В конце августа Альберта вызвали в полицию. Там у него состоялся разговор с начальником полиции и адвокатом. Как оказалось, одинокий старик, которому Альберт подарил абонемент на свои концерты, в прошлом был влиятельным криминальным авторитетом. Пять лет назад он освободился из тюрьмы, где провёл долгое время. На прошедшей неделе он умер и завещал Альберту внушительную сумму денег.
Альберта расспрашивали о связях со стариком, как они познакомились. Адвокат предупредил, что Альберт может ничего не рассказывать, но Альберт не возражал. Он рассказал всё, что знал о старике, хотя и понимал, что ему не поверят.
- Не советую вам радоваться раньше времени. На оставленные вам деньги могут найтись и другие претенденты. Понимаете? Его подельники. С ними опасно иметь дело, - рассказывал Альберту начальник полиции.
- Деньги заработаны честным путём, поэтому их не изъяли. Вы же сами знаете. Он давно порвал с подельниками. К тому же большая часть из них мертвы или отошли от дел, - спорил с ним адвокат.
Альберт растерялся и не знал, как поступить. Дома он обо всём рассказал Миле.
- Пусть лежат в банке, - предложила сидящая в кресле Мила. - Если кто-нибудь начнёт их требовать, мы отдадим. У нас есть всё, что нам нужно, и даже больше того. Зачем нам лишние деньги? Тем более чужие.
- Странно, что старик решил оставить мне столько денег.
- Ты подарил ему то, в чём он нуждался. А он расплатился тем, чем смог. Ты не знаешь, насколько жутким является одиночество умирающего человека. Не знаешь и цену утешения, избавляющего от него. Меня в последнее время мучают воспоминания и ночные кошмары о болезни, о том времени. Меня тревожит приближающаяся осень, - сказала Мила и беспомощно посмотрела на Альберта, рассматривающего разбивающие об оконное стекло капли дождя.
Альберт взглянул на Милу, и она вдруг показалась ему необыкновенно далёкой. Вместо Милы перед ним сидел мрачный растворяющийся мираж. Что-то больно укололо и напугало его. Альберт подошел к ней, уселся на пол и опёрся предплечьями на её колени.
- Ты ведь проходила недавно обследование у врача? Снова что-то скрываешь от меня? - спросил Альберт, глядя в её глаза.
- Со здоровьем у меня всё хорошо. Дело в чём-то другом. Какое-то щемящее чувство. Не могу объяснить его.
Мила затаила дыхание, и на лице её появился упрёк.
- Это наивно. Я сейчас наивно себя веду. Зачем ты мне потакаешь? - проговорила она.
- Ты называла меня наивным, когда я в больнице говорил, что ты поправишься, но я ведь оказался прав. Возможно, и ты сейчас права. Здравомыслие часто не такая уж хорошая штука. Давай уедем. Нам всё под силу.
- Но тебе пришлось бы бросить театр.
- Ну и что? - усмехнувшись сказал Альберт. - Не настолько уж я его и ценю. К чёрту театр.
Альберт неожиданно подхватил Милу с кресла и, рассмеявшись, начал кружить её по комнате.
На следующее утро они уже не говорили о переезде, хотя разговор и не забылся. Напротив, Альберт видел необычные изменения в Миле. Она часто становилась необъяснимо скованной и задумчивой, но в один миг это состояние сменялось отчаянным вызывающим весельем. Тёмное дьявольское марево отчуждённой красоты исходило от Милы в такие моменты, и Альберт цепенел от ужаса, когда замечал его.
Осень всё глубже поглощала их. Мила сумела разгадать, что её угнетало.
- Чувство потери, - поделилась она с Альбертом. - Но ведь мы ничего не теряли.
- Не теряли, - подтвердил Альберт. - Ещё мы забыли о том, что собирались уехать отсюда. Что-то пошло не так. Я тоже ощущаю это. Нам надо бежать отсюда.
- Бежать. Да, бежать. Всё равно, куда.
