Аннотация: Специально for Erk. И этот отрывок, и следующий. Чтобы, по возможности, ответить на часть его вопросов
- Эй, батыр, - невысокий, полный азиат растянул рот в широчайшей улыбке, причем глаза его, наоборот, превратились в совершенные уже щелочки, - продай зверя. Хорошо заплачу. Тебе - баловство одно, а мне цхе, - он поцокал языком, заводя глаза, - шибко надо барашка пасти.
- Прости, товарищ, - не продается. Казенная вещь.
- Вах, жалко, - улыбка кочевника завяла нежной розой, и он с видимым сожалением похлопал "Сольпугу" по теплому боку, - сильно нужный вещь. Скажи где брал?
- Военная машина. Брак. Вряд ли там еще есть.
- Номер пиши, - азиат полез куда-то под полу своей темной от органичной грязи рукой и достал оттуда черный, шершавый "комбат", - с военными говори, по рукам ударишь, - звонить будешь. Меня Мухали зовут, Боорчи фамилия, в степи все знают... А то продай?
- Вот что, - мне по осени шибко далеко уезжать надо, скакун вовсе без надобности будет, так я тебе первому продам, - лады?
- Врешь поди?
- Обижаешь. Мое слово - свято. Если охота не пропадет, - тебе первому сторгую.
- Не пропадет. Если раньше добуду, - так вторая будет...
Два молодых человека, которых так и хотелось назвать нукерами, как положено, - в кожухах и малахаях, - как положено, показывающих превосходные зубы в по-волчьи добродушных улыбках, ждали патрона неподалеку. Под ними, вместо классических кочевничьих лошадок, едва слышно шипели два жутких мотоцикла здешнего образца, и видно было, что это не абы какие машины. На третий, попрощавшись и окинув "Сольпугу" предельно деловитым взглядом, сел сам Мухали.
Пыль ударила тремя фонтанами, раздался свист и шипение впору какому-нибудь Соловью Разбойнику, и троица стремглав унеслась прочь, туда, где вроде бы ничего и не было кроме степного горизонта.
- Чего это от тебя степняк-то хотел?
- Все того же. Такое впечатление, что я не транспорт себе купил, а липкую приманку для мух. Видел такие в детстве?
- Геморрой ты себе купил. На всю задницу и до скончания времен. Это все равно, что на какой-нибудь там Мисс Европа жениться. И ты того... поосторожнее как-нибудь с батырами.
- А что такое?
- Да ничего особенного. Просто новации последнего времени пришлись кочевникам исключительно в жилу. Вдруг оказалось, что они в новых условиях, - как рыба в воде. Теперь-то все понятно, и кажется, что по-другому и быть-то не могло... Вот только ясно это стало потом, а вот до никто ничего подобного как всегда не ожидал. Почему-то. Как всегда.
- Ну?!
- Опять-таки ничего конкретного. Просто один интересный человек, его Лев Николаевич зовут, как Толстого, любит повторять, что степь способна ждать веками и тысячелетиями, притворяясь, что ее и вовсе нет. И всегда дожидается.
- Скотовод, ваш тон библейского пророка начинает меня утомлять. По-моему это чистой воды попытка с многозначительной миной облить конкурентов грязью.
- Мое дело предупредить, а там - как знаешь.
Хорошо зная русский, и, - как он надеялся, - неплохо русских, Островитянин русским ни в коем случае не являлся. Не только по происхождению, но и ни по каким меркам вообще. Хотя, на первый взгляд, разница в поведении может показаться незначительной и исчезающе-тонкой. Пример: русский, усомнившись, - послал бы, и уж, по крайней мере, послав, - махнул бы рукой. Островитянин, усомнившись, - все-таки услышал, а, послав, - все-таки принял к сведению.
