Аннотация: О любви, ностальгии.. Когда уезжали "навсегда", и не было мобильных телефонов. "Америка-"разлучница"..
ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО
Все события и персонажи вымышленны, все совпадения случайны.
Май, тепло. Мне двадцать лет, у меня все впереди. Я уже хочу всего, но ничего еше толком не было, и непонятно, будет ли, и с кем. Я иду по улице. На мне красное трикотажное платье. Я его купила в Москве. Мама в ужасе, но я уже взрослая, ношу, что хочу. И черный широкий пояс перетягивает талию. Туфли черные на каблуках, колготки черные с узором на щиколотке. Хотелось бы гладкие, без узора, но на нашем рынке таких нет. На плече у меня сумочка, сегодня маленькая - я иду в гости. Обычно сумка большая, чтоб поместился словарь. Я учусь в университете большого провинциального города, изучаю английскую филологию. Я чувствую прозу, и хочется мне так же что-нибудь чувствовать и в своей жизни, но мне нечего. Любовь у меня уже была, но как-то не заладилась, поэтому я хожу в красном платье и перевожу поэзию в свободное время.
Однокурсники мои - или мальчики-ровесники, как Толя, или мужланы, как Валерка, только из армии. "Девочка, ты с мамой живешь, или в общежитии?" С родителями я живу, и вовсе не девочка, но это не его дело, да я и женщиной себя не чувствую. Я вообще мало чувствую, если не в литературе, книгами и спасаюсь, иначе можно с ума сойти, с ровесниками я только дружу, и мне не нравится никто из мужланов. А они, то есть Валерка, еще и издеваются: "Все принца ждешь? Ну-ну". Да, жду. Дождусь ли? Вот в чем вопрос.
Я уже не на улице, а в квартире. Пришла на вечеринку, все университетские тут, разговаривают, толпятся у накрытого стола. Наш главный стукач Игорь как бы в шутку грозит мне: чего, мол, опаздываешь. Я умильно и озорно ему улыбаюсь, он ставит бокал на стол и начинает приплясывать "цыганочку". Он уже на меня не смотрит: изображает весёлость и гостеприимство. Кто-то ему подхлопывает, он идет вприсядку..
Я держу улыбку на лице, обвожу комнату глазами: пьяные американцы, пьяноватые девочки с моего факультета, с озорными улыбками, как у меня, почти трезвые с моего же факультета мальчики, улыбаются услужливо, но бдительно: к третьему курсу у них у всех такие улыбки. Мальчикам строго сказано: не напиваться, факультет у нас идеологический, прежде всего. Девочкам тоже надо помнить, что страну представляем, но можно и выпить, почему нет, ведь и танцы будут.
Игорь умело изображает самого пьяного. Ему надо уследить за всем: и чтоб гостям было весело, и чтоб все наши с ними легко беседовали, как будто мы с ними дружим, души нараспашку. И и в то же время нельзя допустить, чтоб кто-то разговаривал с американцем один на один, а если уж такое случилось - американский гость отвел тебя в угол - надо отвечать гостю громко, чтоб товарищам было слышно. Это нелегко, американцев пятнадцать человек, но у Игоря большой опыт работы в комитете комсомола и по партийной линии.
Быть здесь - большая удача, едва ли не единственная возможность поговорить на иностранном языке по-настоящему. Мне повезло, я сопровождаю делегацию целую неделю. Целая неделя счастья - разговаривать, наконец, не с магнитофоном, не с косноязычными преподавателями, a с живыми носителями языка. Пусть у меня британский акцент, и пусть я употребляю устаревшие выражения, главное - я говорю, и американцы понимают. Я не зря учила язык с пяти лет.
Я подхожу к столу, кто-то наливает мне бокал вина. Я выпиваю, и мне тут же доливают ещё. Я улыбаюсь ещё озорнее, продвигаюсь с бокалом в центр комнаты, побеседовать с Джоном, как ему понравилась поездка в колхоз сегодня. У Джона заплетается язык от выпитого, но он довольно складно мне отвечает, что впечатлен, особенно нашими свиньями. Ему непременно надо и к себе в Аризону привезти хоть парочку таких свиней. Он уже попросил Игоря, тот обещал помочь.
Я замечаю, что Том стоит один в стороне. Я вовлекаю его в нашу с Джоном беседу, интересуюсь, не душно ли ему, он такой бледный.. Том говорит, что скучает по своей гёрлфренд, уже не дождётся, когда её увидит. О, я так его понимаю. Но ведь уже совсем скоро они увидятся, "разлука скрепляет сердца", не так ли? Джон спрашивает, есть ли у меня бойфренд. "No, I don't have a boyfriend yet", - Я потупляю глазa, но отвечаю громко, чтоб слышно было Серёже за моей спиной, он уже давно прислушивается,- "I am very focused on my studies right now".
Включают магнитофон, начинаются танцы. К Тому пробивается через толпу Таня, она просит сделать ей одолжение, показать, как танцуют американские матросы, она слышала, у них такой особый танец, а ведь Том служил на флоте, не правда ли?
Мне приходится танцевать с Джоном, он рассказывает, какой чудесный борщ им подавали в колхозе на обед, как он всё съел, он всегда ест всё в гостях, разные культуры, это так интересно; что-то ему нехорошо, я не буду возражать, если мы посидим? Разумеется, я не возражаю, мы идём к столу, Саша наливает Джону минеральной водички. Неизвестно откуда возникает Игорь и обьявляет тост за дружбу между народами.
Выпив за дружбу, я отхожу в полумрак у стены, даю лицу отдохнуть от озорной улыбки. Завтра американцы уедут, я вернусь на занятия. Кажется, учебный процесс специально построен так, чтоб на английский собственно язык времени почти не оставалось. С первого курса - история если не партии, так коммунизма, полтора часа лекция, полтора - семинар, часа по три в неделю приходится конспектировать классиков великой теории. Если на лекции ещё удаётся затеряться, почитать книжку на задней скамейке, то семинар - мероприятие почти интимное: группы маленькие, меньше двадцати человек, преподаватель - кандидат исторических наук, но прежде всего опытный партийный работник - вызывает каждого каждый раз. Когда отвечаешь, буравит глазами насквозь: не скрываешь ли каких мыслей. Кроме всяческой истории, бывают ещё политинформации, комсомольские и просто собрания, субботники, к третьему курсу добавляется военный перевод, теория и практика, десять часов в неделю, "Противнику не говорят "пожалуйста!", явка строго обязательна всегда. Везде за нами наблюдают: языку любого научим, а вот что внутри у человека? Не с гнильцой ли? Наш ли?
Я оканчиваю четвёртый курс, мысли скрываю замечательно. Правда, не настолько, чтоб поехать на стажировку в Англию, все-таки происхождение совсем не пролетарское, и хоть я и русская по паспорту, а опытных работников не обманешь. Ну, и где-то в середине третьего курса я позволила себе не понять намёк парторга, Вашему сокурснику у нас всё равно не учиться, подтвердите, что он антисоветчик, нам известно, Вы с ним разговариваете. Да ладно, ничего такого не рассказывал, напишите, как сумеете, мы поправим.
Разумеется, я ничего не пишу, в Англию едут другие, и всё равно никуда бы меня не пустили, но это мне ясно сейчас, а первые года два мечтала увидеть Биг Бен и живых англичан. Теперь надежды разбиты, но я уже не могу перестать учиться, я отличница по языку, и по истории партии, и по всей остальной лживой тягомотине; и поэтому я здесь сегодня, могу поговорить по-английски с настоящими американцами под надзором Игоря: лучшим доверено.
Я чувствую на себе чей-то взгляд, едва успеваю надеть озорную улыбку, поднимаю глаза: на меня с любопытством смотрит высокий черноволосый парень. Только что он отплясывал сразу с двумя американками, а теперь курит, по-мужски откровенно разглядывает меня и заговорщицки улыбается - увидел-таки меня без американской улыбки. Он явно не с нашего факультета, взгляд совсем не бдительный. В голове у меня путаница от трёх бокалов выпитого, но где-то я его определённо видела раньше.
Звучит медленная музыка, чероноволосый красавец идет ко мне. Да, мы знакомы. Пару месяцев назад в наш местный театр приезжала московская труппа, мы с Толей пошли, в антракте все курили на улице и Толя познакомил нас с Георгием - Гошей, они в детстве жили в одном дворе. Теперь мы с Гошей танцуем, а Толи здесь вообще нет.
