Синиченко Олеся : другие произведения.

И страхи твои оживут

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  В том, что Синеликий приносит смерть, Финнэй убедился воочию на свою седьмую весну, и день этот пришёлся на большую ярмарку.
  Как же он хорошо начинался!
  Утренний косой луч коснулся его щеки, тепло пополз по лицу, проскользнул между ресниц. Из соседней комнаты донеслось ритмичное шорканье сухих прутьев о камень, и мальчик догадался, что Банора принялась за уборку - выметает песок. Ходить по нему босиком очень неприятно, и сколько ни убирай, за день обязательно появится столько же - шальные ветра, носящиеся над островом, не давали сидеть сложа руки. Он увидел тающий сон вперемешку с реальностью, понял, что досмотреть его не удастся, беззвучно потянулся всем телом и осторожно приоткрыл глаз. Если сестра заметит, что младший уже проснулся, то и его обязательно привлечёт к своему неинтересному занятию.
  Небо было ослепительным, и пробегающие над островом облачка почти не портили вид. Финнэю захотелось приподняться на постели и выглянуть в распахнутое окно, а то и лечь животом на широкий проём. Но он побоялся выдать себя и лежал не шевелясь, в который раз изучая нехитрое убранство жилища - от плотно мощёного обтёсанным камнем пола, скругленных углов стен, покрытых толстым слоем побелки, стола, украшенного букетом диких цветов, напоминающих мелкие звёздочки, до верхних балок, на которых ворковал и хлопал крыльями случайно залетевший голубь, - пока всклокоченная голова мерзкой сестрицы не показалась в дверях:
  - Малёк, не хитри, я знаю, что ты уже не спишь. Сопеть-то ты перестал.
  Финнэй поспешно зажмурился и усиленно засопел, но тут же почувствовал щекочущее прикосновение к пятке и весело заверещал, отбрыкиваясь от неуловимых рук.
  - Я не малёк, - возразил он, отсмеявшись. - Перестань меня так называть.
  - И как же тебя прикажешь называть? - серьёзно поинтересовалась Банора, присев рядом на его постель. Когда она нагнулась, цветное ракушечное ожерелье на шее издало мелодичный перезвон. Тут же эхом откликнулся оберег в виде связки таких же ракушек над входом. Сейчас со всех окон и дверей были сняты ставни, что случалось нечасто, и ветер беспрепятственно разгуливал прохладными волнами по их крошечному дому. Предвкушение чего-то яркого и впечатляющего, что мог принести сегодняшний день, вдруг накрыло мальчишку волной, и он почувствовал себя невесомым и звонким.
  - Я большая зубатая акула! - воскликнул Финнэй, легко перетёк на четвереньки и щербато оскалился, косясь из-под рыжих густых кудрей.
  Всполошенный голубь испуганно курлыкнул, снялся с места и вылетел в утреннюю синь.
  - Страсти какие! - всплеснула руками девушка. - Тогда, раз ты такой большой и зубатый, будешь помогать мне мыть полы. Спустишься к морю, наберёшь воды, где почище. Нечего кривиться, от домашней работы ещё никто не умирал. И не вздумай заворачивать к колодцу, он тощий, оттуда люди только для питья воду берут.
  - Ну я так и знал, - расстроился Финнэй, вновь ощущая несправедливость мироздания. - Никто мне не даст полежать спокойно. И так всю жизнь.
  - Вот, представь, а мне - всю твою жизнь и ещё почти две, и я не возмущаюсь, - спокойно проговорила Банора. - Когда ты уедешь учиться...
  - Не хочу учиться, - запротестовал он, за что получил несильный подзатыльник, распоряжение быстрее одеваться, завтракать и бежать за водой, потому что скоро идти на ярмарку, а у них в доме всё ещё свинарник. Натянув штаны и сжевав горбушку тёплого ноздреватого хлеба с козьим сыром и молоком, он подобрал бадью и шагнул на порог, где задумчиво постоял, щурясь от солнца и горюя о своей тяжкой судьбе, но, почувствовав спиной тяжёлый сестрин взгляд, был вынужден задать стрекача.
  
  Их дом был нижним под скалой среди десятков таких же, лепившихся со всех сторон и сверху террасами, так, что плоская крыша расположенного ниже дома служила открытой верандой верхнего, использовавшейся на усмотрение хозяев: кое-где люди разбивали огороды, кто-то побогаче обустроил место для отдыха, но у большинства на крышах вялился собственный улов. Строения, как ласточкины гнёзда, наползали на скалу, опоясывая её нарядным двухцветным узором - белые стены, синие крыши, ставни и двери. Финнэй ревниво подумал, что собственный дом, над которым навис добрый десяток соседских, выглядит каким-то сплющенным, да и веранды у них нет. Зато любой другой сосед с высоты мог позавидовать их бесконечной лужайке - ограды у жилья не было, огорода семья не держала, и всё пространство от двери до моря казалось мальчику его личной территорией, по которой он милостиво разрешал ходить и остальным. "Пожалуйста", - благосклонно кивал рассевшийся на траве маленький хозяин, завидев перед домом очередного прохожего, а тот, не понимая, в чём дело, только таращил глаза.
  Под деревней высокие травы, ещё не сожжённые знойным дыханием лета, бушевали на вечном ветру, как пышная зелёная грива, убегая вниз по крутому каменистому склону и расступаясь на узкой тропе перед высокими обрывами. Одиночные пушистые сосны с причудливо изогнутыми стволами разнообразили пейзаж. Через пару месяцев всё это будет жёлтым, сухим и ломким и потеряет внешнюю привлекательность, но сейчас взгляд отдыхал на природе. Таковой была его родина, капризная красавица - остров Диханна.
  Тропа пошла под уклон, и вскоре начались частично выбитые, частично выложенные камнем ступени, чему Финнэй был несказанно рад, потому что побаивался загреметь с высоты на широкое мелководье, окружавшее остров. Рыбаки эту особенность рельефа кляли на чём свет стоит, вынужденные швартовать свои неповоротливые, снабжённые глухими деревянными кабинами лодки за тридевять земель и тащить куканы с рыбой на себе, а малышня с восторгом плескалась в морской луже по колено, а то и по щиколотку, где вода к полудню прогревалась до состояния ухи. Вот и сейчас несколько ровесников с визгом носилось друг за другом в лягушатнике, поднимая тучу ещё холодных брызг и жёлто-розовую песчаную муть.
  - Малёк, иди к нам! - запыхавшись, крикнул толстый Дейк. - Повеселимся!
  - Я занят, - процедил сквозь зубы Финнэй. Убивать мало этих сестёр, дающих таких прозвища и не стесняющихся применять их на людях. - Видишь, воду ношу.
  Он угрюмо обошёл ребят, тут же утративших к нему интерес, нашёл не замутнённый друзьями участок купальни и аккуратно наполнил бадью, цедя случайные песчинки через край.
  - Вы бы тоже шли делом занялись, - добавил он поучительно и начал путь наверх, ставший сложнее в десять раз. Солнце, правда, спряталось за облаками, и мальчик надеялся, что оно оттуда не выберется раньше, чем он донесёт свою ношу. Ему в спину прилетела горсть мокрого песка и послышался насмешливый голос:
  - Тютя, подымалка для кого работает?
  Финнэй сверкнул глазами, оборачиваясь.
  - Не твоё дело! Ходить пешком - для настоящих мужчин, а на подъёмке пусть старики катаются и такие жирдяи вроде тебя!
  - Ну и катись, - равнодушно разрешил Дейк, давно привыкший к замечаниям по поводу своей фигуры, и обстоятельно, почти гордо, сложил руки на животе. - Ишь, мужчина... Ползи себе крабиком. Все знают, что ты просто боишься.
  - Не боюсь, - тихо, но твёрдо ответил мальчик.
  - А ты докажи...
  Финнэй сжал кулаки и спустился обратно в воду. Неподалёку, из-за утёса, доносился размеренный скрип каната о дерево. Увы, подъёмник работал. "Чтоб ты сломался", - в отчаянии подумал мальчик и зашлёпал к плетёной корзине, болтавшейся на подозрительной конструкции из шестов и верёвок между небом и землёй до самой деревни.
  - Подымалка для рыбы, а не для всякой мелюзги, - буркнул ему загорелый дочерна бородач в жёстком просоленном жилете. Финнэй не мог точно вспомнить его имени, Валир, что ли? Или Дамир? В деревне он появлялся редко, предпочитая шумным компаниям и веселью в трактире уединение в своей работе, и днём скрывался под символическим навесом, зажатым между морем и отвесной стеной, утонувшим одним столбом в воде. Сейчас Валир смазывал лебёдку едко пахнущим тёмным жиром, озабоченно всматривался в разболтанный механизм и подкручивал его каким-то диковинным инструментом, отчего колыхалось всё сооружение. Финнэй поёжился.
  - Все ребята по разику катались, - заметил он, но настойчивости в его словах не было ни на грамма. Он только надеялся, чтобы и подслушивающий сзади толстяк этого не заметил.
  - Вот и приходил бы, когда все катались, - проворчал подъёмщик, но тут же смягчился: - У тебя ведро до краёв, что ли? А чего к колодцу не пошёл? Ну ладно, дьявол с тобой, лезь... осторожно только, дно не проткни своими ножонками, больно тонкие. И водой не плещи там. - Он мягко опустил корзину на землю и приглашающе махнул широкой, как лопата, ладонью.
  Корзина оказалась куда выше пояса, и как мальчик ни пыхтел, преодолеть её края не смог. Тогда канат стравили ниже, плетёнку уложили на бок и он, сгорая от стыда, юркнул внутрь, ожидая насмешливых возгласов из воды, но их не последовало.
  А вот теперь корзина показалась ему очень, очень низкой! Она отзывалась на каждое движение, болтаясь во все стороны. Присев на корточки, Финнэй ухватился за край и высунул нос наружу. Бадью пришлось придерживать коленями. Богатое воображение тут же услужливо предоставило картину - прутья, отходящие из переплёта один за другим. Прижавшись грудью к стенке, он почувствовал, как в эту стенку часто-часто стучит сердце.
  - Она не развалится? - пропищал он шёпотом, глядя прямо в глаза суровому мужику. Тот покосился себе за спину, откуда с удовольствием наблюдало несколько пар внимательных глаз, усмехнулся и почти незаметно качнул головой.
  - Мелкий карась - из сетей не вылазь! - зычно гаркнул он и стремительно вознёс замершего мальчишку над радостной публикой.
  Вылез Финнэй с дрожащими ногами и был почти удивлён, что с ним по пути ничего не случилось. Изобразив улыбку и помахав следящим снизу людям, он поторопился домой.
  
  Оказалось, что он провозился дольше, чем рассчитывал: прибыли родители. Сразу стало шумно, тесно и оживлённо. Сестра кидала на него выразительные гневные взгляды - как же, пол помыть не успела, но мать и отец не обратили на эту мелочь внимания. Весёлые, белозубые, загорелые, несмотря на защищающие лица широкополые рыбацкие шляпы, в одинаковых непромокаемых безрукавках, они казались близнецами, если не смотреть на непослушную солнечную гриву матери и смоляно-чёрные кудри отца. Сразу становилось ясно, в кого пошёл огненный Финнэй, а в кого - смуглая Банора.
  Мать присела на корточки и сгребла сына в охапку, горячо шепча в ухо нежные слова. От неё остро пахло морем, а волосы были влажными, но чешую и соль с рук она уже оттёрла. Там, в море, она была отцу верным напарником, носила одинаковую для всех рыбаков одежду, и они работали с сетью спина к спине, доказательством чего служила гора свежих окуней на траве, блестящих серебряными спинами, но, переступив порог дома, она вновь становилась ласковой и женственной.
  - Собираемся, - поторопил их отец. - Боец, оставь ведро, тебе нужно переодеться.
  Обе женщины решительно изменили свой облик, сменив на праздничные платья свои привычные наряды: мать - кожаные брюки и накидку, а сестра - скромную домашнюю тунику, и уложили волосы в высокие причёски. Кроме того, Банора украсила шею подходящим по цвету ожерельем, а выбирать ей было из чего, ведь она сама нанизала их всех видов и цветов. Брат, расчувствовавшись, полез к ней лапиться, но его со смехом аккуратно отстранили: "Подол изомнёшь!". Он даже подумывал обидеться, но великодушно решил не портить день - в первую очередь себе самому.
  Собственной одежде Финнэй не придавал большого значения, он обожал старые неказистые штаны, сидевшие на нём словно вторая кожа, и собирался пойти в них, но когда отец, улыбаясь, достал из сундука новый костюм, то мальчик чуть не завопил от восторга.
  - Откуда это всё? - с волнением спросил он, одевшись и пробуя на ощупь блестящие пуговицы и пряжку на ремне. Отец улыбнулся:
  - Дельфин принёс... Нам удалось сбыть через Симариллу большую партию крабов, и вот решили справить тебе одежонку, не идти же в люди нищим босяком.
  Мать тут же принялась за пояснения:
  - Симарилла - наш торговый посредник. Это... вроде помощника по торговле. Она владелица крупного баркаса, в котором возят рыбу со всего острова на Аликифию. Если помнишь, я рассказывала: это тоже остров, но намного больше нашего. Там много домов, важные государственные учреждения - суды, полицейские управы, крупные рынки...
  Финнэй заскучал.
  - Я помню время, когда суды ещё были разъездными, - вставил отец. Они все вышли на дорогу, окаймлённую высокой густой травой, направляясь к главной и единственной площади, расположенной под деревней с противоположной стороны, по соседству с развесистыми пиниями, и он продолжил:
  - Судья с секретарём ездили на лодчонке от острова к острову и рассматривали тяжбы. Порой и полиция ездила. Сейчас, если ничего особенного не происходит, их сюда и мёдом не заманишь. Да... А тогда люди выстраивались в очереди, готовились к судному дню загодя. Часто обходились своим разумением или назначали какого-нибудь умного односельчанина мировым судьёй по срочному делу - ведь пока дождёшься, пока официальная власть приплывёт, то и надобность в ней отпасть может. В итоге только самые запутанные дела и самые непримиримые стороны выслушивались судом. Секретарь тут же оформлял решения, копии выдавал при надобности. Но случился неприятный инцидент - одна такая лодка перевернулась на глубине, и все чернила на оригиналах решений размыло водой. Ну, судейские чины тоже потонули, конечно. Не без того. Теперь никто документами не рискует, суд стал неподвижным, все ездят своими силами в столицу.
  - А что с полицией случилось? - спросил Финнэй, сосредоточенно вглядываясь в следы на песке от новых скрипучих ботинок. Увы, они с непривычки натирали ноги. Идущая рядом мать сдержанно прикрывала рот рукой, будто в сказанном отцом было что-то забавное. С этими взрослыми никогда нельзя понять, если они шутят. Тем временем погода окончательно поскучнела, небо затянуло сплошным серым полотном. "Не пошёл бы дождь, пока мы такие красивые. И нельзя будет танцевать".
  - Ну, с этим сложнее. Переписка - жалобы, запросы всякие, почтовыми голубями идёт. При серьёзных происшествиях вызывают их лично. Если выясняется, что зря вызвали, в казну со всего острова дерут мзду втридорога. Да и срочность при таком способе извещения - понятие очень относительное...
  - А почему нельзя, чтобы на каждом острове были свои суд и полиция? - вновь подал голос Финнэй.
  - Это слишком дорого, малыш. В нашем государстве сотни мелких клочков суши, населённых кучкой рыбаков, и каждый клочок мнит себя самым важным, чтобы уплотниться с соседями. Обеспечить местной властью столько островов и держать эту власть в дисциплине не потянет ни одна казна и ни одна община.
  - Школа тоже в столице, - мстительно заметила сестра. Финнэй помрачнел:
  - Вот можно было настроение мне не портить?
  - Глупый, - развеселилась мать. - Учиться интересно! Ты узнаешь, как устроен мир, к чему тебя тянет, чем ты станешь заниматься...
  - Я рыбачить буду, как все, - сдержанно произнёс мальчик. - А уезжать от вас не хочу, даже учиться. Разве вы не можете рассказать мне всего, что сами знаете? Читать уже научили!
  - Ты хочешь всю жизнь просидеть на одном месте и никогда не узнать, что находится за горизонтом? - удивился отец.
  - А что в этом плохого?
  - Плохого, наверное, ничего нет, - рассеянно ответил он, положив ладонь сыну на плечо. - Просто мне хотелось бы, чтобы в моём наследнике жизнь кипела ключом, а не умещалась у него на ладони.
  Финнэй задумался и замолчал.
  
  Ярмарка, собравшая жителей окрестных мелких островов, растянулась широким кругом за деревней. Рыба всех видов - предмет гордости промысловиков, от гигантских марлинов до декоративных трепетных парусников, которых добывали с трудом и риском на большой для человека глубине. В пищу они не годились, но в качестве редкого подарка милой кокетке или преподношения важному чину могли выступить вполне достойно. Отчаянно блеющие козы с бубенчиками на шеях, клети с кудахчущими курами. Мёд нескольких видов. Глиняная посуда. Снасти. Выделанные кожи, ткани, ленты, всякие женские блестящие штучки, смысла в которых Финнэй не видел, но возле которых Банора с матерью подолгу задерживались, вертели их в руках, ахали, приценивались... Щёки у них разрумянились, глаза горели. Всё это великолепие было разложено и развешано где на выставленных сложным лабиринтом столах, где на телегах, где на парусине прямо на земле, прижатой камнями и колышками по углам. Другие паруса, заранее натянутые на установленных тут и там вертикальных шестах, предназначались для дополнительной тени, и казалось, что ярмарка проходит на палубе огромного корабля. Синие тени больших парусов плескались на земле, как живые, и дети перескакивали с одной на другую, стараясь не попадать на пятна света. Если кто-то промахивался, остальные зачем-то кричали: "Синеликий!" - и весело смеялись к конфузу неуклюжего товарища.
  Его самого, разумеется, тянуло к лоткам со сластями, на которых чего только не было: тянучки, жевательные смеси, сгущённые соки, мятные подушечки, жареные луковые кольца и семечки. Даже сами продавцы, как ему казалось, источали лицами какую-то сладость, умильно улыбаясь робко подходящим детишкам. При этом они не забывали, не меняясь в лице, обмахивать свой товар, отгоняя от него обезумевших мух и ос. Финнэй, ловко крутясь среди пышной разряженной толпы, незаметно подвёл семейство к одному такому лотку и выпросил себе промаслившийся пакетик с колечками в обмен на обещание не крошить на новый костюм.
  В самом центре площади воздвигли небольшой помост, на котором обосновались разудалые музыканты. Диалог их инструментов - дрожь дыхания и дрожь струн - сливался в легкомысленное музыкальное повествование, плывущее над головами ненавязчивым фоном. Мелкий шкет оборванного вида, зажав в руке шапку, кидался прохожим в ноги и надрывно вопил:
  - Достопочтенные господа! Умопомрачительные дамы! Не откажите на нужды добрых людей! Подайте мелкую монетку, не будьте жадинами!
  На него неодобрительно косились с помоста, но иным образом недовольства не проявляли, пока один из продавцов, которому явно надоели шумные кривляния, не поймал ребёнка за ухо и не приказал немедленно уняться и идти зарабатывать на жизнь, если такая потребность существует, чем-нибудь полезным, а не подмазываться к чужому труду. Когда он перешёл к выяснениям, кем являются родители попрошайки и где они, тот пнул чересчур усердного ревнителя порядка в лодыжку, отчаянным рывком выкрутился и стремглав помчался в сторону селения, мигом затерявшись за кустами. Доносящиеся в спину проклятия, похоже, его нимало не трогали.
  Семья закончила торг по нужным вещам, в результате чего руки у всех оказались заняты всякой всячиной, расслабилась и теперь просто ходила по рядам, оценивающе присматриваясь к тому, что могло бы ещё пригодиться. Больше всего радовались тонкому овечьему кожушку, купленному сестре. Финнэй снова добился угощения от подобревшего отца, на этот раз здоровущего куска мёда в сотах. Держа его обеими руками, он с упоением откусывал от брикета, давил зубами, высасывая янтарную суть, а воск жевал, пока он не становился безвкусным. Впрочем, даже тогда его было интересно гонять во рту - забавляло то, что воск невозможно раздробить зубами. Но даже во время еды он не забывал крутить головой и подмечать интересное.
  - Тучи расходятся, - удовлетворённо заметил Финнэй, привлекая внимание родителей к этому приятному факту. - Может, погуляем ещё? Мам, а почему там небо такое странное?
  Рассеянное благодушное выражение медленно исчезало с лица матери, сменяясь тревогой. Ответить она не успела. Низкий гулкий звук - звон большого гонга - перекрыл все прочие, и застыл в воздухе надолго, густо, нехотя расплываясь во все стороны, как клякса в воде. Где-то неподалёку раздался девичий визг:
  - Синий свет! Люди!
  Поперхнулся оркестр, нервно взвизгнув струнами.
  - Спасайтесь!
  Приезжие тут же заметались, не зная, бежать ли им к своим кораблям или прятаться где попало. Толпа, растерявшись и перемяв зазевавшихся несчастных, не сумевших увернуться от её мощной поступи, схлестнулась волнами, смешалась, потом схлынула с площади к деревне, сметая столы и топча драгоценные товары. Кто-то чересчур практичный, шнырявший невпопад, вдруг нагнулся, потянул руку за сверкавшим на земле браслетом - и тут же целиком исчез под сотней ног.
  - В деревню к нам! - заорал кто-то, и этот призывный клич подхватили сразу в нескольких местах. - В деревню!
  