Придорожная гостиничка близь Целинограда не представляла собой ничего особенного: точно таких же и подобных выросло в последнее время видимо-невидимо. Массивные стены, крохотные окна первого этажа, прорезанные в коридоре, частые, изящные, с виду обманчиво-хрупкие решетки в окнах второго этажа, и сами окна номеров, открывающиеся во внутренний двор. Глухая, четырехметровая, с очень подозрительными колышками по гребню стена вокруг всего комплекса прорезана одними раздвижными воротами все из того же серого, двухсантиметровой толщины, не принимающего никакой краски углерода. Сторож рядом со входом, под козырьком и за стеклом устрашающей толщины, на столике - кнопки и подозрительного вида массивный ящик. А вокруг - бесконечная ширь, пустое место до самого горизонта, и только серая, неестественно гладкая лента дороги, уходящая в бесконечную даль. Семисоткилометровый пробег показал, что "Сольпуга", в общем, не отстает от "Тигра", газовского вездехода преимущественно военного назначения, даже по шоссе. Кроме того, - Михаил с напарником и неизбывно сонным Сережей за рулем еще и не гнали. Они поздно выехали и оттого ночь застала их в пути.
Михаил со товарищи смотрели на него круглыми глазами, крутили пальцами у виска, а потом начали показывать на него пальцами с расстояния в два-три метра, но он все-таки вышел из душа, переодетый в халат и с сеточкой на влажных волосах. Вот только выспаться этой ночью им не удалось. Со двора, оттуда, где располагался их транспорт, раздался истошный вопль, а следом захлопали двери и послышались заполошные крики разбуженных постояльцев и персонала.
"Сольпуга" стояла на прежнем месте с таким видом, будто не имеет к происшедшему ровно никакого касательства. Лицо того, кто валялся рядом, показалось Островитянину смутно знакомым, а минут через пять, стряхнув сон, он вспомнил еще и откуда: молодой человек сопровождал того, кто назвал себя Мухали. Кажется, - это был Левый, и, судя по всему, чувствовал он себя крайне неважно. Левый лежал на спине с раскинутыми в стороны руками, глаза его были закачены так, что в их раскосых щелях виднелись только белки, кожа имела цвет глины - с известкой, а из груди вырывалось короткое, редкое, всхлипывающее дыхание, больше напоминающее икоту.
Первым к пострадавшему подоспел, понятное дело, Сережа. С обычным своим сонным видом он пощупал пульс на шее Левого, разогнулся и лаконично заметил:
- Пока жив.
Дежурный администратор, сокрушительно зевая и встряхиваясь, пытался дозвониться до каких-то там здешних центров цивилизации, но телефон молчал, и тогда он взглянул на небо, отыскал яркую, как надутый Марс, алую звезду Люцифера у самого горизонта, на востоке, и нерешительно взялся за "комбат". Сомнения его оправдались в полной мере: в трубке шипело и трещало, как на праздничном фейерверке при дворе Сына Неба, и это могло обозначать многое, но, во всяком случае, - ничего хорошего. Решившись, дежурный отпер калитку и стремглав метнулся к расположенному поодаль табору Дальнобойщиков. По причине того, что гигантские тягачи, разумеется, не могли разместиться в пределах стен, представители этого племени, в отличие от всяких-прочих, любителей и прочих низших существ, ночевали в кабинах, не отлучаясь от груза и поставив свои чудовищные повозки в плотный оборонительный круг. Во время этого короткого, как полет метеора, броска через освещенное пространство перед стенами, - к темнеющим громадам грузовиков, он успел увидеть какие-то темные фигуры у самой границы светового круга, и почувствовал, как по спине его пробежали знобкие мурашки. Собственно говоря, - он ожидал чего-то подобного. Ожидал, - и боялся. К счастью, на его панический стук в толстенное бронированное стекло отозвались почти сразу, и дверца сдвинулась назад. Слава Богу, - белесая поросль на голове, бесцветные глазки, неопределенных очертаний нос и насквозь родное, как мат, не поддающееся подделке:
- Че те?
