Аннотация: вечная тема борьбы христиан с язычниками...
Невыполнимое задание
Компромисс не для нас (гр. Алиса)
Отгорел очередной жаркий день и теперь готовился уступить место вечерней прохладе. Солнце на прощание едва заметно сверкнуло над ощетинившимися еловыми макушками, горбами сопок, и надолго покинуло этот мир. Немного осталось плясать на западном краю неба и огненно-рдяным его всполохам - и вскоре накатит темень с востока, севера и юга, и пожрет весь небосвод. Потом замерцают на этой черной мантии россыпи звезд и налитая призрачно-серебристым свечением, изъеденная пятнами, луна. Но то случится погодя. А пока жители деревни наслаждались теми скоротечными мгновениями, когда закончилось дневное пекло, но и не закрался еще на улицы ночной холодок, когда яркий свет тускнеет, но и тьма пока только на подходе. Одни обыватели, обычно большинство, стремятся поскорее достигнуть порога родной избы. Развести огонь в очаге и блаженно растянуться на соломенных настилах, а большего и не надобно. Другие стараются немного задержаться на улице, перекинуться парой слов со стародавними знакомыми. Третьи же, подобно мотылям, летящим на свет, тянутся к единственной корчме. Вечер вступил во власть. Наконец, вернулись с полей последние пахари, пастухи и косари. Ворота, в которые в самый последний момент просочился одинокий странник, затворились. Воротник задвинул дубовый засов, заделал брешь, и тын вокруг Новой Ольхи сделался единой надежной стеной из остроконечных бревен, ограждавшей мирный люд от наскоков лихих разбойников, которые все же нечасто, но объявляются в округе. А потому, путнику повезло дважды. Во-первых, подоспел он в самый раз вовремя, опоздал бы на миг и остался тогда ночевать в лесу, судьбу свою испытывать. Но не случилось этого - ко времени приспел. Во-вторых - стражники, самим князем Артемом к охране деревни приставленные, особенно не допытывались до странника, получив от того лишь необходимую информацию, отпустили и даже дорогу к постоялому двору указали. Куда он незамедлительно направился. Странник же тот, если даже попытаться приглядеться к нему повнимательнее, ничем не приметен был. Ну и что, что прихрамывает слегка на левую ногу (всякое в пути приключается). А в остальном такой, как все: потрепанный дорожный плащ до колен, серая рубаха, выцветшие синие штаны, потертые, но по-прежнему крепкие кожаные сапоги и мешок со скарбом за спиною. Не стар, а если заглянуть под пыльную маску дороги, то верней всего молод. Коротко, под городской манер, острижен, аккуратно выбрит. И роста среднего будет, не великан, но и не малорослый, не плечист, не широк, но и тощим не назовешь такого. Казалось, всего в нем в меру было. Чего на него засматриваться? Таких, как он, сотни сейчас бродят по дорогам, каждый день в Ольху захаживают. Путник миновал нестройные ряды изб и плетней вокруг них, и уверенно направился к корчме. Достигнув постоялого двора, он ненадолго остановился перед калиткой, осмотрелся. Снаружи заведение такое же, как те сотни путников, серое и неприметное, мало чем отличалось от того, что страннику уже посчастливилось увидеть. Тот же, непонятно от кого обороняющий, внушительных размеров, в человеческий рост, забор, окольцевавший двор. Те же, привычные глазу постройки - хлев, полный голосов животных, невеликий навес со скамьями под ним, маленькая надстройка, прилипшая к главному зданию, очевидно для хранения дров и прочего, крохотная конюшня в десятке шагов позади корчмы. Ничего нового, все как повсюду. Не порадовало путника и внутреннее убранство. Десятка два чадящих масляных ламп под чумазым от копоти потолком, столы, лавки, к ним приставленные, дубовая стойка и упитанный, с легкой лысиной человек за ней, несколько завсегдатаев по своим излюбленным местам, два-три путешественника, потягивающих пенное пиво в одиночестве. Скучно и уныло, как обычно. Завидев нового посетителя, лысый корчмарь приветливо улыбнулся и поздоровался: -- Здравствуй, добрый путник. -- И ты здравствуй, да не покинут твой дом удача и достаток. Да озарит тебя свет Всевышнего, -- сипло отчеканил странник давно заученную фразу. -- Вы пока устраивайтесь. Путник осмотрелся, подбирая место получше. -- Вон тот стол, неподалеку от