Конец февраля выдался неожиданно суровым. Русская зима, почти три месяца баловавшая население теплом, и надоедавшая слякотью, вдруг отбросила европейскую толерантность, и прижала. Уже на излете, в двадцатых числах, на пробуждающиеся не ко времени деревья, на разомлевшие почки, пал пятнадцатиградусный мороз. А потом пошел снег. Он лепил круглые сутки, наметая сугробы, шапками оседая на фонарных столбах и древесных кронах. Редковатый пригородный лес превратился в зимнюю идиллию, в Берендеево царство.
И по этому лесу, по свежему чистому снегу бежал человек. Бежал, выбиваясь из сил, втягивая с хрипом острый холодный воздух, оставляя за собой глубокий предательский след. На самых его плечах висела погоня. Они не стреляли. Человек был нужен живым, а он знал, что не может им попадаться. Окончательно обессилев, беглец прислонился спиной и затылком к шершавому стволу, медленно сполз в снег.
- Хреново. Кажется, совсем хреново - пробормотал человек, и потянув вниз молнию куртки, извлек из внутреннего кармана маленькое устройство - с виду обычный мобильник, громоздкая Nokia, чуть ли не первых выпусков. Дрожащими пальцами принялся тыкать в мелкие упругие кнопки.
Преследователи были уже рядом, кое-кто даже видел его, осевшего черным мешком на ярком белом снегу. Они перешли на шаг, осторожные, готовые к короткой решительной схватке. И тут грохнуло - будто бы раздавили огромный бумажный пакет, запечатанный, раздутый изнутри воздухом. Пузырь колкого снега ударил в лица людей, - идущие запоздало рухнули ниц, остерегаясь осколков. Прокатилось вслед короткое гулкое эхо, и все смолкло.
Черная круглая прогалина с прилизанной прошлогодней травой, черное дерево, воздевшее свои корявые руки среди кружев и хрусталя Берендеева царства. И ничего больше.
Догонявшие потоптались, поозирались вокруг, позадирали головы вверх, и побрели обратно к дороге. Снова пошел снег.
*****
Студенческая вольница закончилась для Сергея солнечным июнем девяносто третьего года. В последний раз собрались всей группой, под хилые жилистые шашлыки обмыли ядовитым "Амаретто" алюминиевые ромбики высшего технического образования, проблевались, отболели наутро, и вот она, здравствуй, новая жизнь. И что с тобой делать теперь - непонятно. Постылое распределение отошло в прошлое, а на заводе, с которым Сергей заключил новомодный "целевой договор", с кислой миной сказали: "Знаешь, парень, мы и своих-то что ни день в отпуска без содержания отправляем. Не нужен ты нам. Так что ступай себе с богом".
Да он не обиделся - коли была бы охота за гроши штаны протирать, так пошел бы в аспирантуру - работать при кафедре предлагали еще на четвертом курсе: язык хорошо подвешен, голова варит. Но надоело ученичество до скуки смертной, до тоски серой, хотелось свободы, и решил Сергей - не спешить, оглядеться что к чему, а там видно будет.
К тому времени он уже лет восемь как альпинизмом занимался. Облазил Кавказ, а бывало, мечтал о Памире, и хотя в последние годы стало не до восхождений, секция жила, неожиданно найдя в промышленном альпинизме выгодный способ продавать свои знания и умения. Так что отвисел он то лето по стенам панельных шестнадцатиэтажек, забивая швы между плитами черной резиновой колбасой, замазывая раствором. А по осени вложил весь свой "стартовый капитал" в уже отчасти освоенное в студенчестве дело - арендовал место на рынке, и начал челночить, возя из московской "Лужи" то спортивные костюмы, то обувь. Так и зажили - им со Светкой хватало.
И понеслись годы, те, которые потом назвал "временем напрасного ожидания". Светка, все же пытавшаяся работать по специальности, вскоре бросила свое дышащее на ладан КБ, и пошла на бухгалтерские курсы. Друзья - однокашники тоже меняли профессии и работы - все ближе к коммерции, и дальше от заумных инженерных материй, а он привозил, продавал, считал выручку, отстегивал налоговой и бандитам, снова привозил. Рабочие дни, те, которые неделю кормят, - суббота и воскресенье, зато потом расслабуха - делай что хочешь, сам себе хозяин. Ему это нравилось.
Трудно сказать, чего он ждал от такой жизни - наверное какого-то глобального изменения, поворота, ведь нельзя же всерьез было рассчитывать до старости простоять в тесном ряду, в толчее спин, в сутолоке щупающих товар рук, в бесконечных пустых диалогах: "А вы полтинничек не уступите? - Да? - Ну хорошо, мы будем иметь вас в виду." Но до поры до времени Сергей избегал ставить перед собой такие вопросы, а лишь со смутной надеждой смотрел, как понемногу меняется все вокруг, и стремился находить поводы для радости в переменах: "Вот ларьки с остановок убрали, сделали симпатичные павильончики! Вот в центре площадь брусчаткой замостили! - Значит жизнь-то понемногу налаживается!", будто бы из этого с неопровержимой логикой следовало, что вот-вот и персонально ему обломится что-то хорошее.
