7 ноября. Евгений Петрович лежал на диване и дрочил.
Дрочилось тяжело и по-старчески безысходно. Заходящее осеннее солнце строило ехидные гримасы. Мысли лениво расползались, как насосавшиеся мандавошки, мешали сосредоточиться и комкали мастурбационный сюжет.
В прологе были сладострастные воспоминания бывшего ответственного партработника о девушке его мечты - соседской восьмикласснице Зоеньке Пальчиковой. В слезящихся глазах стоял ангел в гофрированной мини-юбке и с красной ленточкой в толстой, как хвост лемура, косе.
Диспозиция развернулась привычно-естественным образом: Евгений Петрович тщательно подмылся, вставил две свечки анузола, выпил сердечные капли, опустил в баночку с водой челюсти и прилег на оттоманку. Затем достал из кармана мятых брюк с вытянутыми коленками пачку заокеанских денег, пересчитал и по привычке засунул купюры между любимыми страницами книги Сорокина на комоде. Петрович застал приватизацию и успел прихватить скромный заводской пансионатик с лодочной станцией и какой-то сотней гектаров. Арендаторы приносили плату исправно и ежемесячно.
Глаза мечтательно закрылись, руки медленно и с чувством расстегнули заношенную байковую рубашку, а затем и ширинку. Он сказал: 'Поехали!' и взмахнул рукой. Но безразличный червяк висел вызывающе вяло. Сюжет требовал завязки. И Евгений Петрович завязал его узлом. Затем включил телевизор, там - 'В мире животных'. В зажмуренных глазах поплыл калейдоскоп пубертатных медузных грудок, хоровод свежевыловленных устриц и прочих русалочьих девственностей. Крошечный влажный язычок, высунутый из створок устрицы, поманил Евгения Петровича обгрызенным ученическим пальчиком в чернильных пятнах. Тут-то узелок и развязался. Радости пенсионера не было конца, и он бросился развивать успех.
Развитие действия происходило стремительно, с регулярной сменой рук, кряками, покашливанием и паузами для утера слюны. Руки, забыв об артрите, работали без устали, как подшипники родного ГПЗ. В кульминации были намечены решительный всхлип и молодецкий рык. Еще несколько секунд, и... и... и... Раздался оглушительный врасплошный звонок в дверь. Как землетрясение, как лифт, оборвавшийся в прошлом году то ли со свидетелями Иеговы, то ли с агитаторами от 'Единой России'. Хуй рухнул, как Берлинская стена.
В этот момент из мира животных донесся вкрадчивый голос Николая Дроздова: 'А сейчас посмотрим, как размножаются устрицы...' Раздосадованный Евгений Петрович разжал судорожно сведенные пальцы. Второй звонок по настойчивости напомнил сирену 'Скорой', когда увозили его покойную жену, героически погибшую от апоплексического удара в черный день прекращения выплат по билетам МММ. 'Наверно, снова картошку или сахар мешками..., а может снова агитаторы...' - уныло подумал он и поковылял к двери. В прихожей Евгений Петрович согнул в коленке и отвел в сторону левую ногу, и выпустил букет Молдавии с отчетливыми тонами мэзэре верде. Три замка, цепочка, засов и задвижка лязгнули вызывающим дискантом.
О, Боже! На пороге стояла Зоенька Пальчикова, с портфелем. Шамкающий мокрый рот Евгения Петровича бесформенно расплылся, съеденные губы запали, а дрожащий кулачок протер счастливые очи. Изумленная слеза умильно скатилась на подбородочный кактус бородавки.
- Здравствуйте, Евгений Петрович! - вздрогнул хвост лемура и замер в районе левого соска.
Беззубый рот радушно раскрылся для ответного приветствия, но быстро захлопнулся при воспоминании о забытом в баночке.
- Евгений Петрович, здравствуйте! Я теперь состою в передовых рядах борцов за светлое будущее, идущих вместе! - звонко отрапортовала Зоенька со стеклянным комсомольским взглядом. - По поручению районной организации я собираю с населения подответственной территории книжонки грязного писаки Сорокина для заполнения общегородского унитаза. Сдавшим эту макулатуру мы выдаем в качестве бонуса подарочное издание Сборника речей депутатов Мизулина и Милоновой, роман Григория Климова 'Протоколы советских мудрецов' или Книгу о вкусной и здоровой пище, на выбор.
Евгений Петрович сделал жестом 'минуточку' и пошел в горницу. Первым делом он водрузил на место 'улыбку ? 32', гордым соколом-сапсаном заглянул в зеркало и застегнул пуговку на ширинке. Он был взволнован, будто у него спросили, сколько орденов у комсомола. Настал долгожданный исторический день, когда он пригласит войти девушку его мечты, возьмет за ручку с чернильными пальчиками и расскажет ей свою краткую автобиографию с отдельными героическими эпизодами. Затем он угостит русалку наливочкой, и Зоенька непременно упадет на оттоманку от восхищения... или клофелина. От сексуальной перспективы голова закружилась, как от первого посещения валютной 'Березки'.