лестницы. Отличное место: и не шумно, и сквозняк досаждать не станет, и света вдосталь, -- подсказал ему корчмарь. -- Успею еще присесть, но за совет спасибо, -- лениво начал путник, -- сперва комнатку надо присмотреть для ночлега. У вас есть такая же тихая, как место за тем столом? -- Есть, конечно, вас устроит. И почти задаром, всего семь медных, -- толстяк снова сложил свои пухлые губы в улыбке. -- Идет. -- Эй, Руфь, -- подозвал он рыжую служанку, -- проводи гостя в седьмую комнату, -- наказал ей корчмарь, пряча медные монетки, перекочевавшие в его кошель. Комната была одной из последних, в глубине коридора, вдали от скрипучих лестниц. Оказалась она самую малость тесна, отчего все предметы в ней были плотно прислонены друг к дружке. Неширокий столик, кривоногий табурет и кровать заполняли почти все пространство помещения, оставляя лишь узенький проход от двери к окну. Не самое лучшее место, но и не слишком худое, чтоб от него отказываться. Путник присел на кровать и принялся рыться в мешке. Он что-то искал. Или старательно изображал поиск. -- Господин, мне остаться? -- подала голос Руфь, до этого молча стоявшая на пороге. -- Уходи! -- не отводя глаз от мешка, внезапно резко и грозно отозвался гость. -- Может быть, господин желает, чтобы я посетила его позднее? -- не отступалась служанка. -- Я сказал же - ты свободна! -- взбесился вконец разгневанный странник. Рыжую девушку как ветром сдуло, будто и не стояла она там мгновением ранее. Прийти... остаться... Всюду одно и то же. Всюду эта грязь. Продажные блудницы за звон монет готовы на не то, что себя, мать родную продать. Таким и заветы божьи нипочем, плевать они на них хотели. Только б пробраться в кровать к очередному гостю, да поутру с довольным видом пересчитывать заработок - вот что их по-настоящему заботит. -- Тьфу, шлюхи! -- выругался гость. Похоже, серое каждодневное настроение стало совсем уж черным. Покидать комнату совсем не хотелось, но назойливый желудок своего требовал. С самого утра он был пуст, и сейчас вовсю призывал его обладателя не отказываться от ужина. Путник неохотно вернулся обратно в залу. Посетителей прибавилось, но предложенное место по-прежнему пустовало. И странник решил поскорее его занять. -- Что желает добрый гость? -- выскользнул из-за стойки корчмарь. -- Чтоб разумный хозяин больше не подсовывал мне развратниц, ни эту рыжую, ни других. -- Что-то еще? -- толстяк выглядел сильно смущенным, а потому с трудом мог подбирать слова. Куда только подевалось его чудное умение ублажать слух разговорами? -- Да, -- все так же холодно продолжил странник, -- подай картошку с зеленью, и кружку пива. - Корчмарь удалился молча. Спустя время на стол подали ароматную порцию заказанного блюда, кусок ржаного хлеба и до краев наполненную темным пивом, большую глиняную кружку. -- Позвольте представиться, Фома, сын Якова. -- Игнат, -- сухо ответил странник. -- Понимаете, -- замялся корчмарь, неуклюже переступая с ноги на ногу. Присаживаться рядом он не отважился - разговор мог прерваться в любой миг. Глупо выйдет: присел хозяин с гостем поболтать, и тут же подниматься. Что люди-то подумают? Нет, лучше постоять. -- Она неуправляема, -- продолжил толстяк, -- говорю, припугиваю если что, наказываю иногда, да только не помогает - упряма она, как мать ее ныне покойная, да пребудет с ней свет божий. Вы не подумайте чего недоброго, заведение у нас хорошее. Потому спешу заверить вас, что все произошедшее сегодня, это чистейшей воды случайность, я лично прослежу, чтобы впредь вы с подобным под крышей моей 'Подковы' не имели возможности столкнуться. Клянусь богом. Приношу свои искренние извинения. -- Что ж ты не прогонишь ее, раз она такая неуправляемая? -- Дело в том, что я поклялся ее матери беречь и опекать дурнушку. -- Так почему не следишь за девицей? -- Сознаюсь, оплошал, - виновато потупил маленькие глазки корчмарь. -- Ладно, забыли, - отмахнулся путник. -- Может ли старый Фома еще чем-нибудь услужить великодушному господину Игнату? -- настроение корчмаря заметно поправилось. Он даже рискнул занять место рядом с гостем. -- Вот что меня действительно интересует, - стремительно покончив с ужином, Игнат решил перейти к делу, - Где я смогу