Выслушав, шоферюга отчетливо помрачнел, связался со своими, но все-таки вошел в положение. После долгих боев, торгов и дипломатических переговоров Дальнобойщикам все-таки выделили декодеры для связи через Приматор, Черную Звезду, невидимую ни в каких лучах пирамиду, неподвижно висящую в небе чуть восточнее Оренбурга. С тех пор над каждой кабиной, украшенной черным силуэтом быка, появилась направленная кверху "холодная" антенна особой формы, а водители получили надежную связь между собой, - и еще кое с кем. Беда только, что в последнее время развелось слишком много пород кое-кого, так, что не мешало бы и убавить... Дежурный позвонил по двум номерам, а потом, подумав, и еще по одному.
Когда он открыл дверцу, ночь, дотоле почти безлюдная, встретила его воем и свистом двигателей, многоголосым гомоном и - лучами многочисленных фар. Так. Теперь, главное, - не бежать. Идти не быстро, но и не медленно, деловито, с равнодушной мордой, и не глазея лишнего по сторонам. Не ускоряться. Не ускоряться. Господи, - только б не побежать! Темные фигуры в удобных, почти как кресла, седлах могучих мотоциклов, полуразвалившись или опираясь одной ногой на землю, и фигуры на свету, даже и не пытавшиеся прятаться. И еще поспевают те, что просто на лошадках, по старинке, как заведено от века. Поминутно ожидая... ну черт его знает, - чего, удара, ножа, выстрела в беззащитную спину, он, наконец, достиг колитки, подал сигнал коротко взвывшему магнитному запору, распахнул ее, и вздрогнул, услыхав:
- Эй, почтенный!
Скрыв вздох необыкновенного облегчения, - повернулся, но уже внутри, уже на своей земле, так, чтобы, повернувшись, опереться плечом к надежному столбу проема. Все обитатели гостиницы были тут, и все оказались за его спиной, затаив дыхание и не говоря ни единого слова. Жизнь в степи, на взгляд постороннего вовсе лишенная порядка, бескорневая, поскольку все места тут на первый взгляд вроде бы одинаковы, и одно ни капельки не хуже другого, на самом деле от хаоса бесконечно далека. Когда приглядишься, то со всей отчетливостью поймешь, что и места здесь все разные, и люди очень, очень неодинаковые. Их надо знать и помнить, кто из них - кто, если не желаешь постоянных, каждодневных, все более серьезных неприятностей. Он и знал. Например того, кто его окликнул и теперь подкатывался к двери, звали товарищ Боорчи, он же Мухали-баатур, председатель колхоза "Имени Абая".
- Ты караван-сарай держишь?
- Я - дежурный администратор, - он украдкой облизал губы, - чем могу быть полезен?
- Племянник к тебе заходил. Давно нету. Волнуюсь шибко.
- Нет такого, - дежурный помотал головой, - не регистрировался. А проходить незачем, мест нету...
- И для меня нету?
- И для вас.
- А для них? - Мухали ткнул себе через плечо большим пальцем, указывая на темную, тихонько гудящую толпу позади себя. - Захотят войти, - что делать будешь?
- Милицию позову.
- А почем знаешь, что она еще не тут, а? Что будешь делать, если и звать не нада, а? Дай пройти, говорю...
- Ладно, один можете проходить.
- Я пройду, а вы и меня как племянника? Какая фамилия? Боорчи? Не было такая фамилия, скажешь. Не-ет, пусть родственники войдут, свидетелями будут.
- Все?!
- А ты что, - глазки Мухали весело щурились, - лишний свидетель боишься?
- Не имею права, - железным голосом проговорил дежурный, - до прибытия представителей власти.
- Не понимаешь по-хорошему, - с явным сожалением поцокал языком Мухали, - я тебя добром просил, грубый слова совсем не говорил.
С этими словами он вдвинулся в калитку, дыша луком, оттеснил растерявшегося дежурного животом и махнул рукой своим.
Ф-шшш! Тяжелые, как крупнокалиберные снаряды, лоснящиеся, как надкрылья жука, они как будто бы сконденсировались из окружающей тьмы. Из первого автомобиля вышел, поигрывая дубинкой, милиционер в каске. Остальные - не показывались, очевидно, оставаясь в качестве резерва.
