Три года прошло после Академии, а я все ещё здесь. Советский художник-абстракционист.
Картина грустная. Перспектив никаких.
Нельзя сказать, чтобы я сидел сложа руки, но результатов пока нет, всё по-прежнему,
и с каждым годом трудней, - ведь, помимо всего прочего, природа подарила мне талант, а это совсем уж неудобно тут, если ты честолюбив и знаешь, что работаешь хорошо.
Просто хоть бросай всё к чёрту!
Надеяться не на что, - кроме как на самого себя. Я всегда верил в себя, в свою особенную судьбу, хоть часто казалось, что случай - всегда против.
Как же сложится жизнь?
*
Я видел странный сон. Как ни удивительно, он повторялся подряд три ночи, одинаковый
в деталях и ощущениях, чёткий в памяти, хоть много прошло лет. Иногда я его вспоминаю.
... Я лезу вверх по толстому гладкому столбу, подобному дереву без коры. Я обхватил его руками и ногами, прижался всем телом, лицом. Не вижу его высоты, но знаю - он огромен. Предельно напрягаясь, соскальзывая, медленно ползу вверх. Немеют мускулы. Знаю, что не могу спуститься - только вверх. К вершине всё тоньше ствол... Нужно добраться до вершины, там я смогу отдохнуть. Как долго длится это! Совсем нет сил. Ещё, ну ещё немного, ну ещё... Наконец, руками дотягиваюсь до конца бесконечного столба, как бы спиленного вверху, последним усилием подтягиваю тело, всползаю животом, повисаю в изнеможении.
Всё. Это отдых. Но вдруг - начинает медленно клониться ствол! Под тяжестью тела сгибается вершина - сначала едва заметно, потом всё больше... Лицом вперед я лечу в каком-то неясном пространстве, вцепившись в дерево руками - всё быстрей, быстрей...
Огромен ствол и огромен размах, кажется, никогда не кончится мой жуткий полёт... Но вот постепенно замедляется движение, еще тише...
Останавливается вершина... Начинает дрожать мучительной, напряженной дрожью... Дрожь эта пронизывает, сотрясает все мое тело. Я понимаю: сейчас дерево должно выпрямиться, разогнуться - или же переломиться пополам.
Бесконечно тянутся мгновения... и - ствол выпрямляется, - медленно, а затем всё быстрей! - снова стремительно лечу я, теперь вверх - выше, выше, взлетаю к высшей точке - и... снова падение вниз.
И всё сначала - дрожь согнутого ствола, томительно-долгие, неопределенные секунды - и спасение.
А потом опять... Но я чувствую - всё короче становится полёт, понимаю, что выпрямляется, успокаивается дерево... всё меньше взмахи, медленнее...
И вот неподвижно застывает вершина. Теперь всё.
*
В детстве я очень любил лазить по деревьям. Увидев труднодоступный ствол, считал долгом на него взобраться.
Бывало, не успокоюсь, пока не доберусь до вершины.
Что ещё было в моём детстве?
Сибирь, снег, черный от дыма заводов, дома из бревен, мороз, когда трудно дышать.
Тайга.
Первые годы школы, мои первые рисунки с натуры - обычно-то я рисовал средневековых воинов, замки, битвы. Потом - долгий путь домой, на Украину. Киевская Художественная школа, высокие оценки по специальности, низкие - по поведению. Хулиганом я не был, однако, отличался невероятным упрямством, что вызывало неудовольствие педагогов.
Я решил тогда, что буду знаменитым художником - я должен им стать, раз уж занялся этим делом (гений, в тиши своего чердака творящий бессмертные шедевры - здорово!).
Но меня занимало и другое. Я хотел также быть самым сильным, самым ловким, самым... в общем, таким, как герои моих книг - благородные рыцари, неустрашимые путешественники, моряки, личности с железной волей, которых, казалось, сама смерть не в силах остановить. Почему бы мне не быть на них похожим? Сказано - сделано. .
Я отмачивал довольно рискованные штуки - для закалки характера, ну и чтобы себя показать, беспрерывно боролся с приятелями и участвовал во всех ребячьих состязаниях.
Думаю, что мог бы стать неплохим спортсменом, если бы не лень - терпеть не мог систематических тренировок, я предпочитал им вдохновение.
В школе меня приняли в комсомол.
Вначале я всячески увиливал - страшила мысль, что придется тосковать на комсомольских собраниях, выслушивая бесконечные речи. Этого добра хватало и так.
Какое-то время я был, так сказать, вне коллектива. Но в конце концов мною занялись всерьёз, проработали на школьном собрании, заклеймили позором. "Вот из таких-то людей, - сказал секретарь Фридман, - и вырастают враги народа". Что тут возразишь?
О "врагах народа" я кое-что слышал - не так давно забрали двоих из школы. Пришлось вступить. Но это запомнилось. Не люблю, когда на меня давят.
Последние годы школы не были интересны. Что-то не ладилось с живописью, я варился в собственном соку.
Только позднее, в Ленинграде, я начал понимать, что к чему; после Киева этот город казался Парижем: какие музеи! Эрмитаж! Там я впервые увидел французов - "новое" искусство (то есть то, что висело на третьем этаже). Помню почему-то кислый, как от лимона, вкус во рту, когда глядел я на свежие холсты импрессионистов. Мое развитие пошло в хорошем темпе.
Академия. Что сказать о ней? К концу первого курса я имел полный набор административных взысканий - слишком уж выпирала индивидуальность, да еще был "левым" живописцем.
