Skier. Тюльпаны для маршала Жукова

ТЮЛЬПАНЫ ДЛЯ МАРШАЛА ЖУКОВА

Белобрысый парень изучал приклеенную к стене дома листовку. Парень был невысок, и Денис без труда разглядел поверх его головы крупные красные буквы: «Товарищ! Остановись!» — приказывало воззвание, и ниже, мелким, уже успевшим слегка поплыть от редкого апрельского дождика шрифтом: «Если ты не поддерживаешь политику властей, лишающих народ памяти и его неотъемлемых прав, если тебе небезразлично будущее твоих детей, и твоё собственное, если тебе дорога наша страна, бывшая некогда могучей и независимой...» — дальше Денис знал, быстро скользнул по тексту глазами, так и есть: «...1-го мая, в 9 часов утра... с внутренней стороны стекла... квадрат из красной бумаги... выйди... увидишь — нас много... Мы вместе! ...за каждым окном — твой друг».

— Фигня! — презрительно бросил Денис. Белобрысый искоса глянул, неопределённо пожал плечами. Денис перехватил в другую руку резавший пальцы пакет с вялым, успевшим пустить ростки картофелем, добавил веско:

— Только жёсткие, максимально жёсткие меры! — и зашагал дальше.

У соседнего подъезда весело помигивал жёлто-синими маячками фургон муниципальной жандармерии. Окна на первом этаже были распахнуты, люди в серой униформе, с синими защитными каскетками на головах, деловито вытаскивали пёстрые большие тюки. Вокруг суетились трое бородатых, грязно одетых мужчин, женщина с ребёнком на руках стояла поодаль. Растрёпанный смуглый мальчонка лет трёх-четырёх держался за длинную материнскую юбку. Криков и стонов не было.

«Цыган выселяют — понял Денис. — Давно бы так — мало того, что антисанитарию развели, целый табор у себя в квартире держали, так ведь и «дурью» ещё приторговывали. Мужиков теперь, наверное, на поселение, тётку с ребёнком — в социальный приют, пацанёнка — в детдом. Круто, но с ними иначе нельзя...» Размышляя, ввёл код, зашёл в подъезд, неловко действуя левой рукой открыл почтовый ящик, вытащил сложенный вдвое листок: «Ну что там ещё?»

«...задолженность... неоднократно... пеня... налог на недвижимость... предлагается погасить до... в противном случае... — сморщился как от зубной боли — вчитываться во всю эту муть... » Сунул бумажку во внутренний карман куртки: «Задолбали! Денег-то всё равно нет...», — и надавил кнопку лифта.

— Маришка! Я пришёл! — громко крикнул с порога, и тут же осёкся. Тихо разулся, на цыпочках заглянул в спальню, где жена кормила грудью шестимесячную Алёнку.

— Картошечки вот прикупил, на благотворительной распродаже — уже вполголоса поведал Денис, приподнимая тяжёлый пакет. — Не фонтан, конечно, зато дёшево.

Дочурка тут же повернулась на голос отца, забавно тараща круглые, голубые, как у всех младенцев, глазёнки. «Иди, иди уж, не мешай» — замахала свободной рукой Марина, пытаясь вновь повернуть ребёнка к себе. Молока у неё не хватало. Наверное, стоило перейти на смесь, но платить по триста рублей за упаковку Денис не мог.

Прошёл в зал, включил компьютер, пока загружалась система, поставил на огонь чайник. Интернет — это святое. Можно и нужно прожить без телевизора, газет, телефона, даже, наверное, без горячей воды можно, но без сети — нет. Потому, выкраивая по рублю, и экономя буквально на всём, эту статью расходов он оставлял в неприкосновенности.

