулинг,- и вы мне не только не докучаете, но, напротив, доставили бы большое удовольствие, объяснив, как это вышло, что вас считают за родственника мистера Олверти, если вы ему не родственник? Ваши лошади будут готовы не раньше чем через полчаса, и у вас есть довольно времени; так расскажите же, пожалуйста, как это все случилось? Признаюсь, меня очень удивляет, почему вас принимают за родственника джентльмена, который вам совершенно не родня. |
| Jones, who in the compliance of his disposition (though not in his prudence) a little resembled his lovely Sophia, was easily prevailed on to satisfy Mr. Dowling's curiosity, by relating the history of his birth and education, which he did, like Othello, | Сговорчивым характером (но отнюдь не осмотрительностью) Джонс немного напоминал свою возлюбленную Софью: он охотно согласился удовлетворить любопытство мистера Даулинга и рассказал ему историю своего рождения и воспитания, как Отелло, |
|
Even from his boyish years,
To th' very moment he was bad to tell: |
От детских лет до самого мгновенья,
Когда его он слышать пожелал,- |
| the which to hear, Dowling, like Desdemona, did seriously incline; | а Даулинг, подобно Дездемоне, выслушал его с большим вниманием, |
|
He swore 'twas strange, 'twas passing strange;
'Twas pitiful, 'twas wonderous pitiful. |
Клянясь ему, что это странно, чудно
И горестно, невыразимо горько. |
| Mr. Dowling was indeed very greatly affected with this relation; for he had not divested himself of humanity by being an attorney. Indeed, nothing is more unjust than to carry our prejudices against a profession into private life, and to borrow our idea of a man from our opinion of his calling. Habit, it is true, lessens the horror of those actions which the profession makes necessary, and consequently habitual; but in all other instances, Nature works in men of all professions alike; nay, perhaps, even more strongly with those who give her, as it were, a holiday, when they are following their ordinary business. A butcher, I make no doubt, would feel compunction at the slaughter of a fine horse; and though a surgeon can feel no pain in cutting off a limb, I have known him compassionate a man in a fit of the gout. The common hangman, who hath stretched the necks of hundreds, is known to have trembled at his first operation on a head: and the very professors of human blood shedding, who, in their trade of war, butcher thousands, not only of their fellow-professors, but often of women and children, without remorse; even these, I say, in times of peace, when drums and trumpets are laid aside, often lay aside all their ferocity, and become very gentle members of civil society. In the same manner an attorney may feel all the miseries and distresses of his fellow-creatures, provided he happens not to be concerned against them. | Мистер Даулинг был чрезвычайно тропот этим рассказом,- должность стряпчего не убила в нем человеческих чувств Нет ничего несправедливее, как переносить наше предубеждение щ о-tiib той или иной профессии на частную жизнь и судить о человеке на основании наших представлений о его занятиях. Привычка, правда, ослабляет отвращение к действиям, которые требуются известной профессией и уже как бы входят в плоть и кровь человека, но в других случаях природа сказывается одинаково в людях всех профессий, и даже, может быть, могущественнее в тех, которые дают ей, так сказать, отдых, занимаясь своим всегдашним делом. Мясник, я уверен, не убьет красивой лошади без чувства сожаления, а хирург, хладнокровно отнимающий руку или ногу, выразит участие больному подагрой; я сам этому свидетель. Известно, что и публичный палач, свернувший шею сотням людей, дрожит, исполняя свои обязанности в первый раз; и даже мастера по части пролития человеческой крови, которые во время войны без зазрения совести избивают тысячи не только подобных себе мастеров, но часто также женщин и детей,- даже они в мирное время, откладывая в сторону барабаны и трубы, часто откладывают в сторону и свирепость и делаются весьма кроткими членами гражданского общества. Так и стряпчий может сочувствовать всем бедствиям и невзгодам своих ближних, если только ему не приходится выступать против них в суде. |
| Jones, as the reader knows, was yet unacquainted with the very black colours in which he had been represented to Mr. Allworthy; and as to other matters, he did not shew them in the most disadvantageous light; for though he was unwilling to cast any blame on his former friend and patron; yet he was not very desirous of heaping too much upon himself. Dowling therefore observed, and not without reason, that very ill offices must have been done him by somebody: | Джонс, как известно читателю, не знал еще, в каких черных красках его представили мистеру Олверти; что же касается остальных событий, то он изложил их в не очень невыгодном для себя свете: хотя он не желал обсуждать своего недавнего друга и покровителя, но не хотел взваливать слишком много и на себя. Поэтому Даулинг заметил не без основания, что кто-то оказал ему очень плохую услугу. |
| "For certainly," cries he, "the squire would never have disinherited you only for a few faults, which any young gentleman might have committed. Indeed, I cannot properly say disinherited: for to be sure by law you cannot claim as heir. That's certain; that nobody need go to counsel for. Yet when a gentleman had in a manner adopted you thus as his own son, you might reasonably have expected some very considerable part, if not the whole; nay, if you had expected the whole, I should not have blamed you: for certainly all men are for getting as much as they can, and they are not to be blamed on that account." | - Сквайр, конечно, не лишил бы вас наследства только за несколько провинностей, которые может совершить каждый молодой джентльмен. Впрочем, я говорю неправильно: "лишил наследства", потому что вы, разумеется, не имеете на него законных прав. Это не подлежит сомнению; об этом не стоит и возбуждать дела. Все же, если вас некоторым образом усыновили, приняли как родного сына, то вы, конечно, вправе были рассчитывать если не на все имение, то на значительную часть его; и даже если бы вы надеялись получить все, я не стал бы вас порицать: ведь все люди желают приобрести больше, и бранить их тут не за что. |
| "Indeed you wrong me," said Jones; "I should have been contented with very little: I never had any view upon Mr. Allworthy's fortune; nay, I believe I may truly say, I never once considered what he could or might give me. This I solemnly declare, if he had done a prejudice to his nephew in my favour, I would have undone it again. I had rather enjoy my own mind than the fortune of another man. What is the poor pride arising from a magnificent house, a numerous equipage, a splendid table, and from all the other advantages or appearances of fortune, compared to the warm, solid content, the swelling satisfaction, the thrilling transports, and the exulting triumphs, which a good mind enjoys, in the contemplation of a generous, virtuous, noble, benevolent action? I envy not Blifil in the prospect of his wealth; nor shall I envy him in the possession of it. I would not think myself a rascal half an hour, to exchange situations. I believe, indeed, Mr. Blifil suspected me of the views you mention; and I suppose these suspicions, as they arose from the baseness of his own heart, so they occasioned his baseness to me. But, I thank Heaven, I know, I feel- I feel my innocence, my friend; and I would not part with that feeling for the world. For as long as I know I have never done, nor even designed, an injury to any being whatever, | - Нет, вы ошибаетесь, приписывая мне такие намерения,- сказал Джонс,я удовольствовался бы самым малым. Я никогда не имел никаких видов на состояние мистера Олверти и могу по чистой совести сказать, никогда не задумывался над тем, что он может или вправе мне оставить. Торжественно объявляю: если бы он обделил своего племянника в мою пользу, я вернул бы ему все незаконно полученное. Спокойную совесть я предпочитаю чужому богатству. Что значит жалкая гордость от обладания великолепными хоромами, множеством слуг, роскошным столом и всеми иными выгодами или видимостями богатства по сравнению с тем благодатным покоем, тем живым удовлетворением, теми упоительными восторгами и душевным ликованием, какими наслаждается добрая душа, созерцая великодушный, доблестный, благородный, милосердный поступок? Я не завидую Блайфилу с его перспективами на будущее богатство, не буду завидовать, когда он и получит его. Я бы и на полчаса не согласился быть негодяем, чтобы поменяться с ним местами. Мне сдается, что мистер Блайфил подозревал меня в тех намерениях, о которых вы говорите; в этих своих подозрениях, порожденных душевной низостью, он, по всей вероятности, приписывал такую же низость и мне. Но, благодарю бога, я сознаю, я чувствую... да, чувствую свою невинность, друг мой, и ни за что на свете не расстанусь с этим чувством. Насколько я себя помню, я никому на свете не сделал ничего дурного и никогда даже не помышлял об этом. |
|
Pone me pigris ubi nulla campis
Arbor aestiva recreatur aura, Quod latus mundi nebulae, malusque Jupiter urget. Pone sub curru nimium propinqui Solis in terra dominibus negata; Dulce ridentem Lalagen amabo, Dulce loquentem. " |
Pone me pigris ubi nulla campis
Arbor aostiva recreatur aura, Quod latus mundi nebulae malusque Juppiter urget. Pone sub curru nimium piopinqui Solis, in terra domibus negata: Dulee ridentem Lalagen amabo, Dulce loquentem 71. |
| He then filled a bumper of wine, and drunk off to the health of his dear Lalage; and, filling Dowling's glass likewise up to the brim, insisted on his pledging him. | Сказав это, он налил бокал вина и выпил за здоровье своей дорогой Лалаги, затем, наполнив также до краев бокал Даулинга, предложил и ему выпить. |
| "Why, then, here's Miss Lalage's health with all my heart," cries Dowling. "I have heard her toasted often, I protest, though I never saw her; but they say she's extremely handsome." | - За здоровье мисс Лалаги? Извольте, от всего сердца,- сказал Даулинг.- Я уже не раз слышал, как пили за ее здоровье, хотя никогда ее не видел; говорят, она удивительно хороша. |
| Though the Latin was not the only part of this speech which Dowling did not perfectly understand; yet there was somewhat in it that made a very strong impression upon him. And though he endeavoured by winking, nodding, sneering, and grinning, to hide the impression from Jones (for we are as often ashamed of thinking right as of thinking wrong), it is certain he secretly approved as much of his sentiments as he understood, and really felt a very strong impulse of compassion for him. But we may possibly take some other opportunity of commenting upon this, especially if we should happen to meet Mr. Dowling any more in the course of our history. At present we are obliged to take our leave of that gentleman a little abruptly, in imitation of Mr. Jones; who was no sooner informed, by Partridge, that his horses were ready, than he deposited his reckoning, wished his companion a good night, mounted, and set forward towards Coventry, though the night was dark, and it just then began to rain very hard. | Хотя Даулинг не вполне понял не одну лишь латинскую часть этой речи, однако в ней были места, которые произвели на него очень сильное впечатление. II хотя он старался скрыть это впечатление от Джонса, подмигивая, кивая головой, усмехаясь и скаля зубы (мы часто стыдимся здравых мыслей не меньше, чем мыслей ошибочных), но, несомненно, он втайне одобрял все те утверждения молодого человека, которые были ему понятны, и проникся к нему самым живым участием. Но, может быть, мы поговорим об этом при другом случае, особенно если еще встретимся с мистером Даулингом в течение этой истории. А теперь мы должны наспех проститься с этим джентльменом, по примеру мистера Джонса, который, услышав от Партриджа, что лошади готовы, тотчас же расплатился по счету, пожелал своему собутыльнику доброй ночи, вскочил на коня и направился в Ковентри, несмотря на темную ночь и начавшийся проливной дождь. |
