Бабусины рассказы начинаются просто: "Про то, как".
- "про то, как они с Кузнечихой (Верой Кузнецовой, соседской девочкой) собирали колоски"
- "про то, как её, шестилетнюю, мать посылала в Мичуринск за хлебом"
- "про свинью"
- "про то, как судили отца"
- "про бабку Марью"
- "про поступление в педагогическое училище"
- "про Ольгу Палну"
- "про куклу"
- "про Большой театр" и нет им конца.
Но главный рассказ: "Про деда Васю".
Дед Вася - Бабушкин отец. Нам он дедушка, прадедушка, поэтому так и зовем: "Дед Вася".
Недавно я нашла его на сайте www.obd-memorial.ru
Он погиб 26 января 1943 под Сталинградом и похоронен у деревни Городище.
Призван дед Вася был осенью 1942.
Почему не 1941-го?
Сейчас расскажу...
Каким он был, никто не знает. Черты лица его унесены временем. От деда не осталось ни одной фотографии. Бабуся с сестрой помнят лишь смутный облик: высокий, черноволосый. Любил сидеть у печки на корточках. Прислонится спиной к горячим кирпичам и сидит, курит махорку-самосад. И - молчит. Он был молчуном. Это бабка тарахтелка. Звали его Василием Еромолаевичем. Её - Марией Федоровной. В просторечии - бабкой Марьей. Она была на пять лет старше мужа. Затарахтит, он её рукой отодвинет: "А ну-ка...". И за своё.
Жили они в селе в пяти километрах от Первомайска Тамбовской области, раньше - Богоявленска. Детей было пятеро. Старшая девочка, не прожив пяти лет, "померла глотошной" - от ангины, значит. Младший сын, Василий Васильевич, уже после войны, в 60-х годах погиб нелепой глупой смертью: он был комбайнер. Любил собак, живность разную. Больше людей, говорят. В пересменок улегся со щенком в тенек - под комбайн, в поле дело было, уснул, а сменщик не заметил, завел мотор - и не стало брата Васи. Семьи у него не было, мать - сестры да собаки, с которыми он не расставался, повыли, поплакали - и все.
Бабка Марья говорила, он и наша Бабуся были один в один похожи на отца.
Какие думы тревожили голову деда Васи - неизвестно. Будто бы, были они всегда "своими". Чужими - он не пользовался. Что надумал, то и делал. Дед Вася не вступил в колхоз. Все вступали - а он не вступил, остался единоличником. Почему? Предположу, не мог расстаться с лошадью. Любил животных. Эта любовь и сыну передалась. У него была простая каурая нескладная лошаденка и телега с санями. Уговаривали его всем селом. Набивались в избу, вели беседы, причем и председатель, и "вступившие" односельчане. Уговаривают - он молчит, уговаривают - молчит. Потом поднялся с корточек, махнул: "Идите на!..", - и вышел. От него отступились, но огород, как и положено, урезали. Да плюс налогами обложили: не выпендривайся, будь, как все.
Сейчас думаю, что принуждение быть "как все", в какой-то мере имело смысл. Особенно в свете его дальнейшей участи. Не растекайся. Плыви в русле общей для народа судьбы. Река знает, куда ей течь.
И вот единоличник. Чем жить? Где работать? Выручила лошаденка. В пятнадцати верстах он села была мельница. Директор мельницы взял мужика с лошадью для подвоза дров, мешков и прочего скарба. Дед был не только лошадником, он и руками кой-чего умел: Бабуся помнит сделанную им коляску с деревянными колесами для малышей. Помнит, как подвозил он их до поворота на мельницу. Посадит на телегу - прокатит и ссаживает у околицы. Так и жили. Скудно, но Бабка Марья говорила, неплохо. У них были куры, овцы и корова. Никто их не притеснял, только вот огород... От 20 соток отрезали три, и они заросли бурьяном...
Не было бы беды, да началась финская война, и все стали "запасать". Что именно, знаете: соль, спички, муку. Бабка Марья принялась подзуживать: "Васькь, купи муки! Васькь, купи муки!". Работникам мельницы разрешалось покупать муку для личных нужд. Зудит - он молчит, зудит - молчит. Купил, лишь когда купили два подсобника и сам директор. Откуда им было знать, что вышел указ Молотова, и с 1 декабря 1939 г. правительство запретило продажу муки, а затем и печеного хлеба в сельских местностях?
А пять мешков - не пять килограммов.
Кто-то донес, и вся мельница села, кроме директора.
Муку отобрали.