Однажды я поступил неосторожно - выставился на какой-то неофициальной выставке в одном вузе. С тех пор меня взяли на заметку, я стал ощущать заботливое отношение партийных органов - приходили в общежитие какие-то дяди и тёти, смотрели работы, советовали рисовать иначе.
Я здорово удивился, узнав, что некоторые мои высказывания зафиксированы с протокольной точностью, слово в слово, в особых журналах. А ведь говорилось среди сокурсников, все, вроде, были свои... Хорошо поставлено дело, ничего не скажешь.
Я как-то не придавал этому особого значения. Знай я тогда... Ну, да всего не угадаешь, и потом - если с колыбели всё рассчитывать, так и жить не стоит.
Каждодневные занятия уже не вызывали интереса - унылая программа в тесных соцреалистических рамках, густо унавоженная марксизмом. Могу сказать - школа и институт были полезны тем, что указали, чего не нужно делать.
Для себя я работал очень много. На втором курсе был сделан первый абстрактный холст. Писать приходилось подпольно - вылететь из вуза я не хотел, всё-таки Ленинград давал кое-какие условия для работы.
Я понимал уже, что мое место не здесь. Мне нужна среда, нужна конкуренция, - мне нужна свобода.
Поехать бы за границу, повидать мир, набраться впечатлений! Я с детства мечтал о путешествиях. В нашем старом доме меня окружали вещи многих стран мира. Экзотическое оружие, китайские вазы, диковинные украшения, рога диких животных - всё это привез дед Кохановский, немало поездивший по свету.
Увлеченно рылся я в сундуках, перебирал старые фотографии. Воображение распалялось. Чёрт возьми, вот это жизнь! Разве можно жить, сидя безвыездно в одной стране? Нужно ездить и смотреть, смотреть! Ну ничего, вырасту - обязательно буду путешествовать. Я тоже увижу далекие страны, города и моря, все уголки удивительной Земли, меня не устрашат никакие опасности - и т. д.
И вот я начал настойчиво добиваться цели. К этому времени моя репутация была, однако, настолько подмочена, что шансов, в общем-то, не было никаких. Несколько попыток выехать туристом, потребовавших уйму энергии и изворотливости, окончились неудачно.
На каждую уходило по нескольку месяцев. Попытка устроиться матросом на китобойную флотилию - фантастическая история, растянувшаяся на полтора года... Даже сейчас не хочется вспоминать её - так много я отдал тогда нервов. Ещё одна, последняя - поехать в Венгрию. Тогда мне было прямо заявлено, что для заграницы я не подхожу...
- Что ты всё стараешься, мы таких не пускаем.
Не проявляя эмоций, я сказал: - Вы делаете ошибку.
Я вспоминаю людей, от которых зависела моя судьба, - злорадных и равнодушных, уверенных в своей силе, в моем бессилии изменить что-либо. Ну, это мы еще поглядим!
Теперь я еду на юг. Может, и повезет на этот раз...
...Поезд, потом - долгая дорога в море, такая привычная. Знакомые берега, да и ощущения знакомые. В то лето я так же плыл на юг.
Я должен был прыгать с корабля у Батуми - километрах в четырех от берега, еще до темноты. Снова четкое ощущение этих минут - ласты за поясом, документы в целлофановом пакете, матерчатая маска в кармане.
Вот - сейчас прыгать! - близкий берег - светло, как на ладони, видно, - помнить: не высовывать голову из воды, только лицо, - ожидание нужной секунды - нет, люди вокруг, матросы на корме. Три попытки. Поиски нужного корабля, удобного времени, удобной кормы, ночные поезда - от порта к порту, наперехват. Усатые восточные люди, милиционеры - янычары. И сон валит с ног. Надо поспать хоть немного, а спать негде, всё забито до отказа людьми и вещами, а ведь нужны силы, плыть километров двадцать пять...
И снова я стою над бурлящей водой, с равнодушной миной, кося глазом по сторонам. Корабль идет быстро, через несколько минут будет поздно. Если б хоть секунду мне - головой нырнуть в зеленые белесые волны, скрыться на полминуты, потом ждать, пока стемнеет, или - пока не вытащат. Вот... сейчас... пора. Нет. Не удалось... Ну! - еще не поздно? Нет. Убеждаюсь, что не удастся. В это время швартовая команда на корме, публика шныряет по всему теплоходу, светло - никаких шансов.
Эти напряженные дни здорово измотали меня тогда. Еще свежи воспоминанья.
Что будет теперь? Вот снова это место - подходим к Батуми.
А вот и порт. На причале я сговорился с какой -то теткой о ночлеге (койка - рубль в день, обычная такса). В городе все было по-старому, разве что фонарей на пляже стало больше.
Теперь - осмотреться, потренировать ноги, - всё-таки три дня на пароходе, почти без движения. Провел километровый заплыв - так и есть, побаливают мышцы. А течение есть, но слабое, свободно плыву против - правда, у самого берега. Однажды, на пляже, я подслушал разговор двух офицеров. Интересный для меня. "Слабенькое тут течение, а вот за косяком (что это за "косяк" такой?) - там приличное"... Не так уж приятно было слышать. Ну, да ведь это дела не меняет. Мне и раньше было известно о течении. Вот насколько оно сильное - это вопрос, смогу ли я преодолеть его?
Хуже всего эта неопределённость.
Что ж мне, отступить, что ли, и потом страдать от мысли: а ведь могло и получиться.
Другое дело, что может не получиться. Скорее всего. Ну, там будет видно. Я готов ко всему.
Еще раз обследовал берег: наблюдательные вышки метрах в восьмистах друг от друга по краям пляжа, что-то там виднеется на одной, поблескивает - кажется, та самая оптика, о которой я кое-что слышал.
