Симоненко Юрий : другие произведения.

Солнце для всех!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


  • Аннотация:
    Этот умирающий мир лежит во тьме. Ночь здесь сменяют сумерки, а сумерки - новая ночь. Солнечный свет - привилегия немногих избранных, жителей небесных островов. Для всех остальных - лишь грязь и смрад перенаселённых мегаполисов, где есть место только изнуряющему труду на благо небесной элиты и фабрикантов, среди уличных банд и таких же (если не хуже!) бандитов-полицейских.
    Если вы родились внизу, под Завесой, то вы - бесправный скот, "быдло", обречённое тянуть лямку и молчать всю жизнь. Если только не осмелитесь сжать покрепче кулак и двинуть им в самодовольную полицейскую харю со словами: "Солнце для всех, сука! Солнце. Для всех!"
    Роман озвучен. Читает Олег Шубин. Послушать можно по ссылке.

  

     Мир Т'Эрары

      

     Планета Т'Эрара, где происходит действие настоящей книги — единственный мир в системе одиночной звезды, имеющий твердую поверхность, 87,5% которой покрыто мировым океаном, и кислородсодержащую атмосферу. На планете два материка — Пан'Эрра и Норд'Летт, расположенные в экваториальных-средних (Пан'Эрра) и средних-северных (Норд'Летт) широтах. Т'Эрара имеет три спутника, происхождение которых — предмет споров в научном сообществе планеты (все луны имеют одинаковые размеры и массу; их вращение вокруг собственной оси одинаково синхронно, а положение на орбите планеты всегда образует правильный треугольник).

      

     диаметр Т'Эрары: 22900 км

     окружность планеты: 71942 км

     средний радиус: 11450 км

     площадь поверхности: 1 647 482 260 км²

      

     На поверхности планеты имеется множество артефактов, созданных в далёком прошлом цивилизацией, многократно превосходившей в развитии существующую теперь цивилизацию. Это превосходство очевидно и несомненно. Главным подтверждением тому служат оставшиеся от Древних грандиозные архитектурные сооружения — орбитальные башни, небесные острова и Экваториальное Кольцо, опоясывающее планету по экватору на высоте двадцати километров над уровнем мирового океана.

      

     Т'Эрарская система мер

      

     Принятые на Т'Эраре меры времени: секунда, минута (= 100 сек.), час (= 100 мин.), сутки (= 37 часам), декада (= 10 суткам), сезон (= 13 декадам + одни сутки весной, осенью и зимой, и + двое суток летом)*, год (= 525 суткам), век (= столетию), миллениум (= 1000 лет), декамиллениум (= 10000 лет).

      

     *Т'эрарианский сезон = 13 декадам. Каждая последняя декада оканчивается одним, а летняя декада — двумя днями, не входящими в декаду, но входящими в сезон и его завершающими (в летнем сезоне это второй день).

      

     Меры длины: сантиметр, метр, декаметр (= 10 м.), гектометр (= 100 м.), километр (= 1 000 м.), мегаметр (= 1 000 км), гигаметр (= 1 000 000 км, или 1 000 мегаметров).

      

     Меры веса: грамм, килограмм, тонна… (соответствует земным мерам)

      

     Единица измерения температуры: градус Ранкли (°Р) (приблизительно = земной шкале Ранкина; 0,00° Цельсия = 491,67° Ранкина = 500,00° Ранкли).

      

     Действующие лица

      

     Вэйнз О'Ди́ (андрогин) и её подруга Дафф (мужчина)

     Саррáнг (женщина) и её триумвиры Диви́н (бесполая) и Азáль (мужчина)

     Э́лвин Тáллед Шейл (мужчина) и Джéлис Тáллед Шейл (женщина), родные сёстры, а также их первая мать генерал небесной милиции Этэ́р Лáна Шейл (андрогин)

     старший инспектор КБК Áника Бáррен (бесполая)

     Трил Тэ́ббиш, известная также как Три́лти (женщина)

     Чéин Ренн (бесполая)

     Áльва Аввáр (женщина)

     триумвиры Джам, Риб (обе женщины) и Гвел (мужчина)

     изгои Цог (женщина), Малк (мужчина) и Ки́рста (андрогин)

     врач Гэл Тат (бесполая) и её приёмная дочь Сэт (женщина)

     консул Небесного Правительства Взмах Крыла Птицы, она же Алéсса и квестор Нальт Фати́с (обе андрогины), а также другие консулы, чьи имена: Радуга, Красота Мира, Ветерок, Шум Листвы, Весенний Дождь, Захватывающая Дух Высота, Утренняя Звезда, Горная Река и Дыхание Жизни (все андрогины)

     Тáрви Фати́с (андрогин), родная сестра квестора Нальт Фати́с

     Кéлли Астéр (андрогин) и Селéн Лер (мужчина)

     кадеты Академии Южного Неба, позывные: с Первой по Девятую, среди которых уже названные Джéлис Шейл (позывной Первая, сержант), Кéлли (позывной Вторая) и Селéн (позывной Седьмая), а также проректор академии майор Сабби́я Мьёлль (андрогин)

     а также неназванные здесь полицейские, жандармы, уголовные элементы и прочая мразь.

      

     ВМЕСТО ПРОЛОГА: ЭКСЦЕРПЦИИ

      

     Из обращения Десяти к Человечеству Т'Эрары

      

     Т'эрариане! Жители обоих Великих континентов — Пан'Эрры и Норд'Летта, жители небесных островов! Т'Эрара, наша общая Родина, наш мир в опасности!

     Все мы знаем, что планету охватило бедствие, вызванное нами самими — это следует честно признать — и имя этому бедствию: глобальное потепление. Вот уже два столетия как продолжает стремительно расти средняя годовая температура Т'Эрары, из-за чего не прекращается таянье ледников, постоянно поднимается уровень океана. Десятки прибрежных городов, среди которых Харрáн и Чагаттáль, Террáтта и Кфар-Ад-Аббар — колыбели современной цивилизации уже покрыты водами океана; на востоке Кфарского региона продолжают разрастаться пустыни; на Юге Великого Плато свирепствуют ураганы и смерчи; Северный Ледяной Щит наступает на города Норд'Летта; Каат, славившийся в прошлом своими урожаями хлеба, всё больше превращается в страну болот. Можно ещё долго продолжать приводить примеры того, во что превратилась Т'Эрара, но все вы, её жители и граждане Объединённых Государств и так всё знаете.

     Долгое время наши учёные искали выход из того тупика, в котором мы все оказались: они строили модели, разрабатывали технологии, изучали наследие Древних. Был создан Международный Институт Спасения Планеты, в котором собрались лучшие из лучших — таланты и гении нашего времени. Институтом было проверено великое множество способов решения проблемы. При этом ни одна идея не была отвергнута без самого тщательного рассмотрения. Работа в МИСП шла непрестанно, день и ночь, два десятилетия. И решение было найдено!

     Результатом титанических усилий научного гения стал проект «Завеса».

     Проект «Завеса» — это наш с вами шанс спасти Т'Эрару. Суть проекта в том, чтобы общими усилиями ведущих учёных-климатологов и корпораций химической промышленности взять под контроль процесс нагревания планеты. Технология проекта «Завеса» была успешно испытана на Южном полюсе в течение последних четырёх лет и показала высокую эффективность. Теперь настало время применить её в планетарном масштабе. Для осуществления проекта, Мы, Священный и Полновластный Декархион, создаём Министерство климата Т'Эрары, в ведение которого передаём часть вверенного нам историей и судьбой наследия Древних — орбитальных башен, в которых будет установлено специальное оборудование, создающее особый защитный слой в атмосфере планеты.

     Следует заметить, что защитный слой, призванный снизить парниковый эффект, значительно уменьшит количество солнечного излучения, попадающего на поверхность планеты. Это создаст некоторые трудности, но это — неизбежные издержки — ничтожная цена за спасение Т'Эрары.

     (8-го дня 5-й декады весны 360-го года)

      

     Из Декларации Объединенного Парламента Конфедерации

      

     Мы — представители восьмидесяти четырёх штатов Южного Союза, собравшиеся в Энпрáйе на общий конгресс, призывая самого Подземного Дьявола в свидетели чистоты наших намерений, властью, вверенной нам нашими избирателями, торжественно объявляем представляемые нами штаты Поверхности независимыми; отныне южные штаты Пан'Эрры свободны от власти Небесного Декархиона; всякая политическая связь между нашим Союзом и Небом с этого дня прерывается; отныне мы, как свободные и независимые штаты, имеем всю полноту прав, приличествующих другим независимым государствам — нашим добрым соседям, как то: заключать союзы и коалиции, устанавливать торговые и иные отношения, оказывать помощь или объявлять войну.

     (Единогласно принято Сенаторами от восьмидесяти четырех штатов Южного Союза 1-го дня 9-й декады весны 399-го года)

      

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

      

     Это государство — государство насилия и террора. Оно глубоко антинародно и бесчеловечно. Более того, оно даже и не государство вовсе… в классическом понимании этого термина… оно — колония, выдаваемая сборищем сатрапов за таковое. Созданные в нём условия враждебны человеку-труженику, человеку-творцу, человеку, устремлённому в будущее — к духовному величию и красоте, способному мечтать о звёздах и новых мирах и достичь их. Напротив! Человек здесь превращён в жалкое, ограниченное рамками дозволенного тиранией существо — в мещанина, все мысли которого обращаются в пределах его мутного кругозора. Именно таким это псевдогосударство желает видеть человека — ничтожеством, помышляющем о жратве, совокуплении и киче.

     Из последнего слова подсудимой Белл Райс — писательницы и революционерки, осуждённой за «антигосударственную деятельность и пропаганду классовой вражды» (2.13.4.542)

      

     Интерлюдия. Традиции Школы

      

     Отделение сержанта Джелис Таллед Шейл преодолело отметку «одиннадцать километров» к началу пятого дня испытания. Это означало, что отделение уже выполнило норматив на «отлично». Впереди оставалось ещё около километра коридоров, лестниц, лифтовых и коммуникационных шахт и последнее препятствие — выход наружу и движение по отвесной стене башни в условиях экстремально низких температур и разреженной атмосферы.

     Обычно, далеко не всем отделениям удавалось уложиться в «отлично» и, тем более, в «превосходно». Большинство дотягивали к концу пятых суток до восьми-девятикилометрового рубежа, и такой результат считался удовлетворительным. Впрочем, честолюбивые часто предпринимали повторные попытки и брали реванш со второго, а иногда и с третьего раза (разумеется, все маршруты при этом менялись). Но, пройти испытание с первого раза… было поводом для гордости. И не только в стенах Школы.

     В своё время мать Джелис и, не так давно — всего два года назад, её сестра прошли «башню», показав высокие результаты и послужив примером для подруг и для всей Школы.

     Как и Джелис, мать была сержантом. Она привела своё отделение к пункту назначения за тринадцать часов до окончания отведённого времени.

     Сестра на момент испытания была рядовым кадетом и отличилась тем, что спасла жизнь своему сержанту, когда у той отказала страховка и сержант сорвалась с обледеневшей сетки. Сестра успела схватить сержанта за плечевую лямку и удерживала, пока к ним не пришли на помощь поднимавшиеся следом подруги. За проявленный героизм, сестру представили к награде и произвели в почётные сержанты.

     Джелис вела своё отделение внутри той самой башни, от нулевой отметки, которая, как считалось, указывала средний уровень мирового океана (сложные приливно-отливные циклы делали эту отметку весьма условной), вверх, за границу облачности.

     Они продвигались стремительно, и запас времени был более чем достаточен; от начала суток прошло только семь часов, а это означало, что впереди оставалось ещё тридцать часов времени — неплохой шанс установить новый рекорд Школы. «Главное, — говорила себе Джелис, — не перегнуть палку!» — нельзя выжимать из подчинённых все силы, заставлять действовать на пределе возможностей сейчас, когда им предстояло самое опасное испытание. «Подземный Дьявол с ним, с новым рекордом!» — она не потеряет никого из своих из-за такой глупости. Иначе какой из неё командир? Её группа справится с испытанием и придёт в полном составе, а рекорд… — «это уж как получится…»

     Вокруг царила кромешная тьма; ни единого лучика света извне не проникало внутрь гулких коридоров и залов. Отделение двигалось почти бесшумно, так тихо, что в паре десятков метров уже нельзя было точно определить — люди то были или крысы. Хвостатые твари, по слухам, несколько десятилетий назад непонятно как сумели проникнуть внутрь окружённой водами океана башни и размножиться настолько, что теперь нижние уровни превратились в настоящее крысиное царство.

     В первый день подъёма им попадались целые полчища грызунов, которые вели себя настолько нагло, что порой даже не утруждались уступать дорогу проходившим мимо вооруженным людям и недовольно огрызались, когда получали пинка за неучтивость. Последние пару дней крысы им почти не попадались, а когда, всё же, одна или две пробегали неподалёку, это вызывало напряжение у Джелис: кто знает, крыса то или робот, готовый обстрелять группу какой-нибудь дрянью?

     — Пятая, доложи обстановку, — приказала Джелис, когда с основной группой подошла к концу коридора, за которым начиналось ещё одно помещение.

     — Пятая без происшествий, — отозвался в наушниках голос шедшей в авангарде девушки — дочери проквестора.

     Все переговоры велись по радиосвязи. Из-за масок на лицах голоса звучали тихо, да и порядком разреженный воздух — эта часть башни была негерметична — не способствовал распространению звуков; уже в десяти метрах нельзя было расслышать почти ничего.

     Фаи́са Шах, так звали Пятую, была подругой Джелис, как и Хиа Каас с позывным Девятая. Из девяти человек в отделении только они трое принадлежали к женскому полу; Третья и Седьмая принадлежали к мужскому, а Вторая, Четвёртая, Шестая и Восьмая были андрогинами. Для Школы с её консервативными традициями сержант-женщина была скорее исключением из негласных правил нежели явлением обычным (не говоря уже о сержантах мужского пола), и Джелис по праву гордилась своим высоким положением среди кадетов. Подруги женского пола в обращении с ней держали нарочитую субординацию, стараясь таким образом поддерживать её авторитет из чувств солидарности; также поступали и большинство кадетов-мужчин и наиболее либеральные андрогины.

     — Что там впереди, Пятая?

     — Зал… довольно большой, неправильной формы… — сообщила Фаиса. — Что-то вроде объёмной кляксы… Похож на тот, что мы проходили двумя уровнями ниже… По дальномеру здесь… — (последовала пауза, в ходе которой Фаиса должно быть изучала показания лазерного дальномера) — …в общем, здесь вполне поместится средних размеров стадион, — сообщила разведчица, решив не засыпать сержанта цифрами.

     — Седьмая? — Джелис вызвала вторую разведчицу.

     — Седьмая, обезвредила одну ловушку, — прозвучал в наушнике грубоватый мужской голос. — Продолжаю осмотр сектора.

     — Что там было?

     — Паралитическая мина… здесь, на «стадионе» Пятой… прямо вначале ещё одного коридора… это примерно в сорока метрах слева от вас.

     — Как оцениваешь обстановку, Седьмая?

     — Надо проверить коридор. Тут небольшой уклон вверх…

     — Оставайся на месте. Отправляю к тебе Третью и Восьмую… — Джелис отдала жестами соответствующие команды и две зелёные фигуры отделились от группы и исчезли за углом. (На самом деле фигуры, конечно, не были зелеными; всё отделение, включая сержанта, было облачено в полностью одинаковые черные комбинезоны, а вокруг царила абсолютная темнота.)

     — Принято к исполнению: оставаться на месте, — отозвалась Седьмая. Через минуту она доложила: — Вижу Третью и Восьмую.

     — Подгруппа: Седьмая, Восьмая, Третья! Седьмая — старшая. Проверить коридор. Держать связь.

     — Принято к исполнению, — прогудел в наушниках голос Седьмой. — Восьмая и Третья, — снова заговорила Седьмая после короткой паузы, — переходим на канал выше…

     — Принято…

     — Принято…

     — Первая, это подгруппа Седьмой. Мы идём в коридор. Я на связи.

     — Принято, Седьмая, — подтвердила Джелис.

     Она окинула взглядом оставшихся с ней троих: Четвёртую, Шестую и Девятую. Все выглядели одинаково безлико. Низ лица кадетов полностью скрывали дыхательные маски, соединённые гибкими трубками с генераторами кислорода в ранцах за спиной (внутри каждой такой маски имелся микрофон, работавший в связке с ларингофоном в воротнике комбинезона); глаза и верхнюю часть лица закрывали примыкавшие вплотную к маске прозрачные сейчас забрала шлемов, которые, помимо основных функций защиты и ночного видения, отображали необходимые тактические данные: инструкции, показания внутренних медицинских и внешних датчиков комбинезона и другую важную информацию, обработкой которой был непрерывно занят имевшийся у каждой из кадетов личный ком-браслет; поверх шлема — капюшон. Ни у кого, включая Джелис, не было никаких внешних знаков отличия и, тем не менее, путаницу полностью исключали наложенные поверх реальной картинки тактические экраны, отображавшие рядом с серо-зелеными фигурами индивидуальные метки.

     — Вторая… — Джелис вызвала шедшую в арьергарде подругу, бывшую теперь, как и все остальные, её подчиненной.

     — Вторая без происшествий.

     — Как далеко ты от нас?

     — Сто сорок-сто пятьдесят метров.

     — Поставь сигнальный маяк и иди к нам.

     — Принято к исполнению.

     — Первая, Четвёртая, Шестая и Девятая, обследуем зал Пятой. Работаем парно: я с Четвёртой, Шестая с Девятой, Пятая!..

     — На связи Пятая.

     — Ты со Второй.

     — Принято…

     — В коридоры не углубляемся, в норы не лезем, об обнаруженных ловушках сообщаем сразу.

     На обход зала ушло четверть часа — ровно двадцать пять минут. Они нашли ещё две ловушки, которые не стали трогать, просто пометив опасные места на общей тактической карте.

     Вернулась подгруппа Седьмой. Похоже, им крупно повезло: подгруппа обнаружила одну из шахт малого калибра, через которую проникла в коммуникации, о существовании которых до того никто из группы не подозревал…

     В башне было множество помещений, о назначении которых оставалось только догадываться. В башнях вообще более-менее изучены были только центральные лифтовые трассы и ключевые помещения, используемые в качестве вокзалов или промежуточных станций. В некоторых башнях были исследованы и картографированы уровни между Поверхностью и Небом, плюс несколько километров вниз и вверх. Но это касательно материковых башен, а не тех, что стояли в океане. Конечно, эта башня — по крайней мере её нижние тринадцать или четырнадцать километров над уровнем океана — была исследована вдоль и поперёк техниками Школы, ответственными за все напасти, что испытуемые терпели в течение пяти суток испытания, но, как оказалось, даже теперь в башне всё ещё оставались места, о которых никто не знал. А если кто и знал, то, возможно, считал эти места настолько недоступными, что их можно было не брать в расчет.

     Возможно, устроители испытания решили, что испытуемые сразу поймут, что перед ними двери лифта и пройдут мимо (всё равно лифты не работают) или, если не поймут и вскроют лифтовую шахту, не станут в неё лезть (кто же в здравом уме сунется в колодец, где до дна лететь пару десятков километров?). Но возможно и то, что многочисленные техники, тактические консультанты, тьюторы и их помощники действительно не знали о существовании коммуникационного ствола, идущего параллельно стволу одной из лифтовых трасс, и о множестве соединений между ними. Как бы там ни было, но… случилось одной из кадетов, по незнанию вскрывшей двери лифта в надежде найти за ними лазейку в коммуникациях, уронить в открывшийся перед ней бездонный колодец нож…

     …тогда Седьмая включила фонарь и посветила вниз, чтобы проследить за тем как нож, кувыркаясь, удаляется в призмообразном колодце. В тот момент она и заметила нишу…

      

     — Ты уверена, что всё именно так, как тебе представляется? — задала вопрос Джелис, когда Седьмая закончила подробный, по всем правилам Устава доклад о проведённой разведке.

     — Да, Первая, — подтвердила Седьмая. — Мы с Третьей поднялись вверх по стволу… там, метрами тридцатью выше, есть ещё один выход в шахту… а дальше — ещё один… и никаких пауков или ловушек… Думаю, — добавила она, немного помедлив, — что об этом стволе в Школе не знают…

     — Селен, — обратилась Джелис к Седьмой по имени после нескольких минут размышления, — вот скажи мне, какого хера ты полезла вниз, не предупредив меня?

     — Ну… — замявшись, та развела руками, — Джел, там далековато… Сама знаешь, как здесь связь работает… Пришлось бы кого-то посылать поближе к тебе, а это — время… Вдруг бы там никакого прохода не оказалось?..

     Джелис сдержанно улыбнулась, но, из-за маски, подчинённые не могли этого заметить.

     — Хорошо. А как насчёт выхода из шахты?

     — Мы разобрались с этим! — быстро выпалила Седьмая, едва появилась возможность уйти от скользкой темы и перестать изворачиваться.

     — Откроем в два счета! — добавила Третья — юная мужчина по имени Длед Бор.

     Джелис повернулась лицом к Восьмой.

     — Сделаем, — коротко подтвердила та.

     — Что ж… тогда идём к шахте! В коридоре перед лифтом делаем последний привал. У нас два часа на еду и сон.

      

     Через полчаса семь из девяти кадетов спали мертвецким сном. Бодрствовали Джелис и Келли — Вторая. Они расставили сигнальные маяки и теперь сидели на стылом полу, опершись о стену в десяти шагах от спящих вповалку подруг.

     — Что скажешь, Джел, сумеем мы сегодня переписать рекорд Школы? — Келли сплела тонкие пальцы в перчатках и, потянувшись, обхватила согнутую в колене ногу чуть ниже пластикового наколенника.

     — Не знаю, Келл… — пожала плечами Джелис. — Возможно… Если Селен нашла прямой путь…

     — …то мы его перепишем! — закончила за неё андрогин.

     — Как бы там ни было, мы не будем рисковать.

     — Кажется, некоторые из нас готовы идти на риск…

     — Если ты про Селен, то о её выходке я с ней ещё поговорю… позже.

     Джелис посмотрела вполоборота туда, где сейчас спало отделение.

     — И не побоялась же!.. полезть в такую дыру… — Келли помолчала минуту, также глядя в сторону спящих подруг. — Если мы побьём рекорд, всем нам быть сержантами… и Селен, и Длед! — торжествующе добавила она. — Тогда эти консервативные жопы из Учебного Совета во главе с Её Дряхлейшеством не отвертятся!

     — Не боишься, что твои слова дойдут до генерала? — усмехнулась Джелис. — Могут ведь подслушать, если захотят…

     — Ха! Да плевать! Нехер подслушивать! — завелась Келли. — Я не бедняжка из провинции и не бесправная мужчина… И родственнички с лампасами у меня тоже есть.

     — Ладно-ладно, гроза консерваторов… — Джелис похлопала андрогина по плечу и задержала руку. — Не кипятись. Вряд ли здесь есть прослушка… Сама знаешь, внутри башен связь далеко не бьёт, а разворачивать повсюду сеть приемопередатчиков — та ещё ебля…

     Сейчас Джелис позволила себе немного расслабиться и побыть просто подругой, а не строгим сержантом с позывным Первая… просто девушкой, которую долг перед Семьёй обязал выбрать будущую карьеру офицера и привёл в высшую военную школу.

     Джелис нравилась Келли. Она не раз замечала, как Келли смотрела на неё, но она не была уверена, что испытывала к андрогину нечто большее, чем просто симпатию и, конечно, между ними не было ничего кроме дружбы.

     Келли положила ладонь в перчатке поверх ладони Джелис и слегка прижала её к своему плечу. Выражение её лица скрывала маска, да и вокруг была непроглядная темнота. Повернувшись к ней, Джелис видела только зеленый силуэт и комментарии тактического экрана: застывшую над силуэтом цифру «2».

     Осталось немного — ещё один километр и почти тридцать часов…

     Они пройдут. Джелис почти не сомневалась.

     За сто пятьдесят пять часов группа преодолела одиннадцать километров. В среднем четырнадцать часов на каждый километр подъема. Это именно в среднем. На деле последние четыре километра они прошли за сутки — ровно за тридцать семь часов. И вот теперь у них тридцать… нет, уже почти двадцать девять часов в запасе.

     Отделение отлично сработалось: каждая знает своё дело. Они уже отбили десяток нападений: вооруженные дротиками с транквилизаторами машины поджидали их в самых неподходящих местах — одно попадание такого дротика, и ты «труп». Пока были внизу, обезвредили несколько распылителей нервнопаралитического газа, против которого не помогают респираторы (единственный выход — вовремя переключиться на генераторы кислорода, а они ещё пригодятся наверху), ядовитых капканов, цель которых — замедлить группу, вынудив уцелевших нести на себе попавшихся в капкан. Поначалу с каждой такой ловушкой им приходилось изрядно повозиться (и это несмотря на многие часы дополнительных занятий и тренировок по диверсионной и контрдиверсионной подготовке), но дело наладилось, и теперь решение сложных головоломок и алгоритмов стало для отделения рутиной. Вот и Седьмая — Селен — обезвредила очередную пакость и не стала тут же поднимать шум, как то полагалось по правилам. А этот её фокус с шахтой… «По правилам я должна объявить ей выговор…» — подумала тогда Джелис, заранее зная, что не станет этого делать.

      

     От главных шахтных стволов, служивших основными магистралями сообщения между Поверхностью и Небом, эта шахта отличалась меньшими — примерно в пять раз — размерами в горизонтальном сечении (о протяжённости ствола оставалось только гадать). За исключением размеров, шахта — как и вообще все шахты во всех башнях — представляла привычный восьмиугольный колодец с гладкими как стекло стенами. Лифтовые кабины внутри таких шахт удерживались создаваемыми устройствами Древних силовыми полями и перемещались, не касаясь стен, полностью исключая трение. Джелис, с детства проявлявшей немалый интерес к башням и всему, что с башнями связано, было известно, что в шахтах этого типа, в отличие от основных трасс, предусматривалась только одна-единственная кабина. Это вполне могло означать то, что у такой кабины могло не быть систем защиты от столкновения… «Вряд ли кому-то до этого дня могло взбрести в голову полезть в такую шахту…» — размышляла она. На все основные стволы приходилось по восемь кабин. Избегать аварий при оживлённом движении там помогала автоматика, никогда не дававшая сбоев: спускающиеся вниз лифты уступали трассу поднимающимся, прячась на время в предусмотренные для этого специальные ниши. (Джелис помнился один случай. Внутрь шахты упала женщина, и спускавшийся ниже лифт, сначала сбросил скорость, а после, когда падавшая приблизилась к кабине, ускорился, сравняв скорость спуска со скоростью падения, после чего стал понемногу замедляться до полной остановки. Упавшая тогда отделалась ушибами и парой неопасных переломов.) Но как быть с этим лифтом? Что, если во время спуска группы поршень лифтовой кабины пронесётся по шахте?.. Конечно, перемещение лифта всегда создаёт движение воздуха (как в метро, когда по тоннелю движется поезд), но, как полагала Джелис, именно для перераспределения воздушных масс, — по крайней мере и для этого тоже, — и был нужен этот дополнительный ствол, внутрь которого сумели проникнуть Седьмая и Третья.

     Перед спуском в шахту Джелис поделилась своими опасениями с отделением, добавив, что не станет приказывать лезть в шахту, если кто-то того не желает, времени в запасе достаточно, и они могут, как и до этого, отыскать выход в один из наклонных тоннелей и пройти его с боем. Благо, разобравшись в тактике роботов, они били железную дрянь настолько эффективно, что сами при этом уподоблялись машинам.

     Ей ответила Седьмая:

     — Внизу океан, сержант… — мужчина развела руками. — Там нет никого и ничего. Снаружи — киты, внутри — крысы… Единственный лифт, который используется — тот, на котором нас спустили вниз…

     — Седьмая верно говорит, — поддержала её Третья. — Лифтами здесь никто не пользуется. Для нужд Школы достаточно одной работающей трассы…

     — А я вообще не удивлюсь, если последними, кто пользовались этим лифтом, были Древние… — добавила Вторая.

     Остальные кадеты высказались в том же духе и тогда, заручившись всеобщим одобрением, Джелис решилась.

     Спускались неспешно, тщательно перестраховываясь: первой спустилась Седьмая, за ней Джелис и остальные; последней — Третья. Прежде чем последовать за группой, Третьей следовало замести следы; у Джелис были серьёзные основания полагать, что путь через обнаруженные коммуникации не был отмечен на картах тьюторов Школы и, посовещавшись с группой, она решила, что лучше будет, если так оно и останется.

     Третьей пришлось спускаться без полагавшейся по правилам страховки; в случае, если бы она сорвалась, ей предстояло пролететь десяток метров, прежде чем падение остановила амортизирующая веревка, конец которой подруги закрепили внизу. Обошлось. Третья благополучно спустилась в довольно широкую — диаметром около двух с половиной и протяженностью около двадцати метров — трубу, расположенную горизонтально и служившую смычкой между этим и соседним стволом, где её ожидали подруги, после чего группа выдвинулась по уже разведанному пути. Затем они поднялись по коммуникационному стволу на тридцать пять метров до следующего соединения ствола с основной шахтой, потом — ещё на тридцать пять и ещё… Им не попалось ни одной машины или ловушки.

     Отделение двигалось вверх по пологому пандусу, выступавшему из стен идеально круглого колодца. Пандус, как и сама башня, был сделан из небесного железа — сверхлёгкого и сверхпрочного материала, представляющего сплав серебристо-жёлтого цвета, воспроизвести который учёные безрезультатно пытались уже не одно столетие. Подъём существенно облегчало то, что, в отличие от стен ствола, поверхность пандуса, как и все горизонтальные поверхности внутри башни, была шероховатой, что позволяло группе уверенно держаться на ногах. Главное — не приближаться к краю пандуса: глубина ствола, скорей всего, равнялась высоте башни.

     — Как бы нам не пройти мимо выхода наружу… — сказала Вторая, когда спустя четверть часа они миновали десятое по счёту соединение с шахтным стволом и остановились, чтобы перевести дух.

     — По стене снаружи нужно преодолеть ровно сотню метров, Келл, — ответила ей Пятая. — Можем смело подниматься ещё на пятнадцать смычек.

     — Всё нормально… — из округлого бокового тоннеля показались Седьмая и Третья. — Все дырки на месте.

     Каждый раз, доходя до очередного соединения, эти двое отправлялись проверять выходы из шахты, и каждый раз выходы неизменно оказывались на месте: пятью метрами выше и тридцатью ниже.

     — Осталось двадцать семь часов и восемь минут, — объявила Джелис.

     — О! Кажется, мы-таки перепишем последний рекорд… — с весёлыми нотками в голосе пропела Четвёртая — андрогин по имени Джали Фарах.

     — Ха! Ещё как перепишем, подруга! — похлопала её по плечу Келли.

     — Сто шестьдесят семь часов и тринадцать минут… — прогудела себе под нос Третья. Ларингофон отчётливо передал это гудение в эфир.

     — Чего? — повернулась к ней Седьмая.

     — Абсолютный рекорд Школы, — назидательно сообщила ей Восьмая. Без обезличивавшей амуниции Ил Ар — так звали Восьмую — выглядела как совсем юная женщина (многие признавали её одной из самых красивых в Школе), но на самом деле она, как и большинство кадетов, была андрогином. Лицо и телосложение Ил были полностью лишены присущих андрогинам черт — некоторой угловатости и более развитой, в сравнении с представительницами женского пола, мускулатуры. Это обстоятельство часто вводило в заблуждение людей с Ил незнакомых. — Быстрее, — добавила андрогин, — «Башню» ещё никто не проходил!

     За два столетия, в течение которых проводилось испытание в башне, к абсолютному рекорду — сто шестьдесят семь часов — приближались нечасто. Испытание всегда было и оставалось предельно сложным; условия каждый раз менялись так, что испытуемым нельзя было полагаться на опыт предшественниц. Преодолеть подъём в двенадцать километров внутри башни, диаметр которой — без малого пятнадцать, пройдя через все ловушки и лабиринты за пять дней — задача, требующая предельного напряжения сил. Среди кадетов ходили слухи о всяких странных происшествиях, скрываемых администрацией Школы; о случайных находках, вроде потайных комнат, заваленных приборами непонятного назначения или о тайниках с оружием Древних, или обнаруженных останках самих Древних… о свихнувшихся учебных роботах, убивающих испытуемых, чьи смерти администрация потом выдает за несчастные случаи… Всё это способствовало тому, что интерес к «Башне» не ослабевал. Неудивительно, что со временем слухи превращались в легенды, а «Башня» — пятидневное командное испытание внутри орбитальной башни — в предмет своего рода субкульта. Естественно, прохождение коварной «Башни» с наилучшими результатами стало предметом гордости; нормативом считалось — преодолеть за отведённое время восемь километров (командам, не выполнявшим норматив, давалось ещё две попытки, после использования которых, не сдавшие норматив получали позорную запись в личном деле, мешавшую в дальнейшем их карьере). Появился и (вначале неофициальный) рейтинг — десятка лучших результатов. Администрация Школы стала награждать попадавших в «топ десять» особыми знаками отличия, а занявших места с пятого по первое — ещё и поощрять произведением в сержанты всего состава проходившего испытания отделения; при этом сержанта отделения производили в младшие офицеры за год до выпуска. Сорок девять лет назад в пятёрке лучших оказалось отделение под командованием матери Джелис — сержанта Этэр Ланы Шейл — четвёртое место; её отделение уложилось в сто семьдесят два часа. Даже спустя почти пять десятилетий генерал корпуса небесной милиции Этэр Шейл порой вспоминала в кругу Семьи о днях, проведённых с подругами внутри башни.

     — Вот скажите мне, — Седьмая повернула лицо в маске сначала к Восьмой, потом к Третьей, — зачем вы держите в голове подобное дерьмо?

     — Какое дерьмо, Селен? — уставилась на неё Третья.

     — Я про все эти цифры, Длед…

     — А что здесь такого? — пожала плечами Восьмая. — Это же часть истории нашей Школы…

     — Хм… — Седьмая уселась в позе лотоса посреди пандуса и медлительным жестом увлечённой абстрактной философской проблемой мыслительницы попыталась потереть подбородок тремя пальцами: рука в перчатке коснулась маски-респиратора. — Я вот помню, что кто-то там когда-то за полсуток до окончания времени прошел «Башню» и мне этого достаточно. — Она с задумчивым видом пошевелила пальцами перед глазами и опустила руку. — Но, мне кажется… глупостью заучивать с точностью до минуты какие-то там рекорды, будто эти знания столь же важны, как, например, теория относительности Вальмы Кид и Бир-Хассин… или закон эволюции Мунавы Дин'Арвилии… Какая вам польза от этого информационного мусора? Зачем он вам? Чтобы восторгаться чужими сомнительными достижениями?

     — Ты так говоришь, будто тебе нет дела до традиций Школы! — с возмущением и укором заметила Восьмая. Она тоже уселась на пол рядом с Седьмой. Андрогин вытянула ноги и прислонилась к стене колодца.

     — По большому счету, — Седьмая сложила руки на груди и пожала плечами, — нет.

     — Так я и знала! — фыркнула андрогин.

     — А что ты хотела, Ил? Почему меня должны волновать дурацкие традиции этой замшелой академии, в которой меня держат за чернь с Поверхности только потому, что у меня не тот набор гениталий? — раздраженно бросила ей Седьмая.

     — Ну-ну… Спокойно, Селен, подруга… — Вторая, сидевшая неподалёку передвинулась ближе и приобняла Седьмую за плечи. — Не кипятись. Вот дойдем до финиша, и быть тебе в сержантах всем надменным блядям назло…

     — Келл, думаешь, мне так нужны эти дурацкие значки?

     — А чего тогда стараешься? — съязвила Восьмая.

     Седьмая не стала ей отвечать. Вместо неё ответила Вторая:

     — Эй, Ил, довольно! Отвали от Селен!

     — Тебе-то что?

     — Просто отвали.

     — Продолжаем движение, — прозвучал в наушниках спокойный голос сержанта. Джелис ничего не сказала по поводу перепалки. Все и так поняли, что лучше не развивать конфликт.

     Проверив оружие — электромагнитные винтовки и простые пулевые автоматические пистолеты — и амуницию, отделение двинулось дальше вверх по спиральному пандусу.

      

     За следующие сорок минут они добрались до тридцать пятой смычки, поднявшись по стволу примерно на восемьсот восемьдесят метров.

     Лифтовые двери были в пяти метрах над местом, где труба-смычка выходила в лифтовой ствол. Чтобы попасть на уровень (неизвестно какой по счёту), требовалось вначале взобраться по гладкой стене при помощи специальных вакуумных наладонников и наколенников и разобраться с дверным механизмом.

     Механизм был прост: над и под закрывавшей проход подвижной плитой в форме суперэллипса имелись углубления со спрятанными в них рычагами, которые приводились в движение выдвижными манипуляторами прибывающего лифта. Чтобы открыть дверь, требовалось синхронно изменить положение рычагов, — задача несложная. Чтобы открыть дверь снаружи, в отсутствии лифта, требовалось куда больше усилий. Главной проблемой здесь была неизвестность: по другую сторону плиты могли оказаться ловушки.

     Наверх полезли Джелис и Седьмая, как уже имевшая дело с дверными механизмами. На случай отказа вакуумных присосок, к их обвязкам были пристёгнуты страховочные веревки, концы которых закрепили внутри трубы, где в полной готовности сосредоточился остальной состав отделения.

     — На счёт «два» поворачиваем! — сказала Седьмая, подобравшись к верхнему углублению и ухватившись за рычаг клещами из стандартного набора инструментов, каковой имелся у всех в группе. Джелис не стала возражать против инициативы подчиненной: Селен теперь по праву можно было считать первым специалистом в группе по вскрытию лифтов.

     — На счет «два», — повторила Джелис.

     — Раз. Два… — они повернули рычаги в положение «открыто» и плита, чуть подавшись вперед, плавно ушла в сторону, открывая проход, за которым мог оказаться и коридор, и комната, и зал, протяженностью в километр.

     Снаружи была темнота, воспринимаемая через фильтры как серость с лёгким оттенком зелени.

     Седьмая повисла в проёме, удерживаясь присоской одной руки, в другой руке она сжимала клещи. Она уже раскачивалась при помощи ног, стараясь силой инерции забросить тело в проём, когда где-то рядом послышалось знакомое шуршание и цоканье множества железных ног…

     — Паук… — тихо сказала она. Все отчетливо услышали предупреждение.

     В этот момент многоногая машина выскочила из слепой зоны…

     …Джелис выхватила пулевой пистолет и с грохотом выпустила в робота целую обойму. Машину отбросило назад на метр, послышался скрежет, и шестиногий робот-паук рухнул на пол.

     Джелис перевела дух и только спустя мгновение поняла: что-то изменилось. Она посмотрела вверх, туда, где несколько секунд назад болтались ноги Седьмой и ей стало ясно, что именно было не так — Селен не было рядом. Она сорвалась вниз.

      

     Глава первая. Сознательная гражданка

      

     Утром Вэйнз с Дафф проснулись от неистового стука в дверь. Стучали уже несколько минут, настойчиво, громко, явно намереваясь достучаться.

     — Блядь… Ну, какого?.. Кого там Подземный Дьявол привёл в такую рань!

     — Щас, подожди, схожу, гляну… — громко зевнув, сказала Дафф, вставая с постели.

     Тихо ступая, мужчина прокралась к двери и посмотрела в глазок. Стук прекратился: с той стороны её заметили.

     Дафф отошла от двери и знаками объяснила Вэйнз кого привёл Подземный Дьявол.

     То была собственница квартиры, госпожа Швайнер — андрогин преклонного возраста, владевшая примерно пятой частью всех квартир в доме и небольшим магазинчиком на первом этаже.

     Швайнер была фанатичная лоялка, не пропускавшая ни одного выпуска новостей на правительственном канале в Сети, преданная правительству и готовая неустанно строчить жалобы и доносы в полицию, в жандармерию, в управление жилищного фонда и в редакцию горячо любимого ею канала на всех… кроме, разве что, собственных арендаторов, рента которых обеспечивала благосостояние Швайнер. Чаще всего её жертвами становились другие рантье и их жильцы, а также случайные люди, к которым у Швайнер не было финансовых интересов.

     — Старая мразь… — процедила сквозь зубы Вэйнз и, встав с постели, направилась в туалет, где, продолжая бормотать проклятия в адрес хозяйки квартиры, опорожнила мочевой пузырь.

     Они оделись и Дафф открыла Швайнер. Та, едва щелкнул замок, ворвалась бесцеремонно и стала требовать плату за последние четыре декады и какую-то «справку о занятости». Вэйнз спросила о справке, на что Швайнер с порицанием сознательной гражданки вначале заметила, что нужно чаще смотреть новости, а уже после объяснила, что правительство поручило парламенту разработать новый закон, обязующий всех безработных платить специальный налог.

     — И что вам с того? — поинтересовалась у старухи Вэйнз.

     — А то, — назидательно ответила старуха, — что, теперь все, кто работает, должны будут в обязательном порядке иметь при себе справку с места работы. А у кого не будет справки, те будут платить штрафы! — Дальше она заговорила с интонациями диктора программы новостей: — Выявлять нарушителей будут патрули, квартальные и районные констебли при содействии, — старуха подняла тощий указательный палец вверх и важно произнесла: — домовладельцев и собственников-арендодателей!

     — Так закон же ещё не издан, так?

     — Что же мне теперь, — возмутилась старуха, — ждать, когда меня оштрафуют за укрывательство безработных?! Тем более вы ещё и плату задерживаете!

     — Значит, — сделала вывод Вэйнз, — если я не найду работу, ко времени, когда выйдет этот закон, нам с Дафф придётся съехать с вашей квартиры?

     — Чего уж там… — проворчала старуха. — Живите! Только платите вовремя.

     Они отдали Швайнер горсть пластиковых монет и две банкноты, номиналом по тридцать эксплор каждая, — денег хватало только на оплату двух с половиной декад и это были последние деньги, — и упросили её подождать ещё пару дней: Дафф как раз получит зарплату.

     Выпроводив хозяйку, подруги съели скудный завтрак, после чего Дафф отправилась на смену, — она работала в службе очистки городской канализации, — а Вэйнз — в соседний квартал, где в маленьком баре под названием «Пластик» ей назначила встречу Сарранг — авторитетная особа в криминальном сообществе Тира.

      

     Глава вторая. Новая работа

      

     С Сарранг Вэйнз была знакома не то чтобы близко, но обстоятельства их знакомства, всё же, предполагали некоторую степень взаимного расположения.

     Впервые их пути пересеклись пять лет назад в городской тюрьме. Сидели они в разных камерах, но виделись довольно часто: в коридорах, в столовой, на прогулках в тюремном дворе. Иногда они заговаривали, на разные темы, так, чтобы убить время. Между ними не возникало споров или конфликтов; дорогу друг другу они не переходили, имели общих знакомых.

     Вэйнз и Сарранг принадлежали к разным кругам преступного мира, поэтому неудивительно, что после тюрьмы их пути разошлись. Деятельность Сарранг всегда была связана с контрафактом, запрещённым программным обеспечением и разного рода техникой, за использование которой простым гражданам грозила тюрьма. В какой-то момент Сарранг сблизилась с особо влиятельными в этой сфере людьми и дела её пошли в гору… Что же до Вэйнз, то все прожитые в Тире годы она старалась держаться в тени и обходила стороной криминальных авторитетов. И вот, два дня назад они случайно встретились в одном средней паршивости клубе, куда Вэйнз пыталась устроиться на работу.

     Вэйнз пришла по объявлению о вакансии в охране клуба, но управляющая — андрогин среднего возраста с довольно симпатичной мордашкой, выглядевшая эффектно и подчёркнуто женственно — отказала Вэйнз, едва взглянув на её лицо. Вэйнз стала было возражать: в объявлении главными требованиями были «хорошая физическая форма» и «соответствующие навыки», а вовсе не привлекательная внешность, — не проституткой же она пришла устраиваться! — но управляющая не желала её слушать. Поняв, что зря потеряла время, Вэйнз напоследок расквасила управляющей нос и направилась к выходу, по пути набив морды парочке охранниц, прибежавших на зов начальницы. Тут-то её и заметила Сарранг. Та была в компании своих триумвиров, как отметила про себя Вэйнз, мало походивших на бандиток. Узнав Вэйнз, Сарранг пригласила её за столик. Вэйнз угостили выпивкой и каким-то забористым порошком. Потом долго болтали о разном: вспоминали тюрьму, и общих знакомых. Вэйнз неплохо провела время. Перед расставанием Сарранг поинтересовалась: нужна ли ей работа и Вэйнз ответила утвердительно. Тогда они и договорились встретиться вдвоем через день и всё обсудить.

     Когда Вэйнз вошла в «Пластик», Сарранг уже была там. Она сидела за столиком в дальнем от туалетной комнаты углу пустого в этот час заведения. В тонких пальцах женщина держала зелёную сигарету; рядом на столике стояла чашка с кофе, прозрачный парок от которой сплетался с наркотическим дымом и улетучивался в приоткрытое узкое оконце под самым потолком.

     — Вэйнз! — приветствовала её Сарранг. — Садись, поболтаем! Эй! — крикнула она через зал барменше, возившейся за закрытой решёткой барной стойкой. — Сестрёнка, будь любезна, кофе моей подруге!

     — Привет, Сарранг! Хорошо выглядишь… — Вэйнз подмигнула женщине, усаживаясь напротив.

     — Извини, что не говорю тебе того же, Вэйнз, — ответила на комплимент Сарранг, — но выглядишь ты действительно не очень…

     Сказанное прозвучало грубо, но честно. Вэйнз не обиделась.

     — Да уж, — покривила губами она, — сама знаю…

     — Но всё может измениться, — поспешила добавить Сарранг. — Деньги всё решают.

     — Чтобы исправить это… — Вэйнз указала пальцем на свое лицо, — нужно много денег.

     — Не так уж и много, сестрёнка, — Сарранг улыбнулась. — Мне бы это могло стоить… эм… декадного заработка… Да, — подтвердила она, прикинув что-то в уме, — примерно столько.

     В этот момент к столику подошла внушительных размеров барменша-мужчина и молча поставила перед Вэйнз чашку с кофе.

     — Спасибо! — поблагодарила Вэйнз.

     Сарранг молча кивнула барменше, и та тихо удалилась.

     — Если будешь на меня работать, — продолжала Сарранг, затянувшись сигаретой, — сможешь собрать нужную сумму где-то… за сезон… или даже декад за восемь-десять. — Сарранг выпустила дым тонкой струйкой и отпила кофе, глядя испытывающе на Вэйнз.

     — В чём будет заключаться моя работа? — спросила Вэйнз, не притрагиваясь к чашке.

     — Мне нужен надёжный человек… обладающий твоими талантами, разумеется… способный, помимо прочего, действовать решительно в нестандартных ситуациях, — женщина холодно улыбнулась, чуть скривив тонкие губы. — Думаю, ты подходишь для такой работы… — она сделала ещё один маленький глоток и снова затянулась ароматным, со сладковатыми нотками дымом. — И ещё… иногда у меня для тебя будут совершенно особые поручения.

     — Хм… И что же это будут за поручения? — уточнила Вэйнз.

     — Ничего такого, с чем бы ты не справилась… — Сарранг сделала неопределённый жест рукой. — Выбить пару зубов, возможно, сломать пару конечностей… если вспомнить как ты отделала ту высокомерную блядь в клубе и её «шестёрок», для тебя это — сущие пустяки!

     — И только?

     Сарранг затушила сигарету в пепельнице и с прищуром посмотрела на Вэйнз долгим, пристальным взглядом, после чего медленно произнесла:

     — А дальше посмотрим.

     Повисла пауза.

     — Уж не станешь ты мне предлагать кого-нибудь грохнуть? — наконец произнесла Вэйнз, улыбнувшись. Взяв чашку с кофе, она на треть опустошила её одним глотком.

     — Всему своё время… — женщина улыбнулась.

     Сарранг была некрасива. Не уродина, конечно, но лицо её не привлекало: глубоко посаженные маленькие глазки, короткий нос, тонкие губы и острый подбородок; но всю эту физиономическую посредственность окутывали роскошные вихри огненно-рыжих волос, которые, вместе с безупречной — да что там! просто великолепной! — фигурой служили как бы компенсацией некрасивости лица женщины.

     — Э… стоп-стоп! — Вэйнз выставила вперёд узкие ладони с красивыми длинными пальцами. — Насчёт грохнуть — это я пошутила… Ты же знаешь, у меня другая специализация

     Сарранг помолчала минуту, достала из лежавшей на столе пачки новую сигарету и прикурила от позолоченной зажигалки, лежавшей там же.

     — Ты мне нравишься! — наконец произнесла она, выпуская перед собой белёсое облачко. — Определённо, ты мне нравишься, Вэйнз! Конечно, я не стану тебе предлагать кого-то убивать. Это — не мой профиль. Ты же знаешь, я с таким дерьмом не имею дел… Работа будет как раз по тебе, плюс некоторые особенности… но это не то, что ты подумала… Просто… нам с тобой надо для начала немного присмотреться друг к другу…

     — Не доверяешь? — прямо спросила Вэйнз.

     — Осторожничаю, — женщина неопределенно скривила губки.

     Откинувшись на спинку стула, Сарранг принялась рассматривать Вэйнз.

     Вэйнз какое-то время смотрела на Сарранг, как бы тоже ту изучая, потом достала из кармана пачку недорогих сигарет, вытащила одну и прикурила от пластмассовой зажигалки, тоже недорогой. Сарранг поморщилась.

     — Понимаю… — сказала наконец Вэйнз. — Такую штуку как доверие за деньги не купишь… То есть, человек, конечно, может уверять тебя в преданности общему делу, но на самом деле…

     — Так и есть! — подтвердила Сарранг. — Такие отношения строятся годами и обычно имеют под собой прочные основания.

     — Именно. — Вэйнз затянулась сигаретой и, развернувшись на стуле вполоборота, заложила ногу за ногу. — Могу тебе сразу сказать, что я ценю честность в делах и не подведу тебя, если ты не дашь мне повода.

     — Не дам, — сказала Сарранг.

     — Значит, у нас получится, — сказала Вэйнз.

     — Думаю, для начала у нас с тобой уже есть кое-что… — Сарранг снова потянула сладковатый дым. — А именно, — продолжила она после короткой паузы, — я знаю тебя по тюрьме, а ты знаешь меня… это — первое. Второе — насколько мне известно, у тебя нет связей с Хóзрой и её приближёнными… Ведь нет? — (Вэйнз отрицательно качнула головой) — Вот эти два обстоятельства я считаю важным условием для того, чтобы иметь с тобой дело. Ну, а в будущем я позабочусь и о более прочных основаниях… У меня много разных полезных знакомых и одна из них — высококлассный хирург… Думаю, я смогу с ней договориться о приемлемой цене… Что скажешь, достаточно для прочной дружбы?

     — Да.

     — Вот и хорошо. А пока, давай обсудим с тобой одно дельце…

      

     Уходя, Вэйнз была более чем довольна результатом встречи с новым боссом. Наконец ей подвернулось что-то стоящее! В качестве «аванса на первое время» Сарранг выдала ей банкнотами полторы тысячи эксплор — довольно приличную сумму (почти во столько в год им с Дафф обходилась аренда квартиры), намекнув при этом, чтобы Вэйнз обязательно обновила свой гардероб. Во второй половине дня ей следовало явиться по названному Сарранг адресу за оборудованием и инструментами, которые Вэйнз назвала, когда та изложила ей суть предстоящего «дельца». Там же, на адресе, её будет ждать полагавшееся ей теперь оружие и особый коммуникатор для безопасной связи.

     — Это будет одна из тех штук, какими пользуются Сёстры? — уточнила Вэйнз у Сарранг.

     — Почти… — уклончиво ответила женщина. — Со временем всё узнаешь. И… — Сарранг немного помедлила, — помни: я держу свои обещания.

      

     Глава третья. Элвин Шейл

      

     — Инспектор Шейл! Зайдите к старшему инспектору Баррен! — сообщил писклявый голос из коммуникатора, когда Элвин приняла вызов дежурной.

     — Через две минуты, — ответила Элвин.

     — Просили не задерживаться, — пропищал коммуникатор.

     — Хорошо.

     Связь прервалась.

     Элвин переключила рабочий терминал в режим ожидания, встала из-за стола и, прихватив папку-планшет, вышла из кабинета.

     Элвин Таллед Шейл — небожительница по происхождению, офицер, выпускница одной из самых престижных академий Т'Эрары, гражданка Неба и Конфедерации, не так давно ставшая инспектором — без малого почти два года провела под Завесой, старательно избегая малейшего повода подниматься выше Поверхности. За это время кожа её стала заметно бледнее (по меркам небожителей, конечно) и, при соответствующем гардеробе, она уже вполне могла сойти за местную богачку, регулярно посещающую солярий. Конечно, ни в какой солярий Элвин не ходила; наоборот, в первый год своего пребывания на Поверхности, даже использовала тональный крем, дабы не привлекать излишнего внимания. Одевалась Шейл просто, без присущих немногочисленной прослойке благополучных и состоятельных (по местным меркам) городских буржуа вычурности и чванства, но и без той напускной скромности, которая, гранича с аскетизмом, сама вполне могла бы сойти за вычурность и выпендрёж. Служба в Комитете Безопасности Конфедерации не предполагала ношения формы, и потому Элвин, как и другие встречавшиеся ей в казённых коридорах Управления люди, выглядела скорее сотрудницей какой-нибудь адвокатской конторы, нежели офицером спецслужбы, курирующей и координирующей действия полиции, жандармерии и (в некоторых особых вопросах) армии Южного Союза или Конфедерации.

     Всё здесь, в здании Управления КБК по Тиру, выглядело светским, всё носило отпечаток канцелярской рутины и пахло бюрократией. Лишь изредка мелькали забредшие сюда по каким-то служебным делам тёмно-синие полицейские чины при кобурах и погонах да полностью чёрные, без знаков отличия, жандармы, своим мрачным одеянием походившие на древних палачей. Все эти полковники и майоры, украшенные значками, в расшитых серебром кителях, в фуражках, способных защитить своих обладательниц от проливного дождя; все воронообразные палачи-жандармы, одним своим видом вызывающие в простых гражданах желание убраться подальше, смотрят на Элвин с уважением (полицейские — заискивающе, жандармы — с угрюмой покорностью). Ведь она, Элвин Шейл — инспектор Комитета. Выше — только Правительство Конфедерации… марионеточное, подчиняющееся, как и прочие правительства, Небесному Декархиону.

     Быстрым, но без излишней торопливости, присущей молодым карьеристкам, шагом Элвин преодолела лежавшее между её кабинетом и кабинетом начальницы расстояние.

     Едва она подошла к приоткрытой двери кабинета, изнутри послышался низкий, похожий на мужской, но с тем своеобразным тембром, что отличал всех бесполых от мужчин, андрогинов и, тем более, от женщин, голос:

     — Шейл! Я вас жду, инспектор. Входите!

     Элвин коротко кивнула глазку видеокамеры справа от двери и вошла в кабинет.

     Старший инспектор КБК, майор Аника Баррен, стояла у окна с чашкой исходящего паром и распространявшего по кабинету приятный аромат кофе. В строгом деловом платье она сильно походила на женщину, — весьма привлекательную, на взгляд Элвин, — и лишь когда она говорила, окружающие могли наверняка определить, что Баррен — бесполая — не андрогин, не женщина и не мужчина — представительница самого малочисленного пола. Большие, слегка раскосые глаза на утончённом лице старшего инспектора, вздёрнутый аккуратный нос с веснушками и рыжие, безупречно подрезанные на уровне острого подбородка, волосы делали Баррен похожей на лисицу.

     — Старший инспектор.

     — Для вас есть работа, Шейл. — Баррен прошла к столу и поставила чашку. — Подтвердилась информация о точном расположении пропагандистского центра анархистов. — Лисьи глаза Баррен на мгновение заглянули в глаза Элвин, и той показалось будто в глубине холодно-серых зрачков начальницы промелькнули искорки, словно отражение молнии за окном. Но за окном было тихо: Завеса не подавала никаких признаков возмущения. — Во время операции, я буду присматривать за жандармерией… дистанционно, — продолжала Баррен, обходя стол и усаживаясь в кресло, при этом жестом указывая Элвин на стул напротив, по другую сторону стола. Элвин села. — А вы, инспектор, и ещё несколько ваших коллег будете мне помогать… будете моими глазами и ушами.

     — С удовольствием, госпожа старший инспектор, побуду вашими глазами… — с подчёркнуто невозмутимым выражением на лице кивнула Элвин, — …и ушами. — В ответ на вольность Шейл старший инспектор лишь едва заметно улыбнулась, окинув мужчину быстрым взглядом. — Какие будут указания?

     — Детали — в файле… — Баррен коснулась символа на голографической клавиатуре, тускло мерцавшей над столешницей справа от неё, и коммуникатор Элвин тут же оповестил хозяйку о принятом сообщении короткой вибрацией.

     Баррен вкратце рассказала Шейл о намечавшейся операции. Предстояло закрыть подпольную типографию «Солнца для всех!» — известной экстремистской организации иблиссиан. Захват типографии и аресты проведут спецгруппы жандармерии, от комитетских же требовалось лишь наблюдать. Всего планировалось пять спецгрупп жандармов и в каждой должно быть по инспектору от Комитета.

     — Проследите, чтобы ворóны действовали без перегибов, не испортили вещдоки и не перестреляли подозреваемых, — сказала Баррен, заканчивая краткий инструктаж. — Нам не нужны мёртвые иблиссиане.

     Последние слова старшего инспектора вызвали в Элвин чувство, которое она всё чаще испытывала, когда узнавала о том, как Комитет раскрыл очередную ячейку революционеров и отправленные на аресты подразделения жандармов устроили бойню или, как «черные диггеры» — так неофициально прозвали спецподразделения жандармерии, работавшие в подземных выработках Древних, — отыскали очередную коммуну изгоев и всех там перебили; даже когда новостные каналы Сети сообщали об «усмирении» полицией ещё одной забастовки недовольных рабочих, Элвин испытывала это чувство, хотя сама она и Комитет, формально, никак не были к этому причастны. Всё чаще, уже почти два года, что минули со дня её выпуска из Южной Школы, Элвин испытывала стыд. Она причастна. Она работает на эту Систему — служит ей.

     Элвин ясно понимала, как устроена Система, как всё работает. Понимала, возможно, лучше многих других, так же, как и она читавших запрещённые книги. Она получила лучшее образование, недоступное жителям Поверхности, жила полной жизнью, не была ограничена в возможностях всесторонне развиваться, не знала нужды и необходимости работать. Она не сомневалась в том, что Исса Иблисс была права и в своём «Базисе» — на первый взгляд, скучноватой работе по политэкономии и социологии — не только вскрыла суть сложившегося миропорядка, но и указала единственно верный путь для человечества Т'Эрары, лежащий через революцию. Но Элвин не верила в то, что теперь, при сложившихся условиях, революция всё ещё возможна. Она тайно восхищалась революционерами, сопереживала им и… испытывала стыд. «Иблисс жила два столетия назад, — говорила она себе, пытаясь унять стыд, — во времена, когда системы контроля, вооружения, подавления, манипуляции не были так развиты, как сегодня… Тогда ещё можно было что-то изменить, но не сегодня». На время это помогало, но оставалось ощущение самообмана; Элвин была слишком умна, чтобы поверить таким мыслям. Она понимала, что, если и дальше ничего не менять и «просто жить», то мир погибнет, человечество сгниёт в медленной агонии, — оно не сможет продолжать жить так бесконечно. Планета истощена и разграблена, миллиарды людей живут за чертой бедности, одурачены, опьянены, дезориентированы. При этом те, в чьих руках сосредоточена вся власть, плевать хотели на происходящее; они отгородились от мира Завесой и благоденствуют в лучах солнца посреди облаков…

     — Шейл?

     — Да, госпожа старший инспектор.

     — Вы в порядке?

     — Да… конечно, — Элвин поняла, что на мгновение изменилась в лице и Баррен это заметила. — Просто задумалась…

     — О чём, если не секрет? — бесполая с интересом повела бровью.

     — Вы назвали иблиссиан «анархистами»…

     — Да, и что же?

     — Это несколько неточное определение, госпожа старший инспектор…

     — Шейл, — Баррен сделала рукой прерывающий жест, — это слишком длинное обращение… В рабочей обстановке этикет позволяет коллегам обращаться друг к другу по фамилии… Можете называть меня «Баррен». Это короче и не фамильярно… Ведь так принято там, откуда вы?.. — впервые за время разговора на лисьем лице Аники Баррен отобразилась добродушная и даже какая-то ласковая улыбка, и Элвин в очередной раз отметила красоту начальницы.

     — Да… Конечно, Баррен…

     — Так, что вы хотели сказать?

     — Я хотела сказать, что «анархисты» — не совсем точное определение для иблиссиан… Оно в большей мере подошло бы… скажем, изгоям.

     — Раз так, тогда какое же определение подходит иблиссианам?

     — Хм… «Иблиссиане», — подумав, сообщила Элвин. — Можно ещё назвать их коммунарами или коммунистами, — добавила она, — но и это не подойдёт… Те же изгои живут коммунами… Чем не коммунисты? — Элвин посмотрела на старшего инспектора, та лишь покривила губы, продолжая внимательно смотреть на неё. — А знаете, — сказала тогда мужчина, — я бы остановилась на определении «научные социалисты-революционеры».

     Баррен расхохоталась и, несмотря на низкий, грудной тембр, смех её оказался на удивление мягким и мелодичным. За два года работы в Управлении Элвин всего пару раз приходилось слышать смех Баррен. В сочетании с внешней женственностью бесполой, смех этот звучал впечатляюще.

     — Политические взгляды анархистов, если коротко, — продолжила Элвин, когда Баррен перестала смеяться, — состоят в отрицании государства как такового, в любых его формах, иблиссиане же выступают за демократическую централизацию… Иными словами, — мягко объяснила она, заметив по лицу Баррен, что та не поняла последних слов, — иблиссиане не хотят полного и окончательного уничтожения государства, тотчас после захвата ими государственной власти, о чем прямо говорят анархисты. Иблиссиане считают, что государство следует переделать, поставить на службу большинству… Впрочем, — заключила Элвин, — как и анархисты, иблиссиане считают, что в конечном итоге государство станет ненужным и его институты упразднятся за ненадобностью, или превратятся в нечто на сегодня неактуальное и потому смутно прогнозируемое.

     Повисла короткая пауза, в ходе которой Баррен бесцеремонно рассматривала подчинённую. Как ни странно, в этом взгляде в упор Элвин не заметила ни малейшего намека на сексуальность.

     По общепринятым критериям привлекательности для мужского пола Элвин была более чем симпатична; она часто замечала на себе заинтересованные взгляды представительниц других полов и могла с точностью определить, с кем из андрогинов или женщин (мужчины её не интересовали) можно смело заводить знакомство. (Обычно, скорым продолжением таких знакомств бывала постель.) Что же до бесполых, то здесь всё обстояло сложнее. Как на Небе, так и на Поверхности бесполые встречались редко; численность их никогда не была велика, да и выглядели они обычно как самые обычные женщины, — пока не заговоришь с ней, и не поймешь, с кем имеешь дело. Элвин редко приходилось общаться с такими, как Баррен и никогда общение это не доходило до интимной близости.

     — Вижу, вы разбираетесь в учении Иссы Иблисс, — наконец сказала Баррен.

     — Мне приходилось читать её работы, — пожала широкими покатыми плечами Элвин.

     — Даже так…

     — Конечно.

     — Разве на Небе эти книги не запрещены? — Баррен лукаво прищурилась и Элвин на мгновение подумалось, что, если заглянуть сейчас за стол начальницы, то там непременно обнаружится настоящий лисий хвост, рыжий и пушистый.

     Элвин ответила широкой улыбкой (мысль о милых животных, давно вымерших в естественной среде обитания и оставшихся только в заповедниках на небесных островах, придала её улыбке особую теплоту).

     — Формально, да, — подтвердила Элвин, — все работы Иблисс и некоторых других авторов там, как и здесь, отнесены к категории запрещённых… Вы ведь бываете на островах и сами знаете о тамошних законах и правилах…

     — Да, — снова улыбнулась бесполая, — я владею небольшим участком с домиком на одном из островов, здесь неподалеку… — Баррен бросила быстрый взгляд куда-то в потолок. — Но я не родилась там и, конечно, мне не приходилось обращаться в кругах представителей знатных Семей…

     Элвин показалось, что Баррен смущена собственным ответом и поспешила увести разговор с неудобной для неё темы:

     — Не думаю, что вы много потеряли, лишившись общества напыщенных снобов… Что же до книг… разве запреты когда-то останавливали любопытствующих? Вот вы… — Элвин хотела сказать «госпожа инспектор», но в последний миг поправилась — …Баррен, наверняка читали что-то из запрещённого?

     — Кое-что… — Аника Баррен охотно проследовала за подчинённой подальше от столь деликатного (для неё лично) предмета, как происхождение. — Но, если честно, мне было трудно продраться сквозь терминологические дебри той же Иблисс…

     — Тут вы правы, — согласилась Шейл, — такие книги, как «Базис» трудно даются. Но, если набраться терпения и приложить некоторые усилия, то разобраться можно, и тогда начинаешь понимать.

     — Подземный Дьявол! Шейл! Я начинаю подозревать вас! — снова засмеялась Баррен.

     — Подозрительность — качество, которое требует от вас служба.

     — И от вас.

     — Да.

     Баррен снова посмотрела на Шейл долгим прямым взглядом, и на этот раз Элвин на мгновение показалось, что она ошиблась: во взгляде старшего инспектора было столько страсти, что Элвин почувствовала, что, ещё немного и у неё случится эрекция.

     — Что же… Спасибо за справку, инспектор!.. Впредь постараюсь не путать иблиссиан с анархистами.

     — Была рада помочь, — сдержанно улыбнулась Элвин.

     Старший инспектор слегка кивнула, уголки её губ едва тронула ответная, показавшаяся Элвин снисходительной, улыбка, после чего лицо её стало непроницаемым и Баррен добавила:

     — Но, полагаю, для Комитета, и для нас с вами эти различия ничего не меняют… Иблиссиане, изгои, анархисты… все они — экстремисты и враги государства. Наша задача: не дать им осуществить их преступных планов.

     — Да, конечно.

     — Идите, Шейл, готовьтесь. Сегодня вечером вам предстоит ответственная работа.

     Элвин кивнула старшему инспектору и вышла из кабинета.

      

     Аника Баррен всего пару раз видела живых лис, в зоопарке на одном из островов восточного полушария, и, конечно же, она знала о своей похожести на этих животных, как и о том, какое действие на некоторых оказывало это очаровательное сходство. Аника была привлекательна и даже более — Аника была красива и, обладая при этом ещё одним, более ценным качеством — острым умом, она всегда с выгодой использовала первое. Она умела заводить нужные связи и правильно выбирала любовниц; её благополучие, карьера в спецслужбе, банковские счета, квартиры в престижных районах Тира и Энпрáйи — столицы Конфедерации, домик на Небе — всё это было результатом сопряжения этих двух главных её качеств — привлекательной внешности и острого, аналитического ума. Аника была дальновидна; она не торопила событий, не спешила без необходимости (когда требовалось, Аника была неудержимо стремительна), она действовала точно, и результатом её действий всегда была выгода.

