- Вася, тебя сейчас ветром сдует, не сиди на краю, - не без легкой иронии обратился Пашка на высоте птичьего полета к измазанному цементом белокурому красавцу Василию.
- Ну, чего? - неохотно обернувшись, промолвил в ответ Василий.
- Ты это брось чевокать, дай закурить лучше, - оборвал его Пашка.
- Нет у меня...
- Вечно у тебя нет! Может, сходишь разок? - спросил его Пашка и поглядел вниз, улыбнувшись.
- Сам иди, - огрызнулся Василий.
- Работа перерыва требует, тем более такая, как наша, - начал было рассуждать Пашка. - А какой же перерыв без курева? - закончил он.
- Да у тебя всегда причины, лишь бы не работать, - возразил Василий.
- Полегче, ты, трудоголик. Вот смотри лучше, вид-то какой! Нам ведь одним везет увидеть то, что другие, может, и не увидят вовсе, - сказал Пашка, проведя рукой кривую по небу, немного прищурившись, но с довольным видом от того, что объял он своими рабочими руками необъятное.
- Точно, могут и не увидеть, - с досадой заметил Василий. - Если все, как ты, тут будут работать... - пытался отшутиться Василий.
- Эх ты, Васька... Вроде вот умный человек, а говоришь такие глупые вещи. Романтики в тебе, Вася, маловато, романтики. Тебе все кирпичи класть один к одному. А я, может, вот на эту работу устроился, чтобы смотреть с высоты на весь этот мир, на наш город любоваться, - замечтался Пашка, посмотрев куда-то вдаль. - А ты все кирпичи свои... смотри, сам себя замуруешь и не заметишь. Это я, конечно, в глобальном смысле выражаюсь -замуруешь, просто ведь можно за этой вот грубой, не растворенной толком смесью цемента, за этими вот балками, железом, вагонкой и кирпичами, наконец, не увидеть то...
- Да ну тебя! - махнул рукой Васька, взяв очередной кирпич в руки, не желая и дослушивать Пашку.
- Слушай, у тебя сколько прогулов за этот месяц? - смекнул Пашка, сняв головной убор.
- А тебе-то что?
- А вот что, держи вот, - ответил Пашка, быстро, двумя руками насадив на Ваську свою ярко-зеленую кепку, и поскакал по кирпичным уступам ближе к крану.
- Эй, Михалыч! - закричал Пашка что есть силы. - Подай кран вниз, мне надо по делу!
- По какому такому делу? - эхом отозвалось в ушах Пашки.
Пашка сложил ладони рупором, прислонил их ко рту и закричал раздельно:
- Спу-скай кран бы-стрее!
Михалыч сплюнул, махнул рукой и подал кран.
Спустившись на землю, Пашка воскликнул:
- Красоты, мать их... вот они, красоты, - сказал он сам себе, посмотрев в сторону винного магазина.
Туда Пашка, не теряя ни минуты, и отправился. Жизнь казалась Павлу этаким действом в настоящем времени. Ни прошлого, тем более плохого, ни будущего - ни о чем он особенно не задумывался. И в настоящем времени ему бы очень хотелось, чтобы жизнь состояла только лишь из удовольствий и смеха. Пашка честно не любил работу и не хотел работать. И никогда он не притворялся и не обманывал, что работа эта его давит, не нравится ему так же, как, собственно, и все работы, которые были до сих пор; поэтому, видимо, долго нигде он и не задерживался. Но был он человеком веселым и жизнерадостным, так что начальство любило его по-своему. Формальной же причиной уволить его через неделю после трудоустройства могла быть, как почему-то иногда думалось ему, абсолютно маленькая, незаметная мушечка, тогда как для других не хватило бы и сотни провинностей. Нельзя сказать, что его любили все и что ему многое сходило с рук. Но с другой стороны, и прощалось ему немало, потому как располагать к себе людей он умел.
