Утренний свет проникал сквозь тяжёлые шёлковые шторы и падал на мои закрытые веки, отчего неглубокий сон, предшествовавший пробуждению, превращался в какое-то тёплое белое марево. Мне снился южный город, похожий на Стамбул, с узкими улочками и длинными фигурами прохожих, закутанных во всё чёрное...
Под бой часов я открыл глаза и, повинуясь многолетней привычке, энергично сел на кровати, полностью уже проснувшийся.
По левую мою руку на мягких подушках лежала молодая женщина. Лицо её казалось белым в этом ярком свете и ангельски прекрасным.
Мадмуазель Ирен Шляпкина.
Я улыбнулся, мысленно произнеся это имя. Будучи самой известной шляпницей Москвы, Ирен настаивала на том, что является французской подданной Иреной Карно, родом из Булони...
По-французски она говорила на удивление бегло. Почему на удивление?!
По роду своей деятельности я выяснил, что мою возлюбленную звали Екатериной Фёдоровной Пироговой, родом из Переславля, закончившей в своём городе школу трудового обучения для девочек и художественную гимназию в Москве.
Но когда мы встретились впервые, то я ещё не знал таких подробностей. Шёл 1907 год.
Я, измученный тяготами долгой дороги и переживший осаду Порт-Артура, вернулся в Москву, где и проводил своё время в поисках всяческих увеселений.
Мои друзья пригласили меня в "Чёрного Лебедя", виллу Николая Павловича Рябушкина, издателя "Золотого руна".
Там собиралась довольно вольная публика - московская богема, молодые дворянки и купчихи... Я даже заметил великого князя Сергея Михайловича Романова. Видимо, в поисках любовных приключений, он не преминул посетить и такое скандальное местечко, как "Лебедь".
Собственно, это был последний мой шанс лицезреть его лично - через четыре дня неизвестный бомбист-самоубийца взорвал великого князя вместе со всей его охраной, подбежав к карете и кинувшись под колёса...
Расследование поручили тайной полиции и Отделу. Изучив остатки взрывного устройства, я был вынужден признать, что его ингредиенты продавались совершенно свободно. Поэтому бомбист вполне мог быть фанатиком-одиночкой, почерпнувшим свои знания из самописных "руководств", ходивших в студенческих кругах по рукам.
С тех пор отбеливатель "Лилия", которым несчастный студент нитрировал аптечный глицерин, совсем исчез из магазинов, сделав труд домохозяек довольно хлопотным и безрадостным.
Но вернусь к тому вечеру в "Лебеде", когда Валера Брюсов читал со сцены свои стихи, а я увидел среди молодых барышень одну, которая своим обликом пленила моё сердце... Это была несравненная Ирен Шляпникова.
Потом, когда мы уже состояли в близких отношениях, я спросил её о том, какое же впечатление на неё произвёл мрачный штабс-капитан в отставке, подошедший к ней с комплиментами... Мрачность свою я приобрёл ещё во времена, когда командовал артиллерийской бригадой на Кавказе.
Но шарм боевого офицера у меня было не отнять. И, я уверен, именно мой героический облик привлёк внимание мадмуазель Пироговой-Шляпкиной. Но она сама предпочитала лукаво улыбаться в ответ на такие вопросы...
Жалования, назначенного мне Отделом, хватало на безбедную жизнь в двухэтажном доме на Бронной, и теперь, когда в мою жизнь вошла Ирен, казалось, что я наконец обрёл не только счастье, но и душевный покой.
Разглядывая лицо спящей, я напомнил себе, что пора бы спуститься в гостиную и за утренним кофе просмотреть свежие газеты и корреспонденцию. Бесшумно одевшись, чтобы не будить Ирен, я спустился вниз и приказал Василию подавать завтрак.
Как и все модистки, Ирен просыпалась поздно. В её шляпную мастерскую клиентки начинали наведываться с двух часов по полудню. Я же, напротив, начинал свой день в семь утра с двух чашек крепкого турецкого кофе.
Василий по праву был моей второй удачной находкой. Подобно своим предкам, немецким мастеровым, он никогда не задавал вопросов и держал язык за зубами, так что мне иногда казалось, что он тоже завербован Отделом. Высокий и худой Василий, в своём сером сюртуке, вернулся с кухни и расставлял на сервировочном столике кофейник и фарфоровые приборы, когда я, взяв с дивана "Столiчный КiберпанкЪ", устроился поудобнее и стал читать.
Газета была датирована сегодняшним днём. Одиннадцатым июля 1910 года. Этому дню предстояло стать поворотным в истории Российской Империи и пожалуй всего мира тоже.
Но в тот момент, когда я открыл газету, то ничего такого на первых страницах, естественно, не обнаружил.
Меня интересовали новости телеграфной индустрии. С тех пор как Сэмюэль Морзе и Альфред Вейл передали результаты съезда вигов из Балтимора в Вашингтон, прошло уже более шестидесяти лет. И за эти десятилетия, благодаря усилиям "Белл Телеграф", "Вестерн Юнион", а так же работам над аналитической машиной Бэббиджа, телеграф шагнул далеко вперёд.