     Появление два года назад в возглавляемом Баррен Управлении КБК по Тиру молодой выпускницы Академии Южного Неба не могло не отразиться на дальнейших её планах. Связь с представительницей древней Семьи, — не мимолётная и потому наверняка бесполезная, а тщательно подготовленная, — могла стать для Аники «пропуском» в высшее общество Неба. Если, конечно, она будет всё делать правильно. Но, прежде чем заводить такую связь, нужно было создать для этого благоприятные условия…

     …Затащить молодую небожительницу, едва покинувшую Небо и начавшую самостоятельную жизнь вдали от Семьи, в свою постель было бы не самым умным поступком. Возможно, если бы не происхождение Элвин, всё произошло бы гораздо быстрее: на взгляд Аники, Элвин Шейл обладала поистине безупречной атлетической мужской фигурой и грубо-красивым, чуждым всякой андрогинности и, тем более, женственности лицом — отличная кандидатура для любовницы. Но с Шейл следовало действовать аккуратно…

     …Нужно было дать Шейл опериться, втянуться в работу, набраться опыта, определиться; всё это требовало времени. И вот, спустя почти два года с момента её появления в Управлении, Элвин Шейл — инспектор; она успешна, самостоятельна, Поверхность перестала быть для неё средством чего-то там доказать своей матери-генералу и превратилась в привычное место. Всё это время Баррен приглядывала за Шейл и, как она могла заключить из имевшихся у неё сведений, Шейл не особо скучала по Небу и прекрасно себя чувствовала под покровом Завесы. Шейл отлично справлялась с обязанностями службы: курировала нескольких информаторов в жандармерии и полиции, вела расследования, в основном административные, но оттого не менее сложные, нежели дела революционеров и прочих врагов государства. Баррен берегла Шейл, не давая той опасных заданий, но и не держала без дела. Всякую работу, где требовались ум и смекалка, Шейл выполняла безупречно. Многие в Управлении это замечали, никто не мог упрекнуть её в незаслуженно быстром продвижении по службе из-за высокого происхождения. Уже через полтора года Шейл из младшего офицера и помощника инспектора стала инспектором.

     Старший инспектор имела обыкновение поддерживать прямой контакт с подчиненными — время от времени вызывать к себе в кабинет по разным поводам, беседовать с ними о службе, между делом интересуясь их нуждами и, по возможности, оказывая содействие. Шейл она вызывала не чаще других и в разговорах с ней не выказывала никаких особых знаков внимания, держа дистанцию, и лишь самую малость подыгрывая маленьким вольностям мужчины. Элвин была не то чтобы заносчива и, уж тем более, не позволяла себе фамильярности с начальницей, но, всё же, она была небожительницей, и с Баррен держалась достаточно свободно — была чужда всякого раболепия или заискивания перед начальством. Анику это вполне устраивало, и она потакала такой раскованности молодого инспектора. Иногда во время разговора она позволяла Элвин рассматривать себя, тщательно контролируя при этом своё положение и позу, осторожно подводя ситуацию к тому рубежу, за которым ход мысли мужчины становился предсказуемым. И вот в последнее время Аника стала всё чаще замечать во взгляде подчиненной то, что тщательно взращивала в ней столько времени — интерес — тот самый, не всегда осознаваемый поначалу интерес, следствием которого может стать (если всё правильно устроить) уже не мимолётная связь, а серьёзные и прочные отношения взрослых, хорошо понимающих, что и зачем они делают, людей.

     Аника Баррен была почти вдвое старше Элвин Шейл, на порядок искушённее в делах любовных, и полностью контролировала ситуацию, хоть ей и хотелось порой броситься в объятия Элвин. Она всегда тщательно скрывала свои порывы, полагая, что ещё не пришло время. Но в этот раз она впервые позволила себе на мгновение показать Шейл, что та для неё не просто подчиненная, но и мужчина. Шейл это заметила и, конечно же, всё поняла. Теперь события будут развиваться быстрее; ещё немного — день, другой… может быть декада, и случится давно задуманное Аникой: между старшим инспектором Баррен и инспектором Шейл произойдёт то, что обычно не одобряют коллеги, но что всегда происходило и будет происходить между людьми, испытывающими друг к другу влечение страсти…

      

     Солнце для всех!

      

     Полиция. Вам говорят, что полиция защищает вас. Вам неустанно повторяют, что полиция нужна для того, чтобы блюсти порядок и законность. Вас пичкают пропагандистскими детективными романами и сериалами про отважных полицейских, которые, рискуя собственной жизнью, ловят бандитов и убийц; про детективов, раскрывающих изощрённые преступления. «Без героев в полицейской форме вы были бы в постоянной опасности!» — говорит вам пропаганда. «Полиция защищает вас!» — повторяют на все лады, снова и снова, писатели и режиссёры, дикторы новостей и журналисты. Но так ли это? Нет! Это ложь.

     Полиция существует лишь для того, чтобы охранять собственность имущих от посягательств неимущих; чтобы обеспечивать безопасность богатых; чтобы закреплять несправедливость; чтобы поддерживать «порядок», установленный собственниками. Полиция — это орудие легализованного террора, окровавленные клыки и когти государства, средство устрашения. Полиция — лицензированные убийцы; им позволено убивать «нарушителей закона» — то есть вас, если вы осмелитесь нарушить установленный богачами «закон». А если вздумаете выступить против режима, если осмелитесь ставить под сомнение правомочность существующей системы распределения благ, то вами займётся политическая полиция — жандармы, или Комитет Безопасности Конфедерации, или ещё какая-нибудь тайная полиция. Всё это — названия легальных банд, суть которых одна: террор. Всё это — разные полиции, разные лапы одного чудовища.

     Трилти («Солнце для всех!» 22.7.3.541)

      

     Глава четвёртая. Шакалы

      

     Вэйнз вышла из бара. Снаружи было, как всегда в это время суток, пасмурно (если бы не уличное освещение, было бы и вовсе темно); заслонившая утреннее небо Завеса клубилась над крышами облезлых домов, медленно, будто решая: не пролить ли своё содержимое вниз, на редких прохожих, месивших сапогами и ботинками схваченную под утро морозной коркой грязь. Выйдя в центральный проезд квартала, Вэйнз прошла по нему на более широкую улицу и свернула налево, в направлении заброшенного парка.

     Сразу за парком начинался квартал, где они с Дафф последние пару лет снимали квартиру — убогую и тесную нору в двадцатипятиэтажной коробке, состоявшую из единственной комнаты с сортиром за пластиковой ширмой и такой же душевой кабинкой, за которую отдавали тридцать эксплор в декаду (ровно половину заработка Дафф за то же время). Вэйнз решила спрятать бóльшую часть денег дома, а при себе оставить лишь необходимую для покупки новой одежды и обуви сумму. Когда Сарранг передавала ей деньги, в баре были только они вдвоём. Единственный свидетель — дородная барменша. Но лучше не рисковать. Полторы тысячи — сумма немаленькая, а грохнуть могли и за меньшее.

     Быстрым шагом она шла по тротуару вдоль высокой, покрытой граффити, исписанной антиправительственными лозунгами и просто ругательствами стены парка, обходя частые лужи и то и дело уворачиваясь от летевшей в неё из-под колёс проносившихся мимо машин хлюпкой грязи. Было зябко, уличные фонари, светившие в «дневном» режиме, отражались в тонкой маслянистой плёнке, покрывавшей всё вокруг.

     Деньги во внутреннем кармане видавшего виды плаща как будто взаправду грели Вэйнз, и даже проклятая Завеса над головой казалась не такой уж и мрачной. Мысли её блуждали по павильонам торгового центра, куда она вскоре отправится; она представила, как будет выглядеть в новом платье, как сменит порядком ношенные сапоги на что-то более приличное…

     Вэйнз О'Ди было сорок шесть лет — возраст, который у небожителей считался «поздней молодостью», а для большей части жителей Поверхности был, по сути, рубежом между средним и зрелостью, если не началом старости. Тем не менее, она всё ещё была стройна, хотя и несколько худовата. Вэйнз была андрогином и выглядела она как андрогин, но предпочитала заводить отношения исключительно с мужчинами, нежели с женщинами или другими андрогинами; при этом уже давно она не пыталась никого вводить в заблуждение, принимая более женственный облик, хотя и продолжала носить одежду, говорившую о её предпочтениях. Третий год любовницей и сожительницей Вэйнз была полная сил мужчина Дафф. Ни возраста (Дафф была на девятнадцать лет младше) ни тем более лица Вэйнз, Дафф не стеснялась, и считала её красивой…

     …Вэйнз и была красивой. Раньше. До того, как её лицо обезобразил отвратительный рваный шрам…

     Пройдя мимо юго-западного входа в заброшенный парковый павильон, Вэйнз быстро пошла вдоль его стены, обходя лужи, кучи мусора и уже подходила к перегороженной решётчатым забором тёмной арке западного входа, когда рядом у обочины скрипнули тормоза.

     — Эй, ты! — грубо окрикнули её из-за опустившегося вниз непрозрачного стекла. — Стоять! Проверка документов!

     Вэйнз посмотрела направо: поравнявшись с ней, вдоль тротуара медленно ехала полицейская машина. Вэйнз сбавила шаг, но продолжила перескакивать с островка на островок посреди целого скопления луж разных размеров и форм. То, что она не остановилась при первом требовании, патрульные, по-видимому, приняли за намерение добраться до относительно сухого места, чтобы там пройти проверку, но Вэйнз даже не подумала о такой глупости.

     Массивная, залитая чернотой параболическая арка уже нависала над Вэйнз, — высота портала была около двенадцати, а ширина не менее шести или семи метров, — уже рядом были толстые ржавые прутья ограды и место, где часть прутьев отсутствовала…

     — Хуй вам, шакалы! — зло бросила она полицейским и скакнула через лужу к тому самому месту.

     Нырнув в прореху ограды, Вэйнз стремительно понеслась через пустырь, бывший когда-то парком, в направлении маленькой рощицы в центре огромного, размерами с жилой квартал, павильона.

     Парк этот, как и другие подобные сооружения Тира, был устроен во времена, когда Завеса ещё только создавалась. Это была своего рода компенсация жителям Поверхности от жителей Неба за вынужденное неудобство — отсутствие светового дня. В Тире таких парков было открыто девять, из которых действующих осталось четыре, — все в центральной части города, где жили преимущественно богатые горожане: чиновники, управляющие предприятиями, их обслуга, полицейские и жандармские чины, а также рабочие обслуживающие башню, вокруг основания которой и вырос Тир. Что же до рабочих районов, вроде этого, то содержание в них таких парков власти ещё лет пятьдесят назад сочли чрезмерно обременительным для городского бюджета и постепенно полностью прекратили их финансирование. Обслуживавший парки персонал в несколько этапов уволили; коммуникации отключили, перестали проводить необходимые ремонты, в итоге деревья стали погибать, водоёмы засоряться, животные и птицы вымерли или были отловлены местными жителями (и хорошо если не съедены). Так, парковые павильоны, некогда наполненные светом, зеленью и пением птиц превратились в пустыри и свалки, на которых стали собираться шайки люмпенов и бродяг.

     Рощица занимала примерно шестую часть от площади паркового павильона и состояла из двух или трёх сотен давно мёртвых деревьев. Деревья эти стояли подобно чудовищных размеров кораллам, чёрные, осклизлые от холодного влажного воздуха, напитавшиеся вонючей жижей из разлившегося в середине рощицы затхлого болота, бывшего некогда живописным прудиком посреди парка. Электрического освещения здесь не было, и единственным источником света служил почти непрозрачный от накопившейся на нём за десятилетия грязи четырёхскатный купол, накрывавший парковый павильон. В центральной части павильона купол возвышался на тридцать или сорок метров от земли и светился грязно-матовым неопределённым светом. В некоторых местах в куполе зияли дыры, из которых вниз падали пятна более яркого — цвета «утренней» Завесы — света.

     Пригнувшись, стараясь не попадать на светлые пятна, Вэйнз бежала к рощице. Раньше ей уже приходилось здесь бывать, и она даже знала, как отсюда можно выйти: если обойти болото по кругу, с другой стороны рощи есть коллектор… Придётся, конечно, прогуляться по пояс в дерьме, но это лучше, чем отдать проклятым шакалам полтора куска эксплов…

     До ближайших деревьев оставалось метров пятнадцать, когда Вэйнз запнулась обо что-то мягкое.

     В павильоне не было грязи, кроме тех светлых пятен под открытым небом, которых она избегала, и ноги Вэйнз, быстро привыкшие к твёрдой почве, подвели её: Вэйнз полетела носом вперед и растянулась на сухой, крошащейся земле, едва успев в последний момент закрыть лицо предплечьем левой руки.

     Она получила несколько синяков на локтях и коленях и ссадины на ладонях, но — слава Подземному Дьяволу! — ничего себе не сломала. Выругавшись, Вэйнз посмотрела назад: за что это она так зацепилась?.. Это был труп. Уже начавший замерзать труп какой-то бродяжки.

     — Вот же блядь… — снова выругалась Вэйнз и уже стала подниматься на ноги, чтобы бежать дальше, когда рядом, в нескольких метрах от неё послышались шаги и сбившееся дыхание, а потом уже знакомый голос зло произнес:

     — Только попробуй рыпнуться, сука! Ляжешь рядом с этой бомжарой!

     Вэйнз услышала характерный знакомый щелчок: полицейская сняла пистолет с предохранителя.

     Вэйнз замерла.

     — Я ничего не сделала! — сказала Вэйнз громко, чтобы её услышали.

     — А это мы сейчас проверим…— ответила ей тёмная фигура, ни лица, ни каких-либо деталей которой Вэйнз не могла рассмотреть; просто тёмный силуэт, стоявший рядом с трупом. — Лед! — крикнула фигура, — ну, где ты там?!

     — Здесь! — послышался голос откуда-то сбоку.

     — Иди сюда, скорее! Посмотрим, что у этой сучки с собой есть! — В этот момент в руке полицейской вспыхнул яркий луч света, на долгое мгновение полностью ослепивший Вэйнз. — Бля-я! Ну и рожа у тебя! — последовал тут же глумливый смешок. — Лед, ты только посмотри на эту уродину!

     — Ох, блядь! — гоготнула подошедшая вторая полицейская.

     — Ты… как тебя?..

     — Вэйнз…

     — А фамилия у тебя есть, Вэйнз? — гаркнула полицейская с фонариком.

     — Вэйнз О'Ди.

     — Вэйнз О'Ди… — кривляясь повторила за ней полицейская. — Вставай, Вэйнз О'Ди! — скомандовала она. — И руки вверх подними!

     Вэйнз подчинилась.

     — Если вы меня задерживаете, то должны представиться, — сказала она, стараясь говорить так, чтобы голос звучал уверенно.

     — Чего, блядь?! — прозвучало совсем рядом, и в тот же момент Вэйнз отвесили пощёчину. — Ты, дерьмо помойное, еще будешь нам тут права качать?! Тебе представиться?! — пощёчина. — Представиться?! — ещё пощёчина. — Представиться, блядь?! — на этот раз её ударили в живот.

     От боли Вэйнз согнулась пополам, чувствуя, что не может выпрямиться и не может вдохнуть.

     — Эй, Лед, погоди… Тут место открытое… Давай, тащи её за дерево!

     Бившая её полицейская схватила Вэйнз за воротник плаща и потащила в сторону рощицы. Судя по голосу, а также силе, с которой эта Лед ударила Вэйнз и теперь волокла за шкирку, та была мужчиной, командовала же ей андрогин.

     К моменту, когда её взашей затолкали под крону одного из деревьев, Вэйнз уже отдышалась, а глаза её привыкли к свету. Теперь она ясно различала фигуры констеблей и их положение. Та, что тащила её действительно была мужчиной, довольно крупного телосложения; андрогин же была молода и, возможно красива (во всяком случае, фигура у той была стройная). Как Вэйнз и предполагала, старшая держала в одной руке пистолет, в другой фонарь, направляя ствол оружия туда же, куда и луч фонаря. Шакалка была явно не дура и не забывала про дистанцию: первая же ошибка Вэйнз могла стать последней в жизни. «Эта тварь пристрелит и глазом не моргнёт…» — заключила Вэйнз.

     Стараясь не смотреть на свет фонаря и продолжая нарочито щуриться, она более-менее осмотрелась вокруг. Ствол дерева, к которому её подталкивала мужчина, был чёрным как уголь и в обхвате имел, должно быть, метра полтора-два; вокруг ствола во все стороны расползались змеевидные корни, нырявшие в сырой в этом месте грунт и выныривавшие из него через метр-другой. Ближайшие деревья отстояли метрах в семи и дальше — сплошная тень: только бы улучить момент!

     «Как отвлечь эту мразь с пистолетом? в какую сторону бежать? успею ли?» — быстро спрашивала себя Вэйнз. Она хорошо понимала опасность своего положения и важность каждой секунды: с одной стороны, не поспешить, с другой — не затянуть.

     — Стоять здесь! — скомандовала старшая шакалка, когда её подчиненная затащила Вэйнз дальше за дерево. Теперь, окажись у входа в заброшенный парк случайные свидетели, те смогли бы увидеть внутри лишь блуждавший среди деревьев луч фонаря, что при наличии припаркованной там же полицейской машины должно было выглядеть вполне нормально: стражи порядка делают своё дело, — лоялка вроде Швайнер именно так и подумает; большинству же нормальных людей и вовсе не взбредёт в голову останавливаться рядом с полицейской машиной и заглядывать в подобное место.

     «Сейчас!» — мысленно сказала Вэйнз.

     Она остановилась, как того и требовали и… упала наземь, словно тряпичная кукла. Ноги и руки Вэйнз скрючились в судорогах, на губах запузырилась слюна, веки задрожали, распахнутые глаза на побелевшем лице закатились вверх, из горла вырвался нечленораздельный хрип:

     — А-а-г-г-г-г-х-х-х-х-х-р-р-р-р…

     — Блядь! Что это с ней?! — брезгливо отстранилась от Вэйнз младшая полицейская.

     — Припадок! Не видишь, что ли? — старшая оставалась где стояла — в двух с половиной-трех метрах — и продолжала целить в Вэйнз одновременно фонариком и пистолетом.

     — И что с ней теперь делать?

     — Подождём, пока успокоится.

     Вэйнз продолжала минуту биться в припадке, потом на мгновение затихла и задышала неровно, присапывая.

     — Ну-ка, давай посмотрим, что у неё есть… — старшая наконец подошла ближе и присела на корточки рядом с Вэйнз, явно потерявшей сознание после приступа. — Проверь карманы…

     Младшая пошарила в карманах плаща Вэйнз и извлекла пачку с сигаретами, зажигалку и ключ от квартиры.

     — Больше ничего…

     — Во внутренних посмотри.

     Мужчина принялась расстегивать дождевик. Разобравшись с застёжкой-молнией, она запустила руку в один из внутренних карманов, между делом полапав грудь Вэйнз.

     — Ого! Да тут у неё целая стопка… — она не договорила. Рука глухо хрустнула, и едва вырвавшийся из глотки полицейской истошный вой заглушил выстрел.

     Увлекшись обшариванием карманов подозреваемой гражданки, беспомощно лежавшей, как она ошибочно решила, без сознания, полицейская допустила одновременно две оплошности: во-первых, не учла того, что, склонившись над жертвой своего произвола, заслонила ту от огня старшей напарницы собственным, довольно широким телом и, во-вторых, что ещё хуже, не позаботилась о личном оружии. Шаря за пазухой Вэйнз, полицейская не заметила, как её табельный пистолет из кобуры на поясе оказался в руке обыскиваемой…

     Невнимательность стоила полицейской сломанной кисти и огнестрельной раны в животе.

     — Эй ты, мразь шакалья, — заговорила Вэйнз с оторопевшей старшей полицейской не оставлявшим сомнений в её намерениях тоном, — опусти вниз фонарь и брось ствол! Перед собой, чтобы я его видела! Рыпнешься в сторону или попробуешь выкинуть что-нибудь, что мне не понравится, я эту суку… а ну заткни пасть и не ной! — рыкнула она на завалившуюся на неё сверху полицейскую — …так вот, я эту суку на хуй пристрелю. Ты меня поняла, блядина?

     Полицейская опустила фонарь и пистолет, но оружия не бросила.

     — Что непонятно, сучара? Живо брось ствол!

     Левой рукой Вэйнз продолжала крепко удерживать за сломанную кисть прикрывавшую её мужчину; в правой она сжимала пистолет, направив его из-под увесистой мужской туши в сторону стоявшей рядом полицейской. Сделав короткое крутящее движение левой рукой, Вэйнз заставила раненную взвыть от боли, после чего старшая наконец выполнила её требование и отбросила пистолет в сторону.

     — В-вот… я в-всё сделала… т-ты т-только не стреляй б-больше…

     — Так-то лучше, — сказала Вэйнз, не обратив внимания на лепет полицейской. — А теперь встань на колени и достань наручники. Живее! — прикрикнула она. — Чем скорее я с вами, шакалами, распрощаюсь, тем больше шансов у этой мрази — (она снова крутнула сломанную кисть мужчины, и та снова взвыла) — добраться до больницы.

     — Д-да, к-конечно… т-ты т-только н-не стреляй!.. не стреляй… — полицейская медленно достала наручники из кармана на широком поясе и опустилась на колени.

     — Т-только н-не стреляй!..

     — Да заткни ты пасть! Заладила! Один наручник — на левую ногу, другой — на правую руку! Быстро! И фонарик рядом положи… Перед собой, так, чтобы на тебя светил!

     Продолжая зациклено лепетать себе под нос просьбы не стрелять, полицейская сделала всё, как требовала Вэйнз. После этого Вэйнз спихнула с себя раненую и сама быстро проделала с ней то же самое: сняла с её пояса наручники и приковала руку к ноге.

     Управившись, Вэйнз забрала у раненой рацию и комм и подошла к старшей. Подняла с земли фонарь и направила луч в лицо полицейской. Лицо было симпатичным, даже красивым; короткая, как у большинства шакалов, стрижка; глаза большие, светло-зелёные; цвет кожи свидетельствовал о частых посещениях солярия. Андрогин — она была моложе Вэйнз: лет около тридцати — смотрела испуганно, понимала, что, выстрелив один раз в её напарницу, Вэйнз сможет выстрелить снова, только уже в неё.

     — Как звать?

     — Хефа… младший сержант констебль Ниль Хефа, — пробормотала полицейская.

     — Хефа… Послушай, Хефа. Твоя напарница… Лед? — (Хефа коротко кивнула) — Лед ранена в живот… Ранена потому, что вы с ней пытались ограбить меня и, скорее всего, убить… Наверняка бы это сделали… — Вэйнз запустила руку за отворот плаща и достала стопку золотистых банкнот номиналом по сто и двести эксплор, — …из-за денег… Вы же уже так делали? Убивали людей из-за денег? — В этот момент в глазах полицейской промелькнул настоящий животный страх, лицо её сделалось бледным, губы задрожали, но она так и не ответила, только стала смотреть на Вэйнз умоляюще.

     — Понятно… — помолчав, изменившимся голосом сказала Вэйнз. — В общем, поступим так…

      

     Глава пятая. В дерьме

      

     В трубе воняло так, что слезились глаза. Уровень воды, сильно разбавленной мочой и дерьмом, доставал Вэйнз до середины бедра, что радовало, — от одной мысли о том, что отвратительная жидкость могла бы сейчас омывать её пенис и влагалище, Вэйнз становилось дурно. Она брела по коллектору, освещая путь полицейским фонариком, стараясь не касаться руками стен и мерзкой жижи.

     Поначалу Вэйнз пробовала дышать через плотно прижатый к лицу носовой платок, но быстро поняла, что это бесполезно, — здесь был нужен настоящий противогаз. Но противогаза не было, и взять его было негде. Оставалось только терпеть и идти дальше. Благо, коллектор был неглубокого заложения и вентилируемый; воздух в нём годился для дыхания. Главное, как предупреждала её (как раз на такой случай) Дафф, держаться по центру трубы и не вдыхать, когда наклоняешься.

     Однажды ей уже приходилось бывать в этом коллекторе, правда, в прошлый раз Вэйнз спускалась сюда из другого места, а внизу её ждала Дафф со специальным непромокаемым комбинезоном и противогазом…

     Тогда, чтобы вынести имущество из одного небольшого магазинчика, расположенного в том самом квартале, где Вэйнз час назад встречалась с Сарранг, им пришлось сделать четыре ходки туда и обратно — от подвала дома, на первом этаже которого был магазинчик, до замаскированного в куче мусора колодца на краю болота посреди заброшенного парка. Именно через этот колодец теперь Вэйнз и спустилась в коллектор.

     Она хорошо знала дорогу к подвалу дома с магазинчиком, но нужно ей было не туда, а в противоположную сторону.

     Дно было скользким, и Вэйнз ступала с осторожностью, — жидкая мерзопакость итак насквозь пропитала подкладку плаща, обувь, плотные чулки и низ платья… не хватало ещё окунуться в эту дрянь полностью… Вэйнз ругала себя за то, что не солгала шакалам, назвала им своё настоящее имя. Но откуда ей было знать, что стражи порядка, вместо проверки документов станут её избивать и потащат в дебри? Если бы она назвалась не своим именем, и обман открылся при проверке, это стало бы достаточным поводом для ареста. «Нужно было пришить обеих мразей там, в роще…» — зло говорила она себе, но понимала, что не смогла бы. Вэйнз была воровкой, а не убийцей. Она могла начистить морду, это да, но убить… Однажды ей пришлось это сделать, но тогда была особая ситуация… Стрелять же в обезоруженных и связанных, пусть и в шакалов, вот так, глядя в глаза или даже в спину, Вэйнз не могла. Она не такая. И теперь она в бегах; и теперь из-за неё у Дафф будут неприятности…

     Ключи от наручников и включённый фонарь Вэйнз оставила под деревом через полсотни метров от закованной в неудобном положении полицейской, так, чтобы та видела свет фонаря. Сумеет найти. Оружие, коммы и рации забрала и, перед тем как спуститься в коллектор, зашвырнула на середину болота.

     — Если не хочешь, чтобы это дерьмо — (Вэйнз кивнула в сторону лежавшей на боку и тихо стонавшей полицейской по имени Лед) — сдохло от кровопотери, советую тебе, как только освободишься, скорее бежать к машине и вызывать медиков… И убереги тебя Подземный Дьявол пойти за мной…

     Она быстро отыскала уже знакомое ей место, где за кучей гнилых веток и разного мусора в земле была круглая дырка — тот самый колодец.

     Участок канализации, в котором находилась сейчас Вэйнз, по словам Дафф, был сооружён почти два века назад, в трёхсот шестидесятых или семидесятых годах — задолго до постройки наверху тех архитектурных убожеств, что назывались жилыми кварталами. При строительстве кварталов участки под ними просто соединили с парковыми коллекторами, создав таким образом единую систему с довольно запутанным устройством. Однако, зная принципы работы этой системы, в ней можно было ориентироваться. За два с лишним года её отношений с Дафф, Вэйнз многое узнала об устройстве городской канализации, да и этот участок ей был уже знаком. Поэтому, дойдя до ближайшего распределителя, Вэйнз свернула в сторону своего квартала. Нужно было срочно попасть в квартиру, чтобы переодеться и избавиться от кое-каких вещей, а ещё надо было позвонить Дафф, предупредить её о предстоявших проблемах с полицией.

     Передвижение под землей — совсем не то же, что и хождение по поверхности. Если бы не шакалы, от места встречи с ними Вэйнз добралась бы домой минут за десять. По канализации путь занял около получаса (почти пятьдесят минут).

     Зная расположение сливов и коллекторов в соседнем квартале, Вэйнз легко сориентировалась в собственном и оказалась под нужным домом.

     Грязная, провонявшая нечистотами, она выбралась из люка в подвале дома, оказавшись в небольшом темном помещении, запертом снаружи.

     Вэйнз небезосновательно считала себя профессионалкой в своём деле и всегда имела при себе набор инструментов «первой необходимости». Не без отвращения отлепив от ноги мокрый и скользкий полог плаща, она извлекла из расположенного вдоль шва потайного кармашка нужные отмычки и меньше чем за минуту открыла дверь…

      

     Подниматься на лифте Вэйнз сочла плохой идеей, так как в лифтовом холле она могла запросто встретить кого-нибудь из жильцов дома, а вид у неё был, мягко выражаясь, не очень. Именно по этой причине Вэйнз и решила подняться на пятнадцатый этаж, где они с Дафф снимали квартиру, по лестнице пешком.

     Шагать вверх по ступеням в хлюпающих жидким дерьмом сапогах — то еще «удовольствие», но Вэйнз справилась, и вот уже впереди заветная площадка с трафаретной надписью «15» на стене. Справа от надписи — дверь, за дверью вестибюль лифтов. Поднявшись на площадку, Вэйнз уже взялась за дверную ручку и хотела потянуть дверь на себя, когда услышала за дверью знакомый голос.

     — …сегодня утром… — говорила госпожа Швайнер, — …её и её сожительницу, Дафф… а что она натворила?

     — Напала на констеблей… пыталась убить… — ответила собеседница Швайнер, голос которой звучал приглушённее голоса старухи, из чего Вэйнз решила, что та стояла дальше от двери на лестницу и ближе к лифту.

     «Шакалы уже здесь!» — Вэйнз почувствовала, как её затылок похолодел, и на шее выступили капельки липкого пота.

     — Да что вы! Какой ужас! — последовало негодующее причитание старухи.

     — Вам следует знать, — заговорила третья участница разговора, — что О'Ди вооружена и опасна. Она ранила полицейскую… — (Последовал громкий вздох, очевидно произведённый взволнованной старухой.) — …Если вам что-либо станет известно о её местонахождении…

     — О! Кончено-конечно, госпожа констебль! — быстро залепетала Швайнер. — Не сомневайтесь! Я вам сразу же сообщу!

     «Госпожа констебль… — зло передразнила про себя Вэйнз. — Старая подшакальница!» — Вэйнз почувствовала омерзение.

     — Прошу вас, сообщить нам номер этой Дафф, — тем временем продолжала первая полицейская.

     — Да-да, конечно… — старуха притихла, видимо, достала коммуникатор. — Вот, записывайте… — Она продиктовала номер Дафф. — А вот номер Вэйнз…

     — Спасибо, госпожа Швайнер. Этот номер у нас уже есть.

     «Комм!» — спохватилась Вэйнз, ощупав плащ в области груди. Коммуникатор был на месте — во внутреннем кармане плаща, куда она переложила устройство, предварительно его выключив, ещё когда спускалась в коллектор.

     — В квартире пока будут находиться наши сотрудницы… — снова послышался голос первой. — Также нам необходимо досмотреть личные вещи О'Ди…

     Вэйнз не стала подслушивать дальше. Стараясь лишний раз даже не дышать, она медленно развернулась и, ступая крайне осторожно, спустилась на этаж ниже, потом прибавила шаг, а ещё через два этажа понеслась вниз настолько быстро, насколько позволяли сочившиеся жидкой гадостью сапоги и липнувший к ногам плащ.

     Ей сильно повезло, что шакалы воспользовались лифтом, не позаботившись при этом о лестнице, видимо решив, что никто в здравом уме не станет подниматься пешком на пятнадцатый этаж. Впрочем, они были не так уж неправы: Вэйнз бы и не стала, не окажись она по пояс в дерьме.

      

     Самостоятельная замена номерного модуля в коммуникаторе — уголовное преступление, приравниваемое по всей Конфедерации (как и в других государствах на обоих материках) к подделке документов, потому и коммов, позволяющих менять номера, в магазинах не продавали. Но это вовсе не означало, что приобрести такое устройство было нельзя. Такие коммы были в ходу в преступном мире, у людей вроде Сарранг, а также у политических — изгоев, разных социалистов, иблиссиан и прочих революционеров. У Вэйнз тоже был такой (прикупила после удачного дела), конечно, не иблиссианская игрушка (по слухам, возможность смены номера была мелочью в сравнении с другими фокусами, какие умели проделывать коммы иблиссиан), но Вэйнз многого и не требовалось.

     После хождений по коллекторам, внешний вид Вэйнз мало подходил для прогулок по улице. Единственное, что ей оставалось, это вернуться в подвал. Там она достала из внутреннего кармана плаща выключенный комм, вскрыла заднюю крышку и, аккуратно отсоединив, как показывала ей продавец контрафактного устройства, специально выделенную цветом микросхему, перевернула её и вставила обратно. Вернув крышку на место, включила комм. Сигнал телефонной станции был слабым, но достаточным для звонка; Сети не было.

     Вэйнз очень хотелось набрать номер Дафф, но тот уже наверняка прослушивался. То, что шакалы так быстро отыскали её в городе с двадцатимиллионным населением, не удивляло Вэйнз: она сама назвала им своё имя и фамилию; добавить сюда её особую примету, и даже самая простая программа-фильтратор нашла бы её за считанные секунды.

     Вэйнз набрала номер Сарранг и послала вызов.

     — Да, — сквозь какой-то шум ответил знакомый голос.

     — Это Вэйнз. У меня проблемы…

     — Минуту… — приглушенно сказала Сарранг куда-то в сторону. Послышались шаги и шелест одежды, затем шум стих. — Говори. Только фильтруй базар… — предупредила женщина.

     Вэйнз, перейдя на воровской жаргон, коротко рассказала Сарранг о произошедшем с ней за последние два часа. Выслушав её историю, Сарранг минуту молчала, потом коротко хмыкнула и заговорила:

     — Что ж… надо было, конечно, позаботиться о тех животных…

     — Ты же знаешь…

     — Да-да, знаю-знаю… не твой профиль… Где ты сейчас?

     — В подвале. У меня такой вид, будто я только что вылезла прямо из жопы Подземного Дьявола…

     Из коммуникатора послышался короткий мелодичный смешок.

     — Забавное определение!

     — Да уж, блядь…

     — Насколько там безопасно? — спросила Сарранг уже серьёзно.

     — Думаю, не стоит здесь надолго задерживаться, — ответила Вэйнз.

     — А ты можешь перебраться через эту… жопу Дьявола… — (женщина снова хохотнула) — куда-то, где бы ты могла некоторое время оставаться в безопасности?

     — Как долго?

     — До вечера… часов до двадцати? Раньше я не смогу освободиться.

     Вэйнз ненадолго задумалась. Ей сразу вспомнился магазинчик в квартале за парком и подвал, через который они с Дафф выносили коробки с коммуникаторами, планшетами, ком-браслетами, камерами, часами и другой мелкой электроникой. И она ответила:

     — Думаю, да. Есть одно место… недалеко от заведения, где мы утром встречались.

     — Вот и отлично! — сказала Сарранг. — А вечером тебя пристроим… — Немного помолчав, она добавила: — Похоже, придётся нам поспешить с этим твоим шрамом… Я свяжусь с хирургом.

     Вэйнз на минуту лишилась голоса. «Чего же ей от меня нужно?» — недоумевая, спрашивала она себя. Что могло потребоваться человеку вроде Сарранг, от средней руки воровки вроде неё, чтобы за это оплатить дорогостоящую пластическую операцию? Вначале Сарранг дала ей кучу денег, теперь готова укрыть от шакалов, да ещё и…

     — Эй! Ты ещё здесь?

     — Да. Здесь.

     — Этот номер надёжный?

     — Да.

     — Тогда жди моего звонка. В девятнадцать семьдесят будь на связи.

     Сарранг отключилась.

     Собравшись с мыслями, Вэйнз отправила короткое сообщение их общей с Дафф знакомой, работавшей там же, где и Дафф, с просьбой одолжить комм подруге, чтобы они смогли переговорить…

     После разговора она снова спустилась в канализацию.

      

     Глава шестая. Чеин Ренн

      

     Чеин Ренн свернула с грязной, едва освещённой редкими фонарями улицы в тёмный проезд, ведущий вглубь рабочего квартала. Заметно похолодало; низкое, свинцовое небо принялось поплевывать стылыми, мутными от смога каплями; между сырых, поросших грибком и мхом домов из осклизлых железобетонных панелей, возведенных ещё в начале прошлого века, затянул промозглый ветерок. Поправив капюшон тёплого зимнего плаща, Чеин быстро зашагала по проезду, обходя заполненные водой ямы, едва заметные в падавшем из окон домов слабом свете.

     Квартал из десяти одинаковых как отряд жандармов на торжественном смотре зданий со всех сторон окружали одинаково грязные улицы с одинаково разбитыми дорогами и тротуарами, за которыми с двух противоположных сторон начинались другие, такие же, как этот, одинаковые кварталы; ещё с одной стороны лежала вытянувшаяся на пять кварталов, огороженная высоким бетонным забором территория «пластмассового» завода, непрестанно распространявшего по округе низкий гул и отравлявшего местный воздух оксидами азота, бензола, ксилола, бензапирена и множеством других элементов; трубы завода почти всегда скрывались в нижних слоях Завесы, вбиравшей в себя бóльшую часть выбросов (но часть из них всё равно выпадала обратно с осадками); с другой стороны — обнесённый высокой стеной и накрытый уже давно непрозрачным куполом пустырь заброшенного парка, посреди которого оставалась небольшая рощица мёртвых деревьев с болотом в центре. Дома выстроились в два ряда по пять в каждом; двадцатипятиэтажные здания стояли тесно. Посредине, меж двух рядов домов, через весь квартал тянулся центральный — самый длинный и более широкий — проезд, на который смотрели подъезды всех десяти домов. Такой архитектурный примитивизм был продиктован соображениями компактности расселения при условиях, когда естественное освещение является настолько незначительным фактором, что им можно попросту пренебречь: всё равно, никто из живущих на Поверхности не видел и никогда не увидит солнца. Здания типовые (из таких состояла примерно треть всех городских кварталов): тридцать метров в длину и восемнадцать в ширину; подъезд с лестничной клеткой и лифтами в центре одного из коротких фасадов (в фасадах, смотревших на внешние улицы, имелись запасные подъезды с лестницами, но они, как правило, все заколочены и захламлены или даже перестроены и обжиты); двадцать пять этажей с множеством тесных квартир с низкими потолками, в которых часто ютились семьи из пяти-восьми человек. Более-менее приличное освещение здесь было лишь в центральном проезде — у подъездов и ещё в нескольких местах меж домов, там, где к фасадам примыкали небольшие магазинчики и дешёвые бары.

     Нужный Чеин дом стоял на другом конце квартала, но Чеин опаздывала и потому решила срезать путь, свернув в один из узких боковых, почти тёмных, а потому небезопасных проездов; обойти квартал, дойти до места, где начинался освещённый фонарями центральный проезд, и пройти по нему — значило добавить ещё восемь-десять минут к опозданию…

     Перескакивая через лужи и кучки пищевых отходов, выбрасываемых здесь прямо из окон, опасаясь наступить на копошившихся в объедках крыс, Чеин почти преодолела мрачное ущелье проезда, когда из-за угла дома справа вышли двое.

     — Эй, чистенькая! Ты случайно не заблудилась? — жёлтый свет от фонаря, расположенного сразу за углом на стене дома, не позволял Чеин рассмотреть лица, но по голосу она определила, что говорившая — андрогин.

     Чеин остановилась. Её и незнакомок разделяло около семи или восьми шагов. Глубокий капюшон плаща скрывал её лицо — это означало: стоявшие перед ней не могли наверняка определить пол и, соответственно, не могли точно оценивать её физические силы и способность к сопротивлению. Для Чеин, имевшей при росте чуть выше среднего, довольно утончённое, на вид даже хрупкое телосложение, это обстоятельство было преимуществом. Наверняка эти двое решили, что перед ними женщина: что же, пусть продолжают так думать. Чеин не стала отвечать на вопрос, который, в сложившейся ситуации вполне можно было считать риторическим, дабы не вызывать сомнений тембром своего голоса.

     — Эй, я к тебе обращаюсь! Ты что, язык проглотила? — не унималась андрогин. Её сообщница стояла рядом и молча смотрела на Чеин из-под капюшона.

     Непринужденно и без резких движений Чеин опустила руку в карман плаща: пальцы коснулись устройства, внешне похожего на обычный средней дороговизны коммуникатор, — достаточно крепко сжать такое устройство в ладони много раз отрепетированным захватом, встряхнуть вниз и…

     Андрогин шагнула к Чеин, и Чеин достала из кармана устройство. Лёгкий, едва заметный жест и в руке Чеин блеснуло двадцатисантиметровое телескопическое лезвие из ультрапластика…

     Чеин хранила молчание. Поза её оставалась неизменной: плечи расслаблены, тонкие ноги в высоких, скрывающихся под пологом плаща сапогах расставлены чуть шире плеч, голова под капюшоном слегка опущена.

     — Ха! Да ты посмотри на неё, Дафф! — произнесла андрогин, обращаясь к молчаливой сообщнице. — Какая серьёзная пташка! Вздумала погрозить мне своим пёрышком! — Андрогин держалась уверенно и нагло, но клинок в руке Чеин, по-видимому, заставил её насторожиться. — Ладно-ладно, дурёха! — сказала андрогин. — Давай так. Скидывай плащик и иди себе, куда шла… Тебе как раз пора новый покупать…

     В этот момент в проезде позади Чеин послышался звук мотора, и через пару секунд между домов вспыхнул яркий свет фар. Чеин быстро отвела руку вперед, спрятав клинок в тень, и отошла влево, освобождая дорогу приближающейся машине.

     Пучки света выхватили из тени лица: андрогина на вид среднего возраста, примерно одного с Чеин роста и телосложения и мужчины, заметно моложе своей спутницы. Одежда андрогина выглядела так, будто её только что выкопали из-под земли, а лицо… лицо было изуродовано безобразным рваным шрамом через всю левую щеку; мужчина, одетая куда опрятнее, своей чумазой и уродливой спутницы, пусть и небогато, но в чистое (возможно, при других обстоятельствах, Чеин нашла бы мужчину симпатичной).

     Когда машина приблизилась, андрогин и мужчина отошли в сторону, к стене дома, пряча лица и отворачиваясь от слепящих фар. Клинок в руке Чеин к тому времени превратился в обычный безобидный комм. Чеин взглянула на машину, и по спине её пробежал неприятный холодок: жандармы!

     Тяжёлый чёрный с красной полосой вдоль борта бронемобиль с непрозрачными окнами грузно катил по проезду. Чеин бросила взгляд на стоявших напротив и увидела, как те взялись за руки, как бы говоря этим жестом: «мы просто обычная пара и шли мимо». При этом андрогин натянуто улыбнулась Чеин, мужчина же с плохо деланым безразличием следила за бронемобилем. Через мгновение лица обеих снова скрыла тень. Машина повернула направо и, проехав немного, остановилась, по звуку как раз перед подъездом дома, куда направлялась Чеин. Двигатель машины выключился, но характерное гудение не исчезло, — где-то неподалёку гудел ещё один… и ещё…

     Посмотрев в направлении источника звука, Чеин увидела, как в дальнем конце проезда сверкнули фары, и через секунду там остановилась, поблескивая узнаваемыми маячками, полицейская машина. Одновременно позади Чеин — там, откуда минуту назад появился бронемобиль — послышался такой же звук. Обернувшись, она увидела ещё одну машину с маячками, так же перегородившую проезд… — знакомая тактика: именно так действовала полиция при облавах. Вот только жандармерия, как то было известно Чеин, в полицейских облавах участия обычно не принимала. Зато в делах жандармерии иногда задействовалась полиция, в качестве оцепления.

     «Это не просто облава…» — сказала себе Чеин.

     Не обращая внимания на парочку, ещё минуту назад пытавшуюся напасть на неё, Чеин нажала на коммуникаторе кнопку вызова меню и выбрала на появившейся голограмме раздел телефонии; из длинного списка имен она выделила «Трил» и послала вызов.

     — Чеин?.. — ответил знакомый голос в левом ухе Чеин через беспроводной микронаушник.

     — Уходите. Скорее. Здесь ворóны. — Тихо произнесла она. — Уходите.

     Чеин не думала о том, слышали ли её невезучие налетчицы — плевать на них! — Она сделала то, что было сейчас важнее конспирации перед гопотой. Да и не сказала она ничего секретного.

     — Хорошо… — услышала она через пару секунд напряженного молчания. — Спасибо, сестра! — Связь прервалась.

     Вот и всё. Она сделала всё, что могла: предупредила сестёр. Теперь она должна уходить.

     Чеин взглянула на стоявших на прежнем месте в тени и озиравшихся по сторонам грабительниц-неудачниц и зло бросила:

     — Всё еще желаете подсказать мне дорогу?

     — Без обид, сестрёнка… — ответила ей андрогин со шрамом.

     — Ну, и отлично.

     Чеин сунула руки в карманы плаща — пальцы её мелко дрожали — и пошла вдоль стены к перекрёстку. Дойдя до угла дома, она свернула налево и, стараясь не спешить, чтобы не выглядеть подозрительно, направилась к дому, через один от того, возле которого собрались машины жандармов; в подвале дома был небольшой бар — пристанище местной пьяни и гопоты, вроде тех двоих, что остались позади.

     Подходя к бару, Чеин осмотрелась: все видимые выходы из квартала, как она и предполагала, перекрыла полиция. О том, чтобы попытаться сейчас покинуть квартал, не могло быть и речи: на выходе её легко могли задержать для проверки документов, и Чеин не была уверена, что у констеблей не возникнет на её счет подозрений и её не арестуют. А уж попадание в лапы к жандармам — вопрос времени. При малейшем подозрении Чеин в политических делах, шакалы тотчас передадут её ворóнам.

     Вход в бар находился в десяти метрах от угла дома, в проезде. Крутая бетонная лестница, освещённая парой жёлтых светильников, спускалась вниз на два с половиной метра ниже уровня земли к небольшой площадке, на которой одновременно могли находиться не более трёх-четырёх человек; там, в низкой нише в фундаменте дома, была дверь, железная, в облупившейся краске и со следами сварки; сверху над лестницей и прилегавшим к ней небольшим бетонированным участком имелся навес из арматуры и листов жести. Самым ярким источником света в проезде была закреплённая на стене над навесом неоновая вывеска с названием заведения: «Пластик». В тени под навесом стояли трое в накинутых на плечи дождевиках поверх рабочих комбинезонов, курили и о чём-то тихо разговаривали. Когда Чеин подошла ближе, разговор затих; вся троица — две женщины и мужчина — стали вызывающе пялиться на Чеин (женщины — с известным интересом, мужчина — как-то недоброжелательно), но она сделала вид, что не заметила этих взглядов и, дойдя до ступеней, не спеша спустилась вниз и вошла в бар.

      

     Глава седьмая. Элвин Шейл

      

     Чёрный, с узкой красной полоской вдоль бортов, бронемобиль жандармов катил по грязным улицам Тира. В салоне было тепло, сухо и чисто, пахло кофе, корицей и дорогим кремом для дорогой обуви. Прохожие в дождевиках спешили вдоль тротуаров, уворачиваясь от разлетавшихся из-под колёс машин брызг, исчезали в тёмных подворотнях и проездах меж серых домов. Шейл сидела у окна и рассеянно смотрела на отражавшиеся в жирных лужах у обочины городские фонари и витрины магазинов. Рядом сидела старшая группы ворóн в звании лейтенанта — андрогин по имени не то Сарран, не то Сетран. Элвин запомнила только фамилию: Керрит. Напротив, спиной вперёд по ходу движения, расположились двое младших сержантов — немалых габаритов (даже в сравнении с Шейл) мужчины с фамилиями Тормут и Фадда. Эти двое весело перешучивались, по-видимому, не особо стесняясь присутствия инспектора Комитета и лейтенанта, которую пару раз даже подкололи. С Шейл они вежливо поздоровались вначале, когда Керрит представила её, и в дальнейшем не заговаривали. Место впереди, рядом с водителем — симпатичной и молчаливой девушкой, чье полное имя Шейл запомнила: Альва Аввар — было не занято (должно быть, там обычно сидела Керрит, но сейчас лейтенант, видимо из вежливости, расположилась рядом с Шейл). Завеса над городом уже приобрела ставший за два года привычным для Шейл угольно-чёрный, местами с бордовыми, местами с тёмно-синими от городской иллюминации оттенками цвет, напоминавший жителям Поверхности о том, что солнце, которого большинство из них никогда не видели собственными глазами, уже клонилось к горизонту и сейчас, где-то высоко в небе, на парящих между башен островах небожители, должно быть, наслаждаются прекрасным видом заката.

     — Инспектор… — Керрит отвлекла Шейл от созерцания вечерней улицы.

     — Да, лейтенант.

     — Вам приходилось прежде бывать на задержаниях анархистов?

     — Нет, — Элвин перестала рассматривать лужи за окном и повернулась к жандарму. — Только на задержаниях должностных лиц, полицейских и жандармов.

     — Простите… я не хотела вас…

     — Задеть? — на лице Шейл обозначилась сдержанная улыбка.

     — Да.

     — Я понимаю, Керрит. Вы — профессионал своего дела и интересуетесь не из праздного любопытства. Непосредственно опыта по задержанию революционеров у меня нет, но я хорошо представляю специфику работы и не буду вам мешать. Но если потребуется моё содействие, — добавила Элвин, после короткой паузы, — можете на меня рассчитывать. Я умею стрелять.

     — Отлично. Ещё раз извините, если…

     — Оставьте это, лейтенант. Всё в порядке.

     Вскоре машина снизила скорость и, свернув с магистрали на менее оживлённую улицу, поехала вдоль высокой кирпичной стены какого-то завода.

     — Всем группам! — Раздался голос из установленной возле водителя рации. Голос принадлежал капитану жандармерии по фамилии Четтер, руководившей операцией; она находилась в первой машине. — Подъезжаем к месту. Водителям двигаться согласно предписанным маршрутам. Группа один, группа два, группа три — центральный вход. Группы четыре и пять — проезды. Действовать согласно плану операции. Старшим групп — держать связь.

     Рация замолчала.

     Спустя минуту впереди показался полицейский патруль, потом ещё один. Район был оцеплен полицией. Бронемобиль притормозил и поехал ещё медленнее, мерно урча мощным двигателем и покачиваясь на разбитой дороге. Машина миновала поворот — там такая же улица уходила вправо, разделяя абсолютно одинаковые кварталы из поросших плесенью многоэтажек — и через сотню метров свернула в тёмный проезд между домами.

     Они подъехали третьими. Две минуты все ждали доклада старших четвёртой и пятой групп. В это время ворóны вели себя так, будто ничего особенного не происходило: лейтенант Керрит что-то отмечала в меню своего ком-браслета; Тормут и Фадда продолжали перекидываться колкостями; Альва Аввар молча набирала что-то в своём коммуникаторе.

     Элвин, сидевшую молча и смотревшую в окно, не оставляло ощущение, будто квартал с населением в семнадцать с половиной тысяч человек (так сообщалось в переданном ей Баррен файле) охватила чума. Такое, если верить источникам тысячелетней давности, случалось с жителями древних городов, не знавших не только «прелестей» Завесы, но и центральной канализации и элементарных санитарных норм и, тем более, доступной медицины. Только трое местных попались на глаза Элвин в проезде между домами, да ещё несколько человек, едва высунувшись из соседних подъездов, попрятались, поменяв на ходу планы — яркое подтверждение репутации ворóн среди населения. Для Элвин не было новостью то, что люди боялись жандармов и тихо их ненавидели. Впрочем, те трое оказались смелее остальных: они вышли на свет фонаря и, прячась под капюшонами, разошлись в разные стороны: двое спешно прошли по центральному проезду мимо жандармских машин и скрылись в подъезде одного из домов, а третья направилась в сторону местного бара. «Задержать?» — прозвучал в рации голос старшей одной из групп. «Нет. Пусть идут. Это местная пьянь», — ответил голос капитана.

     Когда четвёртая и пятая группы доложили о готовности, капитан отдала команду к началу операции…

     …Ворóны действовали быстро и слаженно, без суеты, так, словно шли не арестовывать опасных государственных преступниц, а играли в какую-то замысловатую, понятную только самим игрокам, ролевую игру. Комитетским при этом предписывалось держаться в стороне и не вмешиваться до момента, когда жандармы возьмут ситуацию под контроль. После делом займется заместитель старшего инспектора, которая сейчас находилась в машине с капитаном жандармов, и её помощницы, ожидавшие вызова в припаркованной через два дома гражданской машине.

     Квартира, в которой находились иблиссиане, была на пятом этаже дома; окна выходили в проезд и, как и большинство окон в этом районе, были наглухо заколочены. Первая группа, во главе с капитаном, осталась у входа в здание; вторая — с которой была Шейл — вошла в подъезд, блокировала лифты спецключом и двинулась по главной лестнице; третья группа дублировала действия второй на запасной лестнице (покинуть здание через запасной подъезд было нельзя, так как выход заблокирован полувековой давности кирпичной кладкой, но можно спуститься на нижние или подняться на верхние этажи). Группы действовали синхронно: подъём по лестнице, вход на этаж, осмотр вестибюлей лифтов и коридоров, возврат на лестницу, подъём… Несколько раз попадались выходившие из квартир жильцы; вооружённые люди в чёрной форме вежливо сообщали жильцам, что идёт спецоперация и им следует укрыться в жилищах; повторять дважды никому не пришлось.

     В течение шести минут этажи с первого по шестой и обе лестничные клетки были проверены, а пятый — блокирован с обоих выходов, после чего группа капитана Четтер — более многочисленная, состоявшая не из четырёх, а из восьми человек, включая капитана (к первой группе присоединились бойцы из четвёртой и пятой) — поднялась на этаж. Девятой за группой следовала фигура в штатском — помощник старшего инспектора, андрогин по имени Хаст Хилла.

     Проходя мимо Шейл, — Шейл в этот момент находилась на площадке четвёртого этажа, вместе с Альвой Аввар, замыкающей группы, — Хилла добродушно подмигнула ей, видимо, по-своему истолковав тот факт, что молодая инспектор выбрала себе в «напарницы» самую симпатичную из всех задействованных в операции ворóн. Элвин слегка кивнула в ответ, обозначив на строгом, чисто выбритом лице вежливую улыбку. «Пусть думает, что хочет», — сказала она про себя.

     Чёрными тенями, одна за другой, ворóны скользнули за поворот лестницы, мимо стоявшей на промежуточной площадке между четвёртым и пятым этажами Керрит. Шейл услышала, как вверху скрипнула дверь, и шаги стихли. Через минуту начался штурм…

     …Послышался треск, — это жандармы вынесли дверь квартиры, где по оперативным данным скрывались революционеры, — потом раздался хлопок светошумового боеприпаса, послышались приглушённые крики: «всем оставаться на местах!», «всем лечь на пол!», — это бойцы первой группы ворвались внутрь. Потом тишина…

     Следующим долетевшим до Шейл громким звуком была отборная ругань капитана.

     — Похоже, дело сделано, — сказала Керрит, бросив быстрый взгляд на левую руку, где у неё был ком-браслет, такой же чёрный, как и вся её форма.

     Керрит оставалась там же, где и была, на площадке между этажами; Шейл не видела других двоих подчинённых лейтенанта, но знала, что, согласно плану операции, младший сержант Тормут сейчас находилась на площадке пятого, прямо над ней и Авар, а Фадда — на промежуточной между пятым и шестым, над лейтенантом.

     — Сержант Аввар!

     — Командир?

     — Спустись вниз и разблокируй лифты.

     — Слушаюсь, — ответила та и, коротко взглянув на Шейл, заспешила вниз по лестнице.

     — Инспектор…

     Элвин вопросительно посмотрела вверх.

     — Можете подниматься. Там безопасно.

     — Спасибо, лейтенант. Я поднимусь позже, на лифте… — сказала Шейл и быстрым шагом двинулась вслед за Альвой Аввар.

     Спустившись этажом ниже, Элвин замедлила шаг, решив, что желаемый эффект уже достигнут. Она не желала следовать вежливым предложениям лейтенанта. К тому же, она заметила как та поглядывала на подчинённую и оттого ей ужасно захотелось побыть с Аввар некоторое время наедине.

     «Пусть эта… как там её? — Сарран-Сетран — понервничает», — решила Элвин. «Да и… чем Подземный Дьявол не шутит? Вдруг удастся пригласить сержанта Аввар на ужин?» — думала она, спускаясь вниз.

      

     Солнце для всех!

      

     Всем известно, что за членство в нелегальном профсоюзе можно лишиться работы (а за организационную деятельность — и свободы). Но, несмотря на это, работницы крупных и средних предприятий продолжают вступать в такие профсоюзы, подчас состоя одновременно в двух профсоюзах — в легальном, подчинённом начальству и поддерживаемом лояльными работницами и в неформальном. Так, под прикрытием легальных провластных профсоюзных организаций, трудящимся порой удаётся противостоять эксплуататорам через скоординированное замедление работы и саботаж. Не вступая в открытую борьбу с дирекцией посредством забастовок и других методов открытого протеста, не подставляясь под удары дубинок заводской охраны и полиции, такие работницы, тем не менее, добиваются своего. Пускай пока это малое (скажем, дополнительные часы отдыха в связи с «незапланированной» остановкой производства), но это — результат. Результат слаженных, решительных действий.

     Да, это ещё не стачка, не захват предприятия, не акт персонального возмездия угнетателям (ведь пока они, угнетатели, живы), но это — начало.

     Даже такие, казалось бы, «малозначительные» действия, как мелкий саботаж, важны и значимы уже тем, что сплачивают участниц. Действующие заодно саботажницы учатся на практике организации, осознают своё единство, свою силу. Так складываются связи и союзы; так ранее разрозненные индивиды приходят к пониманию своей классовой общности, к классовой сознательности.

     Вчера вы вместе саботировали работу предприятия, сегодня — вы доверяете друг другу, называете друг друга «сёстрами», завтра — вы сила, готовая действовать.

     Трилти («Солнце для всех!» 20.1.4.543)

      

     Глава восьмая. Трил Тэббиш

      

     В квартире было тесно и душно. Трил сидела в потрёпанном, оставшемся от старых жильцов кресле за старым, видавшим виды столом. На столе перед ней лежал терминал, рядом стояла большая кружка с остывшим кофе, к которому Трил так и не притронулась. Трил корректировала текст новой статьи, над которой работала последние пару дней, и попутно делала кое-какие заметки на будущее; статья эта должна была войти в новый выпуск газеты «Солнце для всех!», часть тиража которой предстояло напечатать здесь этой ночью. Помещение было заставлено аккумуляторами, выпрямителями тока, принтерами, штабелями из упаковок с чистыми листами бумаги. Стены покрывали приклеенные прямо к штукатурке спальные матрасы; на полу в несколько слоёв — дорогой шумоизоляционный материал (такой, обычно, использовали богачи для отделки своих шикарных квартир); под потолком натянуты одеяла, — всё это — необходимые меры предосторожности.

     Пронести сюда матрасы и, тем более, всякую мелочёвку было нетрудно, — это не вызывает подозрений: ну, живут люди компактно — десять человек в одной квартире — обычное дело. Другое дело — техника… Да и бумагу помногу лучше не носить. Закупать бумагу и заправлять картриджи для принтеров приходилось с осторожностью, в разных местах, с интервалом между закупками и через разных людей. Ещё сложнее с электроэнергией, — её приходилось накапливать в течение суток при помощи аккумуляторов, ни в коем случае не выходя за пределы стандартной нормы, и накопленного постоянно не хватало; приходилось постоянно носиться с тяжёлыми аккумуляторами, заряжать разрядившиеся в квартирах сестёр, маскировать при доставке туда и обратно под бытовые предметы и продукты питания… Это была едва ли не самая опасная часть работы.

     Но, даже если соблюдать все меры предосторожности, рано или поздно проколешься на какой-нибудь мелочи… Именно поэтому такие квартиры следовало менять раз в полгода. В крайнем случае — раз в год. Дольше тянуть нельзя. В пятую декаду весны будет ровно год с того дня, когда здесь был напечатан первый тираж «Солнца для всех!». Давно пора подыскивать новое помещение и начинать вывозить имущество.

     Трил с Джабби и Джолл — её сестрами по убеждениям и триумвирами, бывали здесь чаще, чем у себя дома. Соседи, похоже, не сомневались, что трио живёт здесь постоянно. Иногда к ним приходили «гости», — тоже дело обычное. При этом никакого шума, нетрезвых лиц или иного рода проблем… «Гостями» были курьеры — сёстры, приносившие всё необходимое: от бумаги и картриджей до файлов-макетов новых номеров «Солнца». Самая физически тяжёлая часть работы, обычно, приходилась на Джабби с Джолл, — они обеспечивали замену аккумуляторов и выносили готовые тиражи газеты; обе они были мужского пола и довольно крепкого телосложения, так что, легко справлялись (сама Трил с трудом могла поднять и половину того веса, что с легкостью поднимала Джабби).

     Трил была в квартире одна. Джабби полчаса назад увезла две севшие батареи к одной из сестёр, работавшей в магазине электротехники, где их можно было без проблем подзарядить. Джолл уехала раньше, в середине дня, — с ней связались из нелегального профсоюза одного крупного предприятия, назначили встречу. Если встреча пройдет успешно, к организации присоединится ещё одна ячейка… или несколько. (Возможно даже, придется увеличить тираж газеты.)

     «Конечно же, координатор не оставит этого без внимания и, похоже, Джолл ждёт более ответственная работа…» — подумала Трил, отвлекшись от текста.

     После встречи, Джолл должна будет заехать ещё в пару мест, забрать заправленные картриджи и пачки с бумагой. Трил взглянула на часы: встреча наверняка уже состоялась. Но звонить она не будет, если не возникнет необходимости, — Такова уж она, Джолл. Другое дело Джабби! — та всегда сообщит: «я на месте», «выезжаю», «уже рядом, скоро буду».

     Работы оставалось немного: облегчить текст, сделать его доступным для понимания каждой, кто возьмёт газету в руки, будь то подкованная в теории иблиссианка или простая труженица, не читавшая заковыристых монографий. Политическая честность, прямота и доступность изложения — вот, что делало газету популярной среди рабочих. «Солнце для всех!» была понятна, говорила о наболевшем, о том, о чём другие молчали, о том, чего «не замечали» проправительственные СМИ, — именно поэтому её читали. Рабочие передавали её из рук в руки, обсуждали, рискуя быть схваченными за «антиправительственную пропаганду», — это вносило в рабочее движение элемент сплачивания, круговой поруки. Среди рабочих, иметь при себе свежий номер «Солнца» значило — быть сестрой — своей, той, кому можно доверять.

     Трилти — таков был псевдоним Трил Тэббиш — была одной из наиболее популярных авторов издания, как раз потому, что её статьи и заметки всегда били точно в цель, вскрывали суть затрагиваемых вопросов и, будучи понятными даже полуграмотным, вовсе не выглядели примитивными в глазах видных теоретиков революционного движения. Она не была координатором, но авторитет её был таков, что многие в организации к её словам прислушивались, а имя Трилти звучало в заводских цехах Тира и на тайных собраниях независимых от властей и потому нелегальных профсоюзов.

     В этот вечер Трил ждала курьера. Одна из сестёр должна была доставить файл утверждённого Координационной группой оригинального макета нового выпуска газеты, куда Трил оставалось добавить свою статью (под неё уже было отведено место на первой странице), и забрать дополненный макет для передачи его в другие типографии города. Новый выпуск должен быть напечатан этой ночью, а утром пачки с экземплярами должны быть доставлены активистам-распространителям. Курьер опаздывала, но в пределах допустимого… — да и статья всё ещё не была готова…

     Когда на коммуникатор поступил голосовой вызов, Трил подумала, что это Джабби, — звонит предупредить, что она уже рядом, — но звонила Чеин — курьер…

     …Обычно Чеин не звонила и, тем более, никогда не использовала текстовые сообщения, — только голосовая связь и только когда того требовала крайняя необходимость! За четыре года, что Трил была знакома с Чеин, та звонила ей всего несколько раз, чтобы предупредить о задержке, или о том, что вовсе не может прийти (такое было три раза), и тогда они договаривались о новом времени встречи.

     — Чеин?.. — настороженно ответила Трил, после того как нажала кнопку приёма вызова. Она не сразу поняла причину своего волнения, только когда ещё раз взглянула на экран устройства…

     …Дело было во времени: индикатор часов на экране показывал: 16:79, — Чеин должна была подойти в шестнадцать пятьдесят. Задержка в пределах получаса (пятидесяти минут) — вполне нормальна для такого мегаполиса, как Тир. Если бы Чеин не смогла прийти этим вечером, то уже позвонила бы Трил и сделала бы она это до назначенного времени, а не после, — именно так поступала Чеин.

     — Уходите, — тревожно прозвучал из коммуникатора низкий, грудной голос. — Скорее. Здесь ворóны. — Трил было непривычно слышать голос сестры из маленькой пластмассовой коробочки. Голос был узнаваем, но в нём не хватало глубины. Когда Чеин находилась рядом, то её голос, казалось, воспринимался не только ушами, но и всеми остальными частями тела, даже когда та говорила тихо. Трил казалось, что шёпот Чеин можно услышать даже если плотно зажать уши ладонями. — Уходите, — повторила Чеин.

     «Вот и всё, — сказала мысленно Трил. — Накрыли…» Она подумала о типографии, о ненапечатанном номере «Солнца»; взглянула на штабеля бумаги, на открытые принтеры и пустое место в ряде аккумуляторов. — «Джабби! Джолл!» — нельзя допустить чтобы её возлюбленные пришли сюда!

     Казалось, прошла целая минута, прежде чем Трил вспомнила, что Чеин всё ещё на связи.

     — Хорошо… — только и смогла проговорить Трил, усилием воли остановив хаотичный поток мыслей. — Спасибо, сестра! — сказала она и прервала связь. Нужно было действовать.

     Трил быстрым движением вызвала меню и уже хотела коснуться пальцем имени…

     …когда на коммуникатор поступило сообщение от незнакомого абонента.

     Взглянув на иконку сообщения, Трил пришла в короткое замешательство: значок рядом с иконкой указывал на то, что поступившее сообщение можно открыть только один раз, в течение одной минуты. В уголке экрана появился таймер, на котором пошёл обратный отсчёт: 99, 98, 97, 96… — когда отсчёт дойдёт до ноля, сообщение самоуничтожится. Отправить такое послание мог только человек, в чьём коммуникаторе имелось специальное программное обеспечение, один факт наличия которого был уже достаточен для того, чтобы отправиться на допрос к жандармам и после — в тюрьму…

      

     (Работало это так: текст сообщения передавался с устройства на устройство по сложной схеме, в которой задействовался канал голосовой радиосвязи, а не Сеть, через которую шли обычные сообщения. Всякий — без исключения — текст, попадавший в Сеть, копировался, отфильтровывался множеством контекстных программ, если был зашифрован — расшифровывался. То же происходило и с голосовой связью. Но если превратить текст в звук, — не озвучить, а преобразовать в какофонию, — наложить его на заранее записанную пустую болтовню как случайный шум или помехи и запустить по стандартной иблиссианской схеме множественной переадресации, перехватить такое послание становилось крайне сложной задачей, даже для специальных программ жандармерии и Комитета.)

      

     …Такое программное обеспечение было установлено в мобильных устройствах далеко не у каждой сестры. Его использовали только координаторы, причастные к издательству, особые курьеры и те сёстры, чья деятельность была сопряжена с высоким риском (внедренные в государственные структуры, полицию и спецслужбы). Применение таких программ допускалось только в крайних случаях и Трил нечасто приходилось использовать их.

     …95, 94, 93…

     Трил быстро кликнула по иконке (на экране развернулось окно с текстом) и быстро прочитала сообщение…

     …после чего закрыла окно (сообщение тут же самоуничтожилось) и набрала номер Джабби.

     — Трили! — тут же послышалось из динамика. — Я на месте! Собиралась тебе позвонить…

     — Джабби! Слушай и не перебивай, — Трил не дала Джабби договорить. — Тебе нельзя сюда возвращаться. Здесь жандармы, — быстро выпалила она. — У меня нет времени. Я ухожу. Сообщи Джолл. Не звоните на этот номер, он раскрыт. Смените номера. Позже я сама с вами свяжусь!

     — Я тебя поняла, милая, — Трил уловила едва заметную дрожь в голосе мужчины. — Уходи скорее, я сейчас же свяжусь с Джолл… Люблю тебя.

     Связь прервалась.