Какой он редкий, этот Гоша, в театре я не рассмотрела, да и было неудобно, я пришла не одна... А Гоша вообще был со старшей сестрой, я ещё подумала - нашел с кем ходить. Но сегодня мне сразу и навсегда нравится в Гоше всё. Не так, как с Толей или Валеркой - нравится одно, отталкивает другое. Мне нравится, как Гоша говорит, смотрит, двигается, курит и смеётся. Про другого я бы сказала - и мне безразлично, во что он одет. Не так с Гошей. Гоша выглядит просто замечательно в своих джинсах и синей рубахе. Многие парни у нас на курсе так одеты, но Гоше действительно идет, а им - нет.
Глаза у Гоши очень темные; похожи на греческие маслины, я такие ела один раз. Видимо, Гоша брился утром - сейчас вечер, щетина синевой проступает на щеках. Голос у Гоши неожиданно низкий - в однокурсниках мне и это не нравится, а в Гоше завораживает. Даже волосы у него на руках мне нравятся. У Гоши широкие плечи, узкие бёдра. И он выше меня, несмотря на мои каблуки в восемь сантиметров. Все равно выше настолько, что я чувствую себя рядом с ним не лошадью на каблуках, а маленькой и изящной, почти ланью.
Мы танцуем, выпиваем и ещё танцуем. Гошины руки уверенно лежат на моей талии, и я не отстраняюсь, как с Толей. "Хочешь, пойдем отсюда сейчас", говорит мне хрипло Гоша, " ко мне". Как интересно. Видимо, у Гоши есть квартира.
Квартира в наше время означает многое - личную жизнь, прежде всего. "У него есть квартира" - означает, что он мужчина, ему есть куда привести женшину. С другой стороны, "у нее есть квартира" означает все, что угодно: от "она гуляет со всеми подряд" " до "она выгодная невеста", причем одно часто плавно переходит в другое... Толя живет с родителями, как и я; мы много ходили по улицам, танцевали на вечеринках, но квартиры не было. Может, поэтому у нас и не сложился роман. С другой стороны, не думает же Гоша, что я прямо сейчас пойду с ним в квартиру? Мне страшно хочется, но я не такая.
Признаться ему, что я ночую дома, я не могу - девушка я с виду современная, что он подумает. Поэтому я неопределённо пожимаю плечами, и говорю, что поздно. Гоша не расстраивается, не хочешь, как хочешь, мы танцуем дальше, он читает мне стихи в собственном переводе. Стихи смешные, я смеюсь. Он ведь тоже с нашего факультета, но с заочного отделения, никогда бы ему на эту вечеринку не попасть, американки сами с ним познакомились в городе и провели его сюда. Не брали документы на дневное, так и сказали, не неси документы на дневное, а на заочное - приноси, он и принес. Но это не важно, он скоро все равно уезжает. Как уезжает? В Америку, навсегда.
В перерыве между танцами я беру сумочку и иду как бы в туалет. Рядом с туалетом - входная дверь. Я бросаю последний взгляд в комнату, Гоша стоит спиной к двери. Я выхожу на лестницу незамеченной. Тихо иду к метро на своих каблуках. Рассуждаю, что все правильно, и раз он уедет - то ничего и не надо. Или надо? За сорок минут, что я еду домой на метро, мне раз сорок то ясно, что все правильно и ничего не надо, то со страшной силой хочется бежать назад, потому что надо всё и сейчас. И зачем, зачем я сбежала? Время позднее, метро скоро закроется, а таксистов я опасаюсь. Дома я ложусь спать, уговаривая себя, что всё к лучшему, завтра я о нём и не вспомню.
Мне не спится. Гоша не станет меня искать, я же сказала, что к нему не пойду, и ушла, не попрощалась. Как бы мне хотелось его увидеть. И узнать его телефон совершенно не у кого. Хотя Толя должен знать, он нас знакомил. А как же я скажу Толе, зачем мне вдруг Гоша среди ночи, Толя в меня влюблен и огорчится? А я не скажу, зачем. Я скажу, кто-то другой его ищет. Только вот кто? Я напрягаю уставший мозг. Гоша дает уроки английского. Как чудесно - я не потому звоню Толе, что сбежала от Гоши и теперь не могу спать. Моим друзьям - нет, ты их не знаешь, они со мной в школе учились, так вот им нужен репетитор. Помнишь, ты Гошу советовал? Никого он не советовал, но это не важно. Счастливая, я ненадолго засыпаю.
Едва дождавшись следующего дня, я звоню Толе, произношу ему тираду про репетитора вполне натурально. Толя выдает мне Гошин телефон, но я обмираю ещё целый день и всю ночь, звонить или нет, не иду на занятия, - голова болит, и это правда.
Часам к трем следующего дня я обессиливаю от мыслей, не могу думать, спать, есть. Я набираю Гошин номер, Гоша снимает трубку сразу и отвечает низко "Да". Я говорю, что это я, Нина, и уже собираюсь наврать про этих самых друзей, но этого оказывается не надо. Давай встретимся в центре, без паузы предлагает Гоша, в пять часов, кофе попьём.
Я кладу трубку и бросаюсь к шкафу и зеркалу - свидание через полтора часа, а мне ещё ехать на метро сорок минут. Я надеваю черную кожаную юбку, черную блузку, колготки в сетку, фирменный пиджак в клеточку. Босоножки у меня серебряного цвета, и каблуки опять сантиметров восемь. Глаза я щедро крашу французской тушью, в уши - серьги кольцами, серебряные, огромные, волосы до плеч, очень хочется тени зелёные на глаза, но времени нет.
В четыре десять я выбегаю из дома, в четыре двадцать я в вагоне метро. Я не сажусь - я становлюсь напротив дверей, черная темнота несётся за стеклами, но мне всё равно кажется, что поезд едет ужасно медленно. В пять я на заветной станции, выхожу и быстро иду к кафе "Московское". Гоша уже там, ждёт меня у входа. Он заказывает кофе, мороженое. Мы садимся в углу, смотрим друг на друга. Кофе горячий, а меня трясет, как от холода, наверное, простудилась. Гоша что-то говорит, но я не понимаю, что.
Надо хотя бы смотреть на Гошу, раз я заболела и оглохла. Я поднимаю глаза, и замечаю, что Гошу так же трясет, как и меня, он расплескивает кофе на блюдечко. И тут он смотрит на меня, словно осененный открытием, и я вдруг понимаю, что он говорит. "Квартира",- говорит Гоша. "Нина, у меня же есть квартира. Поехали, это недалеко".
Мороженое тает, нетронутое, мы выходим из кафе, Гоша ловит такси. Мы едем в незнакомый мне район города, но мне совершенно не страшно: Гоша сидит со мной на заднем сиденье, держит меня за руку. Такси останавливается, дома довольно ободранные, у нас почти везде в городе такие, кроме самого центра.. "Улица Зерновая", читаю я. Мы поднимаемся на третий этаж пешком, лифта нет, но нам и ни к чему. Гоша рассказывает, что квартира его сестры, но она живет в квартире бывшего мужа. А сам он живет у родителей, после того как развелся, а жена его бывшая вышла замуж за бывшего мужа его сестры. Я не успеваю составить мнение, присутствие Гоши расслабляюще на меня действует. Ничего плохого мне от него быть не может, что он не скажи.
Гоша открывает дверь в квартиру; одна комната, кухня-ванная, чисто, видно, что постоянно здесь не живут. Гоша хочет сполоснуть чайник, открывает кран на кухне. Видимо, у нижних соседей забились трубы, вода с окурками и ещё непонятно с какими объедками мгновенно наполняет раковину и чуть не выливается на пол. "Хорошо, что краны не текут", бодро говорит Гоша, поспешно закрывает кран, а я боюсь, что меня сейчас стошнит, ничего себе свидание.
Я утыкаюсь в грудь Гоше - не видеть ужасную раковину. Сейчас он будет звонить в ЖЭК, или куда там звонят, чтоб пришли слесари в шумных ботинках, а когда они, наконец уйдут, ничего у нас с Гошей не будет, он уже увидел, какая я сопливая мамина дочка. Кажется, я сейчас заплачу, но Гоша мягко разворачивает меня за плечи и уводит в комнату, посиди здесь, а сам возвращается в кухню. Минут через семь мне надоедает сидеть в комнате, и я иду на разведку: что там?