- Разойдитесь, - бубнил он, раздвигая податливую толпу, и на плече его привычно висела "Пихта", на голове белел глухой шлем, а фигура казалась подозрительно громоздкой, - разойдитесь, не мешайте следственным действиям... Что произошло?
- Начальник, - взял инициативу Мухали, - племянника машиной убили. Ничего дурного не хотел, никого не трогал, мимо проходил, - а его убили.
- Разберемся, - механически, как граммофон с жестяной трубой, - говорил старшина, продолжая мерно двигаться к месту происшествия, - кто первый обнаружил пострадавшего?
- Я, - пискнул Михаил, - мы тут ничего не трогали...
- Ваши документы.
- Пожалуйста, сейчас схожу.
- Угу. А владелец - кто?
Подъехавшая малое время спустя "Скорая" установила, что убитый машиной племянник - жив. Да, без сознания, да, не в самом лучшем состоянии, - но жив, и жить будет.
- Ай, доктор, - поцокал языком Мухали, - нехорошо говоришь. Еще погляди: совсем плохой парнишка, того и гляди помрет
- Освободите территорию, - мерно, на манер киноробота проговорил милиционер, поворачиваясь к Мухали, сопровождаемом двумя неизвестно - как просочившимися подручными, поскольку, очевидно, до этой фразы как раз пришла Надлежащая Очередь, - разойдитесь, прекратите скапливаться.
- Начальник, - сквозь постоянную улыбку председателя колхоза все больше проглядывал оскал, - ты неправильный национальная политика ведешь. Шибко неправильный. Обижаешь местное население.
- Товарищ Боорчу, если не ошибаюсь? - В голосе роботообразного старшины впервые послышалось что-то хотя бы мало-мальски человеческое. - Можете быть уверены, что компетентные органы разберутся, так что не волнуйтесь и не нарушайте правопорядка...
- Органы-морганы... - поморщился Мухали, - мы сами разберемся, без органы, не мешай, да?
Он крикнул что-то такое подручным на улице, и призывно махнул рукой.
- Почем я знаю, может, нам совсем другое скажут, специально, потому что казах? Нет, начальник, мы машину с собой заберем и сами посмотрим, от нее это или еще как, тебе скажем, а ты этого арестуешь.
Старшина, - не отвечал. Со скрипом нагнувшись, он поднял что-то такое маленькое с бетона неподалеку от того места, где поначалу был найден пострадавший.
- Это - чье?
- Тебе виднее.
- Понятые, - подойдите поближе... Вот это, - старшина поднял повыше непонятную вещь, - израсходованная гильза от фотодинамического боеприпаса. А это, - он с ленивой грацией влез в самый отвисший карман к пострадавшему, - ствол к той гильзе. "Софит" называется. Очень интересно. Спорим, - в обойме одного патрона нету? И на что только, интересно, он его спалил?
И только тут все собравшиеся, одновременно, как это и бывает обычно в подобных случаях, заметили, что сторож на крыльце не сказал за все это время ни единого слова, не сделал ни единой попытки подойти, и даже не пошевелился ни разу. Он сидел за своей прозрачной броней совершенно неподвижно, откинувшись в кресле и уставясь прямо перед собой пугающим взглядом широко распахнутых, неподвижных глаз.
- Ну что, - представитель власти оборотил к Мухали-багатуру безглазое лицо, - нападение на охрану при исполнении служебных обязанностей? Статьи три-четыре, как минимум.
- Подкинули. Сами сторожа стреляли, сами парнишку из машины убили, сами ствол ему подкинули. Совсем беспредел... Извини, начальник, - а только ты уходи лучше, не надо тебе тут быть.
Теперь, - он только глянул, а темная толпа на улице уже угрожающе качнулась вперед, к машинам, ко двору, и старшина неуверенно лапнул "Пихту" у себя на ремне, и приоткрылись, выпуская сквозь получившиеся щели стволы, двери милицейских "ГаЗ"-ов, а в толпе замелькали разнокалиберные стволы и серые трубы, похожие на старинные тубусы для чертежей.
