В те ночи, когда он дежурил, сон приходил редко. Это были редкие ночи, когда я вообще не спала. За долгие годы я привыкла его ждать с ночного дежурства. Он был хирургом, профессия малоопасная (признаться, я с ужасом думаю о том, что было бы, избери он путь пожарного или милиционера - тогда бессонных ночей было бы куда больше!), но каждый раз в сердце закрадывалась малопонятная тревога. Юра всякий раз просил меня не беспокоиться, но я все так же просила его даже не говорить об этом. Я всегда не спала, когда его не было рядом со мной. И он об этом знал. Наверное, он был мне за это благодарен.
Та ночь была самой обычной. В одинадцать вечера он поцеловал меня на прощание, пожелал спокойной ночи (еще один ритуал- сколько бы я не проводила бессонных ночей, он всякий раз просил меня спать крепко- так было нужно), сказал, что позвонит утром и ушел. А я осталась одна в ту ночь. К одиночеству я привыкла, но мне все равно его не хватало. От того, что я любила его.
Помню, в молодости такие ночи мне казались сущим адом. Их было много больше. Тогда он не просто уходил в ночное дежурство, он пропадал на долгие сутки. По-разному бывало: когда-то был Афган, и тогда я не верила, что увижу его, а он вернулся; еще раньше были всякие ЧП по Москве, которые забирали его от меня. В тот год, когда родилась Варька, шел предпоследний год Афгана, а я все думала о том, что она останется без отца. Долгие страшные дни. Привычка, перерастающая в часть нашей жизни.
Мы познакомились с ним очень давно. Я тогда ходила в девятый класс, а он был старше меня на год. Он готовился поступать в медицинский и все время проводил над своими книгами, совершенно не думая о том, что есть девушки, танцы. Он был другой. Ему было столько же лет, сколько Варе сейчас, а насколько они не похожи в этом возрасте друг на друга. Говорят, это время все меняет- и люди меняются вместе с ним. Он сильно не хотел тогда идти на танцы, но его уговаривали. Говорили, что это в первый и в последний раз- просто для того, чтобы немного отвлечься. Он говорил, что из-за одного бездарно проведенного вечера. Может что-то не доучить. От чего пойдет крахом вся его дальнейшая жизнь. Ему говорили, что он зануда- нужно держать жизнь в своих руках. И он согласился.
Может, он и был занудой (вернее, таким он мне показался как только я с ним заговорила), но не приди он тогда на те танцы... Я никогда не думала о том, что он мог не прийти.
То был 72-й год. Может, вы помните то время. И помните те танцы. Тогда уже кое-где они назывались дискотекой. И попасть на самые модные вечеринки было просто нереально. А я попала. Может быть, вам ничего не скажут слова о дискотеке в МГУ, но знающие люди поймут меня и оценят мое везение. Поверьте, тогда считалось просто счастьем прикоснуться к другой жизни, побывав там. Боже, теперь я уже сама с трудом верю, что могла слышать "Пинк Флойд" и "Роллинг Стоун" в 72-м. И тем не менее, я слышала. И танцевала.
Молодой человек, пригласивший меня на медленный танец, показался мне чужим на этом празднике. Бог знает, каким ветром его сюда занесло! Но он был упрямым- после первого танца (Боже! Что это был за танец! Худшего танцора я в жизни не видела. Правда, спустя годы он исправился), он сказал, что следующий танец его, а за ним- и все остальные- все танцы его. И на этот вечер я тоже была его. Мне было смешно, но он оказался не только занудой, но и редким упрямцем. Несмотря на ужасное умение танцевать, он ТАНЦЕВАЛ со мной весь вечер.
Посему он показался мне занудой? Он почти не говорил. То есть, он мог бы сказать что угодно, мог нести всякую чушь, но он молчал. Первые пять минут он был для меня занудой. А потом на всю жизнь он стал для меня Молчуном. Самым интересным человеком на свете. И, знаете, когда я узнала, что "Молчун" его прозвище, чуть ли не с первого класса, я не удивилась. Сложно придумать прозвище для человека, который почти никогда ничего не говорит. Такой у него характер. Я никогда не пыталась этот характер изменить.
Он жил черте-где. Аж в Черемушках. Вызвавшись провожать меня тем вечером, ему, было, вероятно, плевать на то, как он будет добираться назад через всю Москву- я жила на севере. А он проводил меня и сказал, что завтра придет. Пришел. И приходил еще много дней подряд. Я говорила, что еще не его, а он убеждал меня в обратном. Мне пришлось согласиться. Через три года я стала его женой.
Его уверенность в себе всегда поражала меня. Иногда она казалась мне упрямством. Но это была именно уверенность. Благодаря ей он поступил в медицинский, она помогда ему стать одним из лучших врачей Москвы, он сделала меня его женой. Женой Молчуна.
