Крылья не бывают черные или белые, в радужных разводах или монохромные, разноцветные или однотонные, не бывают разного размаха или сделанные из разных - лебединых или павлиньих - перьев. У тебя либо есть крылья, или их у тебя нет. Только так.
1.
Том Баффин проработал в полиции двадцать лет - сначала патрульным на улице, потом в отделе, занимавшемся кражами, еще восемь лет в убойном, и приобрел огромное количество полезных для расследования преступлений привычек. Однако привычки эти казались обывателям, сталкивавшимся с ним, крайне сомнительными, и даже, скажем прямо, неприятными и невежливыми.
Но Том был совершенно уверен в правильности своего поведения и искреннее удивлялся, когда собеседник отказывался смотреть на него снизу вверх и вставал, чтобы оказаться хоть немного вровень с огромным, почти двухметровым Баффином, или когда самостоятельно отворачивал в сторону лампу, направленную Томом прямо ему в лицо, или отключал ее вовсе. Давить, как на допросе, было плохой привычкой, и даже жена Тома, Сара, не один раз намекала ему на это, когда он, размахивая руками, разговаривал с ее родителями, тренировавшими реакцию, увертываясь от его кулаков, но избавиться от заржавевших замашек экс-полицейского Баффин уже не мог.
Бульдог, готовый вцепиться в жертву, да и только.
Но уже заочно осужденный и приговоренный спокойно смотрел на рычащего Баффина и отвечал, ни разу не повышая голос.
--
Нафига ты к нам заявился? - Комната содрогнулся, когда оба кулака Тома обрушились на стол.
--
Я проезжал мимо и подумал, может, найдется какая-никакая работа, - пожал плечами "преступник".
--
Прямо так мимо и проезжал. Брось дурку валять! Откуда?
--
Из Нортфилда.
--
Ага, это прямо так по пути. Из Дели в Пекин проездом через Москву. Ну, и что ты умеешь делать? Раз уж решил, что прямо так нам здесь нужен.
--
Краснодеревщиком могу работать или автомехаником, музыкальные инструменты настраивал. Еще...
--
То есть ты ничего не умеешь делать! Профессии у тебя никакой нет. Такие нам тут не нужны, - отрезал Том.
Если по-человечески попробовать встать на место Тома, то его можно было понять. Элтингтон был тихим городком на отшибе, и должность шерифа в нем была декоративной - самой что ни на есть подходящей синекурой для полицейского на пенсии.
А тут случилась такая напасть - неприятности налетели, как смерч погожим летним днем. Третьего дня у Касселя угнали машину - новенький, только купленный "Форд", потом заполыхал скобяной магазинчик, занявшись и сгорев, как спичка, за полчаса, раньше, чем успела подъехать пожарная машина из Биг-Хилла - хозяин, Дюк Саммон, едва-едва успел выскочить наружу. У Элиаза Андертона вломились в пустую квартиру, пока он отдыхал на островах. Стана Капуша избили в парке рано утром, да так, что сам Капуш не мог ничего не вспомнить, говорил только, что шел по дорожке, когда внезапно его ударили сзади по голове и все.
Баффин сорвался: он был в ярости, кидался на людей, брызгал слюной - незнакомый с ним человек мог бы даже сказать, что местный шериф припадочный или вовсе сумасшедший.
Апокалипсис в отдельно взятом городке был Тому трижды не нужен. Поэтому он целыми днями кряду рыскал по Элтингтону и наметанным взглядом следователя высматривал, что же такое происходит в его вотчине. Что переменилось, из-за чего эта лавина бед обрушилась на его маленький город?
Около полудня он приметил микроавтобус с неместными номерами, стоявший у бара Кламси, и сразу же, резко затормозив, запарковался рядом - кажется, след взят. Профессиональный нюх. Шон Кламси рассказал, что хозяин машины приехал как раз три дня назад и занял одну из гостевых комнатушек на втором этаже. Зовут гостя Серафим Скаса, по крайней мере, он так представился - слишком необычно для вранья. Днями бродит по городу или забирается в горы, под вечер выпивает пива, ужинает и идет спать. Необщительный, но и от разговоров не увиливает, на вопросы отвечает, хотя и лишнего не болтает. Человек, и человек. Ничего другого Шон сказать не смог, но Тому и не требовалось.
Том сел в бар, взял пива, дождался, когда Скаса вернется с гор, ткнул большим пальцем в звезду на груди, защелкнул на госте наручники, довез до участка, бросил в камеру и поехал спать.
--
Убирайся из моего города! У тебя есть два часа, чтобы выместись отсюда! Пшел вон.
Мнением Серафима не поинтересовались. Вердикт был решительным и непреклонным. Как говорится, обжалованию не подлежит.
Меньше чем через час темно-синий минивэн уже покидал городок, провожаемый железным взглядом нахмуренного Тома. Шериф, часто дыша, забрался на холм, мимо которого пробегала дорога, чтобы проконтролировать, как Скаса будет уезжать. Честно говоря, хотелось посадить этого бродягу на недельку в камеру. Руки так и чесались. Но... пошел он к дьяволу. И - что самое обидное - доказательств никаких. Машина Касселя нашлась у озера, хозяин сгоревшего магазинчика договорился о судьбе кучи углей со страховой компанией, Элиаз отделался заменой двери; Капуш ничего не помнил, да и доктор сказал, что ничего серьезного с его здоровьем не будет.