В магазине Пашка взял пятилитровую банку пива и первый литр уговорил на месте. Став еще добрее относительно и так доброго трезвого Пашки, он вышел на улицу в поиске тихой скамейки в летнем сквере, в непосредственной близости от магазина. Но все скамейки были, как назло, заняты.
Пашка начал метаться от скамейки к скамейке, в смысле того, что ему очень уж хотелось основной заряд пива выпить, так сказать, в подобающих условиях. Пенсионерок-женщин Пашка в таких ситуациях старался избегать по причине собственного стыда. Пашка подошел к скамейке, где сидели обычные школьник и школьница.
Сделав угрюмый вид преподавателя-зануды, он сказал:
- Вы бы лучше, молодежь, в школе уроки учили, а не по паркам болтались. О чем думаете?
Школьница посмотрела на Пашку исподлобья, как-то не по-доброму, и сказала:
- Шел бы ты отсюда, дядь, сейчас еще наши друзья подойдут.
Школьник же одобрительно подтвердил слова подруги кивком головы.
Пашка ухватился двумя руками за банку и тихо дал задний ход. Одержимый желанием все же принять сидячее положение, он, не находя для этого подходящего места, расстроенный поплелся вдоль сквера.
Солнце, проникая то тут, то там через липовые листья и ветки, доставало Пашкину банку и самого Пашку. Неподалеку Пашка заметил скамейку, посередине которой одиноко сидела девочка лет пяти или шести, с огромными детскими белыми бантами. Обрадовавшись, Пашка подбежал к скамейке и сел на краешек, достал из-под одежды, из внутреннего кармана, еще чуть холодную банку.
- Не помешаю? - спросил с издевкой Пашка маленькую девочку.
Девочка, сидевшая рядом, как сидят девочки перед тем, как их сфотографируют, притом что фотография эта в единственном виде запечатлеет лик маленького человечка в данном возрасте под строгим надзором родителей - в общем говоря, сидела так: ручки лежали на коленках, спина была неестественно ровной, взгляд был направлен в некоторую точку, выбранную девочкой, по-видимому, совершенно случайно, медленно повернула голову в сторону Пашки, ее огромные банты колыхнулись с внезапным порывом ветра, и она посмотрела на Пашку.
- Папа, - сказала она ему прямо в глаза и заплакала.
Пашке сразу стало как-то не по себе, он уговорил тут же еще литр и хотел было уже ретироваться.
- Папа, - повторила еще раз девочка. - Не уходи от меня.
Паша начал быстро трезветь. Внимая всему рациональному в этой жизни, Пашка сказал сдержанно:
- Девочка, ты ошиблась, я не твой папа, твой папа сейчас подойдет и заберет тебя.
Сказал и улыбнулся, пытаясь как-то изменить этот странный настрой у девочки.
Девочка продолжала плакать.
- Он уже пришел, - сказала девочка. - Это ты.
Паша вдруг представил себя работающим на передовой стройке в непогоду, там, где-то наверху. "Как хочется вернуться обратно, - подумал он, - и замуровать себя, пускай даже без курева".
- Вот что, девочка, мы посидим немного, потом, если не придут родители, пойдем в милицию, пусть там разбираются, - сказал Пашка, равнодушно посмотрев на крупные девчоночьи банты.
- Мы не можем пойти в милицию, ты же пьян. Пойдем лучше домой, - сказала девочка, тихо пытаясь взять Пашку за руку.
Оторопев, Пашка отодвинул пиво и посмотрел на девчушку. Она была настолько естественна и убедительна, что Пашке показалось, что вся его жизнь - это сон, а то, что происходит сейчас, - это и есть его жизнь. Он смущенно посмотрел на девочку и улыбнулся.
- Хочешь, я тебе леденец куплю? - спросил Пашка.
- Да глупости все это... леденцы, - проговорила девочка.
- Ты посиди, я сейчас, - добавил он, с отчаянием посмотрев на недопитую банку пива.