| English | Русский |
| No road can be plainer than that from the place where they now were to Coventry; and though neither Jones, nor Partridge, nor the guide, had ever travelled it before, it would have been almost impossible to have missed their way, had it not been for the two reasons mentioned in the conclusion of the last chapter. | Нет дороги ровнее той, что ведет в Ковентри от местечка, в котором они находились; и хотя ни Джонс, ни Партридж, ни проводник никогда по ней не проезжали, им было бы почти невозможно заблудиться, если бы не два обстоятельства, упомянутые в конце предыдущей главы. |
| These two circumstances, however, happening both unfortunately to intervene, our travellers deviated into a much less frequented track; and after riding full six miles, instead of arriving at the stately spires of Coventry, they found themselves still in a very dirty lane, where they saw no symptoms of approaching the suburbs of a large city. | Но так как оба эти обстоятельства, к несчастью, их сопровождали, то наши путешественники незаметно уклонились на боковую дорогу и, проехав целых шесть миль, все еще не добрались до стройных шпилей Ковентри, а находились на чрезвычайно грязном проселке, где не видно было никаких признаков близости предместий большого города. |
| Jones now declared that they must certainly have lost their way; but this the guide insisted upon was impossible; a word which, in common conversation, is often used to signify not only improbable, but often what is really very likely, and, sometimes, what hath certainly happened; and hyperbolical violence like that which is so frequently offered to the words infinite and eternal; by the former of which it is usual to express a distance of half a yard, and by the latter, a duration of five minutes. And thus it is as usual to assert the impossibility of losing what is already actually lost. This was, in fact, the case at present; for, notwithstanding all the confident assertions of the lad to the contrary, it is certain they were no more in the right road to Coventry, than the fraudulent, griping, cruel, canting miser is in the right road to heaven. | Тогда Джонс заявил, что они, верно, сбились с пути, но проводник утверждал, что это невозможно,- слово, которое в обычном разговоре часто обозначает не только нечто невероятное, но часто и то, что вполне может случиться и даже действительно случилось: это такое же гиперболическое насилие, какому сплошь и рядом подвергаются слова "бесконечность" и "вечность", которыми обозначают расстояние в пол-ярда и пять минут времени. Столь же распространено утверждение, что нельзя потерять вещь, которая на самом деле уже потеряна. Так было и теперь: несмотря на все уверения проводника, путешественники наши были в такой же мере на верной дороге к Ковентри, как жадный, жестокий, скупой мошенник-ханжа находился на верном пути на небо. |
| It is not, perhaps, easy for a reader, who hath never been in those circumstances, to imagine the horror with which darkness, rain, and wind, fill persons who have lost their way in the night; and who, consequently, have not the pleasant prospect of warm fires, dry cloaths, and other refreshments, to support their minds in struggling with the inclemencies of the weather. A very imperfect idea of this horror will, however, serve sufficiently to account for the conceits which now filled the head of Partridge, and which we shall presently be obliged to open. | Читателю, который никогда не бывал в подобных обстоятельствах, нелегко представить, каким ужасом наполняет темнота, дождь и ветер людей, заблудившихся глухой ночью и лишенных, следовательно, отрадной перспективы отогреться, осушиться и подкрепить свои силы, которая так ободряет в борьбе с суровыми стихиями. Но и самое несовершенное представление об этом ужасе достаточно объяснит мысли, забродившие в голове Партриджа, с которыми мы сейчас познакомим читателя. |
| Jones grew more and more positive that they were out of their road; and the boy himself at last acknowledged he believed they were not in the right road to Coventry; though he affirmed, at the same time, it was impossible they should have mist the way. But Partridge was of a different opinion. He said, "When they first set out he imagined some mischief or other would happen. | Джонс все больше и больше убеждался, что они сбились с дороги; наконец, и сам проводник признался, что, кажется, они действительно не на правильном пути к Ковентри, но в то же время утверждал, что они не могли заблудиться. Однако Партридж был другого мнения. По его словам, еще когда они трогались в путь, он ожидал, что случится что-нибудь недоброе. |
| Did you not observe, sir," said he to Jones, "that old woman who stood at the door just as you was taking horse? I wish you had given her a small matter, with all my heart; for she said then you might repent it; and at that very instant it began to rain, and the wind hath continued rising ever since. Whatever some people may think, I am very certain it is in the power of witches to raise the wind whenever they please. I have seen it happen very often in my time: and if ever I saw a witch in all my life, that old woman was certainly one. I thought so to myself at that very time; and if I had had any halfpence in my pocket, I would have given her some; for to be sure it is always good to be charitable to those sort of people, for fear what may happen; and many a person hath lost his cattle by saving a halfpenny." | - Разве, сэр, вы не заметили старуху, стоявшую у двери как раз в ту минуту, когда вы садились на лошадь? Жаль, очень жаль, что вы не подали ей хоть безделицу; она сказала, что вы будете раскаиваться,- и в ту же минуту пошел дождь и поднялся ветер, который до сих пор не унимается. Пусть думают, что угодно, а я уверен, что ведьмы обладают силой поднять ветер, когда им вздумается. Мне не раз случалось это наблюдать; и если я когда-нибудь в своей жизни видел ведьму, так это, конечно, была та старуха. Я так и подумал в ту минуту, и будь у меня в кармане полпенса, я бы ей подал: таким людям всегда надо давать милостыню, иначе беду на себя накличешь; многие теряли скотину, поскупившись пожертвовать полпенса. |
| Jones, though he was horridly vexed at the delay which this mistake was likely to occasion in his journey, could not help smiling at the superstition of his friend, whom an accident now greatly confirmed in his opinion. This was a tumble from his horse; by which, however, he received no other injury than what the dirt conferred on his cloaths. | Джонс, хотя и был сильно раздосадован по случаю задержки, которую неминуемо должно было повлечь за собой это уклонение от правильного пути, не мог, однако, удержаться от улыбки по поводу суеверия приятеля, которого неожиданный случай еще больше укрепил в высказанном мнении: его лошадь оступилась и упала,- впрочем, от этого падения сам Партридж не пострадал и лишь испачкал свое платье. |
| Partridge had no sooner recovered his legs, than he appealed to his fall, as conclusive evidence of all he had asserted; but Jones finding he was unhurt, answered with a smile: | Поднявшись на ноги, педагог тотчас же усмотрел в своем падении непреложное доказательство истины своих слов; но Джонс, увидя, что он не ушибся, отвечал ему с улыбкой; |
| "This witch of yours, Partridge, is a most ungrateful jade, and doth not, I find, distinguish her friends from others in her resentment. If the old lady had been angry with me for neglecting her, I don't see why she should tumble you from your horse, after all the respect you have expressed for her." | - Твоя ведьма, Партридж, должно быть, пренеблагодарная шельма: я вижу, она в злобе своей не отличает друзей от недругов. Если эта почтенная леди обиделась на меня за невнимание к ней, так зачем же она сбросила с лошади тебя, после того как ты проявил к ней столько уважения? |
| "It is ill jesting," cries Partridge, "with people who have power to do these things; for they are often very malicious. I remember a farrier, who provoked one of them, by asking her when the time she had bargained with the devil for would be out; and within three months from that very day one of his best cows was drowned. Nor was she satisfied with that; for a little time afterwards he lost a barrel of best-drink: for the old witch pulled out the spigot, and let it run all over the cellar, the very first evening he had tapped it, to make merry with some of his neighbours. In short, nothing ever thrived with him afterwards; for she worried the poor man so, that he took to drinking; and in a year or two his stock was seized, and he and his family are now come to the parish." | - Нехорошо шутить с огнем, способным выкидывать такие шутки. Часто особы эти ох какие злобные! Помню, мой знакомый кузнец разозлил одну ведьму, спросив, скоро ли истечет срок ее сделки с дьяволом. И что же? Через каких-нибудь три месяца у него утонула одна из лучших коров. Но этим она не удовольствовалась: вскоре у него выбежала целая бочка прекрасного пива,- старая ведьма вытащила втулку и до капельки разлила пиво по погребу в первый же вечер, когда хозяин почал бочку, собираясь попировать кое с кем из соседей. Словом, с тех пор кузнецу ни в чем не везло; она так извела беднягу, что тот запил; через год или два на его имущество был наложен арест, и теперь он с семьей находится на попечении прихода. |
| The guide, and perhaps his horse too, were both so attentive to this discourse, that, either through want of care, or by the malice of the witch, they were now both sprawling in the dirt. | Проводник, а может быть, и его лошадь так заслушались этим рассказом, что, по собственной неосторожности или по злобе ведьмы, оба тоже растянулись в грязи. |
| Partridge entirely imputed this fall, as he had done his own, to the same cause. He told Mr. Jones, "It would certainly be his turn next! and earnestly entreated him to return back, and find out the old woman, and pacify her. | Партридж приписал и это падение всецело той же причине. Он сказал мистеру Джонсу, что теперь, наверно, будет его очередь, и принялся горячо его упрашивать вернуться, отыскать старуху и помириться с ней. |
| We shall very soon," added he, "reach the inn; for though we have seemed to go forward, I am very certain we are in the identical place in which we were an hour ago; and I dare swear, if it was daylight, we might now see the inn we set out from." | - Мы скоро прибудем в гостиницу,- прибавил он,- нам казалось, что мы идем вперед, но я совершенно убежден, что мы находимся на том самом месте, где были час тому назад; и, будь сейчас светло, мы бы, ей-богу, увидели ту самую гостиницу, из которой выехали. |
| Instead of returning any answer to this sage advice, Jones was entirely attentive to what had happened to the boy, who received no other than what had before befallen Partridge, and which his cloaths very easily bore, as they had been for many years inured to the like. He soon regained his side-saddle, and by the hearty curses and blows which he bestowed on his horse, quickly satisfied Mr. Jones that no harm was done. | Ни слова не отвечая на это мудрое замечание, Джонс обратил все свое внимание на то, не случилось ли чего с проводником; но проводник пострадал не больше, чем Партридж,- то есть только вывалялся в грязи, которую, впрочем, его костюм легко перенес, так как имел к ней многолетнюю привычку. Он быстро вскочил опять в дамское седло, и крепкая брань и побои, посыпавшиеся на лошадь, живо доказали мистеру Джонсу, что седок не получил увечий. |