"Пусть едет подальше отсюда", - подумал Том, но на всякий случай решил позвонить коллеге в городской офис полиции - Мэтту МакДоновану, с которым как-то давно работал в убойном.
Минивенчик проскочил развилку, моргнул подворотником и свернул направо. Странно, направо - это дорога в международный аэропорт, который построили на искусственном острове. Как-то не похоже, что этот Скаса - турист. Правда, по трассе с острова, если сделать огромный крюк, можно попасть и в город. Неужели бродяга хочет таким способом затеряться? Неидеальный выбор, совсем неидеальный, город - это как карта ляжет, можно раствориться, а можно и попасться, в городе больше суеты, но зачастую и больше внимания, в конце концов, жизнь там довольно дорогая - на пенсию полицейского было не прожить. Проще забраться в глубинку. Необычный бродяга, черт побери.
Когда наблюдательный пост шерифа скрылся из вида, синяя машина съехала на обочину и остановилась. Хлопнули обе двери. Скаса присел на корточки, что-то высматривая на дорожном бетоне, сорвал травинку, засунул в рот. Он так и застыл, будто окаменев в лучах полуденного солнца. Только травинка перепрыгивала из одного уголка перекошенного рта в другой. Карие, почти черные глаза, прищурены. Все будет ясно чуть позже, а на пока следов уже хватает.
Том, еще тяжело хватая ртом воздух, поднял воротник, защищаясь от свежего горного ветерка, сунул бинокль в карман и затопал домой, устало переваливая почти стопятидесятикилограмовую тушу с ноги на ногу.
2.
Кот недовольно фыркнул, когда его добыча было стремительно похищена так некстати вывильнувшей из переулка шавкой. Секундное замешательство перед тем, как спуститься вниз из убежища в развилке ветвей дерева, а усатый буквально полмгновения, облизываясь, наблюдал за присевшей на ветку вороной, стоило ему куска. Конечно, колбаса - не самый изысканный деликатес, но кот совершенно не возражал - ввиду отсутствия иных перспектив - и против полуфабриката; к сожалению, облезлая псина так не вовремя явилась за своей едой. Экспроприация не удалась, и кот проложил свысока осматривать окрестности. Среди шуршащих, подсушенных крадущейся осенью листьев, он чувствовал себя королем мира. Голодным, но все-таки королем.
Дерево, облюбованное обладателем роскошного хвоста, стояло на Робинсон-стрит, поднимавшейся вверх, изгибаясь в этом месте вокруг горы, и панорама города перед ним была грандиозной. Огромный, затененный туманом порт - с суетящимися буксирами и ленивыми контейнеровозами, едва видные здания старых районов на противоположном берегу залива и охраняемые чащобы, среди которых мелькают огоньки частных домов, - на склонах горы.
Кот был диким - гулял сам по себе. Пес был хозяйским, и поэтому кот считал его еду - своей: захочет есть, еще попросит.
А вот на другом дереве котов не жило, и оно, покачиваясь, грустно шелестело. Этот одинокий печальный клён когда-то давно вырос прямо на перекрестке двух улиц - Локхард-стрит и Флеминг-стрит. Когда Локхард три года назад расширяли до шести полос, дерево хотели срубить, но городские службы неожиданно столкнулись с сопротивлением полицейских. Уж чего дорожники не ожидали, так это того, что в городскую мэрию явится собственной персоной замминистра внутренних дел и попросит не уничтожать клён. Была идея выкопать и перенести дерево, но высокопоставленный чиновник возразил и против этого. Конечно, настаивать он не мог, но просил очень настойчиво, приводя самые безумные, бредовые, необычные и фантастические аргументы.
Ему, то есть его удивительному напору, пошли навстречу, и полицейский участок, называемый окрестными жителями "У дерева", и одноименный бар напротив сохранили свой неизменный, легендарный атрибут.
Парни из службы спасения остановили машину Тома и Мэтта почти за полмили до места аварии. Значки и сине-красная мигалка, с помощью которых они объезжали по встречной полосе растянувшуюся нервничающую пробку, не помогли - дорога была напрочь перекрыта аварийками.
--
За поворотом легковушка столкнулась с бензовозом. Растащить не смогли. Сейчас рванет, - сказал в ответ на аргументы полицейских молодой спасатель, внимательно слушавший неразборчиво шипящую рацию. - Мы туда никого не пускаем. Даже своих отозвали - от греха подальше.
С того места, где оказались Том и Мэтт, они увидели лишь огненный факел, прыгнувший вверх - к солнцу. Мир задрожал и стал расплываться, когда волна горячего воздуха добралась до них.
--
Там ничего не останется, - махнул спасатель. - Бензовоз был под завязку.
Парень оказался прав. Пламя, которое пожарные смогли одолеть только через два часа, пережевало всё. Металл скорежило, вывернуло, переплело, переплавило. Эксперты смогли лишь определить, что в легковушке - новеньком "Гольфе" - было два или три человека, но ничего иного - возраст, пол, иные данные, - сказать о погибших не смогли. Каждый, кто видел, с чем пришлось работать криминалистам, не сказал ни слова упрека их шефу, а тот молчал, когда отдавал отчет следователям.