  В первые мгновения хаоса семья успела забраться на брошенную телегу, с которой отец смахнул глиняные горшки, и благополучно пережила их под защитой этой скромной преграды. Но, когда движение сформировалось, стоять дальше на возвышенности, пока остальные спасаются бегством, стало более опасно.
  Отец что-то крикнул матери, привлекая её внимание, схватил Финнэя, кинул на закорки и одним экономным движением влился в общий людской поток, несущийся так, что земля прыгала перед глазами. Несколько раз мальчик видел падающих по сторонам людей, потом и отец споткнулся, страшно выругавшись, отчего Финнэй жалобно, по-заячьи вскрикнул, охваченный безликим ужасом вместе с остальными, но равновесие чудом удалось удержать.
  - Крепче держись, - прохрипел отец. - Дом... близко.
  Дорога-горизонт-небо-дорога-горизонт-небо. Потные, испуганные люди рядом. Локоть к локтю, один темп, если ты будешь быстрее или медленнее остальных, ты будешь сбит. Если не перескочишь уже упавшего - тебя затопчут. Если начнёшь искать отстающих...
  - А где мама? - крикнул внезапно побелевший Финнэй.
  - За нами! Не оборачивайся, держись!
  Прошла минута, может, чуть больше, но мальчику она показалась вечностью. Они залетели в свою дверь, в дом, уже тесно заполненный голосящими односельчанами, живущими на самой вершине, которые боялись не успеть в свои жилища, и незнакомыми людьми, и даже услышали протестующие возгласы: "Куда, идите дальше!", но отец внезапно обозлился и рявкнул, ища взглядом наглецов:
  - Живём мы здесь! Кого за ушко да на солнышко? Хоть ставни прикройте, идиоты!
  Застучало дерево. Упала тьма, чуть разбавленная светлой голубой полоской из единственной оставленной щёлочки: отец, стоя на входе, тревожно наблюдал за дорогой, высматривая семью. На сына, сунувшегося туда же, резко шикнул.
  - Беда, беда, - причитали из угла. - Плохая примета, на праздник... сколько добра испорчено!
  - Добро-то ладно, - возразил другой невидимый собеседник. - Ему ничего не сделается, подберут да починят. А вот все ли успели спрятаться?
  Финнэй начал тихонько хныкать, окончательно перепуганный этими разговорами. Наконец ввалилась мать, таща за руку обомлевшую, растрёпанную Банору, лишившуюся своего нарядного ожерелья: где-то лопнула нить.
  Они успели захлопнуть дверь, погрузив беспокойных, пыхтящих, жалобно бормочущих людей в абсолютную тьму, прежде чем мир вокруг оказался полностью залит ярким, нарядным, неописуемым синем светом.
  И только спустя несколько часов открыли её вновь. Обычное жёлтое солнце, к которому привык Финнэй, мирно склонялось к горизонту, как будто ничего и не произошло.
  Не сговариваясь, люди побрели по уже пройденному сегодня пути. Добравшись до разорённой площади, молча смотрели на разрушения, друг на друга - и иногда каменели лицом.
  - Опалило немного, - жалобно продребезжал женский голос. - Ведь правда немного?
  Финнэй посмотрел на неё и узнал - платье. Утром оно облегало фигуру звонкой гибкой молодухи, продавшей ему мёд, но сейчас эта женщина годилась в молодые бабушки. Морщины распахали ей кожу вокруг глаз, среди волос появилось множество серебряных нитей.
  - Что случилось? - растерянно спросил он, но женщина, замкнувшаяся в своём горе, не ответила.
  Люди начали приводить в порядок свои прилавки, отбирая испорченное. Они делали это явно машинально, чтобы чем-то занять руки, иногда замирали, вглядываясь в никуда. Родители присоединились к ним, и Финнэй оказался предоставленным самому себе. Шокированный, он бесцельно бродил среди мусора, путался под ногами, но его никто не одёргивал. Он шёл, пока все остальные не оказались позади.
  На другом конце площади неподвижно лежал человек. Мальчик вначале принял его за куль тряпья, но, подойдя ближе, заметил, что это древний старик, каких ему видеть раньше не доводилось. Голова его была совершенно лысой, тёмной и сморщенной, как орех, высохшая кожа напоминала пергамент. Он лежал вытянувшись, одна рука была простёрта вперёд, будто он откуда-то полз.
  Финнэй боязливо обошёл его кругом со смесью интереса и брезгливости. Дотронулся до ноги носком башмака, но человек не отреагировал. Сзади подошла Банора, взяла брата за плечо, глянула испуганно:
  - Отойди, он умер...
  - Кто это вообще? - быстро сделав шаг назад, спросил Финнэй.
  - Только по одежде можно попробовать опознать, - покачала головой девушка. - Я не помню никого в таком жилете.
  Он пригляделся внимательнее - и остолбенел.
  - Это человек с берега! Валир, он на подъёмнике работает, поднимал меня сегодня! Но... он же был такой здоровенный!
  - Вот как бывает, - прошептала Банора. - Лучи падали на него, пока он поднимался по ступеням. Смотри, у него нога повреждена, может, поэтому он и не успел... Представляешь, умер от старости, пока шёл, а потом полз от обрыва!
  Она говорила незнакомым взрослым голосом - и как будто сама себе пыталась объяснить что-то. Опомнившись, Банора замахала руками, привлекая внимание группы мужчин, возившихся у поломанного навеса неподалёку. Финнэй отстранённо наблюдал за тем, как они приблизились и молча унесли хрупкое сухое тело, потом перевёл взгляд на сестру:
  - Что такое Синеликий? Почему так происходит?
  - Это крошечное синее солнце, которое ускоряет жизнь, уносит её, - глухо ответила она, не замечая, что стискивает пальцы на худом детском плече всё сильней. Её бил озноб. Финнэй со страхом покосился на руку, но почему-то продолжал терпеть. - Дети потом выглядят как подростки, подростки - как молодые люди... Чем дольше ты пробудешь под его синими лучами, тем взрослее станешь. А почему - никто не может сказать. Да ведь мама рассказывала тебе...
  Конечно, мама рассказывала. Но он привык относиться к её рассказам как к далёким, не имеющему к нему отношения вещам: какие-то перекупщики, какая-то столица, где, наверное, появляется и Синеликий... Он не помнил таких дней, как сегодня, в своей сознательной жизни. И не хотел спрашивать, а были ли они, но утонули в безмятежной детской памяти...
  Спокойный тёплый вечер опускался на остров. Уютно чирикали цикады. Море и небо, налившись одинаковым бело-зелёным цветом, терялись друг в друге на размытом горизонте. Медленно проступали очертания далёких островов, кажущиеся плоскими пятнами на небе. Всё было как всегда, и только люди, растерянные, оборванные и напуганные, искали друг друга, опоздавших узнавали вновь, подсчитывали про себя их новые годы.
  - Но почему тогда в домах делают окна? - не унимался мальчик. - Если бы я строил дом, то он был бы весь тёмным! И навесы над улицами сделал бы! Над всем селом!
  - Люди - не земляные черви, Финь. Навесы не помогут, нужна полная темнота. А мы не умеем жить в темноте. Мы скорее устанем бояться - и выйдем наружу, полноценно проживая жизнь, пока не придёт время её спасать. С большинством же ничего не случилось, видишь, все успели спрятаться. Обычно всё происходит гораздо организованнее, и никто не стареет. К этому надо привыкнуть, братишка. Просто привыкнуть.
  - Привыкнуть? - возмущённо крикнул он, отпрыгивая и вместо лишних слов демонстративно развёл руками. - Ты глянь, что творится! Да я теперь всегда буду спасаться первым. Клянусь!
  
  
  Как хотелось прочь из этого душного скучного места, от запахов мела и науки, избыточной, лишней, скучной! Уже лето, скоро каникулы, эта мысль даёт силы пережить нудную, никому не нужную риторику и предшествующую ей ещё более нудную ежедневную перекличку, с которой начинается их день, на которой из года в год задают одни и те же вопросы. Он давно выучил их наизусть, как молитву морским богам, и мог бы ответить, даже разбуди его среди ночи. Он мог бы проводить перекличку сам, как и все Познающие - кроме самых бестолковых. Зачем это, чьим бессердечным умом придумано? Нет, их мнение никого не интересует, и тебя обязательно спросят, невзирая на то, как хорошо ты отвечал на тот же вопрос вчера на первом занятии... Поспать бы ещё немного, а зудение голосов убаюкивает, сливается в фон, под который голова так и клонится, так и падает под собственной тяжестью...
  Очередное утро.
  - Махота, напомни нам, что мы должны предпринимать при появлении Синеликого?
  - Мы должны немедленно прятаться от прямого и отражённого света, магистр Ликуна.
  Ликуна, статная дама с монументальной причёской, страдальчески поморщилась.
  - За следующий неполный ответ я не буду засчитывать тебе результаты переклички. Каким должен быть полный ответ?
  - Он должен заключать в себе вопрос... ой, то есть, полный ответ должен заключать в себе вопрос... Я должна повторить полный ответ? - испуганно пропищала крошечная, похожая на мышку ученица.
  Магистр помассировала виски кончиками пальцев, сетуя на нерадивость ученицы.
  - Просто запомни на следующий раз. Вас двадцать человек, а впереди основной материал. Мы не можем терять много времени на вступительный опрос. Алагест, вкратце про интенсивность облучения.
  - Наиболее интенсивным, приводящим к наиболее серьёзным изменениям в организме, является облучение Синеликого, находящегося в ближайшей к наблюдателю точке по траектории движения, - невыразительно забубнил зубрилка Алагест. - Также от восхода до заката эта интенсивность плавно возрастает, а потом убывает. Магистр Ликуна.
  - Финнэй, что является главным предвестником Синеликого?
  - Главным предвестником Синеликого является изменение цвета освещения на интенсивный синий, магистр Ликуна. Также муниципальными службами подаётся звуковое оповещение с помощью гонгов, - отбарабанил Финнэй нескладным юношеским голосом.
  Да, долго он уже здесь. Вспомнилось, как отец приезжал вскоре после того, как голос сломался - тоже изумился, будто впервые услышав сына, хохотал, хлопал по раздавшимся плечам. Радовался.
  Получив благосклонный кивок и расслабившись после ответа на простейший вопрос, он рассеянно уставился в окно. Хорошо же там... Даже пусть просто улица, обычная улица с магазинами и площадью в центре. От неё до моря - рукой подать, только перепрыгнуть улицу да помчаться вниз по шикарной мраморной лестнице с широкими ступенями, а там причалы, пляжи с отлогим берегом, парки, нависающие над водой!
  И запахи, боги морские, какие запахи: дикая сиреневая фламандерка и белый звездоглаз, сплошной цепкой сетью покрывающие берега Диханны, не могли перебить пряной солёности воздуха, что уж говорить об обычной траве. Он привык к йодистому запаху моря, и когда его впервые окутала тяжёлая душистая волна местного разнотравья - как цветущего, так и неприметных с виду растений вроде розмарина - мальчик решил, что с его органами чувств что-то случилось, и слегка испугался. А потом... случалось такое в его прошлой жизни: старый жрец в маленьком ночном храме, посвящённом морским богам, воскуривал пылинки драгоценных благовоний, и дым от них так же душно и сладко окутывал комнатку с единственным окном напротив входа, в которое заглядывала звезда. Маленький Финнэй даже не помнил повода, по которому ему разрешено было присутствовать - но благовония ему в память врезались накрепко, и он вдруг понял, что ничего плохого с ним не будет.
  Тоска по дому, которой он так боялся, прошла быстро, смытая волной новых впечатлений, одним из которых стало вот это очарование запахом этого места. Он вспомнил, как ошеломлён был в первый день, прибыв в столицу на соседской лодчонке вместе с несколькими ровесниками, как с широко распахнутыми глазами озирался на пристани, прижав обеими руками к груди новенькую холщовую сумку и задирая голову всё выше и выше: как и на его родном острове, город рос вверх, и бесчисленные лавки, дома, учреждения карабкались по горе, но если на Диханне люди скромно жили в небольшом селении, занимая крайне малую её часть и не изменяя природной красоты остального, то здесь, на Аликифии, они оставили след практически везде, растеклись по всему острову. Нет, разумеется, деревьев тут было очень много, причём значительная часть из них - вечнозелёные, а наверху холмы просто утопали в садах, но не возникало и тени сомнения, что каждому дереву тут было своё место, и всё тут подчинялось строгой красивой рациональности. А вот траву оставили только в парках: аккуратно вымощенные цветным камнем улицы вились, убегали, дразнили неизведанностью и непохожестью друг на друга. Он ходил по ним, терялся и радостно находился вновь, осознавая, сколько тут всего неизведанного, нового, как всё выше и дальше - словно поле зрения раздалось за пределы глаз. Широкая открытая земля, круто вставшая на дыбы холмами, с которых открывались головокружительные виды, спокойно соседствовала с узкими затемнёнными переулочками с тайными переходами и лестницами. В одну из первых вечерних прогулок, увидев в щель между домами и садовой изгородью где-то на высоте знакомый кусочек гавани, он даже не удержался от радостного возгласа и был удостоен нескольких неодобрительных взглядов из-за изгороди.
  Старые товарищи Финнэя почему-то побаивались изучать окрестности с той же непосредственной открытостью, или не испытывали такого интереса, ходили разве что на пляж, захватив подмышкой рабочие тетради, и совмещали приятное с полезным, а фактически не занимаясь полноценно ни тем, ни другим, в то время как он прибегал в спальни уже ночью, запыхавшийся и счастливый, в одиночку наскоро перекусывая остатками ужина и пробегая глазами сделанные в школе записи, после чего засыпал без задних ног. К счастью, этот способ обучения ему подошёл - а на другой он всё равно не согласился бы. Каким бы чистым и светлым ни был его новый дом - он сторонился его, предпочитал проводить как можно больше времени снаружи, будто боялся навеки пропитаться казённым запахом общего места, стоящим в комнатах, хотя ребята проветривали их чуть ли не круглосуточно, а один паренёк из зажиточных, привыкший к более изысканным благоуханиям, даже пытался брызгать какими-то духами: безрезультатно.
  - Атридея, как часто появляется Синеликий? - их мучительница уставилась на ближайшие парты. Познающие на первом ряду, почувствовав опасность, инстинктивно вжались в стулья.
  Высокая черноволосая девушка торопливо вскочила:
  - На вопрос, как часто появляется Синеликий, нельзя дать однозначный исчерпывающий и грамматически правильно звучащий ответ, магистрикс. Дело в том, что до сих пор даже не установлено, к каким небесным телам его отнести, поскольку исходящая от объекта опасность усложняет наблюдение и классификацию. Наиболее распространена гипотеза, что это вообще не принадлежащие нашей звёздной системе небесные тела, проходящие её насквозь таким образом, что с нашей точки наблюдения это напоминает ускоренное во много раз движение второго солнца. Суммируя вышесказанное, зафиксированы случаи появления так называемых Синеликих от раза в неделю до раза в несколько лет.
  Ликуна удивлённо моргнула.
  - Похвально, Атридея, - наконец сказала она, - хотя достаточно было последней фразы. Цель переклички - зарядка для мозгов перед основным уроком, не нужно было рассказывать так пространно.
  Познающая не смутилась.
  - Возможно, разным мозгам нужна разная зарядка, магистрикс? Я не боюсь перенапрячь свои. А скажи я только последнюю фразу, никто бы не понял, почему я употребила множественное число.
  На некоторое время воцарилось молчание, на фоне которого оглушительным казалось жужжание одинокой мухи; кажется, магистр лениво раздумывала, не окоротить ли зарвавшуюся девчонку, но ей было лень - и чересчур жарко для основательной взбучки.
  - Познающие, я забыла представить вам эту образованную особу, - сообщила Ликуна, фальшиво улыбаясь. - Атридея Шемайна, перевод с домашнего обучения. Должна сказать, милая, что твои наставники не зря ели свой хлеб, если судить по первым минутам урока. И ещё: у нас к учителю принято обращаться "магистр" независимо от пола, добавляя имя.
  - Я учту, магистр Ликуна, - спокойно ответила Атридея и села на место под перешёптывания класса.
  - Красивая, но гонористая, на кривой козе не подъедешь, - подытожил Дейк, сосед Финнэя, и ткнул его локтем, задетый отсутствием внимания:
  - Малёк, с кем я говорю? Хватит в облаках витать, смотри, какая... аристократка, что ли?
  - Руки убери, размахался тут.
  Финнэй нехотя повернул голову от окна: девчонки до сих пор его мало занимали.
  До сих пор.
  Её гладкие волосы с двумя локонами, свободными от черепахового гребня, напоминают волну высоких луговых трав. Профиль кажется вылепленным искусным скульптором - каждая черта совершенна, хотя у скульптур глаза мёртвые, а эти, обрамлённые стрелками длинных ресниц, светятся ясной зеленью. Она жадно слушает, впитывая новое, и живо реагирует - хмурится, покусывает губу, улыбается, кивает своим мыслям, хотя, наверное, когда нужно, умеет владеть собой. Он непроизвольно расплылся в ласковой улыбке и не отводил взгляд, пока возмущённый Дейк не ткнул его локтем в бок:
  - Хватит, а! Я ж только посмотреть предложил! Я её первый вообще заметил!
  - А я только и смотрю, - благодушно возразил Финнэй, по инерции продолжая улыбаться, но благодушие помалу сменялась раздражением. - Не ем. Не трогаю.
  Лицо Дейка злобно исказилось. Он молчал весь урок, только тяжело пыхтел, а когда аудиторию распустили, кинулся догонять покидающие кабинет зелёные глаза. Финнэй, испытывая беспокойство и какое-то ещё новое острое чувство, словно у него забирали что-то драгоценное, последовал за ними.
  Толстяк наконец настиг новенькую и потрусил прямо за ней, напоминая Финнэю осла, перед носом которого привязали морковь. Она несколько раз с беспокойством обернулась.
  - Постой, - попросил Дейк, запыхавшись. - Ну не беги ты так. Мы в одном классе сидим, забыла?
  Они остановились у выхода на внутренний двор, залитый солнцем, на котором резвились в догонялки малыши.
  - Не забыла. Я слушаю, - произнесла она подчёркнуто терпеливо. - Ты идёшь за мной уже пять минут, что тебе нужно?
  Дейк удивился. Он любил знакомиться и непринуждённо сходился с новым окружением.
  - Тихо, чего ты? Я погулять тебя хотел пригласить, раз ты новенькая. Рядом есть отличная кондитерская, пойдём?
  - Как тебя зовут? - будто не слыша его, поинтересовалась Атридея. - Я не успела запомнить всех.
  - Дейк я, - буркнул тот. - Люди не так занятны как всякие там звёзды и учёные манускрипты, верно? Почему бы просто не поговорить для начала?
  - В большинстве случаев, - согласилась девушка, напрочь игнорируя второй вопрос. - А что можешь предложить ты?
  - Я могу носить тебя на руках, - храбро предложил Дейк. - Дарить цветы. Угощать пирожными...
  - Я умею ходить сама, люблю несорванные цветы и не ем пирожных. Ты уже второй раз говоришь об этом. Говоришь со мной и продолжаешь мысленно жрать. Поменьше думай о еде, Дейк.
  Она развернулась и пошла дальше, потеряв к нему интерес, и не видела его обиженных глаз. Все знали, что старине Дейку наплевать на то, что думают о его фигуре. Незнакомая девушка тоже была в этом почему-то уверена.
  А зря.
  Может, он и сам не ожидал от себя случившегося дальше. Шагнув вперёд, он поймал уходящую Атридею за руку и грубо крутанул, разворачивая к себе. Она даже не вскрикнула, хотя для неё это явно было неожиданностью, с трудом удержала равновесие и одарила весёлым презрительным взглядом:
  - Поймал? Ну молодец. Привязать не забудь.
  - Тебе придётся считаться с людьми, - прошипел Дейк, брызгая слюной. - Ты ведь считаешь себя лучше других? А чем ты это заслужила?
  - Хотя бы тем, что не навязываю...
  Ненависть вскипела горячей багровой мутью, заливая его с головой. Финнэй, не помня себя, в несколько прыжков оказался рядом и ударом в челюсть сшиб крупного Дейка с ног. Тот рухнул, как куль с мукой, истекая кровью из разбитой губы. Младшие дети вокруг заверещали - кто с перепугу, кто с восхищением, ожидая зрелища, но продолжения не последовало, и к ним быстро потеряли интерес.
  - Себя окружающим, - удивлённо договорила Атридея и внимательно взглянула на спасителя. - А ты силён. Спасибо.
  - Обычно не настолько, - рассеянно возразил Финнэй, уставившись на сбитые костяшки. Его потихоньку отпускало. Что это было, какая сила поднялась изнутри? Они и раньше дрались по пустяковым и не очень поводам, и друг детства не раз повергал его наземь - а вот наоборот не случалось ни разу. Лизнул выступившую кровь. Кровь на вкус как железо или железо на вкус как кровь? Дьявол, о чём это я...
  - И ты не будешь таскать меня на руках? - усмехнулась она.
  - А должен? - промямлил он, чувствуя себя идиотом.
  - Ты странный, знаешь? Кто смотрел на меня весь урок, а? И зачем?
  Он помотал головой и взъерошил волосы, пытаясь прийти в себя. Он не понимал, что с ним происходит. Смотрел в землю и чувствовал, что краснеет всё больше и больше.
  Тут лежащий Дейк, над которым они как ни в чём не бывало вели светскую беседу, пришёл в себя, с трудом поднялся, сплюнул в пыль окровавленный зуб и сказал только, озвучивая очевидное:
  - Идиот.
  И ушёл не оглядываясь.
  Это, как ни странно, помогло Финнэю. Он тут же успокоился и улыбнулся, осенённый внезапной догадкой.
  - Я действительно не умею никого таскать на руках. Но смогу перенести тебя через самые крутые холмы.
  - Как? - недоверчиво переспросила она.
  - Пошли. Я покажу, - улыбнулся мальчишка. - Как ты видишь, они тут везде.
  
  Широкая улица поросла старыми высокими деревьями, смыкающимися над головой тенистой аркой, и оканчивалась тупиком, в котором стояла некогда богатая, а теперь обветшалая усадьба.
  - Это дом вдовы Изарино. Её муж был известным капитаном, меценатом, покровительствовал многим художникам, да и на нашу школу жертвовал немалые суммы. После его смерти она не смогла здесь оставаться, съехала к сестре, а насчёт дома распорядилась так: учредить в нём музей. В качестве экспонатов выставляются диковинки, привезённые старым Изарино со всех краёв света. Наружная экспозиция - части оснастки его последнего корабля, махаремы "Верное сердце". О размерах можно примерно судить по якорю... собственно, на него ты сейчас и смотришь.
  - Невероятно, - сказала девушка шёпотом, будто боялась спугнуть тайну. Они стояли рядом у невысокого забора и заглядывали во двор. - А зайти внутрь никак?
  - Сейчас там немного запущено и поэтому закрыто, - виновато признался Финнэй. - Если хочешь, можно перелезть и походить по двору, но там почти ничего нет интересного. Якорь отсюда видно, мачту тоже.
  Мачта, торчащая из земли, навеяла ему воспоминания о давнем дне ярмарки, закончившемся так печально, и он зажмурился на секунду, прогоняя неприятные мысли.
  Паруса вздымаются над толпой, весёлые, блещущие белизной паруса.
  - Что с тобой? - встревожилась Атридея.
  - Голова закружилась, - уклончиво ответил Финнэй, прислоняясь к дереву и снова закрывая глаза. На виске действительно забилась и заболела какая-то жилка. - От жары, наверное. Уже прошло.
  Прохладная ладонь осторожно легла ему на лоб.
  - Утомился, да? Мы всё ходим и ходим, а я ни капли не устала, но о тебе-то не подумала. Ты действительно незаметно перенёс меня через холмы. Как вспомню, сколько мы сегодня увидели... Мост, с которого виден весь город, площадь десяти фонтанов, в которых можно бродить босиком, зоосад, высаженные в виде картин тюльпаны... Мост я раньше издалека видела и всегда хотела на него попасть, но как-то не складывалось. Мне не с кем было вот так ходить по городу. Смешно, но я должна благодарить какого-то хама - иначе ты, наверное, не подошёл бы ближе, и мы бы не познакомились.
  - Забавно, - согласился он, млея под её тонкой рукой, и с сожалением почувствовал, что она её убирает. - А если не секрет, откуда такие познания о Синеликом?
  - Ну почему же секрет. Не только о нём, кстати. Мой отец работал распорядителем центральной библиотеки, и сколько помню, брал меня с собой, потому что мама часто болела, а доверить дочь кому-либо ещё он не решался. Так что я сызмальства играла в архивах, взятые с собой куклы мне быстро надоедали, и я сначала строила домики из книг, как из кирпичей, но отец боялся, что я их порву или испорчу, да и научил читать пораньше. Знаешь, что послужило последней соломинкой? Я повытаскивала на крышу множество томов, сложила их один на один вкруговую и залезла на эту лестницу: что-то мне на небе понадобилось. Отец полез меня искать и еле успел подхватить, когда эта конструкция рассыпалась. Я хихикаю, мне забавно, а он чуть не поседел, наверное. Так что я выросла на энциклопедиях. Но я теоретик, даже собственного города в лицо не знаю, а твои знания - они живые.
  - У тебя было такое... интересное детство, - осторожно сказал Финнэй, вспоминая жару бесконечных летних дней родного острова и дочерна загорелых ребят, с которыми они создавали целые вселенные, примеряли императорские короны и совершали кругосветные путешествия по Великому океану. В его жизни тоже случались книги, но этих фантастических дней, когда они воплощали прочитанное и придуманное - было больше.
  Она грустно кивнула.
  - А потом отец умер, и всё закончилось. Это он был - блистательный Шемайна, а мы, женщины семьи... так, фамилию носим. Мама без роду и племени. Мы переехали, как эта капитанская вдова, к отцовской сестре в попытках сократить расходы. Я раньше училась дома, а теперь - в общей школе.
  - Но, наверное, это не так плохо, как казалось сначала? - ещё мягче произнёс Финнэй.
  - Не так. Теперь у меня есть друг, который умеет переносить через холмы.
  