Рядом с другой вышкой, сразу за свайным причалом, мощный прожектор. Выглядит устрашающе. Несколько танков, ну, эти - просто декор. Дальше идти небезопасно. Неплохо бы поглядеть на берег с воды, прогулочные катера отходят довольно далеко. Беру билет, сажусь.
Гремит музыка. Рок-н-ролл. Железный ритм вселяет бодрость. Знакомый гнусавый голос Билла Хэйли, та же пластинка, что в Ленинграде, - прямо родным чем-то повеяло тут, среди чужой этой, галдящей публики.
Выходим в море.
Всё дальше отступает город, шире картина берега. Я неотрывно смотрю туда, вправо; из-за низкого мыса вытягивается в море неясная линия кустов или тростника - не разобрать, устье реки километрах в пяти-семи. А дальше синеет силуэт гор, угадывается изгиб берега. Вон та гора, выступающая вперед, - уже не наша. Турция! - такая близкая...
Ну, завтра всё решится.
Каким будет путь? Как я отойду от пляжа? Эх, хорошо бы сейчас, с низкой кормы, скрыться в воде... Нет. Невозможно. Вокруг - усатые физиономии в больших кепках, вся палуба забита народом. Ничего не поделаешь, надо с берега. Вернулся домой, лёг. Старуха тонкое совсем дает одеяльце, холодно ночью, я ведь всегда зябну. Кажется, насморк начинается. Не хватало еще этого.
Завтра. Хозяйка уже интересуется, когда уезжаю... Утром собрал вещи. Сдал рюкзак в камеру хранения. При мне - только чехол с ластами. До вечера - долгий день... Деваться некуда. Посидишь на одной скамейке, на другой - просто сил нет. Зайти, что ли, в кино?
Шёл пародийный "вестерн": гремели выстрелы, умирали герои, смеялись, шумели зрители. Приятный фильм... Вышел, купил газет. Выбрал скамейку в тени. Времени еще много, не стоит бродить по улицам - поберегу ноги на ночь.
Сквозь дыры в листве ложатся на бумагу солнечные пятна.
Спорт - прочитан весь. Можно и политику - как там происки империалистов? Привычная наглость "правдивой информации" всегда меня взбадривала, напоминала, где живу. Медленно, медленно тянется время... Часов около шести нужно поесть. Через полчаса. Пойду, пожалуй, поищу столовую... Я взял котлеты, ещё что-то мясное, поел довольно плотно; купил кусок колбасы - граммов сто пятьдесят.
Ну, теперь можно и к морю.
Вышел на пляж, побрел потихоньку к "своему" месту. Вокруг люди, купается кое-кто, а больше сидят, смотрят на воду.
Вот и мой камень. Я сел рядом и стал ждать.
Не скажу, что я был абсолютно спокоен. Разнообразные ненужные мысли лезли в голову, одна особенно неприятная - о том, что почти наверняка будешь в тюрьме.
Летает над морем вертолёт, туда - сюда, высматривает что-то. Солнце висит совсем низко, закатный свет золотит воду. Море посвежело, идет небольшая волна, шуршит галькой прибой... Ушло солнце.
Теперь быстро стемнеет. Синеет воздух, позади вспыхивает шеренга фонарей.
Метрах в десяти от меня - пляжный грибок, под ним - средних лет пара. Не помешают? Прожектора пока нет. Время начинать.
Снимаю носки, сую в карманы. Вынимаю из чехла безрукавку, маску, колбасу, засовываю всё в трусы. 8 ч. 10 мин. Парочка сидит по-прежнему, спокойная такая с виду, дальше - еще публика. Темнеет быстро, но пока светловато. Снимаю часы - 8. 13. Сейчас пойдут пограничники. Пора.
Раз! - сдвигаю камень, два - сдергиваю тапочки, штаны, рубашку, три - вынимаю ласты, четыре - сую одежду в ямку, - чёрт, забыл чехол! - туда его. Камень сверху - готово.
Пошел! Встаю, иду метров двадцать вправо к воде (лучше отойти от места), ласты в руке. Белая пена - сажусь - одна ласта - ага, правая - есть, вторая - готово, свитер из трусов - натягиваю - готово. Шипит волна - головой в нее! - мокрый холод, глухой гул в ушах, темнота - работают ноги. Маска - так, держу правильно, надеваю, дыры глаз на месте - все. Еще вперед - правой рукой грести сильнее - кажется, плыву прямо... Хватит, метров сорок есть, нужен воздух. Переворачиваюсь на спину, - вверх, всплываю. Глубоко ушел, темно. Светлеет. Торможу руками, осторожно высовываю лицо из воды. Синее небо, близкие фонари пляжа. Ласты упруго толкают меня в море.
Дышу.
Как будто всё спокойно. Нахожу зажим для носа, выдуваю воду, закрываю ноздри. Теперь будем работать. Дышать равномернее, медленнее - впереди ведь восемнадцать километров, и кроме того... Вот оно! Ослепительное овальное пятно вспыхивает на берегу, голубой призрачный луч дрожит в воздухе, стремительно падает на воду.
Удивительно быстро, в стремительном повороте ныряет под воду тело - вниз! - только не болтнуть ногами - одна мысль Спина ослеплена огнем, словно там нервы глаз. Успел? поздно нырнул... Вниз в темноту - и вперёд. Теперь вверх, плещет вода над лицом - нет? - прошел? Выныриваю - выдох, вдох... Вниз! Тело быстрее мысли. Луч вверху, нужно плыть вперед, мало дышал, трудно - вверх, хватаю воздух - опять! - куда я плыву, что же это? А может, всплыть? Я ещё недалеко от берега, плаваю, мол, купаюсь...