Висяк был поручен Тому и Мэтту, и они прокляли случайный случай, из-за которого оказались тем днем ближе всех к ДТП. Прокуратура настаивала на расследовании, и им пришлось попытаться. Машины были единственной ниточкой, которая тут же была оборвана. Грузовик принадлежал крупной транспортной компании и шел с расположенной буквально в десятке миль базы по заправкам. Опыта водителю было не занимать, стаж полтора десятка лет, ехал по своей полосе, скорость не превышал. "Гольф" был угнан со стоянки супермаркета за полчаса до аварии. Владелец уже заявил в местное отделение: пошел за покупками, а когда вернулся, увидел пустое место там, где оставлял машину. Никто ничего не заметил, ничего не слышал, камер наблюдения в этом месте парковки не оказалось. Так Том и Мэтт потеряли все зацепки. Они три дня били баклуши, перелистывая страницы папок, а потом посмотрели друг на друга - Том сверху вниз, а Мэтт снизу вверх - и пошли сдаваться. Начальник участка проглядел материалы, спустил дело в архив и прикрыл подчиненных перед прокуратурой.
Кот протяжно и громко мяукнул, но был самым очевидным образом проигнорирован - к нему повернулись спиной в разошедшемся ровно по центральному шву пиджаке. Хозяин колдовал над раненым мальчиком, которого притащил на закорках полчаса назад, заляпав кровью добрую половину комнаты.
По правде мурлыча, кот сомневался, что хозяин, несмотря на свой немалый опыт, сможет вытащить паренька с того света - смерть уже бродила рядом, тормоша кончики усов, воздух подрагивал, когда она скользила по комнате. Хозяин же, будто помолодев, промывал, чистил и шил раны - иголка сама летала в воздухе, накладывая ровные стежки, - бормотал под нос заклинания, готовил бинты. Ни на секунду не открывая взгляда от паренька, он смешивал снадобья, мелко нарезал травки мелькавшим ножом и толок что-то пестиком в серебряной ступке. Все отправлялось в один из двух горшочков, булькавших на веселом огне. Кот фыркнул еще раз, когда унюхал добравшийся до него запах получившегося отвара. Яд, чистый яд - читалось на его сморщившейся мордочке, когда он, демонстративно подняв хвост, шествовал на улицу - по направлению к чистому воздуху. Хозяин же влил в парнишку мерзкий на вкус и запах отвар, натер раны мазью не менее гадкого цвета и перевязал их. Он сделал все что мог, оставшееся - в руке Господа, если тот обратит внимание на покалеченного и обожженного мальчика. Хозяин отодвинул на затылок смешной клетчатый колпак, обтер пот со лба, сбросил на пол пиджак, налил себе подоспевший кофе, взял с полки триллер Гришэма и стал ждать.
Господь смилостивился: через два дня паренек пришел в себя, через неделю мог ходить шаткими, неровными шажками, держась за стенку или за спинку кровати.
Но он не говорил, ни единого слова, молчал, как немой, и испуганно озирался по сторонам, ловя недовольные, ревнивые взгляды самоуправного кота.
А в начале второй недели случилось несчастье - старик умер. Легко и не заметно; он просто утром не встал с постели. Сердце отказалось служить ему, решив, что время остановиться пришло. Кот, недовольный отсутствием еды в миске, царапнул хозяина за пятку, потом дернул за одеяло, свесившееся с одной стороны до пола. Никакой реакции не воспоследовало, тогда кот, поднатужась, запрыгнул на кровать и прошелся по груди старика, уселся прямо перед его бледным лицом и замяучил. Резко, пронзительно, печально. Смерть, отогнанная от мальчика, не стала уходить далеко, она взяла старика. Ей нужна была жертва, и она вцепилась в нее острыми клыками.
Когда Мэтт, опоздав на два часа - разве не для этого он выслужился до начальника участка? - добрался до работы, на столе его уже ждала ночная сводка. Несколько забитых мелким шрифтом листков бумаги в папке с размашистой датой. Сесилия сказала, что был звонок из управления. Большим боссам не терпится распять его. Мэтт попросил ее не беспокоить его пять минут, бросил плащ на стол, щелкнул по кнопке кофеварки, и подошел к окну. Дерево стояло на месте, как и всегда, уже много-много лет; даже когда ветви начинали стучать в окна участка, пила не дотрагивалась до разросшегося клёна. Брать в руки бумаги не хотелось, совсем, какое-то едкое чувство появилось у него на душе после короткого разговора с Томом. Подозрение и страх.
Наконец Мэтт взял папку, открыл и сразу посмотрел на итоговые цифры внизу страницы. Все было плохо, решительно и невероятно плохо. За неделю статистика изменилась - количество преступлений выросло в пять раз, будто мир переменился. Будто он оказался на другой планете. Никаких тяжелых правонарушений - убийств, изнасилований; только хулиганство, разбитые витрины, мелкие драки, карманные кражи. И все висяк на висяке, никаких свидетелей, ничего, что могло бы помочь раскрыть хоть одно дело... Все словно отводили глаза.
Мэтт, глотая горький кофе без молока и сахара, смотрел на ветви дерева и думал о том, что рассказал Том. Да, Том всегда любил попаниковать и попередёргивать, хвататься за непроверенную информацию и лишь потом думать откуда - с хвоста какой сороки - эта информация взялась. Может, и в этот раз, Том занимается глупостями, но цифры, циферки, толпившиеся в отчете, наползающие друг на друга, нахально подтверждали слова провинциального шерифа.
