- Куды?! - истошно взревел Ипполинарий, застав жену, стоящей на столе с петлей на шее, обратный конец которой был привязан к люстре. - Кто ж так делает! Удавишься - не удавишься, а люстру оборвешь. Кто тебя учил так привязываться?! - там же специальный крюк для этого есть, к которому люстра крепится! Ну, бабы! Ничего без мужика сделать не могут: ни родить, ни повеситься!
...Он хлопнул себя ладонями по упитанным ляжкам, и следом, чуть сильнее, по женьиной. Женщина мгновенно спустилась с небес на деревянный пол квартиры.
--
Чего же ты с грязными ногами на стол влезла? - продолжал чинить мораль Ипполинарий, - а мне потом со стола крошки слизывать...
--
Я ванну приняла...
--
А помыть ты ее - помыла, или мне оставила?
--
Сполоснула...
--
Вот так у тебя все - сполоснула... - передразнил муж жену.
У них был единственный сын, который в третьем браке пытался познать счастье. Счастье не шло. Оно скользило мимо. Мимо денег, мимо земных радостей, спокойствия и уюта.
Ипполинарий ненавидел весь белый свет. И этот свет у него каждое утро начинался с жены.
- А вот и сынок со своим семейством ползет, - произнес он без лишней радости в голосе, бросив хмурый взгляд в окно. - Веревку-то с люстры сними... А впредь, знай, если на стол будешь становиться - не забудь газетку постелить...
Ипполинарий был Козерогом... по знаку Зодиака. Фортуна не часто улыбалась ему. Жизнь он таранил своим широким лбом, немножко угловатым и объемистой фигурой тела.
--
В общем-то, мы ели... - последовал ответ, предполагающий несомненное желание потрапезничать. Жена виновато поспешила на кухню. Ипполинарий презрительно распушил брови.
- Папа! - сказал насытившись сын, - мы снимаем маленькую квартирку и нам негде принимать друзей. У нас нет даже ванны, и мы вынуждены мыться под душем.
--
Снимите квартиру побольше, а ванну мы можем вам свою отдать.
--
Ты издеваешься надо мной, папа. Где мне взять столько денег? Ты, что забыл, ведь даже эту квартиру вы оплачиваете? И зачем нам ваша старая ванна?
--
Сынок! Я не пойму твоей прихоти. У вас нет денег или большой квартиры? Ванны или желания иметь бассейн, а лучше - замок с бассейном? Я могу только выразить пожелание - имейте! Все, что хотите! И дай вам бог возможность оплатить все это.
--
Это не смешно, папа! Откуда у нас такие возможности , если денег не хватает на самое необходимое. Вы бы могли с мамой продать свою квартиру и купить две - нам и вам.
--
Дорогой Эдвард! Я же не прошу тебя одолжить мне твою жену, или лучше, поменять ее на домик с бассейном. И ты тоже, не проси невозможного.
--
Кто же за нее даст домик, еще и с бассейном?
--
А вот это надо было раньше предусмотреть...
--
Папа! Но за меня тоже бассейн никто не даст...
--
Вот, поэтому ты и должен мыться под душем. И будь доволен тем, что есть. Во всяком случае. Это естественно и справедливо.
* * *
Жена хлопала дверью спальни, гремела посудой на кухне, слыша разговор отца с сыном. Невестку она презирала. Внука любила до безумия. Сына готова была выпороть, но не больно.
...Как бездарно проходит жизнь; как по капле она вытекает из треснутого сосуда. Как обидно осознавать сотворенную глупость задним числом.
Ипполинарий был не только зол, но и оригинален в своем зле. Он как-то решил урезонить водителей, досаждавших ему своей ездой под окном то в горку, то под горку: дорога шла под уклоном. Вот он ее и полил зимой из шланга водой. Это был тот редкий случай, когда он расщедрился, и воды не пожалел. А что жалеть, если она, не учтенная, из крана бежала пол ночи. Ипполинарий выбегал каждые двадцать минут, несмотря на ночное неудобство, мороз, желание уснуть и разравнивал шлангом равномерность разлива воды по поверхности. Вопреки бессонной ночи, утром он поднялся с повышенным настроением и сразу рванулся к окну. Ночная работа принесла плоды. Несколько машин, пытавшихся сходу взять обледеневший пригорок, скатились вниз и уперлись, кто в дерево, кто в бордюр, кто друг в друга.
