Смоленцев-Соболь Николай Николаевич : другие произведения.

Первый Миллион

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ "Первый миллион" И.А.Бабкина - первый из рассказов, которые я отредактировал и собрал под общим названием "Чины Батальона на чужбине". Это несколько рассказов, продолжающие всем уже известные "Рассказы штабс-капитана Бабкина". До сих пор, насколько мне известно, рассказ "Первый миллион" нигде не публиковался. Название дано мной. Николай Смоленцев-Соболь
  
  ПЕРВЫЙ МИЛЛИОН
  
  
  Бывший штабс-капитан Алексей Павлов вернулся домой в волглых скучных нью-йорских сумерках. Спустился по давно пересчитанным ступенькам вниз. Ступенек было четырнадцать. На третьей сверху он поскользнулся было, его разхлябанные ботинки поехали в разные стороны. Но Павлов удержался руками за трубу перил. Чертыхнулся в-сердцах. Потом пробурчал:
  -Не хватало мне в довершение всего грохнуться и сломать себе... копчик...
  Почему он подумал не о руке, не о ноге и даже не о голове, а о самом малозаметном члене скелета, копчике, он не знал. И не стал думать об этом. Завершил свое снихождение вниз, с усилием толкнул тяжелую, окованную железом дверь.
  В большой комнате, превращенной в квартиру, было тоже сыро, но тепло. Бывший ротмистр Неделин сидел у печурки. Он поднял голову. Это был лысоватый, несколько обрюзгший и флегматичный человек. При тусклом свете лампочки он предавался своему любимому занятию - учил английский язык. Учил он его варварским способом. На улице подбирал газету, приносил домой и брался за словарь. Словарь был 1891 года издания, англо-немецкий. Это Неделину не мешало. Со словарем в руках он заучивал целые куски из статей. "Мне наплевать на точность смысла, - объяснял он. - Мне всего и надо, чтобы мой язык приобвык к этому кошачьему мяуканью!"
  Во что он верил твердо и нерушимо, это что усвоив английский, он будет принят в хорошее место. Каждый день он встречал Павлова новыми выраженьями. Так и на этот раз, едва тот вошел, ротмистр выпалил тираду:
  -Зеа хэв олвейс бин пипал хэппи ту сел аут зеар оун нейгбарз ин ордер ту фил зеар покец! А, каково, Алексей Викторович? Больше всего мне по вкусу вот это словечко: покец!
  Павлов разматывал свой длинный шарф, снимал свое старое, с чужого плеча пальто. Потом, сев на трехногий табурет, сбрасывал мокрые, заклекшие ботинки.
  -Опять ничего? - с тайной надеждой спросил ротмистр.
  -Ничего, Петр Максимович, как есть ничего. Тот полячишка, с Двенадцатой Улицы, обманул. Шулер чертов! Уже взял двух своих, они ему уголь весь и перекидали, - ответил Павлов. - Просто какой-то заговор, чистой воды заговор...
  -Да будет вам, голубчик, - успокаивающе сказал Неделин. - Три доллара и двадцать центов у нас еще есть. За квартиру уплочено загодя. Нас отсюда не гонят и не погонят. Чай у нас в наличии, хлебных сухарей мы насушили. Даже три конфетки осталось, к чаю-то. Лепехин, Бог даст, сейчас рыбки принесет. Мне зеленщик нынче две луковицы за так отдал. Эх, нажарим рыбы с луком, да потом чайком побалуемся. А завтра опять поищем работешку... Может, планида улыбнется нам...
  Павлов подсел к печурке, устроил ноги в мокрых носках.
  -Погода отвратительная, - пожаловался он. - И я не совсем оправился от своей паршивой инфлюэнции. Поди, на лице у меня написано - такого не брать?
  Неделин вглянул в посеревшее, с обтянутыми скулами лицо друга, хмыкнул, снова заглянул в обрывок газеты и повторил с еще большей торжественностью:
  -Зеа хэв олвейс бин пипал хэппи... ту сел аут зеар оун нейгбарз ин ордер... ту фил зеар покец!.. Нет, Алексей Викторович, мне положительно по вкусу сей тарабарский язык!
  -Еще бы понять, что такое вы заучили за сегодня, - сказал с сомнением Павлов.
  -М-м... В общем, если не вдаваться в граматические тонкости, то смысл прост: люди всегда набивают карманы за счет ближнего своего.
  -Это где же здесь слово "карманы"?
  -А вот, Алексей Викторович, этот самый "покец" - он и есть "карманы"!
  Павлов вздохнул, закрыл глаза. Жар от печки проникал в ступни через мокрую шерсть носков. Тепло комнаты постепенно втекало в его тело, в мускулы, в ноющие суставы, вытесняя промозглость вечерних улиц. Потом, словно отвечая самому себе на какой-то спор, он сказал:
  -Поганый смысл, если по правде-то, Петр Максимович. Недостойный и лакейский смысл!
  Бывший ротмистр с удивлением посмотрел на него. А бывший штабс-капитан все так же, не открывая глаз, продолжал:
  -Мы-то знали другую жизнь... Помню к нам в именьице, в Павловку, игумен из Троицкой обители отец Филофей приезжал. Маленький такой, сухенький, бородешка как выщипана... Но строгий был, особенно по вере если...Ой, строгий! С маменькой, после требы, долго беседовал. Все о божественном, о вечном. Возлюби ближнего своего, как самого себя!.. Есть у тебя две рубашки, одну отдай нагому и бедному. Есть кусок хлеба, отломи половину и накорми голодного. Как сейчас вижу. Сидит отец Филофей, в тонких своих восковых, точно полированных пальцах блюдце держит. Чай горячий потихоньку вприхлюпочку, колотый сахарок вприкусочку. По-татарски щурится, речи наставительные держит по русской вере. Чтобы для души и жизненного смысла. К примеру, говорит, праведные спрашивают по Евангелию: "Господи, когда это мы видели Тебя голодным и накормили Тебя? Когда Ты хотел пить, и мы дали Тебе напиться? Когда мы видели Тебя странником и приютили Тебя, или видели нагим и одели? Когда мы видели Тебя больным или в тюрьме и навестили Тебя?" Понимаете, Петр Максимович, народ христианский сам даже не осознавал, как глубоко он жил Христом-Царем. А Он им отвечает замечательнейшим образом: "Говорю вам истину: то, что вы сделали одному из наименьших Моих братьев, вы сделали Мне"... (Матфея, 25: 38-41)
  -Ах, Алексей Викторович, да где те времена? И мы теперь не в России, а в этой треклятой Америке. Отчего так? Оттого, что Россиюшки-то нашей, той, доброй, богатой, спокойной, широкой, больше нету.
  Но бывший штабс-капитан как не слышал.
  -Маменька ему, то есть отцу Филофею, в дорогу всякой всячины распорядится. Окороков с пяток, колбас кругов двадцать, масла топленого, сыров с дюжину... У нас своя сыроварня была... Управляющий немец, Шнитке по фамилии, коров выписывал из Германии, свиней из Польши везли... Отец на дело средств не жалел, все повторял: нам не только завтра есть-пить, нам и через двадцать лет внуков кормить... Так что чего уж скопидомничать? Еще в путь-дорогу три-четыре красненькие в руку отцу Филофею впихнут: а это на бедных да просящих, батюшка...
  -И куда тот монах всю эту снедь?
  -В монастырек свой, куда ж еще? Там его уже голытьба ожидает. Всегда кормились от обители... человек двадцать-тридцать... всякие калечные да убогие, пьяницы потерянные, старухи бессемейные, побродяжки разные, погорельцы да от бедности просящие... Все им раздавал, что насбирает черноризец... Сам, бывало, горстку пшенички вареной себе в рот сунет и жует помаленьку.
  -Святой жизни человек, - сказал Неделин. - Не знаете, жив ли?
  -Знаю. Погиб. Красные наскочили, шашками порубили, - Павлов помолчал, точно вспоминая что-то, потом досказал. - В девятнадцатом.
  -Выкормил себе смертушку... голоштанных этих, - печально заметил ротмистр. -Кто бы знал... М-да... Эх, Россия!.. Да что же это Лепехин куда-то запропастился?
  -Опять, видать, к своему греку забрел.
  -Что ж, к Язону нужно. Тоже, слыхал я, от работы до работы неделями ничего. А ему дочурку поднимать... Вот же, Алексей Викторович, стыдобушка-то. Мы, два офицера, а от солдата кормимся. Сидим, как приживалы какие: принесет - не принесет...
  -Лепехин всегда приносит. И греку с его дочкой от себя выделит. Анастасиади-то после смерти жены и совсем никакой стал.
  Снаружи раздался стук тяжелых башмаков, потом сопение, дверь открылась рывком. В проеме оказался огромных размеров мужчина. Он был одет в широкие рабочие штаны из брезентина, в такую же куртку поверх вязаного светера, на голове захватанная кепка. С Лепехиным в комнату ворвался сильный, резкий запах рыбы.
  -Честной компании хау-ду-ю-ду! - объявил он и, не снимая ни тяжелых ботинок, ни кепки, ринулся прямо к шкафчику.
  Свет от лампочки упал на его крупное небритое лицо. Оно было красно и обветрено. Глубоко посаженные маленькие глазки, тяжелая челюсть, большой рот с крупными желтыми зубами - при такой внешней звероватости кто бы мог догадаться о большом и нежном сердце Лепехина? Шрам со лба на висок усугублял впечатление. А сильная, вперевалку, походка делала его похожим на большого медведя-топтуна.
  -Что случилось, Иван? - первым заподозрил что-то Неделин.
  Кроме того, что он учил английский, он отвечал за кассу их маленькой артели. Особенного чутья не требовалось, чтобы проследить, куда и зачем направился Лепехин. На самом верху шкафчика была жестянка из-под монпансье. В жестянке хранились все наличные деньги.
  -Хочу, Петр Максимыч, из наших запасов три доллара взять.
  -Как это три доллара? По какому такому случаю? - засуетился Неделин.
  -Неприятность у нас, Петр Максимыч, - отвечал Лепехин. - У князя их Кугушонок свалился. Жар, лихоманка. Вызвали доктора. Он требует пять долларов. Три за визит, два за лекарства. А у тех-то, сами знаете... совсем невмоготу... Княгиня к Язону, то есть... Я у Леонид-Михалыча как раз чайком пробавлялся, с трудов-то... Вот мы с ним сюда, бегом да бегом...
  -Язон здесь?
  -Наверху. Не стал спускаться. Нет у нас времени, господа.
  С этими словами Лепехин раскрыл жестяную коробку и вынул три долларовые банкноты.
  -Но надо пять, ты сказал, Иван.
  -Нынче я два с полтинной заработал. Не журитесь, Петр Максимыч, на хлеб у нас всегда гривенник найдется.
  Павлов рывком поднялся.
  -Я с вами иду, Иван. Может, хоть чем-то полезен буду.
  Он воткнул только-только согревшиеся ноги в мокрые ботинки и стал быстро и решительно наматывать шарф, словно бы боясь возражений.
  
