Бросив все, она спешит к нему. Глубоко вдохнув, открывает дверь: мальчик с криками катается по полу.
Помедлив секунду, Аня начинает делать то же самое.
Олег кусает ее за руку - больно, почти до крови.
Она тоже кусает его, не сильно - так, чтобы тот почувствовал.
Олег бьет себя кулаками. Аня боится, что останутся синяки.
Потом он ложится ничком, поворачивает голову набок и смотрит на Аню. У него большие серые глаза. Что в них? - она никак не может понять. И никто не может. Но ведь что-то в них есть, правда?
Ей хочется так думать.
Они лежат на полу: восьмилетний мальчик и двадцатилетняя девушка, они смотрят друг на друга, тяжело дыша и понемногу успокаиваясь. "Если ему плохо, мне тоже должно стать плохо, - думает она. - Это и есть сочувствие". Потом мальчик встает, оглядывается. Берет кубики и начинает складывать башню. Она будет высокой, знает Аня, выше его роста, и даже выше ее. Когда он достроит башню (то есть больше не сможет поставить кубик на вершину), то будет ходить и ползать вокруг нее. А потом сломает.
Ближайший час с Олегом все будет в порядке.
Тихонько, чтобы не спугнуть его, Аня выходит из комнаты.
Лунатики разные. Тех, кого приводят со всякой ерундой вроде задержки с развитием, отправляют домой. "С возрастом все компенсируется", - говорят родителям.
Возможно, так и будет.
В любом случае, для легких мест у них нет. И, что хуже, нет свободных рук: волонтеров, как всегда, не хватает.
- Ты знаешь, меня уволили, - говорит Ирина, - я брала слишком много отгулов. Мне сказали, я должна выбрать, что для меня важнее. Сказали, сейчас сложные времена.
- Ты молодец, - успокаивает Аня, - ты не бросила своих.
- Да, не бросила, - подтверждает Ирина. Кажется, она растеряна. Достает сигарету, закуривает. Потом добавляет: - В этом должен быть какой-то смысл, верно? Ну, в том, что мы делаем. Иначе невозможно, понимаешь? Должен быть прогресс.
- Да, - соглашается Аня. Она пьет вторую чашку кофе - одной уже недостаточно, чтобы взбодриться. За последние двое суток она спала не больше шести часов. - Должен.
Но не всегда получается. А если точнее, не получается почти никогда.
Аня вспоминает, как Олег строит башню. Лицо замкнутое, как у всех лунатиков после приступа. Нос будто замочная скважина. "Ты хочешь мне то-то сказать, - думает она в который раз, - что-то важное, а я никак не могу понять..." А может, ей только так кажется, и приступы Олега - еще один симптом болезни, с легкой руки блоггеров названной лунатизмом. С каждым годом они рождаются чаще - тихие младенцы с сонными лицами, вырастающие в детей, равнодушных ко всему, почти не чувствующих боли, голода и жажды, не желающих и не умеющих говорить. Господи, как я хотела, чтобы Олег сказал хоть слово, чуть на коленях перед ним не стояла! Хотя бы "мама"! Казалось, стронь этот камешек, и стена посыплется... Это же так просто: два выдоха, разделенные короткой паузой: ма-ма...
- ... Я хочу быть такой же, как все, - доносится до Ани, - ходить на работу с девяти до шести, зависать в кафе, смотреть кино, покупать шмотки. Хочу выйти замуж, иметь свой дом, понимаешь?
- Понимаю, - отвечает она, - но ты не можешь уйти.
- Не могу! - Ирина почти кричит. - Не могу, потому что боюсь! А если у меня родится такой?
Она тычет сигаретой в блюдце. Еще немного и расплачется.
- Нам надо услышать их, - говорит Аня сама себе. - Надо попытаться.
Комната для отдыха: четыре двухэтажные кровати с тумбочкой возле каждой. Место, где ты хоть немного принадлежишь себе.
Сквозь сон Аня чувствует, как ее толкают. Кажется, она закрыла глаза секунду назад. Ей нужно в туалет, причесаться, умыться.
Некогда.
Олег вновь бесится в своей конуре. Ему вновь нужна она.
"Я знаю, как его успокоить, - уверена Аня, - уж я-то знаю".
Олег крутится, заткнув уши.
Она делает то же.
Олег зажимает нос.
Аня повторяет за ним.
Олег давит на глаза большими пальцами. Это больно. Она слышит крик Олега. Он царапает себе веки, брови.
- Не надо, - кричит она, - хватит!
Аня хватает Олега за руки; тот, отчаянно крича, вырывается. Десятилетний мальчик может быть очень сильным, сильнее девушки. Аня хорошо это знает, и потому зовет на помощь.
Она проиграла.
Ей хочется бросить все и расплакаться.
Самое легкое - разбирать гуманитарную помощь. Первичная сортировка - памперсы, одежда, продукты - делается на автомате. Марина сегодня опаздывает, и Аня работает одна. Может, и к лучшему - сейчас ей не хочется ни с кем говорить. Неудача с Олегом еще не отлежалась в душе.
- Тебе помочь?
Это Андрей, тоже работает в центре. Не волонтер, постоянный сотрудник, всегда внимателен к Ане и ни разу еще не закончил беседу первым, даже если спешил. Ане кажется, что он влюблен в нее.
Смущаясь, Андрей объясняет: Марина попросила заменить.