Дышать... Нет! Врешь, не сдамся! - ещё немного... теперь вверх - какое направление, не знаю - боль в горле - дышу, дышу... - Сволочь, снова идёт - поворачивается диск, круглеет - пора! держи ноги! - ухожу вниз. Темнота и красные брызги в глазах. Воздуха!
Всё. Больше нет света. Лежу на спине, хватаю воздух (хоть бы минуту передышки!).
Направление? - потерял, конечно. Разворачиваюсь ногами к пляжу. Работать!
Устанавливаю дыхание - спокойнее, надо ведь плыть и опять нырять, еще близко берег... Ракета! С пляжа, где вышка, - заметили! Как же теперь? Ну, будем ждать, плыву пока вперед. Слышу только журчание воды, хрип дыханья. Нет, кажется, пронесло - ни прожектора рядом, ничего. Нагнали страху. Надо дышать спокойнее. Дышу спокойней - это нелегко после недавней встряски. Сильно гребу ластами - нужно пользоваться передышкой, долгой ли она будет? - Отплыть бы подальше, теперь, как будто, метров триста от берега.
Далеко уйти не удалось - снова заработал прожектор, снова я ныряю в спасительную темноту. И вверх. Проходит несколько секунд - и опять идет луч! - слежу за ним, скосив глаза в прорезях маски; вибрирует голубой воздух, пронизанный светом. Миг - и рывок вниз, вверх - еще вниз...
При каждом погружении стараюсь выиграть метров десять-пятнадцать, дальше в море. Прошел луч, выныриваю и напарываюсь на стремительно бегущую полосу огня, с другой стороны - второй прожектор! - от порта.
Ныряю, не успев вдохнуть. Снова вверх, несколько судорожных вдохов - и опять под воду. Сейчас вверху сразу два прожектора, работают без передышки. Светлеет вода. Как хочется дышать! Спазма сжимает горло, легкие, кажется, выпрыгнут из груди - дёргаются судорожно где-то у шеи... Ну, еще немного, ещё... Наконец, темно. Всё тело рвется вверх - скорее! Но всплываю осторожно, притормаживаю - только лицо над водой.
Выдох, вдох - и снова вниз, колонна света падает на меня, как карающий меч.
Как мало воздуха телу, сколько я уже ныряю и поднимаюсь? Этот кошмар, наверное, никогда не кончится. Уж нет сил плыть вперед под водой... Вот я выныриваю - стоп! Свет вверху, стоит над головой. Я извиваюсь в метре от поверхности... Так близок воздух... Судороги в груди и животе, - в горле, в висках, в крови стучит, задыхается сердце... Дышать! ! ! Нельзя. Еще нельзя. И нельзя выпустить отравленный воздух, будет ещё хуже. Нет сил терпеть... Почти не вижу, какая-то багровая муть.
Не пойму - надо мной прожектор? в стороне? - дальше нельзя, потеряю сознание. Вверх!
Последним усилием заставляю себя не выскакивать над поверхностью.
Луч в стороне. В выпученных глазах кружатся спокойные огни берега. Дышу... дышу... дышу... Слабость во всём теле, тошнота подступает. Отрыжка какая-то. Тяжеловат был, видно, мой земной ужин для таких упражнений. Фу-у! Чуть не доканало меня это... Ну, держись, организм, отдыхать некогда, надо плыть дальше. Дышать ещё тяжело, но плыву... Что это? где я? Снесло в сторону, что ли? Похоже, что сейчас я против вышки. Ориентируюсь на линию огней - да, похоже, что так - нужно менять направление. Плыву под острым углом к берегу, сильнее работаю ластами.
Минут десять все спокойно. Когда включают прожектор, я уже метрах в семистах от земли и где-то на уровне своего старта - там горит неоновая вывеска ресторана. Теперь справа меня прикрывает причал - толстые сваи черной шеренгой стоят в воде, прожектор оттуда пока не достает. А вот портовый страшней. Вот он тоже загорается, начинает прочесывать море. Ныряю, сразу же выныриваю - луч шарит в стороне, издали неярко подсвечивает третий, со сторожевика, туда тоже нужно поглядывать.
Раза три вниз - вверх, и опять всё спокойно. Огни берега начинают подрагивать - расстояние порядочное. Возьму, пожалуй, параллельнее к пляжу, пора плыть к цели,
время-то идет.
Устанавливаю направление. Где-то в ногах далеко на земле - слабый огонек, ориентируюсь на него. Теперь впереди долгий путь и короткая ночь. Нужно успеть.
Вспыхивает пляжный прожектор. Сейчас я дальше в море и причал меня уже не закрывает. Слежу за лучом. Какая маленькая земля всё-таки, какой-то километр с небольшим, а уже видна её круглость: свет у берега лежит на волнах, а чем ближе ко мне, тем меньше касается воды, идет чуть выше, но я знаю - стоит высунуть палец - и он засияет как лампа, как камешки, когда кидаешь их в луч. Теперь я изменил технику погружения: когда набегает луч - вытягиваюсь в воде и руками резко, рывком загребаю вверх - лицо уходит вниз; потом медленно всплываю. Я спокоен. Я многому научился за эти минуты.
