Каждый хоть однажды задумывался, что было бы поступи он так, а не иначе. Какое новое перепутье устроила бы судьба. Хуже бы стало или лучше. Выиграли бы мы или проиграли, если бы появилась возможность поменять свой выбор.
Роман Смеклоф
Победитель
- Виталий Мироныч, зачем вы это? Ему же нельзя волноваться, - попыталась вразумить медсестра.
Старик упрямо выпятил подбородок и сжал губы так, что они почти исчезли среди морщин. Глаза тоскливо смотрели сквозь медсестру. Белая форма расплывалась пятном, превращая её в ещё одного призрака. Такого же надоедливого, как все остальные.
- Зачем вы его тогда ко мне приводите? - проскрежетал Виталий Мироныч. - Пусть не волнуется в другом месте.
- Врач назначил, - рассердилась медсестра, поворачивая каталку с другим пациентом. - Для вашего же блага.
Тот весь бледный, с покрасневшими глазами и дрожащими губами, что-то неразличимо шептал.
Старик только рукой махнул.
- Он ненормальный! У меня от него металл во рту. Верните моих друзей! - с нажимом выговорил он.
- Вам нельзя постоянно с ними общаться. Это вредно! Врач говорит...
- Что бы он понимал! - негодующе подпрыгнул на кровати Виталий Мироныч.
Тапок соскочил с его ноги и запрыгал по полу, норовя скрыться под тумбочкой, но робот-пылесос бросился ему наперерез, ухватил щётками-клешнями и как верный пёс подвинул к шершавой пятке. Старик даже глазом не повёл. Он уже стоял, опираясь о спинку кровати, и вызывающе зыркал на белое пятно, шурша рукой в нагрудном кармане в поисках очков.
- Не имеете права! - наконец подцепив дужку, рявкнул Виталий Мироныч. - Я до министра здравоохранения дойду, - и в подтверждение топнул ногой.
- Хорошо, - отмахнулась медсестра, вытягивая в коридор другого больного. - Теперь вами будет заниматься новый доктор!
Споры всегда заканчивались одинаково. Менялись лечащие врачи с их передовыми идеями о благотворном общении с живыми собеседниками, выписывались выздоровевшие, увольнялись сиделки, но старик неизменно выходил победителем. Эта борьба осталась его точкой соприкосновения с реальным миром, а может он просто никогда никому не уступал.
Медсестра вывезла каталку с хнычущим больным и затворила дверь.
Виталий Мироныч надел очки и гордо уселся на кровати. Ждать, когда включится смартголограмма, он мог часами. Будто это была медитация, расслабляющая его неуступчивую натуру. Он спокойно, даже безмятежно смотрел перед собой, пока у серебристого диска над тумбочкой не загорелся красный глаз. Белоснежная палата наполнилась радужным сиянием. Разноцветные пятна пробежали по полу, скакнули на тумбочку, перепрыгнули на стену, взобрались по плотно закрывающим окно жалюзи и рассыпались по потолку, кидая перламутровые отсветы на лоб старика.
Прозрачные фигуры появились в середине комнаты, наполнились светом, впитали краски, налились правдоподобным объёмом. Три человека привычно огляделись и закивали головами. Самый молодой хмыкнул в усы и, сделав несколько шагов, опёрся о бельевой шкаф спиной. На скучающем лице беспокойно бегали тёмные глаза. Синий костюм в полоску мешком висел на худом теле, а тонкие лакированные ботинки с загнутыми носами вызывающе торчали из-под наглаженных штанин.
- Опять воюешь? - поцокал языком второй гость и подошёл к кровати. - Ну чего тебе неймётся-то? Чем тебе живые-то не угодили, Виталя?
- Ты, Вадик, не подслушивай, - отрезал старик. - Ты, вон, в двадцать восьмом тоже всё уши растопыривал, а чем всё закончилось. Напомнить, рожа любопытная?
Вадик вздохнул и плюхнулся на кровать. Презрительно взглянул на свою тюремную робу с номером на груди и потёр чёрную щетину.
- Всегда ты так, - неопределённо махнув рукой, проворчал он. - Почему я в твоих воспоминаниях в этом чёртовом ватнике, а? Ну где ты его мог видеть? - и брезгливо добавил. - Я помню, чем всё закончилось! Тебя уволили за подпольный эксперимент, который превратился бы в катастрофу!