найти человека Без Имени? -- Зачем достопочтенный господин Игнат ищет встречи с ним? -- Есть нужда, - невозмутимо ответил странник. -- Известно ли вам, что этот пройдоха является безбожником и вообще - самым ярым противником учений истинной веры? Да разразит его душу гнев господний! -- прибавил корчмарь напоследок и уставился на гостя, ожидая реакции. Игнат молча кивнул. Фома продолжил: -- Вы только представьте, господин Игнат, -- хозяин 'Подковы' возмущенно сжал раздутые жиром пальцы, в кулаки, -- вы только представьте, как этот поганый язык отзывался об учениях мудрейшего верховного жреца Трифона Вышнеградского. Только представьте, -- причитал Фома сын Якова. -- Ну и что же он сказал такого? -- Этот никчемный человек сказал, да обрушится глухая немота на его голову, он сказал, -- тут корчмарь перешел на шепот и поближе придвинулся к гостю, -- он имел смелость утверждать, что Всемогущего Вседержителя небесного нет, и никогда не существовало, и еще много чего такого, чего и произносить то не стоит. -- Чего ж на огне не очистите скверну? -- Да кому ж охота с блаженным возиться, сам помрет вскорости. -- Стало быть, он душою нездоров? -- Истинно так, -- закивал головой Фома. -- Может быть, его разумом завладели Черные? -- продолжал расспрос Игнат. -- Что вы, что вы, -- встрепенулся корчмарь, -- разве б мы посмели допустить подобное соседство? Никогда! Жрецы местного храма лично проверяли его и никакой связи с Подземным не обнаружили. Чист он, только безумен сильно. -- Интересно ты все сказываешь, вот только на вопрос мой первый так и не ответил, -- Игнат поспешил напомнить хозяину постоялого двора, причину их разговора. -- Да, да, да. Извините, оплошал, забыл малость, -- Фома старательно изобразил задумчивый вид, будто ворошил в памяти что-то стародавнее, совсем подзабытое. -- Ну, трактирщик, вспомнил? -- решил поторопить его путник. -- Ах, да, -- спохватился корчмарь, -- он здесь, в Ольхе живет, в северной ее части. Ищите самую косую и ветхую избу, не ошибетесь. Вот только... -- Что? -- Не советую, ох не советую доброму господину туда ходить. -- Обо мне не беспокойся. Сколько я тебе должен за ужин? -- встал из-за стола Игнат. -- Всего три медных монетки за еду и пиво. И еще две за... -- За информацию, -- договорил за него странник. -- Да, за нее самую, -- на этот раз Фома особенно не церемонился, да и гость не слишком-то возмутился, узнав о плате. -- Хорошо, держи, -- на ладонь корчмаря упали пять монеток. Игнат направился к выходу. -- Куда же вы, добрый господин, в позднюю пору пошли? Игнат не ответил и не остановился. -- Он без выпивки не впустит. Он же пьяница, -- продолжал корчмарь. -- Тебе-то откуда ведомо впустит или нет? -- все же остановился на пороге путник. -- Были и до вас желающие с ним повстречаться, только прогнал он их с порога. Пойло ему, видишь ли, подавай, иначе и разговаривать не станет, -- деловито заверил Фома. Путник принял задумчивый вид, недоверчиво косился на хозяина трактира. -- Бутыль эля, да чтоб привозной был. Корчмарь проворно проскользнул за стойку, а уже через миг стоял перед гостем с двумя бутылями эля. -- Одного может не хватить, он же хлыщет, как свинья, -- поспешил он объяснить причину появления второй бутылки. -- Сколько? -- Совсем немножко, господин, -- четвертинка серебра. Сущая малость, для такого напитка. Игнат, по-видимому, ценой остался недоволен, но спорить и торговаться не стал. Отдал деньги, забрал эль и вышел в вечернюю деревню. Отыскать самый покосившийся дом, среди перекошенных лачуг оказалось непросто. Новая Ольха уже давно выросла из рубахи маленькой придорожной деревушки, а посему, узенькая и единственная улочка, приютившая некогда не больше десятка семей, сегодня просто пестрила разнообразными постройками. По соседству с первоначальным десятком избенок, и поодаль от них, как грибы после дождя, выросли и вырастают доныне, новые жилища и хозяйственные пристройки. А в сумерках, окутавших поселение, все они смотрелись совсем однолико: тусклые огоньки лучин в глазницах окон, да дым печных труб. А выяснить, в какую сторону пошел крен у избы, и насколько он велик, по одним только смутным силуэтам не было никакой возможности. А тут еще, как назло, наползли