  Кугушонок лежал в полузабытьи. При свете керосинки было видно, как от жара потемнело личико малыша. Волнистые прядки прилипли к мокрому лобику и вискам. Дыхание его было прерывистым. Время от времени он словно бы приходил в себя и начинал жалобно плакать: "Мамоська, у меня голыско болит!" Даже не плакать, а попискивать.
  Юлия Евгеньевна тогда вскакивала, металась по комнате. А князь, исхудалый, стоически трепеливый, старался приобнять и успокоить ее.
  Низенький, лысый и неопрятный доктор с удивлением и каким-то испугом посмотрел на троих мужчин, вошедших в комнату вслед за хозяином. Он их не ожидал. Тем не менее он требовательно спросил:
  -Пеньонзи пгинéшли?
  Князь Кугушев вскинул голову.
  -Принесли. Здесь три доллара за визит, это два - за лекарства.
  Доктору цепкости было не занимать. Пять мятых бумажек тут же оказались засунуты в карман засаленного жилета.
  -Где лекарство? - спросил Павлов, присматриваясь к доктору.
  Тот извлек из своего видавшего виды саквояжа бутылочку с желто-мутной жидкостью. С видом великого знатока всех философий мира наставительно изрек:
  -Óдна спуна этот элéксир на тжи раза дзень!
  Павлов зло и непримиримо смотрел ему в лицо. Потом быстро приблизился и крепко взял за пуговицу пиджака.
  -Слушай меня теперь, лекарь. Я тебя знаю, ты на Сорок Шестой улице пользовал старуху от водянки. Она умерла. Твоя микстура оказалась водой с сахарином...
  -Я в-ваc нé-знам! - изменился с лица доктор. -Не трогачь мéнья!
  -Зато я тебя знаю, мошенник. Попомни: если мальчик не подымется, тебя найдут в Худзоне. Никакие микстуры тебе не помогут.
  Руки доктора мелко задрожали.
  -Ви что? Ви что? Ви маете жантаж. Я буду звачь коп, це не есть Россия...
  -Позови! Позови копа, - вдруг пророкотало угрожающе из темного угла. - Чево-о? Жизнью мальчоночки играть?
  Лепехин выдвинулся на свет. Его крупное, обезображенное шрамом лицо не предвещало ничего хорошего. Его огромные руки потянулись к доктору.
  -Пор-рву на куски!
  Стало отчего-то очень жарко. Доктор враз взопрел. С такими он еще не встречался. Но это же... русские... На его лысом лбу выступила испарина.
  -Але, гошпóда, панове... - залепетал он. - Я другий мам медисин. Уан минут!
  Трясущимися руками он стал перебирать в саквояже.
  -Так цо ж, панове... Та я зараз... от мам пилз, то есчь пилюль. Дещять доллярз!
  -Что-о? - сделал еще один шаг к нему Лепехин. - Ты сказал: два! Ты взял деньги!
  -Цэж стоичь дещять, але вам цэ без пеньонзи!
  Он протягивал жестяную коробочку. Руки его тряслись, голос пропадал.
  Быстрым движением Павлов выхватил у него коробочку.
  -Будем так считать, что мы рассчитались. Молись своему богу, фершал, чтоб мальчику не стало хуже. Я с тобой не шучу. Это условие торговой сделки. Бизнес, ду ю андерстэнд?
  Доктор понял. Как было не понять? Кабы не понял, так вон он, громила с пудовыми кулачищами. От которого воняет рыбной требухой и который обещал его порвать.
  -Йес, йес, панове, все будет ол-райт. Я буду ухóдичь, але мам други клиенти...
  -Иди да думай, - веско сказал Павлов. - Да все время оглядывайся, коли что не так.
  -Юля, принеси воды, - раздался голос Кугушева. - Надо дать эти таблетки. Ничего, малыш, сейчас будет легче. Потерпи немножко, сыночек. Видишь, доктор тебя посмотрел, сказал, что ты выздоровеешь.
  Саквояж доктора стукнул о косяк двери. Это пройдоха от медицины юркнул в приоткрытую дверь. Его шаги быстро просеменили по коридору и стихли.
  
  Прошло недели полторы. То ли в тот день у Кугушонка был кризис, то ли в самом деле пилюли помогли, но жар спал, гнойнички в горле полопались, хрипы в грудке ослабли, кашель стал глубоким, мокрым. Мальчик вернулся к жизни. Об этом отец радостно соообщил Павлову, встретив его в церкви.
  -Жди тогда гостей, - объявил тот. - Не обессудь, Сережа, но ты нам обязан... Идем к тебе не с пустыми руками. Закуски не надо, все равно у тебя выпить нечего!
  И он подмигнул.
  В Нью-Йорке была неожиданная оттепель. Обычно февраль здесь злой, холодный, ветренный, снежный. Вихри с севера, с Канады, кружась и набираясь силы над Великими Озерами, обрушиваются на этот фантастический город, преображая его в какое-то нереальное, странное и призрачное царство.
  Но и оттепель здесь совсем не как в России, с ее постепенными ослаблением мороза, с устало-ноздреватым настом санных прогонов, со звоном золотистой капели, с галочьим граем в еще пустой тонкой березовой росписи по темнеющему краями небу.
  Нет, в Нью-Йорке все иначе. Вчера еще мятель, вьюжки вдоль улиц-стрит, корки сугробов вокруг бродвейных тумб и газовых фонарей, испуг в глазах прохожих, клубы пара из подвалов, черные хлопья снега, лошадиные морды в инее, костры в железных бочках и торопливый стук дамских каблучков от блестящего желтого кабриолета до красной дорожки широкого крыльца "Валдорф-Астории".
  Сегодня вдруг теплынь, сугробы сходят в небытие, как нераскаянные души, без памяти и остатка, горожане сбрасывают пальто, разматывают кашне и шарфы, меняют шляпы. Копоть оседает, ее уносит водой. Воробьи чирикают, клерки разгуливают с тросточками, женщины улыбаются, окна растворены, детвора визжит в своей неизбывной радости. Разнощики выкатили свои тележки: оранжи и персики поштучно, бижутерия на бюстах из папье-маше, жареные каштаны в кулечках, сладкая вата на длинных палочках. Автобусы рычат, автомобили клаксонят, лошади весело роняют из-под хвостов. Из угловой мастерской мандолинщика разносится нежная мелодия. Ее перебивают крики двух итальянок, что-то не поделивших и готовых вцепиться другу другу в волосы.
  Кугушев встретил друзей радостно.
  -Юрочка поправляется. Как я вам благодарен, господа! Если б не вы... если б мы промедлили...
  -Слава Богу, Сережа, все обошлось. Долго ты нас в дверях держать будешь?
  -Проходите. Сделайте милость...
  На этот раз явились все вместе. И Анастасиади с дочкой, и осунувшийся Павлов, и ротмистр Неделин, и кормилец Лепехин. Последний принес четыре толстые рыбины, уже разделанные, вычищенные и набитые капустным листом. У соседей-греков выпросили на время их широкую и глубокую сковороду. Вскоре рыба уютно шипела в оливковом масле и собственном соку, по комнате разносился сладчайший аромат. Княгиня, подвязавшись фартуком, выставляла на стол настоящие хрустальные рюмочки: "Их было двенадцать... осталось всего восемь... помнишь, Сережа, как мы праздновали в Белграде нашу первую Пасху..." Ее муж выкладывал на хлебное блюдо ломти самого настоящего ситного, нарезал тонкими ломтиками сыр и наваливал картофельный салат под майонезом.
  -Пища богов! - объявил ротмистр Неделин.
  -Вы оптимист, Петр Максимович, - сказал Павлов.
  -Почему бы нам не быть оптимистами? - спросил загадочно Анастасиади. - Зима позади, наш Кугушонок выкарабкался. Мне удалось достать небольшую работу. Петр Максимович почти выучил английский. Ну-ка, господин ротмистр, удивите нас этим загадочным и сочным языком.
  -Только по внутреннему согреванию! - ответил Неделин.
  -Да где нынче достанешь того согревания? - сказал Павлов. - Чертова проибишэн! Слово-то какое придумали. Как ругаются грязно...
  Кугушев покачал головой, улыбнулся.
  -Что не доступно бедному, то возможно ловкому.
  И выставил на стол две бутылки "Сэма Томпсона".
  -Ай, да князь! - воскликнул Павлов. - Не зря, ой, не напрасно девица молодчика пытала... Крепенькая штука, не хуже царской, той, что с красными орлецами по сургучу... помните?
  -Отпробуем - оценим, - резонно отвечал Неделин.
  Вечер прошел на подъеме. Выпивали, закусывали, вспоминали о мытарствах на чужбине. О чем еще говорить русскому человеку? Кто набродился по Турции да Сербии да Болгарии, кто хлебнул Германии с Францией. Кто был удачлив и делами слыл в Александрии да в Риме. Только в конце концов оказался в этом занюханном углу Нью-Йорка. А кто никак не мог отойти от гражданской. Это бывшего штабс-капитана Павлова все не оставляла навязчивая идея, что там - он махал неопределенно куда-то на окно - их ждут, и назад идти надо. С оружием, со знаменами, с песнями молодецкими. Ведь были же славные походы, был Новочеркасск и Харьков, были хлеб-соль и рушники под копыта коней, были слезы радости, цветы от барышень, торжественные парады и звон колоколов. И Крым надо было держать. Нельзя было отдавать Крым!..
  По мере того, как голоса становились громче и речи все более воинственны, хозяйка квартиры, княгиня удалилась в детскую вместе со своим Юрочкой и Машей Анастасиади.
  Но вот рыба съедена, последние кусочки картофельного салата подобраны, и вторая бутылка из-под виски почти пустая. Кугушев раздал всем по пятицентовой сигаре, сам сел на шатающийся венский стул, закурил.
  -Что скажешь, Леонид? Не хуже твоих египетских?
  Анастасиади затягивался дымом и отсутствующе улыбался.
  -Однако, Сергей Васильевич, откуда ж такая роскошь? - изумленно спросил Неделин. - Виски, сигары...
  -Виски через одного жулика, - усмехнулся князь Кугушев. - Он в клубе на Мэдисон-Авеню... Что им проибишэн? Им только деньги неси, они тебе и птичье молоко добудут.
  -Однако деньги-то...
  -Третьего дня получил. От родственников из Грасса. Они там, во Франции, не бедствуют. Имение приобрели, виллу, автомобиль. Это мы тут... понимаете ли... Вам, господа, хочу вернуть свой долг. В тот день последние, наверное, отдали...
  -Вот и хорошо, князь, что все так устроилось, - сказал Павлов. - Последние не последние, но что-то близко к тому.
  Тут заговорил Анастасиади.
  -Что там "близко"? Последние три доллара Иван из артельной кассы тяпнул. Иван, подтверди... ты мне сам сказал.
  -Было дело, Леонид Михалыч. Так что ж? Сегодня пусто, а завтра густо. Таков, значит, расклад, - прогудел Лепехин.
  По причине визита он был одет празднично, как в церковь. На нем был темно-серый костюм в белую полоску, белая манишка, под горлом галстук. Он был чисто выбрит, от него несло одеколоном. Одеколона он не пожалел. После виски его разморило. Сигарку, полученную после обеда, он палить не стал, а завернул ее в салфетку и заботливо сунул в нагрудный карман.
  -Расклад, говоришь? А я, господа офицеры, по-другому на это смотрю? - сказал, пыхнув сигаркой Анастасиади.- Мы, знавшие настоящую жизнь, люди с образованием, с опытом жизни, повидавшие разные страны, и не можем устроиться в этом паршивом Нью-Йорке? Гиль, господа!
  -Дело в том, Леонид Михайлович, что языка мы пока не освоили... - начал Неделин.
  -Язык не при чем! - перебил его Язон. - Вспомните, как в боях. Мы к ним с пониманием и жалостью, дескать, что ж, что красные, они же русские, наши - так они и бьют нас. Но забываем про жалость и всякий гуманизм, навязываем им свое - тогда мы бьем их.
  -Язык-то все равно был один, Леонид Михайлович, - сказал Павлов. - Язык оружия. Мы знали, что делать, когда у них восемь пулеметов против наших цепей. Они знали, что такое наши гаубицы против их бронепоездов.
  -А здесь мы как дети малые. Не знаем, как деньги добывать? Не ведаем, как тут все мошенничают и друг с друга тянут? - горячо заговорил Анастасиади. - Да тот же Пинский, лекаришка, которого вы с Иваном так напугали... Все его докторское образование, в лучшем случае, это фельдшерские курсы в каких-нибудь Боровичах. Шарлатан! И саквояж докторский за пятак у старьевщика купил. Шабаш, господа, пора все менять!
  -В главном, Леонид Михайлович, вы несомненно правы, - заговорил Неделин. - Тут всякий так и норовит в твой карман залезть. Оно, конечно, и в Расеюшке-матушке не без того было. Однако здесь это - как чума, как тиф повальный. Всех зацепило!
  -Так что ж? Нам помирать оттого?
  -Мы и так помираем, - сказал князь Кугушев. - Как говорится, куда ни кинь, везде клин. Родственники прислали две тысячи франков. Да только долги раздадим, опять ни с чем.
  -Две тысячи - это сколько ж в наших долларах? - наморщил лоб Лепехин.
  -Девяносто выходит.
  -Эк... за девяносто, господа, мне цельный месяц таскать и катать бочки.
  -И тех уже нет, Иван. Едва половина осталась.
  Иван Лепехин завозился. Венский стул под ним опасно скрипнул.
  -Однако! - молвил он.
  -Но неужели мы, офицеры Русской армии, не в состоянии себя прокормить в этой Америке? - воскликнул снова Язон. - Или совсем оскудели на силу и разум?
  -Может, и не оскудели, - потер себе лоб Кугушев. - Но как начать, не знаем. Вот ты, Леонид Михайлович, занимался торговлей, я знаю, ворочал деньжищами в Египте и Греции, в Италии на бирже маклевал... Ты лучше нас понимаешь, чем здесь, в Америке, богатеют.
  -Ценные бумаги, акции покупают дешево, продают дорого, вот чем, - ответил Язон.
  -Но чтобы продать, нужно иметь, - сказал Неделин. - А чтобы иметь, нужно купить. Но на что купить, если мы все, как говорится, сидим на бобах?
  -А эти самые акции, откуда они берутся? - спросил Лепехин.
  -Заводят предприятие, под доходы от него печатают бумаги. Как бы заемные векселя! Пошли доходы от пуговичной фабрики - на акцию стали набегать прибыли. Но ту фабрику тоже надо построить или выкупить. Или шахту. Если помните, господа, братьев Резниченков? Так они приехали сюда с деньгами, купили шахту в Пеннсильвании. Теперь у них три сотни углекопов, на Бирже их акциями торгуют, им прибыли помимо угля...
  -Спекуляция все это... - сказал Лепехин. - Недостойно! За трудовой рубль бумажку всучат - иди, радуйся.
  -Постой, Иван, - перебил его Кугушев. - Леонид Михайлович, а про "Русские Алмазы" забыл? Как ты с нашим Бабкиным того чертова капитанишку Боклея отодрал!
  -Полноте, князь. Дела давно прошедших лет. Да и обстоятельства, заметьте, господа, были такие, что...
  Историю об "алмазах" знали все. Анастасиади, Кугушев и Лепехин на тех "алмазах" и удрали от напиравших красных. Почитай, из-под самого носа ушли. Вместе с Батальоном нашим. Павлов был дроздовец, а Неделин служил по тыловому обеспечению у генерала Барбовича. Однако как мы нагрели британца-капитана, они слыхали еще в Галлиполи. Да случай свел с унтером Лепехиным - от него вызнали кое-какие подробности.
  -Но нынче обстоятельства наши не намного лучше, - задумчиво сказал Павлов. - Хорошо, Иван пока в силе. А надорвется он, катая свои бочки туда-сюда, и что тогда? Я за прошлую неделю всего два доллара принес. И то по случаю. Петр Максимович - четыре с полтиной. Да без Ивана мы и вовсе сдохнем.
  -Бог не без помощи! - прогудел Лепехин. - Чего загодя гробы колотить? Не схимники, поди. Еще подержимся.
  -Подержимся? - воскликнул князь Кугушев. - И долго нам держаться? Долго будем перебиваться так-сяк?
  -Но что же вы предлагаете? - спросил Неделин. - Землю копать нас не берут, просить стыдно, а грабить банки - сами не захотим.
  -Не знаю, господа, что и предложить? Знал бы, давно б сам занялся.
  -Есть у меня, братцы, одна пропозиция, - вдруг объявил Анастасиади.
  Он оглядел всех. На его лице, теперь чаще темном, отрешенном, неожиданно выступила та белозубая улыбка, за которую его в Батальоне любили. В голосе появилась веселая дерзость, которой он всегда отличался.
  -Какая? - в один голос выдохнули все...
  