- Ха! - выдал Виталий Мироныч. - Ты помнишь только то, что я хочу. Сгнил ты в тюрьме, дружок, за свои доносы, - и криво усмехнувшись, ядовито выдал. - Пила вжик-вжик. Лес бах-бах, - он хрипло расхохотался.
Третий гость так и стоял в центре комнаты, задумчиво рассматривая драные сандалии, поношенные треники с обвисшими коленями и заляпанную жирным майку. Он потёр фингал под глазом и как будто бы ойкнул.
- А ты спился! - веселился старик. - Она тебя тоже бросила! Нашла помоложе и поинтереснее. И деньжищи твои не помогли.
Смартголограмма в трениках сцепила руки и ссутулилась. Ярко-голубые глаза потускнели.
- Вот вам, предатели, ваш персональный ад! - прокаркал Виталий Мироныч. - Будете со мной до последнего, никого не отпущу.
- Меня тут всё равно нет, - равнодушно сообщил самый молодой.
- Да ладно? - усмехнулся старик. - Нет, сынок. Ты здеся! И будешь здеся до самой моей смертушки. Думал отделаться? Запихать меня в эту клинику, и всё? Нет уж. Будешь со мной. Вы все меня бросили, обманули, обокрали, и будете за это мучиться.
Вадик вздохнул, закатив глаза.
- Да мы не мучаемся. Мы компьютерный код. Все твои выдумки, вместе с воспоминаниями, завели в главный компьютер, и он выдал смартголограммы...
- Без тебя знаю, - перебил Виталий Мироныч. - Это ничего не меняет, вы рядышком. - Он ощерился, уставившись в потолок. - Отбываете вместе со мной. Захочу - отпущу. Захочу - будете глядеть, как мне утку меняют.
Гость в трениках поплыл рябью, побледнел, подтаял, через него уже просвечивала дверь.
- Эй-эй! Программисты хреновы! - закричал старик. - Чего у вас там опять! Чините! Чините - давайте, я узников не отпускал. У них вечная кара!
Самый молодой оторвался от шкафа и, злорадно помахав рукой, растворился в воздухе. Вадик потерял цвет, расстроенно покачал головой и исчез вместе со всеми.
- Нет! - голосил Виталий Мироныч. - Нет! Я буду жаловаться!
Серебристый диск замигал красным глазом. По палате снова забегали цветные огни. Только в этот раз они не скакали, а кружились зачарованным вихрем. Белая комната в мгновение превратилась в волшебный калейдоскоп. Огненные сполохи метались по стенам и полу, и старик, сощурившись, прикрылся рукой. Встал и, бочком, толкая непослушные ноги, поковылял к выходу. За спиной сверкало, но он наощупь схватился за ручку и потянул. Дверь не поддалась. Виталий Мироныч вцепился изо всех сил, навалившись плечами. Замок скрипел, но не открывался.
- Да что же это? - бормотал он. - Что же такое?
- Может, хватит уже?
От звука голоса по спине пробежали мурашки. Сияние ослабло. Старик медленно повернулся, всё ещё моргая от ослепительного света.
На полу сидела женщина в длинном, рассыпавшемся кружевами платье. Что-то крутила в руках, исподлобья разглядывая Виталия Мироныча. А он никак не мог разобрать черты её лица, вроде уже немолодого, но и не старого, не то чтобы красивого, но и не отталкивающего. Тёр тыльной стороной ладони стёкла очков и облизывал губы.
- Что ещё? Кто?
- Судьба, - прошептала она тихо, но он услышал. - Признаюсь, измучил ты меня. Решила, хватит. Не имеет право человек нести на плечах груз такой чёрной неблагодарности.
- Что-что? - пролепетал старик, озираясь. - Программисты проклятые, врачи бестолковые! Издеваться вздумали?
Он прошаркал к тумбочке и подхватил трость с тяжелой рукоятью. Воинственно потряс ею и, опираясь о стену, дотянулся до датчика смартголограмм. Под натиском трости серебристый диск хрустнул и, расстроенно мигнув напоследок красным глазком, потух.
- Сдулся! - победоносно завопил старик, - Так тебе и надо. Будешь знать, на кого вылупливаться.
Он чуть не плюнул с досады, но тихий голос заставил замереть, опустив трость.
- Доволен? Опять всех обыграл?
Виталий Мироныч повернулся и, тяжело выдохнув, уселся на тумбочку. Женщина в кружевном платье всё еще сидела на полу.
- Какой грозный! - без тени иронии проговорила она. - Теперь слушать будешь или продолжишь свои глупости?
