Аннотация: Очень люблю Уайльда, и, конечно же, "Портрет Дориана Грея". И вот, я наконец на него покусилась...
Весна, подобно умелому художнику, разукрасила город одним быстрым движением кисти. Свод неба потерял блеклость и унёсся ввысь, став ярко-голубым. Сады и парки оделись нежной зеленью, и -- самое главное -- зацвели цветы.
Под окнами стройного высокого особняка из бледного розового мрамора росли розы, и аромат хрупких, едва успевших раскрыться бутонов наполнял комнату. Грет, уютно устроившаяся на подоконнике в обществе пузатых подушек, совсем позабыла о книге в своих руках и полностью отдалась чудесному запаху.
Она как раз собиралась вернуться к чтению, когда тихонько тренькнул колокольчик.
-- Госпожа, пришёл господин де Лентиньи. Проводить его в гостевую комнату?
Грет легко соскользнула с подоконника.
-- Ах, Мизетта, как мне надоели ухаживания этого месье! -- расстроено воскликнула она. -- Он вовсе не подходит моему кругу.
-- Но, госпожа, он ведь ученик аптекаря! -- с благоговением в голосе прошептала служанка. -- И когда-нибудь сам станет аптекарем, почти ча-ро-де-ем...
Последнее слово Мизетта и вовсе произнесла едва слышно, словно оно было страшным проклятием.
-- Чародеем! -- Грет возмущённо всплеснула руками. -- Когда-нибудь! Что за чушь! Мизетта, ты слишком много болтаешь. Мне пора положить этому конец. Проводи месье де Лентиньи. Я тотчас спущусь.
Грет захлопнула книгу, из которой так и не прочла ни строчки. Своими размышлениями она распалила себя, и теперь кипела от праведного негодования.
-- Димир, вы совершенно невыносимы! Сколько раз я вынуждена вам отказать, чтобы вы прекратили свои настойчивые -- замечу даже, слишком настойчивые! -- ухаживания?
Де Лентиньи был бледным, тощим и долговязым и выглядел настоящим учеником могильщика, а вовсе не аптекаря в своём неизменно тёмном мрачном сюртуке со строгим высоким воротником. Его внешность оставляла после себя довольно неприятное впечатление: его лицо портило хмурое, усталое выражение, а кисти были слишком тонкие и изящные для мужчины. Грет, первая городская красавица, считала его недостойной партией -- ведь за ней увивался даже сын герцога Роташи, сюзерена провинции Дегонь!
-- Простите, мадам, -- он покаянно опустил голову. -- Вы правы, я слишком настойчив. Но я не могу отказаться от встреч с вами, мне совершенно невыносима подобная мысль.
Ах да, ещё он был чересчур прямолинеен и совсем некуртуазен.
Грет вздёрнула подбородок.
-- Что бы вы ни говорили, Димир, это всё не ново. Однако на сей раз я вас прошу, чтобы вы оставили меня в покое. Я не намерена встречаться с вами. Потрудитесь впредь не попадаться мне на глаза, ибо я не желаю вас больше видеть!
Это казалось невозможным, но де Лентиньи побледнел ещё сильнее.
-- Вы меня прогоняете? -- его привычный голос вдруг оказался чужим, холодным и сухим, как зимний ветер, и Грет поёжилась, несмотря на тёплые солнечные лучи, проникающие в гостиную сквозь высокие окна.
Она взяла себя в руки -- с немалым трудом, нужно заметить, -- и кивнула.
-- Надеюсь, вы более не потревожите меня своим вниманием, -- произнесла она, напрягая горло, но, к своему удивлению, едва слышно.
В его глазах, обычно тёмных и непроницаемых, на мгновение мелькнула ярость -- будто кто-то приподнял тяжёлую занавесь. Но, едва Грет успела присмотреться, как взгляд Димира вновь стал тяжёлым и пустым.
...Он ушёл, не проронив больше ни звука и даже не поклонившись на прощание. Страх Грет, в какое-то мгновение ставший отчётливым и гулким, как одинокий вздох в пустой комнате, превратился в гнев. Грубиян!
На следующий день город полнился слухами. Свет говорил о том, что она, Грет де Доран, наконец решительно отказала де Лентиньи, и он решился на месть. Некоторые поговаривали, что нет -- это проявление несчастной любви, что бедный юноша решился на столь отчаянный шаг в минуту помутнения разума...
Так или иначе, но на внешней, фасадной стене её дома обнаружился прескверный угольный рисунок, неоконченный и обозначавший, вероятно, саму Грет. Она приказала немедленно смыть убогий набросок, однако, сколько слуги ни старались, ни одна линия не стала хотя бы самую малость тусклее. Должно быть, рисунок был сделан какой-то особой краской -- всё же автор был учеником аптекаря.
В собственно авторстве де Лентиньи никто не усомнился.