| English | Русский |
| They now discovered a light at some distance, to the great pleasure of Jones, and to the no small terror of Partridge, who firmly believed himself to be bewitched, and that this light was a Jack-with-a-lantern, or somewhat more mischievous. | Тут вдали мелькнул огонь, к великому удовольствию Джонса и немалому ужасу Партриджа, твердо убежденного, что ведьма заворожила его и что это блуждающий огонь, а может, и что-нибудь похуже. |
| But how were these fears increased, when, as they approached nearer to this light (or lights as they now appeared), they heard a confused sound of human voices; of singing, laughing, and hallowing, together with a strange noise that seemed to proceed from some instruments; but could hardly be allowed the name of musci! indeed, to favour a little the opinion of Partridge, it might very well be called music bewitched. | Как же, однако, его страхи увеличились, когда, подъехав ближе к этому огню (или огням, как теперь обнаружилось), наши путешественники услышали смутный гул людских голосов, смешанный со странным шумом, как будто издаваемым какими-то инструментами, но едва ли заслуживающим названия музыки - разве что музыки, которую можно услышать на шабаше ведьм, что до некоторой степени оправдывало предположение Партриджа. |
| It is impossible to conceive a much greater degree of horror than what now seized on Partridge; the contagion of which had reached the post-boy, who had been very attentive to many things that the other had uttered. He now, therefore, joined in petitioning Jones to return; saying he firmly believed what Partridge had just before said, that though the horses seemed to go on, they had not moved a step forwards during at least the last half-hour. | Невозможно себе представить, какой ужас обуял бедного педагога; им заразился и проводник, внимательно прислушивавшийся к его речам: он тоже стал упрашивать Джонса вернуться, утверждая, что Партридж совершенно прав и что, по крайней мере. за последние полчаса они не продвинулись ни на шаг, хотя им и кажется, будто лошади бегут. |
| Jones could not help smiling in the midst of his vexation, at the fears of these poor fellows. | При всей своей досаде Джонс не мог удержаться от улыбки, видя смятение своих спутников |
| "Either we advance," says he, "towards the lights, or the lights have advanced towards us; for we are now at a very little distance from them; but how can either of you be afraid of a set of people who appear only to be merry-making?" | - Или мы приближаемся к огням,- сказал он,- или огни приближаются к нам, потому что теперь нас отделяет от них совсем ничтожное расстояние. Почему, однако, вы так боитесь людей, собравшихся, по-видимому, только для того, чтобы повеселиться? |
| "Merry-making, sir!" cries Partridge; "who could be merry-making at this time of night, and in such a place, and such weather? They can be nothing but ghosts or witches, or some evil spirits or other, that's certain." | - Повеселиться, сэр! - вскричал Партридж.- Да кому же придет в голову веселиться ночью на таком месте и в такую погоду? Это, наверно, привидения или ведьмы, если не сами злые духи. |
| "Let them be what they will," cries Jones, "I am resolved to go up to them, and enquire the way to Coventry. All witches, Partridge, are not such ill-natured hags as that we had the misfortune to meet with last." | - Пусть они будут кем им угодно,- сказал Джонс,- а я решил подойти к ним и расспросить о дороге в Ковентри. Не все же ведьмы, Партридж, такие злые твари, как та, с которой мы имели несчастье встретиться при отъезде. |
| "O Lord, sir," cries Partridge, "there is no knowing what humour they will be in; to be sure it is always best to be civil to them; but what if we should meet with something worse than witches, with evil spirits themselves?- Pray, sir, be advised; pray, sir, do. If you had read so many terrible accounts as I have of these matters, you would not be so fool-hardy.- The Lord knows whither we have got already, or whither we are going; for sure such darkness was never seen upon earth, and I question whether it can be darker in the other world." | - Господи, сэр,- отвечал Партридж,- никогда нельзя знать, в каком они расположении, и, понятно, лучше всего быть с ними повежливее. Но что, если мы натолкнемся на кой-кого похуже ведьм - на самих злых духов?.. Прошу вас, сэр, послушайтесь доброго совета, ради бога, послушайтесь. Если бы вы читали об этих вещах столько страшных рассказов, как я, вы бы не были так безрассудны... Господь его знает, куда мы заехали или куда мы едем: такой темноты, ей-богу, никогда не бывало на земле, да вряд ли и на том свете темнее. |
| Jones put forwards as fast as he could, notwithstanding all these hints and cautions, and poor Partridge was obliged to follow; for though he hardly dared to advance, he dared still less to stay behind by himself. | Но, не обращая внимания на все эти жалобы и предостережения, Джонс быстро поехал вперед, и бедный Партридж принужден был за ним следовать; правда, ему было страшно сдвинуться с места, но еще больше он боялся остаться в одиночестве. |
| At length they arrived at the place whence the lights and different noises had issued. This Jones perceived to be no other than a barn, where a great number of men and women were assembled, and diverting themselves with much apparent jollity. | Наконец они прибыли к месту, откуда виднелись огни и неслись нестройные звуки. Джонс увидел перед собой обыкновенный амбар, где собралось множество мужчин и женщин, по-видимому, предававшихся самому бурному веселью. |
| Jones no sooner appeared before the great doors of the barn, which were open, than a masculine and very rough voice from within demanded, | Только что Джонс появился в открытых настежь дверях амбара, как чей-то грубый мужской голос спросил его изнутри: |
| who was there?- To which Jones gently answered, a friend; and immediately asked the to Coventry. | "Кто там?" Джонс учтиво отвечал: "Друг", и тотчас же спросил о дороге на Ковентри. |
| "If you are a friend," cries another of the men in the barn, "you had better alight till the storm is over" (for indeed it was now more violent than ever); "you are very welcome to put up your horse; for there is sufficient room for him at the end of the barn." | - Если вы друг,- продолжал тот же голос из амбара,- так вам лучше сойти с лошади и переждать бурю (а буря действительно разбушевалась еще пуще прежнего). Милости просим вместе с лошадью; тут и для нее найдется местечко - в конце амбара. |
| "You are very obliging," returned Jones; and I will accept your offer for a few minutes, whilst the rain continues; and here are two more who will be glad of the same favour." | - Вы очень добры,- отвечал Джонс,- я с удовольствием ненадолго воспользуюсь вашим предложением, пока не кончится дождь; со мной еще двое, которые будут очень рады, если вы позволите им войти. |
| This was accorded with more good-will than it was accepted: for Partridge would rather have submitted to the utmost inclemency of the weather, than have trusted to the clemency of those whom he took for hobgoblins; and the poor post-boy was now infected with the same apprehensions; but they were both obliged to follow the example of Jones; the one because he durst not leave his horse, and the other because he feared nothing so much as being left by himself. | Испрашиваемое позволение было с большей готовностью дано, чем принято: Партридж охотнее согласился бы терпеть какую угодно суровость погоды, чем довериться милосердию тех, кого он считал нечистой силой; но волей-неволей обоим спутникам тоже пришлось последовать примеру Джонса: один не решался оставить свою лошадь, а другой ничего так не боялся, как остаться в одиночестве. |
| Had this history been writ in the days of superstition, I should have had too much compassion for the reader to have left him so long in suspense, whether Beelzebub or Satan was about actually to appear in person, with all his hellish retinue; but as these doctrines are at present very unfortunate, and have but few, if any believers, I have not been much aware of conveying any such terrors. To say truth, the whole furniture of the infernal regions hath long been appropriated by the managers of playhouses, who seem lately to have laid them by as rubbish, capable only of affecting the upper gallery; a place in which few of our readers ever sit. | Если бы эта история писалась в эпоху суеверия, я пожалел бы читателя и не томил бы его так долго в неведении того, Вельзевул или Сатана явятся сейчас собственной персоной со своей адской свитой; но так как эти россказни теперь не в чести и им почти никто не верит, то я не очень озабочен изображением всех таких ужасов. Правду сказать, вся обстановка инфернального царства давно уже присвоена директорами театров, которые нынче, по-видимому, сложили ее в подвалы, как старую рухлядь, способную производить впечатление только на публику галерки - место, которое занимают, я думаю, лишь немногие наши читатели. |
| However, though we do not suspect raising any great terror on this occasion, we have reason to fear some other apprehensions may here arise in our reader, into which we would not willingly betray him; I mean that we are going to take a voyage into fairy-land, and introduce a set of beings into our history, which scarce any one was ever childish enough to believe, though many have been foolish enough to spend their time in writing and reading their adventures. | И все же, нисколько не страшась того, что читатель будет повергнут в ужас нашим рассказом, мы не без основания боимся пробудить в нем некоторые иные опасения, чего нам вовсе не хотелось бы: чего доброго, он вообразит, будто мы собираемся прогуляться в волшебное царство и ввести в нашу историю компанию существ, в которых едва ли кто когда-либо серьезно верил, хотя многие безрассудно тратили свое время на описание и чтение их приключений. |
| To prevent, therefore, any such suspicions, so prejudicial to the credit of an historian, who professes to draw his materials from nature only, we shall now proceed to acquaint the reader who these people were, whose sudden appearance had struck such terrors into Partridge, had more than half frightened the postboy, and had a little surprized even Mr. Jones himself. | И вот, чтобы предотвратить всякие такие опасения, столь роняющие историка, торжественно обещавшею брать материалы только из природы, мы сейчас скажем читателю, кто были эти люди, внезапное появление которых повергло в такой ужас Партриджа, так напугало проводника и несколько озадачило даже мистера Джонса. |
| The people then assembled in this barn were no other than a company of Egyptians, or, as they are vulgarly called, gypsies, and they were now celebrating the wedding of one of their society. | Люди, собравшиеся в этом амбаре, были не кто иные, как египтяне, или, в просторечии, цыгане, и теперь они праздновали свадьбу одного из своих земляков. |
| It is impossible to conceive a happier set of people than appeared here to be met together. The utmost mirth, indeed, shewed itself in ever countenance; nor was their ball totally void of all order and decorum. Perhaps it had more than a country assembly is sometimes conducted with: for these people are subject to a formal government and laws of their own, and all pay obedience to one great magistrate, whom they call their king. | Невозможно представить себе счастливейшую группу людей, чем здесь собравшиеся. На всех лицах сняло безграничное веселье, и бал их был не вовсе лишен порядка и пристойности. Может быть, даже он отличался большей чинностью, чем иные деревенские собрания, ибо у людей этих есть настоящее правительство и свои особые законы, и все они повинуются одному начальствующему лицу, которое называют своим королем. |