     Трил выключила коммуникатор, закрыла текстовый редактор в терминале и извлекла карту памяти. Сунув на ходу пластиковый квадратик в карман, она бросилась к двери…

      

     Глава девятая. Чеин Ренн

      

     Перед Чеин открылось довольно обширное, слабо освещённое прямоугольное помещение с низким потолком. В зале стояло полтора десятка столиков, из которых бóльшая часть была свободна; в дальней стене имелось вытянутое зарешёченное окно, служившее здесь барной стойкой, за окном высилась баррикада из канистр, банок и бутылок, у которой возилась дородная барменша мужского пола. Из хрипящих колонок играла музыка (какое-то примитивное дерьмо из того, что любили послушать в низших кругах преступного сообщества), слышалась неразборчивая пьяная речь, воняло потными телами и пролитой выпивкой, со стороны туалета тянуло мочой (месторасположение уборной — обшарпанная дверь располагалась справа от барной стойки — Чеин определила сразу, как переступила порог заведения, по запаху). Несколько лиц повернулись в направлении входа; кто-то отпустил в адрес новой посетительницы пошленькое замечание. Никак не реагируя на пошлость, Чеин прошла к решётке и заказала порцию самой приличной выпивки, из того, что было в местном ассортименте.

     Взяв у барменши прохладный стакан, она окинула взглядом зал и, выбрав самый дальний от входа, никем не занятый столик (в противоположной от туалета стороне помещения), прошла к нему и там расположилась.

     Сделав пару глотков, Чеин поставила стакан на заляпанный стол, достала коммуникатор и, положив его рядом со стаканом, вызвала меню — каскад голографических окошек раскрылся веером над плоскостью стола, скрывая жирные пятна и крошки. Выбрав из списка звонков последний, она повторила вызов…

     (Вызов неоднократно переадресовывался из города в город и растянутая по всей Конфедерации цепочка подставных абонентов, связывающихся между собой в определяемой специальными программами последовательности, могла насчитывать от двух до пяти десятков, поэтому Чеин не опасалась, что ищейки жандармерии отследят её… даже если они схватили Трил и завладели её коммуникатором.)

     «…абонент недоступен» — сообщил коммуникатор. Чеин свернула меню и сделала ещё один маленький глоток из стакана. Потом снова открыла список и послала вызов.

     — Слушаю, — тут же пробаритонил микронаушник.

     — Гэл, я в районе пластмассового завода. Здесь жандармы и полиция.

     — Где, точнее?

     — В местном баре… «Пластик» называется. Квартал блокирован, у дома ворóны, вокруг везде полиция…

     — Что с Трил?

     — Не отвечает на вызовы.

     — Больше не звони ей.

     — Хорошо, не буду.

     — И не дёргайся. Сиди там… — (короткая пауза) — Найди себе компанию… Ты знаешь, что нужно делать.

     — Да… конечно.

     Связь прервалась. Чеин убрала коммуникатор в карман и, встав из-за столика, направилась в туалет.

     — Пригляди за моей выпивкой, подруга, ó обронила она барменше, проходя мимо зарешеченного окошка; мужчина молча кивнула ей из-за решетки.

     Туалетом служила комната, примерно три на пять метров, с четырьмя кабинками, парой раковин под широким зеркалом и тремя писсуарами. Судя по запаху, убирались здесь нечасто. Чеин даже предположила, что никого не застанет в туалете (кому охота нюхать эту вонь без крайней необходимости?), однако… судя по ритмичным шлепкам, сопению и тихому стону, раздававшимся из одной из кабинок, кого-то местные ароматы нисколько не смущали.

     Чеин прошла в кабинку — дальнюю от той, в которой продолжали стонать и сопеть — и, закрывшись, достала из потайного кармана внутри левого рукава плаща карту памяти. Переломив пластиковый квадратик пополам, она бросила его в унитаз, глядя как высвободившаяся из впаянной в пластик миниатюрной — не более трети от размера карты — плоской колбочки жидкость разъедает оголившиеся микросхемы. Сквозь амбре мочи и фекалий, Чеин почувствовала едкий запах химиката.

     Достав из карманов коммуникатор и пачку ароматических сигарет, она закурила и вызвала в меню устройства программу, предназначавшуюся как раз для такого случая. Набрав в появившемся окне короткий пароль, Чеин подтвердила выбор и программа приступила к очистке устройства от всех запрещённых и могущих скомпрометировать её записей и программ, заменяя данные реестров и заполняя отчёты программ-шпионов, входящих в обязательный программный пакет всякого легального мобильного устройства, каковым внешне выглядел коммуникатор-гибрид Чеин. Теперь, при проверке (если, конечно, не просвечивать устройство в полицейском участке), коммуникатор вполне сойдёт за разрешённую модель. Главное — не превращать его в клинок.

     Пока программа выполняла положенный алгоритм, Чеин докурила сигарету и опорожнила мочевой пузырь. В конце программа самоудалилась, и устройство перезагрузилось. Чеин смыла мочу с окурком и остатками карты памяти и вышла из кабинки. Напротив, в один из писсуаров мочилась мужчина — одна из той троицы, что стояли у входа в бар. В кабинке застонали ещё громче, и мужчина обернулась на звук; заметив Чеин, она с усмешкой ей подмигнула, на что Чеин ответила сдержанной улыбкой и вышла в зал.

     — Ты не против?.. — Садясь, Чеин не заметила, как к её столику подошла женщина — тоже из тех троих.

     Подошедшая уже взялась за один из свободных стульев. Чеин пробежала взглядом по залу: вернувшаяся из туалета мужчина в это время усаживалась за соседний столик, где сидела третья подруга. Обе поглядывали в её сторону (при этом мужчина смотрела намного дружелюбнее, нежели при первой встрече; видимо, пикантная ситуация в туалете расположила её, создав иллюзию некоторого соучастия, как если бы они с Чеин встретились ранее в кино или на концерте).

     — Против, — ответила она, заметив на лице женщины уже привычную реакцию на свой голос. — Чего надо?

     — Да так… — сконфузилась та. По женщине было видно, что она из рабочих, а не из той гопоты, что пристаёт к прохожим в надежде поживиться кошельком, просто алкоголь и присутствие рядом подруг, а также то, что она здесь — местная, вселяли в неё уверенность. Чеин не сразу поняла, что та просто «подкатывает», видя в ней привлекательную партнёршу на ночь. — Ты это… извини, если что… я просто… — она убрала руку от стула.

     «Ах, вон что…» — расслабилась Чеин, и это явно отразилось на её лице, — «она просто приняла меня за женщину…» Окружающие часто ошибались насчёт её пола: путались и андрогины и женщины и мужчины, и даже другие бесполые. Чеин была привлекательна — нечто среднее между миловидной и красоткой; да, конечно, если присмотреться внимательно, её пол определялся, но, как правило, голос выдавал её раньше.

     В прошлом, таких как Чеин считали неполноценными и часто подвергали общественному остракизму (отсюда и определение её пола, звучавшее некогда как оскорбительная насмешка, но уже давно потерявшее прежнюю презрительную коннотацию), но в дальнейшем, с развитием промышленности и ростом городов, бесполые постепенно перестали быть объектами для насмешек и ненависти. В Конфедерации бесполых официально признали четвёртым полом ещё четыре столетия назад, в Каате и на Великом Севере — почти на столетие позже; дольше всего предрассудков держались в Кфарской Империи — оплоте мирового консерватизма, где дискриминация в отношении бесполых была официально запрещена лишь сто двадцать лет назад. Теперь «бесполая» — это общепринятое определение пола и вряд ли можно найти кого-то, кому такое определение показалось бы нелепым. В условиях перенаселения планеты, способность к деторождению давно утеряла ту социальную значимость, какую эта способность имела в древности, в обществе традиционном, и отсутствие таковой способности перестало быть поводом для насмешки со стороны, и даже наоборот — стало считаться преимуществом среди нежелающих заводить детей.

     «Ну, что же… знакомство в баре с перспективой продолжения… — чем не прикрытие? именно об этом говорила Гэл…»

     — Ладно уж, садись, — Чеин улыбнулась женщине. — Давай знакомиться! Я Чеин.

     — А я Джам, — представилась женщина, садясь напротив Чеин. — Я тебя раньше уже видела, несколько раз… Ты неместная, но бываешь здесь… — (она замялась) — в квартале, я имею в виду, а не здесь… — Джам окинула взглядом помещение и улыбнулась.

     Чеин отметила про себя, что Джам хорошенькая: миловидное, пусть и рано постаревшее от тяжёлой физической работы лицо; красивые, слегка раскосые глаза; короткая стрижка, открывавшая высокую, тонкую шею. Чеин стало неловко от того, что она выглядит лучше этой красивой, но измученной работой женщины; она должна облегчить участь её и миллионов таких как она, научить, вооружить, встать рядом в борьбе… а вместо этого она прячется здесь, в этом вонючем — (о, да! она-то у нас из чистеньких!) — баре от жандармов, думая о том, как прикрыться ею, использовать эту, уставшую от бесчеловечной эксплуатации и ищущую утешения в выпивке и случайном сексе, сестру…

     — Я прихожу сюда… к сёстрам… — Чеин ответила на улыбку Джам, постаравшись вложить в свой ответ как можно больше теплоты.

     — Иблиссиане… ты из них, да? — женщина понизила голос.

     Чеин не удивилась, что Джам догадалась: с чего это ей, выглядевшей как жительница центральных районов города, регулярно бывать в этой дыре? Можно, конечно, одеваться проще и пользоваться подземкой, но жителей рабочих кварталов не обманешь тряпками: они чувствуют чужаков.

     Она не стала отпираться:

     — Да.

     Чеин сама удивилась тому, с какой лёгкостью она призналась этой едва знакомой рабочей в принадлежности к организации, официально считавшейся террористической на всей территории Конфедерации.

     Услышав признание Чеин, Джам лишь хмыкнула и, как-то странно улыбнувшись, покосилась в сторону подруг.

     — Я — курьер «Солнца для всех!», — добавила Чеин. — Всё еще желаешь продолжать знакомство с террористкой?

     — Ты не террористка! — серьёзно заметила Джам.

     — Как, разве нет? — усмехнулась Чеин.

     — Нет. Террористы — те твари, на которых я вынуждена вкалывать полторы смены… и их хозяева с небесных островов… — тихо и зло выговорила женщина. — Вот они все — террористы, а ты — сестра! — добавила она, глядя в глаза Чеин.

     Спустя полчаса, Чеин с Джам и её подругами Риб и Гвел сидели все вместе и, попивая коктейли, беседовали как старые знакомые.

     Подруги эти, как оказалось, составляли несколько необычное трио — любовный союз, в который, по взаимному согласию, иногда принимали временных участниц. Необычность эта заключалась в том, что ни одна из трио не была андрогином, — Гвел была мужчиной, а Риб и Джам — женщинами. Таковой союз многими воспринимался как нетрадиционный и часто вызывал неприязнь и осуждение со стороны наиболее консервативных граждан (впрочем, и неприязнь и осуждение консервативные обыватели обычно держали при себе, опасаясь связываться с подругами). Постельные гостьи этой троицей выбирались преимущественно так же из женщин или мужчин и редко из андрогинов (таких, кто не держались традиций и обращались со всеми как равные, невзирая на пол).

     Все трое, как узнала Чеин, работали на «Пластике» — том самом «пластмассовом» заводе, в честь которого и был назван бар. Завод этот входил в десятку крупнейших предприятий Тира и работал круглосуточно — тридцать семь часов в сутки, пятьсот двадцать пять дней в году, производя широкий спектр изделий, от предметов быта до деталей автомобилей и флаеров, обеспечивая потребности пяти небесных островов, самого Тира и его пригородов. Завод работал в четыре девятичасовых смены с двадцатипятиминутными пересменками, на время которых некоторые конвейеры останавливались и в близлежащих кварталах становилось тише.

      

     В этот день конец работы для троицы выпал на вечер. Отработав свои тринадцать часов — девять полагавшихся и четыре сверхурочных, подруги зашли в «Пластик», пропустить по стаканчику. Здесь они обычно не задерживались (сказывалась накопленная за полторы смены усталость), полчаса — час и домой. В этот раз они и вовсе пробыли в баре минут тридцать-сорок, когда стало известно, что в квартал стягиваются констебли, — новость распространилась по заведению тотчас, едва первые полицейские машины перекрыли проезды (кому-то из посетительниц позвонили и предупредили видевшие). Народу в баре быстро поубавилось. Подруги решили, что и им пора…

     Когда они вышли и закурили по сигарете, поглядывая по сторонам и оценивая обстановку в квартале, из-за угла дома появилась Чеин и, спешно пройдя мимо, быстро спустилась в бар.

     — Эта ещё чего здесь забыла? — с неприязнью заметила тогда Гвел, глядя вслед незнакомке.

     — Да уж… явно неместная… — добавила Риб, затянулась и выпустила в сторону дымное облачко. — Хорошенькая!

     — Я её уже видела раньше… — заметила Джам.

     — Что, нравится? — обратилась Гвел к подругам.

     Те лишь переглянулись понятным всем троим взглядом… но, нужно было уходить.

     Отойдя от бара, подруги увидели машины и жандармов у подъезда дома, в котором они снимали квартиру. Недолго думая, они вернулись в бар, чтобы там переждать, пока ворóны разъедутся. Тогда-то Джам и решилась подойти к понравившейся ей «женщине».

      

     — Ты уж прости, сестра, не обижайся на меня, — понуро пробасила Гвел, когда подруги рассказали Чеин о произведённом ею на них впечатлении. — Я решила, что ты из этих… паразиток расфуфыренных из центра…

     — Да ладно тебе, — ответила Чеин. — К тому же, я и правда из центра.

     — Но ты ведь не из лоялок… ты на нашей стороне!

     — На вашей, сестра. Конечно же, на вашей.

     — А почему? — спросила Риб.

     Чеин вопросительно посмотрела на женщину.

     — Почему, — повторила та. — Что тебе мешает спокойно жить как… как все? Ты ведь наверняка не из бедной семьи…

     Чеин молча отпила из стакана и не ответила сразу. Сплетя пальцы в замок на стакане, она сосредоточенно упёрлась в него носом и смотрела перед собой некоторое время. Потом, когда подруги стали смущённо переглядываться, Чеин тепло посмотрела на спросившую:

     — А разве все живут в достатке? Разве все имеют равные возможности? Разве все получают достойную плату за свой труд? И все ли трудятся в равной мере? — Чеин перевела взгляд сначала на Джам, сидевшую напротив неё и справа от Риб, потом на Гвел, сидевшую ближе всех к ней. — И я говорю не об одних только жителях Поверхности…

     — Но… что мы можем сделать?..

     — Риб, мы — те, кто живём здесь, под Завесой, как черви, копошимся в собственном дерьме и конкурируем за лучшее место под… — (Чеин горько усмехнулась) — под Завесой, мы обеспечиваем безбедное и комфортное существование им — (она подняла указательный палец вверх) — паразитам, губящим своей жадностью и расточительностью нас всех и саму планету. Мы можем всё изменить.

     — Прости, сестра, но там, — Гвел, сидевшая спиной к выходу, указала большим пальцем себе за плечо, — сейчас облава, и тебе приходится сидеть здесь и делать вид, что ты не при делах…

     — Нэтт… — Джам бросила на подругу неодобрительный взгляд.

     — Всё нормально, Джам… — Чеин потянулась через столик и мягко коснулась руки женщины. Это было первое прикосновение, и оно означало, что в дальнейшем возможен и более близкий контакт. — Так и есть, Гвел, я вынуждена скрываться от слуг тех, кто держит власть в Конфедерации и по всему миру в своих руках. Это так. Вынуждена. Потому, что они сильнее. Но их сила не в их численности и даже не в оружии…

     — В чём же?

     — В невежестве угнетенного большинства и в его неорганизованности.

     — Стало быть, мы — невежды? — в голосе мужчины прозвучала обида.

     — Нет, конечно, Гвел… Ты уж точно не невежда! — чтобы коснуться руки Гвел, Чеин не надо было тянуться через столик; она лёгким движением протянула ладонь и положила тонкие длинные пальцы на широкую мужскую пясть. — Ты ведь понимаешь, как на самом деле устроен мир… Пусть пока и не веришь в возможность его изменить. — Она улыбнулась мужчине и, переведя взгляд на Джам и Риб, продолжала:

     — Но есть те, кто считают своё унизительное положение естественным и справедливым, а всех, кто говорит им о несправедливости, кто обращает их внимание на роскошь одних и на жалкое положение других, воспринимают не иначе как как врагов. Они верят государственной пропаганде, верят лжи принадлежащих небожителям информагентств. Вкалывая на заводах норму и сверхурочно, и живя в дерьме, не видя солнца, они истово переживают за честь Конфедерации, болеют за свои спортивные команды на мировых соревнованиях и своих певичек на международных конкурсах… Их всерьёз беспокоит благосостояние своих эксплуататоров, живущих за Завесой, под голубым небом. Они верят будто повыше Завесы, всё так же, как и здесь, есть Конфедерация, Каат, Кфар, Великий Север… что им там — (Чеин быстро глянула вверх) — есть дело до дурацких границ!

     — Тише, тише, сестрёнка… — Риб не стала ждать, когда Чеин коснется и её, и сама протянула руку. — Даже в этом дерьмовом баре могут оказаться подшакальницы…

     Чеин внезапно поняла, что говорит в полный голос. Несколько человек с соседних столиков уже поглядывали в их сторону.

     — Не стоит привлекать лишнее внимание, когда снаружи налетело вороньё и рыщут шакалы…

     Чеин признательно кивнула Риб и, понизив тон, спросила подруг:

     — Вот вы, — она посмотрела в глаза каждой. — Вы верите в то, что для небожителей существуют государства и границы?

     В ответ Джам хмыкнула и пожала плечами; Риб сосредоточенно молчала, глядя перед собой (Чеин показалось, что та сочла вопрос риторическим); ответила Гвел:

     — Да хера с два, сестренка! У них там давно свой коммунизм… Вот только нам в тот коммунизм попасть не светит…

      

     Солнце для всех!

      

     В этом номере мы решили вплотную коснуться такой актуальной темы, как лояльность к власти.

     Конечно, вы, наши читатели, хорошо представляете, что такое власть, чьи интересы власть представляет, и на что она способна пойти ради соблюдения этих интересов. Стоит вам проявить неосторожность: сказать что-то о том, о чем говорить «не принято» в присутствии «не того» человека, и вот вы уже в застенках жандармерии… Стоит допустить оплошность, позволив «не тому» человеку увидеть те несколько листков, что вы держите сейчас в руках, и очень скоро может случиться, к вам в дом ворвутся громилы полиции, чтобы скрутить вас и препроводить в уже упомянутые застенки.

     Власть не намерена терпеть нас, сёстры. Она не станет вести с нами диалог, - ей это незачем. Она пришлёт к нам своих палачей в форме с погонами, которые схватят нас, как схватили до этого многих… если мы потеряем бдительность, если позволим себе расслабиться на минуту и позабудем о том, что у власти есть добровольные агенты.

     Тех, кого провластная пропаганда подчёркнуто уважительно именует не иначе как «сознательными гражданами», а наёмные работницы презрительно называют «лоялками», мы могли бы назвать академическим термином «реакционеры» или же далёким от академизма, но зато более точным и крепким словом… Но, избегая упреков в учёном снобизме, мы оставим научную терминологию кабинетной профессуре; равно как и крепкие слова из уважения к нашим читателям оставим доверительной сестринской беседе. Станем пользоваться простыми и всем понятными терминами.

     Итак, добровольные агенты власти, лоялки. Кто же они?

     Эти люди могут представлять самые разные социальные группы или классы. Их нельзя выделить в некий однородный слой. Это могут быть представители мелкого и среднего бизнеса, клерки, врачи, учителя, журналисты, рантье, рабочие, старые и молодые, люди разных полов… богатые и нищие, и те, кто посередине. Возможно, это ваши соседи или даже родственники.

     Они могут сегодня враждовать между собой и писать друг на друга доносы, а завтра они вместе наперебой станут давать на вас показания полиции. Они могут искренне ненавидеть друг друга или наоборот — водить дружбу, но есть одно общее, что их всех «объединяет»: мещанская узость мышления. Все прочие их качества вытекают из этой узости, образуя различные варианты, подобно тому, как несколько разноцветных кусочков стекла составляют узоры в калейдоскопе.

     Лоялки всегда мещане, а мещане всегда лояльны. Ведь именно желание сидеть в неподвижном болоте домашнего уюта — в своём тёплом тихом маленьком мирке — и есть тот главный мотив, что побуждает их поддерживать власть, трусливо ненавидеть врагов власти, доносить на тех, кто вызывает у них подозрения в «неблагонадежности».

     Лоялки ленивы. Даже когда они ведут активную деятельность, эта деятельность всегда преследует конечную цель: покой. Им нужна «стабильность», неизменность; они хотят «устроиться» удобно. Именно поэтому никто из них и никогда не станет осуждать рантье как паразитов. Лоялки не видят «ничего плохого» в том, чтобы жить на «пассивный доход». Таковы они.

     Бороться с ними бесполезно и бессмысленно: лоялки не являют собой самостоятельной силы, с которой нам следовало бы бороться. Они аморфны, бесхребетны и трусливы. Но они могут быть и опасны. Как опасны одичалые собаки, что привлекают внимание уличных грабителей и полицейских к одиноким прохожим своим тявканьем. Поэтому, как и в случае с собаками, нам следует проявлять известную осторожность: не ходить в местах, где бродят собачьи своры и избегать общения с проправительственно настроенными обывателями. Если видите лоялку, не пытайтесь её переубедить. Не говорите уроду об уродливости общества. Не говорите мещанам об убогости их жизненных принципов. Этим вы ничего не добьётесь, а только навлечёте на себя и своих близких репрессии государственной мегамашины.

     Редакция газеты «Солнце для всех!» 14.2.4.543

      

     Глава десятая. Альва Аввар

      

     Шёл третий год службы Альвы Аввар в жандармерии. Она была сержантом и штатным специалистом по компьютерным сетям, электронике, системам контроля и защиты, системам наблюдения и по совместительству водителем. Если бы кому-то из знакомых Альвы (не имевших отношения к государственной службе) удалось взглянуть в её личное дело, они бы наверняка сильно удивились узнав, что эта милая молодая женщина, помимо полагавшихся жандармам навыков и умений (таких как, например, оперативно-розыскная деятельность), была дипломированным диверсантом второго класса и могла «работать под прикрытием». Также Альва в совершенстве владела большинством видов легкого оружия и обладала навыками рукопашного боя. Все эти качества Альвы делали для неё возможным не только продвижение по службе, но и поступление на дополнительные офицерские курсы с последующим переводом в Комитет безопасности Конфедерации. Второй год она находилась в подчинении Стетрен Керрит — её лейтенанта и терпеливой, стоит заметить к чести Стетрен, поклонницы (однажды объяснившись в своих чувствах девушке, андрогин держалась на такой дистанции, чтобы, с одной стороны, не быть навязчивой и не отравлять тем жизнь возлюбленной и, с другой, не давать ей повода думать, будто заявленные чувства остыли). Служба тяготила Альву, но не тем, что лейтенант была к ней неравнодушна (в конце концов, Альва могла перейти в другое подразделение, но это не решило бы ровным счётом ничего), а тем, что приходилось постоянно притворяться не той, кем она была на самом деле…

      

     Альва родилась и выросла в нищете рабочего квартала на окраине Тира. Её первой матерью была женщина, второй — андрогин; обе они много и тяжело работали, получая за свой труд немногим более того, что требовалось для оплаты коммуникаций, покупки пищи и дешёвой одежды. При этом нельзя сказать, что родители жили хуже всех, — Альва видела настоящую, полную нищету… Видела, как людей, попавших под сокращение на предприятии, попросту выгоняли на улицу. Видела, как её сверстницы — дети тех безработных — предлагали себя на улице в обмен на еду и ночлег. Видела примёрзшие за ночь к тротуару тела этих бездомных. Видела, как люди ломались от безысходности: спивались, становились наркоманами, как, обозлившись от тяжелой жизни становились преступниками или просто сходили с ума.

     Чтобы дать дочери приличное начальное образование, матерям приходилось постоянно экономить. И экономили они на себе: жили впроголодь, носили ветхие платья и много, много работали.

     Альва с малых лет была неглупа и любознательна; она рано научилась читать и много времени проводила за книгами. Поступив в начальную школу, она без проблем осваивала школьную программу и постоянно дополняла получаемые знания самообразованием. Через три года Альва с отличием окончила школу и смогла сдать вступительные экзамены в Кадетский корпус жандармерии, обучение в котором оплачивало уже государство, — это заметно облегчило жизнь матерям девушки. И там Альва старалась учиться, постоянно помня о родителях и о том, сколько сил приложили они к тому чтобы дочь смогла добраться до того «социального лифта», каковым стал для неё кадетский корпус. Но, часто думая о родителях, о том, каково им приходилось, Альва не могла не задумываться о причинах такого их положения, как не могла она не думать и о том, что абсолютное большинство знакомых ей людей вынуждены влачить такое же, или даже худшее существование.

     Преподаватели в Корпусе дружным хором объясняли молодым кадетам, что главная причина бедности кроется в лени и безответственности, что «работать надо лучше, а не завидовать богатым и успешным», что «у всех равные возможности» и, что «надо быть целеустремлёнными, идти к своей мечте, и тогда другие будут завидовать вам». «Если будете сознательными дочерями Родины, — говорили будущим жандармам учителя, — будете жить лучше ваших родителей и, возможно, даже увидите солнце!» Альва была умной девочкой и не задавала учителям неудобных вопросов, а когда её спрашивали, отвечала так, как дóлжно было отвечать менее умной, но зато сознательной и благонадёжной. Она понимала, что хотели сделать из неё учителя и подыгрывала им. Именно там, в Кадетском корпусе жандармерии, Альва научилась скрывать свои мысли и политические взгляды, которые именно тогда, в годы подготовки к службе государству, у неё появились.

     На втором году обучения Альва прочла «Базис», «Философию истории», «Манифест изгоев», «Мегамашину» и другие запрещённые книги. Днём она разбирала учебники, постигала методики того, как следовало удерживать обездоленные массы в повиновении, как выявлять врагов государства, как шпионить, как давить и запугивать, а ночью штудировала работы Иссы Иблисс, Даби Малх и Аль'Лессы Кит, объяснявшие причины сложившегося миропорядка, вскрывавшие его суть, учившие тому, почему и как следовало с этим миропорядком бороться и, самое главное, предлагавшие альтернативу. В книгах говорилось не только о том, как следовало бороться с установленными политическими системами, но и о том, чтó делать после того, как эти системы падут. Именно в запрещённых книгах Альва нашла ответы на волновавшие её вопросы. Не казённые тьюторы, не старые ворóны, а посвятившие свои жизни борьбе революционеры были её истинными учителями.

     Третий год обучения… Побитые молью ворóны продолжали накаркивать заученные матриотические мантры, им уже подкаркивали будущие палачи из подрастающей смены… с ними вместе каркала и Альва. Так было надо. Такова была её служба — служба угнетённому классу, а не надежному орудию небожителей, именуемому «государством». Альва стала иблиссианкой, вступив в одну из революционных организаций, известной по своему девизу и лозунгу: Солнце для всех! Она преуспела в умении притворяться; она стала лучшей из кадетов; её матриотизм и «любовь к Родине» ни у кого в Корпусе не вызвали сомнения. За год до выпуска сержант Аввар уже в совершенстве владела рядом специальных техник и навыков и могла при помощи обычного коммуникатора или мобильного терминала без особого труда проникать в защищённые сети, устанавливать шпионские программы (которые сама писала) и добывать интересующую её информацию.

     Альва была не только умна, но и красива: невысокого роста, фигуристая, с миловидным овальным лицом, с большими светло-серыми глазами; волосы её были почти белыми с оттенком стали, а кожа, несмотря на то, что соляриев она никогда не посещала, имела приятный слегка смуглый оттенок. Обладая такой внешностью, легко заводить знакомства и находить общий язык с людьми. Что и делала Альва, действуя осторожно, следуя советам координатора, с которой к четвёртому курсу своего обучения она поддерживала регулярную связь.

      

     …Альва была революционеркой. Она была агентом сестёр во вражеском логове.

     Чтобы оставаться нераскрытой ей приходилось говорить и делать то, что было для неё мерзко и порой, в минуты, когда силы и решимость её ослабевали, она начинала презирать себя за причастность к этой мерзости, за причастность к государству, — пусть даже причастность эта была необходимостью во благо дела революции.

     Уже не раз Альве приходилось принимать участие в арестах сестёр и соратниц из других революционных организаций. Несколько раз, когда она могла узнать детали операции заранее, ей удавалось предупредить координатора и предотвратить аресты, но зачастую о подробностях ей становилось известно слишком поздно… Действовать в последний момент она не могла; это означало раскрытие и провал, — организация возлагала на неё большие надежды. И Альва должна была держаться скрепя сердце и уже после, когда ещё одна сестра — при её, Альвы, прямом участии — попадала в застенки жандармерии (или хуже того: бывала убита при аресте), в одиночестве, укрывшись с головой под одеялом, она дрожала от слёз, кусая до крови губы и оставляя синяки на предплечьях от тонких, но крепких пальцев.

     Об очередной операции, Альва узнала накануне вечером, — почти за сутки до запланированного времени. Причём узнала не случайно, а непосредственно от лейтенанта.

     Керрит имела обыкновение раз-два в декаду собирать подчинённых в свободное от службы время в непринужденной обстановке. Неизменным местом встречи служил расположенный неподалёку от здания центрального отдела жандармерии небольшой бар с немного странным названием «Огненная птица», известный также в определенных кругах как «Воронье гнездо». Начальство относилось к такой практике лейтенанта с молчаливым неодобрением, но открыто не порицало Керрит за несоблюдение субординации с подчинёнными. Альва находила позицию Стетрен (в неофициальной обстановке и без формы все члены группы обращались друг к другу исключительно по имени) довольно разумной, отмечая про себя то, как укрепляла эта маленькая традиция авторитет лейтенанта в глазах Ниль Тормут и Хаз Фадды. Посторонним могло показаться, что младшие сержанты держались с командиром слишком вольно, но Альва точно знала: прикажи им Стетрен Керрит достать пушки и пристрелить во-он ту подозрительную гражданку, те не задумываясь выполнят приказ и уже после, в баре за кружкой пива, поинтересуются причиной подозрений лейтенанта. Альва поддерживала с мужчинами дружеские отношения, но никогда не забывала об их преданности командиру и не болтала с ними лишнего.

     — Завтра будем работать на подхвате с группой капитана, — сказала Керрит между делом, отпив из увесистой запотевшей кружки и окидывая компанию одетых в гражданское сослуживцев.

     — Ого! А чего это капитан решила сама идти работать? — поинтересовалась Хаз.

     — Никак шишку какую собираются брать, а? — сказала Ниль.

     — Да… вычислили вроде типографию «солнечных», — пожала плечами лейтенант и медленно поднесла к губам кружку. — Там могут и шишки быть… — она подула на пенку и сделала маленький глоток.

     — Если так, то да… — протянула Ниль и тоже приложилась к кружке.

     В баре было довольно шумно. За столиками по соседству собралось ещё несколько компаний из переодетых ворон, лица их были знакомы Альве; у барной стойки сидело несколько гражданских (возможно, мелкие чиновники зашли пропустить по стаканчику); за столиком у входа — пара констеблей в форме чинно пили кофе (эти видать на дежурстве; заехали взбодриться).

     — Последний раз, кажется в прошлом году, в такой типографии взяли известную писательницу… — как бы скучая произнесла Альва и тоже пригубила из своей, почти полной, кружки. — Она, оказывается, кроме романов писала ещё и статьи для «Солнца»…

     — Да. Белл Райс её зовут, — подтвердила лейтенант. — В иблиссианской газете печаталась под псевдонимом Белис… Сейчас отбывает срок в спецтюрьме.

     — Так вот почему капитан собралась в поле… — на широкой физиономии мужчины появилась беззлобная ухмылка, — небось в майоры метит.

     — Эй, Хаз, ты потише… а-то тут ушей больно много…

     — Точняк, Стет!.. — косясь по сторонам, понизила голос Хаз. — Что-то я совсем забыла, где сидим…

     — Поздно, подруга, — усмехнулась Ниль. — Теперь капитан тебе точно хобот оторвёт, гы-гы…

      

     Альва помнила дело Белис. Помнила, как хвалились те, кому выпало участвовать в аресте пожилой женщины, чьи художественные произведения трогали сердца хорошо если пары сотен тысяч образованных читателей, а статьи в «Солнце» воодушевляли на борьбу миллионы простых людей, изнурённых тяжёлым трудом и отверженных — тех, кому не до романов. Именно такими были матери Альвы. Конечно, она помнила. Ведь она тоже читала книги Белл Райс и воззвания Белис.

     Вернувшись домой, Альва сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать: хакнула сервер жандармерии.

      

     Из добытых материалов Альва узнала точный адрес, по которому будет проводиться операция, план операции, уже утверждённый капитаном Четтер и… отправленный на более высокое утверждение (в Комитет!), а также описания подозреваемых от лояльных соседей.

     Вчитываясь в подробные наивные, написанные с множеством орфографических ошибок доносы лоялок, Альва испытала чувство глубокого омерзения: писали обычные люди — рядовые рабочие, собственницы соседних квартир, едва сводившие концы с концами и не получавшие никаких благ от Правительства (среди доносчиц была даже одна снимавшая квартиру).

     — Мрази… — зло произнесла она сквозь зубы, закончив листать тексты доносов.

     В одном из доносов прилагалась даже сделанная украдкой фотография: среднего возраста женщина — лицо её было хорошо видно на снимке (Альве оно показалось симпатичным) — в компании двух мужчин (их лица плохо различимы из-за освещения) выходит из лифта. Далее шло примечание делопроизводительницы: программа распознания и поиска по лицам выдала список из пяти предполагаемых лиц, из которых в Тире проживали двое: некие Морет Оддир (вероятность совпадения — 84%) и Трил Тэббиш (вероятность совпадения — 91%). Тут Альве пришлось поработать. Она проверила архивы своего ведомства, забралась в базу данных полиции, прошлась по серверам налоговой службы и министерства здоровья населения, потом переключилась на государственную почтовую службу…

     Через два часа кропотливой и крайне опасной работы с закрытыми данными Альва собрала приличные досье на гражданок Оддир и Тэббиш.

     Первая оказалась ничем непримечательной особой: работала клерком в небольшой фирме; жила с мамой (той ещё лоялкой, как между делом выяснила Альва) и трахалась с начальницей — андрогином преклонного возраста, имевшей в прошлом кое-какие проблемы с полицией и налоговой службой и пару раз сотрудничавшей с жандармерией (писала доносы на конкурентов). В общем, эта Морет была обычной недосодержанкой, каких полно. Ничего интересного.

     А вот вторая, Трил Тэббиш, была куда интереснее. Альва была удивлена, когда вскрыла почту Тэббиш и обнаружила, что та почтой совершенно не пользовалась. То есть, конечно, использовала выделенный ей государством почтовый ящик, — если бы она этого не делала, это вызвало бы подозрения. Тэббиш была подписана на персональную рекламу, участвовала в социальных опросах, получала предложения по работе (она периодически устраивалась на работу в разные — в совершенно разные! — места, работала там несколько декад и увольнялась, оставаясь некоторое время безработной), иногда она отправляла разным людям шаблонные поздравления с праздниками… но никакой личной переписки, какую вели обычные граждане, в почте Тэббиш не было. Если, углубившись в корреспонденцию Морет Оддир можно было набрать материала на пару любовных романов, то почта Тэббиш не давала совершенно никакой информации о личной жизни женщины. Дальше ещё интереснее! Коммуникатор Трил Тэббиш находился всё время в одном месте — в её квартире в районе, где жили, преимущественно, люди среднего достатка (те же клерки, вроде Оддир, торговки и разная мелкая буржуазия). Альва сама второй год жила в подобном месте.

     Полночи ушло у неё на то, чтобы выяснить действующий коммуникационный номер Тэббиш (совершено «левый», естественно). К тому времени Альва уже не сомневалась, что Трил Тэббиш — сестра. Она попробовала проверить историю звонков и сообщений по номеру Трил и лишь утвердилась в своём убеждении: все входящие и исходящие вызовы тонули в знакомых клубках переадресаций (пока не полезешь в такой клубок, следуя по цепочке несуществующих абонентов, не поймешь, что имеешь дело с подпольной телефонией иблиссиан), сообщений же попросту не было.

     «Кто же ты?.. Кто ты, сестра? Может быть, ты — одна из координаторов?..»

     Альва чувствовала, что обязана предупредить Тэббиш. Но как лучше поступить? Сообщить координатору? Но та станет уточнять детали, спросит о том, откуда Альва узнала о намечающейся операции. Придётся рассказать…

     Координатор будет в ярости. Альва не должна была взламывать серверы государственных служб. Это — огромный риск! Лейтенант не глупа и вполне может заподозрить её в случае, если станет очевидным, что революционеров предупредили, а дальше останется только присмотреться к ней более внимательно… Спецы наверняка отыщут её следы в закрытых сетях госслужб (зная где и что нужно искать, это несложно) и сержанту жандармерии Альве Аввар будет предъявлено обвинение в государственной измене. В инструкциях было ясно сказано: она не должна прибегать к таким крайне рискованным мерам, как проникновение в базы данных жандармерии, без прямого указания координатора; не должна предпринимать действий, способных повлечь её раскрытие как агента иблиссиан…

     Что делать? Сообщить самой Тэббиш? Отправить сообщение? Нельзя. Все сообщения проходят через перлюстрационные фильтры. Позвонить, сказать: «сёстры, уходите, спасайтесь!» — много ли в жандармерии агентов? Проще уже сразу сказать координатору… Да и, в любом случае, сорвать операцию — значит навлечь на себя подозрения.

     Есть ещё один вариант…

     …ничего не предпринимать. И тогда никто не станет её подозревать и искать следов. И всё будет как раньше.

     «Ну, нет!»

     Альва решила, как поступит.

     Она запустила программу-перехватчик, настроив её непосредственно на коммуникатор Тэббиш: ей не было дела до того, откуда и куда поступали вызовы (пытаться отследить цепочки постоянно меняющихся переадресаций — задача для множества специалистов с серьёзными аппаратными ресурсами, а не для действующей в одиночку взломщицы), Альву интересовало только одно: содержание разговоров. Так она надеялась узнать больше о Тэббиш. Потом Аввар занялась планированием своей собственной операции. Нужно было заглянуть на пару серверов городских служб и кое-кому позвонить…

      

     Когда она легла спать, до «рассвета» — времени, когда уличное освещение с тусклого «ночного» переключали на «дневное», более яркое — оставалось всего четыре часа.

     Проснувшись утром, Альва Аввар приняла прохладный тонизирующий душ и после за завтраком выпила двойную порцию кофе. Приведя себя таким образом в бодрое состояние, она надела ненавистную чёрную форму, положила в форменный ранец кое-какие дорогие ей вещи и вышла из квартиры, которую в качестве сладкой косточки для верной служивой собаки ей предоставляло государство. Больше она сюда не вернётся.

      

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ

      

     Капитализм — это то, что делает меня, моих сестёр и бóльшую часть человечества, несчастными. Я несчастна, потому, что я живу в уродливом, мерзком, отвратительном мире частной собственности, в котором правят грязные твари, установившие бесчеловечные правила и законы. Я живу в мире корысти, расчёта, жадности, прямой и завуалированной проституции.            

     Я ненавижу действующие порядки и правила. Я желаю этому миру большого кризиса, нестабильности, коллапса и краха. Поэтому, я — изгой. Смерть этой мерзкой системе!

     Из последнего слова подсудимой Геи Алилл, осуждённой за «терроризм» (8.10.4.541)

      

     Интерлюдия. Испытание Джелис

      

     Это было последнее комплексное испытание, которым заканчивался третий год обучения в Школе. Итог, трёхлетней муштры, боевой и специальной подготовки. Четвёртый — последний — курс Академии Южного Неба, или Южной Школы, или просто Школы, как называли её сами кадеты, — имел целью сделать из профессиональных солдат, в коих за три года превращались кадеты, настоящих офицеров — людей всесторонне образованных, способных быть примером для жителей Неба и вызывать трепет у черни с Поверхности. Весь следующий год Джелис и её подругам по курсу предстояло посвятить углублённому изучению естественных наук, а также светских дисциплин и церемониалов. Что, впрочем, не отменяло таких предметов, как «выявление и розыск», «практика внедрения» или «комплексная перлюстрация»…

     «Башней» заканчивалось время, которое будущие офицеры небесной милиции и спецслужб будут вспоминать, несмотря на пережитые трудности, как лучшие годы юности. Именно в это время завязывается дружба на годы, разжигается страсть, возникают первые серьёзные противоречия и приходят соблазны. До «Башни» были пустынные небесные острова, был южный полюс, была Поверхность (разумеется, вдали от городов — скопищ черни), была баржа в океане… После — будут залитые светом аудитории днём и частые увольнения по вечерам, пьянки и сопутствующие пьянкам приключения. Боевые комбинезоны заменит парадная форма и затрахавшие их старшие лейтенанты пойдут трахать неоперившихся желторотиков, уступив место профессорам (которые трахать будут исключительно мозг, и только в известные дневные часы).

     Джелис Таллед Шейл — младшая дочь генерала небесной милиции, поступила в Академию Южного Неба за год до выпуска сестры, окончившей Школу с отличием и в звании почётного сержанта. Не сказать, что Джелис больше всего на свете желала надеть мундир… но она — Шейл, а все Шейл, вот уже три века как становились офицерами. Конечно, можно было выбрать другую школу, — Южная Школа — не единственное приличное небесной знати заведение, — но Джелис решила пойти по стопам матери и сестры (другая сестра, андрогин, самая старшая среди детей Этэр Ланы Шейл, двадцать лет назад прошла Школу Великого Севера). Три года, проведённые в Школе, Джелис из кожи вон лезла, прилагая все усилия, на какие была способна, для того, чтобы мать могла ею гордиться. И ей удалось достичь успеха — она стала лучшим сержантом, а её отделение — лучшим отделением в Школе. «Башня» станет тому ярким подтверждением, решила она.

      

     Наружу они вышли через высокую — в три средних человеческих роста (около шести метров) — округлую дверь-диафрагму, оказавшись на залитой ярким дневным светом галерее, тянувшейся в обе стороны и опоясывавшей башню по кругу. Высота и глубина галереи была около двадцати метров; через каждые семьдесят метров по краю не имевшего ограждения обрыва потолок галереи подпирали массивные — тридцать метров в длину и десять в ширину — пилоны со скруглёнными углами.

     Осмотревшись, Джелис отметила, что при достаточном мастерстве здесь можно посадить флаер.

     Все поверхности внутри галереи — пол, потолок, пилоны (за исключением внешней стороны) и саму стену башни — сплошным узором покрывали напоминавшие иероглифы символы. Похожие символы встречались и внутри башни, но именно наружные знаки оказывали на рассматривавших их людей странное успокаивающее действие: узоры эти действовали не усыпляюще, не понижали внимательность, а именно успокаивали каким-то непонятным образом, снимали нервное напряжение. Эпиграфисты и криптологи уже несколько веков пытались расшифровать эти символы, а психологи — понять механизм воздействия символов на психику человека, но ни первые, ни последние так и не преуспели в своих исследованиях.

     Закручиваясь вокруг пилонов, галерею продувал ледяной, никогда не стихающий на этой высоте тропосферный ветер; его порывы так и норовили сбить лёгкие человеческие фигурки с ног и утащить в пропасть.

     За обрывом, насколько хватало глаз, лежала облачная Завеса, неизменная в любой точке планеты, из которой вдали вырастали другие башни. До слоя густых облаков внизу было не меньше шести или семи километров. Высоко в небе виднелись цепочки небесных островов, удерживаемые натянутыми между башнями сверхпрочными нитями. Границы выделенного отделению сержанта Шейл участка — около пятисот метров — отмечали красные флажки, за которыми начинались участки других отделений. Ни с одной ни с другой стороны за флажками никого не было видно, что неудивительно: отделение Шейл было здесь первым.

     Парализованную Седьмую теперь несли Третья и Шестая — андрогин по имени Хэáр Ойéн. Они недавно сменили Джелис и Вторую. Седьмая уже могла немного шевелить пальцами рук, но о скором возвращении её в строй не могло быть и речи. Подобно тряпичной кукле, Седьмая безвольно болталась между подругами, которые удерживали её, закинув расслабленные руки на свои плечи.

     — Время двенадцать сорок… — объявила Джелис, когда они приблизились к третьему из пяти, обозначенных флажками, пилонов. — У нас остаётся двадцать четыре часа и шестьдесят минут на то, чтобы закончить… Впереди сто метров подъёма по сетке и — конец испытания… — она немного помолчала, обведя затемнёнными окулярами обступивших её кадетов — её подруг, находившихся у неё в подчинении.

     Впервые за последние четыре дня Джелис видела перед собой обычных, хорошо ей знакомых людей в форме, а не светящиеся серо-зелёные фигуры с номерами. Перейдя с ночного видения, забрала шлемов работали теперь в режиме светоподавления (даже привыкшим от рождения к яркому солнечному свету небожительницам после проведённых в абсолютной темноте четырёх с лишним суток требовалось некоторое время для адаптации), и оттого день вокруг казался пасмурным.

     — Сейчас, — продолжила она, — я должна провести требуемый уставом инструктаж… но, как мне кажется, вам он не нужен. Вы сами могли бы инструктировать тех, кто сейчас в нескольких километрах под нами прорывается сюда… Я желаю им пройти это испытание с первой попытки, а вам и мне — подняться наверх без оплошностей и… без потерь. Хочу лишь напомнить о важности согласованных действий. Одна допущенная ошибка может стоить вам жизни… и не только вам…

     Пока Джелис говорила, никто из отделения не позволил себе словом, позой или даже мимикой лица, которую за маской-респиратором никто бы и не заметил, выразить пренебрежение: случай с Седьмой служил для всех наглядным примером и подтверждением важности произносимых сержантом слов. Если бы не страховка, Седьмая, после того как робот-паук выстрелил в неё дротиком с транквилизатором, упала бы вниз, на самое дно лифтовой шахты.

     Оставив Третью и Шестую с Седьмой, Джелис разбила отделение на пары и приказала осмотреть пилоны: сетка, по которой им предстояло подняться выше, должна была крепиться у основания одного из них. Себе в напарницы она выбрала Вторую и с ней направилась к самому дальнему пилону.

     Не успели они дойти до «своего» пилона, поступили доклады от двух пар: сетка нашлась и не одна. Через минуту они убедились, что и на последнем сетка тоже была.

     Поначалу они решили, что можно выбрать любой из трёх путей — первый, третий или пятый пилон, но вскоре выяснилось, что на всех трёх сетка повреждена. Двигаться всей группой по одной сетке крайне рискованно: неповреждённая сеть выдержала бы и большее число людей, но поврежденная…

     — Думаю, троих человек любая сетка выдержит, — заключила Джелис, осмотрев каждую сеть, — но третьей будет Селен. Кому-то придётся вдвоем поднимать её… — она помолчала, собираясь с мыслями («Сто метров по отвесной стене, при непрерывном ветре!» — добавила она про себя) — Что скажешь, Келли… — она посмотрела на подругу, — справимся?

     — Справимся, — ответила та. — Нужно только покрепче обвязать нашу героиню…

      

     Было за полдень, солнце уже покинуло зенит (местоположение светила легко определялось по отбрасываемой на облака внизу длинной тени), жёлтые лучи заливали сейчас обратную сторону башни и светофильтр шлема Джелис почти не подавлял яркость, — видимость была хорошей и сквозь «пасмурное» стекло она рассмотрела на горизонте иглы двух соседних башен. На западе и на востоке по небу медленно, едва заметно глазу, двигались две из трёх лун; третья спутница, образующая вместе с этими двумя идеальный треугольник, находилась в тот момент по другую сторону мира. От начала подъема прошло полчаса (ровно пятьдесят минут), за которые они с Келли порядком устали. Перебирая одеревеневшими пальцами синтетические тросы, из которых была сплетена сеть, Джелис чувствовала, как капли пота проступали у неё на шее и меж лопаток и впитывались порами комбинезона, когда ткань касалась кожи. Шкала температуры на тактическом дисплее колебалась с порывами ветра между четырьмястами ровно и четырьмястами пятью градусами по шкале Ранкли (в случае неисправности комбинезона, при такой температуре смерть от переохлаждения наступает в считанные минуты). Они с Келли взобрались по сетке на семьдесят пять метров, когда прямой подъём закончился, — дальше вверх от сети тянулись только одиночные тросы. Джелис проверила показания комбинезона Седьмой и, закрепившись на одном из тросов рядом с подругой, расслабила гудевшие от напряжения мышцы.

     Пятая (старшая в тройке с Восьмой и Девятой) уже сообщила, что по «первому» пилону можно двигаться дальше, а Четвёртая — что её тройка, как и тройка Джелис, может двигаться дальше только горизонтально.

     Прежде чем преодолеть оставшиеся двадцать пять метров отвесной стены, им с парализованной подругой предстояло пройти по натянутым горизонтально тросам около двухсот пятидесяти метров, а Четвёртой (с ней были Третья и Шестая) — все пятьсот. Они решили дождаться Четвёртую (которая уже приближалась справа, так как поднялась раньше), чтобы передать Седьмую её тройке. Закрепив Селен, Джелис и Келли позволили себе короткий отдых.

     Четвёртая с подругами пронесли Седьмую, уже начавшую понемногу выговаривать нечленораздельные слова благодарности, две с лишним сотни метров и передала Пятой. На это ушло около сорока пяти минут. Ещё через двадцать, отделение было наверху, в точно такой же галерее с пилонами, где… их никто не встретил. До конца испытания оставалось чуть более двадцати трех часов.

      

     — И… где встречающие?.. — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Пятая, когда они выбрались в ещё одну галерею и осмотрелись.

     — А ты ожидала попасть прямиком на парад? — поинтересовалась у неё «Восьмая».

     — Мы на четыре часа побили прежний рекорд, — сказала Джелис. — Может… нам добавили препятствий?.. В качестве дополнения к испытанию?.. — Джелис понимала, что сказала нелепость, но ничего другого ей на ум не шло. Она недоумевала, как и остальные. Всё должно было быть по-другому — их должны были встретить здесь. Тем более, одна из них ранена, — при всей эластичности страховочной веревки, смягчившей рывок, сорвавшись, Седьмая ушиблась о стену шахты и получила несколько вывихов.

     — Ну, да, конечно… — угрюмо произнесла Вторая. — Тогда выходит, что прежние победители и мы проходили разные испытания.

     — В ж-жопу пус-сть тогда зас-сун-нут себ-бе св-вои р-рез-зльтаты… — в радиоканале прозвучал голос Седьмой. Её язык едва подчинялся хозяйке и слова заплетались, но все разобрали сказанное.

     — Именно! — поддержала её Вторая. — Пусть засунут! Вместе со значками победителей!

     — И это говорят лучшие кадеты Школы… — раздался в наушниках знакомый голос.

     Голос принадлежал проректору Саббии Мьёлль.

     Подруги заозирались по сторонам. В это время из-за соседнего пилона — в семидесяти метрах от места, где собралось отделение — появилась фигура в голубом комбинезоне.

     — Отделение, смирно! — отдала команду Джелис и повернулась в направлении приближающейся фигуры. — Госпожа проректор, — начала доклад она, оставаясь на месте и приняв вместе с подчинёнными предписываемое командой положение, — отделение семнадцать десять двадцать один прибыло в пункт назначения…

     — Вольно, сержант, — отмахнулась проректор.

     — Отделение, вольно! — скомандовала Джелис и направилась быстрым шагом навстречу голубой фигуре, уже преодолевшей треть разделявшего их расстояния.

     — Как раненая? — поинтересовалась проректор, когда Джелис была от неё в нескольких шагах.

     — Состояние кадета Селен Лер, позывной и порядковый номер Седьмая, диагностируется медицинскими датчиками её комбинезона как медикаментозный паралич, также имеется несколько ушибов и растяжений, возможно вывихов, переломов нет, признаков сотрясения мозга не выявлено.

     — Несите её ко входу, — при этих словах проректора в двадцати метрах от сгруппировавшегося подразделения в стене открылась дверь-диафрагма, из которой появились несколько человек в серой медицинской форме и два офицера в темно-синей — помощницы проректора, оставшиеся возле диафрагмы. — Отделение тоже может идти.

     — Вторая…

     — Принято, Первая, — прозвучало в наушниках.

     — Хм… слаженно работаете, — одобрительным тоном произнесла проректор, наблюдая за тем, как четверо из подразделения Шейл подхватили раненую и, вслед за назначенной старшей спешно направились к диафрагме; при этом оставшиеся двое с автоматизмом роботов заняли фланги.

     Отделение проследовало до диафрагмы и скрылось внутри башни.

     — Благодарю вас, госпожа проректор!

     — Можете обращаться ко мне «майор», сержант, — проректор кивнула одной из стоявших возле входа-диафрагмы фигур, и та подняла левую руку, что-то нажимая пальцами правой на своём ком-браслете. На тактическом дисплее Джелис исчезли значки, сообщавшие ей о том, кто из группы с ней на связи. — Результат вашей группы — сто шестьдесят три часа двадцать девять минут… — продолжала она. Голубое стекло овальной, закрывавшей всё лицо маски стало полупрозрачным и Джелис увидела строгое лицо майора, бывшей андрогином, как и большинство офицеров Школы. — Ваше отделение установило новый абсолютный рекорд, — зелёные глаза проректора на мгновение стали теплее, тёмные губы на смуглом лице смягчились, изобразив снисходительную улыбку. — Примите мои поздравления, сержант!

     — Благодарю вас, майор! — ответила Джелис сдержанно, стараясь не выдать охватившего её волнения. Её лица, полностью скрытого кислородной маской и затемнённым забралом шлема, проректор не могла видеть, и Джелис была этому рада. Ей, дочери генерала, не хотелось показывать начальнице, что финал испытания её, мягко говоря, смутил. «Что-то здесь не так», — повторяла засевшая в голове мысль. «Что-то произошло…»

     — Как вы думаете, сержант Шейл, почему мы с вами остались наедине?

     — Вы хотите о чём-то со мной поговорить, майор.

     — И, как вы думаете, о чём?

     — Об испытании? — предположила Джелис. — О том, почему моё отделение преодолело его в столь короткий срок?..

     — Нет, сержант. Вовсе нет.

     — Тогда, о чём же?

     — О вашей сестре.

     — О сестре?

     — Да, о первом лейтенанте Элвин Шейл — выпускнице нашей Школы.

     — Не понимаю…

     — Естественно… ведь вы ещё не знаете… — чуть снисходительно произнесла андрогин. — Я вам объясню… Но, вначале хочу задать несколько вопросов… — Она пристально, будто между ними не было никаких светофильтров, посмотрела в глаза Джелис.

     — Конечно, майор, — Джелис эта сцена начинала раздражать. — Я готова ответить на ваши вопросы… если, конечно, у меня найдутся ответы.

     — Вам приходилось читать Иссу Иблисс?

     — Вы имеете в виду «Базис»?

     — О! Похоже, вам известно название её главной работы!

     — Оно известно всем, майор.

     — Так, что скажете?

     — Нет. Не приходилось, — пожала плечами Джелис. — Разве эта книга не в списке запрещённых?

     — Кого из небожителей останавливают такие мелочи, как запреты?.. — Мьёлль снова снисходительно улыбнулась. — Да и потом, разве вам не любопытно?

     — Нет.

     Улыбка стёрлась с лица проректора, при этом взгляд её стал холодным и колким.

     — И даже интерес сестры к запрещённой литературе не побудил вас?

     — Я не понимаю, о чём вы говорите, майор, — с вызовом ответила Джелис. — И скажите наконец, что с Элвин?!

     — Что с вашей сестрой и где она сейчас — мне неизвестно, — ответила Мьёлль, никак не отреагировав на неучтивость, но перейдя, при этом, на выработанный за многие годы практики тон, который не располагал даже самых дерзких кадетов продолжать ей хамить. — Мне известно лишь, что увлечение иблиссианским вздором… о котором вы, сержант, не могли не знать… привело вашу сестру на путь предательства.

     Последнее слово прозвучало как пощёчина, от которой Джелис пришла в замешательство. Она не сразу нашлась что ответить. — «Предательство?» — О каком предательстве ей говорят? Она уже понимала, что Элвин в беде, что-то произошло; и это как-то связано с вольнодумством Элвин, с запрещёнными книгами, о которых Джелис, конечно же, знала. Нет, она не читала тех книг и не разделяла взглядов сестры, считая их преходящими — проявлением бунтарства, к которому многие в молодом возрасте склонны. Она думала, что, став офицером и поступив на службу, Элвин забросит политику и станет примерной гражданкой Неба…

     …и, после выпуска из Школы, так всё и сложилось. За исключением того, что, оставаясь гражданкой Неба, Элвин выбрала местом службы Поверхность и получила второе гражданство в одном из тамошних государств. Мать и старшая сестра не одобряли выбора Элвин, считая его выходкой, но Джелис отнеслась к решению Элвин с пониманием, ведь и мать, и старшая сестра — андрогины и всегда пользовались негласными привилегиями «сильного пола». Да и сама она — юная женщина, девушка и вполне могла рассчитывать на особое отношение к себе, как к представительнице, пускай и «не совсем полноценного» но определённо самого привлекательного меньшинства… а что оставалось Элвин? Она — мужчина — «недоразумение и ошибка природы», как говорили без посторонних наиболее консервативные из небесного народа; на Поверхности же ни одна мерзавка, пусть и андрогин, не посмеет высказаться подобным образом в адрес небожительницы. Там, внизу, Элвин ждала стремительная карьера и множество приятных дополнений. Элвин уже инспектор. Джелис знала, что у Элвин всё хорошо, — сёстры регулярно общались по видеосвязи. Она с нетерпением ждала зимних каникул, которые начнутся через два дня после окончания испытания и продлятся всю последнюю декаду сезона, чтобы провести несколько дней с сестрой, — они уже решили, что Джелис спустится к ней на Поверхность, где они будут полностью предоставлены друг другу без занудного общества матери, старшей сестры и других родственниц…

     …и вот теперь эта надменная сука Саббия Мьёлль говорила ей, что Элвин — предательница и явно пыталась выудить из неё какую-то компрометирующую сестру информацию… — «Нет уж! Хера тебе, Саббия, драть обеих матерей твоих, Мьёлль! Хера тебе!»

     — Что с моей сестрой? — собравшись с духом повторила вопрос Джелис.

     — А разве я вам не сказала?

     — Я не услышала от вас ничего, кроме обвинения Элвин в иблиссианстве и предательстве… — зло проговорила Джелис, — что требует, как минимум, веских доказательств… — Говоря это, девушка смотрела прямо в глаза проректора, гордо подняв голову и расправив плечи. Да, это было неслыханной дерзостью — чтобы кадет так вела себя с проректором. Но она — лучшая среди сержантов Школы, и её отделение прошло грёбаную «Башню», и она — Шейл. Она не позволит никому говорить непочтительно о других Шейл и пытаться запугивать её! — Кроме обвинений в адрес члена моей Семьи, — продолжала она, — я слышала только странные вопросы, подозрительно похожие на провокационные…

     Перед тем как ответить, лицо проректора просияло доброжелательностью, что было неожиданностью для Джелис, уже приготовившейся держать оборону.

     — Что касается иблиссианских взглядов вашей сестры, Джелис, — Мьёлль впервые обратилась к ней по имени, — то могу сказать, что подобные взгляды — нередкое явление среди кадетов нашей академии, — (она заговорщицки понизила голос) — и явление подконтрольное… — (снова снисходительная улыбочка) — Многие переболели этими бунтарскими книжками за последние пятьдесят лет… Когда я была кадетом, — (в голосе Мьёлль появились доверительные нотки) — мы с подругами читали «Базис», «Манифест изгоев» и другие запрещённые книги… Это было увлекательно, романтично и так… по-бунтарски…

     Проректор жестом предложила Джелис прогуляться вдоль галереи, и они неспешно двинулись в сторону от входа, где оставались стоять её помощницы.

     — Хочу подчеркнуть, — продолжала Мьёлль, — никто не стремится очернить вашу сестру, ссылаясь на то, какие книги она читала тайком в её бытность кадетом нашей академии. Но, — Мьёлль остановилась и вновь посмотрела на Джелис, — два дня назад с Поверхности до нас дошли новости… о том, что Элвин Шейл, ваша сестра, присоединилась к экстремистской организации и объявлена в розыск…

     Джелис почувствовала, как закружилась голова.

     — Н-но, как это… — начала она.

     — …произошло? — закончила за неё Мьёлль.

     — Да…

     — Подробности нам неизвестны, — Мьёлль немного помолчала. — Делом занимается непосредственно Комитет Безопасности Конфедерации, — наконец заговорила она, — …под контролем нашей милиции… Думаю, ваша мать сможет рассказать вам больше подробностей.

     Мьёлль снова двинулась вдоль галереи. Джелис понуро пошла рядом.

     — Вы хотели убедиться в моей… благонадежности, майор? — прямо спросила Джелис через минуту.

     — Именно, — подтвердила та, рассматривая на ходу замысловатые символы Древних на одном из пилонов. — Ваше отделение показало настоящий класс… даже без авантюрного броска через шахту… — она снова взглянула на Джелис, которая никак не отреагировала, и продолжила: — Нам конечно было известно о той распределительной шахте… Она нужна для циркуляции воздуха во время движения малого лифта… это что-то вроде сверхзвукового экспресса… — пояснила проректор. — Кстати, — добавила она, — ваше счастье, что этот лифт не используется! Так вот, мы не ожидали, что кто-то полезет внутрь этого ствола. Иначе бы робота, который парализовал вашу подругу, запрограммировали не атаковать выбирающихся из шахты. Тупая машина не учитывала того, что её атака могла привести к гибели испытуемых… Впрочем, ваше отделение и так блестяще справилось с задачей…

     Проректор замолчала, и Джелис приготовилась услышать главное — то, ради чего затевался этот странный разговор.

     — Вы хорошо понимаете, сержант Шейл, что имена вашей группы… и ваше имя сегодня будут записаны в историю Школы?

     — Да, майор.

     Они снова остановились, повернувшись лицами друг к другу.

     — Тогда вы должны понимать и наше беспокойство по поводу вашей благонадежности…

     Джелис молчала.

     — Вы, Джелис Шейл — лучшая среди кадетов Школы… и если вдруг окажется, что вы…

     — …что я пойду по стопам сестры? Стану… предательницей? Это вы хотите сказать, госпожа проректор? Майор? Не стану ли я несмываемым пятном на почётном пьедестале вашей академии?

     — Да, — спокойно ответила проректор Мьёлль. — Ещё не поздно заменить вас в должности командира группы: сделать сержантом вашу подругу Келли Астер или Ил Ар или кого-то ещё… оставив вас в группе вторым сержантом, разумеется…

     Джелис наконец поняла зачем здесь Саббия Мьёлль.

     Её глаза к тому времени привыкли к свету, и она не заметила, как забрало её шлема стало почти прозрачным. Она взглянула в упор на проректора — та теперь могла видеть её взгляд:

     — Скажите, госпожа проректор, что хуже — предательство по убеждению или подлость по причине трусости?

     Слова прозвучали как плевок.

     Проректор минуту смотрела на Джелис холодным взглядом, прежде чем ответить.

     — Осторожно, девочка моя…

     — Я не ваша девочка, майор.

     — Вы опасно ходите, сержант.

     — Не пытайтесь меня запугать. — Джелис зло смотрела на Мьёлль, и каждое произносимое ею слово было как удар ножа, как выстрел; она презирала стоявшую перед ней. — У вас нет оснований смещать меня с должности или понижать в звании! И вы не сделаете этого задним числом. Никто из моих подчинённых, моих подруг не пойдёт на то, о чём вы только что здесь сказали! Да, — продолжала она, — вы конечно можете чинить мне препятствия весь последний год обучения… можете даже поспособствовать, чтобы меня завалили на выпускных экзаменах… или чтобы попытались… но сейчас вы ничего не сделаете. Вы ничего не сможете сделать. И не смейте мне угрожать, госпожа проректор.

     — Как смело! — андрогин подняла ладонь, предостерегая Джелис её перебивать — Вы смелая девушка, Джелис Таллед Шейл, — она одобрительно кивнула. — Очень смелая. Надеюсь, что ваша верность традициям вашей уважаемой Семьи и Небу окажется безупречной и Школа сможет гордиться вами… в отличии от вашей сестры, примеру которой вы не станете следовать.

     — Можете не сомневаться! — бросила ей Джелис. — И оставьте в покое мою сестру!

     Андрогин смерила её взглядом и произнесла вдруг потеплевшим голосом:

     — Ну, что же, полагаю, наш разговор подошел к концу и вы сделаете из него правильные выводы…

     — Не сомневайтесь.

     Мьёлль подала знак одной из тёмно-синих фигур, и та снова воспользовалась своим ком-браслетом. Тактический дисплей Джелис вновь отобразил привычные значки; сигнал был слабым, но голосовая связь работала (похоже, подруги ждали её недалеко от входа).

     Ничего не говоря, проректор Мьёлль направилась к диафрагме. Джелис последовала за ней, держа дистанцию в несколько шагов.

     — Ах, да… — голубая фигура задержалась у диафрагмы и, обернувшись вполоборота, коснулась своего ком-браслета (восемь размытых значков на дисплее опять исчезли). — Из всех членов Учебного Совета, мне одной известно насколько близкими были ваши отношения с сестрой… Теперь, когда вы вернётесь в Школу, вами обязательно заинтересуется кое-кто ещё. Советую не делать глупостей… по крайней мере, пока вы в Школе.

     Мьёлль убрала руку от запястья (связь Джелис с отделением восстановилась) и шагнула в открывшуюся диафрагму; её свита последовала за ней.

     Джелис вошла последней. Помещение, в котором она оказалась, заливал яркий свет. Внутри её ждало отделение — все, включая Селен, которая отказалась от транспортировки в развёрнутый несколькими километрами выше мобильный госпиталь. Они ещё ничего не знали.

      

     Глава одиннадцатая. Трил Тэббиш

      

     «Кто же она такая, эта сестра А.?» — думала Трил, находясь в запертом лифте.

     Прочитав сообщение, она выбежала из квартиры, заперев за собой дверь, вызвала лифт и, спустившись вниз, заперлась внутри кабины. Она сделала всё так, как требовало послание.

     Трил запомнила его дословно:

     «Сестра Трилти! Вас собираются арестовать. У дома жандармы, квартал оцеплен полицией. Через несколько минут начнётся операция по Вашему захвату. Прямо сейчас, выйдите из квартиры, заприте дверь, это задержит ворон, вызовите лифт и спуститесь на первый этаж. Ни в коем случае не выходите из лифта! Нажмите и удерживайте кнопку блокировки дверей. После, когда я заблокирую двери лифта снаружи, соблюдайте тишину. Ждите. Я выведу Вас.

     Ваша сестра А.»

     Трил слышала шаги снаружи, перед лифтом, множество шагов; слышала, как кто-то подошел совсем близко к дверям…

     — Здесь чисто! — чётко произнес женский голос снаружи. — Блокирую лифт.

     …Где-то вверху, прямо над головой Трил, в лифтовой шахте что-то щёлкнуло. Освещение в кабине тут же переключилось на аварийное, стало почти темно.

     — Продолжаем движение! — послышалась фраза, произнесенная, скорее всего, андрогином или мужчиной где-то возле выхода на лестницу. Скрипнули подошвы, находившаяся снаружи женщина быстро прошла, как предположила Трил, к лестничной клетке.

     «Так вот ты кто, сестра А… ворона…» - Трил усилием сдержала нервный смешок.

     Через несколько минут — женщина к тому времени немного успокоилась, грудь её перестала содрогаться в припадках истерики, она стояла, прислонившись к стенке кабины, пытаясь совладать с навалившейся на неё слабостью — снаружи послышался топот сапог: пять или семь пар ног прошагали через вестибюль, поскрипывая резиновыми подошвами о бетонный пол. Следом прошли ещё двое, о чём-то тихо разговаривая. Трил не разобрала слов. Снова тишина.

     Она назвала её Трилти, — значит, точно знала, кто она.

     «Значит, ворона… — мысленно разговаривала сама с собой Трил, пытаясь отвлечься, унять овладевший ею страх. — Ворона назвала меня сестрой и пообещала помочь… Ворона! Как она собирается это сделать — вывести меня? Думает, никто не узнает?»