  Он вернулся спать ещё позже обычного, проводив новую знакомую домой в другой конец города. По ежедневной привычке взяв тетрадь, он смотрел в неё, а строчки всё расплывались, и девочка, похожая на творение скульптура, серьёзно смотрела на него со страниц, не давая сосредоточиться.
  Тогда он сдался и лёг, но почти до рассвета Атридея не давала ему забыться сном, напоминая прикосновение тонких пальцев, и воображение томило и рвало душу, давая ответы на все вопросы, которые он раньше боялся задавать.
  
  Дейк демонстративно пересел на другую сторону, подальше от Финнэя, начисто игнорируя земляка. Его взбунтовавшийся приятель, убеждённый в правильности своего поступка, первых шагов к примирению не делал, и на этом их общение, и раньше не слишком дружное, прекратилось окончательно.
  Через две недели начались долгожданные каникулы. Финнэй впервые за всё время обучения не вернулся на Диханну, а, смущаясь и опуская глаза, сказал приехавшему за ним отцу, что хочет провести лето среди новых друзей. Отец понимающе усмехнулся, потрепал его по отросшим волосам и дал добро.
  - На время каникул школьные спальни закрываются. Но на Аликифии живёт мой друг, который сможет приютить тебя на лето, - очень кстати вспомнил он. - Правда, стол и кров придётся отработать, но с этим проблем тоже не возникнет: жить будешь у хозяина трактира.
  Услышав адрес, Финнэй чуть не затанцевал от радости. Другая часть острова - как раз та, где живёт у своей тетки Атридея.
  Хадар, коренастый трактирщик, похожий на большого взъерошенного зверя, встретил его радушно. У него оказалась забавная привычка зажёвывать отдельные гласные и окончания слов в густую бороду, отчего Финнэй сначала с трудом понимал, о чём ему говорят.
  - Хрош, что т реш мне помог, - обрадованно взревел он при первой их встрече, упёршись кулаками в бока. - Лет пришл, рботник рзбежалс кто куд.
  Примерно так для Финнэя первое время звучали его фразы, потом он научился переводить их на лету, а в тот раз он смог выдать только: "Рад знакомству, меня зовут Финнэй". На что трактирщик неприлично заржал и сообщил, что прекрасно знает, как его зовут, сына его старого товарища. "А меня, сынок, зовут Хадар", - добавил со значением, тщательно выговаривая собственное имя. Старый медведь прекрасно знал о особенностях своего произношения, и, видимо, забавлялся производимым на окружающих впечатлением, но искажения имени из-за этого допустить не мог. Шутки шутками, а имя - это святое, его трогать нельзя.
  - Смотри, значит, - объясняла борода, встав у стойки своего заведения. - Я тут стою, деньги у людей отбираю. Но пока за деньги они еды хотят, вот что плохо. Повар у меня пока остался, а девахи на побегушках свои... дочки у меня, две. Замуж бы их выдать. Да ты за девку и не сойдёшь. А вот поварята нужны. Будешь чистить, резать, что повар скажет, будешь делать.
  Финнэй с непривычки резал и колол пальцы, обжигался о горячий котёл, натирал мозоли ножом, шарахался от мягкого доброго повара, который лишний раз боялся попросить о чём-то непутёвого помощника, но к вечеру сходилось множество людей, и миндальничать времени не оставалось. В работе повар был неистов, махал ножом, как берсерк-рубака, колдовал над кипятком, ссыпая в него точно отмеренные горки пряностей, швырял на сковороду ровно нарезанные, как по линеечке, кусочки мяса, разъярённо шипящие в разогретом масле. И, чуть изменившись в лице, добавлял кривенькие огрызки, покромсанные Финнэем. "А, желудок всё стерпит", - горестно шептал он под нос, но думал, разумеется, иначе, и Финнэя, старавшегося изо всех сил, это расстраивало.
  Зато радовали регулярные встречи с укравшей его сердце юной аликифиянкой. Нельзя сказать, что эти встречи стали чаще или дольше - теперь на совместные прогулки они выбирались днём, рассказывали друг другу новости, обсуждали увиденное. В один из дней подруга принесла из дома здоровенный фолиант "Тайны Аликифии", и уже оставшись один, он с горящими глазами погрузился в этот источник малоизвестных исторических справок, городских легенд и местных обычаев, чем открыл следующий уровень своих познаний о столице. Вечером Финнэй работал, но и тогда он улучал минутку, выскакивал на улицу и искал глазами светящиеся окна дома Атридеи. Да, она жила не совсем по соседству, а высоко на соседнем холме, называемом Седым, и разделяла их не только расстояние между домами, а и высота, которую тоже приходилось преодолевать, но ребят это не останавливало.
  Однажды Атридея бесстрашно появилась прямо в трактире, в разгар матросского кутежа, просто посмотреть - и принести другу лично испечённые пирожки с рубленой бараниной. Они вышли через кухню на задний двор, отсекая дверью весёлый пьяный гомон, и только песни невидимых во тьме ночных насекомых нарушали тишину.
  - Светлячок ты, - растроганно прошептал он, - я же работаю в таком месте, где голодным никогда не останешься, к чему ты бегала? Это же из самого Верхнего города спускаться.
  - Может, я соскучилась, - серьёзно ответила она, устроившись рядом на скамье и обхватив руками колени. - Да и много нам, а тебе приятно будет.
  - Приятно, - согласился Финнэй, откусывая не глядя и заливая рабочий фартук мясным бульоном с пряностями. - Ух ты, вкусно.
  - Почему я светлячок?
  - У тебя глаза зелёным так же светятся.
  - А если б ты был светлячком, освещал бы мне путь по ночам?
  - Если бы я был светлячком, ты бы тоже была светлячком...
  Атридея склонила голову набок, щекоча ему плечо волосами, чуть пахнущими травой, и в темноте он не мог различить выражения её лица. Они сидели так близко, что он ощущал исходящее от неё тепло - и своё пылающее лицо, которое не мог остудить даже прохладный вечерний воздух. Хотелось коснуться её руки или чуть прижаться боком, но смелости на это не хватило. Только во сне он мог целовать её, ощущая взаимность, сгорая от нежности - и просыпался счастливым.
  
  Ожерелье Финнэй задумал сделать неожиданно для себя. Вспомнилась Банора за своим старым увлечением - перебирающая ракушки цвет к цвету, и ему вдруг подумалось, что на Атридее такие тоже будут хорошо смотреться. Сначала он хотел купить украшение и собирался попросить Хадара дать ему часть денег, которые он отрабатывал, наличными, а взамен отказаться, например, от стола на какое-то время, но подумал, что старый медведь денег ему, конечно, даст, но и кормить не перестанет, а это ему показалось уже подачкой. "Обойдусь", - угрюмо решил Финнэй и остановился на том, что с позволения хозяина раздобудет в кладовой моток прочной нити и шило.
  - Зачем тебе шило? - спросил Хадар, щуря умные раскосые глаза.
  - Мне смастерить надо... кое-что, - признался он. - Нанизать бусы. Подарок.
  - Да уж наверно не на себя их цеплять собрался! Это для той красавицы, что заходила к тебе прямо в мой трактир и отвлекала внимание матросни от моего прекрасного вина? - раздражённо рявкнул трактирщик, но тут же поинтересовался с бессовестной улыбкой:
  - Она хорошая, да? Вроде дочек моих?
  Деваться было некуда, Финнэй промямлил, что, конечно, оно так и есть. Вроде Хадаровых дочек.
  Тогда Хадар хлопнул его ручищей по спине и жизнерадостно сообщил, что у него есть нечто лучше самодельной ерунды:
  - Ты, парень, прости, конечно, но вряд ли из ракушек и жил можно собрать нечто годное, да к тому же такими руками. Ну не ювелир ты, уж прости опять за деликатность.
  "Повар наябедничал, что я криво мясо режу", - уныло сообразил Финнэй и вздохнул. Довольный Хадар тем временем утопал в свою комнату, захлопал там ящиками, продолжая глухо бубнить из глубин хозяйства:
  - От жены у меня мелочишка одна осталась... и я всё никак не придумаю достойного человека, которому она могла бы перейти... Продавать такое... нельзя, я считаю, это память... а дома её видеть больно, и на дочках тем более.
  Он вернулся, осторожно неся на одном пальце что-то тонкое, сдержанно блестящее, резное.
  - Вот. Смотри. Нравится?
  Финнэй завороженно разглядывал вещицу, скользнувшую в подставленную ладонь. На серебряной цепочке пенилась вставшая на дыбы прозрачно-опаловая волна, несущая на гребне маленького гибкого дельфина из бирюзы. И всё это не было плоским - волна упруго изгибалась в пространстве, а рыльце и плавники морского зверя можно было потрогать. Тонкая работа.
  - Очень, - одними губами произнёс он.
  - Я подарил его своей милой, когда она ещё не была моей женой. - Трактирщик сделался непривычно задумчивым. - Потом были ещё побрякушки, цацки... но этого дельфина она любила больше прочего. Я хотел бы отдать его тебе. Сыну своего друга.
  Финнэй в тихом ужасе прикидывал стоимость этой вещи и не знал, что ответить. Он и мечтать не смел, что в его руках окажется нечто подобное.
  - Если ты откажешься, я обижусь, - скучным голосом, глядя в потолок, заявил Хадар.
  - Нет, я... Я не буду отказываться. Спасибо вам. Правда, спасибо.
  - Брось. Любовь - это болезнь, порой сжирающая заживо. Но когда ею не болеешь, внутри как-то пусто, дьявол её подери.
  
  Они встретились на обычном месте между домами, на перекрёстке под огромной пинией, чья развесистая крона давала густую тень - очень удобно, если дожидаешься кого-то в летний зной. Атридея пришла в тяжёлой традиционной накидке вместо любимого белого платья и с принуждённой улыбкой заявила, что намерена весь день терпеть неудобства и быть настоящей благородной женщиной. Светлая и даже на вид жёсткая ткань её одеяния, ещё и снабжённого чопорным капюшоном, была расшита сложным цветным узором.
  - Это тётка настояла? - брякнул Финнэй и тут же пожалел об этом. К чему было начинать разговор с неприятной темы?
  - Тётка считает, что меня недостаточно вышколили для высшего общества, - неохотно призналась Атридея, поправляя нависающий капюшон. - Она категорически не одобряет мои прогулки по городу - неподобающе, видите ли. Сначала вообще собиралась слугу приставить для сопровождения, но я закатила такой скандал...
  Она мрачно усмехнулась половиной рта.
  - Мама пыталась намекнуть ей, что из высшего общества нас вышвырнуло жизнью, как рыбу на берег. И что положение в обществе самой свояченицы на нас никак не влияет. Но нет, нашей любезной госпоже Тилавине хочется видеть в своём окружении исключительно благородных. Сегодня у мамы болела голова, она упросила меня не спорить с тёткой и один раз надеть, что та предлагает. Но чтобы я ещё раз на такое пошла!
  - Не расстраивайся, красивая же одежда, - дипломатично заметил Финнэй.
  - Да, но я чувствую себя в ней как спелёнутый младенец! Жарко и повернуться нельзя.
  - Тогда не будем тебя сегодня мучить новыми высотами. Пойдём в порт?
  - Пойдём. Будем пугать матросов!
  Они бродили по пристаням, поражаясь размерам многопалубных кораблей, швартующихся в доках и вновь уходящих в открытое море. Вылавливали морских коньков, выплеснутых прибоем в мелкие лужи на волнорезе, и отпускали в родную стихию. Смотрели, как толпы людей, перекликивающихся на наречиях дальних островов, топчут широкий крепкий трап, сходя на берег. Оседлав парапет, гадали, какие товары тащат мимо них в закрытых ящиках равнодушные усталые грузчики. Очарованно смотрели на солнце, в какой-то миг окутанное периной кружевных облаков и как будто даже просевшее в них, повторяющих формы драгоценной золотой ноши. Любовались маяками на убегающих вдаль высоких пирсах, вспыхнувшими после заката, словно огромные декоративные свечи, и необъятным водным пространством, налившимся молочно-зелёным цветом ("Это солнце отдаёт морю свою силу", - шепнула Атридея ему на ухо). К концу дня дорогой наряд госпожи Шемайны испачкался, вымок и покрылся рыбьей чешуёй, но её это обстоятельство ничуть не расстроило: будет лишний повод показать тётке, что она таких пышностей недостойна, и вернуться к привычному платью.
  Сознание Финнэя с момента их сегодняшней встречи раздвоилось, он поддерживал диалог, как обычно, но одновременно его ни на минуту не покидала мысль: как бы вручить драгоценный подарок, что сказать при этом. Он перебирал в памяти слова, пытался нанизать их в один узор, но все они, произнесённые вслух, казались неправильными и глупыми. Время от времени казалось, что цепочка выпала из кармана, тогда он судорожно за него хватался и незаметно ощупывал.
  Стемнело. Наслаждаясь последними проведёнными вместе минутами, они медленно брели обратно к перекрёстку с великаншей пинией, ярко освещённой разноцветными огнями вечернего города. С лица его спутницы не сходила задумчивая улыбка. Финнэй набирался мужества; когда они оказались в круге света от фонаря на перекрёстке, привычным местом их прощания, он сказал как мог небрежно:
  - У меня для тебя кое-что есть.
  - Что же?
  Взмокшей рукой он полез в карман, и тут из переулка вылетела младшая дочь Хадара Асита, кудрявая красавица с соблазнительными округлыми формами и с искажённым от гнева лицом:
  - Вот ты где пропадаешь! Отец тебя ищет, с ног сбился!
  - Погоди немного, - взмолился Финнэй, - дай договорить, это очень важно!
  - С ума сошёл? - зашипела дикой кошкой Асита. - Совсем от любви ослеп, голова перестала думать? У нас полон зал народу, повар с ног сбивается!
  Сопровождая свою речь бурной жестикуляцией, она сцапала его за шиворот и бесцеремонно поволокла за собой.
  - Асита!! - взвыл оскорблённый Финнэй, собиравшийся посвятить Атридею в тонкости своих чувств несколько иначе, но, понимая, что настрой уже не тот, покорно поплёлся за хозяйской дочкой, даже спина которой выражала искреннее негодование.
  
  Сердитый Хадар вручил ему корзину и немногословно велел набрать мидий. Финнэй, дойдя до таверны, окончательно опомнился, чувствовал себя виноватым за опоздание, да ещё после сделанного утром подарка, и не стал возражать, хотя для мидий, которых они обычно добывали с Пальцев, густые сумерки были явно не лучшим временем.
  Пальцами назывались скалы, торчащие из воды в форме воздетой к небу руки в добром часе гребли отсюда, но Хадар плевал на опасность и помощника приучил к тому же. "Главная хитрость, - говорил он, - отправляться на долгое предприятие сразу после этой синей хари. Два дня подряд она точно никогда не появляется и врасплох тебя не застанет". Этим правилом они и руководствовались. Мидии облюбовали как сами скалы, так и многочисленные верёвки, которые Хадар когда-то растянул под водой для облегчения сбора. Небольшие партии мидий, наросших у самой поверхности, можно было срезать, даже не ныряя в воду, а просто перегибаясь через борт лодки.
  Захватив фонарь и корзину, виновник переполоха торопливо зашагал к маленькой узкой бухте, с моря даже не заметной непривычному глазу. Обрыв, с которого начинался её крутой песчаный склон, едва скрытый кустами, был виден уже отсюда.
  - Погоди, я с тобой!
  - Ты что? - оторопел Финнэй, глядя, как подруга приближается, раздвигая колючие кусты и ежеминутно цепляясь за них рукавами. - Я же за мидиями! Это долго, небезопасно... и тебя хватятся!
  - Не хватятся, - легкомысленно отмахнулась та. - Все уехали на какой-то светский приём. Дома одни слуги, а им до меня дела нет. Так что, если моё общество тебе не докучает...
  - Глупый светлячок, я тебе всегда рад. Ладно, только держись крепко на всякий случай.
  - Перемотать бы эту ерунду... Дай нож, пожалуйста.
  - Зачем?
  - Увидишь. Дай.
  Она решительным движением рассекла сбоку низ узкого длинного подола, полюбовалась разрезом и удовлетворённо хмыкнула:
  - Ну вот, жить стало легче. Дурацкая упаковка.
  - Ты меня сегодня всё больше удивляешь, - заявил Финнэй и налёг на лодку, сталкивая её с песка в воду. Море упруго толкалось в колени, плевалось брызгами.
  - Всё равно эту хламиду теперь выбрасывать... - Атридея стащила сандалии, зашла в море, подбираясь к затанцевавшей на мелких волнах лёгкой плоскодонке, и зябко повела плечами. - А как мы узнаем, куда плыть, темно же?
  - Тут не заблудишься, - рассеянно сказал Финнэй, глядя на её ноги, светящиеся белым в прозрачном мелководье, и на тыкавшихся в них любопытных мелких рыбёшек. - Я плавал здесь тысячу раз, если что, обратным ориентиром у нас огни острова. Сложнее будет с выловом моллюска, это да.
  - И когда мы вернёмся?
  - Через пару часов, наверное, - невесело усмехнулся Финнэй, закрепляя вёсла в уключинах. - Ты не передумала?
  - Нет. Плыть, так плыть. Просто удивительно, зачем тебя отправили в такое неподходящее время? Эта... девица кричала же, что в самой таверне рук не хватает?
  - Асита мной не распоряжается, хозяин решил иначе. А тебя зачем нарядили? Видимо, у нас сегодня день воспитательных моментов. Может, Хадар просто так зол, что видеть меня не хочет. Я сильно опоздал сегодня и, наверное, подвёл его.
  - Это я виновата, что потащила тебя напоследок к маяку. Что ж, разделим наказание вместе. Скорее бы уже вырасти, - с отвращением сказала девушка. - Чтобы никто не смел распоряжаться нами как им вздумается.
  - Если ты рассматриваешь это как наказание, то не нужно плыть, я тебя не виню, - сдержанно предложил Финнэй.
  - Это твой хозяин так решил. А мы просто весело проведём время.
  После выхода из бухты ветер усилился, и утлое судёнышко ощутимо заклевало носом. Финнэй ощутил лёгкую тревогу:
  - Как у тебя с морской болезнью?
  - Доплывём - узнаем. Пока что организм не протестует. Почти, - прислушавшись, уточнила Атридея.
  
  Пальцы, украшенные пенной манжетой, с немым укором тянулись к небу, тысячелетиями ожидая ответного жеста. Финнэй, втайне беспокоившийся, как бы и впрямь не заблудиться, первым увидел скалы в неярком свете фонаря и вздохнул с облегчением. К этому времени Атридею всё-таки укачало и она, приняв максимально возможное горизонтальное положение и зажав ладонью рот, боролась с тошнотой.
  - Ну что ж так, светлячок, - испытывая острую жалость, произнёс Финнэй. - Не моряк ты у нас совсем, да?
  - Оказывается, - глухо отозвались снизу. - Давай, режь свои мидии.
  Он привычным движением закрепил лодку двумя тросами, продетыми в петли на носу и корме, на выступающих частях Пальцев, и, придвинув свет поближе, погрузил локти в воду. Торопясь, он пару раз сильно порезался, но заметил это только по багровым кляксам крови, распускающимся в стороны. Опустошив доступный участок, Финнэй освободил лодку, подгрёб немного в сторону и повторил там все эти действия, в результате чего корзина была наполнена.
  - Всё, сейчас обратно поплывём. Ты как?
  Она застонала сквозь стиснутые зубы.
  - На землю бы, хоть на полчасика, без качки... Так паршиво мне ещё никогда не было. Внутри всё колышется. Противно. Мутит... Лучше бы больно было...
  Финнэй лихорадочно соображал, и спасительная мысль пришла в голову.
  - Тут поблизости есть один остров. Отдохнём на нём немного перед обратной дорогой, да?
  - Да. Хоть немного бы. Только скорее.
  Он сел на вёсла. Земля нашлась, хоть и не сразу: крошечный необитаемый остров с наступлением ночи погружался в сон, и маяки ему были неведомы. Свет фонаря выхватывал небольшой кружок воды вокруг лодки - а расположенное вдали скрадывал. Когда измученный переживаниями мальчишка догадался погасить фонарь и его глаза привыкли к мерцанию множества звёзд, рассыпавшихся до самого горизонта по тёмному бархату небес, сбоку начали проявляться очертания желанной для обоих цели. Груда скал над пологим песчаным берегом, выступающая из моря.
  Днище скрежетнуло по песку. Измученная дочь библиотекаря перевалилась через борт и на дрожащих ногах добрела до кромки сухого песка, где и рухнула навзничь.
  Финнэй наломал сухого чахлого кустарника и полез за огнивом. Затрещал костёр, согревая промокшую одежду и раскидывая длинные чёрные тени; мир снова сжался до размеров зыбкого пятна оранжевого света, за которым, если забыть о ровных вздохах моря, ничего не существовало.
  - Как хорошо, - произнесла несостоявшаяся морячка лицом вниз, и Финнэй еле разобрал её слова. - Но вроде и земля, а до сих пор будто качает...
  - Лежи, пока не пройдёт. - Финнэй сел рядом, вытянув ноги. - Я тебя буду охранять.
  - От кого? От местных страшных крабиков? - Атридея через силу рассмеялась и повернула к нему голову. - Лучше отвлеки меня как-нибудь. О... мы знаешь о чём забыли? Ты говорил, что у тебя что-то есть.
  Финнэй привычно хлопнул себя по карману: проклятая Асита, явившаяся так невовремя. Цепочка могла выпасть, пока он резал мидии, а он совсем забыл о ней и не проверял с момента, как перешагнул порог Хадарова дома. Но, к счастью, она была здесь.
  - Да... вот. - Отличные слова для вручения ценного дара, саркастически поддакнул внутренний голос, даже выразительнее, чем предыдущие. Не слушая его, он вытащил дельфина и на ладони поднёс драгоценную фигурку поближе. Подумал, не рассказать ли, откуда у него эта вещь, но сейчас не хотелось говорить о Хадаре. Сейчас в целом мире не было никого, кроме них, и не хотелось нарушать этой уединённости.
  Тонкие пальцы, принимая подарок, коснулись его ладони, переворачивая душу.
  - Я даже не знаю, как это принять, - растроганно сказала девушка, приподнявшись на локтях и внимательно рассматривая украшение со всех сторон. Цепочка играла рыжими бликами живого огня. - Ничего подобного мне ещё не дарили. Невероятно красиво.
  - Как принять? - он поднял брови. - Просто. Если ты откажешься, я обижусь.
  - Тогда, конечно, я не смею отказаться, - с притворной покорностью кивнула она и вдруг её глаза лукаво блеснули в свете костра. - Слушай, а то, о чём говорила... мм, Асита, - правда?
  - О чём? - пробормотал он, неудержимо вспыхнув, и нервно набрал горстью песок. Белый и мелкий, он убегал сквозь пальцы, отмеряя мгновения времени. На это можно было смотреть и смотреть...
  - Ты знаешь о чём. Последнее, что она сказала перед тем, как вы ушли.
  - Я не запомнил.
  - Ну да.
  ...Идиот, идиот, идиот. Или трус? Кто я?
  Она непроницаемо сжала губы, с явным намерением не размыкать их ближайшее время, и небрежно засунула дельфина куда-то в складки одежды. Обиделась. Было тоскливо ощущать выросшую между ними стену отчуждения. Фраза, которую она так хотела от него услышать, звенела у него в мозгу, каждое слово, вплоть до интонации. Глупые, грубые слова, но и сказать, что прямолинейная Асита в чём-то ошиблась, тоже было нельзя. Он просто не хотел повторять это - так. А собственных слов найти по-прежнему не мог.
  Его спутница не подавала признаков желания двигаться дальше. Молчание затянулось. Финнэй устал сидеть и растянулся на песке там, где сидел - по другую сторону огня, начинающего угасать без поддержки. Сказывалась усталость: глаза начали смыкаться, он каждый раз с трудом открывал ставшие неподъёмными веки, упуская момент, когда те слипаются вновь. А в очередной раз просто провалился в сон, прежде чем успел что-то понять.
  