| Greater plenty, likewise, was nowhere to be seen, than what flourished in this barn. Here was indeed no nicety nor elegance, nor did the keen appetite of the guests require any. Here was good store of bacon, fowls, and mutton, to which every one present provided better sauce himself than the best and dearest French cook can prepare. | Нигде нельзя было также увидеть такого изобилия, как то, которым блистал этот амбар. Здесь не было изысканности и изящества, да их и не требовал здоровый аппетит гостей. Зато здесь были горы свинины, птицы и баранины, и каждый приправлял их таким соусом, какого не состряпать самому лучшему дорогому французскому повару. |
| Жneas is not described under more consternation in the temple of Juno, | Эней в храме Юноны - |
| Dum stupet obtutuque haeret defixus in uno , | Dum stupet obtutuque haeret defixus in uno 72,- |
| than was our heroe at what he saw in this barn. While he was looking everywhere round him with astonishment, a venerable person approached him with many friendly salutations, rather of too hearty a kind to be called courtly. This was no other than the king of the gypsies himself. He was very little distinguished in dress from his subjects, nor had he any regalia of majesty to support his dignity; and yet there seemed (as Mr. Jones said) to be somewhat in his air which denoted authority, and inspired the beholders with an idea of awe and respect; though all this was perhaps imaginary in Jones; and the truth may be, that such ideas are incident to power, and almost inseparable from it. | был не больше ошеломлен, чем наш герой при виде открывшегося ему в амбаре зрелища. Пока он с изумлением осматривался кругом, человек почтенной наружности подошел к нему с дружескими приветствиями, слишком сердечными для того, чтобы их можно было назвать церемонными. То был сам цыганский король. Одеждой он мало отличался от своих подданных и не подкреплял своего величия никакими регалиями; все же в наружности его (по словам мистера Джонса) нечто как бы указывало на власть и внушало окружающим благоговенье и уважение; но, может быть, все это существовало только в воображении Джонса и объясняется тем, что подобные представления обыкновенно сопутствуют власти и почти неотделимы от нее. |
| There was somewhat in the open countenance and courteous behaviour of Jones which, being accompanied with much comeliness of person, greatly recommended him at first to every beholder. These were, perhaps, a little heightened to the present instance, by that profound respect which he paid to the king of the gypsies, the moment he was acquainted with his dignity, and which was the sweeter to his gypseian majesty, as he was not used to receive such homage from any but his own subjects. | В открытом лице и учтивом обращении Джонса было нечто такое, что в соединении с его миловидной наружностью очень располагало к нему всех с первого взгляда. В настоящем случае это, может быть, сказалось еще ярче; Джонс, узнав о сане подошедшего к нему человека, засвидетельствовал королю цыган особенно глубокое почтение, которое было его цыганскому величеству тем приятнее, что он не привык к таким знакам внимания со стороны людей, ему неподвластных. |
| The king ordered a table to be spread with the choicest of their provisions for his accommodation; and, having placed himself at his right hand, his majesty began to discourse with our heroe in the following manner:- | Король приказал накрыть для гостя стол и подать самые отборные кушанья; севши возле него по правую руку, его величество обратился к нашему герою со следующими словами: |
| "Me doubt not, sir, but you have of seen some of my people, who are what you call de parties detache: for dey go about everywhere; but me fancy you imagine not we be so considrable body as we be; and may be you will be surprize more when you hear de gypsy be as orderly and well govern people as any upon face of de earth. | - Я не сомневаюсь, сэр, что вам часто доводилось видеть моих одноплеменников: ведь они, как говорится, вольные люди и бродят повсюду; но вы, верно, не подозреваете, что мы составляем большой народ, и, может, будете еще больше удивлены, когда я вам скажу, что порядок и управление у цыган не хуже, чем у любого другого народа. |
| "Me have honour, as me say, to be deir king, and no monarch can do boast of more dutiful subject, ne no more affectionate. How far me deserve deir good-will, me no say; but dis me can say, dat me never design anyting but to do dem good. Me sall no do boast of dat neider: for what can me do oderwise dan consider of de good of dose poor people who go about all day to give me always de best of what dey get. Dey love and honour me darefore, because me do love and take care of dem; dat is all, me know no oder reason. | Я имею честь быть их королем, и ни один монарх не может похвастать большей преданностью и любовью подданных. Насколько я заслуживаю это доброе отношение, не могу сказать; скажу только, что всегда стремлюсь делать им добро. Я вовсе не желаю этим хвастаться: что же мне и делать, как не заботиться о благе этих бедняков, которые бродят целый день и всегда отдают мне лучшее, что им удалось добыть. Итак, они любят меня и почитают за то, что я их люблю и о них забочусь,- вот и все, другой причины их любви я не знаю. |
| "About a tousand or two tousand year ago, me cannot tell to a year or two, as can neider write nor read, dere was a great what you call- a volution among de gypsy; for dere was de lord gypsy in dose days; and dese lord did quarrel vid one anoder about de place; but de king of de gypsy did demolish dem all, and made all his subject equal vid each oder; and since dat time dey have agree very well; for dey no tink of being king, and may be it be better for dem as dey be; for me assure you it be ver troublesome ting to be king, and always to do justice; me have often wish to be de private gypsy when me have been forced to punish my dear friend and relation; for dough we never put to death, our punishments be ver severe. Dey make de gypsy ashamed of demselves and dat be ver terrible punishment; me ave scarce ever known de gypsy so punish do harm any more." | Лет тысячу или две тому назад, в точности сказать не могу, потому что не умею ни читать, ни писать, у цыган произошла большая, как вы говорите, волюция; в те дни были у них вельможи, и эти вельможи ссорились между собой за место; но цыганский король усмирил их и сделал всех своих подданных равными. С тех пор цыгане живут в большом согласии, никто из них не помышляет сделаться королем,- и так, пожалуй, для них лучше: поверьте мне, быть королем и всегда творить суд - очень хлопотная штука; сколько раз желал я быть простым цыганом, когда мне приходилось наказывать закадычного друга или родственника: правда, смертной казни у нас нет, но мы наказываем очень строго. Цыгану от этого большой позор, а позор очень страшное наказание,- мне неизвестно, чтобы цыган, наказанный таким образом, снова совершил преступление. |
| The king then proceeded to express some wonder that there was no such punishment as shame in other governments. Upon which Jones assured him to the contrary; for that there were many crimes for which shame was inflicted by the English laws, and that it was indeed one consequence of all punishment. | Тут король выразил некоторое удивление, что другие правительства не прибегают к этому наказанию. Джонс стал уверять его, что он ошибается, так как есть много преступлений, за которые английские законы наказывают позором, и что позор есть следствие всякого вообще наказания. |
| "Dat be ver strange," said the king; "for me know and hears good deal of your people, dough me no live among dem; and me have often hear dat sham is de consequence and de cause too of many of your rewards. Are your rewards and punishments den de same ting?" | - Это очень странно,- сказал король.- Я хоть и не живу среди вас, но много знаю и много слыхал о вашем народе, и мне не раз приходилось слышать, что у вас позор часто бывает также следствием и причиной награды. Разве награда и наказание у вас одно и то же? |
| While his majesty was thus discoursing with Jones, a sudden uproar arose in the barn, and as it seems upon this occasion: | Пока его величество беседовал таким образом с Джонсом, в амбаре вдруг поднялся шум,- как оказалось, по следующему поводу. |
| the courtesy of these people had by degrees removed all the apprehensions of Partridge, and he was prevailed upon not only to stuff himself with their food, but to taste some of their liquors, which by degress entirely expelled all fear from his composition, and in its stead introduced much more agreeable sensations. | Обходительность этих людей мало-помалу рассеяла все опасения Партриджа, он согласился отведать не только их кушаний, но также и напитков, которые в конце концов прогнали весь его страх и заменили его гораздо более приятными ощущениями. |
| A young female gypsy, more remarkable for her wit than her beauty, had decoyed the honest fellow aside, pretending to tell his fortune. Now, when they were alone together in a remote part of the barn, whether it proceeded from the strong liquor, which is never so apt to inflame inordinate desire as after moderate fatigue; or whether the fair gypsy herself threw aside the delicacy and decency of her sex, and tempted the youth Partridge with express solicitations; but they were discovered in a very improper manner by the husband of the gypsy, who, from jealousy it seems, had kept a watchful eye over his wife, and had dogged her to the place, where he found her in the arms of her gallant. | Молодая цыганка, замечательная не столько красотой, сколько остроумием, сманила простосердечного малого в сторону под предлогом погадать ему. И вот, когда они находились одни в отдаленном углу амбара,- был ли тут причиной крепкий напиток, который легче всего разжигает чувственное желание после небольшой усталости, или же сама прекрасная цыганка, отбросив прочь деликатность и скромность своего пола, пыталась соблазнить Партриджа,- только они были застигнуты в самую неподходящую минуту мужем цыганки, который, видно, из ревности, держал соглядатая за женой и, подойдя к месту преступления, нашел жену в объятиях любовника. |
| To the great confusion of Jones, Partridge was now hurried before the king; who heard the accusation, and likewise the culprit's defence, which was indeed very trifling; for the poor fellow was confounded by the plain evidence which appeared against him, and had very little to say for himself. His majesty, then turning towards Jones, said, | К великому смущению Джонса, Партридж был приведен к королю. Выслушав обвинение, а также слово обвиняемого в свою защиту, которое было не очень складно, потому что очевидность улики совсем сбила беднягу с толку, его величество сказал, обращаясь к Джонсу: |
| "Sir, you have hear what dey say: what punishment do you tink your man deserve?" | - Вы слышали, сэр, что они говорят? Какого же наказания заслуживает он, по вашему мнению? |
| Jones answered, "He was sorry for what had happened, and that Partridge should make the husband all the amends in his power: he said, he had very little money about him at that time;" and, putting his hand into his pocket, offered the fellow a guinea. To which he immediately answered. "He hoped his honour would not think of giving him less than five." | Джонс выразил свое прискорбие по поводу случившегося и ответил, что Партридж должен дать мужу какое только может вознаграждение; у него же самого, к сожалению, сейчас очень мало денег, прибавил он, опуская руку в карман, и предложил цыгану гинею. На это цыган, не задумываясь, заявил, что "надеется, что его честь не думает дать ему меньше пяти". |