Свет, внезапно заливший все пространство, всю сцену потенциального театра военных действий, был так ярок, что выражение "светло, как днем", тут уже годилось не вполне. Фары и прожектора табора дальнобойщиков вонзились в толпу, как клинки, и люди, освещенные до белого накала, прикрыли руками ничего не видящие глаза, и только те, кто находился чуть пообок, смогли увидеть, проморгавшись, как над кабинами, над фургонами, сквозь стены фургонов выдвинулись стволы калибра 12,7, и уже не хотелось разбираться, УСС это, или банальные пулеметы. А гнусный голос, которому мегофон стократ преумножил как силу, так и гнусность, рявкнул:
- Эй, батыры! Нам не нужны неприятности, так что разошлись бы вы, право слово!
Мухали-багатур повернул голову только теперь, не вдруг, не спеша и не полностью, на лице его улыбка мимолетно, как отражение в текучей воде, превратилась в оскал и назад - в приятную улыбку. Обернувшись, он каркнул нечто гортанное своей группе поддержки, одновременно делая рукой некий не столь уж шаблонный жест, одновременно и отстраняющий, и обводящий, а они послушно отправились прочь, рассеялись, но при этом не ушли далеко, и при этом изменилось лишь одно обстоятельство: теперь степняки охватывали не одну только гостиницу, а гостиницу с табором дальнобойщиков вместе. При этом толстые серые трубы были взяты на изготовку и направлены на сгрудившиеся в световом круге фургоны, а председатель колхоза, на личном, сверхличном, сознательном, бессознательном, генетическом и Бог весть каком еще уровне знавший тактику войны в степи, еще шире растянул свою улыбку.
- Так лучше?
- Смотри, - стиснув зубы, процедил вполголоса Михаил, лихорадочно цепляясь за плечо англичанина, - видишь, как окна кабин на грузовиках затянуло темным? Это они включили фотодинамическую защиту, а это значит, что начинать собираются со световых бомб, причем я слышал краем уха, что есть у них парочка особо гнусных сортов... Готовы, - только не решаются начать первыми, потому что хоть и не любят дальнобойщики багатуров лютой ненавистью, а все равно... Вот сейчас-с не выдержат у кого-нибудь нервы, мышь чихнет не в том месте, - и все вокруг разлетится вдребезги. Рванут бомбы, выжигая глаза собравшихся, ударят по фургонам "лахудры" степняков, а их самих возьмут во все свои стволы уцелевшие дальнобойщики...
- Заткнись, - вежливо попросил Майкл, - ты говоришь вполне понятные вещи, но отчего-то кажется, что ты все время бредишь вслух. И убери руку, - а то тебя так трясет, что у меня начинается морская болезнь...
Но тот словно бы и не слышал, продолжая монотонно, с зудением бормотать совершенно очевидные, бесспорные вещи. Другое дело, что верить в них совершенно не хотелось:
- ... и дай Бог еще, если сразу же завалят хана, но это вряд ли, потому что настоящие вожди умудряются смотаться даже тогда, когда гибнет вся их армия, а товарищ Боорчу - у нас из настоящих... а если он уцелеет, то через полчаса тут будет вся орда со средствами усиления, включая реактивную артиллерию и авиацию...
Раздался мягкий вой, и на месте разгорающегося конфликта появилось новое действующее лицо, - еще один милиционер, на этот раз казах, поразительной красоты мужчина в лихо прогнутой форменной фуражке, весь из себя по всей форме и с очень серьезным лицом. И с тем же лицом он совершенно одинаково, по справедливости, молчаливо кивал, выслушивая доводы обоих участников тяжбы. Так могла бы кивать слепая Фемида, но когда он, наконец, принял решение, это впечатление почти полностью рассеялось.
- Владелец транспортного средства в качестве подозреваемого и уважаемый товарищ Боорчи как главный свидетель поедут со мной, а транспортное средство пойдет в качестве вещественного доказательства.
Роботообразный старшина слабо шевельнулся в своей тени, - похоже, высокое Искусство Быть Невидимым было присуще ему в превосходной степени:
- Браток, - прогудел он, - ты ничего не забыл, а? Например о соблюдении субординации?