тучи с юга. Совсем невидно ничего стало. Хорошо, хоть в северной части Ольхи домов было не столь много, да и домами это назвать язык не поворачивался - так, землянки обветшалые, не имеющие возможности даже в сумеречный час прикрыть свое убожество и безобразие. Ни городьбы вокруг них, ни шумных хлевов, ничего не имели нищие хозяева. Здесь-то, среди средоточия вони и грязи, и стоило искать ненавистного всем, даже беднякам-соседям, человека Без Имени. Поиски не затянулись: такой жилой сарай, что стоял у тына, и, казалось, на тыне только и держался, пропустить было невозможно. Безобразие нищенских лачуг, вмиг померкло перед этим убожеством. Игнат даже засомневался: -- А не заброшенный ли кем-нибудь хлев это? -- подумалось ему. Но нет, внутри кто-то был, а едкий кашель, донесшийся до слуха, уверил в том, что не звери там, за гнилой стенкой живут. Путник потоптался на месте и шагнул вперед. Остановился, и, ни через миг, ни позднее дальше по улице не продвинулся. Не то чтоб он испугался чего-то, он не трусливым был, но вот тревожное неудобство почувствовал в полную силу. Вдруг ошибся, да не туда забрел? А если и не ошибся, то, что с того - кто же по ночам без нужды срочной людей тревожит, кулаком дверь сотрясает? -- Однако, -- наконец, решился он, -- ознаменованный попадется, объяснюсь, а ежели сам безбожник откроет - церемонится не стану, без спросу примет, -- решился и пошел. Постучался осторожно. Не оттого, что не хотел нашуметь, просто дверь была настолько ветхой, что подгнившие доски разъезжались при каждом к ним прикосновении. -- Кого еще там принесло в такую пору? -- раздался изнутри малоприветливый голос, забитый хрипотой. -- Дело есть, хозяин. Открывай, -- как можно уверенней ответил Игнат. -- Дело? -- голос прозвучал близко, но по-прежнему за запертой дверью. -- Да, дело. Очень срочное. -- От кого дело? Если от храмовников заявился, то проваливай по-хорошему, -- на пороге, перед самым носом появился владелец этого сарая. -- Не от них я. -- А от кого явился? Отвечай! -- Нехорошо ты гостей встречаешь, не по... -- тут Игнат осекся, вспомнил, кто перед ним стоит. -- Сам-то ты по-божески повел себя? Не по-вашему - по ночам шастать, так что не жалуйся, сам так повернул. Что подал, то я тебе и воротил, -- огрызнулся человек Без Имени и уже приготовился скрыться за дверью. -- Не тебе решать, безбожник! -- рявкнул ночной гость. -- Значит, богомолы подослали. А раз так - гнать его надо, с таким и разговаривать не о чем. Впрочем...Остудишь голову, войдешь. Дверь не заперта, -- добавил вслух человек Без Имени и исчез внутри своей лачуги. Больше всего Игнат сейчас хотел развернуться и идти прочь или прирезать этого ненормального, как собаку. И прирезал бы, наверное, да жаль, что время не поспело еще. А вот дело под угрозу ставить не стоило - смирился. Благо, смирению с ранних лет обучен. Толкнул дверь, шагнул через порог. Очутившись внутри, осмотрелся. Свет единственной лучины, хотя и был тусклым, но позволял разглядеть всю комнату. Какой-то хлам у порога, перекошенный потолок, съехавшие на бок стены, кривая скамья в углу, беспорядочно разбросанные то тут, то там, обрывки бересты - полнейший бардак. Только печь-каменка в южном углу, да крепкий стол, заваленный свитками, кое-как скрашивали все убожество. В остальном же, ничего, что давало хоть малейший намек на уют. Даже голые каменные стены обителей Стоящих на Пути, были куда уютней этого безнадежно испорченного неверием логова. Срамота! Хотя, что взять с неверного. -- Да ты присядь, -- указал хозяин на абы как сбитый табурет. Игнат недоверчиво покосился и неуверенно сел. Что-то хрустнуло под ним. Табурет пришел в движение, норовил избавиться от ноши, но все же присмирел и замер. Гость еще раз покачнулся на новом сиденье - проверил, не упал. Успокоился. Теперь все внимание путника было устремлено на обладателя всего увиденного здесь хаоса. Там на крыльце, Игнат и не успел разглядеть человека Без Имени, да и темновато было, зато теперь, в бледном сиянии одинокого огонька, такая возможность представилась. Был его новый собеседник давно не стрижен: длинные волосы позади он собирал в хвост, а по бокам, сплетал в косы. Высок он был, вот только кривая спина, луком