Я и не думала ложиться той ночью спать. До одинадцати утра, когда он должен был прийти, я не хотела спать. Сначала я смотрела телевизор. Есть у нас одна видеокассета, на ней Варя. С самого детства- лет с пяти- и до последнего времени. Вся ее жизнь как на ладоне. Моя красавица. Я не уставала наблюдать за тем, как она меняется у меня на глазах. Здесь первая запись- Варя в детском саду. Смотрит своими синими глазками в камеру и улыбается. За кадром голос Молчуна. Он зовет Варю, и та тянет к нему руки. Видимо, Юра сделал "морду", от чего Варя заливается громким смехом.
Мгновенно проносятся месяцы и годы. Я смотрю на Варю уже в первом классе. Она с огромным белым бантом на голове держит в руках букет цветов. Букет слишком тяжелый для нее, и она норовит его выронить. Букет доставляет ей массу хлопот, но она держит его. С тем упрямством, которое досталось ей от папы. Много раз в течении всей ее жизни она хотела плакать, но, по-моему, я так и не увидела ее слез. И еще Варю называли когда-то в детстве Камнем. Глупая кличка для девочки. Но она была. Наверное, оправданна. Это о ее характере. Варя никогда не давала себя в обиду. Бывало, лупила мальчишек- типичная пацанка. Во дворе она редко была в окружении друзей. Потому что друг был только один, зато самый главный в ее жизни. Его звали Сережа, и он был хорошим соседским мальчиком. Он никогда не добивался Вари. Потому что добиться ее было очень сложно. У нее не было мальчиков в школе. Не потому, что она была некрасивой и неинтересной девочкой- совсем наоборот, разбить каменное сердце так никому и не удалось. Помниться, после очередного отказа классе в седьмом, она получила окончательное прозвище- Льдышка. Ей хотелось плакать от этого, но она не плакала.
Я смотрю на кассету и передо мной Варя на руках у одинадцатиклассника. Вернее, у него на плечах. Она громко звенит в колокольчик, и, по ее лицу сложно догадаться, нравится ей это или она боится уронить колокол.
Варе всегда нравилось учиться. Учеба давалась ей очень легко. Но отличницей она никогда не была. Все из-за своего характера- она брала не только своим усердием, но и глубоким пониманием учебных дисциплин. Ни двоек, ни троек у нее не было. Но и пятерки в ее дневнике появлялись весьма редко. Парадокс. Зато, она помнила и понимала абсолютно все, что учила когда-то. Она росла очень умным ребенком. И была умной не только в учебе. Мне всегда нравилось то, как она воспринимала жизнь. Свою маленькую жизнь она воспринимала глазами взрослого человека...
Вот Варя на море, когда ей было восемь лет. Я навсегда запомню ту поездку. Тогда она впервые увидела морскую воду. Ее реакция была странной. Почему-то она сильно испугалась, хотя, клянусь, никогда в жизни ничего не боялась.
Прошло два или три дня, прежде чем она решилась поплыть. Она очень хорошо умела плавать, но в море не плпвала никогда. И это сыграло злую шутку. Ей не хотелось лезть в воду, но характер заставил переосилить себя. И, представьте себе, она сделала это почему-то именно тогда, когда за ней никто не смотрел. И чуть не утонула! Я увидела, что ее нету в воде и заорала, как только можно. Молчун все понял и бросился в воду.
Не будь он врачем, он не откачал бы ее. Он спас ребенка, а я не могла ему простить того, что он допустил такое. Мы тогда сильно поругались, и это была наша первая ссора за двадцать лет. И она могла сильно все поменять в наших отношениях. Молчун и не думал со мной соглашаться, но тут уж я, слава богу, уступила и успокоилась.
- Это наша жизнь, Юра , - говорила я, - и наша судьба. Я не хочу ее портить.
Он молчал. Наверное, он хотел что-то сказать, но думал о том, что это будет неуместно. Я почти слезно умоляла его хоть что-то сказать. И он сказал:
- Я люблю тебя, Катерина. И люблю точно так же. Как тогда, двадцать лет назад. Если ты не хочешь ничего портить, не порть. Ради нее,- он показал на спящую Варю, - а не ради меня.
Тогда мы помирились и с тех пор больше не ссорились, никогда не вспоминая тот день.
Молчун. Когда знаешь человека двадцать лет, ты начинаешь с каждым годом по-другому воспринимать его. И чем дольше ты его знаешь, тем сильнее изменения во взглядах. Молчун менялся все то время. Что мы были с ним знакомы. Он, в общем-то, и не удивительно. Когда я его впервые увидела, ему было всего шестнадцать. Теперь ему почти пятдесят. И он уже давно не тот мальчик с дискотеки. Жизнь потрепала его.