Мухали, полуобернувшись к милиционеру-казаху, бесстарастным голосом выдал довольно длинную тираду, тот, полуприкрыв глаза, - кивнул.
- Интересно, - вдруг прервал бредовое бормотание Михаил, и вытащил что-то из кармана, - о чем он ему говорит?
- Это и вправду интересно, - согласно кивнул Островитянин, - у вас прямо-таки чутье. Вон этот, - он указал энергичным подбородком на Мухали, - вопрошает вон того, почему он явился так поздно, а не тогда, когда ему было приказано. Очень сердится и говорит, что если бы он, сын желтоухой собаки, делал то, что ему говорят, то не было бы сейчас такой вот... в общем, - задницы.
- Ты откуда знаешь?
- Фирма, - высокомерно проговорил Майкл, - заботится о том, чтобы ее сотрудники знали основные языки страны назначения, а тюркская группа языков - среди таких основных.
Но тот, похоже, его не слышал: прижмурив глаза, как будто он одновременно и боялся смотреть на что-то уж особенно страшное, что должно было произойти вот-вот, и все-таки подсматривал, он снова обрушился в волны нездоровой риторики:
- ... а самое страшное тут сам темп теперешнего боя, - безостановочно, на одной ноте бормотал он, словно читал монотонную паническую молитву, какое-то подобие "гос-споди сохрани меня и душу мою грешную, спаси сохрани не дай пропасть", - так что после первого же выстрела никто уже не сможет остановиться просто-напросто для того чтоб уцелеть тут же никаких укрытий мать иху так все друг у друга как на ладони если начнется тут через две минуты никого почитай не останется одно рваное мясо что они совсем одурели что ль не видят что творят...
И все-таки он был человеком дела, и потому, истекая болтовней на нервной почве он не прекращал делать того, что делал уже несколько минут, - исподволь, от бедра водил крохотной видеокамерой "комбат-комби", очевидно передавая картину творящегося кому-то, с кем находился на связи все это время. Наконец, выдохнув, он шагнул вперед, держа в вытянутой руке переговорное устройство, как шагают из окопа с гранатой - прямо под танк. Он шел к Мухали, и десятки стволов шевельнулись одновременно, провожая его на этом пути. Тот, понятное дело, не дрогнул, оставшись на прежнем месте и поджидая, потому что ситуация была из тех нечастых, когда дрогнуть, уступить, показать малейшую неуверенность было равносильно смерти, да что там - равносильно, гораздо, гораздо хуже, чем смерть. Но только тут не оказалось смертельного вызова, тут было что-то другое: Михаил подал переговорник степняку и тот, с неудовольствием глянув на него, приложил трубку к уху. Выслушал, полоснул вокруг себя страшным взглядом, а потом сказал, как пролаял глухо, на манер свирепых степных собак:
- Чем докажешь?
Михаил только пожал плечами и показал куда-то вверх и на северо-восток. Островитянин, храня на лице выражение полнейшего безразличия, сделал скользящий шаг за спины присутствующих, благо всем прочим было явно не до него.
Они появились через пять минут, они прилетели целой стаей, несколькими редкими шеренгами, а, прилетев, тут же сворачивали, широко распластав крылья и закладывая широкие, ломаные, дергающиеся по курсу и высоте круги. Концентрические. Пересекающиеся так, что ночные птицы не смешивали строй, пропуская друг друга на пресечениях, и так, что они перетекали из одного цикла в другой, в абсолютном порядке и устрашающей плавности. В небе над гостиницей повис целый узор из колец, неподвижный в самой своей текучести. И они не теряли времени зря: пока длилось это бесстрастное кружение, операторы где-то там помогали остроумным бортовым устройствам на основе "УС - 15" разобраться в тонкостях боевой обстановки, чтобы, если что, не дай бог, не угробили кого-нибудь не того. Армия до сих пор умудрялась держаться на довольно-таки передовых рубежах научно-технического прогресса, и ударные беспилотники "Сорокопут", предельно дешевые, почти - одноразовые, почти - расходный материал вроде боеприпасов, количество которых постоянно пополнялось прямо тут, на тыловой базе дивизии ВВС, по мере необходимости, безусловно, относились к разряду ultima ratio. Воплощенная смерть, постоянно находившаяся в боевой готовности "номер ноль", и Мухали, вовсе не будучи сорви-головой, моментально сообразил всю совокупность новых обстоятельств своим изощренным и коварным мозгом. Эти - не промахнутся, не умеют промахиваться. Пока кружили - успели разобрать цели. Успели разобрать цели и не промахнутся. С учетом того, сколько их - один залп. Навроде атомной бомбы с избирательным действием, - ничуть не легче. Похоже, удача начала отворачиваться от него, если довела встретиться в этой дыре - с Коровьим Нойоном. Ничего. Воины непобедимого Чингис-хана тоже умели радовать врагов отступлением. Только радость эта длилась совсем недолго.