     Трил не удивлял тот факт, что и среди жандармов были сёстры. Но разве она, Трил, настолько важна для организации, чтобы из-за неё шли на такой риск?

     Прошло уже десять или пятнадцать, или, может быть, двадцать минут — Трил потеряла ощущение времени — с того момента как сестра А. заперла её, когда снаружи послышались быстрые шаги. Шаги приблизились к дверям лифта, потом остановились, скрипнула подошва, что-то металлическое коснулось двери снаружи, вверху снова щёлкнуло и освещение вспыхнуло, на миг ослепив женщину. Двери открылись и…

     …Сквозь непривычно яркий свет, влившийся в кабину лифта из вестибюля, Трил увидела стоявшую перед ней молодую женщину в чёрном… даже скорее девушку. Ворона!

     — Здравствуйте, сестра! — быстро произнесла ворона. — Я Альва, — представилась она. — Скорее, идемте!

     Она отступила в сторону, пропуская Трил.

     — Почему? — только и спросила она, выходя из лифта. — Почему вы мне помогаете?

     — Потому, что вы — Трилти, — ответила представившаяся Альвой ворона. — Я выросла на ваших статьях, — через секунду добавила она. — Я не могу допустить, чтобы с вами произошло то же, что и с Белис! Идемте! Скорее! Здесь есть проход через подвал…

     Они побежали к двери, за которой была лестничная клетка, нырнули под лестничный марш и…

     …оказались перед ещё одной вороной, будто бы нарочно ожидавшей их там. Трил приняла её в первый миг за мужчину.

     — Стоять! — приказала ворона, и по тембру голоса стало ясно, что это была андрогин.

     Трил почувствовала, как её колени начали медленно сгибаться, а мочевой пузырь, казалось, вот-вот опорожнится сам собой.

     Ворона направила пистолет… почему-то не на неё, а на её спасительницу — на Альву.

     — Сержант, объясните ваши действия!

     Альва, побелев не то от ярости, не то от испуга, стояла молча и в упор смотрела на ворону.

     — Тогда я это сделаю за вас… — не дождавшись ответа, стальным голосом произнесла ворона. — Вы пытаетесь помочь бежать государственной преступнице, известной как Трилти, — произнося это имя, ворона, как показалось Трил, сумела отразить всю глубину презрения, на которую только была способна. — Я слышала ваше признание, сержант…

     — Я тоже. — Произнёс мужской голос сзади.

     Трил обернулась.

     По ступеням неспешно спускалась молодая мужчина в добротном тёмно-синем плаще. Небрежно сунув правую руку за отворот плаща, она быстро извлекла оттуда матово-чёрный пистолет.

     — Инспектор Шейл… — произнесла ворона, чуть опустив пистолет вниз и в сторону.

     Трил поняла, что пистолет ворона опустила только потому, что держать его направленным на инспектора, которая в тот момент находилась у неё за спиной, недопустимо.

     — Передайте ваше оружие сержанту! — потребовала мужчина, целя пистолетом в жандарма. — Медленно, без резких движений.

     — Что?! — на лице андрогина проступило выражение тупого непонимания.

     — Отдайте. Пистолет. Сержанту. — Повторила мужчина.

     Трил взглянула на Альву и увидела на лице девушки нескрываемое удивление.

     — Медленно, — добавила мужчина.

     Минуту все стояли, уставившись друг на друга. Недоумевали все, кроме мужчины-инспектора в штатском; та продолжала держать оружие, нацеленным на жандарма.

     — Заберите пистолет, Альва! — в голосе мужчины проступили жёсткие командные нотки.

     Девушка вздрогнула, бросила неопределённый взгляд на Трил, потом на мужчину и, повернувшись к вороне, быстро шагнула к той и разоружила. Пистолет, ком-браслет и запасной магазин скрылись в карманах Альвы.

     — А теперь наденьте на неё наручники…

     Голос мужчины был басовитым и звучным, а внешность по-мужски груба и вместе с тем довольно привлекательна. Трил отметила некоторое сходство между ней и её Джолл; только инспектор была лет на пятнадцать моложе.

     — Прошу вас, поторопитесь! — добавила мужчина уже мягче.

     Едва уловимым движением девушка извлекла из неприметного кармана на поясе наручники и бесцеремонно сковала ошеломлённую ворону.

     — Вы об этом скоро пожалеете, сержант, — сквозь зубы процедила та.

     — Что дальше? — ровным голосом спросила Альва мужчину, не обратив внимания на угрозу.

     — Кажется, вы говорили, что знаете, как отсюда уйти…

     — Но вы…

     — Я тоже знакома с работами сестры Трилти… — мужчина уважительно кивнула в сторону Трил и, будто спохватившись, добавила: — Моё имя Элвин Шейл.

     — Трил Тэббиш, — быстро представилась Трил.

     — Но ведь вы из Комитета! — продолжала Альва, пропустив мимо ушей знакомство Тэббиш с Шейл. Происходящее её явно шокировало.

     — А вы из жандармерии, — широко улыбнулась ей Шейл. — Впрочем, кажется, моя служба в КБК окончена… И, знаете что, — после короткой паузы, добавила она, — я нисколько о том не жалею. Но хватит болтать! У нас мало времени. Ведите, Альва! — Шейл взглянула на узкую низкую металлическую дверцу под лестничным маршем. — Полагаю, вы знаете, как открыть эту дверь?

     — Конечно! — ответила девушка. — Взлом — моя работа.

     Она скинула с плеч небольшой ранец, достала из ранца инструмент, похожий на рукоять от пистолета, что-то нажала на инструменте и из него выдвинулась блеснувшая сталью пластина. Вставила пластину в узкую замочную щель. Послышалось жужжание и быстрые щелчки, затем треск, и через несколько секунд дверь открылась.

     — Отличная работа, сестра!

     — Спасибо, инспектор!

     — Элвин, — поправила её мужчина. — Просто Элвин. Уже не инспектор.

     — Хорошо… Элвин…

     Мужчина пропустила вперёд обеих женщин и, ухватив под локоть жандарма, затолкала в тёмный проход.

     За дверью было небольшое помещение с четырьмя дверями. Подождав Элвин с пленницей, Альва захлопнула дверь и снова воспользовалась своим устройством. Раздался щелчок, потом хруст и звук отпустившейся пружины.

     — Готово! — сообщила девушка. — Я сломала замок. Это добавит нам немного времени. Идемте! — она первой направилась к одной из дверей. — Я знаю, куда идти.

     — А вы случайно не знаете, — как-бы неловко поинтересовалась у неё Элвин, — куда бы нам деть лейтенанта?

     — Знаю, — не оборачиваясь, бросила Альва. — Есть тут одно место…

      

     Глава двенадцатая. Элвин Шейл

      

     Элвин и Трилти молча шли за Альвой по тёмному узкому коридору с низким потолком, вдоль стен которого тянулось множество кабелей, по которым мимо то и дело пробегали тощие серые крысы. Стены коридора из старинного тёмно-красного кирпича сплошь поросли плесенью; под ногами хлюпала грязь, а с потолка тут и там свисали ошмётки паутины с дохлыми, размером с пятерню, пауками. У Альвы и Элвин имелись фонарики, так что шедшей посередине женщине было видно, куда ступать и где уворачиваться от паучьих мумий.

     Выйдя на сухой участок коридора, — пол здесь двумя широкими ступенями поднимался выше, а вместе с полом и потолок, — Элвин посмотрела на наручные механические часы: прошло меньше часа с момента, как они вошли в подвал дома, где всё началось, — всего девяносто четыре минуты. Теперь единственным прибором, способным сообщить беглянкам точное время, были механические часы Элвин, — семейная реликвия — подарок второй матери, выглядевшие вполне скромно, но стоившие целое состояние.

     Ещё в первом подвале они с Альвой, не сговариваясь, выключили коммуникаторы и избавились от ком-браслетов. На предложение Элвин, избавиться и от личных коммуникаторов, девушка ответила, что коммы лучше оставить, а позже она с ними разберётся; главное: ни в коем случае их не включать. Доверившись совету техника, Элвин оставила устройство, спрятав его подальше, во внутренний карман плаща (который на тот момент ещё выглядел прилично). Тогда же Альва спросила у Трилти: есть ли при ней какие-либо устройства; женщина показала уже выключенный коммуникатор и сказала, что насчёт него можно не беспокоиться — это иблиссианский комм. В ответ Альва понимающе кивнула и улыбнулась, потом она забрала ком-браслет и коммуникатор пленницы и, на всякий случай, обыскала ту на предмет иных устройств, по которым их могли бы выследить.

     Убедившись, что ни у кого нет активных приёмопередатчиков, Альва повела Трил Тэббиш, Элвин и пленную ворону дальше.

     Они прошли через несколько подвальных помещений до комнаты с квадратным люком в полу. Там девушка снова достала своё устройство для взлома и быстро разобралась с замком в крышке люка. Затем они спустились в настоящее пекло.

     То была теплотрасса. Едва не задыхаясь сухим, горячим воздухом, обливаясь потом, они ползком пробрались в подвал соседнего дома по достаточно широкому, но низкому лазу. Там они оставили пленницу, связав и заперев с кляпом во рту в маленьком чулане.

     — Не беспокойтесь, её скоро найдут, — сказала Альва Трилти, заметив, как женщина, уходя, оглядывается на дверь чулана.

     Избавившись от пленницы, Альва достала из ранца стопку упакованных в пластик бумажных листков, на которых были распечатаны какие-то схемы. Заметив одобрительный взгляд Шейл, девушка слегка кивнула, улыбнувшись. Быстро сверившись со схемами, Альва уверенно повела их маленькую группу дальше через подвал к теплотрассе.

     Потом были новые коридоры и комнаты. Несколько раз Альва применяла своё устройство для вскрытия замков. Затем снова люк теплотрассы…

     Преодолев ещё один жаркий лаз, они выбрались в третий и последний подвал. Там, в одном из помещений Альва отыскала заваленную мусором неприметную щель в полу, протиснувшись по очереди в которую они оказались в затхлой норе. По норе ползком пробрались в частично обрушенное с одного конца продолговатое помещение с рядом окон по одну сторону и рядом дверей по другую. За окнами была земля, а двери вели в глухие комнаты. В месте обвала из помещения отходили несколько коридоров, — Альва выбрала нужный, который привёл беглянок к старинной винтовой лестнице. Они спустились вниз, в подвал, а из подвала, через чугунный люк в полу попали в катакомбы…

     Это были заброшенные городские коммуникации, связывавшие когда-то давно — не то сто, не то двести лет назад — стоявшие на месте нынешних кварталов дома и районы.

     Альва Аввар тщательно подготовилась. На её схемах были не только планы подвалов и действующих коммуникаций, но и чертежи давно заброшенных. Основательный подход Альвы к задуманному делу впечатлял Шейл. Девушка знала дорогу и уверенно вела за собой революционерку Тэббиш и неожиданно присоединившуюся к ним небожительницу.

      

     Всё то время, что они пробирались через чреду дверей и люков, вдоль наполненных кипятком труб, через щели, дыры, колодцы и Подземный Дьявол знает через что ещё, Элвин преследовало ощущение будто она видит сон, что происходящее — это её фантазия. Неужели она действительно сделала это — перешла на сторону революционеров? Да, по личным убеждениям она уже давно была на их стороне; она потому и оставила Небо, ушла из Семьи, спустилась вниз, под Завесу. Элвин Шейл мечтала стать одной из тех, кого СМИ называли «экстремистами», «террористами» и «врагами государства». Она часто представляла как однажды выйдет на иблиссиан и, вместо того чтобы арестовать, устроить облаву, — и тем заслужить награду от государства, которое было ей отвратительно, которое она презирала, — она предложит им действовать вместе, станет одной из сестёр. Но всё произошло совсем не так, как она себе представляла. Она, всего-то, решила приударить за понравившейся девушкой…

     В пику явно неравнодушной к Аввар начальнице, Шейл последовала за сержантом вниз и неожиданно подслушала разговор последней с укрывшейся в лифте подозреваемой… И каково было удивление Шейл, когда она услышала имя Трилти! Трилти! Та самая Трилти из «Солнца для всех!», чьи статьи можно найти не только в тирском издании «Солнца», но и по всей Конфедерации и даже на небесных островах! Элвин читала статьи Трилти в стенах Академии Южного Неба, наряду с другой запрещённой литературой.

     Голова Элвин закружилась от осознания важности момента.

     Трилти здесь, внизу, вместе с сержантом Аввар — вороной, оказавшейся одной из сестёр!

     Вот они уже бегут… вместе! Альва Аввар не сомневается и делает тот важный шаг, о котором Элвин столько размышляла! А что же она, Элвин?.. Почему она здесь, прячется в тени на изгаженной, провонявшей блевотиной и мочой лестничной клетке? Чего она ждёт?

     «Но как объяснить им?» — спрашивает она себя. — «Как убедить, что я — не враг?.. Да и на пулю бы не нарваться…» — Аввар вполне может пристрелить её, считая, что защищает Трилти от упыря из Комитета. И тут сам Подземный Дьявол посылает Элвин эту ворону…

      

     Задавшись вопросом: как далеко они ушли от дома Трилти, Элвин пришла к выводу, что не меньше, чем на километр или даже на полтора. Коридоры, вроде того, по которому они сейчас шли, были прямыми, длина коридоров доходила до полусотни метров. Они несколько раз меняли направление, сворачивая то вправо, то влево, ещё дважды спускались на уровни ниже. Точно выбранный Альвой маршрут не имел особо сложных препятствий, вроде завалов или сильно затопленных участков, которые бы задерживали их, вынуждая искать обходы. Обычно слой жидкой грязи под ногами едва доходил Элвин до щиколотки, и только пару раз поднимался до уровня колен, но и тогда под грязью чувствовался твёрдый бетонный пол. Время от времени на пути попадался разный хлам: какие-то истлевшие деревянные ящики, ржавый инструмент, тележки с рассыпавшимися в прах резиновыми шинами; совсем не было бытового мусора. В паре мест попадались живые пауки, — Альва предупредила Трилти и Элвин, что твари плотоядны и следует соблюдать осторожность, — животные заметно нервничали, реагируя на свет фонарей, безуспешно пытались спрятаться в углах, выставляли перед собой мохнатые лапы и шипели. Элвин было даже как-то неловко перед тварями, испуганно смотревшими десятком выпученных, чёрных глаз на то, как она разрезает их сети ножом, чтобы пройти дальше. «Вы уж извините… — так и хотелось ей сказать этим многолапым чудищам, — придётся вам теперь чинить вашу паутину… Но, так уж вышло, нам очень нужно пройти через ваши владения». Путь через катакомбы давался им легко. Оно, конечно, понятно, что у Элвин и Альвы спецподготовка, но и Трилти вполне справлялась. Для Тэббиш труднее всего пришлось вначале, когда нужно было пробираться вдоль теплотрасс, по вертикальным щелям между бетонных плит и сквозь люки. Там Элвин с Альвой часто помогали женщине. Элвин вспомнилась Школа и испытание в орбитальной башне… Там тоже были крысы и пауки… только другие пауки… «Хорошо, что здесь таких нет…» — подумала Элвин, глядя на испугано шипящее в углу существо.

     Пройдя очередной длинный коридор, они вышли в помещение с пятью углами и пятиугольным колодцем посередине. Сверху, над колодцем, в потолке имелась дыра, тоже пятиугольная, являвшаяся как-бы продолжением колодца. Альва осторожно подошла к колодцу и посветила вниз потом вверх. Мощности луча не хватило, чтобы увидеть дно колодца, вверху же, примерно в десяти метрах, виднелась массивная железная решётка, сквозь которую свисали засохшие корневища какого-то крупного растения. В каждой из пяти стен помещения имелся обрамлённый кирпичной кладкой проём, за которым начинался точно такой же, как и тот, по которому они сюда пришли, коридор.

     — Что там сверху? — спросила Элвин, глядя на решётку с корнями. — Какой-то парк?

     — Раньше был парк, — ответила девушка, опустив фонарь и посмотрев на Элвин. — Лет сто назад. Сейчас там стоят дома.

     — Где это мы?

     — Недалеко от станции метро «Восьмая развилка».

     Элвин хмыкнула.

     — Это, кажется в четырёх…

     — …в пяти с половиной километрах от места, где мы спустились, — сказала девушка. Она достала из кармана и развернула листок с нужной схемой, задумчиво всмотрелась в него, после чего указала рукой с фонарём на один из проходов: — Нам туда! Идемте!

     Альва бодро направилась к нужному проёму.

     — Альва… — окликнула девушку Трилти.

     — Да? — ответила та, остановившись и обернувшись.

     — Хочу спросить вас.

     — Конечно, Трилти, спрашивайте, — сказала Альва. — Только… прошу вас, идемте. Поговорим на ходу. — Пригнувшись под нависшей над проходом паутиной с покачивающимся на сквозняке сушёным паучьим трупиком, девушка первая вошла в коридор.

      — Простите, что заставляю вас всё время двигаться, Трил, — сказала Альва уже в коридоре, когда Элвин и Трилти догнали её, — но я не уверена, что ворóны не идут за нами прямо сейчас. Нам нельзя останавливаться без необходимости. Что вы хотели спросить?

     Это слово — ворóны — в устах девушки в чёрной жандармской форме прозвучало неловко, как извинение. Элвин уловила эту неловкость; почувствовала её стыд и испытала схожее чувство. Ей вдруг захотелось извиниться перед Трилти за свою причастность, за — пусть и неискреннюю, но всё же — службу тирании, и за своё происхождение.

     — Как так получилось, что вы… — Трилти запнулась. Похоже, она, как и Элвин, обратила внимание на прозвучавшую неловкость и, возможно, подбирала более мягкую форму для своего вопроса. — Почему вы на стороне сестёр,

     — Обычная история… — пожала на ходу плечами девушка. — Я из рабочей семьи. Росла, как и все дети работяг… — она говорила короткими фразами, не вдаваясь в подробности, делая паузы через равные промежутки времени, чтобы не сбить дыхание. — Смогла поступить в жандармский кадетский корпус… Спасибо моим мамам… А дальше… книги…

     — Кто ваш координатор?

     Альва остановилась. Остановились все.

     — Простите, но я…

     — Не беспокойтесь за инспектора, — женщина развела руками. — Элвин сейчас в одинаковом положении с вами.

     — Да. Конечно…

     — Вы уж извините, — влезла в разговор Элвин. — Но могли бы вы не называть меня инспектором? Думаю, после того, что я сделала, вряд ли меня можно… — в этот момент Трилти обернулась к ней и Элвин почувствовала, что не знает, как закончить фразу. — В общем… — она замялась. — Зовите меня просто Эл.

     — Да, конечно, Эл… — легко согласилась женщина. — Признаю, это было бестактно с моей стороны. Простите меня. — Она мягко улыбнулась.

     Улыбка её была простовата, как-то даже наивна и вместе с тем очень красива. Только теперь Элвин обратила внимание, как хороша Трил Тэббиш. Женщина выглядела ровесницей Аники Баррен, а это значит, была старше Элвин примерно вдвое: ей около тридцати лет.

     Ростом Трилти была чуть выше Альвы — около двух метров — и более худощава; лицо немного вытянутое, глаза большие, округлые, светло-фиолетовые, прямой, утончённый, нос, губы полные и слегка бледноватые, но смуглее кожи лица и рук; волосы — тёмно-рубиновые, прямые, подстриженные чуть ниже линии подбородка, с левой стороны пряди заложены за ухо, маленькое и изящное, чуть заострённое кверху. Трилти была красива тихой, нежной красотой, — не той, что сразу обращает на себя внимание окружающих (именно такова, по мнению Элвин, была красота Альвы Аввар), но другой, которую легко не заметить.

     Услышав слова извинения от Трилти, Элвин почувствовала себя уж совсем паршиво. «Тупица!» — мысленно обругала она себя.

     Тем временем, женщина снова обратилась к Альве, она повторила вопрос:

     — Так, вы назовёте имя вашего координатора?

     Девушка помедлила и, наконец, произнесла:

     — Гэл. Её зовут Гэл.

     Элвин это имя ровно ничего не сказало. Ну, Гэл и Гэл… Это могла быть кто угодно: андрогин, женщина, мужчина, бесполая. Гэл — довольно распространённое имя на Юге. Но на Трилти имя произвело впечатление. Глаза женщины удивлённо округлились, губы приоткрылись, произнося что-то беззвучно, она недоверчиво взглянула на Альву.

     — А полное имя? Вам известно полное имя, Альва?

     — Тат. Гэл Тат, — ответила девушка. — Вы с ней знакомы?

     Они какое-то время смотрели друг на друга, не отводя глаз. Наконец Трилти ответила:

     — Да. Конечно. Мы с Гэл знакомы.

      

     Вопреки опасениям Альвы Аввар, под землёй им так и не довелось столкнуться с преследованием, чему все они были только рады. Главную опасность представляли сами катакомбы: в любой момент в них можно куда-нибудь провалиться, угодить под обвал, напороться на торчащую в самом неожиданном месте ржавую железку, наконец, подставить представителю местной живности незащищённую одеждой часть тела. А ещё всем им сильно хотелось пить.

     После того как выяснилось, что у Альвы и Трилти общий координатор, девушка стала разговорчивее. Шейл было приятно слушать мелодичный голос девушки, напоминавший ей птичий щебет. Чем дольше Элвин находилась в обществе Альвы, тем больше девушка ей нравилась.

     Пока они шли через залитые грязью катакомбы, заброшенные тоннели метро с проржавевшими рельсами и затянутые паутиной лестницы, начинавшиеся болотом и упиравшиеся в земляные завалы двумя-тремя этажами выше, Альва постоянно говорила, отвечала на расспросы Трилти, спрашивала сама. Девушка рассказала спутницам о том, как накануне вечером, в баре за кружкой пива узнала от лейтенанта о запланированной спецоперации, во время которой жандармы собирались накрыть подпольную типографию «Солнца», и о том, как позже выяснила, кого именно должны были арестовать, и решила вмешаться, не ставя в известность координатора…

      

     Вернувшись из бара, Альва задумала выяснить всё, что сможет о завтрашней операции и, во что бы то ни стало, помешать аресту. Взломав сервер своего отдела, она завладела планом операции и материалами по делу. С помощью единственной фотографии, сделанной лоялкой из соседней квартиры, Альва установила личность Трил Тэббиш и стала самостоятельно собирать на неё досье.

     Чем больше она узнавала о Тэббиш, тем яснее понимала, что другое, возможно, более полное досье уже наверняка имелось у капитана в её изолированном от Сети компьютере. Взломав ещё несколько серверов разных государственных учреждений, Альва смогла наконец узнать номер коммуникатора Тэббиш, потом нашла подтверждения тому, что в комме установлены программы, какие использовали сёстры для обхода прослушки, и так окончательно убедилась в том, что Тэббиш — сестра.

     Но как предупредить Тэббиш и других сестёр, которых, по добытым ею оперативным сведениям, было как минимум еще двое? Сообщить координатору или действовать самостоятельно? Если выбрать первое, когда координатор по своим каналам предупредит Тэббиш, сорванная операция неизбежно послужит поводом для внутреннего расследования. В этом Альва не сомневалась: если в деле замешан Комитет, то так и будет, — в КБК не идиотки работают. Проверят всех причастных к сорванной операции и наверняка выйдут на неё. А что, если координатор и вовсе решит, что свой человек среди ворон дороже спасённых от ареста сестёр?.. — дрянная мыслишка, но и такого Альва тоже не могла исключить. Кроме того, она не могла быть уверенной в том, что коммуникатор Тэббиш не прослушивался Комитетом и за ней не велась слежка… В таком случае, если бы Тэббиш предупредили, это могло бы послужить сигналом к действию для другого, неизвестного Альве, подразделения жандармерии или даже Комитета… Нужно было полностью исключить возможность такого непредвиденного сценария! Это означало: действовать следовало в такой момент времени, когда выход на тактическое поле неизвестных фигур становился невозможным или крайне затруднительным. Действовать следовало в момент ранее спланированной, согласованной и утверждённой спецоперации.

     Твёрдо намереваясь помочь сёстрам, Альва колебалась лишь относительно того, как именно ей следовало поступить: предупредить Тэббиш об опасности и передать ей готовый план действий, полагаясь на то, что сёстры сами справятся, сделав всё как надо, или же самой вывести их из устроенной ворóнами западни в безопасное место? Первый вариант был менее опасен для самой Альвы. Так она получала некоторую фору — время на то, чтобы без лишних осложнений уйти и залечь на дно до того, как ворóнам стало бы ясно, что это она саботировала операцию. Второй вариант был сопряжён с бóльшим риском для неё самой и, в то же время, давал Тэббиш и сёстрам больше шансов избежать вороньих лап.

     Альва решила держать наготове оба варианта, пока не узнает больше о Трил Тэббиш. Кто она? Тэббиш могла быть подготовленным бойцом одной из боевых ячеек, агентом внедрения, курьером, наконец, координатором… «Во всех этих случаях Тэббиш наверняка сможет сама позаботиться о себе», — думала тогда Альва. — «Да и эти двое, что были с ней на фотографии… явно не хилые мужчины… Но что делать боевым в типографии?» Чтобы попытаться выяснить, с кем же она, всё-таки, имеет дело, Альва задействовала специальную программу-перехватчик жандармерии, которую Альва давно взломала для собственных нужд…

     — Извините за то, что слушала ваши разговоры, — сказала девушка, остановившись и на миг обернувшись к Трилти. Они шли по шпалам в заброшенном тоннеле метро. — Я должна была выяснить, кто вы.

     Сказав это, Альва двинулась дальше, осторожно ступая со шпалы на шпалу. Трилти, шедшая следом чуть левее, и Элвин, шедшая замыкающей, так же продолжили движение.

     — И что же? Как вы узнали, кто я? — поинтересовалась Трилти, спустя минуту.

     — Из вашего разговора с подругой… кажется, вы называли её Джаб.

     — Ах, Джабби… — с грустью в голосе произнесла женщина. — Джабби моя супруга. Есть ещё Джолл. Она не любит звонить, даже по защищённым каналам.

     — В середине дня Джаб позвонила вам и во время разговора назвала вас «Трилти», а вы сказали, что спешите закончить статью… В общем, было несложно догадаться. Именно тогда я и решила, что сама лично выведу вас, а не просто передам инструкции в защищённом сообщении. Я не могла допустить, чтобы вас… как Белис… — она не закончила. История Белл Райс была известна всем.

      

     Они двигались медленнее, чем вначале, — сказывалась усталость, накопившаяся за почти два часа хождения и лазания по подземным сооружениям. Последние двадцать минут они шли по длинному прямому коридору. Коридор выглядел не новее катакомб под несуществующим парком и отличался от последних лишь тем, что был сухим, в нём не было пауков, даже сушеных и почти не было крыс (за всё время они видели лишь пару хвостатых тварей). Где-то за стеной, с периодичностью в четыре минуты (Элвин проверила интервал по часам), грохотали поезда метро. В эти моменты пол в коридоре начинал дрожать и поднимался шум, при котором нельзя было говорить без крика. Элвин предположила, что именно это обстоятельство и послужило причиной того, что пауки не обжили это, в общем-то, подходящее для охоты помещение.

     Альва объяснила, что коридор идёт параллельно тоннелю метро, связывающего станции «Восьмая развилка» и «Второй Пищекомбинат Семьи Глитай». Тоннель этот, как и коридор, был построен почти три сотни лет назад, потому и связан с катакомбами. Вот только места входов в катакомбы из тоннеля, как и точная планировка самих катакомб, городским властям известны не были. Вся имевшаяся в государственных архивах документация давно утеряна.

     — Эти схемы, — девушка помахала покрытым пластиком листком, — я взяла на время у одной хорошей знакомой. Она из изгоев…

     — Ну, надо же!.. — не удержалась от замечания Элвин. — Не знала, что они действуют заодно с иблиссианами…

     — Идеологические разногласия и полемика в наших изданиях — не повод для открытой вражды, — обернувшись на ходу к Шейл, объяснила Трилти. — Я понимаю ваше удивление, Эл, — мягко добавила она, аккуратно обходя лежавший на полу металлический ящик. — Вы ведь не состояли в революционных организациях?

     — Нет, — сконфужено ответила Элвин. — Весь мой опыт — это книги…

     — Что ж, не самое плохое начало, — улыбнулась женщина. — Простите, Альва, продолжайте…

     В этот момент они подошли к узкой железной двери, пятой или шестой с начала коридора, и Альва, остановившись, всмотрелась в ржавую табличку рядом с дверью; потом взглянула на схему.

     — В общем, — сказала она, повернувшись к подошедшим спутницам, — я позвонила Цог ночью, сказала, что мне нужны схемы подземелий района и объяснила зачем. Цог пообещала помочь, а днём мы встретились. Она принесла не только планы катакомб района, о которых я просила, но и кое-что ещё… — Альва довольно улыбнулась. — Вначале я планировала вывести вас, — она взглянула на Трилти, — и ваших подруг по канализации… Ну, или передать вам план. Но Цог предложила лучшее решение… Идёмте! — сказала она, толкнув дверь от себя. — Осталось немного. Нас уже ждут.

     — Кто? — спросила Элвин.

     — Изгои, конечно.

     Они вошли в узкий, грубо прорубленный в породе проход. Вокруг был сплошной камень.

     — Мы почти на месте, — бросила девушка через плечо, внимательно всматриваясь вперёд, где виднелась ещё одна дверь. — Берегите головы…

     — Должно быть, ваша знакомая перед вами в долгу, раз предложила вам убежище?..

     — Год назад я выручила её… — сказала Альва, встав перед дверью. — Теперь вот пришёл её черёд… Изгои никогда ничего не забывают.

     Минуту она постояла перед дверью, вслушиваясь, потом взялась за ручку и медленно потянула: скрипнули петли, дверь открылась, из-за двери пахнуло сыростью и какой-то тухлятиной. Они снова оказались в заброшенном тоннеле.

     — Ещё один… — обречённо простонала Элвин.

     — Этот последний, — успокоила её Альва. — Идёмте! Нам туда…

     В выбранном Альвой направлении тоннель оказался коротким, меньше километра, и оканчивался тупиком. Он представлял собой широкий прямоугольный коридор с кирпичными стенами и потолком из бетонных плит. В отличие от первого тоннеля, через который им довелось пройти, этот был с рельсами. На рельсах лежал толстый, превратившийся от времени в корку, слой пыли, а сами рельсы местами вздыбились и раздались вширь от ржавчины.

     Как и в катакомбах, по трубам и кабелям вдоль стен здесь деловито бегали, не обращая внимания на гостей сверху, тощие длиннохвостые крысы, а в углах под потолком плели свои сети мохноногие пауки. В двух местах, чтобы пройти дальше, пришлось снова поработать ножами, так как скооперировавшимся животным удалось почти полностью перекрыть проход. Нападать на существ крупнее крысы пауки явно опасались, но, в то же время, вели себя смелее своих сородичей из более тесных помещений; здесь они просто отбегали в сторону на безопасное расстояние и тихо наблюдали за разорением своих ловушек.

     Уставшие, еле волочившие ноги по утрамбованному гравию Альва, Трилти и Элвин подошли к перегородившей тоннель кирпичной стене, в которой слева имелась узкая и низкая железная дверца, размерами с дверцу шкафа. Дверца была целиком из одного грубо обрезанного газовым резаком листа металла и открывалась в тоннель. Отсутствие ручки или чего-то, что выполняло бы функцию ручки, не позволяло открыть её со стороны тоннеля без ключа, о вероятном наличии которого свидетельствовала замочная скважина.

     — Похоже, снова придётся воспользоваться вашим устройством, Альва… — сказала Элвин.

     — Зачем же? — усмехнулась девушка. — Сами откроют.

     Она шагнула к дверце, подняла с пола валявшийся рядом увесистый болт и несколько раз ударила им по металлу.

     Тишина.

     Подождав минуту, Альва постучала снова.

     И снова тишина.

     Девушка подняла руку, чтобы ударить в третий раз, когда по ту сторону послышалась возня. Что-то скрипнуло, звякнуло, и из-за дверцы раздался басовитый мужской голос:

     — Кто?

     В этот момент Элвин точно выверенным движением запустила руку за отворот плаща, но Альва резким предостерегающим жестом её остановила.

     — Меня зовут Альва Аввар! — громко произнесла девушка и быстро добавила: — Цог должна была вас предупредить.

     — Ясно, — помедлив, ответил голос за дверцей.

     С той стороны снова звякнуло, что-то куда-то оттащили, послышалось несвязное бормотание, потом на миг в замочной скважине блеснул свет и, наконец, в замок вставили ключ, повернули, щёлкнул механизм, и дверца открылась.

     Из верхней части открывшегося проёма в глаза беглянкам ударил яркий свет; ниже проём загораживала фигура в рабочем комбинезоне, явно превосходившая габаритами его ширину. Фигура, кряхтя, двинулась назад и в бок, и из проёма по глазам беглянок ударил непривычно яркий свет.

     Потом света снова стало меньше. Это сверху в проём выглянуло широкое чумазое лицо мужчины:

     — Ну, давайте заходите, пока пауки вам там жопы не погрызли, гы-гы…

      

     Базис: государство и классы

      

     Всякое государство есть аппарат легального насилия, легального угнетения и имеет классовый характер; посредством этого аппарата, правящий класс — класс-гегемон — подчиняет себе другие классы, принуждая их действовать в своих интересах.

     Там, где есть классы, неизбежно возникает и противостояние между классами и, для «примирения» этого противостояния, неизменно возникает государство (по крайней мере, на единственной известной нам планете, в единственном известном нам обществе разумных существ это так); государство оказывается необходимым инструментом — набором функций, аппаратом — для осуществления диктатуры одного из классов. Классы антагонистичны друг другу по объективным (в первую очередь — экономическим) причинам; каждый класс имеет свои интересы и эти интересы непримиримы в отношении интересов других классов.

     Чья власть (какого класса) установлена в буржуазном государстве? Ответ очевиден. А теперь ответьте на следующий вопрос: к какому классу принадлежите вы? Нанимаетесь вы на работу, или нанимаете сами? Из вашего труда извлекают прибыль ваши наниматели или сами вы извлекаете прибыль из чужого труда? Эксплуатируют вас или эксплуатируете вы?

     Исса Иблисс, «Базис»

      

     Глава тринадцатая. Назад в дерьмо…

      

     — Всё ещё желаете подсказать мне дорогу? — спросила бесполая.

     — Без обид, сестрёнка… — ответила ей Вэйнз.

     Услышав короткий разговор бесполой по комму, Вэйнз быстро связала услышанное с увиденным, потому и назвала её «сестрёнкой». Несомненно: перед ними была одна из сестёр — революционерок и вороньё сюда слетелось, если и не из-за неё, то уж точно из-за тех, кому она только что звонила, чтобы предупредить.

     — Ну, и отлично, — сказала тогда бесполая и, спрятав руки в карманы плаща, прошла мимо Вэйнз и Дафф. Выйдя на центральный проезд квартала, она свернула налево, в противоположную от жандармов сторону и скрылась за углом.

     — Идём! — сказала Вэйнз. — Скорее!

     — Подожди! Смотри! — Дафф указала на перекрывшие проезд с двух сторон полицейские машины.

     — Вижу. Но они не за мной. Шакалы сейчас на побегушках у ворон. Идём! — Вэйнз потянула Дафф за руку. — Нужно вернуться скорее под землю!

     Они вышли в центральный проезд почти сразу за бесполой. Вэйнз видела, как та свернула к «Пластику» — тому самому бару, где утром она встречалась с Сарранг.

     Справа, между подъездами двух домов, посреди освещённого редкими фонарями главного проезда стояла та самая бронированная чёрная машина с красной полосой вдоль бортов, которая только что проехала мимо них, и ещё две точно таких же, подъехавшие, по-видимому, с других сторон. Минуту назад, когда Вэйнз и Дафф проходили здесь, машин не было, и ничто не предвещало их появления (так обычно и бывает с жандармами). Вэйнз было страшно, но она ясно понимала, что не представляет для ворон интереса: они здесь не из-за неё; подстрели Вэйнз хоть десяток шакалок, то было бы делом исключительно шакальим. Эти же, на чёрных машинах, интересовались делами посерьёзнее дохлой полицейщины. Политика и госбезопасность — вот, что привлекало ворон, и сестрёнка, с которой Вэйнз минуту назад собиралась поменяться одеждой, и те, кого та только что предупредила, наверняка имели к появлению чёрных мундиров самое прямое отношение.

     — Сюда! — Вэйнз свернула вправо и пошла мимо жандармских машин. — Не спешим, милая… не спешим…

     — Всё хорошо, любовь моя, — широкая ладонь Дафф чуть крепче сжала более узкую ладонь Вэйнз. — Я рядом, не дрейфь. Давай, вон в тот подъезд…

     Они перешли на другую сторону дороги и вошли в один из домов. Едва ржавая железная дверь подъезда закрылась за ними, они рванули на лестничную клетку, прямо к входу в подвал. Вэйнз спешно достала отмычки, стала возиться с замком. Замок — старый и примитивный — не поддавался, и Вэйнз с досадой выругалась.

     — Не спеши, — спокойно сказала Дафф, — у тебя получится. Сама же говоришь: вороны здесь не из-за нас…

     — Да. Они из-за той бесполой… Слышала, как она предупредила своих? Уходите, говорит, здесь жандармы… — Вэйнз продолжала упорно ковыряться с механизмом замка. — А игрушку её видела? Это ультрапластик! Крепче только башни! Таким можно голову нахрен отрубить.

     — Зря ты это вообще затеяла…

     — Что?

     — Номер с переодеванием.

     — Это да. Гопница я та ещё… — согласилась Вэйнз, сопя, и налегла на непослушный механизм. — Но посмотри на меня, Дафф! От меня же говном несёт за километр! Как мне в таком виде садиться в машину к Сарранг?

     — Всё равно, — настаивала Дафф, — херовое это дело — гоп-стоп. Ладно, подломить лавку или хату буржуйскую… Взять вон нашу домовладелицу… с неё и плащик снять не зазорно. Но гоп-стопить в квартале, где одни работяги живут…

     — Ладно-ладно, — коротко закивала Вэйнз. — Согласна! Это было недостойно для честной воровки. Но и бесполая та смотрелась совсем не работягой… Откуда мне было знать, что она из сестёр?

     — Да хоть бы и не из сестёр, Вэйнз, кому ещё шастать в рабочем квартале?

      

     Полчаса назад Вэйнз выбралась из тёплой каморки в подвале дома, где она провела бóльшую часть дня, и где год назад они с Дафф обокрали магазин электроники, вынеся краденое через канализационный коллектор. В каморке была раковина с краном и здоровенный, растрескавшийся от времени кусок мыла, который Вэйнз подчистую извела на отстирывание чулок и платья, отмывку обуви и, собственно, частей тела, имевших контакт с канализационной жижей. С плащом Вэйнз решительно ничего не смогла поделать; она как могла отмыла водоотталкивающий наружный слой, изрядно порванный во время её хождений по коллекторам, но напитавшаяся сточными водами подкладка никакой чистке или мытью уже не подлежала… Когда в условленное время Вэйнз прокралась к подвальной двери, чтобы выглянуть: не пришла ли Дафф, Дафф узнала о её приближении по запаху. (О времени и месте они сговорились по коммуникатору общей подруги, так как номер Дафф наверняка прослушивался полицией; Вэйнз предупредила Дафф, чтобы вечером, уходя с работы, она «забыла» свой комм в раздевалке.) От плаща воняло как из общественного сортира, где декаду не убирали. Именно это обстоятельство и побудило Вэйнз пройтись по тёмным проездам в расчете на удачный «гоп-стоп»…

     Не повезло с «гоп-стопом».

      

     — Хорошо, Дафф… — Вэйнз заменила один из инструментов и, вставив в замочную скважину другой, потолще, принялась заново прощупывать механизм. — Я же признала неправоту… — Выбрав нужное положение отмычки, Вэйнз надавила на неё, замок щёлкнул, и дверь со скрипом подалась вперёд. — Ну, вот! — Сказала она с облегчением. — Можем идти!

     За дверью было душное, сухое помещение типового подвала, сориентироваться в котором не составило труда. Пара минут и вот они уже в небольшой комнатке с множеством труб, выходивших из стен и тянувшихся к центру комнатки, к накрытому массивным железным колпаком колодцу. Вся конструкция напоминала колесо, в котором трубы были «спицами», а колпак — «ступицей». Посередине выпуклого колпака имелся запертый на замок герметичный люк. Для Вэйнз это был уже третий такой люк за день, и она с лёгкостью его открыла.

     Прежде чем спуститься вниз, Вэйнз взглянула на наручные часы — часы показывали: 19:74 — и, достав из кармана комм, послала вызов.

     — Вэйнз? — ответила Сарранг.

     — Извини, что звоню раньше времени, но тут такое дело…

     — Птички слетелись?

     — Ага. И не они одни…

     — Уже знаю. Сиди, не высовывайся. Как улетят, я с тобой сама свяжусь.

     — Слушай, я тут обратно в жопу к Дьяволу собираюсь…

     Последовала короткая пауза, после которой комм залился мелодичным женским смехом.

     — Что, — отсмеявшись, поинтересовалась Сарранг, — неужели понравилось?

     — Я бы не сказала, — серьёзно ответила Вэйнз. — Просто я тут прогуляться выходила… вернее, мы. Со мной Дафф, моя возлюбленная…

     Снова пауза.

     — Так вас двое?

     — Да. Без Дафф я никуда.

     — Понимаю, — ответила женщина. — Как и я без моих… Вас только двое?

     — Да. Мы вдвоём. Больше никого нет.

     — Значит, к Дьяволу?.. — помолчав, повторила Сарранг.

     — Да. И знаешь что?.. Я тут подумала… может, ты сможешь подобрать нас в месте, где сегодня начались мои приключения?

     — Через сколько?

     — Минут через тридцать-сорок. Восточный вход.

     — Договорились.

     — И ещё…

     — Да?

     — Вид у нас будет, сама понимаешь…

     — Понимаю.

     — И запах тоже.

     — Ничего. Запах говна — не самое плохое, что мне доводилось нюхать, — с иронией заметила Сарранг. — Но чистку салона я запишу на твой счёт.

      

     Через тридцать пять минут ярко-оранжевый шестиколесный автомобиль остановился у арки восточного входа в заброшенный парк. Спустя еще минуту две фигуры в серых плащах протиснулись в лаз между разжатыми прутьями ограды и нырнули в машину. Машина тронулась и, плавно набирая скорость, направилась к перекрестку, где встроилась в жидкий в это время поток транспорта.

      

     Глава четырнадцатая. Чеин Ренн

      

     Когда они вышли из бара, уже похолодало. Завеса наконец разродилась полноценным дождём, успевшим немного очистить воздух от смога. Задерживаться в душном, пропитанном запахами сырой одежды, пота, перегара и сигаретного дыма помещении никому из подруг не хотелось, а снаружи, пусть и зябко, но вместе с тем и свежо.

     Поднявшись по крутым ступеням, компания отошла к краю накрытого навесом сухого островка, подруги достали сигареты и закурили. Джам предложила Чеин сигарету со слабым наркотиком, но Чеин отказалась:

     — Не люблю мешать траву с выпивкой, — сказала она.

     — Как знаешь, — пожала плечами женщина и затянулась сладким дымом.

     Дождик ритмично постукивал по жести навеса тяжёлыми жирными каплями. От ударов капли расползались бесформенными кляксами, соединялись, образуя маслянистые лужицы, и неспешно стекали в закреплённый вдоль нижней кромки навеса желоб, внутри которого, став частью более оживлённого потока, устремлялись к ближайшей вертикальной трубе, ведущей прямиком в ливнёвку.

     — Кажется, разлетелись пернатые… и шакалья́ не видать… — сказала Риб.

     То, что оба выхода из проезда были свободны, Чеин заметила сразу, как только они поднялись по лестнице и её взгляд внимательно обежал окрестности: пара припаркованных грузовиков, кучи мусора (у одной громко пищали крысы — видать не поделили объедки); вдали, под одиноким фонарем на заводской улице, топтались несколько фигур в длинных одеждах (люди, в отличие от крыс, вели себя тихо). Фигуры показались Чеин подозрительными, и она уже решила, что, уходя, обойдёт эту компанию стороной.

     — Похоже на то, — ответила она, застёгивая плащ.

     — Уходишь?

     Голос Джам прозвучал безразлично, но взгляд её говорил о другом. Глаза её говорили: «останься! Я хочу, чтобы ты осталась».

     — Я должна выбираться…

     Джам пожала плечами и затянулась, немного сильнее, чем до того, и, задержав дыхание, нервно выпустила облачко дыма в сторону от Чеин.

     — Ты говорила, что ты курьер… — начала женщина, просто чтобы что-то сказать, чтобы задержать Чеин ещё на немного, но, быстро осознав, насколько глупым и неуместным мог показаться её вопрос новой знакомой, замолчала, пряча глаза от неё и от любовниц.

     От Чеин не укрылись охватившие Джам чувства. Конечно же, она всё поняла; она заметила тот, самый первый взгляд женщины, когда она проходила мимо трио, то, как Джам смотрела на неё в баре, когда подошла познакомиться и после неловкого момента знакомства, когда поняла, что Чеин бесполая. Джам влюбилась в Чеин, и другие две её любовницы явно одобряли выбор подруги, хоть и были тем несколько обеспокоены, — это тоже не укрылось от Чеин.

     Чеин разрывалась между желанием бежать, уйти подальше от этого квартала и нежеланием обидеть Джам — эту немного грубоватую, как и все рабочие, но по-своему очаровательную и милую женщину.

     Да, Джам тоже нравилась Чеин, как, впрочем, и её подруги. Кроме того, эта троица была на её стороне — на стороне революции. Пусть они не читали книг Иссы Иблисс, Даби Малх и Аль'Лессы Кит, пусть имена Белис и Рэлди для них ничего не значили, они — эти грубоватые рабочие — дочери самого многочисленного и при этом угнетённого класса, выросшие на окраине промышленного мегаполиса, с рождения не видевшие солнца и обречённые умереть под проклятой Завесой, были бóльшими иблиссианками, нежели некоторые называвшие себя так представительницы городской интеллигенции, едва ли не наизусть зазубрившие «Базис» и «Мегамашину». Они на личном опыте (на собственной шкуре, как сказала бы Гвел) знали, что такое эксплуатация; их труд, их быт, их человеческий потенциал, сами их жизни обворовывались кучкой паразитов, возомнивших о себе будто они по праву рождения, или по причине своих «выдающихся способностей» к обману, своей изворотливости и умению льстить и угождать богатым, имеют право строить своё благополучие за счёт этих измождённых трудом рабочих. Нет, ещё пара минут, или даже часов, проведённые с ними, не будут для Чеин обременительны. Более того. Она с удовольствием останется сегодня с Джам, Риб и Гвел, если они ей это предложат.

     — Да, — сказала она. — Так и есть, Джам… — (произнеся имя женщины несколько мягче, Чеин удалось привлечь её взгляд и, встретившись глазами, они больше не сомневались: обе они желали друг друга) — …я — курьер «Солнца для всех».

     — То есть, ты доставляешь разные запрещенные вещи в разные места? — уточнила Риб.

     — Оружие и наркотики? — это уже предположила Гвел.

     — Нет, — рассмеялась Чеин, с короткой заминкой отрывая взгляд от лица Джам и переводя на стоявших рядом подруг. — Конечно, нет. Ничего такого я не передаю. Я работаю с информацией.

     — С информацией?

     — Да. Газета и листовки «Солнца». Мы не распространяем их через Сеть, потому, что каждый байт в Сети проходит через фильтры спецслужб.

     — То есть, ты распространяешь те самые газеты?..

     — Нет, Гвел, не те самые… если ты о бумажных газетах… Не бумажные. Я доставляю макеты и материалы — то, что потом будет напечатано на бумаге.

     — А почему нельзя отправить зашифрованный файл по Сети прямо в типографию? — спросила Риб, и сама ответила: — А… Фильтры…

     — Да, — кивнула Чеин. — Фильтры. Если даже телефонные разговоры фильтруются по ключевым словам и контексту и, как только программы Правительства определяют крамолу, за дело принимаются жандармы… то что говорить о прямо антиправительственных статьях «Солнца»?.. Никакое шифрование тут не поможет. Компьютерные мощности государства на порядки превосходят скромные ресурсы революционеров. Так что, сегодня, в век высоких скоростей, искусственных интеллектов и мгновенной передачи информации, древний способ печати на бумаге оказывается единственно надёжным… хоть при этом и имеются некоторые неудобства.

     — Вроде закупки бумаги и сокрытия энергозатрат на печать… — задумчиво добавила Гвел.

     — Именно! — подтвердила Чеин, отметив про себя сообразительность мужчины. — Приходится печатать в разных местах и небольшими тиражами.

     — Так поэтому облава? Ворóны нашли типографию?

     Чеин молча кивнула.

     Скрипнула железная дверь: из бара вышли двое — обе андрогины — и, тихо переговариваясь, стали взбираться по ступеням; одна поддерживала другую, очевидно принявшую бóльшую дозу алкоголя, под локоть и что-то бормотала подруге на ухо, на что та отвечала пьяным хихиканьем, повторяя что-то неразборчиво-матерное.

     Парочка прошла мимо и вскоре свернула за угол. Гвел проводила их взглядом и, повернувшись к Чеин, сказала:

     — Думаю, будет лучше, если сегодня ты останешься у нас… У тебя ведь нет на сегодня планов?

     — Нет, — ответила Чеин и быстро поправилась: — Нет планов. Я согласна.

     — Вот и замечательно! Ну, что, — Гвел посмотрела на подруг, — идемте уже?..

     Свернув за угол, они направились к тому самому дому, куда Чеин являлась дважды в декаду. Именно в этом доме и была типография «Солнца для всех!».

     У подъезда, к которому они подошли, и у подъезда напротив никого не было; тускло светили лампы у входов, едва доставая до середины проезда. В грязи у ступеней перед небольшой накрытой бетонным козырьком площадкой Чеин увидела множество следов обуви и колёс машин; на грязных ступенях она заметила несколько алых капель. Кровь.

     Войдя внутрь подъезда, они вызвали лифт и поднялись на двадцатый этаж.

     На этаже, сразу за лифтовым холлом, начинался длинный коридор с серыми стенами и белым когда-то потолком, ведущий к ещё одному холлу с не работавшими лифтами и запасной лестницей. Коридор неравномерно освещали несколько висевших под потолком ламп; двери в квартиры располагались ассиметрично. Подруги прошли почти до конца коридора и остановились у предпоследней перед выходом в запасной холл двери с номером «20/13». Лампа у двери соседней квартиры непрерывно моргала, подобно стробоскопу, создавая эффект древнего кино. Дальше в холле освещения не было вовсе, отчего у Чеин возникло неприятное чувство, будто там, сразу за углом, кто-то притаился и выжидает, чтобы напасть на зазевавшуюся в коридоре жертву. Она опустила руку в карман плаща и инстинктивно сжала устройство-гибрид, готовое в любой момент превратиться в надёжный клинок.

     Раздался щелчок — это Гвел отперла дверь ключом. Гвел вошла первой, за ней — Чеин и остальные. Квартира — пеналообразное помещение четыре на восемь метров, с отгороженными пластиковыми перегородками туалетом и душевой кабинкой — выглядела скромно и без излишеств. Из мебели — пара шкафов и низкий, не предполагавший такого дополнения, как стулья, стол; техника: холодильник, домашний терминал и интерактивный экран на голой стене; ложе — квадратный — три на три метра — матрас в дальнем конце помещения, рядом с затянутым плотной тканью окном.

     — Вот так и живём, — улыбнулась Риб, принимая плащ Чеин.

     — Аренда, наверно, немаленькая?

     — Пол зарплаты — каждую декаду, — пожала Риб плечами.

     — С каждой, — добавила Гвел, подавая гостье стакан с фруктовой водой.

     — Нехило…

     — Можно было бы принять ещё одну семью из двух-трёх человек, — сказала Джам со смущённой улыбкой, — но мы решили, что лучше уж так… Хоть дома чувствовать себя людьми и жить без стеснения… Всех денег всё равно не заработать. — Она посмотрела на подруг. — Верно же говорю?

     — Да, Джами, — подтвердила Гвел.

     — Так и есть, милая, — сказала Риб.

     Снова улыбнувшись, Джам прошла к душевой кабинке и лёгким движением скинула с себя грубый комбинезон, обнажив крепкое от ежедневного труда, красивое тело, и скользнула за пластиковую дверцу.

     Следом за Джам душ приняла Риб. Она была моложе Джам, её фигура была более тонкой, а груди более крупными, что, в сочетании с волнистыми цвета стали волосами, достававшими ей до середины лопаток, делало её исключительно привлекательной.

     Потом одежду сняла Гвел… Чеин было приятно смотреть на развитую мускулатуру мужчины. Роскошная грива огненно-рыжих волос, которую Гвел до того держала перетянутой на затылке эластичной лентой, опала на широкие мускулистые плечи. Мускулатура Гвел впечатляла. Но ещё большее впечатление на Чеин произвёл внушительных размеров член мужчины…

     Последней в кабинку зашла сама Чеин. Она не без удовольствия ощутила на себе взгляды троих любовниц, когда сняла узкие тёмно-синие брюки, подчёркивавшие стройность её по-женски красивых ног и свободную голубую блузу, тонкая ткань которой выгодно подчёркивала красоту миниатюрных холмиков, выступавших вперёд заострёнными навершиями. Встав перед подругами обнажённой, Чеин без стеснения обернулась вокруг, тем самым дав себя лучше рассмотреть, и, одарив каждую многозначительной улыбкой, вошла в кабинку.

     Той ночью у Чеин и её новых подруг и любовниц было всё, и им было хорошо вместе. Все они на время смогли забыть о царивших где-то далеко, за пределами небольшой комнаты, в которой они со страстью отдавались друг другу снова и снова, тьме, холоде, грязи и изнуряющей, тяжёлой работе, о полиции и жандармах, о проклятой Завесе и скрывающихся за ней небожителях, о солнце, которое, вроде бы, всё ещё продолжало светить и согревать их мир, не давая ему окончательно замёрзнуть, покрывшись льдом. В ту ночь во всём мире были только они — Джами, Гвел, Риб и Чеин, и холоду в нём не было места.

      

     Базис: пропаганда правящего класса

      

     Итак, мы имеем государство как аппарат легального насилия, посредством которого один класс — класс имущих, класс нанимающих, класс эксплуатирующих — навязывает свою волю другому классу — классу наёмных работников. Одним из элементов активного навязывания воли подавляющего класса классу подавляемому является пропаганда.

     Классу буржуазии выгодны матриотические настроения в «низах» общества; выгодно, чтобы те, кому фактически ничего не принадлежит в стране их проживания, были лояльны правящей власти. Государственная пропаганда говорит им: будьте матриотичны! ваше государство священно! гордитесь своей принадлежностью к нему! будьте сознательными гражданами «вашего» государства! будьте законопослушны, подчиняйтесь! И одурманенные обыватели проникаются, и почитают, и гордятся, и блюдут, и поддерживают…

     Но, что же с теми, кто не блюдёт и не поддерживает? Из них пропаганда делает внутренних врагов и диссидентов; их объявляют предателями государства; их преследуют; их арестовывают и осуждают, ибо они опасны. Опасны для власти и для правящего класса.

     Исса Иблисс, «Базис»

      

     Глава пятнадцатая. Элвин Шейл

      

     — Ну, как там?.. — рослая мужчина с бритой головой бросила взгляд в сторону ряда железных шкафчиков, в одном из которых была дверь в заброшенный тоннель. — Без приключений добрались? Никого, это… не потеряли? — участливо поинтересовалась она и тут же, как бы оправдываясь, поспешила добавить: — Цог не сказала, сколько вас будет…

     — Всё в порядке, Малк, — мягко ответила мужчине Альва. — Дошли без проблем.

     Они находились в одном из оборотных тупиков станции «Второй Пищекомбинат Семьи Глитай». В двадцати метрах дальше по тоннелю из-за плавного поворота, словно голова гигантской железной змеи, выглядывал головной вагон поезда, ожидавшего здесь часа-пик, а рельсы заканчивались совсем рядом, всего в паре метрах от шкафчика с потайной дверью, где из бетонного пола вырастала массивная металлическая конструкция с мощным резиновым отбойником на стальных пружинах — тупиковый упор для аварийной остановки поезда. Все трое, умытые, с чистыми, пахнущими дешёвым мылом руками, сидели на обшарпанной лавке, уютно пристроенной меж двух заваленных инструментами и какими-то деталями верстаков. В руках у них было по исходившей ароматным паром кружке, а перед ними, прямо на бетонном полу стоял большой термос с горячим чаем. Рядом, потирая широкие мозолистые ладони, топталась Малк, то и дело поглядывая на изгвазданную «ворóнью» форму Альвы Аввар.

      

     Пятнадцать минут назад, когда все они по очереди — сначала Элвин, за ней — Трилти и уже после — Альва — вылезли из шкафчика, мужчина от удивления сначала выронила ключ, которым перед тем отперла потайную дверь, а после быстро схватилась за другой ключ, размером с кувалду, какими, по-видимому, пользовались при обслуживании и ремонте ходовых частей поездов.

     — Прошу вас, сестра, не волнуйтесь! — поспешила тогда успокоить мужчину Трил Тэббиш. Она сделала несколько коротких шагов к той и представилась: — Я — Трилти из «Солнца для всех»… Возможно, вам знакомо моё имя, — скромно добавила она, и мужчина молча кивнула ей в ответ. — Это… из-за меня, — продолжила тогда женщина, — этим двум сёстрам пришлось рисковать.

     — Понятно, — пробасила мужчина. — Но почему одна из ваших сестёр в вороньей форме?

     — Потому, что она и есть ворона. Альва — наш агент в жандармерии…

     — Была, — вставила тогда Альва.

     — Да. Была, — поправилась Трилти. — Чтобы вытащить меня из неприятностей, ей пришлось раскрыться и бежать вместе со мной и с Элвин… — она полуобернулась к стоявшей немного позади неё Шейл и коротко кивнула той.

     Всё-таки, хорошо, — решила тогда Элвин, — что по её внешнему виду нельзя было заключить, что она из Комитета. А то, кто знает, не пустила бы тогда эта суровая детина в ход свой гаечный ключ, который она, даже после объяснений Трилти, ещё некоторое время продолжала вертеть в натруженных ручищах.

     (К слову сказать, после двухчасового хождения по подземельям Элвин мало походила на человека из Комитета. Лицо и руки её были много грязнее, чем у женщин, а некогда солидный плащ превратился из тёмно-синего в грязно-неопределенный и выглядел более чем убого. Так что, вряд ли можно было заподозрить в Элвин Шейл агента КБК. Она выглядела как настоящая бездомная бродяжка.)

     Минуту поразмыслив, детина всё-таки вернула орудие труда на ближайший верстак и, пожав могучими плечами, сказала:

     — Надо бы Цог, конечно, предупреждать о таком… Вы уж не обижайтесь на меня… — сказала она, обращаясь к Альве.

     — Да, без проблем! — развела руками девушка.

     Накалившаяся поначалу обстановка быстро остывала.

     — Я — Малк, — представилась мужчина, окинув взглядом гостей: начиная с Альвы и остановившись на Трилти, лишь мельком мазнув выпуклыми серыми зрачками по Элвин. Ростом Малк была на полголовы выше Элвин — примерно двести двадцать сантиметров — и заметно шире в плечах; выглядела лет на пять моложе Трилти; лицо её было некрасивым и… добрым? Скорее доброжелательным. У Элвин это лицо почти сразу стало вызывать смешанные и противоречивые чувства.

     — Приятно познакомиться, Малк! — ответила за всех Трилти.

     Ещё в катакомбах Элвин отметила то, как легко Трилти из ведомой и опекаемой превращалась в представителя и лидера, когда это было нужно — не ей лично, а группе, коллективу, пусть и маленькому — и как также легко снова отступала назад, на второй план. Замечательное качество, многое говорившее о Трилти как о человеке.

     — Вы наверно уже поняли, что я тут работаю… — мужчина, как бы в качестве удостоверения, сделала неопределенный жест промасленными руками, выставляя вперёд ладони. Трилти и Альва обе кивнули, почти синхронно, также синхронно улыбнувшись труженице. Элвин поспешила поддержать сестёр, но улыбаться не стала, сохранив на лице нейтральное выражение. — Сразу хочу сказать, — продолжила Малк, — что здесь, в этом тоннеле, я главная, и пока вы здесь, вы в безопасности. Все, кто здесь работают — наши люди. Но наверху, на станции вам в таком виде лучше не показываться… Шакалы вас сразу загребут как бродяг. А к тебе, сестрёнка, — добавила она для Альвы, — ещё и с вопросами приставать начнут.

     — Да уж, это точно… — обречённо согласилась девушка. — Нужно позвонить кое-кому… Нам привезут одежду.

     — Насчёт этого не волнуйся, — грубое, даже некрасивое лицо мужчины расцвело обаятельнейшей улыбкой. — Кое-кто и так скоро будет здесь.

     — Кто же? Цог?

     — Ага.

     Наблюдая украдкой за Альвой, Элвин отметила, как та едва заметно расслабила плечи; осанка девушки стала чуть мягче, а на лице отразилось облегчение.

     — В общем, вон там… — продолжала тем временем Малк (она указала взглядом в сторону кабины поезда, где в отбрасываемой вагоном тени Элвин не сразу рассмотрела дверь) — …уборная, если кому надо умыться или что-то ещё… И это… чаю хотите? После подземелий — то, что надо!

      

     Чай согрел и утолил жажду. Элвин выпила уже две кружки и налила ещё; Альва сжимала свою в ладонях, время от времени делая маленькие глотки; Трилти допила чай и поставила пустую кружку на верстак рядом с Альвой, сидевшей, как и Элвин, с краю лавки, по левую руку от Трилти.

     — Ты уж это… правда, извини, сестрёнка, что я на тебя так… — ещё раз извинилась перед Альвой Малк, видимо решив, что та на неё в обиде за недоразумение с гаечным ключом, — но эта твоя форма…

     — Да ладно тебе! — улыбнулась девушка. — Как же ещё реагировать на это — (она окинула быстрым взглядом свою форму) — мразотное одеяние? Мне и самой противно. Представь, каково мне было носить её два с лишним года?

     — Да уж… — покачала головой мужчина. — Я, если честно, не думала, что у вас, иблиссиан, есть свои люди среди воронья…

     — И не только среди воронья! — с усмешкой вставила Элвин, громко перед тем отхлебнув из кружки. Малк ей одновременно и нравилась, и не нравилась; вызывала уважение, как человек труда, как представительница класса рабочих, ведь именно этот класс учение Иссы Иблисс объявляло главной движущей силой самой истории; раздражала же тем, что, как и Элвин, Малк была мужчиной… и явно симпатизировала Альве Аввар. Если к начальнице Альвы, лейтенанту с труднозапоминаемым именем, Элвин с самого начала испытывала неприязнь, потому что та была явной служакой и к тому же могла оказаться соперницей («А вдруг они с Альвой любовницы, и я изначально в пролете?» — думала она во время операции), то за внутреннее раздражение к Малк Элвин в глубине души было даже стыдно. Тем не менее, чувство ревности возобладало в ней, и она встряла между безобидно болтавшими Альвой и воображаемой соперницей.

     — О чём это ты, сестра? — дружелюбно поинтересовалась Малк.

     — Эл хочет сказать, — не дав ответить Шейл, словно почувствовав раздражение молодой мужчины и желая взять под контроль ситуацию, вмешалась Трилти, — что она из Комитета… — Женщина посмотрела в упор на Элвин и продолжила: — Перед вами целый инспектор и первый лейтенант… Только вы её так, пожалуйста, не называйте! — Трилти заговорщицки улыбнулась и своей улыбкой совершенно обезоружила Элвин.

     Элвин вдруг почувствовала себя совершенно глупо, и ей захотелось извиниться перед всеми.

     — Ну, охренеть!.. — Малк удручённо почесала выбритый затылок. — Что, серьёзно?

     — Ага, — ответила ей Элвин на манер самой Малк, уже совершенно беззлобно. — Вот, могу даже пушку показать… — (она расстегнула пальто и отвела левый борт, показав кобуру с девятимиллиметровым «Ветераном») — …и удостоверение тоже есть.

     Малк взглянула на пистолет, — такое оружие нельзя было купить на чёрном рынке; «Ветераны» стояли на вооружении исключительно спецслужб, — затем перевела взгляд на Трилти:

     — Серьёзная у вас свита!

     — Да уж… — с улыбкой согласилась женщина. — Та ещё свита! — с весёлыми нотками в голосе добавила она, после чего с благодарностью посмотрела сначала на Альву, потом на Элвин и серьёзно закончила: — Если бы не эти сёстры, сидеть бы мне прямо сейчас в каком-нибудь кабинете с кафельными стенами…

     В этот момент со стороны ряда шкафчиков раздался глухой не-то звон, не-то треск. Элвин показалось, что она где-то уже слышала подобный звук. Малк бросила взгляд на висевшие на стене над одним из верстаков часы:

     — Наверно Цог звонит… Щас… — она подошла к одному из шкафчиков и открыла дверцу.

     Элвин тут же вспомнила, где именно такое слышала: в старинных фильмах! На полке внутри шкафчика оказался древний проводной телефон с дисковым номеронабирателем. Мужчина сняла трубку с архаичного аппарата и приложила одним концом к уху:

     — Да… Ага… Да, уже здесь… Да, со мной… Трое… Да… Скажи Кирсте, пусть захватит что-нибудь из верхней одежды… Ну… — (она смерила взглядом каждую из гостей) — …твою подругу надо бы переодеть полностью… Ещё что-то на… — (Малк не стала называть имени Трилти) — женщину… Да. Пусть Кирста как на себя подберёт… приличное… и что-то мужское, чуть поменьше моего… Ага. Хорошо, ждём!

     Малк положила трубку на специальные держатели сверху телефона и закрыла шкаф.

     — Всё в порядке! — объявила она, обращаясь сразу ко всем. — Минут через тридцать Цог и моя подруга Кирста будут здесь. Переоденем вас и выведем наверх.

      

     Через сорок минут пришли знакомая Альвы и подруга Малк.

     Вначале в тоннеле за поворотом что-то звякнуло, — Элвин показалось, что ударили молотком по рельсу, — а потом из-за второго вагона метропоезда (дальше тоннель плавно уходил вправо) появились двое. За плечом у каждой было по увесистой сумке.

     Альва не уточняла пол своей знакомой, но, почему-то, имя Цог казалось Элвин принадлежавшим андрогину или мужчине, но Цог оказалась молодой женщиной лет двадцати. Внешность её была приятной и располагающей, даже привлекательной. Невысокого роста — около ста семидесяти сантиметров — рыжеволосая и кареглазая; густые волнистые волосы Цог были ровно подрезаны чуть ниже уровня подбородка. Из-под расстёгнутого нараспашку зелёного дождевика с чёрным капюшоном, откинутым на спину, виднелось короткое бордовое платье из плотной материи. На ногах Цог — слегка полноватых, но стройных и довольно изящных — высокие серые сапоги и чёрные чулки.

     Не доходя до тупика тоннеля, где находились беглянки, Цог радостно воскликнула:

     — Ну, наконец! Аль, как же здорово, что у тебя всё получилось! — она перешла на быстрый шаг и сходу обняла Альву.

     — Всё благодаря тебе и твоим сёстрам! — улыбнувшись, ответила ей девушка. — Знакомьтесь! Это Трилти! — она указала взглядом на вставшую с лавки женщину.

     — О! Мне знакомо это имя… Не та ли это Трил… — Цог приподняла бровь.

     — Да-да, это именно она, — подтвердила Альва. — А это — Элвин, — представила она Шейл. — Её имя тебе вряд ли знакомо, но, если бы не Эл, вряд ли бы у меня получилось всё сделать по плану…

     — Привет, Эл! — по-простому приветствовала Элвин Цог.