  Проснулся от резкой тревоги, сжавшей сердце ледяной рукой, буквально подскочив на земле. Ночь давно кончилась, и на востоке прямо перед ними занималась заря. Двойная.
  И синяя вот-вот готова была разродиться солнцем, маленьким стремительным Синеликим, обегающим небосвод быстро, непредсказуемо и смертоносно.
  В городе это случалось много раз. Но в городе каждое окно в любом доме закрывалось ставнями или чёрной глухой портьерой из светонепроницаемой ткани на всю стену, закреплённой под потолком и мгновенно спадающей вниз. Там, где планировка города не предусматривала домов поблизости, устанавливали убежища - лишённые окон сарайчики. Служба оповещения, пункты которой размещались со всех сторон Аликифии, давали знать об опасности с помощью исполинских сигнальных гонгов, причём звон одного подхватывали остальные. Горожане прятались с улиц почти не торопясь, не теряя достоинства.
  Сейчас, на безлюдном острове, он ощутил себя лишившейся панциря черепахой. Голым, слабым, медленным животным.
  Усилием стряхнув оцепенение, Финнэй сильно потряс спящую девушку:
  - Синеликий на восходе! Вставай немедленно!
  Она вскочила быстрее, чем раскрыла глаза, и инстинктивно шарахнулась к скалам. Остановилась, быстро оглядываясь.
  - Тут есть пещеры?
  А ведь верно. Эта простая мысль не пришла ему в голову.
  - Я не знаю, проверим!
  Ребята кинулись вдоль высокой каменной стены, увязая в песке, вынужденные молчать для экономии дыхания. Скала казалась бесконечной и сплошной, пугающе одинаковой на всей протяжённости. Вскоре песок закончился, и крупные острые камни, устилающие берег, на который прибой далеко забрасывал языки пены, сильно замедлили их продвижение. Беглецы ощутили растущую панику.
  - Мне кажется, я видела... небольшую щель, - неуверенно выдохнула запыхавшаяся Атридея. - Давай вернёмся туда, вдруг впереди ничего другого не окажется вообще?
  - А что ж ты молчала? - крикнул Финнэй. Нервы у него начали сдавать. Девушка вздрогнула.
  - Она совсем узкая и неизвестно, насколько глубокая. Я сомневалась, влезем ли мы...
  - Показывай!
  Кинулись назад, со страхом косясь на светлеющий с каждой минутой горизонт.
  - Вот и вырастем заодно, ты же хотела стать взрослой, - с неуместным злорадством пробормотал Финнэй.
  - Не так! - отчаянно всхлипнула его подруга. - Естественным путём! А это - как смерть, подвозящая по пути!
  Ему стало стыдно за свою истерику.
  - Прости, - задыхаясь на бегу, выговорил он. - Я не хотел тебя пугать. У меня в детстве на глазах... а, забудь.
  - Что? Ой, вот она!
  Финнэй вытаращил глаза. Он думал, что случайно пропустил какую-то вертикальную расщелину, но это оказалась каменная складка параллельно земле, будто скала приподняла полу юбки. Совсем немного, этакое женское кокетство: заметят или нет?
  Секунду поколебавшись, Атридея упала вниз и боком скользнула в убежище. Глаза у неё при этом были совершенно безумные. Финнэй ввинтился следом. Места оказалось мало, и они буквально вжались друг в друга.
  Страшно было представить тяжесть камня, нависающего над ними. Потолок давил и, казалось, незаметно опускался. Но даже не это оказалось самым плохим.
  Здесь было недостаточно темно. Из щели, через которую они сюда попали, проникал слабый утренний свет, который вскоре вспыхнет прекрасным голубым сиянием. Оно попадёт в их убежище - отразившись от камней, от песка, от всего, на что упадёт вблизи, а в какой-то момент, возможно, и заглянет внутрь насмешливым глазом Синеликого.
  Тоненько, испуганно проскулила Атридея, словно загнанный зверёк, осознав эту же простую истину.
  - Я сейчас, - торопливо сказал он и вывернулся из-под камня, обдирая локти и колени.
  - Куда ты? Не бросай меня!
  - Вернусь, я же сказал, - повторил Финнэй. - Никуда не выходи.
  
  Синеликий широко улыбнулся мальчишке, когда он добежал до лодки. Радушно, змеино. Эта ослепительная синь завораживала, но Финнэй не поддался её очарованию: перед его глазами стояло мёртвое сухое тело Валира - и ещё одно, то, рядом с которым мог бы лежать он сам... Видение преследовало его с каждой синей зарёй, и с годами не теряло своей чёткости и изначального ужаса.
  Ужас подстегнул его и придал сил. Лодка, которую он тащил, казалась легче обычного. Почему-то больше беспокоила боль в израненных ступнях, которые он изрезал, пока нёсся, решившись на вылазку.
  По кровавым следам, немного сбоку быстрым хищником двигалось синее солнце, лениво обгоняя, обращая тень вокруг пяток, вжимая самонадеянного беглеца в землю. Финнэй, казалось, ощущал его обманчиво ласковое тепло всем правым боком и старался не смотреть в ту сторону, как будто это что-то могло изменить.
  Наконец он достиг расщелины, к счастью, ещё находившейся в тени. Тяжело упав на колени у входа, он наспех скинул рубаху, забрался внутрь и придвинул лодку ближе, поставив её боком. Словно крышка захлопнулась. Небольшие щели по бокам заткнули кусками ткани, отрезанными от Атридеиного одеяния с одной стороны и рубашкой Финнэя - с другой.
  - Теперь оно нас не достанет, - зло произнёс Финнэй. - Теперь только лежать и ждать. Воздух поступает откуда-то, не задохнёмся.
  - Я боюсь, - прошептала темнота рядом с ним. Он растерянно обнял её одной рукой:
  - Ну что ты, маленькая моя. Мы же спрятались.
  - Я за тебя боюсь, дурак, - горько сказала темнота, и, наверное, подняла голову, потому что Финнэй ощутил аромат её дыхания. Две струйки тёплого воздуха, которые он жадно ловил носом. Ничего в мире не было лучше этого аромата. - Ты шёл под солнцем. Что теперь будет?
  - Совсем немного, - возразил он, умирая от переполнявших его ощущений. Он забыл о синей смерти, караулящей за импровизированной дверью, и о тяжёлом потолке, сулящем то же. Его била мелкая дрожь. - Светлячок, ты... прости меня.
  - За что? Это ведь я виновата...
  - За это, - ответил он, находя наощупь ртом её тёплые губы. Хотелось задержать мгновение, застыть в вечности до секунды, когда она отшатнётся... но этого не случилось. Он ощутил ответный поцелуй, нежное объятие губ. Это распалило его ещё больше, неясное томление плоти овладело разумом, звало прижиматься ещё ближе, хотя, казалось, это было невозможно, а сердце заходилось в груди, как пойманная птаха. Финнэй терял контроль над собой.
  - Только во сне... сны сбываются, - голос сбивался на быстрый горячий шёпот. - Асита была права, во всём, от первого до последнего слова. Ты же и сама всё помнишь, что она говорила...
  - Помню...
  Внезапный спазм во всех мышцах сразу заставил его вскрикнуть. Атридея отпрянула:
  - Что, что случилось?
  - Уже... прошло всё... - сквозь зубы прошипел Финнэй и, не удержавшись, вскрикнул снова. - Кости болят... и кожа... чешется...
  - Нет! - Девушка схватила его за плечо и зачем-то начала трясти. - Не смей! Не смей меняться!
  - Прости...
  Он с ужасом подумал, что произойдёт, если он вдруг вырастет и застрянет прямо в этой норе. Нет, нет, никто же не вырастает, просто внешне меняются... Но спазмы внезапно утихли. Всё прошло за пять минут, показавшихся годами. Может, ничего и не случилось?.. Финнэй потянулся к этой надежде, отчаянно и безнадёжно, но не смел пошевелиться, чтобы подтвердить её или опровергнуть. Только на лице по-прежнему что-то мешало и чесалось. Он яростно потёрся щекой о стену. Атридея протянула руку, коснулась этого места и бесцветно сказала:
  - Борода выросла.
  Финнэй вдруг начал смеяться. В крошечном пространстве каменной ловушки его смех звучал жутко. Потом звуки кончились, но плечи продолжали трястись, и он с удивлением понял, что не смеётся, а рыдает без слёз.
  
  Ему многое хотелось бы забыть.
  Окаменевшее лицо любимой, когда, убедившись в безопасности, они отвалили лодку от выхода и снова смогли видеть друг друга. На обратном пути, сидя напротив, она смотрела на него с непонятным выражением, не то перепуганно, не то как на тяжелобольного, и потрясённо молчала. Впрочем, нет, один раз она сказала: "Это ничего не меняет", - но без уверенности в голосе.
  Чужое на вид и ощупь взрослое тело, покрытое рыжими волосками, но с прежней подростковой мускулатурой. Ему негде было её обрести за пролетевшие утром годы.
  Красивую разъярённую женщину в сопровождении двух стражей порядка, ворвавшуюся в таверну как раз тогда, когда бледный словно полотно Хадар отпаивал ребят водой, гладя Финнэя по голове, как маленького ребёнка. Она закричала, что он, негодяй, сделал с её дочерью, и лишившийся дара речи мальчик, теперь уже мужчина, ответил ей беспомощным непонимающим взглядом. А когда Атридея в своей грязной разодранной накидке принялась его защищать, резко повернулась и, не замахиваясь, отвесила ей короткую сильную оплеуху. Объявив, что это была их последняя встреча, мать беглянки схватила её за предплечье и грубо поволокла за собой. Та стала вырываться, но услышала холодное и тихое: "Ты опозорила мою честь и продолжаешь это делать", после чего сникла, прекратила сопротивление и позволила себя вывести.
  - Аристократы, - презрительно выплюнул трактирщик и посоветовал растерянному Финнэю написать родителям о произошедшем.
  Так он и поступил на следующий день, после того, как провалялся весь день на кровати, немигающе глядя в стену перед собой и болезненно прислушиваясь к изменившемуся телу. Казалось, он окружён им, как тюрьмой. Где-то глубоко внутри, под слоями чужой плоти и грубой кожи, томился в заточении прежний мальчишка. Он медленно, с отвращением водил ладонями по груди и бокам, будто ища трещину в этой тюрьме, чтобы выпустить себя на волю. Потом, задумавшись, он обнаружил, что впился в себя ногтями, и сосредоточился на том, чтобы лежать неподвижно.
  Его никто не трогал. Лишь вечером, когда в зал повалили завсегдатаи, он молча пришёл на кухню и отрешённо начал оттирать большой котёл, что должен был сделать ещё накануне. Повар оставил стряпню, глядя на его ввалившиеся щёки с грубо отрезанными ножом клочками бороды - ещё в лодке, чтобы Атридея перестала так на неё смотреть - а потом подошёл молча налил на два пальца виноградного спирта. Со стуком поставил кружку на стол и глазами показал: пей. Жидкий огонь прокатился из гортани в желудок, Финнэй судорожно заел его куском хлеба, и вначале ему стало жарко и весело, а потом внутренности подкатились кверху, и он выскочил на свежий воздух, исторгая непривычный алкоголь напополам с ужасом пережитого. "Мисеро тантини", - послышался из кухни негромкий сочувственный голос, и он догадался, что повар назвал его на родном языке бедным малышом.
  Из-за двери лился неяркий тёплый свет, из общего зала доносился шум - моряки традиционно затянули "Милую Танару", и Финнэй с горечью понял, что бесконечно далёк отсюда. Всё было прежним, кроме его самого.
  Утром засел за письмо. "Отец, я видел Синеликого", - а дальше слова кончились, потому что он понял, что стал всего лишь на пару лет младше собственного отца, и в таком виде отнёс эту коротенькую записочку на почту, откуда письма доставляли по адресу по морю - или голубями, если остров находился поблизости. Там же, у почты, сел рядом с вышкой голубятни, слушал размеренное воркование, глядел на уходящих в порт тяжело груженых почтальонов, жевал бездумно сорванную травинку и думал, как поступить дальше.
  Он не мог представить, что вернётся теперь в школу. Несколько Познающих, которых постигло то же несчастье, посещали занятия наравне с остальными. Формально они считались взрослыми, но по закону имели право получить образование. Обычные дети считали таких сверстников взрослыми, но чем-то вроде больных заразной и смертельной болезнью, ненавидели, обзывали переросликами и всячески травили, изгоняя из своего общества. Магистры же, напротив, демонстративно относились к ним как к детям и могли подвергать унизительным детским наказаниям. Финнэй не хотел ощутить на собственной шкуре судьбу перерослика, тем более что до завершения учёбы у него оставалось всего ничего. Хорошо, что в спальнях не осталось его вещей, и не придётся заходить туда.
  Семья. Они будут разочарованы его решением бросить всё, как есть. Отец, вероятно, будет настаивать на его возвращении на школьную скамью. Начнёт подбадривать, говорить, что его сын сильный и всё выдержит. А ещё они станут жалеть его, как жалели Хадар и повар, но они чужаки - а в родной жалости он попросту утонет. Закиснет, как муравей в кувшине молока.
  Домой ему нельзя. И в трактире оставаться тоже, потому что отец непременно приедет за ним, получив печальное известие. Не исключено, что в ближайшие пару дней: служба почты работала слаженно и безукоризненно.
  Ночью, оставив на стойке записку с просьбой не искать его, Финнэй собрал пожитки и неслышно покинул трактир. Он знал, от чего бежит, а куда - ещё не успел решить. Но оставаться было опасно. Он мог передумать.
  
  Ноги несли сами: привычный перекрёсток, подножье Седого холма... Он в задумчивости остановился.
  А хочет ли Атридея видеть тебя? - защекотал ухо раздвоенным язычком вкрадчивый внутренний голос.
  Хочет, уверенно решил он и сделал шаг вверх. Но голос не сдавался.
  Её первым порывом был всё-таки страх. Она пошла за матерью.
  ...Обратный шаг.
  Да и как теперь подойти? Раньше ты был безродным мальчишкой, на дружбу с которым её высокородные родичи закрывали глаза. Теперь ты взрослый, и они не потерпят тебя вблизи: что скажут люди! И мало ли что может в голову прийти мужчине...
  А мне уже приходило, зло подумал Финнэй, пиная подвернувшийся камень. Могу ли я сказать о себе, что изменился? Что изменилось в моих чувствах? Но если я так хотел её видеть, почему не пришёл сюда днём? Она вполне могла выйти из дома, придумав удобный предлог, и ждать меня в обычном месте, а я, баранья башка, жевал сопли. Забыл. Жалел себя. Второй раз, конечно, она меня ждать не придёт. Да если и придёт завтра, будет так же молчать и смотреть глазами побитой собаки, как тогда в лодке, будто виновата в чём-то, или я виноват... А если я припрусь сейчас ночью под окна, на меня спустят собак слуги, и я их даже упрекнуть не смогу.
  Он миновал Седой и побрёл дальше, неосознанно выбрав путь, по которому когда-то в первый раз перенёс любимую через холмы. Он был счастлив тогда, а сейчас, встревоженный и угнетённый, стремился к утешению - и повторял свои шаги, горько глядя на видимые только ему призраки двух подростков, мальчика и девочки, весело шагающие где-то впереди, радостные, хохочущие, прозрачные, источающие тонкий золотой свет. Как же ему хотелось вернуть этот день...
  Дорога опять выгнулась ему навстречу, встала на дыбы. Начинался крутой подъём. Наперебой, удушающе пахли кусты мирта и жасмина, отгораживающие жилые дома от улицы и деликатно прикрывающие заборы. В канаве, вырытой на обочине, журчал ручей, и это журчание, да ещё оглушительный стрёкот ночных насекомых, составляли все звуки на много шагов вокруг. Кроме него, в этот час на улице не было ни души. Финнэй, присев над ручьём, утолил нахлынувшую жажду и смыл пыль с лица. "Я потерял столько же, сколько уже прожил. И даже не знаю, что прошло мимо меня за эти неосуществившиеся годы", - внезапно осознал он и застыл, уперевшись одной рукой в дно жёлоба, а второй - о дорогу. Стеклянно-прозрачные струйки огибали его пальцы, перепрыгивали их, убегали вниз. Брусчатка, нагретая за день, ещё хранила дневное тепло. Мужчина заставил себя сосредоточиться на этих ощущениях, чтобы не сойти с ума.
  Перед ним невидимые ребята тоже возились у ручья. Ему не нужно было смотреть, чтобы знать, что происходит. Девочка потянулась пить, сложив ладони лодочкой, а мальчик в ужасе эту лодочку разбил, развёл руками, чтобы она не успела хлебнуть воды, и выпущенная на волю горсть, сверкнув на солнце, облила им ноги и погибла в пыли. "Ты чего?" - "Разве можно вот так из канавы пить где попало? Тут фонтанчики есть". - "Смотри, видишь на дне это растение? Оно говорит нам о том, что вода абсолютно чистая, потому что в грязной не растёт...".
  Он прошёл сквозь них, пытаясь оставаться спокойным. Не собирался - но свернул, придерживаясь однажды пройденного маршрута.
  Узкая улица поросла старыми высокими деревьями, смыкающимися над головой тенистой аркой, и оканчивалась тупиком, в котором стояла некогда богатая, а теперь обветшалая усадьба. Эти двое успели его обогнать, стояли рядом у невысокого забора и заглядывали во двор. "Невероятно. А зайти внутрь никак?"
  - Да можно зайти, - пробормотал Финнэй и легко перемахнул через заборчик. - Отстаньте только от меня. Уходите дальше.
  Якорь в темноте раскинул лапищи, как огромный краб. Финнэй машинально погладил его по тёплому боку, проходя мимо. С мачты пропала парусина, и теперь она напоминала просто высокое лысое дерево, не вызывая неприятных ассоциаций.
  Мужчина зачем-то подёргал за ручку дверь усадьбы. С тех пор, как вдова перестала оплачивать работу сторожей, здесь никто не жил. Значит, должно быть заперто. Но дверь неожиданно подалась и со скрипом отворилась. Убегать теперь было как-то глупо. Да и ничего такого он не сделал, чтобы убегать. Просто странно это было - неужто в заброшенном музее снова появились охранники?
  - Кто здесь? - спросил он в темноту и добавил громче: - Эй!
  Тишина. Только мягкий топот, будто пробежало небольшое животное. В темноте сверкнули зелёные глаза. Кошка. Это хорошо, значит, грызунов тут нет.
  - Привет, зверь, - ласково сказал Финнэй. - Где твои хозяева? Ты же не сама дверь открыла?
  Глаза пропали. Гость шагнул вперёд - и наткнулся на лёгкий шкаф, оглушительно отозвавшийся жалобным перезвоном фарфоровых безделушек. Если в доме кто-то и был, то он должен был немедленно появиться с возмущённой тирадой. Но было всё так же спокойно. Кто бы ни отворил усадьбу, он ушёл отсюда. Сухо пахло пылью и старым деревом. Спёртый, густой воздух. Финнэй припомнил, где должно находиться окно, осторожно добрался до него и снял тяжёлый ставень. Синий ночной свет хлынул внутрь. Намного светлее при этом не стало, но хотя бы стало можно различить очертания предметов.
  Изарино не стала ничего убирать из комнаты, оставив ей обитаемый вид. Привезённые мужем редкости она выставила на общее обозрение, густо уставив ими столы, шкафы и несколько дополнительных полок. Но и кровать стояла тут же, аккуратно застланная, будто дожидаясь хозяев. Ох и пыли на этом покрывале, наверное... Падая на кровать и проваливаясь в сон, он успел ощутить умеренный аромат полыни, исходящий от белья. Горькая трава, отпугивающая насекомых. В родительском доме его постель пахла так же.
  
  - А ну просыпайся, - раздался над ухом звонкий девичий голос. - И не дёргайся, а то у меня бревно!
  Сон как рукой сняло. Финнэй широко раскрыл глаза и приподнял голову.
  Она стояла перед ним, угрожающе замахнувшись чуркой. Его ровесница... в прошлой жизни, может, чуть младше. Треугольное веснушчатое личико с большими карими глазами, короткие тёмные волосы. Одета в мужскую одежду: неброского цвета штаны и рубаха, перетянутая поясом. Страшно напугана и рассержена, и не понять, чего больше. Но благородства у неё не отнять - могла бы просто треснуть, пока он спит, да связать на всякий случай, а то и совсем пришибить.
  - Ты кто? - мягко спросил он.
  - Я кто? Это ты кто!
  - Просто путник. Мне негде было переночевать.
  - Небось редкости какие пришёл стащить, - шмыгнула она носом и немного опустила своё грозное оружие.
  - Всё ценное уже растащили. И стал бы я спать здесь, если пришёл за чужим добром? - резонно возразил Финнэй. - Говорю же, шёл мимо, вспомнил, что усадьба пустует, и зашёл скоротать ночь.
  - А откуда ты знал, что она открыта? - подозрительно прищурилась девчонка.
  - Да я не знал! Случайно проверил дверь... Кстати, ты не знаешь, кто сбил замки?
  Она неожиданно смутилась.
  - Ну, я. И чего? Охраняю я тут.
  - Хорошо же охраняешь... Заходи бери что хочешь!
  - Ух, ну ты и приставала! Да, не всё время охраняю. Отлучаюсь иногда. Это не причина заходить внутрь!
  - Так, может, лучше было вообще не отпирать дом? - поинтересовался Финнэй и медленно, чтобы не получить палкой по лбу, сел на кровати. - Если для тебя так важно, чтобы в нём всё сохранилось в целостности. И скажи наконец, кто ты. Я не злодей, честное слово.
  - Дженайя. Дальняя родственница капитана Изарино, - наконец представилась она и со вздохом опустилась на потёртый стул, впрочем, не выпуская чурки из рук. - Ты прав, наверно, глупо сбивать замки и надеяться на порядочность прохожих, если не сидишь тут целыми днями. Но жить в хлеву я же не смогу, к тому же зимой там станет холодновато. Я пока вещи не особо трогала. Пыль только протираю иногда... - она махнула рукой. - Сплю в другой комнате. Вдруг это всё опять кому-нибудь станет нужно? Я всю ночь молилась морским богам, чтобы ты туда не додумался зайти. Испугалась, ужас. Ждала вот утра, чтобы застать тебя врасплох. Но ты вроде ничего. Бить не буду, сам уйдёшь.
  - А зачем ты живёшь в музее? - медленно спросил он.
  - А вот это не твоё дело, - отрезала Дженайя. - Считай, что он достался мне по наследству.
  - Да, конечно... - моментальное отчуждение естественным образом завершало разговор. - Прощай. Извини, что напугал...
  Он чувствовал сожаление. Снова быть лишним. Снова в дорогу, непонятно куда и зачем. Запах полыни, витавший над ним всю ночь, успел привязать его к этому месту.
  - Хотя постой, - негромко окликнула его девчонка уже у двери. - Ты, наверное, голоден?
  Финнэй постарался припомнить, когда ел в последний раз, и не смог. Ему не хотелось и крошки в рот брать после случившегося. Не до того было. Тот хлеб, которым он второпях заедал настойку, предложенную поваром, и тот не пошёл впрок. Но сейчас начала проявляться слабость, а кишки грыз волчий голод.
  - Я был бы очень рад любой еде, - признался мужчина.
  - Тогда пойдём, поможешь мне. Тебя, кстати, зовут как-то?
  Он сказал.
  