Он открыл рот, не смог ничего выговорить и закрыл. Покосился на серебристый диск смартголограмм, зажмурился, и снова глянул в центр комнаты. Женщина так и сидела, вращая между пальцев веретено с тонкой золотой нитью. Одна рука запаздывала. Протез почти не отличался от настоящей кисти, только искусственная кожа тускло блестела. Движения механической ладони на секунду опережали живую, нарочно мешая хозяйке и выпячивая надменное превосходство. Сиюминутная победа против неминуемого поражения в будущем.
- Я избавлю тебя от тяжкого груза.
- Как? - сглотнув, пробормотал старик.
- Ты считаешь, что если бы твой коллега Вадим не рассказал про твой подпольный эксперимент, то ты бы сделал прорыв. Прославился бы? Стал известным, богатым и влиятельным?
Виталий Мироныч нахмурился.
- Он у меня карьеру украл!
Судьба подбросила веретено на механической ладони.
- Смотри сам.
Снова вспыхнул сияющий вихрь радужных брызг. У старика потемнело в глазах. Мышцы вдруг налились прежней силой, кровь яростно забурлила в венах, спина разогнулась и выпрямилась. Задорно застучало сердце, а в голове заметались беспокойные, но полные надежд мысли.
Старенькая, но такая родная лаборатория сияла чистотой. Отчаянно знакомые, до мелких царапин и выщерблин, столы и полки перегораживали высокое окно. В ретортах над горелкой бурлила лиловая жидкость, а подготовленные пробирки хранили смешанные в строгой пропорции реактивы.
Виталий Мироныч, нет, пока ещё просто Виталий, помнил каждое мгновение. Вот сейчас, через минуту, в лабораторию ворвётся заведующий. За ним заместитель директора и члены попечительского совета, а в тени за их спинами будет стоять бледный Вадик.
"Старик" посчитал про себя, но дверь так и не открылась. Он в нерешительности простоял ещё несколько минут и ещё, пока за тёмным окном не зажглись уличные фонари. Тогда он победоносно подмигнул своему молодому отражению в стекле.
- Вот оно что! Иуда не пошёл за обещанными серебренниками.
Виталий Мироныч даже хихикнул. Теперь-то ничто не помешает закончить эксперимент. Он вывернул рукоять горелки, и пламя жадно набросилось на реторту. Лиловая жидкость потемнела и чмокающей пеной полезла в трубку.
- Нобелевская премия, - зачарованно прошептал он, и подставил держатель с пробиркой.
От тёмной жижи отделилась прозрачная капля и неохотно выползла из реторты. Упала в реактив, щёлкнула и выплюнула облачко вонючего пара. "Старик" отпрянул, зацепив рукавом реторту. Раздался хруст стекла. Тёмная жидкость расплескалась по столу. Свалившаяся горелка чихнула пламенем. От шипения заложило уши. Виталий Мироныч околдовано застыл. В оконном отражении по его белому халату плясал огонь. Рыжие языки плотоядно лизали шею, перекатывались волнами по груди и стекали по рукам. Он не чувствовал боли и страха, только всепоглощающее разочарование.
На столе взвизгнули реактивы. Комнату сотряс взрыв. В глаза впилась огненная взвесь, и всё померкло.
Сознание вернулось не сразу. Вокруг кричали люди. Горло, скрипя от кашля, глотало едкий дым. Его куда-то несли, но он уже ничего не видел. Тело пылало жаром. Невыносимой, тяжелой, саднящей, рвущейся мукой. В глазах горели костры и плавились гвозди.
- Пожар на шестом этаже! Быстрее!
- Этого в Склиф! Скорее, обширные химические ожоги!
Боль жевала лицо, шею, грудь, руки. Чавкала, давясь лохмотьями кожи. Надувала ядовитые пузыри, пугающие одной только мыслью о сгибании пальцев. То, что эксперимент провалился, лишь дальше заводило в жуткие лабиринты сожалений.
- Не может быть!
- Так бы всё и было.
Лицо уже не пылало огнём, но он всё равно боялся открыть глаза и увидеть лютую тьму.
- Любовник жены, - протянула судьба. - Он сделал тебе невероятный подарок. Забрал ту, что никогда тебе не принадлежала, а медленно и верно вытягивала из тебя радость жизни.
- Нет, - сорвавшимся голосом, выкрикнул старик. - Я любил её!
- А она тебя нет, - строго, но безучастно заявила женщина в кружевном платье.