изогнутая мешала показать весь свой рост. Костлявый, худой, хотя до состояния ожившего скелета еще далеко. Лицо серое, невзрачное, и глаза тусклые, подозрительно исподлобья на гостя глядящие, жиденькая, но не от старости черная бородка, такие же негустые усы. Словом - маг-самоучка. Вот только магией от него не веяло, не магом он был, но и на безумца не походил. -- Так и будем молчать? -- нарушил тишину человек Без Имени, -- с чем пришел? -- Хотел воочию увидеть того, впереди кого молва летит, -- начал Игнат давно придуманную речь. -- Что ж ты ночью объявился? Мог бы до утра обождать, тогда и рассмотрел бы получше, -- упрекнул его хозяин, нисколько не скрывая своего недружелюбного настроя, - назвался б наперво, -- не дожидаясь ответа, продолжил он. -- Игнатом зовут, -- буркнул гость. -- Так чего ты, Игнат, ночами не спишь, по гостям бродишь? -- вопрос повторился, упрек был еще кольче прежнего. Разговор, не заладившийся с улицы, никак не хотел оборачиваться доброй беседой. -- На закате я объявился в Новой Ольхе, а дело у меня к тебе срочное, вот и прибрел так поздно, -- сказал Игнат в свое оправдание. -- Что за дело? -- перешел безбожник к новому вопросу, никак не реагируя на данный гостем ответ. -- Послушать тебя хотел, очень нужно. Вот, даже элю принес, как подсказали, - путник вынул из-под плаща два бутыля, потряхивая ими, в надежде завладеть вниманием собеседника. Тот недвижно сидел напротив, сложив на груди руки. Морщины на лбу, не старческие, а намеренно наигранные, тесней сплелись друг с дружкой, серые глаза посуровели и совсем слились с надвинутыми на них бровями. Будто палач, уверенный и непреклонный, был он в этот миг. Видно, таковым он себя, под ветхой крышей своей обители сейчас и ощущал. И бесцеремонное поведение 'жертвы' ему вовсе не нравилось. -- Кто подсказал? -- сухо и грозно осведомился он. Ну, Фома, ну лиходей! Эх, доберусь до тебя! Ух! -- Корчмарь пузатый? -- предположил человек Без Имени, будто зная ответ наперед. Побагровевший от злости и смятения Игнат нашел в себе силы лишь для слабого кивка головой. В комнатке повисло молчание. Задумались оба. Каждый о своем, каждый о себе. Игнат, пытающийся унять в себе ярость, и, странный человек, перебирающий сухими пальцами волосы в бороде. -- Как же он тебя ловко!? -- внезапно повеселел хозяин лачуги, обнажив в улыбке щербатые зубы. Путник смолчал. Скрип зубов его слышался отчетливо. -- Разорвать! Удавить! На кол лжеца! -- шептал голос изнутри, -- этого еретика тоже на кол, нет, на костер! Как он посмел смеяться над тобою!? !? -- вторил ему второй голос. -- Нет. Не могу. Нельзя. Нет, нет, нет!! -- заглушал их Игнат. Тяжелая, однако, эта штука - смирение. Непросто жить среди грязи, гнуси, лжи и жестокости и ни разу не попытаться все это пресечь. Проходя повсюду, наблюдать одно и то же и не посметь вмешаться. Хуже того, самому быть битым, оставаться облапошенным или оскорбленным, но терпеть, терпеть смиренно и покорно, не смея огрызнуться. Уличный пес, и тот спешит отмстить своему обидчику, мигом ранее посмевшему безжалостно пнуть его. Зачем сражаться с собою, терять столько сил, лишь затем, чтоб вновь получить что-то худое? Зачем, когда силы эти можно направить в другое русло, попытаться по-другому достигнуть цели. Иногда Игнат начинал завидовать бродячим псам: вольны они поступать, как велит им звериный порыв, и за жизнь свою будут биться до последнего вздоха. В этом они схожи с затаившимися в лесах и топях Чернобожниками. Одна у них всех мечта - полное брюхо, да теплый угол. Но проходило время, и глупые мысли развеивались, а их место занимали раскаяние и стыд. Тогда он начинал презирать себя слабовольного, собак, побудивших это безволие... Не за желудок сытый он клеймит душу смирением и уж точно, не за уют земной. Плоть, со всеми похотями - мимолетный миг в вечности. Она тленна, она недолговечна. А душа вечна. Вот за бессмертие и благополучие души он и борется. Дело великое, но и плата за него огромна. -- Он... со всеми так? -- едва расцепляя зубы, процедил Игнат. -- Угу, -- как-то нехорошо улыбнулся хозяин, -- на вот, лучше дыма попускай. Может, полегчает, -- он протянул Игнату бумажный свиток, завернутый в трубочку и чем-то