Первый звонок прозвенел дефолтным летом девяносто восьмого. Рынок враз опустел - и покупатели и продавцы бросились скупать доллары. Самые ушлые сыграли на понижении курса. Сергей не относился к таким, и потому "попал" крепко, потеряв почти все свои оборотные средства. А других у него, считай, и не было. Тут уж волей-неволей завертелись в голове мыслишки - вариации на тему двух извечных русских вопросов: почему все у нас получается "как всегда", и что в такой ситуации надлежит делать. Впрочем, ответы на них казались в ту пору очевидными: у власти подонки - ну так сами и выбирали, а что делать - крутиться быстрей. И он закрутился. Поначалу с удвоенной энергией, стараясь восстановить утраченные позиции, но вскоре энтузиазм иссяк, да и конкурировать становилось все труднее. Не было в нем торгашеской сметливости, и любви к деньгам как к самостоятельной ценности. Казалось - на жизнь есть, и хватит. А много ли так наторгуешь?
Жена к тому времени благополучно превзошла бухгалтерскую науку, и работала теперь в какой-то аудиторской фирме. Надо сказать, у нее получалось - как нельзя кстати пришелся отточенный ум технаря, а целеустремленности ей всегда хватало с избытком. На мужа она посматривала с явным сочувствием и скрываемым недовольством - дескать, что ж ты за мужик, коли жизнь взять за хобот не можешь? Детей у них так и не было - сначала, как это стало принято аргументировать, "не хотели плодить нищету", потом просто привыкли к спокойному необременительному существованию. А чтобы было о ком заботиться, завели кошку - с виду тощую и облезлую, но очень породистую.
И вновь полетело время. Торговля у Сергея шла все хуже. Он больше не ездил в Москву, предпочитая отовариваться на местных оптовых базах. Специализироваться стал на средствах по уходу за обувью. Знакомые однообразно шутили про дядю с гуталиновой фабрики - Сергей механически улыбался. Дома начались ссоры, да и не ссоры даже, мелкие стычки - верные спутники отчуждения. Неожиданно выяснилось, что их со Светкой, в общем-то, ничего не связывает. Чувства давно остыли, а жизнь, напротив, разводила каждого своей дорогой - ее к суетной деловитости, арбитражным судам, чужим машинам, курению и стервозности, его - к расслабленному бессилию, всепогодной рыбалке, каждодневному пиву и однодневному бытию. И хотя там, в туманном неосязаемом далеке, обе тропки вновь сходились у холодного камня неминуемого одиночества, сейчас им было не по пути.
Светка ушла, а он остался - в съемной хрущевке, с телевизором, компьютером, и короткошерстной ушастой кошкой. По телевизору вовсю угадывали очередного преемника российского "гаранта", кошка ночами приходила в постель, и прижималась горячим дрожащим боком - ей было холодно, а ему - одиноко. Компьютер просто стоял.
Еще месяц назад Сергей думал, что расставание лишь снимет с души обузу, одним махом отсечет нелепые рудименты "ответственности за семью" и "супружеского долга", но оказалось, что едва распростившись со Светкой, он затосковал. Не конкретно по ней, по ее телу, радость от которого давно перестал ощущать, не по звонкому голосу, так часто звучавшему для него лишь с упреком, а по привычному ощущению дома, по свету в окне, который ловишь взглядом, входя во двор морозным вечером. И снова выползли из темных углов, дурной каруселью закружились в сознании "философические" вопросы: отчего столь бессмысленна и нескладна жизнь, и как дошли мы до нее до такой? Нет, не "я", а именно "мы" - вон их сколько по базару ходит, многие приличные с виду, при семье и деньгах, а зацепишься с кем языками, и вылезает все то же - холод и немота зимней ночи. И много светится окон, да родного, зовущего нет.
Отдушиной стало чтение. А еще - Интернет.
*****
Голос звенел и переливался. Мощное звучание заполняло тамбуры и коридоры, обволакивало звукопоглощающие переборки кают экипажа, выплескивалось в энергетический отсек и централь управления. И они разлепляли глаза, с трудом выкарабкивались из компенсационных камер, изумленно оглядываясь друг на друга. А тот, что проснувшись раньше других, пошатываясь добрел до звукоконвертера, и врубил его на всю мощь корабельной трансляции, теперь с хохотом прыгал вокруг, скалил зубы, улюлюкал и тормошил едва приходящих в себя товарищей.
Нет, он не сошел с ума от долгого пребывания в анабиозе. Просто гремевший на весь корабль звук означал - впереди жизнь. Это был голос живой планеты. И ее энергоинформационные поля играли подъем сонному экипажу.
Они еще долго снижали субсветовую скорость, томительно ожидая, когда погаснет сияние фотонного выхлопа, которое мешало увидеть цель. Когда же, наконец, корабль лег на орбиту, то всеобщее возбуждение лишь усилилось. Мир, медленно проворачивавшийся перед взглядом пришельцев, был населен. Сквозь разрывы облачности на поверхности материков то тут то там прорезывалась мозаика упорядоченности. Серыми кляксами раскинулись города, едва заметными карандашными линиями вились дороги.