Через два часа перезвонили из центрального управления и намекнули, что откуда-то информация об опасной статистике появилась у проныр-газетчиков. Взять бы и придушить крысу, слившую данные работягам одной из древнейших профессий. Чашка, уже пустая, полетела в стену, заставив Сесилию испуганно заглянуть к Мэтту в кабинет. МакДонован постарался убедить ее, что все нормально, и он спокоен, как сфинкс.
Вечерняя сводка была похожей на утреннюю - патрульные продолжали сбиваться с ног, фиксируя преступления. Под ночь половина участка перебралась на другую сторону дороги, где молчаливый Эддингтон, молниеносно разобравшись в настроении своих постоянных клиентов, начал подносить им кружку за кружкой.
Мэтт сидел один у стойки. Он не любил напиваться, поэтому уже второй час цедил коньяк, кося глаз в экран, где заканчивался футбольный матч. "Красные дьяволы" выносили "сорок".
--
У тебя все спокойно, Эдди? - Эддингтона звали Арчибальдом, но все обращались к нему, сокращая фамилию, а не имя, и он никогда особо не возражал.
--
Вроде, да, Мэтт, а что-то случилось? Какие-то слухи бродят, но все как-то непонятно. Полунамеки, шум за спиной... - ответил бармен
--
Чёрт его знает. Будто завелась молодежная шайка, которой нечем заняться и которая хулиганит почем зря.
--
О таком не слышал. Район-то у нас вроде тихий - кто будет бузить около полицейского участка в центре города. Налить?
--
Тихий, - кивнул Мэтт. - Том звонил.
--
Баффин? Вот так дела. Как он? Сколько лет он шерифствует? Лет десять уже, наверное.
--
У него то же самое было, - тихо сказал Мэтт.
--
Что, то же самое?
--
Преступления. Навалились. А потом пропали.
--
Ну, и у нас так же будет.
--
Пропали, когда он прогнал из городка одного человека. Будто этот человек и совершил их все. Вместе. Но он точно не мог этого натворить.
--
Так не бывает, Мэтт. Это мистика, а ее в этом мире дефицит, - бармен плеснул полицейскому коньяка.
--
А потом человек поехал к нам. Все случилось не больше недели назад, и тогда же на нас посыпались проблемы.
--
Совпадение.
--
Эдди, если бы я не работал в полиции, я так бы и сказал...
Бар взорвался восторженными воплями - Сульшер забил еще один гол.
Огромный, дымчатой раскраски кот внимательно слушал этот разговор. Он, наплевав на санитарию, разлегся в самом углу барной стойки и, казалось, спал, изредка помахивая роскошным длинным хвостом. Но янтарно-зеленые глаза смотрели на МакДонована, уши подергивались, а когти то и дело вытягивались и царапали дерево. Он будто скучал, позевывая, но это было чистой воды притворство - разговор был интересным, очень и очень занимательным. Кот чувствовал, что здесь не обошлось без водолаза. Не просто так. Город изменился за последнюю неделю, и полицейский подтверждал это. Надо бы рассказать о новостях кому следует.
Кот спрыгнул с насиженного местечка, но не резко, а крадучись, почти сполз на пол, скользнул между столов и, дождавшись уходящего посетителя, выскочил на улицу.
3.
На городской набережной озорничал ветер. Он смешивал сорванные с парковых деревьев листья с пахнущим водорослями запахом моря, гонял между скамеек порванные газетные листы, игриво бросаясь ими в людей.
На одной из скамеек, забравшись на спинку и подложив под ноги журнальный разворот, сидел человек. Он смотрел на волны и море. Вдоль рыбаков, устроившихся на камнях, шел его гость, и ветер бежал у его ног, как верный породистый пес.
Странная встреча, и самым странным в ней было не место, а те, кто встретился. Вот представьте себе напыщенного человека в сюртуке изумрудного бархата и цилиндре. Сто лет назад он бы идеально подходил к обстановке театра или дорогого ресторана, но сейчас он смотрится немного архаичным. А уж эти пышные, расчесанные бакенбарды. Вы даже можете что-нибудь подумать о состоянии его психического здоровья. Джентльмен сидел на скамейке. А его гость звучал ему в диссонанс - высокий, сухой, седой, в рваных джинсах, футболке с надписью Blind Guardian на груди и многоцветным рюкзаком с болтающейся цепочкой на одном плече. Он шел быстро и цепко. Лет ему было не менее пятидесяти, и ему лучше бы подошла какая-нибудь другая одежда. Потому что все во всем остальном кроме нее он был скорее похож на банковского клерка или преуспевающего юриста. Звали его Ллойдом, и остепеняться он не хотел.
--
Вот так, - закончив рассказ, вздохнул экстравагантный джентльмен предыдущего века, крутя в руках цилиндр. - Я растерян, потому что подобного быть не должно. Я чувствую гниль.
--
Что ты имеешь в виду?
--
Никаких фактов, это всего лишь ощущение, будто горечь на языке от незнакомой приправы.
--
Вот как...
--
Ты знаешь, что это?
--
Не уверен. Может - да, а может, и нет, - тихо ответил Ллойд. - Например, это могла бы быть потерянная, потерявшаяся душа. - Он смотрел на спокойное море, на волны, сонно и устало накатывающие на берег.
--
Что? Душа, устраивающая погромы? А как же тот парень, от которого расходятся круги?
