Славр Вячеслав Викторович : другие произведения.

Сердце Раздублина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

СЕРДЦЕ РАЗДУБЛИНА

Зелени причитается

Семенам посвящается

* * *

Августовские события: инфаркт С.С.С.Р.

  
   Сердце Семёна Савельевича Раздублина душной ночью неожиданно и безвозвратно сдало. В общем, скончался Раздублин. Сыграл в ящик или как там ещё.
   Однажды смерть уже заходила к Раздублину. Три года в блокадном Ленинграде у Семёна было глубокое и очень тяжёлое предчуствие неизбежного коллапса. И тогда смерть действительно пришла. Просить отстрочки:
   - Сёма, ты же знаешь, я тебя и твои чувства очень уважаю и всё такое. Но... поживи ещё немного. Чувства, ведь они это... ужасно обманчивы! И потом, погода сегодня какая-то не совсем адская, череп трещит...
   А вот сейчас смерть ворвалась в жизнь Раздублина самым нахальным образом, без стука, звонков и предчуствий.
   "Серп с ней, с этой смертью! - думал про себя Семён. - Но всё же, как это обосновать з точки зрения здравого социал-утопического мировоззрения? Конкретней: вписывается ли это (и если да, то каким образом?) в научные предпосылки диалектического материализма?" Что не вписывается и что именно надо было обосновать: то, что его уже нет в живых и при этом он мог размышлять про это, или то, с чего он, собственно, вообще взял, что умер? - Раздублин для себя решить не мог.
   Но если проследить генезис его мыслей под корень, то в конце-концов мы непременно упрёмся в тот самый Семённоносный момент, когда Раздублин, будучи ещё яйцом в клетке чрева матушки, начал жадно впитывать масонские догмы отца-вертихвоста.
  

* * *

Дворянство и масонство Петрограда

   Матушка Раздублина, в юности хрупкая девушка с созвучным её романтической натуре именем: Росанна Задунаева, была безумно влюблена в Саву Раздублина, местного сорви-голову, хотя он этого и никогда особо не замечал. Вообще, отец-Раздублин был бойким парнишкой, не дурак покутить в дворовой компании под паралельные с водкой драки или обмацывания хорошеньких девушек.
   Но сложилось так, что Росанна несравненно больше чем Савелию пригляделась одному старому еврею из соседнего подъезда - Владимиру Зеленину. Он был богат, действительно богат, и основную долю своих накоплений (в семенах и зелени) держал вдали от пытливого взора петроградских властей, а именно: зарытыми на даче в пустых банках некогда контрабандного швейцарского мармелада. Зеленин был человеком вежливым и даже в чём-то милым, но крайне скрытным. Видимо, поэтому про него ходили самые грязные слухи. И когда он выходил с авоськой в соседнюю лавку за хлебом или чаем, дворовые бабки на широких деревянных колодах одна наперёд другой соревновались в забрасывании на него вязанных петлей своих новых изощерённых сплетен и фантазий.
   Если взрослые презирали или просто ненавидели Зеленина, то молодёжь его открыто боготворила. Связано это было в первую очередь с поэтическими огоньками, которые он регулярно устраивал на своей вместительной квартире. Когда и как укоренилась эта традиция, вразумительно ответить не мог никто, кроме, понятно, самого Зеленина. Но спрашивать об этом напрямую никто не решался, видимо, боясь показаться некомпетентным. Все говорили просто: "Даешь маэстро!" или "Айда ко Владу!" (только избранные называли Зеленина по имени, остальные обращались к старику не иначе как "маэстро" или проще - "мастер") и клокотящей оравой поднимались на пятый этаж старого каменного здания, где он снимал квартиру.
   Вечеринки начинались всегда шумным обменом последними революционными новостями, а потом плавно переходили в шумное декламирование модных тогда футуристов и также шумно заканчивались уже под утро безумными танцами под водочно-ликёрочный аккомпонимент. Сам маэстро принимал в огоньках пассивное участие, лишь изредка под всеобщие одобрительные всплески эмоций читая свои красочные гротескные произведения. И он был полностью доволен такой участью. Старику было достаточно того, что он не был одинок и его всегда окружало множество юных сияющих лиц, которым он действительно не был безразличен. Все уже привыкли, что основная роль маэстро сводилась к периодическому доставанию из, казалось бы, бездонного бумажника очередного червонца на добротную водку или сытный харч.
   Родитель Росанны, обнищавший сын скромного провинциального дворянина Николай Романович Задунаев, строго-настрого запрещал дочке общаться с дворовой шантропою, и тем более иметь что-то общее с "этим отвратительным жидом Зелениным". Но когда Сава, случайно повстречавшийся Росанне возле парадного входа в сопровождении каких-то стриженых девок в баварских военных кожанках, предложил вечером зайти на майский огонёк к Владу, Росанна ("ах!.. неужели я всё-таки не безразлична Саве?") в ответ густо покраснела и кротко кивнула головой, вслух лишь уточнив время прихода. Сава громко рассмеялся и сказал, что время не имеет никакого значения, и что "...вообще, в квартире у маэстро времени как такового не существует"; а дальше, под дотошные взвизги своих потных див, понёс совсем какую-то несуразицу, покрытую жирным слоем то ли анархического, то ли коммунистического нигилизма. Росанна, ещё более покраснев, сказала, что в половине десятого ей надо быть уже дома. Сава ответил: "Дело хозяйское", - и в первый раз, "по-хозяйски", потрепал Росанну по горячей щеке.
   В пол-шестого вечера, единственная дочь почти нищего дворянина Задунаева надела своё единственное праздничное платьице, немного припудрила аккуратный носик, и, в тайне от своего отца ("пап, я к Надюше зайду ненадолго!"), пошла навстречу своей судьбе.
  