  Ведомый Дженайей, Финнэй протиснулся сквозь рощицу апельсиновых деревьев и оказался на обширном садовом участке, который заканчивался живописным обрывом. Ни одна терраса Диханны не могла бы вместить такое разнообразие, а уж плодовых деревьев люди не сажали возле своих домов и подавно. Лёжа в кудрявой ботве каждый на своей грядке, грели бока в розово-золотых утренних лучах лаково блестящие разноцветные овощи, пряталась под низким зелёным ковром листьев клубника, наливались соком персики, карабкался по деревянным опорам чёрный блестящий виноград, создавая тень каким-то прихотливым растениям внизу.
  - Набирай, что хочешь, - щедро предложила его провожатая. - Вот, держи миску. Я пока в хлев зайду, у меня коза не доена, куры не кормлены... Яйца будешь?
  - Спрашиваешь!
  
  Финнэй уплетал свежие продукты за обе щеки и запивал молоком. Дженайя, подперев щеку ладонью, задумчиво изучала его.
  - Да не спеши так, чучело... Вкусно?
  - Ещё бы, - с набитым ртом согласился он. Было немного обидно, но делать логичное замечание, что так со старшими не разговаривают, ему показалось неуместным. - Почему чучело-то?
  - Да какой-то ты странный, - раздумчиво сказала девчонка. - Неухоженный. Борода вон врастопырку. Ходишь, будто только вчера научился. Кто так ходит!
  Она вскочила и изобразила его неуверенную шаткую походку, после чего села обратно.
  - Или пьяный. Но от тебя не пахнет. А пахнет знаешь чем? - Дженайя откинулась на табурете и важно, по слогам, произнесла: - Не-о-бус-тро-ен-ность-ю!
  Финнэй поперхнулся.
  - Сколько тебе истинных лет? - она легла подбородком на локти. - Я же сразу заметила, как только ты по комнате прошёлся. В глаза бросается, во! - она ткнула себя двумя пальцами в лицо, как рогатиной.
  - Пятнадцать. - Эта мысль в очередной раз больно уколола его. "Пятнадцать, - повторил он мысленно, глядя на свои взрослые руки, и нервно пригладил короткую неровную бородку. - Врастопырку... У меня вся жизнь теперь так...".
  - Божечки мои! - всплеснула она руками. - Тебе вообще есть куда идти?
  - Нет. Я ещё не успел об этом подумать, - сумрачно пояснил Финнэй. - Может, где-то ещё есть заброшенные дома?
  - И он мне ещё говорит, что не чучело, - сообщила сама себе Дженайя и горестно поджала тонкие губы. - Значит, останешься здесь. Будешь помогать. Ты знаешь, что мне, вообще-то, помощь нужна? Дом обветшал совсем, а у тебя руки... хм... ну, пока не очень сильные, но мы с тобой это наверстаем. - Она подмигнула. - Рубить дрова оно знаешь как руку растит! А ещё можно по очереди овощами торговать, мне одной это ой как надоело!
  - Ты правда мне предлагаешь остаться? - потрясённо переспросил Финнэй. - Не шутишь?
  Перестав болтать, она взглянула на него с обиженной миной:
  - А что, по мне видно, что я шутница великая? Комедиант огородный? Акробатка музейная?
  - Нет, по-моему, ты отличный человек, - серьёзно сказал он. - Мне просто повезло, что ты есть.
  - Конечно, я молодец, - не стала спорить девчонка и умильно улыбнулась.
  На руки Финнэю, коротко муркнув, запрыгнула с пола подошедшая кошка. Рыжая, со шкодливой мордой. Он погладил её, и кошка упруго ткнулась ему в ладонь маленькой круглой головой.
  
  Она стала ему как сестрёнка, эта вредная деловитая маленькая женщина. Заботилась - выдала чистую постель и ношеную, но крепкую одежду из той, что отыскала в хозяйстве вдовы, а его старую заштопала. Даже раскопала где-то острую складную бритву, и он наконец привёл себя в порядок, после чего стал выглядеть явно моложе. А заодно продолжала звать чучелом, командовала, нагружала домашними поручениями, не скупилась на ехидные комментарии. Но она знала меру - Финнэй успевал отдохнуть от работы, прежде чем получить очереное задание.
  Как Дженайя и обещала, она научила его колоть дрова и затапливать сложенную во дворе печку. Сначала чурки не поддавались ему: топор безнадёжно увязал в древесине, и мужчина с рычанием выдёргивал непослушное орудие, а поленце улетало далеко в траву. Девчонка, вдоволь насмеявшись над этим зрелищем, сжалилась и показала, куда и как бить, чтобы сразу расколоть чурбак сверху донизу.
  Много времени отбирал огород. Первые дни спина и ноги с непривычки сильно болели, затекала шея. Он разводил в бадье золу для подкормки, поливал, обрезал сухие ветки, пропалывал, выкапывал, заново засевал подъеденную салатную зелень, собирал вредителей. Дженайя обычно крутилась поблизости, впрягаясь в утомительную земледельческую повинность наравне с ним.
  Несколько раз в неделю они ходили на рынок - просторную площадь, огороженную невысокой кладкой и занятую основательными каменными прилавками под разноцветными навесами - продавать поспевший урожай. Набирали всего понемногу в две огромные корзины, и кто-то один тащил их в город. Можно было и каждый день ходить, если бы не расстояние. В первый раз они пришли вместе, чтобы Финнэй понял, кому из торговцев что отдавать и сколько за это просить. Дженайя разъяснила ему, что торговцам под этими вот навесами он сможет сбыть зелень, под теми - овощи, ещё дальше - фрукты и ягоды. Поинтересовавшись, почему бы самим не постоять за прилавком, он узнал, что весы и лицензия им не по карману, да и незачем торчать весь день на одном месте, если можно потратить время с большей пользой. А так разница в доходе, конечно, есть. Пробовала она один раз торговать на выходе из рынка, без лицензии и оборудования, так служба податей подоспела. Прогнали, хотели штраф содрать, да денег ещё не было, тогда они просто отобрали все продукты.
  - Как ты со всем этим справлялась одна? - не выдержал однажды Финнэй. Прошло около месяца, и лето подходило к концу. Они сидели на кухне: хозяйка собирала ужин, а он прислонился натруженной спиной к стене и завороженно наблюдал за движениями маленьких загорелых рук. Помимо работы на земле, он сегодня укреплял крышу, с которой сильный ветер посносил старую черепицу, и крыша эта отобрала у него кучу сил и нервов. - Тут же с утра до вечера копаться можно!
  - Ты лучше спроси, как я справлялась, пока первый урожай подоспел, - хмуро отозвалась она. - Весна, жрать нечего, в кармане пусто, ходила по соседкам, выпрашивала работу, они меня кормили, денег давали, я их тут же на семена да клубни спускала... Тут же заброшено было всё.
  Финнэй, никогда не живший впроголодь, сочувственно хмыкнул. Было странно видеть насмешливую неунывающую Дженайю, погружённую в печальные воспоминания. Словно тень набежала на лицо. Желая согнать эту тень, он быстро перевёл разговор на другую тему:
  - Джи, может, стоит собаку завести? Если бы собака бегала по двору, я бы вообще сюда не зашёл. Многие бродяги их боятся.
  - И я боюсь, - призналась она. - Просто до ужаса. Даже мелких, они особенно подлые и укусить норовят... Чучело, а ты боишься чего-нибудь?
  Финнэй поморщился:
  - То, чего я боялся, уже случилось.
  - Я не хотела тебя обидеть, - виновато сказала Дженайя.
  - Да чего там, - пожал он плечами. - Ты ведь не специально. Знаешь, когда я приехал сюда, то был так восхищён здешним подходом к безопасности. Все эти портьеры в домах, убежища везде построены... Я и расслабился. А потом один случай произошёл неприятный: показалась синяя заря, народ расползается не спеша, а какой-то сумасшедший старик стоит и орёт, чтобы мы не смели сопротивляться высшей воле солнца и покорно приняли свою судьбу. Я мимо проходил, а он поймал меня за руку и говорит, что вот отважный отрок готов разделить с ним предопределённость. А мне десять лет. Выкручиваюсь, а он держит. Хохочет, зубы гнилые... Прохожие отбили, спасибо им. Я тогда шасть в ближайшую лавку, пересидел там с хозяевами, потом вышли - валяется, голубчик, посреди улицы, сухой как треска.
  - Сволочь, - вдруг процедила девчонка, с ненавистью нарубая огурец, словно личного врага. - Я рада, что он сдох.
  - Ну чего ты, это же давно было...
  - Но я-то переживаю это сейчас! - возмутилась она и вонзила нож в столешницу.
  - Ты? Переживаешь?
  - Хм... Действительно, странно, - проворчала Дженайя, собирая в миску результаты своего кулинарного безумия. - Не сват, не брат. Но вот переживаю почему-то. Наверное, не чужой ты мне теперь...
  Он не нашёл, что ответить. Нежась в нарастающем уюте, принял из рук Джи миску с салатом, заправленным ароматным маслом, и, едва не мурлыча, принялся за еду.
  
  
  Сон прервался на скрипе половицы. Аккуратный, но слишком тяжёлый шаг, чтобы рассохшееся дерево не пропело под ногой. Силуэт невысокого, плотно сложенного человека вырисовался на фоне комнаты, и Финнэй успел порадоваться, что оставил щель для света.
  Ночной гость, поняв, что выдал себя, перестал осторожничать. Его метнувшееся вперёд тело чернильной кляксой размазалось в воздухе, но назначенный быть жертвой, повинуясь рефлексу отвести угрозу, встретил нападающего ударом ноги в грудь. На прерванном вдохе, издав низкий утробый звук, тот отлетел на пол, перекатился и неуловимым движением перетёк в низкую защитную стойку. Этого времени Финнэю хватило, чтобы выскочить из постели и превратиться из беспомощной лежачей жертвы в более-менее боеспособного противника.
  Боевого задора, как тогда с Дейком и много раз после этого в школе, не было. Сердце бухало, как набат, а в прежних драках он его не замечал вообще. Неужели я боюсь, тоскливо подумал мужчина. Почему мне так не хочется драться, ведь сейчас мне есть кого защищать...
  - Уходи, - сказал он застывшему напротив незнакомцу, прислушиваясь к его хриплому дыханию. - Лучше уходи сам. Здесь нечего брать.
  Человек яростно, взбешённым быком, кинулся вперёд. В прыжке он коротко дёрнул кистью, из которой вылетел взблеснувший острый рог стали. Финнэй попытался перехватить целящуюся в живот руку, но сумел лишь сбить и сместиться с линии атаки.
  Боль распахала правый бок снизу вверх наискось. Рот сам собой раскрылся в беззвучном крике, шок коротко парализовал тело, но второй замах он успел предотвратить, шагнув в сторону и пропуская мимо рванувшегося было назад быка. Чудом пойманная чужая рука, вывернутая инерцией движения, оказалась в замке его пальцев, он воспринимал её как отдельное существо, враждебное, гадкое, с лезвием вместо жала, и принялся сворачивать ему шею, скручивая запястье внутрь, пока не послышался хруст. Выпавший нож воткнулся в половицу. Незнакомец взревел от ярости и боли и коротко вонзил свободный левый кулак в солнечное сплетение обороняющегося. Дыхание остановилось. Но перед тем, как рухнуть на колени и потерять сознание, он успел увидеть решительное лицо Дженайи, подкравшейся к взломщику сзади, и взмах её неизменного полена, в которое она вцепилась обеими руками.
  
  Когда он пришёл в себя, уже вовсю светило солнце. Сначала он ничего не понял: лежал на полу, под голову была заботливо подоткнута куртка, а сам он укрыт одеялом. Откуда-то из центра тела расходился пульсирующий, иссушающий жар. Он повёл мутными глазами вокруг, удивляясь странным тёмным пятнам посредине комнаты, словно стряхнутым с кисти, и понял, что это его же кровь. Пошевелившись, Финнэй почувствовал, что перевязан. В боку резануло, и на этот раз он не удержался от вскрика. Тем не менее, он, пошатываясь, с трудом поднялся на ноги, прижав ладонь к неумелой, но крепкой повязке, будто желая сжать вместе, срастить края раны, и тут на шум подоспела Джи, держа на плече забытое полотенце.
  - Ты с ума сошёл? - ахнула она, когда он, снова качнувшись, шагнул ей навстречу. - Ложись... - и, сделав такой же шаг, схватила его за плечи, предотвращая падение. Финнэй не стал уклоняться, доверил своё непослушное раненое тело её рукам, обвис, и девчонка как-то смешалась, притихла, расслабляя жёсткие пальцы, напряжённо сжатые на его плечах, и внезапно оказалось, что у неё мягкие ладони. Подняв голову, робко заглянула в глаза...
  Нет, нет...
  Разве всё так... неужели она...
  Ах ты. Пичуга.
  - Где разбойник? - делая вид, что ничего не происходит, заплетающимся языком поинтересовался Финнэй. Дженайя мгновенно заледенела, и он осторожно отстранился от неё на кровать, потому что это было то, чего ему хотелось больше всего.
  - Главное, что тут его больше нет, - ответила она чужим злым голосом, наконец-то стащила полотенце с плеча и вышла. Больше судьба незнакомца между ними не обсуждалась, и Финнэй втайне малодушно надеялся, что травма оказалась смертельной и он валяется где-нибудь в компостной яме. Второго такого пробуждения он сам мог не пережить. Хотя и низко оставлять груз убийства на девчонке... если она сама воспринимает свой поступок как груз, конечно. Метнулась защищать как разъярённая волчица - то ли дом, то ли его, Финнэя.
  С этого момента она делала вид, что не было этих объятий и этого взгляда. Заботилась, выхаживала, меняла повязки и подставляла плечо, когда ему нужно было дойти до нужника. Возле него снова появилась прежняя привычная Джи, добрая ироничная подруга, разве что перестала обзывать чучелом и вообще обращаться, словно его имя жгло ей язык. Финнэй тихо радовался такому повороту, искренне не желая обижать её.
  
  Сильного воспаления удалось избежать, и рана быстро затягивалась, но заживление, казалось, притягивало все жизненные силы, высасывало тело до головокружения. Осень оставалась ещё достаточно тёплой, когда он нашёл в себе желание и силы вновь разделять тяготы домашнего труда в равной мере, и невзирая на протесты Дженайи, в один прекрасный день отправился на рынок с полной корзиной овощей. Утро было солнечное, без единого облачка, подсвеченные солнцем золотые, багряные и нетронутые перстами осени вечнозелёные деревья сверкали, как драгоценные камни, он шёл с холма навстречу городу, и за спиной у него будто бы выросли крылья - так ощущалось вновь обретённое здоровье. Прислушиваясь к послушной работе мышц, он шагал пружинисто и широко и улыбался миру. Пожалуй, впервые он был так счастлив с того дня, когда его жизнь перевернулась. Нельзя жить прошлым, думал он на ходу. Нельзя жить, жалея о том, чего не вернуть. Каждый момент достоин того, чтобы наслаждаться им, как подарком судьбы.
  Опустошив корзину у торговца, который с искренним радушием поприветствовал его и посетовал на долгое отсутствие, на обратном пути он сделал крюк, чтобы пройтись по знакомым местам и попрощаться с тенями прошлого. В том числе зайти на перекрёсток, где они когда-то встречались с Атридеей, чтобы отправиться в очередную увлекательную прогулку по городу. Хм, кстати, а почему бы не возобновить их в одиночку?.. Он криво усмехнулся своей мысли, подходя к огромному дереву, под кроной которого неподвижно стояла одинокая женщина. Тоже ждёт кого-то... Он встал поодаль, чтобы не мешать друг другу, и прикрыл глаза, призывая память согреть его в последний раз. И так, в темноте, он услышал рядом неуверенный женский голос, вынудивший его вздрогнуть:
  - Финнэй?..
  Он не ожидал, что может быть узнан кем-то в этом городе, и внутренне заметался как заяц. Спокойно...
  - Ты не узнаёшь меня? - с болью спросила подошедшая. Ей было на вид лет сорок, отдельные седые волоски серебрили длинную чёрную гриву, украшенную черепаховым гребнем, и два выпущенных по-девичьи локона, хоть и молодили её, не могли скрыть мелких морщинок у глаз.
  А на шее, удерживаемый текучим тонким серебром, на пьедестале пенной волны беззаботно танцевал бирюзовый дельфин.
  - Атри! - воскликнул он страшным шёпотом, уронив корзину и крепко прижимая женщину к себе. Она с каким-то облегчением всхлипнула и положила голову ему на плечо. Запах её волос не поменялся. Финнэй счастливо вздохнул:
  - Не отпущу, слышишь? Не отпущу теперь!
  - А теперь никто и не отбирает, - бледно улыбнулась Атридея. - Родня сказала, что не хочет иметь со мной ничего общего после того, что я сделала...
  - Сделала что?
  - Я вышла на солнце. Под самые синие лучи, чтобы успеть... догнать тебя. И тут же вернулась обратно. Но получилось больше, чем я рассчитывала.
  - Что значит "догнать меня"? Ты рехнулась? - заорал он, не выдержав. На них начали оглядываться, но оба игнорировали эти взгляды.
  - Да, кричи на меня теперь и ты! - её голос зазвенел от обиды. - Кричи! Я торчу тут каждый день, сижу с чужими детьми, чтобы не помереть с голоду, сплю в каком-то грошовом клоповнике... Большего я ничего не заслуживаю, конечно!
  - Зачем, дурочка, зачем? - простонал он, обняв ладонями её лицо.
  - Чтобы ты не бегал от меня, как от чумной. Чтобы меня никто не смел тронуть, когда я делаю выбор, с кем и куда идти. Да, я перестаралась... но что сделано, то сделано.
  Уставшее осеннее солнце неспеша совершало свой утренный обход, уже почти не грея, но еще напоминая о жарком прошедшем лете.
  - В этом клоповнике, где ты спала, остались какие-то твои вещи? - нарушил он наконец молчание. - Надо забрать. И пошли домой.
  
  Всю дорогу Финнэй думал, как бы рассказать Атридее про Дженайю. "Знаешь, я живу с одной девчонкой, она взбалмошная, но хорошая... Нет, не так, нельзя так говорить - живу с девчонкой... Слушай, а тебе никогда не хотелось иметь младшей сестры? Будешь смеяться, но там, где я живу, есть одна подходящая..."
  Слов не было, слова терялись, как обычно, и терялся смысл, как бусинки, срывающиеся с порванной нити. Он хотел нанизать их обратно, но не мог и ненавидел себя за это.
  - Я помню эту дорогу, - неожиданно заметила Атридея. - Там музей в конце дороги, в тупике.
  - Там ещё целое усадебное хозяйство, оказывается, - поведал довольный Финнэй. - И мы там живём.
  - С кем? Вас там много, что ли?
  - Нет, - растерянно пробормотал Финнэй, перед которым только что обрушился целый водопад бусинок, накрыв его с головой. И теперь их нужно было быстро-быстро собрать. - Когда я туда пришёл, то думал, что там вообще нет никого. А на следующее утро меня чуть не убила родственница капитана, добовольно взявшая на себя работу сторожа. Когда она узнала, что мне некуда идти, предложила остаться за помощь по хозяйству.
  Он перевёл дух. Вот так. Что может быть проще правды?
  - А я на каких условиях буду там жить? - с недоумением промолвила Атридея. - У меня с физическим трудом как-то не очень. Да и вдруг эта родственница меня там не захочет видеть.
  Показалась усадьба. У калитки, вглядываясь в дорогу, стояла Дженайя, увидела Финнэя - и кинулась было навстречу, но разглядела идущую за ним Атридею, нахмурилась и замедлила шаг.
  - Я переживала за тебя, - неуверенно сказала она, переводя взгляд с одного на другую. Атридея, в свою очередь, смотрела так, будто девчонка её чем-то смертельно обидела. К счастью, та не заметила этого взгляда и прямо спросила у Финнэя:
  - Кто эта женщина?
  - Это Атридея Шемайна, - ответил он бесстрашно. - Ей тоже пятнадцать, как и мне. Мы учились вместе, дружили...
  - Дружили, - эхом повторила Джи, глядя куда-то в себя. Атридея так же задумчиво покивала.
  - А потом она не побоялась солнца, чтобы стать такой же, как я, - тихо закончил Финнэй. - Опалилась по собственной воле. И теперь ей тоже негде жить.
  Замеревшая Дженайя ошеломлённо смотрела на них. Она стояла молча, потом сделала долгий судорожный вдох, будто вспомнив о необходимости дышать.
  - Идите в дом, - наконец сказала она. - Места хватит.
  
  Обе чувствовали себя скованно. Когда Финнэй под каким-то пустяковым предлогом оставил их нанадолго наедине, уйдя в другую комнату, то ни одна не проронила ни звука за это время.
  Зато когда вышла Атридея, чтобы разобрать вещи, Дженайя немедленно спросила:
  - А что она умеет делать?
  - Ну, по хозяйству мало чего, - признался Финнэй. - Но она мне рассказывала, что подрабатывала не то нянькой, не то воспитателем, пока мы не встретились.
  - Нормально, - оценила Джи. - Такой способ заработка приносит деньги круглый год. Зимой без огорода может быть туговато. Может, и не совсем плохо, что ты её нашёл.
  Финнэй вздохнул и взялся рукой за её поникший подбородок.
  - Джи, ну чего ты? Вместе веселее будет. Она такой же перерослик, как и я. Пожалей её.
  - Нам и вдвоём весело было, - угрюмо возразила девчонка. - Я больше никого не приглашала.
  - Но ты же согласилась?..
  - Согласишься тут, - фыркнула она. - Ты бы небось за ней следом пошёл... Будь здесь. Я потерплю.
  