Густая сеть проводов опутывала Северную Америку и Западную Европу. К сожалению, в России плотность телеграфных линий в 6 раз отставала от Англии, Германии и Франции. Не говоря уже от родины телеграфа - Соединённых штатов.
Именно этот печальный факт и был в очередной раз упомянут на первой странице газеты, что вызвало у меня горькую усмешку. Российская империя в 4 раза отставала от стран Центрального блока по плотности железных дорог. А в некоторых областях - в 17. Я не знал, на чём наши генералы собирались перевозить солдат в случае войны.
А о том, что война неизбежна, многие начали понимать уже в 1907. Я сам, находясь в железнодорожном депо крепости Кёнигсберг, в сентябре 1909 года, видел, как на разворотных платформах одновременно перемещались сразу четыре маневровых паровоза.
Нетрудно было посчитать, какую пропускную способность обеспечивал этот узел. Германия готовилась к войне. И готовилась основательно.
Чтобы отогнать тревожные мысли, я перелистнул страницу и стал просматривать коммерческие новости. Благо, они были приятнее политических.
Вот, к примеру, лаборатория Попова запатентовала новую телефонную станцию.
А фабрика "Шоколаднiца" купцов Филлимоновых открыла вторую коммутационную комнату - теперь "место" фабрики во всемирной телеграфной сети стало круглосуточно доступным, поддерживая до 99 одновременных коммутаций.
Великобритания тянула через Ла-Манш ещё один подводный кабель, обещая замкнуть амбициозное "кольцо" Лондон - Берлин - Париж.
На следующих страницах были напечатаны обзоры самых популярных "мест" "росс-телеграфа" с их адресами.
В одной заметке писалось, что некие злоумышленники вновь провели диверсию против Петроградского почтштампа, подключившись к его служебным линиям, и провели рассылку нескольких тысяч рекламных телеграмм на частные аппараты Мак Артура. Автор статьи настаивал, что в будущем это явление приобретёт глобальные масштабы информационного террора...
Я с неудовольствием подумал, что информационный террор появился ещё во времена книгопечатанья. С тех пор каждое утро постовые и дворники исправно обдирали с заборов и столбов вывешенные за ночь листовки всевозможных экстремистских партий и толков. И ведь кто-то старался, печатал. Впрочем, ими уже занималась "охранка".
На последнем развороте "Столiчного Кiберпанка" располагались вести из регионов. Вроде венчаний, похорон и прочих светских, церковных и общественных мероприятий.
Когда я бегло просмотрел колонки, то сначала не поверил своим глазам и ещё раз внимательно перечитал заголовки.
Новостей из Нижнего Новгорода не было. Такой крупный город, а за предыдущий день ничем не "отличился"? Я, было, подумал, что сотрудник, отвечающий в редакции за Нижний, заболел, и эту колонку вовремя не сдали в "набор". Всё равно выходила ерунда... Такая солидная газета. Ай-яй-яй!
Мучимый тревожным предчувствием, я допил кофе и, даже не притронувшись к завтраку, поднялся к себе в кабинет, где на специальном столе стоял аппарат Мак Артура - потомок печатающих телеграфов Божо, Эдисона и Морзе, совмещённый с дисковым телефоном Белла.
Для меня, разбиравшегося в современной технике довольно поверхностно, это была смесь телефона, телеграфа и печатающей машинки с приводом, работавшим на смеси эфира и спирта-сырца.
Каждые три дня я заливал в бачок аппарата эту адскую смесь. Выхлоп простенького двигателя выходил на улицу по узкому брезентовому шлангу, вставленному в основание "печатающей машинки".
Сняв трубку, я дождался ответа. Приятный девичий голос произнёс: -Алло!
-Алло. Барышня! - пробасил я в "рожок". -Будьте добры соединить с вэ-тэ-эс точка эн-эн точка эр-и.
-Секундочку... Соединяю. - и в трубку зазвучали характерные щелчки. Повесив трубку на рычаг, я стал смотреть, как пишущая машинка энергично печатала первую страницу официального "места" нижегородского Градоуправления.
Наконец из машинки показался верх листа писчей бумаги, на котором были отпечатаны следующие строки: "КОММУТАЦИЯ ПРЕРВАНА. ПРЕВЫШЕНО ВРЕМЯ ОЖИДАНИЯ ДЛЯ РЕЛЕ. ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ВЫЗВАНО НЕСКОЛЬКИМИ ПРИЧИНАМИ..."
Не дожидаясь, пока напечатается остальная часть страницы, я подошёл к окну и открыл его, впустив в кабинет свежий утренний воздух. Я мог видеть четырёхэтажную усадьбу Алябьева и новый дом, который спроектировал архитектор Нирнзее. На строительных лесах медленно ходили сонные каменщики, и поскрипывал блок, которым поднимали ведро цемента...
Я взял с подоконника курительный набор в чёрном деревянном ларце и стал умело набивать трубку, мысленно находясь между Москвой и Нижним.
Причина происходящего могла быть только одна - нарушена телеграфная и телефонная связь между городами. Произошло это, по всей видимости, вчера. В течении дня, но никак не ночью. Иначе бы в сегодняшней газете была колонка вчерашних новостей.
