Поезд медленно входил в тундру , и окна дрожали от холода так, будто сами боялись смотреть наружу. Артём сидел у стекла и вслушивался в это дрожание: в нём было что-то живое, будто стекло дышало вместе с ним. Там, за окном, начиналась та ледяная пустыня, белая, немая, но умеющая произносить слова , куда он ушёл сорок дней назад и откуда, по всем расчётам, не должен был вернуться.

Он вернулся, но не один.

Одно из этих слов он услышал в тот день, когда лежал обмороженный, когда ноги были чужими, а руки не слушались. Слово пришло не из воздуха, а изнутри трещины, которая в тот момент открылась в нём самом. Это было "Паним" (Лицо) - древний, арктический шепот, который требовал видеть мир, не имея глаз. В тот момент, когда его собственное сознание поддавалось льду, он почувствовал, как нечто ледяное, беззвучное, заняло его отражение.

Поезд замедлил ход. На стекле возникло отражение его лица, и сразу стало ясно, что что-то не так. В отражении не было глаз - пустые орбиты, тень головы без взгляда. Он моргнул, а отражение не повторило движение. Усталость не умеет возвращаться следом за человеком и становиться его двойником.

На перроне его ждала Ципа. Имя жены образовалось от еврейского tsipor и в переводе означает - птица. Он подошёл, почувствовал горячие руки - простое человеческое тепло, которого не было два месяца. Он обнял её, но движение вышло странным, будто мысль сделала шаг за мгновение раньше тела. Теперь он жил в небольшой рассинхронизации.

В такси, слушая Ципу, он смотрел в боковое стекло. Он видел её отражение: оно улыбалось шире, дышало медленнее и двигалось не в той ритмике, что Ципа рядом. Зеркало показывало не явление, а сущность. Таксист что-то бормотал по радио, за окном мелькали огни города, обычная жизнь, которой для Артёма больше не существовало. Он смотрел, как отражение Ципы в стекле подняло руку и медленно провело пальцем по его виску - в такси было тихо, сама Ципа смотрела прямо перед собой. Он почувствовал ледяной холод в том месте, где коснулось отражение. Сущность не принадлежала Мидбару, она была привязана к земле, но пустыня, пришедшая с ним, активировала её.

Он начал догадываться о правилах этого обмена. Мидбар не создавал ничего нового - он лишь разделял уже существующее. Отслаивал сущность от явления, тень от тела, подлинное от показного. Он был не творцом, а сепаратором. И теперь этот процесс пошел вглубь, затрагивая не только его, но и самое близкое ему существо.

Дома, когда он снял куртку, его тень на стене сделала едва заметный шаг вперёд, опередив движение. Это было узнавание. Тень была тем, что пришло вместе с ним. Ципа наблюдала за ним внимательно, тревожно. Её взгляд был взглядом птицы, которая слышит что-то в той частоте, где человек ничего не способен уловить.

Её отражение в окне за спиной стояло по-другому - как будто жило в чуть замедленном времени. "Зомби, - подумал он, - не те, кто умер. Зомби - это те, кто перестал совпадать с собой". И он, и она были теперь на грани этого распада.

Ципа подошла ближе. Её отражение в окне не двинулось. Она тихо сказала, что ей страшно. Он хотел объяснить ей, что мидбар - пустыня, которая говорит - продолжает шептать внутри него, и что он не вернулся полностью. Он хотел сказать, что ледяная пустота требует "Паним" - Лицо для своего существования в мире, и они оба стали частью этого обмена.

Но слова не пришли. Ципа подняла голову. Её отражение повернулось позже, плавно, неживо, будто скользило в другой среде. Потом отражение открыло рот и произнесло то самое слово, которое он услышал на льду:

- Паним.

Ципа этого не говорила. Это произнесла её теневая сущность - та, что жила в отражении. Она спросила, едва слышно, почти без воздуха:

- Я ещё здесь?

Он обнял её. Почувствовал тепло плеч. Почувствовал, что она живая. И понял, что отражение - уже нет. У него не было сил бороться с законами, которые он сам привёз из Мидбара. Он ответил:

- Пока да.

Он держал её крепко, как держат человека, у которого время начинает рассыпаться прямо под кожей. Он слушал тишину и знал: совпадать им осталось недолго. Но сейчас она была здесь. И он был здесь. Этого хватало - хотя бы на этот вечер, хотя бы на эту тонкую прожилку тепла в промерзшем мире.