Борис Варфаламеевич Овчинников очень сильно отличался от своих сверстников. Родители заметили это еще тогда, когда маленький Боря только-только выполз из мамки и, не открывая своих карпообразных глаз, завизжал. Причем сделал это он так громко и омерзительно, что акушер-гинеколог с двадцатичетырехлетним стажем Борис Августинович Самойлов, у которого за плечами было уже две тысячи триста сорок шесть кесаревых сечений с последующим присвоением роженицам пожизненной инвалидности, восемьсот шестьдесят два мертворожденных и пять совершенно здоровых детишек, умер от инсульта. Однако перед своей чрезвычайно скоропостижной кончиной он успел сделать четыре глотка воздуха и прохрипеть: "Господи, я видел в жизни много всего крайне нелицеприятного, однако подобное... хап-хап-хап... посему настоятельно рекомендую исполнить мою последнюю волю и переименовать данное лечебное заведение из госпиталя имени Дзержинского в госпиталь имени этого ребенка". Акушер закончил говорить, сделал последний хап и умер. Его кремировали в тот же день в главном больничном крематории. Последнюю его волю, к сожалению, не исполнили.
Когда Боречку забирали домой, на смотрины собралась вся родня Овчинниковых. Они приветствовали молодых маму и папу с букетами полевых цветов и небольшим оркестром, организованным Моисеем Абрамовичем Ашпенгольцем - соседом Овчинниковых - за бутылку палевой дагестанской водки. Специально для такого случая Боречкина мамка надела свое красивое белое свадебное платье, а ее супруг черный фрак, в котором тридцать лет назад фотографировался на старый советский паспорт. Однако произошло несчастье - супруга Варфаламея запуталась левой ногой в фате, упала, ударилась головой о ступеньку, расшибла себе лоб и тут же скончалась. Так началось тяжелое Борино детство в кругу семьи.
Детство протекало неудачно. Потому что Боря приносил в дом несчастья. Наверное, из-за того, что его назвали в честь первой жертвы - акушера.
Борис рос грустным - в один пасмурный день, когда за окном уже третьи сутки подряд моросил мерзкий дождик, он заметил бабушку, крадущуюся к Боре сбоку с большим топором в руке; внук учуял неладное и завизжал - бабушка испугалась и ушла на кухню дожаривать картошку, оставив топор в крохотной прихожей коммунальной квартиры. Попыток убийства бабушка больше не предпринимала.