Грет, при поддержке своей подруги Виол Ранторин почти полдня простоявшая около рисунка, наотрез отказалась ехать на бал, что давал сегодня маркиз Данийский.
-- Моя дорогая, я не в состоянии станцевать ни один танец, -- воскликнула она, не отрывая глаз от рисунка. -- Я совершенно измучена! Нет, вы только поглядите на это!
Грет возмущённо указала пальчиком на чёрные линии и нахмурила изящные брови.
Красовавшийся на стене грубый рисунок, казалось, был выполнен детской рукой: круг -- лицо, два кружка поменьше -- глаза, неровная черта рта и небрежные штрихи волос. Ни малейшей схожести с оригиналом, но, каким-то образом, в изображении интуитивно угадывалась Грет.
-- И это мой портрет? -- она наморщила прекрасный маленький носик. -- Какая безвкусица! Это просто чудовищно, как можно сравнивать это со мной?!
Она придвинулась к мадам Ранторин, чтобы та могла получше изучить её прелестный облик: золотые волосы, лёгкими волнами ложащиеся на точёные плечики, высокие аристократичные скулы, аппетитные розовые губы и очаровательные голубые глаза.
-- Моя дорогая, и говорить нечего! Никакого сходства. Вы не должны обращать на рисунок никакого внимания. Дождитесь первого же дождя -- и посмотрите, что с ним станется!..
Однако дождь, услышавший призыв и низвергнувший с небес свои воды уже на следующее утро, не сумел смыть рисунок -- наоборот, сделал его ярче. Линии стали более чёткими, и это пошло портрету только на пользу: он обрёл странную гармоничность, не свойственную детским каракулям.
Грет, увидев рисунок и придя в негодование, смогла успокоиться только к обеду, а затем, признав правоту Виол, отправилась на бал. В конечном счёте, один маленький рисунок не способен ежедневно расстраивать её планы!
...Свет сверкал у неё в бокале, на её шее и запястьях. Ничего не изменилось: она по-прежнему была окружена поклонниками. Рисунок, казалось, только усилил её очарование. Грет едва успевала освежиться после очередного танца, как кавалеры принимались драться за следующую кадриль.
-- А вообще, в портрете есть какие-то чары, -- слышала Грет.
-- Да-да, он притягателен, но причина этого совершенно неясна. Детский рисунок, не более... -- делились впечатлениями в ответ.
Кружился вальс, сменяясь весёлой полькой. Кружилась голова и плясали в руках бокалы -- один за другим, поклонник за поклонником, кокетливые улыбки, почти-двусмысленные шутки. Давно уже Грет не было так хорошо.
-- Это потрясающе! Ещё два дня назад портрет выглядел обычными детскими шалостями, а сегодня...
Грет рассеянно кивнула. Спустя неделю после своего появления рисунок приобрёл отчётливое сходство с оригиналом, став талантливым наброском юного художника.
-- Вы не знаете, что это могло бы означать? -- заинтригованно спрашивала мадам Ранторин. -- Вы не видели, как он рисует ночью? Вы должны были видеть!
-- Нет, нет... я уже третью ночь не сплю! -- Грет в отчаянии сжала руки. -- Но я так его и не заметила. Он ни разу даже к крыльцу не приблизился!
-- Ну что вы, милочка, -- рассмеялась Виол. -- Вы, должно быть, уснули -- вот и не видели ничего!
Спорить было бессмысленно. К тому же, Грет и сама сомневалась, уж не спала ли она -- слишком фантастическими казались ей другие объяснения.
-- Должно быть, это заколдованный рисунок, -- пробормотала она, но мадам Ранторин её не услышала.
...Портрет и вправду был словно зачарованный. С каждым днём он становился всё чётче, всё естественнее, всё вернее. Сейчас никто не смог бы усомниться, что именно Грет изображена на нём: несмотря на единственную краску -- черноту угля, исполнение было превосходным в своей точности. Девушка на рисунке обладала лицом Грет и чёрными, едва не колышущимися под порывами ветра волосами.
Грет старалась не смотреть на портрет: её при каждом взгляде бросало в дрожь. Ей казалось, что она сама замурована в бледно-розовый камень, и безмятежность, написанная на лице двойника, пугала её.
Портрет обсуждал весь город: на балах и приёмах только и речи было, что о мастерстве ученика аптекаря.
-- Это определённо лучший портрет, что я видел, -- благосклонно улыбался герцог Роташи. -- Де Лентиньи, конечно, каждую ночь дорисовывает его... Очаровательный подарок, вы не находите?
Грет не знала, что отвечать, и только растерянно кивала.
В последнее время по утрам она чувствовала странную необъяснимую слабость, которая, впрочем, проходила сразу же после завтрака. Однако Грет с тревогой вглядывалась в своё отражение: ей чудилось, будто черты её прекрасного лица бледнеют и расплываются, а волосы темнеют, и она превращается в свой портрет, запертый в мраморе...