Виталий Мироныч приоткрыл один глаз, но белизна палаты напомнила лабораторию. Ожоги, которых никогда не было, тотчас отозвались щемящей болью.
- Посмотри, что было бы, если бы она осталась.
Он вскинул руки, пытаясь защититься, но разноцветный вихрь уволок его в неслучившееся. Старика снова заполнили силы, но молодое тело больше не вызывало воодушевления. Глубоко внутри притаился страх, острыми зубами хватая любую искорку надежды.
Виталий Мироныч пересёк коридор с обоями под кирпичную стену, чертыхнулся, стукнувшись ногой о прихожую, и заглянул в гостиную. Жена сидела в кресле спиной ко входу. Поглощенная своими мыслями, даже не заметила, как стукнула входная дверь. "Старик" прокрался по потёртому ковру вдоль горки, кривой тенью отразился в тусклом свете торшера и заглянул через плечо жены. Теребя в руках клочок бумаги, она смотрела в пустоту. Кривые буковки насмешливо плясали, но всё же сложились в убийственное предложение: "Я уезжаю, мы больше никогда не увидимся". Ни слова больше. Ни бесполезного "прости", ни тоскливого "я всё равно буду тебя любить". Ничего. Даже жестокого "прощай".
Виталий Мироныч закипел, даже сделал громкий шаг, хрустнув паркетом, но она не шевельнулась. По белому, непроницаемому лицу пролегли иссохшие дорожки. В сухих глазах стояло такое отчаяние, что "старик" отшатнулся. Подпитал себя скребущей по сердцу ревностью и хотел крикнуть: "Как ты посмела?", но подбородок ходил ходуном, и слова превратились в лопающиеся пузыри злобы.
Жена посмотрела на него, как на случайно встреченного незнакомца. Мельком, без чувств и интереса.
- Как ты могла? - наконец выдавил Виталий Мироныч.
- Ненавижу, - выплюнула она.
"Старик" пошатнулся. Восемь букв изрешетили его, как пули. Теперь уже не только сердце, весь он истекал кровью. Дергался от спазмов. Ревность трусливо бежала, оставив за себя унылую тоску.
- Ничтожество в халате, - пробормотала жена. - Лабораторная крыса.
Ноги подогнулись, и Виталий Мироныч тяжело опустился на колени. Вцепился в подлокотник кресла и отчаянно проскрипел:
- Не уходи!
- Куда? - взвилась она. - Отдать тебе все эти сокровища?
Жена дёрганой рукой обвела комнату с древним диваном, настенным ковром с оленями и старым кухонным столом, на котором услужливо пыхтел компьютер вековой давности.
- Нет! - каркнула она. - Ты, жалкий трус, изуродовал мою жизнь, а теперь...
В голове старика понёсся нескончаемый поток образов из жизни, которую он мог бы прожить. Ежедневные скандалы, истерики, холодный суп в лицо, угрозы, плач сына, инсульт, ни одного посещения в больнице, шашни с соседом, битая посуда, пьяные подруги, горланящие "Чёрного ворона" на кухне в три часа ночи, ссоры, ссоры, ссоры, презрение, отвращение, инфаркт...
Секунды тянулись резиновыми жгутами. Собранных вместе нечеловеческих усилий едва хватило, чтобы открыть рот.
- Ненавижу, - выталкивая каждую букву, взвыл Виталий Мироныч, а жена будто только этого ждала.
Покачиваясь, нависла и рухнула ему на грудь.
- Мы в расчёте, - пропела она, и подавилась словами.
В остекленевших глазах мелькнула та трогательная девушка с косой челкой, от которой он не мог отвести влюблённого взгляда. Нежное прикосновение разгладило шершавую щёку, и эта запоздалая ласка, прерываемая беззвучными рыданиями, сильнее прежних издевательств, пронзила старика невыносимой болью.
Он заорал со всех сил, тщась вырваться из затягивающего водоворота, и в спину ткнулась спасительная стена.
Судьба сидела на полу и накручивала на палец золотую нить. Веретено крутилось перед ней в воздухе.
- Так бы всё и было.
Виталий Мироныч замотал головой.
- Да! - уверенно повторила женщина в кружевном платье. - Ты никогда не понимал своего счастья.
- А сын? - зло крикнул он. - Я его вырастил. Всё ради него.., а он упёк меня сюда, как последнего психа!
- Считаешь? Смотри, что бы было!