  История теперь многое умалчивает. Время проходит, и какие-то важные детали событий блекнут, теряются в дымке угасающего дня и убегающей памяти людской. Другие события этой жизни заслоняют их. Когда я приплыл в Америку незадолго до Второй Большой войны, все участники того дела давно уже разъехались по разным углам страны и даже мира. Да я и не знал ничего ни о каком деле. Только в Русском Клубе, на одном из чаепитий, где были князь Гобеленский, граф Муханович, барон Вестинбобус и сотни полторы разных магнатов, шулеров, дворян и князей крови, передавали, со смешком, намеки на каких-то русских, которые "обули этих американцев". И произносились имена, мне показавшиеся очень знакомыми.
   Первым я обнаружил князя Кугушева. В Пеннсильвании. Нашел его в полном здравии, помолодевшим будто бы. Совсем не таким я знавал его в Константинополе и Белграде. Там он был беженцем в стоптанных башмаках, бесправным эмигрантом, вечно полуголодным, в поисках динара, озабоченного, как прокормить жену и сына, нашего батальонного Кугушонка.
  На вокзале Филадельфии меня обнял энергичный моложавый джентльмен. Белая шляпа с широкими полями, трость с костяным набалдашником, тонко подрезанные усики. Посреди разношерстной вокзальной пыльной толпы он выделялся. Своей осанкой, своей породой, в которой слились татарские ханы и среднерусские помещики, далекие славные рюриковичи и германские бароны.
  Я видел, как перед ним вытянулся и отдал честь полицейский. Меня это так удивило, что я спросил, не вышестоящий ли начальник он тому полицейскому.
  Сергей Кугушев рассмеялся: "Впервые его вижу. По правде сказать, Иван Аристархович, я ведь в Филадельфию только раз-два в год наезжаю. Постоянно мы живем у себя, в своем домишке, отсюда шестьдесят миль..."
  "Домишко" оказался огромным особняком с розово-мраморными колоннами, с подъездом для автомобиля, с каменными львами у ворот, с электрическими фонарями вдоль аллей, с садом и оранжереей, с флигелем садовника, с теннисным кортом, с гаражом на три авто-кары, с озером, на котором покачивалась лодка.
  Встречала жена Сергея, Юлия Евгеньевна, в нарядном легком платье с открытыми плечами. На шее - нити жемчугов, очень изящно скрывающие за простотой большую стоимость. За хозяйкой вышла челядь: немолодой дворецкий, приветствовавший меня по-русски, молодая горничная, поздоровавшаяся по-английски, женщина постарше, по-нашему, совсем по-деревенски всплеснувшая руками, позже выяснилось, что она - кухарка.
  После вкусного обеда, с поросятиной, с пирожками, с салатами, с экзотическими пуншами и настоящим французским коньяком, а затем с мороженым и обязательным кофе, мы втроем, князь, княгиня и я, вышли на широкую открытую веранду.
  Юлия Евгеньевна еще расспрашивала о баронессе Вестинбобус. Правда ли, что ее сын дни и ночи пропадает в "Русской чайной"? Проигрывает тысячи. Волочится за певичками и танцорками. Тратится на них. Пытался будто бы стреляться... А что же сама Марфа Аркадьевна?
  Я отвечал что-то невпопад. С Жоржем Вестинбобусом я зубровку не пил, под тусклыми плафонами в дыму сигар до утра не сидел. Стреляться из-за певички?.. Мы - разных поколений. Мы - разных миров.
  Солнце скатывалось на запад, окрашивая рощу и сад слева в золотистые тона старых голландцев, отражаясь мягкими бликами в озерке, по которому плавали белые лебеди.
  -Лебеди не мои, дикие, - объяснил Кугушев. - Каждый год прилетают. Видишь, Иван Аристархович, камыши? Они там выводят своих лебедят. Каждый год! Осенью поднимутся стаей и улетят в теплые края. А вон тот лес, за дорогой, принадлежит мне. Сто шестьдесят акров.
  Наконец, поняв, что толку от меня не добиться, Юлия Евгеньевна замолчала. Потом и вовсе ушла в дом. А мы с Сергеем остались.
  Там, на открытой веранде с резной баллюстрадой, выкрашенной в белый цвет, за рюмкой шерри-бренди, он и поведал мне. О своих первых годах жизни в этой стране. О том, как холодали и, бывало, голодали офицеры, брошенные на произвол судьбы. Как бегали в поисках работы по манхэттенским улицам. Как хватались за все: копать канавы, разгружать уголь, чистить лук в ресторане, мыть тарелки в посудомойных, крутить гайки в автогаражах, красить стены и заборы, а если повезет, то вращать ручку счетной машинки и корпеть над бухгалтерскими книгами день и ночь.
  И о том, как однажды им стало просто невмоготу. Им, боевыми офицерам, знавшим блеск Двора и обилие модных магазинов Петербурга, помнившим свои семейные гнезда и сытость старой доброй России-матушки, размеренное, день да днем, месяц за месяцем сонное и сытое бытие, - им просто стало невыносимо жить в подвалах, катать бочки с рыбой, просить в долг у мясника, у зеленщика, у булочника. И они задали друг другу вопрос: до каких пор? Неужели они, офицеры самой блистательной армии в мире, капитаны и ротмистры, кавалеры орденов, обречены в Америке на нищету и прозябание? И дали свой ответ на эти вопросы.
  
  Поздним февральским утром, когда с Гудзона порывами налетал морозный ветерок, три фигуры показались на конце Ореховой улицы в городке Йонкерс. Городок был северным пригородом Нью-Йорка. Раньше сюда ходила конка, теперь потянулись автобусы и таксомоторы. И эти трое сошли с автобуса, постояли в клубах голубоватого дыма, когда автобус покатил дальше, потом оглянулись и стали сверяться с бумажкой.
  -Ореховая должна быть вон там.
  Все трое двинулись в указаном направлении.
  Ореховая и впрямь оказалась минутах в десяти ходьбы от остановки. Это была длинная рабочая улица, застроенная так и сяк, с большими прогалами между домов, с кучами навоза и угольной золы, с морозным бельем на веревках, растянутых между деревьями. По причине зимы, какие это были деревья, определить было невозможно. Но предполагалось, что они были ореховыми, раз так назвали улицу.
  Хозяин обозначенного в бумажке адреса вышел к ним на стук в косяк. Это был заспанный краснорожий детина. Кугушеву и Анастасиади он напомнил своей внешностью капитана "Драхмы" Боклея. Тем напористей, к удивлению Неделина, они стали вести переговоры.
  -Лэнд, мистер. Ю селлинг лэнд? Ви байинг лэнд.
  Детина оказался не англичанином, а ирландцем. Имя его было указано в бумагах, которые он вынес: Джон Фитцпатрик. Он владел тремя акрами земли посреди Ореховой улицы, там где в нее врезались заросли и пустырь. Собственно три акра и были тем пустырем. Показывать было нечего, поэтому владелец сказал им: идите сами и смотрите. Цену он показал на пальцах: 15 долларов.
  Так это хвалилась бабка дедкой стать! Язон Колхидский не был бы настоящим греком, если б не сбил цену до 10 долларов. Джон скрипел, пыхтел, скреб ладонью небритую щеку. Но пришлось согласиться. Этот пустырь ему был не нужен. И никому не был нужен. За год или два, что земля была выставлена на продажу, не было ни одной поклевки. Зато хотелось хорошенько посидеть с друзьями в местном пабе. А эти трое были настроены на покупку. И десять долларов шуршали в их ладонях прямо перед его носом. Нотариус, который жил на соседней улице, оформил сделку за пятьдесят центов. Кугушев, Анастасиади и Неделин пожали руку Фитцпатрику. Ирландец пробормотал что-то. Наверное, пожелал удачи.
  Тем же вечером друзья вернулись в подвал. Лепехин с Павловым ждали их. На плите шкворчала картошка в сале, сбоку сипел чайник.
  -Господа, мы теперь землевладельцы в Америке, - торжественно провозгласил Неделин. - Три акра первоклассной земли. Пустырь! Камни, мусор, кусты, деревья, речонка по границе.
  Алексей Павлов обреченно вздохнул:
  -Ох, Петр Максимович!
  -Алеша, гвардия погибает под барабанный бой! - обнял его и потряс за плечи Язон Колхидский.
  -Если так, господа, - засопел Иван Лепехин, - то надо по такому поводу внутрь принять.
  И выставил бутылку подпольного виски.
  -У поляков на Девятой Улице выменял. Им рыбки захотелось, они как раз привезли свой буз для МакМахона. Им закуска, нам выпивка...
  Вечер прошел в той близости душ, которую не понять нерусским. Виски согрело сердца и смягчило мысли. Вспоминали, уговаривались, планировали, условливались на будущее. Потом князь Кугушев и Анастасиади ушли, Лепехин завалился спать за ширму, а штабс-капитан Павлов с ромистром Неделиным еще долго сидели и пили чай. Пили по старинке, с блюдечек, вприкуску, тихо переговариваясь о том и о сем, но стараясь не тревожить Ивана - тому назавтра опять было идти на свой причал катать бочки.
  
