Грузовой лифт с тюремной необходимостью лязгнул стальными створками и плавно ухнул вниз. Наталья Михайловна расправила клеёночку под свежей простынёй на пустой каталке и удобнее перехватила держак, - выталкивать на первом этаже. ...Колёса, наконец-то, починили, хорошо: уже невозможно было больных возить. Как Лев главным стал, сразу... Хорошо, сегодня его уже не будет - Магида попросил остаться за себя: что-то дома, с младшим. Сколько времени прошло, а ей всё равно неловко теперь с ним... общаться. Тем более, дежурить ночь вдвоём. ...Хорошо, что завтра деньги дадут, - сегодня многим уже выдали, значит, точно будут, - накупить можно всего. А то - одни "пишечки" ему... Угостила! Лифт снова лязгнул, грюкнул и, распахнув беспристрастные врата, выпустил Наталью. Она - как-то азартно даже! - с громыханием покатила своё средство передвижения по полутёмному тихому коридору к ярко освещённой двери Смотровой. У главного входа покосилась на безлюдную центральную аллею, стынувщую под фонарями за двойным стеклом. Блестит вдоль дорожек снег, сметённый с асфальта в сугробы кустов. Конечно, уже никого... Ему ещё на другой конец города добираться и добираться... Но почему-то это все же умерило радость.
Обои сменила, - замечал он, почему-то радуясь, - светлее стало... А шторки те же - берёзы. Приходишь - они от сквозняка вздрагивают, как она от неожиданности, уходишь - то же... Да и сама почти не изменилась - малость пополнела, что ли? "Бледня бледнёй..." - самоирония такая у нас. Улыбается привычно и, кажется, машинально. Весь быстрый балет у плиты молчалив. Но всегда такой вид, будто обдумывает, что сказать, да не решается. Хотя... Случайно видел, как чернющие очи эти грозовыми тучами заклубились и молнией полыхнули! Слава Богу - не в его адрес... Но голоса и тогда почти не повысила: коллеги-медсестры разгильдяйское отношение угомоняла. Неравнодушная душа, аккуратная... Гладкие чёрные волосы тщательно собраны на затылке. Всегда. Будто родилась так. Пробовал растрепать - стесняется. Считает, перемены должны быть постепенными, естественными. Даже посуда, еда... Уютно, конечно, в знакомой кухоньке чистюли - пахнет! Скворчит... Хорошо. Светло. Во всё небо цветной плакат представился - семейные ценности: Дом, Счастье. Сидеть и сидеть тут... пока сидится. Хоть понюхать. Гостю, во всяком случае, уходить не хочется никак, а надо.
Утром сказался занятым и с работки соскочил. "А не пошли бы вы..." Всею семьёю, дружно! Тесть, говорят, уже звонил - гневался... Так совпало, яду бы предложили - принял бы. Остодоело до нельзя. Всё. Серьёзно дядю скрутило. Но помощь, к счастью, точно во время объявилась: наверху, наверно, видят, когда всерьёз несёт. Наталью встретил - бывшую свою... Нет, не подходит, не звучит "бывшую". Сухо. Как про жену. Наташку встретил... Ёлы-палы! Подарок ко Дню защитника. Такие покой и тепло шли от... просто молчавшей женщины, будто... Из безнадёжной зимы на чужбине, из стужи одинокой ночлежки домой, в то чудное лето вернулся! Были, конечно, у него и после подруги, и некоторые сильно привязывали, привязываясь, но Наталья... Да. Такая славная была и тогда. Лёгкий, что называется, человек - одно добро от неё. Да... Да. Тихоня скрытная, флегматичная ...с виду. Простая - без жеманных манер, чуткая. Словом, надёжная, как мама: тогда уже чуял. Ей он сразу очень понравился - сама не сказала, понятно, но чувствовал - сильно припала. Очевидно, непохожестью привлёк: языкатый, несобранный, но упёртый... А себя она квашнёй считала. Однако срочно уехать пришлось. Как водится, с вытекающими... "Руда пошла" выставками. А долгие проводы... Да. Дурак, сам.
- Ну и как, - решается спросить она, отворотившись от скворчавшей сковороды, - "пишечки"?
- Невозможные, - констатирует предовольный гость и вдумчиво глотает.
- Ты же любил? - Хозяйка неведомо раскачивает настроение: - "Невозможные". Как-то... Может, есть невозможно?
- Хорошие. Я ж ем? ...Но удивительно: ещё горячие и уже чёрствые?
Наталья отмахивается.
- Зажарились! Просто... - пытается объяснять, но начинает "медленно" смеяться: - Отвыкла уж я от твоих... штук.