У висков, у глаз журчит вода, пенится под ударами ног. Яркие южные звезды дрожат в темном небе. Справа, на берегу - всё те же огни - фонари, ресторан... Что-то слабо я продвигаюсь - надо нажать. Усиливаю работу ног, подгребаю руками. Теперь моя скорость должна быть не меньше двух с половиной километров в час. Знаю по домашним заплывам. Можно плыть еще быстрее, но ведь впереди 18 километров. Не хватит надолго. Выверяю направление: иногда начинает казаться, что плывешь не туда - не то правее, не то левее, цепь огней на берегу не помогает, какой свет ближе, какой дальше - не разберешь. Кручу головой, проверяю себя - как будто верно. Прожектор шарит по пляжу, потом - стремительный поворот, и он уже далеко в море; несколько раз приходится нырнуть - и снова вперед.
Так проходит минут пятнадцать-двадцать. Смотрю вправо - в чем дело? - за это время я должен был пройти эти полкилометра до причала, даже учитывая течение. Причал четко рисуется на фоне луча, я вижу его как и раньше - сбоку. Нужно еще нажать. Нажимаю. В бедре хрустнула, заныла какая-то жилка - э-э, поосторожней...
Чуть не вываливается колбаса, надо беречь, надолго ли хватит земных калорий?
Наверно, километров через десять следует поесть. А когда будут эти десять километров? Я почти не продвигаюсь вперед. Плыву еще минут десять.
Да, это течение. Не думал, что оно такое сильное. Как сказал тот офицер - за "косяком" сильнее? Быть бы мне профессиональным пловцом, километра на четыре в час, тогда продвигался бы в среднем километра на два, а теперь сколько - полкилометра?
Что же делать? Вернуться? Земля, теплые огни... Еще не поздно... Нет. Нельзя назад.
Снова возвращаться туда. Отступить? Нужно еще плыть. Плыву. Ещё минут двадцать. Чёртов причал, как он там - что-то плохо виден. Ага, прожектор. Смотрю. Проклятье! - я стою на месте. Обидно! как обидно! Всё против меня. Море против меня. Я боролся изо всех сил. Всё ли сделал, что мог? Может быть, плыл мало? Нет. Я привык замечать время, знаю расстояние до причала. За это время прошел метров двести. Сколько пройду до утра - два километра? пять? И когда уйдет ночь, меня возьмут пограничники.
Ну, нет. Только не так. Надо вернуться. Я сделал всё, что мог. Не хочу пропадать зазря.
Смотрю вперед, в темное море. Далеко-далеко, из-за горизонта - слабое зарево, это, наверное, второй сторожевик, где-то у границы. Огни города обрываются у прожектора, дальше берег неразличим.
Ладно. Поворот прямо к земле. Думаю, что мне не в чем упрекнуть себя.
Я плыву к земле. Кто знает, что там ждет, на берегу. Перескочить бы прожектора. Неужели снова всё начнется? Может быть, и так. Буду бороться. Обидно возвращаться, еще обиднее будет, если захватят.
Назад я плыл на боку, греб сильно руками и ногами, оглядывался на левый прожектор - он ползал в секторе порта. Правый заработал, когда до пляжа оставалось метров пятьсот.
Началось. Надвигается луч, ближе, ближе... Перед самой вспышкой - сильный вдох, ныряю, - теперь удобно нырять, сразу лицом вниз, вперед и вверх. Когда подхожу к поверхности, переворачиваюсь на спину. Движения стали привычными. Высовываю лицо - погас? - нет, опять идет - вниз! - вверх - еще вниз...
Кажется, я плыл слишком быстро, не хватает дыхания. Маленькая передышка и еще несколько погружений. Я берегу каждую секунду воздуха, ныряю в самый последний момент. Да и легче так знать, где прожектор.
Снова тяжело. Видимо, иммунитета тут не выработаешь. Хватит меня? Ну, врешь, буду бороться до последнего, выплыву, земля так близка, опять яркие огни. Плыву прямо на ресторан. Темно, передышка, успеть бы...
Метров за двести от берега снова приходится туго. Как быстро снует прожектор - словно тот, невидимый, направляющий его, догадывается, что я здесь. Ну, море, не выдавай хоть...
До установки теперь близко - метров четыреста, слепящий "береговой" луч. Тут земля плоская. Ну, еще немного, потерпи... еще... Темно. Глаза на лоб от таких штучек. Гнусно, когда нет воздуха.
Как хорошо дышать. Быстрей, немного осталось. И пора думать о береге. Ныряю, стаскиваю свитер - отслужил. Что на пляже - не разглядеть пока, ярко светят фонари, но полоса песка у воды темная. Еще ближе - сколько осталось? - метров сто, меньше? Время. Сдираю маску, разрываю глазницы, рот - пусть плавает бесформенная тряпка; ласты жаль, да и вообще, пусть будут, что такого?
Что это на песке? Я вижу две темные фигуры. Стоят рядом, смотрят на меня - или кажется? Прямо передо мной, плохо дело. Видимо, патруль. Да, заметили. Так; при мне - ничего, скажу - купаюсь, ласты вот. Вещи лежат, спрятал, чтоб не украли. Ну, пронеси. Ближе... Э, да это девушка! - платье. Парочка вглядывается в меня... бдительные советские люди, еще шум подымут.
Громко кашляю, отплевываюсь. Где дно? - ага, стал. Поднимаюсь. Еще кашляю надрывно, отсмаркиваюсь - вот, мол, я, не скрываюсь. Пара поворачивается, идет дальше. Всё в порядке. Выскакиваю на берег. Где я? Где вещи? Кажется, слева от ресторана. Быстро иду по берегу. Вспоминаю о колбасе - липкий размякший кусок, швыряю в воду. Где же труба, мой ориентир? Тут должна быть. Ага, вот. Камень - в сторону, хватаю одежду, сажусь, натягиваю рубашку, сдергиваю, выжимаю трусы. Трусы, штаны, тапочки, ласты - в мешок, готово. Смотрю на часы - около десяти, значит, плавал я больше полутора часов. Выхожу на свет, иду не спеша к бульвару. Милиционер, с честным лицом - мимо. Вот бульвар, всё.