За время, прошедшее со вчерашнего дня, ремонтные команды вполне успели бы установить место разрыва и починить связь... Собственно, количество телеграфных и телефонных проводов между двумя городами измерялось десятками. Если не сотнями, конечно. Мог ли, допустим, ураган повалить сразу все столбы!?
Я раскурил трубку, чиркнув шведской спичкой по оконному стеклу. Аромат кубинского табака и чернослива наполнил мои лёгкие и голову приятным спокойствием. Закусив мундштук, я по-моряцки курил, сложив руки на груди, и прохладный ветер щекотал лицо. К вечеру собиралась гроза. Небо на западе было закрыто тёмной громадой туч и облаков.
Как человек, не склонный к панике, я старался рассуждать здраво. Ну подумаешь, пропала связь... В Нижнем были свой Отдел и своя "охранка". Разберутся.
Утро моё было не занято. Ирен просыпалась, дай бог, к одиннадцати. Так что, я решил съездить в телеграф-кафе на Кузнецком мосту. "Флюгеръ" имел отменную репутацию благодаря последнему слову техники - "ленточным" экранам, отражавшим модные веянья в дизайне телеграфных страниц.
Если существовал хотя бы один провод, соединявший Москву и Нижний Новгород, то в этом кафе мне должны были помочь его найти.
Я стоял на тротуаре в ожидании какого-нибудь извозчика или "мотора". Фордовские автомобили потихоньку вытесняли лошадей. Так же как трамвай практически вытеснил "конку". Сейчас в городе было две дюжины трамвайных маршрутов против десяти линий "конки", принадлежавших Бельгийскому обществу. Но ни трамвай, ни конка меня не устраивали. За 3 копейки в них катались студенты и прочие горожане с достатком "ниже среднего".
Я же предпочитал "за рубь но с ветерком". Извозчика долго ждать не пришлось. Показалась открытая двуколка. И вот уже детина в чёрном сюртуке кричал мне с козел: "Куда изволите, барин?!"
"Гони во Флюгер!" - ответил я ему, расставив ноги пошире и уцепившись за подлокотник коляски.
"Но!" - хлопнул тот вожжами по лошадиной спине, и хорошо "подрессореная" двуколка запрыгала по брусчатке.
Пока мы ехали, я смотрел по сторонам, отмечая про себя здания, появившиеся за последние несколько лет. Возвышалась за рекой радио-башня, построенная во время всемирной торговой выставки 1905 года. Для Российской Империи это был далеко не самый лучший год. Но в тот год по всей Москве появились американские кафе "Bell Telegraph", где за чашкой кофе посетители могли поговорить по телефону с другими городам, почитать свежие телеграф-газеты и разослать свою корреспонденцию.
Именно в таких кафе москвичи самыми первыми узнали о поражениях при Мукдене и Цусиме.
А в 1910 у всех на устах был Распутин со своими пьяными дебошами. Такие вести из Питера появлялись в полулегальных "жёлтых местах" со всеми их гнусными подробностями.
На афишных тумбах ещё влажной типографской краской блестели плакаты театральных спектаклей, и я подумал, а не взять ли мне билеты в Большой?
На тротуаре происходила уже привычная для Москвы картина - корчился и голосил сбитый "мотором" пешеход, вокруг которого столпились зеваки в ожидании приезда кареты "скорой помощи". В городе действовало ограничение скорости в двадцать миль в час, так что до смертей доходило редко, но дураков, кидавшихся под колёса хватало. В отличие от кнута, которым извозчики отгоняли особо резвых пешеходов, водителям "моторов" оставалось только давить "клаксон".
За сорок минут мы добрались до "Флюгера", расположенного рядом с салоном красоты мадам Дю Брюйон. Такое соседство показалось бы мне комичным, если бы не тот факт, что половина посетителей кафе были женщинами. Расплатившись с кучером, я поспешил во "Флюгеръ".
Внутри пахло турецким кофе, свежим хлебом, дамскими духами и ещё тем характерным влажным запахом, который исходил от компактных паровых двигателей, питавших машины Бэббиджа и их "ленточные" экраны.
-Добрый день, Олег Владимирович, - поздоровалась со мной телеграфистка Надюша. Трудно было поверить, но в таких кафе работали исключительно выпускницы реальных училищ и студентки факультетов естественных наук.
Их быстрые умные пальцы мелькали над клавишами перфораторов и "досками" коммутационных терминалов. Будь Ада Лавлейс жива до сих пор, "Королеве чисел" не было бы так одиноко ни в математике, ни в составлении алгоритмов.
На всякий случай, я показал Надюше свою золочёную клубную карту со стилизованным изображением петуха на башенном шпиле.
Мы прошли в отдельную кабину, где стоял мягкий диван, журнальный столик, экран и клавиатура "сигнального телеграфа". Надя села на круглый табурет без спинки и надела на голову наушники. Все телеграфистки носили косы или стягивали волосы пучком на затылке, чтобы не повредить причёску такой тяжёлой гарнитурой.
С чего начнём? - спросила она меня, и пальцы её рук застыли над клавиатурой, как у пианиста-виртуоза, собиравшегося играть что-то грандиозное.
Я стал называть адреса известных мне нижегородских "мест", а Надюша исправно "вбивала" их в терминал.