Впервые я почувствовала, что он меняется в 77-м. Он был одним из врачей, работавших на пожаре в гостинице "Россия". Юра никогда не рассказывал о том, что на самом деле видел, но, по словам очевидцев, обгоревшие трупы приходилось буквально отскребывать с асфальта. Тогда ему был всего 21 год, он был простым санитаром, но тот опыт, которым он "обогатился", закалил его на всю жизнь.
Он крайне редко рассказывал о своих проведенных операциях. Это я понимаю, что они бывали всякие- и удачные, и неудачные. Но от него сложно было добиться рассказа. Когда очередное дежурство в "Склифе" проходило удачно, ему везло и он вытягивал кого-нибудь с того света, даруя ему новую жизнь, то он приходил домой с улыбкой на лице. Тогда, входя, он пел, играл с Варей. Угомонить этого большого ребенка было невозможно. И я радовалась этому.
Иногда бывало по-другому. В такие ночи он обычно терял кого-то из своих пациентов. Приходя домой, он просто говорил, что сильно устал. Ни завтрака, ни игры с дочкой тогда не бывало. У него начиналась депрессия. Он побеждал себя, но всякий раз, когда ему не удавалось спасти чью-то жизнь, он винил себя. Я понимаю, что это неправильно. Но это Молчун и это его характер.
Я смотрю в экран и вижу Варю то пятиклассницей, то девочкой из седьмого класса, то совсем уже взрослой.
Легко вот так судить о человеке, когда вся его жизнь умещается в полтора часа экранного времени. Я-то вижу теперь, как она менялась. А в жизни все было по-другому. Такое ощущение, что она и не росла никогда. Вроде и не проходили годы, словно Варвара всегда оставалась одинаковой. Теперь, когда вспоминаешь ее детство, понимаешь, что она повзрослела. И уже не ребенок. Но ведь для меня, для ее матери, она всегда будет маленькой.
Как мне хочется вернуть то время, когда я вплетала ей в косы ленточки (она никогда не любила банты. И тот первый звонок был чуть ли не единственным исключением на протяжении десяти лет) и вела в школу. Потом, когда она выросла, стала стесняться ходить вместе с мамой, ей нужно было идти одной. Я только мешала. А, тем не мене, еще очень долго была убеждена, что ей нужна моя помощь. Нет, не нужна. Она должна была гораздо раньше пойти самостоятельно. Я только мешала.
Я посмотрела на фотографию в стенке. Ей ровно столько же лет, сколько мы живем в этом доме.- десять лет. В тот год, когда мы сюда переехали сюда в высотку поближе к центру Москвы, Варя пошла в первый класс, Юра увидел первый седой волосок в голове, я защитила кандидатскую по философии. Поздновато, конечно- мне было уже 36, но многое в моей жизни так и приходило- слишком поздно. На этой фотографии Варвара, смотрящая прямо в объектив. Когда я вижу эту фотку, мне становится слегка не по себе. Понимаете, это глаза не ребенка. Девочка шести лет не может так смотреть. Я думаю о том, где наивность и беспечность? Ведь не было у нее никакого сложного детства- она росла в счастливой и доброй семье. Где-то я слышала, что грустные глаза- это глаза человека, которого били в детстве, но который никогда не плакал. Мы никогда с Юрой не позволяли себе бить нашего ребенка, но и Варя никогда не плакала. Неужели от того ее глазки такие грустные на этой фотографии? Не знаю.
Когда-то у нее были длинные темные волосы. Даже не темные, а почти черные. При этом у нее настолько ясные голубые глаза, что диву даешься- почему они не карие! Когда-то она носила длинные волосы, заплетая их в косы. Потом в один день косы исчезли.
Тогда ей было четырнадцать. И это был восьмой класс. Мы с Юрой никогда ничего не запрещали дочке, но и она никогда не переходила грань дозволенного. Что это было- юношеская самоуверенность или переход через предел? Я не могу этого знать.
- Я живу так, как хочу,- сказала Варя. Это был ответ на мой немой вопрос.
Мои глаза спрашивали: что ты с собой сделала? Вместо двух длинных кос, была аккуратная стрижка, не под мальчика, конечно, чуть длиннее. Волосы она покрасила и стала блондинкой.
- Зачем, Варюша?- спрашивала я ее тогда - ты самая настоящая красавица, тебе не нужно становиться лучше, ведь ты прекраснее любого другого человека.
Варя, пришедшая только что из парикмахерской, отвечала мне все теми же словами:
- Мамочка, я это знаю. Но я не могу не меняться. Я чувствую это, пойми. Мои глаза совершенно неправильного цвета. К этим волосам они не идут!- боже, что за вздор, и где она только этого нахваталась?- свои глаза я не могу покрасить. Но я хочу быть блондинкой.
Что я могу сказать? Это ее право- меняться. Конечно, я понимаю, что совершенно не просто так она взяла и решила все поменять. Видимо, кто-то ей что-то сказал, вот Льдышка и обиделась. Вернее, не обиделась, а затаилась. И при первой же возможности решила показать. Что ее глаза обрели достойные волосы. Ох уж это характер! Вся в папу.
