Аннотация: Что дороже - золото или власть? Что чище - любовь или абсолютная власть? Тот, кто не любит того, кто его любит, рискует полюбить того, кто его не полюбит.
"А тогда не верили, - я от обиды надул губы. - Уходите из моего дворца.
Вы злые и нехорошие.
Не люблю я вас!" - Я прогнал почти всех гостей.
Остался за столом только благообразный старец.
Наш любимый философ Патрокл. - Лукреций перевел дыхание от восторга воспоминаний. - "Что же ты не ушел, мудрец? - Я подсел к старику. - Ты отделяешься от общества".
"Что ты считаешь обществом, Лукреций? - Патрокл доедал куропаток в сметанном соусе. - Ты - общество, я - общество.
Куропатки на блюде - тоже общество".
"Вы очень мудрый, - я восхитился легкости, с которой Патрокл отвечал на мои сомнения, и другой легкости - с какой он глубокомысленно кушал и пил. - Вы худой, а в вас влезает бесконечное число еды и питья".
"Человек - сосуд мудрости, - Патрокл густо отхлебнул анжуйского выдержанного редкого вина из амфоры. - Мысли заливаются в нас спокойно.
Еда - те же самые мысли.
Можно вкушать бесконечно долго, и все будет мало".
"Учитель, научи меня", - я припал к коленям Патрокла.
"Для этого я здесь", - учитель опустил старую мозолистую руку мне на голову. - Лукреций с непонятным осуждением смотрел на Елисафету; - Вот так я оказался рядом с учителем.
Ты же, рабыня, пришла бесстыдно.
Говоришь непонятно.
Показываешь, не думая.
В этом ли смысл женщины?
- Смысл женщины в том... - Елисафета опустила ягодку винограда в ротик и смотрела на Лукреция.
- В чем же смысл? - Лукреций жадно спросил.
Но Елисафета не ответила юноше на его нетерпеливый вопрос.
Девушка по-прежнему смотрела ему в глаза.
Выдержала положенную паузу и произнесла - голос Елисафеты исходил из глубин ее души:
- Лукреций... - и снова пауза.
Тишина говорила больше, чем слова.
Молчание можно принять за все, а слова - лишь слова, которые произносят.
- В философской школе Патрокл объяснил мне и другим ученикам, что означали заветы моего дяди Вахтанга, - Лукреций не выдержал давление тишины. - Учитель сказал, что первый завет - всегда заказывай и пей за столом редкое дорогое анжуйское вино - это не прямой совет.
Он означает - уважай старших и относись к ним с любовью и почтением.
Старое вино - это пожилые философы.
Нужно за столом на пиру требовать себе пожилого философа.
Второй завет - каждый день чистить туфли и сандалии - тоже не прямой совет.
Чистить нужно душу.
Третий завет, как только рабыня забеременеет, то ее не нужно отвозить и продавать на невольничьем рынке.
Нужно ее отвести в свою овчарню и ждать, когда она принесет доход в виде родившегося раба.
Четвертый завет идти на овчарню и повеситься, это означало - нужно каждый раз зависать от мудрости окружающего мира.
Патрокл не упрекал меня, что я не понял ни одного завета дяди Вахтанга правильно.
"Не каждый юноша поймет завет старшего, - Патрокл в термах учил меня. - Молодость дана для самолюбования, а старость - для любования молодыми". - Лукреций в восторге схватил Елисафету за руки: - Рабыня... Елисафета...
Я еще не встречал столь удивительной умной рабыни... девушки, как ты.
Ты самая умная из женщин, и, не побоюсь сказать, что превосходишь умом многих мужчин.
Стань же моей рабыней... советчицей по жизни.
- Лукреций? - на этот раз Елисафета позволила себе мягкую улыбку.
"Вот, оказывается, секрет власти над мужчинами, - Елисафета боялась спугнуть свои мысли.
Разлетятся - потом не догонишь и не соберёшь в кучку. - Мужчина сам позволяет себя поработить.
Только не нужно ему мешать.