- Нет, - сказала девочка строго, - я не ем сладкого, не уходи никуда.
- А-а-а... не ешь сладкого, - протянул Пашка. - Бывает и такое в твоем возрасте.
- Я хочу пить, - сказала девочка.
- А, я сейчас, - радостно встрепенулся Пашка.
- Нет, мы вместе пойдем.
С безнадежным видом Пашка зашагал с девочкой по направлению к магазину.
В Пашке начали просыпаться странные чувства, имеющие отдаленную схожесть с отцовскими. Видя девочку всего лишь несколько минут, он уже начинал ощущать некоторую ответственность. Откровенность девочки подкупала. Однако оставленное на солнце пиво не давало Пашке покоя.
- Вот, ты жди меня тут, я сейчас, - сказал быстро Пашка девочке и отбежал, не дождавшись ответа. Подойдя к скамейке, он увидел немолодого человека, присматривающегося к банке.
- Нехорошо, бать, нехорошо. Пиво не ваше, а наше.
Пашка выпил все одним махом, оставив немного на донышке.
- На вот, бать, допивай, а меня ребенок ждет, - горделиво сказал Пашка.
Ребенок стоял там, где должен был, не сойдя с места ни на шаг. Пашка подбежал, как-то так сразу, неуклюже спросил:
- А, это... ну ты меня папой зовешь, ну зови меня пока так, если тебе так надо. А как тебя-то величать?
- Меня... - девочка впервые улыбнулась, - меня зовут Катя, так мама назвала.
-А-а-а, мама... - задумчиво произнес Пашка.
- Да, мама. Мы как раз попьем водички и пойдем к ней.
Пашка закосил куда-то вбок и сказал:
-Э-э-э, а вот с мамой, точно, не нужно по возможности, хватит на сегодня с меня знакомства с тобой.
- Папа, но это необходимо. Тем более ты с ней хорошо знаком.
- Вот и прекрасно, - произнес Пашка, озадаченный вопросом: а не выпить ли на таких радостях чего покрепче? - Прекрасно, что знаком. Зачем же повторно знакомиться?
- Как хочешь, - сказала девочка, немного расстроившись. - Папа, ты не забыл? Я пить хочу.
Впереди их ждал большой универсальный магазин с отдельными входом и выходом.
- Катюша, вот что, - сказал ласково Пашка, - ты уж меня подожди, у меня там, в магазине, в общем, знакомый, но это долго объяснять. Короче, ты меня подожди вот тут, но с места не сходи! Я тебе приказываю, - строго, но с добрым чувством проговорил Пашка.
- Хорошо, - сказала Катя.
А Пашка тем временем уже вбежал в магазин.
"Ну, вот и слава богу! - вздохнул он про себя. - Что за бред со мной происходит?" - задумался Пашка, направляясь в винный отдел.
Очередь была большая.
- Эй, батя, пропусти. А тебе вообще еще рано за вином стоять, - начал бухтеть Пашка, расталкивая народ. - У меня дочь маленькая, на улице ждет, мне по срочному, всего лишь одну бутылку.
-Да иди ты! - взвыла толпа. - Отец называется! Да таких отцов, как ты...
- Да день рождения у меня сегодня, день рождения, - взмолился Пашка. - Мне вино, а дочке мороженое, все по-людски. Вот сейчас после винного сразу в бакалейный отдел побегу за мороженым.
- Да нет в бакалейном мороженого! - послышалось из толпы.
- У него тут каждый день день рождения! - закричала продавщица, но было уже поздно. Пашка на всех парах поплыл по очереди к заветному лотку, вытянув и так свое длинное тело, просовывая сотняшку непосредственно в самую гущу событий.
- Вот наглец, хамло, алкоголик! - кричали из толпы, но Пашка на радостях выплывал обратно с бутылкой и точно, до копейки, отсчитанной сдачей.