  Еще неделя прошла в беготне по Нью-Йорку, в переговорах с двумя жучковатыми евреями, которые сидели в арендованных лавках на Мэйден Лэйн, торговали потертыми серебряными ложками-вилками, золотыми браслетами, кольцами, сережками с дешевыми мутными бриллиантами. Но не только беготней и разговорами были заняты друзья. А еще поездками на "свою землю", покупкой инструментов, из которых главными были не молотки и пилы, а лопаты, кирки, две старые тачки.
  Подъехавшему на велосипеде немцу-почтальону Миллеру эти русские сказали:
  -Будем копать землю. Нужно сделать фундамент под дом.
  -Вы знаете, как строить дом?
  -Нет. Но нам нужно жилье, и мы решили, что это будет дешевле, построить самим, и жить в собственном доме.
  -Зер гутт, - ответил мистер Миллер. - Вы крепкие парни, вам это по силам.
  И он выразительно посмотрел на огромного Лепехина, который упоенно бил киркой по земле, отваливая камни и глину.
  Наступил март. Лужи по утрам еще были скованы ледком, но дни установились теплые. Периметр дома был докопан. Почтальон Миллер, снова подъехав на своем велосипеде, указал, что периметр не совсем прямоугольный. На что копальщики ответили, что и так сойдет. Что когда выроют котлован, все поправится. А на будущее, мистер Миллер, вот наш почтовый ящик на столбе. Если будет какая-то корреспонденция для господина Лепехина или Неделина, то бросайте в ящик.
  К новым владельцам участка посреди Ореховой улицы уже привыкли. Несколько раз они заходили в лавку к Толстому Гарри, покупали хлеб, бутылку молока и три-четыре фунта мяса. Мясо они жарили под открытым небом, насадив на палочки. Потом привезли с собой черный закопченый котелок, и с тех пор варили в нем похлебку. Было видно, что походный образ жизни их не пугает.
  Их другой сосед, с той стороны речушки, был жилистый и молчаливый рабочий по фамилии Крэйн. Он жил в маленьком домике со своей женой, такой же молчаливой и жилистой Кэтрин. Попытки поговорить с ними ни к чему не привели. Ротмистр Неделин попытался было выдать им новую фразу, выученную на днях, но они оба посмотрели на него как-то дико. Язон Колхидский махнул рукой:
  -Оставьте их, Петр Максимович. Они пролетариат, как их Маркс писал, придаток механизмов.
  Вскоре оказался у друзей еще один знакомец. Подросток лет 13-14. Он жил в двухэтажном домике, откуда по вечерам слышались крики на какой-то невообразимой смеси немецкого, польского и английского, писк детей, пиликанье скрипки. Мальчишку звали Моше, и было видно, что он попросту убегает из дома, чтобы побыть в тишине и одиночестве. Когда Алексей Павлов жестом пригласил его к костру и подал палочку с мясом, Моше неуверенно замер.
  -Мистер, это порк?
  -Нет, не свинина. Это говядина. Ешь, пока я не передумал, - ответил Алексей.
  Оказалось, что Моше родился в Бялостоке, но где это он не знает, потому что родители переплыли на пароходе в Америку. Здесь у него появились еще две сестры и братик. Отец по имени Эйб нашел работу в переплетной мастерской. Платят ему мало, потому что все теперь читают газеты, а книги выбрасывают.
  В тот день из пятерых на строительном участке были трое. Не было Лепехина и ротмистра Неделина. Лепехин катал бочки, Неделин нашел приработок: стекольщик Джордж Кэмпбелл глубоко порезал руку, вынимая старые осколки из рамы - теперь ему нужен был помощник. Платил он немного, семьдесят центов в день, но и эти центы были небезполезны.
  Князь Кугушев в это утро был одет в свежий рабочий комбинезон на широких лямках. Он обкапывал и ровнял там и здесь стены траншеи. Он-то и увидел что-то блестящее в глино-песке отвала.
  -Алеша, подойди-ка, - громко и тревожно позвал он Павлова.
  Павлов с Анастасиади приблизились двоем.
  -На слюду не похоже, - сказал Язон Колхидский. - Похоже на песчинку золота.
  -А вот еще, - сказал обрадовано Павлов, вылавливая из земли еще одну желто-блестящую зернинку.
  Друзья переглянулись.
  Анастасиади вытянул из кармана холщовый мешочек.
  -Копни, Сережа, вот тут, - сказал он Кугушеву.
  Подъехавшего почтальона Миллера они с плохо скрываемым торжеством стали расспрашивать: а не находил ли кто в округе золотого песка? Может, была тут когда-то старая золотоносная шахта или мыли золотишко старатели? Миллер с удивлением смотрел на этих русских. Одеты плохо, бедно, в рабочих комбинезонах, в башмаках, с грязными руками. А глаза горят, как у заезжего проповедника. Совсем, видать, от тягот жизни свихнулись, стали задавать такие вопросы.
  Нет, отвечал он, никакого золота здесь никто не находил. Золото моют в Калифорнии... Каляфорния, джентльмены! Понимаете? Это на том побережье... Это там золотая лихорадка, но и та закончилась. Уже лет двадцать. Капут! Потому что все когда-то кончается. Ничего нет вечного. Все, кто смог обогатиться, теперь живут в своих особняках, ездят на автомобилях, обедают в дорогих ресторанах. Они богатые. Здесь же, в десяти милях от Нью-Йорка, на берегу Лесопильной реки никакого золота нет и быть не может. Мы все здесь бедные. В этих местах раньше жили индейцы, но это было очень давно. Первые поселенцы были голландцы и немцы. Потом англичане, и уж они-то, поверьте мне, господа, нашли бы золото. Они на золото падки. А теперь живем мы, всякой твари по паре, немцы и поляки, евреи и венгры, ирландцы и шведы, греки и русские, такие же, как вы, господа.
  -Хм, хм... - неопределенно похмыкали странные русские.
  Почтальон еще раз с подозрением посмотрел на них, сел на свой велосипед и покатил дальше. Сумасшедших в Нью-Йорке и его окрестностях всегда было предостаточно.
  -Однако давайте продолжим, господа, - сказал Анастасиади. - Чудится мне, что не все в этой Америке открыто.
  Результатом получасовой работы стала маленькая горстка желтого тяжелого песочка. Этот песок, положив в холщовый мешочек, еще раз промыли в речке. Моше опять появился как нельзя кстати. Он спустился к ручью с той стороны и наблюдал, как трое мужчин, угощавшие его жареной на палочках говядиной, теперь суетились у воды. Они копали лопатой там и здесь, потом землю промывали. Что-то извлекали оттуда, складывали в мешочек, потом сам мешочек опять возюкали в воде. При этом они громко обменивались какими-то непонятными фразами, в которых он явно услышал слово "голд" - золото!
  -А что, Алексей Викторович, если этот речка вымывает золотоносную жилу? - спрашивал Язон Колхидский. - Голд может быть повсюду. Голд кэн би евериуэр!
  -Странно, что до нас никто не догадался о таком. Голду тут может быть - Калифорния от зависти почернеет.
  Заметив Моше, они отвернулись, потом стали быстро собираться и уходить. Моше побежал домой. Ему не терпелось рассказать папе Эйбу про соседей вниз по речке. Слово "голд" в этой стране у каждого вызывает усиленное сердцебиение.
  
  Неизвестно, то ли провидением Господним, то ли по случайному совпадению в те августовские дни 1925 в Нью-Йорке в синематоргафах стали показывать новую картину Чарли Чаплина. Называлась она "Золотая лихорадка". За десять центов люди могли взять билет, пройти через входной турникет. В холле купить пакет жареной кукурузы и бутылочку кока-колы. А потом наслаждаться суматошным и потешным Чарли Чаплиным, который с тросточкой в руке шлялся по горным заснеженным тропам Юкона и варил собственный ботинок на День Благодарения и бегал от Большого Джима, который хотел его съесть. И все ради золота. Ради презренного желтого металла.
  Однако в эти дни Нью-Йорк не ринулся на знаменитого комедианта. Кассы не могли похвалиться тысячными сборами. В темных залах едва ли собиралось по пять-восемь человек, и то каких-то заезжих. Зато сам Нью-Йорк походил скорее на тот же Клондайк, когда туда хлынули потоки золотоискателей.
  Все началось с того, что из лаборатории Агентства геологических изысканий вылетело словечко: золото в Йонкерсе! Какая чушь, морщились знатоки. В Йонкерсе можно найти только глину и песок, и не самого лучшего качества.
  Но слово, как говорится, не воробей, вылетело - лови его теперь!
  Да-да, самое настоящее золото, - утверждали оптимисты. А как известно, вся американская нация в основном состоит из оптимистов. Иначе не побросали бы они, все эти итальянцы, немцы, ирландцы, евреи, поляки и британцы своих насиженных углов в Старом Свете, и не ринулись бы неизвестно куда, к черту на кулички, искать счастья и благоденствия за океаном.
  Потому слухи о золоте в Йонкерсе разлетелись со скоростью телеграфного сообщения. О да, явились в лабораторию Агенства двое русских, со своим ужасным акцентом попросили сделать анализ почвы. Рассказали, что копали под фундамент да заметили что-то блестящее. И еще, и еще... "Что-то блестящее" оказалось самым обычным золотом. Пять-шесть крупинок на каждый копок лопаты.
  Два сотрудника лаборатории, заручившись разрешением начальства, тут же поехали в Йонкерс. Даже наняли кэб и посадили с собой этих русских. Дотарахтели до улицы Ореховой. В самом конце, на пустыре, у речонки действительно копошились в земле еще двое. А на том берегу мыл в тазике грязь и песок местный житель, некто Крэйн. Он-то и подтвердил: вышел утром к ручью, заметил блеск - вот смотрите! На широкой ладони его лежали три или четыре крохотных желто-металлических комочка.
  Тут же метался и все что-то высматривал подросток.
  "А вы геологи? Вы знаете, как определить золото? Это правда, что золото можно найти просто в земле? Вода размыла жилу... Вы это так называете?"
  Четверо русских в это время исподлобья смотрели на все происходящее. На Крэйна, снова и снова моющего землю в тазике. На Моше, сына переплетчика Эйба, который убегал к своему дому, что-то кричал там, отчего начиналась суета и движение. Вся еврейская семья Эйба вскоре возилась вдоль ручья и мыла накопанное в тазах, в джутовом мешке и сите, через которое жена Эйба обычно просеивала кукурузную муку.
  -Вы не будете против, джентльмены, если мы возьмем пробу на вашем участке? - спросил один из официальных геологов.
  -Копайте, - ответил чернявый русский, больше похожий на итальянца или еврея. - Можете вот здесь, - повел он безразлично рукой, - или здесь...
  Его огромный помощник в засаленном комбинезоне подал им лопату. Лицо помощника было обезображено шрамом со лба наискосок по верхней части скулы. Маленькие голубые глазки смотрели на геологов с интересом.
  Сотрудники Агентства геологических исследований копнули там и здесь. Ссыпали землю в запасливо захваченные с собой мешочки. Записали на бумажках, где, когда, при каких обстоятельствах была взята проба. Поставили свои подписи. Попросили владельцев участка заехать за результатом через три-четыре дня.
  -Что это будет нам стоить? - спросил все тот же чернявый. Его английский был несомненно лучше, чем у других.
  -В виду того, что это наша инициатива, то для вас это бесплатно. Тем более, что вы уже заплатили за первичный анализ, ведь так? - сказал второй официальный геолог.
  -Окэй, - сказал русский. - Значит, мы будем в вашем офисе через три дня.
  В указанный день он с еще одним господином, которого в прошлый раз не было на участке, но которого он представил как совладельца участка, явился в офис лаборатории Агентства геологических изысканий.
  -Я и мистер Неделин хотели бы узнать, каковы результаты тех проб, что вы взяли на нашем земельном участке, - сказал Анастасиади, а это был именно он.
  -Йес, ви вонт ту ноу результс, - подтвердил Неделин.
  К ним из-за конторки вышел лысоватый господин в очках и с засученными рукавами рубашки.
  -Джентльмены, наши результаты готовы. Возвращаем вам землю. А также то, что мы в ней обнаружили. Содержание золота в пробах до двух десятых процента от веса. Это значит, что в золотоносном отношении ваша земля в Йонкерсе более насыщена, чем даже самые богатые месторождения золота на Юконе и в Калифорнии. Мы сделали вам официальный сертификат, который поможет вам в большой выгодой продать ваш участок.
  В это время из соседней команты выплыл грязный, потный и недобро смотрящий на них человек. Прямо от стеклянной двери он закричал:
  -Я Джон Самюэлс, только сегодня приехал из Колорадо. Я представляю компанию Ньюмонт. Мы разрабатываем золотодобычу, я хочу вам предложить сотрудничество. Но золота в Йонкерсе не может быть, запомните. Это говорю вам я, геолог исследователь, который всю жизнь посвятил поискам золота.
  -Если то, что мы нашли, не золото, то почему вы предлагаете нам сотрудничество? - недоверчиво спросил Анастасиади.
  -Только потому, что мои руководство поручило мне выкупить у вас участок земли. И я предлагаю вам прямо сейчас тысячу долларов за ваши три акра.
  -Земля не продается, - ответил Анастасиади.
  -В этой стране продается все. Вопрос: за сколько? Назовите вашу цену.
  -Миллион, - с улыбкой ответил Анастасиади.
  -Что-о-о?
  -Миллион долларов, - с той же улыбкой повторил Анастасиади.
  -Вы с ума сошли! - закричал Сэмюэлс. - Миллион за три акра паршивого пустыря? Я уже навел справки, вы купили эту землю за 10 долларов. Это отмечено в записях государственной регистрации сделок.
  -Вы попросили назвать цену? - презрительно-холодно ответил Анастасиади уже без улыбки. - Я назвал. Извините, мы должны идти. У нас нет времени.
  