- Вы, - проговорил он голосом, исполненным скорби, погрозил он пальцем, - препятствуете действиям органов правопорядка. Советский закон сурово покарает вас за это, - и, чуть довернув голову к Михаилу, добавил совсем вполголоса, - степь только кажется большой. Так что еще встретимся, Коровий Нойон.
К этому времени Майкл был уже далеко. Успевший в полной мере регенерировать, заправленный и навьюченный по всем правилам, экипаж его выпустил на лапах по четыре адской остроты шипа и перебрался через заднюю стену настолько ловко, что никто и не почесался. Он влез на нее в два маха, по схеме "четыре - упор, четыре - тяга", перетек над подозрительными колышками по гребню и мягко спрыгнул наземь. Как и всегда в подобных случаях, Майкл несколько мгновений после этого не мог сообразить, на каком он собственно, свете, но скоро сориентировался: все на том же, и "Сольпуга" с устрашающей скоростью уносит его в ночную степь - и прочь от освещенной, как рождественская елка, гостиницы. В полной мере отреагировав на критику, уж теперь-то он знал инструкцию к "Сольпуге" назубок, а потому вывел теперь прямо на лобовое стекло данные спутниковой системы "Постамент", а она, как-никак, позволяла с легкостью определить собственное местонахождение в этом постоянно меняющемся мире с точностью до десяти-двадцати метров. Так что теперь он направлял своего скакуна с темную степь с такой уверенностью, как будто ехал светлым днем, и тот летел сквозь ночь, сквозь прохладный воздух со скоростью не меньше ста десяти миль в час, на отдельных участках наддавая до ста двадцати, и никто за ними не гнался. Устроившись поудобнее, Майкл еще раз посетовал на удивительную консервативность человеческого мышления: и какого, спрашивается, черта нужно было останавливаться на ночь, если в его распоряжении есть такая техника? Которая просто по природе своей создана для ночных перемещений с большой скоростью? Воздух, с ревом проносящийся мимо, был ощутимо прохладным и нес острый, свежий, какой-то суховатый аромат невзрачной травки, произраставшей в здешних местах. По легенде, человек, однажды ощутивший этот запах, помнил его, нес его печать до самой смерти.
Думая все это, а также подобные глупости, весь в восторге от собственной лихости, он и понятия не имел, что спасло его все-таки элементарное ротозейство контрагентов, прозевавших его отважный бросок через заднюю стенку, - и ничто иное. Потому что в противоположном случае Мухали-багатур вызвал бы пару длиннокрылых "Су-51" "Стриж", пилотируемых остроглазыми степными воинами, которые в два счета отыскали бы его в степи сколь угодно глухой ночью. А отыскав, - нашли бы подходящий способ остановить. Была у них пара-тройка таких, - подходящих: от крупнокалиберной пули в голову, из УСС, и до распыления катализного яда, выводившего из строя любой ЭХГ, не имевший надлежащей защиты, - потом его можно было без особых хлопот регенерировать или попросту заменить на точно такой же... Много можно было сделать хорошо и правильно, - вот только циничные греки утверждали, что даже боги не властны над тем, что уже сделано. Практика показывает, что это же утверждение справедливо и для несделанного. "Почему?" - сказал Уинстон Черчилль своим адмиралом, когда немецкие корабли выскользнули из смертной брестской ловушки под самым носом у Большого Флота, и был, разумеется, совершенно прав, но даже этот, совершенно беспрецедентный по своей жестокости разнос, все-таки ничего не изменил по существу. В отличие от немцев, англичанин так никогда и не узнал, что полагалось ему на самом деле в той пиковой ситуации.
