Слесарев Сергей : другие произведения.

Возвращение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    из раннего


Все события вымышлены.

Любые совпадения событий, имен, ритуалов и верований случайны.

  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Страж осторожно, чтобы не прищемить пальцы, опустил тяжелую деревянную крышку люка и задвинул толстый засов. Только теперь он мог спокойно отдышаться и немного отдохнуть, сбросив котомку с плеч на каменный пол. Здесь, на верхней площадке сторожевой башни, горделиво возвышавшейся над каменистой плотью Белых Скал, дышалось легко и свободно, несмотря на суровый ледяной ветер. Страж иногда ловил себя на мысли, что не просто привязался к этому месту, но и полюбил его за долгие годы ночевок на крыше башни. Местные жители (да и не только они) опасались Белых Скал, веря, что в них живет нечистая сила. Из века в век передавался запрет на их посещение. Лишь он один осмеливался каждый вечер выходить из своей избы на окраине селения и, минуя высокие деревянные стены, бдительно сторожимые цепными псами и крепкими воинами, направляться к одинокой Сторожевой башне, где он ночевал, следуя велению мудрых старейшин племени вот уже сорок с лишнем лет. И придет время, когда кто-нибудь другой заменит его на этом нелегком посту, чтобы обеспечить мирный сон своим соплеменникам.
   Надышавшись, старик принялся разжигать костер. До того момента, когда догорят последние отсветы вечерний зари, необходимо было со всем управится. Слава Богу, угли от вчерашнего костра еще не успели прогореть и слабо тлели, пробиваясь алыми трещинами сквозь сизую пленку пепла. Они вспыхнули слабым синеватым пламенем, когда сухая трава коснулась их, и струйки ароматного дыма потянулись к стремительно выцветающему и темнеющему небу, на котором уже проступали первые мохнатые звезды. Подбросив еще несколько сухих веток, Страж захлопотал над черным от копоти котлом, поправляя его и заполняя студеной ключевой водой, припасенной им для чая. В своей котомке старик всегда держал травы, отвар которых бодрил тело и придавал силы бдеть долгими холодными ночами. Его старому телу уже требуется подмога, одной воли становится недостаточно бороться со сном, видимо уже пора на покой. Впрочем, старейшины так не считали, а им виднее, другой займет его место только тогда, когда решит собрание, и значит пока придется продолжать служить своему народу здесь. А и честно говоря, кем еще в свои девяносто пять лет он может послужить племени, как ни Стражем. Работник из него давно никакой: былые раны не давали прежней силе обитать в дряхлеющим теле.
   Вода в котле закипела, как раз, когда заря догорела последними отсветами, и ночная тьма окончательно укутала окрестности. Теперь лишь скромный полумесяц едва продирал мрак своим бледным болезненным светом, да яркие звезды равнодушно поблескивали на иссиня-черном небосводе. Горд зачерпнул большой чашей кипяток и заварил щепоть травы в глиняном сосуде с крышкой, укутал поплотнее в теплый шерстяной плат и, немного подумав, накрыл еще звериной шкурой - чтоб напарился получше. Все-таки нет ничего лучше крепкого ароматного отвара в такие холодные суровые ночи, когда ветер становится еще более ледяным и напористым.
   Подбрасывая ветки, Горд невольно вслушивался в ночь. Обычной как в селе тишины здесь не было, то и дело раздавались шорохи, вскрики, уханья, грохот падающих камней. К ним старик привык и уже давно не вздрагивал как в первые ночи. Только к одному не мог приучить себя: к временами раскатывающимся крикам, тоскливым и надрывным, полным боли и страдания. Именно о них складывали длинные и ужасные легенды, ими пугались селяне, они смущали путников, спешащих как можно скорее засветло добраться до селения. После захода солнца никого и никогда не пускали за ворота, опасаясь беды. Горе тому, кто не успевал! Ночевать в поле без укрытия испытание не для слабонервных, да и кто знает, что поджидает ночью странника.
   Горд вздохнул, налил себе полную чашу парящего отвара и подошел к краю площадки. Здесь неторопливо глотая чай, он всматривался вдаль, куда убегала кривая местами разорванная цепочка скал. Каждую ночь он неизменно первую чашу выпивал именно здесь, вдыхая густой аромат напитка. Предусмотрительно зажженный факел на стене помогал лунному свету разгонять ночной мрак, позволяя различать серовато-белые нагромождения камней и изредка пролетавших птиц. Пернатые никогда не беспокоили человека, даже попискивали они как-то осторожно, словно боялись привлечь к себе внимание, а вот таинственные крики сегодня были невыносимо громкими и тоскливыми. Временами они переходили в рыдания, прерывающиеся глубокими хрипящими стонами и детским плачем.
   - Боже сохрани и защити! - вздрогнув, прошептал старик, нащупывая на груди освещенный амулет, единственную защиту в этом ночном карауле. Мечи и кинжалы с дубинками здесь бесполезны, проку от них не больше чем от обычной палки. Нечисть их не боится, хотя за столько лет Горд еще не разу не встречал ее воочию. Кроме изредка пробегающих зверюшек да пролетающих птиц под стенами башни никто не появлялся, а крики... мало ли что за зверь ревет по ночам.
   Стражу становилось холодно, ветер добирался до тела даже сквозь теплый плотный плащ, надо было возвращаться к костру, но старик медлил, рассеянно пробегая взглядом вновь и вновь по освещенным валунам, тянувшимся куда-то за темный полог клубящегося мрака. Вот мелькнула птичья тень, вот пробежала какая-то маленькая зверушка, обнюхивая голые камни в поисках снеди. Ничего особенного, обычная картина. Горд в последний раз пробежался глазами и хотел повернуться к костру, когда заметил горящие зеленые глаза, прячущиеся от света. Они напряженно вглядывались в человека, словно пытались проникнуть в его мысли.
   - А ну пошел прочь! - гаркнул Страж и запустил камень из небольшой припасенной им кучки на площадке.
   Глаза с шипением отскочили в сторону, потом внезапно взметнулись в воздух, и гибкий стройный силуэт промелькнул на границе освещенной территории, стремительно удаляясь в сторону.
   - Боже, спаси меня! - прошептал Горд, судорожно доставая амулет и сжимая его в морщинистых руках. Теплая округлая деревянная дощечка с вырезанными письменами приятно согревала ладонь, успокаивая взбесившееся сердце, колотящееся о ребра, и позволяя хоть немного сосредоточиться и оглядеться. Незнакомая тварь, похоже, испугалась и улетела, вокруг никого не было и только ветер шебуршал у подножья мелкими камешками да птицы попискивали где-то вдали за башней.
   - И чего только не привидеться, - прошептал Страж и поспешил к костру.
   Здесь, подбросив сучьев и вновь наполнив чашу, Горд опустился на шкуры и только тогда спрятал амулет на грудь. Пламя мирно потрескивало, металось по сторонам под порывами ветра, жадно лизало хворост, осыпалось углями. Возле его живого приятного жара становилось спокойно и тепло, размаривало и клонило в сон, и только вой ветра да отвар не давал заснуть. Сколько прошло времени Страж не знал, для него минуты тянулись медленно, нехотя. Он смотрел на костер и думал о прошедшей молодости, полной забот, и еще более хлопотливой старости. Недавнее происшествие, столь напугавшее его, постепенно отступило и смылось нахлынувшими воспоминаниями, даже грохот обвалов и вой притупился для слуха. Крики непонятно почему прекратились, птицы перестали пищать и шебуршать где-то у стен, будто боялись нарушить покой Стража, освещенного пляшущим костром.
   Он очнулся от думы из-за внезапно появившейся странной ноющей боли в плече, неловко повернулся и увидел человека, полускрытого высокими башенными зубцами. Горящий факел слепил и не позволял разглядеть гостя, буравящего старика своими светящимися зеленым огнем глазами.
   - А, похоже, это и есть тот таинственный летун. - прошептал Горд и, выхватив из костра горящую головешку, подошел к незнакомцу поближе. Тот даже не сдвинулся с места, только распахнул пошире свой длинный ярко-красный плащ, чтобы старик смог разглядеть его могучую грудь, закованную в стальные латы, отсвечивающие огненными бликами. Красивое мужское лицо, могучие руки и холодный пытливый взгляд.
   - Кто ты? - говорить было трудно, горло сдавливал предательский страх, по лбу струились первые капельки выступившего пота. "Нечисть, явно нечисть, - подумал Страж, - человек не может летать", а этот парил в воздухе в нескольких метрах от башни и смотрел своими светящимися глазами.
   - Пошел прочь! - Горд взмахнул головешкой, неумолимо гаснувшей под напором ветра, - Пошел! Пошел тебе здесь не место!
   Летун зашипел, оскалив полоску белоснежных зубов, и тоскливо закричал. Ночная тьма ответила ему стоном и детским плачем.
   - Уходи подобру! - морщинистая рука мелко дрожала, - Уходи, именем Бога прошу!
   В ответ мощный порыв ветра едва не сбил его с ног, незнакомец сорвался с места и бросился на Горда. Страж видел его бездонные искаженные злобой глаза, искривившийся рот, длинные руки, слышал его тяжелое ледяное дыхание, свист рассекаемого воздуха, трепет тяжелой ткани плаща, глухое шипение, и уже было приготовился к смерти, невольно пятясь к костру, как вдруг вспомнил об амулете на груди, выхватил его и стал шептать охранное заклинание. И тут же над головой завыло, взбешенный ветер взметнулся из под ног, и старик упал, больно ударяясь затылком, вскрикнул, но не посмел подняться с холодного каменного пола, сжимая в ладони амулет и шепча заклинание.
   Лишь несколько минут спустя Горд осмелился приоткрыть веки. Гостя не было, только протяжные стонущие крики, прерывающиеся плачем, доносились откуда-то из ночи, и ветер надрывно выл над головой.
  
   Дорога оказалась весьма хорошей, ровной и почти без ухабов. Все-таки древние правители заботились о своем государстве, и даже спустя столько веков построенные ими для путников дороги продолжали служить на благо народа. Но, несмотря на это, старая лошадка еле плелась не в силах тащить небольшую крытую повозку быстрее, как того добивался воин-возница, постоянно понукая острием копья животное.
   - О, чтоб тебя хорты сожрали, тварь безмозглая! - зло выругался он и бросил свои попытки, ослабив вожжи, - Ну, что ты с ней поделаешь, не хочет работать и все! И что не мог ты другой выпросить?
   - И за эту спасибо скажи, а то бы тащили повозку сами, вместо лошади, - зло огрызнулся его попутчик, идущий рядом по дороге, и надвинул капюшон поглубже, показывая, что не намерен продолжать разговор.
   Бере всегда отличался угрюмостью и неразговорчивостью, предпочитая размышлять о своей тяжелой и несправедливой судьбе. Шел уже пятый десяток, а он только простой сборщик налогов, нищий, без семьи и дома, вынужденный скитаться по селениям, собирая подати и ночуя по чужим избам. И так все тридцать лет государственной службы! Разве об этом он мечтал, когда двадцатилетним парнем поступал в казначейство провинции Тарет? Разве мог он предположить, что все дерзкие планы рассыпятся в пух и прах? А ведь он жаждал разбогатеть, стать всеми уважаемым тоуром или даже дермом провинции, а может и предстать в качестве советника перед самим Правителем, и что в результате? Комната в доме брата на окраине Метехии, старый дорожный плащ с капюшоном, в котором он сейчас идет, и потрескавшийся от времени посох для опоры, да, пожалуй, несколько золотых в кошелке на поясе. И все!
   - Почему ты всегда такой угрюмый, Бере? Разве можно вот так всю дорогу идти и молчать? - воин был в хорошем расположении духа и ему явно хотелось почесать языком.
   - Не твое дело, не суй свой нос куда не следует, лучше смотри на дорогу!
   - Я тебе не слуга, не указывай. Думаешь, если сборщик, так охраной потакать можешь. Я свободный воин, а не раб!
   - Воин? - ехидно фыркнул сборщик, - То-то тебя повозки приставили охранять, видно славно повоевал!
   - А ну тебя, - махнул рукой возница и отвернулся, любуясь закатом.
   Солнце уже почти наполовину погрузилось в землю, подсвечивая своими еще теплыми лучами небо и редкие облака красновато-оранжевым. Над головой поспешно пролетали по каким-то своим делам птицы, где-то подвывал волк, ржали лошади, вскрикивала незнакомая зверушка. Вся степь, раскинувшаяся по обе стороны от дороги, готовилась к ночи, кто, укладываясь в безопасное место для сна, а кто и потягиваясь после сладостных сновидений и разминая мышцы перед охотой. И над всем этим размеренно плыло басовитое гудение колокола, созывающее селян на вечернее богослужение и предвещающие окончание ежедневных трудов.
   - Надо поспешить! - запрыгивая в повозку, процедил сборщик, - Давай, Дор, подгони эту клячу. Плетемся еле-еле. Скоро ночь!
   - Да, поспешить не мешало бы, закроют ворота. Придется ночевать под открытым небом, не пустят.
   - Куда они денутся, пустят. Сборщика пустят, - ответил Бере, устраиваясь поудобнее. Звание государственного чиновника придавало ему уверенности, хотя, честно говоря, он всегда старался до заката укрыться под защитой ближайшего селения или города, не искушая и без того неласковую судьбу и не проверяя на себе уважение и почитание простого народа. Все-таки, в глубине души опасения оставались, что суеверный страх жителей этой темной провинции окажется слишком сильным.
   Лошади словно передалось беспокойство людей, и она прибавила шагу, когда острое копье кольнуло ее в бок, но все равно они явно не поспевали, вечерняя заря уже почти догорала, солнце неумолимо уходило на покой и не внимало молчаливым мольбам Дора задержаться хотя бы еще на чуть-чуть.
   - Но, родимая, но! Поспеши! - покрикивал он, бросая беспокойные взгляды на запад и временами приставая, чтобы посмотреть не виднеются ли стены поселения. - Надо было тебя не жалеть, погонять как следует. Вот по твоей милости останемся ночевать в поле, сожрут тогда тебя волки!
   - Хватит ворчать, смотри на дорогу, болван!
   Бере раздражал этот воин, и его голос и внешность и манера говорить вызывали в нем приступы трудногасимого гнева, и уже неоднократно сборщик пообещал себе сменить охранника при первой же возможности, которая опять как всегда никакак не подворачивалась. Видимо, начальство решило довести бедного Бере до крайней точки и добиться его ухода на покой, давая ему вот таких тупоголовых болванов, как Дор. "Не дождетесь, голубчики, - думал сборщик, я еще послужу вам на зло, я добьюсь своего". И он снова предался своим мечтам о богатстве и славе, рисуя себе заманчивые картины недалекого будущего, когда, наконец-то, по справедливости будет наделен властью и могуществом. В такие минуты Бере наполнялся каким-то особым чувством своего превосходства и величия, представляя роскошные покои собственного дворца, бесчисленное множество светлоглазых и темноволосых красавиц, омывающих его тело в теплых лазурных водах мраморного бассейна, и, конечно же, непременные горы золота и серебра, необъятные, заполняющие бесконечные анфилады подземных хранилищ под его поместьем.
   - Эй, Бере, приехали!
   Недовольно морщась, сборщик открыл глаза и удивленно огляделся, словно не ожидал увидеть высоких деревянных стен и оббитых темным железом ворот селения. Все-таки они не успели, над окрестностями уже царила ночь, наполненная странными душераздирающими криками и уханьем, глухими, доносившимися издалека, откуда-то из покрытой мраком степи.
   Зыкнув на Дора, Бере слез с повозки и постучал в ворота. За стенами озверело залаяли собаки.
   - Эй, открывайте!
   - Кто таков?
   - Сборщик налогов великого и могучего Дерма провинции Тарет, верного служителя Великого коара, да будет он жив, здрав, невредим!
   - Пшел прочь, нечистый! Заливай другим, не пушу.
   - Ты с кем разговариваешь, собака, презренная скотина! Я служу великому Дерму! Он прикажет содрать с тебя шкуру живьем! Открывай ворота, хуже будет!
   В ответ раздался дружный хохот, и над воротами выглянула усатая голова в шлеме.
   - А ну пшел прочь, сейчас я с тебя, тварь нечистая, шкуру спущу. - и привратник захохотал еще громче.
   Бере распахнул плащ, обнажая амулет и казначейский знак.
   - Вот смотри, тупорылый. Я такой же, как и ты. Открывай.
   - Щас посмотрим, какой ты! - голова исчезла, послышалась возня, приглушенные смешки, и какой-то юркий стройный парнишка взлетел на стену и окатил из небольшого чана сборщика ледяной водой.
   - А как тебе святая водичка? Нравится? - и залился звонким раскатистым смехом.
   - Чтоб вас всех хорты пожрали! Ну, погодите, узнаете вы еще меня! - Бере отскочил к повозке и погрозил юнцу кулаком. - Ты посмотри, совсем стыд потеряли! Все скажу нашему великому Дерму, да продлятся его дни. Ух, накажет он вас!
   - Иди! Иди своей дорогой! - парень спрыгнул, и за воротами замолкли.
   - А ты что сидишь, тупоголовый болван?! - Бере не нашел ничего лучше, чем набросится на возницу, - Куда смотрел, чем думал? Надо было погонять как следует, и как только таких идиотов земля носит.
   Дор молчал, он привык уже к бесконечной ругани своего попутчика и не обращал на нее никакого внимания. Сейчас все его мысли были только об одном - как устроится на ночлег.
   - Что молчишь, как дубина. Давай поворачивай в поле, вон смотри там кто-то костер жжет. Прибьемся к нему, переночуем.
   И действительно, когда Дор повернул голову к полю слева от дороги, то увидел вдали желтое пятно костра. Видимо, ни одни они припозднились и опоздали до заката солнца добраться до селения. Это радовало. Может хоть нормальный человек попадется, не этот хмырь болотный, подумал Дор, сворачивая с дороги на поле. Да и поужинать пора, с утра во рту маковой росинки не было, все боялись не поспеть, привалы не делали. И что? все равно ночевать приходится под небом, в степи.
   Костер, казалось, был не так уж и далеко, но прошло немало времени, а повозка все еще плелась по засеянному колосистым хлебом полю и никак не могла настигнуть огонька. Стены селения уже едва виднелись, чуть подсвеченные бледноватым лунным светом и многочисленными факелами, лошадь устало хрипела, глаза слипались, в животе недовольно урчало, а пламя упорно манило дальше и дальше, в степь.
   - Эй, сборщик, видимо просчитались мы с тобой. Потянуло нас на огонек, а он вишь далеко от нас. Надо было у стен оставаться ночевать.
   Бере промолчал, сейчас ему хотелось только одного, побыстрее поужинать и лечь спать, да и не возникало желания соглашаться, что Дор прав. Самым лучшим и правильным было остаться ночевать у стен, и безопаснее и спокойнее.
   Когда они, наконец, добрались до костра, то увидели маленького парнишку, беловолосого, скромного с чистыми голубыми глазами. Он возился у огня, поджаривая несколько тощих рыбок и, похоже, совсем не смутился появлением двух взрослых мужчин.
   - Доброй ночи, малыш. Бог тебе в помощь, - добродушно прогудел Дор, останавливая лошадь и спрыгивая с повозки.
   - Добрый ночи, дяденька. Проходите, садитесь к костру. Сейчас рыбка поспеет, поужинаем.
   - Да ты, не беспокойся, парень. У нас оленина вяленная есть, фрукты. Попируем! - Дор распряг лошадь и, ловко спутав ей задние ноги, отпустил в степь. - Ну, иди милая, пощипи травки.
   Бере уже молча пристроился к костру и грел свои руки, с парнишкой он считал недостойным заводить какие-либо беседы и тем более делится своей провизией. Но спорить не стал, когда воин притащил окорок и корзину с фруктами.
   - Угощайся, не стесняйся! - усевшись на траве поудобнее и отрезая приличный кусок оленины, пробасил возница.
   Парнишка ему понравился, у самого таких, как он, пятеро дома бегало.
   - Спасибо, дяденька! - мальчик не скрывал радости в голосе и с удовольствием принялся уплетать принесенное.
   - А ты кто такой будешь? Что здесь делаешь? - прервал молчание сборщик.
   - Я? - удивленные голубые глаза посмотрели на Бере и потупились, - я так, с соседнего селения. Иду в гости, к тетке, да вот заигрался в лесу и припозднился. Слава Богу костер смог разжечь, с огнем спокойнее.
   - То-то, все вы такие вместо того, чтобы делом заниматься... - Бере не договорил, вздрогнув от доносившихся стонов и детского плача.
   - Да вы не бойтесь, дяденька, это на Белых Скалах. Здесь нам ничего не грозит.
   - А что это там? - с любопытством посмотрел туда, куда указывал парень, Дор.
   - Кто его знает. Нечисть. - пожал плечами мальчишка и подбросил в костер несколько сучьев.
   И откуда он нашел здесь хворост, этот паршивец, подумал сборщик, вокруг степь, кроме травы ничего. До леса топать и топать. Не тащил же он все это из леса на себе.
   - Ну, все, насытились. Пора спать. - довольно поглаживая брюхо проурчал возница и отправился в повозку устраиваться на ночлег.
   - Да, наверное, пора. - согласился Бере и, опираясь на посох, поднялся.
   Веки действительно налились тяжестью, глаза слипались и, казалось, что нет ничего слаще крепкого сна. Сборщик потянулся, запахнул плащ и повернулся в сторону селения, обозначенного едва видимыми огнями. Сколько он так стоял, Бере не заметил. Мужчина, словно, провалился в нахлынувшую обиду, никогда его еще так не унижали, одежда до сих пор не просохла. Хорошо хоть, ночь выдалась не очень холодной.
   За спиной зашуршало, сборщик обернулся, но ничего странного не заметил. Только вот мальчишки не было на месте. Полез, наверное, в траву спать или этот болван Дор, позвал его в повозку, подумал Бере и уставился на плещущее потрескивающее пламя.
   - Кыр-кыр! - завопило над ухом, и какая-то длинная тень пронеслась в небе, кружась над человеком.
   - У, чтоб тебя хорты пожрали! - погрозил кулаком Бере.
   Тень укрупнилась, выскочила к костру, и теперь мужчина смог различить крупную крылатую кошку с горящими красным глазами.
   - О, Светлые Духи! - сборщик отклонился от пикирующей на него зверюги и повалился в траву. - Боже сохрани меня!
   Кошка снова скрылась во тьме, протяжно закричав. Бере поспешно поднялся и побежал к повозке.
   - Дор! Дор! Вставай, олух! - раздвигая плотную ткань, кричал сборщик, но внутри никого не оказалось.
   - И куда подевался этот идиот! - в бессилии Бере опустился на землю, прислонившись к большому деревянному колесу.
   - Кыр-Кыр! - кошка медленно спланировала перед человеком, превращаясь на лету в того самого голубоглазого мальчишку.
   - Уйди, нечистый! Уйди! - закричал Бере, хватаясь за образок на шее, и потерял сознание.
  