Цивилизация была молода. Она едва только осознавала себя, с удивлением обнаруживая собственную многоликость. Пять культур сливались в едином хоре. Каждая играла множеством оттенков, искрилась брызгами вариаций. И в каждой из них были свои слышащие - те, кто ощущал неясным для себя способом единую мелодию, видел пронизывающие реальность связи. Где-то их называли магами, где-то священниками, где-то учителями. Пришельцы осторожно коснулись их разума, чуть колыхнули мировую паутину - нет, еще рано, слишком рано...
И как ни хотелось чужакам явить себя, вступить в мир, с первого взгляда столь похожий на оставленную вдали родину, они не решились - всему свое время.
- Жаль, что мы сюда уже не вернемся - сказал тот, что месяц назад поднял на ноги весь корабль.
- Вернемся - ответил другой.
- Но это будем уже не мы.
*****
"С бесстыдством шлюхи приходила ясность..." - он помнил эту строфу с давних перестроечных времен. Ясность еще не окончательная, но что-то там где-то виднелось, и чем нахальнее, агрессивнее становился туман, тем резче являлось то, что было сокрыто. Пока лишь вывод: НИЧЕГО не обломится. Город все хорошел броской кичливой роскошью. Заводы стояли, зато росли, выпятив сверкающие глянцем бока, моллы и гипермаркеты - помпезные храмы глобальной неорелигии. И новообращенные толпами валили в их чудесные самодвижущиеся двери.
Порой Сергей тоже принимал участие в ритуале - пройтись по блеску керамогранита, поглазеть на раскинувшиеся по сторонам прохода бутики, свернув в отдел фильмов и музыки, потасовать коробочки компакт-дисков - авось что-то да попадется, а затем спуститься в супермаркет, где отовариться, расплатившись у бойко пикающей сканером кассы. Эта незатейливая процедура всегда вызывала одно и то же дурацкое чувство "глубокого удовлетворения" - приобщенности к блестящей успешной жизни, где все как в "цивилизованном обществе". А если в процессе такой "литургии" пропустить пару пива, то реальность и вовсе расцветала чудесными красками.
Потом опьянение проходило, и он становился тем, кем и был - выброшенной на берег щепкой, сторонним наблюдателем, мимо которого проносится поток чужой жизни. И самое интересное, что Сергей совершенно не завидовал другим людям-щепкам, плывущим в потоке. В отличие от многих знакомых по рыночному стоянию, своим неуспехом он в глубине души даже гордился, тем самым противопоставляя себя навязываемому образу жизни.
Но и на рынке нет-нет да находились близкие души. Как-то незаметно он сошелся с соседкой - девушкой, что арендовала смежный прилавок. Сначала раз - другой помог ей собрать в конце дня баулы с товаром, потом проводил до угла по улице, и вот уже они сочувственно перекидывались взглядами, когда не шел клиент, или не удавалось сбыть вещь за желаемую цену. Как раз наступала весна, с приходом тепла оживали чувства, и их обоих закружило, завертело в мельтешении апрельских дней. И снова, как когда-то, поверилось в неясное, но безусловно грядущее благо.
Ольга была лет на десять младше. Выпивоха - муж порой не ночевал дома, а двое мальчишек - три года и пять - воспитывались, в основном, бабушкой. Расклад банальный. И безысходный, хоть криком кричи. Но наперекор, вопреки безнадеге и безысходности, расцветала любовь. Сергей вдруг уверовал в какой-то "великий скачок", в сверхусилие, способное преодолеть разрыв между желаемым и настоящим. Он ринулся по старым и новым знакомым, потянул за все ниточки, напряг свои невеликие связи - бросить торговлю, устроиться работать, пусть не сразу, но получать хорошие деньги, вытащить с рынка Ольгу, и тогда все свершится. Все будет хорошо. Полученные ответы разочаровывали. В сущности, они лишь подтверждали то, что он и сам знал - никому не нужен тридцатишестилетний мужик с утратившим силу дипломом, лишь с базарным опытом за плечами. Где-то его могли взять рабочим, но зарплата... она удручала.
Удалось лишь единственное - подыскать Ольге место в круглосуточном компьютерном клубе, и теперь они могли подолгу беседовать, коротая ее ночные дежурства.
Их отношения развивались, и однажды, жаркой июньской ночью, под стрекот цикад из распахнутого окна, они стали близки уже не только духовно. А потом, снова и снова выкраивая время для встреч, бросались в душный омут соития, топя в нем скребущее чувство тревоги, ловя хотя бы на миг пронзительный просверк счастья.
Когда же они расставались, последним долгим соединением губ, то Сергей думал лишь об одном - не зацепиться бы взглядом, не заглянуть бы в глаза, боясь столкнуться с немым вопросом, в ответ на который он неминуемо отвел бы свой взгляд в сторону.