--
Этот человек не виноват в бедах, которые творятся вокруг него. Он ничего не знает о них, потому что не имеет к ним никакого отношения. Ну, или имеет непрямое отношение.
--
А кто же тогда виноват?
--
Эта самая потерявшаяся душа. Случайный невидимый призрак, застрявший на полпути между миром живых и миром мертвых. Как в фильме "Привидение". Смотрел? Я никогда не сталкивался с этим и мне трудно поверить, что это правда, а не киносценарий. - Ллойд говорил в сторону, будто про себя. - Но это единственное, что приходит мне в голову. Поэтому надо проверить и такую версию. Взять и проверить. Разве что непонятно - как это сделать.
Ллойд спрыгнул со скамейки, подошел к парапету, забрался на него. Раскинув руки в стороны, он сделал несколько шагов по узкому камню.
--
Надо что-нибудь придумать. Надо что-нибудь придумать.
--
Прогнать ее и всех делов. Пара простых заклинаний и экзорцизм, как поступали в стародавние времена.
--
В том то и дело. - Ллойд резко развернулся и пошел по парапету в обратную сторону. - Я думаю, что заблудшую душу нельзя будет прогнать от того, к кому она прицепилась. Связь, держащая их вместе, должна быть слишком крепка. Душа может разозлиться и вместо разбитых окон или устроит пару кровавых убийств, или утащит жертву вместе с собой на ту сторону. Я думаю, что будет именно так. Ее надо упросить, уговорить, убедить оторваться от человека.
--
Поговорить с невидимой душой? Как ты собираешься это сделать?
--
Я обещал, что все будет просто? Конечно же, вероятнее всего, душа не ответит, никогда неизвестно здесь ли она или где-то бродит. Надо как-то обратить на себя ее внимание... И ты знаешь как, правда, Левиафан? - Ллойд посмотрел на роскошного пушистого кота, высунувшегося из-под скамейки.
--
Ты думаешь, кот знает? - Экстравагантный джентльмен смотрел на Ллойда во все глаза. Как рак. - Кот?
--
Да, знает. Еще как знает. Его хозяин был одной из жертв души.
--
Что?
--
Лоренцо, ты ведь прекрасно помнишь, как умер Айнар.
Лоренцо, а именно так звали обладателя пушистых бакенбард, поставил цилиндр на скамейку, иначе бы головной убор вывалился у него из рук. Такого он не ожидал. Когда главы родов попросили его сделать одолжение и поговорить с Ллойдом, он не думал, что дело зайдет так далеко. Да, Ллойд был серьезным человеком и то, что дело дошло до таких, как он, и то, что именно Ллойд сам прибыл разбираться в ситуации, показалось Лоренцо подозрительным, но... кто же знал, что охотник знает так много. А теперь уже было поздно отказываться и отнекиваться.
--
Да, - ответил Лоренцо, - чувствуя, что зыбучие пески времени затягивают его.
--
Лефиафан тоже помнит. Очень хорошо помнит. - Кот замурчал. - Расскажи нам, Левиафан. Это очень важно. А потом подумаем, что будем делать дальше.
Лоренцо внимательно вслушивался в рассказ кота, пытаясь распутать журчащее мурлыкание. Слушал и думал одновременно, пытаясь прикинуть, как ляжет пасьянс.
--
Этот ребенок был непростым, - сказал Ллойд. - Айнар почувствовал это, не зря он жилы рвал, пытаясь вытащить ребенка с того света. И ещё. Что-то случилось в той аварии, что-то необычное и непонятное. Такое впечатление, что авария была неслучайной.
--
Но прошло уже столько лет. Почти двадцать лет. Как ты хочешь найти следы? Заставить людей вспомнить подробности того, что было так давно? Люди зачастую не могут вспомнить того, что было вчера. - Лоренцо ещё пытался вывернуться из клещей.
--
Это не важно. Нам всего лишь надо будет заглянуть в жилище Айнара, и там мы поймем все. Нам не нужно больше ничего. Совсем. Все разгадки - только там. Ты ведь не убирался в жилище Айнара с того самого дня, правда?
--
Нет. Не убирался, - ответил Лоренцо и тут же осекся, поняв, что, сам того не желая, проговорился и попался в хитрую ловушку. Не зря Ллойд был лучшим следопытом из охотников.
--
Тогда нам пора отправляться в дорогу. - Ллойд подхватил с земли рюкзак. Цепочка звякнула. - Нахлобучивай котелок и показывай.
Лоренцо водил Ллойда по городу, будто путая следы, петлял по пригорным переулкам, забрался даже на северную сторону - под паутины транспортных развязок. Долго, очень долго, настолько, что Ллойд остановился на автобусной остановке, забрался под навес, чтобы укрыться от начинающегося дождика, и демонстративно стал разглядывать схему маршрутов.
--
Давай. Еще немного, - вернулся уже было ушедший вперед Лоренцо.
--
Пять минут, Лоренцо. У тебя есть пять минут, чтобы показать мне дорогу. Меня не интересует, что ты прячешь там, и где находится это ваше тайное священное место. Но чем больше мы бродим, тем сильнее становится мое желание узнать все, то есть совсем все.
Лоренцо уткнулся в землю, буравил ее, пытаясь добраться до тоннеля метро. Сердить Ллойда не стоило, но Лоренцо колебался. Со времени смерти Айнара, его дом стал почти святыней. Дом одного из величайших лидеров их народа, возглавлявшего объединенные роды почти четыре десятилетия и покинувшего трон по своей воле.