   Горд никогда не видел нечисти воочию. Никогда за свои девяносто пять лет многотрудной жизни на этой земле. Никогда до этой ночи, когда Великий Творец по своей воле приоткрыл перед ним завесу в ту реальность, о которой старик слышал, но никогда не видел.
   Из года в год каждую ночь, следуя древнему велению предков, Горд приходил на верхнюю площадку Сторожевой башни и ночевал здесь, не понимая зачем понадобилось древним Старейшинам выбрать первого Стража и построить эту башню. Сегодня его сердца легонько коснулась рука провидения, озарив пока еще трудным для понимания знанием этой причины. Неспроста ночью явился ему этот омерзительно ужасный хорт, неспроста плакали сегодня Скалы. Страж чувствовал: что-то назревает, и он должен понять что.
   Летун исчез, оставил человека в покое, но посеял в его сердце смятение и страх. Страх остаться одному, страх умереть от когтей нечистого, волнение и томящую тревогу, которая не давала покоя. Теперь старику не понадобился отвар из тех трав, которые старательно собирались летом в степи, он и так бы не сомкнул глаз. Сидя у костра, источающего нещадный обжигающий жар, он дрожал как в суровые зимние холода, но не от сырости и ветра, а от ужаса и осознания собственной беспомощности. Горд словно умер на мгновение, повстречавшись глазами со взглядом нечистого, сердце затрепетало тогда и замерло от невыносимого холода, объявшего его, и тело отказалось повиноваться своему властелину. О Боже, чтобы случилась, если бы не святой образок, если бы не великая помощь и защита Всевышнего?! Страж не хотел даже думать об этом. Все его мысли были только об одном: поскорее добраться домой, поскорее уйти из этого места, и только страх столкнуться за пределами башни с еще более страшными хортами удерживал старика от бегства.
   Один Бог знает с каким радостным трепетом встретил Горд наступление утра, как бежал будто прыткий юноша назад в селение, позабыв и о заготовке хвороста для следующего бдения и о кончившейся ключевой воде. Он бежал по мокрой от густой росы степи, путался в высокой траве, падал, вставал и бежал, и даже утренние хвалебное пение птиц не трогали его трепещущего от ужаса сердца. Не мог Страж остановиться и полюбоваться алым восходом ласкового солнца, не видел бриллиантовых переливов капелек росы, не замечал шустрых зверьков, пробудившихся после сладостного сна, снующих в густой траве под ногами. Горд бежал и бежал, видя зеленые горящие глаза, чувствуя ледяное дыхание смерти и теперь в завывании прервавшегося с уходом ночи ветра он вспоминал смех, глубокий, гортанный с нескрываемой издевкой над ним, бессильным ничтожным человеком.
   Горд не помнил как достиг стен селения, как с трудом дождался, когда огромное стадо тучных коров, предводительствуемых могучим ширококостным быком, пройдет из ворот, освободив путь. Он не замечал ни странной крытой повозки, сопровождаемой двумя незнакомцами, ни шутливых перебранок воинов-охранников. Его душа металась и рвалась туда, в центр поселения, в едва осознаваемое и осязаемое даже для него место, рвалась и звала спешить. Страж не задерживался как обычно у сторожевой будки, не смеялся вместе со старым приятелем Перетом, не судачил с ним о жизни, только кивнул, и не в силах сдерживаться побежал по кривым широким улочкам, мощенным тесаными бревнами и грубым камнем, бежал, спотыкаясь об гусей и уток, оглашающих утренний воздух возмущенным гоготом и кряканьем, не замечал удивленных взглядов и хватающихся за нагрудные амулеты женщин. Он бежал туда, куда велело сердце, пока не достиг высокого прямоугольного здания, увенчанного башенкой - Храм.
   На площади было еще пустынно. До утреннего богослужения оставалась достаточно времени, а Храм никогда не закрывался. Его ворота оставались гостеприимно распахнутыми даже глубокой ночью, когда в прочих зданиях и избах закрывались наглухо не только двери, но и нередко оконные ставни. Только здесь можно было беспрепятственно прибывать в любое время суток. С трудом остановившись, тяжело дыша, Горд вошел под сени храма. Здесь было тихо и спокойно. В приятной полутьме масляные лампадки выхватывали крохотные освещенные обрывки статуй, фресок и мозаик, выложенных столетиями назад неизвестным мастером, просветленным Светом истины. В неуверенности и смятении, Страж осторожно протискивался мимо грубых скамеек в поисках чего-то неосознанного, пока еще непонятного. Он не знал к поиску чего призывает внутренний голос, но чувствовал, что когда увидит, то поймет, это ли нашел. Его блуждающие полубезумные глаза поспешно ощупывали стены, улавливая то здесь то там руки, лица, длинные одеяния, облачающие священные статуи, пока не наткнулись на нечто совсем-совсем знакомое, виденное многократно. Вот оно! Лик Зитеара и его приспешников, ужасный непередаваемый никакими словами, обезображенные свиными рылами, козьими рогами и бородами. Схватив небольшой факел с соседней колонны, Горд зажег его от лампады и осветил страшную картину. Он словно врос ногами в землю, не отрываясь, рассматривал их ужасающие грозовые лики, крючковатые руки и длинные когти, волосатые ноги. Нет, его летун не похож.
   - О, Боже, что же ты хотел показать мне, - прошептал Горд, подымая факел выше, чтобы осветить голову Зитеара, владыки хортов.
   - Не смей, человек! - незнакомый мужской голос заставил Горда вздрогнуть и выронить из рук факел.
   - Кто здесь? - сковавший тело страх не давал старику обернуться.
   - Я?
   - Да, ты?
   - Тебе никогда не понять этого, - голос понизился почти до полушепота, отдавая приторной сладостью.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Зачем задавать вопрос, ответ на который ты знаешь - и его жесткая рука легка на плечо Стража, - Ты знаешь зачем здесь я, но знаешь ли зачем ты здесь?
   Горд молчал, только сейчас он почувствовал как обессилил, язык не повиновался ему и оставалось только слушать.
   - Я знаю зачем ты сюда пришел, вижу, что тебя гложет. Думаешь найти ответ на свой вопрос, но разве картинка, намалеванная человеком ответит тебе на него?
   Сухая обтянутая бледной кожей рука протянулась к лику Зитеара, который непонятно почему вдруг проявился во тьме, став еще более омерзительным. Горд с ужасом посмотрел в его загоревшиеся зеленые глаза и почувствовал как снова холодеет сердце, как оно трепещет и сжимается.
   - Посмотри на него внимательно, - продолжил голос, - Что ты видишь? Ложь, всего лишь вымысел! Люди видят мир по-разному и что истинно для одного, ложь для другого. В противоречии трудно найти истину. Тебе придется долго ее искать, но я могу облегчить этот путь, только скажи.
   - Изыди! Изыди, нечистый! - закричал Страж, и с содроганием упал на колени, - Я не хочу слышать твои черные речи!
   - Презренный червь, кого ты называешь нечистым?! Тебе ли душегубцу осквернять сей храм такими словами?! Ты ли чище меня?! - голос стал грозным и хлещущим.
   - Изыди! Изыди! - старик бился об пол и плакал. - Изыди!
   - Что с тобой сын мой?! - его взяла за плечо чья-то мягкая рука, и он замер от тепла, исходившего от нее. Вторая ладонь обхватила подбородок и повернула к свету. Теперь Горд увидел добродушное полноватое лицо местного жреца Отимия.
   - Святой отец, он тут! Он тут! - зашептал Горд, изливаясь обжигающими лицо слезами.
   - Кто он? Здесь никого нет, кроме нас с тобой, сын мой! - голос жреца был мягким, так говорят с малыми детьми.
   - Зитиар! Он был здесь и говорил со мной! - жрец поймал обезумевший взгляд старика и покачал головой.
   - Тебе привиделось, ты устал! Тебе надо отдохнуть, сын мой. Нечисть не в силах преступить порог сего храма! Иди помолись и покой настанет в твоей душе.
   Отимий приподнял Стража и помог ему выйти на свежий воздух.
   К храму уже спешили люди, на башенку взобрался звонарь, и басовитое гудение потекло над селением. Горд в бессилии смотрел на светлое чистое небо, озаренное лучезарным сиянием, и слепо повиновался ведущим его рукам. Он не замечал удивленных любопытных взглядов, сдавленного шепота за спиной, переходящего в громкий говор и только шел. Жрец вел его улицами, оберегая от падений, как ребенка, прибывающего в горячке. Горд и действительно чувствовал как горит его тело, как стонут все мышцы и мутиться взор. Он с трудом различал туманные фигурки соплеменников, они словно убегали от него, прятались от безумного взора, только один невысокий в сером дорожном плаще с широким капюшоном проступил перед самыми воротами его дома. Он посмотрел на старика своими светящимися зелеными глазами, и тот почувствовал как горячие живое сердце вновь замерло от невыносимого сурового холода.
  