А с деньгами становилось всё хуже. Завод, где Денис работал наладчиком аппаратуры, шёл ко дну и пускал пузыри. Жёстко увязанное в технологический цикл крупного автопроизводителя, предприятие получило пробоину ниже ватерлинии ровно в тот момент, когда автогигант объявил о переходе на сборку готовых машинокомплектов. Ничего не поделать — поэтапное вступление в ВТО диктует свои условия. Две недели назад Денис в последний раз заглянул на рабочее место, и отбыл в неоплачиваемый отпуск. Теплилась, правда, надежда, что за месяц менеджмент что-то придумает, и в начале мая появится какая-никакая работа. Денис пока не отчаивался.

«Соцфант» — название сайта выплыло на экран, сопровождаемое восходящей хроматической гаммой. Денис машинально надел очки, и тут же сдёрнул, откинул в сторону — трёхмерку на портале опять отключили. Хорошо хоть вообще не прикрыли лавочку, как уже трижды случалось. Всё же боятся, видать, сволочи, народного недовольства! Сто тысяч хитов в сутки — не мелочь!

Торопливо пролистал оглавление: «Так, что тут у нас? Ага, снова Ребел! «Возвращение маршала Жукова»! Прекрасно! Чёрт, а всё же жаль, что нету трёхмерки! Отрубили, гады! Ведь Ребел всегда отлично рисует!»

На полчаса Денис выпал из тусклой реальности. Голубоватый свет монитора выхватывал из сумерек заострившиеся скулы, суженные глаза, резкие бороздки морщин, внезапно лёгшие от углов рта. А там, за прозрачной светящейся гранью, воскресший из небытия маршал уверенно двигал полки, жёсткой рукой выметал скверну за пределы истерзанной Великой России. Лилась народная кровь, но бежали прочь, к опустевшим заграничным счетам, зарвавшиеся компрадоры-олигархи.

Эх! Вот бы по-настоящему так! Смутная ненависть, неясная, злая тоска, желание даже не мстить — карать. Карать беспощадно, но нет, не хладнокровно! Ничуть! Вот чего хотелось ему! Прокатиться по стране железной лавиной, вслед за суровым и честным вождём! И чтобы никто не ушёл обиженным! Чтоб всем сёстрам — по серьгам! А потом — водрузить над столицей знамя цвета пролитой крови!

Денис медленно приходил в себя. А если б трёхмерка? Он почти готов был поверить, что виртуальность может стать явью... если воскреснет Вождь.

«Тюльпаны для маршала Жукова» — мерцает рядом с профилем полководца надпись. Кликнул мышью, вывалилось яркое на экран: «Акция! Они отняли у нас имя Верховного, они осквернили наш праздник, но им не отнять и не осквернить нашу память! Покажи им, что ты не сломлен!» И ниже, не так заметно: «9-го мая в 9 часов утра состоится возложение цветов к памятнику маршала Жукова. Это наш ответ фальсификаторам и лжецам. Прими участие! Взорвём медиапространство! Два тюльпана — 1.5 евро. Оптовая цена. Счёт для перевода: ...»

В веб-кошельке у него, кажется, оставались какие-то деньги... Совсем не много, ничего путного всё равно не купишь, но полтора евро наскрести можно. Заполнил форму, вбил номер счёта, перепроверил — всё точно. Пусть знают! Слава маршалу Жукову!

Первомай встретил, как и положено, ударным трудом. Да не на какого-нибудь дядю капиталиста, а на себя, любимого! Свежий ветерок, по бугоркам травка зелёная прорастает, красота! Давно, когда живы были родители, работали всей семьёй. А теперь Денис один за всех. Марина с Алёнкой дома остались, а он ковыряет лопатой влажную, едва подсохшую после дождей землю. И это по нынешним временам — счастье. Счастье, что заветные твои шесть соток на самом неудобье, у свалки, вдалеке от воды, города, и природных красот. Счастье, что не нужны они никому кроме тебя.

Будь погода похуже, так, может, пошёл бы на организованный социалистами митинг. Но такой-то денёк, когда впервые за две недели солнышко выглянуло, просто грех упускать. Да и чего он там не видел, у этих социалистов? Импотенты — одно слово.