  В следующую неделю четверо русских колотили молотками и ширкали пилами, поднимая забор вокруг их трех акров. Их сосед через реку по имени Патрик Крэйн в эти дни нашел еще три крохотных комочка золота. Со своего берега он стал кричать:
  -Слушайте, а не хотите ли продать мне ваш участок земли? Я заплачу триста долларов за ваши три акра.
  На что Язон Колхидский, сверкнув белоснежной улыбкой, ответил:
  -Нам уже предлагали тысячу от Ньюмонта, мистер. И они знают, что эта земля стоит миллион. Мы можем купить ваш берег у ручья. Платим сто долларов, а?
  -Моя земля не продается, - отрезал Крэйн.
  Этот диалог, к счастью или к несчастью, тоже был подслушан. Вездесущий Моше отмечал каждое новое событие. Спустя четверть часа его папа Эйб, надев праздничный лапсердак и черную шляпу, в которой он обычно ходил по субботам в синагогу, заспешил куда-то по своим важным делам.
  Патрик Крэйн оставил соседей в покое, но было заметно, что какая-то идея запала ему в голову. День спустя он снова обратился со своего берега к Анастасиади:
  -Мистер, я вижу, что забивать гвозди вы не приучены. У меня есть родственники в Бронксе. За небольшую оплату они помогут вам с забором.
  -Нет, спасибо, мистер Крэйн.
  -У меня также есть старый друг, он живет в Пеннвильвании. Когда-то он пытался заниматься горнодобычей. Вы же знаете, что в Пеннсильвании много гор. Это Аппалачи. В конце концов добывать он бросил, но у него есть драга. Настоящая драга, которая при помощи воды может переработать в час тысячи фунтов породы.
  -Что вы предлагаете, мистер Крэйн?
  -Я привезу эту драгу из Пеннсильвании. Во что мне это обойдется, не думайте, это моя забота. Но вам я отдам ее для работы не за деньги, а за долю в деле.
  -Долю в деле?
  -Да, мистер. Мы будем партнерами. Похоже, что как ваш участок, так и моя земля делят одну и ту же золотоносную жилу. Вы берете меня в партнеры. Вас же четверо?
  -Пятеро, мистер Крэйн.
  -Окэй, я буду шестым. За хорошую драгу я согласен на шестнадцать процентов от добычи.
  -Десять, мистер Крэйн.
  -Но на моей земле та же жила...
  -Десять процентов, и ни цента больше.
  Ах, Анастасиади! Я могу только представить себе, как он отчеканил эту фразу. Я помню, как он торговался с Боклеем на его ржавой "Драхме". А алмазы вам не подойдут? Да-да-да, русские алмазы, капитан Боклей! Хочется вам разбогатеть в одночасье? Всем хочется. Алчность движет миром.
  -Без моей драги вы ничего не сделаете.
  -Ошибаетесь, мистер. Мы впятером, вручную, за день столько накопаем и промоем породы, что ваша драга нам и вовсе не нужна.
  Повисла пауза, так необходимая в любом торговом деле. Особенно, когда на кон ставится все, и жизнь, и будущее, и ежедневный цыпленок в кастрюле. Видя, что Язон ведет какой-то напряженный разговор, трое его друзей бросили молотки и лопаты, подошли поближе. Крэйн посмотрел на них. С огромным Лепехиным он уже был немного знаком, потому что Лепехин мог худо-бедно объясняться по-английски. Крэйн знал, что этот могучий детина катает бочки на 17-м пирсе, а потому у русских всегда есть свежая рыба. Не так давно они даже поделились двумя крупными макрелями с еврейской семьей.
  -Кстати, мистер Крэйн, - внезапно будто светом озарился Анастасиади. - Могу предложить вам условие, от которого вы не сможете отказаться. Вы будете иметь десять процентов от выработки. И это не подлежит оспариванию.
  -Но... - начал было Крэйн.
  -Но в само название нашего предприятия, которое мы зарегистрируем по всем правильным и замечательным американским законам, мы согласны внести вашу фамилию: "Крэйн Энтертэйнмент", например, - перебил его Анастасиади. - А, каково? Вам это даст приоритетное право на выкуп всего бизнеса, так как ваша фамилия уже в названии.
  Пролетариат пролетариатом, однако в американских мозгах Крэйна что-то быстро завертелось, загудело и заработало.
  -Право на выкуп земельного участка, какой бы он ни был по величине к этому времени, - резко вскинулся Крэйн. - За исключением оборудования и механизмов. Согласитесь, господа, не буду же я сам у себя выкупать ту же драгу...
  Анастасиади рассмеялся.
  -Вы все правильно рассудили, мистер Крэйн.
  Тем же вечером в пабе О"Коннора было весело-напряженно. Бренчало фортепьяно, Сю Бланкентайл пела и выбрасывала свои ноги в сторону публики. Кто-то обсуждал прошедшие бега. Кто-то потихоньку, из-под полы наливал в стакашки "блеск луны", так называлась здесь самодельная водка. Рабочий класс Йонкерса отдыхал. Но многие, отдыхая, не забывали обратить внимание на живописную группу в углу, полуприкрытом красной портьерой. Там сидели эти новые русские, которые нашли золото на своем пустыре.
  С ними, тоже из-под полы разливали по стакашкам "блеск луны" Патрик Крэйн, его кузен Дуглас МакКенна и друг Дугласа по имени Во Линч.
  О последнем было известно, что он появляется там, где возникает подозрение на большие деньги. Что он якшается с еврейской мафией из даун-тауна. А также что знаменитый политик и босс всех иммигранов Нью-Йорка Молчун Чарли Мэрфи якобы незадолго до своей смерти обещал поставить Во Линча во главе профсоюзов. Но Молчун неожиданно умер от несварения желудка, и Во остался на своем месте, покрывая "сделки века" и не вмешиваясь в большую политику.
  Здесь, в пабе О"Коннора ирландцы с изумлением увидели, как могут пить эти русские. А также их удивительному красноречию - это когда вновь назначенный казначей компании "Крэйн Энтертэйнмент" мистер Неделин после шестого или восьмого стакашка провозгласил:
  - Ноу метар уот, бат зеа хэв олвейс бин пипал... хэппи ту сел аут зеар оун нейгбарз... ин ордер ту фил зеар покец!..
  МакКенна, Линч и каким-то образом оказавшийся среди них Фитцпатрик, бывший владелец земельного участка на Ореховой, расхохотались. Они стали кричать что-то совсем непонятное, но явно одобрительное. Стали стучать Неделина кулаками по спине, выражая свой восторг. А потом попытались померяться силой с Лепехиным - и их руки были тут же припечатаны, одна за другой, к липкому столу.
  Так состоялось партнерство, которое позже сыграет свою роль в событиях.
  