В театре Альберт сообщил о том, что собирается уходить. Он уже успел привязаться к людям в театре, и думал, что и они привязались к нему, но они без сожаления и, казалось, даже с облегчением узнали об отъезде Альберта. Альберт лишь развёл руками и подумал, что ничего не изменилось с тех пор, как Аарон устроил его в театр. Только Мартин расстроился.
- Эх, жаль. Не с кем и поговорить теперь. Эти все камбалы скучные и бестолковые, - сказал он, когда они вдвоём остановились у входа в театр. - И с котом не успел тебя познакомить.
- У тебя же куча поклонников. Найдётся с кем поговорить, - ответил Альберт.
- Поговорить всегда есть с кем. Трудно общий язык найти. К тому же, ты необычный человек. Скоро тебя начнут называть гением, - пообещал Мартин и рассмеялся.
- Заходи к нам в пятницу вечером. Отметим отъезд, - предложил Альберт.
Всю неделю Мила и Альберт готовились к переезду и собирали вещи. В пятницу Альберт отправился к адвокату. Ему хотелось уладить дела с оставленным ему наследством, пока они с Милой не уехали. Целый день им владело сильное напряжение, и голова плохо соображала. У адвоката он задержался гораздо дольше, чем планировал.
Уже стемнело, когда Альберт покинул офис. Рядом с офисом находилась та самая набережная, где он провёл ночь после похорон матери. Альберту захотелось побывать там в последний раз. Через пять минут он уже стоял у реки и смотрел на течение.
Вода в последнее время поднялась, и течение усилилось. Разозлённый и враждебный поток проносился мимо, словно гоня Альберта прочь. Ему стало не по себе. Весь день ему было не по себе, но сейчас он ощутил, как что-то сломалось в нём. Ноги подкосились, и Альберт ухватился за парапет. "Наверное, простудился", - подумал он, и вспомнил, что дома ждёт Мила. Ему нестерпимо захотелось увидеть её. Увидеть прямо сейчас. Альберт быстро, почти переходя на бег, двинулся к трассе, высматривая такси.
Такси высадило его и уехало. Альберт пошел к своему дому, но остановился, когда увидел, что дверь дома распахнута. Из-за двери лился яркий свет, освещая дорожку. Альберт почувствовал, как всё, что он знал, начало разрушаться и исчезать. Тёмный холодный поток уносил всё то, чем он дорожил. Пересиливая парализующий ужас, Альберт обречённо пошел в свой дом, вспоминая, как Мила рассказывала о гнетущем её чувстве потери. "Жизнь никогда не будет прежней, - возник в его голове чей-то чужой насмешливый голос. - Никогда. Никогда. Никогда".
Альберт сидел в полицейском участке и рассматривал стену рядом с собой. Альберт ждал, когда прервётся сновидение. Когда он, наконец, проснётся. "Не может же быть, чтобы стены окрашивали в настолько дурной цвет", - думал он. Альберт дотронулся пальцами до стены, надеясь, что она исчезнет, и кошмар закончится, но ощутил её холод и твёрдость. "Не может быть, чтобы всё вдруг стало настолько плохо", - возражал он и не переставал надеяться.
Перед этим его долго допрашивали двое полицейских. После они отступились, и один из них ушел. Второй что-то писал и не обращал на Альберта внимания. В кабинет вошел полицейский, и Альберт узнал его - тот самый начальник полиции.
- Ага, - учтиво сказал он. - Я же вас предупреждал, что история с наследством плохо кончится.
Альберт посмотрел на него и пожал плечами.
- Как я понимаю, к вам никто не обращался по поводу денег? - спросил он, усевшись перед Альбертом.
- Нет. Я уже рассказал всё, что знаю.
Начальник полиции кивнул и прикусил верхнюю губу.
- Сейчас мы снимем с вас отпечатки пальцев. Потом вам следует поехать в ваш дом с нашими сотрудниками и посмотреть, не пропало ли что-нибудь. Деньги, ценные вещи. Обратите внимание на необычные детали.
- Ладно, - согласился Альберт.
- У вас есть где остановиться на некоторое время?
- Я поселюсь в гостинице.
- Хорошо. Позвоните нам, как разместитесь в гостинице. Вы пока не теряйтесь и не уезжайте из города, - завершил допрос начальник полиции.
Когда Альберта привезли домой, то там находились два человека: полицейский и ещё один в штатском. Альберт вошел в дом и увидел тёмное влажное пятно на полу, где до этого лежала Мила. В глазах у Альберта помутнело. Он начал задыхаться.
- Ну что нового? - спросил полицейский, который приехал вместе с Альбертом у штатского.
- Асфиксия. Перед убийством жертву изнасиловали. Признаков обыска и взлома нет. Надо проверять знакомых.
Он повернулся к Альберту, чтобы что-то спросить, но увидел, как Альберт осел на пол.
- Принесите воды, - на ходу потребовал он.
Альберта усадили в кресло.
- Вам нужна помощь врача? - кто-то сунул в руку Альберту стакан с водой.
Альберт растеряно смотрел вокруг, пытаясь понять, что делают чужие люди в его доме.
- Нет, - ответил он.
- Мы можем завтра с вами провести здесь осмотр, если вы плохо себя чувствуете.
- Лучше сегодня. Не хочу возвращаться сюда.
- Тогда посмотрите, не пропали ли какие-нибудь ценные вещи. Говорите обо всё, что увидите необычного.
Альберт разложил по карманам хранившиеся в доме деньги и драгоценности Милы. Ничего не пропало, всё лежало на своём месте. Он сказал об этом полицейским и уже собирался уходить, когда заметил за креслом цветастый берет.
- Это чужое, - обратился Альберт к полицейским, указывая на берет.
Один из полицейских надел перчатки и осторожно подхватил берет.
- Вы уверены? - уточнил он.
- В первый раз вижу его.
- Возможно, берет убийца оставил. Редкая и приметная вещь. Здесь и волосы имеются, - сказал человек в штатском, склонившийся над беретом.
- Я могу идти? - спросил Альберт.
- Да. Мы тоже скоро уходим. Мы опечатаем дверь. Надеюсь, вас предупредили?
- Предупредили, - подтвердил Альберт.
Альберт вышел из дома и медленно поплёлся куда-то, но вскоре остановился, поняв, что ему некуда и незачем идти. Через несколько минут он увидел полицейских, выходящих из его дома. Они уселись в машину и уехали. Улица замерла и притихла, скованная сырым осенним холодом. Кожу на лице кололо от нагнетающегося жара, и Альберт приложил ладонь к щеке, пытаясь остудить её.
Ночное безмолвие тревожили только прорывающиеся сквозь мутную пелену звуки автомобилей и ветер, путающийся в оголённых ветвях деревьев. Мила любила по вечерам смотреть, как предзакатные солнечные лучи играют в этих ветвях. Альберт стоял на месте, не в силах сделать и шаг, и смотрел в тёмные окна собственного дома. Они и сегодня должны были бы светить, но почему-то угасли.
Некуда идти. Жуткий итог, которого Альберт даже не мог себе представить. Невыносимое, удушливое чувство завязалось узлом в груди. Ему хотелось исчезнуть, умереть; хотелось не рождаться никогда. Вся его жизнь от начала и до конца являлась исключением, ошибкой, а теперь наступила её закономерная развязка. Ничто больше не держало Альберта. Он не понимал, для чего ещё живёт, и замер в ожидании, что уже через секунду всё закончится, но по-прежнему то нарастало, то утихало гудение припозднившихся автомобилей, и ветер продолжал лениво шептать в ветвях. Секунды растягивались в минуты, минуты - в часы, часы превращались в ночь.
От холода сковало мышцы, и Альберт побрёл по тротуару, чтобы согреться.
Ни о чём не размышлять; не вспоминать; дождаться момента, когда всё закончится. Он вот-вот наступит. Всё это должно закончиться, никто не заслуживает такой участи. Произошла какая-то ошибка, и Альберт ждал, когда она разрешится, с недоумением рассматривая яркие лайтбоксы, предлагавшие что-то купить и куда-то поехать.
Наступило утро, но всё оставалось на своих местах. Отяжелевшие от холода городские улицы никуда не исчезли, требуя примириться с тем, что произошло. Пустота поедала Альберта изнутри. Он рассматривал спешащих людей, которым не повезло работать в субботу, и пытался понять, как ему протянуть ещё час, а затем ещё и ещё один.
Альберту захотелось обменяться с кем-нибудь хотя бы парой слов. Он впервые пожалел о том, что почти ни с кем не подружился за всё время жизни в городе. Альберт никого не винил в этом, кроме самого себя - исходивших от него холодности и отстранённости, но иначе у него не получалось.
Вечером он вспомнил о Мартине и отправился к нему. Уже войдя в дом к Мартину, Альберт пожалел, что пришел к нему. Мартин не выглядел обрадованным встрече. На столе перед ним стояла почти опустошенная большая бутылка виски. Покрасневшее от алкоголя лицо Мартина выглядело по-звериному диким и свирепым.
- Хочешь выпить? - предложил Мартин.
- Нет. Я ненадолго зашел, - отказался Альберт, усевшись на стул перед пианино.
На пианино стояли ряд заключённых в рамку фотографий и пара подсвечников. На крайней слева фотографии красовался тот самый кот Фердинанд.
- Где твой Фердинанд? - спросил Альберт.
- Гуляет. Дерётся с соседскими котами на улице. Я слышал, что у тебя произошло. Тяжелая потеря. Скоро всё наладится.
Альберт пожал плечами и провёл пальцами по клапу пианино. Ему захотелось сыграть что-нибудь, но он не хотел смущать Мартина. Инструменты обладали интимностью. Нельзя ей пренебрегать.
- Я не хочу, чтобы налаживалось. Я хочу, чтобы всё уже закончилось, - без эмоций проговорил Альберт.
Мартин вылил остатки виски в бокал и поднёс его ко рту.
- Тебе и не должно быть легко. Гениальным людям не живётся просто, - прокряхтел Мартин, морщась от спиртного.
- И ради чего? Меня не увлекает идея о превосходстве над людьми. Зачем? - сказал Альберт, собираясь уходить. Разговор между ними не клеился.
По соседству с фотографией кота стояла старая чуть выцветшая фотография. На ней радостный круглолицый ребёнок в комбинезоне показывал висящую на леске рыбу. Альберт узнал в нём Мартина. Рядом с ребёнком сидел улыбающийся старик с трубкой во рту. На следующей фотографии уже поседевший Мартин стоял у памятника Бетховену. "Лунная соната" зазвучала в воображении, и Альберту вновь захотелось приложиться к клавишам пианино. Что-то знакомое присутствовало на фотографии, хотя Альберт и не сомневался, что видит памятник в первый раз. Непонятный страх накатил на него, и он внимательнее присмотрелся к фотографии. Глаза Альберта расширились от ужаса. Знакомым предметом на фотографии оказался необычный цветастый берет на голове Мартина. Он повернулся к Мартину и пристально посмотрел на него, припоминая, как приглашал его в пятницу к себе домой.
Перед Альбертом сидел застатый врасплох зверь. В Мартине всегда читалось что-то дикое и звериное, поэтому он прекрасно подходил на роли разбойников. По той же причине люди сторонились его и распускали сплетни.
- Я сегодня ночью нашел твой берет, - почти шепотом сказал Ян. - Он лежал на полу у меня дома.
Лицо Мартина ещё больше покраснело и ожесточилось, на висках проступили вены. Пару минут он хищно рассматривал Альберта, сжимая бокал в руке, потом опустил глаза и поставил бокал рядом с бутылкой.
- Я думал, там у вас гости будут, но Мила оказалась одна, - проговорил Мартин и пожал плечами. - Она предложила подождать. Сказала, что ты придёшь через час... Я сам собирался пойти в полицию и рассказать всё.
Сердце Альберта бешено забилось. Ему не хватало воздуха, и он начал неловко растягивать ворот.
- Но зачем? - спросил Альберт, поднявшись со стула.
- Я не терплю насилие. Даже думать о нём не могу. Это как чёртова аллергия - вдохнёшь какую-нибудь пыльцу, и у тебя из носа и глаз начинает течь вода. И ничего с этим не можешь поделать. Тут так же - залетает тебе какая-нибудь шальная мысль, и у тебя голова идёт кругом. Мы о чём-то разговаривали, а потом она так посмотрела, как будто прочитала мои мысли, и я сломался. Раньше я никого не убивал. Просто вчера обстоятельства так сложились. Меня сестра ещё в молодости водила к психологу. Охламон всё что-то о детстве расспрашивал. Говорил, что все проблемы из детства, но у меня было прекрасное детство. В итоге ничем не помог. Только деньги взять не забыл. Я с тех пор и живу в стороне от людей, чтобы не покалечить никого, но от одиночества всё только хуже стало. От одиночества и здоровый человек тронется умом. Ты ведь и сам знаешь.
- Да. Можно сойти с ума от одиночества, - подтвердил Альберт, вспомнив, как и его психолог расспрашивал о детстве.
Ожесточённость пропала, Мартин с отчаянием и жалостью взглянул на Альберта и развёл руками.
- Я виноват перед тобой. Давай я схожу за верёвкой в гараж и повешусь прямо здесь, а ты будешь смотреть, как я подыхаю. Хочешь?
- Зачем? Я сам тебя убью.
- А этого я тебе не позволю. Если кинешься на меня, то я сверну тебе шею.
Болезненная, нестерпимая ярость сжигала Альберта и лишала рассудка. На несколько секунд в комнате повисла тишина, выдавшая еле различимое тиканье висевших над камином крупных настенных часов, изображавших парусник с Весёлым Роджером на флаге. Занавеска на окне вспыхнула от света автомобильных фар.
Всё вокруг было забрызгано кровью и мозгами Мартина, лежавшего рядом со стеной. От его головы мало что осталось. Альберт бросил каминную кочергу и поднялся с пола. Голова сильно кружилась. Альберт оперся на пианино, а после свалился на стул. Он вытер носовым платком лицо, трясущимися пальцами достал из кровоточащего рта выбитых зубов, затем положил руки на клап, опустил на них голову и закрыл глаза.
Прошло немало времени. Безмолвная ночь заполнила город. Жуткая успокоенность выползала из шкафов и книжных полок, стелилась по стенам, оседала на кресла и диваны. Альберт долго находился в забытьи и пришел в себя, лишь когда начал сваливаться со стула.
Голова всё ещё кружилась, в ушах стоял звон. В воздухе витал удушливый запах трупа. Не решаясь посмотреть на убитого, Альберт снял трубку телефона и позвонил в полицию. Он собирался рассказать об убийстве, но когда на другом конце провода ответил мужской голос, повесил трубку. Следовало собраться с мыслями и подумать, что делать дальше.
Руки поначалу тряслись и не слушались Альберта, когда он пытался играть "Сонаты для альбома фрау Матильды Везендонк". В конце концов, что-то начало получаться. Альберт остановился, обратив внимание на заляпанные кровью клавиши пианино.
Веселящийся мальчик с пойманной рыбой и его дед. Радость от продолжения жизни и перспектив. Если бы они только знали, чем всё закончится. Альберт разглядывал фотографию и не мог поверить, что именно он остановил жизнь мальчика с фотографии. "Что же я наделал..." - прошептал он и поднялся, чтобы уйти. В дверях его ждал Фердинанд, намеревавшийся проскочить в дом. Увидев чужака, он отбежал в кусты и настороженно уставился на Альберта.
- Извини, дружок, - сказал ему Альберт, закрыл за собой дверь и, шатаясь, пошел прочь.
Из-за холодной воды в реке сильно замерзли руки, пока Альберт смывал с себя кровь. Испачканную кровью куртку пришлось выбросить в реку. Драгоценности Милы, прихваченные из дома, он тоже отправил в воду. От жажды давило и жгло в груди. Альберт, набрав в ладони речной воды, принялся её пить, но от воды несло падалью, и его вырвало.
Тьма стелилась среди низких деревьев. Где-то вдалеке расплывался свет фонаря - там находилась одна из троп, разделяющих парк, но Альберт опасался к ней выходить. Он решил не сдаваться полиции, интуитивно понимая, что оказаться за решеткой - самый худший вариант. Лучше сразу умереть. Как раз этого и хотел Альберт. Больше всего на свете он хотел для себя смерти. В ней заключался последний шанс на избавление, но за решеткой, вероятно, не останется и его. Голова всё ещё кружилась, Альберту стало очень плохо. Он уселся на колени, а потом лёг на истлевшую листву и свернулся в калач.
Знакомый бой башенных часов разбудил его. "Если они отсчитывают время, значит, я всё ещё жива", - когда-то говорила о них Мила. "Значит и я всё ещё жив", - решил Альберт. Он сильно замерз и не мог пошевелиться. Сначала движение вернулось к пальцам и кистям, после - к ступням. Вскоре Альберт сумел перевернуться на живот, с трудом поднялся на ноги и пошел в ту сторону, откуда доносился бой часов.
- Эй! Эй, - кто-то тряс его за плечо.
- Что? - спросил Альберт, открыв глаза.
Он лежал на скамейке неподалёку от башенных часов. Рядом стоял дворник с метлой, который и разбудил его.
- Я думал, ты помер, - сообщил ему дворник.
- Нет ещё, - ответил Альберт и начал подниматься, щурясь от яркого солнца.
Дворник бросил метлу и помог ему сесть.
- Спасибо, - поблагодарил его Альберт.
- Подрался что ли с кем? - полюбопытствовал он.
- Было дело.
Альберт поднял ладонь и осторожно прикоснулся к щеке. Вся правая половина лица опухла, правый глаз заплыл и почти не открывался. Альберт попытался встать, но ноги не держали и в глаза помутнело.
- Тебе бы в больницу, - предложил дворник.
- Ничего страшного. Сейчас соберусь с силами. Мне нужно немного времени.
- Как знаешь, - дворник подхватил метлу и продолжил сметать остатки листвы, но через несколько шагов остановился и повернулся к Альберту. - А кто в драке-то победил?
- Я, - почти шепотом признался Альберт.
- Молодец, - кивнул дворник и продолжил работать дальше.
Состариться, иметь свой скромный угол, мести листву и ничего уже не ждать от жизни. Альберт глядел дворнику вслед, завидуя его счастью и безмятежному быту. Над деревьями поднималось искрящееся осеннее Солнце. Альберт повернул к нему лицо, закрыл глаза и сложил руки на груди.
Сквозь мутную дрёму доносилось эхо голосов, смеха и шагов. Снова и снова отбивали время башенные часы. Иногда Альберт просыпался и осматривался по сторонам. Ему мучил голод. Первобытный звериный нестерпимый голод. Он забыл, когда в последний раз ел. "Если бы съесть чего-нибудь и приложить голову к подушке, то всё было бы не так плохо", - думал он, а далее снова погружался в туман дрёмы и слушал эхо проплывающего мимо него мира.
Кто-то остановился рядом. Он открыл глаза и увидел маленькую девочку с мороженым в руке.
- Привет, - произнесла она и лизнула мороженое. - Я тебя помню.
Альберт тоже вспомнил её. Перед ним стояла та самая девочка, метнувшая мороженым в лебедя.
- Привет. Я тебя тоже помню.
Девочка принялась с любопытство заглядывать в лицо Альберту.
- У тебя волосы грязные, - с укором сказал она.
Альберт дотронулся до волос, вспоминая, как Мартин ударил его бутылкой по голове.
- С другой стороны, - поправила его девочка.
С другой стороны Альберт нашел в волосах песок и запёкшуюся кровь и принялся их выцарапывать.
- Как тебя зовут? - спросила девочка.
- Альберт. Где твоя мама?
- Там, - девочка пальцем указала на скамейку, где сидели две женщины. - Хочешь мороженое?
Альберт на секунду замялся, а потом покачал головой.
- Тебя мама заругает, если ты мне отдашь мороженое, - предупредил он.
- Она на меня не ругается, - избаловано возразила девочка. - Я не хочу. Бери.
Девочка протянула ему мороженое. Альберт неуклюже подхватил его и поднёс ко рту, чувствуя сладкий клубничный запах.
- Мила! Мила, иди сюда! - крикнула одна из женщин и поднялась со скамейки.
Альберт нервно дёрнулся и выронил мороженое. Оно ударилось о колено, а затем упало на землю.
- Теперь испачкалось... Это моя мама. Мне надо идти, - пояснила девочка.
Альберт кивнул, пряча от неё глаза.
- Пока, - попрощалась девочка и побежала навстречу матери.
- Пока, Мила, - сказал ей вслед Альберт.
Несколько минут он сгорбившись сидел и разглядывал лежащее на земле мороженое. Потом поднял его, очистил от песка и начал быстро есть, вытирая рукавом катящиеся по щекам слёзы. Съев мороженое, он долго собирался с духом, а потом рывком поднялся со скамейки и пошел. Альберт опустил голову и старался не глядеть ни на кого. В глазах снова помутнело. Он понял, что сейчас упадёт, однако туман рассеялся, и прямо перед ним возник сверкающий от солнечного света пруд.
Красота застала его врасплох. Ветви и высохшие листы, башенные часы, увядшие цветы на клумбе, рябь на воде пронзали прозрачный осенний воздух необыкновенной выразительностью. Та весёлая безупречная красота, потрясающая своей ясной и светлой чистотой, снова нашла Альберта. Повсюду он видел красоту. Всесильная и вечная красота в каждой вещи, в каждой черте, в небе, в истлевшей листве, в случайных людях, в деревьях, ещё пытавшихся удержать желтую листву, в себе самом. Альберт замер от восхищения, позабыв обо всём на свете. Красота обнимала его, словно мать дитя, разговаривала с ним, покрывала тёплым дыханием его изуродованное лицо. И где-то в груди забунтовала и забилась жизнь, требуя не сдаваться и идти вперёд.
Густые тяжелые облака висели над головой уже несколько дней. Альберт только что вошел в незнакомый город, надеясь, что здесь полицейские не так активно разыскивают его. К сумеркам по улицам пополз туман лихорадочного красноватого оттенка. Через пару часов он рассеялся, обнажая потемневшие от сырости стены домов. От порывов усиливающегося ветра беспокойно затрещали клёны и тополя.
Несколько дней назад Альберт увидел собственную фотографию на стенде с информацией о разыскиваемых людях и решил перебраться в другое место, где его никто не знает. Хотя порой его посещали мысли о том, чтобы сдаться. В тюрьме тепло и можно выспаться. В тюрьме его постоянно кормили бы. Однако его удерживала от этого даже не возможность утратить последний шанс на избавление. Он почти перестал думать о самоубийстве. Только в самые тяжелые минуты Альберт ещё утешал себя этой мыслью. Его удерживало то, что в редкие периоды покоя, когда удавалось отдохнуть и избавиться от голода, мучительные воспоминания и мысли о Миле начинали его терзать, колоть и сжигать изнутри. Он не мог избавиться от них, не мог не думать о Миле. Когда становилось совсем невыносимо, то он поднимался и отправлялся в путь.
Альберт долго шагал по незнакомым улицам. Новый город всегда привносит что-то новое в твою душу, наполняет новым воздухом твои лёгкие. Это новое лицо, которое необходимо научиться узнавать. Уже совсем стемнело, когда Альберт понял, что заблудился. Ветер всё усиливался. Он хотел найти тихое, светлое место, чтобы почитать объявления о сдаче жилья, но ветер вырывал из его рук найденную на дороге газету.
Однажды он решил сдаться и подошел к полицейскому на вокзале, будучи уверенным, что тот его узнает. "Чего тебе? Здесь не место для бездомных. Проваливай или заберу с собой", - прорычал на него полицейский, и Альберт пошел прочь. Он не смог признаться, не смог перечить полицейскому. Воля Альберта была полностью сломлена. Тяжелая подавленность ни на миг не отпускала его. С длинной дороги отчаяния, простиравшейся перед ним, не свернуть и не остановиться. Следовало идти по ней до конца или так долго, насколько хватит сил.
Впереди ждала затяжная тревожная ночь. В городе бушевал ураган. Альберт забрёл в безлюдное пропащее захолустье и плёлся посреди узкой грунтовой дороги, прижав руки к груди. Сквозь рев ветра послышался громкий треск дерева, и позади Альберта повалилась могучая тень, срывая электрические провода. Взбешенные искры взметнулись в воздух и бросились вдогонку за ветром. Фонари погасли. Альберт оказался в кромешной тьме.
"Я один. Долина смертной тени, в которой я остался один. Заслуживает ли этого хоть кто-нибудь, и почему судьба выбрала меня?"
Глаза немного привыкли к темноте. Силуэт изогнутой дороги показался из мрака, словно предлагая продолжить путь. Альберт брёл вперёд, потеряв счёт времени.
"Долина смертной тени, где нет даже Бога. Только я один иду по ней. Но зачем и куда? Кто я и для чего здесь оказался?"
Долго бушевавший ветер начал резко стихать, и через некоторое время установилась жуткая тишина. Альберт слышал лишь собственные шаги и дыхание.
"Что если и смерть не спасёт меня, потому я уже умер. Разве может человек вынести подобное и остаться живым? Разве может жизнь впустить в себя столько мглы? Я умер и попал во мрак. Из него теперь никогда не выбраться. Некуда идти. Я мёртв и вокруг один только мрак".
Альберт остановился на месте, чувствуя, что достиг какой-то запредельной, ужасающей черты. У него больше не осталось сил. Никто ещё не заходил так далеко и не чувствовал того, что чувствовал он. Тут не место живым, не место тем, кто ещё может на что-то надеяться и любить. Альберт поднял глаза к небу. Ему отчаянно захотелось увидеть звёзды, но над головой висела могильная молчаливая мгла.
"Я бы поверил, что ещё не пропал. Если бы я увидел сейчас свет, то поверил бы, - умолял он. - Поверил бы..."
Лампочка фонаря вспыхнула прямо перед глазами, прервав мольбы Альберта. Он вздрогнул и оцепенел от изумления.
Фонарь разгорался всё ярче. В предутренней тишине, томящейся в предвкушении пробуждения, доносилось его чуть слышное электрическое журчание. Альберт опустил глаза и облегчённо вздохнул, чувствуя, как с плеч сваливается гигантский груз. Необыкновенная лёгкость охватила его тело, всю жизнь сковываемое окаменелым напряжением.
Впервые за долгое время лицо Альберта засветилось от покоя и благодарности. Всё былое в один миг откололось и пропало. Все призраки и кошмары, долгое время мучившие его, оказались застаны врасплох и развеяны светом. Под светом фонаря ютились только рождённый заново младенец и ликующее, непобедимое чудовище жизни. Мир раскрывался перед Альбертом, неся поток новых чувств и впечатлений. Альберт понял, что победил.