Я шел по городу возбужденный, охваченный противоречивыми чувствами. Горько было снова ступать по земле, которую надеялся оставить. Обидно - после того, что пришлось выдержать сейчас. Все было зря - борьба, надежды. Долгие дни, месяцы, заполненные мыслями о том, что должно было произойти сегодня. Сомнения и ожидание самого худшего. Худшего не случилось. Я жив, свободен. Свободен? Немногого стоит такая свобода.
Что делать дальше, как жить? Хоронить мечты, глушить желания, ждать, чтобы скорее ушел день, месяц, год - куски серой бесцельной жизни. И жалеть себя, жалеть всю жизнь... Да, это так. Но всё же я сделал то, чего ждал так долго. Я был "на высоте".
Я преодолел страх и колебания, боролся, и не моя вина, что море сильнее. Меня остановили не люди - мои мышцы и воля сильнее их тупой исполнительности.
Хорошо всё-таки на земле, тепло и много воздуха. Дыши, сколько хочешь. Воздух жжет грудь, как после долгого бега. И с горлом что-то не в порядке. Еще бы, пришлось потрудиться телу. Ну, теперь всё позади. Что делать сейчас, впереди ночь... Нужно на вокзал: возьму вещи, переночую где-нибудь. Завтра увидим, как дальше.
Вокзал. Вытаскиваю глубоко упрятанную квитанцию, беру свой мешок, сажусь на скамейку. Где-то были конфеты, хочется есть. В зале появляется милиционер, пристает к каким-то туристам - предъявите паспорт. Не стоит тут задерживаться, выйду
на улицу.
Куда теперь? Иду на морвокзал. Надо взглянуть, когда теплоход, может, и переночую там. Тихие ночные улицы. Порт. Расписание: теплоход завтра, удачно. Где бы тут пристроиться? Зал ожидания открыт, люди на скамьях, нахожу свободную, ложусь, укрываюсь курткой. Неприятно холодят влажные трусы. Сна нет. Еще взвинчены нервы. Снова переживаю всё это. Кружатся, мелькают сцены недавней борьбы.
Я снова в море, под мертвым светом прожекторов. Вздрагивает, напрягается тело...
Ну, хватит. Не стоит давать волю воображению. Хватит эмоций на сегодняшний день. Надо спать. Завтра вставать рано, становиться в очередь...
Когда я поднялся, у кассы уже толпился народ. Стал, взял билет до первой остановки - денег не так уж много оставалось. Что-то было неладно с носоглоткой - отсмаркивался кровью, верно, сосудики полопались. И грудь болела при вдохе, никогда такого не было. Легкие? - вчера им пришлось поработать. Ну, пройдет.
Я плыл в Крым. Нужно рассеяться после этих приключений. Что делать дальше, я не представлял. Не хотел пока думать. На это лето программа выполнена, планов других нет, что придумать ещё - не знаю.
То, что было - единственное, не принесло успеха. Всё как раньше, как годы до этого... Вокруг галдят туристы, флиртуют с девочками, вон там одна ничего себе. Все девочки ничего себе, да что толку - себя не обманешь, разве что на время.
Плоховато чувствую я себя - совсем охрип, насморк. Сплю на палубе, продувает ветерок, прохладно ночью. Скорее бы доехать. Не думал, что снова буду плыть этим путем. Думал - уплыву или "сяду". Проклятый городок, надеюсь, что не увижу тебя больше - это в последний раз, больше там, кажется, делать нечего...
Крым хорош, как всегда. Знакомые горячие камни Алупки, "рояль", веселые приятели, красивые девушки. Снова дикие игры в воде, карты, ночные прогулки, и в темном море, и на берегу - голубой свет прожекторов, бегающие по кустам, по камням лучи солдатских фонариков: бывало, гуляешь со знакомой вечерком, так и залегать приходится - как на войне.
Никуда не денешься, хоть и заставляешь себя не думать. Ну, хоть пока не думать.
*
Потом была зима. А летом я снова приехал сюда - отдыхать. Отдых был в какой-то мере заслуженным. Незадолго до этого я совершил короткую туристскую поездку в Выборг, едва не окончившуюся печально. Только выдержка спасла нас с приятелем от тюрьмы.
...Нас задержали на дороге, вблизи города... И еще одного паренька.
Уныло сидели мы на своих рюкзаках, понимая, что предстоят не совсем приятные минуты.
Затормозил у будки финский автобус. Сверху, из окон, спокойно взирали на нас лица финнов - людей из другого мира. "И не выходят, сволочи", буркнул солдат. Какой-то малоприятный верзила в штатском буравил глазами гостей. Уехали.
Вскоре подкатил грузовик с автоматчиками, меня пригласили в будку. Прибывший капитан взялся за дело сразу:
- Ну, говори, куда шёл?
Так, мол, и так - турист.
- Ты сказки не рассказывай, мы знаем всё, мы видали таких.
Я по-гра-ничник, понял? Говори сразу, будет лучше - за границу хотел? Ладно, расскажешь...
Бледные глаза под белесыми бровями впились в лицо, шарят, ищут... Не очень симпатичный был человек, и дело свое знал. Трудно с таким говорить.
Нас доставили в Выборг. Совсем недавно шли мы здесь как честные полноправные граждане, а теперь...