Лукреций выговорился, рассказал о себе.
Ему нужно было, чтобы его внимательно выслушали и не перебивали.
Наверно, до этого момента все смеялись над его рассказами, вставляли колкие замечания, не дослушивали до конца.
Так поступают все и всегда со всеми.
Никого не интересует чужая жизнь.
Но я выслушала, а эта работа тяжелее, чем метелкой убирать листья с мраморной дорожки.
В награду получила восторг Лукреция и звание мудрой женщины.
Пифия Кассандра говорила, что на первой ступени мужчина должен увлечься.
Вот Лукреций и увлекся.
Главное, сейчас не испортить все.
Если я потребую или попрошу у Лукреция денег, то он, разумеется, не даст, и с отвращением и презрением оттолкнет меня.
Скажет, что я жадная, потому что женщина.
Кассандра предупреждала, что нужно не брать, тогда сами все принесут и отдадут.
Но как брать, не забирая?" - Елисафета закусила травинку и продолжала смотреть на юношу.
Лукреций видел в глазах Елисафеты игру мысли.
Елисафета же просто смотрела бездумно.
Никаких мыслей новых у нее не появилось.
- Я вижу в твоих глазах свет ума, - Лукреций верил в то, что сам придумал. - Елисафета, голос юноши стал холодный и строгий. - Ты не принимаешь мое предложение стать моей советчицей.
Что же ты хочешь? - Лукреций в беспокойстве кружился по беседке. - Деньги? Золото?
Украшения, которые так любят девушки?
Нет?
Конечно, ты не из тех, ты не низкое существо, которое называется женщиной.
Ты выше Мирских благ, Елисафета. - Лукреций остановился перед Елисафетой.
"Выше, как же, - Елисафета сохраняла невозмутимое спокойствие. - Ты мне сначала эти блага дай, а потом рассуждай - выше ли я их, или ниже".
- Елисафета, я отдам тебе все драгоценности и деньги, которые сейчас есть у меня, - Лукреций сорвался с места.
"Наконец-то, - Елисафета с трудом сдерживала ликование. - Метод Кассандры работает.
Я не просила, не требовала, поэтому получу...
Если Лукреция по дороге не перехватит Патрокл.
Хозяин обязательно спросит: куда мчится Лукреций и зачем.
Когда восторженный юноша расскажет, что хочет меня выкупить и отдаст мне свои деньги, то Патрокл быстро поставит его на место", - мысли бегали в голове девушки.
Но Елисафета не могла ничего сказать юноше.
Иначе сорвала бы покров таинственности.
Лукреций стрелой вылетел из беседки.
Елисафета проследила, как он короткой дорогой несся к дворцу, где очевидно, находились комнаты учеников Патрокла.
К счастью, сам Патрокл с учениками направлялся к лужайке с мраморными скамьями и колоннами.
- Не встретятся, - Елисафета подняла край туники и обмахивалась. - Нет, я не должна терять зря время. - Девушка вскочила и по другой тропинке побежала туда, откуда доносилось шарканье метлы по мраморным плитам: - Добронрава, Елисафета успокаивала дыхание. - Следи, сейчас появится Лукреций.
- Лукреций это кто? - Добронрава протянула метлу Елисафете. - Твоя очередь сметать листья с дорожки.
- Моя очередь? - Елисафета заморозила Добронраву взглядом. - Ты с ума сошла?
- Я думала... я хотела тебе сделать приятное... - Добронрава быстро быстро моргала. - Ведь помогать людям это так приятно.
- Когда юноша побежит в ту беседку, где буду я, - Елисафета прошипела.
Уши раскалились. - Ты через пару минут придешь и заберешь то, на что я укажу глазами.
- Я должна следить за твоими глазами? - Добронрава не возражала. - Что забрать? Юношу?
- Нет, кошель или мешок, который там увидишь.
Отнесешь его в нашу комнату.
Только ничего не говори, Добронрава.
Молчи, словно тебе язык отрезали.
- Это поможет тебе и сделает тебя счастливой, если я исполню твою просьбу? - голубенькие глазки Добронравы сияли.