* * *

Октябрьская революция

   Дубовую массивную дверь квартиры открыла зачуханная малая в грязной косоворотке. Увидев Росанну, и, зная наверное, что имеет дело с дворянкой, малая смешно раскланялась.
   - А Савелий у вас? - сразу поинтересовалась Росанна, боясь показаться непрошенной гостьей.
   - Товарищ Раздублин? - опередил малую чей-то грубый бас из глубины корридора. - Ну а как же! Сейчас он декламирует свежую выпечку от Хлебникова. Прошу вас, не побрезгуйте нашей солью - проходите в гостинную!
   Росанна осторожно прошла по длинному коридору в большую гостиную, которую наполнял густой невыносимый табачный смог; хотя, впрочем, он перемазывал весь тот обширный спектр кислых натуральных ароматов пролетарских тел юной поэтической элиты Петербурга, которая в своём подавляющем большинстве сейчас присутствовала на огоньке. Сам маэстро, как оказалось, отсутствовал по каким-то своим тёмным неоткладным делам.
   Росанна постаралась быстро и незаметно найти себе укромное местечко, но на неё и так мало кто обратил внимание - все жадно вкушали отрывчастые трели Раздублинского тенора:
  
   О, рассмейтесь, смехачи!
   О, засмейтесь, смехачи!
   Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
   О, засмейтесь усмеяльно!
   О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
   О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
   Смейево, смейево,
   Усмей, осмей, смешики, смешики,
   Смеюнчики, смеюнчики.
   О, рассмейтесь, смехачи!
   О, засмейтесь, смехачи!
  