Словом, пришлось сутки объяснять свое пребывание в данном районе, далеком еще от границы, любовью к природе и рыбной ловле (я, между прочим, в жизни не поймал ни одной рыбы - не мой это спорт), скучать в обществе автоматчика, не покидающего вас даже в самые интимные минуты.
Пытал Белёсый, ему помогал другой, - этот работал иначе: говорил по душам, об искусстве даже, сочувственно так, а потом эдак сразу, неожиданно: "Ну, ладно, посидишь - всё расскажешь..." Это выглядело смешно - очень уж избитый прием, так сказать, классический. Мы книжки тоже читали. Допросы, допросы - дрогни лицо, разойдись в чем-либо наши показания - и кончено, "сядешь". Приключение не из приятных, сон под
слепящей лампой был тогда единственным убежищем - хоть на время забудешь о действительности. Тягостней всего была мысль: ведь попался, как дурак, ни в чем не успел провиниться, так, ходил себе...
- Чего это вы идете туда? - удивлялся солдатик-конвоир. - Каждую ночь тревога, кого-нибудь берём. И все взрослые ребята, лет по 25 - 30, спрашиваю одного - зачем шёл, чего тебе там надо? "Поживешь - поймешь", - говорит...
Ещё раз я мельком увидел того паренька - кажется, ему не повезло... - Что раньше-то не сказал, а? - живо спрашивал Белёсый, роясь в чемодане, и впервые я увидел улыбку на его лице, довольную такую.
- Думал, отпустите...
По окончании допросов мне было предложено подписать бумагу где вкратце излагались факты задержания в зоне и мои ответы на вопросы.
Вспомнился совет бывалого человека: "Ни в чём не признавайся, ничего не подписывай." Признаваться я, естественно, не спешил, а насчёт подписи... Я объяснил начальнику (Я вам не "начальник" - я офицер! - оборвал меня следователь), что подписывать документ мне бы не хотелось, так как я обжёгся однажды на одной невинной с виду милицейской бумажке.
Историю эту я рассказал с подробностями - дважды, чем сильно рассердил собеседника.
Взяв перо в третий раз, я задумался... Как быть? Отказаться, вызывая гнев пограничника, наклонившегося над моим плечом? - неразумно; подписать? - тоже не хорошо... Ладно - будь что будет, я кладу перо - Не могу! Меняясь в лице, Белёсый бегает по комнате, а я, отрешённо, жду кары...
В конце концов нас отпустили - сдали в милицию. После суровой казармы физиономии милиционеров казались удивительно симпатичными, прямо родными какими-то. Дело кончилось штрафом. Обидно, конечно, было платить, но что сделаешь. Ладно.
Доглядев лондонский футбольный чемпионат, я вернулся домой. Там некоторое время тревожила местная милиция, извещенная о случившемся - дело в том, что у меня, человека свободной профессии (работал я тогда книжным иллюстратором), не было в паспорте штампа с места работы; это автоматически делало меня "тунеядцем", подлежащим высылке в места не столь отдалённые. Уладив с трудом дела, я уехал на юг...
Юг как юг. Ласковое море, лениво текущее время. Близкий морской горизонт прямо-таки гипнотизирует - совсем рядом, рукой подать... Проскочить бы эти двадцать-тридцать километров! Но я знаю - невозможно. Лодке тут не пройти. Попытки были, но обычно задерживали у самого берега. Одному только удалось уйти миль на пятнадцать - очевидно, исключительное везенье. Я вернулся домой в довольно-таки унылом настроении.
Неужели ничего нельзя сделать? Неужели мой мозг не в силах отыскать какую-нибудь
лазейку? Я не видел выхода. Вот уж действительно, "граница на замке, не уйдешь.
Мрачная перспектива безрадостного существования на благо коммунизма нагоняла страх.
Не уйдешь... Миллионные армии стерегут своих сограждан - солдаты, солдаты, всё утыкано
этими зелеными человечками. Всё против. Система.
- Что ж мне, смириться, что ли?
Я снова вспоминал всё - все эти годы, все бесплодные попытки, унижения, которые пришлось перенести... Что же придумать?
Я начал всерьез обдумывать новый проплыв в Батуми - метрах в пятидесяти от берега. Надо же что-то делать. Хоть шансов-то, прямо скажем, тут меньше малого.
*
Гениальная идея осенила меня в октябре. Нужно прыгнуть с корабля между Ялтой и Новороссийском, километрах в пятидесяти от берега, с надувной лодкой в мешке.
Проклятье! Почему эта мысль не пришла раньше? Может, потому, что казалась бы нереальной тогда. Другие варианты выглядели лучше. Теперь - другое дело. Теперь - это единственный план, единственная возможность. Только это. Корабль идет далеко в море - сколько раз я плыл этим путем, и всегда ночью. Яростная радость охватила меня. Я просто подскочил на месте. Черт побери, - вот это мысль! Я смогу обмануть неусыпных тюремщиков, пробить железный непроходимый барьер. Как я надую лодку в воде - этого л не знал, да и что представляет собой лодка - тоже. Но поскольку это была единственная возможность, я не слишком мучил себя сомнениями. Будет лодка - будет видно, как и что. Раз это единственный вариант, я должен буду осуществить его. Сможет ли лодка пересечь море? Смогу ли я проплыть незамеченным - сторожевые корабли, самолеты... Ну, всего не угадаешь. Там увидим. Нужно купить лодку. Потом продумать детали.
Жизнь снова приобрела смысл, появилась кое-какая надежда. Теперь буду предпринимать практические шаги.
Я решил ехать в Ленинград, повидать приятеля. Предложу ему эту идейку, - думаю, согласится быть моим компаньоном. Не годится оставлять его.
