В карих глазах неутомимые веселые искорки, брови далеко начинаются от переносицы, подчеркивая умный упрямый лоб.
Густые беловато-серые волосы, коротко стриженые надо лбом, придают оттенок романтичной юности и открытости лицу. Улыбка Дениса тоже очень привлекательна. Верхняя губа напряженная, изящно очерчена, а нижняя - полная, чувственная, со слегка размытой линией. Верхняя - зажигает улыбку, нижняя - обволакивает ее полным облаком чувств.
И еще остается после его улыбки в уголках губ что-то такое озорное, приятное.
Тетя Люба, разглядывая Дениса, когда он лежал на диване, положив ей на колени свою голову, говорила:
- Ах, Денечка, лицо - то у тебя в маму, хорошее, красивое...
- В молодости все красивые, - изрекал он резонно, и, спохватившись, добавлял:
- Вы тоже молодая и красивая. Еще замуж выйдите, теть Люба.
- Ой, наговорил, наговорил, - смеялась она, вставая с дивана и поправляя фартук. - Тот еще подхалим! Кому я нужна? Только вам, детям, ну и ладно. Хорошие дети - бабья удача. А мужики - что? Хорошие, они только в кино бывают. Может, где и есть, да не про мою честь.
- Нет, теть Люб, подождите, когда-нибудь я сам познакомлю Вас с таким же хорошим человеком, как Вы, - серьезно планировал Денька ее будущее. - Ведь на таких, как Вы, Земля держится. Незаметно и надежно. Со стороны мужчин было бы не справедливо - всегда не замечать Вашей особенной красоты.
Тетя Люба смеялась, прижимая к себе и целуя Денькину седую голову.
- Ах, ты мой сыночка, хочешь подбодрить меня...
После таких разговоров, тетя Люба как-то оживала и веселей стучала своими кастрюлями, сковородками.
В свои редкие приезды к ней Денис много помогал ей по дому, по огороду, и все свободное время отдавал общению с ней.
Он привозил подарки, всегда угадывая, что ей особенно понравится.
Она ждала Деньку, как праздник.
И очень не терпелось ей, когда он был еще в дверях, рассказывать ему обо всем, что она пережила и надумала за время его отсутствия, расспросить о его жизни.
Он тоже посвящал ее в свои дела, и она давала свои советы, чувствуя себя на высоте значимости в его жизни.
Денис никогда не позволял себе дать ей понять, что совет ее никуда не годится. А бывали советы ее и очень хороши, помогали упростить проблему или посмотреть на дело совсем с другой сторон. Ее жизненный опыт часто помогал.
А дети - то как радовались, когда в доме появлялся Денис! Подарки и оглушительно выражаемая радость детей, игры с ним, возня,
беготня, шум и праздничное застолье, хохот и громкий счастливый говор... - Все это неслось из окон маленького домика, и все соседи знали, что это приехал Денька.
На этот веселый счастливый шум в домик тети Любы спешила и мать Дениса.
Она все старалась подружить сына с отцом.
Рассказывала, как отец уже давно переменился, как он давно не пьет и очень много работает, как он любит сына, скучает по Денечке, гордится им...
Она постоянно говорила об отце, и только об отце, и ни о чем другом.
Вот он починил компьютер соседу, который никто починить не смог!
На работе его уважают, опять на доске почета висит.
- А какую красивую вешалку смастерил с лебедями, какой ремонт в кухне сделал! Как красиво и удобно устроил балкон.... Пойди, Деня, посмотри, - быстро, волнуясь, говорила мать, как будто боялась, что ее перебьют, не дадут всё сказать, начнут спорить.
Но спокойно выслушав, Денис интересовался её здоровьем, ею самой:
- Ну, а ты как, мам? Расскажи о себе. Как ты себя чувствуешь? Как твое ухо?
Денис помнил, что от удара отца мать оглохла на одно ухо, и хотел знать, вернулся ли слух.
Он старался угадать по глазам, как живется ей сейчас, всматривался в движение рта, с ее перебитой, когда-то очень красивой верхней губой, похожей на Денькину.
- Да все хорошо, хорошо! Я работаю пока, что рассказывать...Ты бы зашел, повидал отца!..- заискивающе и умоляюще заглядывала она в глаза сына.
Денис шел с матерью домой к родителям. Пил чай с ними.
Разговор не шел, за столом больше молчали.
Хотя мать говорила, не умолкая, всю дорогу, но дома она примолкла, всё поглядывала на отца, угадывая его желания, вскакивала из-за стола, приносила что-то, хлопотала.