  Вечером Дженайя, не обращаясь ни к кому конкретно, заявила, что время позднее и пора бы ложиться спать.
  - Да-да, иди, - рассеянно согласился Финнэй, занятый на кухне беседой с Атридеей. Они делились пережитым за дни разлуки и даже не сразу заметили, что к ним присоединилась хозяйка дома.
  - А вы? - холодно поинтересовалась Дженайя. - Атридея, ты видела свою комнату? Она маленькая, но диван там есть. Будешь там спать. Пошли, я покажу.
  Финнэй запнулся.
  - Давай, я сам покажу чуть попозже? - сдержанно предложил он. - Мы пока не договорили.
  Джи злобно сверкнула на него глазами и, ничего не ответив, ушла в свою спальню. Атридея смотрела ей вслед, приподняв одну бровь.
  - Слушай, да она ревнует. Что у вас тут творится?
  - Я знаю, - не стал спорить Финнэй. - Но причин ревновать у неё нет, я её скорее как сестру воспринимаю. И никогда не говорил ей чего-то обратного.
  - Вот же ситуация... Ладно. Пошли, покажешь мне мою келью.
  Комнатушка, в которой помещался только диван и узкий шкаф, действительно напоминала жилище монаха. Атридея тоскливо оглядела её, но быстро совладала с собой и улыбнулась Финнэй:
  - Всё. Иди. Спокойной ночи.
  - Ты не поцелуешь меня на ночь? - вкрадчиво спросил он, скользящим шагом подобравшись ближе.
  - А если служба морали увидит? - усмехнулась его возлюбленная.
  - Да что ж ты её так боишься, - с досадой буркнул Финнэй. - Она ж тебя не укусит.
  - Кто знает, - неопределённо отозвалась Атридея. - Слушай... это уже не то, что в пещере. Я ведь изменилась.
  - Светлячок, - жарко выдохнул он. - Мой светлячок... Ты никуда не делась, и это главное.
  Он подошёл к ней и попытался обнять, но она уклонилась, гибкая и непреклонная:
  - Хватит. Иди к себе, я сначала должна немного к нам привыкнуть.
  Он не стал спорить и пошёл. На крыльцо, где, осторожно прикрыв дверь, остался наедине с собой, и, прислонившись к тёплой стене дома, сполз по ней спиной, сел на землю, растворившись взглядом в звёздном небе, глядя в одну точку и стараясь ни о чём не думать. Не думать, ради чего пожертвовала юностью избегающая его Атридея. Не думать, как две ненавидящие друг друга девушки будут уживаться вместе и как уберечь их одну от другой. Не думать, что скоро придёт зима и они, возможно, все будут влачить полуголодное существование, когда закончатся припасы. Не думать, что он не сумел наступить на горло своей гордости и остаться в школе, где мог бы доучиться до нормальной профессии, а не вкалывать на опостылевшем огороде. Не пойти ли мне в подмастерья, лениво помечтал он - но прогнал и эту мысль тоже, понимая, что в подмастерьях он, перерослик, будет смотреться так же странно, как и среди школяров. Ещё ему показалось забавным догнать Атридею по возрасту её же способом, чтобы ей не было неловко; но вдруг он тоже перестарается и окажется намного старше? Тогда она, конечно, погонится за ним, а он снова за ней: эта сумасшедшая гонка прекратится только в глубокой старости, когда внешних различий уже не станет, и они, стоя в обнимку где-нибудь у моря и глядя на умиротворяющий закат (эта деталь казалась ему почему-то непременно обязательной), наконец-то смогут успокоиться и через пару минут дружно помереть.
  Подбежала кошка, выпрашивая ласки, и он машинально погладил её по выгнувшейся спинке.
  Постепенно периферийное зрение затуманилось, ветви сада исчезли из виду, и Финнею показалось, что он оставил на пороге своё неуклюжее тело, стремительным лучом вытянувшись и направившись к самой яркой звезде. Сейчас он видел только её, только это мерцание в глубокой чёрной дали - оно притягивало, манило, звало. Он отдался во власть этого чувства, мысленно летя к ней навстречу, ощущая свободу и лёгкость. Мало-помалу острое чувство тоски отпустило его, а веки начали слипаться. На исходе ночи он решил, что теперь сможет заснуть, и вернулся в дом.
  
  Днём Атридея ушла в город договариваться со своими нанимателями о смене графика работы - или искать новых, если переговоры окажутся неудачными. Учитывая, что музей располагался далеко от центра, на прежних условиях она бы возвращалась с работы поздним вечером.
  Финнэй шатался по дому, не зная, чем себя занять. Рутинная работа была закончена, а дополнительных сюрпризов вроде сорванной черепицы или мусора в колодце не обнаружилось. В очередной раз пожалев, что капитан не привозил каких-нибудь книг, Финнэй прилёг в своей комнате и попытался вздремнуть, восполняя упущенное ночью. Дженайя тут же смахивала пыль со статуэток, переставляла их туда-сюда и неожиданно выдала с нескрываемым, накопившимся отвращением:
  - Как ты вообще можешь её обнимать?
  - Нормально, - ровным голосом отозвался Финнэй, с жалостью понимая, что заснуть так и не удастся. - Я её люблю и вижу такой, какой она была раньше. Да и сам, знаешь ли, не намного моложе. Время-то для меня не остановилось. Если тебе так тяжко нас выносить, то скажи, мы уйдём.
  Джи яростно помотала головой, отметая этот вариант.
  - Я могла бы стать твоей молодостью, - предложила она. - Уравновешивать твои тридцать... ведь ты внутри не изменился, у тебя мальчишечьи повадки... а она быстро состарит тебя, если ты будешь к ней тянуться. Ты что, считаешь меня ребёнком? - она присела рядом на постель, схватила его за руку. - Да, я тогда обиделась. Давай забудем про тот случай с разбойником, попробуем всё сначала... Финнээээй, - промурлыкала она в первый раз его имя. - Посмотри, какая у меня гладкая кожа, - и провела его ладонью по своей шее, опуская её вниз, к груди.
  Всё это время Финнэй ошарашенно молчал, но тут вырвал кисть из её цепкой хватки и холодно сказал:
  - Выйди отсюда.
  Она отодвинулась рывком, как от пощёчины; ему даже показалось, что её голова дёрнулась.
  - А если... если я тоже стану старше? - жалобно пролепетала Джи. - Ты ведь этого хочешь?
  - Я хочу, чтобы ты перестала унижаться, - мягко попросил он. - Дело совсем не в том, кто кого старше. Поверь, мы ничего не сможем с этим сделать.
  Девчонка с потерянным видом отступила обратно к стенке с экспонатами и осела там, словно из неё вынули стержень. Казалось, она хотела бы раствориться посреди этого музейного добра. Половина из вещей была почищена от пыли, половину покрывал светлый серый налёт. Дерево, бронза, медь. Божки чужих земель, хищно раскрывшие рот. Маски, изображающие силы природы - они тоже являли миру агрессию и превосходство. На подсвечниках скалились львиные морды. Финнэй глядел на них поверх головы Джи и отстранённо изумлялся, что везде надо показать свою силу, к любому следует относиться как к противнику, даже если всё, что тот собирается сделать - просто разжечь в тебе огонь...
  В солнечном луче, пробивающемся сквозь окно, кружилась и танцевала потревоженная пыль, похожая на золотые искры, и окутывала волшебным флёром тонкую девичью фигурку, неподвижно скорчившуюся на полу среди злобных морд.
  
  
  Финнэй задержался на смотровой площадке перед широким лестничным спуском к морю. Бесконечность открывающейся водной панорамы, не сжатой среди домов и не разбавленной многочисленными островами, распахнутой навстречу взгляду, в очередной раз заворожила его, и он глубоко в себе порадовался возможности немного отсрочить то, что собирался сделать. Море приковывало взгляд. Ярко-голубой и исчерна-синий, убегая вдаль, на горизонте встречались в удивительном симбиозе. Казалось странным, что власть этой мощной стихии вообще имеет границы - но у берегов волны бессильно разбивались о мол и рассыпались в стеклянную сверкающую прозрачность. Крутые бока выстроившихся в длинный ряд кораблей привычно нависали над пристанями; флаги одного из них вывадавали принадлежность к иностранному государству. Жизнь здесь не останавливалась, суда прибывали и отправлялись и днём и ночью, и шумная деловая толчея охлёстывала, омывала их с берега подобно волнам на море. Впрочем, пока было достаточно спокойно - высадка пассажиров и разгрузка уже завершились, а подготовка к дальнейшему пути ещё не началась.
  Он давно не был в порту, с тех самых пор, как здесь пострадало аристократическое платье Атридеи. Но сейчас он пришёл не ради романтических прогулок.
  Под лестницей на скамье озлобленно маялась без работы компания из пяти здоровых грузчиков, скрашивая ожидание игрой в карты. Могучие руки неожиданно ловко тасовали колоду. Проигравшим щедро отвешивали щелбаны и подзатыльники, и судя по эмоциональному накалу игроков и язвительным репликам, завершалась далеко не первая партия.
  Финнэй украдкой покосился на себя, оценивая собственную мускулатуру на фоне этих крепких мужиков, и нельзя сказать, чтобы сравнение ему понравилось. Тем не менее, благодаря постоянному труду он был уже не тем задохликом, каким вышел когда-то из пещеры на безымянном острове, и подойти к ним ему было не стыдно.
  - Парни, - сказал он и облизал пересохшие губы. - У вас в бригаде есть место?
  Головы игроков немедленно повернулись к нему, молча и неприязненно изучая.
  - Лысый Фаг намедни упал с трапа, а его ящик возьми и догони, - нехотя, невпопад буркнул один, выглядывая из-под кустистых бровей, но сосед тут же ткнул его локтем в бок:
  - Тихо ты, пускай Трай решает.
  Человек, руки и спина которого были сплошь покрыты татуировками, провёл глазами по Финнэю - сверху вниз. Это был практически осязаемый взгляд.
  - Перерослик, - глухо уронил он наконец и сплюнул в сухую щебёнку. - Переросликов не берём.
  - Да с чего вы взяли? - опешил Финнэй.
  - Это моё дело, - заявил бригадир. - Я умею людей видеть. Таких, как ты, насмотрелся тоже. Вы никудышние работники, без документов, без опыта, а если вы мрёте, откуда-то появляются ваши маменьки, папеньки и пытаются устроить скандал. Давай, двигай отсюда.
  Под одобрительные восклицания и свист грузчиков Финнэй ретировался подальше, даже не подумав спорить. Какой смысл присоединяться к компании, если в ней изначально все настроены враждебно? Он нашёл ещё одну бригаду, но и там получил от ворот поворот и, ничего не понимая, уселся на краю пристани, задумчиво глядя в мутную воду. Солнце весело играло на грязной мелкой ряби - а чуть дальше волны яростно вгрызались в пирс, пытаясь выгрызть куски камня; Финнэй неожиданно понял, что море давно бы выиграло это состязание, если бы камень не чинили да не достраивали...
  - Юноша, вы не могли бы отойти оттуда? - раздался вежливый голос из-за его спины. - Видите ли, вы заслоняете мне пейзаж...
  Финнэй обернулся: окликнувший его оказался седобородым живописцем в чёрной перемазанной хламиде, служившей рабочим халатом, под которой виднелся вполне приличный костюм.
  - Вы тоже видите во мне юношу? - сдержанно удивился он, лениво поднялся и подошёл, разглядывая переплетения цветных мазков. - Как же все умудряются вычислить перерослика, прямо чудеса!
  - Нет ничего сложного, - мягко убедил его седобородый. - Глаза, знаете ли... Я рассмотрел ваше лицо перед тем, как вы там уселись. Человек может измениться до неузнаваемости, но если он был ребёнком - его взгляд останется детским. Чистым, невинным, неопытным.
  Говоря, он продолжал работать кистью, и с каждым движением из полотна вырастала какая-то деталь корабля, он становился настоящим, рвался в дорогу. Финнэй завороженно наблюдал за этим, а в это время голову заполняла вторая мысль: как же Атридее удалось убедить своих хозяев? Или у неё глаза другие?
  - Ерунда какая-то, - пробормотал Финнэй. - Что же мне теперь, к слепцам на работу наниматься? Или свои глаза прятать? Даже грузчики брать не хотят, боятся за дитя малое...
  - Грузчиком? - нахмурился живописец, вытаскивая кистью из небытия галионную фигуру. - Вы и впрямь похоронить тут себя хотите? А к кому вы ещё пытались устроиться?
  - Да пока ни к кому... Кто меня ещё возьмёт без опыта?
  - А чем вы хотели бы заниматься? - продолжал допытываться его собеседник.
  Финнэй усмехнулся.
  - Я всю жизнь предполагал, что буду рыбаком. Но у меня нет денег даже на самое гнилое судёнышко и снасти. Вот собирался накопить...
  - Рыбака я в вас тоже не вижу, - твёрдо заявил художник. - Опять глаза выдают, простите, они у вас не загораются, когда вы так рассуждаете. Не серчайте, юноша, мне правда хочется вам помочь. Вы же так жизнь себе загубите. Что вам нравится делать?
  - Гулять, - не задумываясь произнёс Финнэй. - Изучать город, знакомиться с ним, узнавать его тайны. Аликифия, и может быть, когда-нибудь, ещё многие другие...
  Он остолбенел, вслушиваясь в себя, и некоторое время просто беззвучно шевелил губами. А потом перевёл безумный взгляд широко открытых глаз на терпеливо ожидающего старика и закончил:
  - И переносить других через холмы.
  
  
  Так странно оказалось рассматривать незнакомых людей на набережной, делить их на занятых, несущихся стремительно, и на просто прогуливающихся, любующихся красотами променадной зоны: невероятной красоты клумбами, над которыми плыли головокружительные душные ароматы; выложенными разноцветной узорной плиткой тротуарами; синевой моря за белоснежными резными балюстрадами. Последних, праздных, Финнэй дополнительно делил на очевидно безденежных и условно состоятельных. Из этих же он пытался вычислить местных и приезжих: они-то и составляли основной контингент его вероятных клиентов. В основном это были люди, проживающие в шумных прибрежных тавернах и от безделья коротающие время в коротеньких прогулках вокруг своего временного пристанища, не зная, куда бы ещё податься.
  Финнэй прекрасно отдавал себе отчёт в том, как он выглядит, что его одежда не очень нова, а сам он впервые собирается заниматься подобным делом, если не считать прогулок с Атридеей - тогда он, впрочем, тоже сначала немного нервничал. Поэтому особ в чересчур, на его взгляд, дорогих костюмах он пропускал и приглядывался к отдыхающим попроще, но в хорошем настроении и явно скучающим. Довольно сложное сочетание, которое можно было бы одновременно найти в одной личности, но в конце концов Финнэю повезло.
  Упитанный господин при усах и бороде, в полосатом красно-зелёном тёплом халате, не спеша фланировал среди рядов торговцев морскими безделушками и пейзажами здешних видов, со скучающим видом брал в руки то одну, то другую вещицу, приценивался, но не брал; обматывал голову ярким тонким платком, критически глядел на своё отражение, не обнаружив заметных улучшений, возвращал его разочарованному продавцу и шагал дальше.
  "Мой", - решил Финнэй и пошёл на перехват.
  - Милейший! - широко улыбаясь, он отлепился от балюстрады и приблизился к халату, который тут же вперился в него маленькими внимательными глазками и весь превратился в недоверчивый слух.
  - Не сочтите моё предложение назойливым, но мне показалось, что эта набережная вам невероятно наскучила. Один и тот же вид каждый день, те же люди, те же вещи! Такой яркой личности, как вы... - на этом месте Финнэй проклял свой язык, опережающий голову, которая битый час составляла эту мудрную фразу, но не учла некоторых нюансов, и чудом сумел не покраснеть, но красно-зелёный явно счёл это похвалой и расцвёл ещё больше, - было бы небезынтересно узнать город в целом, и я, знающий его досконально, мог бы сослужить вам хорошую службу и показать самые необыкновенные места!
  Искра предвкушения новых впечатлений загорелась в маленьких глазах, но тут же сменилась подозрительным:
  - А как мне знать, что вы не мошениик? Заведёте добропорядочного человека за угол и лишите там всех его сбережений, а там и поминай как вас звали!
  - Зовут меня Финнэй, - с достоинством сообщил тот, - а что касается углов, то по вашему желанию готов знакомить вас только с местами людными, где подобное просто невозможно. Сбережения же я приму от вас только добровольно и в том размере, в котором вы сами оцените мой скромный труд!
  Он незаметно перевёл дух; бисеринки в этот раз собирались на удивление споро, сами ложась под пальцы в нужном порядке и как раз с той скоростью, чтобы он сумел их нанизать, не рассыпав. Риторика, проклятая, ненавистная риторика наконец-то пригодилась ему! Шаблоны вежливости, правила изысканности, стандарты деликатности, формулы уважительности выходили из его уст сами собой, практически не требуя усилий.
  - Ну что ж, - пожевав губами, решился гость столицы. - Я готов вверить свою персону в ваши руки. Надеюсь на вашу честность и порядочность! То, что вы предлагаете... это вообще интересно?
  - Я готов доказать это прямо сейчас, - задушевно предложил Финнэй, мысленно пролистывая незабвенные "Тайны Аликифии". - Для начала несколько забавных исторических фактов именно об этой набережной, которую вы привыкли видеть под определённым углом - и мы сейчас его расширим...
  Так началась его первая прогулка с человеком, выбранным по воле не сердца, а расчёта, и холмы сами легли им под ноги.
  
  После он летел домой на крыльях, не в силах прекратить улыбаться, и воспоминания дня сменялись одно за другим: грузчики, так удачно отшившие его, участливый живописец, скептический господин в цветном халате, удивление и благодушие которого возрастали с каждой минутой их совместного маршрута, его прощальные слова: "Надо сказать, вам удалось меня впечатлить, юноша, да, вот, надеюсь, и я вас не разочаровал - примите!" И действительно, от полученной суммы было трудно разочароваться.
  Финнэй шумно ввалился в дом, где застал одну скучающую Атридею, начавшую закрывать окна ставнями: издалека послышался голос гонга.
  - Я осыплю тебя деньгами! - заорал ошалелый Финнэй и немедленно осуществил эту угрозу.
  - Ты что, кого-то ограбил? - ужаснулась она, прекратив своё занятие.
  - Это честные деньги, светлячок! Я нашёл работу. Показал лучшие места в городе приезжему, и он в долгу не остался!
  Они вместе продолжили затемнять дом, при этом возбуждённый Финнэй делился всё новыми и новыми деталями, пока вдруг не спохватился:
  - А где, кстати, Джи?
  - Ушла куда-то, - неприязненно сообщила Атридея. - Куда - не сказала.
  - Надеюсь, она спрячется, - неосторожно посетовал он и нарвался на нахмуренные брови любимой женщины. Это зрелище его расстроило.
  - Ну что ты... Я же чисто по-человечески. Она же маленькая глупая девчонка, но по-своему славная, разве тебе не было бы её жалко?
  Они закрывали последний ставень; Финнэй бросился помогать, и их пальцы соприкоснулись. Оба вздрогнули.
  В темноте он слышал её сбивчивое дыхание и ждал ответа, но понял, что его не последует.
  - Теперь и ты, что ли, ревнуешь? - мягко улыбнулся Финнэй. - Ну, глупыш... Зачем?.. Вспомни лучше нашу пещеру.
  - Я бы хотела туда вернуться, в то же место и время, если бы не Синеликий, - глухо донеслось из темноты. - А ещё лучше - в ту минуту, когда решила плыть с тобой... как бы мы прекрасно жили, если бы не моя дурацкая прихоть.
  - Тогда бы не было пещеры, - осторожно возразил Финнэй.
  - Она была бы... чуть позже, рано или поздно, в каком-нибудь другом виде... Что же, пещера не могла приключиться с нами на заднем дворе твоего трактира? А ты лопал пирожки, бессовестный, и только грел меня плечом, как будто ничего не замечал...
  - Какой же я балбес, - с удовольствием произнёс он, чувствуя, как в нём будто что-то мягко и ласково разворачивается. - Слушай, а сейчас ведь тоже... темно, как тогда... Давай представим, что мы до сих пор в той пещере?
  - Давай, - после небольшой заминки согласилась она. - Только пусть без Синеликого.
  - Конечно, без него, - принял условие Финнэй, понянулся вперёд, нашёл тепло, дыхание, мягкие ждущие губы; как и в прошлый раз, в нём проснулось что-то древнее, сильное, дикое, и он осмелел; вытеснутая на задворки сознания, сплющенная раздавшимся зверем, разумная часть в какой-то момент неохотно начала ждать сопротивления.
  Но, видимо, древнее проснулось не в нём одном.
  Потому что сопротивления не было.
  
  Когда все звери утихли, возвращая разум к бытию, а небо вновь стало безопасным, вернулась Джи, целая и невредимая. Никто не спросил, где она пропадала, и сама она ничего не рассказывала.
  -Ужинать будем? - весело спросила Дженайя, и лицо её при этом улыбалось, но Финнэй, глядя в тощую спину, пока девчонка возилась со столом, ясно видел, что стержня, пропавшего в тот день, когда она предложила ему себя, в ней по-прежнему нет и стоит она, лишённая этой внутренней опоры, пожалуй, чудом. Да, как же она исхудала, того и гляди, растает совсем...
  Кошка, крутившаяся внизу, с напрыгом принялась ласкаться о ноги, но Джи не обратила на неё внимания.
  Он мог бы почувствовать вину, если бы не был так счастлив в этот вечер.
  Он хотел бы поделиться с ней крыльями, но оторванные крылья не прирастают к чужим спинам.
  Поэтому ему просто хотелось верить, что если и не отрастёт заново позвоночник - снаружи рано или поздно появится прочный хитиновый панцирь, который ничем не хуже обычных костей.
  Кроме одного: до сердца его обладателя становится очень, очень сложно достучаться снаружи.
  
  
  Дело понемногу налаживалось на радость всем троим. Первый заработок он потратил на то, чтобы привести в порядок обросшую шевелюру и обзавестись достойной, прилично выглядящей и одновременно удобной для больших расстояний одеждой. Несколько раз Финнэю отказывали, узнавая в нём перерослика, и тогда он придумал носить затемнённые очки - соединённые металлической дужкой пластины из дымчатого кварца, закрывающие его взгляд от посторонних. Очки как влитые вписывались в его нынешний вид, и ни у кого не возникало вопросов по этому поводу. Таким образом он получил негласное право приближаться к более богатым господам. Впрочем, как показала практика, внешность человека с достатком совершенно не означал пропорционального вознаграждения: один из таких оказался весьма прижимист, всю дорогу вёл себя как избалованная барышня и денег дал чисто символически.
  После этого было решено установить фиксированную плату за определённые базовые маршруты, корректирующиеся по желанию клиента, и их характер - с развлекательным или познавательным уклоном. Тогда же он подумывал о специальном плакате с описанием своих услуг, чтобы желающие сами подходили к нему, но побоялся, что это заинтересует службу податей, а какая часть дохода могла бы взыматься за подобный способ зароботка, он и предположить не мог. Вторым доводом против этого нововведения стала боязнь конкуренции: вдруг кто-нибудь вдохновится его примером. До тех пор, показывая другим город, он был убеждён, что его услуги оригинальны.
  