И настал день - при очередной встрече Ольга, отстранившись, глядя ему куда-то ниже подбородка, быстро произнесла, что не нужно им больше видеться. Сергей не удивился. Просто оборвалось что-то внутри, и все падало, падало в пустоту, и никак не могло достичь дна, чтобы, наконец, разбиться. Он шел рядом, пытаясь поймать ее руку, восстановить связь, прервать падение - тщетно. Маленькая ладонь не давалась, то резко отдергиваясь, то легко ускользая из пальцев. Бессильная шелуха тысячи слов, так и не сорвавшись с уст, закружилась в сознании. И осталось единственное: "Можно я буду тебе звонить?" - и мелкий кивок в ответ. Засеменили, зацокали каблучки по асфальту - нет, уже не догнать, исчезла из виду. Вот тут-то оно и грянулось оземь, и разлетелось в осколки, так что померк свет.
*****
Гевару он узнал еще до знакомства с Ольгой - вместе тусовались на форуме одного из патриотических сайтов, как раз в то время, когда Сергей усиленно искал для себя объяснения, продираясь от частного - своих собственных неудач - к общему, что связало бы воедино рассеченное по живому прошлое и настоящее. Гевара состоял в набирающей известность радикальной организации, и своим экстремизмом исподволь подталкивал Сергея, наводя, порой "от противного", на те или иные мысли. Так они сблизились, хотя и не достигли полного совпадения взглядов. Знали друг друга по псевдонимам - это было элементом игры, позволяя сохранить дистанцию при полной откровенности. Жили в одном городе, но никогда не виделись.
Когда появилась Ольга, Сергей забросил общение, теперь же, собирая себя по кусочкам, как никогда ощутил потребность излить душу. Они встретились. Сперва на "нейтральной территории", где никто не почувствовал бы себя стесненно, а другой раз у Сергея, под пиво с пересушенной прошлогодней воблой.
Виртуальный знакомец оказался ему почти ровесником - по манере общения Сергей представлял его младше. Рослый, коротко стриженый, Гевара имел привычку поглядывать исподлобья, и оттого смотрелся угрюмым, но стоило ему улыбнуться, а улыбался он часто, как от неприветливости не оставалось следа, и перед Сергеем представал открытый человек, свойский парень, которому легко доверять. Назвался он Александром, а советовал очевидное - не травить себя, и лучше всего куда-нибудь уехать, хоть ненадолго.
Эх, будь на дворе лето, или ранняя осень, закатиться бы на рыбалку, дней на пять, но тянулся февраль, теплый, угрюмый и серый, не оставляющий шансов даже на однодневные вылазки.
Вот и просиживал Сергей сутки напролет, ломая глаза о стеклянный лед экрана, долбя пальцами по клавиатуре, ввязываясь в бесконечные споры с многочисленными оппонентами, изливая в пустоту Сети свое ожесточенное отчаяние. Но тоска не уходила. Точнее говоря, она всего лишь уступила место нарастающему чувству никчемности, бессмысленности существования. Словно он был кораблем, который построили, и вот-вот собирались спустить на воду, но только море вдруг пересохло. Будто вообще нигде в мире не осталось морей. И невозможно даже затонуть, открыв кингстоны, и приходится жить, переоборудовав рубку под ресторан, а трюм под бордель. И так до той самой минуты, покуда не придут ушлые мужички с автогенами, да и не порежут на металлолом старое проржавленное корыто.
Бездеятельность закончилась неожиданно - было что-то важное, что Гевара хотел обсудить непременно в "реале". Сергей немедленно согласился.
Их новое рандеву состоялось в "Баварии" - стены красного кирпича, деревянные скамьи, низко висящие лампы. Пиво здесь действительно было отменным - собственная пивоварня, чешская технология. В динамиках погромыхивала древняя "Rainbow", настраивая на ностальгический, и в то же время решительный лад.
Сделав по паре хороших глотков свежесваренной "нефильтровки", обсудили канувшего в ночь Блэкмора, и разговор плавно съехал в привычное русло:
- Знаешь, кто будет преемником у "гаранта"? - Саша сделал короткую паузу, и сам же ответил - Нефтяник.
- Почему ты так думаешь?
- Я не думаю. Знаю.
- Откуда?
- Оттуда. Собираем, анализируем информацию, в общем... есть источники. Да ты не лыбься. Даром что он сейчас фигура даже не второго эшелона - третьего, в "ящике" не засвечен, но общественное мнение уже сформировано: национально ориентированный бизнесмен, поддерживает науку, разрабатывает новые месторождения, в перспективе нацелен на глубокую переработку нефти. Связями с Западом не замаран. Короче, "истинный ариец, характер нордический, стойкий" - Александр ухмыльнулся - пипл схавает. Завтра пришлю тебе подборочку - почитаешь. В него до хрена вложили. А придет вроде как на волне протеста - типа, "оппозиционный кандидат", "государственник", эдакий, блин, поворот в сторону "здорового национализма".
- Эк ты все разложил по полочкам. Клонишь-то к чему?
- А к тому, что Нефтяник будет у нас в городе через пару недель. Прилетит, голубь сизый, на корпоративном "Як-40" перетереть с местной элитой.
- И что, планируете какие-то "акции прямого действия"? - Сергей опять улыбнулся.
Александр ответил не сразу - сначала отвел глаза, помолчал, а потом, снизив голос, промолвил, искоса поглядывая на Сергея:
- Планируем. Мы завалить его хотим.