На экране Варе 15. это они с классом где-то на отдыхе, не помню где, кажется в Барвихе. Вот уж, где я понимаю, что моя дочка поменялась окончательно. Передо мной лица девятиклассников, весело празднующих лето. Вино и сигареты. Они не боятся, что пленку потом увидят их родители. А чего им бояться? Они , наверное, храбрее и умнее нас. Ничего ты им не запретишь.
Вот Фима из ее класса говорит тост, но его обрывают на полуслове- всем хочется поскорее допить вино из пластиковых стаканчиков. Я б на месте Фимы обиделась, но он из другого поколения. Весело выпив свою порцию, он уже полез обниматься с очередной девочкой. А та и не против! Веселье, смех, где-то на заднем плане звучит музыка. Поют по-нашему, но я понятия не имею, что это за группа. Их слишком много появилось.
И только двое сидят в стороночке, взявшись за руки. Это Варя со своим Сережей. Они дружат с первого класса. А теперь, как я вижу, у них роман. Самый настоящий. Они не обращают внимания на веселье, на камеру. Просто сидят и смотрят друг на друга. Но, все равно, когда камера выхватывает их крупным планом, они просят убраться вон- они не хотят, чтобы кто-то видел их поцелуи. Я их понимаю, они правы.
Когда бессонница порождает у музыканта прекрасные сочинения, это прекрасная бессонница. Так, кажется, у Экзюпери. Мне всегда нравился Экзюпери, но молчун любил его больше. Это его любимый писатель.
В молодости он запоем читал его книги, находил, почему-то, схожесть между собой и его героями. Наверное, он прав. Характер Молчуна подходил для этого.
Он мечтал стать летчиком, но из-за не самого крепкого здоровья, его не взяли в лётную школу. Тогда он решил посвятить свою жизнь медицине. Юра, как мне кажется, хирург от Бога- то, чего он достиг на своем поприще, никогда не далось бы ему, управляй он самолетом.
"Умирать стоит лишь за то, ради чего стоит жить"- цитировал Юра своего любимого Экзюпери. Признаться честно, мне не совсем понятна эта фраза. По-моему, умирать вообще ни за что не стоит. Юра был иного мнения. Он считал, что только жизнь самого близкого человека действительно достойна твоей смерти. Он говорил о том, что ради наших с Варькой жизней, он сам живет, без нас ему конец.
Он рос без родителей. Что-то там с ними случилось очень давно, и они оставили его одного. Теперь я знаю, почему он хотел стать летчиком. Теперь, спустя много лет я уже в курсе.- В шестидесятом году они разбились на военном самолете где-то на Сахалине. Он рос в детском доме с четырех лет. Стоит ли удивляться его характеру. И уму. До сих пор я не знаю, как ему удалось вернуть родительскую квартиру. Тогда ему было пятнадцать и квартира- отнюдь не коммуналка на окраине! Так в шестнадцать лет он стал полноправным хозяином не только большой квартиры в Москве, но и хозяином собственной жизни. Потом в эту жизнь вошла я.
Его характер. "Под давлением тонких лиан падают гигантские храмы". Опять Экзюпери. Молчун прошел Афган. Вообще-то, он не должен был там служить, но что-то его звало. И отнюдь не интернациональный долг. Он шел туда спасать людей. Я думаю, он сгнил бы в Москве, зная, что ТАМ нужна его помощь.
В восемьдесят четвертом году мне пришла похоронка на Юру. А вслед за ней и цинковый гроб. Это теперь я могу говорить спокойно, а тогда мир рухнул у меня на глазах. После двенадцати лет, судьба забрала у меня мужа и целую неделю я сходила с ума от горя. Говорят, что сердце что-то чувствует и знает. Я тогда ничего не знала и не чувствовала. Я просто не верила, что в этом железном ящике мой Молчун. Мой родной человек, ради которого я сама готова была идти в Афганистан и стрелять.
Ровно через неделю после похорон (а гроб мы так и не открыли) пришло письмо без обратного адреса. И подписанное чужой рукой. Я знаю, почему Юра не подписывал конверт- чтобы не рвать мне сердце, мало ли что я могла подумать!
А внутри были строчки, написанные его рукой. Он убеждал меня, что жив-здоров, что с ним все в порядке. Просто он попал в плен, а потом в госпиталь, считался пропавшим без вести. В гроб положили кого-то другого по дурацкой ошибке штаба. Еще говорил, что скоро вернется.
"Не грусти, милый мой родной человек,- писал Юра,- это наш праздник, мы с тобой будем жить очень долго. Я не могу просто взять и умереть. Мы с тобой еще не дали жизнь нашей дочке, вот увидишь- мы с тобой еще будем нянчить внуков..." И откуда он всю жизнь знал, что у нас будет дочь? Еще за тринадцать лет до ее рождения Вари, он знал, что это ее будущее имя. Прорицатель!