набитый внутри. -- Почему он так? -- не принимая незнакомой вещицы, спросил путник. -- Всегда найдется тот, кому о тебе ведомо больше, чем есть на самом деле. И взор его простирается много дальше, чем ты себе представляешь, -- загадочный ответ человека Без Имени Игнату не понравился. -- Что ты городишь? -- А то и горожу, -- оскорбился отшельник, -- не лгал он тебе, только и правды всей не сказал. -- Это как? -- интерес путника был неподдельный. Забылась злость, остыла ярость, осталось только любопытство. Хозяин, не спешил отвечать. Засветил новую лучину. Скрутил очередной свиток, предварительно набив его сухими листьями, подпалил его, и, с довольным видом начал, как он выражался, 'пускать дым'. Дым, сопровождаемый горькими запахами, вмиг белым облаком расползся по комнате. Игнат сморщил нос и сощурил глаза, а сам поджигатель травы, заливался жестоким кашлем. -- Ух, трава-полынь какая, -- приговаривал он, когда кашель на миг отступал. -- Ух, какая злая! -- Ах, да, -- опомнился он, наконец, -- он тебе правду сказал. Свою правду. -- Где ж ты такую правду видывал!? Ответь, где? -- подпрыгнул с табурета гость. -- Да хоть здесь, в Ольхе Новой, хоть в Черемухе, хоть в Березовой или в Старом Тополе. Везде она, правда, разная. Вот и у тебя правда своя, однобокая. И у меня своя, кривоногая. -- Неправда. Истина одна. Так Вседержителем завещано, такова его воля. А остальное не больше лжи или души блужданий, -- не согласился Игнат. -- Сладко ты говоришь, да складно все по-твоему получается. А на деле как? -- И на деле так же, -- не колеблясь и не задумываясь, ответил странник. -- Так же, говоришь? -- задумчиво повторил человек Без Имени. Запалил новую порцию своей едкой гадости и застыл молчаливым истуканом. В домике повисло странное безмолвие, изредка нарушаемое ленивым потрескиванием дров в печи, да тяжелым дыханием хозяина. Игнат напряженно поглядывал на своего исхудалого собеседника, тщился угадать его мысли. -- Неужели? -- вдруг подумалось ему, -- Согласиться или нет? Внемлет ли моему слову? Выберет ли истину, или же, обдумывает, как ей воспротивиться? -- мечты о скором завершении миссии прилетали одна за другой и беспорядочным круговоротом вертелись в голове. Посвятить безбожника, открыть его взор на истину, заставить, если потребуется, но исполнить свой долг. Торжественно ознаменовать или убить, если не внемлет слову твоему, - вспомнились последние напутствия Евлампия, стоящего впереди всех на Пути и духовного наставника Игната. Убивать, пусть даже и проклятого всеми неверного, ученик Евлампия не собирался. Он убедит, он откроет истину. Он сможет. Он верил в силу слова, дарованную своим детям самим Вседержителем. У него получится. Человек без Имени обретет, наконец, имя, а с ним и благодать господню. -- ... а разбойники, да, хоть корчмарь со своей дочкой шлюхой, или эта грязь по соседству, -- в мир грез ворвались грубые слова. Звучали они как-то отдаленно, глухо. Игнату совсем не хотелось возвращаться в быль: здесь он почти довершил миссию, там же, в полусумраке лачуги, она грозила оборваться, едва начавшись. Вскорости голос прозвучал громче и злее. -- А ты говоришь о какой-то истине. Осмотрись вокруг. Что ты видел по пути сюда? Рушатся мечты, тают, как снежинки на теплой ладони. Ком подкатывает к горлу, хочется умчать прочь и не возвращаться. Ярости нет, нет даже и намека на нее. Остается только беззубая обида и детское негодование. Отец Вседержитель, почему? Ответа нет - небеса безмолвны. Холодная сталь на груди чувствуется даже сквозь кожаные ножны. Это не простой холод, это ледяное дыхание смерти. Слово не подействовало. Выход один - убить. За что, господь? Снова молчание. Не ты ль заповедовал не убивать, не творить смерти на земле? В чем я провинился, чтоб вершить смертный грех? Не надо убивать этого несчастного, он и сам скоро помрет, ему недолго осталось. Он безобиден, он просто заплутал в своем невежестве. -- Ну, что умолк? -- торжествующий вопрос совсем смял Игната, как сминали полки Радимира ополчение Чернобожников в Старой Ольхе. И, подобно, уничтоженной князем два века назад деревне, теперь обратилась в пепелище последняя надежда Игната. Мир в нем переменился. Он стоял на пороге убийства...