- Что значит "завалить"? - тот, казалось, не понимал сказанного.
- А то и значит, - теперь Гевара смотрел прямо в глаза собеседнику. - Может, ты поучаствовать захочешь?
- Зачем, почему?
- Потому, блин, что потом поздно будет. Избирательная кампания на носу. Или на переломе, сейчас, или никогда. Так вот получается.
- А я-то причем?
- Ха! Говорил, что хочешь активных действий, ну вот - действуй. Изменяй мир, блин!
- Ты это... серьезно? Я не киллер.
- А здесь и не нужен киллер - из винтаря мочить никого не придется. Всего-то нажать на кнопку. И нужен как раз такой - отчаявшийся, "идейный". Потом, любого киллера наверняка "ведут", а ты чист.
- А что ж среди "революционеров" героев-то не нашлось?
- Думай, что говоришь. Нас всех наперечет знают - без пяти минут парламентская партия. Вдруг провал? Запретят, разгонят. Выйдет только вред один. Потому нужен сторонний человек с мотивом.
- Как ты меня... используешь... А если я вас, бунтарей долбаных, сдам? Вот прямо завтра?
- Не сдашь. Ну а коли сдашь, так тебя же первого загребут, как провокатора. Согласишься помочь - тридцать штук зелеными. Пятерик сразу, авансом, остальное - в день операции.
- Покупаешь? А я за баксы не продаюсь, только за евро.
- Дурак. Деньги, чтоб ты понял, что все конкретно, что не фуфло я тебе втираю. Хоть угол себе на них какой-никакой найдешь, свой собственный.
- Да уж, угол. На кладбище, - Сергей замолчал, уставившись в кружку, затем, будто уже на что-то решившись, глянул в упор:
- Ну а потом-то что?
- А потом - завертится, только держись! - пылко всадил Гевара, и добавил, коротко и жестко:
- Не жить нам так дальше!
Нахмурился, и произнес уже совсем другим, блеклым каким-то голосом:
- Ладно. Хватит трепаться. Риск не такой большой как кажется. Если попадешься - посадят. Смертной казни теперь нет. Валить при задержании не будут - им исполнитель живой нужен. Вообще главное, чтобы во время акции тебя не повязали, а дальше поможем - спрячем. Если надо, то документы сделаем. Короче, думай до послезавтра. Потом просигналишь по почте - адрес мой знаешь.
Сергей молчал. "Street of dreams" - "Улица снов" - билась и грохотала в кирпичном полуподвале, не находя выхода.
*****
Как легко сделать неосознанный выбор - сказать "да" вместо "нет", свернуть не влево, а вправо, с тем чтобы уже никогда не вернуться к началу, и лишь потом, через время, вглядываясь в прошлое, осознать с досадой, а быть может и с радостью - вот где была поворотная точка! Или так и не вычленить ее никогда среди плотно нанизанных друг за другом выборов и решений - поди разберись, которое из них было определяющим.
И как порой трудно идти на поступок, заведомо необратимый, зная, что ничто после не будет таким, как прежде. Зная, что жизнь твоя изменится неотвратимо и грозно, стряхнет оцепенение, покажет норов, ринется водопадом вниз с отчаянной высоты. И счастлив тот, кто чувствует внутреннюю правоту, манящую неизбежность прыжка, а потом, барахтаясь внизу среди камней и шипящей пены, открывает в себе, что иначе и быть не могло, что какая-то запредельная, непредставимая сила провела его этим путем, неважно, к добру или к худу, но что так, только так было НАДО.
Это открытие - как награда. Значит прыгать имело смысл.
Дорога в аэропорт была пустынной и мокрой. Два утренних рейса на Москву давно отбыли, и низкое серое небо теперь ожидало их вечернего возвращения. Замызганная белая "копейка" неторопливо ползла в сторону города.
- Ну давай пройдем еще раз, - Гевара съехал на обочину и остановился. Впереди шоссе, делая петлю, загибалось вправо. - Машину оставишь здесь, только, разумеется, с той стороны дороги, ориентир - вон, двуногий столб - Сергей, сидевший рядом, хмуро кивнул.
- По прямой через лес, как я уже говорил, недалеко - метров четыреста. Движок не глуши, - типа на минутку отлить выскочил. - Сергей качнул головой вверх-вниз. - Тачку не запирай, все равно на трассе в это время никого не бывает, да и на фиг такая никому не нужна. Только проследи, чтобы бак был полный, - ждать неизвестно сколько придется, - снова кивок.
Они тронулись, прошли поворот, и через пару километров вновь остановились - судя по карте, в самом узком месте "тещиного языка", которым трасса охватывала совсем мелкую, заросшую редколесьем балочку.
- Ну вот, тут будет твоя позиция. Вылезай.
Прочвакав по грязи, вошли в лесополосу. Под деревьями было суше, облетевшие осенью листья лежали не прибитые за всю зиму ни морозом ни снегом.