Она счастлива, что может сделать добро для Елисафета.
- Даже не представляешь как, - Елисафета погрозила пальцем и также стремительно удалилась.
Краем глаза Елисафета видела мелькнувшую тунику Лукреция.
Девушка все же успела в беседку, присела на прежнее место.
Когда Лукреций ворвался в заросли, то Елисафета почти успокоила дыхание после пробежки.
В нем звякнуло тускло - так тускло может звенеть только золото. - Я потом, когда мне привезут, еще... - Лукреций вглядывался в глаза Елисафеты.
- Лукреций, - Елисафета томно произнесла.
Тут же поняла, что томность - это проявление чувств.
А чувств никаких не должно быть, когда подчиняешь другого человека.
Елисафета доставала из памяти советы пифии Кассандры.
Как держаться, что говорить, как вести себя, чтобы подмять, чтобы властвовать, чтобы человек полностью оказался в твоей власти.
Советы хороши, но не хватало девушке опыта.
"Мне недавно исполнилось девятнадцать - почтенный возраст для рабыни и для невесты.
Но для моих устремлений - я слишком еще молода и неопытна. - Елисафета прикусила нижнюю губку. - Где же добренькая Добронрава?
Золото под ногами лежит, и его могут унести.
Я не в силах долго распространять на Лукреция свое очарование".
- Елисафета, этот мешок? - Добронрава появилась через минуту.
Елисафета застонала от досады:
"До чего же глупа Добронрава!
Зачем она спрашивает, если я сказала, чтобы она молчала".
Воцарилось напряженное молчание.
Елисафета поднялась и отошла к ограде беседки.
Она встала спиной к Лукрецию.
У юноши сразу все мысли выветрились.
Он подбежал и взял Елисафету за руку:
- Ты не сердишься на меня? - голос Лукреция дрожал.
"У него уже чувство вины передо мной, - Елисафета пришла в восторг. - А я всего лишь многозначительно молчала: и сразу - мудрая, и сразу - деньги мне, и сразу - предложил быть его... советчицей.
А ведь презирал женщин.
Неужели, наше женское перебарывает мужское?" - Елисафета не меняла спокойное умиротворенное выражение на лице.
Сзади послышался шорох, вздох Добронравы, а затем - удаляющиеся шаги.
"Добронрава может раздать золото бедным", - Елисафета пришла в ужас.
- Елисафета, ты побледнела, что с тобой? - Лукреций спросил с надрывом.
В ответ Елисафета лишь покачала очаровательной головкой:
"Добренькая Добронрава сделает добро.
Как много "добра" в этих словах о добре.
Я должна догнать ее". - Елисафета с огромным усилием сдерживала себя, чтобы не побежать следом за Добронравой.
Ей это удалось.
Елисафета мягко взглянула на юношу:
- Лукреций, - левый край губ девушки чуть приподнялся в подобие улыбки.
Елисафета опустила прекрасную головку и неторопливо вышла из беседки.
Ноги дрожали - требовали бежать за Добронравой.
- Елисафета, - голос Лукреция стал прерывистым.
"Обернуться или продолжить уходить с опущенной головой? - Елисафета запаниковала. - Почему Лукреций не бежит к своему Патроклу?"
Девушка все же остановилась и полуобернула прекрасную головку.
- Я, кажется... - Лукреций покраснел, прислонил ладони к лицу и с рыданиями скрылся в оливковой роще.
- Кажется, влюбился, - Елисафета убедилась, что за ней Лукреций не подсматривает, и побежала к своему жилищу. - Тоже мне - новость.
В меня все влюбляются.
Только я - ни в кого не влюблена. - Сердечко Елисафеты дрогнуло, замерло на миг, словно поймало девушку на лжи. - Разве что - Ясмина, любовь моя. - Сердце радостно застучало в барабанном ритме.
Через расстояние Елисафета чувствовала, как в унисон бьется сердце Ясмины.
Ясмина свободна, но нельзя быть свободной до конца.
