Вена на локте все не хотела показываться, скрываясь под отекшими и дряблыми мышцами, и Назаров быстро сделал укол в почти прозрачную кисть. Старушка едва заметно вздрогнула и что-то промычала, приоткрыв обметанные губы. Пара черных капель соскользнули на пожелтевший пододеяльник, превращаясь в похожие на лошадок розовые кляксы.
- Утром прихожу проведать ее, а она бледная вся, - сказала соседка, стоя за спиной Назарова. - Я сразу "скорую", раз такое дело.
Назаров скатал в комок перчатки и тут же бросил их на истертый до желтизны паркет, рядом с выглядывающим из-под кровати эмалированным судном.
- В больницу бы вам, - сказал Назаров старушке, заполняя карту вызова.
- Да она не соображает почти ничего, - соседка махнула рукой. - Девяносто три года!
- И кто же за ней ухаживает? Родственники-то есть? - спросил Назаров.
- Да я и присматриваю, - пожала плечами соседка. - Больше некому.
- Давление я ей сбил, - сказал Назаров, вытаскивая из сумки чистый бланк сопроводительного листа. - Сердце нормальное, но шумы есть... На обследование ее отправил бы, пару тройку дней. И мне будет нужен ее паспорт, для оформления.
- Ну, если надо... - вздохнула соседка. - Соберу ей что-нибудь из вещей, у меня там дома приготовлено на такой случай.
Старушка после укола вся как-то обмякла, отвернувшись к стенке. Назаров проверил ниточку пульса на влажной от пота руке. Слабенький, но вроде стабильный. Для ее возраста вполне. Он и в больницу ее решил направить на всякий случай, чтобы потом, случись что, не писать утомительные объяснительные. Такой возраст требовал уважения и осторожности.
За тонкой стенкой громко хлопали шкафом и что-то звенело, словно рассыпали с десяток ложек и вилок. Словно и не в больницу собирает, а куда-то на дачу...
Часы в углу заскрипели, крякнули, и натужно пробили девять раз, наполняя тесную однушку звуком бронзового механизма. Со стен на Назарова печально смотрели портреты круглолицых дам в чепчиках, обрамленные багетами в темном лаке. Напротив окна, занавешенного уставшим прямоугольником из бархата, на полкомнаты раскорячился книжный шкаф. На полках вперемешку теснились книги с латинскими буквами на истертых корешках, широкие журналы из пожелтевшей бумаги, и какие-то разлохмаченные тетрадки, перехваченные крест-накрест суровой бечевкой. И бесконечные стопки писем, неряшливо сваленные вдоль стены. Все это больше походило на архив или заброшенный музей, а не квартиру.
Назаров оглянулся на старушку, быстро и спрятал пухлую стопку писем в сумку, между месячным отчетом и упаковкой бинтов.
Он не стал будить напарника, и сам перевозил старушку, усадив ее в кресло-каталку. Всю дорогу старушка сидела смирно, зажмурив глаза и прижимая к груди зеленую сумку с вещами. Когда подъехали к приемному отделению, Назаров выкатил кресло из машины. Старушка вдруг открыла глаза, посмотрела на него, и тихо, почти одними губами, произнесла:
"Un, deux, trois Les petits soldats".*
До конца смены Назарову оставалось еще пять часов, все это время проклятая считалочка не выходила из головы.
***
Закрыв входную дверь, Назаров приник к глазку, вглядываясь в желтый сумрак лестничной клетки. Тишина. Выждав для верности еще пару минут, он, наконец, снял обувь, и выложил свою добычу за сегодняшнюю смену. Кроме стопки писем из сумки появилась статуэтка из черного дерева - какие-то африканские мотивы и замысловатая резьба.
Первый раз Назаров украл года в четыре. В гости нагрянула тетя из Москвы, вся такая модная и разодетая. Он залез к ней в сумочку и стянул тюбик с дорогущей губной помадой, как потом оказалось. Юному Назарову этот косметический предмет был совсем без надобности, ну если только обои в коридоре вымазать.
С того случай он регулярно тягал предметы у кого можно и у кого нельзя, накапливая их в разных недоступных родителям складках квартиры. Причем выбор предмета происходил автоматически, руки сами выбирали, что где и как сделать.
Когда наступал избыток, он организовывал тайный склад где-нибудь на улице, часами просиживая и перебирая вещи чужих ему людей. Предмет словно держал в себе некое качество обладавшего им человека, вроде невидимой связи. И вот теперь он, Назаров, обладает властью и над человеком, и над этим качеством. Так он думал до момента полового созревания. После детские иллюзии сменились на подростковую поллюцию, но привычка что-то таскать намертво осталась, став частью характера.
Профессия фельдшера способствовала разнообразию интересных людей и мест, откуда можно было что взять. А человек обязательно должен был быть незаурядным. Вроде старушки с корнями из насыщенного прошлого.
Фигурку он поставил на самую верхнюю полку, между стеклянным лебедем первой учительницы, и мини-глобусом одной из случайных знакомых. Потом прилепил ярлычок с датой и указанием имени хозяина. Вся квартира Назарова представляла собой запутанный лабиринт из стеллажей и узких проходов между ними. Кровать он выкинул лет десять назад, заменив ее рулоном матраса, с целью экономии пространства.
Наскоро заев остывший чай колбасой, Назаров принялся за стопку писем. Требовалось понять, в чем ценность вещи и связанного с ней человека. После третьего письма Назаров вскочил с места и прибежал на кухню, а потом долго смеялся, сидя на табуретке перед ободранным холодильником.