В прошлом ноябре попал как-то Денис на их сборище. Человек двести, от силы, пришло. Вокруг полицейские с безразличными лицами. На трибуне оратор возраста пенсионного, клеймит режим набившими оскомину фразами. Собравшиеся привычно поддерживают. И не сказать чтоб ненатурально совсем... Не понять Денису усталой их страсти. У них — прошлое светится в лицах. Они знают, что потеряли. А Денис ничего приобрести не успел.

Над трибуной полощутся по ветру знамёна, красные, без символики. Старую вместе с названием партии запретили, а новой у СПРФ нет — в знак протеста. И в знак солидарности со всеми, для кого «красный» не просто цвет.

Потолкался в толпе, разжился несколькими выпусками «Народной трибуны», и ушёл, а в голове одна мысль: «Только жёсткие, максимально жёсткие меры...»

Когда всё это начиналось, Денис даже рад был — наконец-то свежая кровь во власти! И не картонные «лидеры нации», и не пухлогубые сорокалетние мальчики с глазами невинными — люди дела, молодые и энергичные. Ах, как летели с насиженных тёплых мест зажиревшие ренегаты «обком обкомычи», бывшие комсомольские функционеры, и уголовники-«бизнесмены», приподнявшиеся в лихие девяностые годы! Народ встрепенулся — так их, так! Гнать в шею!

Только вместо волков и шакалов даже не тигры пришли. Терминаторы, без чувств, нервов и рудиментов совести. Оцепенели воспрянувшие было «традиционалисты», «правозащитники» засунули поглубже длинные продажные языки.

Утром восьмого Денис собирался пойти на завод — провентилировать обстановку, не пришла ли пора брать расчёт, и отправляться в очередь на биржу труда. Работу вряд ли найдут, но, по крайней мере, начислят пособие.

Он успел встать и умыться, когда в дверь позвонили. Открыл, и отпрянул — полиция, жандармерия, и молодая женщина в форме судебного пристава.

— Юдин Денис Андреевич?

— Да...

— Вы собственник данной квартиры? — кивнул, оглушённый догадкой.

Пристав продолжала говорить звонким, лишённым выражения голосом, а Денис слушал, но почти не слышал её. Только обрывки фраз, от которых шла трещинами, раскалывалась на куски окружающая реальность:

— Злостная неуплата... Решением суда... Отчуждается... Подлежит выселению...

Выглянула на шум заспанная, накинувшая кое-как на плечи халат Марина. И Денис с ужасом наблюдал, как непонимание сменяется в её глазах растерянностью и пустотой.

— У вас есть к кому перебраться? Близкие родственники? — приставу пришлось дважды повторить вопрос. Наконец, жена закивала:

— Да, да... тётя... живёт неподалёку...

— Хорошо. Значит, приют вам не понадобится? Собирайте вещи. Но вынуждена предупредить: бродяжничество карается высылкой.

— Как же... Куда? Денис...

— Ваш муж рецидивист-неплательщик. Осуждён как систематический нарушитель налогового законодательства. Подлежит ссылке на принудительное поселение за пределы агломерации — растолковывала пристав. Обыденно, буднично. И с такой же будничной уверенностью стояли у неё за спиной двое полицейских. А молодые ребята жандармы и вовсе тихо переговаривались о чём-то своём. Просто работа. Ничего личного.

— Но как? Разве нельзя обжаловать?

— Заявления неплательщиков рассматриваются после исполнения решения о выселении. В противном случае закон был бы неэффективен.

— А нам... с ним нельзя?

По лицу пристава пробежала тень не то сочувствия, не то усмешки:

— Вам? — она сделала паузу — Сейчас нет. А потом — я бы очень не советовала.

В спальне заплакала проснувшаяся Алёнка. Марина дёрнулась, бросила беспомощный взгляд на Дениса, будто бы не хотела даже на миг оставить его одного. Плач стал громче, и жена ушла.