  Спустя еще неделю вся Лесопильная река, тянущаяся вдоль Ореховой улицы была усеяна старателями. Здесь были рыжие ирландцы, болтливые и шустрые итальянцы, недоверчивые, но упорные немцы. То там, то здесь появлялись и негры. Но при их появлении лица белых каменели, глаза сужались, губы сжимались. Негры быстро догадывались, что все это значит, и спешили исчезнуть.
  Понаехали и евреи в ермолках, шляпах и лапсердаках. Они без долгих рассусоливаний стали рекламировать свои лотки и железные сита, кирки, лопаты, ломики, молотки и наковаленки для дробления камня. Другие привезли с собой тележки, с которых открыли продажу прохладительных напитков, мороженого в вафельных рожках, горячего кофе в бумажных стаканчиках и хот-догов неизвестного происхождения. Третьи бродили от участка к участку и предлагали услуги по нотариальному оформлению, по регистрации чего угодно и в каких угодно количествах, по покупке и перекупке земли, золотого песка. Земельные участки в этом месте пошли по баснословным ценам. За акр уже предлагали две тысячи.
  Главным движителем прогресса оказался ирландец Во Линч, пузатый, энергичный, знающий всякого и каждого, все ходы и выходы.
  -Мистер Энастэзиади, - обратился он к Язону, сойдя со своего видавшего виды, забрызганного грязью "форда" - Почему бы вам не расширить ваше дело, не привлечь новый капитал? Я уже беседовал с Патриком Крэйном. Он не против. Выпустите акции вашего совместного партнерства. Я буду первый, кто купит часть первого выпуска.
  -Но у нас еще нет даже драги, оборудование должно прийти со дня на день. За все надо платить...
  -Тем более. Акции для того и нужны, чтобы привлечь капитал, а капитал нужен для того, чтобы все работало быстрее и продуктивнее. О технических деталях я позабочусь. У меня есть на примете очень приличная типография, они отпечатают акции на бумаге с разводами, с водяными знаками, а если хотите, то и золотым тиснением.
  -Даже за эти услуги, боюсь, мы не в состоянии заплатить. Мы все вложили в участок и в строительство... Один забор нам стоил...
  -Оставьте, мистер Энастэзиади! Хозяин типографии сделает все в долг. Он меня знает давно, и если я попрошу о такой малости, он не откажет. Ого, ваш друг что-то еще нашел?
  От ручья бодрым дроздовским шагом поднимался Павлов.
  -Что, Алексей Викторович?
  -Посмотрите, какой самородок! - взволнованно произнес тот.
  На его мокрой ладони лежал поблескивал пупырчатыми поверхностями золотой кусочек размером в земляной орех.
  -Вот это находка! Как вам это нравится, мистер Линч? Мне кажется мы можем смело выпускать ваши акции. Если даже без драги мы находим такое, то ...
  -А я вам что говорил!
  Типография в Бронксе выдала первые 20 тысяч акций через три дня. Ценные бумаги предприятия "Крэйн Энтертэйнмент" были трех номинаций: в 10 долларов, в 50 долларов и в 500 долларов. После упрощенной процедуры регистрации бумаги были выставлены на продажу. В Йонкерс хлынули искатели легкой добычи: клерки и секретарши, маляры и счетоводы, продавцы нижнего белья и агенты недвижимости, мелкие торговцы и бизнессмены средней руки, таксисты и полицейские, бродяги и воришки, парикмахеры и студенты, сапожники и журналисты.
  Последние были как нельзя кстати. Газеты запестрели крикливыми заголовками. Это подстегнуло публику еще больше. Уолл-Стрит сошла с ума. Уже через неделю все 20 тысяч акций были проданы и потребовался второй вброс.
  Во Линч купил бумаг на сто тысяч. Откуда у него такие капиталы, никто не спрашивал. Кугушев и Анастасиади сняли офисное помещение в том же Йонкерсе, на соседней Тринити-Стрит. Там теперь с утра до ночи сидел бывший ротмистр Неделин. Он крутил ручку счетной машинки и не успевал вызывать такси, чтобы возить деньги в банк.
  На Уолл-Стрит в это время творилось что-то невероятное, хотя совершенно обычное: десятидолларовые акции "Крэйн Энтертэйнмент" (зелененькие с пурпуровыми разводами) шли уже за 15 долларов, 50-долларовые (кремово-золотые с красноватой сеточкой) шли за 74 доллара и 30 центов, а 500-долларовые - за 730 долларов и 55 центов.
  Джон Самюэлс снова появился для переговоров. Он приехал с адвокатом компании Ньюмонт. Адвоката звали Аллан Зиммерман. Таксомотор они не отпустили и он стоял с заведенным двигателем. Шоффер курил трубку и делал вид, что ему ничего не надо. Джон Самюэлс осмотрел высокий забор и дощатый сарай, поставленный на пустыре. Увидел также драгу, которую только-только привезли. Драга была старая и никто не знал, будет ли она работать. Но вид механизмов, кажется, убедил обоих посетителей, что здесь все настроены серьезно, что здесь собираются делать большие деньги.
  С обоими от имени компании "Крэйн Энтертэйнмент" говорили князь Кугушев и Анастасиади. Акции предприятия идут вверх, будто осветительная ракета, выпущенная перед атакой. Продавать ни участок земли, ни оборудование нет никакого смысла. Поэтому, господа, нет смысла и тратить времени на переговоры.
  -У вас настоящий успех, господа, - иронически заметил Джон Самюэлс.
  -За неделю после выпуска акции "Крэйн Энтертэйнмент" выросли на 50 процентов, - спокойно сказал Анастасиади. - В среднем, мистер Самюэлс. В среднем! Люди делают состояния только на покупке и продаже наших бумаг...
  -Вы блефуете, - побагровел Самюэлс. - Я знаю местные горные породы. Здесь золота не может быть. Его давно бы нашли.
  -Его нашли бы, если б искали, - перебил князь Кугушев. - Но Лесопильная река нужна была для лесопилок, господа. Никто даже не подумал здесь искать золото.
  -Назовите вашу цену, - мягко сказал адвокат Зиммерман.
  -Теперь предприятие безценно, - пожал плечами Анастасиади. - Впрочем, в скором времени мы сделаем второй выпуск акций. Ваша компания Ньюмонт может приобрести их...
  -Каков объем капитала вы намереваетесь собрать для вложения? - спросил Зиммерман.
  -Не меньше миллиона долларов.
  -Если мы покупаем весь второй выпуск акций, то будут ли первые выплаты дивидендов произведены до начала нового года?
  -Первые выплаты мы наметили на октябрь, - уверенно сказал князь Кугушев. - Последующие - поквартально, с января до декабря 1926 года.
  -Не можете ли вы, господа, показать сертификат, выданный вам лабораторией Агентства геологических исследований?
  -Отчего же нет? Он находится в офисе компании. Если хотите, мы пройдем туда.
  -Мы проедем, вы хотите сказать, господа, - вкрадчиво и дружественно улыбнулся адвокат. - Кэб стоит и ждет нас.
  Хотя до Тринити-Стрит идти пешком было всего пять минут, хозяева и гости проехали на таксомоторе. Петр Максимович Неделин как раз заканчивал подсчеты, заносил последние поступления в книгу. Он выслушал своих партнеров по бизнесу, пожал плечами, открыл стальной сейф с толстыми стенками и извлек драгоценный сертификат.
  -Прошу, ю вэл-ком, как говорится.
  Все было чисто. Сертификат не вызывал сомнений. Мешочек с золотом, который Анастасиади передал Петру Максимовичу, - дневная выработка, - подтверждали догадку Самюэлса: предприятие было успешным.
  -Когда вы намереваетесь сделать второй выпуск акций? - спросил Зиммерман.
  -Мы должны этот вопрос обговорить с другими директорами совета, - холодно ответил Язон. - В настоящее время перед нами стоят задачи освоить уже полученные капиталы и перейти к промышленной добыче золота в Йонкерсе.
  Этот почти невинный маневр, но который говорил, что акции могут ускользнуть от Ньюмонта, или вообще могут быть не выпущены, и тогда придется тратить гораздо большие деньги, перекупая акции у тех, кто оказался половчее и побыстрее, обеспокоил адвоката Зиммермана. Сэмюэлс пытался открыть рот, но адвокат разве что не захлопнул его ладонью:
  -Потом, Джон, позже, не сейчас!
  И повернувшись к русским торжественно произнес:
  -Господа, от имени компании Ньюмонт я имею все права сделать вам деловое предложение. Компания Ньюмонт изъявляет желание приобрести акции "Крэйн Энтертэйнмент" второго выпуска, так сказать, фьючерным порядком.
  -Это еще что такое? - спросил Неделин.
  -Я вам потом объясню, - строго сказал Анастасиади и повернувшись к визитерам, принял самую высокомерную осанку, которой когда-либо его учили на театральных подмостках. - Нашу цену, господа, вы слышали.
  -Мистер Энастэзиади, но не думаете же вы, - вдруг ощерился адвокат, - что компания Ньюмонт заплатит миллион долларов за то, что еще не приносит реальных доходов.
  -Но не думаете ли вы, мистер Зиммерман, что в этом случае мы бессмысленно тратим наше и ваше время? - тут же парировал своим уверенным баритоном Язон Колхидский. - Извините, но мы...
  -Двести тысяч - это правильная сумма! - выкрикнул Зиммерман.
  -Двести тысяч? - выдохнул Неделин. - Ту хандред таузенд долларз?
  -Двести тысяч? -с презрением патриция покрыл его выдох Анастасиади. - Вы изволите шутить, мистер Зиммерман, предлагая за золотоносное месторождение, возможности которого, вероятно, превзойдут все калифорнийские рудники, такую смехотворную сумму. Извините, но наш день закончен.
  -Сообщите о нашей цене другим членам вашего совета директоров! - настойчиво требовал Зиммерман.
  -Да-да, мистер Зиммерман, мы сообщим. Желаю вам хорошего вечера...
  
  Той ночью они чуть было не перессорились насмерть. Князь Кугушев кричал на Неделина, ротмистр Неделин кричал на Язона Колхидского, Павлов кричал на князя Кугушева, Кугушев бледнел и обещал вызвать на дуэль Павлова, если он не прекратит стучать рукой по столу, на что ротмистр Неделин тонко заливался: черт знает что, князь, какая дуэль, у вас даже одного револьвера на двоих нет, из пальца стрелять будете? А двести тысяч, которые вы профуфукали...
  В общем, разделились двое на двоих.
  Свое слово очень вовремя вставил Лепехин, который сидел у камина и дул чай из прокопченного чайника.
  -Вы это... господа офицеры... вы однако поосторожнее... а то не дай Бог, и впрямь друг дружку постреляете... и за каким кляпом мы тогда до этой Америки добирались?
  Все остановились, как пораженные. Вопрос Лепехина прозвучал как нельзя кстати.
  -А что ты думаешь, Иван? - запальчиво выкрикнул Павлов.
  -Что я думаю, Алексей Викторович? - покачал кудлатой головой Лепехин. - Думаю, что правильно мой командир рассудил. Коли пошла удача, так не теряй головы, хватай больше и тяни крепче.
  -Да нет, нет никакой удачи! - тонко закричал Неделин. - Получили от нас отлуп да уехали восвояси.
  -Приедут, - спокойно ответли Лепехин. - Я такого народа понасмотрелся. Приедут, как миленькие. Сами будут предлагать еще больше. Тогда бы не прошляпить...
  Неделин посмотрел на Павлова и махнул рукой:
  -Их трое, Алексей Викторович. Нехай решают, как им кажется.
  Но самое непостижимое было, что Иван Лепехин точно в воду глядел. На следующий же день, ближе к полудню, явились от Ньюмонта. И не двое, а четверо. И не на таксомоторе, а на новеньком дорогом, блестящем "Бьюике". Джона Сэмюэлса среди них не было. Были трое холеных господ в шляпах и с тростями. Перед ними Аллэн Зиммерман заискивал и лебезил. Ну, может, не как мелкий чиновник перед начальником департамента. Но все-таки лебезил и трясся мелким бесом.
  Эти трое для виду все-таки поторговались. Миллион? Однако это уже второй выпуск, то есть по первому выпуску мы должны делиться, либо скупать акции.
  -Джентльмены, - отвечал наш Язон Колхидский, - это - Америка! Кто оказался проворнее и на своем месте, тот и сделал деньги.
  Все директора треста "Крэйн Энтертэйнмент" на этот раз были одеты с иголочки. На ротмистре Неделине был двубортный сертук с атласными отворотами. Это делало его похожим на члена британского парламента. Павлов приоделся в щегольский костюм в серую полоску. Накрахмаленный воротничок упирался в его подбородок. На пальце у него блестел крупный аметист - любимый камень Вандербильта. Что касается Анастасиади, то наш Язон Колхидский извлек из гардероба свой выходной костюм из джерси, вокруг шеи повязал шелковый платок, надел лаковые штиблеты, взял тросточку с серебрянным набалдашником и стал совершеннейшим дэнди.
  Правда, на деловой встрече не было Патрика Крэйна. Но ему и не нужно было присутствовать. Его продавали вместе с компанией, в названии которой было его имя.
  -Мы предлагаем за второй выпуск акций шестьсот тысяч, - сказал один из холеных.
  -Мистер Зиммерман, вы сообщили господам, во сколько мы оцениваем нашу компанию? - спросил князь Кугушев, ничуть не смущаясь, что сами покупатели и сидели перед ними.
  -Да, он сообщил, - несколько нерепеливо сказал второй холеный. - Но это только за выпуск акций. Кроме того, мы готовы выплатить вам сто пятьдесят тысяч долларов за земельный участок и за все оборудование на нем.
  -Это значит семьсот пятьдесят тысяч, - сказал Анастасиади, как бы приглашая продолжать подсчеты.
  В это время в офис ввалился Лепехин. Он был в рабочих штанах, в светере, в больших резиновых сапогах. Его сапоги были мокры до самых завернутых ботфортами высоких голенищ. Он только что вбежал с прииска. В своих громадных мощных руках он держал холщовый мешок, набитый чем-то твердым и тяжелым.
  - Петр Максимович, принимай-ка! Запустили драгу и сразу намыли вот это! - прокричал он по-русски, будто бы не видя холеных господ.
  Неделин быстро поднялся из кресла, открыл сейф, подхватил мешок из рук Лепехина и забросил его в сейф.
  -Мы завели драгу, господа, - улыбался довольно и победительно Анастасиади, переводя ситуацию на понятный английский. - Это первый намыв.
  -Но вы даже не взвесили мешок, - сказал первый холеный господин.
  -Мы доверяем друг другу, - драматически поднял бровь Анастасиади и оглядел всех присутствующих с видом человека, который не знает сомнений.
  -А также, - словно ничего не произошло, продолжал второй холеный джентльмен, - мы готовы выплатить вам еще двести тысяч. Но с условием, что третьего, четвертого и так далее выпусков акций не будет.
  -Другими словами, джентльмены, вы хотите стать почти полными собственниками нашего треста? - как бы удивился князь Кугушев. - Ведь если мы больше не выпускаем акции, то нет и нового капитала.
  -Капитал есть, - перебил его третий холеный господин, с длинными острыми бакенбардами. - Это - два выпуска акций, который остаются на рынке и приносят доходы их владельцам.
  Опять повисла пауза, без которой никогда и нигде не совершались сделки века. Павлов и Неделин смотрели на Язона, на Анастасиади. Он был зачинщиком всего предприятия. Ему и говорить веское слово.
  -Итого - девятьсот пятьдесят тысяч.
  -Что и составляет почти миллион. А с учетом того, что вы уже имеете акции от первого выпуска, в чем я не сомневаюсь, - сказал холеный с бакендарбами, - ваш миллион у вас в кармане.
  Следующая пауза была много короче первой.
  Неожиданно Анастасиади хлопнул себя по коленям и поднялся, протягивая руку. Через яркую белоснежную улыбку он цедил заветное слово:
  -Диил, джентльмены! Сделка!..
  