  
  В низине накапливался туман, заползал на набережную, обвивал, как паутиной, кроны поникших влажных деревьев, путался в сереньком небе, которое, впрочем, обещало вскоре расчиститься. Туман скрадывал лежащий под набережной порт, корабли в нём казались бесформенными тёмными пятнами, беспомощно столпившимися в промозглой неподвижности, и только маковый алый глаз на стебле высоко вытянувшегося маяка, единственный яркий цвет этого утра, пылал неугасимо и победно.
  Сегодня он, как обычно, облюбовал удобную каменную скамью в середине променада, приподнял воротник на куртке, спасаясь от целившегося за шиворот холодного ветра, и рассеянно заскользил взглядом по жиденькому потоку мимо идущих, незаметно высматривая подходящее лицо. Несмотря на неласковую погоду, окончательно этот поток не иссякал почти никогда, разве что превращаясь в еле сочащийся ручеёк на пару зимних месяцев, которые уже можно было пережить за счёт сбережений.
  За пару недель Финнэй неплохо наметал глаз на окружающих и вскоре без колебаний направился к занявшей соседнюю скамью паре - породистого вида мужчине средних лет с серебристыми висками, в плотном, прямом, напоминающем футляр чёрном пальто, и его спутнице, молоденькой хрупкой девушке болезненного вида, кутающейся в меха. Голову её покрывала чудаковатая шляпка с широкими полями. На коленях оба держали небольшие дорожные сумки, а мужчина, кроме того, со скучающим видом изучал отсыревшую газетку.
  "Люди нездешние, вещи с собой, значит, едут с пересадкой, - определил он. - Или иностранцы снимаются с насиженного места... нет, вещей слишком мало, просто путешествуют".
  - Доброе утро, уважаемые, - вкрадчиво поздоровался Финнэй, подойдя к означенной паре. - Мокровато сегодня и серенько, не правда ли? Но, смею вас заверить, это ненадолго, туман скоро развеется и наступит ясная погода.
  - А вы так хорошо знакомы с природой тумана? - медленным, глубоким, хорошо поставленным голосом произнёс незнакомец, едва удостоив его взглядом. - И что нам до тумана?
  Девушка и вовсе не шелохнулась, продолжая разглядывать белёсое пространство перед собой, за которым мерно шипело море.
  - Я знаю несколько примет, по которым смог это определить, - уклончиво ответил Финнэй. - С чем я знаком хорошо, так это с городом, и, кстати, хотел предложить вам увлекательную прогулку по самым красивым местам окрестностей - ближайших, разумеется, учитывая вашу обременённость багажом. Я слишком люблю Аликифию, чтобы смириться с мыслью, что приезжие запомнят из неё только несколько часов сидения на одной-единственной скамье набережной, а не её многочисленные чудеса.
  Человек в пальто иронично приподнял бровь:
  - Может, мы уже посмотрели все многочисленные чудеса и пресыщены ими?
  - Может, вы хотите заключить пари, кто кому больше покажет здешних чудес? - удивился Финнэй. - Будет жаль обобрать вас до нитки. Кроме того, ваша спутница, она ослепительно молода... Простите, но я не верю, что госпожа может быть пресыщена чудесами в таком прекрасном возрасте! Подумайте хотя бы о ней, не заставляйте девушку просто скучать и мёрзнуть у осеннего моря!
  Тут он впервые удостоился её одобрительного взгляда, а мужчина нахмурился:
  - Очки.
  - Что, простите?..
  - Зачем вам эти пластинки на глазах? В такую погоду? Вы не сняли их, даже когда здоровались с нами. Очень странно.
  На этот случай неделикатного любопытства у него был припасён свой ответ.
  - У меня редкая болезнь глаз. Она не заразна, но доставляет мне неудобства при общении с людьми. Позвольте мне оставаться при этих безобидных пластинках, они нам не помешают.
  - А вы уже прямо-таки уверены, что я согласился на вашу авантюру с чудесами? - пальто собиралось раздражённо хрустнуть газетой, расправляя её привычным жестом, но мокрый листок вместо этого поник ещё жальче. Приезжий удручённо покусал губу, с сомнением покосился на юную госпожу и спросил:
  - Сибил, ты действительно замёрзла?
  - Да, отец, - тут же отозвалась она без всякого выражения. - Тут холодно и ничего интересного нет. У нас ещё есть время... я бы с удовольствием размяла ноги.
  - Ну если нужно размять ноги, тогда, конечно, отчего бы не пройтись да посмотреть, что здесь к чему, - задумчиво произнёс клиент - да, уже клиент! - и Финнэй увидел, что этот человек, оказывается, тоже умеет улыбаться.
  
  Вынужденный впустить Финнэя в круг общения, пусть и кратковременного, незнакомец как-то смягчился, подобрел и перестал отпускать колкости в его сторону. Правда, своего имени он так не назвал, из-за чего провожатому пришлось про себя называть его "Чёрный", под цвет примечательного пальто, а вслух - попросту "господином". И желания этого господина и его дочери Сибил - Финнэй с лёгкостью удовлетворял, благо никаких особенных запросов они перед ним не ставили. Времени у них было до вечера, и он согласился помочь им провести это время с лучшими впечатлениями.
  Прежде всего Чёрный захотел ознакомиться с ассортиментом книжных лавок Аликифии. Это желание он воспринял с большой радостью, как и любой обожатель книг. Конечно, позволить себе книги для развлечения Финнэй не мог ввиду большой ценности, но за просмотр, как говорится, денег не берут, а поэтому он на всех парусах увлёк родственную пару в огромный трёхэтажный магазин купца Ремедиса, где было всё и на любой вкус. Чёрный тут же убрёл в научный отдел, Сибил застыла у стеллажа с иллюстрированными атласами, одним глазом косясь на полки, где находилась развлекательная проза о несуществующих людях, странах и целых мирах - фантазии. Неподалёку крутился какой-то подозрительный тип, поглядывая на девушку, и Финнэй в целях безопасности приблизился к ней, отчего подозрительный скис и вскоре отстал.
  - Посмотрите, - подойдя сзади, шёпотом предложил он. - Очень любопытная литература... я как-то прямо здесь, в магазине, прочёл историю о людях, которые жили в мире без Синеликого. Представляете?.. Хотя, может, он и был, но ни разу не упоминался за всю книгу, и никто не прятался от него... Я почему-то думаю, что у них не было синего солнца, потому что вместо него у них была какая-то луна, появлявшаяся ночью.
  - И эта луна убивала? - дрогнувшим голосом спросила девушка, экзальтированно поднося ладонь к губам.
  - Нет, нет, - растерянно объяснил он, глядя на её прозрачное запястье, - это был совершенно безобидный свет. Просто два светила по очереди, и ни от какого не нужно было убегать.
  - Детскими фантазиями интересуетесь? - раздался за спиной голос незаметно подошедшего Чёрного. Финнэй затвердел спиной:
  - У каждого есть свои маленькие слабости.
  - А можно мне посмотреть эту книгу, про другой мир? - робко попросила Сибил. - Отец, ты не возражаешь?
  - Если она не очень большая, то бери, - пожал тот плечами. - С полной сумкой книг далеко не денешься.
  - Прошу! - пробежав пальцами по разноцветным корешкам, он безошибочно выдернул нужную книгу и протянул ей. Но первым книгу взял Чёрный, быстро пролистал, нахмурился:
  - Самолёт? Вы знаете, что такое самолёт?
  - Это просто фантазия, - терпеливо выдохнул Финнэй. - Самолёт это такой несуществующий аппарат, на котором можно летать. Так придумал автор. Там очень много непонятного, несуществующего, но к концу книги начинаешь разбираться, что к чему...
  - Ладно, ладно, - поморщился клиент. - Книжка тоненькая, много весу не прибавит, можно взять. Для себя я, к сожалению, не нашёл необходимого, но, в общем, увиденным доволен. Сибил, теперь твоя очередь испытывать нашего героя. Что бы ты хотела увидеть?
  - Луну, - хитро улыбнулась она. - А вообще, наверное, парк. Парк, из которого можно было бы увидеть весь город. Это не слишком сложно?
  - Сложно, очень сложно, - серьёзно ответил Финнэй.
  - Таких парков у вас нет?.. Хорошо, тогда...
  - Для вас может быть сложно, - уточнил он. - Ведь туда придётся долго подниматься.
  
  Они поднимались действительно долго, но не из-за того, что кто-то из них устал. В парк вели две лестницы: одна открытая небу, парадная, ровная и широкая, как сброшенная с неба на холм скатерть, а другая чуть сбоку, узкая - под сенью старых деревьев, со множеством пролётов, стелющаяся по холму зигзагами, и на каждом были смотровые площадки - как окна в стене пёстрого осеннего дворца. Сибил, как будто проснувшись, бегала от одной к другой и подолгу смотрела с них, восхищённо делясь наблюдениями с отцом и провожатым. Разумеется, это она, ни секунды не задумываясь, выбрала вторую. Она больше не казалась больной или чопорной, это ощущение начало пропадать ещё в магазине, когда Финнэй внезапно для самого себя разоткровенничался с нею, а теперь исчезло вовсе. Её глаза сияли, щёки раскраснелись, шляпка сбилась набок, и она стащила её вовсе. Сумку она давно отдала отцу, и он нёс обе, ничуть не тяготясь двойной ношей.
  - Сибил, - укоризненно произнёс Чёрный, - ты совсем забыла и о правилах приличия, и о своём здоровье.
  "Оставь её! - захотелось закричать Финнэю. - Перестань прятать её от себя самой, ты в своём чёрном футляре можешь делать с собой что угодно, но не тяни к себе тех, кто тебе дорог!"
  - Ах, но со мной же ничего не случится! - весело воскликнула девушка, начисто игнорируя первую часть замечания - а может, таким образом объединив ответ на обе. - Смотри, облака разошлись, туман пропал, погода наладилась, как нам и было обещано! Жарко даже!
  Жарко - это, конечно, сильно сказано, но шалунья была в мехах, и даже Финнэй расстегнул воротник, с удовольствием подставляя лицо тёплым лучам. К этому моменту они как раз выбрались на плато, и она расширившимися глазами изучала знаменитую Багряную аллею - здесь были высажены исключительно те деревья, которые к осени превращались в эффектные пылающие красные факелы, и эффект, как всегда, сработал, довольно отметил Финнэй, тайком изучая лица сопровождаемых. Даже сдержанный Чёрный удивлённо шевельнул бровью, отдавая должное искусству создателей аллеи. Часть листьев опала, и их нарочно не убирали вопреки знаменитой аликифийской аккуратности. Потому что многим, как Сибил сейчас, нравилось бегать по багряному шуршащему ковру, хватать листья охапками, подбрасывать их вверх и самозабвенно танцевать на поляне, окружённой величавыми деревьями незабываемого, дерзкого цвета. Да и сейчас она была там не одна - несколько семейств с детьми расположились на тщательно вписанных в пейзаж скамейках, и малыши с визгом носились по поляне туда-сюда, а подростки играли в пробковый мяч, снабжённый для летучести пёрышками, отбивая его друг другу деревянными ракетками.
  - Идите ко мне! - смеясь, кричала она. - Отец, я так счастлива!
  - Дитя, уж найди себе кого-нибудь по возрасту, - шутя погрозил ей пальцем Чёрный. - Здешняя публика не оценит столь одиозного зрелища, как моя особа, катающаяся в листьях.
  - Я молода как никогда! - заявила Сибил и обратилась к доверчиво приблизившимся детишкам:
  - А ну, кто тут самый быстроногий? Со мной вам не сравниться всё равно! Ловите!
  Они с готовностью сверкнули глазами и налетели разом. Поляну наполнил весёлый визг, суматоха и шуршание; пряный запах листвы; карусель разноцветных одежд, мелькание ног и рук; подростки, не выдержав, бросили свой мяч и присоединились к погоне; наконец, хохочущая куча мала выросла прямо в центре поляны, и из её середины выглядывала довольнейшая физиономия Сибил - она изнемогала от радостного смеха.
  - Я хочу жить прямо в этом парке! Ну и здорово же здесь! Какие вы счастливые, люди!
  - Госпожа Сибил, - пытаясь соблюдать невозмутимый вид, окликнул Финнэй. - А вы знаете, что с этого холма на соседний перекинут мост и там находится высшая точка обзора? Как насчёт лучшей панорамы в городе и на свете?
  - Финнэй! - завопила девушка, выбираясь из под чьих-то брыкающихся ног. - Я вас обожаю! Пойдёмте туда скорее!
  - Я прямо не узнаю свою дочь, - пробормотал озадаченный Черный, и в интонации этой угадывалась плохо спрятанная радость.
  
  Спустя пару часов их можно было найти в таверне у подножия второго холма, который они, разумеется, тоже почтили своим вниманием. Этот холм тоже считался парком, на нём были вырыты искусственные озёра, и целые кланы водоплавающих птиц обитали на их просторах. Привыкшие к людям, они едва удостаивали их своим вниманием, когда те проходили практически над их головами по сложной системе мостков и бродовых переходов. Впрочем, на брошенную в воду пищу они реагировали более живо, и путники с завистью посматривали на стоящего неподалёку юношу, догадавшегося захватить с собой хлебные крошки: ураган машущих крыльев обметал его белоснежной бурей, словно героя легенды, и молодой человек, оказавшийся в центре внимания пернатых, казался очень гордым собой.
  - Когда мы приедем сюда в следующий раз, - с набитым ртом обсуждая этот эпизод, делилась Сибил, - я тоже наберу с собой целую кучу булок. И вокруг меня будут летать лебеди.
  В таверну они заглянули по инициативе её отца, который ни в какую не желал отпускать Финнэя, просто выплатив ему зароботанное, и настаивал на совместной трапезе. Так что теперь они сидели на балкончике, опоясывающем обеденный зал по периметру, с которого открывался вид на первый этаж, а из окон - на растущий склон, и потягивали горячее вино с пряностями. Через какое-то время девушка, извинившись, уединилась за малозаметной дверью в конце коридора, и Финнэй остался один на один с Чёрным.
  - Я хочу объяснить свой порыв. Вы даже не представляете, что сделали, - задумчиво произнёс этот странный господин, разделывая дымящееся жаркое. - И даже я сам не могу этого понять, вычленить нечто особенное, что сегодня произошло. Но факт остаётся фактом - моя дочь снова проснулась, стала живой. Это с ней впервые после смерти матери, я не знаю, как долго продлится её жизнерадостность, но... спасибо вам.
  - Я мог бы дать совет, но боюсь показаться навязчивым наглецом, - медленно произнёс Финнэй.
  - Готов выслушать ваш совет, сколь бы наглым и навязчивым он вам самому не показался, - сдержанно ответил Чёрный, сложив ладони домиком.
  - Проснитесь сами. Станьте живым. Она такая - рядом с вами.
  В глазах собеседника на краткий миг вспыхнул гнев; вспыхнул и тут же погас. Он превосходно управлял собой, этот незнакомец.
  - Вино хорошо развязывает язык, - как бы невзначай заметил он. - Во время нашей прогулки вы были куда скромнее. Я так понимаю, вам неизвестно моё имя?
  - Не имею чести, - подтвердил Финнэй, и ожидая, что тот наконец представится, учтиво начал: - Господин?..
  - Снимите очки, - вместо ответа повелел Чёрный. - Именно повелел. Финнэй не успел понять, когда и откуда в привычном уже голосе появились металлические нотки, которым нельзя было не повиноваться, а рука уже опускала ставшие бесполезными тёмные пластинки с металлической дужкой на стол.
  - Ну да, я догадывался, - кивнул сидящий напротив, ничуть не удивляясь увиденному, и беззвучно побарабанил пальцами по столу. - Знаете, я приму данный совет. Он очень отличается от тех, что давали мне лекари и советники... и мне кажется, этим и ценен. Постараюсь им воспользоваться.
  - Советники? - переспросил Финнэй с недоумением.
  - Позвольте мне остаться инкогнито, - поморщился Чёрный. - Так, ничего особенного, мелкий чин... не стоит продолжать этот разговор. Знаете, я тоже хочу дать вам совет, не знаю, ценный ли. Вспомнил вот, как вы в магазине интересовались детскими фантазиями о других мирах. Без Синеликого.
  - У меня есть основания не любить его, - пасмурно сказал Финнэй.
  - Действительно. Так вот, в сферу моих интересов этот феномен тоже входит. Я объясню вам кратко и потому очень упрощённо.
  - Почему же феномен? Это явление малоизучено, конечно...
  - Все, кто его изучает, спотыкаются на механизме мгновенного старения. Ни одно животное или растение не страдает от синего света, только люди. Чем мы отличаемся от прочих живых существ? Я изучил множество научных трудов по этому вопросу и пришёл к выводу, что Синеликого не должно быть. Его существование ничем научно не обосновано. И он материально не существует. Это иллюзия.
  - Но откуда он берётся?
  - Могу только предположить, но... Страх. Ожидание. Это порождение массового сознания, извержение накопившегося ужаса перед неизвестным. Вы знаете такого предсказателя - Лиадора? Многое из увиденного им в своём сумеречном сознании сбылось, и люди привыкли ему верить. Вот когда-то давно им было предсказано, что появится синее солнце, которое будет убивать старостью. И когда все поверили и прониклись страхом, бездна родила чудовище. И продолжает порождать его снова и снова, потому что теперь у людей есть причины бояться. Вы слышали, должно быть, что можно внушить себе болезнь и заболеть ею? В этот раз благодаря волне паники целого человечества произошёл скачок из количества в качество, и болезнь пришла во весь мир.
  - Аликифийцы заходят в убежища совершенно без страха, - возразил Финнэй, не смея, впрочем, возражать по самой сути этому безумцу. Впрочем, безумец казался безобидным, и его теорию было интересно послушать.
  - Они заходят без страха, только когда убежище прямо перед ними, - парировал Чёрный. - А вот попробуй задержать кого-нибудь из них, когда они стремятся попасть внутрь... Цивилизованные жители столицы будут драться как дикие звери, вот увидишь.
  - Но что меняет тот факт, что Синеликий нематериален? - всё-таки не удержался от вопроса Финнэй.
  - Ты можешь попробовать ему сопротивляться, - проникновенно сообщил собеседник, сверля его взглядом. - Я не вправе рисковать, потому что несу слишком тяжёлый груз ответственности за других. Возможно, когда-нибудь, когда его понесёт Сибил... Но ты - можешь прямо сейчас.
  - Как?
  - Просто не прячься. Твоё сознание - против сознания невежд, вытащивших на свет это страшное орудие убийства. На твоей стороне будет правда.
  - Вы видите, что я уже пробовал не прятаться? Да и что мне это даст, я же не могу помолодеть обратно? - шёпотом выкрикнул Финнэй, перед глазами которого за время их короткого разговора уже пронеслось и высохшее тело знакомого человека на родном острове, и сумасшедший сектант, поймавший его на мирных улицах Аликифии, который тоже призывал горожан смело встречать синий свет. Но... нет, он предлагал смириться с судьбой, а не сопротивляться ей.
  - Ты всё равно боялся при этом. А ты каждую секунду должен думать, что Синеликого нет. Что это явление не касается тебя. Что страх - удел тёмных людей, не умеющих принять истину и смирившихся перед чьим-то тёмным древним ужасом. И второй твой вопрос - увы, ответить на него ты сможешь только сам, если не побоишься. Я же просто предлагаю выбор.
  Он замолчал, ласково улыбаясь идущей к ним Сибил.
  - Ну что, дитя моё, нам пора. Прощайся с господином.
  Девушка обратила к нему взор сияющих глаз:
  - Господин Финнэй... Ой, а без очков вы так молодо выглядите!
  - С вашей юностью мне всё равно не соперничать, госпожа, - вернул он реплику и внезапно оказался в её крепких искренних объятиях. Господин Чёрный даже не смог это прокомментировать и сделал вид, что ничего не видит.
  - Спасибо вам, - шепнула Сибил на ухо Финнэю и по-детски энергично чмокнула в щёку. - Мы провели удивительный день.
  - Долгих счастливых лет вам, госпожа, - ответил он, смущаясь. - Вам обоим.
  
  Дома он не удержался и поделился изложенной Чёрным версией их мироустройства. Дженайя, пристроившаяся у окна и латающая подушку, недоверчиво нахмурилась:
  - Иллюзия? Так это вас иллюзия так изменила? Я бы не рискнула сопротивляться такой мощной штуке. Несколько минут - и всё, нет человека! А этот твой господин хорош, предлагать такое постороннему, да ещё и не сделавшему тебе ничего плохого!
  Но Атридея, к его удивлению, возражать не стала. Покусав нижнюю губу, она неуверенно заметила:
  - В его рассуждениях есть рациональное зерно. Меня тоже всегда смущала избранность человека из всего живого мира по отношению к Синеликому. Кошки и собаки не могли бы придумать и испугаться того, чего когда-то, наверное, испугались мы. И оно их не касается.
  - Это бред! - фыркнула Джи, впервые за долгое время не игнорируя её. Впрочем, если учесть, что этот шанс она использовала для подколки, полноценным общением это назвать было сложно.
  - А если бред - это Синеликий? - взорвалась Атридея. - И мы страдаем из-за чьей-то глупой фантазии?
  - А ты проверь, проверь, - нехорошо усмехнулась Джи. - Потом нам с Финнэем расскажешь... если успеешь.
  Атридея осеклась, застыла, мысленно моделируя ситуацию. Тут же её передёрнуло, и, махнув рукой со словами: "действительно, детские сказочки", она умолкла.
  - Хорошо, забудем, - примирительно сказал Финнэй, видя, как сознание обеих отторгает саму возможность сопротивления. - Сказки так сказки.
  
  
  Человеческая память порой творит удивительные вещи.
  Мы можем помнить в мельчайших подробностях ничем не примечательный эпизод из детства и пронести его через всю жизнь.
  Мы можем, только проснувшись, помнить сон, яркий и прекрасный, чтобы через какие-то неуловимые мгновения покинуть его мир навсегда.
  И ещё мы можем стереть из мозга неприятное, катастрофическое событие, которое не вписывается в ту уютную картину мира, в которой с нами всё хорошо и благополучно, ломает и обесценивает её. Стереть, только чтобы сберечь целостность психики.
  Такое бывает редко, но случается.
  