— Распишитесь. Вот здесь, и здесь — пристав протянула Денису листок с двуглавым орлом, и ручку. Он поставил подпись.

Механически, деревянными чужими руками собирал нехитрый арестантский скарб. Пристав подсказывала что брать, останавливала Марину, порывавшуюся обеспечить мужа всем, чем только возможно: «Не надо много. Всё равно лишнее отберут. Лучше потом пришлёте, как обустроится». Марина плакала, а Денису казалось, что всё не взаправду. И никак не укладывалась в голове дикая, невероятная мысль, что вот выйдет он сейчас из квартиры под конвоем двух скучающих полицейских, и никогда уже сюда не вернётся. И что в доме, где прошла вся его недлинная жизнь, обоснуются какие-то чужие люди, а всё, что было ему дорого, соберут и выкинут как старый ненужный хлам. И вот этот стол, за которым он делал уроки, а потом курсовые, и потёртое кресло, где усаживался подремать папа. И шкаф, ещё хранящий отзвуки особого, родного запаха маминых любимых духов.

Рушился его мир. Рушился просто и незатейливо.

Прощание с близкими вышло скомканным — шок, будто новокаиновая блокада, заморозил чувства. Только лились по Марининым щекам слёзы, и никак не могли остановиться. Поцеловал жену в губы, ткнулся носом в реденькие Алёнкины волосёнки, и — кончено.

Дениса вывели во двор, усадили в знакомый фургон жандармерии, повезли по весенним улицам. Зелёная дымка листвы, солнечные блики сквозь армированное сталью окошко... «Воронок» — всплыло в памяти растиражированное пропагандой слово... Тогда, говорят, «брали» ночами. А его — утром. И были, говорят, они невиновны, а жили в постоянном страхе, потому как не знали, когда «возьмут», и за что. Он тоже за собой никакой вины не чувствует, хотя по нынешним идиотским законам вроде виноват... Может, потому и не боялся, что законы считал идиотскими. Хотя здесь не туманная «политическая» статья, чистая арифметика — вынь да положь что с тебя причитается, а не можешь, или не хочешь — так освобождай место для тех, кто может и хочет. Всё ясно, «ничего личного».

В городском «отстойнике» ряды кушеток, обитых синим кожзамом, под потолком — несколько телевизоров, чтобы ожидающим своей участи веселее сиделось. Народу полно, многие вида жалкого, воздух тяжёлый, спёртый. Двинуться и дать место вновь прибывшим никто не торопится. Пришлось бы, наверное, Денису располагаться на грязном полу, у стенки, но кто-то потянул за рукав:

— Садись!

Денис глянул — лицо знакомое, ну, точно, — белобрысый, тот, что объявление на стене дома читал! Кивнул в благодарность, примостился с краю скамьи. Раззнакомились.

— Со вчерашнего дня здесь маринуюсь — рассказывал новый приятель. — Говорят, город от неплательщиков зачищают, вот и до нашего района очередь дошла. Они в несколько этапов идут, пока квоту не выберут. Сначала явных «асоциалов» выгребают, затем неблагонадёжных, ну а потом, если место осталось, всех прочих. А вообще оно как фишка ляжет — кто-то годами живёт, ни за что не платит, и его не трогают, а кого-то раз — и привет.

Обо всём этом Денис знал и раньше, но будто бы только краем сознания, информация приходила, и уходила — подумаешь, выселили где-то несколько маргиналов, разве его это касается?

— Солидарности в людях нет — продолжал говорить белобрысый. Он, видать, уже свыкся за сутки со своим новым положением осуждённого, и теперь его тянуло к общению.

— Вон мужик пожилой сидит, видишь? Так это один из «социалистов». На митинги ходил регулярно, ну вот и доходился. И свои же партийные его не спасли.

Денис хотел привычно сказать, что только радикальные, жёсткие меры способны изменить ситуацию, но что-то остановило его.