   Передав выбежавшим навстречу невестке и сыну, обессиленного старика, Отимий велел им оставаться при нем.
   - Мы помолимся о Горде в Храме, вы нужнее здесь. - сказал он на прощание и поспешил вернутся в Храм.
   Здесь уже почти все было готово к богослужению: возжгли лампады и свечи, открыли узкие оконца, пропустив солнечный свет, поправили алтарные занавеси, протерли статуи и барельефы, вымыли пол. Поселяне заняли свои места на деревянных лавках, и даже заполонили собой все свободные проходы, в обычное время остававшиеся пустыми. Видимо, слухи о странном происшествии с Гордом успели оббежать селение и много любопытствующих пришли вызнать все поподробнее.
   Вообще, Отимий, идя по улицам, смог убедиться, что народ пришел в большое возбуждение от случившегося. Малопонятное поведение Стража вызвало множество толков.
   Старики, сидящие на первых к алтарю лавках качали своими седыми головами и о чем-то напряженно шептались. Молодые жадно прислушивались к ним и в свою очередь, едва сдерживая голоса, передавали друг другу все более и более тревожные умозаключения. Все понимали, что нечто произошло там, на Сторожевой башне, на Белых Скалах и это непременно отразиться на спокойствии племени. Честно говоря, жрец и сам несколько смутился в первые минуты, как увидел Горда в таком ужасе и помешательстве. Все знали старика как крепкого нервами уравновешенного человека, холодного и рассудительного. Именно поэтому и избрали его мудрые Старейшины на роль Стража, и он сам, Отимий, помолившись Богу, благословил Горда на столь непростую обязанность. Но потом, жрец взял себя в руки. Не хватало только, чтобы и священнослужителя увидели в полной растерянности.
   Лепет Стража о явившемся ему хорте возможно и не являлся бредом, Белые Скалы не зря слыли нечистым местом, и там могло произойти все что угодно.
   К началу богослужения, Отимий твердо убедился в том, что Горд видел кого-то из нечистых, и это требовало скорейшего обсуждения со Старейшинами. Даже немедленнейшего, но отменить службу значило посеять панику среди мирян, что равносильно стихийному бедствию. Суеверные, объятые ужасом перед нечистью, люди могли натворить ужаснейших глупостей, которые непременно приведут к катастрофе. Поэтому, поразмыслив, жрец решил переговорить с Мудрейшими сразу же по окончании молений, как можно мягче, не пугая и ничего не преувеличивая. В конце концов, раз поставили Сторожевую Башню, раз назначили Стража, значит рано или поздно следовало ожидать чего-нибудь такого, и сейчас требовалось принять наиболее разумное трезвое решение. Но вот только какое? Этого Отимий не знал, а его совета будут спрашивать. Что же сказать? Остается только молиться, просить Господа просветить его голову мудростью.
   И вот вознося хвалебные молитвы в алтаре, жрец не преминул приклонить колени и просить Творца о ниспослании наиболее лучшего решения и самое главное просвещения о случившимся. Прежде, чем продолжать службу, он хотел успокоить свое внутреннее смятение и растерянность, и поэтому горячо молился, не обращая внимания на время, чем вызвал недоумение со стороны прихожан. Несколько стариков даже начали беспокоится, не случилось ли что с пожилым Отимием, тем более волнение усиливалось под влиянием утреннего происшествия со Стражем. Люди постепенно зашептались: необходимо было посмотреть, что твориться в алтаре, но запрет на вхождение в святая святых пока останавливал поселян. Однако минуты текли за минутами, а из алтаря не доносилось не звука, лишь потрескивание свечей нарушало воцарившуюся тишину. Главный Старейшина Певер, ловя обеспокоенные взгляды других Мудрейших, наконец, набрался мужества и решился на святотатство: встал и подошел к занавесям алтаря. Его рука взялась за плотную ткань и уже было хотела отдернуть ее, как вдруг испуганный возглас заставил его обернутся.
   Молодая девушка, бледная от испуга, указывала на одну из боковых стен, где была нарисована фреска Зитеара. Певер поспешно подошел к ней и, посмотрев, в ужасе отступил. По Храму разнесся возглас удивления и сдавленные крики. Огромные глаза Владыки хортов горели ярким зеленым огнем.
   - Боже спаси и сохрани нас! - в страхе закричала какая-то старушка за спиной и поспешно побежала к выходу, за ней переворачивая скамьи, натыкаясь друг на друга, спотыкаясь и падая, бросились все остальные. Только Старейшины и несколько воинов остались на своих местах, крепко держась за нагрудные амулеты и шепча побелевшими губами охранные заклинания.
   Певер и сам с трудом боролся с животным первобытным ужасом, охватывающим его. Он смотрел на безобразный лик Зитеара и не мог поверить своим глазам, никогда еще не было такого, чтобы в Божьем Храме... да глаза нечистого испускали свет! В преданиях говорилось о священной статуе, когда ее просиявший лик осветил внутреннее помещение на несколько мгновений. Но это было очень давно, много веков назад, сейчас же... Неслыханно! Ужасно!
   Главнейший из Мудрых в растерянности даже онемел. Не в силах что-либо сказать, он только вертел головой, разглядывая не появилось ли еще чего непонятно. И тут, словно в оправдание его опасений, несколько соседних статуй покрылись трещинами и из них засочилась кровь, стремительно достигая пола и растекаясь тоненькими струйками под скамьи.
   Оставшиеся в помещении люди сгрудились вместе и недоуменно переглядывались.
   - Видимо Бог разгневался на нас за грехи наши! - заплакал один из Старейшин.
   - Быть беде! - наконец-то отозвался Певер.
   За спиной сдавленно зашумели.
   - Дым! Дым! Горит! - новый крик тут же обратил все взоры к алтарю. Тяжелые темно-синие занавеси с позолоченной бахромой горели, объятые пламенем.
   - Воду! Несите воду! - закричал Певер, и бросился срывать занавеси.
   - Не смей! Это святотатство! - Дудень, другой Старейшина, уловив его намерения, схватил Старшего за руку.
   - Лучше совершить святотатство, чем потерять весь Храм! - Певер с силой вырвался и побежал к алтарю.
   Двое парней кинулись помогать ему, обжигаясь и сдирая с толстых колец ткань, помогая себе длинными острыми кинжалами, с которыми мужчины племени не расставались даже на богослужении.
   Через некоторое время им удалось это сделать и затоптать буйное пламя. Но огонь не собирался сдаваться, затлели скамейки и несколько деревянных статуй. Масляные лампы, словно взбесились: они срывались с цепочек, державших их и падали на пол, разливаясь и поджигая все больше и больше скамеек и деревянных резных столбов, подпирающих тяжелую крышу. Пожар грозил погубить весь Храм.
   - Закройте ворота! Не давайте свежему воздуху притекать в Храм! - закричал Дудень, забивая скинутым плащом взбесившийся огонь. Другие старики сначала усиленно помогали ему, потом бросились к оставшимся лампадам и свечам гасить их, не обращая внимания на приказ Дуденя.
   Между тем пожар разгорался все сильнее и сильнее, пламя бешено лизало стены, колоны, скамьи, тлел деревянный пол, раскаленные языки рвались к крыше, заполняя помещение едким, выедающим глаза дымом. А люди пребывали в панике и бездействии. Охваченные суеверным ужасом, многие из них спрятались по своим домам, другие, оставшись на площади перед Храмом, с животным страхом взирали на происходящие. Кто ревел, в бессилии заламывая руки, кто падал на колени и громко каялся перед Богом в содеянных грехах, кто просто молчал, наблюдая через открытые храмовые ворота, как танцует огонь, пожирая священные реликвии. Никто не мог взять себя в руки, никто не поспешил на помощь, пока, наконец, крепкий пожилой сотник, придя в себя от ужаса, не закричал своими могучим голосом, понукая мужчин спасать святыню. Отрезвленные его окриками, войны бросились за водой, постепенно к ним присоединились остальные, и кое-как выстроилась цепочка, по которой передавались от колодца ведра и выливались в храме на огонь.
   Лишь с огромными усилиями, пожар удалось затушить. Пламя нанесло сильный урон: многие статуи обгорели и взирали обугленными ликами на людей, под ногами то и дело попадались горы еще горячих углей, оставшихся после скамеек. Обоженные Старейшины едва сдерживали скупые слезы, осматривая разрушения. Даже алтарь не пощадил ненасытный огонь. Только фреска Зитеара осталась невредимой, и как издевка выделялась на стене цветным пятном.
   Уцелевшие святыни благоговейно перенесли в Дом Старейшин, туда же отнесли и Отимия. В панике все про него как-то позабыли, и только затушив пожар, обнаружили его бесчувственного, но еще живого, лежащего среди разбросанных священных чаш.
  