Проснувшись как-то ночью от такого кошмара, она больше не сумела уснуть, и до рассвета просидела на кровати, обнимая свои колени, с широко раскрытыми глазами и сжатыми от напряжения зубами.
-- Вы видели? У портрета появились краски!
Грет вздрогнула. Она по привычке не смотрела на своё изображение, и новость стала для неё неожиданностью.
Виол взяла её за руку.
-- Грет, милочка, сегодня вы выглядите неважно.
-- Дурные сны, -- коротко объяснила Грет.
У неё не было сил рассказывать мадам Ранторин о том, что беспокоит её на самом деле, но Виол этого и не требовалось.
-- Я вызову месье Груайя, чтобы он вас осмотрел.
...Доктор хмурился и качал головой, и наконец запретил ей вставать с постели.
-- Это только слабость, -- успокоил он Грет. -- Ничего серьёзного, не беспокойтесь, госпожа де Доран. Я выпишу вам микстуру. Если почувствуете себя хуже, сообщите мне.
Однако к вечеру ничего не изменилось, и Грет, презрев наказ месье Груайя, нашла в себе силы прогуляться в саду, а заодно и взглянуть на портрет.
Это и вправду вдруг стало прекрасной картиной -- рисунком называть её было более невозможно. Грет в изумлении рассматривала лицо девушки -- своё лицо, знакомое и привычное, которое она каждый день видела в зеркале. Теперь сам портрет казался застывшим зеркалом: краска тронула губы, мягким блеском оттенила глаза. Только волосы оставались чёрными, угольными.
Грет всмотрелась в изображение. Ей померещилось, будто губы приоткрываются в безмолвной мольбе, в неслышном крике...
Она судорожно вздохнула и потеряла сознание.
-- Грет, деточка, с вами всё хорошо? Вы выглядите бледной, -- обеспокоено заметила мадам Карго.
Грет тускло улыбнулась.
Сегодня ей стало лучше, и доктор разрешил встать с постели, однако страшная слабость не отпускала её из своих объятий.
-- Вы так молчаливы в последнее время, -- мягко укорила её мадам Карго. -- Знали бы вы, что толкует свет! О вас и этом несчастном мальчике-портретисте... Он ученик художника, не так ли?
-- Нет, он ученик аптекаря, -- Грет покачала головой. -- Вы должны простить мне, мадам Карго, эти дни -- страшное испытание для меня. Слабое здоровье не позволяет выходить в свет...
-- Да-да, конечно! Мадам Ранторин ухаживает за вами, не так ли?
-- Она очень добра, -- кивнула Грет.
Виол становилась навязчиво-заботливой, но Грет терпеливо сносила все экзекуции: ею овладело безразличие. Единственное, к чему она ещё испытывала интерес, был её портрет. Она с тревожной настойчивостью выискивала в нём изменения и, найдя, приходила в неистовство.
Теперь она понимала, что с ней происходит: портрет и вправду обладал чарами, и эти чары крали её жизнь, отдавали её нарисованной девушке. Вот почему бессмысленно было пытаться поймать художника; его попросту не было!
А Грет -- она, оригинал, постепенно потеряет свои краски, станет блеклой и безжизненной, в то время как портрет её оживёт. И тогда -- она умрёт. Грет понимала это уже сейчас. И она понимала, чего испугалась в тот день, когда совершила ошибку, разрушившую её жизнь: в глазах де Лентиньи было в тот миг обещание смерти.
...Грет де Доран была бледна и измождена -- мадам Ранторин погладила потускневшие, но по-прежнему прекрасные золотые волосы.
Завтра свет будет гудеть -- и у всех на устах вновь будет красавица Грет. Вот только это будет её последний день; слишком быстро люди забывают своих кумиров.
Мадам Ранторин вздохнула и смахнула со щёк слёзы.
-- Месье Груайя, будьте любезны, отдайте соответствующие распоряжения, -- она оперлась на его руку, выходя из комнаты.
-- Вы были очень добры к покойной, -- доктор мягко, успокаивающе накрыл её руку своей. -- Но вам также требуется отдых.
Виол кивнула.
Завтра весь свет будет говорить, как прекрасен портрет Грет де Доран. И какое несчастье, что она угасла, не успев увидеть его в день завершения...
ПОСТСКРИПТУМ
Грет была прекрасна даже на смертном ложе -- настолько прекрасна, насколько это могла позволить смерть, дама ревнивая и злопамятная.
Димир вздохнул.
Сегодня, придя домой после похорон, он выбросит всё, что дарило ему такую сладость эти последние три месяца. Выбросит кисти, краски... выбросит свою мечту стать художником. Кара свершилась.