Когда отбирали бабка, Марья пыталась припрятать полмешочка, но кульки нашли и конфисковали. Суд был показательный, как в фильме "Журавушка" - судили "всем сялом". Бабуся вспоминает: "Запустили всех в клуб, отца привели и посадили почему-то отдельно ото всех. Нам, маленьким, было непонятно, почему он сидит один? Мы с братом шныряли к нему на скамейку: подбежим, присядем. Нас гоняли. А потом махнули рукой: пусть!" Так и сидел он на скамье подсудимых, облепленный детьми, а бабка Марья норовила прорваться к нему с грудной дочкой, привязанной к себе платком (это с нашей выборгской тётушкой, о которой я не раз писала).
Деду Васе дали пять лет.
Отправили в колонию под Архангельск - валить лес.
Неугомонная бабка Марья подала "на пересуд". Когда подала, неизвестно, но суд состоялся в середине сорокового или в начале сорок первого года. Как показали события, лучше бы ей не подавать, пусть бы он отсидел свои пять лет, но кто ж знал? Суд был областной. Она отправилась в Тамбов опять же с тремя детьми и годовалой девочкой на руках. Здесь ей улыбнулось счастье: женщина-адвокат выступала так, что сумела доказать: не знал он про указ! Простой работник, газет не выписывал - откуда ему знать? Показывала на обвешанную детьми бабку Марью: вот, мол - как им теперь? Деду Васе скостили срок до двух с половиной лет.
Когда мне было 12-13, бабка Марья жила с нами. Начну выступать, она мне: "Танькь, ты как прокуров". Разницы между адвокатом и прокурором она не видела. Адвокат на суде запала ей в душу, и она мечтала, чтоб, если не дети, то хотя бы внуки "вывчились" на прокуроров. Но не судьба.
Теперь вопрос: на что они жили?
Деда забрали, муку конфисковали, огород небольшой - на что?
Во-первых, продали корову. Обменяли её на козу Милку. Коза была шибко молочная и давала до 3-х литров молока в день. Во-вторых, бабка Марья приноровилась толочь табак и отправлять его на Моршанскую табачную фабрику. Толкла его в мазанке. Рассовывала по мешкам - и отвозила. Табак был и свой, и "сдельный", т.е. работала она за гроши (и "за астму", от которой потом умерла).
Началась война. Мимо них по большаку пошли беженцы. Некоторые останавливались в их избе. Бабуся запомнила: нерусские. И будто бы из Львова. Несли корзины с... деньгами и продуктами: хлебом, яйцами. С ними были высокие здоровые парни - усы пробивались. Бабка Марья не выдержала, спросила: "Чего ж не на фронте?" "Им по шестнадцать лет!" - отмахнулась беженка.
Фронт до села не дошел. Но немецкие самолеты летали. Сбрасывали бомбы на железнодорожную станцию Первомайска. Все помнят, что бомб было пять - но ни одна не взорвалась. А над селом разбрасывали листовки. Однажды ребятишки - и Бабуся в том числе - бежали за самолетом, кричали что-то, размахивали кофтами. Как их не расстреляли, непонятно. С самолета сбросили ящик. Они кинулись к нему открывать - а ящик то ли взорвался, то ли еще что, но соседскому мальчику обожгло руки. Внутри были листовки с призывами сдаваться. Еще был случай: над селом разгорелся бой между немецким самолетом и нашим "ястребком". Чем кончился, Бабуся не помнит, говорит: "Улетели оба".
В начале осени 1942 года - кажется, в начале октября, в окно постучали. Дело было ночью. Бабка Марья открыла, а это дед Вася. Вот и сыграл её "пересуд": кончился срок, и деда отпустили домой. Пришел худой, изможденный. Сказал, что сильно голодали, ходили за тринадцать верст копать гнилую картошку на колхозном поле. Первое, что бабка спросила: "Васькь, тебя кто видел?" Он сказал, нет. Бабка Марья ему: "Спрячься!" Дед промолчал, а наутро пошел в военкомат. Вместе со всеми пошел - заодно, не стал "единоличником". А ведь был в селе парень - всю войну в погребе просидел. Видели его, как гулял по ночам в бабьей одежде. После амнистии вышел - хоть бы что, ссы в глаза - божья роса.
Ушел в военкомат - и сразу его призвали.
Побыл несколько дней дома - и пошел, считай, из архангельских лагерей Родину защищать. И погиб. Два письма всего прислал: одно с дороги, второе - из какого-то эшелона. В последнем приписал: "Везут нас к Сталинграду". Это правда - все помнят, такая приписка была, несмотря на цензуру и прочие строгости. Бабка Марья успела ему посылку с носками послать - во втором письме благодарил.
А те, которые в погребах отсиживались да "шестнадцатилетними" топали в тыл, не погибли. У меня нет на них зла, но есть большое подозрение, что это их дети-внуки, устроили "перестройку" и сейчас обгаживают Победу...