- Может, водочки поставить, за встречу? - с фальшивой радостью в голосе предложила она, вскакивая из-за стола.
- Не надо, - буркнул отец, не показывая глаз сыну.
Мать радостно и значительно поглядела на сына: "Видишь, не пьет он теперь"
И снова - тишина.
Как-то Денис подумал, что эту тишину можно считывать без слов.
В ней шла безмолвная сожалеющая речь о прошлом, и оживали безрадостные картины.
Сейчас и окна, и двери, и мебель, даже паркетный пол, выстланный недавно отцом - все сияло новизной, чистотой и ухоженностью, но в памяти стояли расколоченные стулья посреди этой комнаты, ромашковые обои, ковер на полу - всё в материнской крови.
И пьяный отец посреди этой комнаты, трясущийся от своей бешеной злобы. Казалось, он не убивал мать до смерти только затем, чтобы что-то от нее оставить на потом, до следующего раза.
Денис думал, что, может быть, это и жестоко так думать,
но он относился бы к отцу лучше, если бы тот в законном порядке отбыл
срок в заключении, как положено, за все его деяния.
Трудно было просто сидеть здесь и пить чай.
Наконец отец заговаривал с Денисом:
- Ну, как учишься?
- Хорошо учусь.
- Нравится тебе там?
- Пойдет.
- А что дальше планируешь?
- Видно будет.
От денег родительских отказывался, но не из гордости, и даже не от обиды, а просто зарабатывал Денис хорошо, и денег ему родительских было не надо.
Родителям тоже своих хватало.
Вот тете Любе Денис помогал, здесь он чувствовал себя необходимым.
Они сами, вместе с тетей Любой и ее детьми, хорошенько починили их маленький домик, летнюю кухню пристроили, баню.
Можно было и новое жильё купить.
Тетя Люба работала и зарабатывала чуть больше, чем раньше. Да и Денису, кроме его заработков, не смотря на все отказы, дядя ежемесячно посылал деньги.
Так что не сразу, но денег собрать смогли бы на благоустроенную квартиру,но тетя Люба отказалась наотрез.
Денис в глубине души был рад этому отказу, потому что этот тесный домик, с его несовременным бытом, огородиком, с большой емкостью для воды - все это было частью детства и юности Дениса, куда можно было всегда возвращаться.
Он съездил на море, но намного больше ему нравилось плескаться
в емкости вместе с Петькой и Колькой. Орать вместе с ними, хохотать, прыгать, кувыркаться в воде.
А потом тетя Люба всегда выходила и кричала их обедать.
И особенно улетное счастье Денис чувствовал тогда,
когда на обед были вареники с пасленом!Этого больше нигде не поесть, говорят, послен - сорняк и немного вредный.Но какие из него вареники с сахаром и сливочным маслом!...
Уезжая, возвращаясь к работе, Денис чувствовал себя обласканным любовью этих людей, солнцем, водой, свежестью лета, звездным небом,
под которым он любил спать на крыше, в общем - отлично отдохнувшим.
Работы у Дениса было всегда очень много. Больше всего он любил работу в газете. Постоянно обдумывал свои новые статьи и обычно с людьми заводил разговоры, касавшиеся его новых идей.
Ему необходимо было "обкатывать" их в спорах с хорошо мыслящими собеседниками, смотреть, задевают ли они людей, могут ли получить развитие в спорах.
Все, с кем он общался, помогали ему и были рады встретить иной раз
свои имена под своими задумками и рассказами в публикациях Дениса.
На занятиях в лицее он мог пробыть не более трех - четырех часов в день,
и все-таки учился отлично.
Ему позволяли забирать себе время для работы, а учиться больше самостоятельно.
К тому же мастера помогали ему осваивать профессию во внеурочное время.
Ведь все они были его читателями и с удовольствием поддерживали дружеские отношения с интересным, любимым автором.
Вот так бы и шла его молодая жизнь, счастливо и успешно, без единого облачка.
Но так не бывает всегда. Что-то меняется.
И это "что-то" стояло уже на пороге.
Однажды, возвращаясь в общежитие уже перед отбоем, Денис остановился на лестничной площадке шестого этажа.
От напряженного размышления над темой очередной статьи его отвлекло
зрелище, доселе тут небывалое.
На шестом этаже, о бандитском поведении которого всегда ходили по лицею мрачные слухи, которого боялись все, включая преподавателей и дежурных, да и Деня тоже старался не наскочить на бойких молодчиков оттуда... Так вот там, на шестом этаже, происходило нечто неожиданное, невообразимое: там проводилась вечерняя линейка.
Ее только на первом курсе проводили перед отбоем.