Ничего ужасного в кухне не происходит. Кипит чайник, Гоша, в белой рубашке, рукава закатаны, моет руки. Верхние пуговицы у него на рубашке расстегнуты, волосы растрепались, никаких окурков и огрызков не видно, и - о чудо - раковина пуста и сияет, как-то он с ней управился без слесаря, в углу стоит длинная металлическая загогулина, видимо, с её помощью.
Я восхищаюсь Гошей, он скромно пожимает плечами: а что такого, он же в армии был. Мы растворяем кофе кипятком, щедро добавляем сахар и идём в комнату. Мебели немного - два кресла у низкого столика, телевизор, шкаф, диван-кровать. Мы садимся в кресла, пьём кофе. Гоша курит и рассказывает мне, как всё-таки армия помогает потом в жизни.
Кажется, я впервые слышу, что армия кому-то помогла. В армии бьют, унижают и убивают, но некоторым везет и они возвращаются почти такими, как до армии.. Со мной на курсе учится Славик. До призыва он любил французскую поэзию. В армии его били по голове, он долго лежал в больнице, выжил, но теперь мысли скрывать не может, все произносит сразу, что думает; ужасное качество для нашего факультета, но спасибо, что жив. А ещё со мной учится Костя, бывший "афганец". Вернее, он не учится: сидит в углу и смотрит потухшими глазами. Жена от Кости ушла, но он тоже очень везучий: несколько знакомых ребят вернулись и вовсе в закрытых гробах, нас гоняли от школы на похороны.
Гоша служил в Подмосковье. Место очень хорошее, и люди. Друзья у него после армии настоящие. Вообще, в армии сразу ясно, кто есть кто. Когда Гошу только призвали, один из "стариков" в их части хотел его бить, но Гоша не дался. Тот уже служил год, а Гоша был новый, друзей ещё не было. Пошёл на меня, а я стою у стены между кроватями, не спрячешься, он в зубы ударить хотел. Но я увидел на тумбочке ножницы, схватил их и говорю, сейчас проткну тебя, и он отступил, понял, что я правда проткну его, я и сам в это верил. После этого у меня и появились настоящие друзья, таких на гражданке нет, больше года как я вернулся, приятели есть, а друзей, как в армии, нет.
Кофе мы допили, Гоша достаёт виски, наливает себе и немного мне, включает магнитофон. Мы слушаем замечательный американский джаз 50-х, как я до сих пор жила без этой музыки. Я не помню, как Гоша оказывается в одном кресле со мной, ох, как он целуется, и я вся помещаюсь у него на коленях, хотя он такой худой, но руки сильные и нежные одновременно, и мне никуда не хочется из этих рук. Он расстегивает на мне блузку, а я на нем - рубашку, всё это время мы непрерывно целуемся. Обычно мне быстро надоедает, а тут просто сама себя не узнаю.
На секунду я всё-таки отрываюсь от Гоши, глотнуть воздуха. С удивлением вижу, что не только рубашка и блузка, но почти вся наша одежда веером лежит на полу, и когда он успел? Я поднимаюсь с кресла, иду в ванную. У меня кружится голова. Может, от счасться, а может, от виски - я его первый раз попробовала. Нет, всё-таки от счастья, я очень мало выпила виски. В зеркале в ванной я вижу настоящую красавицу. Даже без зеленых теней, глаза у меня сияют, и французская тушь не осыпалась, держится. Помады не осталось и следа, но губы - как у женщин с восточных гравюр, особенно, если повернуться в три четверти.
Довольная, я иду назад. Из коридора я вижу Гошу, он гибко склоняется над диваном, стелет постель. Я невольно любуюсь: со спины Гоша похож на античную статую, только таких замечательных черных волос у статуй не бывает. Я подхожу к дивану, статуя поворачивается ко мне лицом и превращается в Гошу. Он обнимает меня, от всего его тела идет жар. Я внутренне замираю, думаю, как он сейчас на меня набросится. Но Гоша не торопится. Сперва мы сидим на диване, джаз всё играет, но тише, мы опять целуемся. Лежать оказывается удобнее. Гоша легко освобождает меня от остатков одежды, но сам всё не раздевается.
Любопытство одолевает меня. Мои руки скользят по Гошиным бёдрам, но белая ткань не поддаётся. Гоша наконец приходит мне на помощь. Несколько секунд я потрясенно рассматриваю его всего, а он спрашивает нетерпеливо: правда, я большой? Он не просто большой, а огромный, но я заминаюсь с ответом. Мне стыдно самой себя - как это я умудрилась до сих пор никого так не видеть? Мне не с кем его сравнить, но Гоше это знать ни к чему, и я небрежно говорю - "Да, ничего", тут же спохватываюсь, что навсегда его обидела, но Гоша опять меня целует, реальность моя размывается: я в джунглях, тигр поймал меня, крепко держит лапами.
Какие у него жадные губы, какие бесстыдные и нежные руки. Тигр уже облизал меня своим диким языком, а теперь кусает и щекочет мне уши. Лёгкая злость разбирает меня, и я вдруг ответно кусаю его в плечо, пусть не дразнится, но тигр радуется и не отстаёт, и я уже не я, и никакая не лань, а тоже тигрица, и сейчас этот тигр у меня получит. Я делаю вдох, чтоб посильнее его укусить, но тут тигр перегибается через меня, шуршит оберткой - что это? ах да, презерватив - на мгновение снова превращается в Гошу, целует меня, как Гоша, а не как тигр, и я уже не кусаюсь, а он не дразнится - ему незачем, ему всё можно, и я закрываю глаза.
По-прежнему тихо играет джаз, тигр движется очень плавно. Кажется, он уже не тигр, а дельфин - мы плывем в океане - я бы утонула, если б не он. Волны переворачивают нас, дельфин то оказывается надо мной, то снизу меня, то сбоку, и улыбается. Мы всё плывём, но я не выбиваюсь из сил, кто-то другой во мне успевает несколько раз удивиться, как долго, оказывается, можно так плавать - а потом никакого удивления нет, я просто создана для этих волн.
Мы плывём и плывём, начинается шторм, волны пронзают меня насквозь - мы попали в водоворот, кажется, мы умрём - но тут дельфин стонет, прижимает меня к себе, и мы не умираем, нас выбрасывает на песок. Я с наслаждением дышу и вижу Гошу. Он открывает глаза, смотрит на меня и улыбается.
Я тоже улыбаюсь, он меня целует, а я спрашиваю: "Сколько тебе лет?" "А как ты думаешь?", он явно рад вопросу. "Двадцать четыре", говорю я. "Или уже двадцать пять!?" Мне двадцать один, говорит Гоша, но скоро уже будет двадцать два". И тут же выпаливает, что и ребёнок у него уже есть, мальчик, полтора года, зовут Борис. Я теряюсь, это новая для меня ситуация. "Ты был в армии, а он родился?" Мы очень хотели ребёнка, разрешали свидания, жена приезжала. Тут же торопливо поправляется: бывшая жена. "А развёлся ты когда?" отрешенно спрашиваю я. "Четыре месяца назад". Я совсем не знаю, что сказать, почти как с армией, которая Гоше зачем-то была нужна: кое-кто из знакомых разводился, но уж детей точно никто не стремился завести, скорее, наоборот.
Я сажусь, смотрю не на Гошу, a вперёд. Гоша тоже садится, но ему проще - он курит. Курить вообще удобно, если нечего сказать или надо скрыть смущение. Я раньше пыталась научиться, но у меня не получается, болит горло, а смущение все равно никуда не уходит, как сейчас. В комнате темно, только какой-то диск светится у кровати. На диске зелёные цифры: 12:05. Это часы! Уже двенадцать ночи, а я не дома, а на другом конце города, в незнакомой постели, и рядом курит голый отец какого-то ребёнка; моя мама уже, конечно, обзвонила всех моих подруг, я же сказала, что пошла в кино.
С криком, что ночь, мама волнуется, я прыгаю на пол, бросаюсь одеваться. Гоша прыгает за мной, тоже одевается. Через десять минут мы на улице, Гоша ловит неизвестно откуда взявшегося "частника", везёт меня домой. В машине мы не разговариваем, я сижу в молчаливых Гошиных объятиях.
У своего дома я прошу водителя остановить не у подъезда, а за углом дома, и не разрешаю Гоше выходить со мной; иду одна, как будто я ехала на метро и трамвае, как обычно. Я хлопаю дверью подъезда, слышу, как отъезжает машина, поднимаюсь к себе домой, открываю дверь ключом.