| This sum, after some altercation, was reduced to two; and Jones, having stipulated for the full forgiveness of both Partridge and the wife, was going to pay the money; when his majesty, restraining his hand, turned to the witness and asked him, "At what time he had discovered the criminals?" To which he answered, "That he had been desired by the husband to watch the motions of his wife from her first speaking to the stranger, and that he had never lost sight of her afterwards till the crime had been committed." The king then asked, "if the husband was with him all that time in his lurking-place?" To which he answered in the affirmative. His Egyptian majesty then addressed himself to the husband as follows: | После небольшого препирательства они сошлись на двух гинеях, и Джонс, выговорив у цыгана полное прощение Партриджу и жене, собрался уже платить деньги, как его величество, удержав его руку, обратился к свидетелю с вопросом: "В какое время застиг ты виновных?" Свидетель отвечал, что муж просил его следить за всеми движениями жены с той минуты, как она заговорила с чужестранцем, и что после этого он не спускал с нее глаз, пока преступление не было совершено. Тогда король спросил, находился ли с ним в засаде и муж. Свидетель отвечал утвердительно. Тогда его египетское величество обратился к мужу со следующими словами: |
| "Me be sorry to see any gypsy dat have no more honour dan to sell de honour of his wife for money. If you had de love for your wife, you would have prevented dis matter, and not endeavour to make her de whore dat you might discover her. Me do order dat you have no money given you, for you deserve punishment, not reward; me do order derefore, dat you be de infamous gypsy, and do wear pair of horms upon your forehead for one month, and dat your wife be called de whore, and pointed at all dat time; for you be de infamous gypsy, but she be no less de infamous whore." | - Прискорбно мне видеть цыгана, у которого хватает бесстыдства торговать честью своей жены. Если бы ты любил жену, ты бы этого не допустил и не стал толкать ее на прелюбодейство, чтобы потом изобличить в неверности. Я запрещаю тебе брать деньги, потому что ты заслуживаешь наказания, а не награды. Я объявляю тебя бесчестным цыганом и приказываю в течение месяца носить на лбу рога, а жена твоя пусть называется шлюхой, и пусть все показывают на нее пальцами, потому что ты гнусный цыган, а она гнусная шлюха. |
| The gypsies immediately proceeded to execute the sentence, and left Jones and Partridge alone with his majesty. | Цыгане тотчас же приступили к исполнению этого приговора и оставили Джонса и Партриджа наедине с его величеством. |
| Jones greatly applauded the justice of the sentence: upon which the king, turning to him, said, | Когда Джонс выразил восхищение справедливостью приговора, король, обратившись к нему, сказал: |
| "Me believe you be surprize: for me suppose you have ver bad opinion of my people: me suppose you tink us all de tieves." | - Вы как будто удивлены: должно быть, вы очень дурного мнения о моем народе; верно, всех нас считаете ворами. |
| "I must confess, sir," said Jones, "I have not heard so favourable an account of them as they seem to deserve." | - Признаюсь вам, сэр,- отвечал Джонс,- я никогда не слышал благоприятного мнения о цыганах, какого они, по-видимому, заслуживают. |
| "Me vil tell you," said the king, "how the difference is between you and us. My people rob your people, and your people rob one anoder." | - Хотите, я скажу вам,- продолжал король,- в чем разница между нами и вамп? Мой народ обкрадывает ваш народ, а вы обкрадываете друг друга. |
| Jones afterwards proceeded very gravely to sing forth the happiness of those subjects who live under such a magistrate. | После этого Джонс принялся громко расхваливать благоденствие подданных, живущих под властью такого короля. |
| Indeed their happiness appears to have been so compleat, that we are aware lest some advocate for arbitrary power should hereafter quote the case of those people, as an instance of the great advantages which attend that government above all others. | Действительно, благоденствие их кажется столь полным, что мы боимся, как бы какой-нибудь защитник неограниченной власти не сослался потом на этот народ в доказательство великих преимуществ этой формы правления перед веема другими. |
| And here we will make a concession, which would not perhaps have been expected from us, that no limited form of government is capable of rising to the same degree of perfection, or of producing the same benefits to society, with this. Mankind have never been so happy, as when the greatest part of the then known world was under the dominion of a single master; and this state of their felicity continued during the reigns of five successive princes . This was the true aera of the golden age, and the only golden age which ever had any existence, unless in the warm imaginations of the poets, from the expulsion from Eden down to this day. | Однако мы готовы сделать уступку, которой от нас, может быть, не ожидали, и допустить, что никакая ограниченная форма правления не способна достигнуть такой степени совершенства или доставить такие блага обществу, как эта. Никогда человечество так не благоденствовало, как в те времена, когда большая часть известного тогда мира находилась под властью одного государя; и это благоденствие продолжалось в течение пяти царствований подряд 73. То был подлинный золотой век - единственный, когда-либо существовавший на земле, а не в пылком воображении поэтов,от изгнания из рая до наших дней. |
| In reality, I know but of one solid objection to absolute monarchy. The only defect in which excellent constitution seems to be, the difficulty of finding any man adequate to the office of an absolute monarch: for this indispensably require three qualities very difficult, as it appears from history, to be found in princely natures: first, a sufficient quantity of moderation in the prince, to be contented with all the power which is possible for him to have. 2ndly, Enough of wisdom to know his own happiness. And, 3rdly, Goodness sufficient to support the happiness of others, when not only compatible with, but instrumental to his own. | Собственно говоря, я знаю только одно серьезное возражение против неограниченной монархии. Единственный недостаток, присущий этой превосходной форме правления,- это трудность найти человека, подходящего для исполнения обязанностей неограниченного монарха; ведь для этого совершенно необходимо иметь три качества, которые, как показывает история, чрезвычайно редко встречаются в королевских душах: во-первых, достаточное количество умеренности в монархе, чтобы довольствоваться той властью, какая для него возможна; во-вторых, достаточно мудрости, чтобы познать собственное счастье; в-третьих, достаточно доброты, чтобы выносить счастье других, которое не только совместимо с его собственным счастьем, но также его обусловливает. |
| Now if an absolute monarch with all these great and rare qualifications, should be allowed capable of conferring the greatest good on society; it must be surely granted, on the contrary, that absolute power, vested in the hands of one who is deficient in them all, is likely to be attended with no less a degree of evil. | Но если допустить, что неограниченный монарх, обладающий всеми этими прекрасными и редкими качествами, способен принести обществу величайшее благо, то, с другой стороны, нельзя не признать, что неограниченная власть, попавшая в руки человека, лишенного этих достоинств, по всей вероятности принесет обществу величайшее зло. |
| In short, our own religion furnishes us with adequate ideas of the blessing, as well as curse, which may attend absolute power. The pictures of heaven and of hell will place a very lively image of both before our eyes; for though the prince of the latter can have no power, but what he originally derives from the omnipotent Sovereign in the former, yet it plainly appears from Scripture, that absolute power in his infernal dominions is granted to their diabolical ruler. This is indeed the only absolute power which can by Scripture be derived from heaven. If, therefore, the several tyrannies upon earth can prove any title to a Divine authority, it must be derived from this original grant to the prince of darkness; and these subordinate deputations must consequently come immediately from him whose stamp they so expressly bear. | Впрочем, сама религия христианская дает нам ясное представление о благодатности и о гибельности неограниченной власти. Картины неба и ада рисуют нам их очень живыми красками; правда, вся власть князя тьмы берет начало у всемогущего господина небес, однако Писание ясно говорит, что повелителю ада дарована неограниченная власть в его инфернальном царстве. И надо сказать, что это единственная неограниченная власть, какую можно, на основании Писания, выводить с небес. Если, следовательно, некоторые земные тираны в состоянии доказать божественный источник своей власти, то ее надо выводить из этого исконного дара князю тьмы; таким образом, все их полномочия исходят непосредственно от того, чью печать они так явственно носят. |
| To conclude, as the examples of all ages show us that mankind in general desire power only to do harm, and, when they obtain it, use it for no other purpose; it is not consonant with even the least degree of prudence to hazard an alteration, where our hopes are poorly kept in countenance by only two or three exceptions out of a thousand instances to alarm our fears. In this case it will be much wiser to submit to a few inconveniences arising from the dispassionate deafness of laws, than to remedy them by applying to the passionate open ears of a tyrant. | Итак, вся история показывает нам, что люди, вообще говоря, добиваются власти только для того, чтобы ею злоупотреблять, и, добившись, ни для чего другого ею не пользуются; поэтому до крайности неблагоразумно отваживаться на переворот, когда наши надежды едва-едва подкрепляются двумя или тремя исключениями из тысячи примеров, способных вселить в нас величайшую тревогу. При таком положении дела гораздо мудрее будет примириться с некоторыми неудобствами, проистекающими от бесстрастной глухоты законов, чем лечить их, обращаясь к чересчур страстному слуху тирана. |
| Nor can the example of the gypsies, though possibly they may have long been happy under this form of government, be here urged; since we must remember the very material respect in which they differ from all other people, and to which perhaps this their happiness is entirely owing, namely, that they have no false honours among them, and that they look on shame as the most grievous punishment in the world. | Не является убедительным и пример цыган, сколько бы веков они ни благоденствовали при этой форме правления; ведь мы не должны забывать чрезвычайно существенного различия между ними и всеми прочими народами, которому, может быть, они всецело обязаны этим своим благоденствием, а именно: они не знают никаких ложных почестей и считают позор самым тяжким наказанием на свете. |
| English | Русский |
| The honest lovers of liberty will, we doubt not, pardon that long digression into which we were led at the close of the last chapter, to prevent our history from being applied to the use of the most pernicious doctrine which priestcraft had ever the wickedness or the impudence to preach. | Честные приверженцы свободы, несомненно, извинят нам длинное отступление, которое мы позволили себе в заключение предыдущей главы, чтобы никто не вздумал пользоваться нашей историей для подтверждения самого пагубного и бессовестного учения, какое когда-либо проповедовало изворотливое духовенство. |