- Зоенька, входи, детка! - вкрадчиво пролепетал он стенокардическим голосом.
Как Зоя Космодемьянская, с гордо вздернутой головкой и бегающими глазками, девушка смело вошла и захлопнула дверь. Евгений Петрович долго провозился с замками бронированной двери, но наконец торжественно возгласил:
- Зоя, сегодня, в исторический День примирения и согласия, не откажи верному соратнику твоего деда выпить вместе за здоровье нашей великой Родины!
Зоя с ненавистью и презрением посмотрела на старичка, как на оккупантов, спаливших родную хату, и страстно сказала:
- Да! С удовольствием.
Евгений Петрович усадил предмет обожания на оттоманку, доставшуюся ему из таможенного конфиската еще при должности, а сам посеменил на кухню. Там он дрожащими руками налил клюковки в хрустальные бокалы, достал из затхлой аптечки таблетки клофелина и размешал полпачки в одном из бокалов. Затем бокалы были торжественно водружены на журнальный столик перед чинно восседающей восьмиклассницей. Свой же бокал Евгений Петрович подвинул ближе к антикварному креслу красного дерева.
- А шоколаду у вас не найдется? - скромно спросила прелестница и подарила пенсионеру ускользающую улыбку.
- Как же, как же, Зоенька, айн момент! - Евгений Петрович снова юркнул на кухню.
Зоя Пальчикова не теряла времени. Она достала из портфеля полпачки клофелина и пальцем размешала таблетки в бокале Петровича.
- Целоваться не будем, брудершафт тлетворен, как книги Сорокина, - сказала она решительно, когда трясущиеся руки пенсионера поставили на столик бонбоньерку с 'Мишками на Севере', а хозяин, скрипя суставами, уселся в красное бархатное кресло и уставился на голые коленки.
- Зоенька, сегодня такой день, такой день... Давай выпьем за примирение и согласие!
Опрокинули, деловито зашелестели фантиками.
- А помнишь, как ты нагадила в лифте 1 мая, а я тебя сдал уборщице Клавке? - Вспомнил предлог для задушевной беседы Евгений Петрович.
- А вы, когда хуй пятиклашкам в лифте показывали, я ведь тоже не смолчала, записки во все почтовые ящики накидала, - поддержала беседу Зоя, шныряя глазами по полкам.
- Как четверть, Зоенька, закончила? Слыхивал, родителей опять вызывали... - шевельнул отяжелевшим языком пенсионер.
- Да заебалась я Толстых читать... - под этот нежный щебет голова Евгения Петровича склонилась набок и раздался похрюкивающий храп.
Зоя встала, пошатываясь, и подошла к комоду. Она выдвигала ящички и шарила. Наконец осоловевший взгляд ее упал на томик Сорокина. Преодолевая брезгливость, она взяла его в руки и раскрыла. На паркет полетели купюры, и, как осенние листья, закружились в хороводе. Зоя нагнулась вслед за ними и аккуратно прибрала все до одной в лифчик. Но вскоре ноги подкосились, и она едва успела сделать пару шагов, чтобы с удобством упасть на оттоманку и отрубиться.
Первым очунял Евгений Петрович. 'Блин, наверно, бокалы перепутал, что-то голова кружится'. Но силы подсесть к спящей восьмикласснице нашлись. Узловатые пальцы прошлись по коленкам, добрались до бедер...
Нет, не так! Развязка должна быть красивой, как в упоительных мечтах, и пенсионер стал развязывать шнурки на восьмиклассных ботиночках. Когда же нос его коснулся правого соска и начал шумно вдыхать молочный запах молодости, Зоенька проснулась. И первой трезвой мыслью были деньжата в лифчике.
- Ах ты, козел персональный! Прочь развратные руки от молодого поколения новой России! - и она незаметно пощупала, на месте ли деньги. - Я буду жаловаться в Совет Ветеранов!
- Дорогая Зоенька! А не прокатиться ли нам на 'мерсе' на мою дачку? - продолжил наступление Петрович. - Озеро с лебедями, бассейн, шашлычки, шампанское...
- Вы это бросьте старорежимные закидоны. А в мексиканский ресторан, а потом в казино - слабо?
- Ну, Зоенька, для тебя...
- О'кей, папик! Я пошла переодеваться.
- А Сорокина возьмешь?
- В ресторан? Ну ты, пупсик, извращенец.
Зоя Пальчикова вышла. Евгений Петрович надел черный костюм и вспомнил о деньгах на ресторан. Он раскрыл томик Сорокина на месте, где должны были лежать зеленые банкноты, и машинально прочел: 'Эпилог'. Схватившись за сердце, он лихорадочно пролистал все страницы, пока не упал с тяжелым инфарктом. Последними его словами были: 'это конец'.