Дома мой поздний приход почти не производит впечатления, я слегка разочарована. Отец спит, мама читает что-то на кухне под лампой. Увидев меня, спрашивает непринужденно : как фильм, хороший?. Пару секунд я соображаю, о чем она, затем отвечаю, что очень хороший, иду к себе, падаю в постель, засыпаю без снов.
****
Наступает следующий день. Я еду на занятия полчаса на метро. Радостно прислоняюсь к стеклу, смотрю в черноту и думаю о Гоше. Как мне повезло, что я его встретила. Я же могла прожить ещё двадцать лет и не узнать, что так бывает. Днём происходят какие-то события, но стоит мне остаться одной - и перед глазами Гошино лицо. Я ни с кем не делюсь своими чувствами - не хочу ничего расплескивать пересказом, наслаждаюсь в одиночестве - никто не поймет меня, да и нет у меня слов описать. Я ухожу с последней лекции, еду домой. Вдруг он позвонит, а меня нет. Ещё тридцать минут блаженства в метро, смотреть в черноту окна и думать о нём, потом тягучие минуты дома.
Мне так хорошо, и будет о чём думать, даже если Гоша больше не позвонит.. Может, я ему показалась нескромной. Правда, мы же не в первый же вечер к нему пошли. Почти в первый; он и сам не очень скромный, но двойную мораль в нашей провинции никто не отменял. Конечно, люди мы взрослые, современные. Мне ничего от него не надо, да он и не обещал.
Какое-то время я держусь поближе к телефону, но вскоре теряю надежду. Утешаю себя расхожими фразами, что он только что развёлся, много курит, несерьёзный, и зачем он мне вообще, он уедет. Фразы эти, такие обычно податливые, отскакивают от образа Гоши, не причиняя ему не малейшего вреда: мне только сильнее хочется, чтоб он позвонил, такой неправильный..
Я иду в свою комнату, сажусь с ногами на диван и читаю "Театр" Моэма на английском. Ну и что, что я уже читала его на первом курсе, вот наконец нам его и задали по программe четвёртого. Я зачитываюсь, и не слышу телефонного звонка. Мама заглядывает в комнату, какая-то женщина просит тебя. Вот всегда так, ждёшь от мужчины, звонит женщина.
Я плетусь в коридор, говорю в трубку: "Да". На меня обрушивается радостный Гошин голос: "Нина, это я. Я весь день о тебе думал. Ты можешь сбежать сейчас из дома?" "Ну", говорю я, гася радость в голосе, мама наверняка слышит из кухни, даже в голову не приходит, что встретиться можно и завтра, или что надо его помучить, не соглашаясь, "Я попробую. А кто эта женщина?" Это его сестра, он хотел, чтоб наверняка меня позвали. Ты ей всё рассказал!? Нина, какая разница. Пожалуйста, выйди из дому через полчаса, я приеду за тобой. Скажи, что идешь на день рождения.
Я кладу трубку, смотрю на часы. Пол-девятого, поздновато из дому уходить.. Вот вернуться часа через три, вроде да, были в кино на последнем сеансе, а уйти в девять - как-то раньше со мной такого не бывало.. И в то же время - мне непременно нужно уже через двадцать минут выйти из дому.. Увидеть Гошу, с его глазами, руками, волосами.
Я решительно иду в комнату, роюсь в шкафу, переодеваюсь, причесываюсь, подвожу губы помадой - а глаза мне подводить не надо, они и так блестят. В дверях появляется мама, удивленно спрашивает, куда это я. Отвечаю обыденно, что на день рождения к Лене, ты ее не знаешь, она с нашего курса, и не собиралась, думала - никто не идет, а все наши идут, так вот получилось, они и подарок уже купили, и сейчас на машине за мной заедут. Напускаю безразличный вид и добавляю, что наверное, вернусь уже завтра утром, не ездить же ночью на машине, я там и переночую, у нее квартира большая. Мама смотрит на меня с терпеливым интересом - я нечасто рвусь на дни рождения, да еще с ночевкой. Точнее, это первый раз, что я собираюсь уйти из дома вот так, явно, не в отпуске, не в другом городе. Да, папа, к счастью, в командировке на гастролях, но мама..
"Какой там день рождения", говорит мама, "я же вижу, ты на свидание идешь, давно его знаешь? " Я беру себя в руки, ровно отвечаю, что три месяца, а сама тихо потрясаюсь ее проницательности. Взгляды у моей мамы самые передовые, она в курсе моей первой попытки любви, но мне мучительно больно от мысли, что она захочет сейчас обсудить Гошу - физически не могу ни с кем его обсуждать. Все-таки она хочет знать, как его зовут, и я выдавливаю из себя, что Георгий, и оставляю его телефон на бумажке, и после ещё нескольких минут напутствий, обещаний и объятий вырываюсь, наконец, на улицу.
Едва я выхожу из подъезда, приезжает на "частнике" Гоша. Я впрыгиваю в машину, и мы несемся. Гоша сидит с шофером впереди, показывает дорогу. Темнеет. Со спины Гоша совсем чужой восточный мужчина, и голос у него чужой, и вообще непонятно, как я с ним буду?
Машина остановилась на той самой улице Зерновой, приехали. Гоша берет меня под руку - "Что ты сказала маме?" "Что на день рождения". "И она поверила?" - пожимаю плечами небрежно, хмурится, надо же, не все ему равно, что я сказала. Мы идем в подъезд, поднимаемся по лестнице. Гоша отпирает дверь, мы заходим в квартиру, он бросает ключи на стол, закуривает, снова приступает ко мне с расспросами, как это мама поверила, да что я сказала, и что она ответила. Какой он дотошный, однако.
Я пытаюсь врать дальше, но он не отстает, и мне быстро надоедает. В конце-концов, если хочет, пусть знает, я же пыталась без него решать свои проблемы. И я легко говорю - " Мама сразу догадалась, что никакой не день рождения. Мне пришлось сказать, что знаю тебя давно, и телефон твой оставила".
Гоша на глазах светлеет лицом. Говорит мне радостно и проникновенно, что мамы - они все такие. Всегда догадываются. Вот, например, когда он стал встречаться со своей бывшей женой в десятом классе - его мама тоже обо всем быстро догадалась, хотя он и не рассказывал. Теперь я хмурюсь. "Я что, похожа на твою бывшую жену?" "Нет." Я не успеваю ничего сказать - он бросает сигарету, хватает меня на руки - он снова мой и ничей больше, от чужого мужчины не осталось и следа.
******
Редкая минута отдыха - мы просто лежим. Я отдыхаю, а Гоша, кажется, и не устал.. И вот, казалось бы, такое качество, как некоторая дотошность.. Оказывается, это просто прекрасно для мужчины.. Всего пару дней назад я думала, что так и умру, читая о чужих чувствах... А теперь у меня просто родник, нет, оазис чувств, и все они - только мои, не книжные, такие разные, и так много - после всей этой долгой поездки в машине, и музыки, и кофе, и возможно, виски, и стихов, и разговоров, и поцелуев, и объятий.. Гоша курит почти все время, даже и в постели, но меня совершенно это не раздражает.
А когда Гоша не курит, он рассказывает о себе, реже - задает вопросы. Вот, как сейчас - когда ты узнала, что еврейка? Я вспоминаю - кажется, мне было лет уже восемь, я вышла во двор, а соседская девочка сказала - ты, еврейка, иди отсюда, я ее толкнула, она упала, потом еще ее родители ходили жаловаться моим. А что, родители тебе не говорили? Нет, не говорили, я была совсем не похожа.. На этом месте Гоша начинает смеяться, ничего себе не похожа, кто тогда и похож.
Это сейчас, оправдываюсь я, сейчас похожа, а маленькая - нет, я же только наполовину, привычно так оправдываюсь, вечно так, и с русскими не так, и с евреями не эдак, не быть мне своей ни с кем никогда, но Гоша все равно не верит, что можно быть в детстве непохожим, и смеется.. А ты как узнал? А я сразу был похож, и мне папа рассказал года в два, чтоб я знал, чего ждать.
Выходит, я на шесть лет дольше Гоши прожила в безмятежности, что само по себе неплохо, но во мне и нет этой недостижимой завидной цельности, когда четко известно, чего ждать от кого, с кем дружить, а с кем нет.. Вот как Гоша, например, знал с двух лет, кто он, и знает теперь, зачем едет в Америку.. Или не знает? Гоша не дает мне надолго задуматься - он уже отдохнул - как быстро, неужели уже прошло полчаса?