| We will now proceed with Mr. Jones, who, when the storm was over, took leave of his Egyptian majesty, after many thanks for his courteous behaviour and kind entertainment, and set out for Coventry; to which place (for it was still dark) a gypsy was ordered to conduct him. | Обратимся теперь к мистеру Джонсу, который, когда буря утихла, попрощался с его египетским величеством, усердно поблагодарив за ласковое обращение и любезный прием, и отправился в Ковентри, куда одному из цыган ведено было его проводить (так как еще не рассвело). |
| Jones having, by reason of his deviation, travelled eleven miles instead of six, and most of those through very execrable roads, where no expedition could have been made in quest of a midwife, did not arrive at Coventry till near twelve. Nor could he possibly get again into the saddle till past two; for post-horses were now not easy to get; nor were the hostler or post-boy in half so great a hurry as himself, but chose rather to imitate the tranquil disposition of Partridge; who, being denied the nourishment of sleep, took all opportunities to supply its place with every other kind of nourishment, and was never better pleased than when he arrived at an inn, nor ever more dissatisfied than when he was again forced to leave it. | Сбившись с пути, Джонс проехал вместо шести миль одиннадцать, большей частью по таким отвратительным дорогам, что спешить даже за повитухой не было бы никакой возможности. Поэтому он прибыл в Ковентри только около двенадцати и до двух никак не мог снова сесть в седло, потому что почтовых лошадей достать было нелегко, а конюх и проводник вовсе не думали торопиться, подобно Джонсу, а скорее подражали спокойному Партриджу; последний же, лишенный возможности подкрепиться сном, пользовался каждым случаем подкрепляться всеми другими способами; ничто его так не радовало, как приближение к гостинице, и ничто так не печалило, как необходимость покинуть ее. |
| Jones now travelled post; we will follow him, therefore, according to our custom, and to the rules of Longinus, in the same manner. From Coventry he arrived at Daventry, from Daventry at Stratford, and from Stratford at Dunstable, whither he came the next day a little after noon, and within a few hours after Sophia had left it; and though he was obliged to stay here longer than he wished, while a smith, with great deliberation, shoed the posthorse he was to ride, he doubted not but to overtake his Sophia before she should set out from St. Albans; at which place he concluded, and very reasonably, that his lordship would stop and dine. | Джонс поехал теперь на почтовых. Согласно нашему обычаю и правилам Лонгина, последуем и мы за ним на почтовых. Из Ковентри он отправился в Давентри, из Давентри в Стратфорд, а из Стратфорда в Данстебл, куда приехал на другой день почти ровно в полдень - через несколько часов после отъезда оттуда Софьи; и хотя ему пришлось пробыть там дольше, чем он желал, дожидаясь, пока неторопливый кузнец подкует для него лошадь, однако он твердо надеялся догнать свою возлюбленную в Сент-Олбенсе, основательно рассчитав, что его светлость остановится в этом городе пообедать. |
| And had he been right in this conjecture, he most probably would have overtaken his angel at the aforesaid place; but unluckily my lord had appointed a dinner to be prepared for him at his own house in London, and, in order to enable him to reach that place in proper time, he had ordered a relay of horses to meet him at St. Albans. When Jones therefore arrived there, he was informed that the coach-and-six had set out two hours before. | Окажись его расчеты правильными, он, по всей вероятности, догнал бы своего ангела в названном городе; но, к несчастью, лорд приказал приготовить обед у себя в Лондоне и, чтобы поспеть туда вовремя, распорядился выслать ему навстречу свежих лошадей в Сент-Олбенс. Поэтому, когда Джонс туда прибыл, ему сказали, что карета шестеркой уехала уже часа два тому назад. |
| If fresh post-horses had been now ready, as they were not, it seemed so apparently impossible to overtake the coach before it reached London, that Partridge thought he had now a proper opportunity to remind his friend of a matter which he seemed entirely to have forgotten; what this was the reader will guess, when we inform him that Jones had eat nothing more than one poached egg since he had left the alehouse where he had first met the guide returning from Sophia; for with the gypsies he had feasted only his understanding. | Если бы даже были готовы свежие почтовые лошади,- а готовых лошадей не было,- то и тогда кареты, очевидно, уже нельзя было бы догнать, и потому Партридж решил, что приспело время напомнить спутнику о вещи, им как будто совсем забытой; что это была за вещь, читатель легко догадается, если мы ему сообщим, что с самого отъезда из трактира, где он встретился с проводником Софьи, Джонс съел всего только одно вареное яйцо, потому что на свадьбе у цыган пировал только его ум. |
| The landlord so entirely agreed with the opinion of Mr. Partridge, that he no sooner heard the latter desire his friend to stay and dine, than he very readily put in his word, and retracting his promise before given of furnishing the horses immediately, he assured Mr. Jones he would lose no time in bespeaking a dinner, which, he said, could be got ready sooner than it was possible to get the horses up from grass, and to prepare them for their journey by a feed of corn. | Хозяин всецело разделил мнение мистера Партриджа; услышав, как тот просит своего друга остаться и пообедать, он горячо его поддержал и, взяв назад ранее данное обещание немедленно достать лошадей, начал уверять мистера Джонса, что, заказав обед, он не потеряет ни одной минуты, так как обед будет готов гораздо раньше, чем лошадей приведут с пастбища и покормят на дорогу овсом. |
| Jones was at length prevailed on, chiefly by the latter argument of the landlord; and now a joint of mutton was put down to the fire. While this was preparing, Partridge, being admitted into the same apartment with his friend or master, began to harangue in the following manner. | Джонс наконец согласился подождать, убежденный главным образом последним доводом хозяина, и на огонь была поставлена баранья лопатка. Покуда она жарилась, Партридж, приглашенный своим другом или господином к нему в комнату, начал ораторствовать: |
| "Certainly, sir, if ever man deserved a young lady, you deserve young Madam Western; for what a vast quantity of love must a man have, to be able to live upon it without any other food, as you do? I am positive I have eat thirty times as much within these last twenty-four hours as your honour, and yet I am almost famished; for nothing makes a man so hungry as travelling, especially in this cold raw weather. And yet I can't tell how it is, but your honour is seemingly in perfect good health, and you never looked better nor fresher in your life. It must be certainly love that you live upon." | - Поистине, сэр, вы заслужили любовь мисс Вестерн, если мужчина вообще может заслужить любовь женщины: ведь какие надо иметь запасы любви, чтобы, подобно вам, жить этим чувством без всякой иной пищи! Я. наверное, съел за последние сутки в тридцать раз больше вашей чести и все же до смерти проголодался, потому что ничто так не возбуждает аппетит, как путешествие. особенно в такую холодную, сырую погоду. А между тем ваша честь, не знаю отчего, пребывает, видно, в добром здравии: никогда еще не видел я вас таким молодцом и таким свеженьким, как сейчас. Должно быть, действительно вас кормит любовь. |
| "And a very rich diet too, Partridge," answered Jones. "But did not fortune send me an excellent dainty yesterday? Dost thou imagine I cannot live more than twenty-four hours on this dear pocket-book?" | - И роскошно кормит, Партридж,- отвечал Джонс.- Разве не послала мне вчера судьба великолепное лакомство? Неужели ты думаешь, что этой драгоценной записной книжкой я не могу быть сыт гораздо более суток? |
| "Undoubtedly," cries Partridge, "there is enough in that pocket-book to purchase many a good meal. Fortune sent it to your honour very opportunely for present use, as your honour's money must be almost out by this time." | - Разумеется, в ней есть довольно для того, чтобы много раз сытно покушать. Судьба послала нам ее как раз в ту минуту, когда карман вашей чести, кажется, совсем опустел. |
| "What do you mean?" answered Jones; "I hope you don't imagine that I should be dishonest enough, even if it belonged to any other person, besides Miss Western-" | - Что ты хочешь этим сказать? - вознегодовал Джонс.- Надеюсь, ты не считаешь меня настолько бесчестным? Даже если бы деньги эти принадлежали кому-нибудь другому, а не мисс Вестерн... |
| "Dishonest!" replied Partridge, "heaven forbid I should wrong your honour so much! but where's the dishonesty in borrowing a little for present spending, since you will be so well able to pay the lady hereafter? No, indeed, I would have your honour pay it again, as soon as it is convenient, by all means; but where can be the harm in making use of it now you want it? Indeed, if it belonged to a poor body, it would be another thing; but so great a lady, to be sure, can never want it, especially now as she is along with a lord, who, it can't be doubted, will let her have whatever she hath need of. Besides, if she should want a little, she can't want the whole, therefore I would give her a little; but I would be hanged before I mentioned the having found it at first, and before I got some money of my own; for London, I have heard, is the very worst of places to be in without money. Indeed, if I had not known to whom it belonged, I might have thought it was the devil's money, and have been afraid to use it; but as you know otherwise, and came honestly by it, it would be an affront to fortune to part with it all again, at the very time when you want it most; you can hardly expect she should ever do you such another good turn; for fortuna nunquam perpetuo est bona . You will do as you please, notwithstanding all I say; but for my part, I would be hanged before I mentioned a word of the matter." | - Бесчестным! Сохрани бог, чтобы я подумал так о вашей чести! - воскликнул Партридж.- Однако что ж тут бесчестного - позаимствовать малость на текущие расходы, если впоследствии у вас будет полная возможность вернуть деньги уважаемой леди? Ну, понятное дело, вам надо будет во что бы то ни стало их вернуть, и чем скорее, тем лучше; но что же худого попользоваться ими теперь, когда вы в них нуждаетесь? Пусть бы еще эти деньги принадлежали бедняку, тогда другое дело; но такой богатой даме они, наверно, не нужны, особенно теперь, когда она едет с лордом, который, разумеется, доставит ей все, что понадобится. Но допустим даже, что она нуждается в безделице, так ведь всего-то ей не нужно; ну, я бы дал ей кое-что; только я позволил бы скорее себя повесить, но не заикнулся бы о находке перед тем, как получить собственные деньги; ведь в Лондоне, я слышал, без денег пропасть можно. Понятно, если бы я не знал, чьи это деньги, я бы, пожалуй, подумал, что они дьяволовы, и побоялся бы ими воспользоваться; но ведь владельца их вы знаете, и они достались вам честно; так расстаться с ними начисто, когда они вам до зарезу нужны, значило бы бросать вызов судьбе; вряд ли можно надеяться, что она еще раз так вас побалует; потому что fortuna nnnquam perpetuo est bona 74. Делайте как угодно и не обращайте внимания на мои слова, только, повторяю, я дал бы скорей себя повесить, но не сказал бы о находке ни полслова. |
| "By what I can see, Partridge," cries Jones, "hanging is a matter non longe alienum a Scaevolae studiis." | - Из этого я могу заключить, Партридж,- сказал Джонс,- что вешать есть занятие non longe alienum a Scaevolae studiis 75. |
| "You should say alienus," says Partridge.- "I remember the passage; it is an example under communis, alienus, immunis, variis casibus serviunt." | - Вы должны были сказать alienus,- перебил его Партридж.- Я помню это место из грамматики: communis, alienus, immunis variis casibus serviunt 76. |