  История, как ей и полагается, теперь многое умалчивает. Известно, однако, из старых газетных вырезок, что агенты Бюро расследований и Федерального Казначейства осенью 1925 года метались по всему Нью-Йорку, Балтимору, Бостону и Филадельфии, пытаясь отыскать хоть какие-то следы. Были произведены аресты. В тюрьме оказались некий П.Дж.Крэйн, за которым стоял давно находящийся на подозрении у агентов и полиции Во Линч, а также подозреваемые в мошенничестве МакКена, Фитцпатрик и переплетчик Эйбрахам Фрумкин. По их описаниям, впоследствии был арестован некий русский по имени Айвэн Лепекин.
  Вырезками из газет меня снабдил Сергей Кугушев. Я сидел в его библиотеке, разложив перед собой всю миллионную историю, и в каждой новой строчкой изумлялся все больше.
  Адвокат Зиммерман, представлявший золотодобывающую компанию Ньюмонт, также поначалу был задержан. Он просидел в глухих стенах тюрьмы несколько дней по подозрению в соучастии. Но затем был выпущен - уж он-то, квалифициронный адвокат, знал, кому и какие петиции направлять и что в них писать.
  Суд состоялся в ноябре в Манхэттене. Он длился три дня. Председательствовал судья Джонсон. В ходе слушаний все стало на свои места.
  В ноябрьском номере газеты "Нью-Йорк Таймс" подробно описывалась "золотая лихорадка в Йонкерсе". Тут-то газетчики развернулись во всю прыть своего ремесла. По судебным материалам и опросам свидетелей они восстановили картину происшедшего. "Лихорадка" оказалась искусственно вызванной и дутой. А о чем же предупреждали пессимисты? В Йонкерсе, на берегах Гудзона никогда никакого золота не находили. Об этом дал свое серьезнейшее заключение геолог-минералог Джон Самюэлс из Колорадо.
  Как было выяснено, группа русских эмигрантов, начала разработку золотоносной жилы на притоке Гудзона, речонке под названием Лесопильная. На самом деле, речонка была, но никакой жилы там не было. Все предприятие обошлось им в сто долларов. Сначала они приобрели участок земли за 10 долларов. Потом еще за 80 долларов купили у ювелиров-перекупщиков с Мэйден Лэйн мешочек с золотым песком и несколькими самородками. Прибывшим специалистам из Агентства геологических исследований, официально зарегистрированного и имеющего все необходимые сертификаты и разрешения, они предложили взять пробы почвы.
  Однако вот тут-то и заключалась ловкость рук и другие познания. Специалисты Агентства не помнили, кто указал им где копать. Кажется, кто-то из этих русских. Кажется, сказал: можете копнуть здесь или вот здесь... И они копнули и здесь, и там. Но кто же мог о таком додуматься? Чтобы предварительно рассыпать золотой песок на отдельных участках земли. Здесь и там, и еще на берегу Лесопильной реки.
  Ничего не подозревавшие знатоки почвы взяли пробы, сделали анализы и вывели свое заключение: содержание золота выше, чем на золотодобывающих площадях в Калифорнии. О чем выдали официальный сертификат. Получив бумагу, злоумышленники открыли свой бизнес, назвав его "Крэйн Энтертэйнмент" по имени одного из соучастников Патрика Дж.Крэйна.
  И была фотография самого Патрика. Худощавый мужчина лет сорока. Светлые волосы зализаны назад. Глаза вытаращил перед фотоаппаратом. Двое здоровенных полицейских держат его под локотки.
  Занимавшийся случайными работами, от плотничества до мытья магазинных витрин, Патрик Дж.Крэйн на суде отрицал какое-либо знание о мошеннической схеме. Свою вину также отрицали Во Линч, который был на примете у агентов уже несколько лет, и МакКена с Фитцпатриком, которые были знакомы с Во Линчем. Русский эмигрант Айвэн Лепекин был допрошен через переводчика в силу слабого владения английским языком.
  Этот огромный русский медведь со шрамом на лбу, - писала газета, - оказался единственным из тех русских, которые сделали выпуск акций от имени треста "Крэйн Энтертэйнмент". Акции они продали, а провернув дельце, исчезли вместе с суммой в... 1 миллион долларов. Агенты, явившиеся арестовать их по улице Ореховой в Йонкерсе, обнаружили только старую ржавую драгу, две лопаты, одно кайло, два лотка для промывания песка и одно старое сито.
  Таким образом, прибыльность предприятия, злорадствовали газетчики, составила: на 100 долларов инвестиций 1000000 долларов прибыли.
  Нью-Йорк взорвался негодованием. Что-о-о? Облапошить нас, самых хитрых, самых ловких, самых непревзойденных заправил? Это мы изобрели тонкие финансовые трюки и фокусы. Мы придумали, как делать деньги из воздуха. Мы объегориваем любого, кто на попадается на пути. Но чтоб кто-то подбросил нам приманку и утащил целый миллион? Найти всех, обыскать каждую улицу, каждый дом, каждый угол, перевернуть каждый камень. Наши шерифы должны устроить настоящую охоту на этих русских. По всей стране, по каждому штату! Вытрясти, выдавить из арестованного, куда подевались остальные. Он должен знать, он должен сказать.
  Нью-Йоркские газеты все пестрели такими кровожадными и мстительными воплями. Им вторили газеты Филадельфии и Бостона, Трентона и Баффоло. Только репортер из ежедневной "Александрия Газетт", издающейся в штате Вирджиния, Филлип Браттон был более гуманен. Во-первых, он сообщил, что английский "мистера Лепекина" ограничен словами: да, нет, рыба, бочка, грузить, разгружать, катать и доллар. Также он умеет считать до десяти. При аресте он не оказал никакого сопротивления. Хотя мог бы. "Если б вы видели этого гиганта с руками, похожими на паровозные шатуны, которыми крутятся колеса, вы бы поняли, что мистер Лепекин только по своему доброму нраву не раскидал пятерых или шестерых агентов, явившихся арестовать его".
  Кстати, Филлип Браттон упомянул в своем репортаже, что компания Ньюмонт, осознав, как их нагрели, тоже попыталась сбагрить акции "Крэйн Энтертэйнмент", выбросив их по демпинговым ценам. Увы, трюк не прошел, так как на Уолл-Стрит уже было известно, что акции "мокрые". Все, что отыграли люди из Ньюмонта, было каких-то сорок или пятьдесят тысяч. Что поделать, кто-то всегда считает себя умнее других, саркастически заметил Филлип Браттон, и надеется, что даже "мокрые" акции могут однажды высохнуть. Не потому ли акции первого выпуска уже после краха все равно держались в цене по крайней мере два месяца?
  Суд рассмотрел все обстоятельства дела. МакКена, Фитцпатрик и Эйбрахам Фрумкин были выпущены на свободу, так как их вина была не доказана. Суд признал других подозреваемых виновными в ряде нарушений Закона и приговорил Патрика Дж.Крэйна к одному месяцу тюрьмы и выплате 200 долларов штрафа, Во Линча - к трем месяцам тюрьмы и штрафу в 1000 долларов, русского эмигранта Айвэна Лепекина - к семи годам тюрьмы. Такой длительный срок "мистер Лепекин" получил в силу того, что наотрез отказался отвечать, куда пропали остальные соучастники махинации вместе с деньгами.
  Я несколько раз перечитал газетные вырезки. Стал делать пометки в свою записную книжку. История казалась неправдоподобной. Однако газеты редко врут. Особенно когда дело касается денег.
  Провернуть такую аферу?
  Я подошел к окну своей комнаты и растворил его. Окно выходило на пруд. По зеркальной глади пруда легко, с волшебной грацией скользили пары лебедей. Одна за другой. В ветвях облитого солнцем клена заливалась какая-то пичужка. Соловей не соловей, но рулады она выводила искусные. Честно сказать, я не знал, что мне делать. Спросить Сергея напрямик - вы обвели американцев вокруг пальца? Но он может пожать плечами: Иван Аристархович, я дал тебе эти вырезки, потому что ты разыскиваешь нас. Тех, с кем воевал в гражданскую. С кем оказался прижат к морю. Кому сам Господь подал руку помощи.
  И не погибли мы. Ушли на ржавой "Драхме" прямо из-под носа красных. Один из них Иван Лепехин, тот самый, что утопил комиссара в бочке с дерьмом. Тот, что в последнем бою получил две пули в грудь, удар шашки наискосок головы и продолжал драться: валил коня под краснюком ударом кулака, вырывал красного кавалериста из седла и топтал его ногами...
  