Ленточный экран состоял из квадратных "знакомест" - восемьдесят на шестьдесят ячеек, каждая из которых представляла собой ленту с изображёнными на ней буквами латиницы и кириллицы, цифрами, специальными знаками и шестнадцатью основными цветами. Электромеханический привод последовательно прокручивал каждую ленту так, что на поверхности экрана появлялся именно тот "символ", который нужен. Скорость вывода информации равнялась четырём символам в секунду. То есть, время заполнения экрана составляло 20 минут!
К счастью, заполнять экран можно было выборочно. И, в среднем, на одну страницу уходило 4-5 минут. За чашкой кофе клиенты телеграф-кафе дожидались очередной страницы нужного им "места", болтая с телеграфистками и листая свежие газеты.
Но в этот раз поболтать не удалось. Все названные мною нижегородские адреса оказались недоступны. Ответ был таким же, какой я получил дома с помощью своего аппарата Мак Артура.
Видя моё расстройство, Надюша сказала: -Погодите, Олег Владимирович. Есть ещё одно "место". Оно уж точно должно работать!
-Что за место? - удивился я тогда.
-Его адрес я вам назвать не могу. Скажу только, что это служебный канал для телеграфных служб. Мы используем его для связи с нашими коллегами в других городах, - и её пальцы застучали по клавишам.
На экране стали появляться знаки. Они росли как лавина, пока не сложились в надпись: "СРОЧНО. ВСЕМ КТО ЭТО ЧИТАЕТ. В ГОРОДЕ НА"
Последний активный символ закрутился, словно в нерешительности. Мы с Надюшей буквально впились в экран глазами. Наконец, символ стал точкой и надпись продолжилась:"КОММУТАЦИЯ ПРЕРВАНА. ПРЕВЫШЕНО ВРЕМЯ ОЖИДАНИЯ ДЛЯ РЕЛЕ. ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ВЫЗВАНО НЕСКОЛЬКИМИ ПРИЧИНАМИ. ВО ПЕРВЫХ, ПРОВЕРЬТЕ НАСТРОЙКИ ВАШЕГО ТЕЛЕГРАФА..."
-Фу! -Надя тяжело вздохнула и сняла с головы наушники, положив их себе на колени: -Что же там стряслось?!
Она пристально посмотрела на меня, словно я знал ответ.
-Не могли бы вы, Наденька, зайти на "место" Ярославского вокзала?! Я хотел бы забронировать билет в Нижний Новгород на сегодня.
Хорошо! - Надя кивнула и, снова надев наушники, произнесла в стоявший на столе микрофон: -Канал на 20 с ярославским вокзалом, страница билетных касс.
Экран ожил, и на нём появилось "меню", пункты которого нумеровались цифрами, как страницы в оглавлении книги. Подобно ресторанному меню, Надя могла с клавиатуры терминала выбрать любой из пунктов и переключиться на нужную ей страницу уже самостоятельно - без коммутатора.
У меня дома я так же мог набирать номер нужного мне пункта меню с помощью диска на аппарате Мак Артура.
Когда Надя попыталась заказать билет на сегодняшний экспресс до Нижнего, то на экране появилось объявление "ПРОСИМ ПРОЩЕНИЯ ЗА НЕУДОБСТВА, НО НА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ ПУТЯХ МЕЖДУ МОСКВОЙ И НИЖНИМ НОВГОРОДОМ ПОТЕРПЕЛ КРУШЕНИЕ ТОВАРНЫЙ ПОЕЗД, ПЕРЕВОЗИВШИЙ АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ БОЕПРИПАСЫ. ПОКА ПРОИЗВОДИТСЯ ЛИКВИДАЦИЯ ПОСЛЕДСТВИЙ АВАРИИ И РЕМОНТ ПУТЕЙ, ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЕ СООБЩЕНИЕ МЕЖДУ ГОРОДАМИ ВРЕМЕННО ОТМЕНЕНО. ВОЗВРАТ ДЕНЕГ ЗА КУПЛЕННЫЕ БИЛЕТЫ ПРОИЗВОДИТСЯ В КАССАХ ВОКЗАЛА. АДМИНИСТРАЦИЯ"
-Вот разгильдяи! - облегчённо улыбнулась телеграфистка Надя. Я через силу улыбнулся ей в ответ. Пусть уж думает, что всё так и есть!
Вообще, что бы не произошло, официальная версия всегда будет похожа на правду. Ведь её цель - унять любопытство и пресечь распространение слухов. Даже если бы, к примеру, несколько десятков людей увидели средь бела дня здоровенного таракана, то и здесь власти смогли бы всё объяснить и "замять".
Опровержением слухов про гигантских тараканов занималось целое подразделение в Отделе. Ещё одно подразделение ездило по городам в чёрных каретах, на которых был нарисован перечёркнутый крест накрест рыжий и усатый бич всех домохозяек. И те, кто сидели в этих каретах, в противогазах и с распылителями на коленях, знали твёрдо - то, что они едут убивать, реально и смертельно опасно, а не чьи-то досужие вымысли...
С другой стороны, объяснение МОГЛО оказаться правдой. Допустим, сошёл под откос поезд со снарядами. Сдетонировал спрессованный в брикеты порох или динамит. Взрывом разрушило рельсы, повалило телеграфные столбы...