     — Привет, Цог! — ответила ей с улыбкой Элвин.

     Элвин Цог сразу понравилась. Девушка держалась со всеми одинаково свободно и доброжелательно.

     — А это — Кирста! — представила Цог немного отставшую от неё спутницу. — Знакомьтесь!

     Кирста оказалась андрогином. Брюнетка, высокая и худощавая. Несмотря на то, что лицо её нельзя было назвать красивым, она походила больше на женщину, чем на андрогина. Элвин решила, что это из-за причёски. У Кирсты были длинные, достававшие до середины плеча волосы. Одета она была в плащ-дождевик тёмно-оранжевого цвета с глубоким капюшоном; под плащом — жёлтое платье, более длинное чем у Цог, на ногах — чёрные ботинки. На вид Кирсте можно было дать лет шестнадцать. Выглядела она серьёзной и умной, и произвела на Элвин приятное впечатление (заодно успокоив её иррациональную ревность: теперь внимание Малк к Альве не угрожало её планам).

      

     Как и обещала Малк, подруги принесли им одежду, и вскоре все трое приняли вполне приличный для людных мест внешний вид. Трилти достался элегантный плащ из гардероба Кирсты с широкими вертикальными полосами голубого и синего цветов; плащ был немного длинноват, в остальном же подошел почти идеально. Одежду для Альвы Цог, по-видимому, купила, так как сама она была заметно ниже ростом, а одежда Кирсты, наоборот, была ей велика. Во всяком случае, Элвин новый гардероб Альвы показался ни разу не ношенным: сменив воронью форму на удобные серые брюки, бежевый свитер с высоким горлом и фиолетовый дождевик с неизменным капюшоном, девушка преобразилась настолько, что Элвин уже не могла заставить себя перестать на неё открыто таращиться.

     — Что, не очень смотрится? — спросила Альва, не-то шутя, не-то действительно решив, будто что-то не так.

     — Нет… Что ты! Очень даже хорошо! — спешно заверила Элвин девушку. — Ты выглядишь… восхитительно! — добавила она и тут же мысленно себя обругала за подвернувшееся на язык пафосное, аристократическое словечко. — В смысле: классно, здорово! — спешно исправилась она, вызвав тем в больших красивых глазах Альвы задорные искорки.

     Самой Эл достался немного великоватый гибрид дождевика с тулупом на лохматой подстёжке из искусственного меха. Огненно-красный «тулуп» с плеча Малк сидел на ней свободно, но не как мешок на вешалке, — пусть Элвин и уступала Малк в габаритах, тем не менее, сложена она была крепко и обладала фигурой, какую трудно испортить даже мешком.

     Переодевшись и избавившись от старой одежды (Малк собрала её в узел и вынесла через шкафчик в заброшенный тоннель), Элвин и Альва оставили оружие и коммуникаторы при себе. Забранный у бывшей начальницы пистолет Альва в знак благодарности вручила Цог, а Элвин отдала Малк и Кирсте часть имевшихся у неё наличных денег (вначале те стали отказываться, но Элвин заявила, что желает оказать сестринскую помощь их коммуне и только после этого деньги были приняты). Напоследок Малк достала ещё пару кружек и разлила на всех оставшееся содержимое термоса. Пока пили чай, Трилти с Альвой проделали ряд простых манипуляций со своими непростыми коммами, превратив их в совершенно «новые», не опознаваемые ком-сетями в качестве прежних, устройства (с коммуникатором Эл Альва пообещала разобраться позже, а пока посоветовала его не включать) и после все вместе отправились на станцию «Второй Пищекомбинат Семьи Глитай».

      

     Глава шестнадцатая. Сёстры

      

     — И всё-таки, почему ты мне помогаешь? Неужели я единственная, кто может справиться с делом, на которое ты собираешься меня подписать?

     — Хм… — Сарранг пожала узкими плечами. — Нет, конечно.

     — Тогда почему? — настойчиво повторила вопрос Вэйнз.

     Они с Дафф сидели в тёплом и просторном салоне машины Сарранг, катившей на автопилоте по ночной магистрали Тира. В машине также находились триумвиры Сарранг — бесполая по имени Дивин и совсем юная мужчина по имени Азаль, выглядевшая едва ли не женственнее самой Сарранг. Отфильтрованный свежий воздух в салоне приятно пах незнакомыми Вэйнз цветами.

     После того как Сарранг отвезла их в квартиру на самой окраине города, где они смогли помыться и переодеться, система вентиляции салона окончательно расправилась с запахом канализации (слегка пованивали только пустовавшие теперь кресла, на которых раньше сидели Вэйнз и Дафф).

     — Видишь ли, Вэйнз, — помолчав, ответила женщина. — Ещё тогда, в клубе, я навела кое-какие справки насчёт тебя и поняла, что ты — та самая, кто мне нужна…

     — Ничего не понимаю…

     — Сейчас поймёшь, — улыбнувшись, Сарранг переглянулась с триумвирами. Те почти не разговаривали с Вэйнз и её подругой, но держались дружелюбно, без важничанья. — Как я уже говорила, — продолжала женщина, — мне нужен надёжный человек, никак не связанный с Хóзрой… Хочешь знать почему?

     Вэйнз молча кивнула.

     — Хóзра пляшет под дудку властей.                                                                          

     — Работает на шакалов, ты хочешь сказать?

     — Бери выше.

     — На ворон?

     — Ещё выше, Вэйнз! — Сарранг сделала рукой неопределённый жест. — Хóзра — человек Комитета!

     Вэйнз присвистнула.

     — Я тебе больше скажу, подруга! Не только Хóзра, но и другие, такие как она, главы кланов — все они — ставленницы КБК! И их подручные…

     — Кроме тебя, конечно… — добавила Вэйнз, и тут же поняла, насколько двусмысленно прозвучало сказанное. — Это не подъёбка, — поспешила она исправиться.

     — Кроме меня, — подтвердила Сарранг, кивнув, — и ещё нескольких человек, в ком я уверена.

     — То есть, — задумчиво начала Вэйнз, — все темные дела в городе…

     — Именно! Все трафики! Наркота, оружие, контрафакт… — быстро перечислила женщина. — Все под крылом у комитетских!

     Повисла короткая пауза. Вэйнз обдумывала услышанное. Новости были те ещё, но она, всё же, никак не могла понять, чего именно от неё хотели.

     — Итак, — продолжила через минуту Сарранг, — я навела кое-какие справки о тебе… Уж извини… — она изящным жестом развела ладони. — Ты безработная… перебиваешься от «дела» к «делу», но при этом, ты сама по себе… Ни с кем из авторитетных не сближаешься, тюремные связи не поддерживаешь. Это важно, — подчеркнула Сарранг и продолжила: — Живёшь с рабочей, — она перевела взгляд на Дафф, — вынужденной за жалкие гроши чистить дерьмо за этим городом… На пару снимаете дерьмовенькую квартирку в рабочем квартале… Всё говорит о том, что вы с Дафф — не из тех сознательных граждан, кого нормальные люди называют «лоялками». Это также важно. — Говоря, Сарранг протянула руку к низкому, отделанному тёмно-зелёным бархатом возвышению посреди салона, на котором лежала пачка с сигаретами, и извлекла из пачки ароматную наркотическую палочку. Дивин поднесла ей зажжённую зажигалку. — Спасибо, милая! — поблагодарила она триумвира, потом кивнула на сигареты и предложила гостям: — Попробуйте! Хорошая штука! — Вэйнз и Дафф взяли по одной и закурили. — Так вот, — женщина вернулась к теме разговора, — всё это: и то, что ты не лоялка, и то, что не связана с людьми из кланов — очень хорошо. Кроме того, у тебя есть определённые полезные таланты… — она улыбнулась, поморщив некрасивый короткий носик на некрасивом лице. — Ты умеешь воровать… и это — не менее важная деталь твоего образа.

     — Не такие уж мои таланты… — выпустив облачко сладкого дыма вверх, где в потолке салона была аккуратная решетка вентиляции, сказала Вэйнз и закинула ногу на ногу.

     В квартире, куда их перед этим отвезла Сарранг, оказался приличный гардероб с вещами разных размеров и для разных полов. Вэйнз выбрала облегающие бирюзовые брюки и на несколько полутонов светлее такой же облегающий свитер, накинув сверху тонкий бежевый плащ из термоматериала. В этой новой одежде фигура Вэйнз выглядела не менее эффектно, чем фигура Сарранг, и та это сразу отметила, как и её триумвиры (Вэйнз периодически ловила на своих ногах взгляды обеих, и это было приятно). Вэйнз заметно преобразилась. Вот только проклятый шрам… шрам оставался на месте и вносил отвратительную дисгармонию в образ. Шрам выглядел чужеродно, как нечто неприличное, как дерьмо или блевотина поверх произведения искусства.

     — Не скромничай, — певучим голосом прощебетала женщина и тоже закинула ногу за ногу, демонстрируя точёные крепкие икры и острые колени; на Сарранг были жёлтые чулки и короткие чёрные шортики. — Твои навыки нам очень пригодятся.

     — «Нам»? — Вэйнз повела бровью.

     — Нам, — медленно кивнула Сарранг. — Сёстрам, — добавила она, глядя в глаза Вэйнз.

     — Вот как… — задумчиво произнесла андрогин, затягиваясь сигаретой. — Так вы — из этих… иблиссиане?

     Сарранг ещё раз кивнула, но ничего не сказала.

     — Мы стараемся держать руку на пульсе всех ведомств и организаций в этом прогнившем государстве, — прозвучал грудной баритон Дивин, молчавшей с начала разговора. Вэйнз и Дафф одновременно посмотрели на бесполую. — Включая мафию, — добавила та.

     Бесполая была примерно того же возраста, что и Сарранг — около тридцати лет. Выглядела она, как и другие бесполые, которых доводилось встречать Вэйнз, как женщина. Лицом была симпатичнее своего триумвира, фигурой же, наоборот, уступала ей, так как была невысокого роста и слегка полновата.

     — Ты говоришь так, будто мафия — это ещё одна госструктура, — заметила Вэйнз.

     — Именно так. Очень хорошо сказано: госструктура.

     Услышанное заставило Вэйнз задуматься. Со слов бесполой получалось нечто абсурдное: государство содержит полицию, чтобы бороться с мафией, которой оно, государство, само и управляет! «Глупость какая-то!» — подумала Вэйнз, а вслух сказала:

     — Выходит, что власть борется сама с собой?

     Дивин улыбнулась.

     — Власть? — она протянула руку к Сарранг, аккуратно взяла у неё из пальцев сигарету, затянулась и вернула триумвиру, обменявшись при этом с ней ласковыми взглядами. — А кого ты называешь «властью», Вэйнз?

     Вопрос показался Вэйнз нелепым: будто бесполая вдруг захотела над ней посмеяться и специально стала задавать явно дурацкие вопросы.

     — Правительство… — пожала она плечами.

     — Ты это серьёзно? Веришь в то, что Правительство — это настоящая власть? Веришь в то, что сраная «Декларация независимости Конфедерации» действует, и нами не правит шайка небесных богачей, называемая Декархионом?

     — А разве нет?

     — Правительство, — сказала бесполая, — лишь инструмент в руках тех, кто владеет крупной собственностью — корпорациями, холдингами, компаниями… — перечислила она, перебирая в воздухе пальцами. — Правительство — выделенные из класса этих собственников менеджеры. Причём, менеджеры эти подбираются из числа не самых богатых — из нижней прослойки буржуазии — тех, кто там — (её указательный палец с аккуратно обточенным и выкрашенным в алый цвет ноготком устремился вверх, — жест, понятный всем на Поверхности, подразумевающий: Небо) — не имеют значительной собственности и, следовательно, не обладают значительной властью. Эти люди — пешки, лакеи знатных небесных Семей и их верхушки — Декархиона. Их обязанность и прямая задача заключается лишь в том, чтобы сохранить существующий веками порядок вещей, сохранить собственность богатых и не допустить организации бедных в единую силу. Для этого им нужны средства пропаганды, полиция, жандармерия, мафия… Все эти институты государства работают на то, чтобы вносить неразбериху и путаницу, оглуплять, низводить до скотского состояния, запугивать и полировать всё это мерзким матриотизмом… Страх — вот их главное оружие! Люди боятся потерять работу и потому готовы терпеть сверхэксплуатацию, потому боятся собираться в профсоюзы… в настоящие профсоюзы, а не в существующие официально и полностью подконтрольные властям кружки штрейкбрехеров… чтобы сообща бороться за справедливость; боятся нищеты, боятся оказаться выброшенными на улицу; боятся доносов и оттого многие сами спешат доносить первыми, стремясь показать себя лояльными власти; боятся оказаться в жандармских застенках, боятся полиции и преступников на улицах; боятся войны…

     Дивин замолчала. Она опустила руки на колени и разгладила пальцами складки цветастой юбки, потом посмотрела на Вэйнз, на Дафф, которая всё это время внимательно её слушала, и закончила:

     — Главная цель любого правительства, любого государства, будь то Каат, Кфар, Великий Север или Конфедерация — расколоть, раздробить на как можно большее количество осколков то абсолютное большинство, которое представляет из себя класс рабочих, превратить этот класс в толпу. Так что, да, мафиозные кланы здесь тоже выполняют назначенную им роль. Они вовлекают и деклассируют одних, запугивают других, оправдывают существование полиции.

     Дивин замолчала.

     — А что же жандармы? — спросила тогда Дафф, обращаясь к бесполой.

     — А они нужны для того, чтобы подавлять тех, кто, вопреки всеобщему страху, сумели организоваться, осознали свою общность и силу…

     — …и ещё, — прозвучал тихий, мелодичный щебет Сарранг, прервав грудной баритон её триумвира, — чтобы подавлять нас, прилагающих постоянные усилия к тому, чтобы вы… я имею в виду таких как ты, Дафф — простых тружениц, — объяснила женщина (Дафф понимающе кивнула) — …чтобы вы перестали бояться, чтобы открыли, наконец, глаза и поняли, что происходит… чтобы осознали себя как единое… как общность.

     Сарранг убрала ногу с ноги и, потянувшись к возвышению, затушила сигарету в стоявшей на возвышении бронзовой чаше.

     В салоне машины, рассчитанном на восьмерых пассажиров, было просторно: одно место в передней части салона, рядом с триумвирами, и два — в задней, рядом с Вэйнз и Дафф, оставались незанятыми. Для управления такой моделью в черте города и в картографированной местности за его пределами не требовалось непосредственного участия водителя, и водительское место в отделённой от салона прозрачной перегородкой кабине пустовало, а за маршрутом следования присматривала Азаль через небольшой планшет-терминал. Азаль не принимала участия в разговоре, всецело погрузившись в экран терминала, где, параллельно с управлением машиной, вела оживлённую переписку. Автомобиль ехал со скоростью около пятидесяти километров в час, сложная система подвески компенсировала все попадавшиеся на дороге изъяны, в салоне было спокойно (если зажмурить глаза, можно с легкостью представить, что находишься не в наземном колёсном транспорте, а где-нибудь на корабле посреди океана или во флаере).

     Смяв окурок в чаше, Сарранг откинулась на спинку кресла, вытянув ноги и скрестив лодыжки. Она посмотрела на Вэйнз.

     — Я говорила с хирургом… — перешла Сарранг к теме, о которой Вэйнз старалась не думать всё то время, что находилась в обществе её и её триумвиров.

     Вэйнз не хотела выдавать своих чувств, стыдилась их. Она боялась показаться жалкой в глазах людей, выручивших её и её возлюбленную и, в буквальном смысле, отмывших обеих от дерьма; боялась дать им повод думать о ней как о человеке, сломленном ужасным увечьем и опустившемся на самое дно, но не забывшем прежнее беззаботное времяпровождение удачливой воровки и красавицы, и оттого глубоко несчастном.

     — Хирург — наша сестра и она охотно поможет сестре… — Сарранг сделала паузу, давая Вэйнз обдумать услышанное, после чего задала вопрос: — Так ты с нами, Вэйнз?

     — Да, — услышала Вэйнз собственный голос.

     Женщина улыбнулась и перевела взгляд на Дафф.

     — А что скажешь ты?

     — Я с вами, — твёрдо ответила мужчина. — За то, что вы обещаете сделать для моей Вэйнз… — (она протянула руку и коснулась предплечья любимой) — …я буду должна вам. Вы можете на меня рассчитывать.

     — Ну, что ж, — сказала бодрым голосом Сарранг, побарабанив красивыми длинными пальцами по коленке. — С настоящего момента считайте себя кандидатами на принятие в нашу организацию, а меня и моих триумвиров — вашими временными координаторами и старшими сёстрами. Солнце для всех, сёстры!

     — Солнце для всех! — ответили в один голос Вэйнз и Дафф.

      

     Вскоре машина съехала с магистрали на второстепенную улицу и, снизив скорость, мягко покатила по ровному и чистому асфальту среди выкрашенных в яркие цвета невысоких зданий в три и пять этажей.

     — Мы почти на месте, — сказала Сарранг, заметив как заозирались по сторонам Вэйнз и Дафф.

     — Чистенький квартальчик… — неприязненно заметила Вэйнз.

     — Здесь живут, в основном, средней руки буржуа и служащие, — равнодушно произнесла женщина. — Среди них тоже есть наши сёстры…

     — Внедриться в мелкобуржуазную среду непросто, но это крайне полезно для нашего дела, — добавила Дивин, глядя на Дафф. Вэйнз при этом продолжала смотреть в окно, не оборачиваясь к бесполой. Дафф понимающе кивнула Дивин, и та продолжила: — У организации везде есть свои люди.

     — Что, и в полиции? — спросила мужчина.

     — И в полиции, — подтвердила бесполая.

     Дафф молча кивнула и положила ладонь поверх ладони Вэйнз.

     Они проехали мимо станции метро — залитого светом одноэтажного здания из разноцветного стекла. Возле метро, как и на крытых тротуарах вдоль домов, было многолюдно. Вэйнз видела хорошо одетых людей с довольными жизнью, уверенными лицами; одни — направлялись в сторону станции, другие — выходили из неё, держась парами и небольшими группками, оживлённо беседуя, или сосредоточенно вглядываясь в экраны коммуникаторов. По улице, соблюдая действующие в этом районе скоростные ограничения, неспешно проезжали дорогие автомобили; в паре мест Вэйнз заметила чисто вымытые машины полиции и топтавшихся рядом опрятных констеблей. Прохожие здесь не обращали внимания на полицию, безбоязненно проходя мимо, а полицейские не приставали к прохожим, чтобы обобрать, как поступали их коллеги в районах попроще.

     — Хм, удивительно… — глядя в окно, тихо произнесла Дафф. Вэйнз повернулась к ней. Сарранг и триумвиры тоже посмотрели на мужчину. — Не припомню, — объяснила она, — чтобы встречала в подземке — (Дафф кивнула себе за плечо, где осталась станция) — таких вот господ, да ещё в таких количествах…

     — Ничего удивительного, — заговорила тогда Азаль, не отвлекаясь от своего планшета-терминала. — Это станция Второго Внутреннего Кольца… Тебе часто приходится по нему ездить?

     — Нет, — подумав, пожала плечами Дафф.

     — Вот потому и не встречала, — сказала мужчина, взглянув мельком на Дафф и снова уткнувшись в терминал. — Этой публике нечего делать в рабочих кварталах. Они хорошо прикормлены режимом, всем довольны и живут беззаботно. В их мирке нет Дафф, чистящей канализацию, нет нищих работяг, нет безработных… — Азаль усмехнулась и пробежалась пальцами по экрану.

     — Эта прослойка общества, — снова заговорила Дивин, — буфер между богатыми и бедными, имущими и неимущими… здесь, на Поверхности… Они, конечно, предпочитают называть себя «средним классом», но это вовсе не так. Обслуга, даже хорошо оплачиваемая, остаётся обслугой, как бы ей не хотелось причислить себя к классу господ.

     — Сформированное пропагандой господ сознание, — добавила Сарранг, глядя на Дафф, — не позволяет этим людям признать очевидное: то, что от обычных рабочих они отличаются лишь тем, что работают в чистых офисах и за бóльшую плату.

     Машина замедлила ход и остановилась у высоких ворот между лимонного цвета трёхэтажных домов.

     — Ну, вот мы и приехали, — заключила женщина и перевела взгляд на Вэйнз: — Здесь живёт Гэл Тат, наша сестра. Она — известный в городе пластический хирург. В своё время Гэл помогла мне с проблемой более серьёзной, чем твоя… — Сарранг мягко улыбнулась, не став уточнять, какую именно проблему она имела в виду. — Так что, можешь не сомневаться, она всё исправит.

     Вэйнз молча кивнула и поспешно отвела взгляд в сторону окна. Происходящее казалось ей невероятным, каким-то сюрреализмом, неправдоподобным сном. А может она просто крепко обдолбалась чем-то, — каким-нибудь тяжёлым наркотиком, из запрещённых, — и теперь лежит и ловит глюки в их с Дафф съёмной норе на липких от пота простынях? Рядом храпит Дафф, облапив её своими крепкими от ежедневной тяжёлой работы ручищами? Нет. Она бы не стала принимать подобную дрянь… Впрочем, Дафф здесь, рядом с ней, держит её за руку, внушая чувство покоя, а напротив сидят Сарранг и её триумвиры, вытащившие их из дерьма, и это не сон и не глюк. Всё это взаправду, по-настоящему.

     Створки ворот раздвинулись в стороны, автомобиль снова тронулся и медленно въехал во внутренний двор ярко-жёлтого дома, где их уже встречали двое в лёгких домашних платьях.

     — А вот и сама Гэл! — сказала Сарранг, когда машина встала на парковку.

     — Которая? — спросила Вэйнз.

     — Та, что постарше. Вторая — это её приёмная дочь, Сэт.

      

     Базис: прогресс при социализме

      

     Развитие науки и технологий в обществе, ставшем на путь социальных преобразований, приведёт к стиранию граней и различий между участниками производственного процесса. Исчезнут различия между деятельностью интеллектуальной, творческой и физическим трудом; сотрутся острые углы непонимания между более и менее образованными; повысится мобильность и коммуникативность. Исчезнут и вытекающие из сегодняшнего разделения труда экономические различия между людьми. В конечном итоге, исчезнет и само понятие «труд» (в сегодняшнем его понимании), на смену которому придёт «творчество» (деятельность, сегодня доступная лишь немногим).

     Исса Иблисс, «Базис»

      

     Глава семнадцатая. Чеин Ренн

      

     Чеин совсем не выспалась той ночью. Джам, Риб и Гвел — её новые подруги и любовницы пребывали в схожем с Чеин состоянии приятного изнеможения.

     Они уснули уже под утро на измятой постели, сплетясь телами, обнявшись, уткнувшись друг в друга влажными от пота лицами. Мышцы Чеин приятно ныли, в голове стоял лёгкий шум. Чеин была довольна прошедшей ночью.

     В своих сексуальных предпочтениях большинство бесполых были универсальны. Чеин не была исключением: ей нравились и андрогины и женщины и мужчины и другие бесполые. Но, всё-таки, прошедшей ночью она не раз ловила себя на мысли о том, что, окажись она в постели только с Джам и Риб, без Гвел, она бы не испытала того исчерпывающе полного удовлетворения, которое ей довелось испытать от близости с мужчиной…

     Тело Чеин, на первый взгляд более женственное, нежели у андрогинов, тем не менее, имело одно значительное отличие от тела обычной женщины. Собственно, это главное отличие и служило причиной того, что её пол определялся как бесполость. У Чеин не было ни влагалища, ни пениса; только прикрытый аккуратной кожной складкой маленький холмик над мочеиспускательным каналом — гомолог женского или андрогинного клитора и мужского или андрогинного полового члена. Стимуляция клитора бесполой давала тот же эффект, что и стимуляция клитора женщины или андрогина или стимуляция головки пениса андрогина или мужчины. Но полноценное соитие, какое принято считать естественным, с бесполой было невозможно.

     …Чеин старалась отдавать равное предпочтение каждой из трёх любовниц, но Гвел — единственная мужчина в постели — чаще выбирала именно её… (при этом Джам и Риб, похоже, нисколько не обижались на подругу за её пристрастность). Несколько раз женщины отдавались Гвел, но бóльшую часть времени мужчина соединялась именно с ней: Чеин отдавалась Гвел лёжа на животе, томно скребя под собой ложе от удовольствия; на спине, широко разведя в стороны длинные стройные ноги, или закидывая их на плечи мужчине; стоя на коленях; садилась на вздыбленную и скользкую от актов любви плоть Гвел верхом… Это было противоестественное соитие, недопустимое для андрогинов, женщин и мужчин, но иное бесполым недоступно.

     Потом они лежали в расслаблении, курили лёгкую дурь и болтали о пустяках. Кто-то из триумвиров приносил из служившего маленькой кухонькой и одновременно столовой угла квартиры бутерброды и горячий чай, они подкреплялись, набирались сил и всё снова повторялось…

     Утром Чеин проснулась от прикосновения. Открыв глаза, она увидела лицо Джам. Женщина улыбнулась и поцеловала её грудь. Чеин было приятно, и она охотно ответила Джам взаимностью — они стали ласкать друг друга… а потом проснулись Риб и Гвел…

     Гвел отправилась в душ первой, после чего взялась за приготовление завтрака; за ней пошли Риб и Джам, присоединившиеся после к мужчине. Чеин вошла в кабинку последней и несколько минут стояла под хлеставшим её горячим ливнем, пока вода не смыла с её тела все следы прошедшей ночи. Когда она вышла, раскрасневшаяся и свежая, завтрак уже был готов. Джам накинула на неё легкий домашний халат и помогла обтереть волосы пушистым полотенцем, после чего Гвел пригласила её к столу.

     Завтракали полуфабрикатами быстрого приготовления, бутербродами и дешёвым кофе. Говорили мало, но Чеин не чувствовала при этом никакой неловкости. Наоборот, ей казалось, что она знает этих людей уже давно, ей было приятно находиться рядом с ними, а им — Чеин это чувствовала — с ней.

     Вышли все вместе, предварительно обменявшись контактами для связи.

     — Может, придешь сегодня вечером? — от имени всех троих предложила тогда Джам.

     — Я не уверена, что смогу… — ответила Чеин. — Но я хочу прийти… правда хочу… — она улыбнулась женщине, взяв её за руку.

     Гвел тогда без слов шагнула к Чеин, и нежно обняла её.

     Триумвиры проводили Чеин через квартал до перекрёстка, где их пути расходились, — Чеин направлялась к метро, а триумвиры — в противоположную сторону, к проходной завода, — там они попрощались. Чеин по очереди обнялась и поцеловалась с каждой и, развернувшись, накинула на голову капюшон и перешла улицу.

     Она ни разу не обернулась, даже когда прошла приличное расстояние. Ей казалось, будто кто-то из её новых подруг может заметить слёзы, наполнявшие её глаза и стекавшие тонкими струйками по холодным щекам. Глупая мысль, понимала Чеин, но ничего не могла с собой поделать. Ей было грустно и одиноко. Чеин понимала: она была лишь гостьей, не более; влюблённость Джам скоро пройдёт, да и самой ей быстро надоедали отношения… — именно поэтому Чеин была одинока. Она не испытывала недостатка в сексе, но все её связи заканчивались одинаково — они ей надоедали. С юных лет, главным для неё было и оставалось её участие в подготовке грядущей революции. Это было главным. Остальное… остальное было ничем иным, как удовлетворением потребностей… в еде, сне, сексе… Остальное было лишь необходимостью, но никак не смыслом её существования.

     Дойдя до станции с лаконичным, как и у большинства станций подземки Тира, названием «42/18», — где число «42» обозначало номер станции, а «18» — номер линии метро, — Чеин спустилась по эскалатору вниз — в типовой длинный пеналообразный зал с низкими потолком и узким перроном. Через минуту она села в подошедший поезд в сторону центра.

      

     Вышла Чеин на станции «Солнечная поляна» Второго Внутреннего Кольца, через полчаса. Соблюдая обычную осторожность, Чеин прогулялась по району, блуждая по тихим улочкам и переулкам. Район был из тех, что населяли горожане побогаче, — она и сама жила в таком, только западнее башни. На дорогах и тротуарах здесь не было ям, невысокие дома регулярно ремонтировались и были выкрашены в яркие, тёплые цвета — оранжевый, жёлтый, сочный зелёный… Чистые улицы ярко освещались фонарями, витрины на первых этажах домов выглядели празднично. Через каждую сотню метров попадались кафе и чайные, в которых в этот час было немноголюдно. За тщательно вымытыми до идеальной прозрачности окнами в уютных креслах за столиками сидели чисто одетые, довольные жизнью люди, мельком поглядывавшие на Чеин и часто с интересом задерживавшие на ней взгляды. Чеин не выглядела случайно оказавшейся в этом престижном районе, — она была такая же, как они: шла уверенно, лишь изредка снисходя до ответных взглядов.

     Убедившись, что за ней нет слежки (внимание любопытных бездельниц не в счёт, — к ним Чеин привыкла; её беспокоили другие взгляды — профессионально-безразличные взгляды переодетых ворон), Чеин вышла по узенькому переулку на улицу с ярко-жёлтыми домами и направилась к тому, где жила Гэл.

      

     — О, Чеин! Здравствуй, сестра! — миловидная слегка полноватая молодая женщина встретила Чеин у двери квартиры, занимавшей весь второй этаж одноподъездного дома.

     — Здравствуй, Сэт, — поздоровалась с женщиной Чеин.

     — Мама сейчас занята… — быстро продолжала та, — у неё операция. Ты проходи… — Сэт отступила немного в сторону, пропуская её в прихожую и, закрыла дверь, как только Чеин вошла. — Раздевайся… — она принялась помогать Чеин с плащом. — У нас здесь гости, но ты не волнуйся… идём! — Сэт схватила Чеин за руку и потянула за собой по коридору.

     — Подожди, — упёрлась было Чеин, — а кто?..

     — И-и-идём!

     — Слушай, может, объяснишь хоть? — на ходу попросила Чеин. Она всё же уступила и последовала за Сэт. — Я, если честно, хотела бы сейчас побыть немного одна… — добавила она, в надежде на то, что женщина передумает тащить её к людям, с которыми, как Чеин поняла, она не была знакома.

     — Эй! — Сэт уставилась на Чеин большими карими глазами. — Здесь Трил…

     — Что?! — Чеин остановилась, её глаза округлились, стали почти такими же большими, как у подруги. — Как?!

     — Так! — передразнила её Сэт. — И не одна она! Идём, говорю же тебе!

     Чеин не дала Сэт договорить и сама потащила её за собой в направлении гостиной.

     Она буквально влетела в просторную, служившую гостиной, комнату и первое лицо, на которое наткнулся её взгляд, оказалось ей знакомо…

     …У Чеин была хорошая память на лица; она сразу узнала вчерашнюю мужчину из тёмного проезда. Мужчина сидела на одном из диванов, держа в руке кружку с горячим кофе. Рядом с ней сидела не знакомая Чеин женщина с копной густых огненно-рыжих волос, некрасивая лицом, но в остальном вполне привлекательная. Рука женщины касалась предплечья мужчины, она что-то говорила ей, как будто желая ободрить, успокоить.

     Когда Чеин и Сэт вошли, обе они, и мужчина из проезда и рыжая женщина, подняли на неё глаза.

     — Ты! — Чеин задохнулась от гнева.

     Мужчина уставилась на неё, приоткрыв рот и не зная, что сказать: она тоже узнала Чеин.

     — Ты, блядь, кто такая?! — выпалила Чеин.

     — Я… — начала, как бы оправдываясь, мужчина.

     — Это Дафф, Чеин, — послышался слева успокаивающий голос Трил.

     Чеин в замешательстве повернулась на голос. Она и не заметила сидевшую на другом диване сестру. Рядом с ней были её триумвиры — мужчины Джабби и Джолл. Трил встала и шагнула ей навстречу. Чеин окончательно запуталась, не зная уже возмущаться ей или радоваться. Она быстро бросилась к Трил и крепко обняла сестру.

     — Трилти! Тебе удалось уйти!

     — Удалось, — улыбнулась женщина, продолжая держать Чеин за плечи после объятий. — Благодаря тебе и нашим сёстрам… — она посмотрела за плечо Чеин. Чеин обернулась, чтобы проследить за её взглядом, и увидела молодую женщину, даже скорее девушку — совсем юную — и такую же юную мужчину, сидевших справа от входа в гостиную на угловом диване. Пара улыбнулась ей, когда их взгляды встретились. — Это Альва и Элвин, — представила Трил молодых людей. — Так вы знакомы с Дафф? — вернулась она к началу разговора.

     — Да… — смутившись, ответила Чеин. — Мы знакомы. Она и ещё одна… андрогин, её подруга, пытались ограбить меня вчера, как раз перед тем, как я тебе позвонила, чтобы предупредить…

     Чеин вкратце рассказала о случившемся прошлым вечером, после чего взгляды присутствующих устремились на Дафф. Мужчина, побледнев, поставила кружку на столик рядом с диваном и, встав, опустила глаза в пол.

     — Простите, Чеин… — сказала она. — Мы… я и Вэйнз… не такие… Вэйнз совсем не такая… она никогда бы… В общем, простите!

     — Да уж… — вступила в разговор некрасивая рыжая женщина; она тоже встала, чтобы подойти к Дафф, и Чеин не могла не отметить её безупречное телосложение. — Девчонок можно понять, — сказала рыжая. — Они, в самом прямом смысле слова, побывали в дерьме… я имею в виду городскую канализацию… вот Вэйнз сдуру и решила одолжить твой плащ. — Рыжая усмехнулась. — Но, похоже, у неё не очень вышло, а!

     Чеин достала из кармана коммуникатор-гибрид и, повертев перед собой устройство, сказала:

     — Если бы не ворóны, я пустила бы в ход вот это… — она нажала кнопку, и гибрид выкинул лезвие. — Знаешь, что это?

     — Конечно! — некрасивое лицо рыжей расцвело очаровательной улыбкой. — У меня тоже такой есть… — Она запустила руку в маленькую поясную сумочку и извлекла точно такой же гибрид. — Вот… — Рыжая показала Чеин комм, выпустив и убрав обратно ультрапластиковый клинок и вернув устройство назад в сумочку.

     Чеин тоже спрятала лезвие и убрала гибрид в карман платья.

     — Я могла бы их покалечить…

     — Но не покалечила же! — пожала узкими плечами рыжая.

     — Нет, — сердито сказала Чеин.

     — Вот и хорошо, — снова улыбнулась рыжая. — Не хватало ещё, чтобы сёстры друг друга резали…

     — Ну, что, разобрались? — подала голос молчавшая всё время перепалки Сэт. — Чеин, проходи уже, располагайся… — она кивнула на диван, довольно длинный, человек на пять, где перед тем сидели Дафф и рыжая. — Ты голодна?

     — Нет, спасибо, я завтракала… разве что… — Чеин бросила взгляд на стоявшую в углу гостиной кофе-машину.

     — Да-да, конечно, — сказала Сэт. — Будь как дома… И, кажется, я не представила тебе Сарранг… — она повернулась к некрасивой рыжей и улыбнулась ей. — Сарранг, знакомься, это Чеин.

     — Будем знакомы, — рыжая шагнула к Чеин и быстро обняла её, — сестра…

     — Будем, — ответила ей Чеин. — Солнце для всех, сестра!

     — Солнце для всех!

      

     Ретроспектива. Шрам

      

     Это произошло девять лет назад. Вэйнз тогда жила в Энпрáйе. Дела у неё шли неплохо: Вэйнз снимала небольшую уютную квартиру недалеко от башни, у неё были деньги, связи… она жила так, как ей хотелось и исключительно за свой счёт. (Среди её тогдашних любовниц были богатые и со средним достатком, были и такие, кто жили совсем уж скромно, но Вэйнз не интересовали деньги тех, с кем она ложилась в постель.) Вэйнз часто бывала в престижных клубах, дорогих ресторанах, посещала театры. Несколько раз даже отправлялась в туры по небесным островам и своими глазами видела солнце. Средства на такую жизнь Вэйнз добывала сама, способом, который среди «приличных людей» принято считать постыдным, но Вэйнз плевать хотела на мнение «приличных людей» и с увлечением занималась делом, в котором была настоящей профи — воровала.

     К тридцати семи годам (столько Вэйнз было тогда) она стала известной в узких кругах преступного мира столицы специалисткой по вскрытию сейфов и всего того, что имеет замок. Вэйнз легко проникала туда, куда другие проникнуть не могли, и забирала то, что хотела забрать. На её счету были обворованные офисы, квартиры богатых горожан и даже несколько банков. При этом, Вэйнз ни разу не попадалась на серьёзных делах (если не считать таковыми несколько карманных краж по молодости).

     Вэйнз была красива. Высокая и стройная, с миловидным овальным лицом, настолько безупречным в пропорциях, словно оно было воплощением замысла талантливого скульптора, тонко чувствовавшего гармонию форм. Большие миндалевидные глаза тёмно-фиолетового цвета смотрели выразительно и невинно, а изящные тонкие губы, способные без слов выразить больше, чем иным удается посредством речи, придавали лицу Вэйнз тот особый шарм и ту убедительность, что часто заставляют жертв очаровательных мошенниц забывать об элементарной осторожности. Длинные иссиня-белые волосы, заплетённые в две толстые тугие косы и спускавшиеся вперед на невысокую, как у большинства андрогинов грудь, резко контрастировали с сильно смуглой, почти чёрной кожей. Она была безупречна, и потому с юных лет её жизнь была полна внимания со стороны всех полов; Вэйнз никогда не была одинока.

     Всё у Вэйнз складывалось хорошо, пока её не угораздило связаться с Алтан Базилл Хайяллой — известным в Энпрáйе криминальным авторитетом…

      

     Хайялла была андрогином, но походила больше на мужчину, нежели на андрогина или, тем более, на женщину. Ярко выраженная мужественная внешность Алтан и стала причиной того, что Вэйнз, всегда предпочитавшая мужчин, стала с ней встречаться.

     Их роман завязался, когда Хайялле понадобились услуги профессиональной воровки, и её люди вышли на Вэйнз через общих знакомых. Вэйнз пригласили в штаб-квартиру клана, где Хайялла в деловой обстановке изложила ей суть дела… Они договорились о цене и деталях, обменялись рукопожатиями и разошлись, после чего Вэйнз приступила к привычной работе.

     Вэйнз выполнила контракт и получила от Хайяллы причитавшуюся ей плату. Но, когда дело было сделано, Алтан предложила ей снова встретиться…

     Позже Вэйнз часто вспоминала момент, когда она могла отказаться. Вряд ли её отказ повлёк бы за собой серьёзные неприятности. Самое большее, что ей тогда грозило — потерять клиента в будущем, но это — не такая уж проблема, в сравнении с тем, чем впоследствии обернулось её согласие.

     Хайялла была самим очарованием. Неожиданно для Вэйнз, она оказалась большой ценительницей искусств и вообще весьма утончённой натурой: разбиралась в музыке и живописи, истории и естественных науках, владела несколькими музыкальными инструментами и прекрасно танцевала. И, кроме прочего, Алтан была умелой любовницей.

     Вэйнз увлеклась Хайяллой, а та, в свою очередь, увлеклась Вэйнз.

     Но увлечение тем и отличается от более глубоких чувств (в основе которых обычно лежит нечто большее, чем секс), что оно, подобно праздничному фейерверку, быстро вспыхивает, ярко горит разноцветными огнями, но недолго. Зрители, ещё несколько секунд назад восхищавшиеся красочными вспышками, на мгновение слепнут и даже не могут в точности определить, куда упало то, что осталось от прогоревших эрзац-звёздочек, а когда в глазах проясняется, они снова видят окружающий серый мир, в котором от фейерверка не осталось и следа.

     К тому времени, когда Вэйнз окончательно поняла, что больше ничего не испытывает к Алтан, их связь длилась около года. Разобравшись с собственными чувствами, она сообщила об этом любовнице, решив, что поступает честно. Она сказала, что не видит смысла в продолжении отношений и предложила расстаться, на что Хайялла после долгого молчания, ответила: «нет».

     Они разговаривали, сидя за столиком в ресторане, вокруг были люди, и Вэйнз встала и вышла на улицу, где села в первое попавшееся такси. Её не преследовали.

     Она поехала к себе, чтобы забрать необходимые вещи и документы, — Вэйнз хорошо представляла, что за человек Хайялла, и потому решила на некоторое время исчезнуть. Она решила, что для неё будет лучше, если она переедет в другой район, — Энпрáйя — мегаполис с семидесятимиллионным населением, в таком городе легко потеряться. Алтан перебесится, найдёт себе новую пассию и забудет про неё — так думала Вэйнз.

     Придётся, конечно, сменить фамилию… — это обойдётся ей в приличную сумму, но у Вэйнз имелись средства на такой случай. «А впрочем, — говорила она себе тогда, — почему бы вообще не убраться из этого муравейника? Почему бы не начать все заново — новую жизнь? Уехать, скажем, в какой-нибудь Аммóрк или Авальтáк или в Тир, купить там скромное жилище - (её сбережений для этого вполне хватало) — и просто жить… Устроиться на легальную работу и ни в коем случае не связываться с местной мафией!» — Так размышляла Вэйнз, глядя в окно такси на проносившиеся мимо залитые светом фонарей улицы столицы.

     Машина подъехала к дому. Расплатившись с водителем, Вэйнз попросила её не уезжать, сказав, что спустится через десять минут, и выдала авансом несколько пластиковых монет. Войдя в подъезд и вызвав лифт, Вэйнз поднялась на пятый — самый верхний этаж, где располагалась её квартира. Когда двери лифта открылись, в кабину шагнули громилы Хайяллы…

     …Вэйнз умела постоять за себя; она запросто могла сломать противнице челюсть или руку и Хайялла это знала, потому и прислала за ней четырёх здоровенных бандиток. Две громилы вошли внутрь лифта, другие две стояли снаружи, у каждой на руке был кастет. Одна из вошедших — здоровенная мужчина — опустила увесистую лапу ей на плечо и сообщила:

     — Не рыпайся, Вэйнз. Босс приказала нам тебя отмудохать, — она поднесла к лицу Вэйнз кулак с кастетом и повертела, — если станешь сопротивляться.

     — Спокойно выходишь и идешь, открываешь дверь… — пробасила вторая громила — тоже мужчина. — Мы у тебя подождём босса… Ты же не возражаешь? — с глумливыми нотками поинтересовалась громила. — Вот и хорошо! — тупая гангстерская морда расплылась в идиотской улыбке.

     Бандитки вошли вместе с ней в квартиру. Вэйнз усадили посреди единственной комнаты, предварительно отобрав сумочку, комм и элегантный клинок из ультрапластика, с которым Вэйнз никогда не расставалась. Через тридцать минут появилась Хайялла.

     — Ну, что же, Вэйнз… — деланно произнесла тогда Хайялла, едва войдя в комнату. — Кажется, мы не договорили… — мужественно красивое лицо андрогина изобразило маску нарочитого сожаления.

     — Я тебе сказала всё, что намеревалась сказать, — ответила Вэйнз.

     — Да-да… конечно, я тебя услышала, — понимающе покивала головой Хайялла и принялась расхаживать туда-сюда по комнате. Она прошла вперёд, назад, обратно, потом резко остановилась и зло посмотрела на Вэйнз. — Но! — она подняла вверх указательный палец, — кажется, ты не поняла, дорогуша… Здесь я решаю!

     Последние слова были сказаны с такой хладнокровной яростью, что присутствовавшие в комнате громилы сделались бледны и неподвижны как статуи. На Вэйнз ярость бывшей любовницы не произвела столь сильного впечатления (память недавней близости мешала в полной мере воспринимать эту ярость в свой адрес), однако, она точно знала, что перед ней крайне жестокий и опасный человек. Хайялла была самовлюбленна, цинична, болезненно обидчива и ревнива. За год, что они были вместе, Вэйнз узнала о ней много такого, от чего другая на её месте пришла бы в ужас. Но Вэйнз не была сентиментальна. То, что представительницы одних преступных кланов время от времени убивали представительниц других преступных кланов, не было для Вэйнз новостью. Она с самого начала хорошо понимала, что за маской очаровательного пафоса Алтан Базилл Хайяллы скрывалось хищное, крайне агрессивное существо, сумевшее подавить и подчинить себе стаю других таких же, не менее агрессивных существ — целый клан — и стать во главе этой стаи. Впрочем, отсутствие сентиментальности не делало Вэйнз подобной Хайялле, и истории совершаемых последней злодейств не могли не повлиять на её решение расстаться. Одно дело — неистово трахаться с очаровательной в своей брутальности мафиози, и совсем другое — любить человека, способного приказать подчинённым головорезам сбросить другого человека живьем в шахту или — предварительно связав и примотав к ногам строительный блок — в канализационный отстойник.

     — Алтан, — спокойно сказала Вэйнз, — ты хочешь, чтобы я тебя обманывала? Ты действительно этого хочешь?

     Она сидела на ложе — том самом, на котором ещё недавно они страстно отдавались друг другу — и смотрела на остановившуюся посреди комнаты Хайяллу снизу вверх. С момента её появления, громилы стояли по стойке «смирно» — две у входа, одна — у дальнего угла комнаты, служившего кухней и столовой, и четвёртая, старшая — в шаге за спиной босса.

     — Оставьте нас! — скомандовала Хайялла громилам. — Живо! Ждите за дверью!

     Все четверо безоговорочно подчинились и через минуту они с Вэйнз остались одни.

     — Почему? — спросила тогда её Хайялла.

     Вэйнз пожала плечами.

     — Потому что я тебя не люблю.

     Хайялла горько улыбнулась в ответ и… ударила Вэйнз ногой в лицо…

     …Удар пришёлся в правую скулу. В глазах у Вэйнз потемнело, и она почувствовала, как заваливается в бок, падает на постель, теряя сознание. Но тут же последовал ещё один удар, приведший е         обратно в чувства, и ещё один, и ещё…

     …Хайялла методично и со знанием дела избивала её несколько минут к ряду, нанося удары руками и ногами. Била в основном по лицу и рукам, когда Вэйнз инстинктивно закрывала ими лицо, с расчётом не покалечить. За всё это время Хайялла не проронила ни слова, её лицо не выражало никаких эмоций, лишь появился слабый румянец на щеках и несколько капель пота скатились по широкому лбу. Глаза её были безразличны к происходившему, как глаза глубоководной хищной рыбы, пожирающей настигнутую жертву.

     Вэйнз умела постоять за себя… но против Хайяллы, бывшей вдвое больше её и состоявшей сплошь из мускулатуры, у неё не было никаких шансов. Хайялла была быстра и сильна — настоящая машина для истязаний и убийств, которую откровенно боялись даже самые отмороженные и безбашенные представительницы преступного мира Энпрáйи. Теперь и Вэйнз представилась возможность окончательно убедиться на собственном опыте в том, что вся пафосная утончённость и изысканность манер бывшей любовницы были не более чем искусной маскировкой, за которой скрывалось жестокое и хладнокровное чудовище.

     Когда Хайялла закончила, лицо Вэйнз представляло один большой синяк; правый глаз полностью заплыл, а левый смотрел сквозь узкую щёлку; нос слегка распух, но не был сломан; все зубы были на месте, но при этом некоторые ощутимо шатались; пунцовые гематомы и ссадины покрывали уши, часть шеи и руки Вэйнз.

     — Ну, что, как ты? Хорошо себя чувствуешь? — участливо поинтересовалась Хайялла, как будто не она только что превратила лицо Вэйнз в отбивную. — Ничего не болит?

     — Пошла ты… — онемевшими губами произнесла Вэйнз, переворачиваясь на бок. — С-сука…

     Она сплюнула на постель заполнившую её рот смесь из слюны и крови.

     — Ну-ну-ну… Как грубо, милая… — Хайялла с осуждением покачала головой. — Это же такая мелочь!..

     — Мелочь?! — Вэйнз с ненавистью посмотрела на Хайяллу единственным глазом.

     — Угу, — кивнула та в ответ. — Ты, — назидательно продолжила андрогин после театрально затянутой паузы, — оскорбила меня, Вэйнз… мою любовь… предала меня… — она сделала рукой неопределенный жест, скорчив при этом скорбную мину. — Ты же не думаешь, что уже расплатилась за свое вероломство?

     — Я ничего тебе не должна.

     — Разве? — Хайялла удивлённо заломила бровь и, наконец, перестала кривляться: — А я вот так не считаю! — прорычала она, шагнув к лежавшей на окровавленном ложе Вэйнз. В руке её блеснуло лезвие ножа — того самого принадлежавшего Вэйнз клинка из ультрапластика, который у неё отняли громилы. Свободной рукой Хайялла грубо схватила Вэйнз за левую косу так, что послышался хруст выдираемых с корнем волос, и рывком приблизила её лицо к клинку…

      

     Глава восемнадцатая. Утро нового дня

      

     Вэйнз проснулась от яркого света. В комнате, где она находилась, вдруг стало слишком светло, послышались чьи-то шаги, и через некоторое время (с ощущением времени творилась какая-то ерунда) что-то коснулось лица Вэйнз… точнее, того, что было у неё на лице.

     Она открыла глаза и увидела склонившуюся над ней женщину.

     На вид женщина была лет на пятнадцать или двадцать старше её самой. Лицо красивое, но — если внимательно присмотреться — уже начинающее увядать; кожа лица — светло-кофейного цвета — значительно светлее чем у самой Вэйнз, — глаза — голубые с вкраплениями серого, пепельно-стальные волосы стянуты назад к затылку. На женщине розовато-белый костюм с короткими, до середины утончённого предплечья рукавами и треугольным вырезом на шее. Она — врач. «Гэл Тат…» — вспомнила Вэйнз имя «женщины», бывшей на самом деле бесполой. Мысли ещё путались: Вэйнз не могла вспомнить при каких обстоятельствах она оказалась здесь, но главное она помнила…

     — Гэл… — с трудом разлепив губы, произнесла она. — Как…

     — Всё хорошо, Вэйнз, — произнесла низким, грудным баритоном бесполая и тепло, как-то по-матерински, улыбнулась. — Пришлось повозиться с твоим рубцом… точнее с мышцами лица… но дело сделано. Через декаду снимем регенерационную маску, и сама увидишь.

     — Спа… спас… — попыталась произнести Вэйнз. Губы не желали подчиняться.

     — Это скоро пройдёт, — упокоила её Гэл. — Пришлось полностью парализовать мимические мышцы, чтобы соединить рассечения… — Тёплая ладонь бесполой легла на лоб Вэйнз; при этом пальцами другой руки Гэл принялась ощупывать её губы и не прикрытую маской правую щеку. — Травма была глубокая, — продолжала бесполая, что-то деловито разглядывая на лице Вэйнз. — В одном месте лезвие даже задело кость… Что это было? Ультрапластик?

     — Д-да.

     — Гм… — Гэл закончила осматривать лицо Вэйнз и посмотрела ей в глаза. — Что ж, тебе повезло… Ещё бы немного и лезвие задело мозг…

     — Он-на н-не х-тела мня уб-биват-ть… — с трудом выговорила Вэйнз и замолчала.

     Гэл понимающе кивнула, но не стала расспрашивать о том, кто такая эта «она» и почему нанесла ей столь жестокое увечье.

     — Отдыхай, — бесполая слегка пожала запястье Вэйнз и, протянув руку к небольшому пульту на тумбе рядом с кроватью, что-то нажала на нём. Пульт мелодично пиликнул, и Вэйнз почти сразу почувствовала непреодолимую слабость и желание поскорее уснуть. — Спи, — мягко сказала Гэл, и её лицо медленно растворилось в окутавшей Вэйнз темноте.

      

     Когда она снова открыла глаза, рядом была Дафф. Мужчина сидела на стуле рядом с кроватью с закрытыми глазами и дышала глубоко и ровно. Дафф спала.

     Вэйнз чувствовала, что больше не сможет уснуть. Да и ко всему ей сильно хотелось пи́сать — мочевой пузырь был переполнен и напрочь отказывался потерпеть ещё немного. Нужно вставать…

     Она протянула руку к Дафф и нежно коснулась кончиками пальцев массивного, покрытого жёсткими кучерявыми волосками предплечья. Мужчина тут же открыла глаза.

     — Как ты, любовь моя?

     — Доктор сказала, всё хорошо, — попыталась улыбнуться Вэйнз и поняла, что это ей удалось только наполовину (закрытая маской левая сторона лица была словно парализована). — Как долго я спала?

     — Почти девятнадцать часов, — ответила Дафф. — Сейчас вечер, начало двадцать первого часа.

     — Мне бы…

     — …в туалет?

     — Ага, — подтвердила она и снова улыбнулась отошедшей от наркоза половиной лица.

     — Погоди, я схожу за Сэт. Нужно отключить капельницу…

      

     Через пятнадцать минут Вэйнз в домашнем халате и тапочках сидела в столовой и осторожно проглатывала мягкую кашеобразную пищу, запивая её соком через соломинку, — строгое требование Гэл: «не напрягать жевательные мышцы». Рядом были Дафф и приёмная дочь Гэл — Сэт.

      

     Сэт — молодая, не то что бы красивая, скорее миловидная женщина, возрастом около двадцати лет — понравилась Вэйнз и Дафф с первой минуты их знакомства своей простотой и теплотой в общении. Прошлым вечером, когда Сарранг с триумвирами доставили их к Гэл Тат, с самой Гэл они поговорили всего пару минут: бесполая оказалась крайне занята прибывшими из какой-то переделки немногим раньше сёстрами, ожидавшими её в другой комнате, и потому перепоручила Вэйнз дочери. Втроём они допоздна просидели в маленькой гостевой комнатке, разговаривая о простых и понятных вещах и о приключившемся с ними минувшим днём и о многом другом, что волновало Вэйнз и её возлюбленную.

     От Сэт они узнали, что её приемная мать, Гэл — одна из координаторов иблиссиан и бóльшую часть свободного от официальной работы времени занята согласованием действий ячеек революционного подполья Тира.

     Поначалу Вэйнз решила, что Сэт была при матери кем-то вроде помощницы или секретаря, но та сама сообщила, что является боевым курьером. На наивный вопрос Дафф: не требуют ли правила конспирации скрывать такие подробности от малознакомых людей, Сэт ответила, что раз их привела Сарранг, то на неё ляжет и ответственность, в случае если окажется, что она привела шпионок. «Мы не можем рисковать», — сказала женщина без малейшего намёка на запугивание. «Если в организацию пробирается шпионка властей или кто-то из сестёр оказывается предательницей, — (она приподняла один из рукавов просторного халата, в который была одета, показав наруч с клинком из ультрапластика), — мы таких убиваем». В тот момент Вэйнз ясно поняла, что перед ними вовсе не добродушная очаровательная простушка, как показалось ей вначале, а уверенная в себе и способная в любой момент превратиться в опасную противницу твёрдая, как скрываемый под её одеждой клинок, личность. При этом Вэйнз не почувствовала ни малейшего намёка на обычно сопровождающую таких личностей, ощутимую физически, словно разреженность воздуха или настораживающий запах, угрозу. Напротив, при всей своей внутренней силе, Сэт продолжала казаться ей человеком мягким, рядом с которым всегда тепло и уютно.

     За время их разговора с Сэт, Вэйнз и Дафф узнали много для себя нового о вещах, казавшихся им до того «незначительными» или «очевидными». Сэт простыми словами объяснила им цели организации иблиссиан и суть учения Иссы Иблисс, доступно, на понятных примерах, показала необходимость революционной борьбы, долго и терпеливо отвечала на последовавшие затем вопросы Дафф. Они легли за полночь, выпив за время разговора больше литра ароматного крепкого кофе, а рано утром в дверь комнаты постучалась Гэл Тат и сообщила Вэйнз, что через десять минут она должна быть готова к операции…

      

     — Совершенно ничего не чувствую под этой штукой… — сказала Вэйнз, имея в виду облепившее половину её лица серебристое устройство с множеством зелёных и красных индикаторов и небольшим округлым экраном, отображавшим шкалы и кривые графики.

     — Это нормально, — сказала Сэт. — Регенерационная маска следит за тем, чтобы твои мимические мышцы оставались неподвижны. Это нужно для того, чтобы исключить возможность повреждения наращиваемых тканей вследствие их естественных сокращений. Это временное неудобство. Постепенно маска вернёт чувствительность и даже начнёт принудительно активировать обновлённые мышечные ткани, чтобы они правильно работали… У тебя будет замечательная улыбка, Вэйнз.

     — Я думала, что мне просто уберут шрам…

     — Этого недостаточно, — пробаритонила позади Вэйнз вошедшая в столовую Гэл Тат. Все трое обернулись. — Рубец был слишком глубоким, — продолжала она. — Полностью перерезаны мышцы лица… Просто убрав шрам, мы бы ничего не добились.

     Вэйнз хорошо понимала, о чём говорила Гэл. Всякий раз, в течение последних восьми лет, когда она улыбалась, улыбалась только правая сторона её лица; на левой же стороне отвратительный келоидный рубец, подёргиваемый неправильно и не везде сросшимися мимическими мышцами, мерзко изгибался, превращая улыбку в хищную гримасу. Вэйнз много репетировала перед зеркалом, пыталась научиться улыбаться одной только правой стороной лица, дабы гадкий шрам оставался неподвижным, но не много преуспела в этом: любая мимическая активность на её лице выглядела откровенно жутко, и потому она со временем приучила себя вовсе не реагировать мимикой на происходящее вокруг, сохраняя на лице мину нейтрального безразличия.

     — Тебе по-прежнему пришлось бы изображать оживший манекен, чтобы не пугать окружающих, — добавила Гэл, как будто прочитав мысли Вэйнз.

     В ответ Вэйнз вдруг захотелось сказать Гэл слова благодарности, сказать что-то приличное случаю, но она не смогла подобрать нужных слов. Всё, что приходило ей на ум казалось неуместной банальностью и фальшивкой. Она было построила в уме короткую фразу и уже разомкнула губы, чтобы произнести задуманное, но быстро поняла, что и это будет не то. Тогда она сомкнула губы и неожиданно для себя самой расплакалась. Крупные мутные капли выступили в уголках её глаз и медленно покатились по щекам. При этом одна капля скрылась под маской, тут же отреагировавшей коротким звуковым сигналом.

     — Э, так дело не пойдет, сестрица… — Гэл подошла к Вэйнз и, взяв со стола салфетку, быстро промокнула выступившие у неё слезы. — Не надо заставлять нервничать нашу машинку, — делано сердитым баритоном добавила она, при этом тепло улыбнувшись. — Договорились? — Гэл достала новую салфетку и вручила Вэйнз.

     Шмыгнув носом, Вэйнз согласно кивнула.

     Сидевшая рядом Дафф опустила широкую тёплую ладонь на выпроставшееся из-под бежевого халата колено Вэйнз; грубые пальцы успокаивающе-нежно погладили тёмную кожу.

     — Кстати, Дафф, — обратилась Гэл к мужчине, — ты ещё не говорила Вэйнз о Чеин?

     — Нет, — покачала головой Дафф. — Думала отложить до завтра…

     — О ком это, Даффи? — шмыгнув ещё раз носом, спросила Вэйнз. — Что за Чеин?

     — Так зовут нашу вчерашнюю знакомую, — успокаивающе сказала ей Дафф. — Ты главное не волнуйся… Она на нас не в обиде…

      

     Базис: конец частной собственности

      

     Ко времени, когда частнособственнические отношения окончательно исчезнут, исчезнут и те человеческие качества, что веками неизменно передаются из поколения в поколение: накопительство, хищничество, мещанская «домовитость», пиетет к частной собственности…

     Это неизбежно отразится на отношениях между людьми. Формы семьи; взаимоотношения полов; отношения между родителями и детьми; отношения между представителями разных поколений… — всё это изменится.

     В конечном итоге изменится и то, что сегодня принято называть термином «государство». Государство перестанет быть тем, чем оно является сегодня, ещё раньше, до того, с начала социальных преобразований. Когда же окончательно будут упразднены остатки зла, именуемого «частной собственностью», государство станет ненужным — сольются воедино пути научных социалистов и анархистов — наступит новое время — время подлинной свободы.

     Исса Иблисс, «Базис»

      

     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

      

     Мегамашина — это то, что довлеет над человеком. Это — жестокий, уродливый механизм. Это — ожесточающий и уродующий механизм. Это механизм, превращающий человека в винтик, в пружину, в ремень передачи, в смазывающую слизь, в дым, что вылетает из трубы в чёрное небо. Человек для мегамашины — ресурс, средство, расходный материал. Ей безразличны желания и стремления людей, как безразлично мельничным жерновам внутреннее содержание перемалываемых в муку зёрен.

     Вы — ничто для этого механизма.

     Аль'Лесса Кит, «Мегамашина»

      

     Интерлюдия. Выбор любви

      

     — Мама… — в высоких дверях кабинета появилась совсем юная девушка в кадетской парадной форме с нашивками Южной Школы.

     — Входи, Джелис! — андрогин в мундире генерала небесной милиции встала из-за стола и уверенным шагом направилась навстречу. Посреди комнаты они сошлись, и генерал заключила дочь в объятия.

     Уткнувшись лицом в шею Первой матери, Джелис всхлипнула. Мать ласково погладила её по голове, тихо приговаривая:

     — Ну, ну… не плачь, девочка моя, не плачь… не надо…

     — Но, мама! — сквозь слёзы произнесла Джелис. — Как она могла! Как она могла так с нами поступить! Как она могла так…

     — Тихо… тихо, милая… — андрогин в генеральском мундире нежно поцеловала Джелис в лоб. — Это был её выбор. Она отказалась от нас. Она больше не часть Семьи, не одна из нас…

     — Но, ведь я её так… так любила…

     — Ну, — мать тяжело вздохнула, — а она, по-видимому, больше любит наших врагов… врагов Неба и Семьи… — Сказав это, она тихонько отстранила дочь, продолжая крепко держать её за плечи, и посмотрела ей в глаза: — А что ты?

     Джелис смахнула руками с глаз мутные солёные капли и уставилась на мать:

     — А что я?

     — Ты ведь любишь меня, нашу Семью, наше Небо?

     — Да! — Джелис быстро кивнула. — Люблю.

     — Вот и хорошо, милая. Вот и хорошо, — сказала генерал и Первая мать. — Но тебе придётся это доказать…

      

     Интерлюдия. Инфильтрация

      

     — Ты уверена, что ей можно доверять? — спросила Селен, глядя на одиноко стоявшую у самого края воды фигуру в лёгком голубом плаще.

     Они её сразу узнали, несмотря на разделявшее их расстояние — около сотни метров, — едва закончился тянувшийся справа ряд молодых деревьев и машина выехала на открытый участок дороги, с которого хорошо просматривался берег.

     — Нет. Конечно, нет, — ответила Келли. — Мы не можем быть до конца уверены ни в ком… Но она — наша подруга, мы знаем её и лучше других сможем распознать обман… Понимаешь?

     — Да, конечно… понимаю, — согласилась Селен.

     В месте, где они договорились встретиться, дорога, тянувшаяся вначале вдоль набережной, спускалась почти к самому берегу озера.

     На небольшой, окружённой низким зелёным кустарником площадке был припаркован автомобиль. Чуть в стороне от автомобиля стояла Джелис, высокая, аристократически утончённая.

     Она обернулась на звук приблизившегося транспорта и приветливо помахала рукой. Келли и Селен поприветствовали её в ответ.

     — А вот и наша Первая! — громко и весело пробасила Селен, едва дверь автомобиля сдвинулась в сторону.

     — Здравствуй, Седьмая! — радостно приветствовала её девушка, направляясь к машине.

     — Джелис!.. — Келли обошла автомобиль и, опередив Селен, первой обняла подругу.

     — Келл… о, Келл! — Джелис заключила андрогина в крепкие объятия. — Как я соскучилась по тебе! И по тебе тоже, конечно! — Джелис освободила Келли из объятий и обняла подошедшую Селен.

     Кряжистая, широкоплечая молодая мужчина аккуратно обняла подругу.

     — Да уж, никакая видеосвязь не заменит настоящего, живого общения! — заметила Селен. Прижав Джелис чуть сильнее, мужчина приподняла её над землей и, обернувшись по кругу, поставила на прежнее место.

     — Я очень, очень рада вас видеть! — сказала Джелис, когда оказалась на своих ногах. — И вообще за вас двоих… — добавила она, улыбнувшись. — Вы — замечательная пара!

     — Спасибо, Джел! — поблагодарила Келли и быстро взяла за руку Селен. — Ты не первая, кто говорит нам об этом. Так ведь? — обратилась она к подруге?

     — Да, — подтвердила мужчина, — так и есть. Все, кроме твоих родителей…

     — Что, не одобряют? — спросила Джелис.

     — Не одобряют, — подтвердила Келли. — Они — консерваторы и считают, что андрогин не нуждается в мужчине…

     — Но ведь вы всё равно вместе.

     — Да. И пошли они к паукам и крысам!

     Тонкие пальцы Келли крепче сжали широкую и крепкую ладонь Селен. Она с нежностью взглянула на мужчину и перевела взгляд на Джелис:

     — А что у тебя, Джел? Ты с кем-то встречаешься?

     Девушка пожала плечами:

     — Нет. Никто из тех, кто крутятся вокруг Семьи, мне неинтересны…

     — Понимаю тебя…

     — Элвин раньше меня увидела всю суть этого змеиного клубка… потому и спустилась вниз…

     — И правильно поступила! — заметила Селен.

     — Да… — согласилась Джелис, — правильно.

     — Сестра связывалась с тобой? — спросила Келли. — Тебе известно, что с ней?

     Джелис покачала головой:

     — Нет. Совершенно ничего.

     — Ты из-за неё решила присоединиться к организации? — задала прямой вопрос подруга.

     Последовала пауза. Джелис некоторое время молча смотрела на озеро. Вдали, низко над водой летали белые птицы, время от времени выхватывая из воды мелких рыбёшек; вверху над озером медленно клубились прозрачные облачка; противоположный берег виднелся сквозь дымку: несколько отстоявших друг от друга на приличном расстоянии особняков смотрелись как игрушечные в окружении домиков поменьше, рощ и лужаек; ещё дальше возвышались поросшие лесом холмы, в ущельях между которыми там и сям стояли редкие многоэтажные башни. Солнце светило ярко, но свет его падал уже с западной части купола — близился вечер.

     Помолчав, Джелис, пожала плечами, как-то неуверенно кивнула и сказала:

     — Да.

     Келли и Селен переглянулись, после чего мужчина положила ладонь ей на плечо и мягко сказала:

     — Не волнуйся, Джел… мы с Келл на твоей стороне.

     — Мы были не просто близки… — отстранённо, словно, не заметив слов Селен, продолжала Джелис. — Мы с Элвин были вместе… понимаете? — она посмотрела на подруг. Глаза её блестели.

     — Конечно, — ответила ей Келли, — мы тебя понимаем, сестра… С Элвин всё хорошо… — осторожно добавила она.

     — Что?! Вы с ней?..

     — Нет-нет, — покачала головой Келли. — Мы с ней никак не пересекались. Но Селен знает одну бесполую… в общем, они с Элвин…

     — Знакомы?

     — Триумвиры, — сказала Селен. — Я не должна тебе этого говорить, но хочу, чтобы ты знала: с Элвин всё хорошо. Она по-прежнему в Тире… Элвин — одна из лучших в боевой ячейке.

     — Что ж… — Джелис улыбнулась сквозь слёзы. — Я рада за неё. Главное, что она жива и счастлива.

     — Ты не… — начала неловко Селен, но Джелис её оборвала:

     — Нет! Я за неё искренне рада! Очень хочу увидеть её… но… я всё понимаю… Главное, что у неё всё в порядке и она счастлива. Не думаю, что мне стоит навязываться… — Джелис поежилась и передёрнула плечами, будто замерзла. — Придёт время, увидимся, а пока… — она взглянула на Селен. — Не говори ей про меня. Ладно?

      

     Глава девятнадцатая. Декархион

      

     Взмах Крыла Птицы стояла перед обзорным окном в носовой части яхты и смотрела на приближавшийся остров.