   Через многочисленные окна солнечный свет проливался в просторное помещение и застывал на сосредоточенных лицах Старейшин, стекая по их седым бородам на белые одежды. Мудрейшие молчали, ожидая выхода пришедшего в себя Отимия. Без него никто не хотел начинать совещания, которому предстояло выработать решение, наиболее мудрое и подходящие в сложившихся условиях. Гнетущую скорбную тишину не нарушал ни один звук, только изредка из-за толстых дверей доносилась тяжелая поступь стражников, бдительно стерегущих покой старейших. Ничто не должно мешать им думать на благо и процветание племени.
   Наконец поддерживаемый местным травником под руки вышел жрец. Его необычно бледный изможденный вид поразил Мудрейших, но они сдержали возгласы сочувствия, ограничась лишь приветственными кивками.
   Отимий сел на отведенное для него кресло, прочитал молитву, призывая Божью благодать на собравшихся, и только тогда Певер нарушил молчание своим густым зычным голосом:
   - Сегодня не надо объяснять, почему мы собрались. Зитеар, владыка хортов, наслал огонь на святое святых наших родов - на Храм, построенный благочестивыми предками. Пламя пожрало самые дорогие и бесценные для нас святыни, осиротив нас и оставив в великом смятении. Люди пребывают в горе, и нам с вами предстоит принять действительно мудрейшее решение, которое бы вернуло мир и покой в наши дома.
   Старший замолк и обвел слушающих внимательным взглядом.
   - Сегодня Зитеар показал, что имеет великую силу, и что даже святые пороги не могут служить для него препятствием, - продолжил он, понижая голос, словно боялся привлечь и сюда владыку нечистых, - и все эти чудные явления, предшествующие пожару предрекают для нас беду, поэтому мы...
   - Зитеар лишь секира в руках Божьих, и без попущения Творца не может он причинить вред богопослушному человеку, - перебил Старейшину жрец, - Его власть ничто по сравнению с всемогуществом Промыслителя, а посему не стоит предавать особого значения силе нечистого, но необходимо задуматься над смыслом происшедшего.
   - Так в чем же, по-твоему, смысл, святой отец? - поинтересовался один из Мудрейших.
   - Мы предались суеверным страхам, попрали помощь, ниспосланную нам Богом через его святыни, сделали их ненужными для нашего племени. Мы поклонялись им без должной веры, трепеща и одновременно не веря в то, что благодать пребывающая на них освобождает нас от силы нечистых. Мы как трусливые зайцы прятались по ночам в своих домах, будто не ведая, что если Господь попустит, Зитеар проникнет и сквозь толстые стены. И вот видя это греховное пребывание, Творец наказал нас, лишив самых ценных реликвий.
   - Что же делать? Как вернуть спокойствие? - голос Певера дрожал.
   - Все случившиеся знамение нам, призывающие молиться и каяться в содеянных грехах. И только так мы вернем былое спокойствие и мир в сердца наши.
   - Истину говоришь! Истину! - зашумели Старейшины.
   - Страданием своим мы искупим грехи, пожирающие нас, и будем удостоены милости Божьей и вечной жизни! - закончил свою мысль Отимий, крепко сжимая в правой руке нагрудный амулет.
   - Да будет так! - Певер встал и, воздев руки к небу, вознес благодарственную молитву за ниспосланную мудрость, потом сел и, посмотрев на жреца, добавил, - Истинно в тебе мудрость божья!
   - А что со Стражем? Придет ли он в себя до наступления сумерек? Мы не можем оставить бдения на Сторожевой башне. Не нами заведен этот порядок, - заговорил Теорий, другой Мудрейший.
   - Страж сегодня был слишком возбужден, чтобы рассказать связанно о виденном им, - ответил Отимий, - Я нашел его в храме в великом смятении и помешательстве. Нет сомнений, что сегодня ночью, что-то было на Сторожевой башне.
   - Это связано с утренним происшествием? - то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Дудень.
   - Разумеется, - прошептал Теорий.
   - Несомненно, - согласился Отимий, - Видимо наши предки смутно ожидали подобного и соорудили Сторожевую Башню в надежде, что если грехи племени зайдут слишком далеко, то Страж сможет вовремя заметить шевеления нечистых, которых как мы знаем в Белых Скалах видимо-невидимо. И заметив, предупредит племя. Горд заметил и предупредил своим поведением, но, к сожалению, мы не поняли этого. А нас следовало пасть тотчас ниц и молить Господа о прошении, а мы самонадеянно, ослепленные собрались молить совершенно о другом.
   - Действительно велика была мудрость наших предков, не в пример нашему скудоумию, - покачал головой Певер.
   - Наши предки тоже прибывали в человеческой слепоте, думая, что, соорудив Башню, они станут следить за нечистым, полагая, что владыка хортов со своим воинством живет в одном месте, как человек. Забыли они о его подлой природе, о его гибельном могуществе. Забыли о том, что Господь может попустить проникновение его с другой стороны, - возразил жрец.
   - Однако они проникли с Белых Скал, - торжественно заключил Дудень, словно только что отстоял честь и праведность далеких предков.
   - Одному Богу известно, откуда они появились! - отрезал Отимий.
   - И так все ли согласны со словами нашего святого служителя жреца Отимия? Все ли считают нужным покаяние и моления о прощении? - спросил Певер.
   Старейшины кивнули в знак полного согласия.
   - Да будет так! - заключил Певер, и хотел уже было что-то добавить, но сильный шум за дверьми заставил его остановиться и грозно крикнуть, - Стража, что там?
   Массивная дубовая дверь распахнулась, и в помещение вошел молодой крепкий воин, высокий и статный.
   - Пусти тебе говорят, олух, - кричал за его спиной пронзительный противный голос, - Или великий Дерм сдерет с тебя шкуру!
   - Кто там? - суровым голосом спросил Певер.
   - Говорит, что сборщик налогов. Какую-то круглую штуку в нос сует, - спокойно ответил стражник.
   - Пусти!
   Парень отступил назад, пропуская пышущего злобой мужчину в потрепанном дорожном плаще с накинутым на голову широком капюшоном и с потрескавшимся от сухости и времени посохом.
   - Что же это делается, уважаемые старейшины! Так-то вы принимаете верного раба великого Дерма, поставленного над вами Великим Господином и Правителем! - закричал он, - Мало того, что вчера ночью меня не пустили в селение, так и с восходом солнца томят на задворках!
   И вошедший потряс над головой снятым с шеи казначейским знаком.
   - Мир тебе, верный служитель нашего славного коара! - ответил Певер, не обращая внимания на ругань сборщика, - Да продлятся твои года, и окрепнет твое здоровье, да снизойдет на тебя благодать Божья!
   Сборщик недовольно поморщился, но тут же успокоился и напустил на себя смиренный вид.
   - Проходи, садись, - Певер двинул бровями, и откуда не возьмись появился юноша со скамейкой, отделанной дорогой мягкой тканью. - Прими наши искренние извинения. Но горе, постигшее нас, замутило наш разум, и не могли мы заметить твоего высочайшего присутствия.
   Чиновник, видимо польщенный такими словами, сел на скамью и принялся внимательно разглядывать присутствующих.
   - Видел ваше горе, - наконец сказал он, - Жалко, что горят Божьи Храмы, не бережете имущество, вверенное вам Промыслителем.
   Дудень недовольно зыркнул на гостя и хотел было поставить на место грубияна, но властным движением Певер остановил его.
   - Гордыня - великий грех, уважаемый Дудень, - хихикнул сборщик. - Происшедшее гнетет вас, однако - продолжил он, - это не должно помешать сбору положенных податей, за коими послал меня наш премудрый Дерм, да продлятся его дни на этой земле!
   - Воистину так! - отозвались Старейшины.
   - Не помешает, в этом я заверяю тебя, верный служитель нашего Правителя! - Певер подозвал юного служку и что-то прошептал ему на ухо. Парень согласно кивнул и поспешно выбежал. - Скоро все будет готово! А пока, нижайше просим тебя отдохнуть в Доме Старейшин. Покои для тебя готовы. О твоей лошади и охраннике позаботятся.
   Сборщик промолчал, буравя своими ехидными черным глазами Старейшего из Мудрейших.
   Между тем остальные Старейшины, прошептали благодарственные молитвы Творцу, и, поднявшись с мест, стали удаляться из помещения. Отимий еще несколько минут сидел в кресле, но потом тоже ушел в соседнюю комнату. Надо было сходить осмотреть Храм, но силы оставили его бренное тело и не оставалась ничего кроме как отдохнуть в тишине и спокойствии, размышляя над божьим промыслом. В этом скромном и небольшом помещении едва помещалось деревянное ложе, стол и резная скамья, но Отимию и не требовалось сейчас ничего более роскошного, он вообще был весьма непритязательным человеком, довольствуясь тем, что посылал ему по своей милости Творец. Жрец сел напротив широкого большого окна и, рассматривая сквозь мутное стекло потемневшие от времени хозяйственные постройки, в которых размешалось общее имущество племени, предался своим думам.
   Происшедшее подействовало на него не меньше, а может даже и больше, чем на всех остальных. Бред Горда, рассказ травника о сияющих глазах Зитеара и кровоточащих статуях, пожар в Храме - все это было слишком много для старого священнослужителя. Только крепкая воля поддерживала его, не давая потерять самообладания и контроля над напирающим страхом. Молясь в алтаре, обливаясь горючими слезами, прося Господа просветить его скудный ум, он и в самых дерзновенных своим суеверием мыслях не мог допустить такого поворота в жизни племени. Возможно, где-нибудь в большом городе подобные события вызовут волнение, но не повлияют на жизнь людей, здесь же, в небольшом поселении, они сродни полному краху прежних устоев, такое не забывается и приведет не к истовому покаянию и исправлению, но к еще более глубокому закоренению в диком животном суеверии, к необузданному страху перед нечистью и ожесточению сердец. Люди начнут роптать и появятся науськанные хортами "пророки", вопиющие о бедах и оставлении Богом своего народа. Все это непременно будет, так подсказывало внутреннее чутье Отимию, и сможет ли он слабый старик противостоять этому? По крайней мере, надо будет сделать все от него зависящее и немедленно. Жрец настолько разволновался от этой мысли, что сердце бешено заколотилось в груди, и он, поддаваясь непонятному порыву, встал и поспешил к Храму.
   Люди, подстегиваемые сотником, уже разобрали образовавшийся после пожара хлам. Женщины старательно смывали сажу с уцелевших колон и полов, мыли стены. Мужчины наколачивали новые доски взамен сгоревших, вырезали опоры для крыши. Увлеченные работой, они и не заметили пришедшего жреца, а он и не хотел обращать на себя внимания соплеменников. Молча благословив работников простертой рукой, Отимий прошел к алтарю.
   Здесь по милости Божьей сохранилось все куда лучше, чем можно было ожидать. Дрожа от волнения и едва сдерживая слезы, старик поднял разбросанные чаши, установил их на прежние места и долго стоял в нерешительности, прежде чем подошел к жертвеннику, пред которым еще несколько часов назад самозабвенно молился. Жертвенник представлял собой прямоугольный невысокий столик, на котором размешалась небольшая статуэтка ритуального животного, освещенные деревянные чаши, в которых хранилось миро, и нож. По странному умыслу огонь сжег только нож, остальное не тронув, словно божественная воля воспретила ему это, и в этом жрец рассмотрел знак свыше.
   - О Боже, велики грехи наши! Смилуйся! - застонал Отимий, рухнув на колени.
   Только сейчас вспомнил он, как почувствовал тогда на службе чей-то пристальный взгляд. Он не оставлял его ни на минуту ни во время пения гимнов и благодарственных молитв, ни в алтаре. Жрец не придал ему никакого значения, приписывая потревоженному бредом Стража разуму более, чем сверхъестественному происхождению. Боже, какой глупец! Ни от этого ли он лишился чувств? Ни в этом ли было ему предупреждение, ниспосланное выше? Или же наказание за нерадивое служение Творцу и Промыслителю?!
   - Люди! - закричал Отимий - Созывайте всех в Храм! Вознесем покаянные молитвы пред Господом нашим!
   Ему никто не возразил, хотя удивление отразилось почти у всех на лицах, кто слышал призыв жреца. Нашелся тут же парень, взобравшийся на звонницу, другие спешно бросили работы и выстроились рядами перед алтарем, готовые делать все, что велит служитель, остальные селяне, кто мог, подтянулись на звон колокола и в недоумении смотрели на стоявшего перед ними Отимия.
   - Братья и сестры! - голос Отимия заставил замолчать шепчущихся между собой мирян, - Сегодня Господь явил нам гнев свой, видя грехи, объявшие нас! Творец долго ждал покаяния от нас, но мы прибывали в гордыне и неведение, считая себя смиренными праведниками! И вот он результат нашей слепоты и скудоумия! Так вознесем покаяние Отцу нашему, да смилуется он над нами!
   И пока жрец произносил свою речь, Ревер, крепкий и сильный воин, стоявший несколько поодаль от остальных прихожан, почувствовал чей-то толчок в бок.
   - Не оборачивайся! - зашептал приглушенный голос, - Не внимай словам этого величайшего грешника, которого только держала матушка-земля.
   - Кто ты?
   - Тише ты, тише! Я странник, зашел к вам передохнуть. Много путешествовал, много знаю. Послушай, что скажу.
   - Чего мне тебя слушать, уйди не мешай. Из-за тебя не слышно, что святой отец говорит!
   И Ревер попытался отпихнуть стоявшего позади его незнакомца.
   - Да ты не пихайся! Я дело скажу! Ты боишься нечистых?
   - Кто их не боится? - усмехнулся воин.
   - А ведь вы сегодня лишились последней защиты от них, сгорели спасительные святыни. Теперь хорты растерзают вас и пожрут ваши души!
   - Почем тебе знать?!
   - А ты лучше посмотри, что осталось от статуй святых? Что твориться в алтаре! Ты посмотри, внимательно посмотри! Вот молодец, хорошо! Так, так! И что ты увидел? Не правда ли весьма печально? А кто в этом во всем виноват?
   - Кто?
   - Ваш жрец! Он поставлен был молиться денно и нощно о милости Божьей, а вместо этого предавался греховным помыслам. Это он специально поджег Храм, следуя навету Зитеара. Отимий давно вступил с ним в сделку.
   Воин хотел было что-то возразить, но сухая жилистая рука закрыла ему рот.
   - Почему он не погиб в пламени, почему не задохнулся, когда находился среди огня? Потому что Зитеар его спас. Послушай меня, я вижу ты крепкий и храбрый воин, а самое главное умный. Я приглядываюсь к тебе с самого утра и нахожу все больше и больше добродетелей в тебе.
   Парень довольно ухмыльнулся.
   - Отимий призывает вас покается, но в чем? Что могли совершить вы, простые трудолюбивые люди? Разве вы как знать прибываете в разврате и празднестве? Вы с утра и до вечера трудитесь, у вас грехов-то раз-два и обчелся.
   - А ведь оно-то и верно! - согласился Ревер.
   - То-то же! Жрец хочет отвлечь вас, переложить всю вину на вас, сделать вас козлами отпущения, отвести ваши глаза от истинного виновника - его самого. Он давно навлекает на селение бедствия. Корова вчера у твоей соседки сдохла - его работа, дочка у сотника болеет - тоже его, давно он добирается до ваших душ! Не мог погубить, поэтому взял и решил сжечь Храм, лишить вас опоры! Теперь великие бедствия нашлет он на вас!
   - Что же делать? - не зная почему, но Ревер не сомневался в правдивости незнакомого пришельца. Все его слова горячо обожгли сердце и засели глубоко, отдаваясь в голове гулким эхом.
   - Только смерть очистит его и освободит вас от бедствий! Убей его! - последние слова незнакомец произнес как-то слишком громко.
   Несколько старух испуганно повернулись, забегали глазами мимо Ревера, но ничего не увидев, отвернулись.
   - Видимо послышалось, - зашептались они между собой.
   - Что же ты медлишь?! Убей его! - голос становился настойчивей.
   Смутное сомнение охватывало война. Кто такой этот незнакомец? Почему он должен ему верить? Не происки ли это Зитеара?
   - Вот смотри, - словно прочитав его мысли, незнакомец притронулся рукой к нагрудному амулету Ревера, - разве может служитель Зитеара коснуться твоего амулета?! Зитеар даже к Храму приблизится не смеет! Пожар дело рук Отимия! Убей его или погибнешь ты и твое племя!
   - Отец наш, прибегаем к милости Твоей. Да не отвратиться лик Твой от нас... - доносился зычный голос жреца.
   - Убей!
   Последние капли сомнения отринулись от Ревера, безудержная ненависть разгорелась в его сердце, и он, выхватив кинжал, кинулся к алтарю.
   - Это он - истинный виновник бедствий! - закричал воин, - Мы ему доверяли, но он плохо молился и навлек Зитеара на наши головы, Отимий продался хортам и сжег святыни! А теперь сваливает вину на нас, безгрешных и невиновных!
   - Убей! - голос закричал еще пронзительнее, но, по-видимому, его не слышал никто, кроме парня.
   - Правильно говорит! - раздалось еще несколько мужских голосов - Бей его!
   И на помощь Реверу кинулось трое крепких парней. Жреца кололи кинжалами, потом бросили на землю и стали пинать. И опьяненная увиденным, толпа ринулась к Отимию, выкрикивая проклятья, швыряя в него чем попадя, избивая его и тыкая ножами.
   - Остановитесь! Остановитесь безумные! - закричали Старейшины, но их не слышали, и продолжали издеваться над священнослужителем.
   - Убей! Убей! - кричал голос. Теперь его слышал каждый, кто избивал бренное тело Отимия, он будоражил и подстегивал их.
   - Убей!
   - Остановитесь! - в Храм вбежал запыхавшийся Горд, и непонятно почему его окрик словно отрезвил буйные головы. Толпа, урча, медленно расползлась, освобождая место у растерзанного окровавленного тела жреца.
   - Что вы натворили, безумные! - Страж подбежал к трупу, упал на колени и заплакал, - Горе нам, несчастным!
   Ошарашенные селяне молча опустили головы, в толпе послышался сдавленный плач и стоны.
   Ревер стоял чуть поодаль, недоуменно переводя взгляд то на Горда, то на мертвого Отимия, непонятно чему улыбающегося своими побелевшими губами. Только сейчас до него стало доходить, что он убил человека, впервые в своей жизни и это так больно резануло его, что воин, белый как снег, кинулся бежать, спотыкаясь о раскиданные доски и обгоревшие скамейки. У ворот он едва не столкнулся с невысоким человеком в плаще.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Над селением нависла гнетущая тишина, даже не в меру неугомонные гуси внезапно примолкли, поддаваясь непонятному порыву и увлекая за собой еще несколько минут назад крякающих уток. Только крики ворон время от времени прорезали воздух, когда они клубами кружились над храмом, рассаживаясь на распахнутые створки храмовых ворот, башенку и крыши близ стоящих домов. Они словно почуяли запах смерти и маялись в надежде отведать мертвечины.
   Совершив изуверское убийство, люди, похоже, только сейчас стали осознавать, что натворили. Заплаканные женщины расходились с площади, прижимая к раскрасневшемся глазам платки, мужчины с окаменевшими лицами растерянно собиралась в кучки и в основном молчали, изредка перебрасываясь короткими обрубленными фразами. Кругом царила скорбь и печаль.
   Тело жреца, которому еще час назад они готовы были целовать руки и которого почитали чуть ли не выше самих Старейшин, перенесли в его небольшой дом возле храма, и несколько старушек, читая молитвы, принялись обмывать израненное окровавленное тело. Даже в самом страшном сне Отимий, наверняка, не мог предположить, что умрет от рук тех, среди которых вырос и жил, которым всегда был рад помочь и работал с утра до ночи вместе с ними. Теперь его тело лежало бездыханное, улыбаясь своими холодными бледными губами, словно радуясь нечаянной смерти. А во дворе спешно сколачивали и оббивали тканью гроб. Сколько раз он провожал в последний путь почивших соплеменников, помогая своими молитвами бороться им с жаждущими человеческой души хортами, и вот теперь сам должен лечь в сырую холодную землю, и некому будет провести погребальный обряд. Нет, не такой смерти желал Отимий, не такой ужасной и болезненной.
   К вечеру, когда тело прибрали и положили в готовый гроб, на покойного пришли посмотреть Старейшины, удрученные и испуганные случившим. Возможно, им не стоит показывать своего страха перед селянами, но никто из них не обладал тем искусством, которое в совершенстве постигали придворные вельможи. Убийство жреца показало, что они даже еще более беззащитны перед безумной толпой. Уж если она осмелилась поднять руку на своего духовного пастыря, Что говорить о них, простых мирянах, пусть даже и наделенных определенной властью. Мудрейшие, стараясь ступать как можно мягче, подошли к гробу, и безмолвно застыли в скорбном трепете, понурив седые головы. Никто из них не решался долго задерживать взгляд на бледном лице служителя, покрытым росчерками, оставленными ножами. Они боялись и стыдились, что не могли уберечь Отимия от убийц, не могли своей властью остановить помешавшихся, и сейчас где-то в их сердцах щемило тревожное ожидание грядущих событий. Что ожидало их племя без божьего служителя, чьими молитвами укреплялся дух прихожан, чье слово согревало в тяжелые минуты? Что будет им, потерявшим оскверненный убийством Храм? Они не знали, и от этого душевная боль и страх становились сильнее, и никто не мог сказать, чего опасаться больше - Зитеара или собственных соплеменников.
   В комнату зашла серая кошка, пушистая гибкая, она не шла, а стелилась, припадая к полу, и ее глаза временами вспыхивали, попадая в темные пятна, отгороженные от солнечного света людьми и скромной мебелью жреческого дома. Она посмотрела на Старейшин, потом на гроб и тоскливо мяукнула. Какая-то старушка заворчала на нее, взяла на руки, но зверь внезапно вырвался от нее, оцарапав морщинистое лицо, и зашипел, выгибая спину. Огромные кошачьи глаза смотрели на небольшое окно, шерсть на загривке подымалась дыбом.
   - А ну брысь! - шикнул на нее Дудень, кошка зыркнула на него и выбежала прочь.
   Во дворе зашумело, в сенях послышались скрипучие шаги, и в комнату вошел сборщик налогов. Певер с неудовольствием отметил, как тот шарит своими ехидным и невыносимо тяжелым взглядом, словно выискивает припрятанное от него золото.
   - А-а! - протянул он, подошел к гробу и внимательно посмотрел на лицо покойного.
   - И отделю голову от тела твоего, и возьму душу твою, чтоб предстала пред судом Моим, - подчеркнуто громко и торжественно непонятно зачем произнес он и противно захихикал.
   - Побойся Бога, если уж покойника не уважаешь! - прошептал Певер, и в его серых глазах загорелись гневные огоньки.
   - Ая-яй, как превосходно! - на лице сборщика заиграла ухмылка, и он пристально посмотрел на Главного.
   - Что тебе здесь надо, почитаемый?
   - Покойный поспешил убежать с этой земли, не заплатив положенных ему податей. Я пришел за ними.
   - Получишь ты свои подати, на том Свете! - рыкнул, не сдержавшись, Певер.
   - Да боюсь не выйдет, ты успеешь собрать их раньше! - и сборщик громко захохотал, развернулся и вышел, оставив после себя противный горький осадок.
   Мудрейшим тут же стало как-то не по себе, они поспешили отдать кое-какие указания находившимся здесь старушкам, и, помявшись у порога в нерешительности, вышли во двор, наполненный гоготом гусей.
   - Ну, вы идите, я сейчас, - махнул рукой Певер и пошел к хозяйственным постройкам, ему еще надо было осмотреть оставшиеся после покойного имущество и решить приставлять к нему охрану или нет, а то мало ли что: селяне скоры до чужого добра, и наследникам ничего не останется. А у Отимия ведь дочка замужем в соседнем поселении. Входя в сарай, Главный словно обжегся мыслью, что за ней-то послать как раз-таки забыли, встревоженные случившимся. И как теперь смотреть в ее чистые голубые глаза? не уберегли отца!
   В сарае было темно, свет едва пробивался через узкое зарешеченное оконце, если бы не открытая дверь, так вообще ничего не разглядишь. Жрец не отличался тягой к накопительству, за толстыми деревянными стенами оказался всего лишь аккуратно сложенный потемневший от времени лес, толстые круглые бревна, тонкие доски, гора опилок в углу. Певер осторожно ощупывал их, словно проверял на крепость, переходя от бревна к бревну, от горки к горке. Неожиданно столбик танцующий в солнечном свете пыли слегка переместился, и Старейшине сквозь сумрак показалось, что небольшая плоская статуэтка выпирает из очередной кучи наваленных бревен и досок. Желая разглядеть поближе, он подошел и попытался освободить ее от прижимающих бревен, угрожающе закачавшихся от его попыток. Певер, раскачивая статуэтку из стороны в сторону, дернул посильнее, и неожиданно с ужасающим грохотом тяжелые бревна повалились прямо на человека. Старейшина попытался увернутся от них, но мощный удар проломил ему череп, и он упал.