| "If you do remember it," cries Jones, "I find you don't understand it; but I tell thee, friend, in plain English, that he who finds another's property, and wilfully detains it from the known owner, deserves, in foro conscientiae, to be hanged no less than if he had stolen it. And as for this very identical bill, which is the property of my angel, and was once in her dear possession, I will not deliver it into any hands but her own, upon any consideration whatever, no, though I was as hungry as thou art, and had no other means to satisfy my craving appetite; this I hope to do before I sleep; but if it should happen otherwise, I charge thee, if thou would'st not incur my displeasure for ever, not to shock me any more by the bare mention of such detestable baseness." | - Помнишь, да не понимаешь,- возразил Джонс.- Но говорю тебе, друг, уже не по-латыни, что, кто нашел чужую собственность и, зная владельца, своевольно удержал ее, тот заслуживает in foro conscientiae 77 виселицы не меньше, чем если бы украл ее. А что касается вот этого билета, составляющего собственность моего ангела и находившегося в ее милых ручках, то я ни под каким видом не отдам его никому, кроме нее, хотя бы даже был голоден, как ты, и не имел другого средства утолить свой зверский голод. Надеюсь, что мне удастся это сделать еще до того, как я лягу в постель; но если бы даже не удалось, я приказываю тебе, если ты не хочешь навлечь мое недовольство: не смей больше заикаться о такой презренной гнусности. |
| "I should not have mentioned it now," cries Partridge, "if it had appeared so to me; for I'm sure I scorn any wickedness as much as another; but perhaps you know better; and yet I might have imagined that I should not have lived so many years, and have taught school so long, without being able to distinguish between fas et nefas: but it seems we are all to live and learn. I remember my old schoolmaster, who was a prodigious great scholar, used often to say, Polly matete cry town is my daskalon. The English of which, he told us, was, That a child may sometimes teach his grandmother to suck eggs. I have lived to a fine purpose, truly, if I am to be taught my grammar at this time of day. Perhaps, young gentleman, you may change your opinion, if you live to my years: for I remember I thought myself as wise when I was a stripling of one or two and twenty as I am now. I am sure I always taught alienus, and my master read it so before me." | - Я бы и не заикнулся, если бы считал это гнусностью,- отвечал Партридж,- потому что, поверьте, мне противна всякая подлость не меньше, чем другому; но вы, может быть, смыслите в этом лучше меня, хоть. правду сказать, я не думал, что, прожив столько лет и пробыв так долго школьным учителем, я не в состоянии различить fas от nefas 78. Но, видно, век живи, век учись. Помню, мой старый учитель, человек глубочайшей учености, говаривал, бывало: polly matete cry town is my daskalon 79, что в переводе означает, говорил он нам: "И внучек может иногда поучить бабушку яйца высасывать". Не много же вышло проку из моей жизни, если и теперь еще меня надо учить грамматике. Может быть, молодой человек, вы еще перемените ваше мнение, когда доживете до моих лет; помню, когда я был молокососом двадцати двух или трех лет, я считал себя таким же умным, каков я теперь. Поверьте, я всегда учил школьников читать alienus, и мой учитель поступал точно так же. |
| There were not many instances in which Partridge could provoke Jones, nor were there many in which Partridge himself could have been hurried out of his respect. Unluckily, however, they had both hit on one of these. We have already seen Partridge could not bear to have his learning attacked, nor could Jones bear some passage or other in the foregoing speech. | Партридж мало чем способен был рассердить Джонса, но мало что могло также поколебать самомнение Партриджа. К несчастью, однако, обоим это удалось. Мы уже видели, что Партридж не мог выносить нападений на свою ученость, а даонс не мог отнестись спокойно к некоторым фразам вышеприведенной речи. |
| And now, looking upon his companion with a contemptuous and disdainful air (a thing not usual with him), he cried, | Посмотрев на своего спутника презрительно и зло (что случалось с ним довольно редко), Джонс сказал ему: |
| "Partridge, I see thou art a conceited old fool, and I wish thou are not likewise an old rogue. Indeed, if I was as well convinced of the latter as I am of the former, thou should'st travel no farther in my company." | - Партридж, я вижу, что ты старый самодовольный дурак, и будет прискорбно, если ты окажешься еще и старым плутом. Если я был бы убежден в последнем так же твердо, как убежден в первом, то давно бы уже с тобой расстался. |
| The sage pedagogue was contented with the vent which he had already given to his indignation; and, as the vulgar phrase is, immediately drew in his horns. He said, he was sorry he had uttered anything which might give offence, for that he had never intended it; but Nemo omnibus horis sapit . | Благоразумный педагог дал уже выход своему негодованию и быстро присмирел. Он попросил извинить его, если он сказал что-нибудь оскорбительное, потому что такого намерения у него никогда не было; но nemo omnibus horis sapit. |
| As Jones had the vices of a warm disposition, he was entirely free from those of a cold one; and if his friends must have confest his temper to have been a little too easily ruffled, his enemies must at the same time have confest, that it as soon subsided; nor did it at all resemble the sea, whose swelling is more violent and dangerous after a storm is over, than while the storm itself subsists. He instantly accepted the submission of Partridge, shook him by the hand, and, with the most benign aspect imaginable, said twenty kind things, and at the same time very severely condemned himself, though not half so severely as he will most probably be condemned by many of our good readers. | Джонс страдал многими пороками, свойственными людям с горячим нравом, но зато был совершенно чужд холодной злобы; если друзья не могли не сознаться, что темперамент у него немного вспыльчивый, то даже враги должны были признать, что он отходчив; он ничуть не был похож на море, чье волнение жесточе и опаснее, когда буря миновала, чем во время самой бури. Не раздумывая, Джонс принял извинение Партриджа, пожал ему руку, наговорил с самым милостивым видом кучу ласковых слов и в то же время осудил себя за свою выходку весьма сурово,- хотя, может быть, далеко не так сурово, как его, вероятно, осудят многие из наших почтенных читателей. |
| Partridge was now highly comforted, as his fears of having offended were at once abolished, and his pride completely satisfied by Jones having owned himself in the wrong, which submission he instantly applied to what had principally nettled him, and repeated in a muttering voice, | Партридж был чрезвычайно обрадован, потому что его опасения, не оскорбил ли он Джонса, рассеялись, а гордость была вполне удовлетворена извинением Джонса, которое он тотчас же отнес к наиболее задевшим его словам. |
| "To be sure, sir, your knowledge may be superior to mine in some things; but as to the grammar, I think I may challenge any man living. I think, at least, I have that at my finger's end." | - Разумеется, сэр,- ворчал он вполголоса,- ваши знания во многом превосходят мои; но что касается грамматики, то в этой области, мне кажется, я могу бросить вызов любому смертному. Да, мне кажется, что грамматику я знаю как свои пять пальцев. |
| If anything could add to the satisfaction which the poor man now enjoyed, he received this addition by the arrival of an excellent shoulder of mutton, that at this instant came smoaking to the table. On which, having both plentifully feasted, they again mounted their horses, and set forward for London. | Ничто не могло в такой степени усилить удовольствие, которое бедняга в ту минуту испытывал, как появление на столе превосходной бараньей лопатки, от которой клубом шел пар. Вдоволь угостившись, путешественники наши снова сели на лошадей и направились в Лондон. |
| English | Русский |
| They were got about two miles beyond Barnet, and it was now the dusk of the evening, when a genteel-looking man, but upon a very shabby horse, rode up to Jones, and asked him whether he was going to London; to which Jones answered in the affirmative. The gentleman replied, | Милях в двух от Барнета, когда уже начало смеркаться, к Джонсу подъехал на дрянной лошади человек приличного вида и спросил, не в Лондон ли он едет. Получив утвердительный ответ, джентльмен этот продолжал: |
| "I should be obliged to you, sir, if you will accept of my company; for it is very late, and I am a stranger to the road." | - Вы меня очень обяжете, сэр, если позволите присоединиться к вам: время позднее, а я не знаю дороги. |
| Jones readily complied with the request; and on they travelled together, holding that sort of discourse which is usual on such occasions. | Джонс охотно дал свое согласие, и они поехали вместе, завязав между собой обычный в таких случаях разговор. |
| Of this, indeed, robbery was the principal topic: upon which subject the stranger expressed great apprehensions; but Jones declared he had very little to lose, and consequently as little to fear. Here Partridge could not forbear putting in his word. | Главной его темой были, конечно, разбой и грабежи, которых незнакомец сильно опасался, но Джонс заявил, что ему почти нечего терять и, следовательно, почти нечего бояться. Тут Партридж не удержался, чтобы не вставить свое слово: |
| "Your honour," said he, "may think it a little, but I am sure, if I had a hundred-pound bank-note in my pocket, as you have, I should be very sorry to lose it; but, for my part, I never was less afraid in my life; for we are four of us, and if we all stand by one another, the best man in England can't rob us. Suppose he should have a pistol, he can kill but one of us, and a man can die but once.- That's my comfort, a man can die but once." | - Для вашей чести это, может быть, и безделица,- сказал он,- если бы у меня в кармане лежал, как у вас, стофунтовый билет, то мне, право, было бы очень жалко потерять его. Впрочем, если говорить о себе, то я не чувствую ни малейшего страха: ведь нас четверо, и если мы будем действовать дружно, то и самому отчаянному головорезу в Англии не удастся нас ограбить. Положим даже, что у него будет пистолет; все равно убить им можно только одного и умереть можно только однажды,- да, только однажды, это очень утешительно. |
| Besides the reliance on superior numbers, a kind of valour which hath raised a certain nation among the moderns to a high pitch of glory, there was another reason for the extraordinary courage which Partridge now discovered; for he had at present as much of that quality as was in the power of liquor to bestow. | Впрочем, необыкновенная отвага, проявленная Партриджем, основывалась в настоящую минуту не только на его вере в численное превосходство - род доблести, вознесший одну из современных наций на вершину славы,- но еще и на другом обстоятельстве, а именно: на действии поглощенной им влаги. |
| Our company were now arrived within a mile of Highgate, when the stranger turned short upon Jones, and pulling out a pistol, demanded that little bank-note which Partridge had mentioned. | Кавалькада наша была уже в миле от Гайгейта, как вдруг незнакомец выхватил пистолет и, направив дуло на Джонса, потребовал от него тот жалкий банковый билет, о котором говорил Партридж. |