     Накрытый прозрачным куполом серебристо-жёлтый диск впереди, казалось, парил в воздухе. Удерживающие небесный остров нити — толщина их чуть более полуметра — ярко блестели на солнце и были хорошо видны, но на фоне острова казались не имевшей к нему отношения мелкой деталью. Взмах Крыла Птицы, конечно же, знала о том, что без нитей остров тут же рухнет вниз и, разогнав укутывавшую планету облачную Завесу, ударится о воды океана, и тем вызовет цунами… но, всё равно, разум отказывался придавать значение ничтожным на вид нитям и воспринимал остров как парящий посреди неба пятнадцатикилометровый полупузырь. Нити тянулись вдаль, к тонким иглам башен, до каждой из которых от острова было около пятисот километров. В Южном Среднем Поясе планеты такие острова располагались по одному на квадрат, а не архипелагами, как в зоне Экваториального Кольца или в полярных областях, а это значит, что до ближайшего из островов отсюда было не менее тысячи километров лёту. Тихое место.

     — Как скоро мы пристанем? — спросила Взмах Крыла Птицы квестора по имени Нальт Фатис.

     Квестор стояла немного в стороне, так, чтобы не мешать консулу наслаждаться видом из огибавшего её полукругом обзорного окна.

     — Через восемнадцать минут, моя госпожа, — ответила квестор.

     Консул слегка кивнула и некоторое время в молчании рассматривала остров. Стоявшие позади квестор, телохранительницы и прислуга — всего пять человек — не нарушали повисшей на палубе тишины.

     В помещении было светло ровно настолько, насколько хватало света от обзорного окна и десятка небольших округлых иллюминаторов по бокам яхты. Прямые солнечные лучи проникали на палубу только с одного — правого — борта и лежали на полу полуметровыми эллипсами; над обзорной площадкой, где стояла Консул, нависал выступавший вперёд массивный нос яхты, закрывая площадку от солнца и тем создавая наилучшие условия для наблюдения. Консул любила проводить здесь время: обычно бóльшую часть полёта она сидела в стоявшем рядом — в двух шагах позади — плетёном кресле и что-нибудь читала или слушала музыку, вытянув вперёд изящные длинные ноги и сложив в задумчивости руки на груди. Сейчас, когда она стояла в нескольких сантиметрах перед прозрачным как воздух стеклом и разглядывала медленно увеличивавшийся в размерах диск, лежавший несколько ниже полёта яхты, поза её была проста и вместе с тем величественна. Падавший из окна свет делал её одежды слегка прозрачными, повторяя в малейших деталях контуры безупречного тела. На консуле были длинные белые одежды, подпоясанные широкой голубой лентой; аккуратная золотая диадема — символ высшей планетарной власти — поблёскивала в ниспадавших волнами на хрупкие плечи каштановых волосах; в левой руке консул держала терминал в виде пергаментного свитка. Как то и полагалось одной из Десяти, Взмах Крыла Птицы была неотразимо прекрасна. На всём, к чему она прикасалась — от одежды, что была на ней, до пола под её ногами и самогó воздушного судна, на борту которого она находилась — лежала печать высокого искусства и высоких технологий; всё, что её окружало, создавалось, чтобы служить антуражем, достойным высочайшей персоны — одной из Десяти декархов — равных друг другу соправительниц Т'Эрары.

     — Мы прибываем последними? — наконец снова заговорила она, обращаясь к квестору.

     — Нет, моя госпожа. Консулы Ветерок и Шум Листвы ещё в пути и прибудут примерно через семьдесят минут и через час.

     — Что же, тогда мы с вами сможем немного прогуляться по острову перед началом… Что скажете, Нальт, вы ведь составите мне компанию?

     — Конечно, моя госпожа.

     — Вот и отлично! — она отвлеклась от острова и взглянула на квестора вполоборота. — Мне нравятся острова средних поясов, — добавила она, снова отвернувшись.

     — Внутри купола будет немного прохладно, — заметила квестор. — Пятьсот пятнадцать — пятьсот восемнадцать градусов. Вам стоит одеться теплее, моя госпожа…

     — Да, конечно, Нальт, — согласилась консул. — Идёмте, поможете мне! — Она отвернулась от окна и энергичной лёгкой походкой прошла через затенённую палубу в направлении лифта.

     Войдя в кабину, Взмах Крыла Птицы подождала Нальт Фатис и, когда квестор вошла следом за ней в лифт, приказала кабине отвезти их в её покои.

      

     Стояла середина летнего дня. Приятно влажный воздух чудесно пах хвоей и водорослями. Солнечные лучи, обильно заливавшие остров и не оставлявшие места теням, почти не согревали. Нальт Фатис оказалась, как всегда, права: стоило одеться потеплее, и лёгкий плащ оказался совсем не лишним.

     Пространство под куполом выглядело пустынным и безлюдным. Пресное озеро в центральной части этого автономного мирка занимало треть всей подкупольной площади. Озеро окружали невысокие поросшие хвойным лесом холмы, над которыми то и дело взлетали стайки мелких крикливых птиц, по-видимому, спугиваемые местными хищниками, тоже мелкими и для человека неопасными (как сообщалось в реестре острова, самыми крупными животными здесь были зайцы и лисицы). И ни единого человека вокруг! Если бы не острые белоснежные шпили замка в паре километров от места, куда вышли консул и квестор, можно было бы запросто представить, что остров необитаем. Остров и был необитаем: кроме скрытого теперь за холмами порта, резиденции Десяти — белоснежного замка на берегу озера — и связывавшей их прямой дороги, никаких других дорог, мостов, набережных, улиц с домами здесь не было. Только редкие выложенные диким камнем тропинки змеились среди приземистых елей и пихт, спускаясь с холмов к каменистому берегу и растворяясь в нём.

     По одной из таких тропок, начинавшихся у самой небесной пристани, Взмах Крыла Птицы и Нальт Фатис вышли в это пустынное место, на пропахший водорослями и сосновой смолой берег. Не наугад, конечно, — предусмотрительная квестор заблаговременно изучила карту острова и предложила консулу несколько наиболее интересных, по её мнению, маршрутов, из которых консул выбрала этот.

     Прежде чем оказаться на берегу, они обогнули несколько холмов, прошлись мимо тёплых источников, вдоль быстрого ручья и под живописным водопадом, и только через полтора часа вышли к озеру.

     Покидая порт, Взмах Крыла Птицы приказала начальнику личной охраны проследить за тем, чтобы во время прогулки их с квестором Фатис не беспокоили. Офицер, уже ознакомленная с намеченными квестором маршрутами, уточнила: который именно консул выбрала и, получив ответ, салютовала.

     С той минуты, как они с Нальт вошли в лес и до момента, когда оказались на берегу, единственными живыми существами, кого они видели, были птицы, пара белок и заяц. Взмах Крыла Птицы тогда пошутила, что за всё время им не попалось на глаза ни одной лисицы. «Похоже, охрана постаралась…» — сказала она Нальт Фатис, на что квестор, заглянув в свой терминал, ответила, что так и есть. «Желаете видеть лисицу, моя госпожа?» — спросила квестор. «Ну, уж нет! Пусть оставят животных в покое!» — махнула она рукой.

     Выйдя на берег озера, они неспешно двинулись к белоснежному замку и через четверть часа были в резиденции, где уже собрались девять консулов. Прибывшая часом ранее Шум Листвы была последней из Десяти, и теперь все они ждали только её.

     Кое-кого из Десяти раздражало то, что пришлось ждать Взмаха Крыла Птицы, но ни у кого не возникло подозрений…

     …Во всяком случае, таких подозрений, каких следовало бы опасаться.

     Они не могли рисковать. Нальт не доверяла некоторым из окружения консула и одной из тех, кому она не доверяла, была начальник охраны. По этой причине и было разыграно представление с прогулкой.

     Час назад, когда тропинка привела их к ручью, они, наконец, смогли говорить, не опасаясь, что разговор будет подслушан и записан людьми из охраны.

     Ирония ситуации заключалась в том, что в VI веке — веке высоких технологий, ей, одной из Десяти, человеку, обладавшему высочайшей властью на планете, приходилось прибегать к столь простым уловкам, как шум ручья или водопада. Ничего не стоило включить генератор фонового шума с «глушилкой» радиочастот и говорить свободно, если бы не одно но: это вызвало бы подозрения. Потому и пришлось придумать что-то вроде прогулки в холмах. Тем более что сама по себе такая прогулка ни для кого из близкого окружения консула не выглядела чем-то странным: все — и охрана в первую очередь — знали о том, что Взмах Крыла Птицы и её квестор — любовницы. Поэтому разговор у ручья, во время которого их губы соприкасались (еще одна предосторожность, цель которой: обмануть способные читать по губам программы) не выглядел подозрительным…

      

     — Твои сёстры нашли решение? — тихо спросила Взмах Крыла Птицы, нежно проведя влажными от поцелуя губами по щеке Нальт Фатис и коснувшись в конце мочки уха любовницы.

     — Да, моя госпожа…

     — Перестань… не называй меня так! Хотя бы сейчас…

     — Да, Алесса, — назвала Нальт её по настоящему имени. — Это новая для нас технология… — Говоря это, Нальт сгребла хрупкую фигурку консула в объятия, почти полностью скрыв её в складках своего плаща-мантии.

     Нальт, бывшая, как и Взмах Крыла Птицы, и большинство других консулов, квесторов и проквесторов, андрогином, сильно походила на мужчину: была на голову выше консула и вдвое шире её; ко всему голова Нальт всегда была наголо обрита, что особо подчеркивало мужественность образа квестора.

     — Об этой технологии много говорили, — продолжала Нальт нашёптывать на ухо любовнице, — но до последнего времени не было сделано никаких серьёзных шагов…

     — Постой! — оборвала её Взмах Крыла Птицы. — Ты говоришь о микро-технологии Древних?

     — Да, — подтвердила Нальт.

     — И как это нам поможет?

     — Идём! — Нальт взяла её за руку. — Дойдём до водопада, и я тебе покажу…

      

     Обычно Собрания Десяти или Декархионы проходили открыто и торжественно и широко освещались небесными СМИ. В обстановке всем известных резиденций на особых правительственных островах среди густонаселённых архипелагов зоны Экваториального Кольца устраивались настоящие шоу, привлекавшие внимание большинства небожителей. Помимо консулов на таких Декархионах присутствовали до сотни преторов — подчинённых консулам представительниц второго уровня планетарной власти, квесторы, проквесторы и почётные гости — генералитет, учёные, знаменитости и просто представительницы благородных Семей. Такие мероприятия были демонстрацией не только высшей власти на планете, но и новейших достижений Т'Эрарской Цивилизации в областях науки, культуры и искусства и, конечно же, достижений военных, репрессивных и манипуляционных.

     Декархионы были квинтэссенцией всего того, против чего отчаянно боролись иблиссиане, анархисты, изгои и другие революционеры, объявлявшие Небо и его жителей паразитами и своими классовыми врагами. Вместе эти революционеры, вопреки всем своим политическим разногласиям, были объединены в международную организацию — Интернационал.

     В прошлом, в первые века Новой Эры, постановления Декархионов признавались не только Верховным Законом, но и почитались священными — были выражением «воли богов». Со временем, когда с развитием науки и технологий религиозно-мистическое сознание небесных жителей сменилось, по большей части, атеистическим, исходящие от Десяти директивы утратили прежнюю сакральность. Но, как и раньше, неисполнение или саботирование этих директив каралось лишением чина, состояния и смертью, и не важно, были эти директивы приняты открытым или тайным (как в этот раз) Собранием Десяти, как и пятьсот лет назад, решение Декархиона оставалось «решением богов».

     Декархион, на который Десять собрались в этот раз, отличался от традиционных шоу. На него не были приглашены посторонние; не было журналистов, не было поющих, танцующих и кривляющихся в кино и на театральной сцене дорогостоящих проституток; не было даже банкиров, промышленников и прочих учредителей. Декархион был тайным и присутствовать на нём было дозволено лишь нескольким посвящённым в дело — тем, кому вскоре предстояло стать непосредственными исполнителями постановлений Десяти — и более никому. В этот раз за закрытыми дверями, в обстановке строжайшей секретности решалась судьба большей части населения планеты — тех, кто жили внизу, под Завесой.

      

     В залитой солнечным светом просторной белой зале было тепло и свежо. Свет проникал из множества арок-окон и накрывавшего всё помещение прозрачного купола. Воздух ненавязчиво пах лесом — целым букетом разных деревьев, цветов и растений — с нотками моря и пряностями. Слабый, едва ощутимый бриз, производимый скрытыми от глаз машинами системы микроклиматического контроля, призванный создавать у находившихся внутри залы ощущение открытого пространства, то и дело менял направление. Посреди залы, прямо под куполом, по кругу были расставлены десять одинаковых белых кресел, выполненных в подчёркнуто-минималистичном стиле с преобладанием простых линий и форм и выглядевших при этом крайне удобными. Над центром получившегося круга, в трёх метрах от пола, завис удерживаемый невидимыми глазу тончайшими нитями шарообразный предмет, тоже белого цвета, с множеством подвижных стеклянных зрачков-объективов — регистратор — неотъемлемый элемент интерьера при проведении всякого Декархиона (даже тайного). Всё происходящее в зале будет зафиксировано и сохранено в виде голограммы с полным звуковым сопровождением и передано в особый архив с пометкой «секретно»; материал этот будет доступен только действующим десяти консулам и их будущим преемницам. Кроме кресел и регистратора в зале не было ни единого предмета: ни роскошной мебели, ни расставленных по всему дворцу скульптур, ни картин, ничего, что могло бы отвлечь. Совершенно ничего. Только белые стены и колонны да пять высоких дверей, у которых не стояли, как в других помещениях резиденции, бойцы охраны (охрана, конечно же, была, но по другую сторону). Помещение было надёжно изолированно от проникновения извне посторонних звуков, равно как и всё сказанное внутри этого помещения гарантированно не могло быть ни кем и ни чем услышано. И это касалось не только звуков. Во избежание прослушки, все радиочастоты, кроме правительственной, на которой работали терминалы консулов и регистратор, были надёжно блокированы помехами. Обстановка полной секретности.

     Когда отворились створы одного из пяти величественных порталов и в залу стали входить прекрасные существа, — тела их были настоящими произведениями медицинского и косметического искусства, — не прозвучало традиционных для предстоявшего события торжественных звуков Небесного Гимна, не встали со своих мест преторы и приглашённые; ничего из того, что приличествовало началу Декархиона, не произошло. Десять андрогинов в золотых диадемах и длинных одеждах, красотой подобные прекраснейшим из женщин, группками по две и по три неспешно прошли в центр залы и расселись в креслах, продолжая оживлённо разговаривать между собой, что-то обсуждать и даже спорить. Отдельной группкой вслед за консулами в залу вошли допущенные на заседание преторы и несколько военных и милицейских чинов, — всего около двадцати человек, — после чего двери закрылись. Группка допущенных на заседание разделилась: преторы встали на свои места позади и справа своих консулов, а высокопоставленные офицеры остались стоять в стороне, выстроившись в шеренгу вдоль одной из стен.

     — Ну, что, — громко спросила одна из Десяти по имени Ветерок, — кто на этот раз будет председательствовать?

     — Пусть Радуга! — сказала консул по имени Утренняя Звезда. — Её очередь.

     Собравшиеся одобрительно закивали, призывая к председательству Радугу — андрогина в голубом платье, на вид которой можно было дать не более двадцати пяти лет, а на самом деле старейшую из консулов, возраст которой давно перевалил за полторы сотни.

     — Прошу тишины! — встав с места, произнесла Радуга. Она прошла немного вперёд, к центру образованного сидящими круга, встав почти под регистратором. Разговоры стихли. — Все мы знаем, для чего здесь собрались, — продолжила она. — Та проблема, которую мы должны сегодня обсудить, назревала давно, и мы реагировали на неё… Но, как оказалось, этого недостаточно… — Радуга окинула собравшихся взглядом. — Сегодня мы должны определиться с решением проблемы. Решением, возможно, непопулярным, возможно, способным вызвать недовольство жителей Неба… Но, как бы там ни было, нам придётся с этим разобраться… Предпринимаемые сегодня меры неэффективны, — твёрдо сказала Радуга, после чего добавила: — Это моё личное мнение, но я уверена, что большинство из нас думает так же. — (Некоторые из консулов при этих словах Радуги согласно покивали.) — А это значит, пришло время изменить ставшую уже привычной тактику… Насколько мне известно, у некоторых из нас есть предложения по решению главной на сегодня проблемы Неба — проблемы революционеров. Давайте же выслушаем эти предложения! — Консул обвела взглядом сидевших кругом соправительниц. — Декархион инициировала Красота Мира. Предлагаю ей и выступить первой. Красота Мира?..

     — Спасибо, Радуга! — поблагодарила, вставая с места, Красота Мира и прошла в центр круга.

     Консул по имени Красота Мира была смугла, невысока — ростом всего около ста пятидесяти сантиметров — и миниатюрна как девочка-подросток с обманчиво наивным девчоночьим личиком в обрамлении волнистых белокурых волос. Она была мила. И не просто мила, а мила агрессивно — мила настолько, что могла использовать — и использовала — это своё качество как оружие. Настоящий возраст этой «девочки-подростка» составлял восемьдесят девять лет и последние сорок четыре она была одной из Десяти.

     — Вначале хочу поблагодарить вас за то, что согласились собраться тайно! — заговорила Красота Мира своим «детским» голоском, неспешно поворачиваясь по кругу и глядя на каждую из декархов. — Этого требует необходимость сохранения в тайне всего того, что я намерена здесь вам сообщить, а также, возможно, того, что будет сказано вами…

     — Это все здесь понимают, — бесцеремонно заметила с места Шум Листвы. — Давай уже к делу! Выкладывай, что ты задумала, Красота!

     — Да, давай, милочка! Не томи! — поддержала Шум Листвы Захватывающая Дух Высота.

     — Шум Листвы и Захватывающая Дух Высота! Прошу вас, не устраивайте балаган! — встав, вмешалась Радуга, к тому моменту уже вернувшаяся на своё место. — Продолжай, — сказала она, обращаясь к Красоте Мира, и снова опустилась в кресло, заложив изящно ногу на ногу.

     — Хорошо, — мило улыбнулась «девочка». — Я предлагаю устроить войну. Как вам такое предложение?

     — Хорошее предложение! А зачем?

     — А вот это я и хотела бы вначале объяснить, Шум Листвы… — спокойно ответила Красота Мира и, выдержав короткую паузу, как будто ожидая очередной реплики от смотревших на неё со всех сторон консулов, продолжила: — Пара слов о ситуации… Думаю, для вас не будет новостью, если я скажу, что Поверхность перенаселена… На сегодняшний день население Каата, Кфарской Империи, Великого Севера и Южного Союза или Конфедерации составляет… — Она коснулась указательным пальцем правой руки широкого кольца обсидианового цвета на указательном пальце левой и над кольцом развернулся голографический экран, бросив взгляд на который, Красота Мира сообщила: — …сорок два миллиарда двести двадцать один миллион восемьсот девяносто семь тысяч. При этом более трёх четвертей от этой численности, а именно тридцать два миллиарда девятьсот девяносто пять миллионов шестьсот тысяч приходится на Великий Север и Южный Союз… восемнадцать с половиной миллиардов — Юг и четырнадцать с половиной миллиардов — Север, соответственно. — Она убрала палец от кольца и голограмма исчезла, после чего, заложив руки за спину, стала прохаживаться по кругу. — Это — огромная нагрузка, — продолжала Красота Мира, — не только на экономику, но и на саму нашу планету. Т'Эрара не резиновая… Вот уже две сотни лет мы предпринимаем тщетные попытки излечить планету… С парниковым эффектом не справляется даже Завеса… средняя годовая температура растёт… к тому же Великий Север, несмотря на перенос крупного производства на южный материк, продолжает негативно влиять на ледниковую шапку… четырнадцать миллиардов ртов нужно кормить… даже без энергоемких производств, одни только пищекомбинаты и текстильные фабрики наносят ощутимый урон ледникам. Мы сгустили Завесу над полюсами, но океан всё равно греется… А между тем, с достигнутым на сегодня развитием в области производства для обеспечения нужд Неба с его двухсотвосьмидесятимиллионным населением достаточно будет двух-трёх миллиардов на обоих материках…

     — Всё это нам известно! — Консул Горная Река обстоятельным тоном перебила Красоту Мира. — Но ты сказала о войне… — Горная Река смотрела на «девочку» с плохо скрываемым снисхождением. — Ты предлагаешь войну в качестве средства по сокращению населения, так?

     Вопрос буквально вертелся на кончике языка каждой из соправительниц, поэтому председатель лишь строго посмотрела на Горную Реку, но не стала делать ей замечаний.

     — Да, — ответила Красота Мира.

     — Но война сама по себе затратна… — заметила тогда Утренняя Звезда. — Одним из результатов военных действий неизбежно станут техногенные катастрофы, которые будут способствовать нагреванию планеты… Кроме того, нижние страны будут вынуждены производить оружие и это тоже, следует заметить, не улучшит экологическое положение…

     В ответ «девочка» слегка кивнула и развела руками.

     — Это будет временный всплеск, — сказала она, тепло посмотрев на Утреннюю Звезду, — за которым последует спад. И, — она снова посмотрела вокруг, — хочу сразу обратить ваше внимание на то, что я вовсе не предлагаю сокращать население до нескольких миллиардов. Я вообще не о сокращении собираюсь здесь говорить…

     — Тогда, о чем же? — сплетя руки на груди и слегка откинувшись на спинку кресла, поинтересовалась у неё Утренняя Звезда.

     — О проблеме, грозящей в скором времени выйти из-под нашего контроля… — ответила ей «девочка». — О так называемом Интернационале и о возрастающей популярности входящих в него экстремистских леворадикальных организаций. Причём популярность эта возрастает не только на Поверхности, но и здесь, на Небе… Именно по этой причине я и предложила собраться тайно…

     — Подожди… — сказала Взмах Крыла Птицы. — Ты начала с перенаселения и необходимости войны, а теперь говоришь о левых настроениях… Проясни, пожалуйста, связь первого с последним.

     — Связь в том, — Красота Мира обернулась на месте, так как Взмах Крыла Птицы находилась в тот момент позади неё, — что, с постоянным ростом населения городов, растёт и прослойка рабочих, которая является благоприятной средой для этих самых левых настроений. Именно из этой прослойки регулярно пополняются ряды террористов — всевозможных «боевых бригад» иблиссиан, анархистов и прочих… В Кфаре это «Пот и кровь», в Каате — «Справедливость», на Севере — «Молот гнева» и «Эксплуатируемые», на Юге — «Солнце для всех!»… С каждым годом это отребье становится всё популярнее. Дошло уже до того, что террористы стали просачиваться в ряды полиций и спецслужб Поверхности… и не только Поверхности… Так называемая партизанская война на сегодня стала проблемой номер один в мегаполисах и агломерациях Юга и Севера и если в самое ближайшее время не предпринять против этой заразы радикальных мер, в скором будущем мы получим всеобщую пандемию…

     — Ты хочешь сказать «мировую революцию», о которой так много говорят иблиссиане? — уточнила Весенний Дождь — консул в светло-зелёном платье, подпоясанная широкой золотой лентой.

     Весенний Дождь была светлокожей и черноволосой. Большие светло-серые глаза её смотрели всегда холодно; она была высока и изящна, несмотря на свой возраст, который на тот момент составлял: сто шестьдесят один год (из всех консулов старше Весеннего Дождя была только Радуга, на четыре года). Весенний Дождь славилась своим скверным характером, пристрастием к экстремальным видам спорта и оргиям. С Красотой Мира у неё были слегка натянутые отношения из-за ссоры двадцатилетней давности, произошедшей, когда те были в одной постели.

     — Можно сказать и так, если выражаться языком этой коммунистической сволочи, — подтвердила «девочка».

     — У меня вопрос… — Дыхание Жизни — самая молодая из консулов, не так давно (всего четырнадцать лет назад) ставшая одной из Десяти — посмотрела на председателя.

     — Пожалуйста, Дыхание Жизни… — кивнула ей Радуга.

     — Почему, всё-таки, именно война? Зачем разыгрывать подобные спектакли? Не лучше ли сократить избыточное население путём реформ? Это, во-первых. И, во-вторых, как именно ты предлагаешь всё устроить? Люди не пойдут вот так, ни с того ни с сего друг друга убивать.

     «Девочка» внимательно выслушала соправительницу, с которой они могли бы сойти за мать с дочерью или за старшую и младшую сестёр; когда та закончила, она мило улыбнулась и заговорила своим девчачьим голоском со свойственной юным девушкам беззаботностью, словно речь шла о развлечениях с подругами и планах на вечер, а не о том, как развязать войну, в которой должны погибнуть миллиарды:

     — Отвечу по порядку, — сказала она. — Почему война, а не реформы? Начну с того, почему война. Война нужна не сколько для сокращения населения… хотя и для этого тоже… сколько для внесения раскола в ряды террористического Интернационала. Именно это — главная цель! Мы должны дать южанам и северянам образ врага, отличный от предлагаемого им коммунистами образа — нас с вами и подчинённых нам правительств… Война — превосходный способ завернуть вправо стремительно левеющее население двух самых крупных стран Поверхности. Собственно же сокращение избыточного населения — следующий шаг, и шаг этот требует дополнительной проработки… Относительно него могу пока сказать только одно: сокращение путём реформ приведёт лишь к усилению тех самых левых, прокоммунистических и анархистских настроений… Любое ухудшение материального положения в рабочей прослойке… или классе, если пользоваться терминологией консула-предательницы Иссы Иблисс, только укрепит симпатии этого стада к экстремистам. Чем хуже это избыточное население будет себя чувствовать в результате реформ сокращения, тем крепче в нём будут позиции левых террористов, и тем наглее и яростнее будут становиться их силовые акции: диверсии на предприятиях, убийства управляющих, полицейских и просто состоятельных, лояльных правительствам граждан. Такая депопуляция превратит партизанскую войну — (это словосочетание Красота Мира произнесла с отвращением) — в революцию. Это касательно первого вопроса. Теперь перейду ко второму: как начать войну?.. Генерал Шейл… — обратилась она к одной из стоявших в шеренге офицеров. — Прошу вас, войдите в круг и изложите Декархиону наш план…

      

     — Как это работает? — спросила Взмах Крыла Птицы, когда они оказались под водопадом.

     — Подожди… сейчас объясню… — Нальт Фатис замолчала, взяв руки консула в свои, и сосредоточенно глядя ей в глаза. В этот момент она быстро пробежалась кончиком языка по нёбу, в определённой последовательности касаясь активных точек внутри ротовой полости, и несколько раз надавила на один из верхних зубов. Спрятанный в зубе контейнер открылся, и Нальт Фатис почувствовала уже знакомый ей медный привкус; вытекший из контейнера гель расползся по подставленному лопаткой языку. Нальт наклонилась к Взмаху Крыла Птицы, приблизив её ладони к лицу и страстно поцеловала её руки… оставив на ладонях и пальцах тонкий слой прозрачной слизи. — Это — механо-гель, — шёпотом сказала она, приблизившись к лицу любовницы, с удивлением уставившейся на свои руки. — Субстанция из миллиардов микромашин, безвредных для биологических организмов… Они запрограммированы проникать в сложные устройства, вроде терминалов и коммуникаторов и вносить некоторые изменения…

     — Какие изменения? — спросила Взмах Крыла Птицы.

     — Детально подробно объяснить не смогу… но, как утверждают наши учёные сёстры, суть в том, что, оказавшись внутри терминала, микромашины на короткое время берут его под свой контроль, отдают нужные команды и после покидают устройство и саморазрушаются.

     Взмах Крыла Птицы снова взглянула на свои руки и пошевелила пальцами.

     — Не беспокойся, — заверила её Нальт Фатис, — для нас эти машины безвредны. — Она приоткрыла рот и показала любовнице язык. Для постороннего наблюдателя это выглядело как кокетство.

     — Да, конечно… — с улыбкой кивнула Взмах Крыла Птицы. — А как они окажутся в терминалах других консулов?

     — Достаточно короткого контакта… обычного рукопожатия. Главное коснуться руки, чтобы машинки имели возможность перебраться по назначению…

     — И всё? — с сомнением уточнила Взмах Крыла Птицы.

     — И всё, — заверила её Нальт Фатис. — Проникновение в личные терминалы Десяти… и в твой тоже — дело трёх-четырёх часов. Ещё несколько часов на создание структур, взлом программного обеспечения и разборку… Загрузка данных на всех устройствах произойдёт одновременно. Это будет поздно ночью, когда я буду рядом… Когда же всё сказанное на Декархионе, станет известным, под подозрением ты окажешься в равной степени с остальными консулами. Они ничего не смогут доказать…

      

     Глава двадцатая. Срочный вызов

      

     Было раннее утро, когда коммуникаторы Келли и Селен принялись в унисон жужжать и издавать тревожные трели.

     Келли проснулась первой, поморщилась, приподнялась над подушкой и одним глазом посмотрела в окно: за окном светало; купол окружили прозрачные перистые облака, сквозь которые только начинали пробиваться первые солнечные лучи. Самого светила ещё не было видно, — его скрывала гряда холмов на восточной оконечности острова, — но красновато-оранжевое зарево над холмами свидетельствовало о том, что солнце выглянет с минуты на минуту. Всласть зевнув и потянувшись, Келли перекатилась к краю кровати и взяла с тумбы продолжавшее вибрировать устройство. Зевнув ещё раз, она всмотрелась в экран.

     — Что там? — проворчала сзади тихим басом Селен.

     — Это координатор.

     — Гм… — послышалось с другого края ложа. Затем последовала короткая возня — это Селен отчаянно боролась с прилипшей к телу простынёй — и через пару секунд комм подруги наконец затих.

     Келли обернулась и вопросительно посмотрела на мужчину.

     — То же самое… — сказала та. — Сообщение от Тарви. Приоритет «наивысший».

     — Обычно она помечает «высоким»… — заметила Келли. — Что ж, ладно, давай сначала моё…

     Усевшись рядом с Селен на ложе, Келли подобрала под себя ноги и, положив рядом комм, нажала нужную кнопку.

     Над кроватью перед ними развернулась голограмма с текстом.

     Прочитав быстро сообщение Келли, подруги открыли другое. Как они и предполагали, Селен получила тот же текст: «Лебединый пруд, в 01:00. Срочно».

     — Наверное, доставка… — вслух подумала Селен.

     — Похоже на то, — сказала Келли. Она взглянула на часы: 36:74. Затем, склонившись над лицом подруги, Келли чмокнула её в нос. — Вставай, надо собираться! Тарви, как всегда, точно рассчитала время.

      

     Через пятнадцать минут, подруги уже ехали в автомобиле к шлюзам, где в одном из ангаров были припаркованы их флаеры. Взяв машину Келли, они вылетели с острова в направлении соседнего архипелага. Флаер быстро набрал скорость, перейдя сначала на сверх- и после на гиперзвук, и уже через семьдесят минут полёта они были в одном из шлюзов острова Клилл-Клотт. Именно на этом острове и находился тот самый Лебединый пруд — одно из условленных мест встречи с Тарви. Здесь они встречались всего пару раз и с довольно большим промежутком во времени (в первый раз — два года назад, во второй — в начале текущего, весной). Тарви как будто держала это место про запас, на всякий случай.

     Во время перелёта они с Селен занимались любовью. Келли любила делать это во время, когда небесная машина несётся на гиперзвуковой скорости над голубовато-белой дымкой навстречу солнцу. При разгоне, тонкие как иглы башни слева и справа вдали как будто начинали медленно двигаться. В такие моменты Келли казалось, будто сама планета резко ускоряет своё вращение. Потрясающее ощущение! А после разгона, испытав приток адреналина, Келли вставала с кресла и упиралась руками в панель-монитор посреди кабины, а Селен обнимала её сзади и они соединялись и вместе отдавались пьянящему чувству полёта.

     В этот раз, в привычный бодрящий коктейль испытываемых Келли ощущений, эмоций и предвкушения новых приключений вмешалось тревожное чувство: ей не давало покоя одно единственное слово в сообщении Тарви. Обычно подобные сообщения содержали только место и время и ничего более. А теперь это дополнительное слово: «срочно»…

     — Как думаешь, что-то случилось? — спросила она Селен, когда они закончили и, расслабившись, полулежали в креслах.

     — Ты про приоритет и срочность?

     — Да.

     — Ну… — мужчина принялась разминать плечи, — если бы случилось что-то экстраординарное, об этом уже было бы известно…

     — А если ещё не случилось, а только намечается?

     — Всего не предугадаешь, — Селен протянула руку через проход между кресел и нежно погладила Келли по запястью. — Скоро всё узнаем…

      

     Они оставили флаер в ангаре небесной пристани и взяли свободный автомобиль. Дорога заняла около двадцати минут.

     Когда автомобиль подъехал к парковой роще, в глубине которой и располагался тот самый Лебединый пруд, где Тарви назначила им встречу, Келли и Селен увидели, как из одной из припаркованных на стоянке машин вышла высокая аристократка в сине-белом костюме из облегавших бёдра и высокую талию брюк и короткой куртки с капюшоном и направилась ко входу в рощу. Не узнать аристократку было нельзя — Джелис Таллед Шейл, их общая подруга по Школе и сестра, курьер организации, как и они сами.

     — Интересно, — заметила Келли, — Тарви вызвала нас троих, или следует ждать ещё кого-то?

     Селен пожала плечами:

     — Странно… — сказала мужчина. Келли вопросительно взглянула на неё и та добавила: — Разве Тарви перестала сомневаться на её счёт?

     — А ты думаешь, Тарви на наш не сомневается?

     Селен покривила губы.

     — Если только совсем немножко, — улыбнувшись, мужчина быстро чмокнула Келли в нос. — Давай её догоним!

     Она добавила скорости: машина загудела чуть сильнее, и Джелис тотчас обернулась, замедлив шаг. Селен посигналила фарами и, опустив стекло, выглянула и помахала подруге рукой. Та её сразу узнала и помахала в ответ.

     — Привет! — сказала девушка, когда Келли и Селен подошли.

     — Привет, сестра! — ответила Келли.

     Они обнялись.

     — Вы тоже получили сообщение? — спросила их Джелис. Подруги согласно кивнули. — Тогда идемте! По дороге поговорим! У нас есть ещё целых семь минут, — с улыбкой добавила девушка. — Я заметила, Тарви никогда не опаздывает…

     — Это точно, — сказала Селен. — Пошли, Первая! — она взяла Джелис под локоть.

      

     Из записок Вэйнз О'Ди́

      

     Меня зовут Вэйнз. Я андрогин, хотя… предпочитаю быть скорее обычной женщиной, чем «представительницей сильного пола». Ну, вы, понимаете, о чём я… Мне сорок девять (да, да, я уже большая девочка!) и бóльшую часть своей жизни я была обычной воровкой, до того, как Подземный Дьявол свёл меня с одним человеком… Её зовут Сарранг, и она изменила мою жизнь.

     Скажу честно, я не знаю, почему Сарранг выбрала меня тогда… (она сказала, что ей нужен человек с моим опытом, но, думаю, это была лишь отговорка) если только… Нет. Подкупить меня возможностью избавиться от уродства… Нет, Сарранг выше этого. Наверное, всё-таки, я чего-то да стою как профессионал.

     Это произошло три года назад. Я тогда была в настоящем дерьме, была сломлена, в отчаянии… Только Дафф удерживала меня от того, чтобы послать на хер всё — весь грёбаный мир — и принять слишком большую дозу чего-нибудь поднимающего настроение, или просто горячую ванну с бритвой… Но, так уж вышло, что в один день на меня свалилось всё сразу: и неприятности (весьма серьёзные: меня угораздило подстрелить полицейскую гадину, и я оказалась в розыске), и возможность стать прежней, и надежда… Я стала одной из сестёр, присоединившись к организации иблиссиан. Я и Дафф, мы вместе.

     С тех пор мы с Сарранг сблизились… как сёстры и как подруги. И не только с ней.

     Вообще, я не должна бы этого писать и, тем более, называть имён, но я уверена в надёжности защиты файла. Никто не узнает о его существовании и не прочтёт его, если я не захочу (по крайней мере, в ближайшие сто лет). Я пишу это для будущего. Уверена, настанет время, когда эти записи окажутся полезны, время, когда историю нашей борьбы станут извлекать по крупицам из наваленных правительственной пропагандой гор лжи и клеветы. Я верю, что это время настанет, рано или поздно. Обязательно настанет!

      

     Думаю, вначале мне следует рассказать о себе.

     Выше я уже назвала свой пол и возраст. Я также намекнула, что мои предпочтения, не то чтобы нетипичны или предосудительны (во всяком случае, в большом городе), но… скажем так, непопулярны. Расскажу об этом несколько подробнее…

     Уже четыре года я живу в моногамном союзе с мужчиной. Дафф, так её зовут. Наши отношения с Дафф таковы, как если бы она тоже была андрогином или мы обе были женщинами. Никто никому не подчиняется (если только это не сексуальная игра, но об этом я не буду писать), никто ни над кем не властвует. Впрочем, так сегодня живёт большинство пар и триумвиратов в городах, часть — открыто, часть — дома, за дверью, когда соседи не видят. Но некоторые всё ещё продолжают (с разной степенью искренности) следовать тупым вековым традициям… Надеюсь, у вас, в будущем, эти глупости уже изжиты, и никто всерьёз не считает определенный набор гениталий аргументом для превосходства.

     В общем, мои взгляды на половой вопрос были достаточно либеральны ещё задолго до моего знакомства с сёстрами (а сёстры известны своей раскрепощённостью) и присоединения к ячейке. Причиной тому — моё происхождение и проведённые в столице Конфедерации детство и юность. А именно: семья, состоявшая из андрогина (моей первой мамы), двух мужчин (одна из которых была моей второй матерью) и одной женщины, и подростковые уличные банды, в которых я приобрела богатый криминальный и, признáюсь, сексуальный опыт. Обе этих составляющих, семья и улица, в равной мере определили мой характер, и годам к пятнадцати я уже была той Вэйнз, каковой являюсь и сегодня… разве что, в те годы я была… скажем, более наивной…

     Семья не была богатой, но и бедной тоже не была. Три моих матери были мелкими клерками, четвёртая работала на фабрике. Я не называю их имён потому, что они вам ничего не скажут: это были обычные люди, ничего не значившие и ничего не решавшие — пыль и смазка на шестерёнках мегамашины… — из таких и состоит наше уёбищное общество. Мы все здесь, под Завесой, ничего не значим. Пока не значим.

     Я получила среднеобщее образование, позволявшее без особых проблем устроиться в какую-нибудь контору с зарплатой в пару сотен эксплор, но карьера офисной служащей была не по мне. Пару сотен я могла легко добыть, просто умыкнув кошелёк у какой-нибудь раззявы. По крайней мере, так мне тогда казалось. Но, попавшись пару раз на карманных кражах и угодив в полицию, я решила, что с этим пора завязывать… я была молода и, как считали многие из моих знакомых, красива… Пришлось расплачиваться с полицейскими самым распространенным способом… Тогда, позволив второй раз себя отыметь, я поклялась самой себе, что больше никогда не попадусь. И не попадалась… пока не оказалась в Тире…

     Случилось это десять лет назад, когда мне пришлось уехать из Энпрáйи. Было тяжёлое для меня время… К тому времени я потеряла всё: деньги, связи… красоту… Как так вышло? — спросите вы. Если не вдаваться в подробности (признаюсь, мне всегда тяжело об этом вспоминать), отвечу: связалась не с тем человеком и поплатилась за это. В общем, моё лицо было обезображено — особая примета, которую трудно скрыть. Из-за неё и попалась. Обчистила квартиру одной богатенькой тирской лоялки и спалилась: меня видела и после опознала её соседка. Так я получила срок. Впрочем, если бы не тюрьма, не знаю, как бы сложилась моя жизнь… Именно там, в тюрьме, я впервые встретила Сарранг… Но, кажется, я отвлеклась… Я говорила о моей юности. Итак, откупившись во второй раз от полиции собственным телом, я решила больше не попадаться…

     В семье, конечно же, не одобряли моего поведения и того, что я «водилась с кем попало». О залётах с полицией матери и их супруги так и не узнали, но и того, что им было известно (мой круг общения и то, что у меня время от времени непонятно откуда появлялись деньги) было достаточно, чтобы всерьёз беспокоиться из-за непутевой дочери. Мне постоянно выговаривали по поводу моего безответственного поведения, напоминали о том, что семья растила меня и вкладывалась в моё обучение не для того, чтобы в итоге я оказалась в тюрьме, что пора бы мне устроиться на работу и всерьёз подумать о личной жизни (в то время я часто меняла подруг, и матери этого не одобряли). Сейчас я лучше понимаю их мотивы: матери переживали за меня и желали мне лучшей участи в меру собственного представления, конечно. Тогда же их опека виделась мне как проявление конформизма и не более того. В четырнадцать лет я ушла из семьи.

     Я устроилась на работу, но не в офис (как я уже говорила, это не для меня), а рабочей на завод, чему родители, конечно же, не обрадовались. Почему? — спросите вы. Зачем идти в рабочие, когда можно сидеть в кондиционируемом офисе в чистенькой блузке и перекладывать бумажки? А затем, что мне были нужны знания, опыт и доступ к специальному оборудованию. Завод, на который я устроилась, производил то, что представляло для меня в то время прямой интерес. Замки, защитные механизмы и всё, что с этим связано. Я без проблем поступила на ученические курсы (пригодился аттестат об образовании) и через четыре декады получила начальный разряд. Я быстро училась потому, что это было важно. Я читала всё, что находила в Сети о замочных механизмах, их типах и об отмычках, изучала электронику и электромеханику. Поначалу мне приходилось туго: ученической стипендии и того, что платили в первый год, едва хватало на еду. Я снимала небольшую комнату в рабочем квартале за деньги, что оставались у меня со времени, когда я промышляла карманными кражами. Но, несмотря на трудности, я не брала денег у родителей. Несколько раз мне всё же пришлось нарушить данное себе обещание, я таки обчистила несколько зазевавшихся лоялок, но то было исключением, а не правилом.

     Со временем мои прежние связи с улицей сошли на нет. Моими любовницами всё чаще становились обычные работяги с завода и иногда клерки из заводской конторы.

     Декада за декадой, сезон за сезоном прошёл год. Я постоянно училась и работала, работала и училась, позволяя себе время от времени короткую разрядку в виде секса. Так прошло четыре года.

     На третий год моей работы на заводе я стала мастером, получила доступ к специальной литературе и право подписки на ограниченную профессиональную периодику. К тому времени у меня сложились дружеские отношения с большинством рабочих в цехе и за его пределами. Меня даже пытались несколько раз завербовать в местный нелегальный профсоюз, что свидетельствовало об особом ко мне доверии (в легальном я, как полагалось, состояла). Но каждый раз я отказывалась. Я честно говорила, что мне не до политики, кроме того, всем была известна моя одержимость постоянным повышением квалификации. Одержимость эта была вполне искренней, и вызывала уважение со стороны других мастеров. Мой отказ воспринимали с сожалением, но никто, как мне кажется, при этом не подозревал меня в лояльности или доносительстве. Мне доверяли. Я была аполитичной, но уж точно не лоялкой. Помимо связей по работе, у меня к тому времени появились и другие связи, за заводскими стенами… То были уже не уличные щипáчки, проститутки и наркодилеры, а профессиональные воровки, работавшие по-крупному. Положение мастера и, не сочтите за хвастовство, личный авторитет в цехе позволяли мне подрабатывать «на сторону». А именно: изготавливать отмычки любого вида и сложности и всё, что требовалось моим знакомым из воровского мира. Разумеется, не забесплатно…

      

     Мне было девятнадцать, когда я уволилась. Думаю, останься я тогда на заводе, рано или поздно меня бы вычислили — служба внутренней безопасности наверняка докопалась бы до моих левых дел и отправила меня на нары. Но я ушла. Причин было две: первая — я достигла ранее поставленной перед собой цели — стала высококлассным специалистом, и вторая — я встретила Хрисс.

     Хрисс была старше меня вдвое. Она была опытной домушницей и обладала настоящим талантом в своём деле. За то время, что мы провели вместе — почти три года, Хрисс многому меня научила.

     Мы обчистили столько квартир, что и не перечесть. Несколько раз даже устраивали своего рода «гастроли» по крупным городам Конфедерации (Авальтáк, Мирт, Новая Террáтта и, конечно же, Тир). Это была та ещё школа! Благодаря Хрисс я стала той, кем стала.

     Семья поначалу не знала о том, чем я занималась. Я не стала им говорить, что уволилась и больше не работаю. Раз в две или три декады я навещала матерей, делала им небольшие подарки или просто давала деньги. Поначалу они отказывались, но я настаивала: «я тоже хочу что-то сделать для вас» — говорила я им. Так продолжалось некоторое время, пока им не стало известно о том, что я нигде не работаю… Они быстро всё поняли. Не чем именно я занимаюсь, конечно, но что это точно незаконно. Откуда ещё у меня могли взяться деньги? Уж наверняка не от торговли собственным телом, — проститутки столько не зарабатывают. В общем, состоялся долгий семейный разговор. Мне в который раз напомнили о моей беспутности, несознательности и нелояльности (да, да, мои родители — те еще лоялки!). Кончилось тем, что я ушла и больше никогда не возвращалась.

     Когда в последний раз я виделась с родителями, мне только исполнилось двадцать. Прошло семнадцать лет, прежде чем я уехала из Энпрáйи, и за все те годы никто из них ни разу не пытался со мной связаться: не было ни звонков, ни сообщений. Оказавшись не лояльной, я перестала быть их дочерью. Периодически я наводила справки: лет так шесть-семь у них всё было хорошо, и семья со стороны выглядела крепкой. Потом они разошлись, вернее, раскололись на две семьи — мои первая и вторая матери стали жить вдвоём отдельно от бывших супругов. Тогда же я попробовала восстановить с ними отношения: позвонила первой маме сама, но та не ответила. Второй матери я звонить не стала.

     Год назад я узнала, что одна из них, моя первая мать, умерла. Возможно, мне стоит попробовать поговорить со второй, но я сомневаюсь: а надо ли? Слишком много прошло времени. Сегодня я уже сама старше, чем была она, когда мы в последний раз виделись. Думаю, мы с ней стали слишком разными и вряд ли поймём друг друга. Пусть Подземный Дьявол даст ей долгих лет жизни.

      

     Глава двадцать первая. Задание

      

     Роща располагалась на окраине небольшого городка, одного из трёх на острове. Со стороны жилых кварталов вдоль границы рощи тянулась извилистая каменная стена, возведённая, по-видимому, для того, чтобы её обитатели — разные мелкие животные не покидали отведённую для них территорию и не гибли под колёсами машин, а также не причиняли неудобств жителям близлежащих домовладений. С другой стороны — со стороны окружавших городок холмов — ограждением служил забор из натянутой меж столбов пластиковой сетки, за которым начинался уже настоящий лес. В роще имелось несколько ухоженных водоёмов с расположенными вокруг них беседками и шезлонгами. Все дорожки здесь были выложены камнем, повсюду виднелись указатели, тут и там попадались уютные закутки с лавочками; на каждой развилке стоял столбик с коммуникатором, где можно было вызвать помощь или навести справки, и нигде — совершенно нигде! — не было ни одной камеры слежения или микрофона. Местные жители — среди них были весьма влиятельные особы — крайне не любили, когда за ними подсматривают или подслушивают. По принятым на этом острове правилам, под наблюдением находились дороги, главные улицы, важные объекты городской инфраструктуры, но не такие места, как это, куда приходят для отдыха, уединения или романтических свиданий. Конечно, здесь можно было встретить парочку прогуливающихся милиционеров, неизменно учтивых и корректных, всегда готовых помочь посетителям или, наоборот, оперативно исчезнуть из поля зрения, но никаких камер или микрофонов! Идеальное место для встречи с координатором.

     Когда подруги подошли к условленной беседке на берегу небольшого пруда с островком, вокруг которого, грациозно изгибая длинные тонкие шеи и пуская по гладкой как зеркало поверхности водоёма низкую волну, неспешно кружила пара больших белоснежных птиц, Тарви уже ждала их.

     — Вы трое — воплощения пунктуальности! — вместо приветствия сказала невысокая черноволосая женщина в голубой тунике.

     Женщина встала с плетёного кресла, из которого наблюдала за лебедями и обняла по очереди каждую из сестёр.

     — Кажется, мы поспешили на пару минут, Тарви, — заметила с улыбкой Келли.

     — Это хорошо, — серьёзно заметила координатор. — У нас мало времени.

     — Что случилось?

     — Пока ничего. Но очень скоро случится…

     — Что?

     — Война, Келли. Скоро начнётся война.

     На минуту повисла пауза. Стало слышно, как плещется вода вокруг лебедей; где-то совсем рядом в воду что-то прыгнуло, — скорее всего, лягушка; по стволу дерева рядом с беседкой пробежала бесстрашная белка. Исчезнув в кроне дерева, животное через пару секунд вернулось и пристально посмотрело на внезапно замолчавших людей.

     — Охренеть! — первой заговорила Селен. — А кто и с кем собрался воевать?

     — Конфедерация с Севером, — ответила координатор. — Но они об этом пока ещё не знают…

     — Но… зачем? — с недоумением спросила Келли.

     — Ради вражды, конечно. Так они надеются расколоть Интернационал, остановить революционный террор, толкнуть угнетённых вправо…

     — Кто — «они»? — спросила молчавшая до того Джелис.

     Координатор развела руками:

     — Декархион, кто же еще…

     — Консулы? — переспросила девушка.

     — Да, — кивнула женщина. — Вчера они собрались тайно, чтобы обсудить, как лучше организовать противодействие Интернационалу и сговорились устроить мировую бойню.

     — Но откуда…

     — Откуда я об этом знаю?

     Джелис кивнула.

     — У нас есть союзница среди консулов… — женщина прошла к одному из стоявших внутри беседки кресел и опустилась в него, жестом предложив остальным последовать её примеру. — Рядом с консулом наша сестра… и сочувствие консула — её заслуга… Она сумела добыть для нас протокол Декархиона.

     Координатор опустила руку в карман туники, достала оттуда три небольших бумажных конверта и три пластиковых квадратика — карты памяти.

     Отложив конверты на подлокотник кресла, она по очереди протянула карты каждой из сестёр.

     — Здесь всё, — сказала координатор. — Вы должны доставить это вниз, как можно скорее.

     — Вот, значит, почему «срочно»… — тихо пробасила Селен, вертя в пальцах матово-чёрный квадратик.

     — Куда мы должны доставить карты? — перешла к делу Келли.

     — Адреса здесь. — Координатор взяла в руки конверты. — Они запечатаны. Вы не должны их вскрывать до тех пор, пока не разделитесь. После вскрытия, конверты должны быть уничтожены.

     Женщина сделала паузу и серьёзно посмотрела на сестёр:

     — Это — необходимая предосторожность. Если кого-то из вас схватят, вы не сможете ничего сообщить при допросе о маршрутах друг друга… даже под пытками. И помните: карты не должны попасть в руки врагов. В случае опасности, первым делом, вы должны уничтожить карты. Для этого в них впаяны капсулы с кислотой. Достаточно переломить карту…

     — Понятно. — Келли убрала карту в карман брюк. — А где разделяемся?

     — Внизу, когда спуститесь… — Координатор передала один из конвертов Келли.

     Келли взглянула на конверт: на плотной белой бумаге было напечатано её имя и ниже: буква «Б» и семизначное число — стандартное обозначение, понятное бортовому компьютеру любого воздушного судна.

     — Это где? — спросила она, отправляя конверт вслед за картой памяти.

     — Здесь недалеко… — уклончиво сказала координатор, передавая оставшиеся конверты Селен и Джелис.

     Келли обратила внимание на то, что на двух других конвертах были только имена, без номера башни. Селен и Джелис никак не отреагировали на это. С Селен понятно: она и Келли — считай одна семья. А вот Джелис… Джелис была их командиром в Школе. Но координатор, похоже, считает её, Келли, главной.

     — Башня законсервирована, — продолжала тем временем координатор, — все лифты, кроме одного, заблокированы. Когда спуститесь, в зале слева от лифта найдёте машины… Выезжайте с интервалом в пять минут: сначала Джелис, потом Селен, потом ты, Келли. В машинах есть пропуска милиции… настоящие, не фальшивые. Никто на Поверхности не посмеет чинить вам препятствия с ними. Когда покинете башню, вскроете конверты.

     Координатор замолчала и пристально посмотрела в лицо каждой сестре.

     — Тарви… — первой заговорила Келли.

     — Да?

     — Почему мы трое?

     Координатор молчала минуту, но потом, всё же, ответила:

     — Потому, что для небесной милиции вы не представляете особого интереса. Так… романтичная молодёжь из богатых семей… бунтарки из высшего общества… — ничего серьёзного. Вот почему.

     — Вот как… — начала было Келли, но координатор остановила её, показав ладонь.

     — Вы хорошо подготовлены, — сказала она, глядя на Келли, — отличницы Южной Школы, офицеры милиции… но вы для них — не боевики, не партизаны, не террористы… Для них, но не для нас.

     — Мы — ценный человеческий ресурс, — тихо сказала Келли, — что-то вроде резерва… для особого случая.

     Женщина улыбнулась и медленно кивнула:

     — Именно так, — подтвердила она. — Как и та сестра, приближённая консула.

     — Ну, мы-то не настолько уж ценные… — с сомнением заметила Селен.

     — Напрасно ты так думаешь, Селен. Если вы провалитесь, проделанная ею работа может оказаться напрасной.

     — То есть, мы трое… — начала Келли.

     — …единственные курьеры, в ком я уверена, — закончила координатор.

     Последние слова координатора вызвали в Келли противоречивые чувства. С одной стороны, приятно, когда тебя и твоих подруг считают самыми надёжными людьми во всей ячейке. А с другой… неужели дела обстоят так плохо, что единственными, кому можно доверять, остаются не бывалые боевые сёстры, проверенные в многолетней борьбе, а молодые курьеры, не так уж и давно вступившие в организацию.

     — У нас, — продолжала координатор (она не стала уточнять, кого она имеет в виду, говоря: «у нас»), — есть основания полагать, что в организации действует информатор милиции. — Она замолчала, глядя на сестёр колким внимательным взглядом, как будто желая убедиться в том, что её слова восприняты с должной серьёзностью, потом взгляд её смягчился, стал тёплым, почти материнским. — Кроме того, — сказала она уже мягче, — некоторые из сестёр могут не догадываться о том, что находятся под наблюдением…

     — А мы? Разве мы не можем?

     — Можете, Келли. Но с меньшей вероятностью… Как давно вы состоите в ячейке?

     — Четыре… почти пять лет, — ответила Келли.

     — Чуть больше года, — добавила Джелис.

     Координатор коротко кивнула.

     — И какую работу вы выполняли до сегодняшнего дня?

     — Мотались между Небом и Поверхностью… — ответила Селен, неопределённо разведя ладони.

     — Мы — курьеры, — сказала Келли.

     — Верно, — кивнула координатор. — Вы — курьеры. Многих в организации вы знаете лично? Кроме членов своей ячейки, тех, с кем вместе учились? — она вопросительно посмотрела на Селен.

     Мужчина медленно покачала головой.

     — А внизу?

     — Немногих, — тихо сказала Селен.

     — Ты, Келли? — женщина перевела взгляд на андрогина.

     — Четыре человека… Тех, кому передавала и от кого принимала посылки. Больше никого.

     — Ты? — настал черёд Джелис.

     — Двоих, — пожала плечами девушка.

     Минуту все молчали. Потом снова заговорила координатор:

     — Всё это время, — сказала она мягко, — вы не передавали и не принимали… ничего, что могло бы помочь милиции здесь и полиции и жандармам там навредить организации. Всё это время вы встречались с проверенными людьми, с лучшими из наших сестёр. Кроме меня, членов вашей ячейки, ваших визави внизу и их координаторов, о вас не знает никто.

     — Но… как же?.. — недоумённо пробормотала Селен. — Мы таскались вниз и обратно… Мы могли привлечь внимание…

     — Селен, — остановила её координатор. — Ты — племянница проквестора, Келли — дочь одной из преторов, Джелис — дочь генерала небесной милиции… Вы — «золотая молодёжь» из знатных Семей, молодые офицеры… Как и полагается знати вашего возраста, вас не обременяют ни делами ни службой в милиции. Вы свободно шляетесь по Небу и бываете на Поверхности. За вами приглядывают, конечно… но это не та слежка, которой подвергаются неблагонадежные молодые люди из семей попроще… Понимаете? — она посмотрела в глаза каждой — Селен, Келли, Джелис — и закончила: — Конечно, о вашем увлечении социалистической литературой и левых взглядах известно вашим родственникам, но они не воспринимают это всерьёз. И это всем нам на руку!

     — А как же ты? — спросила тогда Келли. — За тобой почему не следят?

     На долгую минуту повисло молчание. Вокруг продолжали щебетать птицы; лебеди в пруду так же кружили вокруг островка; белка снова вернулась на прежнее место и принялась разглядывать собравшихся в беседке людей; где-то рядом в траве что-то зафыркало и засопело. Вскоре из зарослей лопухов появился ёж и, пробежав мимо беседки, скрылся в других зарослях.

     — Ну, что, — наконец снова заговорила координатор, оставив вопрос Келли без ответа, — вы готовы к настоящему делу?

     Троица переглянулась и Келли ответила за всех:

     — Да, Тарви.

     — Вот и отлично! — улыбнулась женщина. — Очень скоро всё изменится…

     — На чём полетим? — Келли вопросительно посмотрела на координатора.

     — Возьмите флаер в прокате в юго-западной гавани. Вас там ждут… Сёстры уже позаботились, чтобы маячок на одной из машин оказался неисправен… Когда покинете остров, отключите коммуникаторы. Внизу, в машинах, найдёте новые. Звоните с них только вашим визави. Одежда и всё необходимое — также будет там. Адреса явок и контакты — в конвертах…

     — Сколько у нас времени?

     — Сутки. В гавань постарайтесь вернуться к первому часу.

     — А дальше?

     — Вас будет ждать машина. Её номер и код активации вам сообщит сестра, которая примет флаер. Машина доставит вас в гостиницу. Там на твоё имя со вчерашнего вечера забронированы апартаменты. Засвéтитесь там и заодно отоспитесь. Сёстры позаботятся о том, чтобы на записях гостиничных камер вы появились сегодня утром и, если понадобится, найдутся свидетели, которые это подтвердят.

      

     Когда они попрощались с Тарви и направились к выходу из парка, на коммуникатор Келли поступило сообщение:

     «Присматривай за Джелис. Я ей не доверяю. Если хоть что-то (любая мелочь!) в её поведении покажется тебе странным, сообщи мне. Используй комм, который найдёшь в машине, это безопасно (свой — только в крайнем случае!). Если она предатель, с ней разберутся. Не пытайся её задержать. Солнце для всех!»

      

     Глава двадцать вторая. Спуск на Поверхность

      

     Башня уже показалась вдали, и флаер перешёл с гипера на сверхзвук, снижая скорость.

     — Что думаешь об этом задании? — спросила Джелис, долго разглядывавшая облака в лобовое стекло. Она отвлеклась от облаков и посмотрела на Келли.

     Они молчали бóльшую часть полёта, и Келли на мгновение показалось, будто вопрос ей послышался. Только повернув голову в сторону подруги, она поняла, что та действительно с ней заговорила.

     Флаер был рассчитан на пятерых пассажиров: два кресла с широким проходом меж ними были расположены в передней части кабины (места для пилотов) и три — в задней. Келли и Джелис сидели впереди, наслаждаясь видом и думая каждая о своём, предоставив управление автопилоту. Селен тихо посапывала позади в среднем кресле и они, заметив это, негласно сговорились её не будить. Голос Джелис прозвучал тихо и Келли так же тихо ответила:

     — Ты хочешь спросить: поверила ли я Тарви насчет запланированной Декархионом бойни?

     — Уж очень неправдоподобно звучит…

     — Думаешь, очередная проверка?

     — А сама как думаешь? — Джелис взглянула на подругу и снова уставилась в лобовое стекло.

     Минуту они молчали. Башня впереди приблизилась настолько, что на ней уже можно было разглядеть кольца галерей. Они летели выше слоя перистых облаков, окутавшего острова и удерживающие их нити (необходимое и автоматически выполняемое всяким воздушным судном условие, направленное на предотвращение столкновения с артефактами Древних).

     — Послушай, Джел, — наконец сказала Келли. — Единственный способ проверить правдивость слов Тарви — посмотреть записи карт…

     — Именно, — подтвердила Джелис. — Давай проверим!

     — А если на карте стоит защита и она заблокируется?

     — Вряд ли. Если там действительно то, о чём говорила Тарви, то установка защиты — ненужный риск случайной блокировки.

     — А если это действительно проверка?

     — Тогда или карта заблокируется, и я её уничтожу… скажу, что была опасность раскрытия… или не заблокируется, и я доставлю её по адресу, — сказала Джелис. — Но, мы тогда будем точно знать: доверяют нам, или считают за шпионок и водят вокруг пальца.

     На последний аргумент Джелис Келли не нашлась чем возразить.

     — Эй, Сел! — позвала тогда Джелис, обернувшись назад. — Что скажешь?

     — А? Что? — вздрогнула дремавшая до того мужчина.

     — Говорю: может, попробуем посмотреть, что на картах?

     Мужчина потянулась в кресле и громко зевнула, заразив зевотой остальных, затем взглянула на Келли. Подруга кивнула, давая понять, что не против.

     — И как вы собираетесь пробовать? — спросила тогда Селен. — Наши коммы выключены и лучше нам их не включать… А в эту штуку… — Селен обвела вокруг глазами, имея в виду флаер с его бортовым компьютером, у которого имелось несколько портов для карт различных типов, — я бы совать карту не стала…

     — И не надо, — сказала Джелис. — Я включу свой комм, когда будем внутри башни.

     — Что скажешь, милая? — Селен посмотрела на Келли. — Джел дело говорит.

     — Я согласна, — ответила Келли. — Давайте посмотрим!

      

     Через несколько минут Флаер перешёл со сверхзвуковой на дозвуковую скорость. Башня всё увеличивалась, на глазах превращаясь из натянутой между Завесой внизу и голубой бесконечностью вверху тонкой струны в массивную колонну подпиравшую небо.

     Машина замедлилась почти до полной остановки и аккуратно влетела между отмеченных специальными знаками пилонов в одну из опоясывавших башню галерей, где мягко села, прижавшись почти вплотную к стене башни. Облачившись в комбинезоны, подруги вышли наружу.

     Было ветрено. На внутренней поверхности маски Келли, рядом с индикатором времени, показывавшем: 02:87, появились данные о внешней температуре: 411°Р. Четыре сотни по Ранкли — обычная температура для Зоны Второго Кольца в это время года.

     Келли осмотрелась: повсюду были иероглифы Древних. Таинственные символы покрывали абсолютно все поверхности внутри галереи; солнце светило прямо в лицо, заливая всё вокруг своим желтоватым светом и выделяя каждый иероглиф под ногами и на стене башни.

     Заметив скрытую в тени одного из пилонов дверь-диафрагму, Келли указала подругам направление — до диафрагмы было около пятидесяти метров — и они быстрым шагом направились к входу в башню.

     Вход представлял собой выпуклую окружность, разделённую на множество сходившихся к центру лепестков-сегментов. Длина каждого сегмента составляла около трёх метров; диаметр всей окружности, соответственно — около шести метров. Когда они подошли к диафрагме, окружность пришла в движение, закрутившись против часовой стрелки, лепестки разошлись в стороны и втянулись в стену, открывая проход внутрь башни. Сёстры прошли через диафрагму и, едва они удалились от входа на пару метров, механизм сработал обратно, перерезав проникший в башню ненадолго сноп солнечного света. Вокруг стало темно и тотчас на плечах комбинезонов включились миниатюрные фары-искатели, настроенные таким образом, чтобы лучи света падали туда, куда смотрели глаза человека.

     Они осмотрелись: обычный коридор в обычной башне. Келли сразу вспомнилась Школа и то, как они с Джелис, Селен и шестью другими кадетами пробирались через такую же, только полную опасных ловушек.

     — Помните?.. — вдруг сказала Келли в эфир, и наушники тут же отозвались голосами подруг:

     — Да, конечно… — Это была Джел.

     — Ещё бы… Хрен такое забудешь! — это Селен («Она уж точно помнит», — подумала Келли).

     Не задерживаясь, они пошли по коридору. Примерно через пятьсот метров коридор должен вывести в зал с множеством лифтов, один из которых — рабочий.

     — Сильно ты всех тогда напугала… — прозвучал в наушниках голос Джелис.

     В ответ Селен усмехнулась:

     — Если бы не та паралитическая дрянь, которой в меня выстрелил хренов робот, на финише мой комбез был бы полон дерьма!

     — Не самый худший вариант! А вот если бы страховка… — Джелис не договорила.

     Последовало молчание. Шагов через десять Селен сказала серьёзно:

     — Именно об этом, Джел, я тогда и подумала… О страховке. — Селен снова замолчала. — Падать было пиздец как страшно, — произнесла она через минуту. — Тело сковал паралич, и я не могла понять: повисла я или всё ещё продолжаю лететь вниз по шахте… до момента, когда увидела свет фонарей и ваши лица… вернее маски…

     Спустя пять минут они вышли в просторное помещение, по форме напоминавшее приплюснутый сверху и снизу пузырь. Высота помещения была такова, что фары-искатели Келли едва достали до потолка или правильнее сказать: купола, когда она подняла лицо вверх.

     Прошагав ещё около двух сотен метров до центральной колонны, внутри которой проходили лифтовые магистрали, они быстро отыскали двери, отмеченные фосфоресцирующей краской, и вызвали кабину.

     Лифт прибыл через три минуты, двери открылись и подруги вошли внутрь призмообразной кабины, способной вместить до сотни пассажиров. Установленные в кабине два десятка удобных кресел оказались весьма кстати, — спуск должен был занять не менее пятнадцати минут.

     — Ну, что, будем пробовать? — спросила Джелис, когда Келли нажала на панели управления лифтом нужный иероглиф, обозначавший «Поверхность», и кабина пришла в движение.

     Келли в ответ лишь кивнула, а Селен добавила:

     — Давай уже! Посмотрим на заседание кружка этих проституток!

     — Если карта прочитается… — улыбнулась Джелис и достала коммуникатор и карту памяти из кармана комбинезона, куда предусмотрительно их переложила ещё на борту флаера.

     Джелис включила комм — обтянутые тонкой термостойкой тканью пальцы девушки ловко вставили карту в соответствующий разъём мобильного устройства — и вызвала голографическое меню. Карта была не зашифрована.

     — Хм… — Джелис посмотрела на подруг. — Один единственный файл…

     — Запускай! — сказала Келли.

      

     Тарви сказала им правду. На карте действительно была запись Декархиона — собрания Десяти, на котором обсуждалась грядущая бойня народов. Запись длилась два часа и семьдесят девять минут, и подруги просмотрели её полностью.

     Глядя на голограмму, Келли испытывала ненависть и отвращение. Она ненавидела Правительство Десяти — этих вычурных кичливых ничтожеств, правивших столетиями, пока самые передовые достижения медицины уже не могли удерживать жизнь в неестественно молодых телах.