Как ни странно, но количество водителей, желающих преодолеть подъем, как и число пострадавших, увеличивалось. Соревнование входило в стадию сумасбродного азарта. Каждую новую разбитую машину Ипполинарий приветствовал резким прыжком с места и воплем: "Есть! Зараза!.."
Усилиями безрассудства обеих сторон, внизу скопилось огромное количество машин, что ложилось нежным бальзамом на душу Ипполинария и приятно шевелило курчавые волосы на груди.
Для закрепления успеха, ему пришлось не спать и последующую ночь, чтобы устранить обнаруженные утром дефекты...
* * *
Влияние Марса сказывалось на Ипполинарие самым вредным образом, и источалось из него домашней скукой и плохим влиянием на окружающих. Он не допускал, что он мог быть не прав. Свой талисман - черного кота, он выгнал на второй день после того, как приласкал и приютил несчастное животное, заменив его отлитой из свинца маской Мефистофеля, которую не надо было кормить каждый день, да и в туалет она не ходила... Они дополняли друг друга в совместной жизни. Ипполинарий придерживался темных тонов в образе мышления, цветах и поступках. Специфика взаимоотношений с женщинами у него тоже была мрачной. Об этом лучше было бы спросить у его жены. Впрочем, про его причуды, она сообщала соседям в моменты семейных склок, визжа на весь дом. Ипполинарий возражал ей, захлебываясь эгоизмом своих взглядов. Субботу он считал роковым днем - в этот день он познакомился с Фаиной - своей будущей супругой. Тогда, счастливый и обезумевший от чувств, он не помнил дня. Но жена ему об этом, позже, с глупу, напомнила. Он наказал своему сыну по субботам сидеть дома, чтобы не повторить его ошибки.
Сын тщательно скрывал от отца дни, в которые познакомился со своими прошлыми и нынешней женами. Отец ловил его на неточностях в течении нескольких лет, пока не убедился, что тот окончательно запутался в днях, связанных в его жизни с женщинами, и вряд ли сможет их точно восстановить. Даже если не соврет... А врать Эдуард любил. Вранье стало патологической необходимостью его жизни. Он сам не понимал, зачем это делает, даже в тех случаях, когда в этом не было ни малейшей необходимости, но остановиться уже не мог. Это выходило само по себе. Привычка... К тому же еще и забывал, что врал накануне... Отец его за это презирал. Мать - любила, и оправдывала. Она его по-женски понимала.
* * *
Ипполинарий работал детским врачом в отделении "Ухо-горло-нос". Ему доставляло удовольствие, когда дети верещали, во время осмотра. Он захватывал крюком своей мощной лапы их маленькие головки и самым варварским образом вторгался в изучаемый им орган. Когда он их отпускал, дети еще долго верещали, держась кто за ухо, кто за горло, кто за нос. Ипполинарий любил детей. Ему нравилось держать, вьюном извивающегося, подопечного в тисках своего мощного тела.
Детям о себе он оставлял неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь. Когда они становились взрослыми, и обзаводились своими детьми, то рассказывали им, как надо правильно следить за организмом, что бы не попасть в руки врачей.
Таким образом, Ипполинарий укреплял иммунную систему больных, попадающих к нему в руки. То есть лапы. У них, а позже и у их детей, вырабатывался инстинкт защиты организма от вмешательства врачей: все они стремились к правильному образу жизни и закаливанию организма.
Жене он как-то тоже заглянул в горло. Больше этот орган ее никогда не беспокоил. Видимо, над ним давлело чувство опасности осмотра. Инстинкт ужаса подавлял любую возможность заболевания. Впрочем, возможно, жена предпочитала лечиться самостоятельно.
Эдвард никогда не давал обследовать сына отцу, ссылаясь на полное его здоровье.