Человек всегда кому-нибудь или чему-нибудь принадлежит.
- Добронрава, - Елисафета вбежала в жилище.
Не нашла добрую девушку и произнесла чуть громче, с нажимом. - Добронрава! - Многозначительная пустота - в ответ. - Да ты что, - Елисафета стрелой вылетела через порог на тропинку.
Чутье не подвело.
За розовыми кустами мелькнула белая туника Добронравы.
- Ты... Я... Я так и знала. - Елисафета прошипела, когда догнала Добронраву и схватила ее за руку. - Хотела убежать с моими деньгами?
- Убежать? С деньгами? - Добронрава широко распахнула огромные глаза. - Воровать - зло.
Убегать с чужим - еще большее зло.
- Намекаешь? - Елисафета силой вырвала из рук Добронравы драгоценности, которые принес Лукреций.
- На что?
- На то, - Елисафета успокаивала дыхание, и сама успокаивалась.
Главное, что успела перехватить Добронраву.
- На что на то?
- Что я злая и своровала.
- Ты не злая, Елисафета.
- Злых не бывает.
- Злых не бывает?
- Бывают люди, которые огорчены злом.
- Ты, случайно, Добронрава, не заразилась от Патрокла и его учеников философией?
- Заразилась? - Добронрава с испугом подняла край туники и рассматривала свои белые бедра.
- Что ты там ищешь? - Елисафета спросила с ехидством.
- Где?
- Где, где, между ног у себя.
- Заразилась ли я?
- Почему между ног, а не на лбу или на животе?
- Потому что все болезни приходят оттуда, - Добронрава двумя пальчиками надавила на лепестки.
- Оттуда все болезни? - брови Елисафеты от изумления полезли на лоб.
- А откуда же еще? - в глазахъ Добронравы наивности больше, чем во всех овечках на лугу.
- Кто тебе это сказал?
- Моя бабушка.
- Так и сказала?
- Так и сказала, что все болезни девушки, потому что у нее между ног.
- Странно говоришь.
- Потому что испугана болезнями.
- Я пошутила, когда сказала, что ты, возможно, заразилась философий от философов и учеников.
- Пошутила?
- Еще как пошутила.
- А я испугалась, - Добронрава все же пальчиками раздвинула лепестки.
Выдвинула бедра чуть вперед.
Пыталась рассмотреть.
- Ну, ты и дура, Добронрава, - Елисафета склонила головку к правому плечу. - Весь твой ум ушел в добро.
На остальные жизненные моменты ума не осталось.
- Ум ушел? - Добронрава закончила рассматривать и опустила край туники.
- Ум ушел.
- А что осталось?
- Доброта и глупость в тебе остались, - Елисафета произнесла с насмешкой.
- Неправда, я не глупая, - нижняя губка Добронравы задрожала.
На голубенькие глазища набежали алмазы слезинок. - Бабушка говорила, что я умная.
- Тебя больше никто не воспитывал, кроме бабушки? - Елисафета, вдруг, пожалела Добронраву.
"Только нуждается ли она в чьей-нибудь жалости? - Елисафета опустила мешок Лукреция на землю.
Слишком он тяжел... - Добронрава самодостаточная со своей добротой.
В чем-то ей даже можно позавидовать.
Никаких сомнений в жизни Добронрава не испытывает.
Для нее только один маяк - сделать добро другим.
Жалко ее оставлять.
И странную беззащитную свихнувшуюся Мальву тоже жалко. - Елисафета вздрогнула: - Нет, я не имею право на жалость.
Только вперед".
- Когда Патрокл купил нас и вел сюда, - Добронрава опустила глаза на мешок с драгоценностями. - Я видела нищего.
Он сидел в пыли и протягивал руки.
Бедненький, он голодал.
У него не было денег даже на одежду.
Когда я взяла твой мешок с тем, что тебе дал Лукреций, - Добронрава произнесла "твой мешок", и это обрадовало Елисафету. - Вот я и подумала, что он очень обрадуется, если я ему дам на хлеб. - Добронрава пальчиком показала на мешок.