   Закат был под стать дню зловеще кровавый. Огромный раскаленный докрасна диск солнца тяжело опускался под землю, подкрашивая багрянцем редкие разорванные облака, гонимые на запад внезапно подувшим пронзительно холодным ветром. Со степи возвращалось стадо, еле-еле, нехотя проходя в ворота, принюхиваясь, словно чего-то опасаясь. Бык недовольно ворчал, пригнув голову к земле.
   - Чего это они, сдурели что ли окаянные?! - кричал пастух, щелкая кнутом.
   Сторожевые псы шкодливо потявкивали, прижимаясь к будкам.
   Привратник ничего не ответил, только мрачно посмотрел на него, нетерпеливо переминаясь с ноги на ноги, ожидая, когда стадо наконец-то пройдет в селение.
   - Побыстрее подгоняй, побыстрее! - из караульной вышел сотник, - Веселее, пора ворота закрывать, вон ночь скоро.
   Похоже, он оставался единственным кто не поддался странной гнетущей атмосфере, царившей в племени, его голос был таким же бодрым с легкими веселыми нотками, как всегда.
   Пастух чему-то рассмеялся, щелкнул громче, удаляясь с опасливо идущим стадом по улице, наконец-то освободив проход.
   Переглянувшись с начальником, привратник начал закрывать массивные створки ворот, сначала одну, потом перешел к другой, остановился, оттер пот со лба, пробежался взглядом по степи и отвернулся, но потом снова посмотрел на дорогу. На горизонте к выцветающему небу подымалось легкое облако пыли, стремительно приближаясь к селению. Кто-то спешил на всех парах. Недовольно поморщившись, воин застыл в нерешительности - закрыть или подождать. Солнце скрылось только наполовину, ночь еще не наступила, и вроде бы беды ожидать не приходилось, но кто знает, сегодня столько всего произошло. Пока парень колебался, на дороге проступило пятно всадника, все ближе и ближе, теперь он четко различал развивающиеся по ветру распущенные волосы стройной девушки, раскрасневшейся от быстрой скачки. Тонконогий конь под ней, казалось, совсем не касается земли, так быстры были его движения, он как черная туча наваливался на война, все быстрее и быстрее.
   - Ну что ты медлишь? Заснул что ли?! - недовольно окрикнул его сотник Норук.
   - Сейчас, сейчас! К нам гости! - обернувшись, отозвался парень.
   Было слышно, как Норук спешно сходит со ступенек караульной, тяжело сопит, преодолевая небольшое расстояние между крыльцом и воротами.
   - Ну, кто там? - наконец его красное от напряжение лицо протискивается в проем - Кого ты увидел, волчий сын?
   Воин недоуменно повернулся к дороге, но та уже была совершенно пуста.
   - Да вот же... - попытался оправдаться он, но сотник грубо оборвал его.
   - То-то же, вот же... Пьяный что ль? Ну, дыхни. Вроде нет, давай закрывай побыстрее.
   Растерянный привратник медленно закрыл створку и опустил тяжелый железный засов.
   - Эка, как собаки заходятся! - заметил Норук, снова подымаясь на крыльцо.
   Действительно, парень только сейчас заметил, как хрипло заливаются собаки на улицах, и как злобно вторят им сторожевые псы у ворот, натягивая цепи.
   - Но-но, успокойтесь! Пошли прочь! - прикрикнул на них воин, замахиваясь плеткой.
   Собаки, недовольно гремя цепями, поваркивая, полезли в будки.
   А между тем Мудрейшие с нетерпением ожидали возвращения Главного, кто сидя на скамейках, кто прохаживаясь по просторному помещению Дома Старейшин, бросая опасливые взгляды на согнувшегося за невысоким столом сборщика налогов. Тот что-то просматривал в своих желтых длинных свитках и временами оглядывался на них, ехидно улыбаясь. Эта его противная насмешливая ухмылка невольно вызывала в них злобу и негодование, но Старейшие сдерживали себя и молчали, они не могли себе позволить оскорбить государственного чиновника, никогда не знаешь, что за шишка сидит перед тобой, даже если она всего лишь простой сборщик. И он, зная это, позволял себе всячески проявлять неуважение к ним, получая, похоже, при этом особое удовольствие.
   - Ну, что это он там так долго? Или у нашего святого отца столько много добра припрятано? - нетерпеливо загудел Дудень.
   - Да какое у него добро? - оттер пот со лба Теорий, - стол, стул? Все что у него было более или менее ценного отдал в приданое дочери.
   - Почему вы так думаете, уважаемый? - вмешался своим сладковатым голосом сборщик, - Духовные пастыри имеют склонность к необузданной роскоши, вот увидите у вашего Отимия полным-полно золотишка! - и он разразился громким хохотом.
   Дудень промолчал, но было видно, как сжимаются в негодовании его кулаки и наливается кровью шея.
   - Жаль, конечно, что с дочкой ему не удалось перед смертью повидаться, - стараясь не замечать фразы чиновника, продолжил Теорий, - Бедное дитя, как она будет убиваться.
   - Вы так переживаете за нее? - сборщик повернулся к Теорию и улыбнулся, обнажая свои неровные желтоватые зубы, - Можете успокоится, они встретятся на Том Свете... даже, пожалуй, раньше, чем вы все тут думаете, если вы вообще можете думать. - и Бере снова захихикал.
   - Послушай, что ты все время хихикаешь и лезешь не в свое дело, - закричал Дудень, медленно надвигаясь на гостя, - Ты что ненормальный?
   - Я? Я-то здоров, а вот у вас, похоже, появились проблемы.
   - Ты мне угрожаешь? - мощный кулак старика с грохотом опустился на стол.
   - Ни в коем случае, - не теряя самообладания, ответил чиновник, - Только говорю, что есть.
   И он, спешно собрав свитки, поспешил удалится в отведенные для него покои.
   - Он когда-нибудь меня выведет из себя, и я его прибью. - в бессилии усаживаясь на лавку, прошептал старик.
   - Ты ни одинок, - поддержал его Мерок, - Но надо терпеть, он не в нашей власти, а пожалуется, что его обижали, мало ли что тогда.
   - Не знаю как вы, а мне надоело сидеть тут и маяться в ожидании, - Теорий встал и одел плащ, - я иду смотреть, что там делает Певер.
   Остальные Старейшины согласно закивали и последовали за Теорием, прихватив горящие факелы.
   На улице уже сгущалась тьма, заря почти догорела, и в холодном вечернем воздухе звонко разносился неугомонный лай собак, протяжное мычание вернувшихся с пастбища коров, и редкие покрикивания уличной стражи, выставленной по приказу Мудрейших после убийства жреца.
   - Кстати, нашли того парня, который все затеял? - подходя к воротом жреческого дома, прервал молчание Мерок.
   - Нет еще. Никто не помнит, кто это был. - ответил Дудень. - Хотя мне показалось, что Ревер.
   - Ревер? Племянник сотника? - удивленно протянул Теорий, поднимая факел повыше и оглядываясь куда идти дальше, - вон открыт сарай. Пошли туда.
   Старики не спеша пересекли двор и осторожно заглянули в сарай, куда до этого отправился Главный. Неровный тусклый свет факелов осветил нагромождения потемневших бревен, сложенных аккуратными кучками.
   - Вроде бы никого, - прошептал Теорий.
   - А вон, вон что виднеется, - Дудень протянул руку к углу сарая, где из беспорядочного нагромождения досок и бревен что-то белело.
   Старейшины подошли поближе и нагнулись.
   - Боже! Да это же Певер! - беспокойно бегая глазами, вскрикнул Мерок.
   Мудрейшие испуганно переглянулись, снова посмотрели на заваленный труп и поспешили отвернутся.
   - Надо позвать людей и вытащить его, - прошептал Дудень.
   Теперь старшинство по обычаю переходило к нему.
   - Гляньте, что это тут в углу, никак сундучок какой. - Теорий робко подошел к куче опилок и наклонился, ощупывая небольшой прямоугольный ящик, потом открыл крышку и невольно охнул.
   - Что там? - забеспокоились остальные.
   - Да вы только гляньте! - дрожащей рукой подымая в воздух несколько жемчужных нитей, протянул Теорий, - Тут настоящий клад!
   Действительно ящик почти наполовину был завален драгоценностями: золотые и серебреные браслеты с камнями, брошки, жемчужные ожерелья, монисты, несколько больших изумрудов.
   - Не может быть! Этого не может быть! Откуда у Отимия столько добра?! Где он его взял?! Насколько помню, таких подарков на Храм никто не делал, да и не в состоянии наши селяне заработать такое! - с негодованием захлопнул крышку Дудень.
   Старейшины промолчали и медленно потянулись к выходу. Нникто из них не хотел верить увиденному. Отимия все знали как честного трудолюбивого человека, скромного и непритязательного. Скорее всего, это все предназначалось для Храма, но по какой-то причине жрец берег его у себя в сарае, возможно опасаясь воров. Эта версия казалась правдоподобной, тем более что иное никак не хотели принимать ни разум, ни душа.
   В дом заходить не стали, сразу прошли на улицу, где натолкнулись на запыхавшегося от бега война.
   - Мудрейшие, - едва переведя дух, затараторил он, - Нашли, нашли.
   - Кого, нашли? Да ты отдышись, говори толком. - приказал Дудень.
   - Ревера, нашли там, там... - парень указывал куда-то в темноту.
   - Где там? - недовольно сверкнув глазами спросил Старший, - Ладно пойдем, покажешь. Теорий, а ты распорядись, пожалуйста, насчет Певера. Не хорошо оставлять его так до утра.
   Теорий согласно кивнул и пошел за людьми, остальные старики остались стоять у жреческого дома, отказавшись следовать за Дуденем. Слишком много уже произошло за сегодняшней день, и сталкиваться с чем-то еще не очень хотелось.
   Вопреки ожиданиям, воин по дороге так и не смог ничего объяснить толком, сбивался, запинался, начинал сначала и еще больше запутывал Старейшину, так что тот, наконец, махнул рукой и слушал бессвязный лепет без особого внимания. Парень привел Дуденя к пустому еще строящемуся дому на окраине улицы. Здесь толпилось несколько мужчин, чуть в сторонке на корточках тихо рыдала старушка.
   - Что случилось? - оглядев собравшихся, спросил Мудрейший.
   - Ревера нашли, - ответил высокий усатый мужчина и повел за собой старика в дом.
   Там подвешенный за шею на балке висел молодой крепкий парень.
   - Бог ты мой, грех-то какой! - с ужасом прошептал Дудень, и подошел ближе, - Ну-ка посвети!
   Ветер здесь был не таким сильным, но все равно раскачивал труп из стороны в сторону. Ревер висел на толстой грубой веревке, врезавшейся в его шею своим колючими переплетенными волокнами. Старик посмотрел на вывалившейся распухший язык, посиневшее черноватое лицо, выпученные от ужаса мутные глаза, недовольно поморщился и вышел на улицу.
   - Снимите его с веревки и сделайте все, что положено! - приказал он, постоял немного в нерешительности напротив старушки, и, поплотнее укутавшись в плащ, поспешил удалиться.
  
   Наступление ночи Горд впервые за сорок лет встретил дома, сидя на лавке у окна. Его растерянный взгляд равнодушно взирал на черное ночное небо, усыпанное звездами, и небольшой дворик, заросший травой. Ущербный полумесяц чуть светился своими серебристым неровным сиянием, придавая теням нереально длинные и кривые очертания. Стражу они невольно напоминали того таинственного летуна с его горящими зеленым глазами и большими широкими крыльями, отливавшими на костре синевой, и череда таинственных явлений на башне и в храме вновь вставала перед глазами. Старик недовольно поморщился и немного отстранился вглубь темной комнаты. Невестка с сыном еще вечером пошли зачем-то к дочке и до сих пор не вернулись, жена уже спала, намаявшись за целый день, только он никак не мог уснуть. Тело слишком привыкло к тому, что с приходом тьмы наступают напряженные часы караула на Белых Скалах. Но перебороть свой страх и пойти на Башню, Горд не смог, даже если за это и навлечет на себя гнев Старейшин. Слишком сильное впечатление произвела на него встреча с нечистыми.
   На дворе остервенело залаяла собака, и Стражу показалось, что за стеной едва слышно шебуршит трава, приминаемая под чьими-то ногами. Потом к окну подошла какая-то девушка. Горд пригляделся к ней, но никак не мог припомнить кто она, на соседкину дочку не похожа, племянница - нет, та полноватая, маленькая, а эта стройная и высокая. Незнакомка приблизилась и прильнула к окну, теперь старик мог различить ее красивое бледное лицо с большими глазами, иссиня-черные волосы, рассыпавшиеся по стеклу. Девушка пыталась что-то сказать своими нежными темными губами, но Страж никак не мог ее понять. Он помотал головой и отвернулся в нерешительности: разбудить ли жену, может она знает кто это. Но потом передумал и снова повернулся, за окном по-прежнему нависали ветки корявого одинокого дерева у забора да колыхалась на ветру трава. Старик не успел даже ойкнуть, как в дверь настойчиво постучались.
   Старушка на постели зашевелилась, сладко зевнула, и, раскинув руки, захрапела. Как бы не разбудить ее, подумал Горд, накинув на полуголое тело теплый плащ и осторожно выходя в сени. Стук повторился, теперь еще более решительный и громкий.
   - Кто там? Сын, ты? - окликнул Горд.
   - Я-я, отец.
   - Ну, Слава Богу, а то я уж успел тут надумать такого! - обрадовался Страж, откинул засов, и открыл скрипнувшую дверь, но за ней никого не оказалось.
   - Где ж ты, Васир? - удивленно посматривая по сторонам, Горд вышел на крыльцо.
   У сараев что-то зашебуршало, Страж обернулся туда, сделал несколько шагов, и тут за спиной зарычало. Горд обернулся: огромный мощный пес с пушистыми толстыми лапами стоял в нескольких шагах от него и, оскалив острые зубы, рычал.
   - Эй, Полик, ты что меня не узнал? - рассмеялся старик и протянул к нему руку. Тот внезапно отстранился, гавкнул и стремительным пружинистым броском повалил человека на землю.
   - Ты что?! Ты что, Полик, фу-фу! - закричал Горд и попытался оттолкнуть собаку, но зверь глухо зарычал и принялся рвать своими острыми когтями грудь старика.
   Жена Горда внезапно проснулась, словно почувствовала неладное. Открыла глаза, прислушалась к ночной тишине, потом приподнялась и села на кровати.
   - Горд, Горд, ты здесь? - тихо позвала она и оббежала пустую комнату взглядом. - Неужто пошел на башню?
   Старушка спешно выскочила в сени, и на мгновение остолбенела, увидев в раскрытую дверь огромную рычащую собаку, прижимающую к земле пытавшегося вырваться человека.
   - А-а-а-а, что же это делается! - закричала она, псина дрогнула, внимательно посмотрела на старушку своими огромными светящимися в темноте глазами и медленно растворилась, поднявшись к звездному небу серебристой дымкой.
   - О, Боже!! - сжимая нагрудный амулет и несводя глаз с двери, женщина медленно съехала на пол и замерла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вокруг воцарилась такая тишина, что было даже слышно, как бьется испуганное сердце.
   - Помогите, Васир, Тера, кто-нибудь помогите! - слабый шепот внезапно отрезвил старушку, и она, покачиваясь, ватными ногами подошла к двери.
   - Боже ты мой, Горд! Горд, ты жив? - закричала она, увидев окровавленное тело мужа в разорванном плаще.
   Страж слабо пошевелил рукой и попытался что-то сказать, но вместо слов вырывалось слабое шипение и лопающиеся пузырьки почти черной в ночном мраке крови. Тогда он чуть оторвался от земли, посмотрел на жену, и снова уронил голову на холодное деревянное крыльцо.
   - Сейчас, сейчас дорогой! Потерпи! - женщина осторожно подхватила его под мышки и постепенно, с перерывами, затащила мужа в сени. - Я сейчас за травником сбегаю, потерпи милый, потерпи.
   Убедившись, что Горд еще дышит, и, накинув поверх ночной сорочки плащ, старушка вышла во двор, плотно закрыла дверь и спешно выбежала на улицу.
  
   Травник жил через несколько улиц от дома Горда, поэтому жена Стража Тера бежала как можно быстрее, опасаясь, что муж не дождется помощи и умрет. Только один раз за всю дорогу она позволила себе остановится, когда ей вдруг показалось, что за ней кто-то следит, пристально впиваясь своим взглядом в спину. Но в ночной тьме при слабом лунном свете никого не было видно, и немного отдышавшись и подумав, что ей просто почудилось, Тера снова побежала пока не уткнулась в высокую деревянную калитку дома травника Ерема. Тогда она постучала, как можно громче. Во дворе тут же залаяли собаки и через несколько минут за забором послышались шаги.
   - Ну, успокойтесь, - голос утихомирил собак, потом спросил, - Кто?
   - Это я, Тера, жена Горда-стража. - тяжело дыша, выпалила старушка.
   - Что случилось?
   - Горд умирает, пожалуйста, пойдем со мной!
   - Сейчас, только оденусь. - глухо ответили, и снова послышались удаляющиеся шаги, громко хлопнула дверь и на улице наступила глубокая тишина.
   Ерем слыл ученым человеком, за что его уважали, но и побаивались. Немногочисленные недруги травника распускали слухи о том, что он не гнушается чародейством и водится с нечистыми, правда в это мало кто верил, зная Ерема как доброго и веселого человека. Тем более что он никогда не отказывал соплеменникам в помощи, и старался делать все от него зависящее для тех, кого лечил. А лечить Ерем умел. Казалось, на всем Белом Свете нет такой болезни, которой бы он не знал, и которую бы не мог победить.
   Наконец, травник вышел, закутанный в теплый на меху плащ с небольшим мешочком в руке.
   - Пошли, - глухо сказал он и удалился во тьму.
   Тера поспешила за ним, нагнала и принялась сбивчиво рассказывать, что случилось.
   - Исчез, говоришь? - выслушав ее, не поверил Ерем.
   - Ей Богу, исчез, растворился в воздухе. Чем хочешь поклянусь.
   - Клясться не надо. Может тебе почудилось? Пес просто мог убежать, чего со страху да спросонья не привидеться.
   - Говорю тебе, исчез, - старушка обернулась и вгляделась в тьму.
   - Чего это ты?
   - Ты ничего не замечаешь, Ерем? Будто следит за нами кто?
   - Чудиться тебе! - и травник прибавил шагу.
   Когда они, наконец-то, добрались до дома Стража, Тера помогла Ерему перенести мужа в комнату, где его уложили на кровать. Горд был без сознания. Старушка достала из чулана несколько припасенных на всякий случай толстых свеч, и зажгла их, потом, пока травник осматривал раны старика, нагрела воды.
   - Ну, что скажешь, Ерем? - поставив рядом с кроватью таз с водой, дрожащим голосом спросила Тера.
   - Ничего, не переживай, жить будет. Псина сильно его исцарапала, окаянная. Но я тебе дам травки, будешь ее заваривать и поить мужа, он быстро поправится. - ответил Ерем, промывая рваные раны от спекшейся крови и грязи да накладывая душистую зеленоватую мазь.
   Старушка хотела что-то сказать, но тут в себя пришел Горд, застонал и, наконец, открыл глаза.
   - Бедный ты мой, - не сдерживая слез, наклонилась над ним жена.
   Страж повел глазами в ее сторону, невыносимая жгучая боль полосовала грудь, и мешала дышать, подступая к горлу. Заплаканное раскрасневшееся лицо жены проступало нечетким расплывчатым пятном, и на какое-то мгновение ему почудилось, что перед ним склоняется та самая девушка, казалось ее черные распущенные волосы легонько коснулись его лица, а большие красивые глаза участливо смотрят на Горда.
   - Ты... ты... - с трудом прошептал Страж и попытался поднять руку, но Ерем помешал ему, прижав ее к постели.
   - Не стоит, Горд. - сказал он.
   - Он что-то хочет сказать? Что, милый? - лицо жены снова проступило перед ним, Тера улыбнулась.
   - Она рядом, здесь, она рядом. - выдавил из себя Горд.
   - Кто она? - бородатое лицо травника придвинулось ближе.
   - Я не знаю, берегитесь ее, - старик попытался приподняться, но сморщился от боли и упал, потеряв сознание.
   Тера испуганно посмотрела на Ерема и заревела.
   - Что ревешь? Жив он, просто в помрачнении. - глухо ответил травник, и, развернув кусок чистой ткани, принялся перевязывать раны Горда.
   - Лучше вон помоги, приподыми чуть-чуть за плечи.
   Старушка спешно утерла слезы и принялась помогать Ерему.
   - Слышал, Ерем, о ком он говорил? Они здесь, не собака его - нечисть убить хотела! - наконец она прервала воцарившиеся молчание. - Говорила тебе, что исчезла псина в воздухе, а ты мне не поверил!
   - Бред у него, вот что я тебе скажу. - голос Ерема почему-то дрогнул, - Не забивай себе голову, глупостями. Зачем нечисти твой муж? Даже если бы и нужен был, то убили бы сразу, тебя не дожидаясь! Все, опускай.
   Потрогав лоб Горда, он принялся рыться в мешочке, потом достал какой-то травки и отсыпал в деревянную чашку на столе.
   - Вот трава, будешь ее заваривать давать утром и вечером. Я пошел. - сказал Ерем, одел плащ и пошел к двери, но вдруг остановился, обернулся и внимательно посмотрел на бледное лицо Стража, - Мир и божье благоволение вашем дому! - наконец вымолвил он и спешно вышел.
  