Юра всегда любил Экзюпери. И, в частности, "Ночной полет". Я же не люблю эту новеллу. Я не понимаю, почему герой- летчик- гибнет. Та наша история закончилась хорошо, а в "Полете" все закончилось плохо- жена так и не дождалась своего любимого...
Юра позвонил мне где-то около трех часов ночи. Это был обыкновенный звонок. Он знал, что я не сплю а потому частенько, когда выпадала свободная минутка, названивал мне.
- Привет, родная, ты не спишь? - спросил он,- хотя я знаю, что не спишь. Как дела?
-А как они могу быть без тебя?
- Хорошо?
- Плохо, очень плохо. Намного хуже, чем с тобой.
Я почувствовала, что Молчун улыбается в трубку. Я этого не знала- я это чувствовала!
- Но мы же с тобой всю жизнь вместе! Неужели ты еще не привыкла? Иногда мне нужно исчезать.
- Мне одиноко без тебя, любимый, я хочу к тебе...
Боже, мы почти достигли полтинника, а говорим так, словно нам двадцать лет! До чего же я люблю этого человека, и до чего же он нужен мне этой ночью. И всеми остальными ночами тоже... Всю оставшуюся жизнь.
- Как дежурство? - спросила я.
- Да никак, пока,- ответил он,- еще не было вообще ничего. Ночь спокойная...
- ... Пока?
Он уловил мою интонацию и понял, что я догадалась.
- Да, Катюша, только "пока". Скоро начнется.
- Что-то серьезное?
- Пока не знаю. Везут троих, разбились где-то на машине на Кутузовском... Боже, почему только люди ночами гоняют, не пойму...
- Ты спасешь их?
- Я не могу их не спасти. Это мой долг. Я сделаю все, чтобы они жили.
- Удачи тебе, Молчун!- попрощалась я.
Варя родилась в одну из тех ужасных ночей, когда небо сходит с ума. Оно сыпало снегом так, словно где-то наверху что-то прорвало. От такого снега застопорилось движение по всей Москве. Еще с вечера, когда начались схватки, мне с большим трудом удалось добраться до центрального роддома. Вернее, меня довезли- уж не помню кто. Теперь я благодарю варю за то, что она поторопилась на свет божий. Не знаю, как бы мы справились той ночью.
Я рожала в первый и, как оказалось, в последний раз. Сложно описать это все словами. Я и не буду. Моя доченька еще роднее и ближе мне от того, как тяжело она появилась.
Варя родилась 29 февраля. И глупее шутки судьба не могла для нее придумать.
- Сволочи, - ругалась Варя спустя много лет, - украли, понимаешь, у меня день рождения!..
и в самом деле- обидно. Сколько их было этих дней рождения- четыре? Бедная девочка. Конечно, мы каждый год устраивали ей такие праздники, что что могло хватить на целый детский сад! Но все равно это было не то.
- Ну вот и наша хозяйка, - сказал мне гинеколог-акушер, показывая дочь,- как назовете ее? Уже решили?
- Варварой, - ответила я. Так мечтал Юра. Я не могу ему противиться. Кроме того, мне самой хотелось назвать дочку этим именем.
Я держала Варю, прижимая ее к себе. И думала в этот момент о Юре. Где же ты, мой любимый? Я сдержало свое слово- родила тебе дочь. Возвращайся с войны, сдержи и ты свое...
Телефонный звонок, раздавшийся через сорок минут, что называется, вывел меня из моих мыслей.
Я думала о завтрашнем дне. Завтра Варя с Сережей должны вернуться из-за города, с нашей дачи. В кои-то веки мы с Юрой разрешили им побыть наедине несколько дней. К таким вещам нужно относиться правильно. Им по шестнадцать, но они гораздо взрослее, чем мы были в их возрасте. Это их жизнь, и с Сережей она собиралась связать свою судьбу. По крайней мере, для меня это было правильным выбором. Я уверенна в одном- Сережа именно тот парень, который никогда не обидит мою дочь. С ним она будет счастлива. К их приезду я задумала устроить небольшой праздничный стол. Хотя, конечно, это и не столь нужно.
Телефон звенел несколько минут. Как всегда, задумавшись, я не сразу обратила внимание на гудок. Хотя, неужели звонок в четыре утра столь обыденное явление, что его не замечаешь вовсе?
Это был снова Юра.
- Юра, может ты...- начала, было, я, но он очень резко и быстро оборвал меня.
- Катя, приезжай в "Склиф", немедленно!
- Почему? Что случилось?
-Некогда объяснять, просто приезжай.
- Хорошо...- сердце у меня забилось моментально. Такого учащенного пульса я никогда не ощущала.- Скажи, это...