     Раз в тридцать или пятьдесят лет одна из этих надменных тварей отправлялась к Подземному Дьяволу и на освободившееся место выбиралась новая дрянь из числа преторов. Всё это — и похороны выбывшей из Десяти и избрание нового консула-декарха — происходило торжественно, так, что об этих важных событиях знала каждая из обитательниц Неба. За время жизни Келли — четыре декады назад отметившей своё семнадцатилетие — такие торжества проводились лишь однажды. В то время ей было всего три года, и она только поступила в начальную школу. Именно тогда её мать, бывшая до того проквестором, стала претором, заняв место своей начальницы, избранной в консулы…

     С первых минут записи величественные и безупречно прекрасные люди в длинных одеждах — лица их были известны всем небожителям — с поразительным бесстрастием и лёгкостью принялись обсуждать будущее уничтожение миллиардов человеческих жизней. Они говорили так, будто речь шла о поголовьях животных, само существование которых предопределялось потребностями их хозяев в мясе и шкурах. Они шутили и обменивались колкостями, постоянно улыбались, даже флиртовали. Цель грядущей бойни была обозначена просто и без двусмысленностей: провоцирование и усиление матриотических и националистических настроений среди населявших Поверхность народов, как профилактика стремительно растущей в них популярности революционных организаций и партий и, как следствие, активности городских партизан. Для достижения этих целей и был разработан план, особый цинизм которого заключался в том, что главными его исполнителями должны были стать сами приговорённые народы под водительством своих марионеточных правительств, которые, в свою очередь, будут действовать по указке кураторов небесной милиции, ответственной за исполнение принятого Десятью коварного плана. И одной из таких кураторов должна была стать генерал Этэр Лана Шейл, первая мать Джелис.

     Келли видела, как подруга изменилась в лице, когда Консул Красота Мира вызвала её мать в круг, и вспомнила сообщение Тарви. Считать ли признаком измены с трудом сдерживаемые слёзы? Это ли «странное поведение», о котором следует сообщить координатору? Что ещё? Желание увидеть своими глазами заговор главных паразитов планеты — «подозрительная странность»? Но Келли и самой хотелось убедиться в правдивости слов Тарви. Если всё ею сказанное — правда, то они все — Джелис, Селен и сама Келли — оказались на острие истории, если не в точке невозврата. Она имеет право знать! И то, что Джелис считает также — не «странность» и не признак «предательства»!

     Ни она сама, ни Селен не стали ничего говорить, когда Джелис всё же не сдержалась и отключила микрофон в комбинезоне, отвернувшись и уставившись в стену. Что тут скажешь? Келли понимала, что на голограмме могли оказаться и сестра второй матери Селен, бывшая проквестором, и первая мать самой Келли — претор Мэрри-Ар Астер, и то, что их там не было, вовсе не означало того, что в дальнейшем они не окажутся в числе исполнителей подробно изложенного матерью Джелис изуверского плана.

     Они не заметили спуска, и когда кабина остановилась, оставались в креслах до окончания записи. Лишь Келли на минуту встала со своего места, чтобы нажать иероглиф блокировки дверей. Открытые двери лифта, конечно же, не сделали бы возможным приём коммуникатором Джелис сигнала Сети внутри башни, но, всё же, лишние полметра небесного железа — совсем не лишние, когда от радиомолчания зависит успех миссии.

     Наконец запись закончилась, и голограмма исчезла. Джелис вытащила карту памяти из комма и выключила его.

     — Ну, что, идём? — сказала она.

     — Идём! — ответила Келли и открыла двери лифта.

     Они оказались в огромной центральной полусфере нижнего уровня. В используемых башнях в таких полусферах устраивались вокзалы, куда непрерывными потоками стекались грузы, отправляемые лифтами на Небо. От центральной колонны с лифтами до стен полусферы расстояние здесь было около двух километров; высота от пола до свода полусферы в самой высокой точке — без малого семьсот метров. Вокруг центральной полусферы абсолютно любой башни, подобно лепесткам цветка, располагались вытянутые помещения поменьше, — каждое размерами со стадион, — а за ними прямыми лучами расходились тоннели, ведущие к гигантским диафрагмам, способным пропустить в тоннель железнодорожный состав — к выходам наружу, на Поверхность. В используемых башнях в центральных полусферах устраивались склады, железнодорожные пакгаузы и сортировочные узлы, но в этой ничего подобного не было. Здесь было пусто, темно и холодно. Вокруг, насколько доставали фары-искатели комбинезонов, не было видно ничего, только матовый серебристо-жёлтый пол и густая стылая темнота вокруг.

     — Идём туда, — указала Келли направление рукой и пошла первой.

     Подруги прошли через зал-полусферу. Дойдя до стены, они заметили фосфоресцирующий знак и двинулись вправо, в указанном знаком направлении. Через пару сотен метров они подошли к арке прохода в один из примыкавших к центральной полусфере залов и свернули в проход, следуя имевшемуся на арке указателю, оказавшись в том самом зале, о котором говорила координатор Тарви. Там подруги быстро обнаружили то, что искали.

     Вдоль стены, справа от арки, в ряд стояло два десятка машин различных типов и марок, от рассчитанных на два или на четыре пассажира скоростных спортмобилей до более вместительных вездеходов и небольших автобусов. К лобовым стёклам трёх стоявших с краю машин щётками стеклоочистителей были прижаты клочки бумаги с цифрами: «1», «2» и «3».

     Цифры означали порядок выезда и, соответственно, определяли — кто именно и на какой из машин поедет: номер первый предназначался Джелис, второй — Селен, и третий — Келли. Машины были разных моделей, но все были высокоскоростными.

     — Ого! — присвистнув, воскликнула Селен, подойдя к небесно-голубого цвета машине с «вторым» номером. — Да это же «Голубой туман»! Быстрая птичка! — Мужчина открыла дверь и заглянула внутрь. — И с ручным управлением! Сегодня я буду летать по Поверхности…

     — Надеюсь, это была шутка… — Келли серьёзно посмотрела на подругу, уперев при этом руки в бока. — Ты ведь понимаешь, насколько это может быть опасно, Селен? Эта штука способна превратить тебя в отбивную…

     — Не беспокойся за меня, дорогая! — игриво ответила мужчина. — Я знаю, что это за штука и как с ней следует обращаться… Подземный Дьявол подождёт нашей встречи.

     — Вот именно! Не стоит торопиться, Сел, — сказала чуть мягче Келли и направилась к «своей» машине — четырехколёсной «Экстазии» цвета аквамарин.

     Келли осмотрела машину: в салоне она нашла плащ с глубоким капюшоном, довольно приличный, цвета лайма, и коммуникатор — не гибрид, способный превращаться в оружие, а самый обычный, хоть и недешевый. Она включила устройство: батарея была полностью заряжена, память отформатирована.

     — Ну, что ж, — сказала Келли, закончив осмотр машины, — давайте не будем задерживаться… Джел… — Она посмотрела на подругу, и фары-искатели комбинезона высветили стоявшую у открытой двери «Дикой кошки» — машины с номером «первым», чёрной как сама тьма. — Ты едешь первая.

     — Да, — ответила та. — Только вот думаю сначала переодеться…

     Сказав это, Джелис заглянула в салон машины и включила там освещение, — тёплый жёлтый прямоугольник света лёг перед открытой дверью машины, — затем она отключила фары-искатели, быстро расстегнула и сняла комбинезон, оставшись в своём сине-белом костюме.

     — Прохладно… — заметила Джелис.

     Закинув в салон небрежно свёрнутый комбез, она забралась туда сама и вылезла обратно, держа в руках тёмно-зелёный плащ.

     — А вы чего стоите? — поинтересовалась она, просовывая руки в рукава плаща и накидывая на голову капюшон.

     — У нас есть время, Джел, — ответила Келли. — Селен выезжает через пять минут, я — через десять, а здесь прохладно.

     — Ладно. — Джелис поёжилась. — Действительно холодно… — Она стала застёгивать плащ снизу-вверх и, дойдя до середины застёжки, сунула руку за отворот плаща и вытащила пистолет…

     …Келли непонимающим взглядом посмотрела на оружие в руке подруги, потом — на Селен и снова — на пистолет.

     — Извини, Келли, — сказала Джелис, — но придётся вам с Селен снять ваши комбинезоны и отдать мне карты памяти.

     — Джел?..

     — Не надо, Келли. Не начинай. Я давно сделала выбор и, знаешь, что? Семья мне дороже ваших игр в революцию… Просто отдайте мне ваши карты и не делайте глупостей. Игры кончились. Я сдам Тарви милиции и попрошу маму, чтобы в расследовании вы фигурировали как мои помощницы… Сами же потом будете мне благодарны.

     — Ну и мразь же ты! — сквозь зубы процедила Селен.

     Лицо мужчины скрывала маска, и её голос звучал из динамиков, но Келли была уверена, что в этот момент на нём отразились презрение и глубокое отвращение.

     — Селен, — сказала в ответ Джелис, — просто сними комбинезон, достань из кармана карту и конверт и положи на капот машины. Ты, Келли, сделай то же самое. Медленно. Я не хочу причинять вам вред.

     — Хорошо, — спокойно ответила Келли. — Хорошо, ты получишь то, что требуешь… — Она выключила фары-искатели и стала расстёгивать комбинезон.

     Селен, помедлив, последовала примеру Келли.

     — Только не делайте глупостей, прошу вас, — сказала Джелис. В свободной руке её вспыхнул фонарик, достаточно мощный, чтобы выхватить из темноты то место, где стояли Келли и Селен. Сама Джелис находилась от них на расстоянии пяти метров и контролировала ситуацию.

     Келли медленно, одну за другой вытащила ноги из тёплых армированных штанин комбеза. Было холодно: когда они вышли из лифта, температурный датчик комбинезона сообщил Келли, что в помещении всего пятьсот два градуса по шкале Ранкли. Одежда, что была на них, конечно, не даст им замёрзнуть насмерть, но в обогреваемом комбинезоне, всё же, было намного комфортней.

     — Вот и отлично! — сказала Джелис, когда Келли сняла комбинезон и, свернув, отнесла его к «Голубому туману», положив на капот; потом она пошарила в кармане, вытащила из него чёрный прямоугольник и положила его рядом. — Конверт тоже, — добавила Джелис, продолжая держать пистолет в вытянутой руке, целя им то в Келли, то в Селен. Келли подчинилась и положила конверт рядом с картой памяти. — И коммуникатор… — Келли выполнила и это требование. — Теперь ты, — приказала Джелис мужчине.

     Селен уже сняла комбинезон и теперь стояла с как попало свёрнутым комком термоматериала, бронестекла и пластика, в руках.

     — Да, конечно… — ответила мужчина и, подойдя к машине, опустила свёрток на капот. После она сунула руки в карманы брюк и достала карту, конверт и коммуникатор. Карта с конвертом оказались в левой руке Селен, а коммуникатор — в правой. Повертев в руке устройство, будто заметив в нём что-то неладное, мужчина сделала рукой быстрое метательное движение…

     …Отточенный множеством тренировок бросательный жест задействовал механизм гибрида, и устройство высвободило одно из вложенных в него ультрапластиковых лезвий, позволив лезвию покинуть ножны и отправиться в заданном броском направлении.

     Селен была весьма искусна в обращении с разными видами холодного оружия — ножами, дротиками, чакрами, бумерангами и множеством других подобных средств. Её комм-гибрид был из серии, разработанной как раз для таких, как она любителей.

     Келли услышала, как Джелис вскрикнула, и в ту же секунду раздался хлопок — выстрел из пистолета. Селен на мгновение замерла и стала медленно заваливаться на капот машины.

     — Нет! Сел, нет! О, Дьявол! — закричала Келли и бросилась к раненой.

     — Эта дрянь мне распорола ухо! — змеёй прошипела Джелис, присев на корточки и прижав ладонь к правому уху. — Какого хера, блядь!

     — Сел! Селен! Милая! — Келли подхватила издававшую страшные булькающе-хрипящие звуки мужчину. — О, нет! Милая, нет!

     Пуля попала в горло и прошила шею мужчины насквозь, задев — судя по тому, как хлестала из раны кровь — артерию. С Селен было кончено.

     Опустив ещё вздрагивавшее тело любимой на пол, Келли зло посмотрела на Джелис:

     — Сука! Ты за это ответишь!

     — Заткни пасть! — взвизгнула та, направив на Келли пистолет. — Делай, что я тебе скажу, и останешься жива! В противном случае, я и тебя продырявлю!

     Тело Селен перестало вздрагивать. Кровь продолжала прибывать в образовавшуюся вокруг неё лужу, но уже не брызгала пульсирующими толчками. Келли стояла в этой луже на коленях, пальцы её рук были в быстро остывавшей на холоде, липкой жидкости.

     — Вставай и иди к машине! — голос Джелис был нарочито спокойным и холодным, как окружающий их стылый воздух… или как кровь на металлическом полу, что уже скоро превратится в лёд. — И без резких движений! — добавила она.

     Келли подчинилась и стала медленно подниматься, но в какой-то момент она заметила в кровавой луже под собой пластиковый квадратик, едва показавшийся в свете фонаря — карта Селен, которую смертельно раненая подруга обронила, падая. Пропитавшийся кровью конверт лежал рядом в тени. Тогда, бросив на убийцу злой взгляд, Келли снова наклонилась к Селен и, закрыв глаза любимой, поцеловала ещё тёплые губы, после чего быстрым движением сгребла конверт и карту, и сунула их в набедренный карман брюк. Со стороны это выглядело так, будто вставая, она оперлась о собственное колено. На клапане кармана осталось влажное пятно, которое Келли размазала, проведя рукой вдоль бедра.

     — Садись в машину. Ты поведёшь, — приказала Джелис.

     — Что?.. — Встав на ноги, Келли повернулась к Джелис и посмотрела сквозь слепивший свет фонаря на ту, которую ещё минуту назад считала подругой и сестрой.

     — Я говорю: ты поведёшь машину, — спокойно повторила Джелис. — Мы поднимемся наверх в машине. В ней тепло, и без комбеза ты из неё никуда не денешься, пока за нами не прилетят.

     Бросив наполненный болью взгляд на тело любимой, Келли обошла «Голубой туман», подойдя к открытой двери, за которой располагалось место пилота (или «водителя», как говорили на Поверхности).

     — Стой там! — окрикнула её Джелис.

     Держа Келли под прицелом, Джелис подошла к капоту «первой» машины и забрала лежавшие там карту и конверт. Потом бросила быстрый взгляд на тело Селен, лежавшее в луже крови возле «Голубого тумана», и снова — на Келли: Келли оставалась на месте.

     — Где. Второй. Конверт? — отчётливо произнесла она.

     — Я не знаю, — ответила Келли, нервно передернув плечами. Она уже начала замерзать. — Сел держала его в руке… — добавила она, посмотрев вниз, под ноги убийцы. Джелис неосознанно проследила за её взглядом и опустила луч фонаря на тело Селен, словно ожидая увидеть лежавший рядом с телом убитой конверт. При этом дуло пистолета на долгую секунду сместилось немного в сторону от Келли.

     Неожиданно для себя самой, Келли наклонилась и одним стремительным прыжком нырнула в салон машины.

     Оказавшись внутри, она захлопнула дверь и быстро нажала кнопку центрального замка.

     Джелис сориентировалась быстро. Она отскочила от капота в сторону, к водительской двери, нацелив пистолет в стекло, отделявшее её от Келли, подошла ближе, почти уперев ствол в стекло и несколько раз выстрелила.

     Стекло рядом с Келли покрылось паутиной трещин, но выдержало.

     Не обращая внимания на продолжавшую стрелять Джелис, Келли спешно щёлкала тумблерами и нажимала кнопки, подтверждая уточняющие вопросы бортового компьютера о её намерении начать движение без предварительного прогрева электродвигателей и элементов трансмиссии. Наконец она нашла нужный тумблер, отключавший систему контроля, отчаянно не допускавшую действий пилота, за которыми могла последовать поломка машины — именно такие действия и пыталась предпринять сейчас Келли — и перевела его в положение «неактивно». Моторы взвыли. В это время окно слева от Келли уже стало непрозрачным, — она не видела, где теперь находилась бывшая подруга. Потом выстрелы прекратились: по-видимому, у Джелис закончились патроны, и она заменяла магазин.

     «Ещё пару выстрелов и окно не выдержит…» — пронеслось у Келли в голове. Она вцепилась в штурвал и потянула его на себя…

     «Голубой туман» мелко задрожал, загудела непрогретая трансмиссия, и машина рванулась вперёд, проехав левыми колёсами по руке убитой Селен. Джелис к тому моменту уже сменила магазин пистолета и навскидку выстрелила во всё то же боковое окно; пуля наконец прорвала дыру в превратившемся в тряпку стекле, но ушла в сторону, не задев Келли. Но Келли в испуге вывернула до упора штурвал вправо, и машина развернулась на месте, ударившись краем переднего бампера о «Дикую кошку». Келли быстро нажала ногой на педаль тормоза, затем упёрлась спиной в кресло, вывернула штурвал влево и надавила на него что было сил, сообщая машине команду к форсированному старту.

     Несдерживаемый системами контроля «Голубой туман» взревел: Келли всем телом почувствовала, как колёса завращались под ещё не сдвинувшимся с места механическим зверем; потом сила инерции вдавила её в кресло и скоростной автомобиль, со скрежетом прочертив правым бортом по носу «Дикой кошки», понёс её вперёд, в темноту.

     Лишь спустя несколько секунд, за которые машина преодолела две сотни метров, Келли поняла, что движется в абсолютной темноте. Она включила фары: пять мощных, слившихся воедино белых клиньев света в тот же миг разорвали темноту впереди, достав до находившейся в километре с лишним дальней стены помещения и высветив в ней тёмный зёв ведущего наружу тоннеля. Келли направила машину к зёву, плавно сбрасывая скорость.

     На то, чтобы пересечь зал «Голубому туману» потребовалась четверть минуты. Перед тоннелем Келли переключила режим управления на «безопасный», и бортовой компьютер откорректировал выбранную пилотом траекторию, по которой машина влетела в трубу тоннеля, гигантскую, как и всё в этом сооружении Древних.

     Ещё через четверть минуты машина, чуть притормозив перед пришедшей в движение двадцатиметровой диафрагмой, выехала из башни и, проехав сотню метров, остановилась.

     Машина стояла на растрескавшейся от времени бетонной дороге, какие обычно прокладывались под интенсивный поток тяжёлого транспорта. Было темно. Келли на секунду подумала, что наступила ночь, и удивилась, но быстро поняла, что находится под Завесой. Насколько хватало света фар, дорога впереди выглядела пустынной и заброшенной. В нескольких десятках метров справа и слева от дороги начинался лес, давно мёртвый. Печальное зрелище, заставляющее думать об увядании и смерти. Перед глазами Келли возникло лицо Селен, её казавшийся удивлённым взгляд, Келли снова услышала страшный булькающий хрип… Келли почувствовала, как по щекам её потекли крупные горячие капли.

     Нужно ехать! Джелис наверняка станет преследовать её, а она не вооружена… Но, куда?

     Келли быстро вытащила из кармана пропитавшийся кровью конверт и вскрыла его, старясь не думать о пропитавших бумагу алых пятнах. Внутри был сложенный вдвое лист с написанным от руки знакомым почерком названием города, двадцатизначным номером и именем…

     — Чеин, — услышала она собственный голос.

     Она поняла кто это.

     Келли взяла с соседнего сиденья коммуникатор и, набрав номер, послала вызов.

     Не дожидаясь ответа, она быстро вписала в навигатор машины название города, — над приборной панелью тут же возникла голографическая карта с обозначением её местоположения и рекомендуемого направления движения, — несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, взялась за штурвал и решительно надавила на него. «Голубой туман» утробно зарычал, завыл электромоторами и рванул вперёд по заброшенной дороге.

     Через несколько секунд из коммуникатора послышался низкий басовитый голос:

     — Привет!

      

     Из записок Вэйнз О'Ди́

      

     Сказав о себе, я не могу не сказать о Дафф и Сарранг — моих близких, любовнице и сестре.

     Начну с Дафф… Моя Даффи… Она буквально подобрала меня на улице через несколько дней после того, как меня освободили из тюрьмы. Мне некуда было пойти. Я была без денег, в обносках, которые получила на выходе вместо той одежды, что была на мне при аресте, голодная и потому готовая в очередной раз перекусить из мусорного бака…

     Я сидела на сломанном ящике в тени в едва освещённом проезде за дешёвой столовой и терпеливо ждала, когда из чёрного хода заведения появится кто-нибудь из кухарок и пополнит стоявший рядом мусорный контейнер очередной порцией объедков. Я уже бывала в том проезде вчера и позавчера и теперь подошла как раз вовремя… В прошлые разы я дожидалась, когда поблизости никого не оказывалось, и только тогда подходила к мусорке и принималась быстро перебирать объедки, складывать их в заранее подготовленный пакет, чтобы потом, укрывшись где-нибудь в тёмном углу, съесть. В этот раз я решила не прятаться, — всё равно, вид у меня был откровенно бомжовый, — и, как только кухарка исчезнет за дверью, тотчас залезть в контейнер.

     Вы, наверно, думаете, читая это: «вот она, профессиональная воровка, откинулась из тюряги и пошла искать еду по помойкам… Что за ерунда? Она что, не может пошарить по карманам или залезть в чью-нибудь квартиру?» Не так всё просто, скажу я вам. Чтобы шарить по карманам, нужно иметь приличный вид: оборванка, да ещё и с уродским шрамом вполовину физиономии выглядит слишком подозрительно. А что до квартирных краж, то тут нужно, во-первых, выбрать подходящую цель и некоторое время за ней наблюдать и, во-вторых, иметь необходимый инструментарий. Парочку хат я тогда уже присмотрела, и время от времени появлялась поблизости, отмечая детали. Оставалось обзавестись кое-какими инструментами и окончательно определиться со временем. Безрассудно лезть наудачу куда попало, едва выйдя на свободу — непростительная глупость. Уж лучше пожрать пару дней из помойки.

     Было холодно, но не настолько, чтобы замёрзнуть насмерть, а просто зябко. Конец весны. Моросил постоянный в это время года дождь. Тряпьё, что было на мне (драный прорезиненный плащ и юбка-мешок) от повышенной влажности отсырело и исходило паром. К тому времени я уже подхватила насморк, кашель, и дело шло дальше, к пневмонии.

     Когда из-за дальнего угла в проезд свернула шумная кучка работяг, направлявшихся в столовую, я лишь взглянула на них и снова уставилась на дверь напротив. Как будто сжалившись надо мной, дверь открылась, выпустив из себя дородную повариху, державшую в волосатых ручищах по ведру, из которых торчали кости, пучки пожухлой зелени и куски обкусанного хлеба. Мусора в этот раз в вёдрах не было совсем, одни объедки. Грузно прошагав к контейнеру, повариха откинула крышку и вывернула вёдра в бак, после чего вернула крышку на место и высморкавшись на тротуар, вернулась назад. Бросив безразличный взгляд в мою сторону, она скрылась за дверью.

     Не обращая внимания на работяг, я встала и подошла к мусорке. Достав из кармана пакет, открыла крышку и принялась выбирать из контейнера куски хлеба и кости с обрывками мяса.

     — Эй, подруга! Бросай это… — услышала я в тот момент. Это одна из работяг (они как раз подошли к мусорке) остановилась рядом и уставилась на меня. — Я серьёзно, — сказала работяга. — Не по-человечески это… Хочешь есть, пошли с нами в столовку! Я заплачу за тебя.

     Как вы, наверное, уже догадались, та работяга и была Дафф.

     Дафф и её подруг (они были вчетвером) не смутил мой вид. Впрочем, сами они выглядели ненамного лучше меня: такая же поношенная одежда, только по размеру и чистая, и от них не пованивало, как от меня…

     Дафф представилась и представила остальных, я назвала своё имя и пошла вместе с ними. Войдя в столовую, я обратила на себя внимание нескольких посетителей и той самой дородной поварихи с волосатыми руками.

     — Тебе чего? — бросила она мне.

     — Она с нами, — ответила за меня Дафф. — Нашу подругу недавно сократили, и ей приходится трудно… Я за неё заплачу.

     — Ладно. Как скажешь… — пожала плечами повариха.

     Дафф купила еду себе и мне — двойную порцию — и села вместе со мной за отдельный стол, так как столы были на четыре персоны, а её подруги втроём разместились за соседним. Молча, я принялась уплетать за обе щеки́, уставившись в тарелку. Мне было не по себе от самой ситуации, от того, что Дафф и её подруги видели, как я копалась в мусорном контейнере и от её простой доброты. И ещё, я несколько раз заметила её взгляд… она смотрела на меня так, как раньше на меня смотрели некоторые другие (чаще женщины и мужчины, но иногда и андрогины и даже бесполые, хотя те обычно засматриваются на мужчин и тех андров, что поздоровее)… Раньше — до того, как я стала уродиной.

     Из непринуждённой болтовни за соседним столом, в которой Дафф почти не принимала участия, мне стало ясно, что все четверо работали где-то под землёй: упоминались какие-то колодцы, сливы, коллекторы и куча совсем непонятных мне словечек. Компания состояла из трёх мужчин и одной женщины, бывшей, как я поняла, у них старшей (кем-то вроде мастера на производстве). Я заметила, как одобрительно кивнула женщина Дафф, когда та позвала меня с ними. Потом уже я узнала, что Джаззи, так звали женщину, была у них не только начальницей, но и кем-то вроде старшей сестры и матери в одном лице. Позже, спустя три года, когда я подстрелила полицейскую и оказалась в розыске, а Дафф — под наблюдением, именно Джаззи я позвонила, чтобы та сообщила всё Дафф.

     За едой Дафф не стала лезть с расспросами о том, как я докатилась до того, чтобы лазить по помойкам, а после просто спросила: есть ли мне куда пойти. Я сказала, что нет, некуда, и тогда Дафф предложила пойти к ней.

     — У меня найдётся кое-какая одежда для тебя, — добавила она, взглянув мне в глаза и, по-видимому, решив, что я откажусь. — А дальше что-нибудь придумаем…

     Вот так всё просто. Я даже слегка обалдела. Так меня ещё никогда не кадрили.

     Не хочу показаться романтической дурочкой, но по-другому не скажешь. Я влюбилась.

     Дафф оказалась человеком, которому было плевать на мой безобразный шрам, или на то, как я была одета. Позже она сказала, что шрама «не заметила». Думаю, это потому, что там, у помойки, она видела только правую сторону моего лица… хотя, уже в столовой, конечно же, не могла не видеть моего уродства, но не подала виду. Она и потом не спрашивала, как так вышло… пока однажды я сама ей всё не рассказала. Это не было тайной, просто мне не хотелось вспоминать. У меня не было и нет секретов от Дафф.

     В тот же вечер, когда я оказалась у неё и привела себя в порядок, я сказала, что недавно освободилась и о том, за что сидела. Дафф это нисколько не смутило и не оттолкнуло от меня. Тогда я поняла, какого человека я встретила.

     Дафф — единственный человек, кому я показываю то, что пишу, и эти строки она тоже прочтёт. Поэтому, я не буду многословна и просто скажу: я люблю тебя, Даффи. С нашей первой ночи… Даже нет. С того момента, когда ты, накормив меня голодную, предложила мне кров. Любила, и буду любить.

      

     Ко времени написания этих строк, прошло три года, как мы с Дафф присоединились к ячейке. Мы сменили несколько имён и адресов. В полицейских базах я до сих пор значусь как Вэйнз О'Ди. У них есть моя биометрия, так что приходится быть осторожной: не заглядывать в сканеры и работать только в перчатках. Я точно знаю, что у шакалов в досье до сих пор хранится моя старая фотография, до операции… Смена причёски и немного косметики — вот и всё, что мне требуется для конспирации. Они ищут уродину со шрамом вполлица, а не ту, кем я стала благодаря Сарранг и, конечно же, Гэл… Дафф приходится сложнее. Её лицо не претерпело столь радикальных изменений, а менять внешность хирургическим путем она не хочет. Чтобы не быть похожей на себя прежнюю, Дафф теперь бреет голову и отпустила бороду (так, по её словам, она выглядит старше и… мужественнее). Дафф оказалась полезным человеком в ячейке: её опыт работы в службе очистки канализации, знание устройства тирских коллекторов и связи среди рабочих службы нам не раз приходилось использовать в операциях и акциях против буржуазии, чиновников и полиции. Что же до меня, то я занимаюсь тем же, чем и всегда, но теперь всё, что я делаю, обрело для меня иной смысл. Если раньше я таскала крохи со стола господ и хозяев жизни, чтобы выжить, и моими главными мотивами были необходимость платить по счетам и банальный голод, то сегодня я этих господ прикладываю об их изобильный стол рылом и забираю у них львиную долю, пополняя фонды нашей и других революционных ячеек. Я играю по-крупному и, Дьявол побери, мне это нравится! Уродливый мир научил меня воровать — занятие глупое и бесполезное в том обществе, которое предвидела Исса Иблисс, и которое мы когда-нибудь создадим, — и я использую это умение против него, этого уродливого мира, я делаю то, на что способна, чтобы его изменить. Возможно, вы — те, кто придут после, меня осудите, а может, наоборот, признаете героиней… но знайте: я всего лишь делала то, что могла. Все мы делали то, что могли. Я ни о чём не жалею.

      

     Глава двадцать третья. Убийца

      

     Ко времени, когда Джелис оказалась снаружи, Келли уже след простыл. Ещё в башне она вскрыла оба доставшихся ей конверта — свой и Келли — и прочитала содержавшиеся в них инструкции: ей самой предписывалось ехать в Аммóрк, а Келли — в Терри́н. Кроме названий городов на вложенных в конверты листах бумаги были написаны имена курьеров и номера для связи с ними. Больше ничего. Пункт назначения Селен оставался неизвестным, — она тщательно обыскала её труп и осмотрела место вокруг: ни карты памяти, ни конверта она не нашла.

     Джелис была уверена в том, что Келли забрала их и теперь направлялась туда, куда предписывалось отправиться её любовнице.

     «Но куда именно?» — спрашивала себя Джелис, глядя сквозь лобовое стекло «Экстазии» на старую бетонную дорогу, — несмотря на оцарапанный борт, она решила взять именно эту машину. «Куда же ты едешь?»

     Мерно гудя двигателями, машина плавно, словно паря над дорогой, несла Джелис вперёд меж двух мёртвых стен из того, что когда-то давно было деревьями.

     Она снова взяла в руки листки бумаги и рассеянно посмотрела на них, потом — на дорогу, потом — снова на листки…

     «Аммóрк и Терри́н… Аммóрк и Терри́н… Почему именно туда?..»

     «Аммóрк — город-миллионник — пятнадцать, кажется, миллионов человек населения… Построен вокруг одной из используемых башен… Расстояние отсюда — ровно тысяча километров — неизменное для всей Т'Эрары».

     «Терри́н… двадцать пять миллионов… тысяча километров… Остаётся ещё две башни… Óррен, или как там его? — засратая деревня, и…»

     — Ну, конечно же! — громко воскликнула Джелис и довольно улыбнулась. — Конечно! Я знаю, куда ты едешь!

     Она вызвала меню навигатора и задала направление, после чего включила коммуникатор — свой личный, а не тот, что нашёлся в машине — и послала вызов. Абонент ответил сразу:

     — Джелис?

     — Здравствуй, мама! Я должна сообщить тебе кое-что очень-очень важное…

      

      Глава двадцать четвёртая. Чеин Ренн

      

     На улице было темно и грязно. Лил дождь. Дождь был тёплым и жирным, а расползшийся по улице туман вонял какой-то гадостью, отдавал ацетоном. Четыре небольших пятна скупого жёлтого света от уличных фонарей, меж которых лежало не менее сотни метров серой темени, лишь изредка освещаемой фарами проезжавших мимо машин — вот и всё «дневное освещение» на полукилометровый участок улицы от перекрёстка до перекрёстка. В такой темноте при недостаточной осторожности можно запросто, не моргнув и глазом, растянуться в какой-нибудь залитой скверной жижей канаве или, того хуже, грохнуться в открытый канализационный люк.

     Ещё час назад, когда она проходила этой улицей в другую сторону, ни на какой дождь не было и намёка; видимость была куда лучше — хоть и вовсе выключай фонари, — но теперь, снова оказавшись на улице, она обнаружила, что наступила настоящая ночь… вот только «ночные» фонари никто так и не включил.

     Дождь в середине летнего дня — явление не то чтобы редкое, но и не столь частое, как в другие сезоны. Обычно летом в это время сквозь Завесу даже проникало некоторое количество солнечного света.

     Чеин только что вышла из провонявшей мочой подворотни и направилась к станции метро «Птичий сквер», — пересадочная станция, построенная ещё до Завесы и потому имеющая собственное название, а не номер, как у большинства более новых станций подземки.

     Аккуратно обходя подозрительно тёмные места, Чеин не спеша шла по скользкому от грязи тротуару к хорошо освещённому перекрёстку с улицей, на которой располагалась станция. Единственное на её пути пятно света осталось позади — фонарь светил как раз у вонючей подворотни — и между пятном позади и перекрёстком впереди видимость была хуже некуда: яркий свет с перекрёстка слепил глаза, не давая толком рассмотреть, что под ногами.

     Микронаушник в левом ухе оповестил Чеин о входящем голосовом вызове тихим ненавязчивым сигналом; при этом комм в кармане плаща несколько раз продублировал оповещение короткой вибрацией. Чеин остановилась. Достав устройство, она взглянула на номер вызывавшего абонента: номер был незнакомый, но вызов шёл по особой схеме переадресаций; кроме того, Чеин сразу отметила особую последовательность чисел в номере, что являлось дополнительным предупреждением (на случай присутствия рядом посторонних, тех, кому не следовало слышать разговора): вызов от курьера с Неба. Чеин лично контактировала с тремя сёстрами-небожительницами — Ариетт, Дисьель и Селен. С каждой из них она встречалась, обычно, если не возникало срочной необходимости, раз в декаду на протяжении уже нескольких лет. Встречались, обычно, на конспиративных квартирах, реже — в общественных местах. Со всеми тремя агентами у Чеин сложились дружеские отношения, и потому, приняв вызов, она ответила просто:

     — Привет!

     — Чеин? — тревожно произнёс в левом ухе незнакомый голос. Судя по тембру, говорившая была женщиной или андрогином.

     — Да… — Чеин поправила пальцем микронаушник. — Но, кажется, мы незнакомы…

     — Меня зовут Келли. Я… — собеседница замолчала. Чеин показалось, что услышала приглушённое всхлипывание. — Я вместо Селен, — наконец как-то мучительно выговорила Келли. — Я должна с вами встретиться. Это крайне важно!

     — Келли, вы плачете? — прямо спросила Чеин.

     Последовала короткая заминка, после которой женщина или андрогин по имени Келли ответила севшим голосом:

     — Да. Простите…

     — Вы в беде?

     — Я нет… но… Селен…

     — Говорите по порядку, Келли. В рамках известных предосторожностей, конечно… Связь относительно безопасна. Но лишнего лучше не говорить… Вы меня понимаете?

     — Да, конечно… я помню про фильтры.

     — Итак, Келли, что случилось?

     — Нас предали. Одна из нас… Шейл… В общем… Селен больше нет, — сказала Келли. — Нас было трое: Селен, Джелис и я. Мы должны были ехать каждая — в определённом направлении…

     «Шейл… Джелис…» — закрутились в голове Чеин много раз слышанные имена. — «Не может быть… Не может быть!» — Шейл — фамилия Элвин, одной из её триумвиров, а Джелис — имя сестры Элвин!

     — Прости, — перебила Келли Чеин. — Ты сказала: Шейл? Джелис Шейл?

     — Да, — подтвердил голос в микронаушнике. — Тебе не послышалось. Джелис Шейл — родная сестра твоей Элвин…

     — А ты-то откуда?.. — начала удивлённо Чеин.

     Келли нервно и совсем невесело усмехнулась:

     — От Селен. Она мне всё рассказывала… Мы… — Келли не закончила и на этот раз уже открыто разрыдалась.

     — О, Селен говорила, что у неё есть пара… что вы вместе учились в академии… но… она никогда не называла твоего имени…

     — Да… мы все вместе, втроём… Селен, я и Джелис… — всхлипнув, ответила Келли. — Но Сел, конечно, не болтала лишнего… Это она умеет: говорить много и не болтать лишнего…

     — Мне очень, очень жаль…

     Келли замолчала, словно хотела сказать что-то ещё и никак не могла начать. Только теперь Чеин обратила внимание на то, что, кроме голоса Келли, в наушнике слышались ещё какие-то свистящие звуки.

     — Что это за шум у тебя? — спросила Чеин.

     — Окно… стекло пробито. Я еду в машине.

     — Как далеко ты сейчас от Тира?

     — Около тысячи километров, — ответила Келли. — Часов пять-шесть пути я думаю.

     — А что она, Джелис? Она знает, куда ты направляешься?

     — Я не уверена… — помолчав, ответила Келли. — Места назначения и контакты были в конвертах… Мой сейчас у неё… Так получилось… что мне достался конверт Селен… — Келли снова замолчала и Чеин не стала на неё давить. «Пусть успокоится», — решила она.

     Дождь усилился. Поправив капюшон плаща, Чеин потихоньку зашагала к перекрёстку, стараясь не смотреть на фонари впереди, чтобы яркий свет не ослепил начавшие привыкать к темноте глаза.

     — Постой! — воскликнула Келли у неё в ухе. Чеин остановилась. — Если Сел должна была ехать к вам, в Тир… а кроме Тира она за всё время лишь несколько раз спускалась в пару других мест… то, возможно, что и я должна была отправиться туда, где бывала чаще всего…

     — А где ты чаще всего бывала, Келли? — спросила Чеин.

     Последовала короткая пауза.

     — Знаешь, кажется, мы с тобой уже много всего наговорили…

     — За это можешь не переживать. Эта… Джелис наверняка уже связалась со своими хозяевами… Сменим номера и — порядок. Так куда тебя, скорей всего, могли послать, как думаешь?

     — Терри́н… Чаще всего меня посылали в Терри́н.

     — Джелис об этом известно?

     — Нет… вряд ли.

     — А о Селен?

     Келли ответила не сразу, — Чеин терпеливо ждала, пока она ответит.

     — Однажды Сел ей сказала об Элвин… — помолчав, наконец произнесла Келли. — Год назад, когда Джелис только присоединилась к нам… Сказала, что Элвин по-прежнему в Тире и… что она знакома с одной из её триумвиров… с тобой…

     «Вот так да!» — Чеин не сразу нашлась с ответом.

     — Не беспокойся! — поспешила добавить Келли. — Она не называла имён, вообще никаких подробностей… Только сказала, что Элвин жива и счастлива… больше ничего!

     — Келли, — серьёзно заговорила Чеин, — этого уже достаточно, чтобы понять, что Селен бывает в Тире.

     — Да…

     — Кроме того, — продолжала Чеин, — ты назвала Терри́н… Терри́н — город-миллионник у подножия башни. Каково расстояние от башни, по которой вы спустились, до Терри́на?

     — Такое же, как и до Тира — тысяча…

     — Если так, — перебила Чеин, — тогда, кажется, я понимаю, о какой башне ты говоришь… В противоположном Терри́ну направлении будет Аммóрк?

     — Да.

     — А в противоположном Тиру — Óррен или Кóрик?

     — Óррен. Кóрик в другой стороне от Тира…

     — И того, если исключить Óррен, мы имеем три города-миллионника вокруг той самой башни… Терри́н, Аммóрк и Тир…

     — Да… — обречённо ответила Келли.

     — Вот тебе и ответ! — воскликнула Чеин. — Даже не сомневайся.., убийца Селен сейчас преследует тебя и наверху о произошедшем уже знают! Тебе не позволят попасть в Тир. Перехватят раньше. Ты не должна ехать сюда!

     — Что же делать? — спросила Келли спокойно. Чеин отметила, что в голосе говорившей не чувствовалось страха. Одно только намерение выполнить задуманное. Чеин не сомневалась: для Келли это был долг не только перед сёстрами и революционным движением, но и перед погибшей возлюбленной.

     Чеин вспомнила Селен. Высокая, широкоплечая, несколько крупнее Элвин, добродушная… Селен не была красива, но было в ней что-то такое, что располагало к ней окружающих. Они с Сел сразу поладили. Несколько раз даже встречались в таких местах, где можно было пропустить по стаканчику или раскуриться хорошей гидропонной травкой. При этом они никогда не переходили от дружеских отношений к чему-то большему, — Селен не искала и не давала для этого повода. Она вспомнила, как однажды спросила Сел про Небо, и как та смущённо замолчала. Должно быть, Селен испытывала чувство вины за свою принадлежность к небожителям, и за то, что сама она, как теперь можно было предположить, была не из бедной семьи (если, конечно, само это выражение — «бедная семья» — вообще применимо к жителям Неба). Что же, теперь Селен не было. Больше никогда они с Селен не встретятся. Не будет больше явок, посиделок в баре с трубкой забористой дури и пошлыми шутками… Селен мертва. И если ей, Чеин, не по себе от этой мысли, то каково сейчас бедной Келли?..

     — Эй, ты ещё здесь? — услышала она голос в микронаушнике.

     — Да. Извини… — быстро ответила Чеин. — Я думаю… — она собралась с мыслями, прочь отогнав воспоминания. — Что у тебя по карте? Какие города поблизости?

     — Пирр в ста семидесяти километрах к западу… Небольшой городок, население — около семисот тысяч…

     — Отлично! Сворачивай туда и жди меня в какой-нибудь неприметной дыре! Продержишься?

     — Да, конечно. Только, думаю, стоит избавиться от машины.

     — Разумно. Что со связью?

     — У меня только этот комм.

     — Хреново. Но ты знаешь, что делать.

     — Да, конечно.

     — Вот и хорошо. Я постараюсь быть в Пирре как можно скорее.

     — Я сообщу о месте встречи координатору, как только сменю комм…

     — Как я тебя узнаю?

     — Я буду в сиреневом плаще.

     — Удачи тебе, сестрёнка!

     — Спасибо! И тебе удачи!

     Связь оборвалась. Чеин тотчас вызвала меню коммуникатора и запустила алгоритм смены номера. Когда комм подтвердил, что номер сменён, она быстро набрала и отправила зашифрованное сообщение Гэл — своему координатору, в котором кратко изложила суть дела и свои намерения. После она позвонила триумвирам — сначала Альве, потом — Элвин — и предупредила о том, что должна срочно уехать. А потом ей позвонила сама координатор…

      

     Глава двадцать пятая. Истинное лицо Неба

      

     Келли бывала в разных городах Поверхности. Все они, за исключением небольших «оазисов» — населённых благополучной публикой районов, представляли собой большие помойки, застроенные примитивными быстровозводимыми архитектурными убожествами. Всегда сырые, грязные, с разбитыми дорогами и тротуарами, с обваливающимися фасадами поросших грибком домов, улицы под серо-чёрным небом сплетались в уродливые лабиринты, которые, в свою очередь, являлись частями и пазлами ещё большего уродства. Всё это хаотическое нагромождение нанизывалось на прямые как стрелы шоссе и проспекты, при строительстве которых кварталы и улицы, сооружённые сто, двести, триста лет назад частью сносились, частью перегораживались; кое-где возникали кварталы и микрорайоны с чётко расставленными, пусть и до смешного нелепыми, домами и проездами, но всё было тщетно — чтобы исправить последствия воплощаемого столетиями хаоса, проще было бы снести всё к Дьяволовой Матери и отстроить заново, чем тратить напрасно силы. Другое дело — Небо… Города под куполами небесных островов отличались от городов Поверхности как ухоженные сады и парки отличаются от запущенного, дикого, заваленного буреломом леса, — Келли никогда их не сравнивала. Поверхность была отвратительна. И вовсе не по вине жителей самой Поверхности, как то часто пытались доказывать иные либеральные небожительницы, которых Келли считала кончеными мразями. В том, что Поверхность — подлинный мир, который человечество не смогло уберечь от разорения, стала такой — отвратительной и мерзкой, как разлагающийся труп, виноваты были те, кто беззаботно нежились в солнечных лучах среди облаков. Виновата была Келли. Да. Она тоже! Каждый раз, спускаясь на Поверхность, она чувствовала свою вину перед теми, кто её, Поверхность, населял — перед миллиардами полуголодных и голодных, уставших, отчаявшихся, потерявших человеческий облик. Увидев Поверхность впервые своими глазами, Келли дала себе клятву: отдать все свои силы и саму жизнь борьбе за то, чтобы хоть на миг приблизить тот день, когда установленный в мире порядок будет разрушен, а проклятая Завеса — отключена. Каждый раз, спускаясь вниз, она напоминала себе ту клятву: то, что она видела, заставляло её помнить о чудовищной несправедливости происходящего. Поверхность была отвратительна.., потому, что являла собой истинное лицо и саму суть Неба. И ещё нигде, как в Пирре, Келли не видела это лицо столь безобразным и жалким.

     Пирр оказался худшим из того, что доводилось видеть Келли на Поверхности. Улицы города, по которым она уже целый час ехала, сначала на разваливающихся от старости городских автобусах, потом — на дребезжащих и скрежещущих трамваях, походили на театр недавних военных действий. Она несколько раз сменяла трамваи, и все они были переполнены. Подземки в Пирре не было, и потому, сколько народу набивалось в общественный транспорт в часы, когда большинство населения находилось на рабочих местах (как выяснила из справки навигатора Келли, в городе имелось несколько крупных заводов и один комбинат), можно было смело предполагать, что в часы-пик Пирр охватывал транспортный паралич. Стоя зажатая среди терпко пахнущих потом, перегаром и, Дьявол знает, чем ещё, пассажиров, Келли видела сквозь запотевшие окна потоки в меру дорогих машин, фары которых часто оказывались единственными источниками света. Иногда мимо мелькали магазины, бары, какие-то лавочки, иногда — обнесённые заборами дома местных богачей, выкрашенные в яркие цвета и хорошо освещённые, с расставленными вдоль заборов будками охраны, но бóльшую часть времени взгляд Келли скользил по тёмным полуразрушенным баракам и многоэтажным панельным убожествам.

     Маршрут Келли выбрала не случайно, — она решила: будет лучше, если она уберется подальше от той части города, что была ближе к ведущей в Тир трассе.

     Изучив заранее схему городских маршрутов, она могла теперь свободно играть с возможными «хвостами», видимое отсутствие которых, разумеется, не исключало их наличия, — Келли хорошо помнила, как во время их с Селен подготовки Тарви постоянно предупреждала о том, что лояльные властям граждане — потенциальные стукачи и агенты полиции и жандармерии.

     — Лоялки могут сами жить в дерьме, подвергаться эксплуатации, дискриминации, могут высказывать недовольство, но, как только вы дадите им повод, они вас сдадут… Если вы вызовете у них подозрение, они станут за вами шпионить… добровольно… Они — ваши враги, как и марионеточные правительства, которым они рабски преданы… Они — опора реакции, — говорила координатор.

     Келли, конечно, как могла, поработала над своим внешним видом, но, всё же, если повнимательнее присмотреться, выглядела она уж точно не местной. Такие всегда у кого-нибудь вызывают подозрение. Но, что поделать, если альтернатива сырому и вонючему трамваю — автомобиль, стоимостью в полмиллиона эксплор, каких в дыре вроде Пирра, возможно, вообще не встретить? Если Чеин права и Джелис действительно сообщила на Небо… то найти её на такой машине не составило бы труда.

     От «Голубого тумана» Келли предусмотрительно избавилась, не доезжая окраины города, бросив дорогую машину на территории заброшенного завода, и дальше двигалась пешком. Лежавший в машине тёмно-сиреневый плащ, предназначавшийся Селен, оказался великоват, что Келли сочла положительным, так как выглядела она в нём не столь привлекательно, как если бы плащ сидел по фигуре. Оставалось только хорошенько по нему потоптаться в пыли заброшенного заводского строения.

     Минут шестьдесят она добиралась пешком до автобусной остановки, обильно заляпав по дороге грязью полы плаща и подозрительно дорогие сапоги. Садясь в автобус, разменяла у водителя самую мелкую из имевшихся у неё банкнот — в двести эксплор, чем вызвала недобрые взгляды окружающих, и, проехав четыре остановки до пересадки, вышла, чтобы сменить автобус. После она пересаживалась ещё несколько раз, пока не добралась до одной из пронзавших город насквозь трамвайных линий и теперь ехала на уже четвёртом по счёту трамвае.

     Нужно было срочно раздобыть комм, — тот, что был в машине, Келли выбросила через дырку в окне, сразу после разговора с Чеин. Но где его взять? Купить в магазине? — плохая идея. Купить у барыг? — местá, где барыг можно встретить, не указываются на картах в навигаторах… да и где гарантия, что барыга не окажется полицейской осведомительницей? Оставалось одно: украсть…

     Красть коммуникатор у какой-нибудь работяги, и без того постоянно обкрадываемой нанимателями и государством, Келли ни за что не хотела. Выход один: грабить нужно другую публику. А такие на трамваях не ездят. Хотя…

     Вскоре трамвай оказался в местном благополучном районе: улицы — та, по которой ехал трамвай и другие, перпендикулярные — здесь были хорошо освещены, домá ярко выкрашены и огорожены; тут и там виднелись подчёркнуто дорогие, по местным меркам, кафе и магазины (Келли даже заметила рекламную вывеску спортклуба с бассейном). На остановке в трамвай вошли несколько человек, на вид — домашняя прислуга или охрана, или кто-то ещё из холуйского племени, все хорошо одетые, важные («Наверное, за господами донашивают…» — подумала Келли), на лицах читалось презрение к окружающему «быдлу»: не смотрите, что мы едем с вами на этом ржавом, вонючем корыте; это — маленькое, неприятное недоразумение, а на самом деле, мы — не из ваших.

     Протискиваясь между пассажирами к свободному пятачку в конце салона, одна из прислужниц неожиданно для неё самой, натолкнулась на ссутулившуюся фигуру в грязном сиреневом плаще, — трамвай в этот момент наклонился на повороте, и той пришлось чуть ли не обняться с неприятной особой неопределённого пола (лицо особы было скрыто под сильно надвинутым капюшоном), — когда же, наконец, ей удалось разойтись с грязной оборванкой, прислужница удостоила последнюю испепеляюще-презрительным взглядом. Келли сочла адресованный ей взгляд хорошим знаком: «Стало быть, удалось войти в образ».

     На следующей остановке она вышла из трамвая и, перейдя дорогу, села в трамвай, идущий в противоположном направлении.

     Сменив, таким образом, ещё несколько трамваев, Келли вышла на очередной остановке, дождалась, пока на посадочной платформе осталась одна она, и достала из кармана украденный коммуникатор. Набрав по памяти номер, который знала только она одна, Келли послала вызов.

     — Келл? — тотчас послышался из комма голос координатора.

     — Да, это я.

     — Где ты будешь? Говори быстро, не тяни. Я всё знаю. Со мной уже связались из Тира.

     Она назвала место, которое выбрала, когда изучала карту Пирра в навигаторе «Голубого тумана».

     — Удачи тебе! Обязательно продержись! И… — Тарви помедлила, — мне очень жаль Селен. Знай, ей это с рук не сойдёт.

     Тарви отключилась.

     Дело сделано.

     Келли выключила комм и, посмотрев по сторонам, быстро нашла то, что искала — решётку ливнёки, в которую и отправила ставшее ненужным устройство. Теперь подождать трамвай…

      

     Из записок Вэйнз О'Ди́

      

     Теперь Сарранг — моя подруга и сестра…

     Сарранг известна в определённых кругах Тира как кибер-бандитка, как человек, способный раздобыть любые запрещённые устройства и компьютерные программы. На неё действительно работают разыскиваемые полицией и жандармерией хакеры и у неё везде есть связи. Такова Сарранг в преступном мире. Но это — лишь одна из её сторон. Есть и другая Сарранг, та, которую знают немногие, и мне повезло оказаться среди этих немногих — Сарранг-революционерка, сестра, сделавшая меня другой… и не только меня… Дафф и тех, других сестёр, кому она открылась и кого призвала сражаться за рабочий класс.

     Как я уже сказала, Сарранг изменила мою жизнь. Именно так. Благодаря ей я стала одной из сестёр. Да, вы можете сказать мне: у тебя не было выхода, и вообще тебя подкупили… Что ж, вы правы, так и есть. Если бы Сарранг не вытащила меня тогда, три года назад, из дерьма, если бы не привела к Гэл Тат… я бы, скорее всего, и сейчас оставалась той, прежней Вэйнз, какой была бóльшую часть сознательной жизни. Вы также спросите меня: действительно ли я верю в те идеалы, в которые верят иблиссиане, исповедую ли я учение Иссы Иблисс? Да, верю. Сегодня мои взгляды, политические и философские — это взгляды иблиссианки. Но пришла я к ним не через книги, а через живое общение с живыми людьми (не идеальными, не безупречными, возможно даже, не очень-то и разбирающимися в теории), с людьми, готовыми бороться до конца и умереть за свои убеждения. Я читала «Базис» и некоторые другие запрещённые книги ещё в юности, но тогда меня не заинтересовало иблиссианство. В то время главных жизненно важных проблем у меня было две: первая — как не сдохнуть с голода и, вторая — как не попасться шакалам в процессе решения первой. Политика казалась мне чем-то вроде стихии: как дождь или ветер, которые просто есть и на которые я никак не могу влиять и потому должна просто учитывать и подстраиваться под изменения погоды. Возможно, встреть я тогда кого-то вроде Сарранг, Дивин или Гэл, всё бы сложилось по-другому, но ничего подобного не произошло и сложилось как сложилось… Впервые я и Сарранг встретились уже будучи людьми взрослыми и, что более важно, зрелыми. Посмотрели друг на друга, сделали каждая свои выводы и разошлись своими дорогами. И лишь спустя время Подземный Дьявол снова свёл нас вместе… И вот тогда я задумалась об иблиссианстве, когда мне помогли делом, а не агитацией и проповедями. Я стала иблиссианкой через дела других — в первую очередь Сарранг — и собственную практику. Так что, да, я верю в идеалы иблиссианства, благодаря именно Сарранг и таким, как она.

     Координатор нашей ячейки — Гэл. Её и только её указания мы выполняем, Сарранг же — старшая в ячейке. Но, чтобы вам лучше понять, насколько высок её личный авторитет в организации и доверие к ней, скажу, что она — единственная, кто лично знакома с несколькими другими координаторами. Сарранг часто присутствует на совещаниях координационной группы Тира в качестве консультанта по Сети и кибер-технологиям. Думаю, вы понимаете, какая опасность может грозить всей организации, окажись на таком совещании одна единственная шпионка жандармерии… Ворóны постоянно подсылают своих людей к нам, к изгоям, к другим левым группам; их шпики повсюду. Мне лично приходилось дважды иметь дело с засланными «пернатыми»… Именно поэтому рядовые сёстры знают в лицо только своих непосредственных координаторов. Сарранг же знает всех в городе. Думаю, недалёк тот день, когда и сама она станет координатором.

     Я не стала вначале говорить о половой принадлежности Сарранг, потому, что хотела вначале сказать о Сарранг-человеке. Теперь же скажу коротко и об этой непростой для неё самой теме. Сарранг — женщина. Но женщина она только по внешним признакам. Родилась Сарранг, как и я, андрогином. Но, если я просто живу так, как хочу жить — живу как женщина, потому, что считаю двуполость ошибкой природы, то у Сарранг с этим были проблемы… Она сменила пол. Её тело было изменено хирургически, и теперь ничто не указывает на то, что когда-то Сарранг была андрогином. Тут я подхожу к тому, чтобы сказать пару слов и о Гэл Тат…

     Операцию Сарранг сделала Гэл — наш координатор. Она же, три года назад, избавила меня от уродства. Сарранг привезла нас с Дафф в дом Гэл, и Гэл всё сделала… я больше не уродина. Гэл — одна из лучших хирургов Тира, и это — серьёзное преимущество: с её помощью многим сёстрам удалось уйти от преследования, изменив внешность посредством пластической операции. Кроме того, у Гэл есть связи среди влиятельных людей, которые и не подозревают, что имеют дело с иблиссианкой высшего уровня.

     Но, вернусь к Сарранг. Итак, строго биологически, Сарранг — андрогин. Но социально она — женщина. Будь она по рождению мужчиной, и смени пол на женский, это была бы скорее подделка, эрзац. Я бы даже сказала, что такое изменение было свидетельством психического расстройства. Но Сарранг андрогин, она двупола, поэтому, её выбор — это выбор между тем, что есть от рождения и тем, что есть от рождения. О том, что я считаю двуполость ошибкой эволюции, я уже говорила. К тому же, известно, что Древние, от которых все мы произошли, не были двуполыми: их общество было обществом мужчин и женщин. Древним было достаточно такого разделения. Никаких андрогинов! Никаких бесполых! Только мужчины и женщины! Как так вышло, что от двух полов произошли четыре, и зачем природе это понадобилось — для меня загадка. И то, что мы, андрогины, в подавляющем большинстве выбираем либо женскую, либо мужскую социальную роль, говорит, как мне кажется, в пользу моего убеждения. Сарранг же попросту пошла дальше других и поставила точку там, где большинство ставить точку боится.

      

     Глава двадцать шестая. Тарви Фатис

      

     — Сука! Сука, сука, сука! — зло цедила сквозь зубы Тарви, глядя на несущиеся ей навстречу облака, после того как комм пиликнул, сообщая об окончании разговора.

     Когда позвонила Келли, она уже летела на гиперзвуковой скорости к той самой башне, по которой всего пару часов назад спустились курьеры, и в которой одна из курьеров, совсем юная, полная сил и стремления жить и менять мир к лучшему, теперь лежала мёртвая.

     Башня показалась впереди, и Тарви, перейдя на сверхзвук, начала снижение. Флаер поравнялся с башней на высоте семи километров и, оставив её позади, продолжал стремительно приближаться к грязно-серой «вате», медленно клубившейся внизу. Верхние слои Завесы начинались уже в трёх-четырёх километрах от Поверхности, нижние обычно заканчивались на высоте пятисот-семисот метров, но иногда опускались и ниже, до уровня крыш городских многоэтажек, а то и вовсе стелились по земле густым туманом. Пилотировал флаер бортовой компьютер, который Тарви периодически подгоняла, приказывая снять то или другое ограничение. Для компьютера полёт внутри самой Завесы проблемой не был, — единственное, с чем Тарви уже не могла не считаться, было ограничение скорости: идти сквозь Завесу на сверхзвуке не мог даже компьютер (вернее, он-то, конечно, смог бы, но вот флаер от такого полёта попросту развалился бы на части).

      

     Тарви узнала о произошедшем от Гэл Тат, своей давней подруги и одной из координаторов в Тире, которая связалась с ней по резервному каналу связи, предназначенному как раз для таких ситуаций. Известие о гибели Селен потрясло Тарви, но не помешало действовать трезво и с расчётом, как то и требовалось от координатора организации.

     Первым делом Тарви проверила метки установленных в машинах курьеров маячков слежения. Маячки работали. Две из трёх машин — «Голубой туман» и «Экстазия» — отображались на возникшей над терминалом голографической карте. Третья — «Дикая кошка» — оставалась в башне. Если бы Джелис ехала сейчас на предназначавшейся для неё «Дикой кошке», Тарви покончила бы с ней одним нажатием кнопки, активировав заложенный в машину фугас, но Джелис ехала на «Экстазии»… У Тарви были только координаты предательницы.

     Проверив метки машин, Тарви связалась с Нальт — послала видео-вызов по защищённому каналу Небесного Правительства, которым пользовались не только консулы и преторы, но и их ближайшее окружение, включая родственников. Тарви видела, как менялась в лице сестра, узнавая подробности случившегося. Операция была на грани провала. Теперь успех задуманного зависел от одного единственного человека — Келли Астер, от того, сумеет ли она передать запись сёстрам на Поверхности.

     Тарви думала, что предусмотрела всё, но оказалось, что она сильно недооценила Шейл. Или переоценила…

     Зачем было вступать в схватку одной против двух? Зачем пытаться их задержать, когда у неё была фора, чтобы вызвать к башне милицию? Что мешало ей спокойно уехать из башни и попытаться связаться с матерью снаружи? Джелис не могла знать о том, что с коммуникатора, предназначавшегося ей по плану, она могла позвонить только своей визави и самой Тарви; не могла знать, что, помимо фугаса, в «Дикой кошке» установлена «глушилка», настроенная подавлять радиосигналы любых устройств, кроме одного единственного коммуникатора — того, который ждал её в машине. Не могла знать и о том, что, попытайся она связаться с кем-либо, кроме назначенного агента и своего координатора, или отклониться от маршрута, машина остановится и превратится в ловушку; на панели управления появится предупреждение о том, что машина заминирована, и что при попытке покинуть салон сработает фугас. Единственное, что ей оставалось бы тогда — дождаться, когда за ней приедут…

     Таков был план Тарви.

     Тарви с самого начала подозревала Шейл. Основанием для подозрений служило то обстоятельство, что Шейл, не участвовавшая в подпольной деятельности во время учебы в Академии Южного Неба и не проявлявшая никакой политической активности в течение года со дня выпуска, вдруг неожиданно сообщила своим подругам по Школе о желании вступить в организацию. Что это было? Политическое прозрение? Или намерение внедриться в ячейку? Покинув стены Академии, Джелис Шейл почти год живёт обособленно в одном из многочисленных семейных имений, избегая контактов с внешним миром, где, по-видимому, основательно штудирует запрещённую литературу, и потом стремительно восстанавливает старые связи: снова сближается с Келли Астер и другими школьными подругами… Нет, конечно, Тарви не исключала и того, что её подозрения были напрасны, и что Джелис «переродилась», придя к искреннему убеждению в том, что с миром что-то не так и его пора менять. За тот год, что Шейл моталась «челноком» между Небом и Поверхностью, передавая пустышки и дезинформацию, она ни разу не прокололась.

     «Может быть, — думала порой Тарви, — я ошибаюсь и Джелис не шпионка?»

     Тарви знала о том, что Элвин была для Джелис больше чем просто сестра, — она читала досье Джелис, которое лично вела проректор Академии Саббия Мьёлль. Мьёлль каким-то образом сумела разнюхать пикантные детали отношений между сёстрами, имевшие место в годы их юности, до поступления в академию — связь, о которой даже их первой матери, генералу Шейл, известно не было. Сама Джелис, по-видимому, держала это в тайне и от близких подруг по Школе. Но именно это и было причиной наибольших сомнений Тарви: может быть, именно любовь к сестре и побудила Джелис пойти по стопам Элвин?

     Впрочем, как бы там ни было, теперь всё стало предельно ясно: Джелис Шейл — предательница. План Тарви провалился. У Джелис есть машина, есть средства связи, и она не скована в действиях. У Тарви же — только отметка на карте. Хотя… в действиях Тарви тоже не скована… Она ещё может действовать. Пока может. Потом ей придётся исчезнуть навсегда. Придётся сменить имя и внешность. Но у неё есть к кому обратиться.

      

     Продравшись сквозь густую облачность, машина оказалась в относительно чистом слое приповерхностного воздуха — всё время спуска сквозь Завесу Тарви умоляла Подземного Дьявола о благоприятной плотности — и вот теперь она могла легко нагнать мерзавку…

     Она бросила взгляд на голограмму, развёрнутую над лежавшим в пустом кресле второго пилота коммуникатором: на полупрозрачной карте виднелись две яркие точки: одна — «Голубой туман» — совпадала с Пирром, другая — «Экстазия» — быстро двигалась в пятистах километрах впереди в направлении Тира.

     Тарви синхронизировала комм с навигатором и боевой системой флаера и отметила «Экстазию» как цель, подлежащую уничтожению, после чего, не обращая внимания на предупреждения компьютера, приказала машине увеличить скорость.

      

     Через двадцать минут, когда между флаером Тарви и «Экстазией» оставалось не более десяти километров, бортовой компьютер сообщил о принятом по открытому каналу радиовызове. Тарви включила радио.

     — …направляющийся вдоль трассы номер сто пятнадцать одна тысяча пятьсот сорок три, — послышалось из динамиков, — с вами говорит генерал милиции Неба Этэр Шейл. Пилот, немедленно снизьте скорость и представьтесь! Повторяю, неопознанный флаер над трассой сто пятнадцать одна тысяча пятьсот сорок три, немедлен… — Тарви выключила звук.

     — А вот и старая ментовская шлюха… — тихо произнесла Тарви, увеличивая скорость.

     Она бросила взгляд на радар: ещё минуту назад в радиусе семисот километров под Завесой не было ни одного флаера с маркером небесной милиции, и вот одно из немногих находившихся поблизости воздушных судов, ранее подписанное как «частное», превратилось в милицейское! Флаер находился в сотне километров к северо-востоку и, судя по его курсу, преследовал ту же цель, что и Тарви. «Шла на сигнал коммуникатора Джелис», — догадалась Тарви.

     — А ведь ты не собиралась афишировать своего присутствия на Поверхности, госпожа генерал… — Тарви улыбнулась, обращаясь к воссозданному в памяти изображению из недавней записи, где генерал, облачённая в парадный милицейский мундир и регалии, озвучивает перед Декархионом план будущей бойни народов. — Ты летела в Тир, чтобы лично засвидетельствовать успех своей дочери, сумевшей внедриться в ячейку врагов Неба и помешать их планам… Ведь так, Шейл?

     В этот момент цель внизу, до которой оставалось всего пара километров, резко увеличила скорость. Если бы не примечание на боевом мониторе, сообщавшее о том, что цель — это автомобиль модели «Экстазия», цель можно было бы принять за летательный аппарат.

     Тарви зло усмехнулась:

     — Никак госпожа генерал попросила дочку поддать газу… — Она протянула руку к боевой панели. — Глупая и опасная просьба, госпожа генерал. И напрасная. Поздно. — Сказав это, Тарви нажала на панели единственную механическую, а не сенсорную, кнопку.

     Снаружи от флаера отделилась самонаводящаяся ракета и устремилась к цели.

     Долгое мгновение Тарви видела выхлоп яркого оранжевого пламени ракеты, спускавшейся всё ниже и ниже в непроглядный сумрак и вот где-то внизу пламя внезапно разрослось, распухло в форме шара, потом вспыхнуло ослепительно ярко и погасло, прозвучал звуковой сигнал, а на боевой панели появилась надпись: «цель уничтожена».

     — Ну, вот и всё… — тихо произнесла Тарви.

     Осознание того, что только что она испепелила предательницу и убийцу одной из сестёр, не принесло ей облегчения. Сожаления не было, но не было и удовлетворения от содеянного. В голове мелькнула мысль о том, что человек, испытывающий удовлетворение от совершённого убийства не может считаться здоровым; удовольствие от причинённой смерти — патология. Но, пока у власти остаются те, кто убивают сотни тысяч и миллионы, посредством безработицы, голода и болезней, и готовы убивать миллиарды в войнах за интересы эксплуататоров и паразитов, убийство остаётся неизбежным и оправданным средством.

     Дело сделано. Теперь нужно поскорее убираться.

     Тарви отдала команду компьютеру: подниматься к Завесе, и флаер пошёл вверх, сбрасывая скорость до той, при которой спасительная от вражеских радаров и самонаводящихся ракет «вата» не оторвёт машине крылья. Но она не успела подняться. Флаер содрогнулся от чудовищного удара, и тут же мир вокруг Тарви померк и исчез…

      

     …Очнулась она от ощущения удушья — кабина стремительно заполнялась едким дымом: где-то горела проводка. Флаер продолжал двигаться, но куда — было непонятно. Машина стонала; где-то позади слышался угрожающий скрежет, а по всему корпусу флаера с переменной частотой пробегала ритмичная дрожь. Тарви отыскала глазами индикатор часов на панели управления: часы показывали, что с момента, когда она потеряла сознание прошло меньше минуты.

     Она попробовала пошевелиться и обнаружила, что тело не подчиняется; при этом её положение было каким-то неестественным: туловище было перекошено и держалось в кресле на ремнях безопасности, которыми Тарви никогда не пренебрегала. «Сломан позвоночник», — поняла она. Тарви была парализована.

     Тарви попробовала пошевелить языком, облизнула губы, приоткрыла и закрыла рот — получилось. Тогда она произнесла вслух:

     — Борт, голосовое управление.

     — Голосовое управление активно, — отозвался бортовой компьютер мягким мужским баритоном.

     — Краткий отчёт за последние две минуты.

     — Флаер был атакован лёгкой стелс-ракетой. Попадание во второй правый двигатель. Последствия: повреждение крыла; потеря двух топливных баков; повреждение фюзеляжа; частичная разгерметизация салона; замыкание цепей… — (Тарви на мгновение отключилась) — …противник — боевой аппарат сил милиции класса «Ястреб»; расстояние до противника — тридцать пять километров; высока вероятность повторной атаки…

     — Полное управление, — произнесла Тарви, прерывая доклад машины. — Отключение систем контроля и безопасности вооружения. Доложить о состоянии вооружения.