Но был ли у Лоренцо иной выбор?
И не скажешь, что в этом доме, затерявшемся в припортовом районе, никто не живет уже больше двадцати лет. Видно полотно пыли на предметах, чувствуется забивающий ноздри запах затхлости, но заметно, что здесь бывают люди, бывают часто, но просто не задерживаются надолго - приходят и уходят, то ли испугавшись, то ли исполнив задуманное, то ли не считая себя достойными этого места. Дом - будто с человеческим привкусом.
Притолока была низкой - под рост таких, как Лоренцо; Ллойду пришлось согнуться почти пополам, чтобы войти. Дверь не скрипнула, и ключ в замке повернулся легко. Еще пара доказательств, что дом не был заброшенным.
Лоренцо щелкнул выключателем, в дальнем угле под потолком зажглась одинокая тусклая лампочка - будто первая звездочка. Ее мерцающий огонек осветил местечко, оказавшееся довольно забавным, Ллойд хмыкнул, увидев алтарь. Самый настоящий алтарь, с фотографией посередине, парой обгорелых свечей и маленьким жертвенным топориком. Очень старая фотография Айнара, еще до того как он стал знаменитым. Он запечатлен, когда ему было едва ли полсотни лет, еще безбородый, молодой и веселый, искренний и безмятежный, щурится на камеру с кием в руках у бильярдного стола в каком-то пабе.
Ллойд вышел на середину и осматривался. Комната совсем небольшая: десять нешироких шагов на десять. Алтарь на той стороне, где под потолком притаились два узких окошка, стекла которых из-за толстого слоя грязи почти не пропускали солнечных лучей. Еще одна стена в стеллажах, забитых всякой всячиной - книгами в потрепанных, оборванных, но дорогих переплетах, пузатыми склянками и вытянутыми бутылочками, баночками и колбочками; надписи на сосудах прочитать невозможно - стерты временем или целенаправленно. Сбоку - справа - кровать и камин. На дверной стене ничего нет. И что здесь искать? Честно говоря, Ллойд думал, что жилище знаменитого Айнара будет более роскошным. А все оказалось весьма скромным, излишне скромным. Подозрительно скромным?
--
Айнар жил здесь?
--
Да.
--
Не верится, - сказал Ллойд.
--
Мы достали его, и он сбежал куда подальше, - сконфузился Лоренцо. - Здесь он жил пять лет перед смертью.
--
Он и был личностью, - ответил Лоренцо и сгрубил. - Уж все лучшей, чем ты.
--
Кис-кис-кис, - прошипел, проигнорировав шпильку, Ллойд, и Левиафан потерся об его ноги. - Может, ты нам что-нибудь покажешь? - Но кот промолчал.
--
К Айнару был приставлен страж, - сказал Лоренцо. - Айнар не просил охраны, но мы считали это важным. Мы боялись, что с ним может что-то случится.
--
Стерегли, - криво улыбнулся Ллойд.
--
Айнар был слишком важен для нас.
--
Итак, у нас есть не только кот-свидетелей, но и человек?
--
Полусвидетель. Айнар просил его держаться подальше. Пинками. Айнара раздражали почести и внимание.
--
И что рассказал наш, так называемый, полусвидетель?
--
За неделю до смерти Айнар привез раненого мальчишку, начал возиться с ним и не выходил из дома всю неделю. Потом он умер, а парень пропал. Это все, что мы добились от охранника, он не смог сказать ничего другого даже под страхом смертной казни. От повешения его спасло только то, что врачи сказали, что смерть Айнара была совершенно естественной. Сердце остановилось.
--
Мальчик пропал?
--
Охранник не видел, как и куда он уходил.
--
Спал?
--
Эта работа должна была быть синекурой, и к ней так и относились. - Лоренцо, повернувшись спиной к Ллойду, понуро смотрел в мутные окошки. Это его племянник опростоволосился.
Ллойд ходил кругами, от стены до стены. Как заключенный, в кандалах уныло бредущий по камере. Кот держался рядом с ним, скользя между ног. Наконец устав, Левиафан запрыгнул на кровать, улегся, вытянув лапы, и следил за Ллойдом только глазами, не утруждая себя даже движением головы.
Ллойд перебирал склянки, пошуршал кочергой в камине, полном слежавшейся золы. Он никак не мог понять, что же является целью его поисков. Как найти следы мальчика или заблудившейся души? Ему казалось, что вот-вот он ухватит мысль за хвост, но она изворачивалась, как змея. Вдруг взгляд его остановился на кровати - на искрящихся, смеющихся глазах Левиафана.
--
Лоренцо, помоги мне. - Ллойд ухватился за спинку изголовья кровати, и они вдвоем передвинули кровать с развалившимся котом.
За кроватью, завалившись в щель между досками пола у самой стены, лежала маленькая вещичка-игрушка.
--
Вот оно. То, что мы ищем.
--
А что это?
--
Еще не знаю. - Ллойд соврал. Он уже почти догадался - его не зря называли лучшим из охотников. Ему лишь нужно было небольшое подтверждение.
4.
Человек с рюкзаком за спиной легко шел по полупустой утренней улице. Не вальяжно и расслабленно - нет, скорее наоборот, он был очень собран, и во всем его облике была поразительная гармония с городом. Он будто плыл между домов, покачиваясь из стороны в сторону в такт музыке, игравшей из маленьких наушников. Поди догадайся, что там звучит агрессивная Apocalyptica.