- Катя!
- Скажи, это Варя?
- Варя...
Те минуты, что я добиралась института имени Склифосовского, показались мне не просто вечностью. В них уместилась вся моя прошлая жизнь. И, как мне показалось, вся моя будущая.
Я выжимала из несчастной "Ауди-ТТ" все, на что та была способна. Я не думала ни о чем другом кроме Вари. Я упорно гнала от себя мысль, что слова Юрины о ночной аварии относятся к моей дочери. Но эта мысль лезла в мою голову все сильнее... Кутузовский проспект- это в двух шагах от нашего дома...
Я не ввошла и не вбежала в здание "Склифа". Я туда влетела. Юры нигде не было, но я многих здесь знала. Конечно, объяснить мне все мог один только Юра, но его не было. И я догадывалась, где он и чем занимается.
По взгляду дежурной сестры я поняла, что произошла беда. Она не могла мне ничего сказать. На мой вопрос "Где?", она просто показала на второй этаж.
На втором этаже операционная, и это то место, где Юра бывал чаще всего. Там он работал, спасал людей...
Коля Панов, хороший мой знакомый, которого я знаю двадцать лет, встретил меня еще в коридоре. Он ждал меня. Я знаю, что это Юра его там оставил. Его- своего коллегу-врача, который один мог мне рассказать что произошло. Один кроме Юры.
Мы шли по длинному коридору, на ходу он объяснял мне ситуацию.
- Они только поступили, Катерина Михайловна, их трое- Варя и Сережа с отцом.
- Как они?
Коля замолчал.
- Коля, я тебя спрашиваю- как они?
- Плохо, Катерина Михайловна. Говорят, они въехали на такой бешеной скорости в тот проклятый грузовик, что Сереже буквально оторвало голову...
При этих словах мне стало дурно, я остановилась. Значит, Сережи больше нет...
- Что с вами, Катерина Михайловна? Вам плохо?
- Ничего, - ответила я,- продолжай, Коля.
- Я не знаю, как продолжать... Тот грузовик...падла...не включил габариты. В центре Москвы! Павел Степаныч- ничего, держится. А вот Варенька...я, признаться, даже не знаю что с ней на самом деле. Я ...- он замялся.
- Что, Коля?
- Я не знаю, говорить об этом или нет. Вы - мать.
- Именно поэтому ты скажешь все.
- Я не имею права...но я врач... Она плоха, очень плоха. Я видел ее... Вы должны знать...
У меня заболело сердце. Боже! Что же это происходит? Я не верю в то, что это Варя! Я не могу в это верить.
Мы подошли к тем дверям, за которыми была операционная. Дальше нельзя. Эти двери разделяют меня от Вари. Там, за ними Юра спасал дочь. Теперь он был моим богом, и я готова была на него молиться. Лишь бы он спас Вареньку.
- Мне пора, Катерина Михайловна. Но я могу остаться с вами, если нужно. Юра говорил...
- Иди, Коленька, иди. Я сильная. Справлюсь как-нибудь. Ты там нужней.
- Ну так я пойду?
- Иди, коля. Спаси ее- прошу.
Он ничего больще не сказал и ушел, а я осталась одна.
Мысли вертелись у меня в голове, унять их я не могла. И не хотела. Я думала только о Варе, но мысли все-равно переворачивались.
Я села на скамеечку и заплакала. Впервые за много лет мне по-настоящему захотелось плакать. Этих слез никто не видел, но я остановилась. Варя никогда не плакала. И я не буду.
Он вошел в нашу жизнь в тот год, когда родилась Варя. Паша Луценко. Они вместе воевали с Юрой, и из Кабула они вернулись вместе. Не знаю, как они познакомились, но это произошло в том госпитале, где Юра лежал после плена. Об этом человеке я всегда знала крайне мало. Прирожденный вояка, он воевал задолго до Афгана, и много позже после него. Было в его жизни Сьерра- Леоне, дворец Амина, потом после перерыва Чечня. Это был тот человек, жизнь которого пошла прахом после смерти жены (больная она была, а роды доконали ее окончательно- Сережа в год с небольшим стал полусиротой). Он мог бы жить ради сына, но у него не получалось.
Сложный это был человек, чего и говорить. За шестнадцать лет я так с ним и не сошлась. Мы были слишком разными. Во многом, просто разнились наши характеры, но и этого было достаточно. Он был замкнутым в себе одиночкой. А я всегда ощущала необходимость общения. И еще он был молчаливым. Это многое значило, наверное, в сближении его и Юры.
Говорят, противоположные половинки сходятся. Это не так. Вернее, не всегда так. Ведь, если действовать этой логике, можно было предположить, что Паша должен был быть моим другом, но никак не Юриным.