  Когда ночью из-за двери раздалось зычное: "Открывайте, городская стража!", Финнэй даже не догадывался, что могло послужить поводом их визита. Сонный, отчаянно зевающий, он впустил вместе с облачком мороза небольшой патрульный отряд, продрогший и злой после поздней осенней ночи, и непонимающе взглянул на офицера.
  - Кто ещё есть в доме? - отрывисто пролаял тот.
  - Что случилось? - щурясь, к ним подошла Дженайя, считающая, что на правах хозяйки дома и объясняться с полицией должна она. - Есть ещё одна женщина, Атридея Шемайна. Вы её ищете?
  - Джи! - негодующе воскликнул Финнэй. - Тебе не кажется, что ты опережаешь события?
  - Мы ищем одно лицо, и многое указывает на то, что оно должно находиться здесь, - уклончиво ответил стражник. - Где вы находились в последнюю ночь лета?
  - В доме, - ответила Дженайя, почему-то побледнев.
  - Все трое?
  - Ннет... Шемайны с нами тогда ещё не было.
  - Вы провели в доме всю ночь?
  - Конечно, мы спали, зачем бы нам понадобилось выходить?
  - Например, чтобы избавиться от трупа, - скучным голосом предположил офицер и в упор посмотрел на неё.
  Девчонка, медленно пятясь, в общем молчании отступила в угол загнанным зверьком, забилась в крупной дрожи.
  - Это всё она! - вдруг неистово выкрикнула Джи. - Это она навела на меня стражу! Или даже вы вдвоём, понятно, я вам мешаю!
  - Что ты такое говоришь... - растерянно и горько проговорил Финнэй.
  - Нас никто не "наводил", - решил восстановить справедливость страж порядка. - Труп мужчины с проломленным черепом застрял в зарослях под обрывом, вместо того, чтобы быть унесённым течением ручья, как вы, вероятно, рассчитывали. Мы произвели опрос соседей. И один из опрошенных припомнил, что видел, как человек из этого дома тащил упомянутой ночью к обрыву что-то продолговатое, как раз в человеческий рост, и тяжёлое. Мы не знали, кто именно из вас это сделал, но теперь - именно вам я от имени Аликифии предъявляю обвинение в совершении убийства.
  Из своей комнаты вышла и молчаливым призраком застыла за его спиной Атридея, и он не мог понять, что та ощущает при этих словах.
  Сам же Финнэй смотрел на Дженайю с ужасом и жалостью. Она не соображала, что говорит. Она даже не думала прятаться, отрицать, изворачиваться. У неё все мысли только о нём. Ревность, жёлтый зверь, зверь цвета безумия, не щадит рассудка и способен выжрать человека изнутри дочиста, оставив одну оболочку. Он теперь видел это ясно как никогда, и наконец понял, как может искупить своё непроходящее чувство вины, странное чувство, не имеющее логического объяснения.
  Когда не можешь поделиться крыльями - сумей в полёте перехватить выпущенную в другого стрелу.
  - Вы же видите, что она не в себе, - мягко указал он на очевидное. - Это я сделал, офицер. Но я убил его защищаясь, потому что убитый ворвался той ночью в наш дом и у него с собой был нож. И он его принёс явно не хлеб нарезать.
  - Да, нож там тоже был, - подтвердил один из младших стражников.
  - Кстати, к вопросу, почему вы живёте в принадлежащем общине здании, мы вернёмся отдельно, - вздохнул начальник отряда. - Предлагаю посторонним лицам своевременно покинуть его в добровольном порядке, иначе будут применены административные меры. А что касается вас, - он вновь обернулся к Финнэю, - не вижу смысла спорить с тем, кто добросердечно признаёт свою вину. Обвиняемый, вам придётся пройти с нами.
  Финнэй повиновался. Он был в своём праве; ну даже и случись так на самом деле - что же, нельзя убивать нападающих на тебя разбойников? Поэтому, ступая в окружении стражи, он чувствовал себя уверенно и был убеждён, что его скоро отпустят.
  Атридея наконец очнулась и с жалобным, каким-то чаячьим криком бросилась за ними вслед.
  А в углу дома, обхватив колени руками и уткнувшись в них лбом, сидела Джи, умирая от стыда и раскаяния.
  
  Его всё-таки не отпустили. Суд прошёл быстро. Маленький пыльный кабинет, похожий на подсобное помещение, стол и стул с высокой спинкой под государственным гербом, украшавшим стену. Рядом какая-то нелепая тумбочка, за которой приткнулся секретарь с высунутым от усердия языком. Самого судью Финнэй даже не запомнил, только бородавку на носу - он почему-то не мог глаз с неё свести. Этой бородавке он пытался объяснить, как всё получилось, но та всё понимала по-своему.
  - Вы же не отрицаете, что могли просто пригласить этого человека в гости? - тусклым голосом интересовалась бородавка, глядя в окно с решётками.
  - Боги морские, да для чего? - взорвался Финнэй.
  - Суду вопросы не задают. Это вы должны отвечать на поставленный судом вопрос.
  - Я мог бы всё, что угодно, - зло ответил Финнэй, делая ударение на "мог", но я его не приглашал. Он сам влез среди ночи и пытался меня убить.
  - Что вам помешало просто препятствовать преступному замыслу? Вы же могли его просто ранить и таким образом остановить? - задала очередную нелепицу бородавка, и ему пришлось отвечать такими же глупыми словами:
  - Не учёл сил. Не успел сообразить, как ударить иначе. Да и никто не смог бы на моём месте. Я не планировал его убивать, так вышло. А бревно не такой тонкий инструмент, чтобы его воздействие можно было точно рассчитать.
  - Превышение необходимой обороны, - суконно сообщил судья в сторону секретаря, и тот, довольный, застрочил что-то в своих бумагах. Закончив, он передал их судье, который с важным видом поставил внизу закорючку подписи, откашлялся и, встав со стула, зачитал приговор - именем империи и округа Аликифии, Финнэй, родившийся тогда-то и там-то, обвиняемый в убийстве неустановленной следствием личности мужского пола, совершённом тогда-то и там-то, превысил необходимую оборону при защите и приговаривается к смерти через естественный ход вещей.
  - Это значит, от старости?!
  - Да. Но для вас она наступит гораздо раньше.
  
  
  Небольшая пыльная площадь, ограниченная с одной стороны зданием суда, а с другой - тюрьмой для тех незначительных преступников, которые не смогли заслужить казнь своими деяниями, увенчана была единственным высоким мраморным столбом в центре под неусыпным надзором караула. Ошеломлённого Финнэя приковали к нему и оставили ждать своей участи на неопределённо долгое время. Впрочем, пищей и водой обеспечивали исправно: казнь должна была совершиться предписанным способом, а не из-за голода или жажды.
  Несколько зевак, обрадованные новым зрелищем, принялись швырять в него гнилью. Но тут орлом налетела Атридея, смяла всех, яростная и прекрасная, а Финнэю, отрешённо любовавшемуся всем этим, отвесила полноценную пощёчину. Он не успел опомниться, а она уже схватила его лицо обеими руками и с той же страстью принялась осыпать поцелуями - в щёки, губы, глаза, куда придётся.
  - Дурак, - стонала она сквозь слёзы. - Зачем ты это сделал?
  Ему сразу вспомнилась давняя встреча под пинией, когда он так же беспомощно отчитывал её, теми же словами. Как интересно завершается круг.
  - Я больше не мог прятаться за спиной девчонки, - сквозь силу улыбнулся Финнэй. - В конце концов, она проломила кому-то голову, спасая меня. Знаешь... страха почему-то ещё нет, я, наверное, просто не могу ещё осознать, что меня ждёт.
  - Но ведь должен же быть какой-то выход, способ убежать, - настаивала Атридея.
  - Нет. Вспомни "Тайны Аликифии", главу о позорном столбе. С него ещё никто не сходил живым.
  
  Сначала упрямая Атридея намеревалась подкупить охрану, благо запас от прежних заработков Финнэя оставался при ней, но при имеющемся количестве караула это было немыслимо, а кто у них считался главным, чтобы обратиться непосредственно к нему, отчаянной спасительнице выяснить не удалось. Отчаявшись, она вломилась прямо к начальнику тюрьмы, но тот оказался принципиальным - наорал да выставил вон, пообещав в следующий раз привлечь за попытку дать взятку.
  После захода солнца она принесла откуда-то тёплую куртку, подбитую мехом: костров, разводимых по периметру столба, оказалось недостаточно для растущих ночных морозов. Когда она накинула куртку Финнэю на плечи и уселась рядом, устроившись головой на его груди, кто-то из охраны не выдержал такого явного пренебрежения правилами и направился к ним.
  - Что это за дом свиданий вы тут устроили, госпожа? - неприязненно осведомился он, зыркая из-под густых сведённых бровей. - Ещё вина и фруктов принесите и прикажите нам всем отвернуться!
  Она встала, оказавшись ему по грудь, но смотрела так, будто это стражник был где-то далеко внизу, а она распоряжалась его жизнью и смертью:
  - А вы не отворачивайтесь, любезнейший. Смотрите, любуйтесь до последнего, глаз ни на минуту не спускайте, до самого синего света, и не забудьте порадоваться, когда невиновный человек погибнет по вашей вине! Потому что это вы обеспечиваете выполнение несправедливых приговоров! Я остаюсь здесь, и никакая сила не заберёт меня отсюда!
  Её собеседник побагровел, плюнул и ушёл на своё место. Атридея, тоже раскрасневшаяся, села обратно, тяжело дыша.
  - Зачем тебе оставаться тут? - спросил Финнэй, стараясь не думать, как она представила его слуге закона. - Тебе будет тяжело на это смотреть. Лучше уходи сразу.
  Она смерила его неожиданно презрительным взглядом.
  - Ты решил, что я уйду, бросив тебя здесь? Твоя судьба - она и моя тоже.
  Тогда он заорал на неё. Он умолял, а потом вспоминал все грязные ругательства, пытаясь прошибить её не одним, так другим, прогнать, защитить, спасти! Но она непреклонно скрестила руки на груди и неожиданно мягко перебила его:
  - Любимый, не старайся. Я знаю, для чего ты всё это говоришь, а поэтому - говоришь напрасно. Если не будет тебя, то смысла в этом мире уже не останется, разве тебе не понятно?
  Он устало откинулся к столбу, стукнувшись о него затылком. Посмотрел наверх...
  Рыжее пламя костров пожирало звёзды, скрадывая их деликатный свет. Оно пожирало ночь вокруг людей в центре площади, довольно трещало обильной пищей и великодушно делилось теплом. Где-то за ними стояла невидимая цепочка охраны, и их бесплотные взгляды щекотали ему кожу.
  - Тогда слушай... Я не собираюсь умирать. Помнишь, что открыл нам Чёрный? Я восстану против Синеликого. Когда меня коснутся его лучи, мне придётся осознать, что их не существует. Осознать со всей жадностью жизни, больше, чем что-либо ещё. И ты должна сделать то же самое, если хочешь остаться со мной. Обещаешь?
  - Ты правда так поверил тогда этому человеку? - нахмурилась Атридея.
  - Атри. У меня просто нет другого выхода, маленькая. Ты же видишь, нет. Если нам подсказали способ, дающий хоть малейший шанс спастись, почему бы им не воспользоваться?
  Он произвёл мысленное усилие - и стёр чужие липкие взгляды со своего лица.
  
  
  Они потеряли счёт времени. Им не было известно, шли дни или недели. Солнце, обычное жёлтое солнце, пролетая свой обычный дневной путь, то сливалось для них в сверкающую дугу над головами, сменяющуюся чёрной вспышкой ночи - а иногда, напротив, зависало неподвижно на множество эпох подряд. Иногда шёл дождь, стеклянные струи которого они раздвигали руками, как завесу, и подолгу бродили в тумане, исследуя его рваную серую бесконечность, сквозь которую ровно и терпеливо, подобно сигнальным огням, продолжали светиться площадные костры.
  Лихорадка нервного ожидания завладела их разумом. Неизбежность не давала покоя, неопределённая отсрочка мучала и терзала. Финнэя, однажды всё-таки сумевшего в красках представить ожидаемое, трясло мелкой судорожной дрожью, отпускало - и начинало бить вновь.
  - А что, если он так и не появится? - спросила в пространство не то у него, не то у себя самой Атридея, и Финнэй, представив, как много лет, до конца жизни будет вот так сидеть привязанным у столба, долго думал потом, что же хуже.
  Иногда она отлучалась и приносила ему какой-нибудь фрукт или миску горячей каши с мясом, чтобы как-то приободрить; один раз ей удалось добыть большой цветастый рапан, и по очереди прикладывая к нему уши, пленники позорного столба слушали доносящийся изнутри призывный шум моря.
  В одну из таких отлучек возле него оказалась Дженайя. Молча присела на пятки напротив и опустила голову, избегая смотреть в глаза.
  - Привет, - тихо сказал он первым. Она рывком подняла голову:
  - Финнэй... Тебе не следовало на себя наговаривать... Я виновата, что спровоцировала, но... мне на твоём месте было бы лучше, идиот. Как я тебя люблю. Как я тебя ненавижу. Прости меня за всё...
  - Не плачь. Джи, смешная девчонка...
  - Ты не обижаешься?
  - За что? Ведь это было моё решение. И отвечать за него буду я.
  Он чуть было не добавил "и Атридея", но вовремя прикусил язык, чтобы у этой сумасбродной девицы не возникло идеи остаться тут же, рядом с ним, и испытать судьбу. Хватит с судьбы их двоих, раз уж она так держит их вместе...
  И в этот момент ударил гонг.
  Судьба услышала своё имя и подняла голову.
  Дженайя растерянно заоглядывалась; ей непривычно было оставаться на месте, слыша эти звуки, но и уйти от Финнэя ей было не в силах.
  - Заберите ребёнка с площади! - крикнул он охране. - Она ни в чём не виновата, спрячьте её, уроды!!
  - Ребёнка? - сверкнула глазами Джи, гневно сощурилась, и Финнэй с облегчением понял, что оскорбил её как никто никогда прежде, и теперь она уйдёт своими ногами, даже без помощи несущихся к ним сломя ноги дюжих мужиков, и спасёт себе жизнь. - Ты так ничего обо мне и не понял, да?
  Она развернулась и с достоинством, сопровождаемая растерянными стражниками, скрылась в здании тюрьмы, в которой уже начали с хлопаньем опускать портьеры: закатное небо стремительно наливалось болезненной, блистающей синевой.
  С другой стороны площади бежала Атридея, белая как мел. Она встала рядом с Финнэем и крепко взяла его за руку.
  - Госпожа, может, вам бы тоже в укрытие? - робко спросил один из торопящихся в спасительную тьму караульных, но удостоился лишь холодного короткого "Прочь" и был таков следом за сослуживцами.
  Они остались одни на небольшом пыльном квадрате земли, словно уродливая заплата, выделяющемся на прекрасном одеянии Аликифии. При голубом сиянии они казались друг другу бледными мраморными статуями.
  - Ты готов?
  - Я готов уже давно. И не готов. Как себя к такому подготовить?
  - Ты дрожишь. Не бойся...
  - Это отражение твоей дрожи. Помоги мне успокоиться... Помоги мне пережить этот страх...
  - Помни о пещере. Она всегда с нами.
  Тёплая волна залила его изнутри, но когда над крышами появились и ударили в столб, словно копья, сияющие синие лучи, сползая к его голове, он всё-таки не смог удержаться от отчаянного, разрывающего гортань крика, балансирующего на грани паники и ярости, словно он был охотником, вышедшим прямо на опасного хищного зверя, и ни один из них не мог развернуться, чтобы освободить тропу.
  
  Пробиться сквозь иллюзию...
  
  Его не существует.
  Синие тени от больших парусов на земле, трепещущие, как живые.
  Скрюченное тело односельчанина среди побитых горшков и рваной ткани на разорённой ярмарке.
  Бред предсказателя, выдумка миллионов испуганных разумов.
  Бег по каменистой земле безымянного острова, прочь от крошечной синей звезды, лениво догоняющей свою добычу.
  Безумный старик, поймавший испуганного мальчишку сухими, но цепкими пальцами, вскоре переставший называться человеком и превратившийся в бесформенный кусок сухого мяса.
  Нелепая, невидимая прочими живыми существами игрушка разума.
  Пот на лбу крупными каплями, напряжение превыше всех возможностей.
  Новое, усталое тело его прекрасной девочки, ушедшей в неизвестность. Пятнадцать украденных лет.
  Это не страх более, нет; это гнев, направленный против чужого невежества.
  И тогда крик, продолжавший звучать, крик, которым он был сейчас весь, оформился в торжествующую, победную формулу:
  - Отрицаю!
  И настала тьма, поглотившая всё вокруг. Он висел среди пустоты, ничем не поддерживаемый, а потом ощутил, что ноги его вновь касаются земли.
  
  
  Кромешная темнота перед глазами расступилась в обычную звёздную ночь, и Финнэй обнаружил, что стоит возле бухты. Обрыв, с которого начинался её крутой песчаный склон, едва скрытый кустами, был виден уже отсюда. Ничего не понимая, он спустился к воде.
  - Погоди, я с тобой!
  - Ты что? - оторопел Финнэй, глядя, как подруга приближается, раздвигая колючие кусты и ежеминутно цепляясь за них рукавами. - Я же за мидиями! Это долго, небезопасно... и тебя хватятся!
  Я когда-то уже произносил эту фразу. Я стоял на этом берегу, и смотрел, как Атри подходит ко мне. А потом мы отправились в море и всё пошло кувырком.
  - Не хватятся, - легкомысленно отмахнулась та. - Все уехали на какой-то светский приём. Дома одни слуги, а им до меня дела нет. Так что, если моё общество тебе не докучает...
  Неужели... это срабатывает именно так? Мы - это снова мы?
  Страшное предчувствие обожгло изнутри льдом.
  - Светлячок, - хрипло произнёс Финнэй и облизнул пересохшие губы. - Скажи... ты помнишь пещеру?
  - Пещеру? - она непонимающе нахмурилась. - о чём ты?
  Он помедлил, пытаясь справиться с неожиданно накатившей горечью. Всё было просто превосходно - они юны, они ничего не потеряли, но где же та, постаревшая Атридея, куда вернулась она? Стоит так же, где-то на недостижимом берегу перед ничего не помнящим другим Финнэем, который никогда ещё и не плавал с ней за мидиями? Ему отчаянно захотелось встретиться именно с ней, с которой он пережил так многое, обнять, помолчать о пережитом... А если она не смогла там, на площади, справиться со своим ужасом и рассыпалась в древний прах? Или её, той, вообще никогда не существовало, если время начало идти для него снова?
  Нет, нет, конечно, это она. Она единственная в мире, просто ещё многого не знает.
  - Знаешь... - он взял её ладони в свои, она вздрогнула и недоумённо взглянула на него. Ах да, он же никогда ещё не был с ней так близок. - Знаешь, мне очень хотелось бы, чтобы ты дождалась меня в безопасности. Если хочешь, посиди в трактире. Да, там, пожалуй, будет лучше всего. Хадар будет рад тебя видеть. А когда я вернусь, мы проболтаем всю ночь на заднем дворе.
  Боги, как же ему не хочется никуда плыть, так тошно и гадко на душе. Но если остаться на берегу ни с того ни с сего, это её напугает, а придумывать отговорки он был сейчас не в состоянии.
  - Ты правда так думаешь? - она уже не выглядела столь уверенной в своём желании плыть куда-то.
  - Конечно, - ободряюще улыбнулся Финнэй. - И вот ещё что... Пусть он поможет тебе дождаться меня поскорей.
  Раскрыв ладонь Атридеи своими пальцами, он опустил в неё серебряную цепочку, на которой качался бирюзовый дельфин.
  Шли мгновения, и тоска всё больше и больше наполняла Финнэя, который понимал, что никогда не сможет рассказать, объяснить, понять... Что ему придётся теперь всегда носить это только в себе.
  А потом произошло нечто.
  Её рука дрогнула и в выражении лица что-то резко изменилось, как будто в неё, беззаботную и весёлую, только что ожидавшую необычного переживания на новой прогулке, вселился чужой дух, принадлежащий более взрослому человеку, который пережил самое страшное. Он просвечивал сквозь неё, как пламя. А может, так казалось только мальчишке, не смеющему поверить в своё счастье.
  Зелёные глаза расширились, рывком выпуская пережитую боль, и девушка едва слышно прошептала:
  - Финнэй... родной мой, мы смогли вернуться?..
  Её ноги подкосились, и Атридея осела на песок. Финнэй почти успел подхватить её, но понял, что тоже не может устоять, и опустился следом.
  - Ты догнала меня, да? - горячо зашептал он ей в самое ухо, сидя рядом на коленях и держа её в объятиях. - Всё получилось. Он не смог тебя забрать. Ты победитель, молодец моя, умница...
  Они плакали от облегчения, не стесняясь, и потеряв счёт времени, вытирали друг другу слёзы ладонями, пока те продолжали течь, а потом легли в обнимку, чувствуя тепло любимых рук и глядя в звёздное небо. Им нужно было набраться сил.
  У ног ворчал и суетился прибой. Звёзды подмигивали, мерцали, и где-то далеко среди них летел бестелесный призрак, порождение человеческого разума, которого не должно было быть.
  - Светлячок, - негромко окликнул Финнэй и, почувствовав вопросительное шевеление головы, продолжил: - Мне кажется, у нас теперь есть миссия на всю жизнь. Мы должны рассказать всем, что Синеликий не властен над бесстрашными.
  - Но ведь нам никто не поверит... Тем более, мы снова стали юными. Кто слушает детей?
  - Значит, наши слова должны быть более убедительными, - вздохнул он. - Но цель того стоит. Представляешь, если поверят все... больше никому и никогда не придётся прятаться.
  - Да, - помолчав, согласилась она. - Цель того стоит.
  
  ЭПИЛОГ
  
  Весенним погожим днём юноша поднимался по широкой дороге, что поросла старыми высокими деревьями, смыкающимися над головой светлой зелёной аркой. Тень от молодой листвы нежным кружевом ложилась на дорогу, укрывая путника от яркого солнца. Он был светловолос, с резкими, но притягательными чертами лица, шагал уверенно и широко. Рядом с ним вприпрыжку носился щенок крупной пастушьей породы, заросший кучерявой непослушной шерстью. Иногда он убегал далеко вперёд или назад, и хозяин весело окликал его, дожидаясь, пока нескладный собачий подросток вернётся к ноге.
  Так, то вместе, то по отдельности, они пришли к тупику, который недавно приехавший в столицу юноша никак не ожидал здесь увидеть. Некогда роскошная, а теперь пришедшая в запустение усадьба уютно расположилась перед огромным садом, которому не видать было конца и края.
  - Куда же дальше, - пробормотал он вслух, остановившись у изгороди. Огромный якорь и мачта во дворе притягивали взгляд, и молодой человек невольно задержался, изучая их. - Какие интересные люди тут живут...
  Он непроизвольно коснулся калитки. Быть может, он и не собирался заходить, а просто искал руке опору.
  Из-за угла дома появилась веснушчатая тёмненькая девчушка, увидела его, споткнулась от неожиданности и с возмущением подбежала вплотную к ограде:
  - Что это ты тут высматриваешь? Здесь уже нет музея! Закрыто!
  Огромные карие глаза метали молнии, грудь часто вздымалась от частого дыхания. Он невольно залюбовался прекрасной сердитой бестией... впрочем, бестией ли, быть может, это покинувшая сад дриада?
  - Не любишь гостей? - улыбнулся юноша. Жёсткая линия губ от этого смягчилась, разошлась, и Дженайя увидела совершенно другого человека, понравившегося ей гораздо больше.
  - Люблю, если прошеные, - немного теплее парировала она, но во двор не звала. Она долго жила одна в усадьбе, никогда не приглашала никого внутрь и не привыкла доверять людям, даже если они выглядят так... приятно.
  Щенок, догнавший хозяина в очередной раз, басовито гавкнул, прыгнул на изгородь и умостил на ней пышные передние лапы, соперничающие с человеческой ладонью.
  Дриада отшатнулась и замерла. Кажется, она готова была убежать. Пёс смотрел на неё удивлённо, но без злобы, потом наклонил голову набок и высунул язык.
  - Ты его боишься? - поднял брови юноша. Кажется, это расстроило его, хотя он пока не понял, почему. - Не надо. Смотри, он виляет хвостом... Ах да, ты же оттуда не видишь. Он правда не хочет тебе зла.
  - Все собаки - одно зло, - сердито возразила девчонка. - Я их всех ненавижу!
  - А Кунай - добрый. Дай мне свою руку.
  - Ты смеёшься, что ли?! Он же укусит!
  - Дай. Пожалуйста.
  И он первым протянул свою, и смог дождаться, и что-то в его сердце мягко дрогнуло, когда его пальцев доверчиво коснулись другие, дрожащие от волнения, пахнущие садом и солнцем. Соединив руки, они вместе притронулись к собачьей шерсти, гладили Куная по огромной голове, и тот, разомлевший, старался не шелохнуться, пока в сердцах по обе стороны изгороди впервые рождалось и начинало тянуться друг к другу самое сложное, самое жестокое, самое светлое из чувств.
  
   (с) Hunter, апрель 2014 - 6 октября 2015
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"