*****
Какое счастье, что я не отдалась Толе или Валерке, считалась бы сейчас их девушкой, не могла бы быть с Гошей. Но хорошо, что все-таки не первый он у меня, что бы он подумал, пожалуй, зазнался бы безмерно... Я даже засыпаю у Гоши на груди. Это поразительно - всегда в кино так показывают, и я никогда не верила, что можно так заснуть. Можно!
Я приоткрываю глаза, откатываюсь с Гошиной груди на подушку. Гоша спит крепко, выглядит он отлично несмотря на все курение и почти бессонную ночь, я немного любуюсь. Свет тихо ползет в комнату через неплотные шторы. Сейчас совсем рассветет, Гоша проснется, и станет неуютно - как оно вообще бывает утром? Мне кажется, стыдно ужасно, и надо искать какие-то слова.
Я тихо встаю, тихо одеваюсь, благо, одежды у меня немного, тихо выхожу из комнаты на своих каблуках. Гоша умаялся, спит, а может, тоже рад, что не надо ничего говорить.. Я тихо захлопываю входную дверь, выхожу в подъезд.
Несмотря на ранний час, троллейбус подъезжает как по заказу - остановка совсем рядом, и чего Гоша, пижон, ездит на такси. Я сажусь в почти пустом салоне, беру билет, смотрюсь в зеркальце: выгляжу я просто замечательно. Я еду на троллейбусе, а потом на метро. Дома тихо. Я прохожу к себе, закрываю плотнее шторы, ложусь спать. Через какое-то время я слышу, как мама встает, ходит в кухне, но сил встать у меня нет, проваливаюсь в сон - воскресенье, мне не идти на занятия.
Будит меня телефонный звонок. Я добредаю до телефона - одна в квартире - краем глаза смотрю на часы - двенадцать. Я спала пять часов. В трубке Гоша. Беспокоится: "Почему ты сбежала?" Я не умею ему объяснить, что не знаю, как бывает утром, мычу неопределенно, что надо было домой. Гоша не очень-то слушает: "Мне сейчас надо по делам, говорит он, а потом я приеду за тобой". Даже и не спрашивает, может, у меня планы на вечер - а у меня никаких и нет, и одна проблема опять - что сказать маме, куда я иду на ночь глядя? Опять на день рождения? А вдруг она не пустит? И тут же чувствую - не пустить меня к Гоше нельзя. Я снова ложусь, засыпаю ненадолго, легко и спокойно.
*****
Метро, радость моя. Я так люблю в нем ездить. От моей станции до Гошиной - 10 остановок. На 11-ой он заходит, и дальше мы едем вместе еше две, а потом выходим и ловим машину. Пока проезжаем первые станции три, я почти равнодушна. Где-то к пятой станции я уже жду, когда же он зайдет, смотрю на эти самые двери, которые "Осторожно! Закрываются". К седьмой станции мне кажется, весь вагон переживает со мной, терзаясь - кого же, кого так ждет эта девушка? К девятой мне кажется, что сердце мое сейчас выскочит в дверь вагона..
Наконец, Гоша заходит. Во мне нет никаких сомнений - весь вагон - свидетель - я ждала не зря. Гоша замечательно хорош всегда, и в середине дня, и поздно вечером, и гладко выбритый до синевы, и слегка небритый, хотя и редко такое бывает, обычно бреется. Ясно, что всем в вагоне обидно, что Гоша не с ними, а со мной, но тут уж приходится вагону смирится, потому что кто же, как не я, кто еше так идеально подходит Гоше? Никто. Ясно, что никто.
Я вижу свое отражение в темной двери метро, и впервые в жизни мне ничего не хочется поправить и скорректировать.. Гоша смотрит на меня, и я знаю: я тоже сказочно прекрасна для него, во мне нет никаких изъянов. Мои волосы лежат как надо, серьги свисают отлично, и я наконец с удовольствием ношу все свои самые экстравагантные блузки, юбки, каблуки и блестки, и мне ничего не кажется чересчур, потому что Гоша такой большой и яркий, и все во мне его восхищает, и с ним рядом я могу быть хоть и в малиновом, или даже в ярко-бирюзовом, и это его нисколько не смущает, а наоборот, радует.
*****
Гоша отпустил машину немного раньше, мы идем в квартиру пешком. Тихое безветрие, ранний вечер. Улица "Зерновая" пересекается с "Полевой", совсем недавно здесь были поля и сады, и сейчас еще воздух чистый, по обочинам растет роскошная трава. Вот только грязновато, мусор валяется почти везде. Мы переступаем через стекла и окурки, Гоша смотрит на исписанные разными словами заборы, говорит "Уж по этому всему ностальгии у меня не будет", а я прошу - не говори так, мне здесь жить. "А мне кажется, ты тоже скоро уедешь", неожиданно твердо говорит Гоша. Я смотрю испуганно - у меня здесь родители, друзья, университет, у меня здесь ВСЁ, я представить себе не могу - уехать. Мы молча поднимаемся на третий этаж.
Гоша мрачный, кажется ниже ростом. Он закуривает, и, выдыхая, говорит: "Встретил ее на улице с этим хмырем." "Она" - это бывшая, такая недавняя Гошина жена, а "этот хмырь", он же "этот козёл", иногда "этот урод" - теперешний ее муж. Кроме того, "хмырь" - бывший недавний муж Гошиной родной сестры, отец родной Гошиной племянницы; сестра и "хмырь" на десять лет старше Гоши и жены. Я не спрашиваю Гошу, как же так они все развелись, он сам периодически рассказывает..
Гоша вернулся из армии, устроился на работу в инженерный отдел, учился заочно. Борис был совсем маленький, жена сидела с ним дома. Их родители все работали, никто не помогал.. А Гоша ничего такого не требовал. Но вот он приходил с работы - причесаться можно было хотя бы к его приходу? Нет, никто не просил - переодеться, но вот причесаться - что, трудно? Нет, вот скажи - трудно? Я подтверждаю, что не трудно, но у меня нет грудного ребенка, и я не понимаю, как можно развестись из-за прически, но откуда мне вообще знать, я и не замужем.
И вот теперь он их встречает на улице, и видеть не может, потому что Борька будет жить с этим хмырем в Нью-Йорке, они тоже туда едут. Да, должны были ехать он с женой и сыном, и хмырь с сестрой и племянницей, а теперь вот так - он едет один, бывшая с этим уродом, сестру и родителей пока не выпускают.. А вдруг этот козел там их бросит? В смысле, жену и Бориса. Гоша смотрит с надеждой, и я опять понятия не имею, что сказать, и говорю первое, что приходит в голову: "А ты зато самый красивый". Удивительно, но Гоша приободряется на глазах. Он наливает виски и рассказывает мне о своих учениках. Как у них времени нет заниматься английским сейчас, до отъезда, но как все они свято верят, что стоит приехать в Америку - и язык сам "придет".
*****
Гоша читает журнал - из тех, иностранных, что мои однокурсницы тайком приносят на занятия. Порнографический, вот как называется. Я быстро выхожу в ванную, якобы я пока ничего не заметила. Мне очень досадно: наконец-то я могла бы рассмотреть все, как следует, не под столом, не из чужих рук, но не выйдет, мне ведь надо немедленно оскорбиться и потребовать, чтоб Гоша "убрал эту гадость", а то он подумает обо мне неизвестно что.
Порядочные девушки в нашем городе такие журналы не смотрят, по крайней мере, не смотрят в присутствии мужчин. А любой неженатый мужчина - потенциальный жених, да, ты все время должна думать о своей репутации, в любой свободный в разговоре момент подчеркивать свою скромность, воспитанность и хозяйственность, потому что замуж надо, хотя туда и совсем не хочется. Примерно как в университете все время надо давать понять, что нет никаких мыслей, кроме любви к родине, иначе тебя раскусят и не пустят за границу, так и с женихом - никаких мыслей о постели, только как бы напоить его чаем вовремя, а иначе он поймет твою испорченную сущность, и замуж не возьмет.
Я умываюсь холодной водой, и крамольная мысль поражает меня: Гоша - уедет, никакой замуж мне не грозит, я могу с ним не притворяться до тошноты, какая я хорошая. Я легко иду в комнату, легко прошу посмотреть журнал. С первых же картинок мне ясно, что журнальчик - - просто образец строгости и чистоты, по сравнению с теми, что приносили мои однокурсницы. Гоша смотрит внимательно, как я листаю журнал, просматриваю несколько страниц, лениво откладываю его в сторону. Гоша закуривает, темные его зрачки темнеют сильнее и расширяются.