"СРОЧНО. ВСЕМ КТО ЭТО ЧИТАЕТ. В ГОРОДЕ НА" - что за НА?!
Я крепко зажмурился на секунду, мысленно собирая вместе всё, что знал на данный момент. Нижний Новгород отрезан от Москвы и, по всей видимости, от других городов тоже.
За один день. Без предупреждения. Нарушено движение на всех крупных железнодорожных линия. Перерезаны все телеграфные и телефонные провода. В ГОРОДЕ НА.
-Надюша, я хотел бы сделать от вас приватный звонок, - я кивнул на телефон в углу комнатки.
-Хорошо, Олег Владимирович. Я подожду в зале, - телефонистка "выпорхнула" из кабинки, оставив меня наедине с телефоном.
Я набрал телефон своего начальника. Ждать пришлось недолго: -Алло?
-Игорь Карлович, здравствуйте! - поздоровался я как можно более беззаботным голосом.
-А, Олег, здравствуй, голубчик! А я давеча о тебе вспоминал. Как отдыхается?
-Замечательно... Игорь Карлович! Я вот с невестой на Капри уезжаю. Недельки на три. Хотел вас предупредить.
-Капри? Интересно... Интересно. Море, свежий воздух... Олег, тебя пограничники, как поймают, так им сразу расстрелять тебя велено.
Я замер с трубкой у уха, словно меня только что приставил к стене и расстрелял наряд воображаемых пограничников.
-Прошу прощения? Это шутка?!
-Нет, не шутка, Олег. Жестокие времена требуют жестоких мер... Что тебе УЖЕ известно?! - тон начальника не терпел возражений.
Поэтому я отчеканил в трубку: -Нижний Новгород захвачен неизвестным противником. Связь невозможна. Поезда не ходят.
-Похвально! Похвально, Олег Владимирович! - Игорь Карлович Бенедиктов, тайный советник Его Императорского Величества и глава особого отдела "охранки" продолжил: -Мне самому доложили полчаса назад. Всё тянули. Пытались связь наладить.
Набравшись храбрости, я пересказал шефу всё, что уже успел узнать. Тот помолчал и спросил: -Сам-то что думаешь?!
-Тараканы? - предположил я.
-Не говори чепухи, Олег! Ещё версии?
-Германцы, -впрочем эта версия казалась мне ещё нелепей.
-Как ты себе это представляешь?! - удивился Игорь Карлович.
-Ну... - перед моими глазами возникло фантасмагорическое видение эскадры боевых цеппелинов, разворачивающихся по ветру в закатном небе на городом . Вспышка, и борта "алюминиевых огурцов" окрасились клубами белого дыма. Внизу, среди неясно различимых в вечерней мгле кварталов, выросли столбы из грязи и камня. Грохот далёких взрывов казался глухим рокотом.
-Цеппелины, ваше превосходительство! - ответил я с такой ярой убеждённостью, будто всё это разыгралось не в моём воображении, а на самом деле.
-И ещё... - решил уточнить я на всякий случай: -Есть ли сейчас в Нижнем Новгороде кто-нибудь из царской семьи или их родственников?!
-Хм... Проверяем. И про цеппелины тоже. Отличная идея про дирижабли, Олег! - в задумчивости произнёс Игорь Карлович.
-Вы находите?!
-Да! То есть, нет. Версия с германцами - тоже чушь. Но про дирижабли - хорошо. Сегодня вечером по расписанию в Нижний отправится пассажирский дирижабль "Беркут". Построен в этом году во Франции. Крейсерская скорость у него 50-60 км в час. Так что за 10-12 часов доберёшься до Нижнего. Завтра днём будешь уже там.
-Я?! - слова шефа снова вогнали меня в ступор.
-Ну не я же! - повысил голос Игорь Карлович: -Езжай домой. Собирай вещи. В пять за тобой заедут. Документы и передатчик мы тебе подготовим, будь покоен.
-Я лечу не в команде?
-Нет, Олег. Ты полетишь один. В одиночку у тебя всегда лучше получается! - тут шеф был непреклонен.
-Будет исполнено, Игорь Карлович! - дождавшись гудков, я повесил трубку и бессильно откинулся на спинку дивана. Дела принимали самый скверный оборот.
Безумно хотелось выпить и закурить...
-Вот и ты, мон шер! Был на службе?! - произнесла своим нежным голосом завтракавшая в гостиной Ирен. Впрочем, эту полуденную трапезу завтраком назвать можно было только условно. В комнате пахло молоком и свежим французским хлебом. Я отдал Василию свои котелок и трость и прошёл к дивану.
На коленях у Ирен лежала наша болонка - Густав. Я с трудом определял, где у Густава хвост, а где голова. Динные и прямые волосы превращали собаку в некое подобие скирды с двумя одинаковыми розовыми бантиками на хвосте и на чёлке. Если Густава позвать, то он поворачивался головой к звавшему. К миске он тоже стоял, повернувшись головой.
Во всех остальных случаях понять, где голова, было затруднительно.
Когда я вошёл, Ирен поглаживала Густава одной рукой, а другой перелистывала лежавший рядом дамский журнал с дорогой четырёхцветной полиграфией. Можно было разглядеть манекенщиц в вечерних платьях и какие-то украшения.