Да и то, ближе к весне, даже первокурсников построиться
на линейку не заставишь.
Эта линейка, конечно, нужна была воспитателям для каких-то объявлений, а главное, для того, что бы перед уходом с работы, увидеть, что все подопечные подростки на месте, сделать перекличку, ведь воспитатель несет за подростков ответственность.
А тут, на шестом,- сплошь отпетые хулиганы, по которым, как говорили, "колония плачет", "самый ужас", как говорили дежурные.
И "весь этот ужас", стоит двумя ровнехонькими рядочками,
что называется - в струнку, носочки - один к одному...
Они еще и в парадной форме! Это перед сном-то?!
Выстроились строго по росту, как в Армии.
Да не как-нибудь там, вразвалку, а расправив плечи, ровно держа спины,
руки - по швам, подбородочек приподнят...
- С ума сойти...Вот так концерт...- тихо прошептал Денис.
И перед кем этот "концерт", эти белые рубашечки, галстуки, парадные костюмы и сияющая начищенная обувь?...
Ну, разумеется, не для таких посторонних наблюдателей, как он.
У них тут что-то своё. Интересно...
Все, находящиеся в строю, серьезно смотрели на беловолосую девушку
в темно-синем костюме - на воспитательницу Марину Николаевну.
Она стояла перед ними, спиной к Денису.
Коротенький пиджачок, узкая юбка немного выше колен, обтягивающая кругленькие, чуть полноватые ягодицы, серые прозрачные чулки, синие туфельки в цвет костюма.
Денька засмотрелся на ее ноги - кругленькие, несколько полноватые, но исключительно красивой формы, выгодно подчеркнутой серыми чулочкам и высокими шпильками туфелек.
По спине, по синей ткани костюма густыми мягкими локонами рассыпались волнами белые волосы.
И вся она была какая-то мягкая, женственная, вызывающая напряжение
сильной мужской нежности к себе.
Он уже не раз видел эту новенькую воспитательницу в лицее, в столовой.
Но как-то она ему не показалась интересной.
Да и одежда, прическа,- все было совсем другое. Что-то даже
отталкивало от нее. Какая-то безликость, что ли... бесцветность или что-то еще отталкивало взгляд.
Но тут, среди этих бандитов, она вдруг показалась Денису безумно привлекательной, такой привлекательной, что даже страшно было за нее,и даже стыдно уйти, оставив ее здесь. Ведь от ребят шестого этажа можно было ожидать всего самого худшего для нее.
Рядом с ней, так же спиной к Денису, стоял Нигер, создавая жгучий контраст с этой беленькой воспитательницей.
Облокотившись на перила лестницы, Денис смотрел по сторонам, пряча от головорезов свое пристальное внимание, смотрел на конец своего галстука, лежащий на перилах, теребил его пальцами.
Он прятал невольную улыбку, склонив голову, оглядывался, как будто кого-то ждал,
остановившись на лестнице у перил...
Надо было уходить поскорей, чтоб не влипнуть в конфликт с этой непредсказуемой братией из-за чрезмерного любопытства.
Ребята выглядели смешно, и им могло не понравиться его присутствие в качестве зрителя.
Но очень уж хотелось послушать, что они там говорят, и что-нибудь понять в этой необычной ситуации.
Что же это могло быть?...
Всеобщая влюбленность в нее на грани помешательства?
Или увлекся ею кто-то из воротил - "уркоганов"? Скорее всего...
Сам Бульбак, что ли?
Хотя вряд ли он способен влюбиться.Но разыграть для нее влюбленность мог.
И выстроить весь этаж в парадной форме перед ней - это для него влегкую.
Он может разыграть свою подчиненность ей, а на самом деле просто поиграть, как кот с мышкой, перед тем, как съесть.
Да еще друзьям даст полакомиться...
Нигер - рядом с ней...
Может, он?
Красиво стоит. Сильный черный парень, высокий, плечи вразлет.
Что-то такое есть в том, как он стоит рядом с ней, какая-то угрожающая определенность для всех... Разорвет любого за нее? И даже Бульбака?
И сам всех построил, включая Бульбака, что ли?
Может быть, и так... Этот черный парень мог со всей своей восточной горячностью безудержно и сумасшедше увлечься хорошенькой беленькой женщиной.
Но тогда тоже для нее ничего хорошего не светит. Этот может и убить,если что.
О нем по общежитию ходит много рассказов, смахивающих на фантастический бред.
Он поздно по вечерам ножи кидает в доску, при этом крутится, прыгает,
бегает. Ребята по звуку установили, что все это он проделывает неестественно, просто фантастически быстро.
