Он был заперт в последнем бункере. Сидел, скрестив ноги, прямо на взрывчатке, а часовой механизм под ним размеренно тикал, отмеряя оставшееся ему время.
Так жутко и безразлично. Тик-тик. Тик-тик.
Две минуты.
На циферблате высветились зелёные цифры, и он вдруг подумал о том, что стоит прожить хотя бы эти две минуты. Прожить их настоящей жизнью.
Может быть, постараться их сделать радостными? Или печальными? Наполненными философским смыслом или яркими воспоминаниями?
Яркими воспоминаниями... Картинками, за которыми он наблюдал, но в которых не принимал участия? Глянцевыми фотографиями формата 10х15, на которых его не было, потому что он сам был фотографом?
Перед мысленным взором проносились красивые закаты, безумные попойки со студенческими дружками, соблазнительные девушки на смятых простынях...
Нет, не то. Всё не то, наигранное, ненастоящее, неживое. Игра в жизнь, но не сама жизнь.
Он никогда не боялся смерти -- но вдруг испугался.
И испугался не потому, что боялся боли -- нет, бомба гарантировала мгновенную безболезненную смерть. И не потому, что он боялся того, что будет после смерти.
Нет, ему захотелось, чтобы у него было хотя бы одно воспоминание, которое могло бы облегчить ему эти две последние минуты.
Тик-тик. Тик-тик.
И он подумал о том, что избавил от этой участи своего коллегу, своего товарища. Он подумал, как тот придёт домой после тяжёлого рабочего дня и обнимет жену; как весной он со своими детьми пойдёт прогуляться в парк; как зимой во время отпуска они всей семьёй поедут куда-нибудь в горы, будут кататься на лыжах и играть в снежки. Как он летом будет отвозить своих детей в деревню к бабушкам и дедушкам, а осенью первый раз провожать в школу. Подумал о том, как его товарищ умрёт -- по-другому, спокойно, от старости в кресле-качалке у растопленного камина...