- Послушай, - спрашивал он Михаила, взъерошенного после ванны, но все-таки не такого взъерошенного, как сразу по приезде, когда он вылез из машины, - но откуда у кочевников все это? Тут же элементарно негде спрятать даже свою задницу, не то, что сколько-нибудь серьезное производство... Тут так же можно скрыться, как, к примеру, на моей ладони.
- Широко распространенное заблуждение, - назидательно потряс пальцем русский после непродолжительной паузы, - очень широко. Когда-то именно здесь была впервые создана сталь, достойная этого названия. Здесь, в Туране, а не где-нибудь в знаменитых центрах цивилизации. Нашли место. А теперь, с нынешними возможностями, это сделать еще проще. Пойди угадай, что делается в каком-нибудь стоящем на отшибе шатре, особенно если именно туда-то как раз и не приглашают даже самых почетных гостей. Степняки очень практичны, и отлично понимают, какие именно вещи полезны по-настоящему, а какие..., - он сморщился, как будто откусил кусок лимона, - та-ак. Теперь их сыновьям есть смысл учиться, даже если они намерены кочевать всю свою жизнь... Нет, даже не так: они впервые получили возможность стать вполне-вполне современными людьми, оставаясь самыми настоящими кочевниками. Ох, и хлебнем же мы со всем этим горя, чует мое сердце! А вот ты, - сказал он без всякого перехода, - форменный псих! Сорви-голова. Это ж надо ж было до такого додуматься!
- Я решил, - методично ответил Островитянин, - что по устранении причины конфликта он рассосется сам собой, потому что ровно никому не будет нужен.
- Да нет, решение, безусловно, гениальное, тут и говорить не о чем... вот только дури такой я не встречал уже очень давно, ей-богу!
- То, что ты противоречишь сам себе, тебя, понятно, не волнует? Тут, знаешь ли, - либо то, либо другое.
- Вообще говоря - да. Но ты - особый случай. Из ряда - вон. К тебе применима исключительно только не-Аристотелева логика. Так что, все-таки, и то - и то. Одновременно. Учти! Никогда не следует совершать дерзких маневров, если для победы достаточно без особого риска отсидеться в окопах. Примитивно и скучно. Видел же, что мы почти что уже разрулили ситуацию...
- Да? А у меня, видишь ли, сохранялись на этот счет некоторые сомнения. Так что можешь считать, что это больше соответствовало моему нынешнему душевному настрою.
- Да будет тебе х-херню то нести, на самом деле! Ведь взрослый же, вроде бы, человек!
- Да-а? Вон ты как запел? А кто мне давеча заливал, что произвол, - это наивысшее проявление личности и больше всего роднит нас с богами? Не помнишь? Водку мы пили, ты еще помовал, этак, расслабленной кистью, с видом не то пресыщенного римского патриция, не то - декадента, не то - заслуженного, опытного педераста... Хотя почему, - "не то"? Одно другому сроду не мешало.
- Да мало ли чего я ляпну по пьянке? Вот пришибли бы тебя нукеры Мухали-багатура, - узнал бы тогда!
- Значит, - впредь наука. Никогда нельзя знать заранее, когда и как вылезет однажды сказанная глупость, пусть даже давным-давно позабытая. Я не русский. Я - англичанин. Поэтому, как бы я ни ценил свою жизнь, это - моя жизнь, и поэтому я волен ей распоряжаться.
- Прогрессируешь, о Шизе! Такими темпами скоро созреешь окончательно. Надо сказать, - тогда у тебя будет бо-ольшая компания.