А вот посмотреть на его упражнения нельзя.
Когда он в секции устанавливает свою доску-мишень, все сразу же расходятся по комнатам и сидят там как мыши, пока он не кончит тренировку.
Говорят, однажды Гайфунин выставил башку из-за двери, чтобы посмотреть, так моментально нож вонзился в дверь на расстоянии считанных миллиметров от лица Гайфунина. Бедняга чуть не помер от ужаса.
Но это рассказывали давно.
А потом, как там дальше они уживаются с Нигером в одной секции,
никто ничего больше не говорил.
Однажды случайно Денису довелось из окна видеть драку Нигера, Бульбака
и Чеса с городскими парнями, намного старше их по возрасту и втрое превосходящих численно.
Все произошло быстро и внезапно, когда прямо около общежития лицея группа здоровенных молодчиков взяли в кольцо этих троих, в сущности, еще подростков...
Драка длилась считанные секунды, эти местные здоровяки панически бежали.
Долго потом стояли перед глазами, в памяти, эти трое умелых, страшных, жестоких бойцов с их еле заметными, но сокрушительными ударами.
Но вот сегодня, если это не фарс, то они перед кем-то сложили свои знамена.
Хотелось понять, во что они тут играют.
Марина Николаевна, воспитательница, следуя за взглядами ребят, оглянулась, встряхнув волны белых волос.
Она задержала на нем взгляд, Денис приветствовал ее кивком головы.
Она быстро отвернулась, но взгляд ее успел донести, что он, Денис, ее немного заинтересовал.
Он увидел или почувствовал, как она еще раз дернулась, чтобы повернуться к нему, посмотреть на него, но, видно спохватилась, передумала.
Однако пару секунд встречи глазами - это так мало, пусть бы оглянулась еще раз, он чувствовал,что она должна оглянуться снова.
Он ее как-то чувствовал, эту девушку, остро, беспокойно, но приятно чувствовал ее всю, как она есть, и душой, и телом...
Ну, скорей же! Оглянись еще разок!Ну, пожалуйста!..
Она боится. Он чувствовал. Чего она боится?- всего сразу.
Их, и его - тоже, и этой зовущей неизвестности. Он чувствовал, как она боится даже оглянуться на него.
Не бойся,только оглянись, ничего не будет,я что-нибудь придумаю,- мысленно уговаривал ее Денис.
Как он готов был принять этот взгляд теперь! Ответить на него так, как бы ей хотелось, чтоб ей было хорошо от его взгляда...
Он бился глазами в ее волосы, спинку, ножки, ягодички и, закусив губу, выпрямившись во весь свой рост, мысленно просил ее, требовал : "Оглянись!".
Только один раз, а потом он пойдет к себе...
- А шел бы ты, Дэн, на свой этаж, - раздался строгий, голос Бульбака.
Денис так прилип к этой женщине всем своим существом, что не тотчас услышал этот басистый голос, жуткое напоминание, кто здесь хозяин.
Хватаясь взволнованными руками за перила, быстро поднимаясь по лестнице, Денис злился на себя за эту безумную, опасную привязку к женщине, к которой, по-видимому, так же, даже еще сильней, мог привязаться кто-то из этих "уркоганов".
Понять его можно... А переходить ему дорогу нельзя.
Не потому что страшно, а потому что и не перейдешь, даже если отважишься. Как говорится, против лома нет приема, не успеешь, не сумеешь увернуться.
Это в кино, в художественных книжках герои идут на пролом и умирают за женщин. Ну, там, в кино, эта их любовь еще и побеждает.
Является "Бог из машины", и все получают своё.
А в жизни...
Да и какая же это любовь? Это временное маленькое помутнение разума.
Так думал уже вполне успокоившийся Денис, добравшись до своей комнаты и кровати.
Он еще какое-то время лежал и смотрел в потолок, думая о ней, но уже не с таким пристальным интересом.
Мало ли хорошеньких девочек кругом.
Кстати, надо немедленно завести себе девчонку.
Да! Он закадрит себе самую красивую девчонку, какую он только знает.
Правда, сейчас некогда, надо срочно доделать доклад. Остался один завтрашний день, а дело важное.
Да, и вот что. На Марину Николаевну больше не смотреть.
Надо быть там, где действительно, можешь и должен помочь.
Нельзя дать себя уничтожить.
Тогда, зачем все, что уже сделано, зачем все мечты и планы, если можно так быстро и глупо погибнуть из-за бабы?
Причем "погибнуть" - это в прямом смысле...
На следующий день был уже описанный субботник, когда весь шестой этаж вышел убирать от мусора территорию около здания общежития.