Провели день вместе - "до слёз хорошо". Домой позвонил - на тёщу попал - работея, мол, тут подвернулась очень... Но длинная песня: не знаю, когда вернусь. Поздно - наверно. ...В ночь Наталье заступать. Дежурство: медсестра в хирургическом. Замениться "очень сложно" - поздно суетиться, не подумала, не знала же, что ты тут... Взгляды на нём задерживала. Возможно, сообразила, что не придётся решаться на совместную ночёвку. Перебора всегда боится. "Поздняк метаться..." - вынужден и сам признать. Но уходить не хотелось, ни в коем случае. До нелепого - до мистики! - отпустить не мог, будто помирать. Страшно лишаться опять случайно найденной бесценной покражи - близости покоя... Долгое смутное прощание. Всё ещё хорошо, но... "тикает, тикает". Нелепо.
Уходящие сменщицы и Наткина напарница поглядывали из-за подошедшей "скорой", из-за стеклянных дверей... Узнали? Хотя... Просто любопытство бабское. Обсудят. Осудят... Некий компромисс позволен ситуацией и сочувственной женской солидарностью: без нее пока обойдутся. Нового не к ним - в реанимацию. Пацан. Алкогольное отравление. Промоют, говорит, и всё... Бродили-бродили опять под голыми деревьями по заснеженному парку - вокруг корпусов, о себе опять же рассказывал, но уж совсем не хвастал. Тошнило душеньку. Вроде и альбом в Германии выпустили, и гонорарий... А на фига? В сторону "скорой" кивнул, подразумевая привезённого. Для них? Они - будущее. Получше бы нас должны быть... Прорвало, как унавоженную на зиму клумбу. Стемнело. Фонари по центральной аллее зажгли - немного отстала дурнота-темнота, отпустила - снег заблестел. Две тени неприкаянно-медленно ползли и останавливались на расчищенном асфальте. Тебе, мол, к нашему батюшке надо, говорит. Да, вот только и осталось... Устали. Пора-пора что-то решать. Сколько можно.
- Да не холодно, не об этом... - Досадливо упрекнул даже, но спохватился. - Телефон-то... Не обратил внимания, завела?
- Ну... Рабочий. Запиши... - И всё же поправилась, взглянув осмысленно. - ...Если хочешь.
Потускнели оба пуще. Тогда тоже раза два записывал... И конечно "позвонил". Почти шесть лет тому... Жутко стало. Не просто стыдно - что уж - страшно. Опять это обретенное тепло, покой закончатся, и - снова?! - привычные... семейные... радости. Уй. Думал-думал, злясь, что дома "дипломатить". Или Наталье... опять. Стало паскудно. От перманентной обязательной брехни безысходно.
- Наташ, - неожиданно и для себя важную правду решил вслух. - Наташ, я женат. Но, - запнулся. - Знаешь...
А что ещё говорить-то? Всё. Оно, как бы, сказано. Замолчали. Ну, правда: что говорить? Наталью, по закону подлости, недовольная напарница зовёт - именно в этот момент! - что-то не найдёт никак... Пялится. А скорее - из вредности бабской: ишь "разгулялись", молодёжь... Наталья "безразлично", не ответив ему ничего, исчезает. Чувство долга.
Женился, говорят, "по уму" - никто не интриговал. Знал на ком - даже ревнивая мать похвалила невесту: "Всё при ней", и сестры с тётками согласились. А бабы лишнего не добавят, оценивая. Признали. А тесть крутой? А быт у молодой семьи, сразу налаженный, благодаря ему - кормильцу-поильцу? А его знакомства у кормила? Фамилия! То-то. А её родова от зятя... Не то, чтобы оторопела, но: чёрт его поймёт - художник, не художник... Рекламщик, что ли? Дизайн... Доход тоже - не в толк - то густо, то... Хотя, знают в городе уже, понимаешь ли... По "Москве" лалы разводил. Документальный фильм сняли. "Ну, не художественный же..." - отстреливался, раз сказать нечего. Но не это, конечно, тоску со дна мутью вздымало - разочаровали супруги друг друга, выяснилось, уже давно. В главном разочаровали - чу-жи-е. Вкусы, - ладно! - чёрт бы их... Кто в доме хозяин? Притёрлось бы. Что-то гораздо более значимое основательно напугало его в семье - ...и недавно. Похоже, тяготиться им стали. Никакого сомнения. Не в самолюбии, конечно, дело. Нет, и в нем тоже, если откровенно, но... Скарлатина-Инна маленькая. "Хочь плачь". Но и сам без бати рос - ничего. Сколько живут... До гроба терпеть? "Узы брака". С Натальей-то сейчас - "тихое лето", пришла трезвая мысль опыта, - красота. А потом?