- Дашь на хлеб? - Елисафета зашипела.
- Дам на хлеб, - Добронрава ответила тише.
- Но тогда ты сделаешь мне зло, добренькая Добронрава, - жалость к Добронраве мигом улетучилась, растворилась в тумане.
- У тебя есть хлеб, - Добронрава стояла на своей правде.
- У меня есть хлеб? - Елисафета взвизгнула и прикрыла ладошкой ротик. - Я - рабыня, как и ты.
Наш рабовладелец, который мягко философски называет себя хозяином, даже не поинтересовался, не предложил нам вчера еды.
Мы сами добывали на кухне.
Повезло, что мы - красивые девушки, а на кухне работают рабы Сириус и Уайт, которым нравятся девушки.
Если бы мы были изможденными рабами стариками, то, возможно, Сириус и Уайт не подали бы нам и корки хлеба.
- Нельзя так говорить о людях, - Добронрава подняла лицо.
В глазах загорелись костры фанатизма. - Все люди добрые.
- Крепка ты в своих убеждениях, - Елисафета с шумом втянула через ноздри воздух.
- Добро во мне говорит.
- Добро заставило тебя украсть у меня деньги.
- Если для других, на пользу и на радость другим, то это - не воровство.
- Отличное оправдание, я его запомню, и обязательно буду использовать, - Елисафета захохотала. - Если воруют не для себя, то это - благородно, и воровством не называется.
АХАХАХАХАХА!
В Касперском лесу, который располагается слева от дороги, если направляешься из Кингисеппа в Андалузию, долгое время орудовала шайка разбойников.
Атаман - Валдек Капуста.
Они грабили обозы, богатых путников и раздавали добро бедным.
Например, ограбили сборщика налогов.
Перебили восемнадцать стражников, которые охраняли сундуки.
Добро сделали - убили стражников, оставили сиротами их детей, сделали нищими их вдов.
Зато награбленное раздали бедным.
Только почему-то было похищено около двух тысяч монет, а бедные получили всего лишь сто монет.
Зато - добро, прет через край.
- Все равно это - добро, - Добронрава сжала губы.
- Ты страшна в своих убеждениях, Добронрава, - Елисафета пристально смотрела в глаза девушки. - Во имя добра ты будешь вешать, топить, четвертовать, сжигать людей.
Тебе скажут - убей во имя добра.
Убей тысячу человек, чтобы сделать счастливым одного.
И ты сделаешь его счастливым. - Елисафета опустила руку на правое плечо Добронравы. - Мне даже нравится стержень внутри тебя.
Ты называешь его добротой.
Другие говорят, что это безумие.
Третьи дают определение - фанатизм.
Мне все равно, добро ли в тебе, или безумие, но только со своим добром не переходи мне дорогу.
- Здесь нет дороги, - Добронрава посмотрела под ноги.
- К счастью, ты слишком наивна и глупа, чтобы твое добро побеждало всех, - Елисафета подняла мешок. - Глупость тормозит твои добрые дела.
Иначе ты бы с моими драгоценностями была бы уже далеко.
А так ты пошла простой дорожкой, где тебя легко увидеть и догнать.
- Зачем мне другая дорожка? - ресницы Добронравы порхали, словно бабочки.
- Либо ты прикидываешься наивненькой глупенькой, либо она и есть, - Елисафета обогнула Добронраву. - Никак не пойму тебя и Мальву.
Может быть, вы давно играете: ты - в добро, она - в сумасшествие.
На самом деле вынашиваете планы, как покорить мир.
У меня все открыто - я рвусь к власти, к абсолютной власти.
Каждый это замечает.
Но вы, вы, возможно, скрываете...
- Я ничего не скрываю, - в глазах Добронравы отражалось непонимание. - Смотри, под туникой только я. - Добронрава снова подняла тунику.
- По поводу нищего, которого ты тогда пожалела, а сейчас хотела сделать ему добро, - Елисафета отвела взгляд от худенького тела Добронравы. - Я тоже его видела.