   Обычно пустынная площадь перед Домом Старейшин в центре поселения этой ночью была ярко освещена многочисленными факелами и костром, разведенным для обогрева воинами-стражниками. Перед Храмом, впервые за столетия наглухо закрытым, на небольшой легкой повозке лежало тело Певера, окруженное толпой воинов с факелами в руках. Никто из них не знал, что теперь делать и как жить после такой утраты. Певер возглавлял Совет Мудрейших почти пятьдесят лет и за это время все как-то привыкли к его верховенству и, хотя понимали, что люди смертны, не могли себе представить тот момент, когда придется простится со своим мудрым вождем. Дудень, неожиданно для себя самого возвысившийся над Главнейшими и над всем племенем, стоял несколько в сторонке, едва сдерживая охватившее его волнение. Он с трудом понимал, как до сих пор еще держится на ногах после стольких событий, нет, вернее, бед, обрушившихся на их головы. Сначала пожар в Храме, потом убийство жреца, эта нелепая смерть Певера, повесившейся племянник сотника все это угнетало и давило, разрывая и без того ослабевшие нервы, и только необходимость действовать заставляла старика держаться. Хотя, что можно сделать в сложившейся ситуации? Что вообще может предпринять человек? Если бы он только мог воскрешать... Дудень вздохнул и посмотрел на небо.
   Ночная тьма постепенно сгущалась, словно не было конца и края чернильной глубине мрака, ползущего над крышами домов, сглатывая их от посторонних взглядов, скрадывая мерцающие звезды одну за другой с молчаливого небосвода. Он уже коснулся ущербного тела полумесяца, слегка затенив его бледноватый мертвенный свет, дрожащий на ветках деревьев, волнующихся под напористыми порывами холодного ветра. Внезапно на востоке полыхнула молния, яркой раскаленной добела стрелой вонзаясь в степь, и тут же потрясенное небо раскололась с глухим рокотом, потом снова сверкнуло, и вслед за раскатистым ревом, над головой засвистел взбесившейся ветер.
   - Скорее! Скорее! Увозите тело! - закричали в толпе, и по камням площади испуганно зацокали копыта запряженной в повозку лошади. Тело Певера повезли в его родной дом.
   Дудень посмотрел на удаляющуюся процессию, освещенную трепещущими факелами, и, бросив тревожный взгляд на небо, поспешно зашел в Дом Старейшин. Нет, следует проводить покойного до дома, он было уже хотел вернутся и нагнать повозку, но непонятная слабость охватила его, заставила спешно сесть на лавку и откинутся на стену, прикрыв глаза.
   А между тем на улице громыхнуло еще раз, потом еще, потрясая землю безудержными бешеными всплесками огня. Мощные порывы ветра теперь слились воедино, и пытались сбить с ног. Небольшая коренастая лошадка тревожно фыркала и порывалась прибавить шаг, но твердая рука натягивала вожжи, и ей приходилось подчиняться, недовольно пофыркивая и задирая голову.
   - Тпру, окаянная, тпру! - кричал возница, с тревогой оглядываясь на идущих рядом воинов, словно в их власти было что-то предпринять для спасения от надвигающейся бури.
   - Боюсь не успеем! - наконец крикнул он им, и те хмуро покачали головой, прижимаясь к бортам повозки поближе.
   - Быстрее нельзя, все-таки не дрова везем! - ответил один из них, - Даст Бог может пронесет.
   Возница пожал плечами и отвернулся, ему было несколько не по себе и от беспрестанного блеска молний и грохота, и от колкого сурового ветра, но самое главное оттого, что за спиной лежал мертвец, и перевозить его приходилось ночью, да еще какой ночью. Наслышанный ужасных историй, мужчина невольно вздрагивал при каждом звуке и то и дело оглядывался на покойника. Неожиданно гром стих, словно небо, наконец-то, порвалось на мелкие лоскутки, и даже ветер немного остепенился, но потом яркая вспышка полоснула чуть ли не у самой дороги, и ураганный порыв навалился на повозку, увлекая за собой плащ, накрывавший Певера, и играя с седыми волосами покойного.
   - Боже сохрани! - испугался возница, и слегка приспустил вожжи, - Но, милая, но!
   - Куда гонишь, собака! - крикнул на него войн, - Стой!
   - Я не гоню, я так только... - резкий раскатистый гром заглушил его слова, и тут еще одна молния резанула по глазам, где-то застучало по крышам, порывы ветра усилились, и вскоре бешеные струи сплошной стеной обрушились на процессию, проникая сквозь толстые плащи до самого тела, заставляя съеживаться от сурового пронзающего до костей холода.
   - Не к добру это! Не к добру! - обернувшись к остальным, попытался перекричать шум ливня и грома возница.
   - Чего? Тебя не слышно! - молния на мгновение выхватила бледное лицо рядом идущего воина, и испуганная лошадь рванула в сторону, потом тревожно заржала и понесла вперед по бревенчатой мостовой, совершенно не реагируя на натянувшиеся струной вожжи.
   - Тпру, тпру, проклятая! Стой! Тпру!
   Но подгоняемое молниями и громом животное не слушалось, и неслось, грозя с минуты на минуту перевернуть повозку.
   - Тпру, тебе говорят, тпру! - орал осипшим голосом возница и пытался изо всех сил натягивать вожжи, - Тпру!
   Яркие вспышки выхватывали проносящиеся мимо дома, куски дороги, залитой пенящимися потоками мутной воды, лоснящуюся от влаги спину лошади, несущейся без разбору, произвольно сворачивая с одной улицы на другую, временами чуть ли не врезаясь в вырастающие из мрака толстые деревья и заборы, и, казалось, не будет конца и края этой дикой скачке. В отчаянии мужчина бросил вожжи, схватился покрепче за один из бортов и прижался к нему, за спиной лежал, подпрыгивая от тряски труп, отчего становилось еще ужаснее и ничего не оставалось кроме как молиться и просить о помощи Бога, но страх был настолько сильным, что возница не мог никак припомнить ни одной молитвы и только раскрытыми от ужаса глазами смотрел на выхватываемое из ночи спящие селение.
   От очередной молнии лошадь понесла еще быстрее, свернула на какую-то улицу, хрипло заржала, и мужчине показалось, что кто-то трогает его сзади. Он обернулся: яркая вспышка осветила перевернувшийся на бок труп, одна из рук которого своими скрученными морщинистыми пальцами теперь упиралась в возницу.
   - Боже! Боже! - мужик судорожно толкнул мертвеца в плечо, переворачивая его обратно на спину, и невольно вдавился поплотнее в борт, рискуя выпасть из повозки, с ужасом всматриваясь в освещаемое частыми вспышками бледное лицо Певера с открывшимся зияющими темным провалом ртом. Не в силах больше видеть это, возница отвернулся и посмотрел вперед на дорогу, силясь рассмотреть хоть что-нибудь, чтобы понять, где они находятся, но даже подсвеченные молниями дома ничего не могли напомнить его испуганному разуму. В очередной вспышке ему показалось, что на дороге стоит какая-то девушка в белой ночной рубашке чуть ниже колен, ее распущенные волосы трепало на ветру, прикрывая лицо.
   - Уйди, дура! Задавит! - закричал мужик и в испуге привстал, лошадь стремительно неслась прямо на нее, а она даже не шевелилась, словно вросла в землю.
   - Уйди! Берегись! - возница не удержался и упал прямо на мертвеца, и тут лошадь заржала, встала на дыбы, кинулась в сторону, и повозка перевернулась на бок, сопровождаемая треском ломающихся оглоблей. Мужчина отлетел на обочину, сверху на него упал холодный мокрый от дождя труп.
   - Боже спаси и сохрани! - возница спешно выбрался из-под покойника, и несколько секунд неотрывно смотрел на убегающую вдаль с остатками упряжи лошадь, временами проявляющуюся во мраке, потом рывком встал и побежал в обратную сторону, поскальзываясь на мокрой от дождя земле, падал, подымался и снова бежал подальше от ужасного места.
  
   Гроза неиствовала в своем свирепом безумии, мощные громовые раскаты непрерывно потрясали землю, сливаясь в неумолкаемый рык, ослепительные иссиня-белые молнии раздирали небо на мелкие куски, освещая своими вспышками погруженное во тьму селение, и упругие злые струи ливня хлестали по мутноватым стеклам окон, грозясь разбить их и влететь внутрь под стонущие от мощных порывов ветра крыши.
   Ангира испуганно прижималась к стенке, кутаясь с головой пуховым одеялом, и вздрагивала при каждом раскате, со страхом вслушиваясь в вой ветра на улице. С раннего детства бабушка внушила внучке, что грозу порождает Зитеар в своей человеконенавистной злобе и зависти, и посему следует в страшные минуты грозной стихии непрестанно молить Бога о помощи, но теперь девушка, напуганная до полусмерти, не могла заставить себя пасть на колени перед священной статуей и молиться, лишь "Боже спаси" шептали ее побледневшие дрожащие губы, и тело сжималось еще больше при громовых рыках.
   Ее комнатка находилась под самой крышей, в окружении чуланов и пустующих после смерти старшей сестры и бабушки покоев, и теперь в вое свирепого ветра ей слышались, как скрипят половицы под шагами восставших из гроба призраков умерших родственников, крыша над головой стонала и билась в истеричном треске так, что казалось вот-вот сорвется под натиском бури, а в толстые бревенчатые стены непрерывно и настойчиво стучался ливень.
   - Боже спаси и сохрани! - вскрикнула она при очередном приглушенном стуке, и сжала в руке нагрудный амулет, потом не выдержала, рухнула на подушки и зажала ладонями уши, чтобы не слышать стонов и криков, разрывающих воздух. Но все равно скрип половиц, стенания, раскаты и самое главное стук не утихали, и казалось, даже наоборот усилились
   - Да что же ты лежишь, как трусиха! - закричала на себя Ангира и, спрыгнув с кровати, рухнула на колени священной статуй, подсвеченными висящей на медных цепях лампадой и блеском молний. Суровый грубо вырезанный лик взирали на нее строгим взором, будто видел все грехи и беззакония, совершаемые девушкой. Ангира всегда чувствовала себя перед ним безмолвной ничтожной тварью, недостойной обращаться к Богу, не то чтобы просить помощи, поэтому ее покаянные молитвы всегда отличались особым неистовством и слезными просьбами, но теперь охваченная ужасом, не в силах вымолвить ни одного слова, она лишь с трепетом взирала на статую, молитвенно сложив руки, и пытаясь отрешиться от непрестанных громких стуков.
   - Боже спаси! - вскрикнула она, когда, наконец, в вое ветра расслышала собачий лай и еще более сильные удары.
   Похоже, стучаться в калитку, наконец, догадалась она, и, встав с пола, принялась спешно одеваться. Стук настойчиво звал, и Ангира неожиданно для себя самой набралась решимости пойти и отворить, но как только она надела плащ и вышла за пределы своей комнаты в темный коридор, непонятная тревога охватила ее сердце и подавила всю прежнюю смелость, оставив место еще более возрастающему страху.
   Однако стук не утихал, сторожевые псы хрипло гавкали, гремя цепями, громовые раскаты услужливо вторили им, и в небольшое оконце над дверью, ведущей к лестнице, заглядывали озлобленные свирепые молнии.
   - Боже сохрани! - шептала девушка, осторожно продвигаясь в укутанном тьмой коридоре.
   Где-то за запертыми дверьми пустующих комнат потрескивали половицы и чудились вздохи и тяжелое свистящие дыхание. В чулане кто-то громко зашебуршал, и испугавшись, девушка вскрикнула и поспешно выскочила на лестницу. Стук повторился, теперь еще более громкий.
   Странно, что никто из домашних не вышел и не открыл калитку, не посмотрел кто там. Неужели они не слышат? Матушка, наверное, спит, брат с женой живут в соседнем доме, стоявшем в одном с ними дворе. Неужто только ей кажется этот стук?
   - Уа-у-у-у-у! - завыли собаки, когда она достигла сеней и отворила дверь. В лицо тут же пахнул ледяной ветер, и больно стебанули упругие струи. Минуту Ангира стояла в нерешительности, суеверный ужас сковывал ее, и только стук заставил набраться решимости и ступить под власть стихии.
   - Иду, иду! - закричала она, съеживаясь от побежавшим по волосам за шиворот и на грудь холодным струям, не успела она дойти до калитки, как уже была вся мокрая и заметно продрогла от сурового холода, пробирающего до костей.
   - Кто там?
   - Это я дочка, батюшка твой! - донесся хриплый старческий голос, - Открывай, голубушка, продрог я!
   Ангира протянула руку к засову, но сердце внезапно екнуло и затрепетало как испуганная птица в клетке, ударяясь о ребра. Непонятная тревога, охватившая ее еще в доме, теперь усилилась и переросла в паническое смятение.
   - Ну, что ты медлишь, доченька?! - отцовский голос заставил ее отодвинуть засов и открыть калитку.
   Во двор тут же зашел высокий старик. В отсветах молний Ангира видела, как он поспешно шел, поскальзываясь и едва не падая по раскисшей земле к дому, и его длинные седые волосы трепал ветер.
   - Что медлишь, иди в дом! - закричал старик, подойдя к крыльцу.
   - Сейчас сейчас, батюшка! - пытаясь перекричать очередной раскат, ответила девушка, захлопнула калитку и спешно побежала к дому.
   Отец уже успел снять мокрый грязный плащ, когда Ангира вошла вслед за ним в общую просторную комнату, и кинулась тут же зажигать свечи.
   - Не стоит, Ангира, не стоит! - вскрикнул старик, и ей показалось, что он даже как-то испугался затлевших неровными огоньками свечей.
   - Почему, батюшка? - Ангира повернулась к нему и улыбнулась, но, встретив мутноватый строгий взгляд отца, потупила глаза и пошла к большой выбеленной печке.
   - Ужинать будешь, батюшка?
   - Нет, я сыт.
   Голос старика звучал глухо и сипло, словно каждое слово доставалось ему с большим трудом. И подкидывая в раскаленное печное чрево дубовые поленья, Ангира невольно поймала себя на мысли, что ей он неприятен, что хрипловатые звуки как-то по особенному сильно заставляют биться ее напуганное сердечко.
   - Что ты возишься?
   - Да вот холодно, печка уже прогорает, - ответила она и повернулась к старику.
   Отец сидел на лавке за столом и, хмуро сдвинув брови, смотрел на нее. Только сейчас в тусклом неровном свете свечей Ангира заметила, как он неестественно бледен, как истончились и отдавали синевой его некогда темно-красные губы, как дрожат его морщинистые белые как снег пальцы с грязноватыми ногтями. Его одежда была грязна и мокра, и между тем он, похоже, и не думал менять ее на сухую.
   - А ты не заболел, батюшка? Что-то бледен ты.
   - Слегка подмерз, милая. А так все в порядке.
   - Ну и, Слава Богу, что в порядке. - заставила себя улыбнуться девушка.
   Старик почему-то недовольно поморщился, и его рука отодвинула от себя подальше какую-то пластинку, лежащую на столе.
   - А что это у тебя, батюшка? Никак амулет свой снял? Веревочка может порвалась, так я сейчас за новой сбегаю. Не хорошо в такую ночь без Божьей помощи оставаться.
   - Молчать! - отец громко ударил кулаком по столу, потом успокоился, посмотрел ей в глаза и прошептал, - Тошно мне от него, тошно! Душит меня эта деревяшка!
   - Батюшка, милый, да разве можно так отзываться об амулете, так же Бога можно...
   - Цыц, собака! - старик поднялся из-за стола, и его мутноватые глаза сверкнули гневными огоньками. - Не поминай его имя! Много для тебя Бог сделал? Бросил нас в страданиях и горестях!
   - Да о чем это ты...
   - Молчи! Только и можешь, что отцу перечить да перед священными статуями пол лобзать! Сейчас я с тобой говорю, как Старейшина!
   Ангира испуганно закивала головой, невольно отодвигаясь к печке. Она никак не могла понять, чем же так прогневила своего всегда доброго с ней отца, всеми уважаемого и любимого Певера, главу Совета Мудрейших, вождя племени.
   - Много ли для тебя спрашиваю Бог твой любимый сделал?! Какая твоя девичья доля? Где твое счастье? Я отрекаюсь от Него и от его сил и тебе велю!
   - Да что ты такое говоришь, батюшка! - Ангира в ужасе разрыдалась. - Разве можно?
   - Отрекись от него?! Посмотри, что он сделал с твоей старшей сестрой? Он забрал ее молодой в полном расцвете сил, он лишил ее любви и этого воздуха! И ты обречена, он бросил нас в трудные минуты, он отобрал Храм и жреца, он крушит и ломает все в своем царственном самолюбии! Отрекись! - и старик стал медленно приближаться к ней, выйдя из-за стола.
   - Нет! Не будет этого, никогда! - девушка отступила к печке и растерянно посмотрела на отца, - Ты ополоумел! Ты, не мой отец! Ты - Зитеар!
   И Ангира упала на колени и стала громко молится, призывая Божью помощь.
   - А-а-а! - закричал старик, потом неестественно зарычал и кинулся на нее, его старческие тонкие руки с необыкновенной силой подняли ее за плечи с пола и толкнули к стене. - Отрекись коли жизнь дорога!
   - Нет!
   Отец обхватил ее шею своими ледяными руками и сдавил, девушка попыталась вырваться, но ничего не могла поделать, чувствуя как болезненным жаром удушья сжимаются легкие, слыша легкий хруст хрящей. Она в ужасе закрыла глаза и моля Бога о прощении приготовилась умереть.
   - Изыди, нечистый! - внезапный крик заставил вздрогнуть ее, и открыть глаза. Отец непонятно почему захрипел, разжал руки и кулем упал на пол. Ангира увидела свою мать с чашей и амулетом в руке испуганно взирающую то на дочь, то на мужа.
   По комнате пронесся ветер, раздался стон и скрежет, пол и стены задрожали, несколько свечей потухли и упали на пол, наконец, громкие стуки и плач потрясли воздух, и тут же все стихло.
   Ангира в беспамятстве съехала со стены и, едва не упала на лежащего на полу отца, но престарелая мать подхватила ее и оттащила в сторону.
   - Доченька! Доченька, милая очнись, доченька! - заплакала она, брызгая на нее святой водой, оставшейся еще на дне чашки. Большую часть воды она вылила на своего мужа, когда, проснувшись от необычных криков и услышав богохульные речи старика, заподозрила неладное. Тогда чашу с водой, она выбежала из комнаты, и как оказалось весьма вовремя.
   Хлопоча над не приходившей в себя Ангирой, она внезапно почувствовала чей-то пристальный взгляд, обернулась к окну и увидела искаженное злобой лицо незнакомой девушки. От ее сияющих черных глаз исходила такая ненависть, что старушка с трудом сдержалась, чтобы не убежать от охватившего ее ужаса и трепета.
   - Изыди! Изыди, нечистая!
   Девушка рассмеялась и медленно растворилась, и тут же огромная раскаленная добела молния ударила в окно, расколов его, и ушла в стол.
   - Боже... - попыталась выдавить из себя женщина, но обессиленная увиденным лишилась чувств.
   Между тем комнату стал наполнять сизый удушливый дым от затлевшего стола.
  