Так одно предательство тянет за собой другое и оправдание первого.
Неслучайно же нынче оправдывают Власова и "входят в его положение", настраивают простодушных против парада в день Победы - мостовая де испортится, снимают фильмы про штрафбаты и вырезают из "Семнадцати мгновений" кадры, когда Штирлиц празднует 23 февраля и т.д.
Не могут же люди в здравом уме и светлой памяти плевать на их общую, спаянную кровью, судьбу. Значит, общей она не была.
Городище это по странному стечению обстоятельств было основано в 1827 году переселенцами из Тамбовской губернии - сел Уваровка и Городище, по названию которого и было названо новое село. Когда-то на этом месте проходила воздвигнутая по приказу Петра I Царицынская сторожевая линия для защиты России от набегов кочевников.
Воистину: пахать да защищать - две главные работы на Руси.
Красноармеец Сухарев Василий Ермолаевич похоронен на втором.
Там есть плита с его именем - двоюродный брат ездил, кланялся праху.
До Волги рукой подать. Не отступил, как говорится. На правом берегу лег.
"Выстрел грянет - ворон кру-у-жит..."
Вот как описывают события историки:
"В августе 1942 года немецкие войска вплотную подошли к Сталинграду. 23 августа Группа 35-й дивизии и 169-й танковой бригады перешла в контратаку из района Самофаловки, стремясь соединиться с частями 14-го танкового корпуса, стремительно прорвавшиеся к Волге и оказавшиеся отрезанными от своих. В ходе наступления гитлеровцы вышли к Большой Россошке, где оборонялась 87-я стрелковая дивизия 62-й армии. В ходе тяжелейших боев ценой собственных жизней советским солдатам удалось на целую неделю задержать здесь гитлеровцев. В ходе этих боев деревни Большие и Малые Россошки были превращены в пепел.
В январе 1943 года уже окруженные немецкие войска снова из последних сил защищали находившиеся в этом районе два своих аэродрома. Снова в районе Россошек шли тяжелые бои, снова с обеих сторон были неисчислимые потери".
Похоронка пришла в феврале или в марте 1943.
Бабка Марья осталась с четырьмя детьми одна одинешенька, благо им было уже по одиннадцать-тринадцать, и только младшей четыре годика. Весной 1943-го в их селе вновь останавливались войска - шли к фронту, который был рядом, километрах в пятидесяти. Наверное, Воронежский под командованием Еременко. Бойцы были "нарядные", в белых полушубках. Угощали детей хлебом и чем-то еще "из пайка". Бабуся помнит, как сидели они на печке, а солдатики протягивали им наверх угощение. Пели песни с деревенскими невестами.
Односельчане потом рассказывали, что "все они полегли".
Возможно, это легенда.
Пенсию за отца "положили" маленькую. Можно было озлобиться, сказать: "Вот он - погиб, а власть о сиротах не позаботилась" и проч. Но это как-то не приходило в голову. Как не приходило и не приходит то, что смерть его была "искупительной жертвой" за богоотступничество народа в революцию. Вот не подходит к его подвигу слово "жертва", словно он ягненок или овца, которого взяли за шкирку и потащили к жертвенному огню. У него был выбор: спрятаться в погребе - или, не таясь, выйти утром на большак и отправиться в военкомат. Он его сделал - влился каплей в большую реку, и вода её - утекла далеко-далеко...
Покоя не дают отсидевшиеся в погребах, пристроившиеся "по броне", призванные на фронт, но не желавшие защищать "эту страну" и затаившие злобу, бежавшие с липовыми справками в тыл и подделавшие год рождения - их, оказывается, было много! Такое впечатление, что сейчас их время. Они нас без войны оккупировали. А одураченные да помраченные подпевают им, звонят на "Эхо Москвы" - поддакивают: "Не надо парада, не надо - асфальт портится! Дорого потом ремонтировать".
Когда вы перестанете звонить?! Когда до вас дойдет, с кем разговариваете, перед кем распахиваете душу? Когда перестанете, оборванные да босые, петь задорные частушки и позировать в своих полуразрушенных деревнях, как дикари-аборигены, перед заезжими фотографами?! Ваш хлипкий дом с домоткаными половиками - ваша крепость, душа ваша - не впускайте в неё первых встречных. Простота - хуже воровства...
Пока - это ваше поле, ваша земля. Держитесь за неё.
Начала с деда Васи - кончила звонящими на радио тётками (мужчины им не уступают) и позирующими деревенскими бабками. Неслучайно. Каждый новый День Победы все тяжелее. Словно туман над нами...