*****
В дверь осторожно постучались. Вавула не спеша, поднялся, и, потягивая дым из тлеющего на конце свертка, поспешил на стук. Он не спрашивал, кто пришел - и без того знал. Два чуть слышных скребка по скрипучей дверной доске всегда были долгожданными, всегда они несли за собою радость и тепло. Вот и сейчас он не ошибся - на пороге стояла, кутая голову в капюшон плаща, Буяна. -- Я услышала крик. Что случилось? -- девушка была взволнована. -- Ничего, -- спокойно ответил Вавула, -- все хорошо. Ты лучше проходи, нечего на улице мерзнуть. -- Они снова объявились? Почему они от тебя не отвяжутся? -- Буяна не сдвинулась с места. Ее голос дрожал, слезы накатывали на глаза. -- Входи, -- хозяин лачуги взял ее за руку, увлекая за собою вовнутрь. Девушка послушно шагнула вперед из мрака улицы в полусумрак комнаты. Обитель изгнанника в который раз встретила ее задымленным, до рези в глазах, воздухом и хаосом предметов. Она не единожды собиралась покончить с этим бардаком, но упрямый Вавула отпирался, говорил, что сам управиться. Только куда ему самому? Ничего один сделать не может. Только вот сегодня, что-то не хотелось нападать на этот беспорядок, наоборот, Буяна не желала расставаться ни с ним, ни с его устроителем. Здесь ей было спокойно и безмятежно. Здесь неудержимая, буйная дева становилась послушной и податливой, будто в доме родном при муже. Вавула провел ее к дальней стене, по пути расшвыривая ногами встречный хлам, усадил на лавке, а сам привычно обосновался на полу напротив. Он заворожено глядел на нее, он всегда так делал. Мог полночи смотреть и утопать в небесно-лазурных глазах Буяны, не смея отвести взора. -- Не печалься, все хорошо, -- шептал он, не выпуская ее рук из своих ладоней. -- Кто теперь? Свои богомолы или пришлые? -- Какой-то ососок? -- пожал плечами Вавула. -- И чего хотел? -- утирая последнюю слезу, встрепенулась Буяна. -- Все того же. Ознаменовать. Спасти или... -- тут он осекся. Не стоило при ней произносить эти слова. -- Боюсь я. Убьют ведь тебя и памяти не оставят доброй, -- в голос девушки вновь закралась дрожь. -- Это уж как нить на пряхе завьется. Оборвется, иль нет, не мне ведомо, не мене решать. Ты вот ответь лучше, к чему мешочек за плечи набросила и нож на поясок подвесила? Собралась куда? -- Собралась, -- приподнялась с лавки гостья, -- и тебя с собою забрать пришла. -- Куда? -- только и смог удивиться Вавула. -- Ты что не слышал? Там в Старом Тополе народ восстал, весь город в руках князя грозичей Волелюба. Он как от тебя вернулся, так прогнал всех храмовников и своих и запорожьних, а храмы порушил. И в Черемухе воевода Чеслав артемовых прихвостней всех до единого на колах рассадил. И в Березовой волхв Светояр все в своих руках держит. Эх, засиделся ты здесь, что за тыном творится, не знаешь, -- оживилась Буяна. -- И ты к ним податься решила? -- Да. Там, а не здесь наше место. -- И на что ж мы им сгодимся? Тебя, девку, даже в ополчение не возьмут, а меня - худобу немощного, подавно, -- неожиданно, даже для себя, расхохотался Вавула. Смех на девушку подействовал, но не так, как думалось и хотелось Вавуле. Глаза ее разгорались неистовым блеском, светлое лицо хмурилось, точно небо, заслоненное тучами. -- На все сгодимся! -- подскочила она с лавки, обнажая, едва ли не в локоть длиною нож. Потряхивая им, Буяна бросилась к сундуку, приваленному кучей тряпья, бересты и разных свитков. Сундук был не заперт, хозяин никогда его не запирал. Она принялась ворошить содержимое. Погодя протянула Вавуле сумку и длинный сверток. Вавула не отстранил их от себя, но и извлекать их не желал. -- Я их седмицу назад начистила, будто душою чувствовала, что срок поспел, -- не замечая его смятения, торжественно пропела девушка, -- Чего ждешь? Собирайся, все готово к отбытию. -- Что ж я натворил!? -- держался двумя руками за голову, сидящий на полу Вавула, -- что ж я натворил, -- укорял он себя. -- Ты молодец, Вавулушка. Если б не твои напутствия, то гнулись б и по сей день наши спины, под запорожниками. Ты молодец, -- молодая попрыгунья присела рядом с ним, положив русую голову ему на плечо. -- Ежели б не язык мой поганый, то не лилась бы сейчас кровь родная. О боги, что ж я натворил? Зачем смутил Волелюба горячего, Чеслава доброго? Вот и краса моя ненаглядная, Буяна туда же. -- Сам ведь говорил: за Правду бороться надо, а без свободы и Правды быть не может. Вот мы и боремся, и будем бороться. -- Говорил, -- недовольно согласился Вавула, -- а вы знай только слушали охотно, да верили безропотно. Не того я хотел, не того. -- А чего хотел? -- синие льдинки глаз впились в серые очи сказителя. Стало сразу понятно, что от своего девушка не отступится, сколько ей не втолковывай. Раз обрядилась в портки, сапожки, да куртку охотничью, то не отстанет так просто, а если и отвяжется, то все равно уйдет из Ольхи. -- Чего хотел, того уже не случиться. Ступай домой. Ночь не время советы держать, да решенья принимать. -- Не уйду. -- Это почему же? -- Тебя убьют назавтра, если сегодня не пойдешь со мною. Понимаешь? Убьют! Что же я тогда делать стану, как потом жить, когда свет немил? -- Буяна покрепче прижалась к нему, не желая оставлять его ни на миг. Хорошая она, заботливая. Не просто ведь по прихоти бежать собралась. Но как ей объяснить, что он боится. Страх пожирает его изнутри, терзает душу, треплет сердце. Останутся они здесь, в Новой Ольхе, и погибнет только он, а отправятся же к восставшим - сгинут оба. Там он не сможет ее защитить, там он будет бессилен. Она - последний лучик света в этом кромешном мире. Она должна жить! -- Нет. Мы останемся здесь, они не посмеют. Все будет по-прежнему. Все будет хорошо, ничего со мною не случится. Буяна не ответила, лишь стремительно отринула от Вавулы. Острый нож как-то зловеще и стремительно блеснул в тусклых отсветах лучины. Короткий взмах, был подобен молнии Гроза, хозяин даже не успел отреагировать. Миг спустя, к ногам его упала... коса.
