Аннотация: Автор Смирнова В.А. Рассказ написан в стиле реализма, охватывает отношения между мужчиной и женщиной.
В тот год выдался неурожай.
Посаженная наспех кукуруза взошла не вся и яростное палящее солнце пекло так, что завязавшиеся было початки, чернели и сморщивались словно маленькие засушенные стручки фасоли.
Поливать было нечем. Скважин и колодцев в округе не было. Вода была привозная, её берегли на вес золота.
Большая трехсотлитровая бочка наполнялась этой водой раз в неделю. Этого едва-едва хватало для хозяйственных нужд. О поливе речи не шло.
Каждое утро я шла в поле, трогала руками кукурузные листья и мотыгой рыхлила землю. Что я могла?
Я смотрела на каждодневно палящее солнце и натягивала соломенную шляпу пониже.
Вечерами, приходя домой, я жаловалась мужу, уповая на то, что он найдёт решение, которое спасёт всех нас.
Но он только молчал, попивая свой будвайзер перед телевизором.
Его белая майка становилась жёлтой от пота каждый день. В его гараже было не менее жарко. Автомеханики работали там оголенные до пояса, и следы машинного масла, попавшие на тело, впитывались в белый хлопок.
Прежде чем отстирать такое пятно его приходилось заливать пятновыводителем, а потом кипятить и стирать не менее 90 градусов.
Я говорила ему, я жаловалась ему, но я не могла настаивать. Иной раз он пристально смотрел на меня своими голубыми глазами, и кепка его подрагивала, но он молчал.
Я сглатывала комок в горле и под его взглядом, шла в старый двор, щупала пальцами горячую овечью шерсть. Иногда я брала в руки ножницы и в остервенении стригла их, оставляя на их телах кривоватые клоки шерсти. Они прижимались к моим ногам и блеяли пересохшими языками. Я ставила плошку с водой и их морды тянулись к воде все разом, так что какая-нибудь глупая голова непременно задевала и проливала.
В тот год я отдалилась от мужа. Я молча подавала ему ужин, нарезая только что спеченный хлеб и подавая рис с бобами.
Я молча стояла и смотрела пока он ест, чтобы подать ему по первому требованию соль, соус, сходить за молодым чесноком на огород. Иногда он просил принести вина. Тогда я лезла в подпол, где оно было спрятано и доставала большие бутыли, закрытые ещё не пробкой, а пластиковыми трубочками. Это было молодое невыдержанное вино, приготовленное из ягод и мелкого винограда, который можно встретить растущим в Лен. области.
Иногда ему хотелось большего. Он брал меня за локоть и тащил в спальню.
В этот год детей не было дома - я выбила путевки в военный лагерь через профсоюз и муж отвёз их туда, нарядив в новые костюмчики цвета хаки.
Каждую неделю он ездил к ним, беря от меня пакет с чистой одеждой и мелкими нужностями. Он никогда не брал меня с собой, считая, что материнское влияние и военный лагерь несовместимы. Раз в месяц они звонили мне, мои мальчики.
На большее я рассчитывать не могла, зная характер мужа.
Он был очень немногословен. Помню, когда мы познакомились, это поразило меня. Он мог часами сидеть, смотреть фильм не пророняя ни единого слова, и держа меня за руку.
Когда же я пыталась что-то сказать, отметить актерскую игру или просто что-то спросить, он выразительно смотрел на меня, а если же я и после этого порывалась открыть рот, то он удостаивал меня фразой:
- Я хочу посмотреть этот фильм.
Вначале я все ещё пыталась сопротивляться, то подтрунивала над ним, то кипятилась как раскаленный чайник и тогда он, вздохнув, одевал свою кепку и исчезал то на неделю, то на месяц. Появлялся все также неожиданно, просто открывал дверь своим ключом, садился в свое кресло и продолжал смотреть телевизор. Иногда даже включал тот самый фильм.
Я никогда не пыталась выяснить отношения, а просто брала его иной раз за руку и садилась на табурет рядом.
Постепенно он приучил и меня к молчанию.
Так мы и жили тем летом. Утром я выгоняла животных на поле и шла вместе с ними, оставляя его ещё лежащим в постели. Он же встав, и забрав с собой контейнеры с обедом уезжал в гараж.
Однажды, а было это, когда вовсю палило полуденное солнце, а я только-только пришла с поля с корзинкой ягод, он вдруг позвонил мне.
Такого почти не случалось. Это был третий звонок за десять лет супружеской жизни.
Я подняла трубку, но голос принадлежал не ему.
- Вы жена Артемия Сергеевича? - спросил меня мужчина.
- Я.
И тут мне сначала предложили сесть, чтоб не упасть, а потом сказали, что Артемия Сергеевича не стало, так как подъемник на котором висела машина обрушился на него вместе с этой самой машиной.
Голос спросил меня, была ли у него страховка. Но, конечно же, нет. Он не признавал страховок, считая это излишней тратой денег.
Я положила трубку на рычаг и осталась сидеть.
Его больше не было.
Но была ли я?
Пустота оглушила меня.
Я сидела, сложа руки на коленях, и смотрела в трещину на стене.
Эта трещина появилась, когда Аркадий, играя с мячом, стукнул по стене. Муж тогда крепко выпорол его, а трещина так и осталась. Теперь видно навсегда.
Я ждала слез. Но слезы все не шли и не шли, как-будто засуха была не только на улице, но и внутри меня.
Наконец внутренние рыдания прорвали внутреннюю плотину, и я издала стон.
Я уронила голову в свои ладони и, согнувшись, стонала.
Моё тело отказывалось служить мне. Где-то на краешке сознания я понимала, что должна встать и отправиться к сейфу, где лежали документы, но моё тело просто хотело лежать в позе зародыша.
Я вспомнила, как он взял меня сегодня ночью, вспомнила его скупые ласки. Этого больше не будет. Я застонала, всхлипывая, и маленькая слезинка появилась в уголке.
Большой серый паук выполз из под плинтуса и полз по крашеной белесой половице. Я равнодушна к паукам, но представя как бы муж посмотрел на это, я встала на колени и хлопнула по нему ладонью.
Звук отрезвил меня, и я поднялась с колен и открыла занавеску. Алый закат озарял кукурузное поле. Я открыла окно и всмотрелась. Его нет. Нас нет. Есть ли я?