| Jones was at first somewhat shocked at this unexpected demand; however, he presently recollected himself, and told the highwayman, all the money he had in his pocket was entirely at his service; and so saying, he pulled out upwards of three guineas, and offered to deliver it; but the other answered with an oath, That would not do. Jones answered coolly, he was very sorry for it, and returned the money into his pocket. | Это неожиданное требование в первую минуту несколько смутило Джонса, однако он тотчас овладел собой и сказал разбойнику, что все деньги, какие есть у него в кармане, к услугам последнего; с этими словами он достал три гинеи и подал ему. Но разбойник с ругательствами заявил, что этого мало. Джонс невозмутимо выразил свое сожаление и положил деньги обратно в карман. |
| The highwayman then threatened, if he did not deliver the bank-note that moment, he must shoot him; holding his pistol at the same time very near to his breast. Jones instantly caught hold of the fellow's hand, which trembled so that he could scarce hold the pistol in it, and turned the muzzle from him. A struggle then ensued, in which the former wrested the pistol from the hand of his antagonist, and both came from their horses on the ground together, the highwayman upon his back, and the victorious Jones upon him. | Тогда разбойник пригрозил, что застрелит его, если он сию же .минуту не отдаст ему банковый билет, и поднес пистолет к самой груди Джонса. Джонс поспешно схватил разбойника за руку, настолько дрожавшую, что тот едва держал в ней пистолет, и отвел дуло в сторону. Завязалась борьба, во время которой Джонсу удалось вырвать пистолет из рук противника, и оба они разом упали с лошадей на землю - разбойник на спину, а победоносный Джонс на него. |
| The poor fellow now began to implore mercy of the conqueror: for, to say the truth, he was in strength by no means a match for Jones. | Тут бедняга запросил пощады у победителя, потому что, по правде говоря, он был гораздо слабее Джонса. |
| "Indeed, sir," says he, "I could have had no intention to shoot you; for you will find the pistol was not loaded. This is the first robbery I ever attempted, and I have been driven by distress to this." | - Клянусь, сэр,- воскликнул он,- я совсем не собирался застрелить вас. Можете освидетельствовать: пистолет мой не заряжен. Первый раз в жизни я решился на такое дело: нужда заставила. |
| At this instant, at about a hundred and fifty yards' distance, lay another person on the ground, roaring for mercy in a much louder voice than the highwayman. This was no other than Partridge himself, who, endeavouring to make his escape from the engagement, had been thrown from his horse, and lay flat on his face, not daring to look up, and expecting every minute to be shot. | В то же мгновенье в ста пятидесяти ярдах от них грохнулся наземь еще один человек, завопив о пощаде гораздо громче, чем разбойник. То был не кто иной, как наш Партридж: при попытке удрать от схватки он упал с лошади и лежал ничком, не осмеливаясь поднять голову и ожидая каждую минуту пули в бок. |
| In this posture he lay, till the guide, who was no otherwise concerned than for his horses, having secured the stumbling beast, came up to him, and told him his master had got the better of the highwayman. | В этом положении пролежал он до тех пор, пока проводник, заботившийся только о своих лошадях, поймал споткнувшегося коня и, подойдя к упавшему, сказал, что его хозяин одолел разбойника. |
| Partridge leapt up at this news, and ran back to the place where Jones stood with his sword drawn in his hand to guard the poor fellow; which Partridge no sooner saw, than he cried out, | При этом известии Партридж вскочил и побежал к месту битвы, где Джонс стоял над разбойником с обнаженной шпагой. |
| "Kill the villain, sir, run him through the body, kill him this instant!" | - Убейте злодея, сэр, проткните его насквозь, сию минуту убейте! - воскликнул Партридж, увидя это зрелище. |
| Luckily, however, for the poor wretch, he had fallen into more merciful hands; for Jones having examined the pistol, and found it to be really unloaded, began to believe all the man had told him, before Partridge came up: namely, that he was a novice in the trade, and that he had been driven to it by the distress he mentioned, the greatest indeed imaginable, that of five hungry children, and a wife lying in of the sixth, in the utmost want and misery. The truth of all which the highwayman most vehemently asserted, and offered to convince Mr. Jones of it, if he would take the trouble to go to his house, which was not above two miles off; saying, "That he desired no favour, but upon condition of proving all he had alledged." | К счастью для незадачливого грабителя, он попал в более милосердные руки. Осмотрев пистолет и убедившись, что он действительно не заряжен, Джонс, еще раньше, чем к нему подбежал Партридж, начал проникаться доверием к рассказу разбойника,- именно, что он еще новичок в этом деле и что его толкнула на разбой, как он уже сказал, нужда, самая отчаянная нужда: пятеро голодных детей и жена, готовая разрешиться шестым и лежащая без всякой помощи. Разбойник клялся и божился, что говорит правду; он предложил мистеру Джонсу самому убедиться в этом, потрудившись заглянуть в его жилище, расположенное всего в двух милях отсюда; в заключение он заявил, что просит дать ему пощаду лишь при условии, если все им рассказанное подтвердится. |
| Jones at first pretended that he would take the fellow at his word and go with him, declaring that his fate should depend entirely on the truth of his story. Upon this the poor fellow immediately expressed so much alacrity, that Jones was perfectly satisfied with his veracity, and began now to entertain sentiments of compassion for him. He returned the fellow his empty pistol, advised him to think of honester means of relieving his distress, and gave him a couple of guineas for the immediate support of his wife and his family; adding, "he wished he had more for his sake, for the hundred pound that had been mentioned was not his own." | Сначала Джонс хотел было поймать разбойника на слове и пойти с ним, объявив, что судьба его будет зависеть всецело от истины его рассказа. В ответ на это несчастный выказал такую живую готовность проводить Джонса, что герой наш проникся полной уверенностью в его правдивости и почувствовал к нему глубокое сострадание. Он вернул ему незаряженный пистолет, посоветовал придумать более честные способы облегчить свое тяжелое положение и дал две гинеи для оказания немедленной помощи жене и детям, прибавив, что, к сожалению, не может дать больше, потому что те сто фунтов, о которых было упомянуто, ему не принадлежат. |
| Our readers will probably be divided in their opinions concerning this action; some may applaud it perhaps as an act of extraordinary humanity, while those of a more saturnine temper will consider it as a want of regard to that justice which every man owes his country. Partridge certainly saw it in that light; for he testified much dissatisfaction on the occasion, quoted an old proverb, and said, he should not wonder if the rogue attacked them again before they reached London. | Мнения читателей наших по поводу этого поступка, вероятно, разделятся: одни, должно быть, одобрят его, как необыкновенно яркое проявление человеколюбия, а другие - люди более мрачного склада - усмотрят в нем недостаточное уважение к правосудию, которым должны быть проникнуты все добрые сыны своего отечества. Такой точки зрения, по-видимому, держался и Партридж, потому что он выразил большое неудовольствие, подкрепил его одной старой пословицей и сказал, что не удивится, если этот мерзавец нападет на них еще раз, прежде чем они доедут до Лондона. |
| The highwayman was full of expressions of thankfulness and gratitude. He actually dropt tears, or pretended so to do. He vowed he would immediately return home, and would never afterwards commit such a transgression: whether he kept his word or no, perhaps may appear hereafter. | Разбойник рассыпался в выражениях благодарности и признательности. Он даже прослезился или притворился, что плачет. Он поклялся, что немедленно вернется домой и никогда больше не покусится на такое дело. Сдержал он свое слово или нет - это, может быть, обнаружится впоследствии. |
| Our travellers having remounted their horses, arrived in town without encountering any new mishap. On the road much pleasant discourse passed between Jones and Partridge, on the subject of their last adventure: in which Jones exprest a great compassion for those highwaymen who are, by unavoidable distress, driven, as it were, to such illegal courses as generally bring them to a shameful death: | Путешественники наши снова сели на лошадей и приехали в столицу без дальнейших неприятностей. По дороге произошел очень занимательный разговор между Джонсом и Партриджем по поводу последнего приключения. Джонс от души пожалел разбойников, которых толкает на преступления и обыкновенно приводит к позорной смерти безысходная нужда. |
| "I mean," said he, "those only whose highest guilt extends no farther than to robbery, and who are never guilty of cruelty nor insult to any person, which is a circumstance that, I must say, to the honour of our country, distinguishes the robbers of England from those of all other nations; for murder is, amongst those, almost inseparably incident to robbery." | - Я имею в виду только тех,- сказал он,- все преступление которых заключается в грабеже и которые совершенно неповинны в учинении над кем-либо жестокости или насилия - обстоятельство, к чести нашей родины, выгодно отличающее разбойников Англии от разбойников всех прочих стран; ведь у тех грабеж и убийство почти неразлучны. |
| "No doubt," answered Partridge, "it is better to take away one's money than one's life; and yet it is very hard upon honest men, that they can't travel about their business without being in danger of these villains. And to be sure it would be better that all rogues were hanged out of the way, than that one honest man should suffer. For my own part, indeed, I should not care to have the blood of any of them on my hands; but it is very proper for the law to hang them all. What right hath any man to take sixpence from me, unless I give it him? Is there any honesty in such a man?" | - Разумеется,- отвечал Партридж,- лучше отнять деньги, чем жизнь; и все же нехорошо, что честные люди не могут ездить по своим делам, не подвергаясь опасности со стороны этих злодеев. И поверьте, что лучше бы перевешать всех этих мерзавцев, чем допустить, чтобы пострадал хотя бы один порядочный человек. Сам я, конечно, не замараю рук своих ничьей кровью; но закон может преспокойно перевешать всю эту мразь. Разве имеет кто-нибудь право взять у меня хотя бы шестипенсовик, если я не даю его сам? Разве у такого человека есть хоть капля совести? |
| "No, surely," cries Jones, "no more than there is in him who takes the horses out of another man's stable, or who applies to his own use the money which he finds, when he knows the right owner." | - Конечно, нет,- отвечал Джонс,- как нет ее и у того, кто уводит лошадей из чужой конюшни или присваивает себе найденные деньги, зная, кому они принадлежат. |
| These hints stopt the mouth of Partridge; nor did he open it again till Jones, having thrown some sarcastical jokes on his cowardice, he offered to excuse himself on the inequality of firearms, saying, | Эти намеки замкнули рот Партриджу, и он не размыкал его, пока несколько саркастических шуток Джонса насчет его трусости не заставили его нарушить молчание. Пытаясь оправдаться неравенством оружия, он сказал: |
| "A thousand naked men are nothing to one pistol; for though it is true it will kill but one at a single discharge, yet who can tell but that one may be himself?" | - Тысяча безоружных ничего не значит против одного пистолета; одним выстрелом он убьет, правда, только одного, - но кто же может поручиться, что не его именно? |
|