Я присел рядом, и мы поцеловались. Густав, которого перестали гладить, забурчал как маленький автомобиль Генри Форда и заелозил у хозяйки на коленях, суча лапами. Заметив краем глаза его передние лапы, я непроизвольно отметил: "Голова!"
Ирен погладила меня по щеке: -Милый, что случилось?!
Я нахмурился и ответил: -Меня посылают в командировку. Сегодня вечером за мной приедет машина.
-И снова командировка, - Ирен, отвернувшись, стала апатично листать журнал.
Её губы выпятились, как у обиженной гимназистки. Но это было единственное, что напоминало в Ирен ребёнка. Она была рассудительной женщиной, не склонной к сиюминутным капризам, но относительно моей службы Ирен имела своё веское мнение - "Олег, тебе уже не двадцать, чтобы скакать козлом по всей империи, когда твоему командованию этого захочется. Если тебе всё равно, куда и когда тебя посылают, то подумай хотя бы обо мне."
У меня было чувство, что однажды, вернувшись из очередной поездки, я не застану дома ни её саму, ни её вещей.
-Куда на этот раз? В Нижний Новгород? - предположила Ирен, и я внутренне вздрогнул.
-Да. Как ты узнала?!
Ирен повернула ко мне лицо и ответила.
-Я нашла у тебя в кабинете распечатку. Мне показалось странным, что ты не смог попасть на ту страницу. Я повторно связалась с коммутационной, но телефонистка сказала, что связи с Нижним Новгородом нет. Там был какой-то пожар на ретрансляторе.
Итак, Отдел уже действовал. Не знаю, кому в голову пришла идея про "сгоревший ретранслятор", но теперь это было "официальной версией".
Очевидно, что телефонисток уже проинструктировали.
-Как давно ты звонила?
-Полчаса назад, - Ирен говорила таким бесцветным замогильным тоном, что мне было немного не по себе.
Тогда я собрался с духом и предложил: -Ирен, я хотел бы, чтобы ты уехала из страны на месяц.
-Что?! - её изумление передалась Густаву, и он стал коротко и тонко лаять, смотря на хозяйку блестевшими из-под чёлки глазками.
-Я не имею право разглашать подробности, но лучше покинуть страну сейчас, пока это ещё возможно. Потом может быть уже поздно... - я старался говорить как можно более спокойно.
-Олег, мы же в Москве. Что здесь может произойти? И почему тогда ты не поедешь со мной?
-Меня расстреляют на границе - как дезертира, - честно ответил я и, откинувшись на спинку дивана, отрешённо уставился в потолок.
И тогда Ирен сказала слово, которое я никогда не ожидал от неё услышать. Провинциальная девушка Екатерина Пирогова, возможно, могла его сказать, но она не знала французского. Ирен Карно знала французский, но с её "comme il faut" никогда бы не опустилась до грязной брани.
Не веря своим ушам, я посмотрел на Ирен. Глаза её сверкали.
Поднявшись с дивана, Ирен бросила: "Уезжаю по делам!" и ушла в свою комнату.
Оставленный на диване Густав тихо и тонко скулил. Наконец, и он, спрыгнув с дивана, оставил меня одного. Я слышал, как собака, пыхтя и преодолевая слишком высокие для неё ступеньки, поднялась на второй этаж, вслед за своей хозяйкой.
Я вытащил из кармана золотые часы-"луковицу", посмотрел время, и решил начать собирать саквояж. Может, мне стоило поговорить с Ирен, но я не хотел начинать крупный скандал в день отъезда. Мне и так уже хватало неприятностей.
Поднявшись в кабинет и закрыв дверь на замок, я открыл зелёный армейский сундук, стоявший в углу кабинета. Может быть, этот обитый жестью деревянный короб и не вписывался в обстановку, но для меня он был практически родным.
Вытащив из сундука жёлтый дорожный саквояж из телячьей кожы, я стал аккуратно укладывать в него вещи из сундука.
На самое дно легли три цилиндрические ручные гранаты с зарядом "дихлофоса" и ещё две термитные шашки. За ними отправились охотничий нож "боуи", морской револьвер образца 1895 года, заряженный пулями с азидом свинца, и патронташ к нему.
Сверху я уложил тёплый свитер, жестянку с медицинскими инструментами и лекарствами, походную флягу, наполненную "ракией", электрический фонарь и сменный комплект белья. Я не раз собирал этот саквояж в дорогу, поэтому важные вещи уже были разложены по его боковым отделениям.
Немного подумав, я положил сверху пару миниатюрных сигнальных ракет - "зелёную" и "красную". Такие ракеты можно было пускать прямо с руки. После выстрела к кулаке оставался только "вышибной стакан" - трубка с запаянным дном, выполнявшая роль ракетницы.
Когда вещи были упакованы, я сел на сундук и стал обдумывать, что же мне предстояло.
Судя по всему, от меня требовалось выйти на связь с нижегородским Отделом. Получить от них оперативную информацию и отправить её в Москву с помощью радиотелеграфа, который мне выдадут перед посадкой на дирижабль.
Можно было с уверенностью сказать, что я не единственный, кому поручено выяснить судьбу Нижнего Новгорода. Сейчас Отдел связывался с генералами, те через свою штабную связь выходили на воинские части - конную разведку, химическую артиллерию и аэродромы.