- А что с ней?
- Она не сказала. Обещала позвонить в воскресенье.
Некоторое время работают молча. Аня думает, что Марину здесь больше не увидит и прикидывает, что и когда сможет делать за нее. Главная проблема - это, конечно, "когда".
- Знаешь, тут такое дело, - робко начинает Андрей. - Мне надо тебе сказать...
Аня досадует: неужели сейчас признается? Момент подходящий, они вдвоем, никого рядом: когда еще такое будет... Что ж ему ответить-то, чтобы не обидеть? Раньше надо было думать, ворона...
Прочистив горло, Андрей выпаливает:
- Будет проверка медицинских карт.
- Что?
- Указание из департамента генетического контроля. Говорят, с самого верха.
- Я волонтер.
- Неважно. Проверять будут всех.
Черт. Вот черт.
- Слушай, если тебе нужна помощь... если я могу что-то сделать, ты скажи...
- Почему ты решил, что мне нужна помощь? - резко спрашивает Аня.
Андрей застывает.
- Извини меня, - бормочет он, - наверное, я подумал не то.
Опустив глаза, достает из коробки упаковку мыла и держит ее, словно забыв, куда надо класть. Ане становится неловко, она касается его руки.
- Спасибо, что предупредил, - мягко говорит она. - Правда, спасибо.
- Краева Анна Сергеевна?
- Да.
Немолодой мужчина, судя по виду, служащий среднего звена, у которого полно дел,- пробежался пальцами по клавиатуре. Можно было и не ходить, понимает Аня, сэкономила бы время. Но ведь каждый раз надеешься...
- Прикоснитесь, пожалуйста, вот здесь, - оператор протягивает прибор с сенсорным экраном. - Так, а теперь здесь... Благодарю, спасибо.
На лице мужчины появляется озадаченное выражение. Он предлагает повторить процедуру. Аня соглашается: это проще, чем убеждать, что ошибки нет. Потом оператор прогоняет стандартный тест и просит Аню еще раз сдать анализ. Наконец созревает для вопроса:
- Вы знали, что у вас маркеры лунатизма? Полный набор, все до единого.
Если бы она курила - как Ирина - то достала бы сигарету.
- Знала.
- Если вы больны, почему нет симптомов?
Сколько раз она это слышала! На язык просится резкость.
- Спросите у докторов. Может, вам они скажут.
Мужчина подбирается к главному: есть ли у вас разрешение на работу с детьми? Или хотя бы справка, подтверждающая вашу дееспособность? Откуда нам знать, что через минуту вы не закатите припадок, слышится между слов. И если такое случится, кто будет отвечать? Я, например, не хочу.
Ей нечего сказать. Мужчина, посовещавшись с начальством, сообщает: у вас два часа, чтобы забрать вещи. Могло быть и хуже, утешает себя Аня. Например, он мог бы вызвать охрану.
Хотя нет, у такого кишка тонка.
Они сидят на кроватях напротив друг друга. Рюкзак собран.
- Как ты узнал? - спрашивает Аня. - Скажи, чего уж там.
Андрей усмехается - он больше не стесняется ее. Совместная работа - пусть и напоследок - сближает.
- Ты похожа на них, не замечала?
Верно, думает Аня, так и должно быть. Десять лет в приюте среди больных, где она старалась не выделяться, чтобы не привлекать внимания нянечек и медсестер. Перенимала привычки лунатиков, считая их нормой - пока не узнала, что мир за стенами приюта - не просто картинка на экране телевизора.
- А подробнее?
Андрей улыбается.
- Даже не знаю, с чего начать... Думаю, ты женский вариант Фореста Гампа.
- Что?
- Есть такой старый фильм. Видела?
Аня не видела. Андрей начинает пересказывать, но чувствует фальшь - не то, это все не нужно, говори прямо.
- Ты честная, - выпаливает он. Да, соглашается сам с собой, это верно. - А еще ты не замечаешь, когда тебя подкалывают.
Аня удивленно смотрит на него.
- Да, да, женский коллектив - это такое дело... но ни одна стрела тебя не поразила. Хотя, - прерывает он сам себя. - Я совсем не уверен, что ты понимаешь, о чем я.
- Не понимаю, - признается Аня.
Андрей хочет поцеловать ее. Секунду колеблется, потом спрашивает:
- И что теперь? Куда ты?
- Не знаю. - Аня вздыхает. - Куда-нибудь подальше. Туда, где волонтеров еще не гонят. Есть же такие места?
Андрей кивает.
- Есть один приют под Калугой. Хочешь рекомендацию?
Она хмыкает.
- Давай. И, знаешь что... если ты такой большой человек, у меня к тебе просьба.
Она хочет, чтобы я поехал с ней, ликует Андрей. Хорошо-то как!
- Я понимаю, это непросто... но ты смог бы перевести туда Олега?
Андрей сдерживает разочарование. Честная, мысленно усмехается он, сам же говорил.
- Постараюсь.
Аня смотрит на часы, надевает рюкзак. Уже не чужая, еще не своя, думает Андрей. Провожает ее до выхода. Снаружи, у дверей приемного отделения, начинается очередь. Она тянется вдоль тротуара, прижимаясь к забору, чтобы не мешать торопящимся мимо прохожим. С каждой неделей очередь все длиннее.
Эти тоже уже не чужие, думает Андрей, глядя вслед Ане.