   Что говорить! - гостинную, после выверенной, точно в грамотных постановках, паузы, накрыл пылающий шквал рукоплесканий, выкриков, разных там "браво!" и проч. Такой всплеск мог соперничать лишь с чтениями самого маэстро. И не зря Зеленин любил Савелия. Любил, как любит мастер своего наилучшего ученика.
   Росанне стих не очень понравился. Вообще, она любила поэзию, но отдавала предпочтение символизму Блока и ностальгии Есенина. Странно: Росанна считала, что авангард и футуристы ей не нравятся по причине её невежества в области современной литературы, поэтому сейчас старалась восхищаться декларациями не хуже других.
   Примерно через час интерес общества к сбесившимся музам понемногу вместе с ядовитым табачным дымом начал рассеиваться. Пролетариат всё чаще многозначительно поглядывал на здоровенный пустой стол, стоящий посреди гостинной.
   В прихожей раздался звонок. Это был не маэстро, а один из его особо приближённых, Павка Штопарёв. Этот с виду умственно недалёкий шабулдыга был простым добряком, и имел здоровенные могучие ручищи, которыми сейчас волок по коридору здоровенный фанерный ящик. У Павки перед другими было одно большое преимущество - он был сильно предан старику и считал его квартиру своим единственным, чуть ли не родительским, домом (что, впрочем, было недалеко от истины: Штопарёв остался круглым сиротою ещё с войны, и до того, как Животовский приютил его у себя на квартире, он был просто бездомным бродягой).
   - А сейчас, дамы и господа, гвоздь нашей программы - напиток богов от московских кутюрье! Прошу любить и жаловать!
   Павка был на коне. Его приход с выпивкой и закуской (Влад как всегда не подкачал) был как ни когда кстати, и сейчас, в отсутствии Зеленина, он чувствовал себя полнокровным хозяином вечеринки.
   В ящике было много свежего харча, но основное сокровище лежало сверху в двух аккуратных рядах дымчатых бутлей, прикрытых чистым войлоком. Да, товарищи, это был абсент, тот самый, который во все времена не оставлял равнодушным людей творческой натуры. Изумрудная жидкость, что делает людей богами, а богов - героями среди богов.
   Росанна никогда в жизни не пила абсент, и первый глоток ей напомнил простую микстуру от кашля, которую у них дома настаивали на полыни. Но публика ревела от восторга: напиток шёл на "ура" и пролетарии захлёбывались слюной в предвкушении, видимо, халявного личного богостановления.
   Росанне было ни хорошо ни плохо. Она ушла вся в себя, так как происходящее вокруг её начало откровенно пугать. Росанне начало чудиться что-то невероятное: она видела себя то белоснежным лебедем с перебитыми крыльями, тонущим в смрадном болоте; то мёртвым смольным вороном, который упал в бочку протухшей квашеной капусты.
   А вокруг царило небывалое веселье. Из самого дна фанерного ящика достали бутылку шампанского "Утренняя Заря", и кто-то в тельняшке начал поспешно её откупоривать. Раздался взрыв, похожий на залп боевого снаряда, после которого пьяный пролетариат озверел окончательно...
   Последнее, что помнила Росанна, это восторженное лицо Савы, и его руки, беспрепятственно проникающие в девственные глубины её сознания. И боль, боль, тупая нескончаемая боль... Матросские бескозырки, потные тела, ругань, тельняшки, перегар - внезапно всё это навалилось на Росанну и закрутило в новом водовороте диалектического материализма.
  

* * *

Ангел трансавангарда

   Самым интересным в жизни Семёна Раздублина, сына Савелия Раздублина и Росанны Задунаевой, без преувеличения была его собственная смерть.
   И вот сейчас, пиная разноцветные черепки, Раздублин шёл по холодному песку пустынной набережной и думал о смысле жизни: "Да, поздновато я спохватился... Была ведь жизнь, какая-никакя, но всё таки - Жизнь!.. была... Стоп, секундочку, а с чего, собственно говоря, я так уверен в своей смерти? Семён, дружище, давай вместе вспомним Декарта (правда, уже мёртвого, как и ты): "Мыслю, следовательно существую" - в голове Раздублина просыпался отцовский прагматичный голос.
   Семён успокоился и блаженно растянулся на песке, положив одну руку под голову, а другую - себе на грудь. Но тут же в глубоком замешательстве резко вскочил обратно на ноги. Семён понял, что его так беспокоило и почему его так не хотела покидать уверенность в собственной смерти: он не чувствовал биения своего сердца! Раздублин начал лихорадочно нащупывать пульс, то на руке, то на шее, но результат был один. Точнее, его не было вообще.
   - Ищешь источник жизни? - мягко прозвучал где-то совсем рядом незнакомый голос.
   - Кто ты? - адекватно отреагировал Раздублин. - И где мы находимся?
   - Я там, где надо. А вот ты сейчас в полном дерьме.
   - Насчёт дерьма я и сам догадываюсь.
   Прямо сверху, с кромешного синего тумана выступили очертания похожего на дельтаплан аппарата с белокурым юношей "за штурвалом". Плавно и красиво приземлившись на ноги, юноша сходу пошёл навстречу Раздублину. За это время чудо-дельтаплан эффектно сложился на спине у его владельца в небольшой туристический рюкзак.
   - Это ты со мной разговаривал?
   - Да, а разве ты чувствуешь ещё кого-нибудь?
   - Нет. И даже собственного сердца - тоже не чувствую.
   Юноша криво усмехнулся:
   - Сердце... Тебе, никак, к Эдику из Госкподбоха надо зайти. Ладно, для начала летим, выпьем по сто грамм дельфийского нектара?
   - Не откажусь, но я не умею летать.
   - Да это ерунда, просто держись за меня покрепче.
   - Как тебя хоть звать-величать то, ангел?
   - Если знаешь моё имя, то зачем спрашиваешь?
   - Да с чего это ты вдруг взял, что я его знаю?!
   - Я - бессмертное творение моих гениальных родителей: авиаконструкторов Антонова, Ильюшина и кибернетика Глушкова. Более известен как Ан-Г-Ил, как ты и говорил.
   Раздублину оставалось лишь молча пожать плечами и покрепче вцепиться в плечи нового крылатого знакомого.

* * *

Откровение Гегеля

   В дивном баре на солнечном побережьи после пятой рюмки крепкого ароматного нектара Раздублин безапелляционно заявил: "Слушай, Антон... Иллюша... или как там тебя - где у вас тут можна общипать крылышки какой-то пышнотелой курочке! Бабу хочу!".
   Ангел понимающе кивнул и, витянув из-под набедренной повязки титановую "Нокиа", начал что-то быстро говорить на малопонятном для Раздублина языке.
   - Вставай, братец, сейчас пойдешь к Эдику, там и бабы, и сердце, и всё остальное.
   Раздублин чувствовал себя хорошо как никогда. Из мраморных динамиков тянулось знакомое: "Душа-а боли-ит, а се-ердце пла-а-ачет...", и Семён понимал, что его не касается ни то ни другое, поскольку душу он ещё при жизни по пьяне продал каким-то жидам, а сердца, как известно, у него уже не было.
   Далеко идти не пришлось, ангел подвёл Семёна к двери с надписью "WC", поправил свой рюкзак и попросту растворился в воздухе. Раздублин удивлённо приоткрыл двери, но, увидев за ними только сверкающие очертания унитаза, тут же захлопнул. Насколько ему было только что хорошо, настолько сейчас стало плохо. Перед Семёном всё закружилось и, инстинктивно покорясь рвотному позыву, он снова распахнул двери и с разбегу прильнул к белоснежной раковине.
   - Э-э-дик, э-дк, э-э-э-ди-ик!.. Господь бог, что же это со мною творится?!
   Только через некоторое время Раздублин встал, но его сильно шатало, и он уселся назад, прямо на свежеоблеванную ним раковину. Перед глазами Семёна продолжали плыть разноцветные пятна, между которыми сновали маленькие бесноватые существа.
   - Эдуард Фридрих Гегель из Государственного комитета по делам безопасности оккультного хозяйства собственной персоной, - учтиво отрекомендовался один из маленьких чёртиков и ловко запрыгнул на полку рядом с зеркалом.
   "Надо же, и на том свете умудрился до чертей напиться...", - зло подумал Раздублин, а вслух лишь слабо промямлил:
   - Отх-куда?..
   - От Госкподбоха, я же, по-моему, ясно сказал. Да и Вы, Семён Савельевич, должны быть в курсе. Я же с Ан-Г-Илом по мобильному разговаривал: он сказал, что Вы непременно хотели со мной повстречаться. А минуту назад Вы лично со мной связывались, так сказать напрямую, - и чертёнок махнул копытцем в сторону раковины.
   - Ах, да-да! Извините, Эдик... в смысле, Эдуард Фридрихович.
   - Просто Георг Вильгельм Фридрих Гегель, меня так у Вас больше знают. И давайте перейдёмте поближе к делу. А то Платонович ждёт уже второй час...
   - Если быть откровенным, меня волнуют три вопроса. Первый: "Жив ли я?", второй: "Где моё сердце?", и последний: "Есть ли здесь женщины?".
   - Да, Вы знаете, эти вопросы действительно в моей компетенции... В принципе, Вы задали только один вопрос, а двумя последними сразу же на них и ответили. Если бы Вы не были живы, Вы никогда бы не поняли, что у Вас нет сердца. А уж тем более Вы бы не поставили третий вопрос. Более того, сам факт Вашей способности задавать вопросы говорит о том, что Вы живы. Так что здесь Вам делать нечего. Структурирующий редуктор детерминированных циркуляций мы Вам заменим: будете как новенькие и живите на здоровьице!
   - Простите, замените что?..
   - СеРДЦе - Структурирующий Редуктор Детерминированных Циркуляций. Это автономный источник энтропии, единственная внедиалектическая вещь Вашего мира. Ваш мир, то есть мой мир, который я придумал, сидя вот на этой раковине, зыждется лишь на двух началах, и Вам про это уже давно известно. Лучшего мира тогда я придумать не мог, так как был ещё молод и неопытен. И "Феноменологию духа" я написал лишь для того, что бы диалектика имела хорошее, как у Вас говорят, научное обоснование. Потому что верить в индусские брахманы-атманы или инь-яни китайцев Вашим европейцам не разрешало чувство собственного достоинства. А чувства надо ценить, поскольку они внеразумные. Чувства передают импульсы сердца - единственного источника энтропии в Вашем мире. И это единое, что связывает Вас с другими мирами. Ведь для того, чтобы обрести другой мир, недостаточно просто умереть. Вот Вы, вроде бы как умерли, а на самом деле завтра снова вернётесь в свой мир. И, поверьте, для Вас это будет жестоким наказанием. Так будет продолжаться бесконечно, пока Ваше сердце, диалектически выражаясь, не станет для Вас Всем и Ничем одновременно, а не по отдельности, как сейчас. Говоря проще, Вы должны построить свой новый внедиалектический мир, и достичь этого можна только в своём сердце. Это единственная миссия Вашего мира, которую я закладывал при его конструировании, так как диалектика большего не вмещала. Когда Вы построите новый мир, Вы без особого труда засунете в него старый диалектический, и, кроме этого, у Вас появится множество новых смыслов ...Понимаете, в Вашем мире Всё так просто или сложно, красиво или ужасно, хорошо или плохо, но не более. У Всего есть своё отрицание, и у его отрицания тоже. Это есть Ничто. Я всегда так и записывал в накладной "Мир Всего или Ничего".
   - Секундочку, какой накладной?.. Вы что, мирами торгуете, что-ли?
   - Ну, знаете, у меня ведь тоже семья, дети, жить как-то надо... Штук сорок миров за месяц настоящего ада, знаете ли, не такой уже и большой оборот-с, да... А то, что Ваш мир продажный, это, думаю, для Вас не новость. Скажу Вам по-секрету: я тогда еле его спихнул. Каким-то двум чокнутым жидам-огородникам - Карлу Марксовичу и Кларе Энгельсовне. Да и то, у них кроме паршивеньких кораллов и ещё какого-то раритетного долбанного кларнета ничего больше и не было. Так что пришлось оформлять бартер. Марксович, конечно, с самого начала диалектику уважал, и во всех своих трудах подражал моей феноменологии. Но, понимаете, что бы как-то выжить (публикации покупались хреновато), ему приходилось с утра до ночи х...ярить на даче, в результате чего (а именно: круглосуточного контакта с огородно-овощными культурами) зелень стала для Марксовича Всем и Ничем одновременно. То есть произошла социально детерминированная сублимация внедиалектического, едино реального источника энтропии (СеРДЦа) диалектическим земным плодом. Точь-в-точь, как это свершилось в начале начал Вашего Мира, ещё в результате метафизически детерминированной сублимации, с Адамом и этим чёртовым яблоком. С тех пор трагического первородного замещения человечество внутренне ослепло, потеряло истинное знание о СеРДЦе, и, вроде Адама, по сей день пытается узреть источник жизни вне себя. Конечно, внешний прогресс за эти века на лицо. Хотя сами лица и обращены к ..., - и Гегель многозначно покосился на ободок унитаза.
   Так вот, - после секундной паузы продолжил Гегель, - адамово яблоко осталось далеко в прошлом. Ему на смену пришёл хрен настоящего, который после смерти Адама начал актуализироваться в массовом сознании в качестве реального, но недостижимого тотема. Своими корнями хрен уходит глубоко к центру земли, материи, и осмыслить его можно только в контексте материалистически замкнутой наррации, то есть матерщины. Поэтому смыслом жизни стали перманентные поиски центра материи, безрезультатные и обычно заканчивающиеся ритуальным восклицанием "А ну его на х...