К глянцевым картинкам я равнодушна, смотреть на живого Гошу мне нравится гораздо больше. Я, пожалуй, еще полистаю журнал, как будто я не замечаю, что с ним происходит. Гоша резко гасит сигарету - похоже, недолго мне осталось сидеть на диване в одиночестве. Мне хочется спросить, смотрел ли он такой журнал с кем-нибудь, но слов у меня нет. Дело в том, что я вообще не умею говорить ОБ ЭТОМ, совсем.
"А если уж так случилось, что ты не сказала вовремя "Убери эту гадость" и вы посмотрели эти картинки вместе - теперь он непременно захочет повторить с тобой ВСЁ, что увидел в журнале, и тут уж ты должна отказаться, если порядочная". Откуда я это знаю? Из шопота в пионерлагере после отбоя? Из тех крупиц, что изредка сообщают друг другу девочки - пионерки, комсомолки, студентки? Не из школьной програмы, это точно.
Единственное, что запомнилось на запретную тему из школьного обучения - цветная фотография собаки колли со щенками из учебника биологии. Сперва на картинке - сложная схема зарождения собачьей жизни в два цвета, а потом сразу - собака со щенками, что, конечно, понятно, у собак бывают щенки, но при чем тут я с моими неясными желаниями и мечтами о любви?
Помимо школы, есть семья. Папа у нас живет миром театра, в мое воспитание не вникает, сказал только, что в актрисы мне не надо, они известно все кто, он хочет мне счастья. Мама щедро снабжает меня стихами Ахматовой и Цветаевой, где-то с моих лет шести. Стихи меня волнуют и пугают, и опять неясно - при чем тут я? Бабушка, мамина мать, пытается мне объяснить, при чем. У нее менее поэтический взгляд на вещи, но мама не разрешает ей меня "портить," кое на что бабушка намекает, но не на все.
Бабушка едва успевает открыть мне несколько истин: что мне конечно будут предлагать вступить в КГБ, "они предлагают всем красивым и умным, " и как мне отказаться, чтоб не выгнали из университета; и еще - что замуж надо выходить только за русского, а то в жизни будет трудно, как маме; конечно, мама не разрешала ей этого говорить, но да что уж, совсем что ли слова не сказать.. На этом просвещение заканчивается; они думают, в шестнадцать я еще маленькая для остальной правды жизни, а потом бабушка заболевает, и к моим восемнадцати ее уже нет в живых - и я остаюсь посередине этой безбрежности, где с одной стороны - бездна Цветаевой, а с другой - собака с потомством, и над всем этим маячат унылый замуж и всевидящий комитет..
Гоша учился по тем же учебникам, что и я, тоже, наверное, видел собаку на фотографии и тоже не умеет разговаривать ОБ ЭТОМ, хотя и умудрился жениться, завести ребенка и развестись. Ни о "чем таком" с картинок он не просит, и даже бессловесно не намекает, ему и вообще не нужны никакие уловки с картинок. Все же дурацкий журнал что-то тихо улучшает между нами. Я плохая, это ясно, и Гоша не лучше; хорошие мальчик и девочка не открыли бы такой журнал, но как хорошо, хоть иногда, хоть с кем-то, хорошей не быть..
*****
Мы встречаемся с Гошей, он еще полон событиями дня. Сегодня он ходил в комитет комсомола университета, сниматься с учета "в связи с покиданием Родины". Спасибо, не в связи с предательством, это кто с дневного отделения уезжает - те предатели, а с заочного - покидают. С учета его сняли, но осведомились, кто с ним едет из взрослых. "Нет, ты посмотри на меня", удивляется Гоша. "Если я не взрослый, так кто и взрослый тогда, вот чего она так?" Мне Гоша кажется очень взрослым, и я сообщаю ему проникновенно, что эта Танька в комитете - она иначе не может. Она и мне всегда говорит, когда я уже гулять начну, вот спрашивается - что такого по мне видно? Гоша смотрит с каким-то новым интересом, но причину не объясняет, предлагает мне попить кофе, идет на кухню.
Пока Гоши нет в комнате, я нахожу рядом с диваном книгу, начинаю читать. Бабель, "Одесские Рассказы." Гоша приносит кофе, шумно удивляется, как я могла не читать раньше Бабеля, раньше не читала, отвлекает - "Дома почитаешь", ему надо срочно рассказать мне, кто у них в армии съел больше всего мороженого на спор - нет, угадай - кто? Я угадываю правильно с первого раза.
*****
Гоша улыбается таинственно, как будто знает какую-то тайну. Через какое-то время говорит, вроде бы шутливо, но глаза серьезные : "Я тут навел о тебе справки. Все говорят - хорошая девочка из хорошей семьи". Я тоже навела о нем справки, хотя мне почти не у кого, не Толю же спрашивать.. И ведь он уезжает, вот спрашивается, не все ли равно, хорошие ли мы девочка и мальчик, и ему, и мне? Получается, никогда не все равно.
Сведения о Гоше почти заурядные: - женился до армии, развелся после, один ребенок. Собственно, ничего нового я не узнала, он мне все это и рассказал в первый же вечер. О Гошином двоюродном брате Романе информация гораздо интереснее - фотограф, участвовал в скандальной для нашего города эротической выставке, был женат четыре раза. Правда, он старше Гоши лет на пятнадцать, и все равно, для нашего города репутация скандальная.
Выяснять, с кем Гоша спал в последние месяцы, и, возможно, спит и сейчас, я не стала. Чтоб узнать, мне просто надо было зайти в женское общежитие нашего факультета, они там все про всех знают. Как-то раз я случайно обмолвилась об одном парне, у нас только-только наклевывался роман, и бывалые девочки радостно мне сообщили, что славно, просто здорово все умеет, и я с ним не смогла ничего. Решила не портить себе теперь с Гошей, вот как есть, так есть.
Гоша смотрит напряженно - а что я о нем узнала. "А о тебе - ничего интересного," говорю я, и замечаю, как он расслабляется. "Вот братец у тебя - ого-го!" Да, горестно вздыхает Гоша, совершенно непонятно, в кого Ромка такой, и главное, он меня старше на двенадцать лет, представь, всю жизнь я слышу - ты точно такой, как Ромка, не будь таким, а я что - я же совсем не такой!" Я согласно киваю - совсем не такой, мне ли не знать.
У меня у самой, поверяю я Гоше давнюю обиду, есть тетя Лена. Она очень эмоциональная - вышла замуж в восемнадцать лет, не закончив учебу. И теперь меня тоже родители постоянно тетей пугают, как я на нее похожа. А я совсем не похожа - мне уже двадцать, и я доучусь вот-вот, причем тут тетя, правда же? Теперь Гошина очередь кивать. Конечно, правда. Я совсем не такая, он же видит.
*****
Гоша встретил на улице одноклассницу Олю. У нее юный муж и ребенок в коляске. Оля измучена ребенком, а муж катается на роликах вокруг них, идиот. "Почему сразу идиот?"- спрашиваю я. "Что, если женился - нельзя на роликах?" Гоша так смотрит, что ясно: нельзя. Мне даже не надо спрашивать - наверняка он сам не катался на роликах, когда был женат. Правда, брак это не сохранило, но эту тему я не развиваю. "Олю жалко", продолжает Гоша искренне. "Просто ужасно захотелось на ней жениться, избавить ее от этого кретина." Я так смеюсь, что расплескиваю кофе на пол. Раз в жизни я знаю, что сказать: "Гоша, нельзя на всех жениться!", и он соглашается с готовностью, да, ты права, нельзя, мне и родители то же самое говорят, я уже гораздо меньше хочу на всех жениться, правда..
После паузы неожиданно переключается на меня: я был точно такой, как ты. Почему - был? Ты такой и есть. Нет, я изменился, и ты изменишься. И добавляет убежденно: "Таким быть нельзя." Почему это? "Потому, что так трудно жить. Надо быть сильным человеком". Местами Гоша удивительно банален, но я терплю - - все наши вечера вместе проходят по одному и тому же сценарию, который мне страшно нравится и не надоедает; я вижу, что Гоше тоже нравится - ему вообще нравится делиться всем, что он умеет - и я легко закрываю глаза на его браваду о сильном человеке и высказывания о жизни, которую он знает, а я - нет.