- Не забудь брезент - подстелишь, и оденься потеплее. Так, теперь самое главное: дорога отсюда просматривается. Ты должен привести брелок в действие точно в момент, когда первая машина кортежа поравняется со знаком "конец ограничений". Вон он, тоже хорошо виден. Все. Остальное тебя не интересует. Отползай, вскакивай, и дуй что есть мочи к тачке. Не вздумай задерживаться, жевать сопли и глядеть чего там случилось, пусть даже оно рванет не вовремя, или вообще не рванет. Тебя это волновать не должно. Твое дело - надавил на кнопку, и ходу. Иначе пропадешь. А это на хрен никому не надо. Усек? - Сергей кивнул.
- Че заладил кивать как дебил? - Взорвался Гевара - Отвечай - понял, нет?
- Да. Понял. Давлю и сматываюсь. Все будет нормально.
- Ну смотри мне, блин, только не спались! И пусть совесть твоя будет спокойна, - Гевара криво улыбнулся, - Нефтяник ездит без ментовского сопровождения, только с охраной - имидж у него такой. Так что невинные менты не пострадают.
Они прошли через лес до того места, где Сергей должен был оставить машину, и вернулись обратно. Оказалось и вправду близко, деревья росли негусто, и Сергей прикидывал, каково будет бежать здесь. Он не бегал давно, но надеялся, что еще не совсем утратил былую выносливость. Брюха, по крайней мере, на Светкиной стряпне не отрастил, да и легкие куревом не попортил.
Когда снова погрузились в машину, Александр извлек из внутреннего кармана конверт, протянул Сергею:
- Держи. Тут баксы. Пять тонн, как обещано.
Тот слегка замешкался, потом взял деньги, засунул под куртку.
- Пересчитывать что ль не будешь? - Сергей как-то виновато улыбнулся, пожав плечами - Ну как знаешь. Остальное - в день операции.
- А ты можешь не отдавать наличкой, а сделать перевод, или на счет перечислить... только не на мое имя? Я скину данные.
- Чего это? Сам потом кому надо отдашь... - Гевара осекся, соображая. Чуть растянул губы в улыбке, качнул головой, и вновь став серьезным сказал - Заметано. Без базара. В сопроводиловке-то чего написать?
*****
В городе валил снег. Снегопад начался под утро, когда прилетевшие с запада облака закрыли собой колючие искорки звезд. Снег сыпал весь день. Поначалу набросился на город ожесточенной метелью, закручиваясь вихрями, змеясь поземкой, под вечер будто устал - сменив гнев на милость, медленно падал, торжественно и печально. На дорогах образовались заторы - летняя резина, сугробы, укатанный снег. Огни стоп-сигналов малиновым сиропом расплескивались на белом снегу в густеющих сумерках. Лихие маршрутки и те двигались медленно и осторожно.
В одной из несметной армии "Газелей", прислонившись пульсирующим виском к льдистому стеклу, сидел Наблюдатель. Все было натужно и трудно - Наблюдатель прикрыл глаза - слишком мало опорных точек, слишком мало времени. Каких нибудь лет двадцать назад он бы легко обнаружил источник не выходя из дома, а теперь третий час мотается по городу, и все играет в "холодно - горячо". Двадцать лет назад не пришлось бы околачиваться в общественном транспорте - имелась машина и оперативник-водитель, а ведущий вел, как положено. Сейчас он один. Все тогда шло как надо, как рассчитано, как предсказано, и становилось паршиво от такой предсказуемости. Тогда он наблюдал. Теперь, кажется, действует. Как все же жаль, что нет той сети! Башка раскалывается от напряжения, и все время: "холодно", "холодно", "холодно"... Стоп! - Волной нахлынуло ощущение - обреченность и одиночество, приправленные обжигающим знанием, опасное, как лезвие, намерение, такое же хрупкое, такое же тонкое, упирающееся острием в заснеженное, леденящее завтра. Это здесь.
- Остановите, мне здесь, остановите! - не дожидаясь, пока маршрутка затормозит, Наблюдатель сунулся к выходу. Его бросило вперед и вбок, на сидящих, кто-то ругнулся матом, водитель плюнул усталой злобой, и "Газель" остановилась. Хлопнула дверь, с лязгом пронесся мимо трамвай - Наблюдатель едва не угодил под колеса. Пятиэтажка напротив, узор светящихся окон - тот человек сейчас, как пить дать, стоит и смотрит на улицу. Два кирпичных столба, распахнутые в темень двора кривые ворота. Ему туда, несомненно.
Правильно ли он поступает? Можно ли вот так запросто убить человека? Пусть даже врага - "нового русского", да и враг ли он Сергею, может, отличный мужик, по-своему честный? - Ни о чем этом Сергей больше не думал. Глядя на падающий в темноте снег, он стоял, мучимый тяжким предчувствием, словно заживо погребенный под толстым слоем восхитительно искрящегося нежданного снега.