На ночь свет приглушили, оставив дежурное освещение, но телевизоры продолжали работать. Многие дремали, скорчившись на неудобных кушетках, либо приткнувшись к плечу соседа, а Денису не спалось. Мелькание ярких картинок притягивало взгляд, раздражало бесцеремонностью и агрессией. «Ты этого достоин!» — лилась фальшивая рекламная патока поверх серых, согнувшихся на кушетках фигур, липкой паутиной ложилась на запрокинутые лица тех, кто как и Денис, не мог спать, и сидел, тупо уставившись в дразнящие телевизионные окна.

Под утро он всё-таки задремал, и проснулся от того, что левая сторона тела затекла, и совершенно не слушалась. Было около девяти утра. В «отстойнике» началось вялое шевеление, прошёл слух, что скоро начнётся отправка. Кое-кто, вспомнив о сегодняшней дате, поздравлял друг друга с очередной годовщиной события, которое больше разъединяло, чем сплачивало людей. Слишком полярными стали настроения в обществе. Белобрысый толкнул в бок Дениса:

— С праздником, друг!

— Прорвёмся! — Денис ответил на рукопожатие. В ожидании программы новостей он почти безотрывно смотрел на телеэкран.

В десять отперли двери, и в «отстойник» вошли жандармы. Ссыльные ожидали, что их будут выкликать по именам, но этого не случилось. Просто тех, кто оказался ближе к двери, начали по одному выводить наружу. Народ заволновался — там, за порогом «отстойника», ставшего уже привычным, хотя и неласковым прибежищем, таилось нечто новое, холодное и чужое. И яркий свет майского утра не мог никого обмануть — то был окончательный и бесповоротный отрыв, последняя точка в прежнем существовании.

Грянули аккорды, сопровождающие начало новостей, смазливая дикторша с ярко накрашенными губами затараторила «горячие темы дня» — об очередной инициативе в преобразовании городских агломераций, об установлении ещё более выгодных торговых отношений между Великороссией и Центросибирью, о светском рауте, состоявшемся накануне в Кремле. И, наконец, вот оно: пошли кадры Красной площади, толпа людей в Александровском садике, венки, цветы, Вечный Огонь, и закадровая дикторская скороговорка: «Сегодня, в день победы демократического человечества над фашистско-тоталитарным режимом в Германии, тысячи людей пришли почтить память десятков миллионов погибших в той великой войне. Павшие безымянными на поле боя, бессчётно сгинувшие в лагерях НКВД, в штрафбатах, под кинжальным огнём заградотрядов, они не были напрасными жертвами. Люди свято чтят их память. В возложении венков принимали участие...» — проплыли по экрану холёные лица новоявленных «отцов нации», и... всё — канал ушёл на рекламу.

Денис почувствовал, как в груди что-то оборвалось. Обманули, сволочи! Охваченный внезапным порывом, вскочил на кушетку, метнул в телевизор подвернувшийся под руку рюкзак. Хряснув, экран померк, посыпались куски пластика. На миг всё замерло.

— Жги! — заорал белобрысый, и тут же грохнулся на пол, расколотый, второй телевизор.

— Га-а-а!!! — отозвались ссыльные. Началась свалка. С возвышения Денис мельком увидел страдальческое лицо старого «социалиста», и оно тут же пропало. Жандармы, споро орудуя резиновыми дубинками, рассекали толпу, продираясь в центр зала, к зачинщикам беспорядков.

Денис стиснул зубы и сжал кулаки, готовясь принять безнадёжный, жестокий, но не бессмысленный бой.

02/12/10 — 20/12/10

Комментарии: 69, последний от 01/03/2021. © Copyright Skier (cheeget@gmail.com) Размещен: 20/12/2010, изменен: 16/03/2015. 19k. Статистика. Новелла: Проза, Фантастика Сумрак, XXI век		Оценка: *5.675** Ваша оценка:
Аннотация: Герой мутного времени. Финалист конкурса "Русская Тройка - 2011".

Skier : другие произведения.

Тюльпаны для маршала Жукова