Высшая степень монашества над низко павшим миром; суровые правила - кнут, прожигающий плоть греха; молитва - надёжный щит, дарованный Богом. Но что ж не уверен - на щите или со щитом, когда беззвучно затворяется дверь кельи и начинается разговор с собой в полном одиночестве? Не предвзято ли относимся к Люциферу? Правильно ли понят умысел Божий о его сыне - утренней звезде? Ах как красиво звучит! И приход в мир Иисуса возвестили этими словами, будто одно и тоже показано, да не узнано. Господи, слепы в своих заблуждениях или зрячи в толкованиях твоего писания? Прям ли ты в откровениях или нарочито иносказателен в надежде на ум смертного?.. А если допустить параллельные миры, как там у них насчёт Христа и Люцифера - братьев по Духу?.. Спаси, Отец! Да что ж это за мысли вкрадываются от лукавого... Или мои от жажды знаний? От дьявола ли?.. Быть может, и не воюет Люцифер со Спасителем, а жалкие людишки сталкивают лбами символы зла и добра, чтобы стать на чью-то сторону и творить его именем. Не могут без "стягов" и поклонений... А если б всё случилось иначе?..
Стены кельи расступились, резко подул свежий ветер. Уловив поток, как птица, схимник поднял руки и полетел. Долго ли коротко, но вот и Голгофа. Люцифер снимает ещё живого Иисуса с креста и говорит духовным уродцам: "Вы задумали убить Бога? Я не отдам вам своего брата!" Люцифер уносит Христа на руках, кладёт на землю. Брат приходит в сознание, открывает глаза и растерянно шепчет: "Ах как я слаб! Сонный какой-то... А сон был кошмарным!" Люцифер успокаивает: "Всё прошло. Этот сон не повторится. Ты будешь жить среди нас, и никто тебя не обидит. Мы умножим свои силы друг на друга и не позволим ущербно-жестоким существам разделить их. Теперь... Теперь и навсегда избежим их мрака. Мы - утренняя заря!" Так же лучше!
Монаха бил озноб, будто в келье присутствовал кто-то, источающий холод. Чувствовалось, что он не только холоден, но и бесстрашен. Но от этого только рос страх схимника. Почему-то подумалось о неделе без воскресенья. И тут же внутренний протест - как же без воскресенья?! Стереть из памяти, дабы ни следа, ни намёка? Не согласен! Сам же не согласен, а думается... Сгиньте, черти-собеседники! И ты, дьявол, сгинь! Иди в свою преисподнюю, нечистая! Я - дитя Божье, осенённое крестом... Не прикасайся к душе моей, не трожь!" Монах огляделся. Но ведь никого нет. Никто не посягает. Просто он - птенец, рождённый для небес, но к ним не долетел и неуверен - долететь ли... И снова без сна всматривался воспалёнными глазами в крошечное окно в огромном мире. Близок рассвет. Утренняя звезда... По этому отрезку идти канатоходцем и не упасть бы... Открыться братьям в своей слабости - неспособен перейти Горние хребты?.. А если - не понят и анафема? И станут братьями расстриги... Нет и нет!
Утро, как всегда, равнодушно заглянуло в келью, где аскетизм и Бог вошли в свои права, да "балом правят" всего лишь отчасти. Не отказался схимник от сокровищницы дуализма, тихо поблёскивающей драгоценными каменьями в красном углу сознания смертного... Можем ли знать?