Достав из кармана фирменную открывалку, профессионально откупорив бутылку, Пашка сделал глоток в полбутылки, а то и более, выпучил глаза и, рыгнув на весь магазин, вздохнул и повеселел.
"Селедочки бы!" - послышалось внутри самого Пашки. И он потянулся в рыбный отдел.
Солнце светило все ярче, раскаляя на улице и так уже расплавленный асфальт, и лучи его, проходя через огромные, замызганные витражи магазина, попадали внутрь, рассеивались, играли зайчиками, освещая серую, невзрачную очередь с подавленным настроением, окрашивая ее и придавая какой-то смысл всему происходящему.
Пашка взглянул в окно и увидел девочку. Это была Катя, верно ждавшая его, Пашку, у магазина. Катюша хоть и была очень маленькой, но стояла неприступная, гордая, быть может, осознающая глупой своей маленькой головкой, что она теперь не одна, и не одна с мамой, а теперь у нее есть папа, и она его ждет и всегда будет ждать, и вообще всегда будет делать то, что говорит папа, потому что это правильно, так и надо, потому что он папа.
Пашка был в отчаянии. Весь этот, как ему казалось, полубред начал доставать и так уже нетрезвый мозг Пашки. Невыразительные, слабые силы развернули Пашку в противоположном направлении от рыбного отдела. Он, опустив голову, побрел по магазину, еле-еле плетясь и размахивая полупустой бутылкой, в сторону выхода. Выйдя из магазина, он подошел к Кате, присел на карточки перед ней.
- Девочка, слушай, что тебе надо? Чего ты тут стоишь? Кого ты ждешь? Я не твой отец, ты не моя дочь. Хоть ты и маленькая, но я прошу тебя понять это... И иди домой, пожалуйста, - сказал Пашка, как бы отчеканивая каждое слово в надежде, что они будут поняты и их не придется повторять и что они будут последними.
Катя посмотрела на Пашку. Глаза ее увлажнились. Она заплакала и сказала тихо:
- Папа, а ты не купил мне попить водички?
Что-то екнуло внутри Пашки. Несмотря на его дневное пьянство, на невыносимую жару и на то, что к девочке он, казалось, чуть уже привык, нужно было всего-то на пять минут пойти в магазин, отвлечься, "принять на грудь", чтобы все изменилось, и теплые чувства остались где-то совсем позади, а жизнь пошла привычно. Но все же что-то произошло: детские глаза, взгляд печальный и одновременно гордый... Он встретился с ней глазами:
- Водички? - переспросил Пашка. - Я вот тебя сейчас отведу в милицию, там тебе нальют водички, - добавил грозно Пашка.
Но девочка, совершенно не смутившись, повторила вновь:
- В милицию мы не пойдем, потому что ты, папочка (это слово "папочка" она выговорила с каким-то кокетливым выражением), пьян, и заберут скорее тебя, чем меня, ну а потом... потом ты просто не бросишь меня, потому что у тебя доброе сердце.
Пашке ничего не оставалось делать, как согласиться. Он опустил голову.
- Тогда давай, я отведу тебя домой. У тебя же есть дом? - спросил Пашка.
- Дом есть, но попасть туда не могу: мама забыла передать мне ключ, а из детского садика я ушла сама, сказав, что мама меня встретит. Ну хочешь, пойдем к моей маме, - встрепенулась Катя, взяв Пашку за руку.
- Нет уж, мне на сегодняшний день и так достаточно впечатлений, давай как-нибудь в другой раз, - сказал Пашка, легонько щелкнув Катю по носику.
- Жаль, - помолвила Катя.
Узнав у девочки, когда мама возвращается домой, Пашка посмотрел на часы и решил провести оставшееся время с ней. Они сели на скамейку неподалеку от магазина.
Сидели они молча, и каждый думал о своем. Пашка думал о том, что сидеть осталось совсем недолго, что он начал трезветь и что как-то все же неудобно сидеть вот так, молча, и ни о чем не говорить. И за пивом бежать тоже как-то неудобно, хотя и очень надо. Это молчание волновало Пашку.