***
Коньяк плескался где-то внутри жгучим комком, иногда порываясь ванильной отрыжкой. Назаров осторожно раскрыл одеяло и сел на кровать. Мутило...
- Гена, ты чего?
Назаров не сразу осознал, что обращаются сейчас к нему. И обращается женщина, с которой он занимался любовью меньше получаса назад. Закрыл глаза, чтобы не видеть обвисшую грудь, плохо выбритые ноги и поросший жесткий волосом треугольник. Это надо было сделать, заставить себя, перетерпеть.
- Чаю захотелось, сушит что-то, - помотал головой Назаров. - Ты спи, Лиза, я сам все.
Женщина сонно посмотрела, словно хотела что-то сказать, и отвернулась, укрывшись одеялом.
Когда он пришел, то она и не сильно удивилась. Открыла дверь и пригласила на кухню. Назаров молча вытащил из пакета бутылку коньяка, содрал упаковку с конфет и неловко разлил алкоголь в пыльные рюмки. Выпили молча, а потом Назаров начал путанно рассказывать что-то про судьбу, люди встречаются, первый взгляд и уже немолодые года.
Когда опустела половина бутылки, женщина взяла его за руку и посадила на кровать. Потом долго журчала вода в душе, а Назаров смотрел на стенку. За ней находилась его цель, ради чего он и пришел сюда. Лиза была лишь ключом.
После первого судорожного акта, похожего скорее на схватку, женщина тихо плакала, рассказывая о смерти дочки и спившемся муже. Говорила и о странной соседке-старушке, в которой нашла приложение своей нерастраченной заботы. Потом она долго до бесчувствия мучила его, пока он не отодвинул ее горячее тело. И только тогда она успокоилась, утолив тоску пополам со страстью.
Ключи от соседской квартиры он нашел сразу, на гвоздике около зеркала. Здесь же оставил стиснутую резинкой пачку денег, вроде как благодарность.
Когда он уже выходил, то из комнаты женщины донесся невнятный шум, словно кто-то перебирал одежду, а потом едва слышные слова:
"Quatre cinq six Font l'exercice"*
***
Старуха просто лежала в кровати и не спала, словно поджидая ночного гостя. Назаров включил свет, сел за стол и выложил перед собой письма.
- Мне нужна формула изменения Сен-Жермена, - сказал он и кивнул на залежи бумаг. - Я прочитал переписку и все знаю.
- Почему я должна передать ее тебе? - спросила старуха тихим, но твердым голосом.
Назаров начал было объяснять, а потом запнулся. Выходила ерунда. Действительно, зачем? Как объяснить обычному человеку, что с помощью этой формулы он может изменить себя?
Избавиться от проклятой привычки, наделить себя новым характером, наконец. Стать другим...Нормальным.
- Надо мне, - бросил Назаров. - Выкладывай формулу, бабка.
- Предлагаю обмен, - усмехнулась старуха. - Вы, сударь, окажете мне одну услугу, а я уж так и быть, поделюсь знанием.
- Услугу? - насторожился Назаров.
- Я задержалась на этом свете, - ответила старуха. - Смерть не спешит навестить меня. Требуется ускорить ее приход. И сделать это должен другой человек, а не я сама. На второй полке есть склянка с каплями. Плесните немного в стакан воды и дайте мне. Суеты на пять минут...
- Где формула? - спросил Назаров, подходя к шкафу.
-Словарь французского, прочитать текст на листке, вложенный между пятой и шестой страницей, - сказала старуха. - Теперь окажите услугу, выполните свою часть работы.
Назаров схватил книгу и вытащил серый лист, исписанный бессмысленными фразами на латинском. Неужели все так просто? Слова летели на пол и отражались от пыльных стен. Когда затихли последние буквы, Назаров упал.
***
Угрюмый мальчик стоит перед учительницей и повторяет неподатливую фразу из детской считалочки:
"Sept, huit, neuf IIs ont des vestes neuves".*
Произношение ужасное, а проклятые слова никак не хотят запоминаться. Но учительница не сердится, она улыбается. Она видит, что перед ней Коллекционер, который обладает способностью Переноса Жизни. Почему это всегда связано - она не знала. Он и сам не понимает своего дара, и еще долго ничего не поймет. Ничего, она будет ждать. Она меняла тело бесконечное количество раз, и каждый раз это делал Коллекционер. Он или она. Надо только ждать, и он сам найдет ее. Ключ и замок...
Учительница гладит мальчика по голове и заставляет снова повторять фразу...
***
Назаров открыл глаза, пытаясь сфокусировать зрение. Все расплывалось в каком-то тумане, тело было словно ватное и чужое. В голове еще застыла картина из детства. Обучение французскому у странной женщины, и странная считалочка, что ему никак не давалась. Совсем рядом раздался голос. Мужской и очень знакомый.
- Очнулся, солдатик? Вот и все, ты оказал мне услугу. Такая вот у тебя судьба, служить ключиком.
Назаров попытался крикнуть, и услышал голос старухи. Свой новый голос:
"- Ты меня обманула, сука!"
- Молодец! Быстро сообразил! - похвалила его старуха. - Но мне пора, мир ждет меня. Зайду к Лизе, а то еще припрется сюда. Может, развлекусь с ней напоследок. Заслужила ведь баба...
- Я все расскажу ей, чертова старуха! - закричал Назаров.
- Учти, у этого тела риск инсульта, - предупредила старуха. - Ну, будь здоров, Геннадий.
Перед тем, как хлопнула дверь, Назаров услышал давно забытые слова: