Силаев Алексей Юрьевич : другие произведения.

Потерянный мир

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.61*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тёмное фэнтези. Эпик.
    Этот мир освещают два солнца. Голубой гигант и красный карлик. От жёсткого света люди спасаются под Хранителями - специальными растениями, испускающими ауру. На просторах этого мира раскинулась империя. Так как из-за жёсткого света путешествовать крайне трудно, то центрами империи являются Кольцевые города, между которыми возможен мгновенный переход. Чашами Перехода могут управлять только когда-то бывшие людьми маги-митриры. Роман начинается с того, что по приказу Экселенца казнят всех митриров.
       Кому это надо? Что ждёт империю? Об этом читайте дальше.

  
  
   ПОТЕРЯННЫЙ МИР
  
   Часть первая. ЛОГОС СМЕРТИ
  

1

  
   Любовь - самое ценное, что дано человеку?
   Отнюдь. Можно прожить жизнь, познать сотню женщин, но так и не узнать, что это такое. Самый ценный дар - это умение любить. Великое благо и проклятье одновременно. И чтобы оценить этот дар в полной мере, надо испить из обеих чаш.
   Только не перепутайте их.
   Ложе неожиданно скрипнуло, когда я поднялся.
   - Уже уходишь? - спросила Мелитт.
   Её голос нельзя было назвать бархатным. Немелодичный и к тому же с хрипотцой. Но это делало его живым. И от этого ещё более притягательным. Всякий раз, когда я слышал его, предплечья покрывались мурашками.
   Длинные пальцы, слишком породистые для уличной гетеры, натянули край простыни на грудь. Женщина не стыдилась своей наготы. Во всяком случае, не передо мной. Просто она знала, в какой момент следует обнажить тело, а в какой - стыдливо прикрыться.
   Неправда, что невинность можно заметить единожды, когда женщина раздевается в самый первый раз и не может поднять на тебя глаза. Когда она любит - невинность стремится в вечность. Женщина всегда будет такой, какой хочет мужчина.
   Только что Мелитт спала. Не притворялась, а именно спала. Прежде чем встать, я некоторое время прислушивался к биению её сердца.
   Не могла же она так притворяться?
   Однако её глаза говорили другое. Я понял - она всё знает. Ещё неосознанно, где-то на грани чувств и разума, но знает. Я ощутил, как внутри шевельнулся Холод и тут же затаился где-то в глубине. В своём привычном логове, словно голодный хищник, поджидающий добычу.
   - Уже уходишь? - проговорила она вновь.
   Отвечать я не стал. Если отвечу, последует другой вопрос. Она спросит, когда я вернусь, а лгать мне не хотелось.
   Я дважды напряг голосовые связки и быстро расслабил, приводя их в тонус после сна. Горло тотчас засаднило, будто в него запихали точильный камень и заставили проглотить. Значит, плоть готова подчиниться моей воле. Только тогда я произнёс логос Покоя:
   - Мелитт, всё будет хорошо. Я обещаю.
   Слова подействовали мгновенно. Женщина расслабилась, томно опустилась на ложе. Щеки запылали, а в глазах появился блеск.
   Тёмный крестьянин, несомненно, принял бы это за магию. Хотя магии тут было ровно столько, сколько в старой телеге. Иными словами - ни малейшего грана.
   При очень большом желании логосу Покоя мог научиться и обычный человек. Вот только никто простоволосых этому учить, конечно, не собирался.
   Мелитт расслабилась не из-за магии. Я давно заложил логос Покоя на самое глубокое дно ее сознания. Заложил и закрепил при помощи техники наслажденья. Ничего сложного, если ты знаешь, что надо делать. А я знал это превосходно. Умение, словно рабское тавро, навсегда отпечаталось в моём сознании. В тот самый миг, когда принадлежащее мне тело перестало быть телом человека, а в груди поселился Холод.
   Во время ночных утех: тогда, когда твой любимый всходит на пик блаженства, следует шепнуть нужное слово. И так несколько ночей кряду. Значение слова неважно. Главное - тон, тембр, ритм. Если потом произнести слово в той особой тональности, тело само все вспомнит и расслабиться.
   Неожиданно у меня поплыло перед глазами. Появилось какое-то странное ощущение. Будто кто-то подушечками пальцев прикоснулся к моей спине. Нежно провёл по коже. Поцеловал.
   По телу прошла мелкая дрожь, а внизу живота стянулся тугой ком.
   Я не сразу понял, что произошло. Хотя кому-кому, а мне следовало понять это тотчас. Ответ лежал на самой поверхности. По рассеянности, или по какой-то другой причине, но я забыл поставить блок и логос Покоя накрыл нас двоих.
   Мелитт каким-то шестым чувством, которым наделены лишь женщины, почувствовала перемену. Простынь, как бы случайно сползла, обнажая грудь. Отнюдь ни такую большую, как хотелось бы самой Мелитт.
   Не для всех мужчин размер имеет значение. Конечно, у такой женщины больше шансов вырастить здорового ребёнка. Но... но мне это было безразлично. Так уж распорядилась судьба.
   - Ну, зачем тебе идти к детоторговцу? Давай лучше заведём своего? - сказала она, прикрыв глаза ресницами.
   Молодое тело дышало жаром и говорило на своём, весьма однозначном языке, что готово доставить понятное удовольствие.
   Простыня окончательно упала на пол.
   Каким бы это предложение не было соблазнительным, но мне следовало уходить. Если я не уйду сейчас, то не уйду никогда. А значит умру. Вернее, меня убьют.
   Резня случилась пять голубых оборотов назад. Вчера я чуть не попался страже, когда вышел в город разведать обстановку. Экселенц не успокоится, пока не поймает нас всёх. До этого момента он обходился без подомного обыска, дабы зря не ворошить столицу. Но, чувствую, это не на долго. Из города надо уходить немедленно.
   - Мелитт, мы же всё решили? Я не могу иметь детей, - сказал я.
   Холод чуть ожил, и мне снова пришлось заняться самовнушением. Это не ложь. У меня действительно никогда не будет ни сына, ни дочери.
   - А может, у тебя были не те девушки? - подмигнула Мелитт с заговорщицким видом.
   - Я - митрир. Такова моя природа, - проговорил я, присовокупив к словам толику отчаянья, толику раскаянья и чуть-чуть вины.
   Благо, измененные связки могли передать любые эмоции. Вернее, даже тени эмоций. Тысячи и тысячи тончайших оттенков, которые обычное ухо не в состоянии различить, а сам человек осознанно воспринять. Мне не составит особого труда разыграть любое представление. Будь то комедия или трагедия. Да так, что самый искушенный зритель не почувствует фальши.
   Больше вопросов Мелитт не задавала. Но заворачиваться в простыню не спешила. Надеялась, что я ещё могу передумать. Я прошёлся по комнате, собирая разбросанную по всем углам одежду. Вчерашний оборот выдался жарким. Прощальным.
   От окна до противоположной стены протянулся столб света с елё уловимым голубоватым оттенком. Пылинки внутри отплясывали какой-то свой танец.
   Пересекая комнату, я на некоторое время остановился на солнечном пятне, дабы вобрать в себя драгоценные крупицы Силы. Голубое Солнце скоро зайдет, а от Алого много не возьмёшь.
   Наконец, стараясь не смотреть в сторону кровати, я оделся. Натянул добротное, но мешковатое платье, скрывающее фигуру. Небольшая подушка, сунутая за пазуху, сделала меня обладателем упитанного животика.
   Осталось скрыть волосы. Поверх одежды я накинул плащ с балахоном. Старательно убрал под него пряди, следя, чтобы не выбился ни один волос. Не хватало еще, чтобы зеваки начали глазеть на меня или разбегаться во все стороны, что более вероятно. На крики обязательно прибежит стража. После Оборота Митриров, как в городе окрестили резню, на улицах неспокойно. Столица наполнена охранителями порядка, словно пасть левиафана клыками. И Небесные Стражи тоже не дремлют. Выходя в город, я два раза видел едва заметную на фоне неба серебристую точку. Слишком далёкую, чтобы разобрать детали, но отнюдь не такую безопасную. Даже на таком расстоянии было понятно сколь она стремительна.
   Спрятав волосы, я, конечно, лишусь части сил, но это ничего. Силой все равно сейчас не многого добьешься. Я улыбнулся Мелитт и напоследок обвёл взглядом комнату, которая была мне убежищем целых пять оборотов. Голые стены, стол, табуретка, кровать - не самое лучшее жилье в Блюсане. Я снял эту комнату специально для Мелитт около двух тактов назад. Хотя мог позволить жилье роскошней. Но Мелитт сама настояла на такой скромной обстановке. Я так и не понял, почему. Казалось, после того места, в котором она жила, её, словно под логосом Мании, должно тянуть к роскоши. К нарядным платьям из нежнейшего паучьего шелка. К драгоценным вещицам - кольцам, серьгам, погремушкам. К вещам по сути бесполезным, но которыми так хочется обладать. Особенно красивым молодым женщинам.
   Но нет. Мелитт испытывала перед роскошью какой-то суеверный страх. Я несколько раз пытался расспросить её о прошлом, но всякий раз она становилась мрачной. Уходила в себя. Больше я её не донимал, захочет - сама расскажет. Мне самому было бы неприятно, если бы меня расспрашивали о том, что я не хочу говорить. Кажется, она это поняла. Именно с этого момента между нами появилась что-то похожее на симпатию.
   Я начал тайно встречаться с гетерой. Это меня и спасло.
   Когда пришёл Оборот Митриров, я был с Мелитт. Небесные Стражи не стали искать нас в этой части города. Их правда, по собственной воле мало кто из митриров сунулся бы в чёрный квартал.
   Рука легла на задвижку. Она поддалась нажиму и с тихим скрипом ушла в паз.
   - Останься, - Мелитт бросилась мне на грудь. Уткнулась носом.
   - Перестань, - проговорил я. И наставительно добавил, словно пытаясь уговорить капризное дитя. - Сейчас я схожу и куплю ребёнка. А потом, притворившись семьёй, мы попытаемся выйти за городскую стену. Всё будет хорошо.
   Ложь далась тяжело. Должно быть, Холод сожрал у моей жизни десяток оборотов. Я почувствовал, как леденеют пальцы. Конечно, как бы я не оделся, стражу на воротах перехитрить не удастся. Не с моими волосами. А если обрить голову, это будет ещё подозрительней. К тому же я лишусь всех своих сил. Нет, бриться наголо в мои планы не входило.
   Идти к детоторговцу я собирался совсем за другим. За информацией.
   Как правило, детьми торгуют незаконно - слишком большая въездная пошлина. Выгоднее заниматься аут-рабынями - девушками для ночных утех, гувернантками, смотрительницами чести (для тех, у кого есть вступившие в пору дочери) и прочей челядью. Но, тем не менее, детоторговля в столице процветала. Провозили детей контрабандой. Не через городские ворота и не через порт. И уж, конечно, не через Переход. Караваны шли каким-то обходным путём. Именно его местоположение я хотел выяснить.
   Мелитт с собой я брать, разумеется, не собирался.
   Между тем она и не думала меня отпускать. Чувствуя себя мерзавцем, я легонько нажал ей на шею, при этом особым образом сложив пальцы. Техника шиац требовала особого искусства и сноровки. Синяя жилка забилась сильней. Мелитт обмякла через пять ударов сердца и повисла у меня на руках. В себя она придёт где-то через половину голубого оборота.
   Постель бережно приняла тело в свои объятия. Сверху я прикрыл девушку простыней, невольно задержав ладонь на груди.
   Поддавшись внезапному порыву, я склонился над умиротворённым лицом в ореоле чёрных волос. На ощупь локоны были приятны и слегка холодили пальцы. И ещё от них пахло цветами.
   Я решился.
   На мгновение вокруг одного ногтя вспыхнуло гранатовым светом. Вверх поднялась тоненькая струйка дыма. В нос ударило паленым. На ладони у меня остались две смоляные пряди. Я быстрым движением завязал их концы хитрым узлом с нахлестом, ибо волос - материал скользкий и к узлам малопригодный. Затем каждую прядь разделил на две части и приладил за уши. Таким образом, чтобы волосы двумя пучками спускались из-под балахона на грудь.
   Не оглядываясь, я вышел.
  

***

  
   - Уже уходишь?
   Она проснулась резко и сразу всё поняла. Нет, поняла она всё намного раньше, только не знала, когда же это, наконец, произойдёт. И вот этот миг настал.
   Он собирался её бросить.
   Как можно беззаботней она спросила:
   - Уже уходишь? - в этот момент подул сквозняк, и чтобы не простыть она натянула простыню. У него во взгляде что-то промелькнуло. Словно у щенка симаргла, которого тапком отогнал хозяин, когда тот хотел приласкаться.
   Подлец. Всегда уходит пока она спит. И всегда уходит от прямого ответа. Нет бы сказать, "да" или "нет", вместо "не волнуйся" или "успокойся". Будто она не знает этих его митрирских штучек.
   - Мелитт, всё будет хорошо. Я обещаю, - сказал он.
   Она почувствовала, что краснеет. Он опять ушёл от ответа. Она знала, что он не может иметь детей и что его это ранит. Откинувшись назад и стянув простыню, сказала:
   - Ну, зачем тебе идти к детоторговцу? Давай лучше заведём своего? - опустила ресницы и глубоко вздохнула.
   Почему-то это его не укололо как обычно. Даже наоборот, он принял её слова за чистую монету. Она решила, что это её шанс удержать его ещё хотя бы на оборот.
   Но он проявил чудеса самодисциплины. Она видела, как он берёт себя в руки.
   - Мелитт, мы же всё решили? Я не могу иметь детей, - сказал он.
   Последняя попытка.
   - А может, у тебя были не те девушки? - спросила она.
   - Я - митрир. Такова моя природа, - ответил он. В его словах звучала такая грусть, такое неподдельное отчаянье, что она устыдилась своего эгоизма.
   Он потерял всё, она не должна на него злиться.
   Но с другой стороны, своим спасением он обязан ей. Ей! Он не должен её бросать. Это ведь она его спасла. Это она настояла, чтобы они встречались в чёрном квартале.
   Ей льстило, что на неё обратил внимание митрир. Она не хотела его обременять, не хотела наскучить, поэтому не позволяла тратить на себя большие деньги.
   Нет, это не правильно! Он оделся и собирался выйти. Она не выдержала, метнулась к нему.
   - Останься!
   - Перестань, - проговорил он. - Сейчас я схожу и куплю ребёнка. А потом, притворившись семьёй, мы попытаемся выйти за городскую стену. Всё будет хорошо.
   Она чуть было не крикнула - "ложь", но вовремя остановилась. Тогда он разозлиться и уйдет точно. Она хотела верить, что, может быть, он ещё вернётся.
   Неожиданно на шее она почувствовала его руку, а потом провалилась в забытьё. В туман, который не знает ни радостей, ни горестей, ни обмана. Правда иногда, когда сознание прорывалось сквозь серую пелену, ей казалось, что он гладит ей волосы.
   И тогда она улыбалась.
  

2

  
   В коридоре было сумрачно. Единственное окно с северной стороны не могло рассеять темноту. Через него просачивалось лишь два багровых луча, и на полу лежали пятна обманчиво похожие на свежую кровь. Лучи не грели, только немного разгоняли мрак.
   Спина покрылась мурашками. Мой организм всегда плохо переносил нехватку света.
   Я спустился в обеденный зал. Сразу дохнуло жаром.
   Первый этаж сложен из дикого камня. По утрам, когда Голубое солнце ещё не входило в полную силу, в таком помещении хорошо, но к вечеру камни раскаляются, и становится не продохнуть.
   Для каменного дома охранная аура должна быть более мощной. Впрочем, в том, что аура слабенькая нет ничего странного. В черном квартале экономили на всем. Даже на Хранителях.
   Раньше тут был лупанарий, поэтому на стенах кое-где ещё сохранилась гипсовая лепнина. Изображала она, конечно, не профили героев древности, а вполне известные части тела. Впрочем, ожидать от лупанария иного было бы глупостью.
   Ужинающих постояльцев, барельефы, по-видимому, не смущали. Оно и понятно, трапезничали тут не принцы крови.
   Посетителей было немного. Что здесь делала кампания из трех купцов и двух приказчиков, для меня осталось тайной. Тут не то место, где они могли бы безопасно утолить свой голод. Купцы всегда предпочитали таверны поближе к Переходу.
   С двумя неприметными людьми было проще. Их выдавал тот особый профессиональный взгляд, который знающий человек не спутает ни с каким другим. Демонстративно пренебрежительный, но на поверку цепкий, оценивающий.
   Лихие люди смотрели на одного купца. Он то и дело дотрагивался до широкого пояса в одном и том же месте. Не до кошеля, кошель весел чуть левее. Надо знать, что купцы редко носят деньги в кошельке. Там, обычно, только мелочевка на скорые расходы. Основные барыши они прячут на теле.
   Похоже, кому-то не поздоровится сегодня ночью. Впрочем, мне до толстосумов нет дела. Не стоило купцам соваться сюда.
   В животе заурчало. До голубого захода оставалось ещё немного времени. Я уселся за ближайший к окну столик. Всё равно к детоторговцу идти слишком рано.
   К столу подошел подавальщик. Взволнованный парнишка, которого я здесь раньше не видел. Как бы невзначай посмотрел на объемный животик. Лицо как было маской услужливости, так ей и осталось, зато в глазах появилась озорная искра. Подавальщик спросил:
   - Господин чего-то желает?
   Паренек мне понравился. Я не стал использовать логос Доверия. Просто улыбнулся.
   Но что-то уж больно сильно он волновался.
   - Ты новенький?
   - Ага, - невнятно проговорил он. - Первый оборот только.
   - А звать-то тебя как?
   Мальчишка тут же насторожился.
   - А вам какое дело? - сказал он.
   Я небрежно передёрнул плечами, показывая, что в сущности никакого дела до его имени у меня нет. Но мысленно растянулся в самодовольной и, наверное, немного идиотской улыбке. Не растерял ещё навык, не ошибся в парнишке. Умный, осторожный. Какой-нибудь другой соврал не моргнув глазом, а этот встречным вопросом просто ушел от ответа. И правильно, ложь бы я почувствовал. Когда не хочешь говорить правду - не говори ничего. Если я сейчас отвечу, что хочу подружиться, сразу почувствует неладное. Не верят такие в бескорыстную дружбу.
   И правильно делают.
   - Вот что. Пиво общего разлива у вас тут дрянь. Ты не мог бы нацедить кружечку из запасов хозяина, - подмигнул я ему, продолжая притворяться "добряком-обжорой". Одной из своих постоянных ролей. Именно в этой маске я вышел в город перед Оборотом Митриров.
   Обычно люди несколько пренебрежительно относятся к толстякам. Смотрят на них свысока, а зря. Высокомерие становится их слабостью. Мягкий телом не значит - мягкий духом. Для некоторых это становится целым откровением. Митриры хорошо умеют использовать слабости простоволосых. "Добряк-обжора" был моей любимой маской.
   Мальчуган сразу просиял. С заговорщицким видом оглянулся по сторонам, прошептал:
   - Господин, я мигом, - и умчался.
   Пожалуй, слишком шустрый паренек. Я еще ничего не успел заказать из съестного, а он убежал. Рано я его отметил как обладающего потенциалом.
   Да и к чему мне весь этот потенциал? Теперь-то. Митрирам - конец, а значит и Переходу. А без Перехода Империя обречена. Развалится, подобно стене сложенной нерадивым каменщиком, сэкономившим на растворе. С виду - монолит, но стоит лишь надавить и всё рассыплется.
   Мы, митриры, как раз и были этим раствором, скреплявшим Империю в одно целое. Экселенц не может этого не понимать. Почему же он решил нас уничтожить? Этот вопрос не давал мне покоя последние пять голубых оборотов.
   Подавальщик задерживался. Я насторожился, для того чтобы нацедить пива много времени не надо. Зря я не использовал логос Доверия. Наконец, мальчишка вернулся. Чумазый, словно каменоруб, выполнивший за один оборот десятерную норму.
   И такой же довольный.
   Хотя наверняка я не знал, приносит ли каменорубу удовольствие его работа.
   Вместе с кружкой пива об стол звучно стукнулась миска с кусками дымящегося мяса.
   - Я подумал, вы не откажитесь от чего-нибудь посущественней. Моя матушка отлично готовит мясо с приправами, - проговорил он.
   Нет, все-таки шустрый мальчуган. Наверняка услышал, как булькало у меня в животе. Сообразительность надо поощрять.
   - Сколько с меня? - спросил я, доставая увесистый кошель.
   - Два асса, - быстро проговорил он.
   Рука нашарила серебряную монетку.
   - Держи, - я положил на стол целый сестерций. Это было в два раза больше требуемого.
   Пожалуй, монета оказалась все-таки слишком крупной. Парнишка хорошо владел лицом, но от меня не ускользнула секундная заминка перед тем как он улыбнулся. Мальчишка наверняка надеялся на награду, но, очевидно, куда скромней.
   Я скоро покончил с едой. Мясо, как я и ожидал, оказалось жестким, но к моему удивлению имело приятный терпкий вкус. К столу Экселенца такое, конечно, не подадут. Однако для чёрного квартала ужин был весьма недурственный. Пиво же было самое обыкновенное. Если это - лучшее, то представляю, какое пойло наливают обычным посетителям.
   За столом купцов разговор шел на повышенных тонах. Лишних ушей они не опасались, ибо говорили на сатеме. Очевидно, решили, что здесь собрались одни неучи.
   Мне показалось, что промелькнуло слово "митрир" и я невольно прислушался.
   - Представляете, уважаемые, таки это симарглово отродье, хотело десять сестерциев. За один оборот! - при этом купец так активно размахивал руками, что собеседники косились на него с опаской. - Да на этом чердаке даже летучая мышь не согласится жить. Завянь мой Хранитель, если таки я вру.
   Очевидно, купец вырос или долго жил в деревне. И не привык к тесноте городов. Ему нужно личного пространства много больше, чем урожденному горожанину. Он явно был заводилой в компании. Но в негласной иерархии занимал не самые высокие места и, пожалуй, уже никогда не займёт. Жизненной энергии много, это да. Но ей ещё нужно правильно распорядится. Так же я понял, что в своём кругу он не пользуется уважением. Его держат за болтуна, который любит слегка приврать. Поэтому постоянно заявляет о своей честности.
   - И не говорите, уважаемый. Если Переход не откроют в ближайшие обороты, то мы разоримся на одной плате за жильё, - поддакнул купцу другой.
   Всё встало на свои места. Я понял, почему купцы харчевали здесь.
   После резни, когда перебили большую часть митриров, а немногих переживших ночь казнили на следующий оборот, открыть Переход, естественно, стало некому. И многие люди оказались отрезаны от своих городов. А хозяева доходных домов, поняв, что деваться тем некуда, подняли цены сверх всякой меры. Вот купцы и решили сэкономить, перебравшись в чёрный квартал. Переждать, пока не откроют Переход.
   Только Переход больше не откроют. Никогда.
   - Я слышал... - первый купец придвинулся к собеседникам, кинул быстрый взгляд по сторонам, словно Государственный Заговорщик в постановке Большого Имперского Театра. И сбавив голос, проговорил. - Я слышал, что Переход может открыть любой человек. А митриры это скрывали, и только знай себе гребли золотые ауреусы с простых торговцев.
   - Ваша правда, уважаемый, - поддакнул другой. - Давно пора положить конец узурпации митриров. Выпьем за это!
   У меня сжались кулаки. Безумцы! Истинная узурпация только начинается.
   - Глупости, - сухо проговорил третий купец, до этого не принимавший участия в разговоре. Он был стар, но отнюдь не слаб. Это чувствовалось сразу. Он него словно исходила власть и сила. - Переход может открыть только митрир.
   Где-то семь циклов назад в одном из Кольцевых Городов, в Гионе, Протектор попытался создать своё собственное государство. Начал он на удивление резво. Охранный легион отважно защищал Переход, но людям Протектора всё-таки удалось захватить Зиккурат. Митриры Гиона отступили в столицу. Остался только предатель. В последствии мы так и не смогли понять, каким образом он сумел преодолеть логос Смерти. Холод должен был его сломить в считанные мгновения. Должно быть, ему кто-то помог. Но, так или иначе, однако им удалось закрыть Переход. Доступ в город оказался перекрыт.
   И тогда Экселенц послал Небесных Стражей. По воздуху они добрались за пять оборотов. Восставшие до конца надеялись, что он не решиться на это.
   Небесные Стражи наказали весь город. Они перебили каждого третьего. В этом не было необходимости. Как только со стены заметили Стражей, город сразу же сложил оружие. Каратели сделали это в назидание всем остальным. Ради единства Империи. Ибо Империя - это цепь, а Кольцевые Города - звенья. И если ослабнет хоть одно звено, разомкнётся вся цепь.
   Я смотрел на этого купца и думал, что найти всех предводителей восстания тогда так и не удалось.
   - Досточтимый Алон, мы нисколько не сомневаемся в ваших словах. Но вчера я слышал вот этими самыми ушами, как имперский глашатай объявлял, что Переход откроют в ближайшие обороты.
   Тот лишь пожал плечами, показывая, что сказал всё, что хотел.
   Я окончательно потерял нить. Имперский глашатай - это уста самого Экселенца. А слово Экселенца, как известно, нерушимо.
   Самой первой мыслью, было все списать на богатое воображение торгаша, потому что вторая мысль была куда противней.
   Первое объяснение было самым простым, самым очевидным и уже по этому не годилось. К тому же не думаю, что толстосум мог соврать. Даже я на его месте трижды подумал, прежде чем лгать этому Алону. Он вполне соответствовал своему имени.
   Оно переводилось как "дуб". Я точно знал, что до Большого Перехода так называли цветок обладавшей сильной защитной аурой. Кого попало не станут называть именем древнего Хранителя.
   От второго предположения было мерзко, но оно давало митрирам хоть какую-то надежду. Поэтому я ухватился за него. С момента казни прошло два оборота, но картина все еще стояла перед глазами. Приговоренных вывели сразу после голубого заката, с обритыми головами.
   Видать все-таки боялись.
   Там был и митриарх, и митриры первого круга, и второго, третьего. Не пощадили даже митрифитов. Ученики не прошедшие трансформу сбились в одну кучу и таращили во все стороны непонимающие глаза, но никто не рыдал, не просил пощады. Хоть это было кощунственно, но тогда я ощутил гордость. Кого попало в митриры не посвящают.
   Небесные Стражи пришли ночью, когда митриры были не сильнее новорожденного симаргла. В Блюсане нас было всего тридцать шесть, остальные находились в других городах. Что с ними стало, я не знал, но догадывался. Для этого не надо быть провидцем, а всего лишь обладать каплей здравого смысла.
   На эшафот вывели четырнадцать. В добавок к двадцати, что уже болтались в петлях. Их повесили мёртвыми. Живыми они Стражам не дались, но позорной участи не избежали даже после смерти.
   Кроме меня среди митриров не было только Сурьи. Старый архивариус всегда отличался пронырливостью. Я предполагал, что он подобно мне исхитрился ускользнуть от когтей Небесных Стражей.
   Экселенц знает, что без Перехода Империя обречена. В ближайшее время он собирается открыть его вновь. Переход могут открыть только митриры. Значит, среди нас оказался предатель - другого объяснения я не находил. Если один когда-то смог преодолеть логос Смерти, почему тогда это невозможно вновь?
   Я вспомнил, старый архивариус вечно ворчал, вечно был чем-то недоволен. Говорил, что работа в библиотеке не для него. Что он достоин первого круга и пора бы ему, Сурье, присвоить новый ранг. Он вполне мог пойти на предательство.
   Тут мои мысли прервал лязг металла. Ощетинившись пиками и мечами, в зал ввалился отряд легионеров.
  

***

  
   Он узнал митрира, как только тот вошёл. Довольный, сытый. Сытый не потому, что наевшийся. Он точно знал, митрир сегодня ничего не ел. А потому, что жизнь у него сытая.
   Митрир уверенной походкой спустился с третьего этажа, от своей девки. Он ненавидел такую походку. Такой походкой ходят только мерзавцы, которые думают, что им всё позволено.
   Он решил, пора действовать. Подошел к столику и таким участливым голоском, взрослые от него просто млеют, спросил:
   - Господин чего-то желает?
   Митрир улыбнулся этакой деланной улыбочкой, будто ты его лучший друг и он знает тебя уже тысячу циклов.
   - Ты новенький?
   Можно ли считать его новеньким? Пожалуй, можно. Но на всякий случай он не стал говорить "да". "Да" - это "да" и только "да". Те люди сказали, чтобы он нипочём не врал. Даже не думал врать. Митрир это сразу почувствует, и все приготовления пойдут симарглу под хвост. Поэтому он сказал:
   - Ага.
   - А звать-то тебя как? - спросил митрир.
   Очень хотелось соврать.
   - А вам какое дело?
   У митрира стало такое лицо, будто он сейчас скажет что-то такое хорошее, умное.
   - Вот что. Пиво общего разлива у вас здесь дрянь. Ты не мог бы нацедить кружечку из запасов хозяина, - сказал митрир.
   Пытается стать этаким панибратом. Теперь полагалось состроить хитрую рожу и расстелится перед ним.
   - Господин, я мигом, - сказал он и убежал в погреб. Но, понятно, не за пивом.
   Сказать правду, в погребе ему ещё бывать не приходилось. Ибо людям его занятия в погребе делать нечего. Хозяин перегородил вход даже с виду мощными створками.
   Именно перед ними в нерешительности он и остановился. Те люди, конечно, дали ему ключ. Как они его получили, он не решался и предположить.
   Тянуть было нельзя, в коридоре в любой момент мог кто-нибудь появиться. Он засунул руку за пазуху и снял с шеи плетёный из трёх тонких полос кожи шнурок. В руке при тусклом свете, который не мог рассеять одинокий факел на стене, блеснуло жёлтым. Латунный ключ. Воткнул его в узкую прорезь, хозяин расщедрился на врезной замок, и попытался провернуть. Однако ничего не вышло. Он нажал сильней, но гора и то, наверное, было бы уступчивей.
   Он расслабился. С непонятно откуда взявшейся радостью подумал, они должно быть что-то напутали. Но тут в двери что-то неожиданно громко щёлкнуло. Он потянул её на себя и она легко поддалась.
   Высокие ступени, вытесанные, словно для велика, вели вниз.
   В темноту.
   Он не догадался взять с собой свечу, а факел висел слишком высоко. Он прикрыл за собой дверь, но не стал запирать её на ключ, для таких случаев там была предусмотрена задвижка. И касаясь стены, спустился. Шаг сбился только на последней ступени, когда вместо ожидаемой пустоты подошва наткнулась на твёрдый пол.
   Он нашёл людей по красноватому отблеску на стене. Их было трое. Странный тип, который не поймёшь, куда смотрит. То ли прямо на тебя, то ли куда-то за спину. И двое подручных. Наверняка он не знал, подручные ли они. Но они были похожи на подручных, и поэтому он так их назвал.
   А ещё у странного типа на щеке был вот такой шрам. И он старался на него не пялиться. Не то, чтобы он трусил, но тип был странный. Он предпочёл не рисковать.
   - Митрир что-нибудь заказал? - спросили у него. Они всегда говорили "митрир", но таким тоном, каким говорят "симарглов сын". Любому станет понятно, они ненавидят его. В этом он их понимал.
   Часто ему виделись сны, где он вспарывает митриру брюхо. Сначала втыкает нож в пах и поворачивает. А потом разрезает тело до горла. И смотрит, как оно раскрывается, подобно цветку. Расходятся "лепестки", показывая "пестики и тычинки". Вокруг разливается сладкий аромат, на который слетаются насекомые, чтобы "опылить" и дать новую жизнь.
   А иногда ему снилось, что он срезает у митрира волосы. Вместе с кожей. И надевает себе на голову. И едёт по улице. И все его приветствуют как освободителя.
   - Ага, пиво. Самое лучшее, - ответил он.
   - Это нам не подходит, - проговорил странный тип.
   Он понял, тип сказал это не для него. Тип размышлял вслух.
   А потом неожиданно спросил:
   - Твоя мать вкусно готовит?
   Ему сделалось не по себе.
   - Вкусно, - ответил он.
   Тип не улыбнулся, не кивнул. Он просто сказал:
   - Хорошо, - и полез в карман. Достал кожаный мешочек. - Пойдёшь на кухню, возьмёшь варёного мяса и всыпешь это туда. А когда подашь митриру, скажешь: "Моя матушка отлично готовит мясо с приправами".
   Он остолбенел. Они сами говорили, чтобы он не врал. Если митрир почувствует ложь, то он сразу же его убьёт!
   - Что стоишь? На, бери, - сказал тип.
   Он не сдвинулся с места. Он не хотел, чтобы его убили.
   - Ты скажешь, не - "моя матушка отлично приготовила э_т_о мясо с приправами". Ты скажешь, "моя матушка отлично г_о_т_о_в_и_т мясо с приправами". Понял?
   - Да, - ответил он. И прижавшись к стене, попятился к выходу. А стены там не протирали, наверное, никогда.
  

3

  
   Они пришли не за мной, я это почувствовал сразу.
   От солдат исходила аура благодушия. Но в то же время была в ней какая-то неуловимая черствинка. Душок. Наверное, подобная аура исходит от падальщиков, которые набили брюхо свежей мертвечиной.
   Присмотревшись, я понял, что легионеры не так просты. Каждый воин не ниже третьей ступени, а это для простых охранителей порядка странно. Потом в зал вошёл капитан. У него на груди я сразу заметил фалеру с золотым венком убийцы. Прицеплена она была не для показа и выглядела на простоволосом естественно. Наверное, его так и родили - в полном обмундировании и с фалерой. И тотчас присвоили чин.
   Капитан цепким взглядом обвёл всё вокруг. По притихшим купцам только скользнул, а на мне задержался. Из-за балахона. Но, увидев две пряди, спускающиеся на грудь, тотчас потерял всякий интерес.
   Мне стало любопытно, как поведут себя в присутствии легионеров засматривающиеся на толстосумов тёмные личности. Однако так и не смог их найти. Они как-то незаметно растаяли утренней дымкой.
   Солдат было ровно четырнадцать. Если не считать, конечно, капитана. Один отряд или "горсть", как его называли сами легионеры, всегда состоял из этого числа людей. Предполагалось, что оно приносит удачу, но я знал, дело совсем в другом. Просто так удобней считать военные повинности вроде ночной стражи. Один алый оборот состоял из четырнадцати голубых. Выходило как раз по одному обороту на брата.
   Не думаю, что если бы в "горсти" было иное количество человек, они путались бы. Но так повелось исстари, и никто не собирался менять эту традицию.
   Прежде чем уйти, я решил немного посидеть, иначе это выглядело бы слишком подозрительно. К тому же не мешало послушать, о чём говорят стражники. Возможно, они выболтают что-нибудь интересное, ибо на пиво солдаты не поскупились. Не иначе только что вернулись из патруля. И действительно, вскоре я услышал нечто такое, после чего за все свои прежние теории я не дал бы и ломаного асса. Я встал и нарочито медленным шагом вышел. Со стражниками, как с симарглами. Им нельзя смотреть прямо в глаза - примут как вызов, и нельзя убегать - почувствуют слабину, сразу кинутся всей стаей.
   После полумрака обеденной залы пришлось зажмуриться, дабы не ослепнуть - всю улицу заливал яркий свет. Он окутал тело вполне ощутимым теплом. Мне понадобилась вся моя воля, чтобы не скинуть балахон и не подставить волосы живительным лучам.
   В небе висела огромная синяя сфера одним краем уже опустившаяся за горизонт. Красный шарик совсем терялся на её фоне.
   Люди редко смотрят в небо. Берегут глаза, а ещё больше - рассудок.
   Как бы затаскано это не звучало, но всё познаётся в сравнении. Пусть простоволосые кичатся своим умом, своим превосходством над природой, но только до того момента, пока не взглянут в небо. Под этой нависающей массой даже последний тупица поймёт, что он всего лишь капля в необъятной клепсидре вселенной.
   Но всё-таки следует отдать должное человеческому упорству, позволившему приспособиться, казалось бы, к совершенно непригодному для существования миру. Крыши и фасады зданий зеленым ковром покрывали побеги Хранителей, а над ними дрожало едва различимое марево. Выведенные в ботсадах ордена Селекцианцев, эти растения отличались от своих диких сородичей аурами необычайно большого размера. Естественные механизмы защиты, выработанные природой против жесткого света Голубого солнца. Через одинаковые промежутки побеги перекидывались с крыши на крышу, прикрывая аурой улицу.
   Города, кроме свободных поселений, - единственные оазисы человеческой жизни. И если не считать древних дорог и немногих морских путей, то Переход оставался единственной транспортной системой, связующиё эти оазисы в одну сеть. Конечно, можно снарядить обычный караван, обвешать его Хранителями, загрузить водой. Вот только древние дороги называются древними, потому что ими действительно не пользовались очень давно.
   Допустим, в окрестностях Блюсана тракты находятся в пристойном виде. С надлежащими по обочинам посадками Хранителей. Но если углубиться на несколько десятков лиг дальше, зрелище откроется унылое. Без надлежащего ухода охранные растения давно завяли и рассыпались в прах. А солнечная эрозия уничтожило вообще какое-либо упоминание о дорогах.
   У меня всё никак не шли из головы услышанные от стражников слова. Они хвастались друг перед другом тем, как ловко им удалось поймать митрира. Тот хотел покинуть город через третьи восточные ворота, смешавшись с людским потоком. Даже голову побрил, думал обмануть. Только одного он не учёл, что в "горсть" приставили специального человека, который митрира узнает среди любой толпы. И теперь на закате завтрашнего оборота, после того, как над пленником поработает заплечных дел мастер, ему тоже придёт конец перед всем честным народом Блюсана.
   Сурья не предатель, ибо никем иным тот митрир быть не мог. Значит, существует какой-то третий вариант. Что-то такое, что я пропустил. Какая-то третья сила, которая тоже может управлять Переходом. Теперь бы узнать, что это за сила, откуда она появилась. И, главное, как ей противостоять.
   Митриры никогда не ладили с Экселенцем. Но он никогда бы не напал, если бы не нашел другой способ воспользоваться Переходом.
   В этот момент ин-рабы мимо пронести паланкин. Наверняка я не знал, что они ины, но движения у них были слишком угловатые. Однако нарушенная координация часто говорила о трансформе сознания, вплоть до его удаления. Аут-рабы для грубой физической работы были бы непозволительной роскошью. Действительно, уже специально присмотревшись, я заметил носовые кольца.
   На ин-рабах были какие-то вычурные набедренные повязки. Готов дать себя обрить, это проехала старая дева. Такие дамы склонны наряжать инов во всякую дрянь. Ради приличия, как они говорят. Забывая напрочь, что после Слияния раб полностью теряет свою человеческую сущность.
   Я направился в чрево бедняцких кварталов. На встречу с детоторговцем.
   Сурья - дурак. И умалишенному ясно, что через ворота не пройдешь. Я сам хотел попробовать выбраться из города таким способом, но у меня хватило ума сначала проследить за воротами. Там действительно ошивался какой-то непонятный тип, внимательно рассматривающий всех выходящих из города людей. Я поначалу на него не обратил особого внимания. Такой неприметный человечек.
   Не знаю, каким способом архивариусу удалось ускользнуть от Небесных Стражей, и где он скрывался целых пять оборотов, но ему не мешало бы тоже понаблюдать за воротами. Тем ни менее, теперь я знал точно, что через ворота просто так не пройти. Через Переход тоже. Все подходы к нему охраняли усиленные патрули.
   На мгновение между домами образовался просвет, и я невольно придержал шаг. В бреши отчетливо виделся Эсагил. Огромный пятиступенчатый зиккурат - обитель митриров. Бывшая, теперь уже бывшая.
   В первой ступени пирамиды находились хозяйственные помещения - загоны для скота, стойло для ин-рабов, склады под купеческие товары и, конечно, солдатские казармы. На втором ярусе располагались мастерские, а так же кухни и обеденный зал. Третий занимали жилые помещения митриров. Четвертый отводился под учебные аудитории и скрипторий. А на самый верхний, пятый ярус вход был запрещен, кроме митриарха и архивариуса. Там располагалась самая богатая библиотека в мире.
   Чаша Перехода находилась под землей.
   Я отвел взгляд от зиккурата и твердой походкой направился в извилистую, словно кишка и такую же тёмную улицу, где разведя в сторону руки, можно было коснуться домов на противоположных сторонах мостовой.
   Однако завершить мысль мне не дали.
   Из-за спины раздался прокуренный голос:
   - Эй, дружище, мелочишки не подбросишь?
   Я среагировал мгновенно. Наверное, со стороны это выглядело неуклюже. Нервный толстяк шарахается в сторону, словно мальчишка, уличённый за непристойным занятием. Впрочем, мне было абсолютно все равно, что обо мне подумают. Лишь бы плавные движения не выдали меня. Кажется, я понял, кто мне встретился. С этими людьми лучше до последнего не показывать, что ты не тот за кого себя выдаешь. Тогда ты будешь иметь преимущество. Длина рук, широта замаха или толщина кулаков в реальной драке вещи, конечно, важные, но не главные. Главное другое, главное - внезапность.
   - Экий ты шустрый, я смотрю, - раздался тот же голос. Из неприметного переулка показались трое. Один демонстративно утирал глаза:
   - Насмешил, ей насмешил, мил человек. Что ж ты так скачешь? Неужто нас испужался?
   - А чего мне вас бояться? - сказал я, добавив в голос капельку нервозности, чтобы они не заподозрили подвоха.
   - Правильно, нас пужаться не нужно, правда, ребята? - все трое дружно засмеялись. Ничего смешного в их словах не было, но "ребята", очевидно, считали по-другому. Очевидно, они считали, что "пужаться" их стоит.
   Наконец, они успокоились. Все тот же человек в середине, которого про себя я окрестил Вожаком, сказал:
   - Ладно, поржали и будет. Выворачивай карманы!
   Я заметил еще одного человека. За спинами троих маячила фигура слишком маленькая для взрослого, но ладно подошедшая какому-нибудь подростку. Не надо было особо напрягаться, чтобы понять, кто это. Почему-то от этого на душе стало противно. Как же так? Видать, совсем я разучился разбираться в людях. Я разозлился.
   - Берите! Все берите!
   Меня стали окружать маленькими шажками. Действовали они слажено, даже профессионально. Незнающему человеку могло показаться, что каждый действует сам по себе, но для меня грабители были словно открытая книга.
   Один отвлекал внимание, в то время как двое других делали в мою сторону совсем махонькие шажки. Вроде ничего особого, но не успеешь и глазом моргнуть, как они окажутся рядом.
   Я заметил, что одежда на грабителях словно набухшая. Должно быть, под неброскими платьями надеты кожаные безрукавки или другая защитная справа.
   Интересно, решились бы они напасть, будь на мне плащ митрира? Предвкушая, я медленно стянул с головы балахон.
   - Волосы! Глянь на волосы! - воскликнул один.
   - Митрир! Это митрир!
   Я тряхнул головой, и мне на плечи мягкой волной опустился мрак. Волосы митрира - это нечто особенное. Они поглощают весь свет, который на них падает. Не отражают ни единого солнечного корпускула - мельчайших частиц, из которых состоит любой поток свет. Именно корпускулы служат источником Силы митрира. Голубой полоборот - пик нашей мощи.
   Над головой раздался чуть слышный хлопок. Охранные ауры пропали - время Голубого света закончилось, большое солнце опустилось за горизонт.
   Ну и пусть. Света Алого солнца мне вполне хватит, чтобы расправиться с кучкой мерзавцев. Впрочем, Сила может не понадобиться. Для логоса Страха Сила не нужна, а драться мне не хотелось. Лишний шум сейчас ни к чему.
   Верхним Голосом я сказал: "Мразь". Сказал, вплеснув в это слово отвращение и непоколебимую уверенность в своем праве.
   В тот же миг где-то поблизости заскулил симаргл.
   Вообще-то, простоволосые Верхний Голос не слышат. Но, они и не должны его слышать. Вся техника логосов направлена на то, чтобы человек совершал поступки, которые нужны логосоводителю, искренне думая, что делает это по собственной воле.
   У разбойников еще оставались какие-то остатки самоуважения, которые не позволяли драпануть со всех ног. Я хотел, чтобы логос Страха стал последней каплей прорвавшей плотину на пути ужаса.
   - Эй, Шрам, может, это не настоящий митрир? - сказал левый, его лицо растянулось в ухмылке. - Может, он, как девка - подкрасился?
   - Может, и подкрасился. Давай взглянем ближе, - ответил Вожак.
   Я оторопел. Даже темные крестьяне знают, что волосы митрира подделать нельзя. Никакая краска не сможет придать им цвет первозданной тьмы. Тьмы до сотворения света.
   Когда я посмотрел в глаза Вожаку, то понял - он пришел не грабить. Убивать.
   Проклятье, как же я не понял этого раньше!? Надо было сразу обратить внимание на то, как разбойники двигаются. Точно, выверено. Подобные люди вряд ли будут шляться по ночным улицам в надежде подловить очередного ротозея. С такой выучкой обычно служат в элитных частях. Не в Небесных Стражах, конечно. Небесного Стража с обычным человеком спутать сложно. Трудно спрятать четыре огромных крыла так, чтобы они не бросались в глаза. Нет, эти люди явно были из разведывательных рот. Там у них каждый воин не ниже пятой ступени. Тем более их было трое - одно боевое крыло.
   Это западня. Но как они его нашли? И почему решили напасть только втроём? Не хотят делиться наградой? Вот только, я ухмыльнулся своей самой мерзкой ухмылкой, мёртвым награда совсем ни к чему.
   Митриры не воины. Мы просто проводники, без которых Переход к Центру Мира простоволосым будет закрыт. В битве один на один с тем же самым Небесным Стражем у любого из нас не будет ни единого шанса. Но с тройкой, хоть и профессиональных воинов, но все же людей справиться я в состоянии. У нас нет запредельной реакции. Нет груды мышц, но они нам ни к чему. Просто мы находимся в тесных отношениях со светом. И свет отвечает нам взаимностью.
   Наши волосы не только поглощают Силу. Они нечто большее, намного большее. Это шестой орган чувств, присущих исключительно митрирам. Как левиафан чувствует средней линией малейшие колебания воды. Как симаргл улавливает вибриусами дрожь аэра, так и мы ощущаем колебания океана времени.
   Мы можем прокалывать время, уходить за грань. Не на века и не на годы. И даже не на дни. Мы можем предугадать события на отрезок равный двенадцати ударам сердца. Всегда на один и тот же промежуток.
   Вообще-то, я мог обойтись и без прокола. Все-таки он отнимает слишком много сил, а при Алом закате их пополнить не так просто. У меня, конечно, был кое-какой запас, но тратить его не хотелось. Неизвестно, что там может произойти у детоторговца. Тайник силы я собирался вскрыть в том момент, когда все другие резервы будут исчерпаны до последней капли.
   Ногти, наливаясь Силой, неуловимо изменили цвет с жемчужного на тёмно-багровый, а кисти обволокло дрожащее марево. Когтем Накхи убить человека трудно, но поджарить так, чтобы отбить всю охоту связываться с митриром можно запросто. Тем более убивать я их не собирался. У меня накопилось слишком много вопросов, которые требовали ответов. И я получу их во чтобы-то ни стало!
   Но в последний миг меня что-то остановило. Слишком нагло фальшивые разбойники себя вели. Как люди потерявшие разум, чтобы понять, что с митриром лучше не связываться. Или... Или как люди, которые точно знают, чего хотят. Которые хотят вызвать вспышку гнева, а потом внезапно ударить исподтишка. Люди, которые тоже знают, что физическое превосходство не всегда приносит победу.
   Я решился!
   И сделал шаг за грань.
   Мир вокруг подернулся мелкой рябью и выцвел, точно старая акварель. Не потеряла своих красок только Алая сфера над головой. Напротив, её оттенок сделался насыщенней и глубже, словно глаз дикого зверя готового броситься в последнюю атаку.
   Время обрело плотность и консистенцию. Стало подобно натянутой тетиве - отпустишь и окажешься в настоящем, натянешь - увидишь будущее. Но натягивать надо предельно аккуратно, не рассчитаешь, захочешь большего и лопнет тетива, что гитарная струна.
   Я чувствовал самый малейший гран времени и мог распоряжаться им по своему усмотрению. Мог растянуть в бесконечность, и мог бесконечность заключить в один крохотный миг. Я одновременно был в своём теле и находился во всём окружающем пространстве.
   Мне стало интересно, что же "грабители" собираются делать. До шестого удара сердца события развивались вяло. Вели себя фальшивые бандиты нагло, но не нападали. А на седьмом ударе напал я сам.
   И произошло то, чего я никак не ожидал.
  

***

  
   Как ни странно, боли Шрам не чувствовал. Ни при Слиянии, ни теперь. Наоборот появилась какая-то легкость. Легкость человека, которому не надо ничего решать. Человека, за которого выбор уже сделан.
   Только вот имеет ли он право называть себя человеком?
   Хозяин хотел, чтобы они трое находились в погребе, и они находились. Три оборота подряд. Без еды и питья. В одной и той же позе. В полной темноте.
   Впрочем, ни жажды, ни голода Шрам не чувствовал, равно как и усталости. Наверное, тело что-то такое испытывало, ибо даже меч и тот устаёт. В прежней жизни ему не раз доводилось видеть, как надёжное прошедшее не одну сечу оружие ломалось от легкого удара. Так что же говорить про плоть? Однако Шрам не задавался такими вопросами, все неудобства были для него ничто. Ибо Хозяин про это ничего не говорил.
   Хозяин хотел, чтобы они затаились и ждали, чтобы они выполнили миссию, для которой их собственно и создали. Они не шелохнулись даже тогда, когда наверху щелкнул замок, и кто-то начал спускаться. И лишь удостоверившись в том, что это посланец, Шрам зажёг факел.
   В голове настойчиво стучал приказ - не напугать мальчика, иначе он может сорвать все планы, поэтому он не стал говорить с ним в полной темноте. Хотя темнота для него не была помехой. Он, конечно, ничего не видел, но в этом и не было необходимости. Зато он мог познавать любое живое существо. Определить пол, возраст, вес, рост и расстояние. И ещё что-то такое, что отличает две идентичные особи друг от друга.
   Неожиданно, как всегда, пришёл новый приказ. Шрам хотел сопротивляться, но приказ был сильней во сто крат. Хозяин раскрыл его рот и его же голосом спросил:
   - Митрир что-нибудь заказал?
   - Ага, пиво. Самое лучшее.
   Приказ немного ослаб и Шрам сообразил, что Хозяин размышляет.
   - Это нам не подходит, - наконец проговорил его голос. И уже не делая пауз, добавил:
   - Твоя матушка вкусно готовит?
   Мальчишка что-то ответил, но он его уже не слушал. Сознание Шрама погружалось в густую пелену и никак не могло её порвать. После нескольких бесплодных попыток он перестал сопротивляться. Боли не было по-прежнему и тело не устало, однако душа каждый раз теряла крохотный кусочек чего-то такого, без чего пропадала сама тяга к жизни.
   Почему-то перед внутренним взором появились картины прежних дней. Вот он безусый юнец один из всех испытуемых проходит "Лестницу Отважных", а недолгие сотоварищи корчатся в пыли с ушибами, вывихами, а то и переломами, не сумев одолеть даже третий ступени. Быть им теперь в гарнизоне какого-нибудь северного форта удаленного от ближайшего Перехода на пару сотен лиг. Нет, Империя не так безжалостна, она даёт ещё один шанс. Через два года. Но что-то подсказывало молодому человеку, что из всей компании первоходом был лишь он один. Как он тогда гордился! Думал, что перед ним открыты все двери. Это он только потом узнал, помимо пяти ступеней телесной твёрдости есть пять ступеней твёрдости духовной, ибо истинно отважный не телом, но духом. Ещё он узнал, что безжалостность и беспощадность, которые помогли ему на первой ступени, не подвели на шестой, не годятся для седьмой. И величайшим воином в истории стать ему не суждено.
   Затем воспоминания сменились. Появилась картина, которую он последние семь циклов чуть ли не каждую ночь видел во сне. В кошмарах. Тогда взбунтовался один восточный город. Каким-то образом им удалось блокировать Переход. Туда послали ударное крыло Небесных с митриром в корзине. Они должны были обеспечит переброску основных сил. Вот в эти-то силы он и вошёл. Там были только те воины кто на "Лестнице Отважных" проявил себя бездушным големом для убийства, то есть с фалерой "Зверь", "Смерть" и "Убийца".
   Именно в этом городке он заработал свой шрам. По-глупому заработал, надо сказать. Ладно бы от мужика-ополченца, а то от девчонки. Устал он тогда от убийств, муторно на душе было, пусто.
   Подавив сопротивление в доме какого-то местного набоба, больно уж много там челяди собралось. В каморке для прислуги, под кроватью нашёл чумазую девчушку лет шести. И что-то проснулось у него внутри. Почему - не известно. То ли уж больно много у него на руках смертей скопилось, то ли дома своя такая же соплюшка дожидалась.
   Улыбнулся, протянул руку, а она гвоздем ржавым в рожу. Видать, в глаза метила, мерзавка. Не сдержался он тогда, не смог. Видать теперь расплата его пришла.
   Вспомнил он гнусного старичка-купца. Что-то у него там больно ценное оказалось. Искал себе охрану подходящую, чтоб воины не ниже пятой ступени были. Денег много сулил. Ведь как чувствовал, что нечистое дело. Если б деньги на дочкину свадьбу не нужны были ни за что бы ни согласился.
   Судьба значит такая.
   И себя загубил, и крыло своё не уберёг.
   Отравил их старикашка. Заснули, а, проснувшись, ощутили Хозяина. Вот и все дела. Были людьми, а теперь оболочки бездушные.
   Постепенно думать становилось трудней. Пелена обволакивала, путала мысли. А ноги сами собой несли по какой-то тёмной улице. И, перед тем как исчезнуть навсегда, Шрам услышал свой собственный голос:
   - Эй, дружище...
  

4

  
   Я не сразу сообразил, что произошло. Весь девятый и десятый удар сердца я просто тупо смотрел на свой труп.
   Они пришли убивать. Все-таки я не до конца в это верил. Думал, меня собираются взять живым для показательной казни. Или каким-то образом хотят сделать предателем. Теперь все сомнения исчезли.
   Почему-то им было важно, чтобы я умер.
   Словно в доказательство, главарь склонился над моим трупом и ткнул скимитаром в грудь с левой стороны, а потом перерезал горло. Без каких-либо эмоций. Как человек, для которого убийство - скучная рутина.
   По спине пополз холодок. Мне стало страшно.
   Да и люди ли они? Реакция у них, явно, была ненормальной.
   Действовать они начали, когда напал я сам. Но прикоснуться к себе не позволили, видать знали, что с ними будет. Вместо этого лжеграбители разорвали дистанцию и выхватили ручные стрелометы. Очевидно, с самого начала они не собирались вступать в ближний бой.
   Вроде, ничего особо сложного в том, чтобы выпустить две стрелки с палец длинной, нет. Но проделано это было с такой скорость, слаженностью и напором, что не оставляло мне ни единого шанса.
   Сердце ударило в одиннадцатый раз, а я все еще не знал, что делать. Пока я не увидел на поясе главаря маричир. Надежда была призрачной, но все же это была надежда выжить. А возможно, и не только.
   Второй прокол дался намного трудней. В этот раз грань дала отпор. Я почувствовал себя решетом с крупными ячейками. С очень-очень крупными ячейками, через которые подобно воде утекает Сила. Тайник показал дно, ещё один прокол я не смогу сделать даже при очень большом желании.
   Мне предстояло сделать исправление в книге судьбы.
   На мгновение промелькнула мысль, что в драке мне всё равно не победить. Стоит попробовать убежать. Развернуться и сигануть, сколько есть мочи. Но я тут же отказался от этого плана. Скорее всего, меня продырявят из стрелометов при одном намеке на бегство. Такой трюк мог бы пройти, если бы они хотели взять меня живым. Но они пришли убивать. Значит, спасение надо искать в атаке.
   Я не стал выжидать, а напал сразу. Дернулся вперед и стремительно ушел вниз, словно хищная птица, заметившая добычу. Складки плаща развернулись, подобно крыльям.
   Все-таки я недооценил стрелометчиков. Одна стрела пролетела в каком-то мизере от шеи. Жесткое оперение чиркнуло по коже, оставив красную полосу.
   Второй стрелок оказался куда удачливей. В плечо будто ударили молотом. Я с удивлением уставился на торчащий из руки кусок дерева. Тело сразу охватила слабость.
   Третий удар сердца пропал втуне. Ноги отказывались мне повиноваться, я осел на землю. Мне стало безумно обидно. Так глупо умереть в подворотне, проткнутым гнилой стрелой.
   Кажется, злость придала мне сил. На четвертом ударе сердца я заставил себя встать. Взор застила кровавая пелена, в висках стучало. Я сжал зубы.
   Несмотря на боль, метнулся к главарю. У меня было две возможности его победить. О том, что произойдёт, когда стреломётчики перезарядят оружие, я предпочел не думать. Мне надо просто коснуться Вожака и тогда он будет в моей власти. Или пусть он использует керамический цилиндр, что болтается на ремне.
   Маричир - мощное оружие для дальнего боя. Очень-очень мощное оружие. И бессильное против митрира. Внутри такого цилиндра находится сложная система зеркал. Если оставить маричир на голубом свету на долгое время, то он напитается силой. Но стоит только сдвинуть пружинку, которая подвинет одно зеркальце, как из цилиндра вырвется луч, способный прожечь человека насквозь.
   Я взмолился судьбе. Лишь бы главарь не понял, что я хочу! Лишь бы использовался маричир!
   Прикоснуться к себе Вожак не дал. И цилиндром не воспользовался тоже. В его руке появился скимитар. Лезвие пронзило грудь, как только я приблизился на расстояние выпада. Колени подогнулись, тело завалилось вперед. Я умер на шестом ударе сердца.
   Главарь не спеша подошел к моему трупу. Поддел носком сапога и перевернул на спину. Сталь клинка вонзилась в горло, распоров податливую плоть от уха до уха.
   Двенадцать ударов сердца прошли, а я продолжал смотреть на свою, разделанную, словно на бойне, тушу дикими глазами. Уйди третий раз за грань я не смогу.
   Я не знал, что делать. Неужели вся жизнь предопределена и, сколько бы ты не старался, изменить ничего нельзя? И рожден ты, как всякий человек, только для одного. Рожден для того, чтобы умереть.
   Я поднял голову и посмотрел в небо. Каким же красивым оно мне показалось! Местами, после испепеляющей жары, появились тонкие перья облаков. А высоко над головой обозначились контуры пяти Селен. Сейчас бесцветных, но на самом деле розоватых.
   Лишь одна Селена была другой, только одна носило собственной имя.
   "Око Мас" походило на мельничный жернов с дыркой посередине. Сквозь эту прореху тоже виднелось небо. Но другое - черное с искрами звезд. Ночное небо.
   Не там я искал слабину.
   Стрелометчика, который промахнулся, в расчет я не брал. Все внимание сосредоточил на втором. Его глаза смотрели точно на меня, отмечая малейшие движения.
   Все-таки удача оказалось на моей стороне. Мне самому до конца осталось не понятно, что произошло. То ли человеку под ногу попал случайный камешек, то ли краем глаза он уловил стремительный полет птицы. Взгляд на какой-то миг ушел в сторону - и мне этого хватило. Я прыгнул так, как никогда ещё не прыгал, вложив все силы, весь опыт в молниеносный, отточенный бросок убийцы...
  

***

  
   Он стоял в тени. Митрир не должен был его заметить. Однако, выродок, повернул голову и посмотрел точно на него. Прямо в глаза.
   Он сжался в комок, уткнулся спиной в стену. Впрочем, митрир почти сразу отвернулся к своим противникам. Они замерли напротив друг друга, если так, конечно, можно сказать про смертельных врагов, приготовившихся порвать глотку. Противостояние длилось какое-то ничтожное мгновение, а потом митрир нелепо дернулся, подался вперёд и подставился под стрелы. Два окованных сталью древка вонзились точно в живот, и ушли в тело по самое оперенье. Митрир запнулся и, раскинув руки, завалился набок.
   В этот момент он почувствовал себя намного лучше. Возможно, это и было счастье. Точно он не знал, ибо сравнивать ему было не с чем. Но чувство было приятное, и он решил, пусть это будет счастьем.
   Ему захотелось выйти и похлопать стрелометчиков по плечу. Они хоть и странные типы, но ребята что надо. Он подошел к тому, который был чуть сзади и уже успел отойти в тень. С чего ему захотелось так сделать, он не знал, однако почему-то это было крайне важным.
   Стреломётчик покосился на него и продолжил перезаряжать оружие. В ответ он улыбнулся. Ему предстояло что-то сделать. Чуть позже.
   Неожиданно закричал тип, который был за старшего. Подручные моментально дернулись на крик. Вожак наклонился, чтобы добить раненого, но митрир, оказалось, только притворялся. Он стремительно блокировал руку, в которой меченный держал оружие, и чего-то проделал с самим человеком. Того окутало марево, а от одежды повалил пар.
   Он понял, надо действовать сейчас! Пока митрир не пришёл в себя полностью и не ожидает нападения с этой стороны. Блеснуло лезвие навахи, выхваченной из под одежды. Нельзя тянуть ни мига. Однако к его удивлению руки жили собственной жизнью. И никого в эту жизнь посвящать не собирались.
   Вывернув кисть таким образом, чтобы при ударе сталь вошла в тело под особым углом и на всю длину, он проткнул стреломётчику правое подреберье. Наваха, преодолев сопротивление чего-то спрятанного под одеждой, в мгновение ока погрузилась в плоть по самую рукоятку. И, повернувшись в теле, почти сразу вышла обратно. Стрелометчик тотчас осел на землю, стремительно бледнее. Из раны тёмными сгустками вытекала кровь.
   Неожиданно ставшие ловкими пальцы подкинули оружие и на излёте поймали за лезвие, только чудом умудрившись не порезаться о филигранную заточку. Сам он никогда бы не решился на такой трюк.
   Наваха малопригодна для метания. Меж тем тело продолжало делать всё по-своему и, очевидно, думало иначе. Прошелестев короткий гимн смерти, лезвие вонзилось в шею второму человеку, едва успевшему поднять стреломёт. Раненый сделал шаг и упал, неестественно вывернув голову. Из перебитой артерии ударила красная струя.
   Его замутило. Он прижался к стене, сполз, сжавшись в маленький комочек.
   Всё кончилось. Времени прошло менее двух ударов сердца.
  

5

  
   - Эй, ты! Иди сюда, - негромко сказал я, подкрепляя словесный приказ жестом. На удивление голос у меня не дрожал. Словно это не мой труп два раза лежал в дымящейся луже крови. Ну и что, что в иной реальности. До неё был один шаг.
   Логосу Власти невозможно было не подчиниться. Но перед тем как в переулке шевельнулись, и фигура на негнущихся ногах вышла на свет, сердце успело стукнуть не меньше пяти раз. Надо быть очень волевым человеком, чтобы продержаться так долго. Непонятно как во время битвы Верхний Голос подействовал на него столь быстро. Наверное, мне очень хотелось жить.
   Подростка била мелкая дрожь. Но убежать и позвать стражу он не пытался. Думаю, если бы не логос Власти, мужества у него хватило.
   - Гурий, - заплетающимся языком проговорил он.
   Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул. Каков наглец! Разговаривать под ментальной атакой митрира. Из него мог бы получится неплохой ученик. Да что там, такой ученик был бы в пору самому митриарху.
   Я чуть ослабил хватку. Спросил:
   - Что?
   - Гурий. Меня звать так, - повторил он. А потом в каком-то отчаянном приступе храбрости, когда приготовленные к Слиянию рабы, голыми руками разжимают оковы из калёного железа, проговорил как на духу. - Вы меня убьете? Я слышал, если знаешь имя, убить трудней.
   - Врут, - ответил я коротко и, наверное, чересчур резко.
   Подросток нервно сглотнул, видать, понял, что значат мои слова.
   По идее так и следовало поступить. Свидетель да к тому же ещё и соглядатай. Неизвестно куда он побежит, если его отпустить. Но почему-то при одной мысли, что мне придётся сделать, Холод ледяным панцирем сковал грудь.
   Холод - иначе логос Смерти.
   Имя митрира его придумавшего я не знал, возможно, где-то в анналах оно и сохранилось. Но что я знал точно - митрир этот был поистине гений. Ни одно заклинание не в силах определить задумал ты предательство или собрался совершить утренний моцион.
   Во время учёбы митрифитам настойчиво вкладывают в голову, что быть митриром очень-очень почетно и самое ужасное, что есть под двумя солнцами - это предательство. После такой обработки будь ты хоть трижды мерзавец, но будешь знать - задуманное тобой плохо. Тебе будет стыдно. Вот на это чувство логос Смерти и нацелен.
   Сейчас я не собирался никого предавать, почему же проснулся Холод?
   Ладно, что делать с мальчишкой решу позднее. Сейчас разобраться бы с пленным, пока в переулке не появился какой-нибудь припозднившийся прохожий.
   Фальшивое брюшко мешало наклониться, а наконечники стрел неприятно царапали кожу. Прежде чем начать допрос, я избавился от них. К моему удивлению, с обратной стороны подушка оказалась красной. Всё-таки полностью она защитить не смогла. В горячке боя я не заметил, что меня ранили. Однако раны не выглядели опасными, сталь только немного проткнула кожу. И, наверное, не после выстрела, а когда я дрался с вожаком.
   Он лежал на животе и не делал попыток встать. Только пальцы судорожно скребли по мостовой, словно пытаясь сжать несуществующее оружие.
   Ремень на нём был слишком широким и для моих нужд не годился. Зато вместо обычных калиг, что полагались солдатам у него на ногах оказались высокие ботинки с частой шнуровкой. При такой шнуровке обувь становиться продолжением ноги. Очень удобно.
   Подрезав две верхние петли, я вытащил шнурок и в два движения связал пленника. Подхватив, споро оттащил в тень, едва не угодив в желоб с водой. Потянуло неприятным запашком. Желоба с двух сторон тянулись вдоль всей улицы и служили для поливки Хранителей, но тут не гнушались сваливать в них отбросы. А это считалось преступлением против Империи и наказывалось строжайшим образом.
   Я ощутил гадливость. Вот от кого надо чистить город.
   Краем сознания я уловил мерное постукивание, словно какой-нибудь столяр вгонял киянкой клин в неподатливую древесину. Только звук становился всё сильней и сильней.
   Кто-то направлялся в эту сторону.
   Подросток стоял возле стены и походил на подмастерья, ожидающего хозяина. Ему я бросил лишь одно слово, вложив императив второго порядка.
   - Молчать! - Такому приказу безлично-бессрочного характера человек будет подчиняться всю жизнь.
   Пленник пришёл в себя не полностью, но рисковать мне не хотелось. Отхваченный скимитаром от плаща изрядный лоскут послужил кляпом.
   Шаги приближались.
   Волосы послушным каскадом легли под балахон. Две пряди с ушей во время драки отлетели куда-то в сторону, и взгляд лихорадочно шарил по камням, пытаясь их отыскать. И никак не находил. Симаргл с ними, главное убрать трупы.
   Меж тем с виду не такие уж и большие тела стреломётчиков почему-то оказались очень тяжелыми. Я сложил их рядом с вожаком. Однако полностью скрыть следы не удалось.
   В две ямки посреди мостовой, точно в жертвенные чаши натекла кровь. Не заметить лужи было просто невозможно. А кровавые разводы, ведущие в переулок, отчетливо показывали, где следует искать трупы. Ибо потерявший столько крови никем иным кроме трупа быть не мог.
   Мерный постук стал слышен совсем отчетливо.
   Я сделал последнее, что ещё можно было сделать. Плащами стреломётчиков накрыл разбрызганную по камням кровь. Получилась улица с двумя непонятными тряпками. Впрочем, Алое солнце подкрасило мостовую в свой цвет, и тем самым сослужило мне небольшую службу. Бурые разводы терялись в его свете, и если не приглядываться специально, были почти незаметны.
   Подтолкнув мальчишку вперёд, я перешёл улицу. Встал над оросительным жёлобом и спустил штаны. Расчёт был простой. Меньшим преступлением отвести глаза от большего. Одинокий прохожий, увидев как наглым образом (не боясь и не стесняясь) совершается непотребство, скорее всего, уткнётся носом в землю и постарается незаметно проскочить.
   Делать что-либо запретное в открытую, значит иметь право.
   Жаль, что с трупами такой фокус не пройдёт.
   Конечно, можно было просто развернуться и уйти, но мне крайне необходимо было поговорить с вожаком. Не зря же я его пытался взять живьём. У меня накопилось слишком много вопросов, на которые я надеялся в скором времени получить ответ.
   Наконец появился прохожий. Мне безумно захотелось рассмеяться от обиды и разочарования... И облегчения.
   По улице шел, постукивая палкой, старик. Слепец.
   Это было понятно сразу, стоило только посмотреть в лицо. В глазах - ни капли жизни. Два провала затянутых желтоватым туманом.
   Вдруг он остановился, склонился набок, мелко дрожа головой, как это умеют делать только очень дряхлые люди. Почему-то мне стало неуютно. А потом старик как-то уж больно споро заковылял дальше, что в его возрасте вполне можно было расценить как бег.
   Здесь всё пропиталось запахом крови. Кисловато-приторным, попробовав который однажды, не забудешь до конца своих оборотов. Не из-за того, что он отвратительный, а из-за воспоминаний, которые ему сопутствуют. Такая память не может быть приятной.
   Даже у палача.
   Ибо он тоже человек.
   Наверное, старик уловил осевшую тут вонь. У слепых не только хороший слух. Ну и симаргл с ним, не думаю, что он побежит докладывать страже. Впрочем, мне всё равно следовало поторапливаться, сюда мог забрести и кто-нибудь другой, поопаснее слепца.
   Я подошел к пленнику и вытащил кляп. Человек уже пришёл в себя, открыл глаза. Вместо злобы или ненависти, которые ожидал я в них увидеть, натолкнулся на абсолютную пустоту. Два темных колодца с мутной водой где-то на самом дне. Ни малейшего отражения каких-либо эмоций.
   Прежде чем я успел задать хоть один вопрос, человек повернулся в мою сторону и заговорил монотонным голосом, казалось, исходившим из какого-то потустороннего мира, настолько он был глух. Если бы големы умели говорить, то у них был бы именно такой голос.
   Пленник сказал:
   _Мы_идём_митрир_
   Свеча как солнцем: она тоже светит, тоже даёт тепло, но при видимом сходстве глубинная сущность этих явлений столь различна, что никому и в голову не придёт их сравнивать.
   Сказать, что я удивился, значит поставить в один ряд огонёк на конце воскового карандаша с огромным пылающим шаром среди вечного холода и пустоты.
   Связанный человек не должен так себя вести. Это было неправильным. Поэтому какая-то часть удивления присутствовала. Но далеко не на первом месте. Внутри меня бушевал настоящий ураган эмоций. Смесь из страха, ненависти, отвращения и ещё десятка сопутствующих им чувств. Первым порывом было перерезать пленнику горло, но почти сразу верх взяли разум и воля. В течение одного удара сердца я просчитал возможные причины такого поведения.
   - Ты аут-раб? - спросил я, и сразу добавил, но уже для себя, ибо это было и так понятно. - Поэтому не подействовал логос Страха.
   Наверное, что-то из моих мыслей отразилось на лице.
   Изувеченная шрамом бровь поползла ко лбу и застыла в вычурном жесте, изображая иронию. Однако голос по-прежнему был мёртв, даже мой изменённый слух не мог заметить никакого намёка на эмоции. И это было страшней всего.
   _Ты_прав_митрир_
   Ответ кое-что прояснил, но в то же время добавил одну большую загадку.
   Теперь стало очевидно, что Экселенц к этому нападению не имеет никакого отношения. К боевым аут-рабам в Империи относились однозначно. Только за одну попытку такого к смертной казни приговорили бы даже принца крови.
   В особенности принца крови.
   К тому же я отверг мысль о причастности к этому делу Лестницы. Такая мысль была, когда я опознал в нападавших профессиональных убийц. Иными словами - военных. Но Лестница никогда бы не согласилась сделать одного из своих учеников аутом. Что ни говори, а дух братства в них был силён.
   Однако с другой стороны, кто бы ни организовал эту западню, он обладал некой властью. И достаточно большой. Точно я не знал, но создание боевого аут-раба требовало особых Семян, достать которые было не так-то легко. Поэтому вполне логично было бы предположить, что все нити ведут к ботсадам Селекцианцев. Замешан если не сам орден, то уж кто-то из приближенных к нему имперских вельмож точно.
   Но вот главная нестыковка заключалась в том, что аут-рабы не должны говорить таким могильным голосом. В отличие от инов, им при Слиянии оставляли самосознание, вкладывая абсолютную преданность. Ну и, конечно, хозяин такого раба мог на некоторое время переносить свой разум в его тело.
   Сколько уже про это было писано научных трактатов и художественных книг. Я припомнил классический роман, где некрасивый юноша с длинным носом и таким же длинным списком благородных предков влюбляется в первую красавицу города. Страшась отказа, предстаёт перед ней во плоти статного аута и через некоторое время покоряет умом и чувством юмора. А потом целых десять циклов скрывает от супруги свой настоящий облик. Пока окончательно не сходит с ума.
   Драма была по-настоящему страшной. Жизненной.
   Литературоведы Имперской Академии до сих пор зарабатывали на ней научные степени. По характеру героини ещё были разночтения. Одни считали её просто смазливой дурочкой, в которую Онорэ влюбляется на свою беду, потому что она упорно не замечает намёков мужа, которые тот якобы случайно ей оставляет, втайне надеясь, что она сама всё поймёт и простит. Другие утверждали, что её образ намного глубже. Опираясь на отдельные сцены, они показывали, что простодушие героини наигранное. Что за десять циклов совместной жизни она, конечно же, догадалась, как её супруг выглядит на самом деле. Они говорили, что её тоже терзают сомнения. Она не признавалась мужу, потому что не могла простить обман, она видела муки Онорэ и считала их искуплением. Именно отсюда проистекает её знаменитая кротость, так своим необычайным правдоподобием поражавшая читателей. А не уходила она от него, потому что действительно любила.
   Образ же главного героя был разобран досконально и различных толкований не вызывал. Все сходились во мнении, что автор писал его с себя. Столько там было достоверных деталей, иногда мельчайших, но всегда предельно точных. Среди прочего, литературоведы как один утверждали, что в романе собраны все возможные проблемы, которые могут случиться с аут-рабом. И внутренний бунт; и проблемы со Слиянием; и неприятие домашними животными; и ментальное истощение, из-за которого Онорэ под конец мог находиться в теле аута не более четверти голубого оборота.
   Однако проблемы с голосом в этот перечень не входили.
   Все эти размышления, словно пущенная из стреломёта смерть, пронеслись в одно мгновение. Я спросил:
   - Ты читал "Розу любви"?
   _Нет_митрир_
   Жаль. Была некоторая вероятность, что это всё-таки аут. Внешне их нельзя было отличить от свободных людей. В отличие от ин-рабов, им прокалывали не нос, а уши и вставляли рабское кольцо туда. У пленника ничего такого не было. Но это ещё ни о чём не говорило. Однако, если пленник действительно аут-раб, то с большой долей вероятности можно было предположить, что в настоящее время его теле находится хозяин. Кто бы это ни был, но он не должен был оставлять затею с ловушкой без личного присмотра. И если это какой-то вельможа, то он должен был понять, что я догадался про голос.
   Я уже собирался задать свой следующий вопрос, когда пленник заговорил вновь.
   _Но_если_ты_намекаешь_на_голос_то_я_понял_митрир_
   В довесок к словам, пленник усмехнулся. Нагло. В открытую.
   Возникло ощущение, что меня всего видят насквозь. И допрашиваю здесь не я, а совсем наоборот.
   В какой-то мере так оно и было. Если это настоящий аут-раб, то хозяин мог покинуть тело в любой момент. А мне же, скорее всего, останется простой исполнитель, который ничего не знает. А если и знает, то ничего такого, что могло бы объяснить, почему произошёл Оборот Митриров.
   Но хозяин по какой-то причине не собирался никуда уходить. Возможно, он тянул время, или пытался что-то у меня узнать. Или таким образом хотел заткнуть рот аут-рабу. Впрочем, последнее предположение я отверг сразу же. Если бы он хотел заставить молчать аута, то просто бы приказал ему это. У меня не получилось бы разговорить его при всём желании.
   Однако как бы там ни было, этот аут оставался открытым для разговора, и я мог попробовать получить ответы на интересующие меня вопросы. Я не стал юлить, и прямо спросил:
   - Почему казнили всех митриров?
   _Был_заговор_митрир_вы_хотели_свергнуть_Экселенца_
   - Почему я должен тебе верить?
   _Я_не_вру_ты_всё_равно_скоро_умрёшь_митрир_
   - Не верю, - сказал я, но внутренне понял, пленник не лжёт. По крайней мере, в своих словах он уверен твёрдо. Его эмоций не было видно, но сквозила в нём какая-то гранитная правота, которая не позволяла усомниться.
   Аут повернулся в сторону подростка и сказал всего одно слово. Короткое, как замах палача и такое же расчетливое.
   _Яд_
   Вот почему он оставался в теле аута и так откровенно говорил со мной. Хотел увидеть агонию. Я посмотрел подростку прямо в глаза.
   - Говори! - приказал я, вложив в слова императив первого порядка. Я не хотел его ломать, но у меня не было выбора.
   Он посмотрел на меня зло, исподлобья.
   Однако перечить не посмел. Да и не смог бы при всем своём желании.
   - У него, - ткнул тощей рукой в сторону пленника. - Кожаный мешочек, яд там.
   Я быстро обыскал аута, попутно сообразив, что это надо было сделать при первой возможности. И действительно, во внутреннем кармане обнаружил мошну. Но необычную, а с дополнительными тесёмками.
   Больше у пленника никаких вещей не оказалось. Что меня, впрочем, не удивило, и в какой то мере доказывало, что передо мной действительно аут. Рабу личные вещи ни к чему.
   Завязки поддавались неохотно. Пришлось приложить усилие, чтобы их ослабить. Я раскрыл мешочек, и заглянул внутрь. Видно было плохо, я не рискнул высыпать отраву на ладонь. Яд выглядел как серебряная пыльца. Вот для чего понадобилась столь плотная шнуровка.
   Вокруг почти сразу разлился аромат острой, жгучей пряности.
   Это ни о чём не говорило. Отраву такого вида и с таким запахом я не помнил, а значит, не имел представления о том, что может послужить противоядием.
   Однако аромат был знакомый. Душа словно провалилось в глубокую и тёмную яму.
   Пленник встрепенулся. Казалось, моя растерянность доставляла ему удовольствие. Он меня пил, как губка, впитывая эмоции. Будто пытаясь продлить миг, аут проговорил:
   _Он_создан_специально_для_митриров_его_нельзя_обезвредить_
   Я ничего не ответил. Все внимание ушло на концентрацию.
   Яд был мне незнаком. Я не знал, как он действует, а, следовательно, не знал и противоядия. Тело пока не подавало каких-либо признаков отравления. Значит, это было что-то медленного действия. А если так, то появлялась надежда.
   Первым я сделал то, что обычно делают при отравлении. Женщины для этих целей, как правило, используют собственные волосы, я же применил два пальца. При этом отвернувшись к стене.
   Подросток брезгливо дернулся и предпочел сделать вид, что ничего не заметил.
   Во рту образовалась горечь, но телу стало легче. Тыльная сторона ладони вытерла губы, и вторым жестом мазнула по штанине.
   Теперь осталось самое трудное. Яд уже успел попасть в кровь, и надо было замедлить его действие. Абсолютное владение своим телом даёт кое-какие преимущества. После всего случившегося расслабиться было трудно, поэтому войти в транс получилось только с пятого раза. По сравнению с ним даже полное владение голосов покажется ребячьей забавой. Я умер, а потом родился заново. Я чувствовал каждый кусочек своей плоти. Каждый орган. И мог им управлять, словно рукой.
   Для начала я занялся сердцем. Чем размеренней оно будет биться, тем медленней станет ток крови. А значит, отрава будет расходиться по телу не так быстро. Ещё можно было сузить вены и загустить кровь.
   Однако у меня ничего не получилось. Я чувствовал своё тело, чувствовал каждую клетку, но ничего не мог сделать. Плоть упрямо отказывалась подчиниться воли. Внезапно какая-то сила закружила разум в гигантском водовороте и вышвырнула в привычный мир.
   - Кто вы? - спросил я. Не из-за уважения. Было видно, как ясный оборот, что за такой мощью скрывается не один человек. И не сто. И не тысяча. Это была отлаженная, организованная Сила, подтачивающая сложившийся порядок годами. Как капля, тысячи циклов ударяя в одно и то же место, пробивает, казалось бы, несокрушимую гранитную твердь и прокладывает путь многоводному потоку.
   Как же мы это просмотрели?!
   Или не просмотрели?
   У меня словно открылись глаза, и я в новом свете увидел старые вещи. В мозгу стала складываться огромная мозаика. Кусочек за кусочком. Вещи, которые я раньше не понимал. На которые не обращал внимания из-за их незначительности, представлялись с новой стороны.
   Это было вторжение. Тщательно спланированное и так же осуществлённое.
   Нет, митриры не предали Экселенца. Некоторые из нас что-то узнали. Что-то такое, что смертельно их испугало. Заставило делать поспешные и необдуманные шаги. Они составили заговор, но не с целью свержения власти, а для того, чтобы чему-то помешать. Именно поэтому с нами так поспешно и безжалостно расправились.
   _Мы_те_кто_идут_за_вами_митрир - проговорил аут.
   Я посмотрел ему в глаза. Наверное, он что-то заподозрил. Или его поразила произошедшая со мной перемена.
   Или он просто понял, что сейчас я его убью.
   Как бы там ни было, но он начал действовать.
   Под одеждой вздулись бугры мышц. Затрещали путы, поддаваясь нечеловеческому усилию. Я кинулся к пленнику. Хотел прижать его к стене. Дотронулся и тут же отдёрнул руку, будто ухватился за раскалённую сковородку. Кадык аута раздувался на глазах.
   А потом тело так же неожиданно обмякло, упало грудой мёртвого тряпья.
   Это была "Кипящая кровь".
   Изобретение Лестницы, хранимое в строжайшем секрете. Настой из букета трав, который для каждого человека подбирается сугубо индивидуально. Если его просто выпить, то ничего не случиться. Но если использовать особую последовательность коротких и долгих вдохов-выдохов тело начинало работать в совершенно безумных ритмах.
   Правда, не очень долго.
   Человек прогорал, словно лучина или полновесное бревно. Всё зависело от того, сколько у него было внутренних резервов.
   Должно быть, у аута их было не очень много. Путы выдержали только каким-то сверхъестественным образом. Говорили, что разведывательные роты обычно снаряжают вещами двойного свойства. Так что вполне могло оказаться, что основным назначением этих чудо-шнурков было далеко не калиги завязывать.
   Чтобы убедиться в своей правоте, я сделал длинный разрез вдоль руки аута, раскрывая вену по всей длине. Так и есть. Вместо крови из раны посыпалась чёрная пыль. "Кипящая кровь". На самом деле кипеть кровь не может. При высоких температурах она свёртывается.
   Но это ещё страшней.
   Неожиданно мне стало дурно. Перед глазами всё поплыло.
   Яд. Наконец-то он дал о себе знать. Всё-таки последним рывком Чужак, - я не мог больше называть его человеком, пленником или аутом даже мысленно, - меня достал. Кровь взыграла, готовя тело к бою и разнося отраву. Я попробовал снова войти в транс, но на этот раз у меня не получилось даже этого.
   Как-то резко отнялись ноги, и я кулем свалился на мостовую.
   Чужак сказал, что яд специально для митриров? Что ж тогда у меня оставалась последняя возможность. Чувствуя, что силы оставляют меня, я произнёс Логос Смерти.
   Слова давались с трудом. Вялый отросток в пересохшем рту еле шевелился. Деванагари - язык богов непрост в произношении и требует громадной концентрации. Стоит лишь переврать несколько букв, сбиться и последствия могут стать совершенно непредсказуемыми. Если бы не отчаянное положение, никогда бы на это не пошел.
   Я почувствовал, как у самых корней зашевелились волосы, образуя над головой тёмную корону. Живые пряди переплетались в беспорядочной на первый взгляд, но на самом деле строгой последовательности, пока не превратились в нечто ажурное, чем не побрезговала бы и первая фрейлина Двора. Потом вокруг головы зародилось алое сияние, вмиг расширилось, превратившись в сферу багрового огня.
   Разум затопила боль, тело перекрутило спазмом. Горели легкие в тщетной попытке добраться до глотка воздуха.
   Но прежде чем уйти в забытьё я заметил бьющегося в судороге подростка. Он находился слишком близко и тоже попал в сферу. Должно быть, дёрнулся ко мне, когда я упал.
   Наверняка хотел добить.
   Когда подействовал яд, я потерял контроль над мальчишкой. Он тоже должен был стать частью заклинания, только не таким образом.
   Что ж, храни его Мас.
   Эта мысль стала последней, прежде чем рассудок окончательно перестал что-либо соображать. Первыми отказали глаза. Возможно, я сам их выцарапал. Потом слух. И только затем я провалился в холодное, но такое спасительное ничто.
  

6

  
   Обычно, чем выше находится человек в Имперской Иерархии, тем обширней у него вилла, охранники здоровее, а симарглы злей.
   Это поместье было не таким. Подстать своему владельцу.
   Нокс Скелио, Торговый Советник Его Величества Экселенца всегда помнил то, о чём забывали многие случайно разбогатевшие люди. Нокс любит деньги, и легкость бытия, которую они несли. Но никогда не выставлял богатство напоказ, дабы подчеркнуть свою значимость. Так самоутверждаются только глупцы, и потому часто забываются, не понимая, что тем самым приближают свой последний оборот. Беспощадный, но отнюдь не бессмысленный бунт.
   Вилла не была скромной. Напротив она выглядела чудовищно, невообразимо роскошной. Взять хотя бы охранную ауру. Через всё здание, от фундамента до крыши, проходил медный штырь толщиной в руку. Над обзорной площадкой он возвышался ещё на добрых два человеческих роста, а потом расходился лучами, являя собой огромную полусферу. Металлические лучины опускались до самой земли, где их обвивал Хранитель. Таким образом, вокруг здания получался защитный купол.
   Красиво и удобно. Мало кто в Империи мог бы похвастаться подобным.
   Однако особенность поместья заключалась не в удивительном изяществе и богатстве. Необычность была в том, что на лиги вокруг не было ни одного свободного человека, который бы эту роскошь оценил.
   И позавидовал.
   Нокса Скелио можно было назвать жестким, циничным, рисковым - только не глупым. И увлечения у него были соответствующие. Рабы, женщины и война.
   И, конечно, власть.
   Для советника этот оборот собирался стать во многом определяющим. За дело с последним митриром он не волновался. Так или иначе, митрир умрёт. Если не от ножа, то от яда наверняка. Способ не важен, важен результат, а его Нокс добиваться умел. Именно благодаря этому качеству он взобрался в Имперской Иерархии так высоко.
   Отпечаток личности этого человека несло всё, к чему бы он ни прикасался, и чем бы ни владел. От рабов до недвижимости. Кабинет тоже был подстать своему хозяину. Окон не было, только поверху зигзагом шёл ряд небольших отверстий. Проделанных таким образом, что где бы в данный момент ни находились оба солнца, освещённым оставался лишь стол в центре, а всё остальное пространство находилось в приятном полумраке.
   Всё дальнюю стену занимал книжный стеллаж, до самого верха заполненный фолиантами с потёртыми корешками, которые без слов говорили о своей древности. Конечно, библиотека Советника не могла сравниться с библиотекой митриров. Но и в его коллекции попадались уникальные раритеты. В основном там была специальная литература военно-технического уклона. Внимательный взгляд мог бы отыскать среди всего разнообразия трактат "Об искусстве войны" гионского мудреца Цзысуня, считающегося классическим в военной науке. Где по пунктам доказывалась невозможность ведения наступательной войны. В любых построениях, главной целью всегда оказывался городской Переход. И ключом к победе было господство над ним. Однако добиться его было совершенно невозможно. Переброска солдат по суше, под палящим зноем голубого солнца, с возможностью того и гляди нарваться на кочевников, исключалась первой. Да и преодолей армия все эти трудности, как взять укреплённый город, когда в любое мгновение туда через Переход подоспеет подмога, моментально стянутая со всех уголков Империи. А сунутся напрямую, использую свою систему Перехода - верная смерть. Надёжнее будет разве что сунуть голову в бадью с водой да вздохнуть полной грудью. Да и то, если воля крепка.
   Кто-нибудь похитрей, может предложить просочиться в город небольшими группами под видом торговцев или просто бездельников. Только и это напрасная затея. Митриры никогда не откроют Переход между двумя мятежными городами. И вовсе не из-за любви к Империи или Экселенцу. Оборот, когда они согласятся на такое, станет для них последним.
   А без Перехода мятежникам не выжить. Не успеют они моргнуть глазом, как личная гвардия Экселенца наведет порядок. Небесным Стражам расстояние нипочём. Впрочем, при всей своей мощи Стражи могут и не понадобится. Положа руку на сердце, надо сказать, что во многом они - пугало для глупых. Умные понимают, что недаром все пахотные земли расположены вокруг столицы.
   Накс был полностью согласен с Цзысунем. Существующий порядок выглядел незыблемым. До недавнего времени.
   В любой цепи, какой прочной она бы не выглядела, всегда найдётся слабое звено.
   Книжные пристрастия Советника не ограничивались войной. Всё тот же пристальный взгляд мог заметить примостившееся на самом краю "Откровение от Мас". Да такое, судя по более чем скромной обложке, что за одну лишь возможность прикоснутся к нему любой жрец не задумываясь отправится в свой Последней Переход.
   Словно в насмешку чья-то рука в притык с "Откровением" поставила "Эсхатолос" безумного Иоанна Масослова, где он предсказывает Начало Света. Он во всех списках запрещённых книг значился под первым номером. Хотя особо опасных и крамольных мыслей не содержала, но отчего-то все церковники не переносили её на дух.В неё говорилось, что сначала города заполонят толпы крыс, они отравят воды, без воды погибнут все Хранители и тогда на головы всех грешников обрушится Голубое Солнце. Никакой здравомыслящей человек в такие откровения, конечно, не поверит. Но святоши, очевидно, считали иначе.
   Были в собрании Нокса книги куда опасней. Взять хотя бы софуса Ликея и его диалог "О творении мира", где Спасительница Мас задаёт вопросы самому Богу. Почему всё живое, почему любая букашка и травинка имеет ауру, а человек - нет?
   Как сказал про Ликея дед нынешнего Экселенца, вольнодумец - хуже еретика.
   Впрочем, в библиотеке Нокса находились и более прозаические труды. Взять хотя бы "Розу любви". Одно из самых ранних изданий, вышедших ещё при жизни автора. Понимающему человеку это сказало бы многое. Неотредактированный вариант романа уже давно стал наглядным пособием по изучению аут-психологии. Им с одинаковой охотой пользовались как наставники Лестницы Отважных, так и дидакты Церкви. И даже митриры.
   Довершала же интерьер комнаты коллекция ножей, развешенная за спиной Советника. И цепной симаргл, прикованный там же.
   Всё это великолепие портила только железная дверь, расплывшаяся уродливой кляксой на противоположной стене. Было достаточно лишь посмотреть на неё, чтобы понять - она появилась тут совсем недавно, ибо абсолютно выбивалась из общего стиля.
   Была чем-то чужеродным.
   Впрочем, эстетика Нокса не интересовала. Как и жизни мастеров, пять тактов назад перестроивших боковой кабинет. Крайней необходимости убивать этих людей не было. Мало ли для каких нужд советнику понадобилась уединённая комната. Может, негде стало хранить богатства, а может, собрался водить туда в тайне от мужей молоденьких аристократок - мастерам не было до этого никакого дела. Они честно выполнили свою работу. Их даже не насторожила более чем щедрая оплата. Просто Нокс не любил ничего пускать на самотёк.
   В углу звякнуло цепью. Ручной симаргл ощутил эманации хозяина. Пятигранный конус боевой клешни хищно дрогнул, словно ища мягкую плоть, в которую можно вонзиться. А потом стремительно разошёлся на пять сигментов и с клацаньем сошёлся вновь.
   - Спокойно, Мардук, - проговорил Нокс.
   Животное недовольно тявкнуло, но послушно свернулось на своём месте. Прикрытая хитином голова скользнула под нагрудный панцирь, оставив для обзора две узкие щёлки.
   Во взгляде Нокса что-то промелькнуло. Человек незнающий советника решил бы, что это нежность. А подчиненные, кто прослужили в Торговой Палате хотя бы год, разбежались бы по углам, лишь бы не попасть ему на глаза.
   Упаси Мас от любви Нокса Скелио.
   Нет, во взгляде советника была удовлетворенность. И возможно - сродство. Чтобы быть хищником не обязательно быть зверем.
   Этого бойцового симаргла Нокс купил десять циклов назад, когда тот был ещё совсем щенком. И не прогадал. По размерам Мардук превосходил своих собратьев раза в полтора. При этом, ничуть не уступая в реакции, а то и превосходя. Советник ещё не встречал зверя равного этому.
   Между тем на душе у Нокса действительно было неспокойно. Не то чтобы он сомневался в успехе. Вовсе нет. Если бы было хоть малейшее сомнение, Экселенц никогда бы не решился устранить митриров. Новая система Переходов работала слажено и послушно, словно элитные гетеры в увеселительных кварталах Гиона. Подтверждением тому служили многочисленные успешные скачки. В том числе и его собственные.
   Смущало Нокса нечто другое. Легкость, с которой Ксены передали столь ценные сведения, и малая награда, которую они попросили взамен. Право жить и беспошлинно торговать в Кольцевых Городах. Ну и полное уничтожение митриров. Пожалуй, с последним условием Экселенц никогда бы не согласился. Но на сей раз "Властители Перехода" переиграли сами себя.
   Из двух зол, как правило, выбирают не меньшее, а известное. Ибо неизвестное в итоге может оказаться куда большим. В отношении отдельных городов, народов или всей Империи это разумно и справедливо. До тех пор пока дело не касается личных интересов, тогда все здравые мысли идут симарглу под хвост. Когда митриры покусились на власть, их участь была предрешена. А Ксены со своей просьбой стали всего лишь последней каплей.
   Слишком своевременной каплей, надо сказать.
   Как бы там не было, сделанного не вернёшь. Жаль, что из митриров не получилось аут-рабов. Это был бы самый лучший выход.
   Слишком мало они знали про Ксенов, чтобы доверять им благо Империи. В народе всегда ходили разные легенды о городах вне Кольца полных сокровищ. Но никто не мог и предположить, что это окажется правдой. На самом деле город был один, и никакого золота там не было и в помине, но это ничего не меняло. В пользу Ксенов говорило только то, что это Империя нашла их, а не они её.
   Молодых рудознатцев забравшихся далеко в горы, разумеется, подвергли дознанию со всем тщанием. На памяти Нокса проверку далее Шести Шагов не выдержал никто. Эти тоже не стали исключением. Один выдержал Порог и Два Шага, другой продержался до Четырёх с половиной.
   Они сознались во всём. Что, впрочем, было неудивительно. С каждым оборотом откровения из них лились рекой.
   Кровавой.
   Конечно, проще было бы сделать из них аут-рабов. Тогда при одном желании хозяина они всё выложили бы как на духу. Однако один из непреложных законов гласил, что свободный человек не может быть обращен в рабство по воле вельможи буде тот хоть сам Экселенц.
   Даже не взирая на то, что этого может зависеть безопасность государства.
   Под пыткой рудознатцы признались в готовящемся покушении на Экселенца и самого Нокса, признались в пособничестве Ксенам, десятками сдавали пособников и просто сочувствующих, рассказывали про структуру организации, про методы своей работы.
   Все факты проверялись самым пристрастным образом. К счастью, не подтвердилось ни одно даже самое незначительное признание. Только после этого Ксенам доверились.
   Нокс был в их городе уже десяток раз, но дух продолжало захватывать при каждом новом посещении. Это было что-то невообразимое. Город не в обычном понимании - несколько строений с зиккуратом в центре, огороженный стеной и накрытый аурой. Целая горная долина представляла собой один большой город. Длинная, но в то же время достаточно узкая чтобы с одного края на другой протянуть нити. Они не растягивались, не провисали под собственной тяжестью. Нокс так и не понял, из чего они сделаны. Эти нити обвивал Хранитель, образуя вместо неба сплошной зелёный ковёр на высоте десяти человеческий ростов.
   Ксены посилились в этом месте сразу после Большого Перехода и думали, что кроме них никому не удалось спастись, поэтому не пытались кого-нибудь найти. Всё необходимое для жизни им давала долина.
   Однако при всём человеческом облике чувствовалось в них что-то чуждое. Сами себя они называли Насатьянами, но все, кто хоть малость с ними были знакомы, кроме как Ксены их и не называли.
   Действительно, как ещё назвать этих чужаков?
   В углу снова завозился симаргл, отвлекая советника от мыслей.
   - Проголодался ты что ли? - проговорил советник. Справа от него из дырочек в потолке свешивалось несколько разноцветных шнурков. Немного помедлив, Нокс дернул за красный. В то же время в комнатах прислуги зазвонил колокольчик, оповещая аут-раба о соответствующей нужде хозяина. Конечно, можно было бы передать свою волю с помощью внутреннего зова. Но Нокс не привык размениваться по мелочам. В былые годы ему нравилось чувство абсолютной власти над другим человеком, однако со временем оно притупилось.
   Гораздо интересней приказывать людям, которые могут сказать "нет".
   Аут пришёл не сразу. Если бы раб был обычный, Нокс подумал бы, что тот опоздал специально, дабы заставить ждать. Аут выглядел статным, ему едва исполнилось циклов одиннадцать-двенадцать. Потеря такого раба была бы неоправданной тратой средств.
   - Ты хотел бы стать свободным? - неожиданно спросил Нокс.
   Лицо аут-раба расплылось в улыбке.
   - Нет, господин. Я всем доволен, - проговорил он радостным и таким же фальшивым голосом, каким говорят молодые подавальщики в дешёвых тавернах при виде зажиточного посетителя. - Об ином нельзя и мечтать.
   Нокс брезгливо поджал губы.
   - Давай чего принёс, - бросил советник.
   - Да, господин.
   Аут положил на стол перед Ноксом корзину с солнечными орехами - любимым лакомством симарглов. Как правило, люди не знакомые с этими животными очень удивляются, когда узнают, чем те питаются. И делают ещё большую ошибку, думая, что от этого симарглы становятся менее опасны.
   Советник взял самый крупный орех, занявший всю ладонь, и протянул животному, рискуя остаться без запястья. Не многие стали бы кормить симаргла с руки.
   Клешня одним стремительным и одновременно удивительно тягучим движением, почти неуловимым для глаз, смахнула угощение. Нокс лишь ощутил прикосновение к коже. Симаргл каким-то непостижимым образом ухитрился остановиться, едва дотронувшись до хозяина. Чудовищная реакция.
   - Хороший мальчик.
   Симаргл вставил сегменты клешни в пять семенных углублений ореха и на раз взрезал прочнеющую скорлупу, которая выдерживала даже удар кузнечного молота с упором на наковальне. В воздухе появился вязкий аромат.
   Солнечные орехи - редчайший деликатес, доступный лишь избранным. Растут они повсеместно, но до лакомой мякоти не добраться никаким способом. Только с помощью специально обученных животных. Симаргл Нокса такой тренировки не проходил, поэтому советник ни за что не рискнул бы отбирать у зверя его законную добычу.
   Вельможа удобнее откинулся в кресле и ещё раз окинул аута внимательным взглядом. Раб был занятный. Не породистый, конечно, но, пожалуй, не уступил бы некоторым экземплярам из Питомника.
   Вот уже на протяжении десятков поколений у семейства Скелио существовало увлечение, со временем перешедшее в настоящую традицию.
   Одни возились с Хранителями, пытаясь вывести новую культуру. Другие скрещивали симарглов в надежде улучшить вид. А Скелио выводили новую породу людей. Не сказать, что они сделали какой-то прорыв, но более чем за пятьсот циклов были и определённые успехи. На сегодняшний оборот в Питомнике осталось четыре линии.
   Первая, именуемая "Гнев Титана", была направлена на увеличение размеров и силовой выносливости, и считалась провальной. При достижении определенного порога дальнейший рост был неоправданным. Возрастали нагрузки на ноги и сердце, происходило снижение боевых характеристик. Использовать таких людей в быту тоже оказалось накладно - содержание десятка обычных рабов было дешевле, чем одного такого. Единственно, где они оказались к месту - парадный эскорт. Паркетники.
   Вторая линия, "Цветущий Хранитель", с точки зрения практического применения была абсолютно бесполезной и как это ни парадоксально - самой доходной. Направлена она была на внешнюю привлекательность. Мода на красоту, разумеется, со временем меняется. Одно поколение преклоняется перед острым носиком популярного барда, другое перед пухлыми губами ведущей актрисы Имперского Театра. Предугадывать веянья бесполезно, гораздо практичнее быть их законодателем. Цветущие отличались безукоризненной симметрией лица, правильным прикусом, идеальной кожей, пышными волосами. Из них получались отличные гетеры, пользующиеся в Гионе неизменно большим спросом. А мужчинами не брезговали даже некоторые состоятельные дамы, дабы получить красивых детей, как они это обычно объясняли.
   На третью породу, "Восход второго солнца", возлагались большие надежды, провалившиеся с таким же большим треском. Творческая элита ни в какую не хотела выводиться скрещиванием. Казалось бы, чего проще, взять талантливого живописца и мастеровитую портретистку. В итоге выходило всё, что угодно. От гениального писателя, до полного идиота, но только не великий художник. Поэтому ещё прапрадед Нокса в основу этой линии положил новые принципы воспитания, проверив на практике мысль одного древнего философа о том, что некий телесный недостаток может привести к своего рода умственному избытку. Надо всего лишь немного подправить человека в младенчестве, когда он ещё себя не осознаёт. Конечно, имел место некий процент ни к чему не пригодных отходов. В оставшихся гениев не наблюдалось тоже, но талантливые плотники, каменщики, кузнецы регулярно выходили из под ножа профоса. Архитектор, построивший виллу, как раз являлся одним из Восходящих.
   Последняя линия называлась "Левиафан" и была ведущей. В той или иной пропорции туда вносились все достижения трёх первых линий и смешивались с кровью Скелио. Если изменения были удачны и на протяжении двух поколений не сказывались отрицательно, то они добавлялись в основное потомство.
   Улучшение собственной породы - это было основное, и на самом деле истинное назначение Питомника.
   На удивление Нокса аут-раб не опустил глаза. Выдержал взгляд советника, который легким никто бы не рискнул назвать. Нокс улыбнулся, чем-то этот раб напомнил ему того подростка. Гурия. Возможно, своей неуступчивостью. Даже став аутом, он не до конца утратил волю. При всем показном смирении это чувствовалось сразу.
   Очень редко встречались такие люди, на которых г-Хозяин не действовал абсолютно. На памяти Нокса было только два таких человека. Его собственный отец и тот мальчишка. Пожалуй, самое ценное приобретение, какое Нокс когда-либо делал. Мать и сестра подростка без промедления заняли подобающие места в Питомнике. Женщину сразу сделали ин-рабой. Она была уже не молода, поэтому Нокс собирался с предельной выгодой использовать отпущенное ей время. Что делать с девушкой, советник ещё не решил. Пока она оставалась чистой. Возможно, самым лучшим выходом будет ввести её в одну из ветвей "Левиафана".
   Между тем, Нокс почувствовал себя неуютно. Он не сразу сообразил, в чем дело. Аут, принёсший орехи упрямо продолжен смотреть на Нокса. Советник прикрыл глаза и потянулся к г-Хозяину. Перед внутренним взором появилась пустота, стремительно заполнявшаяся искрами звёзд. Они непрерывно возникали, пока их не набралось около сотни. Все ауты, принадлежащие Носку. Среди них он безошибочно определил нужного. Одна искра начала постепенно приближаться, а прочие отодвигались на задний план и тускнели. Наконец звёздочка приблизилась настолько, что превратилась в осмысленную картину. Он смотрел на мир глазами раба. Смотрел на самого себя.
   Обычно - это первое, что делает человек, получив г-Хозяина. И, как правило, неприятно удивляется. Даже если ты сотню раз в оборот смотришься в зеркало, то все равно с первого взгляда себя не сразу узнаёшь.
   Самому себе человек всегда кажется не таким, какой он на самом деле.
   Нокс не стал себя рассматривать, а сразу потянулся к личностным структурам аута. Пульсирующему комку, опутанному переплетением отростков. Местами они проникали в полость кома и двигались с ним в такт, будто дышали. Клубок из мириада маленьких змей. Ядром структуры являлась не самосознание, оно забилось куда-то вглубь и не подавало никаких признаков существования. Ядром была - воля. Стебли опутывали этот участок больше всего. Многие отростки отмирали, но им на смену повсюду нарождались новые. Более жесткие, с грубой кожицей, а в некоторых местах даже с шипами.
   Нокс, словно жнец, своим желанием расчистил этот участок, оставив всего один стебелёк-струну, которую мог порвать в любой миг. Потом очистил участок, отвечающий за личную преданность. Затем обнаружил структуры, отвечающие за искренность, и замкнул их на самих себя. Теперь на любой вопрос аут ответит только правду, причём будет думать, что делает это по собственной воле.
   И только после этого советник покинул тело раба, сохранив тонкую связь со стебельком-стрункой. Стоило её ослабить, и аут снова лишиться воли. Но если натянуть до звенящей упругости и последним рывком разорвать, то человек получит свободу.
   Не полную. Просто Хозяин желал, чтобы человек поступал согласно своей воле, но сути это не меняло.
   Нокс наблюдал, как к бывшему ауту возвращается сознание. Человек пошатнулся, но в последний момент сумел сохранить равновесие. Расширенные зрачки непонимающе уставились в пространство. Советник видел, как с каждым ударом сердца в них возвращается жизнь.
   Человек прекрасно помнил, что с ним произошло.
   И ничего не забыл. Сознание сидело в маленькой комнатушке и не на что не могло повлиять. Но теперь оно получило ключи, и постепенно выходило на своё законное место. Пережив муку, хуже которой человечество не придумало, и вряд ли когда-нибудь придумает. Ибо храм души бесценен, он не терпит грязных ботинок.
   В отличие от тела душу нельзя изнасиловать.
   Если человек сам этого не хочет.
   - Я... свободен? - проговорил аут, в нерешительности озираясь по сторонам, словно опасаясь загонщиков готовых вот-вот выскочить с колодками наготове.
   - Смотря что считать свободой, - проговорил Нокс. Лицо аута ожесточилось на глазах, делаясь каким-то угловатым. Заострился нос, очертились скулы, а в глазах блеснула стали.
   - Значит, нет.
   - Так ты хотел бы стать свободным? - спросил Нокс во второй раз. - И богатым?
   - Как ты? - проговорил бывшей аут, выделяя голосом последнее слово, будто бросая вызов.
   - Можно как я, - благодушно ответил советник, не сдерживая ликования.
   - Нет! - Отказ получился жёсткий. Правильный. Но это ещё сильней раззадорило Нокса.
   - А ты не так прост. Для безродного у тебя слишком правильный выговор. Твой кентум весьма хорош. Точный, без шелухи, словно... Как ты стал рабом?
   - Долг, - проговорил человек и зло, будто о чём-то сожалея, усмехнулся.
   - Денежный? - почему-то решил уточнить Нокс.
   - Другой разве делает рабом?
   Уел таки его молокосос. Вместо ответа советник чуток ослабил нить, связывающую его с аутом. Почувствовав свободу, та рванулось к пульсирующему сгустку, собираясь впиться в его плоть, сочащуюся страхом, гневом и робкой надеждой. Однако Нокс не дал ей разгуляться. Он внимательно наблюдал за лицом пленника, и как только оно начало меняться, натянул поводок снова. Дав таким образом понять, за кем последнее слово останется при любом раскладе.
   - Расскажи свою историю. Ты был воином, да? - ещё не приказ, но уже и не просьба.
   Бывший аут ответил не сразу.
   - Был. Ты прав.
   - Они же не продают своих?
   - Вот именно, - в голосе пленника прорезалась горечь. - Своих.
   Каждое слово из раба Ноксу приходилось тянуть точно жилы из не прожаренного куска мяса. Чувствовалось, что в обычной беседе человек ни за что бы этого не рассказал.
   Бывают такие мысли, которые прячешь от самого себя. Но которые помнишь даже в пьяном угаре. Которые - никому-никому, никогда-никогда. И чем родней тебе человек, тем глубже ты их закапываешь. Тем тщательней укладываешь дёрн над могилой. Чтобы ни одна кочка, упаси Мас, не выдала того, что под ней сокрыто.
   Существовало два способа разговорить аута - "Исповедь" и "Противление". Нокс ещё раз окунулся в сущность раба. Однако все попытки вызвать приязнь или хотя бы признание за вновь обретённую свободу натыкались на глухую стену, сложенную из глыб дикого камня. Пробить её не было никакой возможности. Советник чувствовал, что раб хочет выговориться, но на откровения с Ноксом не пойдёт ни за что.
   Подход пришлось сменить. Рабовладелиц стал методично сметать барьеры, отвечающие за инстинкт самосохранения. Они поддавались на удивление легко, будто только и ждали этого.
   - Надо понимать, ты был чужим? - спросил Нокс пренебрежительно, будто это было чем-то само собой разумеющимся.
   - Вроде того. Сытенькой твари никогда не понять, что значит поступить к "Отважным" без поручителя.
   - Так ты безродный. Как ты ухитрился стать воином? - кто-нибудь другой на месте советника непременно бы вспылил, он же продолжил гнуть своё.
   Раб как-то странно ухмыльнулся, что Ноксу при всей его выдержке стало немного не по себе.
   - Сначала собирал деньги. Соглашался на всё, что сулило хоть немного барыша. Не отказывался ни от чего. Ты понимаешь? Ни. От. Чего, - проговорил раб последние слова по-военному, словно печатая шаг. - А потом... потом всё Мастера Меча, к которым я обращался, отказались меня учить. Они даже не слушали меня! А без подготовки на Лестницу лучше вообще не соваться...
   - Но ты сунулся.
   - У меня не было выбора.
   - Выбор есть всегда, - отрезал Нокс. - Если ты стал рекрутом, то как же ты всё-таки оказался в рабстве?
   - Убил на тренировке одного первоступенника. Несчастный случай. Его отец оказался какой-то верхушкой в Иерархии, - проговорил раб, пожав плечами. - У меня не хватило денег на смертный выкуп.
   - А ведь ты убил его не случайно. Так?
   - Мне надо было на что-то жить, - с безразличным видом проговорил бывший аут.
   - Значит, ты собирал дань с зелёных сопляков, а этот отказался. Только зачем же его убивать?
   - Я же говорю, несчастный случай. Хотел подранить, а он поскользнулся и прямо на меч. Мальчишка, - проговорил раб, и почему-то опустил глаза.
   - Ты так сильно хотел стать воином, что пожертвовал всем?
   - Нет, - на мгновение раб замолк, отрешённо уставившись в лакированную поверхность стола. - Ещё одна усмешка Мас... Как-то в одну деревню приехал сборщик налогов. Сборщик был молод, из очень знатного рода, и ему прочили блестящее будущее. А деревенька эта была одной из самых трудных. Сборщик подозревал, что это проверка, и поэтому для него было делом принципа вытрясти из вилланов долг до последнего асса... Когда в уплату долга он стал отнимать у матерей их детей, вмешался деревенский староста. У него тоже был ребёнок. Мальчик. Который до конца своих оборотов не забудет тело, распятое на воротах их дома.
   - Действительно, усмешка Мас, - медленно проговорил торговый советник Его Величества Экселенца.
   Раб весь подобрался. Нокс и раньше видел, как аут косится в сторону коллекции ножей, но сейчас намеренья раба не понял бы разве что младенец.
   - Я могу тебя подчинить в любой миг. Но... - Нокс демонстративно развёл руки в сторону, показывая ладони. - Но я не буду этого делать. Если ты согласишься на моё предложение.
   Раб дернул головой, показывая, что готов слушать.
   - Я решил дать тебе свободу. Прямо сейчас.
   - И чем я обязан за столь щедрый подарок?
   - Судя по всему, ты искусный мечник. У меня давно не было подходящего противника, - делая своё предложение, советник уже видел, что раб согласится. Согласиться на любых условиях.
   - В чём подвох?
   - Никакого подвоха нет.
   - Думаешь, я тебе поверю?
   - Значит, ты отказываешься?
   - Нет, - тут же проговорил раб. Он не показывал эмоций, но по глазам было всё видно. Для него это был шанс, и он плевать хотел на ловушки, которые мог приготовить его противник. Именно ради этого мига он жил. И уже не надеялся, что он когда-нибудь настанет.
   - Отлично. Только освободив тебя, на некоторое время впаду в забытьё. Я могу рассчитывать на твою честь воина? - проговорил Нокс, и, не дожидаясь ответа, оборвал нить. Бывший аут, а теперь и бывший раб ощутил только мелодичный звон на грани слуха. Откуда-то извне пришло понимание, что теперь он свободен. Не потому что, это внушил хозяин, а потому, что действительно от него отказался.
   С мужчиной в считанные мгновения произошли разительные перемены. Внешне он так и остался довольно тощим человеком в ветхой робе. Однако движения, осанка, взгляд приобрели некую уверенность, присущую людям, которые знают, что хотят от жизни. И, как правило, умеют это взять.
   В то же время тело Нокса обмякло и неподвижной кучей замерло в кресле. А получивший свободу раб совершил ошибку. Было ясно, что опытный рабовладелиц так не подставится, но у опьяненного свободой человека сработал инстинкт. Если бы было хоть немного времени, чтобы подумать, то он, конечно, поступил бы по-другому. Метнулся бы к оружию, любовно развешенному заботливой рукой Нокса.
   Мас распорядилась иначе.
   Тело подчинилось неохотно, всё-таки за время своего рабства мужчина подрастерял былую форму. Однако в этот рывок человек вложил всю силу, все навыки отточенные долгими тренировками. Если бы рядом находился Наставник, он остался бы доволен безукоризненной техникой своего ученика. Что, сказать по правде, было редкостью. Не потому, что ученик был редкостной неумехой, а потому, что Наставник никому никогда не давал поблажки.
   Мардук мог бы прийти на помощь своему хозяину. Скорости и мощи ему вполне хватало, чтобы разделаться с наглецом. Но его ограничивала цепь. Поэтому умный зверь даже не дёрнулся, а просто жадными глазами наблюдал за действиями человека.
   Мужчина стрелой вскочил на стол перед советником. Выкинув ногу, крутанулся в полу-присесте, вкладывая в удар вес всего тела. Со столешницы в стороны брызнули листы бумаги, грузно свалилась чернильница и массивный канделябр.
   Приём, хоть и не из классической стойки, получился на загляденье. Таким ударом можно было бы запросто оторвать голову.
   Попади он в цель.
   Нокс ушёл каким-то безумным по скорости движеньем. Глядя на советника, никто бы и не подумал, что у этого уже не молодого господина может оказаться такая реакция. Впрочем, венец Левиафанов мог и не такое. Канделябр так и не коснулся пола, на половине своего полёта он точнёхонько упал в подставленную руку. Со стороны могло показаться, что советник выхватил его из пустоты.
   Время спрессовалось, бумага замерла в воздухе неподвижными белыми листами. Кончик канделябра, описав широкую дугу, встретился с виском бывшего раба. Раздался мокрый шлепок, с которым прачки обычно встряхивают сырые простыни. Глаза закатились, показав одни белки и человек растянулся на столе, словно дохлая рыбина, приготовленная к разделке.
   - У тебя был шанс, - обронил Нокс в пустоту, снова входя в своё обычное состояние.
   Через некоторое время в комнату ввалилась запыхавшаяся тройка телохранителей. Советник узнал людей, когда они были ещё в коридоре. Грохочущий топот двух братьев-близнецов спутать с чем-то другим было трудно. А осторожные, почти вкрадчивые шаги могли принадлежать только одному человеку из всей охраны.
   Нокс улыбнулся, всё сходилось как нельзя лучше.
   - Что случилось, Хозяин? - пробасил один из близнецов. Кажется, Полидевк. Или Кастор. Советник постоянно их путал, поэтому лишний раз старался не называть по именам.
   - Предательство, - сухо произнёс Нокс. - Капитан Традере, как вы объясните замаскированного под аута убийцу в моём кабинете? Вы понимаете, что это значит?
   - Да, господин Нокс, - сказал подтянутый, даже скорее поджарый, седовласый мужчина. - Прикажете собираться?
   - И незамедлительно. Я буду вынужден сообщить на Лестницу Отважных, что вы не справились со своими прямыми обязанностями. И буду просить, чтобы с вас сняли несколько Ступеней.
   Капитан Традере поджал губы, сдержано кивнул, резко развернулся, и, не говоря не слова, вышел вон.
   - Мы виноваты, Хозяин, - пробормотал второй брат, и опустил голову, стараясь казаться меньше, чем есть на самом деле. Впрочем, стать ниже советника у него бы не получилось опустить он даже на колени.
   - Ладно, расслабьтесь, - благодушно проговорил Нокс. - Ничего непоправимого всё равно не произошло.
   Занимая не последнее место в Иерархии, советник мог претендовать на десятерых телохранителей, обучившехся на Лестнице. А те уже на своё усмотрение могли набрать нескольких человек из челяди.
   - Позовите кого-нибудь. Пусть его уберут, - Нокс показал на тело. Братья тотчас потопали исполнять приказ.
   Когда пришедшие рабы потащили труп к выходу, не очень почтительно схватив за руки и ноги, Нокс поморщился.
   - Дурни, вперед надо ногами! - сказал он, повысив голос, что было для него редкостью. - Погодите. Как его звали?
   - Вроде Йирю, - отозвался один из носильщиков. - Да, точно, из рода Хикцемес.
   Советник подошёл к телу и аккуратно положил на грудь канделябр.
   - Не в Яму, похороните на семейном. Вместе с этим, - кивнул Нокс на подсвечник.
  

***

  
   На этот раз шаги были шаркающие. Дверь приоткрылась и на пороге замер скрюченный старикашка.
   - Мастер? - Этот заискивающий голос никогда бы не смог обмануть советника. Мягкий, словно шёлк, и словно тутовый паук опасный. Опутает паутиной лести, а ты и не заметишь, что она пропитана ядом.
   Нокс приветствовал посетителя нарочито небрежно, используя обращение, которое тот не мог терпеть.
   - Заходи Морс, старый мошенник. И не забудь прикрыть дверь. Как ты умеешь.
   Старик что-то подложил под дверную щель. По косяку пробежало дрожащее марево, похожее на ауру Хранителя, но другого цвета, и почти сразу опало.
   - Притворил, Мастер. Притворил, - пробормотал Морс и, недовольно покосившись на ручного симаргла, устроился на табуретке напротив стола. - Встретил господина военного, ужо и смурной. Зыркалами так и шастаить, так и шастаить по углам.
   - Капитан Традере будет вынужден нас покинуть. На меня покушались.
   - А-а, - с пониманием протянул старик. - Мастер, вы всё-таки это сделали. Нутка, а ежели слухачёк не он? Доказательств кремённых-то нету, додумки токмо.
   - Мне его рожа одно не нравилась, - проговорил Нокс. - А если Лестница надумает Проверяющих прислать, то ничего они не накопают. Меня действительно чуть не убили.
   - Знамо, Мастер. Знамо.
   - Прекрати повторять слова, ты меня раздражаешь.
   - Да, Мастер. Хорошо, Мастер. Как прикажете, Мастер, - старикашка откровенно издевался. Иногда Нокс жалел, что из родственников крови нельзя делать инов и аутов. Ещё один глупый закон. Но потом смотрел в живое смеющееся лицо Морса с абсолютно каменными глазами и менял свою точку зрения на противоположную.
   - Что в столице?
   - Ещё одну нелюдь словили. Хотела через ворота уйти обстригшись под корень. Токмо нас так не проведёшь, - проговорил Морс с прищуром. Скинув заплечную суму, вытряхнул на стол содержимое. На столешницу лег лакированный пенал чёрного дерева. На нём не было никаких резных украшений, но и без этого стоило лишь взглянуть, чтобы понять - вещь эта неимоверно древняя и такая же дорогая. Дорогая не золотом.
   На миг Советнику стало неуютно. Странным образом он понял, что пройдут мириады оборотов, под ударами стихии рассыпятся высоченные хребты, а для пенала это будет лишь краткий миг истории.
   - Что это, Морс?
   - Схрон, Мастер. Тайник, - проговорил старик и добавил. - Он был у нелюди, когда ту вязали.
   - Ты знаешь, что там внутри? - спросил Нокс.
   Морс демонстративно пожал плечами. Советник поморщился.
   - Не хочешь же ты сказать, что не заглядывал?
   - Мне врать вам, Мастер? - Нокс нетерпеливо махнул рукой, дабы тот переходил к главному. - Я пытался его отомкнуть перед тем, как несть к вам. Токмо Мас ведает, какую подлость мог замыслить нелюдь. Но у меня ни симаргла не вышло, на ней наложена какая-то волшба.
   - А что сказал митрир?
   - Когда его отняли, - старик кивнул на пенал, - нелюдь тронулась умом. Всё чего-то бормотала про Начало Света.
   - Хм... Ладно, сейчас посмотрим, что там ещё за магия.
   Советник неторопливо поднялся и направился к стене, где красовалась одна из лучших в Новахаме коллекция кинжалов. Чего там только не было. Хищный керамбит, больше похожий на кастет, к которому с двух сторон какой-то безумный кузнец приделал по лезвию. Листовидный баронг - излюбленное оружие восточных жрецов. Складная наваха с лезвием в полторы ладони - неизменный спутник каждого уважающего себя номада. Правда, изящная рукоять наводила на мысль, что если этот нож когда-нибудь принадлежал лихому человеку, то рангом никак не ниже короля воров.
   А сомневаться в этом не приходилось.
   Нокс брал в свою коллекцию только то оружие, на котором лежала печать смерти. Ибо, как говорят Наставники Лестницы, боевые ножи созданы убивать. Это их предназначение. Нож, так же как и воин, не отнявший жизни, не может считаться завершённым.
   Советник полностью разделял это мнение.
   Из своей коллекции он выбрал ничем не примечательный с виду кинжал. Если, конечно, не знать, из чего тот откован. Прямая и бесхитростная, словно сама смерть, амикта. Она не нуждалась в лезвии какой-то особой формы для улучшения боевых качеств, ибо неизвестный мастер избрал для неё мерцающую сталь.
   Амикта была бесценной жемчужиной в ожерелье Нокса.
   Ходили слухи, что таким ножом можно рассечь даже диамант. Впрочем, у Советника не было желания это проверять. Если кто-то и готов портить драгоценные камни ради глупых амбиций, то только не он.
   Пенал оказался неожиданно увесистым. Внутри наверняка что-то находилось.
   Примерившись, советник аккуратно вогнал кончик амикты в стык лакированных пластин. К его удивлению, древесина, пусть даже и зачарованная не думала поддаваться. Нокс навалился всем телом, стараясь взрезать упрямый материал.
   И на миг ослеп.
   Из черной поверхности всплыли алые буквы и вспыхнули всеочищающим огнём. А в руках у Нокса остался лишь жалкий обломок некогда грозного оружия.
   На блестящем боку пенала не осталось ни единой царапины.
   В углу жалобно заскулил симаргл. Самому Ноксу сохранить самообладание помогло лишь воспитание, полученное в доме родителей.
   - Хорошо, - спокойно проговорил Нокс, будто бы не произошло ничего необычного. - Тогда митрир сам расскажет, как это открыть и что там лежит.
   - Да, Мастер. - Сделав паузу, Морс предложил: - Токмо не стоит убивать последнюю нелюдь. Мало ли какими тайнами она ведает.
   Нокс замер, взвешивая риск и возможную выгоду, а потом отрицательно мотнул головой.
   - Нет, Ксены недвусмысленно дали понять, последний митрир должен умереть. И так, чтобы Экселенц об этом не знал. Понятия не имею, для чего им это понадобилось. Возможно, чужаки хотят сами принести труп на блюдечке, показав тем самым, что имеют влияние в столице.
   Однако Нокс почти был уверен - причина в другом. Он с самого первого оборота знал, где прячется митрир. Об этом ему сказали чужаки. Тогда же они велели убить его самым последним. Скорее всего, они хотят проверить преданность Нокса Скелио.
   Что ж, в этом он их не разочарует.
   И в этот момент Нокс почувствовал, что последняя фаза по устранению митрира вступила в действие.
   Небрежным жестом Советник стянул перчатку из черной замши и до локтя закатал батистовый рукав. Он никогда не выставлял г-Хозяина на показ, как делало большинство рабовладельцев. Ему не было дела до внешних символов власти.
   Атрибуты нужны лишь слабым.
   Казалось, вместо кожи левую руку Нокса покрывали изумрудные чешуйки. Однако если присмотреться внимательней становилось ясно, что это листики. Знаменитая Перчатка Власти г-Хозяина.
   Иногда власть принимает довольно неожиданные формы, но манит всегда. Даже если надо отказаться от части самого себя. Когда ему в юности отец предложили принять г-Хозяина, он согласился сразу. Но самоцелью это у него не было никогда. Какую бы власть г-Хозяин не давал, для Нокса он всегда являлся только инструментом. На пути к куда большей власти.
   Советник сконцентрировался, и растение ответило ему взаимностью. Листья приподнялись и затрепетали, словно от легкого ветерка, только в комнате, разумеется, никакого ветра не было. Взору предстало причудливое переплетение стеблей, побегов, усиков и плоти. В некоторых местах растение только обвивало, а в некоторых - врастало прямо в кожу. Сплав жизни и власти.
   На этот раз Нокс собирался попасть в тело раба на довольно большом расстоянии, поэтому без помощи г-Хозяина было не обойтись. Перед внутренним взором снова появилось звёздное небо. Однако вместо одной искры приближались сразу три. Миг советник размышлял, кого бы предпочесть. А, сделав окончательный выбор, оказался в грязном переулке, где-то в недрах черного квартала.
   Рабовладелец выбрал самого непокорного. Только представить, этот человек противился его воле целых три оборота.
   Нокс не стал овладевать телом аута, а притаился в уголке сознания, подавляя его волю и всё лишние мысли. Хотя было желание, не дожидаться, пока подействует яд, а сойтись в стремительной и честной битве. Ощутить, как под кожей переливаются бугры мышц, готовые в любой миг бросить тело вперёд. Почувствовать, как сталь входит в плоть врага и одновременно найти его глаза.
   Упиться ужасом и властью.
   Нет, Нокс не собирался сам участвовать в убийстве. Возможно, просто кровь не успела остыть после реального боя в собственном кабинете. Советнику просто захотелось попробовать, как будет слушаться новое тело. А тело слушалось просто изумительно, будто было специально создано для него.
   Наверное, если бы слияние не было таким гладким, если бы в реакции обнаружилась крохотная задержка, то всё обернулось бы по иному. Советник сам не понял, почему вышел из тени и спросил:
   - Эй, дружище...
  

***

  
   - Мастер? - Нокс очнулся оттого, что кто-то хлопал его по лицу.
   - Уйди, дурак! - прорычал он, отпихивая назойливого старика и пытаясь подняться. Почему-то он оказался под столом. Обычно, когда советник переходил в аута, его собственное тело всегда оставалось в одном и том же положении.
   Морс тотчас переменился в лице.
   - Я думал...
   - Тебе по Иерархии думать не положено, - оборвал его Нокс. - Думал он.
   - Произошло чаво? - спросил старик, снова входя в образ простака.
   - Чаво произошло, - передразнил его советник. - Мальчишка. Гурий. Митрир как-то подчинил его и... А мы ведь включили его в группу именно из-за воли. Не понимаю, как у него получилось?
   - Мастер, заборола нелюдь всех, что ль?
   - Напрочь заборола. А ведь это ты их подбирал... и идея с мальчишкой твоя, - Нокс покосился в сторону старика, но обвинить в открытую не решился. В данный момент это больше походило бы на истерику. - Теперь симаргл его знает, как найти тело. Подохнет в какой-нибудь дыре и даже костей не найдёшь. Крысы всё растащат.
   Однако занимало советника вовсе не это. Митрир взял его в плен живым. Нокс уже сам собирался покинуть тело раба, как его выкинула какая-то сила. Советник содрогнулся вспомнив только её отголосок. Это была голая, обжигающая мощь, пред которой не выстоять никакому человеку, обладай он хоть алмазной волей.
   - А ежели пострел переметнулся по своему хотению? - проговорил Морс.
   - Да нет. У мальчишки просто не было времени на сговор, - начал советник перечислять причины. Но скорее не убеждая старика, а раскладывая по полочкам собственные мысли. - Помнишь, как он трясся за свою семью, не думаю, что он может на что-то решиться. К тому же эта ненависть. Стоило только сказать, что от него хотят, как он чуть ли не сам побежал резать митриру горло. Нет, не думаю, что он предатель.
   - Мастер, вы думаете, он воротиться?
   - Если останется в живых, никуда не денется. Он же хочет воссоединиться со своей семьей? - проговорил Нокс. Должно быть, со стороны его речь выглядела малость неестественной. Однако у советника никак не получалось сконцентрироваться. Он продолжал ощущать на себе прикосновение неведомой силы.
   - Хорошо. Возвращайся в город, попытайся вытянуть из пойманого всё по этому схрону. Если мальчишка всё-таки появится, то выспроси всё про митрира. Как умер и где тело. А самого перебежчика определи в Питомник. Если же Гурий не появится, то ты знаешь что делать. Возьми надёжных людей и прочеши чёрные кварталы. Мне нужен скальп.
   - Всё исполню, Мастер. Не сумневайтесь! - проговорил Морс. - А чаво прикажете с бабой делать?
   - С какой бабой? - не сразу понял советник.
   - Ну, с подстилкой нелюдской.
   - Мас с ней, - отмахнулся Нокс. - Определи в загон. А когда откроют Переход, продай в лупанарий.
   Внезапно входная дверь выгнулась, петли вылетели из креплений, брызнув каменной крошкой. Цепной симаргл зашёлся бешеным лаем.
   - Что за... - проговорил Нокс, поворачиваясь к проходу и замолкая при виде вошедшего человека.
  

7

  
   Сознание вернулась мгновенно. Вынырнуло, будто пловец из водной толщи и сразу задышало полной грудью. С первого мгновения голова была ясна, как голубой оборот, а мысли остры, словно бритвы прилежного брадобрея.
   Жив! Это мысль пришла первой. Она была озарением, опаляя разум, подобно прикосновению бога.
   Хотелось вскочить и плясать, размахивая руками. Хотелось так безумно, что я не сразу понял, что не могу двигаться.
   Совершенно.
   Боль пропала, но опалённые нервы ничего не чувствовали. Я не слышал и не видел, не мог пошевелиться, лишь плавал в собственных мыслях. Осознавать это было крайне неприятно. Наверное, так себя чувствовали смертники в городах Восточного Протектората.
   В толще скалы вырубался горизонтальный мешок и наполнялся водой. Впрочем, вырубался он довольно близко к поверхности, таким образом, чтобы в алый оборот вода не успела остыть, а в голубой - перегреться. Хитрая система фиксаторов не позволяла человеку убиться об камень или утонуть. Человеку перерезали сухожилия и заключали в каменную могилу. Ему даже не выкалывали глаза, света там не было всё равно. Только затыкали уши.
   Мудрецы древности говорили, что нет более скоротечной вещи, чем вечность. Но знали ли они, что при должной сноровке один оборот можно растянуть так, что и он покажется бесконечным? И уж конечно они не могли предположить, что Вечность бывает Двойной или даже Тройной.
   Восточные профосы придумали их целую вереницу. Например, Не-спящая Вечность, когда смертника лишали сна до тех пор, пока он не умирал. Длиться она могла тактами.
   Однако особенно знаменитой считалась Живая Вечность. Вместе со смертником в каменный мешок заключали водяных жуков. Нет, плотоядными они не были.
   Что нельзя сказать про их личинки.
   Я представил, как ко мне прикасаются мириады крохотных лапок. Сотни хоботков, похожих на жало, проникают под кожу, дабы отложить яйца. Видение было таким ярким, что я действительно почувствовал, как крохотные лапки перебирают по моей шее.
   О, великая Мас! На мне действительно что-то было. Я подскочил и инстинктивно ухватился за шею, пытаясь стряхнуть водного жука. Оказывается, чувствительность ко мне уже вернулась. Однако вместо насекомого пальцы наткнулись на что-то горячее и липкое. Я поднёс руку к глазам, все пальцы были в красном.
   Всё-таки гадёныш как-то до меня добрался.
   Я огляделся, стараясь, чтобы это выглядело естественным. В очередной раз сработал инстинкт. Человека всегда видно по его повадкам.
   Мальчишка был поблизости, вольготно развалившись в зловонной луже. Меня передёрнуло от омерзения. Даже без сознания своим мышцам я расслабиться всё-таки не позволил.
   К своему удовлетворению на шее подростка я тоже заметил рану.
   Всё правильно. Значит, заклинание вопреки всему - сработало верно.
   Из зияющей прорехи на землю сочилась кровь, смешиваясь с блевотиной и мочой. Я сразу прислонил ладонь к своей собственной шее, останавливая кровотечение. Зубами он, что ли, мне горло порвать хотел?
   В этот момент мальчишка пришёл в себя. Поднял голову и какими-то совершенно безумными глазами уставился на меня.
   - Давай... э-э, засранец, поднимайся, - нарочито брезгливым голосом сказал я. Возможно, злость поможет ему быстрее прийти в себя. - Пора уходить.
   Всё это время я смотрел точно ему в глаза. И поймал момент, когда они приняли осмысленное выражение. Сначала промелькнула растерянность, потом понимание, потом страх, обида и, под конец, что меня развеселило больше всего - стыд. Он моментально выскочил и начал жаться, словно девка, стараясь прикрыть тёмное пятно на штанах.
   - Хотя, подойди-ка сюда, - проговорил я.
   - З-зачем? - то ли заикаясь, то ли икая, спросил мальчишка, бочком продвигаясь поближе к входу в узкий переулок.
   - Сейчас узнаешь. Давай сюда!
   Неожиданно подросток остановился и как-то растеряно покосился на меня.
   - Давай, не бойся. Я тебе ничего не сделаю, - решил я хоть как-то его ободрить. У меня возникло ощущение, что он хочет что-то сказать, но не решается.
   - Ты хочешь у меня что-то спросить?
   - Нет! Я тебя не боюсь и никуда не пойду, - как на духу выпалил он.
   Я немного опешил. Чего-чего, но такого я от него никак не ожидал. Или он тоже аут, мелькнула неожиданная догадка. Но я тут же себя одёрнул. Если бы это было так, то во время драки я не смог бы подчинить его волю.
   Мальчишка приготовился нырнуть в развёрзнутый зёв переулка и затеряться где-нибудь в ненасытной городской утробе. Я заметил, что он немного преподает на правую ногу. Должно быть, ударился коленом о мостовую.
   - Эй! - крикнул я.
   Подросток, уже развернувшийся ко мне спиной, обернулся. И тогда я ударил. Размахнулся и врезал рукоятью скимитара по собственной коленке. Мальчишка уставился на меня, будто на дурочка, которого в базарный день показывают в балагане на потеху публике, а потом взвыл дурным голосом, схватился за колено. Уже своё и рухнул.
   Я вразвалочку подошел к подростку. У меня тоже болела нога, поэтому двигаться приходилось аккуратно, маскирую беспомощность - вальготной уверенностью. Дать сейчас слабину, значило бы потерять помощника, который мне сейчас крайне необходим. А заодно и последнюю нить, тянущуюся к чужакам. Хочу я того или нет, но если мальчишка не подчинится...
   Я просто не имел права оставлять за спиной такого свидетеля.
   - Никуда ты не пойдёшь, понял? Или тебе надо закрепить? - спросил я. - Ну, тогда смотри.
   Я по локоть закатал рукав, приложил лезвие и провёл. На коже тотчас набухла красная полоса. Мальчишка ойкнул и во все глаза уставился на собственное предплечье. Там проступила такая же черта, как и у меня.
   К его чести, паренёк довольно быстро пришёл в себя.
   - Не подходи! - срываясь на писк, прокричал мальчик. - Или... или я разобью себе голову!
   В который раз я отметил, что подросток попался мне сообразительный. Ситуацию схватывает на лету, моментально оценивает и пытается выжать из неё всё.
   - Ничего ты не сделаешь, - проговорил я. - Но урок придётся повторить.
   Мальчишка попытался отползти, но я крепко схватил его за руку. Нарочитым движением показал, что собираюсь использовать скимитар. У подростка брызнули слёзы.
   - Дяденька, пожалуйста, - пискнул он. - Я никому не скажу. Пожалуйста!
   - Конечно, никому не скажешь. Уж я об этом позабочусь, - подросток задергался, точно пойманная в сеть пичуга, пытаясь стряхнуть мою руку. Мне пришлось прикрикнуть. - Не трепыхайся, хуже будет.
   Подросток как-то сразу весь обмяк. Видать, до него, наконец, дошло.
   Почему-то было противно, будто на меня вылили ночной горшок. Но у меня не было выбора. Пока материал податлив, следовало закрепить преимущество. На этот раз я приложил лезвие к его руке и надавил. Впрочем, не очень сильно. На порезе появилось несколько красных бусинок.
   - А теперь смотри, - я сунул ему под нос своё предплечье. - Что ты видишь?
   Подросток промычал что-то неразборчивое.
   - Я сказал, что ты видишь?
   - Ни... ничего, - пискнул мальчишка, глупыми глазами продолжая смотреть на руку. Наверное, я всё-таки слишком сильно на него надавил.
   - Вот именно, - уже более спокойно проговорил я. - Понял?
   Подросток отчаянно закивал.
   - Хм... придётся закрепить, - при моих словах мальчишка сжался, словно напуганный тутовый паучок, подобрав лапки.
   Я подбросил на ладони скимитар, но вместо того, чтобы стремительно метнуть его в паренька, бросил на землю.
   - Нападай!
   Мальчишка уставился на оружие во все глаза, но попыток подобрать не делал. Что ж возможности трезво мыслить он не утратил. Наверное, я был к нему несправедлив и он действительно всё понял. Тем ни менее я не собирался отступать.
   - Нападай, сказал! - прикрикнул я. Если у малыша и были какие-то сомнения, то после моих слов они рассеялись. По глазам было видно, что он готов принять смерть лишь бы уничтожить меня.
   Нашёлся симарглов мученик!
   Мальчишка змеёнышем скользнул по земле, схватил кинжал и приготовился метнуть. Сближаться со мной он не собирался.
   Однако у него ничего не вышло. В том момент, когда стальное жало должно было покинуть руку и отправиться в смертельный полёт, пальцы свело жестокой судорогой. Кинжал упал подростку под ноги.
   - Поднял! - сказал я и подошёл к малышу вплотную, распахнул балахон, подставляя грудь. - Бей!
   Подросток дрожащими руками взял кинжал, миг промедлив, замахнулся... и тут же рухнул на землю. Всё тело скрутило спазмом. Но стоило мальчишке выпустить клинок, как боль прошла.
   Дышал мальчик тяжело. С каждым выдохом из легких выходило облачко. Только не горячее, а морозное.
   - Это Холод, - уже спокойно проговорил я. - Ты всё понял?.. Хорошо. Теперь подойди.
   Парнишка уже сообразил, что сейчас убивать его никто не собирается, и немного осмелел. Дети вообще отходят очень быстро, а этот восстанавливал бодрость духа чуть ли не на глазах.
   Когда я брезгливо снял с подростка облеванную куртку, он испуганно дёрнулся. Должно быть, вообразил себе не весть что.
   Найдя относительно чистый участок исподнего, я оторвал от него изрядный лоскут и перевязал себе шею.
   - Пошли, - сказал я, направляясь к выходу из переулка.
   Подросток остался стаять на месте. И вид у него был малость растерянный.
   - Не думаешь же ты, что я буду тебя перевязывать? - проговорил я. В ответ малыш что-то буркнул себе под нос. - Что ты сказал?
   - Не думаю! - с вызовом выпалил мальчишка. А когда я отвернулся, совсем тихо, как бы про себя, добавил: - Мог бы и у себя оторвать.
   Определённо, дети отходят быстрее.
   Теперь как можно быстрее следовало решить квартирный вопрос. В таверну возвращаться нельзя, за ней следят. По крайней мере, я бы точно следил.
   В доходные дома соваться бесполезно тоже. Во-первых, они все переполнены застрявшими в столице людьми. Во-вторых, у меня почти не осталось денег, а цены там дай Мас. Особенно в свете последних событий. И, в-третьих, гостиница - это последнее место, куда мне следовало идти. Они наверняка все под наблюдением. Если хочешь найти человека... ну или митрира, который притворяется простоволосым, и которому некуда податься - просто обойди все доходные дома. Это прописная истина.
   Нет, в гостиницу идти мне совершенно не хотелось.
   - Эй, как тебя? Гурий, да?- спросил я. - У тебя деньги есть?
   Подросток бросил угрюмый взгляд, но врать не решился.
   - Ну, - мальчишка сказал это сквозь зубы, но с каким-то злорадством, что ли.
   - Давай сюда, - не сдержался я. Требование получилось излишне суровым. Впрочем, расшаркиваться или тем паче извиняться я перед ним не собирался.
   Подросток некоторое время копался, проверяя один карман за другим. Моё предложение ему явно не понравилось. Наконец, одинокая серебряная монетка, очень похожая на ту, которой я расплатился, перекочевала из его рук в мои.
   Получается, паршивец не отдал её хозяину?
   - Ты ведь не подавальщик, верно? - Гурий неохотно кивнул. - Как ты оказался в таверне?
   - Эти привели, которых ты... Которого я... - мальчик помрачнел.
   В такие моменты трудно подобрать правильные слова. Иногда разумнее смолчать. Ибо холодное безразличие будет в сотню раз лучше фальшивого сострадания. Хотя бы потому, что оно - честнее.
   Малыш должен пережить это один. А если он не в состоянии с этим справиться, то он мне не нужен. Все, что я мог сейчас сделать - оттянуть этот миг. Попытаться отвлечь его разговором.
   - В таверне западня, да? - вопрос был лишний. Спросил я скорее для очистки совести. Как бы мне не хотелось туда вернуться, это было бы верхом глупости. Ничем не помогу, а себя подставлю.
   Нет, возвращаться туда мне нельзя.
   Подросток что-то промычал в ответ, что можно было расценить как подтверждение. Так он долго не протянет. Его срочно надо было как-то растормошить.
   - Ты ведь тоже там был! Тоже слышал слова этой... этой, - запнулся я, как бы не найдя подходящего слова, и тем самым позволяя малышу подсказать.
   - Твари?
   - Да, твари. Ты понимаешь, чем это грозит людям? - я хотел немного поиграть с голосом, чтобы придать словам большую значимость, но у меня ничего не вышло. Силы ещё не восстановились, и мне некоторое время придётся обходиться без Голоса.
   - Смертью? - с убийственной наивностью предположил подросток.
   - Неправильно. Это грозит полной смертью, понимаешь? И чтобы их остановить, мне нужна твоя помощь. Мне никто не поверит. Я очень хотел бы тебя отпустить, но не могу. Ты единственный мой свидетель, - ложь далась на удивление легко. Я думал, Холод скрутит меня всего так, что будет не вздохнуть. И внутренне приготовился. Но ничего не произошло. Это было так удивительно, что на некоторое время я даже растерялся.
   И, наверное, из-за этого прозевал появление отряда городской стражи.
   Мы уже отошли от места бойни на порядочное расстояние. Крови на нас, вроде бы, не было. Я перевязался сразу, а малыш, пока мы шли (за этим я проследил строго), оторвал от своей многострадальной рубахи ещё один кусок и обмотал вокруг шеи каким-то невообразимым образом.
   Я посильнее сжал руку паренька, предупреждая таким незатейливым способом, чтобы он не вздумал рыпаться.
   Напоследок, дабы удостовериться, что всё будет в порядке, я хотел перейти за грань. Но у меня ничего не вышло. Должно быть, я пока что не восстановил силы. Что ж, придётся подождать восход Голубого солнца.
   Одна беда - я забыл подобрать свой импровизированный парик. Конечно, это была мелочь. Но на мелочах обычно и прокалываются.
   И тут меня словно обожгло. Я же не убрал волосы! Тянул до последнего, впитывая крупицы силы. И забыл.
   Как глупо!
   Солдаты смотрели на меня. Они, несомненно, всё увидели и поняли.
   О, Мас, как мне всё это надоело. Я приготовился убивать... или умереть.
   Однако почему-то охранители порядка враждебности не показывали. Один даже оскалился, вроде как в дружелюбной улыбке.
   - Отец, ты тут ничего подозрительного не видел? - спросил меня старший отряда, разглядывая мою шею, не скрывая любопытства.
   От такого обращения я немного опешил, и не нашёл ничего лучшего, как отрицательно мотнуть головой.
   - Ладно, отец, бывай, - проговорил он, теряя интерес, и вместе с остальными направился дальше. На подростка они даже не взглянули. Слава, Мас, малыш не вздумал вякать. Но почему так прореагировал страж?
   Я скосил глаза и еле сдержал возглас. Это было невероятно. Просто невозможно!
   Вместо гривы роскошных волос на плечах у меня лежали свалявшиеся человеческие патлы.
   Абсолютно белые. Седые.
   В глазах подростка светилось откровенное злорадство. Он наслаждался моей растерянностью.
   - Давно это?.. - я встряхнул головой.
   - Не очень... как я очнулся, - соблаговолил дать мне ответ мальчишка.
   - Поэтому ты решил убежать, думал я потерял силу? - проговорил я. Подросток кивнул с серьезным видом.
   Пытаясь перебороть яд, я решил прикинуться обычным человеком. Тело отказалось слушаться, но была одна возможность, которой я и воспользовался. Стальное лезвие как его не гни, всегда остаётся прямым, принимая свою изначальную форму.
   Когда-то я был человеком.
   Чтобы тело это вспомнило, ему нужен был лишь небольшой толчок. Однако при всем моём желании - это было бы только имитацией. Должно быть, отрава наложилась на логос Смерти. А связующее заклятье каким-то образом всё это закрепило. Если бы сам не увидел, никогда бы в такое не поверил.
   Впрочем, связующая магия пока работала. Этого было достаточно.
   Моё новое состояние было несколько... необычно, и немного пугающе. И ещё оно меняло весь расклад.
   Между тем подросток принял решение и собирался его высказать.
   - Дяденька?..
   - Зови меня... э-э, Аруной, - перебил я его.
   - Я помогу вам, - продолжил подросток. - Если вы меня обещаете освободить.
   Тон подростка говорил о том, что малыш не поверит ни одному моему слову, ни единой клятве, какую я могу произнести. Мне было на это плевать. Он согласился мне помочь, а в причинах этого я разберусь как-нибудь позже.
   - Идёт. Хозяин таверны в курсе кто я?
   - Нет... Не знаю.
   - Так нет или не знаешь?
   - Он мне не докладывал, - проговорил подросток.
   - Ладно, как ты туда попал?
   - Старик привёл, весь такой скрюченный. Сказал хозяину, чтобы этим оборотом я подавальщиком поработал. Ещё мешочек ему передал.
   - Что за мешочек? - решил я уточнить.
   - Деньги, - сказал подросток. В его голосе проступила брезгливость с примесью отчаянья. Он даже не пытался этого скрыть.
   Так вот в чем дело. Я задал свой следующий вопрос, уже зная ответ.
   - Ты раб, да?
   Вместо слов парнишка просто кивнул. Тому, кто родился свободным, сказать такое трудно. Гордому - труднее вдвойне.
   Сильный же всегда произнесёт такое вслух. Ибо он сильный. Признать реальность - не всегда значит смириться. Сильный признает, дабы бороться.
   Когда я почти перестал надеяться, малыш ответил:
   - Да, я раб! - и отчаянья в этих словах уже не было.
   Что ж, будем считать это твоим первым уроком.
  

***

  
   Проклятый митрир!
   Из-за него он чуть не расстался с жизнью. Ведь он уже приготовился умереть, когда тот крикнул "бей!" Его ненависть была так велика, так перехлёстывала его изнутри, что он готов был пожертвовать собой лишь бы добраться до этой наглой рожи.
   Понимание пришло только сейчас, тогда он даже не думал, чем рискует. Его была крупная дрожь, а спина покрылась испариной.
   Он попал. Как же он попал! Как мышь в яйцерезку, лучше не скажешь.
   Почему в яйцерезку? Потому, что так надо ещё умудриться. Хотелось схватиться за голову и забиться в какой-нибудь угол. Обязательно тёмный-тёмный. И остаться там навсегда, чтобы не нашёл ни один гад.
   Когда же всё это началось? Наверное, в тот самый оборот, когда мамкин подписала ту глупую бумагу. О чём она только думала! Это надо же так попасть в долговое.
   Нет, резко оборвал он себя. Она тут не при чём. Что от неё можно было ожидать, она же женщина. Хоть и мамкин.
   Всё началось с этого проклятого митрира. С того мгновения, когда он открыл Переход. С того оборота, когда не стало отца.
   Как же он ненавидел!
   А мамкин вечно подкладывала дров в этот костёр. Постоянно напоминала, кем бы он мог стать и кто он сейчас. Отца же она чуть ли не боготворила. В маленьком домике, куда они перебрались, мамкин соорудила что-то вроде уголка памяти. На самом деле это был настоящий алтарь. На который неизменно ставили часть еды; с которым прощались отправляясь спать; пред которым просили снисхождения за каждый проступок.
   А ещё мамкин по любому поводу сравнивала. Слабого, глупого, никудышного его с сильным, умным, правильным отцом.
   И однажды он всё понял. Это было так откровенно и так пугающе, что он не мог успокоиться весь оборот. Это навсегда врезалось в его память.
   Он задал себе вопрос, почему отец, такой сильный и умный, позволил себя убить? И сам на этот вопрос ответил. Он понял, что Великий Человек, по иному отца в семье и не называли (а он его даже не помнил) не был сильным. Он понял, почему соседские мальчишки заливались хохотом, когда он с гордостью говорил кто его отец. Он словно увидел себя со стороны. Это оказалось больно, так что хотелось выть. И он выл.
   Но легче не становилось.
   И тогда он поклялся стать самым сильным во тьме. А для этого надо было убить митрира.
   Однако жизнь разрушила все его мечты.
   Он вспомнил того важного господина. От него так и несло властью. Какая-нибудь верхушка в Иерархии. Возможно, даже действительный имперский советник.
   Пугал и прикидывался добрым он как истинный митрир. А то и лучше. Во всяком случае, в качестве вознаграждения вместе со свободой обещал богатство.
   Слова советника до сих пор стояли у него в ушах. Проникновенные, будто он подпускает тебя к священной тайне, которую поймёт далеко не каждый. Но тебе можно. Верхушка говорила, что он будешь жить как принц крови. Разумеется, не наследный, а младший, тут же поправляла она себя, будто испугавшись такой щедрости. Будто действительно собиралась выполнить обещанное.
   Сейчас он чувствовал себя куском железа, который положили на наковальню и над которым занесли молот. Не вернуться - значит окончательно обречь себя на рабство. Или ещё чего похуже. Верхушка недвусмысленно дал понять, что в случае чего не задумываясь обратит в инов мамкин и Яни.
   Сердце мгновенно наполнилось нежностью. Как всегда, когда он думал о сестре. И как всегда его мысли плавно перетекли в мечты, но он тут же себя одернул. Оглянулся по сторонам, словно вор, пойманный за руку.
   Это было так запретно, так необычно, что одна только мысль заставляла его трепетать. Чувствовать себя отчаянно храбрым. Сильным.
   Если бы не митрир, он вернулся бы назад немедля. Невзирая даже на рабство. Он не мог оставить её одну. Просто не мог.
   Цели теперешнего его хозяина также оставались для него тайной. Он ни на миг не поверил тому, что тот хочет спасти мир. Как бы ему самому хвост не прищемили. Вон как стражей испугался!
   Когда появились охранители порядка, он хотел выдать гада. Но потом передумал. Митрир мог бы просто прикинуться обычным стариком. И это было бы ещё не самое плохое. Но если бы его попытались задержать, митрир дал бы отпор.
   Он очень ясно представил, как выдаёт гада. Как митрир выхватывает нож. Как стража берёт того в кольцо, выматывает, а когда у него уже не остаётся сил - охранители пронзают тело с боков, всаживая мечи в печень и почки.
   В тот миг он почувствовал, что сталь кромсает не митрира, что это его тело падает на мостовую, фонтанируя кровью. Тогда он понял, что выдать митрира - это была бы самая большая глупость в его жизни. Он сдержался. Он решил.
   Он согласился помогать митриру. Но он сбежит при первой возможности, когда отделяется от заклинания. Или... Или это митрир поможет ему, он сделает его сильным. И тогда в один прекрасный оборот...
  

8

  
   - Хозяин? - проговорил то ли Полидевк, то ли Кастор, тупо пялясь внутрь комнаты. - Дверь была закрыта, а на стук никто не отчал.
   Нокс перевёл недовольный взгляд на старика. Тот только в притворном сожалении пожал плечами. Мол, сами просили прикрыть. А с последствиями разбирайтесь уж как-нибудь без меня.
   Чувствуя недовольство Хозяина, телохранитель принял последнюю попытку хоть как-то оправдаться:
   - Я говорил, но мессир настоял, - кивнул он на стоящего рядом мужчину.
   Аут в имперских цветах и с гербом Экселенца на груди. Нокс сразу его узнал. Куриал Суй Амонс. Глава имперских курьеров.
   Самолюбивая наглая скотина.
   В каком бы теле это человек не находился, его с головой выдавало выражение глаз. Карих, серых, голубых - без разницы.
   - Честь имею, - церемониальной фразой приветствовал его советник, склонив голову ровно так, как это предусмотрено Иерархией. Ни ногтя ниже, но и не выше. - Куриал Нокс Скелио, действительный имперский советник.
   Амонс улыбнулся. Только при внешнем лоске чувствовалась в улыбке какая-то гнильца. Именно так, наверное, должны улыбаться друг другу давние и непримиримые враги.
   - Имею честь. Куриал Суй Амонс, глава имперских курьеров, - ответил он, склоняя голову и признавая первенство своего собеседника.
   Неукоснительно соблюдая этикет.
   Интересно, кто-нибудь понял, что только что произошло? Телохранитель продолжавший жаться в дверном проёме, вряд ли. В отличие он Морса, осторожно продвигающегося к выходу и всеми силами старающегося не привлекать внимание.
   И от этого на сердце советника стало ещё слаще.
   Без свидетелей унизить нельзя.
   Тебе в лицо могут плюнуть непотребные слова или просто плюнуть. Тебя могут отхлестать по щекам. Могут высечь. Отыметь самым противоестественным способом. Но позором это не будет, пока не будет хотя бы одного свидетеля.
   Унижение, конечно, было ничтожным. И в привычном расположении духа советник никогда бы не опустился до такого. Но он был зол. Поэтому позволил быть себе мелочным. Хотя с другой стороны мелочей-то как раз и не существует. Что такое даже самое великое деяние как ни упорядоченная цепочка мелочей.
   Впрочем, своим поступком Нокс показал, что право находится на его стороне. Хотя в отношении имперского курьера это было более чем спорно. С фактической стороны.
   Амонс, конечно, мог бы проигнорировать опознание и его никто бы за это не упрекнул. Но для такого педанта и имперадворца каким являлся глава имперских курьеров это было немыслимо.
   - Присаживайтесь, куриал, - проговорил Нокс, улыбнувшись в свою очередь. А когда тот устроился в гостевом кресле, проговорил: - Будьте любезны, подайте курильницу вон с той полки.
   Амонсу ничего не оставалось, как, скрипя зубами, подняться и принести требуемое. Заодно он прихватил и мерную свечу, а то с советника стало бы отправить главу курьеров и во второй раз, за огнём.
   - Фу, советник, - проговорил куриал с непринужденной улыбкой. - Вы всё также грубы и топорны. Когда же у вас, наконец, появятся светские манеры?
   - Мы, по крайней мере, не ломает двери, когда входим, - ответил Нокс, демонстративно закинув ногу на ногу.
   Амонс развёл руки показным жестом открытости. А потом непринужденно принял позу, словно в зеркале отражающую позу собеседника. Получилось у него это так естественно, будто за этим не скрывается никакого смысла, а просто человек занял удобное положение.
   - Я прослежу, чтобы вам возместили убыток, - проговорил глава курьеров, одной фразой перечеркнув всё превосходства советника в их противостоянии.
   Ноксу возразить на это было совершенно нечего.
   - Как вам будет угодно, куриал, - ответил он после небольшой заминки. И, посчитав, что в обмене "любезностями" больше нет необходимости, перешел к сути. - Так по какому делу вы явились?
   - По делу Империи, разумеется, - проговорил Амонс, выразительно приподнял бровь и бросил взгляд в сторону застывшего телохранителя. Тот молча развернулся и вышел. Не из-за желания курьера, он чётко уловил, что этого желает Хозяин.
   Куриал чуть заметно кивнул, явно одобрительно.
   Ноксу это понравилось.
   Почти.
   Советник всегда гордился своим умением подбирать людей. Им были чужды любопытство, обидчивость, амбиции. Вообще какие бы то ни было сильные чувства. Ибо это - зависимость. А значит слабина, которой можно воспользоваться.
   Немногие люди понимают, каким лесть может быть смертельным оружием. Ещё меньше - умеют с этим оружием обращаться. Именно поэтому советник искренне восхищался своими врагами.
   Впрочем, это ему не мешало так же искренне их ненавидеть.
   - Это он? - спросил Амонс, выразительно посмотрев на стальную дверь в дальней части комнаты.
   - Он, - ответил советник. - Куриал, вы собираетесь выставлять своего симаргла на ежецикловых Играх?
   - Разумеется... нет. Пока участвует ваш зверь. Мардук, кажется?.. Ловить там совершенно нечего, - проговорил Амонс, указав кончиком туфли на симаргла. - Он действительно так удобен, как рассказывают?
   - Вам не приходилось им пользоваться? - спросил Нокс. - Полноте, мне говорили у вас превосходный зверь. Настоящее чудовище.
   - Увы, - протянул его собеседник так, что было совершенно непонятно, к первому или второму относится ответ.
   - Уверяю вас, куриал. Вам нагло соврали - он бесподобен.
   - Что ж, видимо вам следует позавидовать, - перешёл на деловой тон Суй Амонс. - Через две свечи вам надлежит явиться во дворец. Его Величество Экселенц созывает малый коронный совет.
   - Почему так неожиданно? - под официозом Нокс попытался скрыть свою растерянность. Но, видимо, это у него не получилось.
   - Экселенц будет говорить, - сказал, как отрезал глава имперских курьеров, будто это всё объясняло. - И вот что ещё, не забудьте захватить вещь, которую вы изъяли у митрира.
   - Надо понимать, я больше не занимаюсь этим... делом? - как можно суше проговорил советник.
   - Именно, куриал. Именно, - уже не пытаясь скрыть злорадства, проговорил Амонс. - Бумаги сдадите в канцелярию.
   - Да будет воля Экселенца, - проговорил Нокс, показывая, что разговор окончен, и дальнейшее присутствия главы курьеров крайне нежелательно.
   Суй Амонс пожал плечами и прикрыл глаза. Через удар сердца веки поднялись, но вместо нахальства в зрачках плескалась обычная муть пришедшего в себя аута.
   - Пошел вон, - тихим и от этого только более неприятным голосом проговорил советник. Ему требовалось побыть одному.
   Аут-раб, не выказав ни удивления, ни страха, направился в свою каморку. Должно быть, он уже привык к такой реакции после ухода своего хозяина, а, возможно, эти чувства были ему уже недоступны.
   Всё время разговора Нокс крутил в руках курильницу. Она так и осталась незажженной. Он раздражении отставил её в сторону.
   Дело оборачивалось скверно. И не только из-за того, что его отстранили от митриров. А из-за того, как это сделали.
   Как у чиновника Торговой Палаты у него дома находился курьерский аут. Когда ему поручили новое дело, то естественно, выдали нового раба для связи с самим Экселенцем. Но сообщения продолжали передавать через прежнего. Нокс всё никак не мог понять, для чего это сделали. А теперь это, кажется, прояснилось.
   При дворе не могли не знать, что Нокс враждует с главой курьеров. Значит, посылая этого аута, Экселенц давал понять, что советнику не доверяли изначально. Другого объяснения он просто не находил.
   Однако на этом неприятности не заканчивались. Наверху определённо знали, что находится в схроне, и не допустили его до этой информации. Он не стал спрашивать, что в пенале, ибо не хотел получить вместо ответа презрительную улыбку. Как советник понял, схрон вообще не должен был попасть ему в руки.
   Картину же довершил этот излишне прыткий митрир. Варуна. Найди его теперь в клоаке чёрных кварталов! Шанс, конечно, был, что тот не успел далеко уйти, но особо советник на это не надеялся. Лучше переоценить, чем недооценить.
   И зачем так поспешно собирать малый коронный совет? Не иначе, как старый маразматик снова собрался переписать завещание.
   Нервы Нокса были на взводе. Перед встречей с Экселенцем ему просто необходимо успокоиться. Он попробовал было походить по комнате, отпустив мысли в свободное плаванье. Обычно ходьба помогала настроиться на нужный лад. Но только не в этот раз.
   К тому же почувствовав настроение хозяина, в углу заскулил симаргл.
   Зло цыкнув на него, советник уселся обратно.
   А на столе огонь по-прежнему убивал мерную свечу.
   Пламя трёпыхалось от малейшего дуновения, мерцало. На озарённый потолок ложились причудливые тени.
   Впрочем, огонь не убивал. Свеча сама жертвовала ему жизнь, и он её принимал. Как мужчина - ласку любимой, с которой вскоре ему предстоит расстаться навсегда. Как солдат после трапезы принимает полотенце из рук жены, чтобы вытереть пальцы и покинуть свой дом, и никогда не вернуться.
   Советнику почудилось, что где-то внутри пламени борются двое. Две еле различимые тени.
   Руки переплетены в жестоком захвате. Тела обнажены. Кожа блестит, но почему - непонятно. То ли облита маслом, то ли выступил пот. Рты широко открыты. Они жадно глотают воздух. Груди вздымаются в едином ритме. Тела пышут жаром. Это он топит воск, а не пламя.
   Губы шепчут слова.
   Не разобрать.
   Кажется, ещё немного и советник на самом деле услышит голоса. Тут он понимает, это не схватка - нечто иное. Это неожиданно.
   От удивления он не сразу замечает, что свеча, будто слезами капает на рукав платья. Он неуклюже пытается стряхнуть воск. От неумелого движения видение исчезает.
   Чудо пропало. Перед Ноксом снова стояла широкая, в три пальца, свеча с шестью мерными чертами. Начатая совсем недавно, ибо ещё ни одно деление не успело прогореть.
   Впрочем, своё дело она сделала.
   Советник прикинул, две свечи - это времени достаточно. Он поднялся и вышел, аккуратно притворив вывороченную дверь.
   А на столе всё также мерно горела свеча.
   Свеча горела.
  

***

  
   Астерий слушал Тьму.
   Тьма отвечала ему взаимностью.
   Он давно с ней сроднился. Когда пленника только заключили в тюрьму, он уже был не молод. Теперь Астерий должен был выглядеть древним стариком.
   Наверняка этого не знал никто. Ни его тюремщик, ни аут-раб, приданный ему в слуги, ни он сам. У Астерия не было зеркала, чтобы взглянуть на себя. Аут был слеп от рождения. Тюремщик же не знал, как выглядит пленник, ибо в камеру не проникал ни один луч солнца. Ни Голубого, ни Алого. А жечь свечи запрещалось под страхом смерти.
   До такой степени они его боялись.
   Но всей правды не знали даже его мучители. Астерию свет уже давно не был нужен. Он познал Тьму. Астерий иногда сравнивал себя с пауком, притаившимся в центре ловчей сети. Только при каждом сравнении его губы кривила горькая усмешка. Паук всегда поджидал жертву, а тут он сам был добычей. Тьма была добра с ним, она открыла ему свои объятья, но разрушить стены не могла.
   Тьма манила Астерия с самых первых оборотов. Пленнику нравилось к ней прикасаться. Она была прохладна и спокойна, а он горяч и зол. Они просто не могли не понравится друг другу.
   Астерий разгадал её тайну случайно. Он хотел её понять. Сначала он исследовал её на ощупь. Он обшарил каждый кусочек, и в каждом месте Тьма была длинна, гладка и холодна. Она спускалась сверху и уходила в толщу пола. Астерий пробовал её на вкус и запах. Тьма пахла металлом и горчила рот.
   Всё изменилась, когда Астерий решил её послушать. Пространство вокруг будто подернулось рябью, словно на водной глади пошли круги от брошенного камня. Только вместо камня был он сам.
   Впрочем, Тьма не спешила сразу раскрывать свои секреты. Говорить с ним она начала потом. Сперва он услышал лишь тихий шепот. Астерий не оставлял своих попыток, он слушал каждый оборот. И, наконец, понял.
   Тьма рассказала ему про комнату. Сразу же исчезла давящая чернота. Он больше не боялся случайно наткнуться на стену. Не выставлял руки в разные стороны в тщетной попытке ухватить пустоту. Над головой появился потолок, а ноги теперь знали наверняка, где находится пол.
   Следующее, о чём Тьма рассказала Астерию, были кровать, стол и табурет. Поначалу она скупо говорила о них. Кровать находится там-то, стол там-то, а стул чуть в стороне. Слушай внимательно, не наткнись на него.
   Со временем Тьма рассказала гораздо больше. Она рассказала Астерию, что у кровати отломана спинка. Отломана потому что, вместе с ней кровать не проходила в дверь. Ещё Тьма каждый раз подсказывала ему, где находится подушка, и всякий раз предупреждала, когда одеяло готово было упасть на пол.
   Она рассказала ему много всяких подробностей. Про стол и табурет. Про форму, про древесину, из которой они сделаны. Про инструмент в руках мастера их сколотившего и про самого мастера, нерадиво оставившего многочисленные занозы и зарубки. Про то, какой рукой он держал рубанок и с какого плеча рубил.
   Тьма рассказала Астерию про кувшин с водой, про кружку и ложку, которые вместе с едой каждый оборот приносил аут. Тьма говорила ему, когда кружка становилась полной и следует прекратить лить воду.
   Тьма рассказывала ему обо всем, что было вокруг. А потом Астерий попросил её рассказать о себе самой. И Тьма рассказала.
   Она рассказала ему, что сделана из твёрдой меди. Толщиной в руку взрослого мужчины. И проходит через все здание, от фундамента до обзорной площадки, где расходится несколькими лучами, являя собой полусферу.
   Тьма была прекрасна.
   С этого самого момента он её и познал. Теперь стоило Астерию только прислонить голову к прохладному металлу, как она рассказывала обо всем, что творится в доме. Он открылся ему, как открывается свиная туша под ножом опытного мясника, даруя свои самые сокровенные тайны.
   Астерий узнал, что сам он находится на самом нижнем ярусе. А над ним располагается настоящий подземный город, разделённый на пять горизонтов. Питомник. По сути, один большой рабский загон, в котором рождались, жили, совокуплялись, испражнялись и умирали сотни людей. Астерий знал про него абсолютно все, Тьма ему рассказала. Горизонты были разделены на четыре сектора, проход между которыми был закрыт. Каждому сектору соответствовала своя Линия. "Гнев Титана", "Цветущий Хранитель", "Восход второго солнца" и "Левиафан".
   На уровне чуть выше Астерия располагался инкубатор. Сразу после рождения, детей переводили на уровень выше, где они содержались, пока им не исполнится пять циклов. Далее они снова переводились, на этот раз на обучающий уровень.
   Сегодня Астерий тоже слушал Тьму. Тьма была беременна тревогой и готовилась вот-вот разродиться. Это чувствовали все. С утра, стряхнув с себя пелену сна, Астерий понял, что-то должно случиться. Нашарив тапочки и сделав утренние дела, он привычно потянулся к Тьме. Табурет стоял вплотную к медному штырю, Астерию оставалось лишь сесть. Прикоснувшись затылком к прохладному металлу, узник почувствовал, как у самых корней зашевелились волосы. Подвластные его воле, они словно струйки воды скользили по металлической поверхности, оплетая её со всех сторон. Прижимаясь к ней как можно плотнее, сливаясь в единое целое. Мелко вибрируя и заставляя вибрировать стержень по всей длине. И слушали, слушали, слушали...
   И в тот же миг Астерий стал богом. Он был везде. Перед его глазами словно открылась гигантская панорама. Он видел всё, что твориться в доме, видел всё до мельчайших подробностей. При желании он мог бы сосчитать количество песчинок на полу. Впрочем, в этом у него не было нужды. Когда-то давным-давно он уже делал это.
   Взгляд Астерия мельком скользнул по комнате. Но смотрел он отнюдь не глазами. Ему открывалось много больше, то что сокрыто от обычных глаз. Он смотрел в суть.
   На столе была нетронутая еда, принесённая аутом-слугой. Несколько варёных картошин, успевших заветреться, и кусок селёдки. Вот что увидел бы простой человек, если бы в комнате зажгли свечу. Астерий же видел, в какой почве эта картошка зрела. Сколько циклов она пролежала в закромах, дожидаясь своего часа. И сколько времени томили её в исходящей паром воде. Он видел мельчайшие частицы, из которых состоял клубень, которые не смог бы увидеть самый остроглазый человек в голубой полдень.
   Неожиданно в чулане завозился во сне аут. Слепец, приставленный к нему, дабы приносить еду, выносить ночной горшок, стирать одежду и оказывать "его милости" прочие услуги. Наверное, он тоже ощутил что-то тревожное.
   Убедившись, что аут спит, Астерий заскользил выше по стержню. В инкубаторной он не стал задерживаться. Тревога шла откуда-то из другого места. Но перед тем как уйти, Астерий заметил одну странность. В секторе "Левиафанов" появилась новенькая, ставшая ин-рабыней совсем недавно. Угловатые движения совершенно открыто говорили об этом. К тому же она была слишком старой. Циклов двадцать, не меньше. А значит, за оставленные её природой пять циклов смогла бы выносить не больше десяти младенцев. В теории, а на практике и того меньше. Обычно в инкубаторную приводили совсем молоденьких девушек.
   Возможно, сложись все иначе, Астерий бы пригляделся к ней получше. За этой ин-рабой чувствовалась какая-то тайна. Но судьба распорядилась иначе. Узник ясно почувствовал, как на поверхности вздрогнули створки подъёмника, словно не было над ним нерушимой базальтовой массы. Заскрипели просмолённые канаты на медных блоках, отматывая виток за витком, опуская неповоротливую телёжку в бездонный колодец нижнего уровня. И в тот же миг воздух пропитался дрожью. Ещё мгновение, дрожь передалась каменной толще. А спустя один удар сердца Тьма покинула Астерия. Он оказался в своей каморке, оглохший, ослепший и снова ничтожный. Волосы свалявшимися патлами опустились на плечи.
   Пошатываясь, словно пьяный, на подгибающихся коленях, с трясущимися руками он на ощупь добрался до стола. Нашарил кувшин и жадно к нему приник. Да так, что чуть не захлёбнулся. Половина воды оказалась на груди. Это его немного охладило.
   Случившиеся требовало осмысления. В том, что Тьма ему изменила, странного ничего не было. Это случалось всегда, когда работал подъёмник. Мастодонт из прошлой эпохи. С его помощью поднимались на поверхность базальтовые глыбы, освобождая новые горизонты для дальнейших работ. Сейчас подъёмник служил для спуска далеко не маленьких объёмом продовольствия в хранилища подземного города.
   Странность была в том, что склады заполнили всего лишь несколько тактов назад. Чтобы запустить подъёмник требовалось согнать к колесу не один десяток рабов, а это требовало времени. Просто так им не пользовались. Если нужно было спуститься в Питомник, использовали малый колодец.
   Или Спираль, если Торговый Советник хотел кого-нибудь напугать, унизить или сломать. Астерий много раз видел, как по ней спускались разбитные смельчаки, шутками и смехом показывающие свою браваду, или решительные угрюмые молчуны. Но почти все из них уже на половине пути начинали бледнеть, дрожать или задыхаться. С некоторыми иногда даже случались происшествия, после которых куда уместнее было бы краснеть.
   Наконец, подъёмник остановился. Астерий снова мог слушать Тьму. И от того, что она ему явила, у него зашевелились волосы. Уже без всякой магии.
   Из створок стройным рядом выходили Сыны Грома. Самым последним появился Нокс. У Астерия не осталось ни малейших сомнений, что за этим последует. Вскоре они были у дверей его камеры.
   Первым вошёл Советник. Следом за ним, согнувшись в три погибели, протиснулись двое Сынов Грома, занимая собой чуть ли не всю комнату. Астерий заметил, как Нокс нахмурился, окинул невидящем взглядом окружающую его черноту. Затем легонько дотронулся до своих телохранителей, отдавая им беззвучный приказ. Один сразу вышел, а второй сместился в угол и уставился точно в сторону Астерия. Не взирая на царящую вокруг тьму.
   Только после этого Советник проговорил, обращаясь к нему:
   - Рад, что ты ещё жив, старый друг.
   Астерий скривился. Хорошо, что Нокс не может его видеть.
   После стольких циклов, он всё ещё продолжал называть его другом. И ведь не врал, что самое удивительное. Астерий не чувствовал в его словах ни тени лицемерия.
   - Не могу сказать о тебе такого же, - проговорил он, вложив в слова толику доброжелательности. Так, чтобы в них слышалась ирония. И воспринимались они совершенно наоборот. Можно было бы попробовать Логос Власти, однако Астерий сомневался, и не без основательно, что после стольких лет Тьмы он сработает. До поры до времени спящего симаргла лучше не тревожить.
   Нокс завертел головой, пытаясь определить место положение говорившего. Астерий про себя отметил, что он, должно быть, не часто разговаривал в полной темноте. Людям надо видеть лицо собеседника. Иначе они становятся неуверенными.
   Тут Астерию пришла неожиданная мысль. Или... Нокс мог притвориться, дабы вселить в него чувство превосходства. Превосходство притупляет опасность.
   - Почему не... - проговорил пленник и кивнул в сторону каморки аута. Жест получился естественный. Как у людей, которые прекрасно видят друг друга.
   Нокс на это никак не прореагировал. Всё так же шарил глазами в непроглядной темноте, пытаясь за что-нибудь зацепить взгляд. Астерий немного успокоился. Продолжил предложение, будто кивка не было, а была многозначительная пауза.
   - ...Как обычно? Через аута?
   - Чтобы ты заставил выносить ночной горшок? Ну уж нет! - весело проговорил Советник. И тут же добавил, резко меняя тон на убийственно серьёзный, заставляя тем самым вслушиваться не в слова, а в интонации. - Мне опротивела эта оболочка. Я хотел сам с тобой встретиться... У тебя всё есть? Может тебе что-нибудь надо?
   Астерий пожал плечами. Нокс снова не купился на его жест.
   - Ты знаешь, что мне надо, - сказал он то, что Советник он него ждал. Это было их своеобразным ритуалом.
   - Это невозможно, - не скрывая сожаления, проговорил Нокс. Причем сожаление было настоящим, человек не играл.
   - И не только из-за меня. После стольких циклов на свету ты сразу же ослепнешь, - закончил Советник.
   - Может, я уже слеп? - проговорил Астерий.
   Из Нокса действительно получился великий оратор. Где надо пошутит, когда надо сменит тон, заставляя прислушиваться к своим словам. При этом очень тонко чувствуя собеседника.
   Астерий даже где-то испытал чувство гордости. Его уроки не прошли даром.
   Буквально всё говорило, да что там говорило - кричало о том, что Советник пришёл его убить. Свидетельствовали об этом и Сыны Грома, и то, что Нокс предстал перед ним в оковах собственной плоти. И походка Советника, которой он подходил к камере. Вкрадчивая, будто человек ещё не принял окончательного решения, и раздумывает, не вернуться ли ему назад, пока не поздно. Однако, интересуясь нуждами Астерия, он не кривил душой. Вот такой парадокс, свойственный, пожалуй, одним лишь безумцам.
   Кого-нибудь менее подготовленного это, несомненно, обмануло бы. Но только не Астерия. Наверно, Нокс что-то почувствовал. Поэтому сделал попытку добить своего противника.
   - Помнишь, о чём мы мечтали? Ещё ничего не потеряно. Мы можем ещё всё изменить, - с жаром проговорил Нокс. И сделал паузу, уступая слово Астерию. Дабы тот возразил. У Советника на языке уже вертелись сотни контраргументов, почему это не так.
   Истина рождается в споре, а спор в диалоге.
   Астерий молчал.
   - Мир, где всё счастливы и равны. Где даже у последнего бедняка будет хотя бы три ин-раба, - не выдержав, продолжил Нокс. - Это ведь твои слова. Неужели ты всё забыл?
   - Я ничего не забыл... старый друг, - проговорил Астерий. - Но я помогу тебе... ради старой дружбы. Ты ведь за этим пришёл ко мне?
   - Ты прав. Впрочем, как всегда. Я хотел показать тебе вот это, - к Ноксу, как по команде подошёл телохранитель, хотя Советник ничего ему не говорил, а знаков попросту не было бы видно в темноте. Сын Грома протянул свёрток. Нокс аккуратно развернул тряпицу и в тот же миг... Астерию показалось, что у него выжгли глаза, будто в комнате взошло Голубое солнце. Он инстинктивно поднял руку, закрывая лицо, но это не помогло.
   Нет, светлее в его узилище не стало, там по-прежнему царила Тьма. Просто предмет был пропитан Силой, она колыхалась в нём, словно океан, силясь выйти за пределы берегов. Эту силу можно было черпать горстями, от этого она не умёньшиться не на йоту.
   Океан нельзя вычерпать ладонями.
   Только этой Силой, как и океаном нельзя напиться. Она горчила.
   Дольше терпеть Астерий не мог. Не видя иного выхода, он разорвал связь с Тьмой. Волосы, послушные его воле, тёмным водопадом обрушились на плечи. Бывший митриарх вновь почувствовал себя ничтожной тварью. Глупым щенком, у которого ещё не раскрылась глазная щель.
   Чуть помедлив, Нокс передал пенал Астерию, едва не наткнувшись в темноте на стол. Астерий помог Советнику, проговорив:
   - Я здесь, - предмет оказался неожиданно увесист для своего размера. Подержав несколько мгновений предмет в руках, он поспешно отложил его в сторону. - Откуда у тебя это?
   - Это нашли у Сурьи. Ты знаешь, что эта такое? - проговорил Нокс, забирая пенал и возвращаясь на место.
   - Возможно... Ты всё рассказал или я должен узнать ещё о чем-то?
   - Хм... Мы думаем, что это схрон, - проговорил Нокс. - Когда мы пытались его открыть, то... В общем, у нас ничего не вышло. А на поверхности проступили письмена на неизвестном языке.
   - Если это нашли у Сурьи, он ведь был архивариусом, то это, скорее всего, несессер.
   - Что это такое?
   - Хранилище для особо ценных манускриптов. Над ним не властно время. Если туда положить документ, то и через тысячу циклов он останется таким же, как в первый оборот.
   - Ты знаешь, как его открыть?
   - Нужно знать Логос Ключа, - сказал Астерий. Но это, очевидно, Советнику ни о чём не говорило.
   - Ты его знаешь?
   - Его знает только хозяин несессера, - проговорил Астерий. О том, что, судя по всему, Сурья им вовсе не является, он благоразумно умолчал. Им мог быть только один... Вернее одна...
   - Ты знаешь, что там может быть внутри?
   - Мас его знает, - сказал Астерий, мысленно смеясь над своим случайным каламбуром. - Вполне возможно, именно из-за этого восстали митриры.
   Послышался какой-то шорох, будто кто-то поднялся со стула.
   - Ну что ж, спасибо, старый друг, - спокойно проговорил Нокс. А Астерий понял, что разговор на этом закончен. И не только разговор.
   - Помнишь, ты спрашивал меня про Варуну и Сурью? Что они за митриры, - поспешно проговорил узник. Он сказал это не из-за желания выгадать себе несколько лишних, но таких дорогих мгновений. И слабость в голосе появилась не из-за этого.
   Нокс должен был поверить, что он говорит правду. Только тогда в его разум можно уронить семя сомнения. Это была его месть.
   - В этом уже нет необходимости.
   - Это касается тебя... Скажи, почему из всех митриров спаслись дурак, который не видел дальше своей библиотеки, и недоучка... Ты не знал?
   Неожиданно тишину, в какой то момент сделавшуюся мёртвой, разорвал шелест. С каким обычно сталь выходит из ножен.
  
   Часть вторая. ЖИВУЩИЙ ЕДИНОЖДЫ
  

9

  
   Наконец смрад чёрных кварталов остался позади.
   С каждым шагом дома становились богаче, в Хранителях перестали попадаться прорехи, а сами ауры стали выше и искрились самыми разнообразными цветами. Как-то совсем незаметно мы вышли на набережную.
   Порт остался в стороне. Дома с одной стороны заканчивались, поэтому Хранители перекинули на специальные столбы, идущие у самой кромки воды.
   Море выглядело величественно. То тут, то там, разрывая белоснежную плёнку, из водной толщи выныривали такие же белые продолговатые тела. В одно мгновение расправляли крылья и стрелами уносились ввысь.
   Народу прибавилось. Навстречу всё чаше попадались не какие-то тёмные личности, ныряющие в подворотни при нашем появлении, а самые настоящие бюргеры. Чинно прогуливающиеся по мостовой со свои семейством. Туда сюда, словно мыши шныряли суетливые приказчики, спеша поскорее открыть лавки. Видать, в строгости держать хозяева, не загуляешь.
   Сурова столица с маленьким людьми.
   Заливаясь хохотом, мимо пробежала стайка гимназисток в одинаковых передниках. Разумеется под присмотром матроны и двух угрюмых охранников. Гимназистки были ладные, уже вступившие в пору, когда мальчики перестают быть лишь предметом обидных насмешек.
   Охранники, понятно, были аутами, кто ж такое дело свободному доверит.
   - Рот закрой, рыбочайку поймаешь, - проговорил я, отвешивая малышу лёгкий подзатыльник.
   - А? - непонимающе уставился он на меня.
   - Перестань пялиться по сторонам.
   Подросток покосился на меня подозрительно, но дерзить не посмел. Гордый, своенравный, себе на уме, а дрессировке всё равно подъедаётся.
   Неожиданно, с противоположной стороны мостовой к нам подошёл бюргер.
   - Добрый оборот, уважаемый, - проговорил он, лениво касаясь пальцами края шляпы.
   - Добрый, - ответил я в тон.
   - Извините, у вас не найдётся? - бюргер показал на пустую трубку, при этом виновато улыбаясь. - Дома забыл.
   - Не употребляю, - вернул я улыбку.
   - А мне почему-то подумалось... - он оборвал себя на полуслове. - Извините.
   Дождавшись, когда бюргер скроется, подросток спросил:
   - Как ты... э-э, вы это делаете?
   - Что? - изобразил я саму невинность.
   - Ну, - замялся подросток, покосившись на мою одежду. Ненужный балахон я выкинул в первую же канаву и теперь щеголял в простеньком камзоле. - Одежонка на вас не очень, а прохожие раскланиваются. Мамзели улыбаются и всё такое... Никогда не слышал, чтоб бюргер трубочного зелья на улице просил.
   - Скоро ты ещё и не такое услышишь. Где табачный лист растят, знаешь?
   - Ну, в Новополисе вроде.
   - Вот то-то, что вроде. Скоро зелья просить самому Экселенцу не зазорно будет.
   - Всё равно, как? - подросток не оставил надежды добиться ответа.
   - Ладно, слушай, - как бы уступил я его напору. Если бы я решил вдалбливать знание в него голову, как гвозди в подкову, малыш бы всяко взбрыкнулся. А тут, гляди-ка, собственной персоной изъявил желание. - Сейчас сколько времени?
   - Ну, рано. Голубой недавно зашёл, - проговорил он, задрав голову. - Одна свеча. Ну, может, полторы.
   - А кого в это время можно встретить на улице?
   - Лавочника и его раба, - подросток моментально сделался хмурым.
   - Глупый, - ответ получился обидным, но не злобным. Ох, и намучаюсь я ещё с ним. - Для лавочника или бюргера я слишком просто одет. Они больше цепочки да бантики любят.
   - Ну, тогда не знаю.
   - Я думал, ты умнее.
   На этот раз подросток посмотрел совершенно другими глазами. Окинул цепким глазом фигуру в целом, задержался на волосах.
   - Солдат.
   - Да не простой, а с учеником. Офицер, стало быть, - назидательно проговорил я. - Как догадался?
   - Ну, они также волосы отращивают. Вроде, - замялся он. - Никогда не понимал. Только живность разводить.
   - Зато по шее не рубанут, - усмехнулся я.
   - Так тебя за солдата принимают, поэтому расшаркиваются? - скептически хмыкнул малыш.
   - Не только, - сказал я, склонившись и быстро глянув по сторонам. Подросток на мою уловку, кажется, не попался. - Я перед собой волну гоню. Представляю, что из тела такая аура выходит...
   - Как у Хранителей?
   Я митрир не злобный, но вот чего не переношу, так это когда перебивают. Получается, не тебя слушают, а собой красуются. Словно два давних друга, неожиданно встретившись, интересуются делами не для того, чтоб успехам другого порадоваться, а своими собственными похвастаться... Эх ты, а вот у меня!
   - Как у Хранителей, - проговорил я. Наверное, слишком зло, потому что больше меня малыш не перебивал. - А ещё представляю, как здороваюсь с каждым встречным, представляюсь, пожимаю руку.
   Подросток замолчал, уткнулся в землю, переваривая услышанное.
   - А аура действительно есть? Это у митриров умение такое?
   - Это самовнушение такое.
   Малыш недоверчиво хмыкнул, а потом выдал:
   - А ещё почти все солдаты трубочное зельё потребляют, - проговорил подросток, облизывая потрескавшиеся губы.
   - Пить хочешь? - спросил я нарочито будничным голосом, чтобы малыш ничего себе там не нафантазировал. Подросток сначала хотел отказаться. Из чувства гордости, надо полагать. Но окинув взглядом улицу и не найдя ни одного фонтанчика, мстительно кивнул.
   Я уверенно двинулся вперёд.
   Здание стояло немного в стороне и выделялось своей неопрятностью. Краска на фасаде местами облупилась, оконные стекла давненько не встречались с влажной тряпкой. Однако за Хранителем ухаживали очень прилежно, ни одного засохшего листика, всё аккуратно подстрижено.
   Самое оно.
   Молоточек на двери был отломан, остался только бронзовый блин ударника, отбитый до зеркальной ровности. В него удобно было стукну рукоятью кинжала или чем-нибудь подобным. У меня ничего подходящего не нашлось, всё оружие оставили рядом с трупами. Поэтому я бесцеремонно пнул дверь носком ботинка. Как бы хозяйка не оказалась совсем глухой.
   Через некоторое время внутри послышалось шарканье. Дверь открыла в меру опрятная, для своих тридцати циклов разумеется, старушка. Впрочем, взгляд у её оказался довольно колючим.
   - Здравствуйте, бабушка. Ни дадите напиться? - как можно мягче проговорил я, разводя руки в стороны. В универсальном жесте открытости и доверия.
   Из-за спины старухи выглянула чумазая девчушка, возрастом цикла три от силы. Залилась румянцем, спряталась обратно.
   - Проходите ж, чего встали, - прошамкала бабка.
   Я подтолкнул малыша и вошел следом. Обстановка в доме была богатой, но запущенной.
   Старуха поковыляла куда-то вглубь, девчонка вцепилась ей в юбки, то и дело оглядывалась. Интересно, у бабки есть помощник, который каждый оборот таскает воду из городского фонтана? Или в доме - скважина? Скорее, второе.
   И действительно, когда бабка вернулась с запотевшем кувшином, от водички у меня заломило зубы. Сделав пару глотков, я сунул кувшин малышу.
   - Хорошая у вас водичка.
   - Какая ж есть, милок. Какая ж есть.
   - Что ж вы посторонних пускаете? - поинтересовался я. - Не боитесь, что с озорничает кто?
   К моему удивлению, до этого настороженное лицо бабки неожиданно разгладилось.
   - Так вы ж не местные, стало быть? Так это ж дом капитана Традере. Все ж знают.
   - Понятно. Если что не так, он, стало быть, и из-под земли достанет?
   - Достанет, - бабка беззубо заулыбалась.
   - Не подскажите, лекарь тут где-нибудь поблизости есть?
   Старуха придирчиво окинула меня взглядом.
   - Есть, что ж ему не быть. Только вам поди ж, костоправ не подойдёт?
   - Да вот, - сказал я, глупа улыбаясь. - На бродячего симаргла нарвались.
   - Пройдёте два квартала, а потом свернёте ж на право. Ещё два дома пройдёте и выйдете ж на Морбосуву улицу. Там лекаря ищите ж.
   - Спасибо вам, бабушка, - сказал я, подталкивая малыша, быстро вышел на улицу. Пока подросток не испортил всё окончательно. Скисал он прямо на глазах.
   Видать, понял всё.
   Когда мы немного отошли, он остановился, как вкопанный.
   - Мы ведь туда не пить приходили?
   - Верно. И не лекаря спрашивать, - проговорил я. - Как догадался?
   - Та девочка... Я видел, как ты на неё посмотрел, - сказал подросток. Было понятно, что он врёт, или чего-то недоговаривает, но я не придал этому значения. Эх, немного настойчивости тогда и сколько неприятностей можно было бы миновать в будущем.
   - Нам надо где-то спрятаться, - проговорил я. - Жизнь старухи, это не такая большая плата. Всё равно она сама скоро того.
   Проклятье, надо побыстрее уходить отсюда и искать угол, в который можно забиться на время и передохнуть. А мы, как идиоты стоим посреди улицы, спорим.
   - Ты же ещё куда-нибудь постучишься!
   - А ты что предлагаешь? Постучатся во дворец Экселенца и попросить переночевать? - Подросток не нашелся, что сказать в ответ, но глаз не отвел, а только добела сжал губы.
   Неожиданно он проговорил:
   - Она же тоже всё поняла. Ну та старуха, сейчас позовёт стражу!
   И куда только делась всё его человеколюбие, спрашивается.
   - Никого она не позовёт.
   - Почему? - опешил подросток.
   - Ты бы на её месте позвал?
   - Да! - выпалил он без задержки. А потом, найдя на самом дне своей души что-то доселе неизвестное, растерялся. - Нет... Я не знаю...
   - Прежде чем судить о других, надо разобраться в себе.
   Слова отозвались горечью. Какая насмешка судьбы. Когда-то и мне говорили то же самое. Но тогда я с легкостью отмахнулся от этих слов. Слишком много во мне было ненависти и горя, чтобы лишний раз прикасаться к струнам, которые невыносимо тронуть и единожды.
   Я всегда знал, что рождён для чего-то большего. Сейчас мне очевидно, что так думает о себе каждый человек. Тешит себя надеждой, что вот-вот что-то должно произойти. Я никогда себя ничем не тешил, в рабском загоне нет места надежде.
   Я просто знал.
   - Ладно, хватит прохлаждаться, - одёрнул я малыша.
   А на самом деле - самого себя.
   Морбосова улица нисколько не соответствовала своему имени. Порядок и чистота на ней царили идеальные. Перед каждым домом была клумба, в Ауре не было ни единой прорехи, а мостовая блестела так, будто её целый оборот драили с мылом.
   Даже воздух здесь был свежей.
   Впрочем, удивляться тому, что обиталище лекарей назвали кентумейским синонимом слова "болезнь", не стоило.
   Без войны не бывает мира.
   Исцеление приходит лишь после болезни.
   Сказать правду, это место и улицей-то назвать было сложно. Возможно, когда-то она тут пролегала. Мостовая ещё хранила характерные следы оживлённого в прошлом движения. Непросто наездить колею по булыжникам, пусть и едва заметную. Теперь же дальней конец дороги перегораживала глухая стена.
   Имя Морбосова тупика этому месту подошло бы куда лучше.
   Домов, к моему удивлению, там оказалось намного больше, чем я предполагал. С целый десяток.
   Богатый всё-таки Блюсан город. Может позволить себе больше одного лекаря.
   Даже для бедноты.
   Вообще-то, к лекарю идти я не собирался. Упомянул про него, чтоб неловкость сгладить. Однако, взвесив все за и против - решился. Как говорится в известной притче, лучше перебдеть, чем ходить с мокрыми штанами. Мало ли какая зараза могла попасть в рану.
   К выбору лекаря надо было подойти со всем тщанием. Самый большой и шикарный дом я отбросил сразу. Даже если бы не увидел эмблему - руку, сжатую в кулак и обвитую тёрном. В Дом Слияний соваться я не собирался. Если есть выбор, с Орденом лучше не связываться.
   Ещё до Оборота Митриров говорили, что Селекцианцы собираются раскинуть по всей Империи сеть лечебниц, где минимальную помощь сможет получить любой нуждающейся. Рядом с основным зданием я как раз заметил совсем новый пристрой. Наверное, лекарь был там.
   Врачевали Селекцианцы, может быть, быстрее и лучше обычных лекарей, но их методы доверия никак не внушали. Даже если не знать их основной сферы интересов.
   Как раз в этот момент двери распахнулись, и на улице показался бюргер средней руки. Следом за ним вышла совсем юная девушка. Она заливисто смеялась, что-то щебетала мужчине на ушко. Одним словом, была счастлива.
   Внешне.
   А, скорее всего, и внутренне.
   У неё просто не было иного выбора. И это самое страшное.
   Бюргер удостоился от меня уважительного кивка, согласно Иерархии. А девушке я просто подмигнул. Она тут же зарделась и спряталась за спину своего хозяина. Как и должна поступать прилежная аутка.
   - Почем нынче Слияние, уважаемый, - поинтересовался я. - Недёшево?
   Бюргеру явно хотелось похвастаться. Похвалиться своим достатком. Это отчётливо было видно по тому, как он бросает вокруг себя гордый взгляд. Наверно, у него это первая аут-рабыня.
   - А когда оно было дешёво? Тысячу динариев, вот так то, уважаемый! Вот так то!
   - Но оно того стоит?
   - Вы ещё спрашиваете?! - проговорил мужчина, бросив за спину восторженный взгляд и взяв девицу за руку. - Да, симаргл меня побери! И даже больше!
   Раскланявшись, бюргер проследовал дальше.
   - Эта девушка... э-э, она рабыня? - вышел из забытья малыш.
   - Ты разве кольцо в ухе не видел?
   - Видел, но... она выглядит такой счастливой.
   - Ты с какой селены свалился? А как ей ещё выглядеть?
   - Но она же - рабыня!
   - А ты, значит, считаешь, что счастливых рабов не бывает?
   Малыш только угрюмо кивнул на мои слова.
   - Легчайший способ сделать аут-раба послушным - сделать его счастливым, - процитировал я по памяти один из пунктов Рабовладельческого Кодекса. - Ибо счастливый раб доволен своей участью. Он не сопротивляется, трудится с рвением и дольше живёт.
   Над счастливыми людьми легче властвовать.
   - Ты спросишь, как же сделать раба счастливым? - я ухмыльнулся как можно циничнее. Чтобы ни на йоту не выдать своей боли. - Всего лишь приказать.
   Ауты полностью внушаемы. Эта девушка, готов поспорить на что угодно, даже не знает, что она аут-рабыня.
   - Но вы же...
   - Открыто при ней говорили? - бесцеремонно перебил я малыша.
   Паренёк надулся. Его мучило любопытство, но он не хотел сознаваться в своей бедности. Если бы у него в семье могли позволить себе аут-раба - таких вопросов бы не возникло.
   - Она же аутка! Хозяин прикажет ей любить себя и не замечать разговоров про рабство. Вот и всё.
   - Так получается, кто-то может спокойно жить, иметь семью, трудится в какой-нибудь гильдии и не знать, что он раб, - тихо проговорил подросток.
   - Но не окружающие, - я потрепал мочку уха. - Поэтому-то наказания Рабского Права одни из самых суровых.
   Из всех домов мне приглянулось небольшое, в два этажа, строение. Деревянная вывеска над дверью гласила: "Врачевание вывихов, переломов, ножевых ранений".
   В отличие от прочих, здесь прямо говорилось, чем занимается лекарь. Без пространных обещаний здоровья и молодости. По таким вывескам понимающий человек всегда отличит настоящего шарлатана от обычного врачевателя.
   Я толкнул дверь и вошел внутрь. Над головой звякнул колокольчик.
   В комнате оказалось на удивление темно. Всё окна были плотно зашторены. А на комоде прямо рядом с дверью горела свеча, поэтому внутренности помещения рассмотреть не удалось.
   - Кто здесь? - раздался испуганный голосов. Из темноты стремительно выступила молодая женщина, возрастом от силы десяти циклов.
   Потрясающе красивой её назвать было нельзя, но таких женщин я ещё никогда не встречал. Она была блондинкой. До большого Перехода, я читал, таких людей было много. Но в условиях нашего мира, с каждым циклом их становилось все меньше и меньше.
   Эта женщина понравилась бы многим мужчинам. У лекаря явно хороший вкус.
   - Нам нужен... - проговорил я, и тут же осекся. Едва увидев её глаза. - Извините... На нас напал дикий симаргл, вы нам ни поможете?
   Приготовившаяся к очередной отповеди женщина, от удивления приоткрыла рот. Вся её суровость сразу же куда-то пропала.
   - Как вы догадались? - проговорила она.
   - У служанок таких ладоней не бывает, - не придумав ничего лучше, сказал я. - Так вы нам поможете?
   - Проходите сюда.
   Хозяйка дома наверняка была из тех женщин, которые считают свою внешность проклятьем. Как бы парадоксально это не звучало.
   Не глупа, а возможно даже умна, отметил я про себя. Выучится на лекаря в её циклы - это дорого стоит. Но от этого ума она и страдает. Считает, что окружающие в ней видят только внешность, не замечая сокрытого под яркой обёрткой человека.
   И очень остро на это реагирует.
   Это и является её слабостью. Комплементов внешности она не примет, только уму и лекарским навыкам. Она сама их считает своими главными достоинствами, поэтому фальши не заметит.
   Я мельком взглянул на малыша. Он быстро разобрался, кто перед нами, и изо всех сил старался казаться невозмутимым.
   Из тёмной прихожей мы попали в просторный кабинет на втором этаже. Самым достопримечательным там был потолок, состоящий из стеклянных вставок. Отсутствием света эта комната явно не страдала.
   Воздух здесь тоже разительно отличался. Он был каким-то колючим, что ли. Сухим, без запаха и вкуса. Одно слово - мёртвым. Наверное, эту комнату регулярно оставляли без ауры.
   В центре же стояла лежанка с высокой спинкой. Именно на неё женщина и указала.
   - Сначала мальчика, - я подтолкнул малыша вперёд.
   Девушка по-старушечьи поджала губы. Этот жест добавил её пару циклов.
   - Не доверяете женщине-лекарю?
   Всё оказалось запущено ещё больше, чем я даже предполагал. Не боясь показаться нарочитым, я решительным жестом размотал повязку и подставил шею её взгляду.
   Подросток безразлично передёрнул плечами, и сделал вид, что разговаривают про какого другого.
   - Рубашку тоже, - требовательно произнесла она.
   Я подчинился, откинулся на лежанку. Кожа сразу же покрылась мурашками.
   - Знаете, всегда представлял себе лекарей бородатыми старцами.
   - Вы не первый, - безразлично проговорила женщина.
   На самом деле в глубине она была жутко растеряна и, кажется, даже немного смущена, но всеми силами старалась остаться невозмутимой. Что, надо заметить, получалось у неё превосходно.
   - Извините, я не хотел вас задеть, - проговорил я, добавив в голос чуть-чуть обиды. Легкий штрих. Главное, без фальши. Вроде, к ней со всей душой, а она!
   Пусть почувствует за собой вину.
   - А знаете, - неожиданно сказала она изменившимся голосом. - Вы первый догадались.
   Вот это уже было лучше. Признательность и похвала уму. Причём, лесть даже не осознанная, а просто как бы признание факта. И от того ещё более ценная.
   - Не хочу хвастаться... Это действительно было не легко. Неожиданно как-то, - проговорил я. - Даже слово "лекарь" мужское, а тут - вы! Не знал, что в лекари берут женщин.
   - От того и мужское, что там только мужчины, - приговорила она с раздражением. Правда, не забывая при этом очень бережно осматривать рану.
   - Так значит вы...
   - Для меня сделали исключение, - быстро проговорила она.
   Разговор на эту тему завершён, понял я. Дальше настаивать мог бы только дурак. Хотя тема была любопытная, там наверняка скрывается какая-то тайна.
   - Мы так и не познакомились, - сказал я, чтобы как-то сгладить молчание. - Меня Аруной зовут, а вас?
   - Тиа, - чуть помедлив, проговорила женщина. - Зовите меня Тией.
   - А я тут для мебели стою, - недовольно буркнул малыш. - Комодом зовут.
   - Приятно познакомится, - серьёзно проговорила Тиа. И вдруг задорно подмигнула. - Давай, теперь твоя очередь... Комод.
   Подросток аж покраснел от возмущения.
   - Вы же ещё с ним не закончили, - мотнул башкой малыш в мою сторону.
   - Давай-давай! Кто тут лекарь, ты или я? - сказала Тиа. - А Аруна может и подождать.
   Я послушно встал, уступил место подростку.
   Тиа действительно работала мастерски. Обнаружив не просто похожи раны, а одинаковые до мелочей - просто удивлённо вскинула бровь. Как умный человек вопросов задавать не стала.
   Понимает, что правду ей всё равно никто не скажет.
   А врать мне не хотелось.
   И не из-за Холода. С Холодом как раз всё было просто. После Логоса Смерти я совершенно перестал его ощущать.
   Впрочем, я понимал, что, перестав быть митриром - лишусь и своих возможностей. Поэтому большой неожиданностью для меня это не стало.
   Неожиданно она посмотрела на меня, снова поджав губы и состарившись на несколько циклов. Меня буквально пронзило, а ведь она делает это вполне осознанно. Трудно воспринимать всерьёз слова женщины.
   А молодой и привлекательной - подавно.
   О Мас, чего же она натерпелась за годы своей учёбы, страшно даже помыслить.
   - Вы вовремя, - произнесла Тиа. - Рана у мальчика грязная, ещё немного и могло начаться заражение.
   - Тогда лечите, - сказал я. - Мы за этим как раз и пришли.
   Шутка получилась вымученной. У Тии не возникло даже намека на улыбку.
   - Об оплате не волнуйтесь, - истолковал я на свой лад её заминку.
   - Это само собой, - проговорила женщина, не допустив ни малейшего сомнения в моей платёжеспособности. Это было приятно. - Я могу взглянуть на ваш лекарский полис?.. Лестница Отважных, Гильдия Мечников, если не ошибаюсь?
   - Э-э... ошибаетесь, - протянул я.
   - Куриал? Нет, вряд ли... Союз Копейщиков? Арбалетный Цех? - с каждым новым названием её голос делался всё разочарованней.
   - Вообще-то я хотел сказать, что у меня нет с собой полиса, - попытался я оправдаться.
   - Но вы ведь военный, - как-то совсем уж жалобно проговорила Тиа.
   - В некотором роде, - проговорил я. - Мы с Экзамена, в столице случайно застряли. Ну, вы понимаете.
   - Только лекарского полиса у вас нет, - последнее слово женщина произнесла, словно имперский судья приговор государственному изменнику. - Без полиса плата будет в десять ауреусов.
   Это были огромные деньги. Я никак не рассчитывал на такую сумму. Да таких денег у меня с собой и не было.
   - Хм, - только и смог я выговорить.
   - Извините, это не моя цена, - проговорила Тиа извиняющимся голосом, сразу и не разберёшь, кто больше сожалеет, я или она. - Наша гильдия строго следит, чтоб мы не помогали больным без полиса. Меня могут лишить докторской грамоты, извините.
   Малыш понял меня без слов, шустро соскочил с лежанки и принялся одеваться.
   - Ничего, мы зайдём в другое место, - сказал я.
   - Вы не понимаете. Все лекари вам скажут то же самое, - проговорила Тиа. - Городские Цеха хотят, чтоб на улицах не осталось ни одного свободного мастера, поэтому платят нашей Гильдии, а мы выдаём полисы и лечим цеховых почти даром.
   - И Селекцианцы?
   - Нет... эти нет.
   - Пошли, - кивнул малышу.
   - Погодите, - проговорили Тиа нам в спину. - Вы ведь военный?
   Подросток передо мной замер, мне тоже пришлось остановиться.
   - Вы уже спрашивали.
   - Я бы хотела вас нанять.
   - За десять ауреусов? - спросил я насмешливо.
   - Да, - проговорила Тиа. - Я нанимаю вас, даю деньги. Потом вы возвращаете мне плату. Идёт?
   - Для чего я вам нужен?
   Тиа замялась. На самом деле, я специально разыграл это представление. Мне с самого начала было понятно, что она хочет предложить какую-то сделку. Для этого даже не требовалось быть митриром.
   - Вот, - женщина выудила из складок платья записку. - Мне нужен телохранитель.
   На ощупь кусок пергамента оказался очень приятным. Бархатистым. Явно не простой выделки. Я быстро пробежал взглядом столбцы букв.
   Малыш беззастенчиво глазел через плечо.
   Похоже, придётся обучать его ещё и грамоте.
   Признаться в невежестве ему никогда бы не позволила гордость, поэтому он просто притворялся читающим. Хмурил брови и пучил глаза. Вот только понимания в его глазах не было, одно лишь голое любопытство.
   Я вытянул руки, отстраняя записку. Прищурился. Глупо улыбнулся и протянул пергамент обратно.
   - Что-то глаза стали подводить, не прочтетё?
   Тиа только хмыкнула, должно быть припомнив, как хорошо я разглядел её ладони. Ну и пусть, от меня не убудет. Действительно, зачем простому мечнику грамота?
   Но записку читать всё же начала:
   - Дитя симаргла и гордыни, Ты опорочила свой сан, Ты презираема отныне, И срок тебе последний дан. Тебе даны три оборота, Чтобы собраться и уйти, Чтобы забыть сюда пути, Чтоб затеряться средь народа. И тут не появляться впредь, Иначе смерть, смерть, смерть... - на последнем предложении голос у Тии всё-таки дрогнул.
   Возможно, заставлять читать это письмо снова - было слишком жестоко, но я не мог поступить по-другому.
   - Вы не думайте, я вам ещё сверху десяти ауреасов заплачу. Честную цену дам, - проговорила женщина совсем жалобно. - Только не уходите...
   - Хорошо, мы останемся, - твёрдо проговорил я. Кивнул на лежанку. - Давай, Комод, устраивайся.
  
Оценка: 8.61*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"