Катю оно волновало тоже. Она украдкой посматривала на Пашку, и тревожило ее больше всего то, что, может быть, это совсем и не ее отец, а просто чужой человек, да еще и пьющий, чего она боялась. Более того, она наслушалась от мамы всяких неприятных историй про пьяниц. Но было и чувство чего-то близкого, родного, того, что она раньше и не ощущала никогда и ни с кем, тем более с чужими людьми, - чувство безотказное, правильное, и в момент, когда она впервые увидела его, она уже была уверена, что это ее отец!
- Ну, что? Вот так и будем сидеть и молчать? - наконец начал Пашка.
Катя надула щеки, отвернулась.
- Ах, вот мы еще какие! - рассмеялся Пашка. - Нет, так не пойдет. Расскажи о себе, - попросил Пашка и улыбнулся.
- Это вовсе и не смешно, - еще больше обижаясь, отвечала Катя.
- Ну, ладно, ты не обижайся, я же в шутку, а может, и не в шутку, - промолвил Пашка как-то задумчиво.
Катя тем временем незаметно прислонила свою голову к руке Пашки. Так они и сидели. Пашка замер и боялся пошевелить рукой, лишь бы не нарушить неожиданную, только зародившуюся гармонию. Катя смотрела куда-то вдаль. Оба молчали и понимали, что не надо уж более никаких слов.
Светло-зеленые вековые липы роняли свои воздушные плоды на замкнутые дорожки и стриженый газон. Ветер утих совсем, и стало как-то спокойно вокруг. Солнце уже отбрасывало длинные, тонкие слабые тени. Жара отступала, и на смену ей приходило какое-то неустойчивое тепло, даже похожее чем-то на легкий холодок. Вечерело.
"Ну, вот и пришло время идти домой", - подумал Пашка. Посмотрел на Катю, но ее там не оказалось. Пашка протер глаза и посмотрел еще раз - ее там не было! "Может быть, я просто заснул?" - корил себя Пашка.
Следующий день прошел обычно, как и все дни прежде, и следующий был таким же. Осадок от встречи, конечно же, оставался, но с каждым днем он рассеивался, тускнел все более, и, казалось, через какое-то время не останется никаких следов. Может быть, только в первые дни у Пашки было желание найти Катю, разобраться все же в этой странной, до конца непонятной ситуации, ну и, возможно, повидать девочку. Но так все это и осталось нереализованным. Поэтому шли дни, серые дни, один мрачнее другого. И серость эта стала для Пашки снова обыденной и осознанной, но забыть тот день было тяжело: увидел ведь Пашка какую-то другую жизнь, хоть и в течение нескольких часов одного дня. Но теперь появилось что-то на горизонте, к чему следует идти или хотя бы думать об этом.
И так как он был по профессии высотником, строителем высотных зданий, то каждый день забирался на высоту птичьего полета и искал глазами эту маленькую девочку, всматриваясь во все знакомые ему районы, дворы; он представлял, что она где-то там, может быть, тоже думает о нем, ищет его... Это вот и было, наверное, единственное, но все же очень глубокое желание найти ее с высоты птичьего полета.
Однажды Пашке объявили, что он уволен. Пьяный и не проспавшийся, он пришел на работу к полудню. Бригадир встретил его на улице и попросил зайти к кадровикам, взял ключи от ящика с карабинами, подвязками, шлемом и спецодеждой. Пашка, задумавшись, закинул вторую лямку от своего тряпичного рюкзака с кожаными застежками на плечо, поправил рукой засаленную челку и грубо, но четко, чтобы бригадир услышал, произнес:
- Да подожди ты, рано еще, мне дело одно сделать надо!
Сказав это, он, оттолкнув бригадира, помчался к строительному крану.
- Стой! Куда ты? - закричал бригадир.
Но тот уже бежал и ничего не слышал.