     — Управление полное. Контроль и безопасность систем вооружения отключены. Системы вооружения исправны. К запуску готовы восемь лёгких и четыре тяжёлых ракеты.

     — Отстреливать тепловые ловушки каждые две секунды. Перевести все ракеты в боевой режим без запуска. Детонация — при сближении с противником на расстоянии одного метра.

     — Отстреливаю тепловые ловушки. Предупреждение…

     — Подтверждаю. Выполнять.

     — Новые параметры применены.

     — Рассчитать курс на таран. Скрытый манёвр через Завесу на максимально-допустимой, без критических повреждений машины, скорости.

     — Предупреждение…

     — Подтверждаю.

     — Курс рассчитан.

     — Приступить к манёвру.

     — Выполняю, — сообщил компьютер. Это было последние, что услышала Тарви, перед тем, как потеряла сознание от навалившейся перегрузки.

      

     Глава двадцать седьмая. Генерал Шейл

      

     «Ястреб» генерала милиции Этэр Ланы Шейл летел под Завесой в направлении отмеченной на радаре движущейся точки. Точкой был коммуникатор её дочери Джелис, которая гнала сейчас скоростной спортмобиль в направлении Тира — города, одно упоминание которого причиняло генералу эмоциональную боль и раздражало.

     Как только дочь сообщила ей о том, что она раскрыта и преследует курьера иблиссиан, бежавшую от неё и, с высокой вероятностью, направляющуюся в Тир, генерал отправила в Тир агентов и отряд спецназа небесной милиции, а сама последовала за дочерью. Джелис уверяла её, что в этом нет необходимости, и будет достаточно поддержки на месте, чтобы помочь ей схватить курьера и доставить всех на Небо, но первая мать была непреклонна. Она почти нагнала дочь. Ещё немного и она смогла бы защитить Джел, но… она не успела…

      

     Их с дочерью разделяла сотня километров, когда бортовой компьютер сообщил Этэр о том, что одно из нескольких находившихся в этот момент поблизости воздушных судов Неба преследует машину Джелис.

     Генерал проверила показатели радара: действительно, точка, обозначавшая подозрительный флаер, шла на пересечение с другой точкой, двигавшейся значительно медленнее — с машиной дочери. Маркер флаера сообщал о том, что это было частное судно и больше ничего — ни имени владелицы, ни принадлежности к организации. Возмутительное нарушение правил воздухоплавания! Если только… это не было судно Небесного Правительства… Впрочем, даже суда небесных властей обязаны предоставлять особый маркер по требованию милиции. Если, конечно, милицейский флаер открыто заявляет свои полномочия. Генерал не заявляла. Нельзя было кричать о себе — оповещать всех в округе о том, что флаер небесной милиции спустился под Завесу. Это могло помешать делу, спугнуть иблиссиан. В сложившейся ситуации, она сама была таким же нарушителем, как и пилот подозрительной машины. И вот теперь ей пришлось действовать вопреки выбранной тактике и заявить о себе во всеуслышание…

     Генерал активировала милицейский маркер и включила рацию.

     — Неопознанный флаер, направляющийся вдоль трассы номер сто пятнадцать одна тысяча пятьсот сорок три, с вами говорит генерал милиции Неба Этэр Шейл. Пилот, немедленно снизьте скорость и представьтесь! — приказала она по открытому каналу. — Повторяю. Неопознанный флаер над трассой сто пятнадцать одна тысяча пятьсот сорок три, немедленно снизьте скорость и назовите себя!

     Ответа не последовало.

     Генерал вызвала дочь по коммуникатору.

     — Да, мама… — послышался голос Джелис.

     — Гони! Выжми из машины всё, что сможешь!

     — Что?

     — Выполнять! — рявкнула она.

     — Выполняю…

     Генерал взглянула на радар: машина дочери увеличивала скорость… но… неопознанный флаер был уже совсем рядом…

     Генерал пометила флаер как «противника» и запустила ракету-«невидимку», оснащённую антирадаром. «Ястреб» слегка вздрогнул, — это ракета покинула корпус, устремившись к назначенной цели, но было уже поздно…

     …Неизвестная машина успела сделать то, чего боялась генерал, — радар показал, как от неё отделилась маленькая яркая точка и через секунду настигла машину дочери.

     Что-то сверкнуло в темноте впереди. Что это, молния или взрыв, испаривший её дочь? Между флаером генерала и машиной дочери было без малого сотня километров.

     Джелис больше не было.

     Происходящее казалось генералу нереальным. Одна часть её разума отказывалась верить в реальность увиденного; другая — обезумела от ярости. Этэр взревела как раненый зверь и принялась раз за разом нажимать кнопку последнего вызова на коммуникаторе.

     Ответа не было.

     Она снова и снова жала на кнопку, пока не поняла, что кнопка сломана. Тогда, отшвырнув комм в сторону, она потянулась к панели управления…

     Боевая панель сообщала, что отправленная ракета достигла цели, но враг был ещё в воздухе и набирал высоту. Неопознанный флаер уверенно шёл вверх, к Завесе, распуская позади грозди тепловых ловушек.

      

     Её пальцы легли на панель управления огнём и принялись нажимать одну за другой клавиши пуска ракет. Щёлк. Стелс-ракета отскочила от «Ястреба» и, запустив двигатель, унеслась вдаль на гипертяге. Щёлк. Ещё одна ракета… Флаер генерала нёсся на предельной для пилота скорости на сближение с врагом. Щёлк. Еще одна… Щёлк. Щёлк. Щёлк. Щёлк… Когда все десять «невидимок» были запущены, генерал принялась запускать тяжёлые, более медленные, сверхзвуковые, — эти противник уже сможет обнаружить.

     Когда ракет не осталось, она продолжала смотреть в экран радара на уже почти скрывшуюся в Завесе яркую точку.

     Их разделяли всего два десятка километров, когда вражеская машина исчезла в Завесе.

     — Что же ты делаешь! — вырвалось у генерала; она понимала, что та, кто в этот момент находилась внутри обезумевшей машины, уже мертва.

     Войдя в Завесу на самоубийственной для пилота скорости, флаер исчез с радара.

     Ракеты — последние, сверхзвуковые, те, что не сдетонировали в тепловых ловушках — одна за другой последовали за самоубийцей в Завесу, где стали взрываться от перегрева.

     Прошла минута… неопознанный противник снова появился на радаре… в километре позади генерала, и, перейдя на гиперзвук, стремительно сократил дистанцию…

      

     В последний миг, за которым была ослепительная вспышка и небытие, генерал небесной милиции Этэр Лана Шейл отчаянно удерживала в памяти образ младшей дочери. Странным образом она чувствовала, что Джелис была рядом, и оттого на сердце у неё было спокойно. Она уже не ненавидела ту, что погребла себя внутри небесной машины. Глупо ненавидеть мёртвых. Глупо тратить на столь ничтожное чувство последний миг жизни.

      

     Из записок Вэйнз О'Ди́

      

     Мы — боевая ячейка организации, маленький отряд, выполняющий задачи, которые перед нами ставит наш координатор и организация. Есть и другие, не боевые: те, кто наблюдают, внедряются в различные государственные структуры и бизнес, кто организовывают нелегальные профсоюзы, кто издаёт газеты и листовки, кто пишет статьи, кто хакает Сеть, кто предоставляет убежище разыскиваемым полицией и спецслужбами сёстрам — нашим товарищам… Повсюду организация имеет глаза и уши, которые видят и слышат то, что представляет для неё интерес, имеет руки, чтобы осязать невидимые нити, связывающие различные элементы государства и общества. Одни руки — утончённые, с ухоженными и наманикюренными пальцами, они перебирают бумаги и нажимают на кнопки, другие — грубые от ежедневной тяжёлой работы, третьи — сжимают оружие и обагрены кровью классовых врагов, и это наши руки. Мы — боевая ячейка. Мы делаем то, что должны, ради будущего, ради тех, кто верит нам, верит в наше общее будущее — в светлое будущее человечества Т'Эрары.

     Думаю, пройдёт время и, если этот мир не загнётся окончательно и не превратится в мёртвую ледяную пустыню, если капитализм окончательно его не доконает, то, рано или поздно, всё изменится, и тогда наверняка появятся гуманные интеллигентствующие особы, которые станут восклицать: «ах, ах, эти грубые, эти необразованные, эти бескультурные…» и так далее… «да как они могли! убивать людей! расхищать их имущество! вместо того, чтобы выступать за всё хорошее, они боролись против того, что считали плохим! они всё видели в негативном свете! они нарушали положения иблиссианского учения, которому должны были следовать! это так жестоко!» и прочее и так далее… Что сказать на это? Что сказать этим потомкам, живущим в новом, коммунистическом мире? Я скажу им: идите в жопу! Не вам нас судить. Да, мы убиваем и отнимаем собственность. Мы делаем это и будем делать, пока существует собственность, мы будем её экспроприировать, пока по Поверхности ходят убийцы и мучители в особой форме, служащие капиталу (в лице Правительства или напрямую), мы будем их убивать.

     Однажды я сама лично чуть не стала жертвой «стражей закона», пытавшихся меня сначала просто ограбить, а когда им стало известно о том, что при мне была крупная сумма наличными, решивших убить меня. Я сумела ранить одну из них и бежать. Я могла пристрелить обеих, но не сделала этого и… оказалась в розыске. Следовало мне тогда прострелить их шакальи головы? Думаю, следовало. Может быть вам, живущим в мире без денег и частной собственности, убийство промышляющих грабежами полицейских покажется слишком жестоким, но, поверьте, они того заслуживают. Как я уже говорила, я сама была карманницей в молодости и обчистила не одну богатенькую лоялку. Но эти… шакалы перед лоялками заискивают, стелются перед ними, а простых работяг они грабят и иногда убивают. Собственно, «шакалами» их прозвали неспроста: своими повадками полицейские сильно напоминают этих животных (кстати, одних из немногих, что сумели, благодаря своей непритязательности, выжить под Завесой). Только представьте, каково это, когда ты — простая работяга и отдаешь этим упырям свой заработок за декаду! Но полицейские — далеко не главные наши цели. Мы убиваем их тогда, когда это необходимо (либо они нам мешают, либо того требует справедливость: иногда с нами связываются профсоюзы и сообщают имена конкретных полицейских, за кем числятся подтверждённые факты грабежей рабочих). Ворóны (так мы зовём жандармов) и комитетские — вот те, уничтожение кого для нас приоритетно. Иногда в наш «чёрный список» попадают чиновники и воротилы бизнеса, но обычно с ними работают другие сёстры — агенты.

      

     Кстати, насчет комитетских... Совсем недавно нам, наконец, удалось ушлёпать их главную шишку в Тире — целого старшего инспектора! Аника Баррен, так звали эту суку.

     Её казнь стала испытанием для сестры Элвин, бывшей комитетчицы (в прошлом небожительницы), подчинённой Баррен. Уж не знаю, было ли между ними что-то раньше или не было (сама Элвин говорит, что не было), но Элвин отказалась убивать её. Казнила комитетчицу Дивин. Пришлось долго уговаривать Элвин, чтобы та согласилась сыграть роль приманки в ловушке для Баррен. Было ясно, что решение это далось ей нелегко. Элвин связалась с бывшей начальницей и договорилась о встрече.

     После короткого обмена шифрованными сообщениями Элвин и Баррен встретились в номере дешёвой гостиницы для разговора (здесь я поставлю многоточие)… Мы всё основательно продумали и спланировали: здание, прилегающие улицы, соседние номера — всё было под нашим контролем. На случай, если бы Баррен явилась не одна, были предусмотрены надёжные пути отхода. Но Баррен явилась одна…

     Дивин пристрелила Баррен, едва та вошла в номер, и они с Элвин ушли. Всё было сделано тихо. Тело старшего инспектора КБК обнаружили только на следующий день.

     Кстати, насчёт Дивин. Это бесполая, одна из триумвиров Сарранг. С Дивин у нас с Даффи (с Даффи даже в большей мере) сложились очень тёплые дружеские отношения. Человек это поистине энциклопедических знаний. Дивин не только знает толк в экспроприациях и отлично стреляет. В «Солнце для всех!» регулярно появляются написанные ею под разными псевдонимами теоретические статьи по экономике, историческому материализму и искусству спорить.

     Но вернусь к Элвин… Элвин пришлось нелегко после ликвидации Баррен. Она несколько дней беспробудно пила и принимала тяжёлые наркотики. Её триумвиры Альва и Чеин всё время были рядом, опасаясь, как бы та чего не выкинула… Когда же, наконец, Элвин пришла в себя, то наотрез отказалась говорить о произошедшем с кем-либо. Думаю, она объяснилась с триумвирами, но те молчат. Лично я думаю, что между Элвин и её бывшей начальницей всё же что-то было… Но, как бы там ни было, Элвин сделала свой выбор и доказала преданность организации.

     Мне и самой пришлось пройти своего рода испытание, как и всем остальным в своё время…

      

     Моим первым серьёзным делом, в котором я участвовала как полноправный боец ячейки, стала экспроприация одной богатой суки — управляющей банка. Сука эта имеет недвижимость по всему Тиру и за его пределами, но постоянно живёт в пентхаусе, занимающем три верхних этажа в пятидесятиэтажном кондоминиуме. Его-то мы: Сарранг, её триумвиры Дивин и Азаль, и я решили тогда экспроприировать в пользу организации…

     Понаблюдав за банкиршей несколько дней, и выяснив необходимые детали относительно её расписания, личной жизни, а также уровня подготовки её личной охраны и охраны пентхауса, мы всё тщательно спланировали и приступили к операции, в которой мне отводилась, пожалуй, самая рисковая часть.

     Вы, конечно, можете сказать, что я преувеличиваю… но, сами посудите: я должна была проникнуть в охраняемые апартаменты в элитном доме в районе для богатых, обойти охрану и сигнализацию… но это ещё не всё… мне предстояло добраться до терминала, на который завязана вся техническая начинка пентхауса — системы безопасности, камеры наблюдения, доступ к воротам отдельной стоянки на нулевом этаже, выходы на лестницы, персональный лифт и ещё куча всего… И я справилась!

     Не скажу, что это было легко…

     Я вошла через общий для всех обитателей кондоминиума подъезд. Кому приходилось бывать в подобных домах, те знают, что пройти в такое место — уже целое дело. На входе охрана, камеры, контроль… нужно приглашение, или личное присутствие кого-то из жильцов, или пропуск, или звонок из квартиры. У меня были пропуск и приглашение (разумеется, поддельные), одежда и макияж — как у богатой шлюхи. В общем, я вошла в здание и вызвала лифт.

     Поднявшись на последний доступный пассажирам этого лифта этаж (сорок седьмой), я заблокировала двери кабины и с помощью заколки для волос устроила короткое замыкание. Этим я спровоцировала запуск предусмотренного в таких случаях алгоритма проверки электроцепей, на время которого кабина заблокировалась и погрузилась в темноту, затем вскрыла одну из потолочных панелей и выбралась в лифтовую шахту через расположенный за панелью сервисный люк. Едва я успела вернуть панель на прежнее место и ухватиться за торчавшую из бетонной стены шахты железную скобу, как услышала звук открывающихся дверей. В кабину никто не вошёл и через несколько секунд двери закрылись. Ещё через секунду пустая кабина рванула вниз, на первый этаж, оставив меня висеть на скобяной лестнице внутри тёмного квадратного колодца. Всего от момента, когда я ткнула заколкой в нужное место сбоку от панели управления и до момента, когда лифт пришёл в движение, прошло не более половины минуты. Не успей я вовремя вернуть на место потолочную панель и пришлось бы возвращаться и переносить операцию на другое время. Но я успела (не зря тренировалась на лифте той же модели, только в другом месте).

     Поднявшись по скобам вверх, я оказалась в небольшом помещении — надстройке над последним, пятидесятым этажом, куда выходили шахты всех имевшихся в здании лифтов, включая и персональный лифт хозяйки пентхауса, который в это время находился внизу, на парковке. Спуститься на верхний этаж пентхауса не составило труда. Всё нужное (облегчённое промальп-снаряжение и инструменты) у меня было с собой, и внутрь я проникла незамеченной.

     Пришлось в одиночку вырубить и связать двоих слуг (это было несложно). От одной из прислужниц я узнала, где именно находился нужный терминал, и подключила к терминалу устройство, которое дала мне Сарранг. Машинка быстро разобралась с защитой и отключила сигнализацию, передав управление всей электроникой апартаментов коммуникатору Сарранг…

     Убедившись, что охрана меня не заметила, я отправила Сарранг сообщение, и сёстры вошли в здание (по таким же, как и у меня поддельным пропускам). Они поднялись на том же лифте, что и я и воспользовались входом для прислуги, отправив перед тем пустой хозяйский лифт с парковки в апартаменты, чтобы обмануть охрану.

     Признáюсь, когда все три охранницы, что находились в помещениях пентхауса, собрались встречать хозяйку в лифтовом холле, оставив без внимания служебный вход, я испытала облегчение, — мне не пришлось ни в кого стрелять… Не то, чтобы я сомневалась в себе (я бы, конечно, смогла…) но, всё же, в тот момент психологически я ещё не была готова стрелять в людей, которые до того даже не знали о моём существовании… Хотя, конечно же, хорошо представляла, что за мразь идёт в охрану банкиров… Если среди шакалов (особенно среди молодых) можно иногда встретить распропагандированных и наивных, наверняка мечтавших при поступлении на службу о том, как они, надев полицейскую форму, станут нести в общество добро и справедливость, то среди телохранителей таких романтиков точно не было и нет. Эти твари за деньги будут служить кому угодно.

     Сёстры зашли в тыл охране и перебили всех: на это ушли считанные секунды. Скрутив остававшуюся прислугу (холуек мы оставили в живых), мы вскрыли сейф в кабинете банкирши, откуда забрали десять миллионов эксплор наличными, а также драгоценности (почти на четыре миллиона), документы и информационные носители. Приятным дополнением успешной операции оказался тогда найденный в одной из комнат сейф с оружием и боеприпасами, которое (вместе со снятыми с убитых охранниц трофеями) пополнило арсенал нашей ячейки.

     Собрав добычу, мы спустились в лифте на обособленную парковку хозяйки апартаментов и беспрепятственно покинули кондоминиум на одной из стоявших там машин.

     Никогда прежде до того мне не приходилось участвовать в делах столь дерзких и профессионально проработанных, как та экспроприация. Хотя… десять лет назад в Энпрáйе мне случалось бывать в местах, куда лучше охраняемых и более опасных, в настоящих дворцах… Правда, в те дворцы я входила, брала своё и уходила незамеченной. Но чтобы так… и в такой компании!.. Впрочем, в сравнении с последующими делами, это было лёгкой разминкой. Как позже мне сказала сама Сарранг: меня проверяли, и я прошла проверку.

      

     Глава двадцать восьмая. Начало конца

      

     — Ну, здравствуй, сестра! — поприветствовала Вэйнз Чеин, когда та забралась в салон машины.

     — Привет, Вэйнз! — ответила Чеин, улыбнувшись. Бесполая закрыла дверь и принялась расстёгивать плащ. — Рада тебя видеть, — добавила она, закинув дождевик на заднее сиденье и усевшись удобно в кресле.

     — И я рада видеть тебя, — сказала Вэйнз. Она включила скорость: лёгкий, имевший форму наконечника стрелы, трёхколесный автомобиль марки «Лебедь» мягко тронулся с места, покатив по пустынной улице, где Вэйнз только что подобрала Чеин. — Куда едем? — спросила андрогин у бесполой.

     — В Пирр.

     — Почти восемьсот километров… Быстрее было бы слетать флаером.

     — Ага, — согласилась Чеин, — точно. Вот только погода сейчас нелётная…

     Вэйнз рассмеялась:

     — Погода уже лет двести как нелётная!

     — Это уж точно. — Чеин как-то невесело усмехнулась. Было заметно, что её что-то беспокоило. — Но, кроме шуток, — продолжила бесполая, — сейчас лететь в том направлении — очень плохая идея… — сказав это, она глянула на Вэйнз и, встретив вопросительный взгляд той, понимающе кивнула: — Ах, да, ты наверно ещё не в курсе… Пару часов назад между Тиром и Пирром был уничтожен флаер генерала небесной милиции…

     — Охренеть! — только и сказала на это Вэйнз.

     — Не то слово…

     — Наши постарались?

     — Пока неизвестно, — пожала плечами Чеин. — Известно только, что это была Этэр Шейл…

     — Надо же… — медленно произнесла Вэйнз. — Элвин уже знает?

     — Нет, — ответила Чеин немного нервно. — Но и это ещё не всё…

     — Что ещё?

     — Погибла Джелис, сестра Элвин… Её машину разнесло ракетой, недалеко от места, где были найдены обломки флаера… на той самой трассе, по которой нам ехать.

     — Блядь… — только и смогла выдавить Вэйнз.

     — Да уж… — покачала головой Чеин. — Но и это не всё…

     Вэйнз включила автопилот и, повернувшись, уставилась на Чеин:

     — Дай угадаю! Последняя новость бьёт первые две?

     — В общем, да, — Чеин согласно кивнула, потом замолчала и минуту сосредоточенно, будто что-то вспоминая, смотрела перед собой сквозь лобовое стекло. — Я только сегодня узнала, — наконец заговорила она, — о том, что Джелис больше года была одной из нас… вернее, — поправилась она, — Джелис выдавала себя за одну из нас.

     — Вот так дела… — Вэйнз коснулась губ кончиками пальцев.

     О том, что спецслужбы Поверхности не упускали возможности внедрить в организацию иблиссиан своих агентов и провокаторов, Вэйнз было хорошо известно, и сама она уже успела поиметь с ними дело. Порой из-за одной подосланной гадины прекращали существовать целые ячейки, — их участницы попросту исчезали, пропадали без вести. Но об агентах небесной милиции она только слышала, что их крайне трудно вычислить: другой уровень подготовки, другие технологии.

     — Джелис убила Селен, — продолжала тем временем Чеин. — Так звали сестру с Неба… я с ней работала.

     Вэйнз не стала ничего говорить. Она лишь положила ладонь на руку Чеин и крепко сжала.

     Вэйнз вывела «Лебедя» на магистраль и увеличила скорость до предельно допустимой в черте города — машина понеслась по растрескавшемуся асфальту, наматывая километры на широкие колёса.

     Через полчаса они выехали из города на кольцевую автодорогу, а спустя ещё десять минут Вэйнз свернула на трассу 115-1543, на которой «Лебедь» наконец смог показать, на что был способен.

      

     Первый патруль дорожной полиции с излучателем принудительного ограничения скорости был в пяти километрах от места происшествия — «Лебедь» послушно снизил скорость. Далее патрули стояли через каждый километр и каждый раз, проезжая мимо патруля, машина подчинилась очередному ограничителю.

     Приближаясь к месту, они уже за несколько сот метров смогли рассмотреть в темноте множество источников света. Когда же подъехали ближе, то оказались посреди скопления из примерно двух десятков машин, припаркованных по обе стороны дороги. Большинство машин были штатскими, но Вэйнз заметила среди них несколько знакомых чёрных бронемобилей с красными полосами вдоль бортов. Тут и там у машин топтались группки людей, что-то между собой обсуждавших и не проявлявших интереса к медленно ползущему мимо потоку транспорта. Проехав дальше, Вэйнз увидела в стороне от дороги большой, размером с автобус, флаер. На носу и на хвостовом оперении флаера поблёскивали сине-красно-зелёные маячки. Небесная машина стояла со сложенными по бокам крыльями; видом она отдалённо походила на хищную птицу, — таких Вэйнз прежде не доводилось видеть. Рядом с флаером Вэйнз заметила небожительницу, — уж этих ни с кем не спутаешь! — перед которой с понурым видом выстроились несколько штатских и одна ворона; небожительница что-то говорила собравшимся, а те ели её глазами.

     — Небесная милиция, — сказала Чеин, кивнув в сторону флаера. — Наверно, генерал, не ниже… и шишки из Комитета…

     — Наверно, зря мы поехали этой дорогой, Чеин — сказала Вэйнз.

     — Самый быстрый путь… — пожав плечами, ответила Чеин.

     — А если проверка?..

     — Это вряд ли. Им сейчас не до того.

     В этот момент «Лебедь» вовсе перестал подчиняться Вэйнз, передав управление полицейскому излучателю. Скорость машины снизилась до скорости пешехода. Отстранившись от штурвала, Вэйнз повернулась к Чеин и серьёзно спросила:

     — У тебя при себе никакого палева нет?

     Чеин успокаивающе улыбнулась и ответила:

     — Только гибрид.

     Губы Вэйнз на мгновение тронула едва заметная улыбка: вспомнилось, как три года назад они впервые встретились с Чеин в тёмном проезде рабочего квартала… Вэйнз взглянула на спутницу и сразу поняла, что та догадалась о ходе её мыслей, — Чеин была на удивление проницательным человеком. Это её качество, как отмечали многие из знакомых с ней сестёр, позволяло ей легко находить общий язык с совершенно разными людьми и заводить новые знакомства. Взять, к примеру, саму Вэйнз… После случая в проезде не прошло и пары дней, как Вэйнз прониклась к Чеин самыми дружественными чувствами.

     — Гибрид и у меня есть, — тихо сказала она, уже без улыбки.

     Они, наконец, подъехали к месту, где всё произошло и остановились, чтобы пропустить встречную машину, — из четырёх полос трассы три были перекрыты ограждениями.

     Пока они стояли, внимательно осмотрелись: повсюду расхаживали люди в штатском с мощными фонарями, — («Комитетские», — решила Вэйнз), — мелькали ворóны. Самой взорванной машины нигде видно не было — только множество бесформенных обломков усеивали трассу и обочину.

     Постояв минуту, «Лебедь» тронулся и стал объезжать участок с сильно повреждённым дорожным покрытием, охватывавший обе встречные полосы и одну попутную; посреди покоробленного участка зияла внушительных размеров воронка.

     — Хорошо рвануло, — заметила Вэйнз.

     — Да, — согласилась Чеин. — Похоже на добротную мину…

     — …или ракету.

     — Или ракету.

     — Скорее всего, именно ракетой и долбанули. С земли, или даже с воздуха… — Помолчав немного, Вэйнз заключила: — Да, с воздуха. Подбили ведь ещё и флаер мамаши этой Джелис… Вряд ли действовали разные группы. Если это была засада на трассе с ракетой «земля — воздух», то эти сестрёнки просто дьявольски везучие! Радиус поражения у таких ракет небольшой. А вот если на флаере…

     Разминувшись с колонной встречного транспорта, медленно подползавшей к месту происшествия, «Лебедь» стал понемногу набирать скорость. Когда они проехали мимо последнего патруля и было снято последнее ограничение, Вэйнз снова дала свободу «Лебедю» и их на несколько секунд вжало в кресла.

     — Насколько мне известно, — сказала после некоторой паузы Чеин, — на весь Тир у наших имеется всего четыре боевых флаера… и каждая ракета на них — на вес платины… Координационная группа не дала бы разрешения их применять по столь ничтожным целям, как милицейский флаер и, тем более, какая-то там легковушка… Если только они точно не знали, что в летуне будет генерал.

     — Хм… — Вэйнз взглянула на подругу. — Так ты думаешь, засада у дороги?

     — Вряд ли. — Чеин покачала головой. — Это были сёстры сверху. Больше некому.

     — И всё это из-за той сестры, с которой мы должны встретиться… — задумчиво произнесла тогда Вэйнз. Она проверила автопилот и откинулась в кресле, заложив ногу на ногу. Вэйнз была в бордово-чёрном облегающем костюме, элегантно подчёркивавшем красоту её фигуры. — Похоже, — продолжала она, — что сестра эта знает что-то очень важное… что-то такое, ради чего мусорская крыса не побоялась раскрыться и напасть…

     Чеин задумчиво покивала.

     — Келли.

     — Что? — спросила Вэйнз.

     — Её так зовут, — сказала Чеин. — Келли… Они втроём — Келли, Селен и эта сука Джелис вместе учились в академии… Так она и внедрилась в организацию… через доверие…

     — …а потом она убила одну из подруг и стала преследовать вторую, — подытожила Вэйнз.

     — Да, — согласилась Чеин, — именно так.

     — Какой же мразью была эта Джелис!..

      

     Она никогда раньше не была в Пирре. Не сказать, чтобы городишко ей сильно понравился, но Вэйнз приходилось бывать в местах и куда более дерьмовых. Пирр оказался средней паршивости дырой, похуже Тира или Авальтáка, но получше Óррена, Хи́оли, или Каттэ́ра, где уже лет двадцать как позакрывались бóльшая часть предприятий и большинство населения разъехалось, а то, что осталось, настолько одичало, что скатилось до каннибализма. Пирр, конечно, не выглядел местом, в котором Вэйнз захотелось бы поселиться, но здесь её точно не станут пытаться сожрать.

     Ещё до того, как они въехали в Пирр, Чеин принялась было изучать карту города в навигаторе машины, избегая делать при этом какие-либо записи или отметки. Вэйнз некоторое время с улыбкой наблюдала за ней и, наконец, сказала:

     — Чеин, вся электроника в этой машине прошла через руки Сарранг… Просто введи нужный адрес и проложи путь. Навигатор не отправляет в дорожную полицию никаких данных о маршрутах и не хранит в памяти того, чего не следует.

     — Так бы сразу и сказала… — низко прогудела Чеин, вписывая в навигатор конечный пункт.

     — Что это за место? — спросила Вэйнз.

     — Заброшенный пищекомбинат.

     Вэйнз поморщилась:

     — А эта Келли — та еще любительница приключений!

     — Вот, посмотри… — Чеин выделила на голограмме нужный участок и увеличила его. — Здесь вокруг нет жилых районов… а это значит, нет и патрулей…

     Вэйнз некоторое время молча рассматривала карту, после чего заметила:

     — Что ж, девочка неглупая. Келли — ведь это девчачье имя?

      

     Объездной дороги в Пирре не было и им пришлось около часа пробираться через город. Большинство улиц, по которым они ехали, были сильно разбиты и освещены либо плохо, либо вовсе не имели никакого освещения. Некоторые центральные районы города уровнем разрухи и общей дерьмовости сильно превосходили самые распоследние из тирских окраин. Но попадались и районы относительного достатка, и даже парочка элитных жилых комплексов, смотревшихся этакими островками кичливой роскоши посреди моря разрухи и нищеты.

     Несколько раз Вэйнз заезжала в автомобильные пробки, из которых приходилось выбираться задним ходом, нагло сигналить и напирать на окружавший их транспорт, пользуясь тем, что «Лебедь» — машина из тех, что могли себе позволить только люди очень богатые, — с такими, обычно, никто не хочет связываться; а ещё таких не останавливает дорожная полиция (без крайней на то необходимости). Один раз они оказались зажаты между медленно ползущими трамваями и, не имея возможности их обогнать, были вынуждены тащиться с ними несколько километров в течение пятнадцати минут, так как дорога с одной стороны попросту отсутствовала — обвалилась неизвестно куда. Ещё они едва не сорвались с моста, посреди которого оказалась внушительных размеров дыра, — похоже, местные водители вносили соответствующие настройки в свои навигаторы вручную, потому как Сеть не оповестила «Лебедь» об опасности и машина отреагировала в последний момент, когда её датчики «увидели», что дорога повреждена.

     Они ехали всё дальше вглубь Пирра, мимо заводов, фабрик и рабочих кварталов, мимо железнодорожных станций, мимо огромных пустырей, мимо залитых чёрной жижей котлованов… Наконец они выбрались на широкую дорогу, посреди которой были проложены не две, а сразу шесть трамвайных линий. Дорога лежала между каких-то непонятного назначения уродливых строений и вела в темноту. Расплёскивая по сторонам густую грязевую жижу из дорожных ям, «Лебедь» покатил по этой пустынной дороге. Довольно скоро уродливые строения закончились и дорога потянулась через огромный пустырь протяжённостью в два с лишним километра, за которым, наконец, стали проступать контуры монструозных строений.

     — Ну, вот, похоже, мы на месте… — сказала Чеин, когда «Лебедь» выехал на довольно большую асфальтированную площадь с трамвайным разворотным кольцом.

     По карте, вокруг площади стояли корпусá пищекомбината, но видно их не было. Фары «Лебедя» выхватили впереди административный корпус комбината — явно заброшенное пятиэтажное здание с маленькими чёрными окошками.

     — Надеюсь, ты не собираешься туда идти? — серьёзно спросила Чеин Вэйнз.

     — А зачем куда-то ходить? — удивилась бесполая. — Я здесь, рядом… — сказала она, потянувшись за лежавшим на заднем сиденье плащом.

     Надев плащ, Чеин открыла дверь и вылезла из машины, громко при этом выругавшись, наступив в лужу.

     — Келли! — позвала она во всю силу своего мощного баса. — Это я, Чеин! Келли, ты здесь?!

     Чеин успела повторить имя сестры и своё ещё несколько раз, прежде чем Вэйнз заметила, как из одного из чёрных проёмов на первом этаже здания выбралась тёмная фигура и направилась к ним.

     Фигура вышла в свет фар и быстрым шагом двинулась к машине. Тогда Вэйнз спешно накинула плащ и тоже выбралась наружу.

     Не сговариваясь, они вместе с Вэйнз побежали навстречу фигуре в грязном сиреневом плаще.

     — Ну, как ты, сестра? — первой заговорила с Келли Чеин, когда они встретились в паре десятков метров от «Лебедя».

     — Немного замёрзла… — стуча зубами, произнесла та.

     В свете фар Вэйнз рассмотрела под надвинутым на голову капюшоном чумазое загорелое под настоящим солнцем лицо с большими светло-зелёными глазами.

     — Скорее, — сказала Вэйнз, — идёмте в машину! Здесь и правда холодно.

      

     ВМЕСТО ЭПИЛОГА: ЭКСЦЕРПЦИИ

      

     Из «Хроник первых дней революции»

      

     …третьего дня пятой декады лета 546 года (3.5.2.546)

      

     Утро: Мировая Сеть атакована хакерами иблиссиан и изгоев: взломаны информационные каналы крупнейших СМИ Конфедерации, Каата и Великого Севера; прошла массовая рассылка записи тайного Декархиона, на котором обсуждался и был одобрен план скорого начала войны между Севером и Югом. На голограмме Декархи цинично обсуждают необходимость «сокращения избыточного населения» Поверхности, называя его «стадом»; далее, одна из генералов небесной милиции (четыре дня назад генерал погибла при неуточнённых обстоятельствах) подробно излагает детали предстоящей бойни; выступающие не скрывают того, что правительства государств Поверхности являются марионеточными и полностью им подчинены…

      

     Середина дня: Спецслужбы оказывают активное противодействие хакерам. Жандармерия Конфедерации и Охранная полиция Великого Севера проводят массовые аресты всех, кто когда-либо были уличены или подозревались в киберпреступлених…

     Несмотря на усилия властей, запись тайного Декархиона приобретает характер «вирусной», её распространение по Сети подобно волнам цунами; в распространении участвуют граждане никогда прежде не имевшие отношения к революционерам…

     На крупных предприятиях власти глушат связь и доступ к Сети, но информация просачивается; начинаются стихийные собрания, перерастающие местами в митинги, слышатся возгласы недовольства и антиправительственные высказывания; охранные службы предприятий переходят в режим повышенной готовности. В Сети появляются и тут же исчезают новости об остановке производства сразу на нескольких концернах и комбинатах в городах-миллионниках…

      

     Вечер: Продолжаются аресты по всей Конфедерации. Из Великого Севера поступают первые подтверждения готовившейся агрессии против южан: крупные соединения флота ВС под предлогом «учений» (о которых было известно военным Конфедерации, но не Объединенному Парламенту) сосредоточены в водах Айлесского пролива (самый короткий путь между двумя материками); кроме того, от некоторых диссидентов-северян становится известно о «подозрительной активности» военной авиации у южного побережья…

     Верховный Канцлер Великого Севера делает официальное заявление, в котором отрицает свою причастность к «заговору Декархиона»; она публично выражает недоверие кабинету министров и главе генерального штаба Вооруженных Сил…

     Через час с аналогичным заявлением выступает Первый Спикер Объединенного Парламента Конфедерации…

     Объединенный Парламент Конфедерации собирается на экстренное заседание…

     СМИ сообщают о «беспорядках» на улицах Энпрáйи, Рекáны, Авальтáка, Тира, Мирта, Аммóрка, Новой Террáтты и десятка других крупных городов и агломераций; на предприятиях идут столкновения рабочих с бойцами служб охраны и частных полицейских компаний; точно известно, что на нескольких крупных комбинатах власть захвачена «теневыми профсоюзами», руководство предприятий, а также главы и активисты легальных профсоюзов арестованы восставшими…

      

     Поздняя ночь. Повсюду в городах Конфедерации идут ожесточенные столкновения недовольных граждан с полицией и пришедшей на помощь полиции жандармерией; среди протестующих появляются жандармские и комитетские провокаторы…

     Из Великого Севера новости не поступают — по всей территории ВС объявлен «комендантский час», отключена Сеть, работают только проправительственные радиостанции, призывающие граждан к порядку и непрестанно заверяющие слушателей в том, что «ситуация под контролем»…

     Объединенный Парламент Конфедерации принимает решение о введении в двадцати семи штатах чрезвычайного положения. Точно известно, что Военный министр отстранена от должности; появляется неподтверждённая информация об аресте бывшего Военного министра и её первых заместителей; армия Конфедерации переходит под командование Первого Спикера Парламента. В Парламенте постоянно звучат заявления о непричастности парламентариев к «заговору Декархиона» и обвинения в адрес Небесного Правительства…

     СМИ теряются и путаются в оценках происходящего, так как от властей поступают противоречивые указания; некоторые новостные каналы блокированы, их руководство и сотрудники арестованы представителями восставших. В Сети нарастает активность революционеров: публикуются цифровые версии запрещённых иблиссианских и анархистских газет и бюллетеней («Солнце для всех!», «Народный гнев»), на официальных правительственных каналах появляются несколько статей известной «экстремистки» Трилти, которые тут же копируются и становятся «вирусными»; Трилти призывает не идти на поводу у жандармских провокаторов и не предаваться бессмысленным грабежам и насилию, а выдвигать политические требования…

      

     …четвёртого дня пятой декады лета 546 года (4.5.2.546)

      

     Раннее утро. Премьер-министр Кфара и Президент Каата с разницей в полтора часа заявляют о своём осуждении Небесного Правительства и призывают соседей «не идти на поводу у небесных провокаторов» и «решительно разобраться» с пошедшей на сговор с небожителями «распоясавшейся военщиной»…

     Декархион никак не реагирует на заявления лидеров стран Поверхности; небесные СМИ молчат уже сутки; сообщение с Небом прервано; становится известно о нападениях на небожительниц в Кфаре и Каате (семь подтверждённых случаев гибели жертв нападений)…

     Тем временем в Конфедерации продолжаются аресты военных; КБК заводит несколько десятков уголовных дел на старших офицеров Армии Конфедерации, чью причастность к «заговору Декархиона» отрицать невозможно, так как их имена были прямо названы недавно погибшей Этэр Шейл…

     Транспортное движение в городах парализовано полностью; общественный транспорт служит материалом для баррикад; метрополитены мегаполисов захвачены и успешно удерживаются коммунами изгоев; подача в них энергии прекращена и движение поездов остановлено, но это не мешает боевым ячейкам городских партизан использовать подземку для манёвров в битвах с полицией…

      

     Середина дня. Первые новости из Великого Севера стали поступать ближе к середине дня, когда там снова заработала Сеть. Оказалось, что за время «комендантского часа» были арестованы четыре министра и вся верхушка армии; Верховный Канцлер объявила чрезвычайное положение по всей стране; были назначены новые исполняющие обязанности министров и новые военные чины; начались переговоры о срочном визите главы северного государства в Конфедерацию…

     Митингующие в Энпрáйе — столице Конфедерации требуют открытого суда над Военным министром, её заместителями и высшими чинами армии…

     Повсюду на захваченных восставшими рабочими предприятиях выдвигаются открыто иблиссианские требования, в числе которых: легализация деятельности профсоюзов и повсеместное сокращение рабочей смены с девяти до пяти часов; на некоторых заводах и фабриках продолжаются кровавые бои с охраной и частной полицией…

      

     Вечер. Первый Спикер Объединенного Парламента Конфедерации выступает с заявлением, в котором гневно осуждает Небесный Декархион и его соучастников на Поверхности — арестованных военных Конфедерации; она одобряет действия Верховного Канцлера Великого Севера в отношении военных-северян и выражает надежду на скорую встречу с Канцлером…

     В Сети Юга и Севера хаос: цензура не справляется с непрерывными хакерскими атаками на силовые структуры и СМИ; в нескольких городах-миллионниках властям удаётся отключить Сеть, но лучше бы они этого не делали…

     Кровопролитие на улицах больших городов; протестующие набрасываются на полицейских, разоружают, избивают и убивают их; в некоторых местах жандармы уверенно держат оборону в административных зданиях, обстреливая вооружённых камнями, ломами, арматурными обрезками и отнятым у полицейских оружием граждан; повсюду убитые и раненые…

     Захватившие предприятия рабочие более организованны, нежели уличные стихийные демонстранты. Разоружив и арестовав охрану, они действуют согласованно, благодаря координирующим их действия профсоюзным активистам и направленным к ним революционными организациями комиссарам. Между удерживаемыми предприятиями постепенно налаживается связь…

     В это время на улицах городов всё громче звучат требования об уничтожении Завесы и экономической блокаде Неба…

      

     Ночь. Волны народного гнева захлёстывают и топят в крови районы богачей…

      

     КОНЕЦ

      

     ПРОЛОГ: ДРЕВНИЕ

      

     Глава без номера, которая должна быть первой. Творцы

      

     Штиль. Середина лета. Середина дня. Солнце в зените; рядом, чуть восточнее светила, поблёскивает белым серп Аэ́ллы — одной из трёх лун Тэрри́и, медленно плывущий по небосводу с запада на восток. Это движение спутника планеты можно видеть невооружённым взглядом, если внимательно присмотреться. Родные сёстры Аэллы — Оáлла и Эóлла сейчас за горизонтом, но, когда Аэлла склонится к востоку, на западе взойдёт золотая Оалла и тогда непродолжительное время можно будет видеть обе луны одновременно, разные по цвету и абсолютно одинаковые по размеру и форме. Штиль; океан подобен зеркалу. Ветер стих на рассвете, и океан замер, замолчал, притаился, притворился зеркалом. Лишь в момент прохода Аэллы по краю солнечного диска четверть часа назад, это голубое зеркало тронула лёгкая рябь, а потом снова штиль. Только высоко-высоко в небе плывут белёсые перистые облачка. Небо пустó, в нём нет ни единого живого существа; вся жизнь под водной гладью и в глубинах океана, — океан полон жизни. То и дело неподвижное зеркало взрежет рыбий плавник — один, за ним другой… стайка рыбёшек прочертит по глади ряд параллельных прямых линий, от которых в стороны разойдутся быстро исчезающие стрéлки, всплеснёт где-то ла́стой одинокий морской зверь. Океан живой; он только притворяется мёртвым зеркалом. Но вот и в небе появляются признаки жизни: три точки — две чёрные и одна белая — возникают на севере. Точки эти быстро увеличиваются в размерах, принимают неясные пока очертания, а в это время участок воды в форме правильной окружности приходит в движение…

     …вода вскипает, исторгая из себя облако пара, которое, вопреки естественным законам природы, быстро уплотняется и превращается в нечто пористое, внешне похожее на губку; посреди водной глади растёт небольшой остров. Остров имеет форму шайбы, он растёт стремительно, вода вокруг него кипит, источая сотни кубометров пара, которые остров впитывает пóрами, увеличивая свою массу.

     А тем временем приблизившиеся точки уже превратились в птиц; птицы эти огромны — размах их крыльев не менее восьми метров — и красивы. Две чёрные и одна белая. Они похожи на орлов.

     К моменту, когда птицы оказываются над островом и принимаются кружить вокруг него, остров разрастается до полумили в поперечнике. Кипение вокруг затихает, но не прекращается, а обтекает остров и смещается в сторону на расстояние нескольких миль, откуда тонкая струйка пара продолжает питать остров. Одна из птиц — белая — роняет с крыльев на остров пыльцу, и пыльца эта, едва коснувшись пористой поверхности, начинает произрастать зелёной сочной травой; в считанные минуты остров зеленеет.

     Птицы вскрикивают, как кричат орлы, они делают несколько кругов поодаль от берега, затем возвращаются, снижаются и садятся на зелёную поляну посреди океана. Сойдясь вместе, птицы начинают меняться: перья их втягиваются, крылья уходят за спину, мощные клювы и когти ста́ивают, тела уменьшаются в размерах… И вот это уже не птицы, а…

     …люди. Двое мужчин и одна женщина. Все трое одеты в длинные свободные одежды наподобие хитонов. Одежды мужчин — светло-серых оттенков — доходят до колен, обнажая мощные мускулистые ноги в сандалиях, на широких плечах — пурпурные плащи, на предплечьях — наручи из металла серебристо-жёлтого цвета, а на головах — такие же обручи. Одежда женщины — белая с элементами голубого — длиннее, опускается до щиколоток, тонкая талия подпоясана широкой золотой лентой, плечи и руки её — белоснежные и восхитительно изящные — обнажены, золотисто-соломенные волосы замысловато уложены и на голове диадема из того же металла, что и обручи мужчин. У всех троих за спинами небольшие плоские ранцы, наполненные веществом, похожим на серую пыль — это то, что ещё минуту назад составляло тела птиц, в которые люди были облечены как в костюмы; эта «пыль», подчиняется воле людей, она способна принимать любую форму, используя при этом молекулы и атомы среды, с которой взаимодействует.

     — Вот мы и на месте, — говорит старший из мужчин. Голос его в меру низок и мелодичен. Лицо мужественно, благородно. Прямой нос, чуть глубоко посаженные голубые глаза под тяжёлым лбом смотрят зорко, внимательно, лицо обрамлено окладистой русой бородой; он смугл от долгого пребывания под палящим солнцем, и кожа его обветрена. Ёрик — таково его имя.

     — Хорошая погода для работы, — говорит второй мужчина. Этот чуть моложе Ёрика, без бороды, тоже смугл и русоволос, чуть ниже ростом и чуть шире в плечах. Лицо его красиво, взгляд приветлив и добр — взгляд уверенного в своих силах умного человека. Это Орéй. Он муж белокожей женщины, что была белой птицей, а Ёрик — её старший брат. — И рабочее место у нас сегодня уютное, — добавляет Орей, ласково глядя на супругу. — Обычно мы с Ёриком обходимся голым кораллом… — Он окидывает взглядом заросшую густой муравой поляну, на которой уже начали расцветать цветы: жёлтые, розовые и фиолетовые ромашки и колокольчики.

     Уголки губ женщины чуть подаются вверх, на щеках проступают милые ямочки.

     Женщину зовут Адáра. Она безупречно прекрасна: большие миндалевидные глаза на нежном овальном лице, прямой, как у брата нос по-девичьи утончён и аккуратен, большой красивый рот, мягкий подбородок; на правой щеке родинка. Адара ровесница мужа, но выглядит моложе. Она — биолог и здесь просто потому, что давно хотела посмотреть своими глазами на то, как работают двое её любимых мужчин — муж и брат, коллеги и большие друзья.

     — Вот в этом все мужчины, — продолжая улыбаться, говорит Адара. Голос её тонок и мелодичен. Если бы она сейчас заговорила стихами, получилась бы песня. — Вы пренебрегаете уютом. Да что там! Если вас вовремя не накормить, работать будете до голодного обморока. Если бы мир сотворил бог, с ним рядом непременно должна была быть женщина!

     Мужчины дружно рассмеялись.

     — Да уж, сестрёнка, ты права! — отсмеявшись, произносит Ёрик. — Иначе этот бог должен быть суровым аскетом. А такой насотворяет…

     — У нашего бога точно была подруга-женщина, — говорит Орей. — Наш мир красив, и в нём есть женщины.

     — Верно, дружище! — Ёрик хлопает Орея по плечу. — Полностью с тобой согласен!

     Некоторое время трое ведут непринуждённый разговор, дожидаясь отчёта от роя микромашин, который размножается в ста милях к северу — там, где посреди штиля из воды уже растёт и пучится пунцовое облако. Наконец отчёт приходит, и Ёрик обрывает разговор о божественном:

     — Ну, что, — он весело смотрит на товарища, — сегодня начинаешь ты, Орей. Покажи супруге, как мы это делаем! А я позабочусь о безопасности и проконтролирую. — Сказав это, Ёрик передаёт Орею полномочия создателя: теперь рой на горизонте подчиняется его воле.

     — Давай, любимый, покажи, что ты умеешь, — мягко нараспев произносит Адара, шагнув к мужу и беря его под руку.

     Орей смотрит на прильнувшую к его плечу Адару, улыбается. Орей обожает её.

     В это время Ёрик поднимает перед собой ладонь и совершает манипуляции пальцами (со стороны это выглядит так, будто он ощупывает невидимый шар), при этом по периметру острова из травы начинает подниматься прозрачная стена; стена растёт сначала прямо вверх, но потом края её заваливаются внутрь образуемого ею идеального круга, и в итоге над троицей смыкается купол. Вода снаружи вокруг острова яростно вскипает, и остров начинает подниматься вверх. Со стороны остров теперь похож на выпуклый цветок на тонком стебле.

     — Начинай! — говорит Ёрик Орею.

     Орей, мягко снимает ладонь супруги со своего локтя, касается губами её пальцев и отходит немного в сторону. Он простирает обе руки перед собой и начинает творить…

     Адара с интересом всматривается вдаль и видит, как пунцовое облако на горизонте резко вспучивается, внутри него начинают сверкать молнии, а в стороны от облака по воде быстро расходятся концентрические валы тумана; океан вокруг облака приходит в движение: воды со всех сторон устремляются к сгустившемуся и почерневшему облачному шару, как если бы под ним возник гигантский водоворот. Даже перистые облака в небе вокруг места творения замерли. В следующий миг над чёрным шаром, разросшимся до, по меньше мере, двух десятков миль вширь и высоту, что-то блеснуло, отразив солнечные лучи. Адара увидела тонкую серебристо-жёлтую иглу, выдвинувшуюся из верхней части шара.

     — Это центральный стержень, — говорит Ёрик (Адара вздрагивает: она не заметила, как брат подошел и стал рядом), — он пока растёт вниз, вглубь океанической плиты… Орей сейчас контролирует процесс прорастания, поэтому не отвлекай его. Я буду объяснять тебе, что происходит…

     — А мы не мешаем ему? — спрашивает Адара.

     — Нет. Он будет реагировать только на прямые обращения. Это нужно для того, чтобы помощник, то есть я, мог сообщить ему о возникшей опасности, или замеченной ошибке…

     — А разве?.. — начинает она опасливо.

     — Нет, сестра, — не даёт ей закончить Ёрик. — Нам ничто не угрожает, и ошибок у нас с Ореем не бывает. Но правила надо соблюдать. Смотри… — Ёрик показывает рукой на творение. — Пошёл вверх…

     В этот момент игла над шаром начинает заметно удлиняться; воздух вокруг иглы темнеет, становится полупрозрачным на глазах, в нескольких наиболее тёмных местах вспыхивают разряды молний.

     — Треть мили в секунду, — говорит Ёрик. — Хорошо идёт.

     — Вот это скорость! — Адара смотрит завороженно. — Там ведь сейчас страшное происходит… А как же рыбы, животные?

     — Мелочь, вроде планктона, варится, а большая живность спасается бегством… — объясняет Ёрик. — В самом начале процесса машины собирают по периметру творения ультразвуковые сирены, которые распугивают всё, что способно слышать и соображать. Так что, когда начинается, животных там уже нет.

     Женщина вздыхает с облегчением и переводит взгляд на мужа: Орей стоит сосредоточенный, глаза его закрыты, а пальцы на вытянутых вперёд руках то редко, то часто подрагивают.

     — Справляется, — с улыбкой произносит Ёрик. — Он способный. Я в последнее время всё чаще перекладываю эту часть работы на него. Думаю, ещё пару сотен башен и нас с Ореем разделят: назначат каждому по помощнику… — Он несколько секунд смотрит на товарища, после добавляет с едва заметным сожалением: — Работы ещё много… Как только Совет увидит, что кто-то из вторых готов стать первым, тотчас переведут к нему в пару кого-то подходящего с Кольца.

     Ёрик на минуту прикрывает глаза (просматривает какой-то доклад, — понимает Адара), затем поднимает руку, и их площадка под куполом приходит в движение — начинает плавно подниматься вверх, как гигантский лифт.

     Стержень вдали растёт — высота его уже больше сотни миль. Облака в небе, что остановились в начале творения, теперь все бегут к окутанному тьмой стержню, впитываются в тьму, отдавая свои молекулы микромашинам, которые разбирают полученную влагу и атмосферные газы на атомы и встраивают в создаваемую структуру.

     Это будет уже двухтысячная башня, созданная Ёриком и Ореем. Сорок лет товарищи возводят башни в океане Тэрри́и. Пятьдесят башен в год — одна башня в декаду. Они не одни, — помимо них, в строительстве башен занято ещё одиннадцать пар специалистов. Но кроме башен, есть ещё Великое Кольцо — обруч вокруг экватора планеты шириною в семь и поднятый на высоту двенадцати миль, на который в будущем планируется перенести всё производство пищи; над созданием Великого Кольца работают сотни специалистов. Все они — Ёрик, Орей, двадцать два других творца башен и четыре сотни творцов Кольца — лучшие умы планеты. Тэрри́я чтит их — этих отважных мужчин и женщин, способных управлять сверхкрупными роями микромашин — своих спасителей, подобных тем славным предкам-героям, что создали космическую систему Аэлла-Оалла-Эолла, стабилизировавшую орбиту Тэрри́и три тысячелетия назад. И они, Ёрик и Орей, несут звание Героев Тэрри́и с честью.

     Адара, будучи сама выдающимся учёным-биологом, гордится своими мужем и братом, как и Талéда — сестра Орея и жена Ёрика, которая очень хотела присутствовать сейчас здесь, с ними, но была вынуждена в последний момент остаться на службе с поступившим пациентом, так как она — врач.

      

     Через час платформа создателей застывает на высоте пятидесяти миль, — подниматься выше нет необходимости. Стержень будущей башни вдали блестит натянутой меж океаном и небом серебристо-золотой нитью; угольно-чёрное облако внизу разрослось, накрыв две трети расстояния между стержнем и стеблем платформы: там, в черноте, идёт непрерывный синтез материала, из которого будут возводиться основные конструкции башни. Первый этап создания завершён; настал черёд второго этапа.

     Орей открывает глаза, опускает руки: в его осанке заметна усталость, но лицо мужчины исполнено радости и удовлетворения от проделанной работы. Он смотрит на жену:

     — Ну, как тебе зрелище?

     Вместо ответа, Адара шагнула к Орею и поцеловала его в щёку.

     — Значит, понравилось, — говорит тогда Орей, глядя на Адару.

     — Очень. Я много раз видела, как создают башни, но никакая запись, даже прямая трансляция не сравнится с этим… — женщина окидывает взглядом поляну под куполом и бесконечный простор снаружи, затем подходит к куполу и смотрит вниз, на океан и чёрное облако впереди. На поверхности океана внизу к этому времени не остаётся и следа от прежнего штиля: беспорядочные свирепые ветры носятся над клубящимся чёрным округлым полем протяжённостью в полторы сотни миль; из-под краёв облачного поля во все стороны расходятся высокие пенистые валы́. — Дух захватывает! — наконец произносит она и оборачивается к мужу и брату. — И ещё… вы чувствуете, как раскачивается площадка?

     — Стебель тонкий, — отвечает ей Орей.

     — Но очень крепкий, — добавляет Ёрик. — Если хочешь, могу нарастить под платформой пару генераторов силовых полей и качание прекратится. Сейчас снаружи начнётся ураган, качать будет сильнее…

     — Не нужно. Я хотела бы, чтобы всё было так, как у вас обычно бывает.

     — Обычно у нас не так красиво, Адара… — Ёрик делает широкий жест рукой, показывая, что говорит о густой траве, в которой ноги людей утопают до середины голени. — Мне действительно представляется чудом то, как ты повелеваешь живой природой. Ведь это настоящие трава и цветы… В микромасштабе каждая травинка столь же великá, как и башня, только живая, и потому намного сложнее, а ты заставляешь её расти быстрее, чем мы с Ореем наши башни!

     — Но, у растений уже есть генетический код — готовая программа развития, созданная естественным образом самой природой… — отвечает женщина. Щёки её тронул едва заметный румянец: слова, сказанные братом, её смутили. — Изменения, которые мы вносим в генетический код, на самом деле незначительны, а программа создания башни полностью написана человеком…

     — …и этот человек — не я, и не твой муж, — добавляет Ёрик. — Это вообще не один человек. Мы же лишь следим за исполнением программы, написанной гениями. Просто так сложилось, что мы можем управлять очень большими армиями микромашин, можем контролировать эту стихию… довольно тупую и, как следствие, опасную. И пусть ты, или моя Таледа, и не можете подчинять своей воле такие армии, а командуете маленькими отрядами, однако результаты вашего командования меня впечатляют больше, чем собственные… Повелевать царством растений, или пересобирать заново клетки человеческого организма — работа для меня слишком тонкая и ответственная. С растениями я не стал бы связываться по причине недостаточно развитого чувства красоты и отсутствия глубокого понимания волшебства живой природы, а с врачеванием — потому, что попросту боюсь навредить. Ведь живой человек — это не орбитальная башня…

     Закончив говорить, Ёрик некоторое время молча смотрит на золотую нить на горизонте.

     Адара стоит у прозрачной стенки купола и смотрит на процесс внизу: чёрное облако, кажется, становится ещё чернéе; тут и там в этой черноте вспыхивают мощные разряды. Под куполом тихо, но женщина будто слышит множественные гро́мы.

     — Ну, что, ты готова увидеть второй этап создания? — ладони Орея нежно обняли её плечи. Из-за мощного низкого гула снаружи купола Адара услышала только последние пару шагов супруга, когда тот подошёл к ней сзади и стал за спиной.

     — Да, — отвечает она, продолжая смотреть сквозь купол.

     — Ёрик, — говорит Орей, обернувшись к товарищу, — твоя очередь.

     Подойдя ближе к куполу, Ёрик простирает руки, как это делал недавно Орей, прикрывает глаза и начинает творить…

     Чёрное облако внизу приходит в движение, оно тянется к золотой нити, утолщается, наползает на нить, образуя конус с основанием около трёх миль. Затем у основания конуса тяжёлые клубы угольно-чёрного вещества формируют тороид, который непрерывно выворачивается изнутри наружу; движение вещества в тороиде ускоряется и вся структура, непрерывно извергая молнии, начинает медленно двигаться вверх, расти, вскоре оказавшись навершием клубящейся чёрным колонны…

      

     Штиль. Вечер летнего дня. Океан молчит, замерев, словно притаившийся могучий зверь; вода гладка́ как зеркало. Только в месте, где ещё четверть часа назад был зелёный остров, плещутся рыбы. Рыбы едят плавающую на поверхности воды траву, сочную и вкусную — всё, что осталось от растаявшего без следа острова. Солнечный диск уже коснулся горизонта на западе; жёлтые лучи его вызолотили на водной глади дорожку, в которой то и дело из воды высовываются большеглазые серебристые морды рыбин, беззвучно открывающие рты и проглатывающие зелёные стебли. А в ста милях на севере стоит посреди океана новая башня. Начиная с завтрашнего дня, и в продолжение последующих десяти лет, в башне будут работать люди: будут прокладывать коммуникации, устанавливать оборудование, покрывать поверхность башни особыми узорами; сейчас же башня пуста́. Одна сторона башни пылает холодным золотом на солнце, другая — бледна́ от голубого света уже прошедшей зенит Эоллы. Чуть левее башни в небе на фоне лёгких перистых облачков виднеются три точки — две чёрные и одна белая; они быстро удаляются на север.

      

     Глава без номера, которая должна быть второй. Неотменённый герой

      

     Солнце склонилось к верхушкам сосен, прочертив на всегда спокойной воде озера золотистую дорожку. Сейчас дорожка начинается примерно с середины водоёма и с каждой минутой укорачивается, становится блёклой. Зато под сферой купола утром и вечером солнечные лучи играют особенно ярко, отчего всё вокруг окрашивается в более тёплые тона, и тени камней и деревьев то становятся неправильными, то внезапно множатся, то вовсе исчезают.

     Ветхий длиннобородый старец в свободных белых одеждах сидит на высоком поросшем муравой берегу и смотрит на закат. На руках он держит серого зайчонка; гладит нежную пушистую шёрстку, бормочет морщинистыми губами что-то ласковое.

     Остров посреди воздушного океана уже давно стал его тюрьмой, его вынужденным скито́м. Прошло две с половиной сотни лет со времени, когда он в последний раз видел лицо другого человека. Всё это время он был один. Здесь. В этом маленьком автономном мирке. Вокруг — только птицы и мелкие звери, самые крупные из которых это лисы и зайцы. Есть ещё рыбы в озере, но эти совершенно не поддаются дрессировке и годны́ только в пищу. Он здесь узник. На острове нет никакой техники, с помощью которой он мог бы связаться с кем-либо; нет транспорта, на котором он смог бы покинуть это место. Его здесь заперли и забыли о нём. Здесь нет ни единой микромашины, которую он смог бы использовать. Всё натуральное: вода, воздух, земля, камни, лес, животные. Поневоле он стал настоящим зоопсихологом и теперь хорошо понимает, кáк устроены сообщества лис, зайцев и мышей-полёвок (первых и вторых различает едва ли не всех, да и мышей некоторых тоже), читает их повадки, видит мотивы. Животные не боятся его.

     За годы принудительного затворничества он сильно сдал. Раньше каждые пятьдесят лет он проходил курс обновления и потому никогда ещё не выглядел стариком, — любой врач почитал за честь поправить здоровье одного из немногих оставшихся на Тэрри́и героев. Теперь же он — ветхий старец, доживающий свои последние годы.

     В первый год своего пребывания здесь он много разговаривал сам с собой. Нет, он не лишался рассудка; разговаривал, чтобы не утерять способность к речи, и при этом изрядно преуспел в поэзии. Потом он стал дрессировать лису, и бóльшая часть произносимых им вслух в то время слов приходилась на простые команды. Он крепко привязался тогда к зверю, и когда лиса умерла, решил впредь не повторять ошибку. Вместо того чтобы отрывать избранное животное от его племени, он стал планомерно работать со всеми сразу. Не единовременно, конечно же, поскольку два наиболее развитых вида из обитающих на острове друг другу естественно враждебны, а поочерёдно, то с лисами, то с зайцами, уделяя тем и другим по многу дней кряду. Уже через несколько лет и лисы, и зайцы стали воспринимать присутствие рядом человека как нечто естественное и само собой разумеющееся, а когда сменились первые поколения, дело коллективной дрессировки, направленной на развитие у животных большей сообразительности, пошло успешно в гору. Он мог бы написать не один десяток монографий, если бы его нейросеть не была отключена, или если бы у него был самый простой и примитивный компьютер… Да, чего уж там! Хотя бы бумага и чернила! Но ему не оставили ничего, кроме одежды, обуви и ножа. Настолько они его боялись.

     Впрочем, у него хорошая память, и результаты своих зоологических изысканий он легко сможет записать, если таковая возможность представится. Вот только представится ли?..

     Он стар, ветх, ему недолго осталось жить. Сколько он ещё протянет? Год? Два? Десять? Никто не вечен, увы. Без курса обновления он — такой же смертный, как и эти животные. Просто его запас жизненных сил больше. Но были времена, когда жизнь человека была намного короче — всего каких-то сорок-пятьдесят лет и всё, смерть. Генная инженерия и микромашины сделали продолжительность человеческой жизни дольше, но никакие генные усовершенствования не могут сделать человека бессмертным. Только полная пересборка с поэтапной заменой всех клеток организма на новые. А его возможности такой пересборки лишили. Потому, что он неугоден. Потому, что он некорректен. И это при его авторитете одного из немногих оставшихся на планете спасителей человечества!

     Он говорил открыто правду: осуждал заигрывания биологов-еретиков с человеческой природой, называл извращение — извращением. Он игнорировал навязанные обществу кучкой дегенератов требования так называемой «корректности», по которым вдруг стало нельзя говорить уроду и дегенерату о том, что тот урод и дегенерат. И его слушали. Очень многие его слушали. Он вёл публичные дебаты, за которыми следила вся Тэрри́я. Дегенераты не могли просто заткнуть ему рот, не могли его игнорировать, как игнорировали миллиарды рядовых тэррийцев, голосом которых стал он, как игнорировали сотни общественных деятелей рангом пониже, которых дегенераты попросту «отменили» — стали шельмовать, травить и объявлять их прежние заслуги недействительными. Еретики, захватившие власть в Совете, лишили всех несогласных непосредственного доступа к микро-технологиям. Нет, они никого не оставляли без привычных вещей, просто признанные «неблагонадёжными» граждане не могли более изменять вещи по собственному желанию («а вдруг кто-то вздумает превратить бытовой прибор в оружие?»). Главным же преступлением выродков стало внесение изменений в программу пересборки: теперь всякий, кто проходил через эту процедуру мог по собственному желанию изменить пол и получал при обновлении организма новый набор генов, делавший его потомство двуполым. Еретики объявили это «благом» для человека. По их учению, пол человека «не должен быть приговором»; теперь каждый новый член общества имел возможность самостоятельно выбрать половую роль и модель поведения, а после первой пересборки стать либо мужчиной, либо женщиной, либо стать двуполым…

     Он был рад тому, что лучшие из лучших отправились в бесконечность Вселенной, чтобы найти и населить новые миры. Тысячи его товарищей — мужчин и женщин, трудолюбивых, талантливых, отважных, благородных, посвятивших свои жизни созданию башен и Великого Кольца, и тем спасших планету от экологического кризиса — покинули колыбель человеческой цивилизации, чтобы основать новые колыбели. Он бы тоже отправился с ними, если бы мог… Если бы мог оставить могилу любимой, ставшей частью Тэрри́и. Он остался. Один из двенадцати творцов, способных силой своей воли управлять хоть всеми микромашинами мира вместе взятыми. Остался, чтобы видеть собственными глазами, как спасённое им человечество, оказавшись в безопасном благоденствии, деградирует за какие-то пять веков.

     Пять тысяч лет потребовалось героям древности, чтобы создать орбитальную систему Аэлла-Оалла-Эолла; новые герои возвели полтора миллиона башен, опоясали планету Великим Кольцом и создали десятки миллионов небесных островов за восемьсот лет, а их современникам и потомкам потребовалось всего-то пять столетий для того, чтобы деградировать до ереси «разнообразия» — до состояния дремучих дикарей, созерцающих собственный пупок. И он, один из новых героев, — ко времени завершения проекта их число не превысило и двух тысяч, — наблюдал этот процесс гниения, боролся с ним всеми силами, сколько мог. Он и ещё одиннадцать человек — четверо мужчин и семь женщин — его товарищей, спасших этот мир.

     Он не сомневается в том, что их выродки тоже заперли, спрятали где-то на островах. Убить побоялись, а «отменить» не смогли, и потому заперли в собственных творениях, обрекли на старость и смерть.

     Он не боится смерти. Он давно к ней готов. Он умрёт здесь, на Тэрри́и, и прах его останется здесь, с прахом Адары.

     В месте, где один из ручьёв впадает в озеро, над лесом возвышается скала, в основании которой есть небольшой сухой грот. В этом гроте на одиннадцатом году своего заключения он похоронил лисицу по кличке Рыжая — своего первого друга в этом маленьком автономном мирке. Позже он выскоблил ножом над входом в грот надпись: «Здесь лежит Орéй, сына Бéра и Э́лии, муж Адáры и брат Талéды — создатель башен и островов». Когда силы его будут на исходе, он придёт в это место, чтобы остаться в нём навсегда.

  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"