  ...За вечерним чаем, - с овсяным печеньем в серебряной вазе с ангелочками, с маслом в серебряной масленице, с медом из хрустального бочонка, со сливками из серебряной же сливочницы, - мы говорили об охоте в этих краях, о породах собак, об автомобилях, о ценах на хорошие ружья.
  Юлия Евгеньевна была одета скромно, но опять с большим вкусом. Ее атласное платье словно бы отражало блики свечей. Оно как нельзя лучше подходило к теплой семейной обстановке в столовой. Всегда приятно удивлялся, как много вкуса и чувства гармонии в наших русских дамах.
  Впрочем, хозяйка выглядела несколько обезпокоенной, и я спросил, не случилось ли чего. Юлия Евгеньевна, после некоторого замешательства, ответила, что получила телефонограмму от директора частной закрытой школы: их Кугушонок подрался с двумя одноклассниками. Один из них - сын прокурора штата.
  -Как раз ему Юрочка разбил нос, и теперь прокурор хочет побеседовать с родителями, - сказала она.
  -Подумаешь, расквасил нос... - фыркнул Сергей. - Я в свои семнадцать вызвал на дуэль своего же товарища по училищу. Он был невежлив с одной особой. И у нас уже было все готово: два заряженных браунинга, секунданты, место, в котором мы должны были стреляться. И ведь застрелил бы Вильку, а потом бы всю жизнь себя проклинал.
  -Чем же все закончилось? Дуэль разладилась?
  -Один из секундантов проболтался ротному дядьке Степанычу. А тот сей же час побежал к начальству. Обоих под арест, дознание, великий распек... Было дело... Думал, все, исключат и не поморщатся. Но нет, душу вытрясли, а из арестанской выпустили. Вилька потом славным офицером был, Георгиевский кавалер. Погиб под Перемышлем...
  Он помолчал, потом вдруг сказал:
  -Иван Аристархович, а что? Давай-ка со мной. Чем здесь сидеть да карасей удить, поедем-ка вместе. Я на ранде-ву с директором школы и прокурором, а тебя по дороге к Ивану Лепехину завезу.
  -Так он не в тюрьме?
  -Давно уже вышел. Тогда же, погоди-ка, дай вспомнить. Да, конечно, восемь лет назал и выпустили. В тридцатом. Тут такая кутерьма началась тогда, ты бы посмотрел. Работ нет, бродяги шатаются, тюрьмы преступников не вмещают. Стали выпускать, кто хорошо себя ведет. Читал же, наверное, в газете, что Ивану назначили семь лет? Пять отсидел - его вызвали в оффис, начальник тюрьмы вернул личные вещи. Иди, голубчик, нечего тебе здесь делать... Ну что, едем?
  -Что ж ты раньше не сказал, что Иван Лепехин где-то недалеко?
  -Недалеко - это весьма относительно. Триста миль от нас. Часов семь езды будет. Я дальше поеду, а через день-другой, на обратном пути, тебя заберу.
  Семь часов Сергей сократил до шести. Мы выехали на его быстром и элегантном "Пирс-Арроу", едва небо на востоке впустило оранжевую полоску. До Филадельфии добрались за полтора часа. Там залили газолина в автокару и, можно сказать, полетели по асфальту. Двигатель мягко и ровно шумел под капотом. Когда шоссе выходило на подъем, звук мотора совершенно не менялся, не так как у "фордов" или "паккардов", не говоря уже о французских "рено", "ситроэнах" или расхваленных крылатых "бугатти".
  Сергей курил сигарки, пил кофе из фарфорового стаканчика, плеснув туда каплю коньяка, рассказывал смешные истории о местных проходимцах. Один бродил по ранчо и фермам и старался всучить "новейшее средство от полысения". Он не учел одного обстоятельства: никогда нельзя мошенничать там, где ты уже побывал. Молодые фермерские парни поймали шельмеца, содрали с него рубаху и вымазали его же мазью с ног до головы, потом привязали к дереву и полили сахарным сиропом. Всю ночь бедняга издавал ужасные вопли, так как под деревом был муравейник, и муравьи тоже захотели избавиться от полысения. Местный пастор прекратил экзекуцию, приехав на лошади и отвязав пройдоху.
  Другой был более широкого размаха. Под видом проповедника он разъезжал по фермам и городкам, с Библией в руках объявлял близкий конец света. Спасение же следовало тому, кто переписывал на его имя свой дом или лавку. Приобретенную таким образом недвижимость он тут же продавал. Так он обжулил и разорил нескольких стариков и старух. Что вы хотите, в наши дни многие жаждут спасения.
  Однажды заехал он и к князю, осмотрел особняк, пруд с лебедями, выпил рюмку ликера с виски и завел свою шарманку о конце света.
  -Чего наших скучных местах не хватает, это хоть каких-то развлечений, - говорил Сергей Кугушев. - Поэтому я дал ему полный час выговориться, потом зашел в кабинет и вернулся с моим армейским "Энфилдом". Мистер, сказал я ему, в этой винтовке десять патронов. Хорошо бьет на расстоянии до трех тысяч ярдов. Я вам даю две минуты, чтобы вы уехали дальше этих трех тысяч ярдов. Ты бы, видел, Иван Аристархович, как пшют крутил ручку своего "форда", а тот, как назло, не хотел заводиться. Как потом жал на педаль и улепетывал, ну, что тот комиссар под Ростовом. Шляпу потерял, Библию забыл. Да еще я драмы подбавил, стрельнул вдогонку поверх... Он потом за Библией негритенка прислал, сам побоялся к сумасшедшему русскому князю прибыть.
  -Сережа, да что мне в этих шулерах? Ты скажи, как наш Лепехин?..
  -Сам увидишь, Иван Аристархович. Все увидишь скоро.
  В час пополудни мы съехали с шоссе. Это был уже тот тихий, ленивый Юг, где местные встречают вас долгим взглядом, собаки нехотя ворчат вдогонку, а куры и утки не спешат убежать из-под колес автокары. Мы потихоньку пробирались по проселочной дороге между зеленых холмов, между садов со зреющими грушами, виноградниками, ореховыми плантациями. Здесь было тихо, покойно, почти идиллия, как раньше изображали на старинных гравюрах. Да еще проехали через деревянный мосточек возле плотины. У плотины стояла мельница, водяное колесо мерно крутилось. Несколько ребятишек купались голышом и услышав мотор нашего "Пирс-Арроу", прикладывали ладошки к глазам. Потом потянулось чье-то имение. Оно было огорожено длинной загородью, тыном в несколько верст, устроенном из двух рядов ошкуренного горбыля. Загородь была выкрашена белой краской. Наша автокара деловито пробиралась вдоль нее, а за нами, тоже вдоль загороди, но с другой стороны бежал длинноногий жеребенок. Это было широкое луговое пастбище, и вдалеке мирно паслись лошади.
  -Ты бывал уже здесь, Сергей Васильевич? Мы не потерялись?
  -Как же! Здесь заблудиться невозможно. Другой дороги к нашему Ивану нет.
  Из-за холма выплыл нарядный особняк. В известном южном стиле: с балконами, с башенками, с баллюстрадой вдоль веранды, с широким крыльцом, с ротондовой беседкой невдалеке, в саду. Беседка была покрыта вьющимся плющом или каким-то другим растением, но было заметно, что там кто-то находится. За особняком, саженях в двухстах размещались... настоящие конюшни. Уж что-что, а конюшни они и в Америке конюшни, и спутать их ни с чем невозможно. По манежу дальше, за кустами, какой-то парень в белой рубахе гарцевал на лошади.
  Дорога внезапно превратилась в гравийный подъезд, который заворачивал к особняку и делал широкую дугу влево. Широкое крыльцо по обе стороны было украшено чугунными скакунами, вставшими на дыбы. На площадке для автокар стоял чей-то "шевролет".
  Сергей остановил свой "Пирс-Арроу" у крыльца и выключил мотор. По крыльцу к нам уже спускался молодчик. Он был в обтянутых рейтузах жокея, в сертуке с широкими отворотами, со стеком в руках. Он был молод, не старше лет двадцати трех.
  -Джентльмен, хау-ду-ю-ду! Ай эм а секретари оф мистер Лепек, - начал он с тем акцентом, который ни с чем нельзя спутать. - Вот кэн ай ду фор ю?
  -Для начала, дружок, можешь говорить по-русски, - князь выходил из машины и отряхивал свою дорожную куртку. - А куда же подевался Артур Петрович, раньше он был секретарем...
  -О, господин Збарский получил новое место. Он теперь управляющий у Ивана Егоровича. Вы хотели бы его видеть?..
  -Нет, мы хотели бы видеть Ивана Егоровича.
  -На данный момент времени, господа, Иван Егорович крайне занят.
  -Гостей в своей ротонде принимает?
  -Это деловая встреча, господа, - с некоторым холодком отвечал секретарь. - Как прикажете доложить о вас?
  -Доложи, голубчик, что князь Кугушев и полковник Бабкин прибыли в гости к Ивану Егоровичу.
  -Ваше Сиятельство... Ваше высокоблагородие... - молодчик опустил стек и вытянулся во фрунт. - Прошу извинить...
  -Какой кадетский корпус, молодец? - спросил тут же Сергей Васильевич.
  -Первый Русский Великого князя Константина Константиновича, - бодро отрапортовал тот.
  -А, в Белграде? Отлично! Теперь отправляйся и доложи о нас.
  Что случилось потом, надо было бы запечатлеть на кинопленку. Да в том положении у меня не то, что киноаппарата не было, но даже и простой фотокамеры. А как жаль. Как жаль! Потому что это было бы документальное свидетельство, которое вошло бы в историю нашего Батальона.
  Мы повернулись в сторону уходящего секретаря. Я тоже отряхивался от пыли и вытирал лицо платком. Бывший кадет, а ныне секретарь нашего Лепехина в это время скорым упругим шагом достиг беседки. Через минуту оттуда раздался громкий рык:
  -Что-о-о?.. У крыльца? Держать у крыльца моих командиров?.. А-а-а-а!
  И громадный Лепехин, расшвыривая стулья, самого секретаря, чуть не сбивая саму ротонду, выкатился из плюща, или как там это растение называется. Он не только не уменьшился в размерах, он стал, кажется, еще могучее, еще массивнее. Только теперь лицо его наполовину закрывала борода. Белый костюм, сшитый явно по заказу, трепыхался от бега. Его огромные ноги тяжело и быстро выбивали гравий из-под подошв белых туфель.
  -Иван Аристархович! Сергей Васильевич! Какая встреча!!! Что ж вы не послали кэйблограмму?.. Как же так?.. Я бы сам встретил вас! Откуда вы?
  Он бежал к нам, крича свои вопросы. Потом остановился, как бы раздумывая. Но князь уже тянул к нему руки и огромный Лепехин обнимал его. А потом его жесткая густая борода, впрочем спрыснутая одеколоном, шершаво терлась о мои щеки.
  -Иван Аристархович, господин полковник! Боже, какая радость-то! Боже, слава Тебе, я снова вижу моего Ивана Аристарховича... Жорка, - это он уже к секретарю, - быстро зови Мэри, детей, всех зови...
  
  Поздним вечером, после обильного, в старом русском стиле обеда (сначала разнообразные закуски с водкой, виски, аперитивом, затем куриный суп, затем бараний бок, мясной рулет, салаты, заливная рыба с хреном, снова водка, мясные биточки, да еще показалось маловато мясного, и был принесен целый котел гуляша, и еще водка под малосольные огурчики), после долгих задушевных воспоминаний, после того, как Мэри, жена Ивана Егоровича, увела детей наверх, в спальни, а прислуга и секретарь Георгий Охоткин разошлись по своим комнатам, и в просторной столовой остались только мы, я да Иван, около большого, двухведерного, настоящего тульского, с медалями самовара, кем-то вывезенного двадцать лет назад, не смог таки удержаться от вопроса.
  -Не усумнился, Иван, когда тюрьму принял за своих?
  Он покачнулся на стуле.
  -Как можно, Иван Аристархович? Как можно усумниться в том, что верно? Али мы не русские? Али Господа нашего забыли? Ни на минуточку не задумывался...
  Он замолчал. Видно, что воспоминания и чувства нахлынули на него.
  Долго сидели мы с ним еще возле уже остывшего самовара. Узнал я подробнее о нашем славном Язоне, Леониде Анастасиади. Ждал Ивана, ни цента из его денег не потратил. Ему же и возвратил все: золотом, да ценными бумагами, а главное, землей с этим домом, больше ста десятин. Сам же отправился тогда в Холливуд, пытался там в синематографе пробиться и дочку пристроить. Как часто это случается с первым поколением, на вершину славы не попал. Но Машенька его снимается, и очень успешно. Взяла сценический псевдоним. Со звездами синематографа шампанское попивает. Сам Кларк Гэйбл, было дело, за нею ухлестывал. Только Машенька вся в отца - свою фортуну на грошики не променивает. Время от времени приезжает Леонид к своему бывшему деньщику и боевому другу. Отдохнуть от холливудских каверз да интриг, да заодно прикупить у мистера Лепека лошадей для съемок. Эти лошади потом скачут по прериям, с них индейцы да ковбои друг в друга палят почем зря.
  Бывший ротмистр Петр Максимович Неделин, тот, что постигал английский самым оригинальным способом, заучивая целые страницы непонятных слов, тоже не пропал. Одно время ушел, как говорится, на самое дно, не надеясь, что все обойдется. Ни с кем не переписывался, ни к кому не приезжал, никого не принимал. Но лет пять назад выплыл на поверхность. Учредил во Флориде небольшой, но успешный банк, обзавелся множеством связей, обслуживает местных латифундистов, богатых фермеров, бизнесменов, владельцев санаторий, отелей и ресторанов.
  Что касается штабс-капитана Алексея Павлова, то и он остался верен своему офицерскому слову. Вернулся в Европу твердый, бесшабашный дроздовец, как-то обещавший утопить лекаря в Худзоне. Перевел все деньги в Берлин, отдал их на поддержку штурмовиков. Прислал свою карточку: стоит худощавый, поджарый, загорелый, словно только что с маневров. В кофейного цвета военной рубахе, перетянутой ремнем, в кепи на голове. Так и подписал Ивану Лепехину: "Собираю наших, скоро будет поход, господа, назад в Россию пойдем..."
  
  Патерсон, Нью-Джерси,
  1947
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"