- Тьфу ты, мать его, - процедил он...
Пашка, запыхавшись, уже почти без сил добежал до крана и посмотрел вверх. Сквозь клубы строительной пыли он увидел кабинку крана, казавшуюся маленькой точкой на небывалой высоте. Пашка схватил ближайшую рейку двумя руками и на мгновение остановился. Обнаружив, что сил у него совсем немного, Пашка еще раз посмотрел вверх. Оценив высоту, понял, что сил у него не хватит, но нарочно сделал первый рывок руками, подобрав ноги, преодолев себя, а потом еще один, еще и еще... Земля быстро удалялась, но кабина оставалась все так же высоко.
Влажные руки скользили по толстым, массивным рейкам, ноги дрожали, но Пашка лез и лез вверх. Какая неведомая сила тянула его вверх и зачем? Но все же хотелось скорее добраться до какой-то выдуманной верхней точки. "Не смотри вниз!" - говорил он сам себе, но все же смотрел. Внизу, у крана, собралось много маленьких точек - людей, то и дело перемещавшихся, подъезжающих на маленьких игрушечных машинках. Пашка рассмеялся: как все было уже далеко и не столь важно!
- Где вы? - крикнул он вниз.
"Где вы?" - отозвалось эхо...
Ладони раздувались от свежих мозолей, а Пашка неумолимо лез вверх. Тело уже не слушалось его. А он упрямо, из последних сил цеплялся за ржавые, гнутые железные рейки, надолго зависал, подтягивая неуклюже ноги.
Кто-то кричал снизу, махал руками, но до Пашки доносились только однообразные и непонятные звуки.
- Вот она, кабина! - радостно воскликнул Пашка, задрав голову. Но сил больше не было. Он огляделся по сторонам. Облака, белые, летние, совсем близкие, проплывали над городом, оставляя огромные темные пятна в парках, скверах, на оживленных улицах.
Пашка, аккуратно сняв рюкзачок, развязал узелок и тряхнул его, что есть силы. Множество маленьких белых крылатых голубей, вырвавшись наружу, в один момент обретя свободу, разлетелись в разные стороны. Пашка успел посмотреть только немного вниз и улыбнуться. Руки его разжались... Бумажные голуби все разлетались и разлетались, словно птицы, в жарких потоках города.
Пашкино сердце уже не билось, когда последний голубь приземлился в неизвестном никому месте.
Потом, неведомо откуда, по удивительному стечению обстоятельств, налетели с четырех концов света темно-серые, почти черные тучи, сразу закрыв небосвод над городом. Засверкали молнии, грянул гром, неба уже почти не было видно, и дождь, предрекая всю необыкновенность ситуации, не как обычно, собирая по капельке в ладонь, а единовременно, всеми силами накрыл город стеной ужасного ливня. И один бумажный голубь, прижатый к городской асфальтовой дорожке бурным потоком дождевой воды, раскрылся, разваливаясь на части. Кто-то, быть может, проходил рядом, а может, заметил, что это вовсе не голубь, а записка, и, подобрав мокрую бумажку, почти собрав ее по лоскутам, принес домой, высушил и прочел вот этот текст.
"Здравствуй, Катя. Это Павел, тот самый Павел, которого ты опрометчиво назвала своим отцом, но опрометчивость твоя преобразила мою жизнь, наполнив ее... Ты еще маленькая и вряд ли поймешь, о чем я хочу сказать. Просто хотелось увидеть тебя, и я знаю, что какой-нибудь из сотен голубей, которые я готовил каждую ночь с тех пор, как тебя повстречал, обязательно окажется в твоих руках, и ты прочтешь эту записку. Я буду каждый день ровно в 5 часов ждать тебя на том же месте, где мы познакомились впервые. До встречи!"
Никто не знает, нашла ли эта девочка голубя, смогла ли прочесть этот странный текст, а может быть, это было просто послание кому-то от этого очень и очень одинокого человека...