*****
Как очутился в корчме, он не помнил. Мало что задержалось в памяти: ветер, бьющий в лицо, слезы, отчаяние, стыд, свиток Великого Текста в руках безбожника, небрежно свернутый и набитый травой, и сарай-жилище еретика. Все смешалось в единый ком. Он не смог, не осмелился поднять руку даже на неверного и, наверное, никогда не сможет. Он провалил миссию, он недостоин света Всевышнего. Смирение подвело его. Что же делать теперь? Возвратиться к богоизбранному наставнику ни с чем или довершить начатое дело? Нужно все обдумать. Игнат заказал выпивку и скрылся в комнате. Вскоре в дверь осторожно постучались, то служанка принесла две полные кружки пива. На этот раз Фома был осторожен со странным гостем и прислал к нему невзрачную толстушку с подносом. И правильно поступил - присутствие его дочери (если верить еретику Без Имени), Игнат бы попросту счел оскорблением. Торговать телом дочери! Да тут и смирения троих человек не хватит! Когда с первой кружкой было покончено, накатило небольшое облегчение. Мысли потихоньку начали приходить в порядок. -- Сам не осмелился, -- рассуждал он вслух, -- И своими руками вряд ли смогу, -- подвел Стоящий на Пути печальный для себя итог, -- Как же тогда быть? Со второй кружкой пришли новые идеи. Игнат вскочил с кровати и быстро спустился в общую залу. Время было за полночь, а посему, число посетителей резко поубавилось, а те, что остались, либо спали, уткнувшись носами в столы, сраженные обилием и крепостью выпивки, либо закатывали шумные споры. На нового постояльца никто, кроме толстяка-хозяина внимания не обращал. Игнат присел в дальней и безлюдной части помещения, спиной к лестнице, лицом ко входу. Неуловимым движением поманил следившего за ним Фому. Корчмарь ждать себя не заставил, явился без промедления. -- Успешным ли оказался ваш визит к безбожнику? -- осведомился Фома сын Якова. -- Кто из вас еще больший безбожник? -- подумал Игнат, но вслух не произнес, не хотелось услышать еще пущей лжи. -- Я же предупреждал вас, господин путешественник, -- восторжествовал корчмарь. -- Небось, надрался и слова вразумительного вымолвить не сумел? А ну его! -- отмахнулся он. -- Вы, верно, меня по другому делу позвали? -- Ты лучше подскажи, Фома, -- Игнат потянулся через стол и приник к самому уху толстяка, -- Где мне тут разыскать человека для выполнения очень деликатного дела? -- Поточнее, пожалуйста. -- Есть у меня один недоброжелатель. -- Понятно. Сейчас устроим.
*****
Два домика на северной окраине Ольхи заполыхали раньше, чем Руфь покинула отцову корчму. Она потопталась на крыльце, наблюдая за пожаром издали. Вскоре выяснилось, что горит дом безумца, чей второй - не имеет. Кто, зачем и почему это сделал? Не важно - дело сделано, пора потребовать плату. Она поторопилась разыскать Игната. В поднявшейся сумятице, никто не заметил две тени, скользящие от плетня к плетню. Все бежали, спешили своими глазами увидеть пожар. Ближе всех к пламени стоял местный жрец новой веры и что-то причитал о гневе божественном, обрушившимся на еретика и его сподвижницу. Люди испуганно перешептывались. Никто не осмелился тушить объятые огнем постройки. -- Пусть горят неверные.,-- голосили деревенские, выписывая в воздухе знамя Всевышнего. -- Куда теперь? -- спросила Буяна, едва они свернули с дороги в придорожный лес. -- В Черемуху, к дядьке Чеславу. Он, случись что, о тебе позаботится, -- ответил Вавула и в последний раз обернулся на утихающее зарево пожара. Былая жизнь сгорела, ее больше нет. Он ничего не потерял, только приобрел. Рядом верная и любящая невеста - Буяна, впереди борьба...
No Copyright: Немир Хмурый, 2008 Свидетельство о публикации N2805080065