*****
Гоша приезжает прямо от ученика, еще не отошел от урока, внезапно командует: "А ну, почитай мне по-английски". Я не хочу. Несмотря на молодость и заочное образование, Гоша страшно популярен в нашем городе как репетитор английского языка. Слышала о нем только восторги и придыхания. Конечно, он очень терпеливый, этого не отнимешь, но вдруг он и знает язык лучше меня? У меня у самой вот-вот диплом дневного отделения, но я так привыкла к вечному соперничеству со стороны Толи, так устала доказывать, что и я не лыком шита, зачем мне это сейчас, мне было с Гошей хорошо. Но он мягко настаивает, и я уступаю - читаю ему первое попавшееся.. Гоша слушает минуты две, смотрит восхищенно и говорит: какое у тебя прекрасное, мягкое и легкое британское произношение, пожалуйста, почитай мне еще..
Бедный, как он, должно быть, ошалел от своих учеников. А я все-таки - из лучших на курсе, хоть меня и не хвалят почти никогда. Как-то подразумевается, что слова и грамматику можно вызубрить, а произношение - подтверждение таланта к языку. Хотя сколько часов я провела, слушая это самое произношение в записи на пленках, можно подумать, оно пришло просто так. Меня всегда хвалили за грамматику. И вот, пожалуйста, Гоша закрывает глаза и просит почитать ему еще. Я читаю; он спрашивает, можно, он почитает мне тоже. Надо ли говорить, что у Гоши прекрасный американский акцент. Гоша читает мне "Бриллиант Величиной с Отель "Риц" Фитзджеральда. Раньше Фитзджеральд мне казался чересчур, а теперь не кажется, и мое "чувство лани" рядом с Гошей не проходит, а только усиливается.
*****
Гоша только что был в центре города, торопится мне рассказать - на Пушкинском въезде есть такой дворик с фонтаном.. Так его сразу не видно, но уж как увидишь - уходить не хочется, такое чувство, Пушкин там был только что, вся его атмосфера сохранилась. Я не напоминаю ему, разумеется, что никогда Пушкин не был в нашем городе. "Обещай, что будешь туда приходить, когда я уеду", говорит Гоша. Я обещаю.
******
Я приоткрываю глаза, Гоша спит лицом к стене, за окном едва-едва начинается утро. Сомнения гложат меня: не уйти ли? Да, вот такая я, сама решила остаться до утра, положила в сумку халат и зубную щетку, а теперь сомневаюсь, не испортим ли мы все утром. Пожалуй, пойду. Я еще не двигаюсь, только внутренне готовлюсь встать, но тут происходит неожиданное: Гоша, не просыпаясь, переворачивается в мою сторону, обхватывает меня руками, все, если я встану - непременно его разбужу. От легкости, что не надо ничего решать, я даже снова засыпаю.
Просыпаюсь я от телефонного звонка - Гоша в трусах, в одной руке телефонная трубка, в другой сигарета, тихо втолковывает кому-то по телефону, что какой Киев, ни в какой Киев он ехать сейчас не может, лучше он туда еще позвонит, какая разница. Я встаю, Гоша посылает мне воздушный поцелуй и закатывает глаза на телефон - разговор важный.
Я плетусь в ванную, по дороге достаю из сумки халат. Вот именно то, чего я хотела избежать - рассвет, утро, быт, реальность лезет в радость, тычет в нее зубной щеткой.. Но делать нечего, я включаю душ, выдавливаю немного шампуня на волосы - ох ты господи, фиолетовый, временно окрашивающий - вот так и узнаешь лишние подробности.. Хочется все-таки верить, не Гошин это шампунь, квартира же не его.. Заворачиваюсь в полотенце, чищу зубы, умываюсь, рассматриваю себя в зеркале. Мой утренний туалет завершен, осталось расчесать волосы, но они еще слишком мокрые, я закручиваю их в полотенце, как в тюрбан. Я надеваю халат - он у меня очень красивый - кимоно, черный, с вышитыми красно-оранжевыми драконами. На нашем рынке эти халаты продают приезжие вьетнамцы, я увидела - и не смогла устоять.
В комнате уже пахнет кофе, Гоша ужасно хозяйственный, сделал две чашки, а сам опять висит на телефоне.. Я беру одну чашку, сажусь не в кресло, а на кровать, подальше от него, очень уж тяжелый разговор происходит по телефону, Гоша то тягуче, длительно молчит, то кричит в трубку, просит кого-то разобраться, он же привез все документы. Я пью кофе, расчесываю волосы, за окном неумолимо начинается длиннейший, неприятнейший день, с кучей дел, к которым нет сил подступиться. Я достаю зеркало из сумочки, смотрю на себя - волосы совершенно лиловые, кожа бледная.
С детства хотела побыть Мальвиной, и вот, наконец, сбываются мечты. Она - с голубыми, я - с лиловыми - еще интереснее. Мальвине полагается Пьеро, и вот он тут как тут - когда Гоша удивляется или сердится, у него именно такой надлом бровей, и кожа бледная без белил. Правда, Пьеро должен все время признаваться Мальвине в любви, с этим у нас сложнее, мы сильные.
Краем глаза я вижу, что Пьеро смотрит на меня из кресла. Он еще отвечает что-то по телефону, но внезапно его нет - только телефонная трубка болтается, - ах, вот он, прыгнул ко мне на диван, таким хищным я его еще не видела. Расческа летит на пол, как я удачно допила кофе; хорошо, что халат кимоно, нет пуговиц. Нет и долгих разговоров, поцелуев, объятий, но, оказывается, это тоже не всегда нужно.. Гоша притягивает меня и такой - небритый, с терпкими запахами пота, кофе и никотина.. Странно, но Гоша утренний мне нравится даже больше вечернего, но мне пока лень в этом разбираться - у меня восхитительное ощущение радостной сытости - такое еще бывает от еды, легкой, но хорошей, но не от еды, как сейчас, лучше.
Хочу встать, а он держит и не пускает, я смеюсь.. Гоша смотрит на меня новым взглядом - уверенным и хозяйским, как же, я осталась у него до утра.. "А хотела сбежать," говорит он хрипло и назидательно, и я радостно киваю, что хотела, но сбежишь тут.. Я смотрю в окно: утро совсем не такое противное, как казалось.. Я легко одеваюсь, легко целую Гошу на прощание. Мне надо в Киев на пару дней, говорит он, но я быстро вернусь. Конечно, быстро, он всегда так быстро возвращается - как раз, когда я успеваю соскучиться, через два-три дня.. Мелькает мысль, что же я буду делать, когда он совсем уедет - только мелькает, не успевает задержаться, день впереди такой светлый, манит своей ясностью.
*****
Я дома, пытаюсь спать, хотя уже утро. Мама входит, садится у меня в ногах. Смотрит жалобно: у тебя такие синяки под глазами. Доченька, скажи честно: он араб? Мама опасается не зря. Арабов в городе много, они все учатся по обмену, девочки с нашего особого факультета - переводчицы, помогают дружественным иностранцам, соблазнов много. "Нет, мама, он еврей". Улыбается с облегчением: "А, так пусть к нам приходит". Мама, он скоро уезжает. Вот как. Ну, пусть все равно приходит. После паузы: папа так боялся, что ты вырастешь книжным человеком. Я терпеливо молчу, жду пассажа про тетю Лену, как мне нельзя быть, как она, но почему-то ничего такого мама не говорит: то ли я переросла опасный возраст тети Лены, то ли судьбы книжного червя родители теперь боятся больше, чем раннего брака.
******
Июнь. Гоша собирается на море, в Крым. "Поедем со мной". Я не могу - сдаю экзамен по военному переводу, а Гоша не может ждать - вот не может, и все, потом будет не вырваться. Едет один, на неделю. Первые дня полтора я о нем почти не вспоминаю, занята, к счастью. К третьему дню просыпается знакомое беспокойство. На четвертый день мне невыносимо. К вечеру пятого дня - на два дня раньше, чем собирался - он звонит: "Я на вокзале, еду в квартиру, жду тебя"..
Приезжаю; загорелый, небритый, ненасытный. Пахнет чаем из поезда, такой особый пригорелый запах. Волосы жесткие, пропитались солью, на шее - золотая цепь, болтается звезда Давида. Ничего не раздражает, не колет мой придирчивый к пошлости глаз, все в нем хорошо, лучше быть не может. На спине нахожу привычный - когда, когда он стал привычным, знакомы от силы месяц - тем не менее, привычный этот маленький шрам на спине, так не заметно, можно только нащупать, это упал с турника в восьмом классе. Вкус соли на губах...