А на потом опыт есть, - подумалось. - Бо-олючие грабли! Вот бы гением и прозорливцем однажды проснуться? - в ожидании стал мысленно рисовать на сером асфальте в электрическом освещении очередную многомерную картину. - Случается же иногда с людьми... Шикльгрубр, например: лет до тридцати - средний художник и серенькая личность. Потом - вдруг? - талант оратора, энергия вулкана, "Моя борьба"! Бывает же... Не о нравственном - не то. Некогда. Прозорливец. Столько - нового, занятного... Смотришь на родного ребёнка, но уже... без умиления, не как вчера: собственные эгоистические поползновения лицемерно прикрывает. И чем: стыдливыми потугами наглости и... Пять лет. М-м да. Жена, голубушка. Женщина-то она, разумеется, хорошая и человек. Боже мой... Разве так можно злиться? Себя не помнит. Да в таком состоянии, что угодно можно, кого угодно... "Так плох. Лох".
Ага, и тёщечка. Ну-ка, ну-ка... "Улыбка Ваша мне и всегда казалась неискренней", но не до такой же степени? Батюшки-светы... А намерения-то, в сущности, просты и ясны, как топор... палача. Развести. Во-первых, и как минимум. Дуру-дочку получше пристроить, во-вторых. Внучку себе взять под присмотр и воспитать, не повторяя ошибок с матерью её. А зятька очень талантливого... о-го-го! В-третьих. И она, похоже, совсем не шутит?! Двести лет будет жить, а добьётся... Сумасшедшая. Даже... жутко. Чем же так её?.. Э, э, э!.. Сумасшедшая. Да это же совсем не так. Совершенно. Как можно извратить... Но, каково чувство? Силы-то, силы... А дочери, говорят, на матерей - в старости... Вот тебе и "новое зрение". Прозрение... Какие уж тут семьи. С этим надо что-то срочно... Что? Ты пророк, башка гениальная должна решения находить мгновенные и соответствующие... Не в полицию же на них заявлять? Прозрение предъявив. Семья, дом... Да-а.
...Долго стоял так, "как дурак". Не сразу сообразил, что - всё - не выйдет больше "твоя" Наташка. И "не вышло бы" ничего путного... Кроме "до свиданья" какого-нибудь тошнотворного... Слёзок ещё не хватает. Но тут - ворожит снова кто-то! - тоске не дано давить слишком долго. Неподвижная, освещённая изнутри, стеклянная дверь смутным силуэтом встревожила, и - Наталья! - спешащая вытолкнулась к нему. Пальто внакидку. Бежит... Обнялись. Не нарочно!.. Магид, видите ли, задержал... Замерз? В фойе бы... Девушка, весна уж скоро... Уткнулась. Да-а, скоро... Плачет тихо. Эх, женщины... Не сразу догадался. Не хочет лицо показывать, слёз... Уступает, конечно. Близко: брови дрожащие, запертые наглухо чёрные ресницы, как у мусульманки какой-нибудь - некрашеные и чистые. Щёки мокрые, на белом лбу вырвавшиеся из тугой, зализанной прически волосы. "Бледня - бледнёй" - глухо вспомнилась снова ирония её... С запинками, но высказала и свою "вину". Глаза прячет. В носу уже защипало и у него самого: врач... Врач из их "Скорой помощи" у неё жил больше года. Лев Семёнович. Новый зав... "Ты не видел". Потом к семье вернулся - сын у него: в третьем классе гимназии. Она же не знала, что ты приедешь. А теперь... как же? Поздно теперь. Ах, ты ж, изменщица! Ну, а у него дочка - девочка... И что? Эх!
- Ната. Нат... Возьми к себе жить, а? Слово - не пожалеешь. Я добычливый... Серьёзно. Сына родим... Остохерело уже.
- Не ругайся. - И, после длинной паузы, тихо: - У тебя... до-оченька.
Вздохнул. Вот всё и решилось. Отлегло. Закурить...
- Эх... Не моя она давно. Бабкина. Так уж...
Прикуривал, пламени не видя. Понимал, конечно, что "всё" только после смерти окончательно решится, но с Натальей ждать этого лучше. А ей?.. Во всяком случае, не разочаровать - ему вполне по силам. ...Даже легче, чем кого-либо другого.
Приёмное снова дежурную сестру из Хирургии затребовало. Лежачий, конечно. Без сознания... Наталия Михайловна поднялась, машинально поправляя колпак на висках, хлопнула по карману халата, проверяя ключи. В обе стороны от поста больничный коридор в это время почти всегда пуст: телевизор смотрят, кто не спит. Привычно толкнула каталку от перевязочной к лифту. Нянечку звать сегодня бесполезно - тоже отпросилась... Процедурная сестра выглянула из Перевязочной на шум, но, естественно, ничего не сказала. Больные из открытых дверей палат тоже оборачивались на дребезг колёс. Мужчины задерживали взгляд на статной "Михалне".