Весь день пытался дозвониться Геваре, но мобильник не отвечал. Наконец, уже к вечеру, Гевара позвонил сам, и сообщил, что несмотря на метель все остается в силе - слишком поздно что-то менять. Если только погода будет нелетной, и Нефтяник перенесет свой визит. Но, разумеется, заранее знать ничего нельзя, так что Сергею надлежит быть завтра в указанном месте в указанное время, и действовать как предписано. В случае отмены его оповестят. Это было все. Гевара дал отбой, и снова пропал, хотя Сергей очень надеялся, что тот явится поговорить с ним, как-то подбодрить накануне "дня Х". Намекнуть сам он не мог - стеснялся выказать слабость. Хотел позвонить Ольге, но вдруг подумал - а если она не на дежурстве? "Шифроваться" сейчас было выше его сил, да и что он ей мог бы сказать, чем порадовать, обещанием скорого "приятного сюрприза"? Глупо. К ней он должен прийти победителем, либо не прийти никогда.
А снег падал и падал, все сильнее отделяя его от родной "этой страны", в которой Сергей ощущал себя не более чем "нелегальным мигрантом", от всего "этого мира", несущегося вперед и вперед, грохочущего на стыках событий, со скрежетом пролетающего стрелки бифуркаций. Тихо мяукнула кошка, потершись об ноги, вспрыгнула на подоконник - все-таки не один, теперь они вместе смотрели в снежную ночь.
Грянул дверной звонок, и Сергей пошел открывать - Гевара? Вряд ли, тот бы наверняка предварительно позвонил.
За дверью стоял незнакомец. Роста выше среднего, неестественно бледный, одетый в короткую куртку. Было в нем что-то неправильное, но сразу Сергей разобрать не сумел, а после забыл, потому что незнакомец, бесцеремонно переступая порог, улыбаясь и протягивая для пожатия руку, поймал его взгляд черными своими глазищами, и больше уже не выпустил.
- Здравствуйте! Я от друга вашего - он хотел предупредить, да не мог дозвониться. Вот и пришлось так, без приглашения, как снег на голову...- Сергей невольно посторонился, пропуская гостя в квартиру. - Андрей, - представился незнакомец. Сергей закрыл за ним дверь, и застыл, не зная, что дальше делать.
- Вы... насчет завтра?
- Да. Тут сами видите, какое дело, - гость сменил тон, как будто бы понял, что слишком переборщил с жизнерадостностью, - снегопад, все осложнилось. В общем, завтра я буду вас страховать, вот оно как. Вдвоем-то надежнее.
Сергей предполагал, что его будут "пасти", и даже считал такой подход обоснованным - мало ли что, а теперь, значит, "пастух" собственной персоной явился... А может он тоже такой же - "наемник - дублер"?
- Да вы проходите. Я сейчас чайник поставлю, - оказывается, Сергей был даже рад, что пришел этот человек, что хоть кто-то готов разделить с ним глухую тоску затяжной ночи, и стальной холод грядущего утра.
- Да нет, не могу я. Завтра будем чаи гонять. Только дело сначала справим, - а взглядом сказал: "Все я, друг, вижу, все понимаю. Сдюжим, раз выпало."
И за одно только это "завтра" Сергей был незнакомцу всей душой благодарен - выходит, жизнь продолжится? И можно будет вот так же пить чай, смотреть из окна... просто жить?
- Так что, до завтра. И спокойной вам ночи! - гость опять улыбнулся, и сильней стиснул ладонь, чуть затянув прощальное рукопожатие.
Сергей снова остался один. "Геваре маякнуть, что ли? Странно, что он меня не мог вызвонить..." - шевельнулась ленивая мысль, и вдруг обнаружил, что стоит, держа в руках выключенный телефон - "...батарейка, кажется, села - а зарядник-то где ж?" - озираясь, рассеянно повертел мобильник - "Зачем-то я его брал? - Да! На зарядку поставить", - и на том успокоился. А спал хорошо. Крепко, без сновидений.
Наблюдатель вышел во двор, чуть застыл на пороге подъезда, засунул руки в карманы, и стараясь пореже хватать ртом колкий воздух, быстро зашагал прочь. Спать в эту ночь, увы, не придется.
Теперь у него была зацепка. Достаточно прочная, чтобы вытянуть за нее огромный кусок нехитрой мозаики происходящего. Когда, где, что, он приблизительно знал и раньше - слава богу, мониторить Интернет можно без широкой сенсорной сети. Трафик сам по себе "светится" неслабо, надо лишь отсеять ненужное. Но одно дело - снимать информацию с сухой "оцифровки", а совсем другое - впрямую воспринимать живого человека-носителя. Тут такое порой зачерпнешь, что и сам не рад - трудно избавиться от налипших чужих эмоций, мыслей-волокон. И вдесятеро трудней, когда ощущаешь любовь и жалость к носителю. Чувства слишком человеческие, чтобы делать трезвый анализ, но без них - никуда. Без них и анализ не нужен. Баланс... баланс... да где его сыщешь! И так всегда - быть человеком трудно.