   Горд пришел в себя лишь далеко заполночь, когда гроза прекратилась также внезапно, как и налетела. Словно некая невидимая преграда отсекла ее от земли, и бешенный беспощадный ливень замолк вместе с громом и молниями, оставив после себя непролазную грязь, пенящиеся потоки мутной холодной воды и освежающий бодрящий воздух такой, какой бывает только после гроз.
   В избе было тихо и темно, свечи давно догорели и погасли, и только вновь показавшийся месяц боязливо подглядывал в окошко, освещая морщинистое уставшее лицо жены, заснувший прямо на лавке, прислонившись к стене. Весь ее вид выражал какую-то особенную простоту и покорность, какой раньше никак не замечал Горд. Он редко видел в последние годы Теру: большую часть дня Страж спал, вечером уходил на всю ночь до утра. Редко когда удавалось провести с ней хотя бы часок, просто посидеть за обеденным столом, неторопливо поговорить о том о сем или помолчать, думая каждый о своем, но рядом.
   Тера всегда казалась ему совершенно обычным малопримечательным человеком, да Горд ее любил, любил сам, не зная за что, и никогда не задумывался над тем, что она из себя представляет на самом деле. И лишь сейчас вдруг совершенно неожиданно, вглядываясь в ее овальное, прорезанное мелкими шустрыми морщинками лицо с подрагивающими веками, со слегка искривленными выцветающими губами, он понял, что перед ним сидит совершенно другой человек, чем та девушка, которая много лет назад краснела перед ним, признающимся ей в своей пылкой любви. Теперь, как ему показалось, она стала зрелой умудренной жизнью и покорной судьбе женщиной.
   Горд приподнялся и сел. Наложенная травником мазь подействовала, и боли не чувствовалось, лишь слабое жжение да тугая немного давящая повязка давала знать о ранах, и еще свежее немеркнущее воспоминание о том ужасе, который удалось пережить. Высоко в трубе подвывал ветер, под полом шебуршали мыши, и от этого становилось как-то по особенному покойно и уютно, так как не было очень давно с той поры, когда после смерти прежнего Стража на его место Мудрейшие выбрали хоть и пожилого, но еще крепкого, полного сил Горда. Нападение собаки он никак не хотел связывать с Зитеаром, не хотел поверить в это, как в продолжение начавшейся прошлой ночью цепочки таинственных явлений. Да и не вязались как-то мистические потусторонние события с этой мирной обыденной обстановкой дремлющей комнаты, с прогорающей печкой, все еще отдающей живительное сухое тепло, со спящей женой, с мягкой пуховой периной, на которой он сидел. Зитеар сейчас казался самой что ни на есть глупой сказкой, придуманной взрослыми, чтобы пугать капризных детей, когда они не хотели засыпать или шалили. А на самом деле нет никого, кто бы мог угрожать человеку. И все, что он видел на башне и слышал в Храме, и та девушка у окна и взбесившаяся собака все представилось теперь всего лишь навсего страшным сном, кошмаром, которые иногда коварно пробираются к спящему человеку и мучают его, плодом воспаленного разворошенного сознания, но ни как не реальностью.
   Тера зашевелилась, зевнула и, уронив голову на плечо, снова мирно засопела, Горд посмотрел на нее и пересел за стол, облокотившись на него и подперев кулаком щеку. Небо за окном казалась необычно чистым, бездонным, бесконечным, сияющие звездочки походили на свечные огоньки, возжигаемые светлыми духами, а лунный свет, заливающий двор - на волшебный туман, придающий предметам особую непередаваемую словами таинственность. Ночь завораживала, вырисовывалась для него в совершенно новом обличие, мирном и совсем не опасном, здесь, дома, она становилось кроткой, уютной, избавлялась от той суровости и свирепости, которой отличалась на Белых Скалах.
   Любуясь ею, вслушиваясь в ее тихий шорох и едва доносившейся временами лай собак где-то на окраинах селения, он даже не заметил, как медленно проявилась рядом с ним знакомая девушка, теперь облаченная в длинные черные одежды. Видение остановилось в молчании перед стариком и молча взирало на него своими черными равнодушными глазами, перебирая белыми, как снег руками деревянные четки.
   - Любуешься? - наконец вымолвила она тихим, как шелест листвы голосом, так что Горд подумал, что ему показалось от долгого сидения, но когда он повернул голову чуть в сторону, к печи и заметил гостью, то испуганно вздрогнул и схватился за нагрудный амулет.
   Девушка выкинула вперед руку раскрытой ладонью и поспешно зашептала.
   - Не стоит меня боятся, я пришла с миром.
   - С миром? - Горд с сомнением посмотрел на нее, - Кто ты такая и как проникла в мой дом?
   - Я - Исиана, дух, - гостья говорила, почти не раскрывая своих губ, но от их легкого движения старик пришел в трепетный ужас.
   - И что тебе от меня нужно? - спросил Страж, преодолевая страх.
   Исиана отошла к окну и зажгла непонятно откуда взявшуюся свечку, потом посмотрела на старика и улыбнулась.
   - Каждую ночь я смотрела на тебя, когда ты сидел у костра на Сторожевой башне. Как глупо поступили ваши предки, построив ее! Чего они добивались? Неужели они думали, что могут тем самым?!. - она недоговорила, громко рассмеялась, и оставалось только удивляться, как Тера ничего не услышала и не проснулась, - Много веков назад мы облюбовали Белые Скалы, они так прекрасны своей суровостью, крутизной, мы не желали людям зла, нет, ни в коем случае. Это все клевета, бесстыжая наглая ложь, что от нас один вред. Никому и никогда хорты не стремились навредить.
   - Ты не ответила на мой вопрос: зачем ты здесь? Уходи, мне не нужны слуги Зитеара!
   - Что плохого сделал тебе Зитеар и его слуги? Разве эти светлейшие духи причиняли тебе вред? - голос Исианы то спадал до тихого шепота, то снова поднимался, волнуясь как морской прибой.
   Страж рассмеялся и с гневом посмотрел на гостью.
   - Уйди прочь, нечистая тварь!
   - Зачем же ты так? Много лет я ждала того момента, чтобы поговорить с тобой, каждую ночь я взирала на твое немощное тело и желала показать тебе путь, которой приведет к божественности. Но мне мешала твоя слепая бездушная вера в те россказни, которые навевал вам этот нечестивец Отимий, да поглотит его земля! Посмотри на себя Горд, на свою жизнь. Этот стол, скамьи, дом, все свое имущество ты нажил непосильным трудом, у тебя есть семья, но счастливы ли вы? Ты честный, трудолюбивый человек, а где твое богатство, которым обладают другие? Они убивали, воровали, насиловали и набивали себе карманы золотом! Они продолжают бесчинствовать, а ты скромный праведный, живешь как последний раб в нищете.
   - Молчи! Я получил по справедливости, то, что заслужил!
   - По справедливости? - глаза Исианы на мгновение вспыхнули, - Это ты называешь справедливостью?! Если так, то ты очень глуп! Мне жаль, что я так сильно ошиблась в тебе! Каждый день ты усердно ходишь в Храм и внимательно слушаешь речи Отимия, ты считаешь себя праведным человеком, живущим по божественным законам, вы все здесь себя считаете таковыми! Все, кто живет в этом мире, но это не мешает вам каждую минуту своей жизни вонзать кинжал в руку, которая вас кормит!
   - Уйди! Именем Бога прошу уйди!
   - Именем Бога? А есть ли Ему до тебя дело? Может Он давно бросил тебя? Ты не находишь это возможным. А что если все это глупые россказни и Его не существует? Где он? Где Его помощь?
   - Что тебе от меня надо?! Я не желаю слушать твои нечестивые речи!
   - В тебе я увидела искру, свет, силу! Ты мог бы стать великим человеком, и я решила придти к тебе и помочь.
   - И следы твоей помощи до сих пор жгут мою грудь!
   - Нет-нет-нет, Горд! Это мой раб Охрей по глупости напал на тебя, когда я вынуждена была отлучится на одну минуточку по очень важному делу. Но он бы все равно не смог тебя убить.
   - Почему?
   - Я могу предложить тебе свое покровительство, я научу тебя как надо жить. Ты станешь могущественным человеком, моим жрецом в этом нечестивом племени! Я буду помогать, оберегать тебя и твою семью и для этого тебе надо будет только сказать мне "Да".
   Исиана подошла поближе и наклонилась, ее глубокие сверкающие глаза смотрели в его, и, казалось, проникали в самые глубины души. Горд не смог выдержать этот взгляд и отвернулся, ему было так тошно, что хотелось убежать, а теперь стало еще хуже, трепет охватывал тело, ужас глодал сердце, и только непонятная сила удерживала старика на месте.
   - Уйди, именем Бога прошу, уйди, - слабо прошептал он, и в ответ она рассмеялась, громко и раскатисто.
   - Ты разочаровываешь меня, Горд, а ведь тебе было уготовано великое будущее!
   Горд промолчал. Отимий много рассказывал им о нечисти, описывая их коварство и ненависть к людскому роду, он всегда призывал обращаться к Всевышнему за помощью в борьбе с ними. Страж еще раз посмотрел на нечистую, и тут твердое непоколебимое решение созрело в нем, он медленно встал и обернулся к священной статуи у стены.
   Исиана молчала, он чувствовал на спине ее пристальный взгляд и тоже безмолвствовал, потом опустился на колени и начал читать все молитвы, которые знал. Сначала тихо, нерешительно, потом все громче и громче, втягиваясь всей душой в них, сливаясь с ними, чувствуя, как сразу становится легче и покойнее на сердце. Он молился и видел только лик статуи перед собой, его ничто теперь не пугало. Даже когда неожиданно содрогнулся пол, он не сбился и только еще громче стал повторять слова молитвы.
   - Замолчи! - закричала Исиана, и в ее голос прокрались нотки презрения и ненависти. - Замолчи!
   Она толкнула его в спину, и он упал, но продолжал молится, призывая Божью помощь. Он старался не слышать, как вдруг внезапно в комнате раздался гомон, топот, скрежет, рык, он видел, как перед лицом замелькали чьи-то ноги. Наполнившие комнату хорты рычали и ревели, потом схватили его своими ледяными руками, оторвали от пола и потащили куда-то из дома.
   - Боже помоги! - у самой двери закричал Горд, пытаясь вырваться из рук нечисти.
   - Отпустите его! - закричала Исиана, и тут же все смолкло.
   - Мне жаль тебя, Горд! - прошептала она, склонившись над стариком, и исчезла вместе с другими хортами, оставив обессиленного Стража сидеть на полу у дверей.
   Поднявшись с пола, Горд пересел на кровать. Он никак не мог понять, что спасло его от Исианы. Неужели этот отчаянный призыв к Богу о помощи?
   Тера зашевелилась, закряхтела и открыла глаза.
   - Горд! - обрадовалась она, завидев сидящего мужа, - Тебе полегче? Что-то ты бледноват немного?
   Свеча оставленная Исианой продолжала гореть, отбрасывая яркий свет на лицо старика.
   - Мне уже лучше, дорогая, - ответил Горд, он решил не рассказывать жене о случившемся, чтобы не пугать ее. Тера была всегда очень чувствительна к таким вещам и приходила в ужас от одного упоминания имени нечистых.
   - И Слава Богу! А я так крепко заснула, ну прямо страсть какая-то, как в яму провалилась. И ведь сплю и думаю просыпаться надо, а не могу. - защебетала она, возясь у печки, шерудя угли, подбрасывая новые поленья, - Сейчас киселя сварю, напою тебя. Да еще у меня тут похлебка с вечера томится.
   Горд почти не слушал ее, он все время невольно возвращался мыслями к Исиане, ее появление ужаснуло его более чем все видения до этого вместе взятые. Старик чувствовал, что надо что-то делать и немедленно, но вот что не знал? Вдруг, он резко встал, натянул на себя другую сорочку, чистые полотняные штаны, лежащие рядом на лавке, и накинул плащ.
   - Надо предупредить, - сказал он удивленно смотрящей на него Тере, и скрылся за дверью.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   От ливня не спасала даже крыша пустующего сеновала, почему-то выстроенного хозяевами за пределами двора и доступного для всех желающих. Поэтому Ретор, а для соплеменников просто Ретя, спрятался в нем от надвигающейся грозы совершенно беспрепятственно. На грязном усыпанном сенной трухой полу он кое-как на ощупь нашел охапку оставшегося с зимы сена и преспокойно улегся на нее, тут же предавшись сну. Однако бешеный ливень скоро проник сквозь многочисленные дырочки дурно сложенной да еще вдобавок и прохудившейся местами крыши и сначала робко, а потом со всем напором рухнул на человека.
   Ретя, когда первые капельки коснулись его чумазого лица, никак не мог проснутся и только слабо отмахивался от воображаемой надоедливой мухи, но как только струи холодной воды в полной мере окатили его с ног до головы, он вскочил как ошпаренный и, громко проклиная дождь и того, кто его послал, заметался в поисках сухого надежного места, которое вскоре нашел в одном из темных углов. Здесь, прижавшись к грубым плохо ошкуренным бревнам стены, он и переждал свирепую стихию.
   Ретя не боялся ни рокота грома, не блеска молний, ни воя ветра над головой и стонов стен, он вообще ничего и никого не боялся, когда принимал на грудь несколько лишних чарок крепкого мутноватого тересе. В трезвости, в которой он прибывал весьма редко, Ретя мало чем отличался от других людей, так же работал, ходил в Храм, боялся нечистых, заглядывался на красивых стройных молодок, но как только горла касалась обжигающая жидкость, душа его переносилась в совершенно иной мир. Вот и сейчас будучи выпивши, он наполнился необычной смелости, забыв обо всех опасностях, который поджидают слабого человека глубокими ночами, когда солнышко уходит на покой под землю.
   Почувствовав, что гроза прекратилась, и, вдохнув первые струи освежающего бодрящего воздуха, оставшегося после ливня, Ретя, покачиваясь, выбрался на улицу и побрел к дому. Этим вечером он славно погулял у одного из своих друзей, и поэтому долго не мог понять какого направления следует держаться, чтобы, наконец, добраться до родного угла, где его уже давно никто не ждал. Ретор никогда не имел своей семьи и жил совершеннейшим бобылем в небольшом родительском доме. В молодости, в редкие минуты просветления, он мечтал о женитьбе, о детях, о обустроенном мирном быте, но потом постепенно отбросил эти мысли и с каждым годом все дальше и дальше отдалялся от этого мира, и если бы не помощь замужней сестры он наверняка бы давно помер с голода. Сейчас разбрызгивая босыми ногами многочисленные глубокие лужи, поскальзываясь и падая в липкую грязь, Ретя с трудом продвигался вдоль заборов, вызывая праведный лай сторожевых псов и, конечно, думал только об одном, как бы поскорее добраться до дома и найти в сенях припрятанный бочонок тересе, который ему чудом удалось стянуть из сестринского погреба. Поэтому он и не обращал внимания ни на выглянувшие звезды над головой, ни на месяц, ни тем более на рассвирепевших псов. Но, однако, когда Ретя в очередной раз свернул, едва не столкнувшись с тоненькой пушистой березкой, его внимание привлек промелькнувший чуть ли не у самого носа туманный силуэт. Сначала Ретор хотел пройти дальше, но потом внезапно разгоревшееся любопытство заставило его повернуть за припозднившимся путником и разъезжающимися по грязи ногами добраться до угла высокого деревянного забора, обрывающегося у заросшего лопухами пустыря. Здесь среди мокрой травы чуть в стороне от лунного света стояли невысокий человек в длинном дорожном плаще с широким капюшоном и стройная девушка в белом просторном одеянии с временами поблескивающими браслетами на тонких ручках. Ретя попытался прислушаться к их нестройному шепоту, но так ничего и не расслышал, поэтому решил закричать:
   - Кто такие? Пшли прочь отсюда! - и, путаясь ногами в лопухах, пошел на них.
   Человек в капюшоне обернулся, и в ночной темноте на мгновение вспыхнули гневом его зеленые глаза, но потом незнакомец улыбнулся, что-то прошептал своей собеседнице, тотчас же скрывшейся во тьме, и, раскинув руки, поспешил навстречу Рете.
   - О, Светлые Духи, кого я вижу? - закричал он, - Неужто же это всеми любимый и уважаемый Ретя?!
   - Да, это я, - остановившись и еще ничего не понимая, пролепетал Ретор.
   - Нет, не может этого быть! Ты, правда, тот самый Ретя, ну скажи мне, не обманывай?! - восторженным голосом, хватая пьяного за руку, кричал незнакомец.
   - Чем хошь поклянусь, - бегая непослушными мутноватыми глазками и ударив себя кулаком в грудь, ответил Ретор.
   - Светлые Духи, спасибо вам! - воздев руки к небу, завопил в капюшоне, - А я Маар, твой верный поклонник. Я так много о тебе слышал хорошего, что давно мечтал встретиться с таким замечательным человеком.
   - Правда?! - обрадовался пьяница и расплылся в улыбке.
   - Честное слово, - Маар достал из-под полы небольшой продолговатый предмет и потряс его над головой.
   В нем что-то заплескалось.
   - Что это у тебя? - в смутной догадке обрадовался Ретю.
   - А ты как думаешь? Конечно же, превосходный тересе, сам выгонял. С травами! - при этом новый знакомец так причмокнул, что Ретор тут же изошелся слюной в предвкушение сладостного напитка.
   - Пошли, пошли выпьем за знакомство, - подхватив под руку пьяницу, Маар отвел его чуть в сторону и усадил на непонятно почему оставшейся сухой траву у невысокой корявой яблони, сонно перешептывающейся с тихим теплым ветром.
   Тут же сама собой растелилась белая скатерть, происхождение которой для Ретора осталась полной загадкой, и ее заставили несколько деревянных чаш с дымящимися яствами.
   - Угощайся дорогой, угощайся, - разлив в деревянные кубки тересе, защебетал сладким голосом Маар.
   - Что ж с добрым человеком грех не выпить, - прогудел Ретя и, опрокинув кубок в рот, принялся уплетать за обе щеки.
   Маар сам не отставал от человека, опорожняя чашу за чашей, уплетая большой деревянной ложкой похлебку и, при этом еще умудряясь расспрашивать Ретю о житье-бытье, о сестре и ее муже, жалея бедного друга за его страдания и сетуя, что такого замечательного доброго парня никто не понимает.
   - Слушай, я знаю, чем тебе помочь, - наконец, закричал Маар, подскочив от радости и, склонившись к уху Ретора, начал что-то тихо шептать.
   Ретя слушал его внимательно, временами согласно кивал, улыбался, иногда недовольно вертел головой, но Маар тогда хватал его за руку и еще более горячо принимался в чем-то убеждать. Наконец, Ретя, поддерживаемый другом, поднялся с земли, постоял несколько в нерешительности, и, с трудом передвигая ноги, скрылся во тьме.
   Маар, ехидно улыбнувшись и потерев руки, убрал следы былого пиршества.
   По траве послышалось шебуршание, и вскоре появилась та самая девушка, с которой полчаса назад он разговаривал.
   - Ну? - она остановилась в нескольких шагах от него.
   - Все в порядке, он сделает это, Госпожа!
   - Хорошо! Но все равно надо проследить за ним, кто знает, что взбредет в его дурную башку - зашипела незнакомка, и они медленно растворились.
  