Я представил, как из закрытого пакгауза выкатывался, скрытый дымом и паром, бронепоезд, чтобы окольными загородными путями выехать на ветку, ведущую к Нижнему Новгороду.
Аэроплану нужно 2-3 часа, чтобы долететь до пригородов Нижнего. Маневровому тепловозу с газотурбинным двигателем, при условии, что не будет никаких помех на дороге - 7-8 часов. Боевому "цеппелину" с двигателями "Майбах" - 10 часов. Бронепоезду - 15 часов. Первые конные части с вьючной артиллерией будут там через двое суток.
А через четверо суток пехота и тяжёлые мортиры возьмут город в кольцо. И если надо будет, то закидают его "дихлофосными" минами.
Я, как и шеф, не верил в версию с тараканами. Максимум, на что отваживались эти бравые усачи - уединённые селения староверов на Енисее и Оби. Глухие деревушки и выселки в Нечерноземье.
Если начнётся война, то они станут действительной угрозой. Некогда и некому будет следить за сёлами...
И люди с упругими выпуклыми животами будут вразвалку расхаживать по их тихим улочкам, пока однажды не треснут, как перезревшие сливы, выпуская наружу вместе с перепревшими кишками твёрдые блестящие панцири, шевелящие длинными ногами и усами...
Нет. Я был уверен - то, с чем мне предстояло столкнуться - посерьёзней, чем эти мерзкие твари. И у меня будет от силы трое суток перед тем, как аэростаты "корректировщиков огня" поднимутся в небо, и артиллеристы навинтят взрыватели на сигарообразные снаряды с жёлтой каймой.
Двое суток, чтобы разобраться в ситуации и попытаться её исправить. В одиночку. Впрочем, первым делом надо было долететь. Там и видно будет!
А сейчас я должен был с пользой потратить оставшееся мне время. Сев за стол, я взял из ящика чистую бумагу, "вечное перо" Паркера и... положил на столешницу.
Я хотел написать прощальное письмо для Ирен. Но не знал с чего начать. Если ей доведётся его читать, значит, к тому времени я буду уже мёртв. И всё станет неважным... Для меня. Но я любил её. И забота об её благополучии значила для меня очень многое.
Своё завещание я переписал ещё несколько месяцев назад, включив в него Екатерину Пирогову, так же известную как Ирену "Шляпкину" Карно.
Василию я тоже оставил неплохую сумму в государственных облигациях. Но не настолько большую, чтобы ему захотелось меня отравить.
Решив начать письмо с обращения, я написал размашистым почерком "Дорогая Ирен, если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых..."
"Какая ерунда!" - невольно подумал я, перечитав написанное. Скомкав лист, я отправил его в мусорную корзину. Туда попали ещё четыре листа, пока я наконец не очистил свои мысли от всяческой сентиментальной и фальшивой чепухи.
И стал писать кратко и ясно. Мне очень многое нужно было сказать. И не только о своих чувствах, но и о тех людях, которые смогут поддержать Ирен после моей смерти, о двух тайниках с драгоценностями и секретном счете в швейцарском банке.
Закончив письмо, я тщательно заклеил его и запечатал сургучовыми печатями. Было уже пол четвёртого дня. Я слышал, как два часа назад ушла Ирен. Когда парадная дверь открывалась - звенел колокольчик.
Спустившись в гостиную с саквояжем, я отдал конверт Василию, объяснив, что с ним делать. Тот молча отнёс его к себе в комнату. Это был не первый раз, когда я просил его о подобной услуге.
В ожидании машины, я сел на диван и стал листать забытый на столике дамский журнал - "Модница".
Меня позабавила и отвлекла от тревожных мыслей статьи "Машина Бэббиджа для кухарок", где простыми словами описывалась работа электрорелейных монстров, взламывавших вражеские телеграфные коды и составлявших баллистические таблицы для артиллерии.
Когда я дошёл до высоко литературного описания блока предикативной логики, на улице протяжно заревел пневматический клаксон. За мной приехали...
-Вот, Олег Владимирович! Ваши новые бумаги. А тут "легенда", - Стас сунул мне папку с имперским паспортом, разными документами и напечатанной на нескольких листах моей "липовой" биографией.
Мне предстояло стать Кириллом Ефстафьевичем Прянишниковым, фельдшером первой земской больницы, отправлявшимся в Нижний Новгород на обмен опытом. Как я понял, такой человек действительно существовал на самом деле и собирался сегодня лететь на дирижабле, пока его не перехватили агенты Отдела.
Легенда мне нравилась. Что-что, а резать и штопать я умел профессионально. Мне могло не хватать теоретических основ, зато практики было предостаточно. После Порт-Артура я серьёзно подумывал о дипломе хирурга.
Стас достал из-под сиденья небольшой металлический ящик, в котором я опознал радиотелеграф. Увесистая штука.
Владислав был техником Отдела. Худощавый умный юноша с копной вьющихся волос и какой-то нелепой бородкой, торчавшей из его подбородка подобием помазка.
С телеграфом он обращался очень бережно. Даже опасливо.