Ипполинарий был чрезвычайно рад, что в его семье никто не болеет болезнями ...ни уха, ни горла, ни носа. Об этом он с самодовольством рассказывал знакомым.
* * *
Когда Фаине приходилось выслушивать комплименты о своем муже, она ехидно соглашалась, но сердце ее при этом "екало" от волнения. Волнения, связанного с влиянием алкоголя на организм мужа, а точнее на его мозг. Стоило Ипполинарию принять триста граммов водки, как в работу мозга его вкрадывалась какая-то ошибка: он начинал крушить все, что движется и не движется; кидался на случайных прохожих с особой свирепостью демона; ломал скамейки, бил стекла и калечил все, что только располагалось на его пути. Мебель в своей квартире он так же не щадил, и она трещала, как могла, сопротивляясь. Он ставил, некогда любимую жену к двери и метал в нее ножи, испытывая, таким образом, на преданность и послушание.
Дебоширил он обычно часов до трех ночи, пока не иссякали силы. Иногда они не покидали его и до шести часов утра. Фаину он загонял в кладовку или под диван, и швырял туда всякую дрянь. Во всех его сокрушительных поступках угадывалось безграничное влияние Марса. Январский холод Ипполинариевского рождения пронизывал всех домочадцев и случайных свидетелей... Он воображал себя, то спартанцем, сметающим несметные полчища врагов на своем пути, то величал Паблом Пикасо, хватал кисти, малярные краски и рисовал немыслимые фигуры, рожденные его воспаленным сознанием, на стенах комнат. То вдруг бросался ловить чертей, которые ему привиделись и, поймав, засовывал их в карманы. Затем, снова хватался за кисти и проводил "ватерлинию" по всем комнатам. Жена, заточенная в тесное пространство, боялась произвести нечаянный звук...
Милиция Ипполинария ни разу не прихватила на "горячем", что было самым удивительным в его биографии.
Сила в такие моменты в его теле выявлялась звериная, и сам он становился зверем. В молодости, бывало, чтоб не натворил он дел, друзья брали его за руки и ноги по двое на каждую, и волочили домой. Он изворачивался, дергался и лупил их по чем ни попадя. Забавное было зрелище для зевак.
...Жена тихо выползла из-под дивана и присела у стенки ниже "ватерлинии", распрямляя затекшие конечности. Было четыре часа утра.
Много лет назад, точно в такое же утро немецкие войска перешли границу Советского Союза. Грохот разрывов и гул тяжелой авиации отразился в голове Фаины, сидящей ниже "ватерлинии". Муж, наконец-то, уснул. В ее глазах отражались результаты разрушений, душа сочилась обреченностью. Она сроднилась с людьми, застигнутыми врасплох бомбардировкой.
" Давай, его придушим, мама", - вонзились в голову слова сына, когда-то сказанные при тех же обстоятельствах. "Нельзя, - тогда ответила она, - он твой отец. Мы с ним тебя народили на свет".
"Все имеет свой предел, мама"...
" Да, все имеет свой предел", - согласилась она теперь.
Планеты продолжали совершать свое движение вокруг солнца и тональность жизни меняла взгляд на предметы.
"Надо как-то жить", - сказала Фаина себе, и отголосок взрывной волны, много лет назад разорвавшейся рядом бомбы, окатил ее своим раскатом. Печальная безнадежность охватила члены...
...Она сняла с ног мужа вонючие носки и подложила ему же под нос. В ухо его вставила засмарканый платок. Она укрыла его пыльной подстилкой взятой с порога, со словами: "У... козерог, проклятый!"
После всего, Фаина взяла веревку, постелила на столик газетку, влезла на него и соединила себя с люстрой, с помощью веревки.
"На этом свете я счастья не нашла, посмотрим, что на другом твориться"...
Она ногами отбросила стол в сторону, который с грохотом перевернулся. ...Следом упала Фаина, а после - на нее - люстра.
...Ипполинарий оторвал помятое лицо от подушки и прошипел: "Оборвала-таки люстру, стерва. Я еще стол проверю - не сломала ли? Смотри тогда у меня!" И он заснул безмятежным сном человека, выполнившего важное дело.