Как бы там ни было, они были друзьями, и дружбу эту ничто не могло разрушить. Именно в нем Юра видел единственного человека, которому можно было доверить свою дочь. По большому счету, иногда Молчун доверял Паше намного больше, чем мне. Я хотела ехать вместе с ним на ту дачу, чтобы забрать детей. Вместе мы и вернулись бы следующим днем. Почему-то Паша решил ехать заранее. А меня с ним не было. Юра отговорил меня ехать...
Еще до Вариного рождения у Молчуна и у Паши произошел случай, предопределивший то, что Паша должен был войти в нашу жизнь. Тот случай многое поменял в их жизни. До того они были друзьями, после того Юра стал называть его по-другому.
Это произошло в восемьдесят шестом году. Отряд специального назначения двигался узкой горной тропкой. Ситуация, в которую попал этот отряд, была, в общем-то весьма распостраненной. Чтобы добраться от одного пункта до другого, необходимо было зачастую двигаться единственным маршрутом, безальтернативным, так сказать. На некоторых участках, особо опасных, бронетехника пройти не могла- существовала опасность того, что машина попадет на фугас. Поэтому из взвода выделялся небольшой отряд, который двигался впереди от основной массы. В его задачи входило обнаружение и обезвреживание мин. По-сути, работали саперы под небольшим прикрытием. Был в отряде в обязательном порядке и врач. Так вот, мне неизвестно, конечно, почему они оказались именно на узкой тропинке, а не на широкой дороге, но неприятность с ними случилась сумасшедшая.
Духи, зная о существовании таких отрядов, иногда оставляли на открытом месте пустую "болванку", имитирующую боевую мину. Это служило отвлекающим маневром. Место это хорошо просматривалось. А потому и обстреливалось. Получилось, что во время обезвреживания "мины" из ущелья появились стволы автоматов. Паша первым это заметил. Однако спасать отряд в такой ситуации просто глупо- территориальное преимущество за противником. Поэтому он сделал другое. Крикнув: "Духи", он повернулся спиной к ущелью и вплотную прижался к Юре., который, похоже, был в опасной открытой зоне. Тут же полетели пули. Первая угодила в саперов и прикрытие, следом досталось и Паше. Юра один тогда не оказался раненным: пуля, угодившая Паше в Спину, повалила его прямо на Юру. Оба оказались на земле, Юра снизу, полностью накрытый пашей. Тогда, даже если бы и полетели новые пули, Юре они не причинили бы вреда. Пашу спасло то, что по счастливой случайности он оказался только ранен.- ни одна пуля больше не угодила ему в спину.
Пашу спасло тогда чудо, а Юру спас Паша. Тогда они остались живы. Только они двое из всего отряда.
Мне страшно даже представить, как Юра нес огромного раненного товарища под зноем на протяжении многих километров. Он не мог его бросить- этого я никогда не смогла бы понять. После того Юра стал называть Пашу своим братом.
Несмотря на то, что я никогда не понимала этого человека, одного я никогда не смогу забыть: он спас жизнь моему мужу.
За окном пошел дождь. На часах было начало шестого утра. Там, за закрытыми дверями, шла борьба за жизнь моей дочери. В те минуты решалось, жить ей дальше или нет. Юра держал в своих руках ее хрупкую жизнь. Я понимала. Что от меня ничего не зависит, но я не могла просто сидеть, сложа руки. Я встала и подошла к окну. Утренняя Москва обливалась слезами дождя.
Из всех тех природных явлений, что дарит Москве весна, больше всего я любила, почему-то дождь. Не знаю почему. Может, от того, что сильно не любила снег. Дождь- признак весны, снег- признак зимы. Нет ничего другого, кроме зимы, что я б так сильно ненавидела.
Ловлю себя на мысли, что говорю о себе в прошедшем времени- так словно, меня уже нету. Все поменялось и в той прошлой жизни все осталось, в том числе и я... Снег я никогда не любила. Он напоминал мне о том, что, рано или поздно в жизни наступает зима, после которой уже не будет весны.
Варя всегда была скрытным ребенком. То есть, она никогда не была замкнутой- просто, она крайне редко говорила о том. Что ее беспокоит.
Однажды, когда она была в восьмом классе, незадолго до того, как она обрезала косы, Варя влюбилась в одного парня. Насколько я знаю, он пришел в их класс по ходу учебного года (это ирония судьбы, но примерно через месяц он уехал назад- сын военного...). Он был не таким, как все остальные- Варе нравились такие люди: уверенные в себе, у которых своя собственная точка зрения. Такие люди выделяются из общей массы. Варе нравился это парень, чьего имени я так никогда и не узнала. Но она никого из мальчиков до того не любила, потому и не знала что нужно делать в таких случаях. Быть может, не поторопись она, спроси у меня или у подруг совета, все было бы по-другому, и у них что-то получилось бы... Увы, удар был смертельным. После того, как Варя взяла и все рассказала тому мальчику о своих чувствах, он отреагировал совсем не так, как она ожидала. Перед всем классом он что-то ей такое сказал, поднял на смех, опозорил. От чего у Вари потекла по щеке слеза. Он, не привыкший к подобного рода признаниям, не любящий "легких побед", видимо, не подумал, говоря слова:
- Ты плачешь? А как же твой лед? Что, Льдышка, оттаяла?..