Вдруг он остановился. Сдернул с головы наушники, нажал кнопку stop на плеере. Замер, будто, как пойнтер, делая стойку. В переплетении виолончельных звуков Ллойд расслышал тоскливый голосок. Невероятно, но он был еле различим даже при отключенной музыке; едва ли громче шума проезжающей в трех кварталах отсюда. Откуда он идет? Голосок плакал, слов было не разобрать, но отчаянию не нужны буквы. Ллойд наклонился к земле, потом прижался ухом к стене. Голосок шел отовсюду, травой прорастая через трещины асфальта, протискиваясь между камней домов. Ллойд крался вдоль улицы. Только бы не потерять струну.
Казино. Звук шел оттуда, из арки сияющих огней, и Ллойд, наплевав на свой внешний вид и игнорируя охранников, вошел внутрь, и плач тут же потонул в гаме порока.
Ряды одноруких бандитов, и двурукие роботы, повторяющие одно и то же движение. Столы для покера и блэк-джека, рулетка. Люди, толпы радующихся и разочарованных, обманутых и обманывающих людей. Азартный стук костей, треск рулеточный колес, заглушающий все шелест денег.
Ллойд бродил водоворотов жадности, надеясь снова найти потерянный плач, но тщетно: в какофонии казино он бы не услышал и пушечного выстрела.
Ллойд снова шел по улице, держась теневой стороны, ему еще не хотелось, чтобы день наступал. Город ночью красивее и спокойнее. Ночью город живет.
Ллойд остановился напротив темно-синего фургона, стоявшего среди других машин на выезде из узенького переулка. Пискнула сигнализация, и хозяин машины, парень в черной куртке, забрался внутрь, завелся, немного подождал, прогревая двигатель, и быстро выехал на улицу.
Посмотрев ему вслед, Ллойд пошел дальше своим путем, поглядывая на витрины открывающихся магазинов.
Часа в три, наверное, дня, к автомастерской на дальнем конце Глочестер-роуд, подъехал Субару-Легаси.
Водитель пожаловался на подвеску: машину начинало сильно трясти - руль буквально выпрыгивал из рук - уже на скорости от ста километров в час. Пока он беседовал с мастерами, быстро поднявшими Субару на подъемник, из ворот сервиса выехал темно-синий фургон.
Ллойд сидел на втором этаже ресторана - прямо у окна - и смотрел на проезжающие по улице машины, суетящихся пешеходов, торговца-зеленщика напротив и разговаривающего с ним хозяина мясной лавки, который застыл на пороге своего заведения. Как паровозиком, одна за одной прокатились красные машины такси; на остановке начала собираться в ожидании трамвая очередь. А солнечным лучам уже надоело пробивать через хоровод высоток, и небо синело, заволакиваемое кляксами клубящихся туч.
Едва Ллойду принесли ужин, как за столик нахально присел высокий молодой человек - лет двадцати пяти, немного неаккуратно одетый, он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди. Карие глаза смотрели вызывающе.
--
Здравствуйте, - сказал Скаса.
--
Здравствуйте, - ответил Ллойд.
--
Что Вам от меня надо?
--
Извините? - Ллойд попытался состроить самый невинный младенческий вид.
--
Я видел Вас утром у своего дома, днем у себя на работе, вечером мы пересекаемся здесь. Вы хотите сказать, что это случайность или совпадение?
--
Нет, конечно, таких совпадений не бывает. Я всего-навсего хочу показать Вам одну вещь. - Ллойд достал из кармана и показал Серафиму фигурку, найденную у Айнара. - Наверное, Вам надо успокоиться.
--
Мне?
--
Или ей.
Девушка, которая села рядом с ними за стол, была очень красивой. Ее полупрозрачный силуэт растворялся между лучами света. Она печально смотрела на игрушку. Она не плакала, просто в глазах ее отразилась память о чем-то невероятно далеком и искреннем, и потерянном, грустном.
--
Я хотел поговорить о Вашей сестре... - только начал говорить Ллойд, как сразу был оборван Серафимом.
--
У меня никогда не было сестры.
--
Была. Я нашел метрики, отрыл в архивах документы на Ваших родителей и их детей - на Вас и Вашу сестру. У Вас была сестра.
--
Знаете, у меня все-таки не было сестры. То есть была, но она умерла едва родившись. Ей не успели дать имя, не успели крестить, - ответил Скаса. - Была - это все равно, что не было.
--
Ее успели крестить и успели дать имя. Перед тем как хоронили. Ее назвали Агнес.
--
Может быть. И что дальше? Что это меняет?
--
Мне кажется, что вы понимаете, что я хочу сказать. Что вы знаете о том, что происходит вокруг вас.
--
И что вокруг меня происходит? - Наверное, это должна была быть улыбка, но получилась тяжелая, вымученная, резкая, звериная гримаса.
--
Вокруг Вас постоянно что-то творится. Вы - как камень, падающий в воду и разгоняющий волны. Иногда рядом с Вами гибнут люди, - Ллойд, минуту назад готовый к долгому и тяжелому разговору, вдруг почувствовал желание как можно скорее добраться до развязки. - Это все происходит из-за Вашей сестры. Она умерла, но часть ее - душа? - осталась здесь и живет вместе с Вами. Идет вместе с Вами по жизни, не отставая ни на минуту. Плачет и радуется вместе с Вами. Как верная жена. Любить до гроба. Но иногда ей хочется и быть любимой. Чувствовать тепло. Услышать, как с ней говорят. - Ллойд понял, что говорит чушь. Все скомкано и неправильно.