й!", символизируя всё-таки слепую веру в геоцентричность хрена как основы мироздания. Марксович научно доказал, что для достижения хрена не обязательно по уши зарываться в дерьмо. Можно попытаться аккуратно его оттуда вытащить, удерживая большую часть зелени в своих руках. В принципе, эта практика культивируется ещё со времени первородной сублимации (вспомним, к примеру, из народного эпоса сказание о Репе, как о гиперболическом хрене), и после Марксовича приемливость подобного пути была признана подавляющим большинством. В результате все коллективно ринулись на зелень, пытаясь удержать кусок как можно по-больше, чтобы потом не возникало вопросов о правовой собственности на потенциально уже вытянутый хрен. После того, как индивид всё-таки сумел зацепить приличный кусок зелени, он заманчиво начинает предчувствовать скорое единение с тотемом и постижение тайного смысла жизни вцелом. Тогда индивид, самодостаточно полагая свою уникальность в качестве начального конца мира и единототожность хрену, равно как и собственное хреностановление себя в качестве нового тотема для остальных, ритуально восклицал: "Мне всё по х...й!", символизируя тем самым гелиоцентричность старого хрена (а с ним - и мира вцелом) относительно себя и своего пучка зелени как нового центра материи. Укрепившись на массовом страхе перед будущим тотемом, индивид обычно восклицал: "А теперь идите все на х...й!", уже открыто пытаясь обозначить приход нового конца и наметить верный курс для всех остальных. Но Марксович то недаром всю жизнь свои грядочки п...здячил! Видимо, на то время он был единственным, кто не только до конца прочитал иносказание о Репе, но и полностью вник в её начальное трактование. Ведь судьбу Репы решил не дед, не баба, и не их тяжёлое наследие, а одна-единственная хитрая крыса, которая потом всё и схавала. А мораль ведь такова: самое главное - это кинуть реальную перспективную идею, сплотить вокруг нее основные массы, а после вовремя махнуть концом (целостно символизируя все возможные ритуальные посылания), то есть смыться, реально устремиться на реальный хрен, пока все остальные занимаются хреновиной. Вот такая петрушка... А вскорее посмертными знаниями Марксовича сумел воспользоваться его ученик, который с пол-жизни мотался по эммиграциях, уплотняя массы и накопляя опыт взаимопосыланий. Ему ваш мир и достался в наследие.
   - А как звали этого ученика?
   - Конкретно ответить затрудняюсь, но в эммиграции он подписывался как The Lenin. Ну всё, мне пора, опять Платонович звонит. И не забудьте за собою слить воду! - и Георг Вильгельм Фридрих Гегель, лукаво подмигнувши, спрыгнул с полки и нырнул точно в очко унитаза.
   Обалдевший от всего увиденного и услышанного Раздублин послушно нажал на рычаг слива, пристально и бессмысленно вглядываясь в пенный водоворот...
  

* * *

Настоящее

   Когда Раздублин пришёл в себя, вода была повсюду, куда только хватало его обезумевшего взора. И бар, и песчаное побережье скрылись под водой, уступив место бескрайности. Лишь где-то над горизонтом выглядывал пик лучезарной земли олимпийских богов. Вода бурлила, начинался новый ураган, и то появлялись, то исчезали смертельные воронки спиралевидной диалектической формы, хороня всё живое в океане. Раздублин знал, что под ним глубоко на дне покоятся города и страны его прошлых жизней, и он не знал, доплывёт ли он до Новой Земли, или его опять поглотит океан прежнего пленного смысла. Выбора не было, и Семён изо всех оставшихся сил, в ритм с бушующими волнами, тяжко, но уверенно начал плысть туда, где Блудного Сына всегда ждёт Любящий Отец, Великий Инквизитор и Вечный Мученик, где каждый из нас обретает то, ради чего сейчас так бешено колотилось НАСТОЯЩЕЕ сердце Раздублина.
  

Џ Copyright: Вячеслав Славр, 2004

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"