То была первая и последняя Варина слеза. Гессе говорил, что слезы это тающий лед души. Теперь я понимаю всю глубину этих слов.
Варя никогда не плакала, и я не буду.
Пробежал Коля Панов и на ходу сообщил, что только что прооперрировали Пашу. Все в порядке, он будет жить. Оказывается, Юра только после этого приступил к спасению Вари, Коля сказал, что пока Юра не решался браться. Пока позволяло время. Больше время не ждало.
Значит, все продолжается. Он спасает нашу дочь. Друга он спас, но спасет ли он Варю. Все в его руках. "Спаси ее, Юра"- молила я мысленно. Для меня он теперь был Богом. И этому Богу я молилась...
Варя была папиной дочкой. Они любили и понимали друг-друга с полуслова, очень часто я бывала лишней между ними, но никогда не обижалась. Так было нужно...
"Так нужно"-любимая их фраза. Папа уходит ночью работать- так нужно, Мама. Папа не любит говорить, -так нужно мамочка, - он и не должен ничего говорить. Она уже взрослая, ей нельзя ничего запрещать, Катя - они поедут с Сережей на дачу, и не возражай- так нужно...
Годы жизни. Они провели их вместе. Он был для нее самым лучшим человеком на свете, ее героем. Всегда: когда был прав, и когда ошибался. При ней я не смела и слова плохого об отце сказать:
- Не смей о нем так говорить. Отец прожил сложную жизнь, мы не имеем права с тобой его судить мы многим ему обязаны, а ты его совсем не знаешь! Хоть ты и прожила с ним тридцать лет...
Как это высокопарно когда-то звучало. И как символично это звучит теперь!
Ее ждали тринадцать лет. Он ждал. Ждал этого ребенка в большей степени, чем я. И теперь мне за это стыдно. За много лет до ее рождения, он знал, что она появится. И имя придумал. Варвара. Так звали его бабушку, погибшую на войне. Кажется, ее немцы повесили.
Он не мог бы любить второго ребенка так, как он любил Варю. Это был смысл его жизни. Ради нее он дважды "умирал" и возвращался. Она одна, его дочь, могла его изменить. И она его изменила. Ради нее он начал любить жизнь.
"В жизни всегда есть что-то, что заставляет жить. Жизнь непобедима". Опять Экзюпери, опять нелюбимый мною "Ночной полет". Почему я возвращаюсь к этим строчкам? Это его писатель. И ее, Варин. Он приучил ее к Экзюпери, и она была влюблена в эти книги...
Пожалуйста, Молчун, ради всего святого, спаси ее! Умоляю.
Никогда он не простил бы мне, ударь я ее. Он забрал бы ее и увез с собой. И я не вернула б их. Я никогда не позволяла себе и пальцем прикоснуться к дочери. Тогда я думала, что не имею на это права. Но не знала почему. Теперь я понимаю: я не могла позволить себе потерять их обоих.
Я смотрела на то, как медленно выходит из операционной. Он знал, что я смотрю ему в спину, но не оборачивался. Он всматривался в серое, затянутое тучами небо. Небо поливало Москву дождем. Он курил и смотрел в это небо. Он и не думал снимать халат- так он был одет, когда СПАСАЛ ЕЕ. Ему не хотелось переодеваться. Он об этом не думал. Наверное, затягиваясь сигаретным дымом, он вообще ни о чем не думал.
Только в тот момент я увидела, как он постарел. Он, с которым я провела всю свою жизнь, самый любимый, мой единственный, родной и любимый мужчина постарел. Он старел все эти годы, а я не замечала этого. Для меня он всегда был молодым. Когда любишь, не замечаещь, как стареет любимый человек.
Слезы текли у меня по щекам, а я совсем не обращала на них внимания. Несмотря на то, что клялась не плакать.
Одиночество наступило в ту минуту, когда он вышел из операционной. Я знала, что не смогу без них жить, я всегда знала, что если они уйдут от меня, то уйдут вместе. Немое седое одиночество сковало меня тогда. Нет мне избавленья от него. И никогда не будет.
Он ушел из моей жизни спустя много лет после того, как появился в ней. Он, великий Бог, на которого я молилась, ушел, так и не сумев спасти дочь. Я не имела права держать его- теперь он был без меня. Его жизнь оборвалась так же, как и моя. И теперь он перестал быть моим. Трудно быть богом, и он не сумел быть им. Он был самым обычным человеком, а я так этого и не поняла.