А он не замолкает, торопится рассказать мне, как на пляже женщины проходу ему не давали, одна продавщица так и сказала - какие же есть красивые мужчины, а он - ни с кем, ничего, загорал, купался, и все. Внезапно замолкает, смотрит ожидающе. Мне в голову не приходит сказать - я тоже ни с кем тут, Гоша - он же не слепой, разве не видит, как мне с ним, насколько я с ним, что я не могу ни с кем еще, зачем ронять какие-то слова, а сам он не спрашивает, вот если бы я сказала, да, а сам он не будет, гордый. Ну и я тоже буду гордая, хотя и еду к нему по первому звонку.
Затягивается сигаретой в постели. Хочется его подразнить. Ты бы бросал курить, говорю небрежно. "С чего бы это?" Снижает, знаешь ли, некоторые мужские функции.. Лучше б я молчала - Гоша доказывает мне еще и еще, и еще, и еще, что с ним все в порядке, и даже слишком, спать не будем совсем, это ясно, мне много, вот уж не думала, что такое может быть, а тут на тебе, но не просить же пощады, в самом деле.
Гоша тоже устал, падает рядом со мной в изнеможении. И все-таки, падает не молча, что-то шепчет заплетающимся языком, как же, последнее слово за ним: выносливость. Тебе надо вырабатывать выносливость. Это мне?! Да, тебе. Легонько хлопает меня рукой по животу. Ну да, мне тренироваться на выносливость, а не ему бросать курить.
Укусила бы, но сил нет, отворачиваюсь от него, дурак, сколько отравы глотает, с другой стороны, как бы мне было, если б не курил - если курение и правда подавляет половую функцию, как недавно установили и пишут в "Комсомольской Правде" наши ученые... Проваливаюсь в сон, чувствую, укрывает меня одеялом, придвигается ближе, как бы уже во сне. Я тоже придвигаюсь поближе, как бы случайно легла близко, это не значит, что одобряю курение...
******
Когда я не сплю, не вижусь с Гошей, не сдаю экзамены, то читаю современные американские рассказы , удалось достать случайно, как - отдельная история.. Самые острые перевожу, просто для себя. В интересных местах советуюсь с Гошей. Как бы ты перевел: "fuckingly well"? Гоше надо подумать. Вечер идет своим чередом, мы сильно отвлекаемся от перевода, и вдруг в самый разгар боевых действий Гоша жарко шепчет мне в лицо - Я знаю, знаю как перевести! Как!? И он выдыхает - невъе**нно хорошо, вот как! Мы смеемся, и я опять пропускаю момент - Гоша лихо выбрасывает презерватив в открытое окно. Я сержусь: "Нет, ну как ты так можешь!", но недолго - долго сердиться на него не могу.
*****
Гоша звонит, и я зову его приехать ко мне домой.. Нет, не за мной, а ко мне, посидим у меня, потом поедем к тебе. Гоша спрашивает, а где родители? Я отвечаю, что мама скоро будет. Гоша удивлен, но соглашается. Вскоре приходит с работы мама. Гоша, познакомься, моя мама, Любовь Алексеевна. Гоша держится скромно, как мальчик из хорошей семьи. Чистая рубашка, огромный кадык, щеки отливают синевой. Очень, им обоим ну очень приятно.
Мама идет делать нам чай с бутербродами, я под каким-то предлогом выметываюсь за ней. В кухне она удивленно таращит глаза и шепчет: "Кентавр! Он просто кентавр! Что, ну что у тебя с ним общего?" Я смотрю в пол молча, не могу же я начать перечислять, что именно общего у меня с кентавром - потому что все общее, как я дышала раньше, но мама, слава богу, и не развивает тему, просто она всегда считала, и во мне старалась воспитать, что в мужчине главное - ум.
Как интересно, думаю я, а отец у меня - видный мужчина, театральный режиссер, неужели только умом привлек? Ну что ж, продолжает мама, Гоша по крайней мере, красивый, хоть и не в ее вкусе, а фамилия знакомая, это не его ли дядя участвовал в этой скандальной выставке? Маму мою не проведешь, она инженер, но в курсе всех культурных новинок. Я отвечаю, что никакой не дядя (двоюродный брат, но ни к чему на этом заострять), возвращаюсь в комнату, несу кентавру Гоше бутербродики с чаем.
Гоша спрашивает - мама хотела на меня посмотреть? Да, говорю, хотела. Я ей понравился? Сложный вопрос. Мне кажется, ему будет обидно про кентавра, хотя в мифологии кентавр даже мудрый, а не просто умный, но все-таки он с копытами, и Гоша действительно иногда в профиль немного похож на коня; и я говорю, что да, понравился, без подробностей.
Но Гоша радуется, рассказывает, как он всегда, ну всегда нравится абсолютно всем мамам и бабушкам. Я задумчиво вспоминаю свою бабушку - мамину мать, я с ней выросла - интересно, понравился бы ей Гоша в принципе - мама говорит, у бабушки был крестьянский вкус, нет, Гоша совсем не похож на крестьянина.. Мы допиваем чай, тепло прощаемся с мамой, "торопимся в кино".
*****
Рассвет. Я лежу рядом с Гошей, чувства распирают меня. Сейчас я скажу ему, как есть: что я его люблю, у меня ни с кем так не было, и никто другой мне не нужен. "Гоша", начинаю, "я хотела тебе сказать.." "Не надо." "Что не надо, я же еще ничего не сказала!" "И не надо. Не надо ничего говорить. Так лучше. Вот поверь мне. Правда." Ну, не надо, так не надо. Я молча прижимаюсь к нему, уже не рада, что начала, потому что он он повторил уже раза четыре, как заведенный, глядя вперед себя: "Так лучше. Так лучше".
*****
Мы читаем новую пьесу в журнале "Юность". Пьеса о молодости, страстях, политических противоречиях и любви. Они не поженились, но вспоминали друг друга всю жизнь. Написана пьеса разговорным языком, мы повторяем модные словечки. Отдельные места нам так нравятся, что Гоша читает их мне вслух. Отсмеявшись в очередной раз, Гоша захлопывает журнал. Вдруг серьезный, тихо спрашивает: "Как я там буду без этого?"
Я молчу, и он повторяет с лёгким нажимом: "Я тебя спрашиваю - как я там буду без этого всего?" Гоша обводит глазами не только журнал, но и всю мою комнату со скромной мебелью. Я приосаниваюсь, говорю уверенно: "Ну, во-первых, в Нью-Йорке есть библиотеки, и уж конечно, ты сможешь почитать "Юность", если захочешь. Но, скорей всего - ты не захочешь. Ты же будешь вживаться в американскую культуру! Ты наконец сможешь ее ощутить!"
Гоша расслабляется. Действительно, американская культура, как он забыл. Не урывками, не запретно, а наконец, доступно. Здорово, на самом деле. Он успокаивается, я тоже. Мы слушаем пластинку Высоцкого "Белое безмолвие." "Кто не верил в дурные пророчества, в снег не лег не на миг отдохнуть, тем в награду за одиночество должен встретиться кто-нибудь".. Мы не ляжем в снег, нет. Мы не верим ни во что дурное.. Все прекрасно, и будет ещё лучше. У меня - без него? У него - без меня?!
*****
Июль. Гоша совсем извел меня своими вопросами, буду ли я его помнить. Сперва я отвечаю, что буду. Но он не унимается: "Нет, ты забудешь. Замуж выйдешь". "Не смей так говорить". "Почему - не смей. Это жизнь". "Так и ты женишься, на американке". "Я - когда еще, а вот ты сразу замуж выйдешь, как я уеду, я вижу". Как он не чувствует, что мне никто не нужен, кроме него. Как можно быть таким слепым? Но говорить я ничего не собираюсь - в любви он не признается, и меня остановил, когда я хотела.
Значит, будем сильными людьми: он уедет через полтора месяца, сделать ничего с этим нельзя. Можно мучить друг друга и дальше этими "помнишь," а можно просто радоваться, что мы встретились сейчас. Потому что не знаю, как у Гоши, но у меня так ни с кем не было раньше. И неизвестно, что будет потом. Я верю, что можно запастись впрок, насытиться радостью, напитаться восторгом. Потом я буду вспоминать, и мне хватит надолго.