Механическая рука всё же подвела, золотая нить закрутилась за слишком быстрые пальцы, но Виталий Мироныч упрямо уставился на радужные сполохи и всё равно потерялся в их хитросплетении.
В старой кухне горел настенный светильник. Старик, уже и вправду старик, мешал пустой чай, нарочно звенел ложкой по краям стакана и громко кряхтел. Сын, вздохнув, подвинул сахарницу и насыпал ему сахара.
- Мне предложили отличную должность на севере, - поделился он. - Просто мечта, и Катю туда командируют. Дали два дня на подумать.
Виталий Мироныч неопределённо хмыкнул и отхлебнул чай. Скривился и демонстративно отодвинул стакан.
- Огромная зарплата, перспективы...
- А я? - перебил старик.
Сын показал лакированную брошюру.
- Клиника международного уровня. Вип-палата. Потрясающее обслуживание...
- Ни за что!
- Пап, о тебе будут заботиться, как никогда в жизни. Я боюсь оставлять тебя дома...
Виталий Мироныч отвернулся.
- Не моя вина, что кран оторвался.
- А пожар на кухне? - спросил сын, перегнувшись через стол. - А когда ты заблудился в торговом центре? Я же с ума сойду, если с тобой что-нибудь случится. Как я там буду, зная, что ты тут совсем один?
- Откажись!
Старик долго сверлил его глазами, барабаня костяшками пальцев по столу. Настенный светильник мигал в такт ударам, и подрагивающий свет повторял: "Ай-я-яй!". Темнота давила. Сын не выдержал, подскочил, закрутился по кухне, заламывая руки.
- Остаться здесь? - спросил он у потолка и подошёл к темному окну. - Такого шанса больше не будет никогда. А Катя?
- О себе только и думаешь, - проворчал Виталий Мироныч.
- Ты прав.
Голос прозвучал так тихо, что его почти заглушила капающая из крана вода. В отсветах тусклого света старик победоносно улыбнулся.
- Ты прав! - громче проговорил сын. - Семья важнее.
Лампочка на стене почти погасла. Снова понеслись животрепещущие образы, все, что случилось бы, не попади Виталий Мироныч в клинику. Ещё больше работы. Работа, работа, работа. Сын почти не появлялся дома. Не улыбался. Почти не разговаривал. Чернел, превращаясь в собственный негатив. Уходил тусклым утром, а приходил за полночь. О его присутствии напоминал лишь стук входной двери и свежие продукты. Всё, что удавалось заработать, пускал на отцовский комфорт. Старый телевизор уступил место новейшей системе голограмм высокого качества. Холодильник ультрамодной установке замораживания времени. Вместо пылесоса по квартире метался шустрый робот-уборщик. Но победа не принесла старику долгожданных лавров, только глубокое тёмное одиночество. Тоскливые однообразные дни, мелькающие, как унылые осенние пейзажи за окном автомобиля. Пустоту.
Дождавшись сына поздней ночью, Виталий Мироныч задребезжал вместе с открывшейся дверью:
- Появляешься - исчезаешь, как тень. Вроде есть, но ни потрогать, ни почувствовать нельзя. А я никому не нужен. Меня словно нет. Как будто тундра вокруг. Ни единой души. Хоть бы призрак какой завёлся. И того нет.
Сын даже не поднял глаз. Буркнул невнятное "устал", и пополз в ванну. Но старик так просто не сдавался. Заскочил следом. Мельком глянул, как тощее тело окунулось в хлопья пены, и опять забубнил: "ды-ды-ды-ды". Занудный, как старинный вентилятор с обломанной лопастью.
- За что мне такая судьба? А? - закончил он приготовленную речь.
- Она не твоя, а наша.
Виталий Мироныч недовольно вскинул подбородок.
- Так не пойдёт! - строго заявил он. - Она должна быть только моей.
Сын поднял пустые красные глаза. Ни проблеска. Ни надежды. Ни желания. Одно всепоглощающее равнодушие.
- Ты прав! - кисло выговаривал он. - Это не моя жизнь. Я в ней лишний...
Старик нахмурился.
- Почему это?
- Потому, что она твоя. А всё моё на севере. Улыбчивая Катя с тёплыми глазами. Работа мечты. Даже мысли... - сын запнулся. - Если бы я не боялся за тебя, шагнул в окно...
- Ты...
- Я твоя жалкая тень.