-Олег Владимирович! Если вас попытаются захватить враги, выдернете вот эту боковую чеку. У вас будет двадцать секунд, чтобы скрыться перед тем, как телеграф самоуничтожится. Вы меня понимаете?
Я молча кивнул в ответ. Я уже разбирал такой телеграф. Ещё на первом задании, когда мне его выдали. И без удивления обнаружил, что замедляющая трубка отсутствовала.
Если бы я выдернул чеку, то у меня не было бы и двух секунд. Моё тело тотчас разорвало бы вместе с прибором, что собственно и нужно было Отделу.
Мысленно я порадовался, что мне дали именно эту "интересную" модель, которой можно было заминировать комнату или дверь. Нужен был только моток тонкой прочной лески, один конец которой привязывался к чеке, а другой, скажем, к дверной ручке.
Что касается самого телеграфа, то он шифровал свои послания с помощью одноразовой перфоленты. Как только сообщение зашифровывалось, то "израсходованный" отрезок ленты автоматически сгорал в пламени миниатюрной горелки, встроенной внутрь самого прибора.
Чем гениальнее - тем проще!
-Билеты на рейс вместе с паспортом, - продолжил Стас, пока мы ехали на Царицынский аэровокзал, откуда взлетали все гражданские аэропланы и дирижабли: -Тут список адресов и телефонов наших агентов в городе. Его придётся запомнить прямо сейчас. Я вам помогу.
И всю оставшуюся дорогу я как попугай проговаривал фамилии, номера, позывные. Хорошая память была неотъемлемым свойством агентов Отдела и "охранки", но и она была следствием таких вот нудных тренировок.
Наконец Стас сжалился и, открыв окно, запалил лист с адресами от бензиновой зажигалки. Я смотрел, как огонь жадно пожирал бумагу, а воздушный поток отрывал чешуйки чёрного пепла и уносил их прочь.
Словно всё моё прошлое сгорело в ту минуту. Теперь я был столичным фельдшером Прянишниковым К. Е.
-Вы раньше летали? - обратилась ко мне потная полная дама лет пятидесяти. Рядом с ней стоял лысый господин в сюртуке, державший за руку мальчика лет семи, одетого как юнга. Как я понял, это была семья. Мещане. Он - мелкий государственный чиновник. Она - домохозяйка.
Тоже пассажиры дирижабля.
Я усердно изображал волнение перед полётом и, застегнувшись на все пуговицы, потел на солнце. Было уже не так жарко, как в полдень, но пекло изрядно. Приближающаяся гроза делала воздух влажным и душным.
-Нет-с, не доводилось! - ответил я, и ещё раз посмотрел на "Беркута". До отлёта оставалось пол часа. И дирижабль спешно готовили к подъёму в воздух. Его огромная стометровая туша темнела над взлётным полем. Пассажирская гондола с вынесенными на элеронах двигателями и пропеллерами через воздушный трап сообщалась с швартовочной башней.
Сам алюминиевый "баллон" удерживали у земли прочные стальные тросы. Парусность у него была - ого-го! Тросы скрипели от натуги, а дирижабль рвался как пёс на привязи, в нетерпеливом ожидании, когда же, наконец, его отпустят на вольные просторы.
На борт грузили почту, тюки с бандеролями, наш багаж. Команда прилаживала к дну гондолы дополнительные топливные баки.
-Па-па! - мальчик в "матроске" потянул отца за руку, привлекая его внимание, и спросил: -А если нас обстреляют разбойники? Мы разобьёмся?!
Вопрос мальчика показался мне забавным и я прикинул, что если мы полетим на высоте 2-3 километров, то в худшем случае винтовочные пули смогут наставить нам синяков, а скорее всего так и не долетят. Винтовочного и пулемётного огня дирижабль мог не бояться. Другое дело, что уже на этой высоте было довольно холодно, а воздух сильно разреженным. Видимо, на дирижабле стояла система отопления, а забортный воздух подавался в гондолу под давлением.
Ещё была опасность атмосферного статического электричества, которое накапливалось на корпусе баллона. Я слышал, что с одного приземлявшегося дирижабля скинули вниз швартовочный трос, который схватил рабочий. Весь скопившийся заряд ушёл через тело бедняги в землю, отчего он даже потерял сознание.
Внутри "баллона" дирижабля находился водород. Утечка из "баллона" и случайная искра могли превратить дирижабль в пылающий факел вместе со всеми, кто на нём летел.
-Я думаю, Поль, разбойникам мы не по зубам! - ободряюще ответил отец мальчика и улыбнулся, потрепав сына по голове.
"Но стрелять обязательно будут!" - мысленно прокомментировал я. Как ни старалась полиция, но в провинции постоянно образовывались всевозможные банды. Пострелять по "ероплану" или "дерижабелю" для них было приятным развлечением.
-На посадку! На посадку! - зычным голосом закричал матрос у трапа (членов экипажа дирижабля по традиции называли "матросами"). И пассажиры, в основном граждане среднего достатка, спешно двинулись к швартовочной башенке, чтобы взойти на борт.
Когда отцепили последние тросы, и земля стала медленно уплывать вниз, я, примкнув к окну, окинул прощальным взглядом царицынский аэропорт.
"Беркут" отправлялся в неизвестность...