Через несколько дней я был в Ленинграде. Приятель выслушал меня без особого восторга, но и без возражений: он знает, я никогда не действую наобум - всё, что можно предусмотреть, будет предусмотрено, старайся только не отставать. Я поручил Эдуарду высматривать лодку в Ленинграде, сам стану искать в Киеве - сейчас, конечно, ничего в магазинах не было. Нужно ждать. Договорились, что тот, кто купит, просигналит письмом, разумеется, иносказательно - осторожность не повредит. Поболтавшись некоторое время в Питере, вернулся в Киев. Ехал через Москву - надо было и там проверить магазины. Ясное дело - ничего.
Ну, что ж, будем брать измором. Буду наведываться каждый день. Впереди еще полгода, куплю где-нибудь. Должен.
Потянулось время. Почти каждый день я навещал магазины. Нет? - Нет, - А когда будет? - Неизвестно. Бывает несколько раз в году, сразу раскупается. - А нельзя ли заказать заранее? - Нет. Заходите.
Захожу снова и снова - и всё без толку. Так проходит два с лишним месяца...
И вот новость -- были вчера в одном магазине, уже нет! Ясное дело, разошлись "по блату". Что же делать? Завести знакомство с каким-нибудь "завом", дать взятку?
Не очень хотелось этого, не умею я завязывать деловые связи, да и неохота обращать на себя внимание. К тому же, труженики торговой сети - народ осторожный, берут с опаской. Узнаю у продавщиц, звоню на торговую базу: кажется, будут в апреле. Ну, теперь не упустить. Времени осталось не так уж много. Кто знает, когда будет следующая партия. Нет, будь я проклят, если снова прозеваю!
Я стал заходить в спортмагазины еще чаще. С приятной улыбкой расспрашивал продавщиц, наладил кое-какие знакомства. А лодки всё не было.
Лодка! Она стала моей навязчивой идеей. Мысль о том, что кто-то может перехватить. "мою" лодку, не давала мне спать. Что будет, если я не успею достать ее к сезону? Снова пропадет столько времени, и опять - целый год ожиданий. Нет. Надо закончить всё в этом году. О-бя-зательно. Хоть сдохнуть.
Так прошло еще около месяца. Кошмарное время. Из Ленинграда ничего утешительного... Сколько еще ждать?
И вот, наконец, в начале марта - есть! ! Сто рублей.
Зеленый тугой мешок с лодкой и пара небольших весел в чехле. Это то, что даст свободу, или погубит. Ну, камень с души!
Конец осточертевшим поискам, беспокойным мыслям, тяготившим меня все эти дни.
Я сообщил приятелю, что дело сделано, позднее приеду сам, договоримся, как и что.
Однажды я вытряхнул корабль из мешка, прочел инструкцию. При лодке были меха со шлангом, тент и пара надувных кругов - сидений. Да еще - мешочек с резиновыми заплатками (будем надеяться, что ремонт в пути не понадобится!). Посмотрю, в чем же предстоит покорять море. Разворачиваю лодку. Какая она тонкая, ненадежная с виду! Прямо в дрожь бросает, как подумаешь, что ждет впереди. Привинчиваю шланг, засекаю время, начинаю качать. Помпа для ноги, но руками жать удобно. Шипит воздух, борта начинают вздуваться... четыре минуты. Хватит, как будто. Лодка лежит передо мной на полу поперек комнаты - легкая, маленькая, - как легко вминаются поплавки. Уключины из черной резины.
Вставляю весла. Влезаю, сажусь, примериваюсь. Нужно сидеть в самом носу, борта на ширине бедер, ноги достают чуть ли не до кормы. В этой штуке я должен переплыть Черное море. Да еще со своим спутником. Ложусь, вытягиваюсь на дне - длина внутреннего пространства - точно в мой рост, ширина - полметра. Если считать толщину бортов, - лодка в длину 2 метра 30 см. - и в ширину около метра.
Как же всё-таки мы тут уместимся? Тесновато будет. Да ничего не скажешь, попахивает мировым рекордом - если, конечно, он будет установлен. Ну, тут выбирать не приходится - других-то лодок нет. Очень уж непрочная она с виду. Если лопнет в море, смогу ли я ее заклеить? На это надеяться особенно нечего. Нужно будет ухаживать за лодочкой, как за девушкой-недотрогой. Очень беспокоят уключины - нетолстые резиновые пластины с дыркой - выдержат ли? Впереди ведь более трехсот километров пути, примерно двести тысяч взмахов весел, - огромная нагрузка на уключины, на ткань бортов рядом с ними, на клееные швы этой посудины.
Не скрою, с большой опаской поглядывал я на свое приобретение. Дикая моя идея обретала реальность и от этого казалась еще более страшной.
Но ведь не отступать же. Ясное дело, нужно всё проверить, всё обдумать. Тут нельзя делать ошибок. Ошибешься - будешь покойником. Не хотелось бы.
Зато - какая задача впереди! Это дело, достойное настоящего мужчины. Пожалуй, не уступит по трудности и риску знаменитым плаваниям тех людей, которыми я восхищался. Я вспомнил всех их, гигантов человеческого духа. Да, вот это люди! Будь я проклят, если дрогну перед опасностью. Я сделаю что задумал. Я должен сделать это, чтобы получить свободу. Да и поглядеть, чего я стою. Я подумал об американце Джонстоне, первым переплывшем океан в рыбачьей лодке. "Я совершил это, - сказал он, - чтобы показать, что мы, янки, способны на всё". Не слабо сказано.