Он отвернулся и ушёл под воду с головой. Белые хлопья тут же сдвинулись. А Виталий Мироныч стоял и смотрел, раздражённо понимая, что рано или поздно сын не вынырнет.
Без криков. Без страха. Без сомнений. Он сам выбрался из режущего глаза сияния и болезненно сжался.
Женщина в кружевном платье всё так же сидела на полу. Золотая нить спуталась и завязалась узлами. Только механическая рука продолжала крутить веретено, не желая сдаваться.
- Избавился от груза чёрной неблагодарности? - спросила она.
- Хочешь сказать, я бы погубил его?
- Сам видел.
Старик поджал губы.
- Если бы тогда ты менял своё настоящее с тем же упорством и самоотверженностью, с какой сейчас взялся за неизменное - всё было бы совсем по-другому. Но время ушло. Теперь просто прими меня, - сказала судьба.
Её невыразительное, плывучее лицо изменилось. В нём застыло столько сострадания, любви и надежды, что Виталий Мироныч задрожал. Только один человек во всей его длинной жизни обладал таким кротким и требовательным взглядом. Горло перехватило.
- Мама, - прошептал он.
- Кому наказание, а кому мать родная, - отозвалась судьба. - Прими меня и живи счастливо.
Старик сполз с тумбочки.
- Как же... они же...
- Нет! - оборвала женщина в кружевном платье. - Прошлое изменить нельзя. Будущее невозможно познать. Всё что у тебя есть - настоящее. Живи им!
Виталий Мироныч протянул руки и коснулся пробежавшей по пальцам золотой нити. Кружева закрутились и подняли вихрь осенних листьев. Мгновение палату озаряли вспышки рыжих хлопьев, но и они растворились в воздухе. Он согнулся над тростью и зашаркал к двери. Ручка подалась от легкого прикосновения, и замок отзывчиво щёлкнул.
По коридору, опираясь на ходунки-каталку, медленно брёл седой пациент с заросшим пегой бородой лицом и живыми, пронзительными глазами.
- Как оно? - прочистив горло, спросил Виталий Мироныч.
- Всё лучше и лучше, - усмехнулся тот, едва переставляя ноги. - Скоро в марафоне буду участвовать. Фауджа Сингх, самый старый в мире бегун, в сто три года прямо-таки долетел до финиша. Чем я хуже? Потренируюсь и тоже убегу.
Он подмигнул и заскрежетал ходунками дальше по коридору. Старик хотел его догнать, но дорогу перегородила медсестра с пакетами.
- Сын ваш заходил, вот, гостинцы передал.
- Ушёл? - безнадёжно прошептал Виталий Мироныч.
- Почему? - удивилась медсестра. - Как всегда, стоит под окнами. Ждёт.
Они вернулись в комнату, и она поставила пакеты на тумбочку. Старик дочапал до окна, по пути бросив: - Смартголограмма сломалась, - и, отодвинув жалюзи, выглянул во двор.
Хмурый сын удивлённо улыбнулся и помахал рукой. Виталий Мироныч, впервые за годы, проведённые в клинике, помахал в ответ и прочитал по губам: "Погуляем?". Он уже хотел замотать головой, но всё же кивнул в ответ, и повернулся к двери.
- Как же он сломался? - недоумевала медсестра.
- Судьба, - протянул старик и, кряхтя, заковылял к выходу.
Через неделю на стене висел новый серебристый диск. Программу, по требованию Виталия Мироныча, переделали. Надев очки, он гордо восседал на кровати, ожидая сеанса. Загорелся красный глаз, и палату наполнило радужное сияние. По полу, стенам и потолку заскакали разноцветные солнечные зайцы.
Прозрачные фигуры появились у стены со шкафом, наполнились светом и преобразились в трёх человек. Женщина удивлённо оглядывалась, двое мужчин озабоченно хмурились.
- Приветствую! Давно не виделись, - воскликнул старик. - Сразу должен объяснить. Ты, Наташка, не дождалась меня из армии. Помнишь? Неужели нет? Погоди, напомню ещё. Ты, лучший друг, выдал мою докторскую за свою. Что, тоже подзабыл? Я освежу твою память, - Виталий Мироныч повернулся к третьей смартголограмме. - Про тебя вообще молчу, подлец! - он заскрежетал зубами, но всё же продолжил. - Располагайтесь, предатели, это - ваш персональный ад! Будете со мной до последнего, никого не отпущу.
В центре комнаты сверкнула, выпавшая из предательской механической руки, золотая нить, и раздался усталый вздох.