   После грозы стало как-то сразу теплее. Суровый ветер поутих, постепенно слабел и смягчался, и, наконец, совсем переменился. Теперь ласковый и теплый он дул с юга, приносся с собой запахи мокрой степи и далекого леса. Бурные пенящиеся потоки, к выходу Горда из дома, уже иссякли, и лишь местами еще журчала вода. Большую ее часть успела впитать земля, остальная стояла в огромных лужах, в зеркальную гладь которых весело смотрелось ночное небо с мерцающими звездами и выщербленным месяцем. Во всем воздухе была разлита непередаваемая словами примесь чего-то особенного, что бывает только после сильной грозы, бодрящее, щекочущее, заставляющее вдыхать влажный воздух поглубже, с наслаждением. И такое кругом царило очарование, что Страж даже невольно замедлил шаг, чтобы в полной мере насладится благодатным спокойствием. Лишь желание предупредить соплеменников об опасности не давало ему остановится и, опершись на ближайший забор, задрать голову к небу и любоваться, любоваться до бесконечности иссиня черным глубоким небосводом, мелькающими тенями ночных хищных птиц и бесшумных летучих мышей.
   Он шел, сворачивая с улицы на улицу, временами останавливаясь от сдавливающего грудь жара, глубокого дышал и снова шел, пока, наконец, не добрался до дома Певера, которому и хотел рассказать все, что случилось. Горд, конечно, понимал, что Старейшина такой же человек как и он, пусть и более мудрый, и его слова и желания недостаточно, чтобы отогнать нечистых от селения, но старик надеялся на светлую голову вождя, который непременно придумает что-нибудь, что спасет их от хортов. Сам Горд был слишком встревожен, чтобы трезво мыслить, хоть и немного успокоился по пути сюда.
   К его удивлению калитка оказалась открытой, и от удара в нее медленно растворилась, жалобно скрипнув. Настороженный этим Горд нерешительно проскользнул во двор и остановился, прислушиваясь к ночной тишине. Ни одного звука, даже сторожевые собаки молчали, словно их и вовсе не было. Но ведь такое невозможно! Уж что-что, а об охране своих дворов селяне заботились, особенно Старейшины. Ворота, калитки, двери в дома и сараи всегда плотно закрывались на ночь, и кому попало после захода солнца не открывали, хотя в последнее время и стало с этим повольнее. Поэтому такая беспечность беспокоила. Уж не побывали ли и тут хорты, подумал Горд, осторожно передвигаясь к крыльцу. Былое видение снова невольно встало перед глазами, ее белые руки, перебирающие четки, глубокие как омут глаза, казалось, что даже в слабом шелесте сада за домом слышался певучий голос Исианы, и от этого сердце защемило и затрепетало в предчувствии беды. Ступеньки, ведущие на крыльцо, потрескивали по особенному жалостно и даже немного злобно. Горд остановился перед дверью, постучал, и прислушался. Тишина, только где-то заухал филин, да билось сердце в груди. Он постучал еще, подождал, потом с силой толкнул дверь, и она поддалась. Тут-то последние капли осторожного самообладания иссякли, и Страж поспешно вбежал в сени, потом в комнату, наполненную едким удушливым дымом.
   - Кхе, кхе, - закашлялся старик, и поспешно распахнул дверь на улицу, - Здесь кто-нибудь есть?
   В ответ слабо застонали.
   - Я сейчас, сейчас, - прокричал Горд и, стараясь не дышать, бросился на стон.
   Несколько свечей да охваченный огнем стол хорошо освещали помещение, поэтому ему не составило труда отыскать в клубах дыма женщин.
   Ангира, дочь Певера уже почти пришла в себя, но была слишком слаба и едва не теряла сознание вновь, надышавшись дыма. Ее Горд вытащил в сени в первую очередь, потом вернулся за женой Старейшины, затем увидев лежащего на полу Певера, кинулся к нему, схватил за плечи, но тут же словно ошпаренный отскочил от него, почувствовав как тот холоден, увидев как мокра и грязна его одежда, как взлахмочены волосы и как бледно лицо, покрытое синеватой трупной тенью.
   - О, светлые силы! - зашептал Горд и только сейчас, с трудом сдерживаясь и кашляя от дыма, немного осмотрелся.
   Стол уже почти догорел, пламя перекидывалось на стоящие рядом скамейки, добиралось до пола и стен. Надо было действовать пока не поздно, иначе огонь охватит весь дом, и тогда его не потушишь. Кое-как Страж отыскал возле печи два больших ведра с водой и вылил их на огонь так удачно, что почти сразу все затушил. Что осталось он затоптал ногами, и только тогда, когда дым понемногу рассеялся, заметил, как сильно разворочено окно, словно некая непонятная сила ломилась в дом, и тут ему стало по настоящему страшно. Тут-то он и понял, что и здесь побывали хорты, что смерть Певера, развороченное окно, пожар, открытая калитка, молчание собак - все это их дело. И как только до его разума все это дошло, ему захотелось бежать отсюда без оглядки куда угодно, лишь бы скрыться от нечистых злобных тварей, свободно разгуливающих по домам. Подумав об этом, Горд сорвался с места и кинулся к дверям, он уже было переступил порог, как ему показался в воздухе ехидный с неприкрытой издевкой женский смех. Страж остановился и обернулся, но никого не увидел, кроме лежащего на спине с раскинутыми руками трупа. Глаза Старейшины были широко раскрыты и с полным равнодушием взирали на потолок, рот приоткрыт и искривлен, обнажая неровные желтые зубы. И весь его вид был так ужасен, так омерзителен, что Горд поспешил выйти в сени.
   Здесь он столкнулся с пришедшей в себя на свежем воздухе Ангирой. Девушка была необычно бледна и слабо пошатывалась, когда поднялась с пола, и пошла в дом. Горд выходя, чуть не сбил ее с ног, но вовремя подхватил и не дал упасть.
   - Что здесь произошло? - спросил он.
   Ангира растерянно посмотрела на Горда, и, освободившись от него, отошла к двери.
   - Спасибо, что ты пришел вовремя, Горд, - тихо произнесла она, - Если бы не ты мы погибли.
   - Так что же произошло? - настаивал Страж, проверяя жива ли мать девушки.
   - Нечистый овладел моим отцом, и он хотел меня убить, - тихо произнесла Ангира и села на корточки у порога спиной к заглядывающему в сени ночному небу.
   - Как так? - выразил удивление Горд, хотя, честно говоря, воспринял ее слова как должные, словно она не говорила ничего не обычного, но сплошь и рядом происходящего в их селении.
   - Я сама не знаю. Он пришел ночью во время грозы. Отец часто приходил поздно, сам понимаешь глава Совета. Я тогда еще подумала, почему он так бледен, но не обратила на это внимание, а потом отец стал богохульствовать, требовал, чтобы я отреклась от Бога, начал душить меня.
   Девушка зарыдала, уткнувшись лицом в ладони.
   Горд хотел успокоить ее, но не знал, какие слова подобрать, что сказать, чтобы она прекратила плакать, поэтому он только подошел и нерешительно погладил ее по волосам, потом опустился на колени и, обняв Ангиру, прижал ее к себе. Девушка уткнулась ему в плечо и зарыдала еще сильнее.
   - Все теперь позади. Бог не оставил тебя, он рядом. - наконец прошептал старик, но Ангира не унималась.
   Она рыдала еще довольно долго, а он гладил ее по волосам, и молчал. Чувствуя ее содрогающееся от плача тело, Горду стало даже как-то стыдно за свой страх и желание убежать, рядом находились те, кому было еще хуже, чем ему и надо было поддержать их, хоть чуть-чуть, хоть как-нибудь. Наверняка, хорты добиваются ввергнуть всех в страх и смятение, тогда они переловят в свои сети десятки, если не сотни людей, а может, если повезет и все племя. Боже, Боже, и зачем ты оставил свой народ?
   За спиной послышалось слабое кряхтение.
   - Ангира, дочка. - зашептала старушка.
   - Я здесь, матушка, - девушка перестала рыдать, встала и пошла к матери, утирая по дороге слезы тыльной стороной ладони. - Здесь я, все в порядке. Все хорошо.
   Через несколько минут с помощью Стража, жену Певера удалось вывести на улицу. Старушка не хотела оставаться в доме, где произошло столько ужасного. Она не стала рыдать и плакать, только села прямо на мокрое крыльцо и безмолвно уставилась на звезды.
   - Я видела ее лицо. - наконец после долгого молчания, вымолвила она, - Оно ужасно.
   Ни Ангира, ни старик не стали спрашивать ее о ком она говорит, первая боялась, второй и так знал. Горд стоял рядом с ними, временами невольно оглядываясь назад, словно опасался, что покойник вот-вот оживет и появится перед ними. И иногда ему казалось, как в доме кто-то вздыхает и ходит.
   - А где брат? - неожиданно для самого себя выпалил Страж.
   - Что? - встрепенулась Ангира, - Брат?
   Она помолчала, будто припоминая о ком это он говорит, потом махнула рукой во двор и ответила.
   - Там, во второй избе. Они же давно отстроили себе отдельный дом.
   - Пойду, разбужу их.
   - Я с тобой. - девушка пошла впереди, Страж за ней.
   Вскоре, миновав колодец, они подошли к небольшому одноэтажному дому с окнами, наглухо закрытыми ставнями.
   Ангира постучалась в дверь, но никто не открывал.
   - Они, наверное, не слышат. - тихо прошептала она, и постучала сильнее, отчего дверь чуть отошла.
   - Не закрыто? - удивленно спросила Ангира и посмотрела на Горда.
   Старик кивнул и, отстранив ее рукой, вошел первый. Она боязливо ступала следом.
   - Ау, хозяева! - закричал Горд, миновав сени.
   Тишина и непроглядная темень.
   - Свечи, у них здесь есть где-то свечи, - Ангира проскользнула вперед и вскоре вернулась с горящей свечой в руке.
   Она осторожно прошла в соседнюю комнату, и оттуда послышался ее приглушенный крик. Потом девушка выскочила и стремглав бросилась на улицу, уже без свечи.
   Мгновение Горд колебался: последовать за ней или же посмотреть, что ее испугало. Остановился на последнем, осторожно прошел в комнату и остолбенел. Почти догоревшая свеча на маленьком столике слабо отбрасывала свет на раскачивающийся под потолком труп мужчины, под его ногами на полу, раскинув руки, лежала в луже крови хрупкая женщина с проломленным черепом. Рядом неподалеку валялся окровавленный топор, и выроненная Ангирой свеча.
   - Боже! - прошептал Страж и поспешил за девушкой, чтобы поддержать и успокоить ее. Можно было представить в каком она теперь состоянии.
   Ангиру он нагнал скоро, она сидела у колодца, прислонившись спиной к его каменной кладке, и молча смотрела перед собой.
   - Ангира, - окликнул ее Горд, - девочка.
   Она молчала, он подошел к ней и потряс за плечо.
   - Ангира
   Девушка медленно повернула голову к нему, мгновение внимательно смотрела, словно силилась узнать кто это перед ней, потом откинула голову и захохотала. И словно в ответ ей слабо заскулили и затявкали соседские собаки.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"