Слишком долго он здесь, черезмерно долго. Так долго, что уже и не мыслит иной для себя жизни, вся она здесь, другой как и не было. Потому и остался одним из последних. Хорошо для дела? Это смотря для какого... Догадывались бы там, "за окоемом", чем он занимается... А кто сказал, что не догадываются? Эвакуационый канал открытым оставили, полный карт-бланш дали. Что это с их стороны, как не поиск вероятности? Все мы отчасти люди, а братьев, едва-едва не обретенных, терять никому не хочется. Потому и жаль этого несчастного носителя, что сами мы его взрастили, как брата себе, как ближнего. Взрастили для будущего, которого нет. Хоть и девяносто лет назад теория говорила, что все этим кончится, знали на что идем, но вложились тогда по полной - слишком давно их ждали. Потому и первый прокол пространства - сюда. И чуть не опоздали! Какой, однако, странный выверт - развитие, направленное в тупик тотальной унификации. Вот и бросили под стремительно набегающий "цивилизаторский" каток тех, кто более других противостоять готов был - чтобы прочие сами собой остались. Жестоко? Да. И дров наломали немало. Но нельзя иначе, если все со всем связано - не бывает на самом деле "дальних" и "ближних". "Прочие" выжили - не раскатал их "Закат" в лепешку, не выстроил по образу своему и подобию - мимикрировали они просто. "Восход" вон как сейчас поднимается, "Юг" сам себя сознает, теперь выдержат. Но может и в "Серединной земле" не все еще потеряно. Жаль, оценить точно возможности нет, сенсорную сеть свернули, опасно стало - все больше появляется слышащих, и многие что к чему серьезно соображают. Эх, сейчас бы и начинать в открытую контактировать! Триста лет ведь ждали! Да нельзя - снова уходим... И ему уже не вернуться. Потому и хочется, нет, не дверью хлопнуть, - камешек подложить под колесо окаянной этой машине, чтобы свернула в сторону, покатилась другой дорогой. И чувствует он - есть шанс малый, пока живы и в силах еще те, кто помнят, как это - "желать странного". Нужен лишь толчок, центр кристаллизации, единственная крупинка соли в насыщенный раствор, и, вытеснив грязь, возникнет структура. Только вот раствор насыщен ли? Крупинки - хватит? Теория фазовый переход не описывает, лишь предпосылки к нему. Данных мало. Значит - вперед по наитию, черт не выдаст! По самому краю, как в 1917. Тогда лишь толкнули камешек - и сошла лавина, и взметнулась до звезд красным протуберанцем! Сейчас всех сил - шевельнуть пылинку, в надежде, что мир вдруг изменится...
И еще... Серегу жалко - может статься, пропадет парень...
*****
Сергей едва ли осознавал, что случилось - лишь прижал большим пальцем кнопку - реальность сдвинулась, расслоилась на "до" и "после", а время то неслось вскачь, то тянулось резиной. Косматое зимнее небо, заоблачный гул самолета, слова Андрея: "Хреново будет - дави, только не попадись", он что-то сует в руку, называет какие-то цифры, и страшная нервная дрожь, когда из-за поворота выскакивает черный джип с горящими фарами, первый в кортеже. Все это было "до", а теперь отошло, кануло в иной мир, не существующий больше.
Взметнувшийся снег, комья земли, грохот, слетающая с дороги машина, оторопь и сумасшедший бег - вот рваное на куски, единственно существующее настоящее. А будущего нет, потому что орут за спиной: "Стоять!", а впереди еще сотни и сотни метров проклятого погребального снега, которые не преодолеть, не осилить. Кончилась жизнь!
Вот дерево. Теперь уже все равно, лишь бы успеть. На автопилоте - рывок из кармана, заветные, выжженные в подкорке цифры, негнущиеся чужие пальцы. Хреново. Совсем хреново. Все. Конец программы.
Его плавно рвет от земли и вверх, сквозь ставшие эфемерными ветки деревьев, сквозь плотную ткань реальности, и разум гаснет, чтобы не видеть собственной гибели.
"Подстава! Точно подстава! Знал ведь, да только не хотел верить!" - Наблюдатель стиснул зубы, глядя как юзом идет по дороге джип, как слетает в сторону, как упруго тормозит идущая следом за ним черная "бэха". Молодчики бойко выпрыгивают на снег, и бросаются за Серегой, - "знали, все они знали, и где будет, и кто! Да разве могло быть иначе! Ничего, ничего..."
Он лежит в снегу, за деревом, на другой стороне дороги. Где-то поблизости маячат Серегины "пастухи" - он их чувствует, но это сейчас неважно - пока не вернулись охранники, есть время. "Хотите, значит, "раскрытия по горячим следам"? Ужо будет вам раскрытие..." - и он тянет, тянет сквозь тонированное стекло дородного лысеющего человека. Наблюдатель смутно видит его шевеление - тому неймется, хочется глотнуть воздуха, закурить на морозце - "давай-давай, вылезай, ну чего ж ты..." - да не велела охрана, от греха подальше. Снова тянет: "...нет, нет никакой опасности, да его уж поймали, поди, - вроде ведут вон... а в тачке душно... закурить бы..." - есть, поддался дородный, открывает дверцу, выглядывает, смотрит по сторонам - "...нет, нет, все тихо..." - вылез, поправляет пальто, закуривает. Отлично! Наблюдатель приподнимается на колено - вот она лысина, в перекрестье. Плавно тянет на себя упругий лепесток спускового крючка, и отдача толкает его в плечо: "Кончено! Дальше - сами!"