Серафим попросил официанта принести ему чай, закурил. Руки не дрожали - ровный огонек опалил сигарету, Серафим затянулся, протяжной струйкой выдохнул дым, посмотрел в окно, на вызвезженное небо.
--
И что я могу сделать?
Ллойд положил на стол тот самый брелок на цепочке, найденный в святилище - костяную статуэтку маленькой улыбчивой обезьянки, подтолкнул ее к Серафиму. Серафим равнодушно смотрел на нее. Он скосил взгляд, но ни одна из сбежавшихся в уголки глаз морщинок не дернулась. Он смотрел долго, ни разу не моргнув, ни переменив выражения лица.
Ллойд тоже смотрел на цепочку, и ему показалось, что она чуть двинулась на столе, на долю миллиметра или даже меньше - на толщину волоска. Он прищурился - нет, наверное, показалось. Наверное, показалось.
У мясника появился клиент, и они вместе зашли внутрь лавки. Прозвенели навстречу друг другу два двухэтажных трамвая, развозя людей из центра по домам. Улица пустела.
Серафим повторил вопрос:
--
И что я могу сделать?
--
А вам не хочется что-то сделать? Чтобы прекратить то, что творится рядом с Вами?
--
Я живу с этим много лет. Привыкаешь, знаете ли.
--
Но впервые Вы приехали в большой город. До этой недели вы держались вдали от больших населенных пунктов - жили в маленьких городках, иногда на фермах или в одиночестве. Я думаю, Вам это надоела жизнь волка-одиночки. Я не знаю, что случилось, но Вы захотели привлечь внимание. Знаете, как говорят о серийных убийцах - захотели, чтобы Вас поймали. Или захотели избавиться от своей судьбы. Понять, совсем, окончательно, раз и навсегда, из чего состоит Ваша жизнь.
Серафим взял чашку с чаем обеими руками, поднес ее ко рту, дотронулся губами до горячего напитка.
--
Чтобы сделать это, чтобы понять, разобраться, встретьтесь с ней. Поговорите с ней, - сказал Ллойд. - Попробуйте. Она хочет, чтобы ты поговорил с ней. Она волнуется. Она боится. Ей плохо. Не от радости она творит все это. Она как испуганный ребенок, и с каждым днем она тревожится все больше. И ты тоже. Поговори с ней. Попробуй. Она поймет, и вы сможете вместе все изменить.
Серафим поставил чашку на стол.
--
Пока, - сказал Ллойд, и Скаса дернулся, как от резкого хлопка за спиной, а Ллойд подхватил с пола рюкзак, положил на стол купюру и пошел на улицу, оставив обезьянку смеяться на столе.
Как привязанная веревочкой дворняжка, Серафим понуро тащился за Ллойдом по ночному городу, спотыкаясь на стыках тротуарных плиток. Рядом с ним прозрачной тенью плыла красивая девушка. Скаса что-то говорил ей, шептал, запинаясь и путая слова, пытался увидеть ее и заглянуть ей в глаза.
Ллойд широкими шагами шел впереди, но то и дело оглядывался на Скасу, иногда ему казалось, что он замечает и его сестру, нити света вплетающиеся в русые волосы девушки. Что-то мучило Ллойда, царапало тонкими, остренькими кошачьими коготками, неявно - будто он просыпался после глубокого кошмара и, продирая глаза, не мог понять, то ли он еще спит, то ли уже проснулся.
--
Он все знал, - прошептал Ллойд осторожно, почти про себя, будто пробуя слова на вкус, и понял, что горечь сказанных слов начинает резать горло, выворачивать его наизнанку. - Он все знал.
Ллойда скрутило, он остановился, перегнувшись пополам, будто пытаясь выплюнуть застревающие слова, насильно исторгнуть их из себя, его шатало, он вцепился в фонарный столб.
--
Что с тобой? - спросил Серафим, и Ллойд ничего не ответил, горечь, как змеиный яд, проникала внутрь, лишая его голоса, отравляя и парализуя его тело. Охотник был пойман сам, загнан в чужую ловушку и опутан сетью обмана. Ячейки мелкие - не проскользнуть, и сеть прочна.
Он свалился на тротуар, когда силы покинули ноги, его начало бить, будто больного падучей. Девушка кинулась к нему, пытаясь заставить Ллойда прийти в себя. Она голосила, пыталась удержать его извивающееся тело.
Серафим ровными шагами подошел к нему, он стоял рядом, смотря на бьющегося в припадке Ллойда. Когда все закончилось, когда глаза закатились, Ллойд замер, испустив дух, Серафим наклонился, подхватил ставший ничейным рюкзак и, улыбаясь, пошел своим путем. Он насвистывал какую-то веселую мелодию.
Девушка плакала, она что-то кричала брату, будто он хотел ее слушать, пыталась схватить его и остановить. Но Серафим не обращал на сестру никакого внимания, и цепь, которая она была прикована к нему, тянула ее, сбивая с ног, тащила по земле. Цепь звенела, резко и жестоко, оставляя багровые следы на земле - то ли кровь, то ли ржавчина.